ГЛАВА I

ЖИВАЯ СМЕРТЬ

Возле «Шеферда» я велел шоферу остановиться.

Попытки убедить себя, что охватившее меня состояние — не что иное, как самое банальное переутомление, успехом, увы, не увенчались. К сожалению, испытывал я его не впервые и каждый раз пытался замаскировать от самого себя именно этим невинным оправданием. Сколько же можно?

Конечно, происшедшее могло расстроить самые крепкие нервы. Потерять старого, глубоко уважаемого друга и в тот же час столкнуться с тайной, по всей видимости, далеко выходящей за пределы обычных законов природы, — достойное испытание для нервной системы любого нормального человека.

Я сошел в Каире, пребывая в настроении, описывать которое не буду даже пытаться. Всю дорогу меня преследовала мысль, что за мной следят.

Еще в купе, когда я мысленно прощался с моим бедным другом, я уловил странное подозрительное движение в коридоре. Краешек моего сознания отметил желтое лицо, вглядывавшееся в меня с непонятной и страшной ненавистью. Я был уверен, что эти зловещие раскосые глаза не являлись плодом моего воображения, хотя несколько раз за время пути, несмотря на все потрясения, впадал в какое-то полудремотное состояние: за сорок восемь предшествовавших часов мне ни разу не удалось толком сомкнуть глаз.

Тем не менее ни разу до самого конца пути мне этот желтый кошмар больше на глаза не попался. Как ни странно, именно это меня и беспокоило, не давая уснуть, несмотря на усталость. Подкрепившись виски с содовой, я окончательно проснулся, меж тем как поезд грохотал по Нильской долине, оставляя за собой станцию за станцией и неумолимо приближаясь к Каиру.

Раскосые глаза не появлялись.

Вновь я обнаружил слежку лишь после того, как окликнул на вокзале такси. Ощущение было таким сильным, что я одну за другой поменял несколько машин, дабы убедиться, что никто меня не преследует.

Возле «Шеферда» я отпустил последнюю и поднялся на террасу.

Лишь несколько из накрытых к чаю столиков были заняты. Никого из знакомы: не обнаружилось, что меня весьма порадовало.

Зайдя за одну из больших декоративных ваз, обрамлявших вход, я вытянул шею и осторожно выглянул на Шэрия Кэмел. Как раз вовремя. Мимо стремительно промчался лимузин, управляемый шофером-арабом. Злобные раскосые глаза пассажира были устремлены на террасу. Человек из поезда. Не померещилось.

Мне показалось, что он заметил меня, но уверен я не был. Машина, не сбавляя хода, исчезла за углом Садов Эсбекии.

Появился официант в белой униформе и красной феске. Слегка поразмыслив о том, чего бы мне хотелось, я заказал большую чашку кофе по-арабски. Выпил его, покуривая трубку, и покинул террасу. Для того чтобы найти дом, который был мне нужен, много времени не потребовалось…

Вот и нужный мне тихий переулок. Латунная табличка у входа подтверждала, что я на правильном пути. Я позвонил. Слуга-нубиец впустил меня и безо всяких церемоний провел наверх, в просторный, восхитительно обставленный кабинет.

Широкие застекленные двери выходили на балкон, увитый лианами, сплошь покрытыми изумительными пурпурными цветами, которые спускались до самой земли, во двор, засаженный апельсиновыми деревьями. Комнату тоже переполняли цветы, однако еще больше здесь было книг. В расстановке книжных шкафов, коврах на полу, украшениях, даже в расположении большого письменного стола явственно чувствовалась женская рука. Я острее, чем когда-либо, ощутил, что теряют в своем бессмысленном упорстве холостяки, какую цену платят они за свою так называемую свободу.

Мои мысли невольно обратились к Райме. Вновь я недоуменно спрашивал себя, что же такого я мог натворить, чтобы настолько ее обидеть. И вновь не находил ответа.

Глаза мои встретились с твердым взглядом человека, сидевшего за письменным столом, и я вернулся к действительности.

С приветливой улыбкой хозяин кабинета поднялся мне навстречу. Он был высок, хорошо сложен и, несомненно, красив; седина на висках очень ему шла. Я сразу почувствовал исходящее от него ощущение необыкновенной надежности, но даже оно не в состоянии было объяснить многого из того, что мне доводилось слышать об этом человеке.

— Доктор Петри? — осведомился я.

Он протянул через стол руку, и я пожал ее.

— Рад, что вы пришли, мистер Гревилль, — улыбнулся доктор. — Мне доставили из клуба вашу записку. — Улыбка исчезла с его лица. — Прошу вас, садитесь. Вот в это кресло, пожалуйста. Вон в той деревянной шкатулке — сигары, в соседней — сигареты. А тут, — кисет скользнул по столу, — очень приличный трубочный табак.

— Спасибо, — усаживаясь, поблагодарил я. — Думаю, что предпочту трубку.

— Я понимаю, насколько вы потрясены, — продолжал он. — Это совершенно естественно. Может быть, чего-нибудь выпьете?

— Не сейчас, — печально улыбнулся я. — Боюсь, и так в поезде слегка переусердствовал, пытаясь взбодриться.

На короткое время воцарилась тишина. Я сосредоточенно набивал трубку, пытаясь собраться с мыслями. Затем, подняв глаза, вновь встретил твердый взгляд доктора.

— Ваши новости меня просто потрясли, — сочувственно кивнул он. — Я ведь знаю: Бартон был вашим старым другом. Моим, впрочем, тоже. Расскажите же мне, наконец, толком, что произошло?

— Вы, наверное, слышали, — начал я, — мы производили раскопки в месте, известном под названием «Гробница Лафлера» — это на границе Долины Фараонов. Занятие, надо сказать, рискованное, результат его, как правило, непредсказуем, и потому наш дорогой шеф всегда отличался необыкновенной скрытностью относительно своих целей. Правда, когда работа завершалась, он был неизменно щедр и распределял деньги более чем честно. Однако постоянное ощущение опасности делало общение с ним затруднительным. Поэтому рассказать я вам смогу не так уж много. Как бы то ни было, два дня тому назад он сменил стоянку, запретил подходить к месту раскопок и вообще вел себя так… ну, вы понимаете, я ведь давно его знаю… словом, обычно он себя так ведет в предчувствии какого-то большого открытия. В районе нашей стоянки было две хижины, но в них никто не спал — группа подобралась небольшая, и все отлично умещались в палатках. Впрочем, вы сами все увидите… по крайней мере я на это надеюсь. Я ведь могу на вас рассчитывать, не так ли? Нам надо поторопиться.

— Я согласен, — спокойно кивнул доктор Петри. — Все уже устроено. Хотя один Бог знает, насколько я смогу быть полезен. Но, раз он так хотел…

— Прошлой ночью, — продолжил я рассказ, — я услышал или мне почудилось, что услышал, будто шеф меня зовет: «Гревилль! Гревилль!» Голос его показался мне странным. Я спрыгнул с кровати, сунул ноги в тапочки — темно было хоть глаз выколи — и на ощупь побрел к его палатке.

Я замолк, вновь переживая ужас случившегося. Доктор невозмутимо смотрел на меня, ожидая продолжения.

— Он был мертв, — сказал я. — Лежал в постели. Карандаш выпал из его пальцев. Рядом на полу валялся блокнот, которым он пользовался для записей.

— Минутку, — прервал меня доктор. — Вам показалось, что он мертв. Потом это подтвердилось?

— Да. Его осмотрел Форестер, наш химик — он, ко всему прочему, член Королевского медицинского общества, хотя и не практикует. Шеф был мертв. Сэр Лайонел Бартон — величайший востоковед, какой когда-либо рождался в нашей стране, доктор Петри. Каким острым умом он обладал! Каким был живым, энергичным, преисполненным энтузиазма!

— Боже мой! — пробормотал доктор. — Как считает Форестер, от чего он умер?

— Сердечная недостаточность. Совершенно неожиданный приступ.

— Немыслимо! Я могу поклясться, что сердце у этого человека было, как у быка. Однако есть еще кое-что, ставящее меня в тупик, мистер Гревилль. Если смерть, как утверждает Форестер, наступила от сердечной недостаточности, то кто послал мне вот это?

Он протянул через стол телеграфный бланк. С нарастающим замешательством я прочел:

«Сэр Лайонел Бартон страдает от каталепсии. Пожалуйста, приезжайте первым же поездом и привезите противоядие, если у вас еще осталось».

Я уставился на Петри.

— Никто из нашего лагеря этого не посылал.

— Что?!

— Уверяю вас. Ни один человек из нашего отряда не мог послать такой телеграммы.

Я перевернул листок и взглянул на штамп. Она была отправлена нынешним утром и вручена адресату в шесть вечера. В полнейшем изумлении я принялся перечитывать ее вслух, но до конца дочитать не успел — меня прервал донесшийся со двора крик. Он был негромок, но в нем звучала какая-то сверхъестественная жуть, и это меня удивило. Но куда больше поразила меня реакция доктора Петри: он вскочил, будто в комнате раздался выстрел, и прыгнул к открытому окну.

— Что это? — воскликнул я.

Крик не был похож ни на что из того, с чем мне приходилось сталкиваться в этой стране, где продавцы фиников, лимонада, воды — да любых товаров — имели каждый свою песню. Порой странную, но уж никак не жуткую.

Петри с побледневшим лицом повернулся ко мне.

— Я не слышал этого уже десять лет, — пробормотал он, — и надеялся, что никогда больше не услышу.

— Что именно?

— Сигнал, которым пользуется группа бирманских фанатиков. Нам они известны, как дакойты.

— Дакойты? Но дакойты в Бирме давным-давно вымерли!

Петри засмеялся.

— Именно такое утверждение я обнародовал двенадцать лет назад. И ошибся. А сейчас получил тому еще одно подтверждение. Во дворе кричал вовсе не призрак.

И вдруг до меня дошло, до какой степени он потрясен. Доктор отнюдь не принадлежал к нервным людям, и его реакция на инцидент, который мне показался совершеннейшим пустяком, свидетельствовала о том, что дело серьезно.

— Боже мой, я снова ошибся, — простонал он, возвращаясь к своему креслу. — Опять ошибся.

Дверь внезапно распахнулась, и в кабинет вошла женщина. Точнее, вбежала.

Мне приходилось слышать в мужском клубе восторженные разговоры о красоте супруги доктора Петри, но выбранный ею образ жизни был настолько уединенным, что увидел ее я впервые. И понял: все восторги в ее адрес лишь в малой степени отражали действительность. За всю свою жизнь мне не доводилось видеть женщины прекраснее. Не стану даже пытаться ее описать — в человеческом языке попросту отсутствуют необходимые для этого слова. Моего присутствия она даже не заметила, и я невольно подумал в чисто мужском недоумении: интересно, какими мистическими цепями удалось доктору Петри удержать это нереально прелестное создание?

Она подбежала к нему, и он обнял ее.

— Ты слышал? — прошептала она. — Ты слышал это!

— Я знаю, о чем ты думаешь, дорогая, — проговорил доктор. — Да, я слышал. Но ведь это невозможно.

Он перевел взгляд на меня, и его жена, казалось, впервые осознала мое присутствие.

— Это мистер Шан Гревилль, — представил меня Петри. — Он принес мне очень печальные новости о нашем давнем друге, сэре Лайонеле Бартоне. Я не хотел тебе пока говорить, но…

Миссис Петри, сделав над собой заметное усилие, подавила страх и подошла, чтобы приветствовать меня.

— Рада вас видеть.

По-английски она говорила с легким акцентом.

— Но ваши новости… вы имеете в виду…

Я кивнул.

Ее прекрасные глаза обрели странное выражение. Взгляд был вопрошающим, сомневающимся, испуганным и вместе с тем анализирующим. Вдруг миссис Петри повернулась к мужу:

— Как это случилось?

По тону, каким был задан вопрос, я понял, что она, скорее всего, подслушивала.

Доктор Петри кратко повторил мой рассказ и в заключение вручил жене таинственную телеграмму.

— Если позволите вас на минуту прервать… — проговорил я, вытаскивая бумажник. — Вот, взгляните. Сэр Лайонел, должно быть, написал это в момент смертельной опасности. Впрочем, сами увидите… нацарапано на листке блокнота, который лежал возле кровати. Эта записка и привела меня в Каир.

Я вручил листок Петри. Его жена склонилась над ним, в то время как он медленно разбирал вслух накарябанные карандашом каракули: «Не мертвый… свяжитесь с Петри… Каир… янтарь… впрыснуть…»

Доктор не мог видеть лица своей жены, но он увидел, как телеграмма из ее пальцев выскользнула на ковер.

— Кара! — закричал он. — Что с тобой, дорогая?

Ее прекрасные, широко открытые глаза с ужасом уставились в окно.

— Он жив, — прошептала она. — О Боже! Он жив!

Признаюсь, я пришел в недоумение, не в силах понять, кого она имела в виду. Может быть, сэра Лайонела? Внезапно она повернулась к Петри, вцепилась в лацканы его пиджака и торопливо, глотая слова, выпалила:

— Ты уверен, что понимаешь? Ты должен понять! Тот крик в саду и сейчас… Это живая смерть! Живая смерть! Он узнал об этом раньше, чем от него потребовали. «Янтарь — впрыснуть», — в гневном неистовстве она затрясла Петри. — Думай! Флакон в твоем сейфе!

Наблюдая за лицом доктора, я видел: то, что было решительно непонятно для меня, для него, напротив, пролило свет на события.

— Милосердное небо! — вскричал он, и впервые за время нашей встречи в его глазах тоже появился ужас. — Я не могу поверить… Я не хочу в это верить!

Он невидящими глазами уставился на меня.

— Сэр Лайонел верил, — напомнила ему жена. — И написал об этом. Или, ты думаешь, он имел в виду что-то другое?

Внезапно я вспомнил отвратительные раскосые глаза, следившие за мной во время поездки. Вспомнил человека в машине, проскочившей мимо «Шеферда». Дакойты! Банда разбойников из Бирмы! Я был уверен, что их давным-давно рассеяли. Очевидно, они вновь объединились в некое подобие тайного союза. Сэр Лайонел знал Дальний Восток даже лучше, чем Ближний…

— Уж не считаете ли вы, мистер Петри, — воскликнул я, — что он был убит?

Нетерпеливым жестом доктор прервал меня, а его ответ окончательно заставил меня замолчать.

— Гораздо хуже, — сказал он.

«А я-то считал, что везу в Каир всего лишь известие, хотя и печальное», — подумал я, переводя взгляд с лица хозяина на прекрасное лицо его жены. Оказалось, мой рассказ поверг в прах созданный ими мир счастья.

Поезд в Луксор был набит битком, но я это предвидел и позаботился о билетах заранее. И все время за мной следили.

Честно говоря, я чувствовал себя не вполне в своей тарелке. Петри явно беспокоился за жену, которая, казалось, стала жертвой какого-то мистического ужаса, и был совершенно не в состоянии это скрывать. Предмет из сейфа, о котором упомянула миссис Петри, оказался стеклянным флаконом, запечатанным воском и содержащим буквально несколько капель жидкости, по виду напоминающей бренди. Однако доктор с особой осторожностью упаковал его и уложил в сумку.

От его действий вкупе с лихорадочным возбуждением, охватившим по моей милости семейную пару, отдавало чем-то ирреальным. Учитывая происшедшую трагедию и бессонную ночь, я чувствовал: мои нервы могут не выдержать перегрузки.

Петри обследовал поезд с таким тщанием, будто ожидал встретить в нем дьявола собственной персоной.

— Ищете моего косоглазого соглядатая? — поинтересовался я.

— Да, — мрачно кивнул он.

Его твердый взгляд встретился с моим, и я только сейчас сообразил, что он вовсе не боялся обнаружить раскосого шпиона, а напротив, надеялся на это. Мне стало ясно, что он куда больше боялся за остающуюся в Каире жену, чем за нас. Однако я решительно не понимал, что это все означает.

Впрочем, подобные размышления занимали меня недолго. К тому времени, когда в купе заглянул вызванный мною проводник, чтобы застелить постель, я уже мирно спал.

Разбудил меня доктор Петри.

— Как насчет того, чтобы пообедать?

Чувствовал я себя довольно своеобразно, и потребовалось немало усилий, чтобы привести себя в необходимый для посещения вагона-ресторана вид. Тем не менее вскоре я уже сидел за столиком напротив своего нового знакомого, о котором был столько наслышан и которого мой шеф считал спасительной гаванью в любой шторм.

Коктейль окончательно взбодрил меня, вернув от ужасных сновидений к не менее ужасной реальности. Петри поглядывал на меня с профессиональным любопытством, к которому, как мне показалось, примешивалась изрядная доза личной симпатии.

— На вашу долю выпало нелегкое испытание, Гревилль, — промолвил он. — Однако вы не можете не понимать, что в моем доме ваша новость произвела эффект взорвавшейся бомбы. Но прежде, чем мы вернемся к этому вопросу, позвольте мне начать с начала. Что, если это чья-то подлая игра? Скажите, нет ли кого-нибудь, кого вы могли бы заподозрить — хотя бы весьма неопределенно?

— Разумеется, — признался я. — Вы же знаете, в нашей работе тайн хватает. Не секрет, например, что соперники сэра Лайонела — а я могу спокойно назвать их врагами — пристально следят за каждым его шагом. Особенно профессор Зейтланд.

— Профессор Зейтланд умер в Лондоне две недели тому назад.

— Что?!

— А вы разве не в курсе? Мы узнали об этом в Каире. Таким образом, его можно исключить.

Подоспевший официант принялся накрывать на стол, и нам пришлось сделать паузу.

— Насколько я помню беднягу Бартона, — задумчиво произнес Петри, когда официант удалился, — он вечно окружал себя тучами самых странных типов в качестве прислуги. В вашем лагере тоже наблюдалось что-нибудь подобное?

— Ни в коей мере, — уверил я его. — Нас было совсем мало. Сам сэр Лайонел, я. Али Махмуд — десятник, Форестер — химик (о нем я уже упоминал), и племянница шефа Райма, наш фотограф.

Назвав Райму, я искренне надеялся, что голос мой не дрогнет, однако Петри уставился на меня очень пристально.

— Племянница? — переспросил он. — Странные занятия выбирают для себя женщины в наши дни.

— Да, — коротко кивнул я.

Доктор принялся неохотно ковыряться в принесенной официантом рыбе. Нетрудно было заметить, что его аппетит оставлял желать лучшего, как и то, что беспокойство его, напротив, с каждой минутой возрастало.

— Вы не знакомы с суперинтендантом Веймаутом? — внезапно поинтересовался он.

— Встречал его несколько раз в клубе, — ответил я. — Кстати. Форестер знаком с ним очень хорошо.

— Я тоже, — со странной улыбкой обронил Петри. — И весь день пытался с ним связаться. — С минуту он помолчал, потом задумчиво проговорил: — Здесь должны быть какие-то связи. Каждый из вас, конечно же, имел друзей, навещавших его в лагере?

Его вопрос, будто мановение волшебной палочки, немедленно вызвал в моем воображении картину: фигура, такая стройная, что достойна отдельного описания, высокая, томная… я вновь увидел блестящие, цвета нефрита глаза, чувственные губы и тонкие изнеженные руки, словно выточенные из слоновой кости… Мадам Ингомар.

— Могу вспомнить только одну… — начал я, но нас прервали.

Поезд замедлил ход, подходя к Васти, и, перекрывая обычный шум арабской станции, до меня донесся отчетливый крик:

— Доктор Петри! Послание для доктора Петри!

Он тоже услышал. Нож и вилка со звоном упали на тарелку, и я увидел, как внезапный ужас исказил его черты.

Петри вскочил из-за стола, но в ту же секунду высокая фигура в летной форме ворвалась в вагон-ресторан.

— Хантер! — воскликнул доктор. — Хантер!

Я тоже поднялся, пребывая в состоянии крайнего замешательства.

— Что это значит? — спросил Петри. Потом повернулся ко мне: — Позвольте вам представить капитана Джеймсона Хантера из Британской авиакомпании. А это мистер Шан Гревилль, — снова обратился он к летчику. — Теперь скажите, Хантер, что случилось? Что вас сюда привело?

— Что привело? — Пилот усмехнулся с явным удовольствием. — Что же еще, как не стремление вытащить вас из Васти? Ради этого я сломя голову мчался сюда аж из Гелиополиса. Ну-ка, быстренько! Вы должны покинуть поезд ровно через две минуты!

— Но мы только сели обедать…

— Я тут ни при чем. Это все проделки суперинтенданта Веймаута. Он ждет вас возле самолета.

— Куда мы летим? — прервал я его.

— Да все туда же, — с прежним наслаждением усмехнулся летчик. — Только я вас подкину в один момент и приземлюсь не дальше пятисот ярдов от лагеря. Ну, где ваше купе? Вам еще нужно сбегать за вещами. А то оставьте их в поезде — не так уж это важно.

— Важно, — уверил я его и повернулся к Петри. — Я возьму вашу сумку и улажу все с проводником. Встретимся на платформе.

И, не обращая внимания на изумление пассажиров, я ринулся из ресторана. Ворвавшись в купе, я чуть не сбил проводника, стелившего постель. Сгреб сумку доктора Петри, пиджаки, шляпы и оба наших небольших чемодана. Швырнул какие-то монеты в ладонь совершенно ошеломленного проводника и рванул к выходу.

Сумку доктора мне удалось спустить на платформу осторожно. Остальной багаж пришлось швырять куда более бесцеремонно — поезд уже тронулся. Я спрыгнул со ступеньки и посмотрел вдоль платформы.

Далеко впереди, у вагона-ресторана, я увидел Петри и Джеймсона Хантера, занятых, судя по всему, жаркой перебранкой с начальником станции. Изо всех окон набиравшего скорость Луксорского экспресса торчали головы пассажиров, с удовольствием взиравших на эту картину.

И вдруг, стоя посреди разбросанного в живописном беспорядке багажа, я застыл, увидев злобное желтое лицо, выглянувшее из окна того самого вагона, который я только что покинул.

Шпион был в поезде!

В чувство меня привело прикосновение чьей-то руки. Я обернулся. Рядом стоял человек в форме летного механика.

— Это ваш багаж, мистер Гревилль? — спросил он. Я кивнул.

— Похоже, вам удалось избежать серьезной опасности, сэр, — заметил он, принимаясь собирать вещи. — Думаю, с этим я справлюсь. Капитан Хантер покажет вам дорогу.

— Осторожнее с черной сумкой! — вскрикнул я. — Держите ее ровно и, ради Бога, не трясите.

— Хорошо, сэр.

Без шляпы, толком не пообедав и так и не успев выспаться, я торчал посреди платформы, пока ко мне не присоединились Джеймсон Хантер, доктор Петри и начальник станции.

— Ну вот, все и уладилось, — сказал Хантер, все еще весело усмехаясь. — А то начальник станции совсем было расстроился. Пришлось слегка задержать поезд, а бедняга оказался слишком впечатлительным. Думаю, из-за того, что насмотрелся американских фильмов. Ну, теперь пошли!

Однако у начальника станции, как выяснилось, все еще было свое мнение по поводу наших намерений. Его уже окружила целая толпа подчиненных, вовсю комментирующих гневные распоряжения своего повелителя. Не без труда разобравшись в их трескотне, я сообразил, что теперь от нас требуют предъявить билеты. Мы это сделали и принялись проталкиваться через толпу, надеясь, что больше препятствий не предвидится.

Внезапно голоса стихли.

Удивленно оглядевшись, я увидел, что к нам направляется здоровенный детина в голубом костюме и мягкой шляпе, из-под которой выбивались седые кудри, блестевшие серебром в свете луны. Больше всего он походил на лондонского полицейского в штатском.

— Веймаут! — вскричал Петри. — Поразительно! Что это значит?

Мне доводилось один-два раза встречать в клубе этого большого, добродушного служителя порядка, всегда окруженного ореолом таинственности. Впрочем, на сей раз он выглядел менее добродушным, чем обычно. Его появление могло бы послужить великолепной рекламой умению британцев наводить порядок в колониях. Начальник станции и его многочисленные подчиненные мгновенно увяли в присутствии человека, бывшего одно время старшим инспектором департамента криминальных расследований, а ныне занимавшего должность начальника детективной службы Каира.

Веймаут кивнул мне. Бодрый огонек светился в его голубых глазах.

— Я, признаться, пока не задумывался над тем, что это значит, — ответил он доктору. — Все, что я знаю, это то, о чем рассказала мне ваша жена.

— Крик во дворе?

— Да. И телеграмма, ожидавшая меня, когда я вернулся.

— Телеграмма? — удивился Петри. — Это вы ее послали, Гревилль?

— Нет. Вы хотите сказать, суперинтендант, что получили телеграмму из Луксора?

— Да, сегодня.

— Со мной было то же самое, — медленно проговорил Петри. — Кто же, во имя всех святых, послал их?!

На этот вопрос у меня ответа не было.

— Ладно, давайте пока считать это тайной, — покладисто кивнул Веймаут. — Во всяком случае, кто бы он ни был — это наш друг. Миссис Петри думает…

— Да? — нетерпеливо перебил его Петри.

— В прошлом она всегда обо всем знала, — печально улыбнулся суперинтендант. — Это было неосторожно.

— Да, — согласился Петри.

— Так вот, сегодня она мне сказала по телефону… Она чувствует надвигающуюся беду… Близость живой смерти — так она сказала.

— Нет!..

— Во всяком случае, доктор, я так ее понял. Расспрашивать подробнее не было времени. Я тут же перезвонил в Гелиополис и, по счастью, застал там Джеймсона Хантера. Я устроил так, чтобы он смог вылететь сегодня вечером.

— При лунном свете не так-то просто садиться, — прервал его летчик. — Надо знать местность как свои пять пальцев. К счастью, в здешней округе я изучил каждый бугорок. Если мы разобьемся, это будет неважной рекламой для моей авиакомпании.

Надо было поторопиться к самолету. Доктор Петри не выпускал из рук сумку с драгоценным содержимым. Вскоре под непрерывный рев клаксонов, на которые египетские водители обожают жать при всяком удобном случае, нас уже швыряло с одной узенькой улочки на другую. Пешеходы, как зайцы, едва успевали отпрыгивать от наших колес.

Вырвавшись из города, мы выскочили на дорогу, пересекавшую узкую плодородную долину. Потом и она осталась позади; машина запрыгала по ухабам девственной пустыни. Нас трясло и подбрасывало в свете яркой луны, и казалось, этому не будет конца. Границы реальности размывались, яркий блеск звезд завораживал, пейзаж выглядел неземным, а мои спутники — командой призраков из сновидений.

Все молчали, кроме Джеймсона Хантера, неизменно восклицавшего свое излюбленное: «Скачущий Юпитер!» каждый раз, когда мы получали особенно сильный толчок. Летчик оставался невосприимчив к ночным чарам, властно охватившим остальных.

Наконец мы добрались до самолета, приземлившегося на длинном пологом склоне, обрывающемся с одной стороны глубоким ущельем. Чтобы перенести из машины багаж, много времени не потребовалось. Затем и мы вскарабкались на борт. Через секунду мотор взревел.

— Хантер, — услышал я сквозь грохот голос Веймаута, — жми на всю железку. Надо успеть спасти человека от живой смерти…

 

ГЛАВА II

РАЙМА

Качка выдалась изрядная: Хантер выжимал из мотора все что мог, и несчастную машину, казалось, вот-вот разнесет на мелкие кусочки. О моем состоянии лучше не вспоминать: я никогда не был хорошим моряком, а уж на пустой желудок, да с головой, звенящей от недосыпа… Впрочем, время от времени усталость пересиливала, и я погружался в некое подобие дремоты — и тут же мне начинали мерещиться серьезные глаза Раймы, подозрительно следящие за мной. А один раз мне приснилось, будто меня манят куда-то тонкие, точеные руки мадам Ингомар…

Я проснулся, весь в холодном поту, но и наяву мне продолжало казаться, что сквозь рев пропеллера доносится ее гипнотизирующий, похожий на звон колокольчика голос…

Что за мрачная фигура до такой степени напугала Петри, его жену и Веймаута? Чей дьявольский план начал раскручиваться со смертью моего шефа? Неужели все эти люди нарочно меня мистифицировали? Что они недоговаривали? Или просто боялись рассказать мне о своих подозрениях?

Форестер убежден, что Бартон мертв. Я тоже не могу в этом сомневаться. Но в непонятном послании, нацарапанном им в последнюю минуту, как мне показалось, Петри обнаружил какую-то надежду. То же подтверждали и слова Веймаута. «Спасти человека от живой смерти…» Очевидно, он тоже верил.

Только — во что?

В тот момент мой бедный мозг был попросту не в состоянии решать подобные проблемы. Однако личный жизненный опыт доказывал: что-то тут было. Кто послал телеграмму? Что за крик во дворе? Почему мне пришлось ехать в Каир, а теперь на всех парах лететь обратно? Слава Богу, хоть от зловещего раскосого шпиона удалось избавиться!

Джеймсон Хантер наконец высмотрел подходящее место для посадки — плоскую красно-серую площадку восточнее старой караванной тропы. Даже с высоты нашего полета лагеря видно не было, что меня не удивило: он ютился в тени невысокой горной гряды, казавшейся отсюда неровной черной стеной. Однако я точно знал, что от места нашей посадки до него было не более полумили.

Хантер подтвердил свою репутацию, блестяще посадив самолет, и я, будто в тумане, пошатываясь двинулся к выходу.

— Погодите минутку, — окликнул меня Петри. — А, вот моя сумка. Вам порядком досталось, Гревилль. Держите-ка. Думаю, это пойдет вам на пользу.

«Это» оказалось бутылкой бренди. Насчет пользы доктор не ошибся.

— Сдается мне, несколько сэндвичей тоже были бы как нельзя более кстати, — усмехнулся Хантер. — Жаль, не хватило времени об этом позаботиться — слишком внезапно нахлынули события.

При свете луны мы распределили багаж и двинулись к лагерю. Теперь все молчали, даже неугомонный летчик, лишь звук наших шагов нарушал тишину. Думаю, нет в мире другого места, где дух человека подавлялся бы столь же успешно, как на этом маленьком кусочке земли, окруженном двумя долинами, хранящими смертный покой Египта. Возможно, именно тут по ночам, при свете полной луны, бродят те самые страждущие души, которым, пройдя земной путь до конца, так и не удалось прикоснуться к вечности.

Что касается моего собственного состояния, то, стоило показаться знакомым ориентирам, тут же мною овладело какое-то жуткое беспокойство, смешанное со страхом и, как ни странно, с надеждой. Ко всему этому примешивался и чисто личный вопрос: вернулась ли Райма?

Нас не могли ждать раньше утра, когда приходит каирский поезд. Поэтому я был поражен, увидев на склоне холма Форестера, спешащего нам навстречу. Впрочем, было нетрудно сообразить, что наше весьма шумное прибытие перебудило весь лагерь.

Увидев нас, Форестер пустился бегом.

Дурные новости отбрасывают впереди себя длинную тень. Я мгновенно забыл и о том, что меня тошнит, и о том, насколько я устал, внезапно преисполнившись уверенности: произошло что-то еще настолько скверное, перед чем меркло даже то, что заставило меня поехать в Каир.

Я увидел, как Веймаут схватил за руку Петри, и понял, что не одинок в своих предчувствиях.

— Это ты, Гревилль? — издалека закричал Форестер. — Слава Богу, ты приехал!

Мы кинулись ему навстречу.

— Что? — задыхаясь, спросил я. — Что еще случилось?

— Странная штука, старина, — он с трудом переводил дух. — Ты ведь помнишь, мы заперли тело шефа в большой хижине. Я не был уверен, что о его смерти стоит сообщать местным властям. Так вот, сегодня вечером, с наступлением сумерек, я пошел к… пошел на него взглянуть. — Форестер схватил меня за плечи. — Гревилль! — Даже при свете луны я не мог не заметить, что лицо его побелело от страха. — Тело исчезло!

— Что?! — вскричал Веймаут.

— Ни малейших следов. Он попросту улетучился!

— Ах, если бы к нам мог присоединиться Найланд Смит, — вздохнул Веймаут.

Доктор Петри изумленно воззрился на него.

— Вы мне не поверите, но у меня в голове только что промелькнула та же мысль, — задумчиво протянул он. — Во вторник я должен отплыть в Англию. Пробуду там, видимо, несколько дней. Он меня встречает в…

Место, в котором происходил этот разговор, постороннему человеку показалось бы, мягко говоря, странным. Часть хижины занимала лаборатория — в этом углу, целиком отданном под эксперименты Форестера, стоял стол, уставленный банками, пробирками и прочим химическим оборудованием. В другой половине разместился музей. Стены были увешаны планами, диаграммами, фотографиями, сделанными, разумеется, Раймой. На полу громоздились сваленные кучами каменные глыбы, украшенные этикетками; открытые ящики были завалены грудами обломков, найденных во время раскопок и также снабженных табличками. В дальнем углу разместилась очень древняя мумия, извлеченная из какого-то захоронения; крышка саркофага была прислонена к стене. Кроме того, в хижине находился длинный, крепко сбитый стол — на него каждый день сваливали все находки, чтобы вечером осмотреть и рассортировать. Этой работой в основном занимался я. В данный момент стол был пуст; когда я видел его в последний раз перед отъездом в Каир, на нем лежало тело сэра Лайонела Бартона, накрытое серым одеялом.

Вот уже двадцать минут я в полной тишине наблюдал, как бывший шеф-инспектор Скотланд-Ярда исследует обстановку.

Веймаут осмотрел все, что находилось в хижине, затем при помощи лампы внимательно изучил окна, запоры на двери, выбрался наружу и основательно обозрел ведущую в хижину тропинку, потом вернулся и уставился на стол.

Вслед за тем его взгляд устремился на меня.

— Мистер Гревилль, — проговорил он, — вы пока человек непредвзятый, поскольку я не стал посвящать вас в свои подозрения, которые, кстати, разделяет и мистер Петри. Я хотел, чтобы мы здесь остались втроем, и потому попросил мистера Форестера чем-нибудь занять Джеймсона Хантера. Выглядите вы, правда, неважно; я понимаю, как должны были вас потрясти последние события. Тем не менее я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Сколько угодно, — согласился я.

Суперинтендант уселся на стоящую у двери скамейку и нахмурился.

— Где сейчас находится десятник Али Махмуд? — спросил он.

— Форестер мне сказал, что сегодня вечером отправил его в Луксор с письмом к нашему общему другу, управляющему Зимним дворцом. По словам Форестера, в письме он просит управляющего позвонить в Каир, вам, и объяснить, что произошло. Али скоро должен вернуться.

Веймаут задумчиво кивнул.

— Тело сэра Лайонела обнаружили, по вашим словам, в его палатке, — продолжал он. — Как скоро после этого его перенесли сюда?

— Часа через два, — подумав, сказал я.

— Надеюсь, все эти два часа палатка находилась под наблюдением?

— Да, конечно.

— Когда было решено, что его следует перенести?

— Сразу же после того, как я решил ехать в Каир. Я же и распорядился, чтобы тело переместили в эту хижину… как вы знаете, после сэра Лайонела я был вторым человеком в экспедиции. Форестер согласился, хотя клятвенно заверил меня, что жизнь в теле окончательно угасла. Переносили тело также под моим непосредственным руководством. Потом я запер хижину и вручил ключи Форестеру. До поезда было еще много времени, поэтому я вернулся в свою палатку — хотел вздремнуть перед поездкой.

— И как, удалось?

— Нет. Так и проворочался без сна до самого отъезда.

— Вы не заметили в ту ночь ничего необычного?

— Как же! — подумав, вспомнил я. — Собаки выли очень странно. Настолько, что Али Махмуд уверял, будто это вовсе и не собаки. Но тут, наверное, сказалось нервное напряжение. Мы все нервничали. Правда, собак мы и в самом деле не нашли, хотя и искали.

— Хм… В котором часу это было?

— Боюсь, точно не скажу. Но незадолго до рассвета.

— После того, как тело перенесли сюда, хижину открывали?

— Нет.

— Вот тут вы, пожалуй, ошиблись, — задумчиво промолвил Веймаут. — Есть еще один вопрос, который я хотел бы выяснить, мистер Гревилль. Вы упоминали о племяннице сэра Лайонела. Где она была во время трагедии и где находится сейчас?

Конечно же, я ждал этого вопроса. И тем не менее совершенно не представлял, как на него ответить. Краем глаза я заметил, что доктор Петри с любопытством наблюдает за моей реакцией.

— Я не знаю, где она, — вынужден был признаться я, понимая, как странно звучат мои слова.

— Что? — воскликнул Веймаут. — Но она ведь, насколько я понимаю, штатный фотограф экспедиции.

— Она действительно… но… А, ладно! Мы поссорились. Она уехала в Луксор еще во вторник, в середине дня. С тех пор я ее не видел.

— О, теперь понимаю, — сочувственно кивнул суперинтендант. — Прошу прощения, я не сразу уловил, в чем тут дело. Сэр Лайонел знал об ее отсутствии?

— Он, как всегда, все обратил в шутку. Это была его обычная манера. Она частенько оставалась в Луксоре и целыми днями работала там.

— Он одобрял… э-э-э… ну, вы понимаете?..

— Да. Во всяком случае, мне так казалось.

— Полагаю, если она все еще не вернулась, то не знает, что произошло?

— По всей видимости. Но я очень беспокоюсь…

— Естественно. — Веймаут вновь посерьезнел. — А теперь, мистер Гревилль, попросите войти Форестера.

Я открыл дверь и вышел в ночную тьму. Мне показалось, что наш мирный лагерь окружает совершенно иная атмосфера, которой, будь моя воля, я не хотел бы давать определения даже мысленно. Атмосфера ужаса.

Что могло означать исчезновение тела сэра Лайонела? Кому и какая могла быть от этого польза? И, наконец, что это за таинственная информация, которую явно скрывали от меня Веймаут и Петри?

Три этих вопроса непрерывно крутились у меня в голове, пока я пересекал лагерь. Луна успела скрыться за склоном горы, но звезды были великолепны. И вдруг поток моих мыслей сменил направление. Больше я не мог думать ни о чем, кроме Раймы.

Ее пустая палатка была как раз передо мной. Вход в нее скрывала густая тень. Мне показалось, что я снова слышу ее голос:

— Если я стою вам поперек дороги, — сказала она тогда, — то могу и уйти…

Поперек дороги! Интересно, что она имела в виду? Выяснить это я так и не успел — она уехала. Без сомнения, ее ввели в заблуждение. Но где она сейчас? И знает ли, что случилось?

Какая-то сила заставила меня заглянуть в ее палатку. И стоило мне это сделать — тут же произошли два совершенно неожиданных события: где-то, совсем близко от лагеря, раздался мрачный вой собак; и в темноте палатки что-то шевельнулось!

Подавив готовый вырваться из горла крик, я вытянул руки, наклонился вперед, и… стройное, нежное тело оказалось в моих объятиях!

Я не мог поверить тому, что это действительно свершилось, пока она не вскрикнула:

— Шан! Шан, мне больно!

— Райма! — воскликнул я, чувствуя, что сердце мое готово выскочить из груди.

Больше я не говорил ничего. Наклонившись, я прильнул к ее устам в отчаянном страхе, что больше такой возможности мне может не представиться.

Благодарение Богу, сомнения оказались напрасны. Ее руки обвились вокруг моей шеи. Прижавшись друг к другу, мы молча слушали, как затихает вдали жуткий вой.

— Шан! — прошептала она. — Шан, дорогой, я боюсь!

Воспользовавшись дарованным мне правом, я попытался горячими поцелуями утешить ее.

— Когда ты вернулась, дорогая? — спросил я чуть позже, когда мы наконец спустились на грешную землю.

— Вместе с Али. Он мне все рассказал… об этом. Конечно же, я должна была приехать.

Райма положила мне на грудь свою восхитительно растрепанную головку.

— Я не хочу, чтобы ты меня ругал, — пролепетала она. — Хотя, конечно же, я виновата. Нет, пожалуйста, Шан. Я в самом деле имела в виду только то, что сказала. Действительно, думала, что мешаю.

— Мешаешь? Но кому?

— Если ты будешь со мной разговаривать в таком тоне, я не стану отвечать. К тому же сейчас и не время. Я должна была сегодня вернуться, даже если бы пришлось ехать одной. Мне надо рассказать тебе что-то совершенно необычное…

— А я вам говорю, это были вовсе не собаки, — внезапно услышали мы голос Форестера совсем рядом с палаткой.

— Это и в самом деле был кто-то другой, — прошептала Райма. — Однако тебе пора идти, Шан. Не бойся, я уже в порядке. Кто там, в большой хижине?

— Доктор Петри и суперинтендант Веймаут.

— Они ведь были старыми друзьями… верно?

— Да, дорогая. Не отчаивайся. Я понимаю, это звучит абсурдно, но у них есть теория, что шеф… — я запнулся.

— Пожалуйста, скажи мне.

— В это трудно поверить, Райма. Сам я, во всяком случае, не верю. Но они считают, что он, возможно, жив!

Она внезапно крепко прижалась ко мне.

— Я тоже так думаю, — услышал я ее прерывающийся шепот.

— Вы же знаете, Гревилль, я никогда не одобрял эту экспедицию, — сказал Форестер. — «Гробница Лафлера» — место нехорошее.

Мы возвращались к хижине.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, уж это вы знаете не хуже меня. Со времен Лафлера к ней никто не притрагивался. Правда, старик Зейтланд собирался тут покопаться.

— Он недавно умер в Лондоне.

— Знаю. А что касается француза…

— Вы имеете в виду Лафлера?

— Кого же еще? Он ведь, помнится, умер году в 1908-м или 1909-м, верно? — Форестер остановился перед дверью хижины. — Но я не помню… кажется, поговаривали, будто он исчез…

Я напряг память. В свое время мне доводилось что-то слышать об этой истории, но дело было давно, и я уже почти ничего не помнил.

— Да, — наконец медленно проговорил я, — помнится, была там какая-то странная история. Но стоит ли об этом вспоминать, Форестер? Странного у нас теперь и тут хватает. Признаться, со мной никогда раньше не случалось ничего подобного.

— Со мной тоже, откровенно говоря. Вплоть до этого поразительного открытия сегодня вечером. Как вы думаете, кому могло понадобиться его похищать? А в свете того, что случилось, история выглядит еще более таинственной.

— Надо рассказать Веймауту.

Мы вошли в хижину. Суперинтендант все еще сидел там, где я его оставил, по-прежнему задумчиво сдвинув брови. Доктор Петри неторопливо вышагивал взад-вперед. Едва мы показались в дверях, Веймаут поднял на Форестера свои детские голубые глаза.

— Ну как, поймали собаку?

— Нет, — ответил Форестер, пристально глядя на него. — А вы уверены, что это была собака?

— Уверен, что нет, — покачал головой Веймаут. — За лагерем следят. Что-нибудь случилось такое, ради чего стоило бы подавать сигнал?

— Да, — вмешался я. — Вернулся Али Махмуд… и Райма Бартон с ним.

— А! — пробормотал Веймаут. — Рад слышать.

— Мы с Гревиллем подумали, что… — начал Форестер.

— Минутку! — подняв руку, остановил его Веймаут. — Этак мы совсем запутаемся. Я с радостью приму вашу помощь, Форестер, но расследовать дело предоставьте мне самому. Я уже знаю, что здесь происходило до отъезда мистера Гревилля: теперь расскажите мне, что случилось после.

— Это несложно. — улыбнулся химик. — Все, что нам могло понадобиться, мы отсюда, естественно убрали, поэтому заходить в дом ни у кого надобности не было. В здешнем климате все, что связано со смертью, приходится делать быстро.

Суперинтендант понимающе кивнул.

— Гревилль убедил меня, что беспокоиться не о чем, поскольку о смерти шефа никто, кроме Али, не знает.

— Вы уверены? А как насчет рабочих?

— К тому времени они уехали в Курну. В лагере никого не было. Тело шефа мы переносили уже в темноте — верно, Гревилль? — а на следующее утро я объявил, что он уехал с Гревиллем в Луксор, а потом поедет в Каир. Все работы я, конечно, остановил.

— Да, я понимаю.

— Сегодня вечером, когда опустились сумерки… точнее, это было уже вчера… я подумал, что было бы разумным… э-э-э… проверить тело.

— Справедливо.

— Открыл дверь, все обыскал, и… хижина была точно такой, как вы сейчас видите.

— А где одеяло?

— Исчезло вместе с телом.

— Вы уверены, что дверь была заперта?

— Абсолютно. Я ведь ее отпирал.

— Окно?

— Как видите, закрывается изнутри.

— Спасибо, — спокойно произнес Веймаут.

Он перевел глаза на доктора Петри, и на какое-то время в хижине воцарилось молчание. Я чувствовал, что между этими двумя людьми установилась мысленная связь, основанная на знании чего-то такого, что мы с Форестером разделить с ними не могли.

Тишину нарушил доктор Петри.

— Удивительно похоже на его работу.

Я нервно подумал, что сейчас, пожалуй, самое время собрать воедино все нам известное. И совсем уже собрался об этом заявить, когда заговорил Веймаут:

— Был ли кто-нибудь, кто посещал лагерь постоянно?

— Нет, — покачал головой Форестер. — Шеф никому не разрешал даже близко подходить к раскопкам. — Он пристально посмотрел в мою сторону и добавил: — Кроме мадам Ингомар. Но об этой леди Гревилль может рассказать вам больше меня.

— Это еще почему? — разозлился я.

— Очевидно, потому, что он так думает, — непреклонно остановил меня Веймаут. — Сейчас не время выяснять личные отношения, джентльмены. Вы присутствуете на официальном расследовании.

— Прошу прощения, — извинился химик. — Мое замечание в самом деле было неуместно. Дело в том, мистер Веймаут, что ни Гревилль, ни я об этой мадам Ингомар толком так ничего и не знаем. Казалось, что общество Гревилля она предпочитала, и мы, бывало, подтрунивали над ним по этому поводу…

Я ошеломленно посмотрел на него. Мне, признаться, до сих пор такая мысль в голову не приходила. Неужели я был настолько слеп? И неужели Райма увидела то, чего не заметил я?

— Кто эта женщина?

Напряжение, прозвучавшее в голосе суперинтенданта, вернуло меня к действительности.

— Именно этот вопрос я частенько задавал Гревиллю, — сухо рассмеялся Форестер. — но, если всерьез, на него вряд ли кто из нас сможет ответить. Кроме шефа.

— А, понимаю. Она дружила с сэром Лайонелом?

Я кивнул. Веймаут пристально взглянул на меня.

— Какой она национальности?

Я озадаченно покрутил головой.

— Я всегда считал ее венгеркой, — заявил химик. — Просто из-за имени. А Гревилль называл ее японкой.

— Японкой?! — доктор Петри буквально выкрикнул это слово. — Почему японкой?

— Ну-у, — протянул Форестер, — отчасти, конечно, в шутку. Но глаза у нее и правда были слегка раскосыми.

Веймаут обменялся с доктором быстрым взглядом и поднялся.

— Привлекательная женщина? Молодая? — отрывисто спросил он.

— Без сомнения, — кивнул я. — Очаровательная, образованная и, по всей видимости, весьма состоятельная.

— Волосы темные?

— Очень.

— Глаза?

— Зеленые, — вздохнул Форестер. — Как нефрит.

Петри с Веймаутом снова быстро переглянулись.

— Высокая? — поинтересовался доктор.

— Да, весьма высокая.

— Давний друг сэра Лайонела?

— Нам дали понять, что она была вдовой какого-то доктора Ингомара, которого шеф хорошо знал, — пояснил химик.

— Где она остановилась? — спросил Веймаут. — В каком-нибудь луксорском отеле?

— Боюсь, тут ничем не смогу помочь, — пожал я плечами. — Не в Зимнем дворце — это единственное, что я знаю.

— Но, может быть, об этом знает кто-нибудь еще? Мисс Бартон?

— Я никогда ее не спрашивал.

— Когда эта женщина была здесь в последний раз?

— В понедельник, — быстро ответил Форестер. — В тот день шеф как раз установил вокруг раскопок заграждения.

— С вами сэр Лайонел никогда о ней не говорил? — снова вступил в разговор Петри.

— Нет. Вы же знаете: он мало кому доверял.

— Вы не обратили внимания — ничего не говорило о том, что между ними существуют интимные отношения? — осведомился суперинтендант. — Например, не ревновал ли ее сэр Лайонел к кому-нибудь?

— Никогда не замечал ничего подобного, — покачал головой химик. — Он обращался с ней так же, как со всеми, — знаете, со свойственным ему добродушным юморком. К тому же, Веймаут, шефу давно перевалило за шестьдесят!

— Странно, — сухо прокомментировал Петри. — Думаю, Веймаут, первое, что следует сделать — установить личность этой мадам Ингомар. Вы согласны?

— Да, — кивнул суперинтендант, — полностью.

Лицо его стало очень суровым. Он внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Форестера.

— Я вижу, вы оба начинаете сердиться. Это понятно: вы догадываетесь, что у нас с доктором есть версия, которой мы не торопимся с вами поделиться. Однако очень скоро вы узнаете в чем тут дело. А пока попросите мисс Райму Бартон присоединиться к нам и вооружите Али Махмуда. Пусть сторожит лагерь и стреляет во все, что движется.

— Боже мой. — простонал Форестер — Что все это значит?

— Это значит, — веско проговорил Петри. — что мы имеем дело с агентами доктора Фу Манчи.

Доктор Фу Манчи! Не знаю, как Форестер, но услышав историю, рассказанную нам Веймаутом, я лично был потрясен.

Милое личико Раймы наполовину скрывалось в тени. В палатке, когда я внезапно обнаружил ее в своих объятиях, на ней был костюм для верховой езды — из Курны они с Али Махмудом приехали верхом. Однако она успела сменить его на обычное платье и даже попыталась привести в порядок прическу. Верховая езда вызвала румянец на ее загорелых щеках: казалось, она вся обратилась в слух, отчего ее серьезные ирландские глаза сияли еще ярче, чем обычно.

Не все, о чем рассказал Веймаут, было мне неизвестно; многое отдавалось эхом в моем мозгу. Я не мог принимать участия в описываемых им событиях, потому что был тогда слишком молод, но рассказы о них слышал не раз. В юности я всерьез подумывал о карьере юриста, и деяния этого зловещего человека интересовали меня еще и с профессиональной точки зрения; к сожалению, война помешала моей карьере на юридическом поприще.

Сейчас я понял: если такие умные и опытные люди, как Петри и Веймаут, были правы в своих предположениях, то миру угрожало бедствие похуже любой чумы.

Доктор Фу Манчи!

— Мы с сэром Лайонелом и Найландом Смитом были, видимо, последними, кто видел его живым, — говорил меж тем доктор Петри. — Возможно, жив он и сейчас, хотя я, признаться, не верю. Но вполне готов поверить, что его замыслы воплощает в жизнь кто-то еще. Что, спрашивается, делал вчера вечером во дворе моего дома дакойт — возможно, бирманец и уж в любом случае — профессиональный убийца и грабитель? Теперь вы это знаете, Гревилль: он следил за вами. Однако поданный им сигнал позволяет предположить, что он был не один! Похоже, Веймаут, нас снова опутывает старая сеть. И тогда… кстати, за этим лагерем тоже наблюдают.

— Я об этом уже говорил, — кивнул суперинтендант. — И готов повторить: если бы только Найланд Смит смог к нам присоединиться!

— Вы, естественно, имеете в виду сэра Найланда Смита, комиссара из Скотланд-Ярда? — уточнил Форестер. — Я знаю многих, кто с ним знаком. Он ведь был представителем полиции в Курне, так?

— Совершенно верно, — подтвердил Петри. — Однако я хочу обратить ваше внимание еще вот на что: сколько бы ни было у нас неизвестных врагов, но есть по крайней мере и один незнакомый друг.

— Кого вы имеете в виду? — полюбопытствовал я.

— Ну как же? Того самого хорошо информированного незнакомца, который телеграфировал мне в Каир, — напомнил Петри. — Да и Веймауту тоже. Иных способов помочь сэру Лайонелу у него не было. Доктор Фу Манчи был непревзойденным мастером вызывать искусственную каталепсию — это одно из самых опасных орудий в его арсенале. А противоядие, насколько мне известно, есть только у меня. И человек, пославший телеграмму, об этом знал!

— Оставим пока в покое незнакомых друзей, — предложил Веймаут. — Поговорим о незнакомых врагах. Либо среди ваших рабочих затесался дакойт, либо в лагерь прокрался кто-то посторонний.

— Наверняка так все и было! — закричала Райма. — Вы нашли разгадку!

— Не так уж это было трудно, мисс Бартон. К сожалению, это только предположение, и именно на нем строится вся моя версия. Если я ошибся — значит, и она неверна.

— О чем вы говорите? — нетерпеливо спросил Форестер.

Веймаут не стал обращать внимание на некоторую невежливость вопроса, поняв, что она вызвана охватившим химика возбуждением.

— Да вот о чем, — спокойно ответил он, с усмешкой взглянув на него. — Скажите, когда вы нашли сэра Лайонела, в каком состоянии была его одежда?

— Согласно распорядку дня, — быстро проговорил я, — в четыре мы возвращались к работе. Скорее всего, сэр Лайонел одевался.

— Ключ от этой хижины он обычно носил с собой?

— Он вообще все ключи носил с собой. На цепочке.

— Когда вы его нашли, цепочка была при нем?

— Да.

— Вы ее забрали?

— Нет. Мы его уложили вот на этот стол точно в таком же виде, как нашли.

— Полуодетым?

— Да.

Веймаут медленно подошел к саркофагу с мумией, стоящему в углу. Крышка была снята и прислонена к стене. Он осмотрел ее и вернулся обратно.

— Когда тело сэра Лайонела переносили сюда, вы оба присутствовали при этом? — спросил он нас с Форестером.

— Мы с Али Махмудом его несли, — объяснил химик. — Шан Гревилль сопровождал нас. А затем мы все вместе вышли.

— Хорошо, — спокойно произнес суперинтендант. — При этом я готов поклясться, никто из вас и не подумал заглянуть вон за ту крышку.

Я озадаченно уставился на Форестера. Тот покачал головой.

— Нам это и в голову не пришло.

— Естественно, — кивнул Веймаут. — А теперь посмотрите, что я там нашел.

Он вынул из кармана клочок бумаги, поднес его к стоящей на столе лампе, развернул и продемонстрировал нам кусочек какой-то красноватой волокнистой массы. Райма вскочила; мы все трое нетерпеливо склонились над ним. Лишь Петри не сдвинулся с места, флегматично наблюдая за нами.

— Что скажете, мистер Форестер? — осведомился суперинтендант. — Как врач, вы должны быть знакомы с этой штукой.

Форестер внимательно изучал находку. Мы молча смотрели на него. Я услышал, как снаружи покашливает Али Махмуд, и понял, что он старается держаться к нам поближе, насколько это позволяют его обязанности часового.

Наконец, пожав плечами, химик передал лупу мне.

Я бросил беглый взгляд и отложил ее в сторону, признавая свое невежество.

Петри вопросительно посмотрел на Форестера.

— Ничего не могу сказать, — отрицательно покачал тот головой. — Это, безусловно, какое-то растение. Я его никогда не встречал. Если оно относится к тропическим, то я совершенно некомпетентен.

— Относится, — подтвердил Петри. — Это орех бетеля. Многие дакойты питают к нему слабость.

— Отсюда вывод, — спокойно вмешался Веймаут. — Когда вы принесли сюда тело сэра Лайонела, за крышкой саркофага прятался некто, имеющий привычку жевать бетель. Кстати, дверь была отперта?

— Разумеется, — подтвердил я. — Ее вообще никогда не запирали. Мы это сделали лишь после того, как поместили сюда тело.

— Так я и предполагал. — Веймаут на секунду сделал паузу. — Итак, кто-то, жующий бетель, по всей видимости, скрывался за палаткой сэра Лайонела. Он услышал, что вы решили перенести тело в эту хижину, опередил вас, спрятался, дождался, пока вы уйдете, снял с тела цепочку с ключами, вынес его и запер за собой дверь.

— Скорее всего так оно и было, — пробормотал Форестер, уставившись в одну точку. — Примите мои сердечные поздравления. Но… орех бетеля?

И в этот момент неожиданно раздался голос Раймы:

— Возможно, я смогу вам показать этого человека.

— Что?! — воскликнули мы.

— Мне кажется, у меня есть его фотография. И не только его, но и кое-кого еще!

 

ГЛАВА III

«МОГИЛА ЧЕРНОЙ ОБЕЗЬЯНЫ»

Признаться, мне довелось кое-что повидать в жизни, и я был уверен, что ничего неожиданного она мне предложить уже не сможет.

Мало же я знал о том, что хранит судьба в своих тайниках!

Приближался рассвет.

Мог ли я предполагать, что с первыми лучами солнца, озарившими долину Нила, мне предначертано столкнуться лицом к лицу с испытаниями куда более странными, чем все, что могло создать мое воображение?

Я вызвался сопровождать Райму в ее палатку. Теперь нас всех ни на секунду не покидало ощущение близкой опасности; никакие меры предосторожности не казались лишними, когда тень Фу Манчи упала на нас.

«Представьте себе человека высокого, худого и сутулого со лбом Шекспира и лицом сатаны… глаза удлиненные и зеленые, как у кошки…»

Описание, данное доктором Петри, навсегда запечатлелось в моем мозгу. Особенно запали в память эти зеленые кошачьи глаза…

В палатке Райма зажгла свет и принялась торопливо собирать свои фотографические принадлежности. Когда мы вышли, к нам подошел Али Махмуд с винтовкой на плече.

— Что-нибудь хочешь сообщить, Али?

— Ничего, господин.

Мы вернулись в хижину. Очаровательная робость, которую я так любил — слишком мало робких девушек осталось в наше время, — овладела Раймой, когда она увидела, с каким нетерпением все ждут ее рассказа. Она была такой прелестно-хрупкой, что низкие ноты, появляющиеся в ее голосе в моменты волнения, казались совершенно не свойственными ее природе. Но серьезные серые глаза убеждали, что передо мной действительно она — робкая, застенчивая Райма.

— Я попытаюсь вам помочь, только, пожалуйста, не ждите от меня слишком многого, — начала она, окинув нас быстрым взглядом. — На самом-то деле я не слишком квалифицированный фотограф — так, скорее любитель. Просто дядя Лайонел — ужасно добрый человек, а мне так хотелось поехать в экспедицию… — она наклонилась, положила на стол принесенную с собой папку и открыла ее. — Понимаете, я время от времени ставила ловушки на разных птиц и зверей…

— Что вы имеете в виду, говоря о ловушках, мисс Бартон? — перебил ее Веймаут.

— А, вы же не знаете… Ну, кладется приманка и соединяется со спуском камеры.

— Остроумно. Спасибо, я понял. Продолжайте, пожалуйста.

— Особенно трудно было с ночными съемками: приманку приходилось соединять не только со спуском, но и со вспышкой, а эта конструкция иногда не срабатывала. В последний раз я поставила ловушку — причем постаралась замаскировать камеру похитрее — на плато, как раз перед входом в старую шахту.

— Раскопки Лафлера! — воскликнул я.

— Да. Там были следы, которые я приняла за шакальи, а у меня нет ни одного снимка шакала крупным планом. На следующее утро я уехала в Луксор, а вернувшись, обнаружила, что ловушка сработала. Причем сработала странно, потому что приманка осталась нетронутой. Выглядело все так, будто кто-то о нее просто споткнулся. Но я не могла себе представить, чтобы кто-нибудь мог ходить там ночью — да, честно говоря, и днем тоже, — она замолчала, серьезно глядя на Веймаута. Потом продолжила: — В общем, я взяла пленку в Луксор, но до сегодняшнего дня не трогала. А сегодня, когда проявила, то просто не поверила своим глазам. Я сделала отпечаток — вот, посмотрите.

Райма положила фотографию на стол, и мы склонились над ней.

— Как видите, система на сей раз сработала, и люди даже оказались в фокусе, — сказала она. — Единственное, чего я не могу понять, почему они не забрали камеру с собой? Разве что просто ее не нашли. А может, вспышки испугались…

Я ошеломленно разглядывал снимок. На нем было запечатлено три человеческих лица. Правда, самое дальнее разобрать было невозможно — оно получилось размытым, да к тому же еще и в профиль. Но ближайшее можно было распознать безошибочно: тот самый раскосый тип, который за мною следил. И это уже было достаточно поразительно. Однако третье лицо произвело на меня неизгладимое впечатление. Оно принадлежало женщине. Блестящие, слегка раскосые глаза… прямой точеный нос, чуть великоватый по классическому канону… полные, слегка раскрытые губы… удлиненный овал лица.

— Это дакойт! — вернул меня к действительности взволнованный голос Петри. — Потрясающе, мисс Бартон! Вы непревзойденный фотограф! О, видите знак У него на лбу?

— Да, — отозвалась Райма. — Правда, я не знала, что он означает.

— Но… — в волнении начал я, однако Форестер не дал мне договорить.

— Гревилль! — вскричал он. — Вы видите?

— Вижу. Веймаут, женщина на фотографии — мадам Ингомар!

— Что такое шахта Лафлера? — поинтересовался Веймаут. — И каким образом она связана с «Гробницей Лафлера»?

— Почти никаким, — объяснил я. — «Гробница Лафлера», известная также как «Могила Черной Обезьяны», была открыта — так по крайней мере предполагается — французским египтологом Лафлером приблизительно в 1908 году. Он случайно раскопал преддверие маленькой усыпальницы. На одном из сохранившихся фрагментов росписи была изображена фигура, похожая на огромную черную обезьяну — или, может быть, обезьяночеловека. Предположений по этому поводу было высказано множество. Некоторые, в первую очередь Масперо, придерживались версии, что это странное захоронение — попросту причуда какого-нибудь неизвестного фараона, похоронившего таким образом своего любимца. Как бы то ни было, Лафлер, выжав все, что мог, из преддверия, переместил раскопки чуть в сторону и наткнулся на длинный зигзагообразный тоннель. Естественно, он решил, что тоннель ведет к усыпальнице черной обезьяны. И ошибся — он никуда не вел. Поэтому в 1909 году шахта была заброшена. Сэр Лайонел начал раскопки совсем с другого места и, похоже, выбрал правильный путь.

— А! — сказал Веймаут. — Теперь ясно, каким будет наш следующий шаг.

— А именно?

— Я хочу, чтобы вы показали мне ваши раскопки, причем немедленно.

— Нет ничего проще. Хоть сейчас.

— Это было бы замечательно, — он повернулся к Форестеру. — Гревилль будет моим проводником, а вы с Петри присмотрите за мисс Бартон в наше отсутствие.

— Нам понадобится и Али, — подсказал я, — Без фонарей там делать нечего.

— Ничего не имею против. Пожалуйста, делайте все так, как считаете нужным.

Я освободил Али Махмуда от обязанностей часового и отправил за фонарями. Вскоре мы были уже у лестниц.

Первая часть нашего маршрута вела в глубокую шахту. На дне ее открывался проход в тоннель, идущий слегка под уклон, — нам потребовалось немало усилий, чтобы его найти.

Для меня все здесь было настолько привычно, что я чувствовал себя как дома, но не знал, какое впечатление произведет окружающая обстановка на Веймаута. Как всегда, перед рассветом, тьма сгустилась и была черной как деготь. Вскоре мы достигли пролома, выглядевшего при свете фонарей, как парадный вход в галерею привидений.

В ноздри нам ударил неописуемый запах, характерный для всех могильников Верхнего Египта. Лестницы наши, спускавшиеся в несколько маршей с платформы на платформу, были очень устойчивы; тем не менее, когда мы с суперинтендантом уже добрались до пролома и наблюдали, как с фонарем в руке к нам спускается Али, горло мне перехватило дурное предчувствие. В тот момент я решил, что от событий последних дней у меня попросту расшалились нервы, однако события последующие показали, что для подобных предчувствий имелись все основания. Как бы то ни было, у нас под ногами уже был мощенный булыжником пол тоннеля. Веймаут остановился рядом со мной, тяжело дыша.

— По идее там должен быть вход, — пояснил я, махнув рукой в сторону, где тоннель шел вверх. — Только через пятнадцать ярдов путь полностью блокирован. И даже если удастся прорваться — один Бог знает, сколько там еще ловушек и поворотов. Впрочем, нам там делать нечего. Наша дорога — вниз.

И я повернул туда, где нас уже ждала неясная фигура Али. Свет фонарей едва озарял его бородатое лицо, делая его похожим на маску. Я кивнул ему, и мы начали спуск по извилистому тоннелю. Перед последним поворотом Али остановился и предупреждающе поднял руку с фонарем.

— Перед нами колодец, Веймаут, — объяснил я. — Он никуда не ведет, но достаточно глубок, чтобы свернуть шею. Держитесь левой стены.

Мы осторожно обогнули ловушку, подготовленную древними зодчими для грабителей, рискнувших нарушить покой гробницы. Затем миновали крутой поворот — здесь Али оставил один из фонарей, чтобы легче было идти обратно. Спуск стал круче.

— Теперь впереди каменная решетка, — продолжал я свои пояснения. — Шеф считал, что она загораживает вход в усыпальницу. Возможно, через несколько часов работы мы бы туда и проникли. Вот она, видите?

Али остановился, поднял фонарь и внезапно вскрикнул. Я оттолкнул Веймаута и подскочил к нему. Араб повернулся; в свете фонаря лицо у него было белым и застывшим, как у привидения.

— Боже мой! — Я вцепился в его руку.

Треугольное отверстие, достаточно большое, чтобы пропустить человека, зияло в левом нижнем углу решетки. Али поднял фонарь повыше. Я посмотрел вверх и увидел неровный пролом в правом углу.

— Что это значит? — хрипло спросил Веймаут.

— Это значит, — таким же внезапно охрипшим голосом ответил я, — что кто-то завершил нашу работу… причем точно так, как планировал сэр Лайонел!

Склеп в «Могиле Черной Обезьяны» был необычен.

Впрочем, по архитектуре он ничем не отличался от прочих захоронений, которые мне довелось повидать. Отличали его покрывающие стены фрески, на которых бесконечными рядами были изображены черные обезьяны. Ничего больше. Никаких надписей не было. Проломленная решетка, сквозь которую мы проникли, создавала странный пробел в непрерывном марше обезьян.

В дальнем углу в нижней части стены виднелось квадратное отверстие. Я предположил, что оно может вести в переднюю комнату — так иногда бывает в египетских захоронениях. В склепе решительно ничего не было, кроме каменного саркофага; его тяжелую крышку кто-то аккуратно снял и положил на пол. Внутри я увидел совершенно обычный деревянный футляр, в котором, по всей видимости, лежала мумия. Я говорю: «по всей видимости», потому что с него крышку не сняли, и это меня поразило. Либо футляр с мумией оказался самым малоценным предметом в склепе, а все остальное уже утащили, либо ворам что-то помешало в самый момент их триумфа.

Я как сейчас вижу эту сцену. Али, стоящий неподвижно будто статуя, высоко поднял фонарь; туманная фигура Веймаута у одного конца саркофага, и я, лицом к нему, у другого; черные обезьяны, непрерывным потоком марширующие вокруг нас. И в эту неподвижную картину, замершую в таинственной глубине египетской гробницы, внезапно вторгся жуткий звук…

— Что это? — прошептал Веймаут.

Мы стояли, напряженно вслушиваясь, доведенные до той грани состояния рассудка, когда самый здравомыслящий человек начинает верить в привидения.

Звук приближался.

Теперь стало понятно, что это чьи-то тихие, крадущиеся шаги.

Веймаут пришел в себя первым.

— Быстро! — шепнул он, махнув рукой в сторону квадратного проема в углу. — Вон в ту дыру! И тихо! Чтобы ни звука…

Вслед за Али мы пересекли склеп, и наш проводник исчез в отверстии. Лишь неясный, призрачный свет его фонаря освещал теперь помещение.

— Вперед! — нетерпеливо скомандовал Веймаут.

Я присел и тихо скользнул в дыру. Суперинтендант последовал за мной.

Али что-то быстро проговорил по-арабски.

— Накрой фонарь! — свирепо прошептал Веймаут. — И молчи!

Али чем-то прикрыл фонарь, и мы оказались в абсолютной темноте.

Араб снова что-то прошептал.

— Да замолчи же ты! — цыкнул на него Веймаут.

Али Махмуд затих. Он был одним из самых храбрых людей, каких я когда-либо встречал, но сейчас, судя по голосу, буквально трясся от страха. В какой-то степени я догадывался, что он хотел сказать, и это пугало меня еще больше.

Шорох шагов смолк. Воздух был до невозможности спертым, как обычно в подобных местах. Я встал на колени и осторожно выглянул в надежде что-нибудь увидеть, если таинственный пришелец догадался прихватить с собой фонарь.

Тяжелое дыхание у меня над ухом подсказало, что Веймаут последовал моему примеру. У меня не было ни малейшего представления о размерах нашего убежища.

Мягкие, осторожные шаги послышались снова.

— Он уже совсем рядом, — прошептал суперинтендант. — Не шевелитесь!

Воцарилась абсолютная тишина. Я слышал, как тикают часы у меня на запястье. Прошла еще минута.

Затем забрезжил рассеянный свет, озарив решетку входа с проломом внизу. Еще минуту спустя он усилился, и я понял, что пришелец пользуется электрическим фонарем. Странно, но это открытие принесло мне некоторое облегчение. Бог знает, чего я ожидал, но мысль, что таинственный гость не чурается достижений современной науки, рассеяла суеверные страхи.

Дыхание Веймаута стало совсем неслышным.

В проеме появилась фигура. На пол упал веер ослепительно-белого света.

Пришелец наклонился и пролез в пролом. По характерной легкой походке и черному свободному одеянию я понял, что передо мной арабская женщина. В руке она действительно держала карманный фонарик. Однако в данный момент сама рука заинтересовала меня куда больше.

Она была тонка, изящна и выхолена в праздности, эта незабываемая рука, исполненная совершенной и потому даже какой-то отталкивающей прелести, с покрытыми ярким лаком ногтями изысканной формы, с длинным большим пальцем, нежная и вместе с тем жестокая, как бархатная лапа тигрицы.

Я почувствовал, как дыхание мое невольно учащается. Пальцы Веймаута сжали мое плечо.

Видел ли он то же, что и я? Понял ли он?

Женщина бесшумно двинулась к саркофагу. На ногах у нее были мягкие, свободные туфли, обнажающие лодыжки — столь же совершенные, будто выточенные из слоновой кости, строгой и вместе с тем чувственной, как и рука, формы.

К сожалению, площадь нашего обзора была ограничена, и в следующую секунду таинственная гостья исчезла из виду — только по теням, отбрасываемым фонарем, я мог догадываться о ее движениях. Мне показалось, что она наклонилась к саркофагу, но крышку футляра, судя по всему, поднимать не стала.

Внезапно свет стал еще ярче. Она вплотную приблизилась к нашему укрытию. Яркий луч упал буквально в нескольких дюймах от моих колен, осветив каменный пол. Лишь по счастливой случайности он не задел никого из нас.

Затем луч вернулся обратно к каменной решетке, и я снова рискнул выглянуть. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как женская фигура наклонилась и исчезла в тоннеле. Я услышал, как осыпались под ее ногами мелкие камешки, когда она двинулась в обратный путь. Услышал, как над самым моим ухом перевел дыхание Веймаут. Звук шагов становился все тише и тише и наконец затих совсем.

— Тихо! — прошептал суперинтендант. — Не двигайтесь, пока я не скажу.

Ноги у меня затекли, но я замер в прежнем неудобном положении, все еще напряженно прислушиваясь. Абсолютная тишина…

— Али, — приказал Веймаут, — открой фонарь.

Али Махмуд стащил с фонаря свое одеяние. Рассеянный желтый свет озарил низкую, грубо вырубленную в скальной породе комнату.

— Господин! — дрожащим голосом воскликнул Али. — Я увидел его сразу, как только мы вошли. Смотрите!

На куче щебня в дальнем от входа углу лежал коричневый человек, совершенно голый, за исключением набедренной повязки и черного тюрбана на голове.

— Когда я в темноте встал на колени, — продолжал Али, — мне пришлось на него опереться. Он совсем холодный…

На четвереньках, стараясь не шуметь, я вполз в тоннель и посмотрел налево. У поворота по-прежнему горел фонарь Али. Выпрямившись, я направился к нему, стараясь ступать как можно осторожнее. На углу снова опустился на колени и осторожно высунул голову. Тоннель был пуст. По крайней мере до следующего поворота.

Так, пробираясь от угла к углу, я добрался до прохода, ведущего в нашу шахту. С прежними предосторожностями выглянул наружу. Слабый свет луны боролся с чернотой ночи. Подняв голову, я убедился, что лестницы пусты. Вслушался… и в абсолютной тишине вновь услышал звук осторожных удаляющихся шагов.

Она поднималась по крутому склону, который когда-то, видимо, вел ко входу в гробницу, но теперь был перегорожен непроходимой скалой. Она была у меня в руках!

Окончательно забыв об инструкциях Веймаута, я решил, что от такой добычи грешно отказываться. Эта женщина была ключом к тайне. Именно она украла тело шефа. Даже если бы ее не запечатлела фотокамера Раймы, я все равно узнал бы ее, как бы она ни маскировалась. Мадам Ингомар!

Карабкаясь по неровно уложенным камням, я ринулся вверх. И, не успев преодолеть и пяти шагов, ощутил странную перемену: в то время, как в нижней части тоннеля воздух настолько пропитался зловонием, что едва оставлял возможность дышать, здесь он был сравнительно свеж.

Я обогнул угол, остановился и посветил фонарем, ожидая увидеть перегородившую путь стену. Вместо этого предо мной предстало неправильной формы отверстие добрых пяти футов в высоту. Я внимательно осмотрел его; несомненно, оно существовало уже давно, но, по всей видимости, было тщательно замаскировано. Нырнув в него, я оказался в небольшом шурфе; отсюда вверх, в темноту, вела лестница. Я поднялся по ней и попал в невысокий тоннель. Прислушался и не услышал ни звука. Осторожно пошел вперед. Воздух становился все более свежим.

Через несколько минут я добрался до пролома, ведущего наружу. Единственная бледная звезда виднелась в нем, как алмазная подвеска. И тут вдруг на меня снизошло озарение. Теперь я знал, где нахожусь и куда исчезла женщина.

Это была шахта Лафлера!

Веймаут выглядел очень мрачным.

— Мы имеем дело с дьяволом, — убежденно кивнул он. — Я уверен: она приходила в поисках своего слуги.

Он снова осветил лицо мертвого человека, найденного нами в комнате. Это узкое, злобное лицо казалось еще ужаснее, потому что было искажено жуткой гримасой — беднягу задушили. Между бровями виднелся странный цветной знак — до сих пор не представляю, каким способом он был нанесен. Казалось, его выжгли, а потом каким-то образом покрыли эмалью.

— Бирманец, — безошибочно определил Веймаут. — К тому же член секты дакойтов.

Он осторожно прикоснулся к знаку, затем бесшумно поднялся и прислушался. Мы тоже затаили дыхание, хотя я готов поклясться: никто из нас понятия не имел, что он ожидал услышать.

Я снова вгляделся в искаженные черты мертвеца, и тут мне пришло в голову, что, будь эти раскосые глаза открыты, он вполне сошел бы за брата-близнеца таинственного соглядатая, преследовавшего меня во время поездки в Каир.

— Что все это означает? — спросил я.

— То, что наши самые худшие опасения оправдались, — вздохнул Веймаут. — Наш покойный приятель — не кто иной, как слуга доктора Фу Манчи. Меня лично, Гревилль, это переносит в 1913 год, в дом сэра Лайонела. Я вспоминаю смерть китайца Кви. Возможно, конечно, все это не более чем совпадение, но уж очень странное. Потому что Кви встретил свою смерть, когда его наняли для выполнения точно такого же задания, которое, как я полагаю, было поручено этому желтому демону.

— Убийство Бартона?

— Верно, — кивнул Веймаут. — Это более чем странно и очень страшно.

— Странно другое! — воскликнул я. — Причем, как мне кажется, тут для нас появляется проблеск надежды. Ведь этот человек принадлежал к нашим врагам. И тем не менее его задушили. Возможно, это…

— Конечно! В том-то и дело. Не собственные же друзья его убили!

— Как бы то ни было, одно мы можем утверждать с полной определенностью, — заметил я. — Он пришел тем же путем, что и женщина, — через шахту Лафлера. Неясно другое — когда произошел поединок.

— И почему он произошел, — добавил Веймаут. — И что, о Боже, случилось потом. Возможно ли, — он понизил голос, пристально глядя на огромных ужасных обезьян, бесконечными рядами недвижно марширующих вокруг нас по стенам склепа, — что в этой гробнице заключено нечто… — и он кивнул в направлении саркофага.

— Вполне вероятно, — согласился я. — Однако первое, что должен сделать любой археолог при отсутствии специальной информации, — открыть футляр с мумией.

— Похоже, это уже сделали.

— Что? — вскричал я. — Что?!

— Взгляните сами, — предложил Веймаут, и в голосе его я явственно услышал нотку неистребимого любопытства.

Он осветил изголовье саркофага.

— Боже мой! — снова закричал я.

Деревянные задвижки были сдвинуты. Крышку явно подняли, а потом снова опустили. Причем два клина, вставленные между ней и корпусом футляра, не давали ей встать на прежнее место, оставляя щель в добрый дюйм шириной. Я уставился на нее в полном оцепенении.

— Ну как, идеи есть? — поинтересовался Веймаут. — Зачем понадобилось проделывать такую штуку?

Я покачал головой.

— Чтобы это выяснить, можно попросту ее снова приподнять.

— Что ж, если других идей нет, можно попытаться, — согласился суперинтендант и повернулся к Али. — Ну-ка, посвети сюда. Гревилль, беритесь вон там. И постарайтесь больше нигде до крышки не дотрагиваться — на ней могут сохраниться отпечатки пальцев. Готовы? Ну, поднимаем!

Донельзя взволнованный, я повиновался. Мы без труда подняли крышку — она оказалась гораздо легче, чем я предполагал.

Заранее ужасаясь при мысли о том, что мы можем увидеть, я заглянул в саркофаг. Казалось, его заполняла какая-то тускло-серая масса с неясными очертаниями, смутно напоминающая что-то очень знакомое, — в ту драматическую минуту было невозможно вспомнить, что именно. Менее всего я ожидал увидеть здесь именно это, и потому рассудок, по всей видимости, просто отказался узнавать.

— Давайте-ка совсем снимем крышку, — предложил я. — Вы оставайтесь здесь, а я возьмусь за тот конец.

— Давайте, — согласился Веймаут.

— Сейчас.

Мы подняли крышку и положили ее на пол.

Я не мог поверить, что эта ночь тайн и ужасов готовит еще большее потрясение для моих измученных нервов. Однако все обстояло именно так: то, что случилось потом, с лихвой перекрыло все прошлые события. Ни один здравомыслящий человек, даже с самым неуемным воображением, ничего подобного и представить себе не смог бы.

Я всмотрелся в содержимое саркофага и был потрясен настолько, что не мог произнести ни слова, лишь издал какой-то нечленораздельный звук.

Возможно, свою роль сыграли и чрезмерное напряжение, и невыносимая духота, но мне почудилось, что стены склепа закачались и процессия обезьян двинулась вокруг меня, в то время как я стоял и смотрел в бело-серое лицо сэра Лайонела Бартона, лежащего в этом древнем гробу и по-прежнему закутанного в свое армейское одеяло!

 

ГЛАВА IV

ФА ЛО ШЕ

— Отправляйтесь-ка спать, Гревилль, — велел доктор Петри. — Или по крайней мере ложитесь в постель. Это совершенно необходимо. На сегодняшнюю ночь с вас хватит. Ваша работа на данный момент закончена, моя — только начинается.

Не могу рассказать, как прореагировали остальные на наше поразительное открытие, — я был слишком измотан и потрясен, чтобы это сохранилось в моей памяти.

Петри поддерживал меня, пока мы брели вверх по тоннелю. Потом дал мне как следует отхлебнуть из своей фляжки. Виски и помощь Али позволили мне вскарабкаться вверх по лестницам. Я был в бешенстве на себя самого. Чертовски обидно уходить, когда вот-вот должна начаться самая удивительная операция, когда-либо проводимая хирургом, — возвращение к жизни мертвого человека!

Даже добравшись наконец до палатки и повалившись на кровать, я все еще продолжал мучиться сомнениями, и лишь отчаянный внутренний призыв к здравому смыслу удержал меня от того, чтобы не вскочить и не кинуться опрометью обратно.

Али Махмуд с беспокойством наблюдал за мной, стоя у входа в палатку. Я чувствовал, что этот невозмутимый человек тоже потрясен до глубины души.

— Эфенди, — прошептал араб. — Это черная магия! Проклятая гробница! — пальцами левой руки он сжал железное кольцо, которое носил на правой, и, несмотря на то что был правоверным мусульманином, прошептал древнее заклятье от злых духов.

— Мне тоже так показалось, — согласился я. — Возвращайся. Там ты будешь нужнее.

Я был искренне привязан к шефу, и вид его серо-белого лица основательно выбил меня из седла. Все, что я раньше слышал о докторе Фу Манчи, обычно представлялось мне чем-то сильно преувеличенным. Сейчас я понял, что его возможности далеко выходят за пределы человеческой фантазии. Мой возбужденный мозг никак не мог найти во всей этой истории хотя бы одну точку, опершись на которую, он мог бы путем логических построений ответить на мучившие меня вопросы.

Мертв или жив был сэр Лайонел? Кто украл его тело и зачем? Наконец, самый трудный вопрос: кто додумался упрятать его в саркофаг?

Кроме этих, меня обуревали еще тысячи вопросов, причем по меньшей мере половина из них были совершенно идиотскими. Я сжал руками виски и застонал от презрения к самому себе.

Рядом с палаткой послышались легкие шаги. Я поднял голову и увидел у входа Райму.

— Шан, дорогой! — воскликнула она. — Ты ужасно выглядишь. Впрочем, я не удивляюсь. Мне уже рассказали про все, что случилось. И, честно говоря, я даже сейчас не в состоянии этому поверить. О, Шан, неужели ты действительно, действительно думаешь… — Она упала на колени рядом с кроватью и сжала мне руку.

— Не знаю, — пробормотал я, с трудом узнавая собственный голос. — Мне пришлось довольно туго, дорогая, и я… ну… почти потерял сознание. Но я его видел.

— Думаешь, я могу помочь?

— Не знаю. — Я чувствовал, что говорю невнятно, но язык все еще повиновался мне не совсем уверенно. — Если ты понадобишься, то Петри за тобой пришлет.

В конце концов, все в его руках. И я не хотел бы, дорогая, чтобы ты заранее настраивала себя на успех. Это таинственное противоядие кажется мне абсолютной выдумкой. Человеческая наука не в состоянии объяснить подобные вещи.

— Бедный дядюшка, — вздохнула Райма, осторожно погладив меня по голове.

Не могу передать, какое удовольствие я испытал от прикосновения ее нежных пальцев. Они приятно взволновали меня; головная боль утихла. Поистине, ничто так не исцеляет, как сила человеческих чувств.

— Знаешь, Райма, — некоторое время спустя сказал я, — мне кажется, что сигарета должна пойти на пользу. Я начинаю приходить в себя.

Она вынула маленький, покрытый эмалью портсигар — мой подарок по случаю дня ее рождения, за которым я специально ездил в Каир. В полном молчании мы выкурили по сигарете — в молчании, которое красноречивее всяких слов.

— Когда вы с Веймаутом ушли, я видела что-то странное, — вдруг произнесла Райма. — Ты в состоянии слушать или, может быть, хочешь еще отдохнуть?

— Рассказывай, — встрепенулся я.

— Ну… — начала она, — вскоре после вашего ухода пришел капитан Хантер. Он был так же обеспокоен, как и мы все. Я оставила дверь в хижину открытой и вышла — хотела взглянуть, не возвращаетесь ли вы…

Слова все быстрее слетали с ее уст; я видел, что волнение ее нарастает. Я уже догадывался, что именно ее так взволновало.

— Ты знаешь ту тропинку за хижиной, которая ведет вверх, к плато? — спросила Райма.

— Тропинку к шахте Лафлера?

Она кивнула.

— Так вот, я увидела женщину или, во всяком случае, фигуру, похожую на женскую, идущую очень быстро. Понимаешь, когда я ее заметила, она была уже на самой вершине и тут же скрылась за холмом, поэтому видела я ее буквально одно мгновение и разглядеть, конечно, не успела. Может, мне и вовсе показалось. Но вот что меня удивило да и до сих пор удивляет: какая сила могла заставить местную женщину — а она выглядела именно как местная — в такое время идти к шахте Лафлера?

Теперь Райма сидела у моих ног; ее рука лежала на моих коленях. Она взволнованно посмотрела на меня.

— А сама ты что об этом думаешь? — поинтересовался я.

— Я думаю о той фотографии! — призналась она. — Мне кажется, это была мадам Ингомар. Шан, эта женщина меня пугает! Я так умоляла дядю не пускать ее сюда, а он только смеялся надо мной! Не знаю, почему он сам не замечал… она ведь была ужасно злой! Я как-то раз поймала ее взгляд — она наблюдала за тобой…

Я склонил голову на ее спутанные кудри и обнял ее за плечи.

— Ну?

— Я думала, что ты… ну, что тебе она кажется привлекательной. Не сердись. Но я знаю, я знаю, Шан, — она опасна! Она действует на меня, как змея на кролика. В ней есть какая-то сверхъестественная сила…

— Ирландские девушки всегда были суеверны, — прошептал я.

— Может быть. Но при этом они, как правило, еще и мудры. И знают, что есть плохие женщины, Шан. Настоящие ведьмы.

— Ты права, дорогая. И, конечно, ты видела именно мадам Ингомар.

— Ты-то откуда знаешь?

Я рассказал ей обо всем, что случилось в гробнице.

— Кстати, — вспомнила Райма, — едва она исчезла, я услышала шаги по другую сторону холма. Очень мягкие, почти неслышные, но кто-то шел очень быстро. Я позвала доктора Петри, но он не отозвался. И тут мне удалось увидеть человека, правда, мельком. Он уже бежал.

— Ты его узнала?

— Да.

— И кто?..

Райма взглянула на меня снизу вверх.

— Помнишь араба, который заявился в лагерь несколько дней тому назад и заявил, что должен встретиться с дядей?

Я кивнул.

— Конечно. Шеф тогда попросил меня выяснить, что ему надо. Если, конечно, мы говорим об одном и том же человеке. Ты имеешь в виду мрачного молодого парня со странными для араба стальными глазами и пронизывающим взглядом?

— Да.

— Кстати, по-арабски он говорил скверно, однако изо всех сил отрицал, что знает хоть слово по-английски. Он очень резко мне заявил, что со мной ему говорить не о чем и что он должен увидеть сэра Лайонела. В конце концов я просто велел ему убираться ко всем чертям. Боже мой, Райма!.. Это же случилось как раз в вечер перед трагедией!

— Ну, — очень тихо промолвила девушка, — так именно он и бежал сегодня ночью по той стороне холма.

— Что-то мне это не нравится, — признался я. — У нас и без того неприятностей хватает. Он тебя видел?

— Не думаю. Хижина была в тени. Да и промелькнул он слишком быстро.

И тут мне показалось, что сердце у меня сейчас остановится. Я вскочил. Райма вцепилась в меня, широко раскрыв свои прекрасные глаза.

Кто-то быстро приближался к палатке.

Я уже не знал, чего ожидать. Мое воображение, получившее слишком большую нагрузку, напрочь отказалось работать. И, когда в палатку бесцеремонно ворвался Али, я даже не сделал ему выговора — в тот момент я вообще не был в состоянии что-либо произнести.

— Эфенди! Эфенди! Пожалуйста, скорее. Они мне не велели беспокоить эфенди Форестера и капитана Хантера… Нужна его походная кровать!

— Чья? Шефа?!

— Мне приказали отнести ее наверх, ко входу в старую шахту!

— Али Махмуд!

Райма молнией промелькнула мимо меня и схватила араба за плечи.

— Да! Да! — Его глаза возбужденно сверкали. — Все правда, леди! Это, конечно, черная магия, но все правда!

Из всех невероятных событий той кошмарной ночи самым смешным было, я думаю, когда мы с Али волокли походную кровать сэра Лайонела вверх по крутой тропинке, ведущей к шахте Лафлера. Когда мы наконец достигли цели, я весь взмок от пота. Опустив на землю кровать, казавшуюся мне всегда такой легкой, я с трудом разогнулся и, несмотря на смертельную усталость, невольно залюбовался открывшимся видом. Справа от меня лежала священная долина Дар-эль-Бахари, ограниченная неровной грядой холмов, а внизу, будто река времени, текущая в вечность, извивался зеленый в свете звезд Нил. Несколько минут я не мог оторвать взгляда от этой неземной красоты. Затем к моей руке мягко прикоснулись пальчики Раймы.

Фонарь освещал вход в шахту. Мы спустились к ожидавшей нас группе. Никогда не забуду того момента, когда Веймаут с доктором Петри подняли сэра Лайонела, все еще закутанного в его поношенное армейское одеяло, и положили на походную кровать. Али Махмуд, обладавший силой и ловкостью леопарда, на собственных плечах осторожно поднял его по лестнице. Однако, судя по озабоченному лицу Петри, тут же принявшегося внимательно осматривать страдальца, подъем подействовал на него не лучшим образом.

Райма, бледная как смерть, с ужасом уставилась на доктора, будто он был сам Господь Бог. Что касается моих чувств в этот момент — они представляли из себя сложную смесь радости и ужаса. Радости — потому что мой дорогой шеф получил шанс выжить, и ужаса, потому что, столкнувшись с чудом науки, я лишь сейчас смог в полной мере оценить чудовищный гений доктора Фу Манчи.

И вдруг сэр Лайонел открыл глаза. Сначала его взгляд был бессмысленным, но вскоре он явно узнал нас.

— Держись, Райма, дитя мое, — прошептал он. — Бог хранит твоих близких. — Потом он посмотрел на меня. — Благодарю за бросок в Каир. Вы хороший разведчик!

И он снова закрыл глаза.

— Ну, детка, — улыбнулся Петри, когда Райма вышла на гостиничную террасу и присоединилась к нам, — что скажете о нашем пациенте?

Племянница сэра Лайонела сменила костюм для верховой езды, который обычно носила в лагере, на изящное платье и выглядела в нем прелестно. Однако взгляд ее оставался серьезным и печальным. Взглянув на доктора, она быстро отвернулась, и я увидел слезы, блеснувшие в ее глазах.

— Да-да, — смущенно пробормотал Петри. — Я и в самом деле понятия не имею, что с ним теперь делать. Я ведь, Райма, давно не практиковал. Единственного человека в Верхнем Египте, которому я мог бы довериться, сейчас нет — я обегал в Луксоре все гостиницы. Еще один человек есть в Каире, но он тоже в отъезде.

Воцарилось молчание. Сэр Лайонел Бартон — возможно, лучший из современных востоковедов — лежал в своей комнате в глубокой коме. Парадокс заключался в том, что тайна, раскрытие которой могло вернуть его к жизни, хранилась в его же собственной памяти. Благодаря чудодейственному средству, изготовленному величайшим в мире врачом, доктор Петри буквально вырвал его из объятий смерти, но большего сделать не смог.

Странно, трагично, что такой могучий интеллект, как у доктора Фу Манчи, выбрал путь преступления, что такой блестящий ум оказался направлен не на созидание, а на уничтожение. Он умер. Но его злобная душа все еще витала среди людей…

Еще несколько недель — и это спокойное, тихое местечко неузнаваемо преобразится. Начнется туристский сезон. Гиды, переводчики, торговцы открытками и сувенирами заклубятся вокруг гостиниц. Модные дамы ринутся сюда в поисках праздной жизни, мужчины в белых костюмах — в поисках дам. Волнение, суматоха…

Невидящими глазами я уставился на пустынную дорогу — старинный караванный путь, тысячелетия назад проложенный вдоль противоположного берега священного Нила; на гряду холмов, ограждающую место последнего отдыха фараонов. Мне все еще с трудом верилось, что события последних дней произошли на самом деле.

Какую тайну хранила «Могила Черной Обезьяны»? Тщательный осмотр позволил нам предположить, что ко времени своего исчезновения в 1909 году Лафлеру оставалось пробить буквально несколько ярдов, чтобы дойти до тоннеля, ведущего в могильную камеру. Чья-то неизвестная рука закончила его работу и затем так тщательно замаскировала отверстие, что более поздние исследователи его попросту не заметили. А может быть, то была рука самого Лафлера?

Еще одно поразительное открытие ждало нас в самом склепе: каменную решетку, преграждающую вход в него, кто-то уже открывал! А потом вновь закрыл — причем столь искусно, что даже шеф посчитал ее нетронутой! Отсюда следовал вывод: мы проникли в склеп отнюдь не первыми.

Однако открытым оставался вопрос, когда же гробница была опустошена? Во времена Лафлера? Или неделю назад, во время моей поездки в Каир? Кто снова ее закрыл и зачем? И, наконец, что в ней было?

Сводила с ума мысль о том, что ответы на все вопросы, очень может быть, знал бедный сэр Лайонел. И, увы, был не в состоянии поведать их нам.

Нить моих размышлений внезапно прервалась.

— …по соседству с Брайаном Хоукинсом, — донесся до меня голос Петри. — На улице Вимпол. Один человек, с которым я согласился десять минут побеседовать.

— Кто это? — осведомилась Райма.

— Найланд Смит.

Я выглянул в окно.

— Я не просил его о профессиональной консультации, — добавил доктор. — Но он, кажется, каким-то образом нашел средство. Причем давно.

— Дядя часто рассказывал о нем, — вздохнула Райма. — Я надеялась, что когда-нибудь его увижу. Он ведь начальник отдела в Скотланд-Ярде, верно?

— Да. Пять лет тому назад он наконец покинул Бирму. Я пытался встретиться с ним в Англии.

— Веймаут ему телеграфировал, — вмешался я. — Но ответа не получил.

— Я знаю, — кивнул Петри, с отсутствующим видом глядя перед собой. — Это довольно странно. Не похоже на Смита.

— Мы в самом деле ничего не можем сделать? — жалобно спросила Райма и тут же торопливо положила руку на плечо Петри, показывая, что не хочет его обидеть. — Я знаю, что вы делаете все возможное. Просто хотела спросить, имеет ли смысл ждать? Может ли он поправиться сам?

— Думаю, нет, — честно ответил доктор. — Но сильно сомневаюсь, что кто-нибудь сможет назначить другое лечение, нежели то, которого мы придерживаемся. Физически сэр Лайонел крепнет день ото дня. Но состояние его психики, откровенно говоря, меня весьма настораживает.

— Видимо, исходя из вашего медицинского опыта, такое не должно было случиться? — поинтересовался я. — Я имею в виду ваш опыт в обращении с этим странным лекарством.

— В том-то и дело, что не должно было, — уверил меня Петри. — Основная особенность методов Фу Манчи — их точность. Его яды служили своим целям очень тонко. И противоядия неизменно восстанавливали нормальное состояние.

Из-за угла здания показалась плотная фигура.

— А, Веймаут! — приветствовал доктор суперинтенданта. — Вид у вас такой, будто вы смертельно соскучились по доброму глотку чего-нибудь покрепче со здоровенным куском льда в придачу.

— Не худо бы! — согласился суперинтендант, падая в плетеное кресло. Потом он снял шляпу и вытер лоб.

— Есть новости? — поинтересовался я.

Веймаут горестно покачал головой.

— Эту вашу мадам Ингомар и в Луксоре, и в окрестностях знает едва ли не каждая собака, но при этом никто понятия не имеет, где она живет.

— Отсюда вывод: либо она поселилась в туземных кварталах, либо сняла какую-нибудь виллу.

— Рассуждая теоретически, я готов с вами согласиться, — терпеливо улыбнулся Веймаут. — Беда лишь в том, что не далее как сегодня утром мой лучший местный агент доложил, что именно в туземных кварталах о ней никто и слыхом не слыхал. А что касается вилл, то я сам изучил список всех мало-мальски подходящих, какие есть в округе, и почти наверняка могу утверждать: ни одну из них она не снимала.

Мне оставалось лишь молча проглотить этот корректный выговор.

— Мне часто приходилось слышать не самые лестные отзывы о методах Скотланд-Ярда, — примирительно заметил Петри. — Правда, как правило, от тех, кто сам в этих методах мало смыслит. Но вы должны согласиться, Гревилль, что по крайней мере в основательности им не откажешь.

Он взглянул на меня и осекся на полуслове. Я же в свою очередь во все глаза уставился на высокого араба, который направлялся к гостинице, но при виде нашей группы словно споткнулся. Впрочем, заминка его была мимолетна; он тут же сделал независимый вид и невозмутимо прошествовал мимо нас к дверям.

— Араб! — вскричала Райма, вскакивая и сжимая мою руку. — Видели того араба, который только что прошел?! Это тот самый, которого я видела в лагере. Человек, пробежавший по вершине холма!

Я мрачно кивнул и повернулся к Веймауту:

— Предоставьте его мне. Похоже, мы наконец получили ключ к этой истории.

— Это что, тот самый таинственный араб, о котором вы говорили? — взволнованно уточнил он.

— Да.

Я бросился в гостиницу. Однако в вестибюле никакого араба не было — там бесцельно толклись несколько туристов, в основном американцы. Я подскочил к портье, по счастью, моему старому знакомцу.

— Высокий араб, — торопливо выпалил я. — Только что вошел. Бедуин, скорее всего из племени фаргани. Или, может быть, масаи. Куда он пошел?

Будто из воздуха, за спиной портье материализовался Эдель, помощник управляющего. Я заметил, как он многозначительно сжал плечо моего знакомого.

— Вы спрашиваете о том арабе, который сейчас вошел, мистер Гревилль? — осведомился Эдель. — Он состоит в штате прислуги одного из наших гостей, видного дипломата.

— Это не помешало ему бродить вокруг лагеря сэра Лайонела, — со злостью отпарировал я. — При желании я мог бы сообщить о нем и еще кое-что.

Эдель смутился, что было для него совершенно нетипично. Выражение его лица заставило меня насторожиться. Вообще-то этот швейцарец был совсем неплохим парнем. Однако, анализируя все, что мне уже довелось услышать о методах доктора Фу Манчи, я невольно призадумался: не состоит ли мой давний и доселе вполне уважаемый знакомый в слугах у этого великого и злого гения?

— Что за дипломат? — довольно резко спросил я. — Я его знаю?

Эдель заколебался.

— Мистер Флетчер, — наконец пробормотал он. — Ради Бога, дорогой мистер Гревилль, прошу на меня не сердиться: мне на подобный случай даны совершенно конкретные распоряжения.

Вскипев от злости, я мог наговорить ему невесть что, хотя и понимал в душе: бедняга не виноват. Однако внезапно я почувствовал, что за моей спиной кто-то есть, и обернулся. Это был Веймаут.

— Я уважаю правила, заведенные в вашей гостинице, Эдель, — гораздо мягче, чем собирался, произнес я. — Однако, может быть, вы не станете возражать, если я встречусь со слугой мистера Флетчера?

— В свою очередь, хотел бы добавить, — глядя на швейцарца, заявил суперинтендант, — что полностью присоединяюсь к пожеланию мистера Гревилля.

Эдель узнал Веймаута, и это лишь усилило его смятение.

— Прошу меня извинить, джентльмены, — пробормотал он. — Если вы не возражаете, я хотел бы позвонить в номер мистера Флетчера.

И он удалился в сопровождении портье, судя по виду, до глубины души потрясенного насилием над священными правилами внутреннего распорядка.

Я обменялся взглядом с Веймаутом.

— Ну-с, а теперь скажите, что это все, черт возьми, означает? — поинтересовался он.

Я собрался ответить, но тут появились Райма и доктор Петри. Еще мгновение спустя перед нами вновь возник Эдель.

— Если мистер Гревилль и доктор Петри соблаговолят подняться в тридцать шестой номер, — возгласил он, — мистер Флетчер будет рад их принять.

— Господь Бог знает: у нас вполне достаточно неприятностей и без известного дипломата, — бурчал Петри, пока мы поднимались в лифте на третий этаж. — Я лично этого мистера Флетчера отродясь в глаза не видел. Можете вы объяснить, чего ради он именно меня попросил вас сопровождать?

— Не могу, — признался я, заставив себя улыбнуться, хотя не ощущал ни малейших позывов к веселью.

Лифт остановился. Лифтер, мальчишка-нубиец, проводил нас до дверей тридцать шестого номера, нажал на кнопку звонка и удалился в свою кабину.

Дверь открылась. Я увидел до блеска выбритого, плотного, коренастого мужчину в великолепно сшитом костюме. Кустистые брови, тяжело нависающие над хмурыми глазами, и могучая нижняя челюсть придавали ему сходство с боксером и, должен признаться, не вполне соответствовали сложившимся у меня представлениям о дипломатах.

Петри уставился на него очень странным взглядом.

— Доктор Петри, я полагаю? — вежливейшим образом осведомился мистер Флетчер. — А вы, по всей видимости, мистер Гревилль? Входите, прошу вас.

И он, продолжая придерживать дверь, отступил в сторону. Мы с моим спутником озадаченно посмотрели друг на друга и вошли в маленькую прихожую.

Почему, интересно, хозяин номера сам открывает дверь, если у него есть как минимум один слуга-араб?

Меня обуревали самые серьезные подозрения.

— Проходите сюда! — услышали мы голос из соседней комнаты.

Мало мне было собственных, далеко не самых приятных ощущений, а тут я еще почувствовал, как мой спутник больно сжал мне руку. Потом он, будто ничего не случилось, прошел в гостиную. Я последовал за ним.

Выходящее на балкон окно было распахнуто. Справа от него стоял письменный стол. А за столом, спиной к нам, восседал тот самый араб, которого я совсем недавно видел в вестибюле.

Тюрбан он успел снять, и я с удивлением отметил, что голова его отнюдь не была выбрита, как положено правоверному мусульманину, а, напротив, украшена пышной гривой седых, со стальным отливом волос.

Флетчер исчез.

Едва мы вошли, человек за столом встал и повернулся. В отсутствие тюрбана темно-коричневый цвет его кожи казался несколько неуместным. Я вновь отметил твердый взгляд стальных глаз, который мне так запомнился, худое, изможденное лицо, которое, однажды увидев, невозможно забыть.

Однако если я всего лишь пришел в замешательство, то мой спутник был совершенно парализован. Я услышал его участившееся дыхание, повернулся… и увидел, что почтеннейший доктор в буквальном смысле остолбенел от изумления, уставившись на высокую фигуру этого таинственного араба.

— Вы! — наконец шепотом произнес он. — Вы, старина! Фантастика!

Араб бросился вперед и сжал руку Петри. Увидев выражение, появившееся в его серых глазах, я почувствовал себя лишним и решил было отвернуться.

— Поверьте мне, у меня не было другого выхода! — воскликнул араб. — Боже, как я рад снова вас видеть! — он повернулся ко мне. — Мистер Гревилль, умоляю простить мне эту комедию. Поверьте, для нее были серьезные причины.

— Гревилль, — произнес Петри, не сводя с араба глаз, выражение которых я не берусь описать, — позвольте вам представить мистера Найланда Смита.

— Я был совершенно уверен, что вы узнаете инспектора-детектива Флетчера, — с усмешкой заметил Найланд Смит. — Вы ведь однажды провели с ним целую ночь — помните, в одном магазинчике, чуть пониже Лаймхауза? Тогда он был еще сержантом. Вспомнили?

— Господи! — вскричал Петри, хлопнув себя по лбу. — Конечно же! Я ведь чувствовал, что где-то его уже видел! Ну, конечно же Флетчер! Слушайте, а что он здесь-то делает?

— А что делаю я, вас уже не интересует? — невозмутимо отпарировал Найланд Смит. — На оба вопроса ответ один. Флетчер теперь работает в моем отделе — вы ведь помните, он всегда интересовался Востоком. А здесь он вполне удачно изображал дипломата, пока я под видом его слуги-араба располагал неограниченной свободой передвижения.

— И все же я не понимаю, чем именно вы здесь занимались, — признался я. — Вообще не могу представить, что могло понадобиться здесь, в Луксоре, одному из высших чинов Скотланд-Ярда. Это ведь не совсем обычно, верно? Я имею в виду то, что совсем недавно вы бродили вокруг нашего лагеря, сэр.

Найланд Смит улыбнулся, и мое представление о нем в корне изменилось. Как часто бывает у людей, которые улыбаются редко, лицо его буквально преобразилось. Впервые я почувствовал, что меня отпускает вся эта англо-индийская чертовщина. Мне позволили заглянуть под маску — и я немедленно полюбил человека, которого увидел за ней.

— Весьма необычно, — согласился он. — Однако ничего не поделаешь, так уж сложились обстоятельства, — он повернулся к Петри. — Можете себе представить, я так быстро мимо вас проскочил, что не узнал Веймаута! Надо за ним послать. Сейчас Флетчер сбегает.

Он выглянул в прихожую, отдал распоряжение и, внезапно помрачнев, принялся нервно ходить по комнате.

— Смит! — воскликнул Петри. — Но я ведь тоже не понимаю. Зачем вам понадобилась вся эта секретность?

Найланд Смит остановился перед ним, мрачно уставившись в пол.

— Послушайте, — произнес он, — вы вообще-то как, представляете себе, с кем мы имеем дело?

— Нет, — язвительно отпарировал Петри, — не представляю.

Смит какое-то время молча его рассматривал, потом повернулся ко мне.

— А вы, мистер Гревилль?

— Я что-то слышал о докторе Фу Манчи, — ответил я, решив, что состязание в остроумии в данный момент не вполне уместно. — Но ведь он, насколько я знаю, давно умер.

— Возможно, — согласился Смит, вновь начиная мерить шагами комнату, — вполне возможно. Но, — и он повернулся к доктору, — вы узнаете его методы, Петри? Не так ли?

— Несомненно. И бедняга Бартон тоже. Вы ведь в курсе, что в свое время мне совершенно случайно удалось приобрести противоядие. Тогда оно совершало чудеса. Однако теперь, похоже, дало сбой.

— Да, я знаю, — кивнул Смит и, подойдя к письменному столу, принялся набивать крупно нарезанным табаком отлично обкуренную, внушительных размеров вересковую трубку. — Может быть, с годами это лекарство теряет силу — кто знает? Но в одном я уверен, Петри. К вам, мистер Гревилль, это тоже относится, — голос его звучал вполне спокойно, но трубку ему удалось раскурить, лишь сломав две спички. — Все эти жестокие фокусы говорят о том, что зло, казавшееся нам погребенным, готово вновь обрушиться на мир. Потому я и здесь.

Мы с Петри сочли за благо воздержаться от комментариев. Найланд Смит, теперь с дымящейся трубкой в зубах, возобновил свое кружение по гостиной.

— Вам надо познакомиться со всей этой историей, Гревилль, — промолвил он. — Затем мы составим план. С самого начала нам нужно уяснить себе вот что: мы сможем предотвратить опасность, только если ударим достаточно быстро. Похоже, это перст судьбы, Петри: я снова опоздал. Первое сообщение пришло ко мне из Китая, потом адреса стали приближаться: Каир, Москва, Париж и, наконец, Лондон. Противник таков, что приходится сомневаться буквально во всех, поэтому я предпочел действовать сам. И точно могу сказать: впервые мне удалось скрестить с ней шпаги за ужином в дешевом ресторанчике на Ковентри.

— Скрестить шпаги? С ней? С кем именно? — опередив меня, взялся уточнять доктор.

Однако Смит, игнорируя его вопрос, продолжал вышагивать взад-вперед, размышляя вслух.

— Потом, очень кстати, пришло сообщение о внезапной смерти немецкого египтолога профессора Зейтланда. Она заинтересовалась этим. Меня это устраивало. Я послал Флетчера на встречу с ней, однако она исчезла. Мы окончательно потеряли ее след; больше недели о ней ничего не было известно, несмотря на все наши усилия. В конце концов неоценимый подарок преподнесла нам французская полиция, опознав ее в Марселе. Она плыла в Египет. Прекрасно! Я немедленно связался с Флетчером. Вы бы лучше поняли, почему я прилагаю такие старания, если бы узнали, от кого исходит приказ! Вслед за тем я получил информацию из Китая, открывшую наконец мне глаза. Две недели назад я приехал в Порт-Саид, причем с абсолютно пустыми руками. Ни единого доказательства и один-единственный факт; все остальное — не более как теории…

Он обнаружил, что трубка погасла, и подошел к столу, чтобы ее раскурить.

— Насколько я понимаю, мистер Смит, — заметил я, — речь идет о мадам Ингомар?

Он коротко взглянул на меня через плечо.

— Мадам Ингомар? Да, это одно из ее имен. А в досье, которое давно заведено на нее в Скотланд-Ярде, она значится под именем Фа Ло Ше. Ты ее сразу узнаешь, Петри, как только увидишь.

— Что?

— Тебе уже пришлось разок с ней встретиться. Тогда ей было около семнадцати; сейчас — под тридцать. Она — самая опасная из всех женщин, какие только живут на Земле.

— Но кто же она? — вскричал доктор.

Найланд Смит повернулся, держа в руке зажженную спичку.

— Дочь доктора Фу Манчи, — просто ответил он.

 

ГЛАВА V

НАЙЛАНД СМИТ ОБЪЯСНЯЕТ

— Следы привели меня из Каира в Луксор, — продолжал Найланд Смит. — Из информации, которая поступала ко мне ежедневно, нетрудно было сделать вывод: следует опасаться покушения на сэра Лайонела Бартона. Уже после внезапной и таинственной смерти профессора Зейтланда я узнал, что в последние годы он занимался захоронением, известным среди египтологов как «Гробница Лафлера», или «Могила Черной Обезьяны». Он готовился к раскопкам и был глубоко возмущен тем, что называл вторжением сэра Лайонела. — Смит внезапно повернулся ко мне. — Вы об этом знали?

Я только теперь понял, что его кожа была искусственно осмуглена. На фоне коричневой маски светлые глаза казались неестественно пронзительными.

— Разумеется.

Веймаут, слегка придя в себя от потрясения, вызванного неожиданной встречей с Найландом, впервые подал голос:

— Вполне вероятно, что какие-то записи профессора были украдены.

— В том-то и дело! — вскричал Найланд Смит. — Это и привело нас к Бартону. Как его записи, целы?

— Да он их почти и не вел, — усмехнулся я. — С его-то памятью!..

— Вы хотите сказать, что его записной книжкой была его же собственная память? Что ж, это многое объясняет… — Смит не стал уточнять, что именно, а вместо этого продолжил рассказ. — Короче, Флетчер расположился здесь. Я использовал этот номер в качестве базы для своих операций. И первым делом выследил Фа Ло Ше в ее логове. Я намеренно использую этот термин, поскольку она — самый опасный зверь нашего века из всех, кого я знаю.

— Чего я не могу понять, — воскликнул Петри, — так это почему сэр Лайонел отнесся к этой женщине столь доверчиво?

Смит нетерпеливо покачал головой.

— Думаю, в конце концов он ее заподозрил, но было слишком поздно. Ну, а я, естественно, подозревал каждого и потому решил войти к Бартону в доверие, чтобы присмотреться поближе. Как раз тогда, Гревилль, мы с вами и встретились. Не хочу вас упрекать, но в тот момент больше всего мне хотелось вас придушить. Представиться я, как вы сами понимаете, не мог и потому оказался совершенно беспомощен. Пришлось надеть маску… — он пожал плечами. — Вот тут-то я и ошибся. Враг ударил, а я оказался бессилен — обстоятельства сложились против меня. В ту злосчастную ночь я как раз решил дождаться, пока лагерь уснет, и тайно пробраться к сэру Лайонелу. Перед тем судьба мне слегка улыбнулась: в одном из ваших рабочих, Гревилль, его зовут Саид, я узнал своего давнего знакомца. Когда-то в Рангуне он служил у меня конюхом. Я, конечно, тут же отыскал его в Курне, и он с радостью согласился мне помогать. Когда я добрался до палатки Бартона, то, увы, опоздал. И самое обидное — всего-то минуты на три. Он как раз успел нацарапать это свое последнее послание…

— Что?! — взволнованно прервал Веймаут. — Вы в самом деле видели записку?

— Я ее даже прочитал, — спокойно ответил Смит. — Как ни странно, Бартон, разбуженный уколом, мгновенно понял, что случилось. Я даже готов поверить, что он этого ожидал… впрочем, возможно, он наконец-то начал подозревать мадам Ингомар. Так вот, когда я вошел, записка как раз выпала из его руки. Так что вас, Гревилль, разбудил вовсе не его возглас, а мой…

Найланд Смит подошел к столу и невозмутимо принялся выбивать трубку. Я в оцепенении наблюдал за ним. Петри и Веймаут пребывали в таком же состоянии. Он и в самом деле был замечательным человеком.

— Прочитав записку, я решил, что мне остается лишь наблюдать за дальнейшими событиями, и выскользнул из палатки так же бесшумно, как и вошел, — продолжал Найланд. — Потом добрался до вершины холма, где ждал меня Саид. У него тоже были кое-какие новости: минут за десять до моего появления кто-то стремительно пробежал мимо его укрытия. Проследить Саид не решился: ему приказано было ждать. Я уверен, что он видел того самого агента Фа Ло Ше, который побывал в палатке Бартона передо мной и выполнил свое задание. Кстати, Саид уверял меня, что это был бирманец и что он видел знак у него между бровей. Потом, спустившись в заброшенную шахту, я при свете карманного фонаря написал Флетчеру записку. Саид отвез ее в Луксор. Результат вы знаете: Флетчер послал две телеграммы — Петри и Веймауту. Я же тем временем вернулся обратно и со склона, что над палаткой сэра Лайонела, прослушал все ваше совещание. Понимаете, я ведь по-прежнему должен был подозревать каждого. Мне уже тогда было очевидно, что кто-то заинтересовался «Могилой Черной Обезьяны» еще до Лафлера. Причину такого интереса нам еще предстоит выяснить. А пока что член семьи этого злого гения проник в могильник…

— Смит! — прервал его Петри. — Я уверен: в этой гробнице тысячелетиями ждал своего часа какой-то древний секрет. Возможно, ужасное оружие разрушения!

— С первым согласен, — подумав, кивнул Смит. — Что касается второго — вряд ли. — И, не дав возможности спросить, что он имеет в виду, продолжил свой рассказ: — Я видел все, что происходило потом. Видел, как открыли хижину и внесли в нее два фонаря. Нетрудно было догадаться, что вы решили перенести туда сэра Лайонела. Действительно, вскоре вы это сделали и заперли дверь. Больше для Бартона я не смог сделать ничего.

— Поскольку было совершенно очевидно, что эпицентр всех этих таинственных преступлений — «Могила Черной Обезьяны», я отправился туда, — повествовал Найланд Смит. — Калитка в ограждении была заперта, однако мне удалось найти подходящее местечко и незаметно перебраться через ограду. Потом я долго вглядывался вниз, в шахту, и прислушивался. В такой тишине любое, даже самое незначительное движение не могло ускользнуть от моего слуха. Однако до меня не доносилось ни звука.

Признаюсь, я был озадачен. Даже начал сомневаться: уж не обманулся ли бедняга Бартон в своих предположениях. Может быть, он и в самом деле умер? Также вполне возможно, что человек, которого видел Саид, не имел к делу ни малейшего отношения. Я никак не мог себе представить, для какой цели потребовалась эта искусственная каталепсия, в вызывании которой, как мы знаем, непревзойденным мастером был доктор Фу Манчи.

Осторожно, как шакал, пробираясь в лагерь, я безуспешно пытался сообразить, что делать дальше.

В ту ночь, как вы помните, никто в лагере спать не ложился, и мне приходилось следить за каждым своим шагом. Это сильно выматывало, тем более что у меня были все основания подозревать: наемный убийца не убежал, он где-то рядом и, вполне вероятно, следит за каждым моим движением.

К тому же — что скрывать? — очередной провал меня порядком напугал. Я уже потерпел неудачу в Лондоне. Теперь здесь. Ощущение, признаюсь, не из приятных.

С минуты на минуту должен был вернуться Саид. Действительно, вскоре я услышал вой собаки — наш условный сигнал. Это меня порадовало: он, по крайней мере, свое дело сделал. Я ответил.

Судя по всему, звукоподражатель из меня получился неважный. Вся компания во главе с Гревиллем вылетела с фонарями в руках и кинулась обыскивать окрестности лагеря.

— Точно, — прервал я Смита. — Вой сразу показался нам неестественным. К тому же в это время суток собаки никогда не подходили к лагерю так близко.

— Вы ничего не нашли, — продолжал Найланд Смит, — а когда все затихло, я присоединился к Саиду. У него были кое-какие новости. Когда он пробирался из Луксора в Курну, мимо прошла моторная лодка. Отметьте, Веймаут: вверх по течению. А на носу стоял тот самый бирманец, которого Саид видел возле лагеря сэра Лайонела!

Меня это заставило задуматься. Я вернулся сюда, в гостиницу, поднял кое-какие архивы. И обнаружил, что некто шейх Исмаил — вы должны его помнить, он как-то раз ускользнул от нас в Лондоне — мирно проживает в оазисе Кхарга. Но интересно другое. Я сильно подозреваю, что сей почтеннейший джентльмен — а ему, надо сказать, уже основательно за восемьдесят — не кто иной, как сегодняшний носитель титула Шейх аль-Джавал, или, иначе говоря, руководитель секты убийц-хасинсинов.

— Старый знакомый! — взволнованно воскликнул Веймаут.

— Точно. И к тому же бывший соучастник доктора Фу Манчи. Короче, отдохнув несколько часов, я рванул в Эсну, и, должен признаться, не без пользы.

— В Эсну? — удивился я. — Почему в Эсну?

— Потому, что именно там начинается старая караванная тропа, ведущая к оазису. И еще потому, что Эсна лежит вверх по течению. Но я был почти уверен, что, пока я, хотя и не без пользы, проводил время в Эсне, Фа Ло Ше и ее компания, забравшись в шахту Лафлера, закончили работу, начатую Бартоном. Чем именно они занимались, осталось неизвестным мне, так как Саида я взял с собой. Однако перед рассветом я вернулся и сразу направился к лагерю — взглянуть, нет ли чего новенького. Казалось, все было спокойно. Я пробрался по склону холма и оказался как раз над хижиной, в которой лежало тело сэра Лайонела. И только как следует устроился, прямо подо мной раздался тихий, завывающий крик. В палатках его, наверное, и слышно не было. Я сразу понял, что это такое. Господи, мне ли этого не знать!

— Сигнал дакойтов!

— Да, этой секты безумцев, над которыми Фу Манчи имел таинственную власть. Я упал на землю, осторожно подполз к краю обрыва и выглянул. Внизу — ни малейшего движения; темно и тихо. Однако я продолжал наблюдать и вскоре увидел нечто совершенно удивительное. Дверь в хижину открылась! Наверное, я меньше удивился бы, если бы предо мной разверзлась могила. Оттуда вышел коренастый темнокожий человек в одной набедренной повязке, согнувшись, как перегруженный носильщик. И было от чего — на плечах он тащил тело сэра Лайонела, закутанное в серое одеяло. Выйдя, он опустил ношу на землю, запер дверь, снова взгромоздил на плечи свой груз и двинулся вверх по склону. Хотел бы я знать, где он достал ключ и как проник в хижину?

— Ну, с этой тайной Веймаут уже справился, — прервал его доктор Петри. — В хижину он проскользнул, когда сэра Лайонела туда только несли: дверь тогда была открыта. А ключ взял из связки, которую Бартон всегда носил с собой.

Найланд Смит дернул себя за мочку левого уха — я уже успел отметить, что он всегда так делал, когда нервничал, — и повернулся к Веймауту.

— Примите поздравления! Как вы додумались?

— Наткнулся на остатки бетеля. Наш приятель любит его жевать.

— Блестяще! Что значит старая школа! Плюс ваш опыт, конечно. Но вы, надеюсь, обратили внимание на совершенно потрясающую вещь? Этот парень проторчал на своем посту битых двадцать часов без крошки пищи, без капли воды — только на одном бетеле! Даже если у него воловья выносливость (а у меня была возможность в этом убедиться), все равно остается только удивляться. Короче, я последовал за ним. За маленькой хижиной — знаете, Гревилль, где проходит крутая тропинка, ведущая к плато, там еще начинается что-то вроде оврага, — мой дакойт выбрал местечко потемнее и остановился. Надо сказать, что я, наблюдая за ним, лихорадочно прокручивал в голове возможные варианты своих действий и не знал, на котором остановиться. Бартон, если и не был мертв, явно находился без сознания. Какой смысл его похищать? Даже если они знали, что Гревилль помчался в Каир за Петри…

— Они знали, — перебил я. — За мной следили всю дорогу.

— Даже так? В общем, я подумал, что правильнее будет довериться мнению самого Бартона, уверявшего в записке, что он жив. Значит, кому-то он нужен был живым. Поэтому я решил, что не стану поднимать тревогу и будоражить лагерь, хотя первое желание было именно таким. И вообще ни в коем случае не стану вмешиваться без крайней нужды, а просто прослежу за дакойтом и посмотрю, куда он доставит тело. Я тоже нашел местечко потемнее и только успел там укрыться, как еще один тихий крик привлек мое внимание к тому месту, где тропа исчезает в ущелье, чтобы снова появиться на вершине холма.

Я увидел второго дакойта, спускавшегося очень быстро, хотя и почти бесшумно. Потом между ними состоялся какой-то негромкий разговор, они подняли тело сэра Лайонела и уже вдвоем потащили его вверх. Я выждал секунд двадцать и, благодаря Бога за то, что сообразил надеть обувь на мягкой подошве, бесшумно бросился за ними. Добрался до вершины и выглянул. Они шли по плато на запад.

Естественно, я уже успел ознакомиться с местностью, окружающей раскопки сэра Лайонела, и потому мне не составило труда догадаться, куда они его несут. К шахте Лафлера!

Когда наконец я рискнул приблизиться ко входу в шахту, дакойты успели уйти далеко вперед — лишь где-то глубоко внизу я видел перемещающийся свет фонаря. Я улегся на землю и снова принялся ломать голову: что делать дальше? На секунду меня посетило страшное подозрение, что они хотят похоронить его живым, и я совсем уже собрался броситься в лагерь за помощью. Однако, поразмыслив, сообразил, что опасаюсь напрасно. Раз уж сэр Лайонел был жив — значит, кому-то понадобились его знания.

О топографии шахты Лафлера я не имел ни малейшего представления. Из того немногого, что мне удалось припомнить, выходило, что она была заброшена, когда исследователи успели пройти в глубь плато не больше сорока футов, следовательно, должна была заканчиваться тупиком.

Довольно долго я ждал. Потом подумал, что стоит рискнуть и спуститься хотя бы до первого поворота. Было душно и тихо — очень тихо. Свет в глубине шахты исчез; до меня не доносилось ни звука. Я ничего не мог понять. Куда они подевались, черт возьми?

Понимая, что рискую головой, я включил фонарик и увидел пробитый в каменистой почве тоннель, заканчивающийся поворотом. Оставив сомнения, я углубился в него. Время от времени, впрочем, я останавливался, чтобы прислушаться. Но совершенно безрезультатно. Я знал, что по форме шахта Лафлера напоминает перекошенную букву Z. Наконец я добрался до глубокого шурфа. Включив на секунду фонарик, я обнаружил, что лестница сохранилась. И снова замер, погрузившись в темноту и напряженно вслушиваясь. По-прежнему ничего не было слышно.

Подсвечивая время от времени фонарем, я начал спускаться вниз. Спуск оказался недолог. Из скудной информации, которой я обладал, следовало, что тут шахта заканчивалась. Но она была пуста!

Куда же подевались дакойты?

По опыту я знал, что эти жилистые бирманцы, хотя и малорослы, но сильны, как гориллы, и ни для одного из них не составит труда стащить вниз по лестнице даже такого дородного джентльмена, как сэр Лайонел Бартон.

Но что с ними сталось потом? Не испарились же они, в конце концов?

Внимательно обследовав колодец, я обнаружил в одной его стене неправильной формы отверстие. На ощупь я прополз сквозь него и оказался в уходящем вниз тоннеле, видимо, параллельном последнему колену шахты Лафлера, но прорубленном в твердой скале, причем, судя по всему, совсем недавно.

Где-то далеко внизу мелькнул слабый отблеск. Я опять замер. Голоса… потом дикий грохот.

Крадучись передвигаясь по тоннелю, я неожиданно уперся еще в одну лестницу и, посмотрев вверх, увидел звезды. Это были раскопки Бартона! До меня кое-что начало доходить. Ползком я добрался до последнего поворота и, почти не дыша, осторожно выглянул.

Там горело несколько фонарей. И в их свете я увидел, как целая группа каких-то полуголых людей лихорадочно пробивает стену. Но еще больше меня поразило то, что командовала ими женщина! Я услышал ее голос — незабываемый, похожий на звон колокольчика…

— Мадам Ингомар! — вскричал я, не в силах больше сдерживаться.

— Да, Фа Ло Ше. Она задавала вопросы Бартону — он лежал в проходе… и Бартон отвечал ей!

Без сомнения, за эти несколько часов они успели сделать то, что собирались. И Бартон — пусть не по своей воле — помог им в этом. Отверстие было пробито, и дакойты — присмотревшись, я убедился, что их всего четверо, — проникли в него вслед за Фа Ло Ше. Сэр Лайонел остался лежать там, где был.

Я понял, что пора ретироваться, и с прежними предосторожностями двинулся обратно. Добрался до раскопок Бартона и на ощупь вскарабкался на первую площадку. Там я затаился и приготовился ждать.

Вскоре мимо меня проследовали три фонаря. Те, кто их нес, направлялись к шахте Лафлера. Пауза — и еще несколько минут спустя я увидел свет четвертого.

Женщина в арабском платье задержалась у пролома и бросила пристальный взгляд наверх — туда, где на площадке скорчился ваш покорный слуга. Потом пошла дальше. Я слышал, как стихают ее осторожные шаги. Наступила тишина…

Итак, трое мужчин и одна женщина. Где же четвертый? И где, черт возьми, сэр Лайонел?

Впрочем, ответ был очевиден. Бартон выполнил свою роль в игре Фа Ло Ше и стал бесполезен. Что бы она ни искала — она это нашла. Я понял, что мой долг — немедленно помочь сэру Лайонелу. Снова, ступенька за ступенькой, сполз я вниз и поспешил к отверстию, ведущему в погребальную камеру, дрожа от мысли, что могу опоздать. Нетрудно было сообразить, что теперь, когда живой Бартон перестал быть нужен, самое логичное вернуть его в хижину, только на сей раз, безусловно, мертвым. Для того и был оставлен с ним дакойт — причем тот самый, который притащил его в шахту.

Я выглянул из-за угла. Дакойта видно не было, лишь свет его фонаря бросал отблеск сквозь решетку отверстия, ведущего в погребальную камеру. Я подполз и затаился так близко от тела сэра Лайонела, что при желании мог бы коснуться его.

Вскоре вернулся и дакойт. Его легко можно было устранить, но я не решился использовать оружие. Прежде чем он успел заподозрить о моем присутствии, мой кулак обрушился на его голову, а колено — в пах. Сейчас меня даже слегка мучает совесть, но откуда мне было знать о том, что у него такой странный организм? У парня были стальные мускулы, сила, как у тигра, и слоновья выносливость. Тем не менее, наклонившись к нему, чтобы связать, я обнаружил, что он… мертв!

Потрясение, надо сказать, было не из слабых. Пот заливал мне глаза, у ног валялся выпавший из рук дакойта фонарь, а я стоял, тупо глядя на обоих: на того, который был, что называется, мертвее мертвого, и того, который — я знал это точно, — несмотря на застывшее серо-белое лицо, еще жив. Я слышал его голос совсем недавно…

Подняв фонарь, я пролез в пробитое отверстие и оказался в могильной камере «Гробницы Лафлера». Полагаю, нет необходимости описывать ее вам. Саркофаг был открыт, деревянная крышка сдвинута, футляр — пуст.

Обнаружив в углу еще один проход, я обследовал и его. Там оказалась передняя комната с низким потолком. Я втащил туда дакойта, уложив так, чтобы его не было видно из склепа. Потом принялся размышлять, куда девать Бартона.

К тому времени я уже изрядно устал, и голова работала с трудом. Тем не менее представить, что произойдет, когда в назначенное время дакойт не появится с отчетом, было нетрудно. Я не сомневался, что моя догадка верна: ему приказали отнести Бартона обратно в хижину, запереть дверь и вернуться к Фа Ло Ше.

Поскольку вернуться он заведомо не сможет, было вполне вероятно, что кто-нибудь из наших врагов придет взглянуть, что случилось. Следовательно, оставить Бартона здесь было невозможно.

Поначалу я решил перетащить его в прихожую и уложить рядом с мертвым дакойтом, но тут же понял, что этого делать тоже нельзя. Следующая мысль показалась мне настолько дикой, что я тут же ее отбросил. Однако она возвращалась снова и снова, и наконец я уверился, что ничего лучшего в моем положении придумать невозможно. Вряд ли кому-нибудь из них придет в голову искать его в саркофаге!

Сделать это было труднее, чем придумать, но я справился. И даже взгромоздил на место крышку, подложив несколько клиньев, чтобы не перекрывать полностью доступ воздуха.

Выбираясь из шахты Лафлера, я услышал звук приземляющегося самолета. Поначалу я не поверил своим ушам, но вскоре понял: к бедняге Бартону наконец пришла помощь… если только не слишком поздно.

Вслед за тем до меня донесся еще один звук — сигнал Саида. Понимая, как ему пришлось понервничать — меня ведь не было несколько часов, — я торопливо обогнул лагерь и присоединился к своему помощнику. Он, конечно, тоже слышал самолет, но в тот момент его куда больше занимала компания из трех мужчин и одной женщины, только что проследовавших мимо него на верблюдах по направлению к Курне, причем один из верблюдов, как ему показалось, нес какой-то тяжелый груз!

Я прикинул шансы, оставил Саида наблюдать дальше и бросился в том же направлении. Примерно на полпути к Курне меня должен был ожидать Флетчер.

Фа Ло Ше мне догнать не удалось. Флетчер, естественно, засек таинственный караван, но задержать его не пытался, поскольку не имел на сей счет никаких инструкций. Я вернулся и дал знать Саиду о своем возвращении…

— И взбудоражили при этом весь лагерь! — перебил я его. — Мы к тому времени уже научились распознавать этот фальшивый собачий вой!

— Что верно, то верно, — добродушно рассмеялся Найланд Смит. — Саид мне сообщил, что Райма Бартон вернулась из Луксора вместе с Али Махмудом и что они с Форестером чем-то заняты в большой хижине. Хотя я потерпел поражение, одно дело еще следовало довести до конца: помочь вам найти Бартона. Поверьте: менее всего я собирался устраивать нынешней ночью драматические эффекты, включая и мое собственное появление. Но Саид, посланный мною в разведку, вскоре вернулся и сообщил, что вы, Веймаут и Форестер, прихватив Али Махмуда, отправились к месту раскопок. Я приказал ему спуститься в шахту Лафлера и ждать, но он снова примчался обратно, не пробыв там и семи минут по моим часам! До шахты он даже не добрался, потому что встретил женщину, шедшую по направлению к долине. Саид был уверен, что его она не заметила.

Забыв про усталость, я бросился напрямик…

— Райма вас заметила, — ввернул я.

— Вполне вероятно. Я обратил внимание, что дверь хижины была открыта. Фантастическая погоня! Однако мадам снова исчезла. Я сообразил, что она, с ее восточным фатализмом, рождающим пренебрежение к опасности, вернулась узнать, что случилось с ее пропавшим слугой. Потом до меня дошла весть, что Бартон ожил, и тут я почувствовал, что устал как собака. Я был полностью истощен. Саид тоже. И, временно махнув рукой на все, мы с ним буквально вырубились…

— Мне с самого начала не нравилось, что наши силы разделены, но в то время ничего лучшего придумать было нельзя, — продолжил свой рассказ Найланд Смит. — Я как раз собирался написать вам записку, Петри, но вы меня опередили. Честно говоря, — он кинул взгляд на стол, — ее-то я как раз и писал, когда позвонил управляющий. Я больше не в силах играть свою партию в одиночку.

Итак, Флетчер по-прежнему будет сидеть здесь, на страже. Нельзя оставлять сэра Лайонела без защиты. Райма тоже, конечно, должна остаться. Вам, Гревилль, придется быть нашим проводником. Учтите, экспедиция предстоит отчаянная. Зато есть шанс, что удастся задушить этот кошмар в самом зародыше.

— Минутку, мистер Смит, — прервал его Веймаут. — Скажите хотя бы, куда мы собираемся?

— Рад, что вы остаетесь со мной, — повернулся к нему Смит, — даже если ваш служебный долг этого не требует.

— Благодарю, — сухо поклонился суперинтендант. Смит пристально посмотрел на доктора Петри.

— А вы, помнится, в ближайший вторник собирались уехать? Могу себе представить, как вам не терпится снова увидеть Лондон…

Возникла короткая пауза.

— Это все, что вы можете мне сказать? — осведомился затем доктор.

Найланд Смит неопределенно пожал плечами.

— Когда-то, в прежние времена, мы с вами были довольно близки. Но теперь я не смею вас просить…

— Вам и не придется! — агрессивно отпарировал Петри. — Я еду с вами!

— Но все-таки, куда именно? — уточнил я.

— Мы собираемся нанести визит в дом, который в настоящее время занимает Фа Ло Ше.

— Что?! — воскликнул Петри. — Вы знаете, где он?

— Естественно, — невозмутимо кивнул Смит. — Это ведь Веймаут считает, что его невозможно обнаружить. А он стоит себе спокойненько неподалеку от оазиса Кхарга.

— Это же добрых полторы сотни миль!

— Там есть что-то вроде железной дороги, — припомнил я. — Поезд отходит из какой-то дыры чуть пониже Фаршута. Только очень редко, едва ли не пару раз в год.

— Этот маршрут не для нас, — покачал головой Смит. — Мы поедем из Эсны.

— Но там просто караванная тропа, к тому же на редкость дрянная, — запротестовал я. — Мы с шефом как-то по ней проехались — у него возникла идея поработать там в храме Ибиса. Не скоро я забуду ту поездочку! Сэр Лайонел, видите ли, обожает верблюдов — ну, мы на них и поехали. До Кхарги тащились целых три дня и столько же обратно!

— Именно об этом я и хотел вас спросить. Мы поедем на машине.

— Черт! Не так-то это просто.

— Охотно верю. Но если это удается Фа Ло Ше, то у нас тем более получится. К сожалению, единственный автомобиль, который мне удалось достать, — основательно побитый «бьюик», выпущенный шесть лет назад. Он спрятан в укромном местечке. Сегодня утром я закончил все приготовления. Вот, взгляните-ка сюда.

И он вытащил из ящика стола крупномасштабную карту.

— Бога ради! — воскликнул Веймаут. — Но для чего нам туда тащиться?

— Шпионить! Мне почему-то кажется, что сегодня вечером в Эль-Кхарге соберутся все силы ада!

Я тихо приоткрыл дверь и заглянул в комнату, отведенную шефу. С тех пор, как я в последний раз навещал его, поза его не изменилась. Вид у него был изможденный, и даже загар не мог скрыть проступившую бледность. Однако выражение лица оставалось спокойным.

Райма что-то читала, присев у открытого окна. Когда я вошел, она подняла глаза, покачала головой и печально улыбнулась. Я подошел к ней.

— Ничего нового, дорогая?

— Абсолютно. Но у тебя взволнованный вид, Шан. Что-нибудь случилось? Или этот Найланд рассказал вам нечто совершенно необыкновенное?

— Именно так, дорогая. Он объяснил все, чего мы не могли понять. Через час мы уезжаем.

Пальчики Раймы сжали мою руку; глаза ее широко раскрылись, и я увидел, как в них нарастает тревожное выражение.

— Ты имеешь в виду… ее? — прошептала она.

Я кивнул.

— Вы едете туда, где она?

— Да.

— О, эта женщина меня пугает! Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Я обнял ее за плечи.

— У тебя ведь больше не осталось прежних подозрений, правда, дорогая?

Она покачала головой. Потом прижалась ко мне.

— Просто я ее боюсь. Отчаянно боюсь. Она злая, очень злая. Где это место?

— Оазис Кхарга.

— Что? Это же мили и мили по пустыне! Как вы собираетесь туда добраться?

Я коротко объяснил план Найланда Смита. Поняв, что со мной едут и он, и Веймаут, и Петри, Райма, кажется, слегка успокоилась. Тем не менее я видел, что она очень встревожена. Позже я частенько думал, что, видимо, сердце-вещун подсказывало ей, какая ужасная опасность ждала меня в оазисе Кхарга…

«Сегодня вечером там соберутся все силы ада…»

Странные слова Найланда Смита не выходили у меня из головы.

Скрип шагов по гравию, донесшийся снизу, из сада, вернул меня к реальности. Я вышел на балкон и посмотрел вниз. Одного взгляда было достаточно, чтобы перестать тревожиться. Конечно же, мне сразу следовало догадаться. Флегматично попыхивая трубкой, по дорожке неторопливо прогуливался Флетчер — самый надежный страж, какого только можно было себе представить.

— Он все время там гуляет, — объяснила Райма. — Только когда я закрываю окна, поднимается наверх и усаживается в коридоре.

Я склонился над шефом, раздумывая о том, какие тайны скрывает его могучий мозг. Что же все-таки случилось там, внизу, в «Могиле Черной Обезьяны»? Что знал он об исчезнувшем содержимом саркофага?

Райма подошла и встала рядом.

— Ты, наверно, очень устала, дорогая? — спросил я.

— Нет, я выспалась. Ты ведь знаешь, меня время от времени сменяет медсестра.

Она посмотрела снизу вверх тем серьезным, доверчивым взглядом, который мне всегда так нравился, и потянулась к моим губам. Я обнял ее…

К сожалению, у меня почти уже не оставалось времени на то, чтобы собраться. А может быть, оно было и к лучшему. Райма прижималась ко мне с таким отчаянием… да, думаю, и любящее сердце, и многие поколения кельтских предков предупреждали ее об опасности…

Когда я спустился в вестибюль, Петри уже ожидал там. Найланда Смита не было.

— Он присоединится к нам в Эсме, — объяснил доктор. — Кстати, ему с чего-то взбрело на ум, что мы должны переодеться арабами. Мне кажется, это совершенно излишне!

— Арабами?!

— Можете себе представить. В его номере для каждого из нас приготовлен целый гардероб. Веймаут уже там. До места встречи нас проводит Саид.

Мы серьезно посмотрели друг другу в глаза. Обоим было не до шуток.

— Ну, дай Бог всем нам вернуться живыми и здоровыми, — будничным тоном промолвил Петри, высказав мысль, втайне мучающую и его, и меня.

 

ГЛАВА VI

СОВЕТ СЕМИ

Во многих отношениях это путешествие через пустыню было странным — в конечном итоге куда более странным и жутким, чем я мог предвидеть. Тем не менее что-то во мне все настойчивее предупреждало об опасности, какое-то шестое чувство — возможно, то самое, которое в каирском поезде подсказало, что за мной следят. А может быть, у меня установился какой-то странный внутренний контакт с этими фанатиками, возглавляемыми невероятной женщиной, именующей себя мадам Ингомар, и, насколько я знал, при свершении своих страшных преступлений претендующими на прямой контакт с высшими силами. Во всяком случае, как вскоре выяснилось, я, кажется, действительно развил в себе непонятную способность каким-то образом ощущать их присутствие.

Веймаут, Петри и Найланд Смит расположились на заднем сиденье машины. Я сидел впереди, рядом с Саидом. Место нашего старта в Эсме было выбрано с умом, и мы имели все основания полагать, что наша поездка не привлекла ничьего внимания.

К тому же и маскировка была отменно хороша. И Веймаут, и Петри успели настолько загореть, что кожа их по цвету практически не отличалась от кожи арабов; обо мне же после участия в раскопках и упоминать не приходилось. Одеяние доктора завершалось феской, и мы единогласно решили впредь именовать его беем. Веймауту достался небольшой белый тюрбан, какие обычно носят деревенские шейхи. Ну, а мне в любом обществе не составило бы труда изобразить араба-слугу. Найланд Смит облачился в тот наряд, который был на нем при нашей первой встрече.

Миновав возделанные, но безлюдные поля, лежащие вдоль берега Нила, мы вступили на древний путь, столетиями не знавший событий более бурных, нежели неторопливая поступь верблюдов и ленивое позвякивание колокольчиков на их шеях.

Последующие тридцать миль нам не встретилось ни одной живой души.

Час за часом мы ехали по безлюдной, суровой, безграничной пустыне. Солнце, хотя и клонилось к закату, яростно пекло и немилосердно слепило глаза. Наконец я увидел впереди гряду скал, к которой вел длинный, пологий подъем.

Я тщательно обозрел окрестности с биноклем Найланда Смита. Вокруг по-прежнему было безлюдно. Земля высохла, превратившись в камень. Однако впереди, на дне маленькой долинки, виднелась группа пальм, и я понял, что там должна быть вода.

Высоко над головой одиноко парил страж-стервятник.

Тропа, ничем не напоминавшая автомобильную дорогу, изобиловала рытвинами. Нас подбрасывало самым невероятным образом. Сверившись с картой, мы выяснили, что пора поворачивать к скалам.

Саид вел машину в той небрежной манере, которой отличаются большинство местных водителей, привыкших, что шины — это такие штуки, которые в здешнем климате рано или поздно неизбежно взрываются, и искренне уверенных, что моторами управляют могущественные духи, спорить с которыми — дело безнадежное. Впрочем, запасных шин у нас было целых три, то есть хотя бы в этом наша экспедиция могла надеяться на лучшее.

Мы как раз пересекали ту маленькую долинку, приближаясь к группе пальм. Вдруг рука Смита сжала мое плечо.

— Останови! — велел он нашему водителю. Саид послушно затормозил.

— Смотрите!

Мы все уставились вперед, куда указывала его рука. На мягкой земле отчетливо отпечаталось множество следов автомобильных шин.

— Фа Ло Ше! — произнес Найланд Смит, как бы отвечая на не заданный мною вопрос. — Можете больше не беспокоиться, Гревилль. Дорога в Карну вполне проходима для автомобиля.

Вопреки его ироническому совету, это открытие заставило меня задуматься.

Откуда приезжала к нам в лагерь мадам Ингомар? Неужели из оазиса? И каждый раз возвращалась туда? Скорее всего, именно так…

Как всегда, когда мысли мои обращались к этой феноменальной женщине, в воображении немедленно возникала живая картина. Ее узкие, удлиненные, нефритово-зеленые глаза, казалось, пристально глядели прямо в мои. Я увидел, как в длинном инкрустированном мундштуке, зажатом в изящных пальцах цвета слоновой кости, тлеет одна из тех маленьких сигарет, которые она так любила…

Мы проехали укрытый под сенью деревьев колодец. Сразу за ним начался довольно крутой подъем. Не ручаюсь за других, но мои мысли, как я уже описал, витали довольно далеко. Однако едва мы поднялись на вершину холма и перед глазами вновь возникли необозримые пространства бесконечной пустыни, у меня вновь возникло ощущение, что за нами следят.

Ни малейшего движения не наблюдалось в окружающем нас пустынном ландшафте, лишь струи раскаленного воздуха трепетали над землей, напоминая бегущую воду. И тем не менее я был абсолютно уверен: о нашей поездке стало известно врагу. Или, по крайней мере, станет известно очень скоро.

А тут еще этот одинокий стервятник, парящий над пальмами…

— Остановись! — приказал я Саиду.

— Что случилось? — встрепенулся Найланд Смит.

— Может, и ничего, — ответил я. — Но я все-таки хочу вернуться к вершине холма и как следует приглядеться к рощице, мимо которой мы только что проехали.

— Правильно! — кивнул он. — Мне бы и самому следовало сообразить.

Я повесил на плечо бинокль и быстро пошел обратно. На самом перевале точно посреди дороги лежал большой, почерневший от времени и ветров валун, который нам несколько минут назад не без труда удалось обогнуть. Лучшего укрытия нельзя было и придумать. Спрятавшись за ним и распугав целую прорву маленьких юрких ящериц, в панике бросившихся искать спасения в песках, я навел бинокль на рощицу.

Сначала не было заметно ничего необычного. Но стервятник все еще парил в небе, и я был уверен — что-то живое пряталось там, между деревьями!

Наведя бинокль на резкость, я приготовился к долгому ожиданию. И ошибся — из-за купы деревьев показалась человеческая фигура.

В замечательную цейсовскую оптику я видел его так ясно, что даже на какое-то мгновение испугался: не заметит ли и он меня? Однако вскоре успокоился: не будь на незнакомце ярко-голубого тюрбана, мне вряд ли помог бы и бинокль. Кстати, несмотря на одежду, он вовсе не был похож на египтянина.

Дойдя до тропы, он поставил на землю какой-то ящик. Я перестал что бы то ни было понимать. Что он собирается делать?

Незнакомец между тем засунул в ящик руку, потом вскинул ее высоко над головой — и серый голубь понесся над пустыней, поднимаясь все выше и выше. Вот он перевернулся в воздухе — один, два, три раза. Затем лег на курс и как стрела помчался к оазису Кхарга.

— Неглупо, — мрачно одобрил Найланд Смит. — Теперь можно не сомневаться, что нас будут ждать. Мне бы, пожалуй, следовало догадаться, что эту даму не так-то просто застать врасплох. Однако такая серьезная охрана подтверждает мою теорию.

— Какую? — поинтересовался Петри.

— О том, что сегодня в доме шейха Исмаила ожидаются серьезные события.

— Мы едем прямиком в ловушку, — с горечью заметил Веймаут. — Есть ли у нас хоть один шанс — теперь, когда мы точно знаем, что они осведомлены о нашем приближении? Помощи ждать неоткуда — правда, сюда ведет железнодорожная ветка, но она ведь почти не используется…

Смит задумчиво кивнул. Потом выбрался из машины и присоединился ко мне. Не торопясь, набил трубку, раскурил и принялся выхаживать взад-вперед по дороге, время от времени бросая взгляды на меня, доктора и Веймаута. Я знал, о чем он размышляет — о том, имел ли он право рисковать нашими жизнями в таком безнадежном предприятии и есть ли у нас хоть какая-нибудь надежда выбраться живыми.

— Ваши предложения? — внезапно резко спросил он у Веймаута.

— Как-то ничего в голову не приходит…

— А вы что скажете, Петри?

— Честно говоря, я ничего подобного не предвидел, — пожав плечами, признался доктор. — Но, уж коли случилось…

— Доставайте-ка карту, Гревилль, — вздохнув, приказал Найланд Смит. — Разложим ее вот здесь, на земле.

Я нырнул в машину и вытащил уже знакомую крупномасштабную карту. Мы разложили ее прямо посреди тропы, придавив уголки камнями. Веймаут и Петри тоже подошли, и мы все четверо склонились над ней.

— Вот! — воскликнул Смит, ткнув пальцем в карту. — Самое опасное место, верно, Гревилль? Именно здесь легче всего разбиться.

— Это точно! — мрачно подтвердил я. — Масса развилок, крутых поворотов, об обрывах я уж не говорю — кое-где их высота достигает тысячи четырехсот футов…

— Тут они нас и будут поджидать, — подытожил Найланд Смит.

— Боже мой! — воскликнул Петри.

Я обменялся взглядом с Веймаутом. Выражение его голубых глаз показалось мне странным.

— Вы со мной согласны? — спросил Смит.

— Полностью.

— Короче говоря, джентльмены, — резюмировал он, — если мы, несмотря ни на что, и дальше будем двигаться этим маршрутом — до Эль-Кхарги нам в жизни не добраться.

Наступило молчание.

— В таком случае, почему бы нам не сменить маршрут? — подумав, предложил я. — Пока мы не достигли холмов, это не так уж трудно. А наши приятели вряд ли окажутся настолько мудры, чтобы сообразить, что мышка не собирается лезть в мышеловку. Вот, взгляните, — я наклонился и провел пальцем по карте, — тут, как видите, проходит старая караванная тропа, ведущая из Донголы в Египет. От нас до нее не больше тридцати миль. Это так называемый Путь Сорока, в старину по нему перегоняли караваны невольников из Центральной Африки. Если мы переберемся на него, то сможем подобраться к Кхарге с юга, чуть пониже деревушки под названием Билаг. Конечно, даже если нам удастся это проделать, крюк получится миль в сорок, если не в пятьдесят. Но…

Найланд Смит хлопнул меня по плечу.

— Вы решили проблему, Гревилль! Не-ет, я всегда говорил: когда появляются препятствия, ничто не сравнится со знанием географии. Хорошо бы успеть до ночи. Но как мы узнаем этот ваш Путь Сорока?

— По выбеленным костям, — усмехнулся я.

Закат окутал пустыню тысячью покрывал, раскрасив ее безлюдные холмы ярким многоцветьем — от пылающего золота до всех мыслимых оттенков красного. Мы миновали скалы, казавшиеся желтыми под зеленым небом. И вот бесконечная пустыня окрасилась фиолетовым; древний путь работорговцев протянулся через нее, как незаживающий шрам. Мне казалось, что весь видимый мир превратился в гигантскую чашу тюльпана, внутри которой медленно полз наш многострадальный «бьюик». Но наконец спустились и настоящие сумерки, разбросав над нами мириады звезд, похожих на жемчужины в обитой бархатом шкатулке.

Невольно любуясь этой красотой, мы тем не менее упорно заставляли стонущий «бьюик» пробираться по бездорожью. Наконец нам удалось вырваться на караванный путь Дарфур, ведущий с юго-западной стороны прямиком в Эль-Кхаргу, — до оазиса оставалось теперь не больше двадцати миль. Свежесть и чистота воздуха тоже говорили, что мы недалеко от цели. И вот наконец, когда мы взобрались на очередной пологий склон, Веймаут вскричал:

— Впереди свет!

Я велел Саиду остановиться. Мы вышли и осмотрелись.

— Скорее всего это Билаг, — предположил Найланд Смит. — По моим сведениям, дом шейха Исмаила находится где-то между деревней и Эль-Кхаргой.

— Дорога тут прямая и хорошо освещенная, — вмешался Петри. — Я считаю, нам нужно как можно скорее прорваться через деревню и остановиться где-нибудь неподалеку от города.

— Молю Бога, чтобы эта старая развалина выдержала, — пробормотал Веймаут.

Мы двинулись дальше. Дорога была узкая и отвратительная, но при въезде в деревню расширилась до приемлемых размеров. Смит сменил Саида за рулем, и я никогда не забуду, с каким искусством он продирался через маленький деревенский базар. Машины тут, похоже, появлялись нечасто — на нас таращились не только мужчины, женщины и дети, но даже собаки.

— Они могут сообщить в Эль-Кхаргу, — сквозь зубы проговорил Смит, когда мы наконец избавились от пристального внимания последней пары арабчат, увязавшихся было за нами. — Однако кое-какие шансы у нас еще есть.

Мы укрыли наш отважный «бьюик» в рощице финиковых пальм у южной окраины города. Веймаут, казалось, беспокоился по поводу Саида, но я знал этого человека и не сомневался: он сделает все, что потребуется. Мы оставили ему заряженную винтовку, запас патронов, сухой паек и поручили охранять машину. Потом объяснили, что, если не вернемся к определенному времени, он должен со всех ног бежать на почту в Эль-Кхарге и связаться с Флетчером.

Как он выполнил наши указания, я расскажу позже.

Потом мы вчетвером покинули рощу.

— Давненько не приходилось мне участвовать в маскарадах, — задумчиво протянул Веймаут.

Я осмотрел его в свете луны и подумал, что из него неожиданно получился вполне натуральный шейх. Правда, с языком дело обстояло неважно, но внешность была выше всяких похвал. Доктор Петри тоже выглядел замечательно, а мистера Смита, насколько я успел в нем разобраться, смело можно было отправлять в Мекку с толпой паломников. Что касается меня — я достаточно изучил манеры арабских слуг, поэтому чувствовал себя вполне уверенно.

— Может, мы уже и опоздали, — проговорил Найланд Смит, — но я все равно предлагаю идти прямо в город. Там, Гревилль, вам придется действовать от нашего имени — вы ведь лучше всех говорите по-арабски.

На том и порешили.

Эль-Кхарга, насколько я помнил, был городом довольно многолюдным — в нем жило семь, а может, восемь тысяч человек. Пальмы, растущие в два ряда на его узких, извилистых улочках, полностью перекрывали их своими развесистыми листьями, так что ночью казалось, будто идешь по какому-то нескончаемому, запутанному тоннелю. Впрочем, нам посчастливилось быстро выбраться в центр города, состоявший из мечети и двух муниципальных зданий.

— Все в порядке, — обрадовался я, увидев их, — где-нибудь здесь наверняка должна быть кофейня. Там мы узнаем все, что нам нужно.

Через две минуты мы уже сидели за столиком в насквозь прокуренной комнате.

— Нам везет, — улыбнулся краешком губ Найланд Смит. — Что бы ни происходило в этом городишке — держу пари, что две минуты спустя это уже обсуждается здесь.

— А я вам что говорил! — подтвердил я.

Осторожно осматривая помещение, я убедился, что мы в самом деле попали в единственное в Эль-Кхарге место развлечений. Столики были заняты горожанами — благопристойными торговцами финиками, мелкими окрестными землевладельцами, выращивающими рис, чиновниками, заглянувшими в кофейню, чтобы выкурить трубочку, наслаждаясь вечерней прохладой… Запах табака перемешивался со сладковатым ароматом гашиша. Словом, типичная египетская кофейня…

— Что-то мне сдается, вон те парни в углу не совсем вписываются в общую картину, — прервал мои наблюдения напряженный шепот Веймаута.

Я проследил за его взглядом. Двое мужчин склонились над маленьким круглым столиком. Оба курили сигареты, потихоньку потягивая кофе. Они не были похожи на египтян; в Каире это вряд ли привлекло бы мое внимание, но здесь, в Эль-Кхарге, их присутствие было необычным.

— Это еще кто такие? — удивленно поинтересовался я у Найланда Смита, заметив беглый взгляд, брошенный им в ту же сторону.

— Афганцы, — пояснил он. — Похоже, Великое братство Кали почтило нас своим присутствием.

— Замечательно, — кивнул я. — Но, может быть, оно все-таки не связано с нашим делом?

— И не надейтесь! — вздохнул Веймаут. — А теперь, Гревилль, взгляните-ка потихоньку в том направлении, куда указывает моя сигарета.

Я последовал его совету, стараясь сделать это как можно незаметнее.

— Вон та группа из трех человек, — подсказал суперинтендант.

К какому братству принадлежат эти, мне долго гадать не пришлось, — в памяти еще саднило воспоминание о мертвеце в «Могиле Черной Обезьяны». Все трое надвинули тюрбаны таким образом, чтобы скрыть знаки на лбу, но в них с первого взгляда можно было узнать бирманцев, и у меня не было ни малейших сомнений, что они принадлежат к тому же таинственному обществу дакойтов.

— Не оборачивайтесь, пока я не подам знак, — внезапно отрывисто произнес Найланд Смит, — а потом взгляните на тех, кто сидит точно позади нас.

Я снова кивнул. Он обвел взглядом помещение, отыскивая официанта, и махнул ему рукой. Потом коротко глянул на меня и наклонил голову. Я быстро обернулся и тут же отвел глаза, встретившись взглядом с другими — свирепыми, как у дикого животного. Официант подошел, и Найланд Смит заказал ему кофе.

— Саги-душители! — прошептал он, когда тот отошел, чтобы выполнить заказ. — Итак, сегодня здесь собрались представители по крайней мере трех сект религиозных фанатиков. Наши друзья-дакойты, афганцы и эти двое джентльменов из Кандагара. — Он посмотрел на Веймаута. — Вам это о чем-нибудь говорит?

Голубые глаза суперинтенданта с любопытством посмотрели на меня.

— Должен признаться, Гревилль, — с улыбкой заметил он, — я, по всей видимости, испытываю те же чувства, что и вы. А вы, насколько я могу судить, совершенно потрясены.

— Что верно, то верно, — согласился я.

— А вы понимаете, Петри? — нервно осведомился Смит.

Я перевел глаза на доктора и убедился, что тот мог бы и не затруднять себя ответом — и без того было видно, что он все понимает.

— Как бы то ни было. Смит, очевидно одно, — неторопливо заговорил он. — Если все, что мы видим, имеет отношение к цели нашей экспедиции, то эта цель, по-моему, резко изменила свою конфигурацию в сторону увеличения. Каким-то непостижимым образом вы умудрились притащить нас в милое местечко, где собрались все самые опасные фанатики Востока!

— Я не прошу, чтобы вы верили мне на слово, — ответил Смит, — но кажется, факты подтверждают мою теорию.

— Что за теория? — полюбопытствовал я.

— Веймаут может подтвердить, — принялся объяснять Найланд Смит, — что Скотланд-Ярд почти ежечасно получает сообщения от полицейских управлений всего мира, от Пекина до Берлина. Из последних сообщений становилось очевидно, что предпринимаются попытки объединить самые опасные религиозные секты Востока как между собой, так и с их аналогами на Западе. Известно даже название этого союза — Си Фан. Вы, Гревилль, единственный из присутствующих, кто не в состоянии без пояснений оценить значение происходящего. Потому что происходит не что иное, как процесс восстановления! И, по всей видимости, в «Могиле Черной Обезьяны» было спрятано нечто, чрезвычайно важное для осуществления этого дьявольского плана. Это нечто удалось утащить буквально у нас из-под носа, а более всего обидно, что мне лично, кроме самого себя, винить некого. Как бы то ни было, можно не сомневаться, что центр всего заговора — Фа Ло Ше, дочь доктора Фу Манчи. Я предположил, что ее временная штаб-квартира находится здесь, и, кажется, не ошибся. Оглянитесь вокруг.

Он наклонился над столом. Мы сделали то же самое, и наши головы сблизились.

— Мы не опоздали, — тихо и очень серьезно произнес Найланд Смит. — Созван целый съезд… и я не вижу, почему бы нам на нем не присутствовать!

Двое индусов, сидевших за нами, встали и двинулись к выходу.

— Надо за ними проследить, — торопливо прошептал Найланд Смит, едва они скрылись за дверью. — Они приведут нас, куда надо. Пойдем цепочкой. Веймаут, вы первый. Вперед!

Он поднялся и хлопнул в ладоши, призывая официанта. Веймаут секунду подумал, одобрительно кивнул и вышел.

— Вы следующий, Гревилль.

Я уже успел понять план Смита и без лишних расспросов выскользнул за дверь. Постепенно до меня начало доходить, какое отчаянное предприятие мы затеяли. На карту были в буквальном смысле поставлены наши жизни! Нам предстояло иметь дело с беспощадными, свирепыми фанатиками, да к тому же профессиональными убийцами. И ведь скорее всего сегодняшние посетители кофейни — лишь небольшая часть тех, кто собрались в Эль-Кхарге этой ночью…

Я осторожно двигался вслед за Веймаутом, зная, что, в соответствии с планом Смита, за мной идет Петри. Жребий брошен! Мистер Смит, конечно же, замыкал наше странное шествие.

Я увидел плотную фигуру суперинтенданта на противоположной стороне площади. Вот он остановился возле узкой улочки, огляделся, а потом обернулся в мою сторону.

Я поднял руку, и Веймаут исчез. Дойдя до той же улицы, я тоже всмотрелся и вспомнил: именно по ней мы совсем недавно пришли сюда. Она была коротенькой и такой узкой, что напоминала тоннель, ведущий с нашей площади на другую, чуть поменьше. В ее конце, на фоне открытого пространства, я ясно видел в свете луны фигуру Веймаута и знал, что мой силуэт был точно так же виден ему. Он поднял руку. Я ответил. Потом оглянулся назад. Доктор Петри пересекал площадь.

Мы обменялись сигналами, и я последовал за суперинтендантом. Цепь замкнулась.

Одно время мне казалось, что дом шейха Исмаила расположен где-то недалеко от дороги, по которой мы шли в город из пальмовой рощи. Однако это оказалось не так.

Веймаут остановился и просигналил, что собирается поворачивать влево.

Я увидел узкую тропинку, пересекающую рисовое поле. Если бы индусам, опередившим Веймаута на несколько сот ярдов, вздумалось обернуться — скрыться ему было бы решительно некуда. Оставалось молиться, чтобы они, случись такое, решили, будто он следует по тому же делу, что и они.

Вскоре я увидел, что Веймаут достиг могильника, воздвигнутого над местом вечного упокоения какого-то праведника, — его белый купол ярко сверкал в лунных лучах. Тут тропинка, казалось, заканчивалась: дальше шла полоса возделанной земли, а за ней — бескрайние просторы пустыни.

Возле надгробия Веймаут остановился, обернулся и просигналил. Я посмотрел назад — Петри еще не было видно. Пришлось подождать. Меня все сильнее охватывала тревога. Но вот наконец на рисовом поле показался и он.

Мы обменялись сигналами, и я поспешил за суперинтендантом.

Слева от поля располагалась густая роща финиковых пальм. Я осторожно обогнул надгробие и… ничего не увидел — лишь бескрайняя пустыня простиралась передо мной. Посмотрел направо — тоже никого. Налево… там стоял Веймаут, до него было не больше пятидесяти ярдов.

Я торопливо подошел к нему.

— Дом за деревьями, — сообщил он, — вокруг — высокая стена. Индусы вошли туда.

Мы подождали Петри. Затем к нам присоединился Найланд Смит. Из осторожности мы, укрывшись за деревьями, еще некоторое время постояли, уже вчетвером, но больше на рисовом поле никто не показывался.

— Ну, и что дальше? — вопросил Найланд Смит. — Боюсь, шансов у нас не так уж много. Придется нанести визит убийцам. Впрочем, дело начинает проясняться, и теперь я по крайней мере знаю, чего ожидать. — Он повернулся к Веймауту: — Помните тот домик в Лондоне, в котором мы устроили облаву в 1917 году?

— Боже мой! — воскликнул суперинтендант. — Вы имеете в виду встречу Совета Семи?

— Вот именно! — энергично кивнул Смит.

— Насколько я понимаю, последнюю.

— В Англии — несомненно.

— Совет Семи? — переспросил я. — Что еще за Совет Семи?

— Си Фан! — коротко бросил Петри, ничего не добавив к тому, что я уже знал. Однако в голосе его прозвучало нечто такое, отчего мне внезапно стало холодно, хотя ночь выдалась на редкость теплой.

— Совет Семи, — принялся объяснять Веймаут в своей обычной мягкой манере прирожденного лектора, — это такая организация, штаб-квартира которой находилась в Китае…

— В Хэнани, — отрывисто уточнил Петри.

— Президентом же ее, как мы считали, и был доктор Фу Манчи, — продолжал Веймаут. — Целей его, правда, нам так до конца выяснить и не удалось…

— Мировое господство, — предположил Петри.

— Да, скорее всего что-то вроде этого. Их методы, Гревилль, основывались в первую очередь на грабежах и убийствах. Они, не раздумывая, удаляли каждого, кто волей или неволей оказывался на их пути. Любимым их оружием всегда был яд. Судя по некоторым данным, они контролировали преступный мир не только Азии, но и Африки и даже Америки и Европы. Единственную ошибку они сделали, собравшись в Лондоне: некоторых из них нам удалось схватить.

— Увы, не всех, — добавил Найланд Смит. Его рука сжала мое плечо. — Ну как, начинаете понимать, что именно было спрятано в «Могиле Черной Обезьяны»?

Я удивленно воззрился на него.

— Не вижу никакой связи.

— Что-то такое, — напряженным голосом объяснил он, — что дало возможность женщине, которую вы знаете под именем мадам Ингомар, вновь собрать Совет Семи после тринадцатилетнего перерыва!

Мы укрылись в тени большого дерева, и Найланд Смит навел бинокль на дверь в длинной высокой стене.

Вскоре появились два афганца, которых мы видели в кофейне. Ночь была так тиха, что мы отчетливо слышали, как один из них постучал в дверь. Он стукнул ровно семь раз…

Я увидел, как дверь открылась. До моих ушей еле донесся звук странного слова. Другой голос столь же тихо повторил его. Убийц впустили в дом, и вход снова закрылся.

— Итак, представители по крайней мере двух Высоких Договаривающихся Сторон уже прибыли, — прокомментировал Найланд Смит, опустив бинокль и поворачиваясь к нам. — Кое-что мы уже выяснили, но недостаточно. Как же, черт возьми, нам попасть в этот дом?!

Возникла пауза.

— Лично мне, — рассудительным тоном промолвил доктор Петри, — такая попытка представляется не самым приятным способом самоубийства. Официальные власти в Эль-Кхарге понятия не имеют ни о нашем деле, ни вообще о нашем присутствии. Если согласиться с тем, что сегодня ночью здесь собирается самая опасная в мире преступная группа — а, по всей видимости, так оно и есть, — на что, собственно, мы можем надеяться?

— Благоразумие, Петри, в первую очередь благоразумие, — согласился Смит, но я услышал, что голос его буквально дрожит от нетерпения. — Да, я нагородил немало ошибок, распутывая это дело. Но откуда, откуда, мне было знать?!. Правда, кое о чем я все-таки догадывался… — По своей привычке, он принялся расхаживать взад-вперед, впрочем, бдительно следя за тем, чтобы все время оставаться в тени. — Да. Придется установить контакт с Эль-Кхаргой. Проклятье! Значит, нам придется разделиться… О! А это еще кто к нам пожаловал?

На фоне стены появились три силуэта, двигавшиеся неслышно, как привидения. Найланд Смит прыгнул за ближайшее дерево и навел на них бинокль.

— А-а, это бирманцы, — доложил он. — Вот и дакойты прибыли.

В напряженном молчании мы наблюдали, как новая компания, проделав уже знакомую нам процедуру, получила разрешение войти. Теперь я понял, что за слово служило паролем. «Си Фан!» Однако большая железная дверь снова закрылась.

— Кто знает, сколько их будет всего, — пробормотал Петри.

— Может, те люди, которых мы видели в кофейне…

— Тише! — оборвал его Смит.

Из-за угла появился высокий человек с непокрытой головой, одетый по-европейски. Уверенной походкой он приблизился к двери — я обратил внимание, что двигался незнакомец с легкостью и гибкостью пантеры.

— Этот пришел в одиночку, — пробормотал Найланд Смит, изучая пришельца в бинокль. — Не робкого десятка паренек. И что-то он уж больно смахивает на турка…

Верзилу впустили, и дверь снова закрылась.

Найланд Смит в досаде стукнул кулаком по пальме и вновь принялся возбужденно метаться взад-вперед.

— Надо что-то делать, — прошипел он. — Мы должны что-то делать! Дьявол собирается выйти в мир. Сегодня мы могли бы вырвать зло с корнем, если только… — Он неожиданно замолчал. Потом резко произнес: — Веймаут, вы единственный из нас, кто занимает в этой стране официальное положение. Вернитесь в Эль-Кхаргу, представьтесь властям и заставьте их прислать сюда отряд, достаточный, чтобы окружить дом. Впрочем, в одиночку вам идти не стоит. Доктор Петри пойдет с вами…

— Но, Смит!..

— Дорогой друг, — голос Найланда Смита вдруг зазвучал совершенно иначе, — сейчас не время для сантиментов. Мы сегодня представляем силы разума, противостоящие страшному безумию. Гревилль останется здесь — он лучше нас всех говорит по-арабски и разбирается в тонкостях их жизни. С этим вы, надеюсь, спорить не будете. Идите, Веймаут! Я полностью беру на себя ответственность за все. Не теряйте времени!

Возник небольшой дружеский спор, но вскоре воля Найланда Смита победила, и Веймаут с доктором удалились.

— Слава Богу, мне удалось их убедить, — с облегчением проговорил Смит, едва они исчезли за деревьями, и с силой сжал мою руку. — Но я волнуюсь, как дебютант. Сегодня нас сможет спасти только невероятная удача!

Внезапно он поднес к глазам бинокль и навел его на дальний угол стены. Прошла минута… Две… Три… Потом из-за угла донесся приглушенный вскрик.

— Боже мой! — трагическим шепотом произнес Найланд Смит. — На них напали! Быстрее, Гревилль!

Покинув укрытие и не обращая больше внимание на яркий свет луны, мы помчались что было сил. Если за покрытой железом дверью и скрывался наблюдатель, нам было не до него. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не отстать от Найланда Смита; казалось, его, всегда такого спокойного, внезапно подключили к линии высоковольтного напряжения…

Обогнув угол, мы погрузились в тень от стены и… едва не свалились на клубок борющихся тел.

— Петри! — вскричал Смит. — Вы здесь?

— Слава Богу, да! — тяжело дыша, отозвался доктор.

— Веймаут?

— Все в порядке!

Темно было так, что различить дерущихся не представлялось ни малейшей возможности, и я, окончательно махнув рукой на предосторожности, включил фонарик.

Доктор Петри, весьма растрепанный и потерявший свой головной убор, уже поднялся, оставив на земле бесформенную фигуру, одетую в какую-то непонятную хламиду из верблюжьей шерсти. Веймаут переводил дыхание, прижав своим немалым весом к земле точно такую же.

— Уберите свет! — приказал Найланд Смит.

Я повиновался.

— Найланд, — донесся из темноты голос Веймаута, — помните ту их встречу, в Лондоне? Там был только один лама. Здесь их двое!

Его слова объяснили мне, что за странные одеяния красовались на наших пленниках. Это были тибетские монахи!

— Они, наверное, услышали наши шаги, — продолжил Петри. — Спрятались в тени и, только мы выбрались на тропу, напали на нас. Лично я никакого вреда им причинять не собирался, но моего противника по крайней мере сбить с ног удалось.

— Думаю, я своего задушил, — мрачно пробурчал Веймаут. — Он пытался выколоть мне глаз.

— Петри! — будто осененный какой-то идеей, внезапно воскликнул Найланд Смит. — Теперь мы, кажется, прорвемся! Это рука Провидения!

С минуту мы молча таращились друг на друга, силясь поймать его мысль.

— О Господи! — охнул Веймаут. — Это слишком опасно, черт возьми! Бога ради, не надо так рисковать!

— А я все же рискну! — отрезал Смит. — Слишком многое поставлено на карту, чтобы раздумывать. Если бы они были сейчас на нашем месте, они бы не церемонились. Нам же остается заткнуть им глотки кляпами, чтобы не орали. Только вот чем бы их, черт побери, связать?

В этот момент монах, на котором в позе победителя восседал суперинтендант, издал громкий крик. Веймаут сделал неуловимое движение рукой — и вновь воцарилась тишина.

— Между прочим, у двоих из нас на головах — превосходные тюрбаны, — заметил победитель. — Это не меньше двенадцати футов замечательного плотного льна. Или вам нужно что-то получше?

Изредка подсвечивая фонариком, мы туго спеленали обоих тибетцев и заткнули им рты. Один из них пытался сопротивляться, но второй вел себя на редкость спокойно — победа Петри была одержана чистым нокаутом. Затем мы втащили пленников в выдолбленную в стене нишу; тень там была настолько густа, что вряд ли кто-нибудь увидел бы их, даже встав рядом. Потом мы с Найландом Смитом облачились в их жаркие одеяния из верблюжьей шерсти.

— Не забудьте пароль! — напомнил он. — Си Фан! Потом — обычное мусульманское приветствие.

— Замечательно. А что, если эти ребятишки говорили по-китайски?

— Я тоже говорю! — отрезал Смит. — В таком случае пропустите вперед меня. — Он повернулся к Веймауту. — Ваша задача — привести помощь не позже, чем через полчаса. Идите. Удачи вам. Я на вас рассчитываю.

Мелкие подробности обычно быстро стираются в памяти, но я всегда буду помнить момент, когда мы с Найландом Смитом, в одеяниях тибетских монахов, укрыв лица капюшонами, приблизились к обитой железом двери.

Мой спутник был абсолютно уверен в себе, и его великолепная дерзость меня воодушевляла. Когда он поднял кулак и нанес семь гулких ударов, я подумал, что, даже если этим замечательным приключением моя жизнь закончится, все-таки я прожил ее не напрасно, заслужив честь работать с мистером Найландом Смитом.

 

ГЛАВА VII

КАЛИ

Почти сразу дверь открылась.

Прекрасно понимая, что капюшоны были практически единственной нашей маскировкой и что мы не имеем ни малейшего представления о поведении тибетских монахов, я как можно ниже наклонил голову под пронизывающим взглядом высокого тощего китайца, внимательно осмотревшего сначала моего спутника, а потом меня.

— Си Фан! — произнес Найланд Смит, складывая руки в приветственном жесте.

— Си Фан! — ответил служитель и посторонился, давая понять, что гость может войти.

— Си Фан! — повторил я и, в свою очередь, был допущен.

Китаец закрыл дверь и старательно запер замок. Я остановился в некотором замешательстве. Тень от стены будто бархатным покрывалом окутывала нас с мистером Смитом, но дальше простирался сад с освещенными луной беседками, а за ним виднелся усаженный апельсиновыми деревьями двор, окруженный с трех сторон домом. Из окон падал неяркий свет, но нигде не было заметно ни малейшего движения, ни единой живой души, за исключением тощего китайца, впустившего нас. Я незаметно нащупал револьвер, который спрятал под своим монашеским одеянием, и это придало мне некоторую уверенность.

Жестом руки служитель дал понять, что нам следует пересечь сад и войти в дом.

Должен признаться, что я привык к спокойной, размеренной жизни ученого, и то, что я стою здесь рядом с Найландом Смитом, вглядываясь в затененный деревьями дворик, на секунду показалось мне совершенно нереальным. В жизни мне еще не доводилось ввязываться в подобные авантюры, где спасти нас могла только наша сообразительность!

Жизнь наша в самом деле висела на волоске. Я мучительно размышлял о том, были ли кому-нибудь лично известны два тибетских монаха, приглашенных на это сборище? Если да — мы погибли! Правда, несколько групп, собравшихся в кофейне Эль-Кхарги, судя по всему, не были знакомы друг с другом… но, вполне вероятно, существовала некая центральная фигура, знавшая всех.

Мы переоделись в платье тибетцев, но при них не было никаких верительных грамот. Пока мы неторопливо пересекали сад, я раздумывал над этим и, внезапно кое-что вспомнив, буквально остолбенел.

— Мистер Смит! — прошептал я. — Мы попались!

— Почему? — невозмутимо осведомился он.

— Старший из монахов носил на указательном пальце необычное серебряное кольцо. Знаете, с таким большим изумрудом! Я его заметил, когда помогал их обыскивать!

Найланд Смит вскинул руку, высвободив кисть из широкого рукава, и я увидел, как на его указательном пальце ярко вспыхнул в лунном свете огромный изумруд.

— Полагаете, это что-то вроде удостоверения личности? — с тем же спокойствием поинтересовался он. — Мне тоже так показалось.

Мы пересекли двор, вошли в открытую дверь и оказались в прихожей, освещенной единственной латунной лампой, висящей на цепях. Здесь были еще две двери — направо и налево, — но обе запертые.

На диване сидел очень старый китаец в маленькой шапочке, украшенной шариком кораллового цвета. Очки в толстой черепаховой оправе делали его похожим на сову. Высохшее тело было окутано бесформенным одеянием, отороченным каймой, прозрачные руки покойно лежали на коленях. На указательном пальце я увидел точно такой же перстень, какой Найланд Смит снял с тибетского монаха. Рядом, на диване, лежала серебряная табакерка.

— Си Фан! — произнес он высоким, пронзительным голосом, едва мы вошли.

Нам вновь пришлось пройти через ту же процедуру взаимных приветствий. Потом китаец быстро спросил о чем-то моего компаньона — судя по всему, по-китайски — и протянул правую руку.

Найланд Смит наклонился, бережно взял его истощенную длань и изумрудом, сверкавшим на указательном пальце, прикоснулся к своим бровям, губам и груди.

Вновь высокий, свистящий голос что-то проговорил, и Смит протянул свою руку. Ритуал повторился, только на сей раз его проделал наш необычный хозяин. Я понял, что мы допущены. Меня, по всей видимости, приняли в качестве свиты моего выдающегося соотечественника.

Подняв молоток, старик ударил в маленький гонг, стоявший позади него. Ударил дважды. Правая дверь тотчас открылась.

Китаец вежливо склонил голову, мы ответили тем же и — Смит впереди, я за ним — проследовали в открытую дверь. Переступив порог, Смит подождал меня и тут же склонился к моему уху.

— Мандарин Ки Минг! — услышал я его шепот. — Дай-то Бог, чтобы он меня не узнал!

Мы оказались в большой комнате, обставленной получше, чем прихожая. В дальнем углу три устланных ковром ступени вели к очень красивым двойным дверям, покрытым прекрасной резьбой и украшенным полудрагоценными камнями в традиционном арабском стиле. Комната освещалась чем-то вроде люстры, свисающей из центра потолка; я насчитал в ней семь ламп. Вдоль стен стояли диваны; между окнами — кстати, очень красивой формы — были вырублены две глубокие ниши.

Семь черных подушек лежали на шелковых тюфяках, располагавшихся на полированном полу в форме полумесяца, направленного концами к двойным дверям. Перед каждым тюфяком стоял маленький кофейный столик.

Четыре подушки были заняты. На левом конце полумесяца восседал высокий представительный мужчина, которого Найланд Смит принял за турка; рядом с ним — два бирманца, которых я видел в кофейне. Следующие три места были свободны. Шестую подушку занял афганец, и, наконец, на правом крае полумесяца я с внутренним содроганием узнал стоящих саги-душителей.

Итак, четверо из семи уже были здесь. Мы прибыли пятыми. Тем не менее объявили о нашем прибытии двумя ударами гонга.

Какое из трех свободных мест нам следовало занять? Возникшее на секунду замешательство было мгновенно разрешено невидимым до тех пор охранником — огромным негром, неподвижно застывшим возле двери. С почтительным поклоном он подвел нас к коврику рядом с афганцами. Когда мы вошли, четыре уже прибывших делегации дружно встали; руководитель каждой поднял руку — и глазам моим предстали четыре сверкающих изумруда.

— Си Фан! — воскликнули они хором.

— Си Фан! — ответствовал Найланд Смит.

Мы заняли свои места.

Послышались три удара гонга, и в комнату вошел один из самых ужасных стариков, каких мне когда-либо доводилось видеть. Когда смолкла очередная порция возгласов «Си Фан!», он занял тюфяк рядом с бирманцами. По его виду я догадался, что это сириец. Он был не просто старым, а, я бы сказал, очень древним, однако голова его прямо сидела на крепкой шее, отчего острый, свирепо загнутый нос обретал сходство с ятаганом, а глаза из-под кустистых бровей смотрели властно и кровожадно. Без сомнения, это был шейх Исмаил, преемник дьявольского шейха Аль-Джебала, главы хасисинов!

На нас двоих его убийственный взгляд, казалось, слегка задержался. Атмосфера в комнате была напряжена; в ней, я думаю, сконцентрировалось достаточно злобной силы, чтобы вывести из строя по меньшей мере армейский батальон. Я почти не сомневался, что нас разоблачат. Наши жизни были целиком в руках Веймаута и Петри.

Лишь одно место оставалось свободным — в самом центре полумесяца.

Гонг прозвучал — один раз.

Мандарин Ки Минг вошел и сел на свободное место.

Краем глаза я заметил, что, впустив мандарина, негр-охранник удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь. Наступила полная тишина. Затем где-то в глубине комнаты зазвонил серебряный колокольчик. Он прозвонил семь раз, и великолепные резные створки тихо разошлись.

На верхней ступеньке возникла фигура женщины.

В полумраке я не мог разглядеть ее лица. Волосы были полностью скрыты головным убором. На тонких обнаженных руках сверкали драгоценности; камни переливались и на тяжелом поясе, стягивающем изысканно-сложное одеяние, густо расшитое изумрудами. Гордо поднятый подбородок, стройные, крутые бедра… она напоминала статуэтку какой-нибудь индийской богини. Еще через секунду я понял, какой именно: Кали, жены Шивы, покровительницы сагов и дакойтов, от которой они получили свое «божественное» право убивать!

Головы присутствующих склонились, из их уст вырвалось незнакомое мне слово и неровным, дрожащим звуком пронеслось над собранием.

Я был очарован, загипнотизирован, глядя из-под скрывавшего меня капюшона в эти яркие, нефритово-зеленые глаза Кали… мадам Ингомар!

Мы по мере сил старались подражать остальным участникам сходки. Найланд Смит расположился на коврике, облокотившись на черную подушку; я устроился позади него, стараясь согнуться как можно ниже. О том, чтобы обменяться хотя бы звуком, не приходилось даже мечтать.

Дождавшись, когда в комнате воцарилась тишина настолько совершенная, что, казалось, можно было услышать даже полет мотылька, Фа Ло Ше начала говорить. Сначала по-китайски, потом перешла на турецкий — я наконец-то смог услышать хоть несколько знакомых слов. Аудитория была зачарована. Я не особо в этом разбираюсь, но готов спорить, что ее серебристый, похожий на колокольчик голос обладал какими-то гипнотическими свойствами. Каждый ее жест был отточен до совершенства; речь текла плавным потоком — невозможно было заметить, когда она брала дыхание. Чары ее колдовских глаз дополняли магию голоса.

И вдруг она произнесла фразу по-арабски.

Два удара гонга прозвучали надо мной.

Мандарин Ки Минг поднялся, и я услышал его высокий, свистящий голос. Шейх Исмаил вскочил, будто старая пантера. Я увидел его кровожадный взгляд, устремленный прямо на меня.

Два удара гонга! Мы были раскрыты!

Настоящим тибетцам удалось избавиться от пут и пробраться в дом.

Густой, сладкий, незнакомый аромат ударил в мои ноздри. На меня внезапно навалилась страшная тяжесть…

Иллюзия непрестанно возвращалась. Казалось, это длится уже много дней и ночей… много недель… Всегда она сопровождалась слабым незнакомым ароматом. Казалось, именно он вырывал меня из бессознательного состояния, в котором я, как мне чудилось, пребывал уже много лет. Однажды ужасная мысль посетила меня: мне показалось, что я открыл тайну вечной жизни, но за это и сам осужден жить вечно… в могиле.

Каждый раз я видел ее — богиню с зелеными глазами из нефрита. Я знал, что ее гладкое тело — всего лишь статуэтка, вырезанная из слоновой кости восточным ремесленником; что ее змеиные волосы так блестят потому, что они инкрустированы тонко подобранными кусочками редких великолепных пород дерева; что ее изумрудное одеяние — не более чем световой эффект, а ее движения — миражи.

Но, однако же, когда она опускалась возле меня на колени, ее глаза лучились жизнью, гладкая слоновая кость становилась теплым атласом и тонкие коварные руки, благоухающие ароматом цветов лотоса, ласково прикасались ко мне…

Наконец я пробудился ото сна. И память начала возвращаться ко мне.

Где я? Очевидно, в доме шейха Исмаила, где собирался Совет Семи. Я лежал на диване, обложенный грудой подушек, в комнате, достаточно маленькой, чтобы называться кабинетом.

Определить, была на дворе ночь или день, возможным не представлялось — тяжелые, зеленые с золотом, плюшевые занавеси полностью закрывали то, что, предположительно, было окном. Я чувствовал себя слабым, как котенок. Даже попытка сесть, чтобы немного осмотреться, успехом не увенчалась.

Что со мной случилось?

Я увидел, что пол покрыт толстым зеленым ковром, а стена, перед которой я лежал, — позолоченной бронзой. Квадратный фонарь, свисавший из середины потолка, заливал комнату янтарным светом.

Рядом с диваном стоял эбенового дерева стол, по всей видимости китайской работы. На нем я разглядел несколько пиал и какие-то медицинские инструменты.

С трудом мне удалось оглядеть себя. С удивлением я обнаружил на теле незнакомую шелковую пижаму, а на ногах — мягкие китайские тапочки.

Что же, Бога ради, со мной все-таки случилось?

Найланд Смит! Я вспомнил! Вспомнил! Нас предали — или мы сами обманулись — на этом невероятном Совете Семи в доме близ Эль-Кхарги. В памяти вновь зазвучал высокий, пронзительный голос ужасного мандарина, обвиняющего нас; я увидел кровожадные глаза страшного шейха… и все. Больше ничего вспомнить не удавалось.

Что случилось с Найландом Смитом? И куда подевались Петри с Веймаутом?

Сколько я провалялся на этом диване, мне было неизвестно, однако какое-то время, несомненно, прошло, судя по тому, как переменилась моя одежда. Но почему меня не освободили? Боже мой! Ужасная догадка пронзила мой мозг. Веймаут и Петри попались в ловушку!

Они не добрались до Эль-Кхарги!

Страшная уверенность овладела мною. Они все мертвы! Лишь меня по неизвестной причине помиловали. Впрочем, я, безусловно, все еще был очень болен.

Дюйм за дюймом — я уж решил, что окончательно потерял способность управлять своими мышцами, — мне удалось повернуться и осмотреть часть комнаты по другую сторону дивана. Единственное, что я увидел, — зеленая дверь, выделявшаяся в тусклом золоте стены. Точно такая же, как и та, что была прямо передо мной. Пока я с трудом возвращался в изначальное положение, первая дверь скользнула в сторону — оказалось, она была раздвижная, а не на петлях. Вошел китаец в длинной белой куртке вроде тех, которые в наших больницах носят врачи, и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Бросив быстрый взгляд, я отметил, что он был сравнительно молод, с высоким умным лбом, в очках в черной оправе и с тетрадью под мышкой. Я тут же закрыл глаза и постарался лежать как можно тише.

Он сел на стул подле меня, поднял мою кисть и нащупал пульс. Почувствовав, что мою руку отпустили, я отважился взглянуть еще раз. Он что-то записывал в тетрадь. Потом, не удосужившись расстегнуть мою пижаму, сунул мне под мышку градусник, обмакнул иглу шприца в стакан с какой-то жидкостью и осторожно вытер ее куском корпии. Поглощенный своими действиями, он не обращал на меня особого внимания, и я мог наблюдать за ним без большого риска. Однако когда он набрал шприцем какое-то лекарство и положил его на стол, я вновь закрыл глаза.

Китаец вытащил градусник у меня из-под мышки, и я услышал скрип пера — вероятно, он записывал мою температуру. Потом последовала долгая тишина. Я не открывал глаз: что-то говорило мне, что он меня изучает.

Вскоре я почувствовал, как ловкие пальцы врача расстегивают мою пижаму. Его ухо припало к моей груди. Я почти не дышал.

— Ну, что же, мистер Гревилль, — внезапно сказал он с легким акцентом, — кажется, вы чувствуете себя лучше, не так ли?

Я открыл глаза и встретился с его внимательным взглядом. Лицо его осталось невозмутимым.

— Да, — произнес я и обнаружил, что голос мой отказывается подниматься выше шепота.

— Вот и отлично, — кивнул он. — А то я уже начал волноваться. Ну, теперь все в порядке. Думаю, искусственное кормление можно отменить. Вы ведь не откажетесь проглотить немного вкусного супа, не правда ли? А может быть, и стаканчик красного вина?

— Без сомнения!

— Ну, так я распоряжусь, мистер Гревилль.

— Скажите, — выдохнул я, — где Найланд Смит?

В глазах врача появилось удивление.

— Найланд Смит? — повторил он. — Я никогда не слышал этого имени.

— Но он здесь… в Эль-Кхарге!

— Эль-Кхарга? — Он озадаченно воззрился на меня, потом ободряюще похлопал по плечу. — А, понимаю. Не думайте об этом. Я прослежу, чтобы о вас позаботились.

Маленький, сморщенный азиат — либо глухонемой, либо получивший приказ хранить молчание — принес чашку с дымящимся супом и стакан вина, похожего на бургундское. Суп оказался овощным, вегетарианским, но вкусен был не менее, чем вино.

Вскоре я снова остался один. И, казалось, весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, который позволил бы мне определить местонахождение этой необыкновенной зелено-золотой комнаты. Впрочем, мысль о побеге не возникала — я был слишком слаб даже для того, чтобы сползти с дивана.

Кроме непрерывного стука молоточков в моей больной голове, я не мог уловить ни звука.

Находился ли я по-прежнему в доме шейха Исмаила? Или меня перевезли в какое-нибудь другое место? Непреодолимая дремота постепенно вновь овладевала мною. И вдруг я встрепенулся — мне показалось, что откуда-то издалека донесся рев пароходной сирены!

Вновь навострив уши и ничего не услышав, я решил, что мне почудилось, и приготовился окунуться в целительный сон. Но внезапно меня охватили гнев и возмущение. Я вспомнил о своих спутниках и даже застонал от сознания, что из-за своей дурацкой слабости не в силах ничего предпринять. Боже мой! Что же со мной сделали?

Уши мои вновь уловили какой-то до боли знакомый звук. Сердце дико заколотилось: без сомнения, то был автомобильный сигнал! Я попытался сесть — тщетно — и от сознания собственного бессилия закрыл глаза.

Дверь позади открылась. Я определил это скорее каким-то подсознанием, нежели слухом, ибо не слышно было ни звука. Слегка приподняв веки, я из-под опущенных ресниц стал наблюдать, что будет дальше.

Слабый аромат достиг моих ноздрей. Я узнал его — именно он появлялся в моих странных видениях с участием богини Кали. И в самом деле — она стояла возле меня.

На сей раз на ней не было никаких таинственных одеяний — впрочем, вполне вероятно, они и раньше являлись лишь порождением моего больного воображения. На ней было золотистое китайское платье из такого тонкого шелка, что свет лампы, оказавшейся за ее спиной, пронизывал его насквозь, и я мог любоваться точеными линиями ее тела, будто ее окутывала лишь солнечная дымка.

Нежная рука коснулась моего лба. Я поднял усталые веки и встретил взгляд нефритово-зеленых глаз. Она улыбнулась и опустилась в кресло.

Итак, именно мадам Ингомар я должен был благодарить за свое спасение.

— Да, — будто отвечая на промелькнувшую у меня мысль, мягко промолвила она своим странным, похожим на колокольчик голосом. — Я спасла вашу жизнь. Причем с немалым риском для собственной.

Но я ведь ничего не говорил!

Ее рука нежно погладила меня по лбу.

— Не так уж трудно угадать, о чем вы думаете, — прошептала она. — Я достаточно долго слушала ваши мысли. Обещаю вам, что это прекратится, когда вы окрепнете, но пока что это так.

Ее голос и прикосновения каким-то магическим образом облегчили мою боль. Я почувствовал, что не способен ею возмущаться. Эта женщина, отродье сверхдьявола Фу Манчи, которую я считал своим злейшим врагом во всем мире, выхаживала меня, как мать выхаживает своего ребенка.

Вместе с тем холод нарастал в моем сердце. Я понимал, что еще слишком бессилен, чтобы сопротивляться, и потому, пожелай она влюбить меня в себя, — вынужден буду повиноваться…

Я отвел взгляд. Непреодолимая настойчивость струилась мне в душу из этих прекрасных глаз, блестевших, как изумруды.

Мадам Ингомар наклонилась и подложила свою руку мне под голову.

— Вы были очень больны, — прошептала она; губы ее почти касались меня. — Но я ухаживала за вами. Мне было вас очень жалко. Вы так молоды, а жизнь прекрасна. Я хочу, чтобы вы жили, любили и были счастливы.

Я сопротивлялся, как птица, загипнотизированная взглядом кобры. Внушал себе, что ее серебряный голос звучит фальшиво, будто надтреснутый колокольчик, что глаза ее источают злобу, что ее красные губы могут дарить лишь ядовитые поцелуи, что ее гибкость — это гибкость не ивы, но ядовитой змеи. Наконец, в качестве последнего средства я, как к Богу, воззвал к Райме, вызывая в памяти взгляд ее милых, серьезных глаз и умоляя помочь мне.

— Ваша ирландская малышка и в самом деле очаровательна, — прозвенел надо мной голос-колокольчик. — Не бойтесь, никто не причинит ей зла. Если это способно сделать вас счастливым — что ж, она будет вашей… Вы не должны ни сердиться, ни волноваться. Можете поговорить со мной несколько минут, а потом вам надо будет поспать…

На сей раз я проснулся в тревоге. Странная комната выглядела по-прежнему. Но она ушла. Надолго ли?

Я потерял всякое представление о времени. Что мне привиделось, а что произошло взаправду?

Приснилось мне, или я в самом деле спросил ее о судьбе моих друзей? Мне казалось, что я это сделал и она ответила, что они живы, но отказалась сообщить что-либо еще.

Живы — и, насколько я могу предположить, пленники!

Она говорила со мной ровным, бесстрастным голосом. Одна ее рука лежала у меня под головой, а магнетические пальцы другой поглаживали мои брови. Мадам Ингомар объясняла, что с моей стороны было бы безрассудством даже пытаться идти против нее, ибо она обладает властью большей, нежели любой из живущих на земле властителей. Еще немного — и весь мир склонится к ее ногам. Вот, например, Россия — великая страна, разворованная дураками, уже вполне созрела для ее целей…

Короли, президенты, правительства? Ее специалисты (голос ее оставался ровен и спокоен, когда она упомянула про них, но я понял, что речь идет о профессиональных убийцах) без труда смогут ликвидировать столь незначительные препятствия. Россия ждет настоящего властелина. И он появился. Для того, чтобы присоединить новую Россию к Азии — «моей Азии…». Китай и Япония будут объединены с Дальним Востоком, Турция — с Ближним, и все они подчинятся ей. Поезд уже тронулся. Правда, Кемаль еще стоял на пути — придется удалить Свази-пашу, его тайного советника…

— Но я так одинока, Шан. Твое имя приятно мне, потому что похоже на мое, китайское. Иногда так хочется почувствовать себя просто женщиной. Я знаю: все мои начинания кончатся ничем, если принесут мне только власть, но не любовь…

Я чувствовал себя куда более одиноким, чем она!

Женщина, в чьи руки я попал, оказалась настоящим чудовищем! Боже, как я был слеп, считая, что ее частые наезды в наш лагерь вызваны горячим интересом к исследованиям Востока!

Может быть, из-за природной скромности я никогда не пользовался особым успехом у женщин и давно смирился с тем, что при распределении их благосклонности, как правило, оставался в стороне. Немалую роль сыграло, видимо, и присутствие Раймы. С того момента, как я впервые встретил ее, я не только перестал замечать существование других женщин, но и окончательно перестал волноваться, замечают ли меня они.

Да, теперь я вспомнил, что мадам Ингомар выбрала именно меня, попросив показать ей раскопки, да и в дальнейшем наши встречи происходили, как правило, по ее инициативе. Как я был слеп!..

Теперь я прозрел, но слишком поздно.

Без всякого сомнения, она была из породы самодержцев: жажда власти кипела у нее в крови. Я решительно не в состоянии был представить, почему она остановила свой выбор на моей скромной персоне, но читал в ее необычных зеленых глазах так ясно, будто она сказала это мне своим звенящим серебряным голосом: если я ее отвергну — мне придется умереть!

По западным стандартам, она была еще совсем молода. Но что значили годы? Рано обретенный опыт делал ее старухой. Боже, как бы я хотел поскорее исчезнуть с орбиты ее интересов!

Слабый, как полузадушенный котенок, я лежал, размышляя таким образом и рассматривая свою зеленую с золотом темницу.

Дверь позади меня открылась, и вошел уже знакомый китаец-врач.

— Доброе утро, мистер Гревилль.

Я бросил взгляд на тяжелые шторы. Ни единого проблеска света не проникало через них.

— Доброе утро.

Я почувствовал, что голос мой слегка окреп. Китаец, как и в прошлый раз, первым делом измерил мне пульс и температуру.

— Заметное улучшение, — констатировал он. — У вас замечательный организм.

— Но что со мной было?

Он слегка развел руками.

— Да, собственно, ничего серьезного. Маленькая инъекция. Поверьте, она была необходима… Однако мне придется вас приподнять, мистер Гревилль.

Он резко хлопнул в ладоши, и появился молчаливый сморщенный азиат.

Очень ловко они вдвоем подняли меня с дивана и перенесли в изумительно оборудованную ванную комнату, примыкавшую, как выяснилось, к моим зелено-золотым апартаментам.

— Не обращайте внимания на то, что нам приходится помочь вам привести себя в порядок, — мягко проговорил доктор. — Нам уже приходилось это делать, пока вы были без сознания.

Я не возражал — вымыться в самом деле было необходимо. Ни разу в жизни мне не доводилось столь серьезно болеть; ощущения были новыми и, надо сказать, совершенно отвратительными. После ванны меня отнесли обратно в постель.

— А теперь — яйцо всмятку и тост, — объявил врач. — И не больше одной чашки слабого чая.

Тут же возле меня появился поднос со всем указанным. Не без удовольствия я обнаружил, что способен принять сидячее положение — правда, при условии, что буду обложен подушками. Затем, с некоторым намеком на аппетит, без труда расправился с легким завтраком. Мой молчаливый азиатский приятель бесшумно убрал остатки трапезы, и я снова лег, ожидая, что будет дальше. Естественно, чтобы быть совсем точным, я ждал… ее. И чувствовал, как во мне нарастает нечто, весьма напоминающее ужас.

При всем том, что я рассказывал о своих взаимоотношениях с прекрасным полом, бояться женщин мне до сих пор не доводилось. Но эта, несмотря на экзотическую красоту и проявленную ко мне нежность, пугала меня.

Дверь открылась. Появился немой, волоча целую связку книг и шкатулку, наполненную сигаретами.

Часов в комнате не было. Мои наручные, разумеется, тоже исчезли.

За весь этот день или то, что мне показалось днем, я так никого и не увидел, кроме молчаливого азиата.

Несколько раз я мог поклясться, что слышу слабый звук пароходной сирены, а один раз — тот, который так напомнил мне сигнал автомобильного клаксона.

После ужина меня вновь навестил врач-китаец, раздел, осмотрел и посоветовал поскорее заснуть.

— Выключите свет, когда устанете, — напутствовал он меня, удаляясь.

Когда дверь за ним закрылась, я еще долго лежал, докуривая последнюю сигарету и недоумевая…

Лежа в тишине и темноте, я чувствовал, как на меня неотвратимо накатывают волны отчаяния. Я оказался полностью во власти этой женщины. То, что со мной сделали, превратило меня в слабого ребенка. Однако мучившая меня тайна странной болезни была не единственной причиной моих страданий.

Впрочем, физической боли я практически не испытывал, за исключением непрестанно стучащих молоточков в моем мозгу. Мучило ощущение собственного бессилия. Что они сделали со мной?

О сне не могло быть и речи. Я вновь мучительно прислушивался, пытаясь поймать хоть один звук, доносящийся с реки или с улицы, и недоумевая, почему они лишь изредка достигают моих ушей.

И вдруг, пока мой мозг лениво пытался разрешить эту проблему, до меня донесся звук, который уж точно не был плодом воображения.

Он прозвучал приглушенно, но я уже знал, что любой звук достигает моей комнаты в таком виде. И без труда узнал его — этот жуткий, тихий крик, памятный мне еще с Каира, где я впервые услышал его в доме доктора Петри.

Зов дакойтов!

Боже мой! Уж не насмехался ли надо мной этот дьявол в облике женщины? Может быть, меня решили задушить, пока я лежу здесь, такой слабый и беспомощный?..

Моя рука потянулась к выключателю. Меня трясло. Нервы были напряжены до предела. Я нажал кнопку. Света не было!

Это меня доконало. Я полностью потерял контроль над собой. Впервые в жизни я впал в истерику.

— Смит! — вскричал я. — Веймаут! На помощь!

Однако из губ моих вырвался лишь хриплый шепот. Слабость и ужас довели меня до того, что я полностью лишился способности критически оценивать ситуацию, целиком отдавшись во власть кошмара.

И вдруг мною овладел приступ безумной, почти детской ярости. Страх прошел. Ничего не случилось. Вслед за тем постепенно стало возвращаться хладнокровие. Я понял, что слабость, лишившая меня голоса, скорее всего стала для меня благодеянием. Смит! Веймаут! Только небо знало, где находились мои бедные друзья в этот час.

Дверь позади дивана открылась. Я лежал тихо, покорившись неизбежному, и даже не сделал попытки посмотреть, кто вошел. Просто лежал с полузакрытыми глазами, приготовившись к смерти.

В комнату проник неяркий свет.

Я был слишком измучен, чтобы бояться, но, по всей видимости, мой бедный мозг в тот момент служил мне не вполне надежно. По сути, я тогда находился в странном состоянии, между бредом и явью.

В комнату бесшумно вошел некто с фонарем в руке; свет фонаря отбрасывал на золотую стену огромную уродливую тень. Приглядевшись, я обнаружил, что и владелец тени был не краше — он оказался карликом-горбуном самого отталкивающего вида. С его огромного черепа свисали сальные пряди серо-черных волос, расплывшаяся физиономия казалась страшной пародией на человеческое лицо. Одет он был в арабский домашний костюм; гигантская феска венчала это омерзительное безобразие.

Бросив в мою сторону беглый взгляд, он пересек комнату и вышел в другую дверь, оставив обе открытыми. До меня донеслись чьи-то приглушенные, но взволнованные голоса. Я решил, что мне снова показалось, тем более что язык, на котором они говорили, был мне совершенно неизвестен.

Еще один человек, в костюме из саржи и темно-голубом тюрбане, проследовал через комнату вслед за карликом. Этот был с электрическим фонариком, отраженный от золота стен луч которого осветил желтое тигриное лицо, опущенные вниз уголки губ и зубы, обнаженные в садистской усмешке… Дакойт, следивший за мной во время поездки в Каир!

Я решил, что и эту процессию миражей тоже породил мой расстроенный разум, хотя, честно говоря, никаких других признаков безумия за собой не замечал.

Теперь взволнованные голоса доносились до меня уже с двух сторон. Одни — довольно близко, хотя слов я по-прежнему не понимал, другие — настолько издалека, что я попросту не в состоянии был определить, на каком языке говорят. И вдруг весь дом пронзил чей-то истошный вопль, сменившийся нечленораздельными булькающими звуками.

Снова появился дакойт. На сей раз в руке он держал короткий кривой нож с лезвием, красным от крови. Его раскосые кровожадные глаза уставились на меня. Он осторожными движениями начал подкрадываться к дивану, на котором, неподвижный и беспомощный, лежал я.

Из возобновившегося гула голосов выделился один — резкий и звенящий. Он произнес всего три слова, но этого оказалось достаточно: мой дакойт вздрогнул, повернулся и стремительно нырнул в ту дверь, из которой появился.

Пронзительный металлический визг заполнил комнату — думаю, он проник во все уголки дома, как бы велик тот ни был. Этот звук не узнать было невозможно: полицейский свисток!

Я улыбнулся в темноте. Надо же, как разыгралось мое воображение! Определенно у меня начиналась лихорадка. Что ж, если так, скоро этот парад миражей закончится: я потеряю сознание. Однако, поднеся руку ко лбу, я с удивлением убедился, что он хотя и взмок от пота, но холоден, как лед. О жаре не было и речи!

Голоса постепенно удалялись и наконец стихли совсем. Однако до меня по-прежнему доносился странный отдаленный шум. Теперь я определил, что он шел не из той двери, в которую выскочил дакойт, а из той, которая располагалась прямо передо мной, буквально в футе от дивана — двери, через которую исчез горбун.

Гулкий грохот эхом отдался в доме. Раздались крики. Теперь я уже мог разобрать отдельные слова.

— Осторожнее прыгайте, сэр! Подождите меня…

Звук шагов, очевидно, на лестнице.

— Займитесь этой дверью! А я — вон той!

Где я мог слышать этот низкий звучный голос?

Снова грохот.

— Здесь ничего, сэр!

— Следующий этаж!

Снова забормотали те, взволнованные, на незнакомом языке.

И вдруг до меня донеслось:

— Найланд Смит! Вы здесь, сэр? Шан Гревилль? Вы здесь?

Я знал этот голос!

— Тише! — скомандовал он. — Слушайте!

В тишине, которая наступила после последних слов, я лихорадочно пытался вспомнить: кто же это? Сердце мое бешено колотилось. Ответ буквально вертелся у меня на языке, но я никак не мог поймать его.

— Идем!

Снова грохот шагов. Все ближе и ближе. Вот уже совсем рядом с моей комнатой.

— Боже милостивый!

Они нашли горбуна. Напряженное молчание. Потом снова забубнили голоса.

— Тут еще одна дверь! — воскликнул мучительно знакомый голос, и, держа в руке электрический фонарь, его обладатель ворвался в мою комнату.

Бред кончился — то была реальность.

— Гревилль!

— Веймаут. — слабо отозвался я, протягивая к нему дрожащие руки.

 

ГЛАВА VIII

СВАЗИ-ПАША ПРИЕЗЖАЕТ

Возможно, именно вид обычных английских полицейских в шлемах и привычной голубой форме привел меня в чувство. Хотя сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что их невероятное появление в затерянном в песках оазисе должно было показаться мне самым фантастическим во всей этой истории.

С другой стороны, я ослаб до такой степени, что просто не в состоянии был реально воспринимать обстановку. Где-то в глубине сознания, как и прежде, витала уверенность, что все это происходит во сне. Когда меня проносили через странную комнату, примыкавшую к той, в которой я страдал, — комнату, в которой лежало что-то, прикрытое куском богатого гобелена, сорванного со стены, я чувствовал себя почти таким же трупом и мне, честно говоря, было вовсе не до того, чтобы анализировать факты.

То, что дом шейха Исмаила захватили вовремя, было несомненно. Я совершенно не представлял себе, что случилось с доктором Петри и Найландом Смитом, и уж тем более никак не мог рассчитывать на столь действенную помощь лондонской полиции. К тому же меня интриговало появление Веймаута. Однако я помнил, что прошло по меньшей мере два дня, и полагал, что этот пробел должен каким-то образом объяснить все противоречия.

Тем временем меня вынесли из дома и пронесли через двор. Большой серый автомобиль ждал нас у ворот. Я увидел обычную улицу, состоящую из двух рядов унылых двухэтажных домов. Лишь длинная каменная стена с воротами, из которых мы вышли, нарушала их однообразие. Уже начала собираться толпа, которую невозмутимо сдерживали несколько полицейских. Я заметил довольно много китайцев, однако остальные обладали неопределенной внешностью, характерной для лондонского Вест-Энда.

Меня с комфортом устроили на подушках. Впереди, рядом с шофером, сидел человек, в котором я неожиданно узнал Флетчера. Веймаут занял место рядом со мной, и машина тронулась.

— Я вижу, вы в некотором недоумении, — заметил он, успокаивающим жестом кладя руку мне на плечо. — Не ломайте себе голову. Мы едем к доктору Петри. Уж он-то поставит вас на ноги.

— Но… где я?

— В данный момент — в Лаймхаузе.

— Что?!

— Спокойно! Вы разве не знали? Ну, так представьте себе.

— Но ведь два дня тому назад я был еще в Египте!

Веймаут пристально вгляделся в мое лицо, и выражение его глаз, поначалу озадаченное, изменилось.

— Боже мой, Гревилль, — пробормотал он. — Я начинаю понимать.

— Я бы тоже не прочь.

— Держитесь, старина, а то, не дай Бог, вас еще удар хватит. Хотя в общем-то события должны были вас подготовить. Говорите, два дня назад были в Египте?.. Хотите узнать правду? Вы покинули Египет… месяц тому назад!

Прошла неделя. Лечение Петри подействовало на меня самым благотворным образом; глядя из окна своего номера на оживленную жизнь Пикадилли, я чувствовал, что воспоминания о болезни почти стерлись из памяти.

Итак, я потерял месяц жизни. Как в старых арабских сказках, меня перенесли из оазиса Кхарга в Лаймхауз. Когда мне рассказали об этом, я был ошеломлен, но сейчас уже успел примириться с действительностью.

— Удивительный опыт с сэром Лайонелом сильно помог мне и в вашем случае, Гревилль, — заметил Петри, стоявший за моей спиной.

— Вы имеете в виду лекарство, предложенное сэром Брайаном Хоукинсом?

— Да… Во всяком случае, мне так казалось.

Я отвернулся от окна и уставился на доктора с любопытством, еще более подстегнутым выражением его лица.

— Что-то я не вполне понимаю… Из Луксора вы послали телеграмму в Лондон, сэру Брайану, дав полный отчет о состоянии шефа. Он телеграфировал в ответ, что сообщил все подробности доктору Амберу, по счастью оказавшемуся в тот момент в Каире. Вскоре тот вам позвонил.

— Совершенно верно, Гревилль. Вскоре доктор Амбер позвонил, обсудил со мной этот случай, сказал, что он согласен с мнением сэра Брайана и посылает коробочку с лекарством. В коробочке я нашел пузырек, содержавший треть драхмы какой-то жидкости, и инструкцию, предписывавшую вводить подкожно один миним лекарства в день до тех пор, пока состояние больного не придет в норму. После четырех инъекций здоровье сэра Лайонела полностью восстановилось, правда, в его памяти не сохранилось никаких воспоминаний о времени, прошедшем с момента нападения на него до той минуты, когда он открыл глаза в номере луксорской гостиницы.

— Что ж, совершенно очевидно, что для сэра Брайана Хоукинса это большая удача, — заметил я. — Ну, а получив в качестве пациента меня, вы, конечно, пришли к заключению, что я пострадал от того же самого яда…

— И потому применил то же самое средство, — подхватил доктор Петри. — И с тем же поразительным результатом. — Он помолчал, пристально вглядываясь в мое лицо. — Когда мы добрались до Каира, доктор Амбер уже выехал из своей гостиницы. А когда приехали в Лондон, узнали, что сэр Брайан Хоукинс путешествует за границей. Он, впрочем, вернулся на следующее утро.

— Ну? — поторопил я его, когда он снова замолк, уставившись на меня странным взглядом.

— Сэр Брайан Хоукинс никогда не получал моей телеграммы, — медленно проговорил Петри.

— Что?!

— Он никогда в жизни даже не слышал ни о каком докторе Амбере и ни малейшего понятия не имел о препарате, образец которого я ему продемонстрировал.

— О Боже!

— Не беспокойтесь, Гревилль. Да, мы стали жертвой коварного заговора. Но кто-то незнакомый нам спас ваши жизни и победил Фа Ло Ше! А теперь, извините, я должен идти. Жена хочет кое-что купить, а я никогда не позволяю ей выходить в одиночку, даже в Лондоне. Вы понимаете, почему.

Я кивнул.

— Райма и сэр Лайонел прибывают завтра, — добавил он. — Догадываюсь, что вы считаете не только часы, но и минуты.

Итак, не только благодаря усилиям Петри и Веймаута я мог стоять у окна, любуясь оживленной жизнью Пикадилли. Куда больше я был обязан… кому-то еще! Но, как бы то ни было, я совершенно поправился, совершал длительные прогулки в Гайд-парке и был готов к будущим сражениям. И все-таки, кто такой доктор Амбер?

Все это было очень странно!

Тогда, в Эль-Кхарге, стоило Петри и Веймауту явиться к местному шерифу и объяснить ситуацию, тот немедленно приказал своим людям окружить дом шейха Исмаила. Власти, оказывается, давно уже с подозрением косились на появление в городе странных визитеров. Однако в доме не обнаружили ни души.

Тщательно прочесали весь город. Никаких следов. Шериф связался с Эсной, и за всеми дорогами установили наблюдение. Безрезультатно. Жуткая семерка исчезла — буквально растворилась в воздухе. Найланд Смит исчез. Я исчез. И даже Саид исчез вместе с нашей машиной…

Веймаут занял все служебные телефонные линии. Однако слишком поздно ему пришло в голову, что Фа Ло Ше могла ретироваться не через Эсну, а через Асуит. Потом выяснилось, что так оно и было. Меня, совершенно беспомощного, в багажном тюке перевезли через пустыню в Асуит, погрузили в поезд, идущий до Порт-Саида, а оттуда на грузовом судне отправили в Лондон.

Спустя три дня Веймаут, вычислив наконец возможность такого маршрута, просмотрел книги «Компании Суэцкого канала» и обнаружил, что пароход «Клайд», нанятый китайской фирмой для частных целей, прибыл через канал в Порт-Саид как раз в тот день, который соответствовал его догадкам. Разослали соответствующие радиограммы, и подозрительное судно было обнаружено французской полицией в Шербуре. Бумаги оказались в полном порядке, однако багаж был уже выгружен, а пассажиры давно разъехались.

Вот так обстояли дела, когда вся наша компания перебралась в Лондон. Веймаут развил бурную деятельность, задействовав отдел Скотланд-Ярда, старшим инспектором которого был Найланд Смит; кроме того, ему удалось разместить всю информацию в газетах.

Я был освобожден благодаря расторопности инспектора-детектива Уэйла. Он со своими людьми наблюдал за подозрительными домами в районе Лаймхауза: согласно документам, сюда была адресована часть груза с «Клайда». Вскоре обнаружилось, что в район зачастили незнакомые азиаты, особенно по ночам; к тому же один из домов несколько раз посетила изящно одетая женщина.

Получив сведения, Веймаут немедленно примчался в Лаймхауз и распорядился обыскать дом. Так я был освобожден из зелено-золотой комнаты и восстановлен в добром здравии доктором Петри. И все же мрачная тень, лежавшая на всех нас, замедляла мое выздоровление.

— Пока что в нашей последней битве против Фу Манчи перевес остается за противником, — печально заметил Веймаут. — Мы потеряли фельдмаршала.

Детектив-инспектор Уэйл мрачно кивнул. Мне уже приходилось несколько раз с ним встречаться, и я знал, что он вместе с Флетчером вел это дело, честно признаваясь, впрочем, что пока ему решительно не за что уцепиться.

— Для меня тут полный мрак, — признался он. — Даже наш рейд в Лаймхауз не дал ничего, кроме трупа этого жуткого карлика.

— Обо мне вы, конечно, забыли! — хмыкнул я. Уэйл улыбнулся; Веймаут громко расхохотался.

— Прошу прощения, сэр, — извинился инспектор-детектив. — Но факт остается фактом: у нас ровным счетом ничего нет. Можно не сомневаться, что дом использовали люди Си Фана. Но где они? Возможно, Найланд Смит смог бы ответить на этот вопрос — он-то был в нашем деле настоящим мастером. И когда он с Флетчером отправился в Египет, я знал, что они поехали ради дела, а не просто так, слегка поразвлечься. К тому же там им удалось собрать солидное досье, — он слегка повернулся ко мне. — Понимаете, мы здесь, в Скотланд-Ярде, не сразу обратили внимание на смерть профессора Зейтланда. Прошло довольно много времени, пока до нас дошло, что она была не так уж естественна. Но это строго между нами, мистер Гревилль. Отъезд мистера Смита хранился в тайне, о нем не смогла пронюхать ни одна газета — его инструкции по данному поводу были очень строги. Но лично я боюсь…

Он отвернулся и уставился в окно.

— Я тоже боюсь, — прошептал Веймаут.

— Я полностью отдаю себе отчет, что дело, которое неожиданно на меня свалилось, не больно-то мне по силам, — продолжал Уэйл. — Собранные сведения настолько невероятны, что иностранный отдел уже готов объявить меня сумасшедшим. Я ведь никогда особенно не интересовался этим доктором Фу Манчи и не знаю о нем ничего, кроме того, что есть в его досье. Когда расследовалось его дело, я был простым офицером-детективом. Поэтому вовсе не уверен, что сумею что-то сделать, если по каким-либо причинам отменится визит Свази-паши.

— Я уверен, что он нам поможет, — заметил я, — Женщина, которую вы знаете как мадам Ингомар, говорила о правительстве Турции как о своих личных врагах. Свази-паша сейчас, вероятно, самый большой человек в Стамбуле. И она сама мне сказала, что он у нее на примете..

— Потрясающе! — воскликнул Уэйл. — Он собирается остановиться в этой гостинице, «Парк-Авеню», в пятом номере. И, кроме обычных мер безопасности, я собираюсь лично за всем проследить.

Пятый номер располагался этажом ниже моего. Вместе с Веймаутом и Уэйлом мы спустились туда. Уэйл извлек из кармана ключ, и мы вошли. В номере все было приготовлено для приема выдающегося постояльца и его личного секретаря. Номер представлял собой обширные апартаменты, состоящие из прихожей, приемной, столовой и двух спален с примыкающими к ним ванными комнатами. Из-за болезни Свази-паша задержался в Париже, но, как сообщила пресса, уже в этот вечер мог прибыть на вокзал «Виктория».

Уэйл, казалось, подозревал всех и вся. В спальне паши он исследовал буквально каждый сантиметр, даже включил электрообогреватель, смонтированный в старинном камине и старательно его имитирующий.

— Похоже, здесь он будет в безопасности, — заметил наконец Веймаут. — Вот если бы и снаружи так…

Уэйл, вскинув бровь, повернулся к нему.

— Странно, что вынужден говорить это вам, — возразил он. — Я тщательно просмотрел все материалы дела, и вы лучше меня должны бы знать, что если мы выступаем против азиатских фанатиков, то самый лучший отель в Лондоне не может гарантировать безопасности.

Я взглянул на Веймаута и увидел, что выражение его лица изменилось.

— Совершенно справедливо, — признал он. — Однажды в отеле «Нью-Лувр» доктор Фу Манчи умудрился спрятать своего человека буквально у нас на глазах. Да, вы правы.

И он тоже с неподдельным энтузиазмом принялся выстукивать стены и осматривать арматуру.

— Знаете, — проговорил я, наблюдая за их стараниями, — у меня есть кое-какой опыт в общении с этими людьми — должен признать, довольно болезненный, — и я имею представление о том, чего от них можно ожидать. Но все-таки я готов согласиться с Веймаутом: снаружи опасность больше, чем здесь.

— Можете не сомневаться, — флегматично уверил меня Уэйл, — что мало кто из этих так называемых фанатиков готов расплачиваться за свои злодеяния собственной шкурой. Так что снаружи Свази-паша подвергается не большей опасности, чем любой другой человек. Однако за его жизнь в отсутствие Найланда Смита отвечаю я. И, зная теперь, с кем имею дело, полагаю, что надо быть готовым ко всему.

Покинув Веймаута и Уэйла, я погрузился в мысли о своих делах. Шеф заказал по телефону комнаты для себя и Раймы здесь же, в «Парк-Авеню», и, медленно возвращаясь в свой номер, я вдруг сообразил, что понятия не имею, какие номера отвели им. Какой-то детский порыв подсказал мне немедленно спуститься и спросить об этом у портье.

Свернув в коридор, куда выходили двери номера, занятого доктором Петри с женой, а также и моего собственного, я обнаружил, что передо мной торопливо вышагивает какой-то высокий незнакомец. Дойдя до двери, расположенной по соседству с моей, он вынул из кармана ключ и принялся отпирать замок. Для этого ему, естественно, пришлось повернуться, и я увидел его профиль…

Через секунду дверь за ним закрылась.

Войдя в свою комнату, я уселся на кровать, закурил и принялся недоуменно размышлять, почему эта случайная встреча кажется мне такой важной. Какое-то туманное воспоминание вертелось у меня в голове, но я все никак не мог ухватить его. Выкурил одну сигарету, прикурил вторую…

— Вспомнил! — закричал я наконец.

Человек из соседнего номера был тем самым турком, который участвовал в Совете Семи!

Я бросил взгляд на телефон. Эта тайна мне, безусловно, не по зубам — Веймаут и Уэйл должны узнать о ней немедленно. Тем не менее я колебался, будучи почти уверенным, что сейчас они оба скорее всего находятся на пути к вокзалу «Виктория». Ужасное беспокойство овладело мною. Что означает появление здесь этого человека? Безусловно, злой умысел, причем кровавый — я ощущал это всеми фибрами души. Но что же мне делать?

Для разнообразия я закурил трубку и уставился вниз, на Пикадилли. Бездействие становилось непереносимым. Что я мог сделать? Бессмысленно было даже пытаться сдать этого человека полиции. Не говоря уж о том, что я мог и ошибиться, в чем я мог бы его обвинить? В конце концов я сгреб свою шляпу и выскочил в коридор. В соседнем номере не ощущалось никаких признаков жизни.

Подойдя к лифту, я позвонил в колокольчик. Вскоре подошла кабина, и я уже собирался войти в нее, как вдруг мне показалось, что кто-то быстро промелькнул позади меня.

Я обернулся. Нервы были напряжены до предела. Ни души.

— Кто там был? — спросил я мальчика-лифтера.

— Кого вы имеете в виду, сэр? — удивился он. — Я никого не видел.

Я поймал на себе его удивленный взгляд и, вздохнув, скомандовал:

— Первый этаж!

Спускаясь в лифте, я раздумывал, уж не начинаю ли я шарахаться от собственной тени? В принципе, такое было возможно и даже неудивительно, учитывая, через какие испытания мне уже пришлось пройти. Но не начинают ли мне мерещиться ужасные порождения доктора Фу Манчи даже там, где ими в действительности и не пахнет?

Мысль эта испугала меня, и я всеми силами пытался избавиться от нее. Уж не становлюсь ли я параноиком оттого, что умер и снова воскрес? Воспоминания об этом в самом деле заставляли меня вскакивать посреди ночи в холодном поту. Лекарство, неизвестное западной науке, было накачано в мои вены. Искусство азиатского врача вернуло меня к жизни. Лечение Петри, направляемое таинственным «доктором Амбером», окончательно восстановило мои физические силы. Но вдруг снадобье ужасного китайца, тень которого ползла по Европе, способно давать рецидивы?

Я собирался спросить у портье, в какое время прибывает пароход «С. С. Эндемен», на котором плыли сэр Лайонел и Райма. Учитывая крайне возбужденное состояние, в котором я в тот момент находился, не было ничего удивительного, что именно портье я рассматривал, как носителя высшей власти в нашем цивилизованном обществе.

Мое намерение было нарушено внезапным появлением доктора Петри и его жены. Я сразу почувствовал, что миссис Петри чем-то ужасно напугана. Доктор поддерживал ее.

— Привет, Гревилль, — поздоровался он. — Моя жена в шоке. Вернемся с нами на одну минуту.

Факт был достаточно очевиден. Взяв руку миссис Петри и помогая ей подниматься по ступеням, я понял, что она пребывает в состоянии, близком к обморочному. Мне было достаточно хорошо известно, что это может означать только одно: как подозревали и я, и Веймаут, враг где-то совсем близко.

Едва мы вошли в прихожую, она без сил опустилась на стул. Встревоженный доктор нежно поддержал ее. Вообще, миссис Петри была одной из самых прелестных женщин, каких я когда-либо встречал, но сейчас лицо ее покрывала смертельная бледность, а из глаз струился прямо-таки мистический ужас.

— Ты уверена, Кара? Ты уверена? — без конца повторял Петри.

— Могу ли я ошибиться, когда дело касается его?

— Здесь ты в безопасности, дорогая, — уверял он ее. — А я немедленно поспешу назад, чтобы убедиться в твоих подозрениях. Либо опровергнуть их.

— Но что же все-таки произошло? — потеряв терпение, воскликнул я.

— Он здесь.

— Что вы имеете в виду, миссис Петри? Кто — он?

Она подняла на меня глаза, и, несмотря на покрывавшую ее щеки бледность, я не мог в очередной раз не восхититься ее красотой. В голове моей промелькнула мысль, что если бы эти странные, прекрасные глаза позвали меня до того, как я познакомился с Раймой, я последовал бы за ними хоть на край света. Миссис Петри в самом деле была божественной женщиной. И очень испуганной.

— Это похоже на сумасшествие, — прошептала она, — но я никогда не ошибалась в подобных случаях. Даже не видя, я всегда чувствовала его. А сейчас я видела.

— Понимаете, Гревилль, — пояснил Петри, будто опасаясь, что я не пойму, — моя жена видела. Я не могу в этом сомневаться, она никогда не ошибалась в таких случаях. Кто-то выглянул из окна над магазином в «Барлингтонских Аркадах».

— Я знаю, что это безумие, — повторила его жена. — Но я также знаю, что это правда.

— Когда? — спросил я.

— Буквально минуту назад.

— Вы имеете в виду…

Миссис Петри кивнула. Глаза ее обрели трагическое выражение.

— Я пойду к себе, — поднимаясь, проговорила она. — Нет, не волнуйся, я уже в полном порядке. Поторопись, а то может оказаться слишком поздно. Только возьми с собой мистера Гревилля.

Мы с Петри молча смотрели, как она удаляется в свою комнату.

— Мне лично это кажется невероятным, — заявил я. — Вы имеете в виду, что в комнате над магазином в «Барлингтонских Аркадах»…

— Вот именно! — быстро подхватил доктор. — Торговец восточными драгоценностями. Я-то сам ничего не успел заметить. Но Кара видела доктора Фу Манчи! Он смотрел вниз!

Мне было бы любопытно узнать, насколько Найланд Смит одобрил бы методы расследования доктора Петри. В моих глазах он был просто бесподобен, когда мы с ним вошли в магазин в «Аркадах», странно напоминающий восточный базар.

— Прогуливаясь нынче днем, — важно начал Петри, — моя жена заметила в комнате наверху большую китайскую статуэтку. Она попросила меня заглянуть к вам и узнать цену.

Продавец в хорошо сшитом утреннем костюме удивленно вскинул брови. Как раз в этот момент он склонился над коробкой с типично левантийскими товарами: масса ожерелий всех сортов буквально окутывала его. Мне невольно подумалось, что, не находись мы в цивилизованном Лондоне, он мог бы показаться довольно зловещей фигурой.

— Комната наверху, сэр? — удивленно протянул он. — Но она мне не принадлежит. Ее занимает совсем другая фирма. Вот, обратите, внимание, — он повернулся и изящным движением простер руку, — эта лестница ведет как раз туда, но дверь заперта. Сожалею, но вряд ли смогу вам чем-либо помочь. Впрочем, заверяю вас, там нет никакой китайской статуэтки.

Меня удивило, что он не сделал ни малейшей попытки всучить нам что-нибудь взамен. Выйдя из лавки, мы оба уставились на расположенное над нею окно. Комната, скрытая за ним, казалась совершенно пустой.

— Никогда прежде она в подобных случаях не ошибалась, — пожав плечами, многозначительно проговорил Петри. — Да и джентльмен, с которым мы только что расстались, признаться, вызывает у меня дрожь.

— У меня тоже, — кивнул я. — Но что мы можем сделать?

— Ничего, — признал доктор.

Мы двинулись обратно в гостиницу. Путь был недолог, но я успел рассказать Петри о своей встрече в коридоре.

— Знаете, Гревилль, по-моему, за всем этим скрывается что-то очень мрачное, — промолвил он, останавливаясь на углу Беркли-стрит. — Мы уже потеряли лучшего из нас. Похоже, у этого дьявола есть какая-то совершенно конкретная цель. Кстати, а где Веймаут?

— Думаю, они с Уэйлом поехали на вокзал.

Петри кивнул.

— Почти уверен, Гревилль, что самая большая опасность подстерегает Свази-пашу именно здесь, в Лондоне, а если моя жена не ошибается, то в этом вообще можно не сомневаться! Но уж, по крайней мере, как зовут того человека, которого вы видели в коридоре, мы можем узнать без труда. Знаете, когда речь заходит о докторе Фу Манчи и его бирманцах, мне как-то слабо верится в совпадения.

Мы навели справки у портье и без малейших затруднений выяснили, что номер, находящийся по соседству с моим, занимает мистер Солкел из Смирны.

— Он здесь уже останавливался? — поинтересовался Петри.

Выяснилось, что достопочтенный мистер Солкел впервые почтил наш отель своим присутствием. Мы поблагодарили портье и направились к лифту.

— Мистер Солкел из Смирны, — пробормотал по дороге доктор. — Что-то не нравится мне, как это звучит.

— А мне не нравится, как он выглядит.

— Впрочем, пока еще не исключено, что вы ошиблись. Но, как бы то ни было: что же нам делать?..

Миссис Петри, уже полностью пришедшая в себя, ждала нас в гостиной. Она улыбнулась при виде мужа, и я невольно подумал: будет ли когда-нибудь Райма приветствовать такой улыбкой меня?

Встретив ее испытующий взгляд, доктор молча покачал головой и, протянув руку, ласково погладил ее по роскошным волосам.

— Я знала, — прошептала она, мужественно пытаясь удержать на лице улыбку, хотя в глазах ее был ужас — Он так умен! Но я была права!

Холод ужасного предчувствия сдавил мне сердце, и я не сомневался, что то же испытывают и остальные. Я вспомнил о человеке, который храбро вышел навстречу опасности, один против многих, и нашел свой конец в том проклятом доме в Кхарге. Однако Петри уже заказал коктейли, и мы постарались взбодриться перед лицом грядущих бед. Все же, когда я поднял стакан, мне показалось, что я ощущаю приближение чего-то; будто где-то далеко в глубинах памяти зловеще, прозвучали слова, произнесенные голосом, похожим на колокольчик: «Я так одинока, Шан…»

Многие дни и ночи я находился во власти этой женщины-колдуньи, дочери зловещего доктора Фу Манчи. «Она злая, злая…» — сказала про нее Райма. Теперь я тоже знал это. И, несмотря на тяжесть перенесенных страданий, чувствовал, что к нам неумолимо приближается нечто неизмеримо худшее. Я слышал под окном знакомый шум лондонской улицы; время от времени до меня доносились обрывки разговоров из соседнего номера, занятого туристом-американцем и его женой. Все было так спокойно, надежно — какие опасности, о чем вы?.. И тем не менее я не сомневался: кульминация этой невероятной истории, вырвавшей месяц из моей жизни и бросившей сэра Лайонела Бартона на край вечности, еще впереди.

— Слава Богу, эта часть программы позади, — облегченно вздохнул Веймаут. — Правда, официального представления еще не было, паша не совсем оправился. Он был весь укутан в шелковые шарфы и в меховой воротник, поднятый до ушей. Кстати, сопровождал его всего один секретарь, остальные члены свиты еще в пути. Ну, как бы то ни было, сейчас он в безопасности.

— В безопасности? — невесело рассмеявшись, повторила миссис Петри. — Вы все еще так считаете, суперинтендант? Даже после того, что я вам рассказала?

Доброе лицо Веймаута помрачнело; я заметил, как они с Петри обменялись тревожными взглядами.

— Вообще-то, доктор, до сих пор ваша супруга и вправду ни разу не ошиблась, — вынужден был признать полицейский. — Честно говоря, я просто не знаю, что можно еще сделать. Едва услышав ваш рассказ, я тут же послал человека, чтобы тот все осмотрел. Конечно же, магазин был заперт. Что предпринять дальше? Ума не приложу! Эта ваша мадам Ингомар успела стать для меня настоящим кошмаром, но если еще и доктор решил появиться на сцене собственной персоной… — он беспомощно развел руками.

Некоторое время все мы молчали. Потом Веймаут встал.

— Было очень мило с вашей стороны пригласить меня отобедать, миссис Петри, — проговорил он. — Однако сначала мне надо еще кое-что сделать внизу, да и на мистера Солкела невредно бы взглянуть, — он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, делавшей его таким милым. — Правда, это превышает мои полномочия, но все-таки я в подобных делах специалист. Уэйл это знает и только рад нашему сотрудничеству.

— Полагаю, в гостинице есть опытные детективы? — поинтересовался Петри.

— Пять, — отозвался суперинтендант, направляясь к выходу. — Во главе с Флетчером. По идее, должно хватить. Только вот мистер Солкел меня беспокоит. Полученное мною описание его внешности не совпадает с вашим, Гревилль. Мне сказали, что он не снимает очков, обладает слабым здоровьем и почти не выходит из своего номера. Однако…

Не договорив, он вышел. Петри тяжело посмотрел на меня.

— Ни малейшего сомнения, — медленно протянул он, — что большую часть сведений о мадам Ингомар и ее компании мы получили благодаря вам, Гревилль. Удивительная неосторожность с ее стороны. Ее можно объяснить разве что. — он сделал паузу и, улыбаясь, бросил взгляд на жену, — внезапным порывом, типичным для женщин Востока.

— Найланд Смит однажды сказал это обо мне! — вспыхнув, сердито бросила она.

— Верно. И я очень рад, что он так сказал, — ввернул Петри. — Но должен признаться, что, если дочь хотя бы отдаленно напоминает папочку, то не хотел бы я сейчас поменяться местами со Свази-пашой. Достаточно кинуть беглый взгляд на досье мадам, и вы тут же поймете, что я имею в виду. Помимо всевозможных таинственных событий в столь отдаленных друг от друга местах, таких как Пекин, Туркестан, Сибирь и северные провинции Индии, нельзя забывать, что профессор Зейтланд пал жертвой этого китайского чудовища. Он оказался на ее пути — видимо, знал о «Гробнице Лафлера» нечто такое, что не терпелось узнать ей самой. Выяснив все, что хотела, она решила от него избавиться и вполне в этом преуспела. Следующим оказался Бартон. Из него она тоже выжала все, что ей было нужно, и он лишь чудом спасся. В результате содержимое гробницы оказалось в ее руках. Если бы мы могли хотя бы предположить, что же это, собственно говоря, было, тогда можно было бы догадаться, почему она не стала доводить дело до конца, — он сделал паузу, чтобы прикурить сигарету. — Думаю, это знал бедняга Смит. Он был единственным человеком в мире, которого ей действительно следовало бояться. И он… — фраза осталась незаконченной.

— Очередным препятствием она считала Свази-пашу, — заметил я. — Причем оказалась так добра, что сама мне об этом рассказала.

Петри взглянул на жену; ее глаза вновь наполнились ужасом.

— Я ведь только что сказал, что не вижу для него ни малейшего шанса, — вздохнул доктор. — Честно говоря, хотелось бы мне, чтобы он выбрал какую-нибудь другую гостиницу.

Не трудно себе представить, какая атмосфера, царила за обедом, поданным в гостиной у Петри.

— Полагаю, — заметил я суперинтенданту, когда подали кофе, — вы убедились, что мистер Солкел заслуживает особого внимания?

Веймаут кивнул.

— Весь день отсиживается в номере, — сообщил он. — Однако мне доложили, что в полдень ему доставили новый чемодан. Надо думать, собирается отъезжать. Да вы не волнуйтесь, когда он все-таки выйдет, за ним будут смотреть в оба. А если ему вдруг что-нибудь потребуется в номер, в качестве официанта явится человек из Скотланд-Ярда.

Веймаут занимал крошечную комнатку под самой крышей, откуда был виден весь Лондон. Его присутствие в гостинице меня немного успокаивало. По просьбе жены Петри отказался от намеченной на вечер программы и решил Остаться дома.

Мы попрощались с гостеприимными хозяевами, и Веймаут проводил меня в мой номер. Пока я отпирал дверь, он тяжелым взглядом изучал соседнюю, но не промолвил ни слова, пока мы не вошли и не раскурили трубки.

— Из-за задержки в Париже Свази-паша отказался от приглашения на обед к премьер-министру на сегодняшний вечер, — пробормотал он, выпустив изо рта клуб дыма. — Обещал никуда не выходить и никого не принимать, даже прессу. Но завтра Уэйлу предстоит веселая работенка. У паши назначено четыре встречи.

— Стало быть, вы уверены, что на сегодня его безопасность обеспечена?

— Абсолютно, — мрачно кивнул суперинтендант. — И знаете, почему? Я собираюсь лично охранять гостиницу! Так что ложитесь-ка спать, Гревилль, вы все еще не совсем оправились. Спокойной ночи.

Однако заснуть оказалось не так-то просто. Мало того что меня одолевали мрачные предчувствия, не желавшие подчиняться какому бы то ни было контролю; я был взвинчен еще и из-за того, что утром приезжала Райма.

Я попытался читать, но оказался решительно не в состоянии сконцентрировать внимание на странице. Нефритово-зеленые глаза Фа Ло Ше неотрывно стояли передо мной; персонажи романа говорили ее голосом — ее гипнотизирующим, похожим на колокольчик голосом.

Я снова переживал месяц ужаса в зелено-золотой комнате, снова видел отвратительного карлика («Хасисин, — сказал мне о нем Веймаут. — Они принадлежали Старику Горы — шейху Исмаилу»), слышал пронзительный крик умирающего существа, содрогался при виде дакойта, крадущегося через мою комнату с окровавленным ножом в руках…

Наконец, с отвращением отбросив книгу, я принялся мерить шагами комнату. Соблазнительным видением предстал пред моим мысленным взором стаканчик виски с содовой, но я вовремя вспомнил, что в качестве лекарства от бессонницы это средство оставляет желать много лучшего…

Тем не менее постепенно напряжение оставляло меня. Внизу сияла огнями Пикадилли: всевозможные ночные заведения образовывали почти правильный круг, наполненный движением. Почти вся ночная жизнь Лондона концентрировалась здесь, лишь богемный Сохо да веселый Мэйфайер составляли конкуренцию — два крошечных пятна на карте огромного города, бессонные глаза в спящем мире.

Меня вдруг заинтересовало, смогли ли уснуть супруги Петри и что поделывает Веймаут. Любопытство разбирало все сильнее, и в конце концов я решил позвонить суперинтенданту. Как раз в этот момент до меня донесся какой-то звук.

Было трудно определить, откуда он идет. Я замер, прислушиваясь. Да, несомненно, из номера моего таинственного соседа, мистера Солкела. Будто кто-то слегка потряс тонкой металлической полоской. Затем послышался слабый то ли звон, то ли свист вроде того, какой издает туго натянутая леска. Потом наступила тишина.

В моем мозгу немедленно возникла дюжина теорий. Но поскольку среди них я не обнаружил ни одной верной, то предпочел и дальше тихо стоять и слушать. Вскоре звук повторился. На сей раз он донесся из камина, закрытого электрическим радиатором, которым мне так ни разу и не довелось воспользоваться. Я бесшумно опустился возле него на колени и приложил ухо к изразцам.

Шепот! И в тот же момент меня озарила догадка. Ведь моя комната располагалась точно над пятым номером, в котором остановился Свази-паша! Теперь я не сомневался, что эти странные звуки предвещали покушение!

Решение пришло мгновенно. Бесшумно подбежав к двери, я осторожно открыл ее и выглянул в коридор. Там было пусто и полутемно, лишь в дальнем конце слабо светила единственная лампочка. Оставив дверь приоткрытой, я двинулся к лестнице. Меня охватил просто какой-то зуд нетерпения — я должен был как можно скорее найти Веймаута или Флетчера! Судьба не только турецкого правителя, но, может быть, и всей Европы зависела от того, как быстро я это сделаю!

В полумраке я сбежал вниз. Там коридор тоже едва освещала единственная тусклая лампочка, горевшая у дверей лифта. Я посмотрел направо. Коридор был пуст. Налево. Тоже никого.

Можно было позвонить лифтеру. Или быстро спуститься вниз и вызвать ночного портье. Только сейчас я сообразил, что из собственного номера давно уже мог бы это сделать. Однако слишком понадеялся на то, что сразу наткнусь на Флетчера или Веймаута.

Тогда я решил взять все в собственные руки. Повернул налево и заторопился к двери пятого номера.

Однако, добравшись до нее, я снова заколебался. С одной стороны, я не сомневался, что обладаю достоверной информацией о смертельной опасности, грозящей Свази-паше; с другой — не мог не отдавать себе отчета, что известные мне факты, мягко говоря, довольно скудны. Подняв тревогу, я смогу спасти ему жизнь или… поставить себя в дурацкое положение.

Я увидел возле двери кнопку звонка; совершенно машинально, будто во сне, рука моя поднялась, чтобы нажать ее. В ту же секунду, будто меня ожидали, дверь бесшумно отворилась… и я увидел прямо перед собой худое, изможденное лицо Найланда Смита!

 

ГЛАВА IX

ЧЕЛОВЕК ИЗ ЭЛЬ-КХАРГИ

Коротким жестом Найланд Смит остановил слова, готовые сорваться с моих губ. Затем быстро шагнул в коридор; я заметил, что он босиком. Потом его губы прижались к моему уху.

— Удачно получилось, что я вас услышал, — прошептал он. — Звонок мог все испортить. Входите. Только тихо… И учтите: что бы ни произошло, ваше дело — сидеть и не шевелиться.

Он отступил назад и нетерпеливо указал на мои туфли. Я послушно снял их и на цыпочках вошел в прихожую. Найланд Смит беззвучно закрыл дверь и провел меня в спальню.

Кроме слабой полоски света, пробивавшейся сквозь шторы с улицы, комната была погружена в темноту. Смит толкнул меня вниз, в закуток между стеной и кроватью, и безмолвно исчез.

Сказать, что я остолбенел, значит, не сказать ничего. Мысленно я взывал к собственному благоразумию, но без особого успеха. Впрочем, радостный возглас от сознания, что Найланд Смит жив, сдержать мне все же удалось. Однако воздать хвалу за сдержанность следовало отнюдь не моему благоразумию, к которому я тщетно взывал, а безмерному изумлению. Что он делает в номере Свази-паши? Где был и почему не сообщил нам о своем освобождении? И, наконец, что именно я чуть было не испортил своим неожиданным появлением?

Естественно, я не имел ни малейшего представления, куда он подевался теперь и почему заставляет меня таиться в этом закутке не более фута шириной. Однако глаза мои постепенно привыкали к темноте, и я внимательно всматривался в обстановку спальни, не забывая прислушиваться.

Вот снаружи, в коридоре, раздались чьи-то мягкие шаги. Затаив дыхание, я слушал, как они приближаются.

Мне показалось, что человек подошел к двери нашего номера… нет, он не стал останавливаться. Прошел мимо. Звук шагов начал удаляться и наконец затих. Снова наступила тишина. Впрочем, не полная: отдаленный уличный шум доносился до моих ушей; видимо, окно за задернутыми шторами было слегка приоткрыто. Я слышал сигналы проезжающих машин, а в какой-то момент по глухому грохоту догадался, что внизу прошла колонна тяжелых грузовиков.

Однако в комнате царила полнейшая тишина. От нечего делать я принялся разглядывать находящийся напротив кровати камин. Насколько можно было судить в темноте, он мало чем отличался от моего, разве что был побогаче украшен. Постепенно потрясение, вызванное встречей со Смитом, улеглось, жуткая таинственность обстановки стала более привычной, и я, чтобы занять мозг, принялся разрабатывать теорию…

Именно в этот момент, как бы подтверждая ее, до меня донесся слабый звук. Что-то осторожно перемещалось позади электрического радиатора. Точнее, за декоративной панелью из отделанных металлом изразцов, отделявшей его от давно не действующей топки камина.

Через несколько минут звук повторился, и на сей раз я узнал его. Это был тот же самый приглушенный металлический лязг, который не так давно привлек мое внимание этажом выше, в моем собственном номере.

Мне показалось, что темнота за радиатором еще больше сгустилась. Едва дыша, сжав кулаки, я пристально вглядывался туда, готовый в любой момент спрятать голову, если замечу что-либо подозрительное, так как было очевидно: Смит не хотел, чтобы меня обнаружили.

Внезапно на решетке радиатора появилось тусклое пятно света. Я боялся верить собственным глазам, пока не увидел, как радиатор бесшумно отошел в сторону и кто-то мягко ступил на ковер.

Я понял, что неизвестный вскрыл декоративную панель и таким образом проник в комнату. Но кто это? Или, может быть, что?

Некоторое время неясная фигура между мной и камином оставалась неподвижной, так что, вглядевшись до боли в глазах, я определил, наконец, кем был таинственный гость. И это открытие заставило меня содрогнуться, вновь испытав ужас, пережитый той кошмарной ночью в Лаймхаузе, когда страшный желтый карлик, неся фонарь, пересек мою комнату. Ибо незнакомец, неподвижно застывший в темноте буквально в двух шагах от меня, был не кем иным, как точной его копией, одним из злобных убийц, подчинявшихся Старику Горы, чьи кровожадные глаза стали моим последним воспоминанием о Совете Семи.

Знакомый тошнотворно-сладкий экзотический аромат достиг моих ноздрей, подтверждая ужасную догадку.

Согнувшись в три погибели в своем укрытии, сжавшись в комок от страха, я был совершенно не в состоянии что-либо предпринять и лишь недоумевал, для чего Найланду Смиту потребовалось выбрать мне столь неудачную позицию. Кроме того, я никак не мог понять, куда подевался он сам. Видел ли он то же, что и я? Понял ли?

Ответ на свои вопросы я получил буквально в следующее мгновение. Раздался глухой мягкий стук, и что-то тяжело повалилось на ковер. До меня донесся напряженный шепот Найланда Смита:

— Не шевелитесь, Гревилль!

Сердце мое стучало, как кузнечный молот.

Я принялся считать секунды. Целая минута прошла в абсолютной тишине.

Теперь до меня дошло, что Смит скрывался в одном из двух небольших углублений, расположенных по бокам камина. Точно такие же были и в моей комнате — видимо, они имели какое-то значение для эксплуатации угольных каминов, коими некогда была оборудована вся гостиница.

Прошла еще одна минута. Ничего. Напряжение становилось непереносимым. И лишь на третьей мои уши уловили в звенящей тишине доносящееся из камина тихое шарканье, вроде того, которое возвестило о приближении карлика. Как я и предполагал, декоративная панель исчезла, и чье-то тяжелое тело пробиралось к нам по узкому дымоходу. Звуки доносились все громче… и вдруг смолкли.

Снова наступила тишина. Это был самый невыносимый момент. Я почти физически ощущал, как чей-то пристальный взгляд напряженно вглядывается в темноту спальни, однако не имел ни малейшего представления, чего ожидать дальше. Пусть даже нападения, но хоть бы знать, от кого, как?!

Крадущиеся шаги. Молчание.

— Куда он подевался? — внезапно тихо прошипел новый пришелец.

Сказано было по-арабски. Но не арабом!

Я решил, что новый гость пребывал в такой стадии волнения, что заговорил не на родном языке, а на языке карлика, чье отсутствие так его удивило. Однако у меня оказалось не слишком много времени для раздумий.

Последовал чей-то бросок и грохот, потрясший всю комнату. Затем выстрел, вспышка огня и звон разбитого стекла. Пуля расколотила окно точно над моей головой!

— Выключатель, Гревилль! — услышал я голос Найланда Смита. — Над кроватью!

Я вскочил — так быстро, насколько позволили мои затекшие конечности, — прыгнул на кровать и принялся нашаривать выключатель. Снизу, с ковра, до меня доносилось тяжелое сопение и какое-то странное бульканье. Вскоре я нащупал шнурок выключателя и невольно зажмурился, ослепленный залившим комнату ярким светом. Впрочем, чувство самосохранения заставило меня как можно быстрее отпрыгнуть на другой конец кровати.

Из коридора послышался топот, раздались взволнованные голоса…

Открыв глаза, я обнаружил у своих ног растянувшегося на полу человека в пижаме, с откинутой назад головой и глазами, почти вылезшими из орбит. Найланд Смит на коленях стоял над ним, правой рукой сжимая ему горло, а левой прижимая к полу сильные коричневые пальцы, намертво вцепившиеся в пистолет.

— Отберите у него оружие! — приказал он, не ослабляя хватки.

Я наклонился и выкрутил пистолет из живых тисков. Лишь теперь мне удалось рассмотреть пленника. Это был человек, которого я видел в коридоре, — мистер Солкел!

Звонок в номере буквально разрывался. Кроме того, кто-то отчаянно колотил в дверь.

— Откройте! — задыхаясь, прошипел Смит.

Краем глаза я успел заметить валявшегося под кроватью карлика. Однако тут весь номер заполнил громовой голос Веймаута.

— Эй, вы! — бушевал он. — Отворяйте! Скорее, или мы выломаем дверь!

— Да откройте же! — раздраженно прикрикнул на меня Смит.

Я поспешил к двери. Веймаут бросил на меня удивленный взгляд, однако, не задерживаясь, ринулся дальше, в спальню, сопровождаемый Флетчером и двумя молодцами в форме служащих гостиницы.

— Боже мой! — донеслось до меня. — Мистер Смит! — Наступило молчание. Потом тот же голос удивленно произнес: — Вы сошли с ума, сэр? Вы же душите Свази-пашу!

— Наша первая добыча, — заметил Найланд Смит.

Фигура в пижаме, поддерживаемая дюжими молодцами-детективами, переодетыми в форму работников гостиницы, исчезла из номера.

— Ваша ошибка, Веймаут, вполне естественна. Он в самом деле похож на Свази-пашу.

— Это точно, — кивнул успевший присоединиться к нам доктор Петри. — Я встречал Свази-пашу в Каире всего год назад, и если ваш арестант не он, то просто отказываюсь верить своим глазам.

— В самом деле? — Смит одарил друга улыбкой. — Тем не менее, — и он небрежным взмахом руки указал на открытый камин, — панель переделана весьма изобретательно. Прежде она крепилась на болтах, а теперь свисает в бывший дымоход на двух кусках холста, действующих, как дверные петли. Прошу, ваши предположения: зачем Свази-паше потребовалось ее переделывать и с какой стати он стал бы посреди ночи карабкаться в собственный номер по веревочной лестнице, спущенной в дымоход из комнаты некоего мистера Солкела?

— Лично мне никаких убедительных объяснений в голову не приходит, — ответил вместо доктора Веймаут.

— Вот видите! Даже для меня детали этого удивительного замысла только начинают проясняться. Заметьте: кроме лестницы, тут еще болтается крепкая веревка с петлей на конце, тоже, несомненно, идущая из номера многоуважаемого мистера Солкела. Это вам ничего не подсказывает?

Мы все уставились в отверстие и убедились, что Смит прав.

— Вот что я подумал, — между тем продолжал он. — Мистер Солкел, насколько мне известно, занял сорок первый номер неделю тому назад. Он с толком использовал это время! Мы обнаружили, что декоративная панель в его камине переделана точно таким же образом, как эта. Учитывая, что пятый номер был забронирован для Свази-паши больше месяца тому назад, — нетрудно догадаться, для чего. Назначение веревочной лестницы в объяснениях не нуждается. А вот веревка с петлей уже наводит на определенные размышления. В задачу карлика, как высококвалифицированного специалиста в своей области, входило бесшумно проникнуть в спальню Свази-паши и усыпить его с помощью тряпки, пропитанной каким-то наркотиком, — вы, наверное, обратили внимание, что даже без сознания он продолжал сжимать ее в руке? Запах, кстати, еще чувствуется. Петри, вы не можете определить, чего они там намешали?

Доктор с сомнением покачал головой.

— Впрочем, я ее сохранил, — сказал он. — Она у меня наверху. Думаю, какой-нибудь препарат из индийской конопли.

— Что ж, конопля всегда пользовалась особым вниманием этой компании, — мрачно заметил Смит. — Так что скорее всего вы правы. Итак, как я уже сказал, в задачу карлика входило без шума усыпить пашу, накинуть ему на руки петлю и помочь тому, кто ожидал наверху, поднять туда тело. Между прочим, смею предположить, что наш приятель, валяющийся сейчас в камере полицейского участка на Уэйн-стрит, — единственный хасисин, когда-либо попадавший в руки европейской полиции. Мне же сталкиваться с ними уже доводилось, и я много раз убеждался, что эти головорезы, несмотря на свой рост, сильны, как гориллы. Так что помочь «мистеру Солкелу» доставить пашу наверх ему бы особого труда не составило. Там его уложили бы в постель, применили бы еще кое-какие препараты — ну, а утром внезапно выяснилось бы, что несчастный, болезненный обитатель сорок первого номера мирно скончался от сердечной недостаточности. Хозяева гостиниц не любят, когда у них кто-нибудь умирает, так что смерть неизвестного постояльца из Смирны постарались бы быстренько замять, а наш «мистер Солкел» самым приятнейшим образом завтракал бы завтра поутру в компании премьер-министра. Потом он внезапно обнаружил бы, что слишком услужливая челядь захватила в путешествие чересчур много багажа, и отправил сделавшего дело карлика в бельевой корзине по соответствующему адресу…

— Но как он сюда-то попал, это карлик? — перебил я.

— Наверняка в том самом чемодане, который доставили мистеру Солкелу сегодня днем, — предположил Веймаут.

— Естественно, — как нечто само собой разумеющееся подтвердил Смит.

— Но как, скажите, Бога ради, — вскричал я, — как смог бы самозванец, при каком угодно внешнем сходстве, выполнять роль Свази-паши?

— Очень просто, — уверил меня Найланд Смит. — Он знает все, что должен знать Свази-паша. Досконально знаком с его личной жизнью, с его привычками, окружением…

— Но кто же он? — удивился Петри.

— Брат-близнец Свази-паши, — невозмутимо ответствовал Найланд Смит. — А кроме того, его смертельный враг и член Совета Семи.

— А настоящий Свази-паша?

— Мирно проживает в гостинице «Плаза», — с той же невозмутимостью объяснил Смит, — маскируясь под слугу из собственной свиты.

Какое-то время все мы молчали, переваривая услышанное.

— Впервые в жизни мне довелось воспользоваться мешочком с песком, — задумчиво протянул затем Смит, взвешивая в руке указанный предмет. — Однако, пока я ехал на вокзал, мне пришло в голову, что эта штука в данном случае подойдет больше, чем что бы то ни было. В купе мы с пашой обменялись пальто, так что закутанный в шарфы джентльмен, величественно проследовавший в пятый номер, был не кто иной, как ваш покорный слуга! Мултанбей, секретарь, выбрав подходящий момент, по моей команде улизнул и оставил меня в одиночестве в этих апартаментах. Честно говоря, я и сам толком не знал, чего ожидать, и на всякий случай приготовился ко всему. Вы хорошо знаете, Петри, — у меня есть кое-какой опыт общения с этой компанией, и об их методах знаю не понаслышке. Вскоре из дымохода до меня донесся слабый звук, тот самый, что так взволновал вас, Гревилль. Тут до меня начало доходить, каким образом они собираются сюда пробраться. Однако мешочек с песком — его историю я вам когда-нибудь еще расскажу — лежал в моем чемодане в прихожей. Я вышел, чтобы его достать, и услышал ваши шаги, Гревилль. И слава Богу, что успел вас перехватить до того, как вы позвонили, так как мне необходимо было захватить наших приятелей на месте преступления.

Снова все помолчали.

— Час уже поздний, — медленно проговорил Петри, глядя на Найланда Смита, — но я думаю, Смит, вы должны нам объяснить и все остальное.

— Не возражаю, — спокойно согласился тот.

Это странное ночное собрание в гостиной доктора Петри я запомнил навсегда. Жена доктора свернулась калачиком в затененном углу дивана; ее хрупкая красота совсем не соответствовала тому жуткому делу, что собрало нас вместе. Правда, я уже знал, что в прошлом она была достаточно тесно связана с организацией, вновь протянувшей свои длинные руки, чтобы по собственной прихоти двигать фигуры на шахматной доске мира. Веймаут уселся в кресло перед камином и флегматично покуривал. Петри стоял на коврике перед камином, не сводя глаз с Найланда Смита. Я устроился за письменным столом, напряженно слушая его сжатый, сухой рассказ. Сам же мистер Смит, не выпуская изо рта постоянно гаснущую трубку — за эту ночь он, похоже, переломал несколько коробков спичек, — как всегда, расхаживал взад-вперед по комнате и говорил, говорил, говорил…

— Вы просили меня объяснить, Петри, — начал он, — почему я позволил вам поверить, что погиб. Ответ прост: я давно уже усвоил, что в определенных ситуациях наибольшие преимущества получает невидимка, человек, которого не существует. Дружище мой дорогой, — он импульсивно повернулся к доктору, — конечно же, я знал, как вам будет больно. Да и остальным тоже. Но, поверьте, это было необходимо. Простите меня. На карту были поставлены миллионы судеб. А теперь я расскажу вам всем, как пришел к такому решению.

Не знаю, насколько вам, Гревилль, запомнилось то собрание в доме шейха Исмаила. Но вы наверняка помните, что я узнал древнего мандарина, который встретил нас в прихожей. То был не кто иной, как Ки Минг, глава Совета Семи! Помните наш налет на их лондонский притон, Веймаут, и тот фантастический финт, с помощью которого ему удалось проскользнуть у нас между пальцев?

— Еще бы! — ухмыльнулся суперинтендант.

— Потрясающей силы ум, едва ли не самый мощный в сегодняшнем мире! Я, во всяком случае, смело поставил бы его на второе место после доктора Фу Манчи. Впрочем, мне пока трудно в полной мере оценить способности леди, известной под именем мадам Ингомар, — возможно, она тоже претендует… Ну, еще посмотрим. Короче, я не был уверен, узнал ли он меня. Но даже если и так, что-либо предпринимать все равно было поздно. По крайней мере я знал, кто он, и видел, откуда нам угрожает опасность.

— Я лично считал, что она угрожает нам отовсюду, — мрачно прервал его я.

— Ну, что касается вас, Гревилль, полагаю, орден Виктории был бы не слишком высокой наградой за ваше мужество в той ситуации! — улыбнулся Найланд Смит. — Конечно, если бы мандарин был уверен, что мы не те, за кого себя выдаем, он бы в жизни не допустил нас на совет. По счастью, он только подозревал. Но тем не менее тут же принял меры, чтобы проверить свои подозрения. Недаром мне не понравилось, какими глазами, войдя, посмотрел на нас шейх Исмаил. Позже я узнал, что в Эль-Кхаргу немедленно послали человека, дабы увериться, что тибетские депутаты действительно прибыли. И он в этом в самом деле уверился, наткнувшись на них по дороге. Надо сказать, им повезло, что удалось привлечь его внимание. Кстати, посланником был третий дакойт, который, как вы помните, отсутствовал на совете.

Два удара гонга сообщили мне о том, что произошло. Едва Ки Минг убедился, что мы — вражеские лазутчики, я бросил взгляд назад и увидел, как набрасывает вам на голову шарф тот огромный негр-охранник — просто поразительна его способность бесшумно передвигаться при таких-то габаритах. И еще — третьего дакойта, подобравшегося уже к самому моему локтю.

В такие минуты мозг работает быстро. Я понял, что мандарин распорядился взять нас живьем. Но одновременно заметил, какими глазами смотрит на меня шейх аль-Джебал, и сообразил, что далеко не все приказы выполняются буквально.

Все это промелькнуло в моем мозгу в доли секунды.

Я точно знал, что вас спасти скорее всего не смогу. Сопротивляться подобным людям, да еще когда они собрались в таком количестве — дело абсолютно бессмысленное. Единственное, что я мог попытаться сделать, — спастись самому, а потом найти возможность освободить вас.

В других устах подобное заявление, высказанное откровенно и решительно, могло бы прозвучать, мягко говоря, несколько цинично. Но когда его произнес мистер Смит, ни один из нас не усомнился: речь шла об обдуманном и единственно верном в той ситуации решении подлинного мастера стратегии.

— Вы помните, где мы сидели, Гревилль? — продолжал между тем Найланд Смит. — От нас до лестницы, на которой стояла Фа Ло Ше, было меньше десятка шагов. Я понял, что бирманец сейчас прыгнет, и успел вовремя увернуться. Он проскочил мимо, а я бросился вверх по ступенькам и прежде, чем мадам сообразила, к чему дело клонится, одной рукой обхватил ее за талию, а другой прижал к ее ушку дуло пистолета!

Смит остановился, в очередной раз раскуривая потухшую трубку. Мы ошеломленно молчали.

— Она не человек, эта женщина, — внезапно прозвучал хриплый голос — Она вампир. В ее жилах течет его кровь.

Все глаза обратились к дивану. Говорила миссис Петри.

— Абсолютно с вами согласен, — хладнокровно кивнул Смит. — Что бы сделала на ее месте нормальная женщина? Завизжала бы, начала кусаться и царапаться или хлопнулась бы в обморок. Как вы думаете, что сделала Фа Ло Ше? Ни за что не догадаетесь. Насмешливо улыбнулась. Тем не менее мне удалось выиграть таким образом не меньше минуты, пока ее холодные зеленые глаза читали в моих всю правду о моих намерениях.

— Скажите им, — приказал я ей, — что, если кто из них шевельнет хоть пальцем, я тут же вас застрелю!

— Пожалуйста, уберите пистолет, — продолжая улыбаться, попросила она, — а то я не смогу говорить.

Я быстро переместил оружие от ее головы к сердцу. Она искоса посмотрела на меня и отплатила комплиментом, равного которому я еще не получал.

— Вы умны, — сказала она.

Затем повернула голову к оцепеневшим убийцам, сидевшим внизу.

Я тоже рискнул бросить быстрый взгляд в вашу сторону. Но вас уже не было, Гревилль. Негр вынес вас из комнаты.

Фа Ло Ше начала говорить. Мне показалось в тот момент, что тень ее отца упала на нее: она говорила так спокойно, будто меня вовсе не существовало. Сначала по-китайски, потом по-индийски и по-арабски.

— Прикажите всем оставаться на местах, — велел я ей, когда она замолчала. — Кроме одного, который передаст приказ, чтобы моего друга доставили туда, куда я распоряжусь, когда покину этот дом.

Она повиновалась, и расстроенный неудачей дакойт, все еще сидевший скрючившись на тюфяке, на который он свалился, отправился выполнять распоряжения.

— А теперь показывайте дорогу! — приказал я.

Она молча повернулась. Я знал, что какое-то время нахожусь в безопасности. Мы вышли в маленькую комнатку, примыкавшую к залу; именно в нее, как выяснилось, вели те красивые резные двери. Комнатка, надо сказать, не была пуста: ее неплохо охраняли, нашу общую приятельницу. Впрочем, мадам не понадобилось и дюжины слов, чтобы утихомирить разволновавшихся было головорезов. И тут меня неожиданно осенило. Согласен, и время, и место были совсем не подходящими, но именно там я наконец сообразил, что так притягивало эту дьявольскую банду к «Могиле Черной Обезьяны»!

Он снова смолк и принялся старательно выбивать трубку.

— Ну, мистер Смит, — взмолился я, — продолжайте же!

Он повернулся ко мне с мрачной улыбкой.

— Я понимаю, Гревилль, что вас эта тема волнует особо. Однако успокойтесь, древние секреты египтян тут ни при чем. Речь идет кое о чем более опасном, хотя, надо признаться, в определенном смысле и гораздо более полезном. В той комнатке, Петри, — теперь он обратился к доктору, — я заметил пиалы, инструменты и странного вида книги с желтыми корешками. Кроме того, там находилось несколько шкатулок китайской работы.

— Боюсь, что пока ничего не понимаю, — признался Петри.

— А я объясню, поскольку считаю, что мне удалось разгадать тайну. Как вы помните, после исчезновения и предполагаемой смерти Фу Манчи в 1917 году вместе с ним исчезли и основные секреты его тайного искусства: уникальные лекарства, неизвестные способы их изготовления и кое-какие вещицы, скажем так, более конкретные: знаки и амулеты, дававшие ему власть практически над всеми сектами религиозных фанатиков Азии.

— Боже мой! — пробормотал Веймаут.

— Вот это наследство дочь Фу Манчи и решила прибрать к рукам. За ним она и поехала в Египет. Именно в этом была причина таинственной смерти профессора Зейтланда. Та же участь ждала и Бартона. Ему лишь чудом удалось ее избежать. Сами понимаете, какие сокровища были поставлены на карту… — Найланд Смит прекратил свое бесконечное кружение по комнате и обвел нас угрюмым взглядом. — Сокровища, делающие ее хозяйкой самой могущественной преступной организации в мире!

— Я пересек с Фа Ло Ше этот странный дом, — продолжил свой рассказ Найланд Смит, — потом сад, но не по той тропинке, что пришли мы, а другой, и оказался у стены, за которой начиналась пальмовая роща. По дороге нам не встретилось ни души.

— Где он? — спросил я.

— Наберитесь терпения, — насмешливо улыбнувшись, ответила Фа Ло Ше. — Его скоро принесут.

Я сунул в карман пистолет и ограничился тем, что крепко держал ее за талию. Поступок, согласитесь, совершенно естественный, однако за него мне пришлось дорого заплатить.

Вскоре из-за угла появились двое, несшие бесчувственное тело. При виде нас они заколебались, но мадам повелительно подняла руку, и ее люди приблизились. Я увидел вас, Гревилль, без сознания лежавшего на песчаной дорожке у моих ног.

Продолжая крепко сжимать талию Фа Ло Ше, я потянулся к пистолету и вдруг заметил, что один из носильщиков-негров с любопытством смотрит через мое плечо. Нетрудно было сообразить: что-то затевается. Смит чиркнул спичкой, в очередной раз сломав ее, и тяжело вздохнул. — Эх, держи я тогда пистолет у ребер Фа Ло Ше, сегодня мир уже был бы свободен от очень опасного дьявола. Однако я не успел. Кто-то стремительно спрыгнул со стены, и мастерский удар мешком с песком завершил этот печальный эпизод… — Найланд Смит невольно поднял руку к голове.

— Когда я очнулся, вокруг царила мертвая тишина, — успокоившись, продолжил он. — Память не сразу возвратилась ко мне, но когда я вспомнил все, что произошло, то, признаюсь, испугался. Я знал, что дом стоит в полном уединении, а шейх Исмаил пользуется у окрестных жителей недоброй репутацией торговца предметами черной магии. Теперь я оказался пленником в этом доме. Не было нужды даже задумываться о том, есть ли у меня шансы вырваться на свободу.

Оглядевшись, я обнаружил, что валяюсь на грязном полу настоящей каменной клетки, площадью не больше трех квадратных ярдов. Ощупав себя, я убедился, что у меня решительно ничего не взяли. Даже пистолет лежал в кармане. Более того, рядом, на полу, я увидел тот самый мешок с песком, которым меня так славно отделали! В тот момент я не был, конечно, в состоянии оценить тонкость восточного юмора, но сегодня ночью мне удалось отплатить за насмешку!

В клетушке было светло — окно, расположенное под самым потолком, давало достаточно света, однако дотянуться до него мне не удалось, как я ни пытался. На мебель, естественно, не было и намека, да она бы там и не поместилась. Выломать тяжелую, обитую железом дверь нечего было и думать. Отчаянно хотелось пить… И тут я увидел на подоконнике поднос, а на нем — графин с водой.

Не знай я китайских обычаев, наверное, я так бы и не сообразил, что к чему. Но, оценив обстановку, убедившись, что до графина мне не дотянуться, а все пули из пистолета аккуратно удалены, я понял, в чем дело, и покорился неизбежному. Меня приговорили к самой страшной из китайских пыток, известной под названием «Медленная смерть».

— Кажется, осознав свое положение, я не удержался от стона. Понимаете, Гревилль, в той комнате, где собрался Совет Семи, я узнал еще одного не самого доброго своего знакомого — Ибрагим-бея, брата-близнеца Свази-паши!

С самим пашой я знаком уже много лет, а в связи с моим последним назначением в Скотланд-Ярд даже имел с ним кое-какие дела. Несомненно, именно он стоит между Турцией и теми темными силами, которые одни считают исходящими из Москвы, другие — еще откуда-то, но которые неизменно включают Турцию в свою программу. И тут я узнаю, что Ибрагим-бей, этот взбунтовавшийся ублюдок с рыбьей кровью, — член Совета Семи! Можно было не сомневаться, что именно здесь — ключ к тем таинственным событиям на Ближнем и Дальнем Востоке, о которых упоминали вы, Веймаут, и которые были до боли знакомы мне самому…

Свази-паша был обречен! Так же, как и я, единственный человек, который мог его спасти.

Петри с Веймаутом рассказали мне, что обыскали дом шейха от крыши до подвалов. Должен заметить, что один подвал вы все-таки пропустили, а именно тот, в котором заперли меня.

Я совершенно не представлял себе, сколько провалялся без сознания. Мои наручные часы разбились при падении. Об обыске, который вы проводили, я, разумеется, ничего не знал. Лишь две вещи занимали в то время мой мозг: ваша судьба, Гревилль, и судьба Свази-паши.

Я тщательно осмотрел окно. Забранное ржавой железной решеткой, оно было тем не менее не таким уж маленьким, и я без труда определил, что нахожусь в подвале и что на дворе раннее утро. Я вновь удостоверился, что мне не удастся выбраться ни через него, ни через дверь. И, поскольку до меня не доносилось ни звука, волей-неволей вынужден был смириться с перспективой самой ужасной из смертей — от голода и жажды рядом с запотевшим графином, стоящим над моей головой на подоконнике.

Судя по моему состоянию, без сознания я пробыл всего лишь несколько часов. Невольно я отметил характерный для китайцев фатализм: если бы кто-нибудь посторонний прошел мимо моего узилища, он мог бы мне помочь освободиться. Разумеется, я отдавал себе отчет, что такая возможность ничтожно мала, иначе Фа Ло Ше, с ее предусмотрительностью, вряд ли пошла бы на риск, но все же решил попытаться. Голова моя раскалывалась от боли, мучительно хотелось пить, но сил я еще не растерял и потому во всю глотку принялся взывать о помощи сначала по-английски, потом по-арабски. После каждой фразы я напряженно вслушивался. Ни звука!

Постепенно мною все больше и больше овладевало прямо-таки буддистское смирение. Тем не менее я не собирался ограничиваться лишь пассивными методами. Сесть было некуда, разве что на пол, поэтому я, почувствовав внезапно странную слабость, прислонился к двери и принялся размышлять, что делать дальше.

И как раз в этот момент послышался голос друга. Если бы не он, меня бы сегодня с вами не было. Я услышал вой собаки!

— Саид! — воскликнул Петри.

— В этот миг я почувствовал, что фортуна вновь повернулась ко мне лицом, — улыбнулся Найланд Смит. — Силы мои утроились. Подскочив к окну, я тут же завыл в ответ. Сигнал повторился. Я снова ответил. И через пару минут сверху раздался голос Саида.

Не стану останавливаться на подробностях, скажу лишь, что он сбегал к машине за веревкой, мгновенно выломал насквозь проржавевшую решетку, и через несколько минут я благополучно выбрался из темницы, оказавшись на опушке пальмовой рощицы. Не вините себя, Веймаут, что вам не удалось обнаружить эту каморку при обыске — без сомнения, она именно для того и создавалась. Я почти не сомневаюсь, что с домом ее связывал лишь отлично замаскированный подземный ход, выходящий из какого-нибудь подвала.

Мозг мой лихорадочно работал. Необходимо было воспользоваться случаем. Под монашеским одеянием на мне осталось арабское платье, и это оказалось как нельзя более кстати. Можете мне поверить, Гревилль: у меня болела о вас душа, но я ничего не мог сделать. Надо было как можно скорее добраться до Стамбула. Теперь вы понимаете, почему не обнаружили нашей машины: я воспользовался ею, чтобы достичь железной дороги. К счастью, денег у меня оказалось достаточно, и через неделю после обыска в доме шейха Исмаила я уже оказался в Константинополе. Через полицию Кемаля я первым делом ознакомился с последними сведениями из Скотланд-Ярда. Ну, а остальное вы уже знаете.

— Зато кое-чего не знаете вы, — проговорила миссис Петри, когда рассказчик замолк. — Сегодня в Лондоне я видела его! Фу Манчи сейчас в Лондоне!

Найланд Смит резко повернулся.

— В этом вопросе вы никогда не ошибаетесь, Карамани, — протянул он, серьезно глядя на нее. — В Париже Фу Манчи занимал номер по соседству со Свази-пашой.

Снизу, с Пикадилли, доносились звуки автомобильных клаксонов.

 

ГЛАВА X

ХОЛДСКОЕ АББАТСТВО

— Тут все выглядит таким мирным, — нервно прошептала Райма, вцепившись в мою руку, — и вместе с тем, Шан, я почему-то никогда не чувствовала себя здесь в безопасности. Я тебе еще не говорила, что вчера ночью увидела из окна привидение Холдского аббатства?

— Просто игра воображения, дорогая, — успокоил я ее. — Каждый из этих бывших монастырей считает делом чести обзавестись собственным монахом-призраком. Впрочем, даже если он в самом деле существует, наверняка при жизни был изрядным выпивохой, да и после смерти остался тем же рубахой-парнем…

В довершение ко всем нашим треволнениям, осенняя погода в Англии, как всегда, не радовала. Весь день собиралась гроза, с запада медленно надвигались черные тучи. Раскаты грома были слышны уже с утра. Наконец она разразилась двумя короткими, но очень сильными ливнями, и сейчас, хотя мрачные скопления облаков еще виднелись вдали, небо над нами было безоблачным.

Мы прогуливались по саду, наслаждаясь свежим послегрозовым воздухом. Деревья шелестели, сбрасывая с листьев последние капли, но дорожка уже высохла. Я не очень беспокоился по поводу Райминых тревог: они были естественны, учитывая испытания, через которые ей пришлось пройти недавно. Когда сэр Лайонел предложил нам покинуть Лондон и отдохнуть в его норфолкском поместье, никто не приветствовал эту идею так горячо, как я. Несмотря на отчаянные усилия инспектора Уэйла и его помощников, все следы мадам Ингомар и еще более опасного исчадия ада, ее отца, будто растворились в воздухе.

Найланд Смит был уверен, что сэр Лайонел, выполнив отведенную ему роль в планах Фа Ло Ше, может не опасаться дальнейшего внимания с ее стороны, и мы, расположившись в Холдском аббатстве, много лет назад купленном Бартоном и превращенном в поместье, беззаботно предались невинным забавам сельской жизни.

— Странная вещь, — продолжала меж тем Райма, и я внезапно насторожился, услышав в ее голосе ноты глубокой озабоченности, — с тех пор, как к нам присоединился мистер Смит, я чувствую себя не в большей, а в меньшей безопасности!

— Любопытно, — пробормотал я. — Как ни странно, у меня точно такое же ощущение.

— Я допускаю, что после последних событий слишком легко ударяюсь в панику, — призналась Райма. — Но ты обратил внимание на это семейство цыган, что расположилось чуть ниже большого поля?

— Да, дорогая. Я проходил сегодня мимо и видел подростка; он мне показался очень красивым, хотя я был довольно далеко, и какую-то ужасную старуху, похожую на ведьму. Они тебя беспокоят?

Райма нервно рассмеялась.

— Не то чтобы беспокоили… Подростка я не видела, но встретила женщину и мужчину, и, знаешь, у меня от их вида мурашки по спине поползли… — Она оборвала фразу и, прислушавшись к чему-то, испуганно прошептала: — О, Шан! Что это?

Низкий, мурлыкающий звук достиг моих ушей. Странный и продолжительный… Я застыл в недоумении, чувствуя, как пальцы Раймы все сильнее сжимают мои. Потом до меня дошло. Не разбирая дороги, я подтащил Райму к зарешеченному окну крытой галереи, соединяющей основное здание с комнатами слуг.

— Сейчас ты поймешь, дорогая, — прошептал я.

Яркий лунный свет озарял помещение; на полу, свернувшись клубком, лежало грациозное, похожее на кошку создание и, подняв маленькую усатую головку, внимательно наблюдало за нами; его золотистая, с черными пятнами шкура блестела в сумерках. То был индийский гепард сэра Лайонела, хотя и прирученный, но временами опасно раздраженный. Зоология всегда занимала прочное место в сердце моего шефа.

— О, слава Богу! — воскликнула Райма, глядя в красивые хищные глаза. — Мне бы следовало и самой догадаться! Но я никогда раньше не слышала, как он мурлычет.

— Очевидно, пребывает в хорошем настроении, — улыбнулся я.

Зверь с дружелюбным, как мне показалось, ворчанием встал, зевнул, демонстрируя ленивую кошачью грацию, снова заворчал и, будто в припадке внезапной слабости, утомленно свалился на пол. Мне это показалось неплохой пародией на пьяного забулдыгу. Позже выяснилось, что мысль моя оказалось куда более точной, нежели я мог предположить.

Мы обогнули западное крыло здания и через стеклянные двери вошли в библиотеку. Присутствие сэра Лайонела успело заметно изменить атмосферу этого помещения. Просторная комната со стенами, обитыми дубовыми панелями и с мощно выступающими потолочными балками, была забита бесчисленными восточными реликвиями и диковинами, совершенно не гармонирующими со строгим интерьером бывшей монастырской трапезной. Особенно нелепо, на мой взгляд, здесь выглядел величественный китайский лакированный шкаф добрых шести футов в высоту, мирно соседствующий со строгой колонной винтовой лестницы.

Библиотека была пуста, но сверху, из кабинета, доносился громкий голос шефа. Я знал, что он беседует там с Найландом Смитом. Петри с женой должны были приехать к обеду, но позвонили из Норвича и предупредили, что из-за поломки машины могут задержаться.

Вскоре появилась миссис Орам, убеленная сединами домоправительница сэра Лайонела. Оставив ее болтать с Раймой, я поднялся по дубовым ступеням и присоединился к шефу.

— Привет, старый разведчик! — громогласно приветствовал он меня, когда я вошел. — Учти, если собираешься еще со мной работать, тебе придется либо прогнать Райму, либо жениться на ней!

Он монументально возвышался посреди каминного коврика — единственного свободного пятачка в этой маленькой комнатке, забитой всевозможными реликвиями, привезенными из многочисленных экспедиций, так что она напоминала лавку какого-нибудь неряхи антиквара. Найланд Смит, болтая ногой, восседал на уголке заваленного черт-те чем письменного стола, теребил мочку левого уха и критическим оком взирал на массивного, загорелого джентльмена с седыми волосами и умными голубыми глазами — выдающегося востоковеда и самого неутомимого английского исследователя. Я, право, затруднился бы определить, кто из них обладает более вулканической энергией.

— Смит волнуется! — прогромыхал сэр Лайонел в своей обычной манере, громко и быстро. — Считает, что наши китайские друзья вновь принялись за свои обезьяньи проделки. Ему не нравится задержка Петри.

— Нет, — резко ответил Найланд Смит, — но мало ли что может случиться! Особенно сегодня вечером…

— Почему особенно? — поинтересовался я.

— Потому что именно сегодня вечером я видел привидение Холдского аббатства.

— Чушь! — рявкнул сэр Лайонел.

— Монах? — взволнованно уточнил я.

— Нет, — покачал головой Смит. — Мне он монахом не показался. К тому же я как-то не особенно верю в привидения, — добавил он.

Присоединившись к Райме, я обнаружил, что ее беспокойство еще больше возросло.

— Я так рада, что ты здесь, Шан, — улыбнулась она. — Милая миссис Орам отправилась спать. Я, конечно, слышала в кабинете ваши голоса, да только нервы у меня вконец расстроены. Ужасно волнуюсь за Петри.

Хотя с миссис Петри моя любимая познакомилась совсем недавно, между ними уже успела установиться та редкая женская дружба, которую мужчины могут только приветствовать. В сложном характере миссис Петри явно наличествовала немалая толика восточного мистицизма — хотя, судя по внешности, я никогда не заподозрил бы в ней восточной крови. Райма же в полной мере унаследовала кельтскую склонность к фантазиям, не говоря уж о собственной живости воображения, щедро отпущенного ей природой.

— Я тоже, дорогая, — ответил я, — но утром они уже будут здесь. Ты опять что-нибудь себе нафантазировала? — Я бросил взгляд на двери и окна. — Петерс все надежно запер, я сам видел. Так что из-за цыган можешь не волноваться.

Странно, конечно, что Райма, делившая с нами не совсем, мягко говоря, обычную жизнь в Долине Фараонов, стала такой пугливой в обычнейшем норфолкском поместье: как может испугаться какого-то привидения та, которая не боялась бедуинов?

— Нет. — Она всмотрелась в меня своим милым серьезным взглядом, по обыкновению, читая мои мысли. — Цыган я не боюсь, правда-правда. Слишком много ночей я провела там, в Египте, чтобы их бояться. Мой страх другой, Шан, — какой-то глупый, нереальный, мистический ужас! Могу я тебя кое о чем попросить?

— Конечно. Что нужно сделать?

— Открой его, пожалуйста!

И, с робкой мольбой поглядев на меня, девушка показала на стоящий под лестницей китайский шкаф.

Я взялся за резные ручки и настежь распахнул расписные, украшенные золотой полоской дверцы. Как и следовало ожидать, внутри было пусто.

Райма поблагодарила меня улыбкой.

— Я весь вечер боролась со страшным искушением это сделать! — призналась она. — Спасибо, Шан, дорогой. Только не думай, что я ненормальная. — Она протянула мне книгу, лежавшую у нее на коленях. — Представляешь, так и сидела, уставившись в одну строчку, а мысли витали вокруг этого дурацкого шкафа! Похоже, ты вывел меня из настоящего транса!

Я взял книгу — какой-то бездарный современный роман — и взглянул на строчку, на которую указывал палец Раймы. Там значилось: «Я рядом с тобой…»

У меня не нашлось другого ответа, кроме ответа любви.

Наконец, мы пожелали друг другу спокойной ночи. Когда Райма встала, я обратил внимание, что на диванных подушках рядом с ней лежал пульверизатор с освежителем воздуха. Увидев мой удивленный взгляд, она рассмеялась.

— Зачем тебе понадобилась эта штука? — полюбопытствовал я.

Она приняла мой вопрос со странной серьезностью. Вообще я заметил, что ее поведение было более рассеянным, чем обычно.

— Я сейчас вспомнила: тут был какой-то странный запах. Затхлый такой, знаешь, как гниющие листья. Ну, я и решила освежить воздух.

Вдоль второго этажа юго-западного крыла поместья, где находилась моя комната, протянулся безобразный каменный балкон. Под ним проходила галерея, за которой смотрели на газоны зарешеченные комнаты слуг. На втором же этаже, откуда открывался великолепный вид, располагались прекрасные просторные гостевые комнаты. Соседнюю с моей занимал Найланд Смит, потом была одна пустая, а за ней — комната Раймы.

Войдя к себе, я не стал зажигать света — обычай, введенный в поместье сэром Лайонелом в целях маскировки. Вместо этого, подойдя на ощупь к окну, поднял штору, открыл его и с наслаждением вдохнул аромат влажной земли и мокрых листьев. Справа был виден угол террасы; внизу, прямо под балконом, начинался крутой склон, спускающийся к деревьям, обрамляющим бывший ров с водой.

За ним снова начинался подъем, уже более пологий, занятый старым парком. А еще дальше, милях в двух от поместья, над деревьями возвышалась полуразрушенная башня — местная достопримечательность, память о норманнском владычестве.

Сначала взгляд мой скользил по ландшафту довольно рассеянно: окно я открыл больше для того, чтобы, размышляя о Райме, насладиться ночной прохладой. Но внезапно старая башня, призраком возвышающаяся на горизонте, приковала мое внимание. Ясно видимый на фоне грозовых облаков, на ее вершине зажегся слабый свет и тут же исчез, будто мигнувший глаз.

Стиснув зубы, я присмотрелся внимательнее. Из башни с приличной скоростью шпарили морзянкой! Я попытался что-нибудь разобрать, но вскоре с досадой обнаружил, что азбуку Морзе позабыл начисто. Потом меня озарило: раз сообщение передают, стало быть, кто-то в поместье должен его и принимать! Успев достаточно хорошо изучить окрестности, я знал, что ниоткуда, кроме Холдского аббатства, световых сигналов с башни видно быть не могло.

Сделав такое умозаключение, я немедленно принялся действовать. Не обращая внимания на мокрые от дождя листья, перемахнул через парапет балкона и по обвившему колонны галереи плющу начал спускаться вниз. И хотя где-то в середине сорвался, но удачно приземлился в растущие внизу кусты, отделавшись насквозь промокшим вечерним костюмом. Затем, скрываясь в тени дома, начал продвигаться к бывшему рву. Добравшись до него, обернулся и убедился, что весь дом погружен во тьму.

Преодолев впадину, оставшуюся ото рва, и оказавшись на насыпи — бывшем оборонительном валу, я вновь посмотрел на показавшуюся над деревьями верхушку башни. Передача продолжалась!

Я сделал неловкий шаг и, невольно охнув, покатился обратно во впадину: кожаные подметки вечерних туфель скользнули по мокрому дерну. Проклиная все и вся, на четвереньках выполз на насыпь, однако в темноте забрал гораздо севернее и, поднявшись наверх, ясно увидел, в какую именно часть поместья адресуется сообщение. Свет, судя по всему, от электрического фонарика, вспыхивал и гас в виде точек и тире в открытом окне кабинета шефа!

Под прикрытием разросшихся кустов рододендронов я подполз так близко, что смог увидеть того, кто держал фонарик, подавая сигналы. И… не поверил собственным глазам. Меня охватил ужас, замешанный и на легенде Холдского аббатства, и на страхах Раймы, и на моих собственных жутких воспоминаниях… Ибо человек, подававший сигналы в далекую башню, был одет во что-то весьма напоминающее сутану; голову его целиком скрывал огромный капюшон, так что в слабом свете фонарика разобрать черты лица было решительно невозможно.

— Боже мой! — пробормотал я. — Это еще кто такой?

По-прежнему прикрываясь кустами, я прополз два десятка шагов, отделявших меня от террасы, нащупал ветку плюща потолще, ведущую прямо к моему окну, и принялся карабкаться вверх. Сердце мое колотилось, мысли беспорядочно мельтешили в голове.

Перевалившись через балюстраду, я одним прыжком перемахнул балкон и вломился в комнату.

В свете луны шевельнулась чья-то фигура.

Это был Найланд Смит!

— Тс-с! Говорите тише, Гревилль!

Я изумленно уставился на него, застыв возле открытого окна и тяжело дыша.

— Почему? — прошептал я, слегка придя в себя. — Что случилось?

— Закройте окно, — приказал Смит.

Я повиновался.

— Видели, как я карабкался? — повернувшись, спросил я.

— Нет. Слышал. Высовываться не рискнул — честно говоря, я ожидал кого-нибудь другого. Однако вас буквально распирает от новостей. Выкладывайте.

В нескольких словах я рассказал ему о свете на вершине башни и о странной фигуре в сутане в окне кабинета.

— Наверное, выслеживать его уже поздно, мистер Смит, — закончил я, но все же направился к двери.

— Да нет, отчего же? — усмехнулся Смит, поймав меня за руку. — Он здесь.

— Где? — удивился я, быстрым взглядом обежав комнату и ничего не заметив.

— А вон там.

И Найланд Смит указал на мою кровать.

Совершенно обалдевший, я посмотрел туда и… увидел знакомое одеяние из верблюжьей шерсти. Придвинулся поближе, потрогал… нет сомнения, то самое.

— Это ведь одежда ламы!

— Она, она, — мрачно кивнул Смит. — А рядом, обратите внимание, тоже известный вам мешочек с песком. Со времен того полного событий собрания Совета Семи в Эль-Кхарге эти два предмета непременно входят в состав моего багажа.

— Но…

— Вы хотите спросить, с чего это вдруг мне взбрело в голову изображать привидение? Очень просто. Я с самого начала заподозрил, что кто-то из домашних вошел в контакт с нашим противником. Потом, правда, убедился, что ошибся. Однако точно знал: куда бы ни завело меня расследование, никому и на ум не придет заподозрить «монаха из Холдского аббатства»!

— Это точно, — согласился я. — Стало быть, из кабинета сигналили тоже вы?

— Да! — резко ответил Найланд Смит. — Таким образом я поддерживаю связь с суперинтендантом Веймаутом. В башне был он.

— Веймаут?

— Именно. Так он передает мне информацию, а я, в свою очередь, сообщаю ему очередные инструкции.

— А шеф знает, что Веймаут здесь? — спросил я, посмотрев ему прямо в лицо.

— Ни в коем случае! И поумерьте свой гнев, Гревилль. — Смит улыбнулся, и я почувствовал, что злость моя действительно бесследно исчезла. — Я, видите ли, с некоторых пор не совсем доверяю сэру Бартону, — добавил он.

— Что-о?!

— Да вы не волнуйтесь. Вам я не доверяю тоже. Вы ведь оба находились под влиянием Фа Ло Ше. Кстати, сегодня ночью я не доверяю еще и Райме.

Я резко вскочил с кровати, на которую успел было усесться. Во внезапной тишине, будто рев разгневанного животного, откуда-то издалека донесся раскат грома.

— Какого черта, что вы имеете в виду?

— Тс-с, — укоризненно прошептал Смит, невозмутимо глядя на меня. — Помните, я сегодня вечером рассказывал, как встретился с привидением?

— Ну?

— Так это была чистая правда. Увы, ему удалось от меня ускользнуть. И знаете, кто был «привидением»? Фа Ло Ше! Тише! Не повышайте голоса. У меня есть все основания так считать. Это, кстати, произошло после того, как вы покинули кабинет Бартона, но до того, как попрощались с Раймой.

Я ошеломленно смотрел на него, не в силах ничего сказать.

— Не будем забывать: вы ее признанный возлюбленный, — добавил он. — А она, между прочим, совершенно очаровательна. Примите мои поздравления… а заодно добрый совет: при встрече с нею не увлекайтесь поцелуями…

— Райма была просто одержима мыслью, что кто-то прятался в том большом китайском шкафу, — вспомнил я. — Но она так и не смогла себя заставить это проверить.

— Вполне в ее характере, — прокомментировал Найланд Смит. — Вы, наверное, помните, что я покинул кабинет Бартона раньше вас?

— Да, конечно.

— Тот шкаф, о котором идет речь, стоит рядом с колонной винтовой лестницы. Поэтому, хотя библиотека была ярко освещена, он оставался в глубокой тени. Это очень старая вещь, Гревилль, я давно с ней знаком и знаю, что она обладает кое-какими секретами. Кроме лакированных дверец с фасада, сзади там есть еще одна — более скромная и весьма неплохо замаскированная.

— Вы имеете в виду…

— Именно. Выйдя из кабинета, я заметил странную пассивность в поведении Раймы, и это меня заинтересовало. Она не читала, хотя книга лежала у нее на коленях, а напряженно всматривалась в окно.

— Стало быть…

— Стало быть, возникшее у нее позже подозрение было основано на вполне реальном факте. В шкафу прятался я.

— Но когда…

— Когда я ушел? Не краснейте. В тот момент, когда в библиотеке появились вы, я незаметно ускользнул через дверь, ведущую в комнаты слуг; она находится как раз за лестницей. Потом через восточное крыло вернулся обратно в кабинет и стал ждать сигнала Веймаута. В моем расследовании я наткнулся еще на одну маленькую проблему, потому и решил воспользоваться обличьем привидения.

— Что за маленькая проблема?

— Гепард.

— Гепард?

— Прирученный гепард. Гревилль, куда более чувствителен к присутствию в доме чужих, чем любое домашнее животное. К нынешним гостям Бартона он уже успел привыкнуть, но если бы в доме появился новый человек, эта милая киска подняла бы своим воем все поместье. Я подозреваю, что ее одурманили.

— Боже мой! Вы правы!

— Знаю, что прав! Я, понимаете ли, брожу вокруг в своем монашеском одеянии, а он храпит, как слон! Впрочем, продолжайте, пожалуйста.

По мере способностей я описал пассивный страх, овладевший Раймой, как я пытался ее успокоить, и уверен, что она пришла в норму.

— Что-то тут не так! — нетерпеливо прервал меня Найланд Смит. — Перед самым вашим появлением она выходила из библиотеки. Я готов поклясться: для того, чтобы что-то вынести. А после открыла окно. И снова закрыла.

— Простите! — воскликнул я.

— Тс-с!

— Уверяю вас: мистер Смит, все это — полная ерунда. Я просто забыл вам рассказать. Она заходила в свою комнату за дезодорантом. Знаете, такой, во флаконе с пульверизатором?

Смит, по старой привычке круживший по комнате, резко остановился.

— Ерунда, говорите? Это не ерунда, Гревилль! Это именно то, чего мне не хватало. Наконец-то я понял, откуда взялся этот парфюмерный запах, такой сильный, что я почувствовал его даже на террасе. Быстрее! Вам это легче сделать, чем мне… Проскользните в комнату Раймы. Да снимите вы ваши туфли!.. Идите через балкон. Окно у нее наверняка открыто. Если она проснется — хотя вряд ли, — попросите у нее дезодорант. Объясняйте, как хотите. Если она спит, найдите его сами и принесите мне. Возьмите фонарик…

Странную кражу мне удалось осуществить без малейших затруднений. Райма крепко спала. Хотя ее туалетный столик был в беспорядке заставлен множеством флаконов, я легко нашел нужный, поскольку он единственный был с пульверизатором. Сунув его в карман, я поспешил обратно.

Найланд Смит так осторожно принял у меня флакон, будто это была бомба. Потом вышел, и я услышал, как он включил свет в ванной комнате. Вскоре он, впрочем, вернулся с флаконом в руках, и я увидел, что он все так же заполнен наполовину.

— Верните обратно, — велел он.

Я выполнил это, по-прежнему не встретив никаких препятствий.

— Хорошо, — похвалил меня Смит. — Но учтите: теперь мы вступаем в область догадок.

И снова в глубоком раздумье принялся расхаживать по коврику.

— Какой же я болван! — внезапно выпалил он и, не давая себе труда объяснить, что имел в виду, сразу продолжил: — Спрячьтесь в южном углу балкона. Плющ там хорошо разросся, вы без труда замаскируетесь. Туфли снова придется снять. Нам нельзя шуметь.

Листва еще не высохла, и я живо представил себе, какая жалкая перспектива ожидает мой вечерний костюм, и без того пострадавший, не говоря уж обо мне самом.

— Если увидите, что кто-то движется в комнате Раймы, не шевелитесь, — быстро продолжал Смит, не слушая моих робких возражений. — Если кто-нибудь выйдет на балкон, помните: ваше дело — только наблюдать. Кто бы это ни оказался, вы не имеете права ничего ни делать, ни говорить. Просто смотрите. Если потребуется — следуйте за ним, но ни в коем случае себя не обнаруживайте. Идите, Гревилль.

Я уже двинулся к двери, когда он добавил:

— Учтите, это может оказаться для вас довольно тяжелым испытанием. Но я на вас рассчитываю.

Выйдя на балкон, я миновал открытое окно комнаты Смита, потом закрытое — свободной, опустившись на четвереньки, прополз мимо комнаты Раймы и, наконец, устроился в уголке, образованном балюстрадой, замаскировав себя мокрыми ветвями плюща.

Дальняя часть балкона таинственно отсвечивала в серебряном лунном свете, но та половина, в которой скрывался я, по счастью, находилась в тени. Откуда-то издалека, возможно с моря, донесся глухой раскат грома. Вокруг меня шелестела мокрая листва, потихоньку освобождаясь от дождевых капель.

Я увидел, как Найланд Смит вошел в свою комнату.

В поместье царила мертвая тишина. Она была настолько совершенна, что даже еле слышное хлопанье крыльев над головой заставило сердце тревожно забиться. Старая сова слетела с карниза и исчезла в направлении большого поля. Из зарослей тростника над рекой донесся тревожный крик одинокого чибиса; откуда-то, уже совсем издалека, на него ответили, и снова воцарилась тишина.

Мой пост, как я и ожидал, оказался неудобен и холоден. Это было так типично для Найланда Смита: не считаться с подобными мелочами в отношении как самого себя, так и всех прочих. Какие могут быть неудобства, если речь идет о работе?!

Вскоре я услышал, как начали бить большие часы в библиотеке, и механически сосчитал удары. Полночь. В Лондоне люди сейчас как раз завершают ужин…

И тут я увидел ее.

Искренне надеюсь, что мне в жизни больше не доведется испытывать такого потрясения, какое сжало мое сердце в этот момент. Хотя Найланд Смит не удосужился раскрыть мне свой замысел, у меня почему-то сложилось впечатление, что основная цель засады — обеспечить безопасность Раймы. Теперь это впечатление поколебалось.

Прелестная легкая фигурка моей любимой показалась на балконе. В свете луны я видел ее совершенно отчетливо. Она была босиком, в одной ночной рубашке. Без колебаний повернула направо, миновала закрытое окно и перешагнула подоконник комнаты Найланда Смита! Я не верил своим глазам. Мне с трудом удалось удержать ее имя, готовое сорваться с кончика моего языка.

«…Вы должны хранить молчание. Это может оказаться довольно тяжелым испытанием, но я рассчитываю на вас…»

Медленно поднявшись на ноги, я осторожно передвинулся вперед. Комнату Смита заливал лунный свет, но меня он освещал столь же ярко. Поэтому, приблизившись вдоль стены к его окну, я упал на колени и, вытянув шею и затаив дыхание, заглянул вовнутрь.

Найланд Смит лежал в постели, укрывшись простыней до подбородка. Глаза его были закрыты. Райма стояла совсем рядом. В ее руке я заметил какой-то блестящий предмет и, вглядевшись, без труда узнал знакомый флакон с пульверизатором!

В тот же момент девушка наклонилась и направила струю одеколона прямо в лицо спящего человека. Потом повернулась и двинулась обратно.

Я отпрянул и поспешил снова занять свой затененный угол. Через несколько секунд на балконе в лунных лучах, появилась Райма. Я обратил внимание, что выглядела она неестественно бледной. Не глядя ни вправо, ни влево, девушка подошла к окну своей комнаты и влезла в него. Взгляд ее широко открытых глаз был неотрывно направлен в одну точку.

И вновь — полная тишина.

Однако на сей раз ждать мне пришлось недолго. На балконе появился Найланд Смит, полностью одетый, но, как и я, босиком. Знаком он велел мне подойти к окну Раймы. Как в тумане, раздираемый на части ужасом, изумлением, сомнением, я повиновался. И вновь, опустившись на колени, заглянул…

Как раз в этот момент Райма выливала в зеленую мраморную раковину содержимое флакона. Смыв его струей горячей воды, она тщательно вымыла и сам флакон, закупорила его. Потом поставила на туалетный столик и… забралась в кровать!

Смит кивнул мне. Я поднялся и на неверных ногах зашагал к его комнате.

— Райма! — воскликнул я. — Райма! Боже мой, мистер Смит, что же это?!

— Ничего, — невозмутимо отвечал он, сжав сильными пальцами мое плечо и глядя прямо мне в лицо своими спокойными, умными глазами.

— Ничего?

— Именно так. Я же предупреждал, что вас может ожидать потрясение. Сядьте. Думаю, по глотку виски нам обоим не помешает…

Я молча уселся, тупо глядя, как Найланд Смит смешивает две порции виски с содовой. Одну он протянул мне.

— Вот это вам может кое-что объяснить, — проговорил он, когда я сделал первый глоток, и протянул мне какую-то книгу. — Запах. Только смотрите: не больше одного вдоха!

Это была та самая книга, которую Райма читала в библиотеке. Я открыл ее и почувствовал идущий от страниц тяжелый, сладкий аромат.

— Знакомо?

Я кивнул и, поднося ко рту стакан, обнаружил, что рука у меня дрожит. Можно было не сомневаться, что этот запах я не забуду до конца своих дней. Он немедленно напомнил мне Совет Семи в Эль-Кхарге и мое первое пробуждение в зелено-золотой комнате в Лаймхаузе.

— Гашиш, — пояснил Смит, внимательно наблюдавший за моим лицом. — Или какой-то препарат на его основе. Потребовался для того, чтобы ввести Райму в соответствующее состояние. Наш друг Петри отлично знаком с этой практикой… потому, думаю, его и постарались задержать в пути. Так вот: Фа Ло Ше в совершенстве владеет искусством гипноза. Это мне тоже рассказал наш добрый доктор; ему как-то довелось с ней столкнуться и, между прочим, потерпеть поражение… Заметьте, что тогда она была еще подростком! Сейчас же, несомненно, ее мастерство гораздо выше. Сегодня, например, она действовала прямо с улицы, через закрытые окна библиотеки. В подходящий момент привлекла каким-то образом внимание Раймы и установила над ней психологический контроль.

— Но… Разве такое возможно?

— Судите сами. Райма получила гипнотический приказ: пойти в свою комнату и принести пульверизатор. Естественно, она повиновалась. Принесла его, открыла окно и отдала Фа Ло Ше — кстати, с китайского это имя переводится, как Сладчайший Аромат. Помните, мы говорили сегодня с вами о передвижениях Раймы в кабинете Бартона? Мадам вылила из флакона одеколон, наполнила его этим снадобьем и вернула обратно. Райма закрыла окно, получая тем временем гипнотические инструкции, которые, как мы оба видели, и выполнила.

— Но я же с ней разговаривал в библиотеке…. — в замешательстве пробормотал я. — Даже спросил, зачем ей понадобился пульверизатор. Она ответила, что почувствовала неприятный запах, похожий на гниющие листья, и решила освежить воздух.

— Э-э, милый мой! — воскликнул Найланд Смит. — Под гипнозом можно внушить и не такое! Это объяснение входило в полученные ею указания. Потом ей было велено идти в кровать и спать до полуночи, после чего обрызгать меня этой жидкостью и уничтожить все следы, что, как мы видели, она и проделала. По счастью, я, с вашей помощью, успел заменить адское снадобье мадам обычной водой. Поверьте, дружище, Райма ни сном ни духом не ведала, что творила… Что касается меня, то Фа Ло Ше даже проявила определенное великодушие: мне, несомненно, была уготована очень легкая смерть!

— Вы имеете в виду, что Райма, проснувшись, ни о чем не вспомнит?

— Абсолютно ни о чем! Разве что останется, как это было у Петри, воспоминание о каком-то тяжелом сне. Однако у меня есть кое-какие надежды… если, конечно, я еще не совсем забыл азбуку Морзе…

— Вы имеете в виду ваши сигналы Веймауту?

Он кивнул. И, усмехнувшись, лаконично пояснил:

— Цыгане.

— То есть? — не понял я.

— На самом деле это дакойты. Один из них изображает старую ведьму. Ну, а подросток — сама Фа Ло Ше!

 

ГЛАВА XI

ДОКТОР АМБЕР

— Я знаю, что мне себя обвинить не в чем, — проговорил Веймаут, печально уставясь в окно. — Но она снова ускользнула у нас между пальцев. Старый я болван! Надо же: так удачно провести операцию в Лаймхаузе, потом услышать, что Найланд Смит собственными глазами видел доктора в Париже, — и упустить его!..

Отряд полицейских под руководством Веймаута наведался на стоянку «цыган», расположившихся за большим полем, завершавшим с западной стороны владения сэра Лайонела в Норфолке, и обнаружил, что она опустела. Это произошло три дня тому назад, но неудача все еще терзала суперинтенданта.

— Не могу же я сидеть здесь бесконечно, — объяснил он. — Мне давно уже пора быть в Каире. Исчезновение мистера Смита и ваше было вполне уважительной причиной моего отъезда в Англию, но сейчас…

Я вполне его понимал. Веймаут был преданным другом, но работу свою любил до самозабвения. Он приехал в Англию, следуя путеводной нити, указывающей, что Найланда Смита и меня перевезли в Европу. Нас нашли. Долг службу призывал его обратно.

— Допускаю, что дальнейшее пребывание в Англии выходит из рамок ваших служебных обязанностей, — заметил я, — но ведь это связано, кроме всего прочего, с вашим старым делом.

Мы снова сидели в моем номере в «Парк-Авеню» — мне пришлось вернуться в Лондон в качестве представителя сэра Лайонела. Сам он с Раймой остались в Норфолке. Были все основания полагать, что после отъезда Найланда Смита в усадьбе наконец воцарится покой. Где находился этот последний, я не имел ни малейшего понятия.

— Вы попали в точку, — согласился Веймаут. — Я-то ведь был совершенно уверен, что доктор Фу Манчи давно мертв.

— Он и в самом деле умер, — усмехнулся я. — Примерно так же, как мистер Найланд Смит в Холдском аббатстве.

Суперинтендант кивнул. Выражение его лица показалось мне зловещим.

— Дочь Фу Манчи знает, что именно Смит каждый раз становится между ней и ее целями, — мрачно проворчал он. — Он просчитывает два из каждых трех ее ходов и почти всегда успевает вовремя. Но ведь и мы с вами, Гревилль, знаем о группе, именуемой Си Фан, куда больше, чем большинство людей за пределами этой комнаты.

Я рассмеялся — возможно, не совсем искренне — и посоветовал:

— А вы возвращайтесь в Каир. Может статься, сейчас для вас там будет безопаснее, чем здесь.

В подобных обстоятельствах чувство юмора неизменно покидало суперинтенданта. Взгляд его голубых глаз, уставившихся на меня, стал жестким, как кремень.

— Я никогда не бегал от доктора Фу Манчи, — проскрежетал он. — И если вы полагаете, что я собираюсь убежать от его дочери, то ошибаетесь.

Я снова расхохотался, на сей раз вполне искренне, и шутливо пхнул его кулаком.

— Вы что, не поняли, что я вас разыгрываю? Готов поставить последний шиллинг: работа или не работа, а вы будете торчать здесь, пока это дело не закончится.

— А-а, — облегченно протянул Веймаут, и его мальчишеская улыбка смягчила жесткое выражение, появившееся на лице, стоило мне только предположить о его стремлении убраться подальше. — Ну, можете смело ставить: на этом вы денег не потеряете.

Когда он ушел, я занял его место у окна и рассеянно уставился вниз, на Пикадилли. Мысли мои все время возвращались к Найланду Смиту. «Он все время становится между нею и ее целями…» Как это верно! Да, большинство нитей этого запутанного дела он уже держал в своих руках. Фа Ло Ше столкнулась с серьезным противником. Ибрагим-бей сидел в камере Брикстонской тюрьмы, ожидая приговора за попытку вооруженного грабежа со взломом. Мир никогда не узнает правды, но можно считать, что братец Свази-паши вышел из игры надолго. Египетские власти совместно с французской полицией обшаривали всю Сирию в поисках шейха Исмаила. Мандарин Ки Минг пребывал в бегах и не смел высунуться… Телефон зазвенел. Я повернулся и снял трубку.

— Да?

— Могу я поговорить с мистером Шаном Гревиллем?

— Я у телефона.

Голос человека, находящегося на другом конце провода, показался мне удивительно знакомым. По-английски он говорил безупречно, но слишком правильно, чтобы этот язык был его родным.

— Мое имя вам, должно быть, известно, мистер Гревилль. Меня зовут доктор Амбер.

Доктор Амбер! Легендарный врач, чье лекарство вернуло к жизни сэра Лайонела. Врач, которого и я должен благодарить за свое выздоровление!

— По ряду причин, которые я надеюсь вам объяснить, у меня не было иной возможности вам помочь, — продолжал он. — Отчасти из-за этого, отчасти из-за грозящей мне опасности я должен сделать вам довольно необычное предложение.

— Какое?

— Договоримся так: все, о чем я вам расскажу, — в вашем распоряжении. Но вы пообещаете забыть о том, что я существую. Сейчас я позвонил вам лишь потому, что сегодня вечером жизнь мистера Найланда Смита подвергнется большой опасности. Когда я расскажу вам подробности, вы убедитесь, что это — дружеский жест с моей стороны. Так вы обещаете?

— Да, конечно!

— Хорошо. Я нахожусь совсем недалеко от вас, мистер Гревилль, меньше чем в трех минутах ходьбы, в «Вавилонском доме». Вы, наверное, знаете, что это тоже на Пикадилли. Квартира номер семь. Хочу попросить вас навестить меня. Уверяю, что к обеду вы вернетесь.

— Выхожу немедленно.

Доктор Амбер! Кто он? Каким образом попал в эту запутанную головоломку, в которой переплелось так много жизней? Впрочем, кто бы ни был, по отношению к нам он проявил себя как настоящий друг. Поэтому без колебания, но сгорая от любопытства, я поспешил в «Вавилонский дом», расположенный напротив «Барлингтонских Аркад».

Лифтер поднял меня на последний этаж и указал на дверь справа. Я нажал кнопку звонка.

Лифт уже ушел, когда дверь открылась… и я увидел того самого китайца-врача, который лечил меня в зелено-золотой комнате!

— Вы мне обещали, мистер Гревилль, — улыбаясь, заметил он, без труда прочитав на моем лице ужас, гнев и недоверие. — Если это необходимо, я, в свою очередь, готов заверить вас, что вы имеете дело с другом и находитесь в полной безопасности. Пожалуйста, входите.

Типичная скромная обстановка меблированных комнат слегка успокоила меня. Через высокую застекленную дверь, ведущую на узкий балкон, я мог видеть вход в «Барлингтонские Аркады».

— Не желаете ли присесть? — осведомился хозяин; в безупречном утреннем костюме он гораздо меньше походил на китайца, чем в белой униформе врача.

Я сел.

Маленький столик возле окна был завален бумагами, а длинный стол в центре комнаты — газетами. Среди них я заметил номера лондонской «Ивнинг ньюс», «Таймс оф Индия» и «Чикаго трибьюн». Некоторые заметки были вырезаны, пол усыпан обрезками бумаги. Очень большой, стянутый ремнями чемодан с белыми инициалами «Л. К. С.» стоял в углу.

— Моя цель, мистер Гревилль, — начал доктор Амбер, занимая место возле стола и внимательно наблюдая за мной, — объяснить некоторые вещи, которые пока для вас и ваших друзей непонятны. Прежде всего, поскольку я хочу быть абсолютно честным, должен признаться, что «доктор Амбер» — мой псевдоним. На самом деле меня зовут Ли Кинг Су, я окончил медицинский факультет в Кантоне и однажды имел счастье ассистировать доктору Петри во время сложной и длительной операции. Возможно, если вы расскажете ему об этом, он припомнит меня.

Я промолчал.

— У вас, естественно, сложилось впечатление, что я вхожу в организацию, возглавляемую леди Фа Ло Ше. Это не так. На самом деле я принадлежу совсем к другой организации, гораздо более старой…

Он пристально посмотрел на меня, но я не стал прерывать его вопросами. В тот момент меня занимало любопытное выражение: «леди Фа Ло Ше».

— Должен признаться, что в доме, в котором мы встретились, я присутствовал в качестве шпиона, — продолжал доктор. — Леди по имени Фа Ло Ше раскрыла обман, и мне пришлось… — Он снова замолчал и выразительным жестом указал на чемодан. — В настоящий момент я обречен на бездействие. Я «засветился», мистер Гревилль. Если мне удастся выжить, это уже будет большой удачей. Но давайте поговорим о другом. Я знаю, что тайна «Могилы Черной Обезьяны» мистером Найландом Смитом еще до конца не разгадана. Секрет же очень прост: представитель организации, к которой я имею честь принадлежать, присутствовал при том, как Лафлер много лет тому назад открыл это место. Потом, при участии этого известного египтолога, оно вновь было закрыто. Позднее, в начале 1918 года, выдающийся представитель нашего древнего общества, проезжая через Египет, не без оснований заподозрил, что сокровища, находившиеся в его багаже, могут быть обнаружены и арестованы британскими властями. Это могло повлечь за собой серьезные неприятности. Он перебрался через Нил и благополучно спрятал их в той гробнице…

Я подумал, что об этом-то как раз мы уже давно в общих чертах догадались. Но в тот момент выражения «более старая организация» и «выдающийся представитель нашего древнего общества» озарили мой мозг невероятной догадкой и, встретив взгляд непроницаемых глаз, напряженно наблюдавших за мной, я как можно непринужденнее осведомился:

— Вы говорите о докторе Фу Манчи?

— Желательно, — возразил Ли Кинг Су, сделав легкий протестующий жест рукой, — чтобы те, о ком я говорю, оставались безымянными. Итак, устроив судьбу этого известного египтолога…

— Боже мой! Что вы имеете в виду? — снова прервал я его.

— Должен признать, что тут мы столкнулись с некоторыми трудностями, — невозмутимо продолжал он. — Но, видите ли, такие важные секреты приходится охранять. Тем более что вскоре непредвиденную ситуацию создала деятельность профессора Зейтланда и сэра Лайонела Бартона. Затем ее еще больше усугубила леди Фа Ло Ше. Она каким-то образом проведала о том, что хранится в гробнице, но не знала, как вернуть это обратно. Профессор Зейтланд поделился с ней своими знаниями. Потом пришла очередь сэра Лайонела Бартона… — Он снова многозначительно помолчал. — Увы, мистер Гревилль, мы вмешались слишком поздно. Старинный раскол в наших рядах сделал нашим врагом самого выдающегося и опасного человека в Китае — возвышенного и благородного мандарина Ки Минга. Он помог леди Фа Ло Ше. Но и мы больше не теряли времени. Мне удалось получить доступ на их собрания. Кстати, благодаря этому я сумел помешать доктору Петри послать телеграмму сэру Брайану Хоукинсу. Вы знаете, каким образом это тоже принесло свою пользу… Нынешнее английское правительство слепо. Вы потеряете Египет точно так же, как потеряли Индию. Большая федерация восточных государств объединится с Россией — с новой Россией — и займет место Британской империи. У вас есть лишь один шанс избежать этого…

Меня все более захватывало обаяние личности собеседника, я забыл, что слушаю исповедь слуги доктора Фу Манчи; теперь это был для меня человек, обращавший взоры в такую даль, куда и мне страстно хотелось бы заглянуть.

— Какой? — поинтересовался я.

И тут же почувствовал, как меня охватил озноб — не в переносном, а в самом буквальном смысле. Я заметил, как Ли Кинг Су бросил взгляд в сторону полуоткрытой двери, ведущей в спальню.

Без сомнения, нас подслушивали!

Видимо, осознав, что он себя выдал, «доктор Амбер» немедленно продолжил:

— Нейтрализующий союз! Однако мы слишком углубились в дебри высокой политики, мистер Гревилль. Вернемся к более близким материям. Действия леди Фа Ло Ше мы не одобряем. Украденное ею следует вернуть тому, кто знает, как этим пользоваться. Иными словами, цели мистера Найланда Смита в данный момент совпадают с нашими. Но он «под колпаком»!

— Он об этом знает?

— Вполне вероятно. Однако, даже если так, сегодня вечером он неизбежно попадет в ловушку. С тех пор, как он покинул Норфолк, где ему, к сожалению, не удалось арестовать нашего общего противника, вы потеряли с ним связь. Он следует по пути, намеченном инспектором Уэйлом. Это ложный путь, ведущий прямиком в западню. Он обречен, ибо она боится шагу ступить, пока не уберет его со своей дороги. Вот здесь, — он протянул мне листок, — адрес того места, куда он собирается сегодня явиться и где его неизбежно ожидает смерть.

Я бросил взгляд на записку.

— Сад этого дома примыкает к Риджент-каналу, — пояснил Ли Кинг Су. — В канале и найдут утром тело мистера Смита. А вот здесь, — и он протянул мне второй листок, — адрес, где он находится сейчас.

На листочке значился адрес дома на юго-западе Лондона, принадлежащего некоему доктору Мюррею.

— Доктор Мюррей купил практику доктора Петри, — продолжал ровный голос, — когда тот уехал в Египет. Должен вас предупредить: даже не пытайтесь связаться с ним по телефону! В доме находится шпион леди Фа Ло Ше. Я прошу вас принять меры, мистер Гревилль, и как можно быстрее! Что касается меня, то через час я покину Лондон и ничем не смогу вам помочь. Полагаю, вы не забудете о нашей договоренности.

Войдя в лифт, я обнаружил, что больше не чувствую за собой слежки. В квартире «доктора Амбера» меня не покидало это ощущение, памятное по Каиру и позднее посетившее меня по дороге в Эль-Kxapry. При ближайшем знакомстве Ли Кинг Су оказался замечательным человеком, но кто скрывался у него в спальне? Я не мог забыть, что доктора Фу Манчи видели в этом районе!

Можно ли доверять Ли Кинг Су?

Впрочем, проверить его сведения было просто: стоило лишь остановить такси и назвать адрес доктора Мюррея.

Однако, пока я шел по Пикадилли, до меня дошло, что любая ошибка может иметь самые непредвиденные последствия. Лучше посоветоваться с Веймаутом или Уэйлом, чтобы не промахнуться.

Спускались сумерки. На Пикадилли зажглись фонари; засветились окна в «Барлингтонских Аркадах». Задумавшись, я миновал арку — единственное, что осталось от старого базара, — и оказался на начинающейся за ней Джермин-стрит.

Проходя мимо стоящего у тротуара французского седана, я остановился, услышав чей-то взволнованный голос, и едва не столкнулся с женщиной, пробежавшей передо мной, очевидно, к машине. Одета она была в модное, отделанное мехом пальто; лицо скрывала прикрепленная к шляпке вуаль. В руках у нее было несколько свертков, и она второпях выронила один из них буквально мне под ноги.

Наклонившись, я поднял его. Он был обвязан широкой зеленой лентой и очень легок.

Шофер вышел и распахнул перед ней дверцу автомобиля.

— Большое спасибо, — поблагодарила меня леди, — будьте так добры, передайте его мне.

Она впорхнула в машину. Я последовал за ней и, наклонившись, просунул голову в темный салон. Через окно напротив мне была видна вывеска модного ресторана, внезапно загоревшаяся яркими электрическими огнями. И тут в нос мне ударил проклятый знакомый запах…

Мышцы сделались ватными. Будто спеленатый, я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мускулистая длань втащила меня в машину, и я понял, что меня везут по Пикадилли мимо моей же гостиницы!

Мне казалось, что я погружен в зеленые затхлые глубины какого-то гнилого озера. Решив, что меня утопили, я попытался освободиться от цепких трав, растущих со дна и оплетающих мои ноги, но обнаружил, что не могу пошевелить и пальцем. Меня охватил страх; показалось, что никогда больше не увижу я солнца и голубого неба…

Потом тиски, сжимающие меня, вдруг ослабли, и я, как пробка, вылетел на поверхность.

Зеленое!.. Все вокруг меня было зеленым!

Что случилось? Где я?

Боже мой! Неужели опять в Лаймхаузе? Но нет, эта комната тоже была зелено-золотой, но гораздо меньше моей предыдущей тюрьмы.

Комната в самом деле показалась мне совершенно миниатюрной. И еще: я чувствовал, что что-то в ней не так, но никак не мог понять, что именно. Я видел два окна, задрапированных памятными мне шторами с зелеными фигурками, разбросанными по золотому фону. Высокий лакированный шкаф с фигуркой Кали, украшавшей его дверцы. Однотонные зеленые двери и зеленые с золотым узором ковры. Комнату освещала янтарная лампа. На черном диване лежала еще одна фигурка Кали, более крупная, размерами с карнавальную куклу.

Ах, вот оно что! Эта фигура напоминала Кали лишь чертами лица. Она была одета в зеленое платье и черные туфли на высоких каблуках. Пальцы изящной, изнеженной руки, привыкшей к роскоши, сжимали длинный мундштук с дымящейся сигаретой… Кукла! Но кукла живая!

Внезапно изображение стремительно уменьшилось. Кукла стала такой крошечной, что я не мог разобрать черты ее лица. Я чувствовал себя великаном в домике лилипутов!

Затем цвета начали звучать.

— Я — зеленый, — сказал ковер.

— Мы — золотые, — ответили шторы…

Я сжал руками голову, пытаясь избавиться от наваждения. Никаких сомнений — это безумие! Я знал это, потому что мне неудержимо хотелось смеяться! Комната начала увеличиваться в размерах. Из кукольного домика для гномов она распухла, превратившись в огромный дворец! Будь я птицей, я мог бы парить в этих бескрайних апартаментах, которые вряд ли уместились бы на Трафальгарской площади!

Зато теперь я без труда узнал фигуру в зеленом, лежащую на черном диване. Это была Фа Ло Ше!

Огромное помещение — выше мечети, выше любого кафедрального собора — внезапно наклонилось. Стены приблизились, мебель тесно сгрудилась вокруг меня… Фа Ло Ше, как башня, возвышалась над моим съежившимся телом, ее гигантская сигарета испускала клубы дыма, будто при жертвоприношении…

— Боже, помоги мне! — выкрикнул я и… увидел свой крик! Он слетел с моих губ в виде толстых зеленых букв. Я закрыл глаза и…

— Ну как, Шан, вы очнулись? — прозвенел надо мной голос-колокольчик.

Однако я не в силах был поднять веки.

— Посмотрите же на меня, — настаивал голос — Вы уже в полном порядке…

Я посмотрел. Голова кружилась, каждая мышца моего тела нестерпимо ныла, но комната обрела нормальные размеры. Она оказалась довольно большой и обставленной вполне современной мебелью, украшенной лишь несколькими предметами с Востока. Впрочем, цвета не изменились: все здесь действительно было зеленым и золотым.

Фа Ло Ше внимательно наблюдала за мной; выражение ее нефритовых глаз было жестким.

— Ну вот, вам лучше, — констатировала она. — Конопля вызывает странные видения, но совершенно незаменима, когда требуется быстрый эффект.

Я осмотрелся и обнаружил себя сидящим в большом кресле напротив дивана, на котором лениво раскинулась Фа Ло Ше, продолжая наблюдать за мной. Проклятое зелье понемногу улетучивалось из моего мозга. Фа Ло Ше — стройная, гибкая, дерзкая — была поистине пленительной женщиной. Но при этом смертельным врагом. Я знал, что ожидало Найланда Смита!

Решив, что хватит рассиживаться, я попытался встать и обнаружил, что мои лодыжки будто скованы цепью.

Фа Ло Ше уронила пепел со своей золотистой сигареты в медную пепельницу, стоящую рядом с ней на низком столике. Я следил за изысканными, чувственными движениями ее изящной руки со странным чувством новизны.

Она была настоящей тигрицей!

— Основная цель моего визита в Англию, — безмятежно произнесла меж тем хозяйка, будто я был обычным гостем, ведущим с ней светскую беседу о пустяках, — уничтожить мистера Найланда Смита. Мои ближайшие планы — ждать его появления.

— Он плохо себя с вами вел? — таким же изысканно-светским тоном не без злорадства осведомился я, стараясь не обращать внимания на дикую головную боль.

Фа Ло Ше презрительно улыбнулась.

— С ним одним я бы еще могла иметь дело. Но внезапно обнаружилось, что среди моих людей завелся изменник. В вашем кармане, Шан, оказались два адреса: один из них доктора Мюррея, в чьем жилище скрывается наш драгоценный друг, другой — этого дома.

По-прежнему улыбаясь, она продолжала внимательно наблюдать за мной. Я попытался собрать свои разбегающиеся мысли. Попытался убедить себя, что я должен ее ненавидеть. Однако ее глаза ласкали меня, и я ощущал лишь неистовый страх, жуткий страх перед этой дьявольской женщиной, владевшей силой, какую Гомер приписывал Цирцее: силой похищать души мужчин.

Если Ли Кинг Су не солгал и Найланд Смит в самом деле направляется сейчас в этот дом, тут его неминуемо ожидает смерть. И не в моих силах теперь остановить его!

— Предателем оказался Ли Кинг Су, — донесся до меня сквозь биение молоточков в мозгу голос-колокольчик. — Не сомневаюсь, что ему пообещали большую награду.

Она резко хлопнула в ладоши.

Вошел огромный негр — тот самый, который охранял двери зала Совета в Эль-Кхарге.

Фа Ло Ше обратилась к нему на отвратительном нубийском диалекте арабского языка. Я удивился. Мои познания о Северной Африке отнюдь не были поверхностны, но мне никогда и в голову не приходило освоить этот чудовищный жаргон. А эта женщина — китаянка! — владела им совершенно свободно!

Нубиец вышел. Фа Ло Ше выбила из длинного мундштука окурок, вставила туда новую сигарету, взяв ее из деревянного ящичка, и прикурила от украшенной эмалью зажигалки.

Донесся звук, будто по полу волокли что-то тяжелое.

Потом дверь открылась, и нубиец втащил в комнату огромный чемодан, показавшийся мне смутно знакомым. И тут я увидел на его крышке выведенные белой краской инициалы «Л. К. С».

Негр расстегнул ремни и откинул крышку.

— Смотрите, — небрежно махнула рукой Фа Ло Ше. — Вот как мы поступаем с предателями.

И я увидел. Ли Кинг Су лежал в собственном чемодане. Мертвый.

Размышлять о чем-либо под внимательным взглядом нефритовых глаз было решительно невозможно. Однако, едва дверь за Фа Ло Ше закрылась, я принялся горестно взвешивать свои шансы.

Первая мысль, которая пришла мне на ум: Найланд Смит обречен! Нить, которая нынешней ночью должна привести его в этот дом, оказалась всего лишь приманкой. А эти враги, насколько я успел их узнать, не щадили никого, кто вставал на их пути. Чемодан вынесли из комнаты, но в воображении я все еще видел мертвую усмешку на лице задушенного человека.

Я попытался восстановить подробности нашей встречи в «Вавилонском доме». В самом ли деле я заметил быстрый обмен знаками между Ли Кинг Су и кем-то, скрывавшимся в соседней комнате, или мне это показалось? Не мог ли я просто вообразить себе, что там есть кто-то еще? Или ошибся, предполагая, что там скрывается друг китайского врача? Мог ли тот, второй, убить Ли Кинг Су и запихать его тело в чемодан?..

По его словам, сад этого дома заканчивается на берегу Риджент-канала. Я помнил этот мрачный поток, которым теперь мало кто пользовался. Он заканчивался длинным тоннелем возле того самого моста, неподалеку от которого меня держали в качестве пленника.

Я наклонился вперед, чтобы осмотреть путы, связывающие мои лодыжки. Нет, о том, чтобы их разорвать, не могло быть и речи. Я обнаружил, что еще одна веревка, обвившись вокруг моего пояса, привязывает меня к тяжелому креслу. Правда, руки оставались свободными, но я не мог дотянуться ни до лодыжек, ни до узлов второй веревки, находящихся где-то за спинкой.

Зато прямо под рукой оказались сигареты и виски с содовой на маленьком столике, заботливо придвинутом к креслу. И я даже потянулся к ним, но, поколебавшись, предпочел вынуть из кармана собственный портсигар и закурить свою сигарету. В любом случае ясность головы следовало постараться сохранить. От меня зависела судьба Найланда Смита и, кто знает, может быть, судьбы миллионов людей!

Некоторое время я курил, пытаясь расслабиться, и думал… думал… Пока я оставался в неподвижности, оковы не причиняли мне неудобств. Однако попытка хоть немного продвинуться по комнате, по-черепашьи волоча за собой массивное кресло, закончилась полнейшей неудачей.

В доме царила абсолютная тишина. Тяжелые золотые драпировки, казалось, поглощали все звуки.

Долго я сидел так, куря сигарету за сигаретой. Потом наконец одна из двух дверей, выходящих в комнату, открылась. Вошел огромный негр, неся поднос с сандвичами и фруктами, и поставил его на столик рядом с креслом, окинув меня кровожадным взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз. Ширина плеч этого великана поразила меня. Не сказав ни слова, он удалился, тихо прикрыв за собой дверь.

Наблюдали ли за мной? Избежал ли я еще одного отравления, отказавшись от сигарет и виски? Что они, собственно, таким образом выиграли бы? Я и без того находился в полной их власти. Нет, тайное отравление было совершенно бессмысленным.

Сообразив это, я съел сандвич и выпил немного виски.

Тишина…

Фигурка Кали на дверце шкафа завладела моим вниманием. Я принялся изучать ее настолько пристально, что в конце концов мне стало казаться, будто она движется.

Кали — символ дьявольской организации, во власти которой я находился…

Дверь открылась, вошла Фа Ло Ше.

— Рада, что вы обратились к голосу рассудка, — проговорила она. — Вам это необходимо. Вы еще не готовы для очередной инъекции, и потому придется дать мне обещание… ненадолго, всего на полчаса…

Она стояла в открытых дверях, упершись в бедро тонкой рукой. Полированные ногти блестели, как самоцветы, глаза смотрели безжалостно. Было в ее поведении нечто непривычное. Я не мог определить, что именно, но безошибочно почувствовал: что-то у мадам Ингомар не заладилось.

— Естественно, я должен отказаться, — с улыбкой произнес я.

— Вы так полагаете?

— Без сомнения.

Она улыбнулась, и я заметил, как ее чувственные губы дрогнули, выдавая слабость, которую невозможно было прочесть в нефритовых глазах. Потом она хлопнула в ладоши. Большой изумруд на указательном пальце зловеще блеснул.

Появился огромный нубиец. Фа Ло Ше что-то быстро сказала, и он направился ко мне.

— Не сопротивляйтесь, — мягко попросила она. — Тем более что это абсолютно бессмысленно. Он может вас придушить одной левой. И сделает это не задумываясь, стоит мне приказать. Но пока что я предпочитаю оставаться милосердной.

Негр связал мне за спиной кисти рук, одним небрежным движением, не затрудняя себя развязыванием узлов, порвал веревку, привязывавшую меня к креслу, без видимых усилий поднял меня и вынес из комнаты.

— Через полчаса я снова освобожу вас, — проговорила вслед Фа Ло Ше. — Тогда и поговорим.

Я крепко стиснул зубы, чтобы не дать клокотавшей во мне ненависти излиться в потоке бессмысленных проклятий. Нубиец протащил меня через прихожую (невольно я отметил, что, за исключением нескольких предметов явно восточного происхождения, обставлена она по последней моде), спустился вниз по лестнице и вошел в маленькую темную комнатку на первом этаже. Положив меня на узкую кушетку, он вышел и запер дверь.

Естественно, первым делом я попытался освободиться. Как и следовало ожидать, это оказалось не просто, однако после нескольких неудачных попыток мне удалось высвободить ноги. Кисти были связаны надежно, и, оставив бессмысленное занятие, я начал вглядываться в окружающий полумрак, чтобы ознакомиться с обстановкой. Единственным освещением был лунный свет, проникавший в небольшое, забранное железной решеткой окно.

По всей видимости, комната выполняла функции кабинета. Возле окна стояло запертое бюро, перед ним — угловатое, кубической формы кресло. Кроме того, я разглядел книжный шкаф, тоже запертый, низенький стул арабской работы и узкую кушетку, на которую меня бросили. Черные с золотом стены не украшала ни одна картина.

Я подошел к окну. Оно выходило в запущенный сад; в конце его, как я и ожидал, тускло поблескивали воды канала.

Упав в кресло, я вспомнил историю заточения Найланда Смита в памятном доме близ Эль-Кхарги и на мгновение позволил себе предаться отчаянию.

Найланд Смит!

Пока я сидел здесь, пожираемый яростью, но беспомощный, как пойманный в силок кролик, он все ближе подходил к смертельной западне!

Рассчитывать на то, что эта женщина его пощадит, было по меньшей мере неразумно. Я видел, как она поступала с теми, кто мешал ей, и прочел приговор Смиту в ее сверкающих глазах. Нет, время благородных жестов давно миновало! А я… Что же, мне скорее всего предстоит проснуться где-нибудь в Китае в качестве самца на содержании у этой азиатской Цирцеи…

Я наклонился вперед, положив пылающую голову на крышку бюро.

В глубине здания прозвенел колокольчик. Послышались отдаленные голоса. Я услышал, как дверь дома открылась и в него внесли что-то тяжелое.

Потом звуки замерли, и вновь наступила тишина.

Меня охватила жуткая апатия. Не имею представления, сколько я просидел в этой комнате. Но вдруг дверь открылась. Я вздрогнул.

Вошла Фа Ло Ше. В руке она держала нож с длинным лезвием. Она остановилась в дверях и пристально посмотрела на меня.

— Ну? — равнодушно поинтересовался я. — Чего вы ждете?

Губы ее изогнулись в чувственной улыбке, однако упорный, изучающий взгляд остался серьезным.

— Пытаюсь угадать, что вы сделаете, когда я вас освобожу, — нежным голосом проговорила она. Шагнула вперед, наклонилась так, что ее маленькая красивая головка почти легла на мое плечо, и перерезала путы, стягивавшие мои руки. Потом выпрямилась и вызывающе посмотрела мне прямо в глаза.

— Ну-у? — насмешливо протянула она.

Учитывая, что тревога за судьбу Найланда Смита не оставляла меня ни на секунду, нетрудно угадать, каким был мой первый порыв. И, конечно, она без труда прочла его в моих глазах.

— Дважды со мной такие номера не проходят, Шан, — нежно проворковала Фа Ло Ше. Затем резко произнесла всего одно слово. Через приоткрывшуюся дверь я увидел огромного нубийца. Последовал еще один короткий приказ — и он вновь исчез.

— Надеюсь, мне не потребуется больше прибегать к хитростям? — почти умоляюще молвила Фа Ло Ше. — Как любая женщина, я готова к тому, чтобы быть обманутой, Шан. Обманутой настоящим мужчиной. Только он должен сделать это ласково…

Стоя лицом к лицу с этой зловеще прекрасной женщиной, знающей, и я это хорошо сознавал, что на карту поставлена моя жизнь, я внезапно подумал: а ведь в такой ситуации, пожалуй, можно и поторговаться из-за Найланда Смита. И спросил себя, а почему бы, собственно, нет? Уверяет же народная мудрость, что в любви и на войне все средства хороши. С ее стороны была любовь или то, что она называла любовью; с моей — война. А на весах, не исключено, колебалась сейчас судьба наций!

Она приблизилась вплотную и вдруг прижалась ко мне. Аромат ее тела дурманил. Собственно, выбора у меня не оставалось. Ненормальная настойчивость, с которой я столкнулся еще в золотисто-зеленой комнате Лаймхауза, начала постепенно брать свое.

Господи, неужели я единственным поцелуем могу купить безопасность всей западной цивилизации? Пальцы мои разжались; руки уже готовы были обнять это стройное податливое тело.

— Гревилль! — донесся вдруг издалека чей-то отчаянный крик. — Гревилль!

Мне был слишком хорошо знаком этот голос!

Я отскочил от Фа Ло Ше, будто от ядовитой кобры. Лицо ее исказилось; мне показалось, что с него упала маска. Передо мной была Кали — покровительница убийц…

Она щелкнула пальцами.

Прежде чем что-то осознать, я увидел летящего на меня нубийца.

Я успел встретить его точно нацеленным прямым правой, но он этого даже не заметил. В следующую секунду я был скручен так, что не мог пошевелиться. Фа Ло Ше повернулась и вышла, прошипев в дверях какой-то приказ.

Гигант швырнул меня на кушетку вниз лицом. Даже в сумасшедшем доме смирительные рубашки не стягивают пациентов так основательно, как стянули меня. Я чувствовал себя беспомощным, как крыса в челюстях бультерьера. Да, в схватке с этим геркулесом мои познания в боксе и дилетантское знакомство с джиу-джитсу могли помочь не больше, нежели углубленное изучение ботаники! Я не сомневался, что любого силача он смог бы без труда переломить через колено. А тут еще к нему на помощь явился один из этих ужасных дакойтов! Меня схватили, как цыпленка, зашвырнули на могучее плечо негра и выволокли из комнаты.

Я понял, что это конец.

Приходилось признать, что партия разыграна бездарно. Вполне вероятно, что мы с Фа Ло Ше могли бы прийти к какому-нибудь соглашению, а я все провалил. С этой минуты перспектива меня ожидала только одна. Вопрос лишь в том, как скоро?

Беспомощный, как узел с тряпьем, я был вновь перенесен в комнату с лакированным шкафом, украшенным изображением Кали.

Не давая себе труда наклониться, нубиец сбросил меня с плеча прямо на диван. Я упал лицом к стене и услышал, как он, громко топая, удалился, заперев за собой дверь.

С большим трудом мне удалось повернуться.

В массивном резном кресле, которое совсем недавно занимал я, сидел крепко связанный Найланд Смит. На его воротнике виднелись следы крови.

— Мистер Смит! — прошептал я. — Как вы узнали, что я здесь?

— Вы оставили свой портсигар, — объяснил он, указав взглядом на кофейный столик. — Я крикнул, чтобы вас предупредить, но дакойт меня успокоил.

Я молча смотрел на него. Слов не было.

— Как выяснилось, Уэйл с Веймаутом следили не за тем домом, — вздохнул он, и это признание прозвучало в моих ушах, как похоронный звон. — Похоже, Гревилль, я совершил свою последнюю ошибку.

 

ГЛАВА XII

ПРЕДВОДИТЕЛЬ СИ ФАНА

— Я решил, что добрался до их секретной базы, — пояснил Найланд Смит. — Домом доктора Мюррея, много лет назад купившего у Петри практику, мне и раньше приходилось пользоваться. К сожалению, они, очевидно каким-то образом об этом пронюхали. Я обнаружил увы, слишком поздно, — что горничная Мюррея ими подкуплена. То есть она, разумеется, понятия не имела, на кого в самом деле работает, но услуг им тем не менее оказала немало…

Рассказывая, мистер Смит внимательно исследовал взглядом каждую деталь комнаты, в которой мы были заперты. Увидев, как я силюсь добраться до узлов стягивающей меня веревки, он на минуту прервал свой рассказ:

— Эти узлы — работа Си-Диаха. Сразу чувствуется рука специалиста, верно? С виду кажутся такими простыми! Только вот освободиться от них еще никому не удавалось…

— Вы имеете в виду парня со знаком на лбу? — уточнил я. — Да, меня он связывал. Я принял его за бирманца.

Смит нетерпеливо покачал головой.

— Член секты дакойтов — да. Но не бирманец. Он с Борнео… Так вот, Гревилль, история моей глупости, за которую, боюсь, слишком многим придется заплатить ужасной ценой, очень коротка. Уэйлу внезапно удалось ухватить кончик еще одной нити. Подробности сейчас значения не имеют, но тут сыграли роль и обрывки китайской рукописи, и несколько шифрованных пометок, написанных на ее полях совсем другой рукой… Я их разгадал, хотя задача оказалась не из легких. Закончил сегодня, в четыре утра, и тут же позвонил Веймауту, попросив к шести быть готовым.

— Он мне говорил.

— Уэйл тоже был в курсе. И в самом деле, к шести я успел собрать все факты, включая адрес на Файнклей-роуд; в половине седьмого перезвонил Веймауту в «Парк-Авеню» и дал подробные инструкции. Мы договорились встретиться в половине десятого вечера. А через десять минут зазвонил телефон, и я совершенно случайно оказался рядом. Звонили Палмер, горничной. Мюррей вел прием, и ее позвал я, не усмотрев в этом ничего особенного, потому что именно она ведет запись пациентов. Но тут я услышал, что она упомянула мое имя!

Я ее допросил; она смутилась. Ей, правда, хватило ума, чтобы пробормотать нечто довольно убедительное, но серьезные подозрения у меня остались. Сейчас, перебирая все это в памяти, я все больше убеждаюсь, что попался в общем-то по чистой случайности. Встретившись с Мюрреем во время обеда, я не стал рассказывать ему о странном звонке, потому что не был уверен в вине горничной. Это первая ошибка. Вторую же, причем грубую, непростительную даже для новичка, я совершил, выйдя из дома. Понимаете, в том районе поймать такси бывает не так просто, большей частью приходится выходить на главную магистраль. А тут, только я вышел на крыльцо, смотрю, едет. Да еще притормаживает. Ну, думаю, повезло. Назвал шоферу адрес и прыгнул внутрь.

Найланд Смит улыбнулся. Увы, это была совсем не та веселая, ребячливая улыбка, которую я так любил.

— На том все и кончилось, — будничным тоном завершил он рассказ. — Стоило мне захлопнуть за собой дверь, я тут же получил в лицо струю газа.

— Но Веймаут и Уэйл…

— Веймаут с Уэйлом во главе целого отряда полицейских сторожат не имеющий отношения к делу дом на Файнклей-роуд! Не знаю уж, что они предпримут, не дождавшись меня, но этого адреса у них точно нет. Кстати, вы-то знаете, где мы находимся?

— Возле Риджент-канала.

— Замечательно, — восхитился он. — Единственное, что вселяет хоть какую-то надежду, — ваш удивительный разговор с Ли Кинг Су…

Меня прервал приглушенный звон дверного колокольчика. Я увидел, как Найланд Смит вздрогнул. Мы оба прислушались. Дальнейшего развития событий пришлось ждать недолго. В комнату ворвался гигант нубиец в сопровождении человека, которого мистер Смит назвал Си-Диахом. Не говоря ни слова, они набросились на моего друга.

От ужаса я лишился дара речи.

— Не волнуйтесь, Гревилль, — успокоил меня Смит, поймав мой взгляд. — Очевидно, срочное перемещение пленников…

Огромная черная лапа нубийца закрыла ему рот. Я увидел, как мистера Смита отвязали от кресла. Гигант легко, будто игрушечную собачонку, поднял его одной рукой и, продолжая другой зажимать ему рот, выбежал из комнаты.

Опять раздался приглушенный звон. Дакойт повернул голову, и его глаза убийцы со странным наслаждением обшарили меня. Затем он ухватил меня за щиколотки, сдернул на ковер и выволок из комнаты.

И снова меня тащили вниз, гораздо ниже, чем в прошлый раз. Я понял, что теперь предстоит заточение в подвале.

То, что по дороге туда мне умудрились не вывихнуть рук и не проломить голову, я до сих пор считаю самым большим чудом во всей этой исполненной чудес истории. Согласитесь, со стянутыми за спиной кистями очень трудно уберечься, когда тебя тянут вниз по крутым ступенькам. Однако наконец мы достигли железной двери, и меня довольно небрежно запихнули в какую-то темную дыру.

Неким шестым чувством я ощутил, что Найланд Смит лежит рядом, и выдохнул:

— Мистер Смит…

Мгновенно железные пальцы заставили меня замолчать.

— Здесь! — отозвался Смит и смолк.

Сверху донеслись звуки голосов и топот многочисленных ног.

Несмотря на синяки и ссадины, в изобилии украсившие мою голову, мозг усиленно заработал. Этого визита скорее всего не ожидали! Слишком уж быстро очищали дом от подозрительных элементов, то бишь от нас, явно готовясь к какому-то осмотру!

Может быть, Веймаут все-таки сумел самостоятельно нащупать нить, которая привела его сюда? Я напряженно прислушался.

Прерывистое дыхание у самого уха недвусмысленно предупреждало, что малейший звук с моей стороны немедленно вызовет уже известную реакцию.

Да! Это была полиция. Тяжелые шаги, низкие голоса просто не могли принадлежать никому другому!

Однако вскоре звуки замерли. Я убеждал себя, что просто осмотр переместился в верхние этажи, и пытался представить, кто хозяин дома и что сделали с трупом Ли Кинг Су.

Шаги вернулись. Теперь они слышались совсем рядом, судя по всему, — на лестнице, ведущей в наш подвал.

Может быть, им удастся нас найти?!

Внезапно совсем близко раздался знакомый звучный голос. Веймаут!

Я решил рискнуть. Но едва успел приоткрыть рот, как сильные, пахнущие маслом пальцы сдавили мне горло. Судя по раздавшимся рядом полузадушенным хрипам, такая же участь постигла и моего товарища по несчастью.

— Ну как, инспектор, вы удовлетворены? — донесся до меня шамкающий старушечий голос. — Если нужно что-нибудь еще…

— Больше ничего, мадам, благодарю вас! Очевидно, она сюда не приходила. Мне остается только извиниться, что мы понапрасну вас обеспокоили.

Удаляющиеся шаги… обрывки разговора… входная дверь захлопнулась!

— Комментарии излишни! — прошептал рядом Найланд Смит, и я понял, что даже его неукротимый дух близок к отчаянию.

Но что могло привести сюда Веймаута? Судя по всему, у него не было ни серьезных улик, ни полномочий для детального обыска. «Очевидно, она сюда не приходила…» Может быть, разгадка в этих его словах? И кому принадлежит дрожащий старческий голос?

В мгновение ока эти мысли пронеслись в моей голове, а затем меня охватило чувство такой горечи, такого безнадежного разочарования, какого я не испытывал еще ни разу в жизни.

Кажется, это была судьба.

Может быть, в самом деле, как считала Фа Ло Ше, как верил Ли Кинг Су, дни западной цивилизации сочтены? Возможно, мы оказались на пути каких-то грандиозных изменений, неизбежных и предопределенных, и потому нас следовало устранить?..

Вскоре мы снова очутились в той комнате, где фигурка Кали выступала из своего лакированного основания, и я сказал себе, что больше уже не может случиться ничего, способного вывести меня из той апатии, в которую я впал. Однако, как происходило не раз, когда приходилось иметь дело с этой чудовищной женщиной, я снова ошибся.

Сидя на диване, я уставился на Найланда Смита, привязанного к креслу. Потом, опомнившись, быстро осмотрелся.

Еще оказавшись в этой комнате в первый раз, я предположил, что высокий лакированный шкаф с фигуркой Кали на дверце должен иметь потайную дверь — возможно, из-за сходства его с тем, что стоял в библиотеке Холдского аббатства. И оказался прав. Дверцы шкафа распахнулись, и появилась Фа Ло Ше. Она насмешливо улыбалась. Я с огромным удивлением увидел на ней черные перчатки, белую шелковую шаль, кружевной чепец и… да-да, очки!

Пожалуй, имея уже некоторое представление об этой необыкновенной женщине, мне следовало раньше догадаться, что за старушка с дребезжащим голосом встречала полицейских!

— Очень все это было некстати, Шан, — спокойно проговорила она. — Терпеть не могу таких непредвиденных случайностей. Кстати, более острый ум — такой, как у вас, мистер Смит, — тут же вцепился бы в эти дурацкие перчатки. Старые леди, конечно, бывают весьма эксцентричны, но не до такой же степени!

И она принялась стаскивать их, открывая прекрасные, совершенной формы кисти.

— А что было делать? Мои руки не очень-то забудешь, — добавила она без малейшего самолюбования, просто констатируя. — К счастью, водитель такси, из-за которого последовал этот визит, совершенно вне игры. Однако я не ожидала от суперинтенданта такой прыти: по единственному телефонному звонку отыскать человека, который отвозил леди со станции, и таким образом выследить ее пристанище.

Ее удлиненные зеленые глаза рассеянно остановились на лице Найланда Смита, и я увидел, как сжались его челюсти. Он понял.

— Я очень уважаю вас, мистер Смит, — медленно протянула Фа Ло Ше. — Ничего не поделаешь, ваш визит сюда стал роковым. Но я вам обещаю, что это произойдет быстро.

Найланд Смит промолчал.

— Предатель уже получил по заслугам, — продолжала она. — Когда тело Ли Кинг Су найдут рядом с вашим, всем все станет ясно. Кстати, я позабочусь, чтобы вас нашли в канале, возле Лаймхауза.

— Что ж, примите мои поздравления, — заговорил наконец Смит. — Желаю вам и впредь столь же изящно носить эту маску вежливого сожаления.

Мне показалось, что какая-то тень эмоции промелькнула на бесстрастном лице Фа Ло Ше, но она тем же тоном без паузы продолжила:

— Вам же, Шан, я предлагаю довольно приятную службу в Китае. Здесь мои дела закончены, пора возвращаться, и побыстрее. Но я не жадная, Шан. Вам не придется там тосковать в одиночестве.

Она хлопнула в ладоши. Дверь прихожей открылась, и нубиец втолкнул в комнату… Райму!

Не знаю, что произошло в последующие несколько минут. Я был в шоке.

— Мне сказали, что ты болен, Шан… — сквозь звон в ушах донесся до меня голос моей любимой. — Я тут же помчалась сюда… никому не сказав…

Потом я увидел, как серьезные глаза Раймы обратились к Фа Ло Ше и взгляд ее наполнился ужасом и отвращением.

Однако Фа Ло Ше встретила этот взгляд без малейшей враждебности. В ее странных нефритовых глазах я не заметил ни тени насмешки, ни намека на столь, казалось бы, естественный в подобной ситуации женский триумф. Только спокойное созерцание. Она насмехалась над Найландом Смитом, она насмехалась надо мной: мы были достойными противниками, и ей удалось нас перехитрить. Райму же она разглядывала с каким-то непонятным выражением, похожим на холодное сострадание.

Я никогда не мог постичь, как Бог создал женщину, до такой степени лишенную всех слабостей, присущих этому полу. Даже ее напыщенные излияния в мой адрес были не более чем каприз кошки, играющей с мышью. Любовь? При чем здесь она? Любовь предполагает жертвенность, а Фа Ло Ше могла принести в жертву кого угодно, кроме себя. И уж во всяком случае, она не смогла бы жертвовать собой долго.

— Шан! — воскликнула вдруг Райма, шагнув ко мне. — Скажи…

— Спокойно, девочка, — остановила ее китаянка. — Сядь сюда.

Она показала на кресло. Отчаянный взгляд Раймы встретился с моим, затем девушка подчинилась этому властному приказу. Фа Ло Ше знаком приказала нубийцу уйти, и тот покорно удалился, неплотно прикрыв дверь.

— Шан мне нравится, — продолжала Фа Ло Ше. — Причем он обладает качествами, которые оказались мне полезны, когда мы были в Египте. Но я не хочу его у тебя красть. — Она посмотрела на Райму. — К тому же без тебя он будет несчастен.

Мы все наблюдали за ней. Когда она замолчала, в комнате воцарилась абсолютная тишина. Из всех фантастических сцен, какие довелось мне пережить в своей жизни, лишь черный час в нашем египетском лагере, когда до меня долетел голос сэра Лайонела, казался мне в тот момент еще более невероятным.

— Все это очень просто, Шан, — повернувшись ко мне, снова заговорила Фа Ло Ше. — Мистер Смит стоял у меня на пути. Он всегда будет мне мешать — слишком много знает о наших планах. Ты тоже. Остальные могут подождать. Конечно, если бы суперинтендант Веймаут пришел сюда один, ему пришлось бы остаться… После того, как вы исчезнете, он тоже может со временем стать опасным. Но это еще не завтра.

Я встретил твердый взгляд ее таинственно мерцающих глаз и внезапно понял, для чего ей понадобилась Райма. Ведь один я, даже будучи полностью в ее власти, могу оказаться твердым орешком. Райма же, которая, конечно, не сможет противиться силе Фа Ло Ше, сделает меня послушным рабом!

— Смешно, — заметил неожиданно Найланд Смит, — но я все больше и больше сожалею об отсутствии доктора Фу Манчи. Куда охотнее я имел бы дело с ним, чем с его дочерью!

— Почему вы решили, что мой отец умер? — резко повернувшись к нему, с силой спросила она.

Смит обменялся со мной быстрым взглядом.

— А я ничего подобного и не предполагал, — с той же силой ответил он. — Я знаю, что он жив.

— Откуда?

— Ну, это уж мое дело. А вы, знаете ли, занимайтесь-ка своим.

Наступило молчание.

— Это правда, доктор Фу Манчи жив, — неохотно признала Фа Ло Ше. — Вы всегда были умным человеком, мистер Смит. Но в его годы уже вредно много путешествовать.

Я не смел взглянуть на Найланда Смита, боясь себя выдать. Невероятно! Она не знала, что Фу Манчи в Англии!

Смит не удостоил ее ответом.

— Дело, которое он оставил, завершу я, — продолжала Фа Ло Ше. — Си Фан возродился, мистер Смит. Однако время не терпит. Неожиданный визит суперинтенданта Веймаута меня задержал. Из членов организации в Англии сейчас только двое, и оба в этом доме. Они уедут со мной… Шан, тебе придется выбирать: либо вы с Раймой едете в качестве багажа, либо ты подчинишься неизбежному.

— Соглашайтесь! — резко посоветовал Смит. — Живому человеку может подвернуться сотня возможностей, живому трупу — ни одной.

— Шан!

Вскочив с кресла, Райма смотрела на меня дикими глазами.

— Что? — тупо спросил я.

— Я не знаю, что все это означает, могу только догадываться. Но ты не пойдешь на сделку с ней, Шан!

Найланд Смит поймал мой блуждающий взгляд.

— Пойдет, Райма, пойдет, — мягко сказал он. — И я бы пошел, будь у меня такая возможность. Не стоит играть в принципы, маленькая леди. Тут вам не теннис. Это игра, в которой нет правил. И ставка только одна… жизнь. А пока человек жив, у него всегда остается шанс выиграть! Соглашайтесь, Гревилль! До Китая девять тысяч миль. Если за дело возьмутся два активных ума, за это время может мно-ого чего произойти.

Я закрыл глаза. Мой мозг буквально агонизировал. Мне казалось, что прошла целая вечность. Скрывался ли за словами Смита какой-нибудь план? В чем заключался мой долг? Перед Раймой, перед миром…

— Согласен, — вымолвил я наконец и сам не узнал своего голоса. — Только если буду совершенно уверен, что Райме не причинят никакого вреда, а мистера Смита освободят сегодня же ночью.

Открыв глаза, я быстро взглянул на Фа Ло Ше. Выражение ее лица показалось мне загадочным. Я перевел глаза на Райму. Ее взгляд был непонятен. Напоследок я посмотрел на Найланда Смита. Его стальные глаза глядели на меня задумчиво. Потом он скривил губы в сухой гримасе и покачал головой.

— Второе условие невыполнимо, — ответила наконец Фа Ло Ше.

Едва она успела произнести эти слова, произошло чудо, в которое мне не вполне верится даже сейчас, поскольку оно больше похоже на горячечный бред, нежели на действительность.

Не знаю, что мне подсказало, когда смолк голос-колокольчик, бросить взгляд на Райму, но я это сделал.

Ее широко открытые глаза неподвижно смотрели мимо меня, на лакированный шкаф с изображением Кали. Но потайная дверь Фа Ло Ше была закрыта! Я резко повернулся.

Очень медленно — дюйм за дюймом — она открывалась. И вдруг створки резко распахнулись. Из темноты появились две фигуры. Первым вышел Си-Диах и, повернувшись к лакированным дверям, немедленно опустился на колени; второй, нубиец, распростерся ниц рядом с дакойтом.

И, наконец, в дверях возник некто, чья внешность навсегда запечатлелась в моей памяти.

Это был очень высокий старик, высохший до такой степени, что у меня немедленно возникла ассоциация с мумией. Впрочем, рост его на первый взгляд не был так уж заметен, потому что он сильно сутулился, опираясь на толстую палку. На нем было свободное черное одеяние, напоминающее рясу, и маленькая черная шапочка, венчавшая огромный высохший желтый череп. Я подумал, что мозгом такой величины может обладать либо сумасшедший, либо гений. Лицо его, сплошь покрытое морщинами, напомнило мне сморщенную величавость мумии фараона Сети, лежащей в Каирском музее.

Однако глубоко посаженные глаза сверкали таким яростным зеленым пламенем, от всей фигуры этого немощного с виду старика исходила такая сила, что я самым натуральным образом почувствовал, как у меня мороз пошел по коже, будто и в самом деле передо мной появился давно умерший фараон.

К счастью, меня эти запавшие властные глаза полностью игнорировали. Их твердый взор, равнодушно миновав коленопреклоненных слуг, остановился на Фа Ло Ше. Затем раздался свистящий голос, описать который я не берусь.

— На колени, ничтожная воровка, когда я стою!

Я повернулся. Меловая бледность залила персиковые щеки Фа Ло Ше, ее гордая головка поникла. И она… начала опускаться на колени.

Я был потрясен, но в следующее мгновение произошло нечто, потрясшее меня ещё больше. Каким-то нечеловеческим усилием Найланд Смит, спеленатый, будто мумия, поднялся на ноги. Сквозь тропический загар, сохранившийся на его лице, тоже проступила бледность.

Опять раздался свистящий голос:

— Приветствую вас, мистер Смит. Садитесь, пожалуйста.

Зубы Смита были стиснуты так, что по скулам катались желваки. Однако он сумел взять себя в руки и спокойно ответил:

— Я тоже рад вас приветствовать, доктор Фу Манчи.

Фу Манчи трижды тяжело стукнул палкой по полу.

Вошли два бирманца и склонились перед ним в почтительном поклоне.

Я узнал их. Это были те самые дакойты, что присутствовали на Совете Семи в Эль-Кхарге.

Протянув костлявую, похожую на птичью лапу, руку доктор указал на коленопреклоненную Фа Ло Ше.

Не возразив ни звуком, ни взглядом, с низко опущенной головой, она вышла, сопровождаемая своим страшным эскортом. И таким полным было ее падение, так рабски покорно склонила эта гордая женщина голову перед страшным стариком, что в моем сердце невольно вскипела волна горячей жалости к ней.

Медленно и тяжело подойдя к распростертым фигурам негра и дакойта, доктор дотронулся палкой до каждого из них и гортанным голосом отдал какой-то приказ.

Оба вскочили и приблизились к Райме!

Во время всей этой сверхъестественной сцены, свершившейся быстрее, нежели мне потребовалось времени для ее описания, девушка настолько оцепенела, что даже не пошевельнулась. Теперь, поняв смысл приказа Фу Манчи, они вскочила, и я увидел ужас в ее глазах.

— Шан! Шан! — вскричала она. — Что он собирается сделать со мной?

Доктор снова ударил палкой об пол и резко произнес одно-единственное слово. Негр и Си-Диах замерли как вкопанные. Готов держать пари: ни один полицейский сержант никогда в жизни не смог бы добиться от своих подчиненных столь безоговорочного послушания.

— Мисс Бартон, — произнес старик. Его гортанный голос, казалось, отказывался ему повиноваться, то и дело срываясь: — Ваша безопасность гарантирована. Я просто хочу остаться наедине с мистером Смитом и мистером Гревиллем. Чтобы вас успокоить, мистер Смит подтвердит: за всю свою жизнь я ни разу не нарушил слова. Для меня это вопрос чести.

И он перевел внезапно затуманившийся взгляд своих впалых глаз в сторону большого кресла.

— Можете не беспокоиться, Райма, — кивнул Найланд Смит. — Доктор Фу Манчи гарантирует вашу безопасность.

Несмотря на подтверждение мистера Смита, глаза Раймы все еще были темны от страха. Доктор разразился стремительным потоком слов, очевидно, давая своим слугам инструкции, после чего те вывели девушку из комнаты.

Я был так поражен, что со стоном дернулся в опутывающих меня веревках. Неужели Найланд Смит ведет двойную игру? Не может же здравомыслящий человек всерьез поверить заверениям закоренелого преступника?!

Глаза старика пронзили меня насквозь, и я понял, что с тем же успехом мог бы высказать свои мысли вслух.

— Не стоит плохо думать о мистере Смите, — раздался резкий голос — Он знает, что во время войны я беспощаден. Однако знает и то, что не только я сам, но ни один из моих людей никогда не нарушал своего слова.

Нубиец закрыл дверь в прихожую. Легким движением руки доктор захлопнул дверцы шкафа. И вот, в полном молчании, гроза всей цивилизации и человек, основной обязанностью которого была защита закона, повернулись друг к другу лицом.

— Как ни странно, — заметил доктор Фу Манчи, — вам пришлось попасть в плен для того, чтобы мы могли спокойно побеседовать.

Он сделал паузу, внимательно наблюдая за Найландом Смитом. Несмотря на физическую немощь, сила в этом старом китайце чувствовалась невероятная. Казалось, его сморщенное, высохшее тело было подключено к линии высоковольтного напряжения.

— И все-таки мы встретились, — продолжал он. — Мои методы отличаются от ваших. Мне не раз приходилось смеяться над вашей британской скрупулезностью. Возможно, настанет день, мистер Смит, когда вы присоединитесь к моему смеху. Однако, ненавидя вас, я всегда восхищался вашим упорством и ясностью вашего ума. Я пытался переместить средоточие мировой власти — из-за вас мой план потерпел поражение. Без сомнения, вы считаете меня даже не сумасшедшим, а каким-то сверхманьяком. Вы ошибаетесь.

Последние слова он произнес почти шепотом.

— Как и вы, я работал для моей страны. Я видел, что Китай пришел в упадок, что огромная страна с неисчислимыми ресурсами становится добычей для любого стервятника. Я надеялся помочь Китаю занять то место в мире, которое соответствует его интеллектуальному потенциалу, дать ему современную индустрию и право на идеалы. Надеялся разбудить Китай. Допускаю, мистер Смит, что, с вашей точки зрения, многие мои действия выглядели сомнительно. Но поверьте: замыслы были чисты.

Фу Манчи торжественно воздел костлявую руку. Голос его окреп. Найланд Смит не проронил ни слова. Я наблюдал за стариком, как наблюдают за ужасным призраком, отвратительной тенью возникшим в больном воображении.

Вместе с тем искренность его была несомненна, а сила ума невероятна. Однако, поняв, что он защищает, что именно вынужден выслушивать я, Шан Гревилль, в доме, расположенном в центре Лондона, я почувствовал, что близок к истерическому смеху…

— Британское многовековое господство заканчивается, мистер Смит, — вещал между тем Фу Манчи. — Существование вашей империи завершается мрачной трагедией — куда более мрачной, чем я себе представлял. Я благодарю Бога за то, что вижу это, и за то, что не успею дожить до самого конца. Женщина, которую вы знаете как Фа Ло Ше — должен пояснить, что в качестве псевдонима она выбрала свое детское ласкательное имя, — моя дочь; мать у нее русская. Из-за нее, мистер Смит, мне пришлось на себе испытать страдания шекспировского короля Лира. Она вновь разбудила силу, которую я похоронил. Впрочем, я не могу ее осуждать. Она — моя плоть. Но в Китае мы вправе требовать и ожидать от своих детей полного повиновения. Си Фан — общество более древнее, чем буддизм, и во всех отношениях более гибкое. Его правитель имеет право удалиться на покой, не объявляя себя смещенным. Многие годы Си Фан дремал. Фа Ло Ше осмелилась разбудить его!

Впервые с начала своего монолога он перевел глаза на меня.

— Мистер Гревилль, вы даже представить себе не можете, что это такое — активизировать подобную организацию. В условиях нынешнего кризиса это означает только одно — новую мировую войну! Я заставил себя выйти из уединения, — он снова повернулся к Найланду Смиту, — лишь для того, чтобы прекратить безумие, затеянное Фа Ло Ше. Кое-какой вред она, конечно, успела нанести, но все-таки я появился вовремя. Сегодня вечером я снова глава Си Фана!

И, весь дрожа, он без сил оперся на свою палку. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Вот уж никогда не думал, — задумчиво протянул Найланд Смит, — что когда-нибудь в жизни буду так искренне аплодировать вашему успеху.

Доктор Фу Манчи повернулся и заковылял к лакированным дверям.

— Если вас освободят, — промолвил он, открывая их, — вашим долгом будет меня арестовать. Что ж, свои планы я выполнил. Фа Ло Ше больше не причинит вам неприятностей. Догоните меня, если хотите, и поймайте, если сможете. Результат мне безразличен, мистер Смит, но хочу вас предупредить, что покидаю Англию сегодня вечером. Си Фан снова погрузится в спячку. Равновесие сил в мире будет восстановлено; но не так, как планировала она. А пока… я позвоню через полчаса суперинтенданту Веймауту — можете, кстати, передать ему мое искреннее уважение — и сообщу, что вы здесь. Мисс Бартон вы найдете запертой в комнате наверху. Прощайте, мистер Смит. Прощайте, мистер Гревилль.

Он вышел и закрыл за собой двери.

Почти год прошел с той ночи, когда в первый (и молю Бога, чтобы в последний) раз мне довелось столкнуться с доктором Фу Манчи. Самым великим в мире преступником. Возможно, самым великим в мире гением. И человеком слова.

Отнюдь не склонный доверять обещаниям преступника, уже через несколько минут после его исчезновения я выкрикнул имя Раймы. Она тут же ответила — ее голос слабо донесся до меня из комнаты, расположенной над нашей. Она была в полной безопасности, но взаперти.

А через час приехал Веймаут, и Найланд Смит смог наконец освободиться от искусных узлов Си-Диаха.

— Что ж, Гревилль, — облегченно вздохнул он, — в конце концов этот кошмар все-таки закончился. Но какая, черт побери, длинная история!

Эти заключительные строки я пишу подле моей палатки в лагере сэра Лайонела на склоне древней горы. Солнце клонится к закату. Я вижу Райму — она спускается по склону, и фотокамера свисает с ее плеча.

Как только вернемся в Лондон, мы поженимся.

Что касается доктора Фу Манчи, Фа Ло Ше и их страшного эскорта — все они как в воду канули! Даже тело Ли Кинг Су будто испарилось. Шесть месяцев бурной и напряженной деятельности, направляемой Найландом Смитом, закончились ничем.

— Мои планы выполнены, — сказал этот великий и сильный человек.

Иногда я сомневаюсь, что нечто подобное когда-либо происходило. Порой сомневаюсь, что все это закончилось. Однако вот сейчас, сию минуту передо мной на импровизированном письменном столе из пустого ящика лежит старинное серебряное кольцо с огромным изумрудом. Месяц тому назад мне прислали его в посылке из Гонконга. Записки вложено не было.

 

ГЛАВА I

ФЛОРЕТТА

За все время пути вдоль изрезанного скалистого мыса я не мог избавиться от навязчивой тревоги. Меня беспокоило состояние доктора Петри. Несомненно, сейчас он ищет меня. Я усмехнулся: кто-нибудь в это самое время обязательно ищет и его. Он слишком серьезно подошел к своим обязанностям. Загадочная эпидемия, вынудившая французские власти обратиться к его великолепным мозгам, измотала его до предела. За завтраком он не смог поднять столовую ложку, чтобы сунуть ее в рот. Однако на мое более чем сдержанное замечание он только махнул рукой и трусцой побежал в лабораторию.

Неужели этот наивный умница возомнил себе, что репутация Королевского медицинского общества целиком зависит от успеха его грандиозных экспериментов?!

Мой катер, как масло, резал соленую воду Средиземного моря. Прохладные потоки воздуха ласкали обожженные плечи и шаловливо трепали волосы. За мысом я надеялся найти уютную бухточку. Каково же было мое удивление, когда, обогнув мыс, я увидел, что не обманулся в своих ожиданиях. Вокруг высились каменные громады, как нельзя лучше скрывавшие мой катер.

Я бросил якорь и, скинув шлепанцы, осторожно спустился в теплую воду. Несколькими гребками преодолел узкий пролив, соединяющий бухточку с заливом, и по спокойной воде поплыл в сторону пляжа Сент-Клер де ла Рош. Возможно, желание испытать собственные силы подтолкнуло меня совершить этот героический марафон, однако моя затея была не столь глупа, как может показаться с первого взгляда. Пляж Сент-Клер де ла Рош с некоторых пор был закрыт новыми владельцами, и чтобы не лишить себя удовольствия понежиться под его солнцем, приходилось вторгаться в его пределы со стороны моря.

Вода в заливе имела неприятный запах гнилых помидоров и болотной тины, но, как бы то ни было, хорошо то, что хорошо кончается. Не прошло и часа, как мои ноги в двадцати ярдах от берега коснулись дна.

И в тот же миг я увидел ее…

Она сидела на горячем песке, спиной ко мне, и частым гребнем расчесывала волосы. Когда я ощупью, оскальзываясь и спотыкаясь, принялся выбираться к заветному берегу, я сказал себе: «Стерлинг, тебе ужасно повезло, ты нашел то, что никому никогда не удавалось! Лопни мои глаза, но эта прелестная обитательница Сент-Клер де ла Рош — настоящая русалка… а может быть, чем черт не шутит, сама сирена!»

С изумлением я созерцал это сказочное создание.

Ее обнаженные руки, плечи, стройная прямая спинка вызвали во мне судорогу восторга. Южное свирепое солнце и едкая морская соль обжарили ее тело до нежной золотистой корочки. Густые каштановые волосы волнами ложились ей на плечи, и ветер томно перебирал их очаровательные завитки. Увы, остальное за дальностью расстояния мне было не разглядеть.

Испытывая здоровое любопытство молодого мужчины, я решительно направился в сторону русалки.

Однако, к своему глубокому сожалению, я обнаружил, что она отнюдь не русалка: пара стройных и загорелых ножек дискредитировала мою гипотезу. Увы, она была всего лишь человеческое дитя — эта прелестная девушка с осиной талией и в модном светлом купальнике, облегающем ее вполне земные прелести.

Я сделал еще один шаг к ней и вдруг ощутил невыносимый, леденящий душу ужас. Липкий комок страха подкатил к горлу, мышцы ног задрожали, и меня неудержимо потянуло броситься прочь — прочь, как можно быстрее. С минуту стоял я, ослепший и оглушенный, изо всех сил борясь с приступом слабости, который напомнил мне перенесенную недавно болезнь, вывезенную из Южной Америки Спустя несколько мгновение я уже убеждал себя, что причиной панической лихорадки, так внезапно мною овладевшей, был рецидив этой болезни, от которой я, по всей видимости, еще не совсем оправился. Иного объяснения тогда мне не могло прийти в голову.

Да и каким образом эта милашка сумела бы нагнать на меня такой страх?

Усмехнувшись, я не раздумывая направился прямо к ней.

Однако стоило мне сделать еще пару шагов, как она, заслышав мою спотыкающуюся походку, обернулась.

Неожиданность ее внимания испугала меня и наполнила блаженным трепетом. Затаив дыхание, я смотрел на прелестное лицо. Никогда за всю жизнь мне не доводилось видеть такого лица! Ее руки и плечи были настолько изящно вылеплены природой, что я, старый холостяк, приготовившийся на всякий случай к разочарованию, напротив, был околдован.

Бронзовая от загара, она походила на изысканную статуэтку, отлитую в мастерской гениального художника. Черты ее лица были величавы и полны достоинства: тонкий прямой нос, аристократический абрис губ, огромные глаза с длинными пушистыми ресницами. Синие, как воды Средиземного моря, они сейчас в изумлении были широко распахнуты, словно мое внезапное появление не на шутку встревожило их обладательницу.

Как многие мужчины, я всю жизнь мечтал о совершенной красоте, но никогда мне не приходило в голову, что самое мое дерзкое мечтание вот так мило отставит в сторону очаровательный локоток и, подняв на меня небесной синевы глаза, спросит:

— Как вы здесь очутились?

Ее голос имел тот мелодичный звук, который вырабатывается долгими занятиями вокалом. К несчастью, начало нашей встречи оказалось не столь безоблачным. Ее колючий, настороженный взгляд несколько отрезвил меня.

— Меня принесла волна, — ответил я и как можно вежливее добавил: — Я не напугал вас?

— Ничто не может меня напугать, — сказала она тем же тоном холодной неприязни, который я прочитал в ее глазах, впрочем, глазки ее были чертовски умны и излишне любознательны, несмотря на все свое великолепие.

— Простите. Мне следовало бы предупредить вас о своем появлении.

Она не мигая в упор смотрела на меня, как удав на кролика. Мягко говоря, мне стало как-то не по себе. Разговор явно не клеился. Судя по полуобнаженному телу, незнакомка была очень молода, однако на всем ее облике лежала печать мрачной тайны, которую ее нарочитая беззаботность не могла рассеять. Неожиданно я увидел крошечные ямочки на ее щеках. Она улыбнулась, и эта улыбка навеки сделала меня ее рабом.

— Пожалуйста, объяснитесь, — попросила она. — Вы же не случайно оказались тут?

— Конечно, нет, — согласился я. — Все идет по детально разработанному плану.

Она растянулась на песке, подставив ладони под личико, словно ожидая занимательного рассказа.

— Что же это за план такой у вас, я бы очень хотела знать? — спросила она, став снова неожиданно серьезной.

Я присел, чувствуя более обычного угловатость своего тела.

— Понимаете, у меня мечта осмотреть достопримечательности этого пляжа, — начал я. — Пляж Сент-Клер имеет исторический интерес и совсем недавно был открыт для осмотра. К сожалению, я не успел. Дороги на пляж уже нет. Мне сказали, что некто Махди-бей купил это место и нашел возможным закрыть его для посетителей. К тому же, как я слышал, ему теперь принадлежит вся земля вокруг пляжа; поэтому я, верный своей мечте, затеял добраться до Сент-Клер вплавь. Как видите, мой план удался.

— И что же вы собираетесь делать дальше? — спросила она с таким видом, что у меня засосало под ложечкой.

— Как сказать… — Мне не хотелось говорить, но надежда увидеть ее улыбку заставила меня продолжать. — Я планирую взобраться на Сент-Клер и, если повезет, рассмотреть с его высоты, что за удивительное течение прибило меня к берегу.

Я искал ямочки на ее щеках. Но их не было. Взамен я увидел странное отсутствующее выражение, исказившее ее лицо. Казалось, что из нее вынули нечто живое и перенесли куда-то очень и очень далеко, может быть, даже в иной мир. Будто по мановению злой колдовской воли внезапно поблекла ее красота. Снова меня объял страх и неведомая сила повлекла неумолимо прочь.

Она заговорила. Ее речь стала отрывистой и резкой, а голос настолько глухим, что, казалось, он принадлежит кому-то другому, но только не ей. Ее глаза остановились и теперь смотрели вдаль, не замечая моего присутствия.

— Вы говорите, как деловой человек. — сказала она. — Кто вы?

— Мое имя Алан Стерлинг, — выпалил я и вдруг испытал жуткое чувство, словно этот вопрос задала не она, хотя ее губы произнесли его.

— Вы живете где-нибудь поблизости?

— Да.

— Алан Стерлинг. — Она повторила мое имя. — Что-то шотландское?

— Да, мой отец, доктор Эндрю Стерлинг, родом из Шотландии, но он сейчас живет на Среднем Западе в Соединенных Штатах, где я и родился.

Она тряхнула головой, отбросив с лица великолепные каштановые кудри. Этот жест выглядел как восстание против сковавшей ее чуждой силы. Она поднялась на колени и посмотрела на меня. Ее пальцы играли с песком. На миг показалось, что восстание завершилось победой и что она снова станет такой, какой была в начале нашей встречи, — очаровательной и милой. Однако ее следующие слова перечеркнули все мои надежды. Разум ее и сердце отныне принадлежали не ей.

— Так, значит, вы американец? — спросила она. Странное чувство, словно я разговариваю с механической куклой, охватило меня.

— Да, я родился в Америке, но корни мои в Эдинбурге, так что, по правде говоря, я сам не знаю, кто я такой.

— Разве? А вы подумайте.

Она села на песок, скрестив ноги, как на изображениях жриц любви.

— Теперь, будьте добры, назовите мне ваше имя, — попросил я как можно мягче. — Свое я уже вам сказал.

— Флоретта.

— Флоретта?

— Просто Флоретта.

— Однако, я думаю, что Махди-бей…

Мне показалось, что она с лету подхватила мой вопрос, потому что, не дослушав, перебила меня.

— Махди-бей, — начала было Флоретта, — он…

Внезапно она осеклась. Ее взгляд заскользил над моим плечом. Сейчас я был убежден, что она вслушивалась — внимательно вслушивалась — в некий далекий звук.

— Махди-бей… — настойчиво повторил я, стараясь вернуть ее к разговору.

Флоретта поспешно перевела на меня рассеянный взгляд.

— Мистер Стерлинг, — сказала она, — мне надо спешить. Я не должна разговаривать с вами.

— Почему? — воскликнул я. — Я надеялся, что вы покажете мне достопримечательности виллы «Сент-Клер».

Она нетерпеливо тряхнула головой.

— Как пришли, так и уходите, той же дорогой. Вам нельзя быть со мной.

— Я не понимаю, почему…

— Потому что это очень опасно.

Она положила гребень в полиэтиленовый пакет, который лежал рядом с ней, подобрала купальную шапочку и поднялась.

— Вы не боитесь, что я могу утонуть?

— У вас есть моторная лодка, которую вы спрятали за тем камнем. Я слышала, как вы подплыли сюда.

Это было постыдное разоблачение.

— Теперь я понимаю, почему вы не испугались меня.

— Не знаю, что вы имеете в виду. Я совсем не такая, какой могу показаться с первого взгляда. Вы когда-нибудь слышали о Дерсето?

Резкие перемены темы, как и настроения, сбивали с толку.

— Что-то не припомню, — отвечал я. — Это случайно не морская богиня?

— Если вам известна ее тайна, то, прошу вас, забудьте, что я Флоретта. Думайте обо мне, как о Дерсето. Тогда вы, может быть, сумеете что-нибудь понять.

В ту минуту ее слова не произвели на меня впечатления, хотя впоследствии мне пришлось часто думать о странном содержании этой фразы. Что мне следовало отвечать ей? Я терялся в догадках. Мысли мои пребывали в первозданном хаосе. Внезапно все переменилось. Я вдруг услышал странный звук.

Звук был настолько необычен, что в тот раз я не смог подобрать подходящие слова для его описания. Но трагические обстоятельства, которые вскоре последовали вслед за этим, заставили меня хотя бы попытаться. Звук этот более всего походил на звон колокола, но то не был колокольный звон. Невероятно высокий, почти на грани слышимости, он, казалось, исходил откуда-то издалека и вместе с тем ниоткуда. И, несмотря на всю свою странность, он был полон невыразимой благозвучности. В нем едва угадывалась неуловимая мелодия. Словно сказочный горн эльфов протрубил над моим ухом!

Я вскочил и стал нетерпеливо оглядываться вокруг. Увидев мое возбуждение, Флоретта, не говоря ни слова, вдруг повернулась и побежала прочь!

Изумление охватило меня. Я, не отрывая глаз, смотрел на ее стройную фигуру, торопливо взбирающуюся по каменистой тропе, до тех пор пока она не скрылась из виду.

И потом — желание бежать, и как можно скорее, вновь завладело мной, теперь уже непреодолимо…

 

ГЛАВА II

БАГРОВАЯ ТУЧА

Когда я взобрался на борт катера и завел двигатель, то почувствовал, что нервы мои крайне раздражены. Но уже на подходе к пристани, над которой располагалась вилла Петри, во мне осталась одна лишь досада.

Флоретта была не только самой прекрасной женщиной в мире, но и самым таинственным существом, с каким мне когда-либо приходилось встречаться; чем более я думал о ней, вспоминая подробности нашего разговора, тем сильнее склонялся к мысли, что она лгала мне. Очаровательная девушка в доме богатого египтянина… Что она могла делать там?

Здравый смысл подсказывал ответ, но я отказывался его принять. Мне было отвратительно даже подумать об этом, однако иного объяснения я не видел. Странный звук, так внезапно оборвавший нас… о нем я предпочитал не думать.

Когда, поставив лодку на ее обычное место, я поднимался по раскаленным плитам, ведущим к вилле, меня огорчила мысль, вдруг пришедшая мне в голову: доведется ли еще раз увидеть Флоретту, и захочет ли она видеть меня?

В грустном настроении я вошел в дом. Мадемуазель Дюбоннэ нигде не было видно. Вероятно, она ушла в город, по магазинам. Как всегда, в ее программу войдет стаканчик аперитива с подругами в любимом кафе. Петри же, конечно, сейчас корпит в лаборатории.

Смешав себе виски с содовой, я откинулся в кресле, стоявшем на веранде, и позволил глазам рассеянно блуждать по живописным садовым цветам. За садом в сторону моря сбегали красные черепичные крыши домов, между которыми высились ярко-зеленые шевелюры пальм и пирамиды тополей. Далеко на горизонте сияла тонкая полоска Средиземного моря.

Я подумал, что веранда, — самое подходящее место для отдыха, и принялся мечтать о Флоретте.

Вне всякого сомнения, моя затея с пляжем сильно утомила меня. Тело требовало горизонтального положения. С приятным хрустом в костях я растянулся в шезлонге. Горячее солнце грело мне кожу. Я закрыл глаза и тут же погрузился в сон.

Мне снилось, что я лежу в точно таком же шезлонге, под таким же горячим солнцем на балконе невероятно высокого здания. Я почему-то решил, что это здание — Эмпайр Стейтс Билдинг в Нью-Йорке. Я видел и другие высотные здания. Они, миля за милей, тянулись стройными рядами до поблескивающей на горизонте полосы океана.

Купол безоблачного неба надо мной был ослепительно синим. Раскаленное марево бледной дымкой клубилось над чудовищным городом, который лежал у моих ног.

Затем я услышал необычайно высокий странный звук. Он что-то напоминал мне, но я не мог вспомнить что. На горизонте, далеко-далеко над голубым океаном, появилось пятно — не больше ладони. Оно быстро увеличивалось, разворачиваясь, словно веер, и становилось все больше и больше. Вскоре оно заняло полнеба: огромная багровая туча с кровавыми разводами по краям.

Затем я увидел крошечную сверкающую точку в том месте, где веер обычно имеет ось и откуда расползались пурпурные щупальца этой чудовищной тучи. Ее веер продолжал раскрываться, захватывая своими щупальцами-перьями синее пространство неба.

Сверкающая точка стремительно неслась ко мне и наконец обрела определенную форму. Кошмарного вида дракон, извиваясь подобно гигантскому змею, летел на меня, раскрыв отвратительный зев и высунув раздвоенный на конце язык. На костистой голове, увенчанной царственным гребнем, восседал человек в желтом сияющем одеянии.

Его лицо, желтое и лоснящееся, поблескивало золотом. На косичке, свитой на темени и стоявшей торчком, как шпиль, сверкал магический шар.

Это был сам Сатана, император Преисподней. Я понял, что он пришел овладеть обреченным городом.

В следующий момент я заметил на драконе еще одного всадника: женщину, увенчанную сверкающей алмазной диадемой, в ослепительном белом платье. Ее неземная красота наполнила мое сердце трепетом и ужасом узнавания.

Это была Флоретта.

Багровая туча закрыла собой все небо, и город погрузился во мрак; там, где трепетали солнечные лучи, воцарилась тьма. Я вздрогнул и с ужасом открыл глаза.

Надо мной стоял доктор Петри. Его тень лежала на моем лице.

— Привет, Стерлинг, — бодро сказал он. — У тебя опять приступ?

В ответ я лишь пожал плечами и через секунду совершенно пришел в себя. И, как только сознание вернулось ко мне, я увидел, что передо мной — тяжело больной человек. Доктор Петри стоял, привалившись к белой стене веранды, рядом с большим кувшином для вина, который сейчас служил цветочным горшком.

На нем не было шляпы, и его темные взлохмаченные волосы за этот день буквально покрылись пеплом. Он курил сигарету и смотрел на меня тем пронизывающим взглядом, который культивируют в своей практике все без исключения врачи. Его глаза задорно поблескивали, хотя под ними лежали глубокие тени.

— Целый день в воде, и, как следствие, дурной сон и кошмары, — предупредил я его диагноз.

Петри покачал головой и стряхнул пепел в кувшин.

— Тропическая лихорадка — не шутка даже для организма с твоей конституцией, — веско произнес он. — По-видимому, Стерлинг, тебе вредно иметь много свободного времени.

Однажды в верховьях Амазонки, куда я забрался по роду своей профессии — охотника за орхидеями, я был сбит с ног жестоким приступом тропической лихорадки. Мое состояние было безнадежным, и товарищи по экспедиции оставили меня там, где я лежал. Один на один с джунглями и с Богом. Если бы не немец-золотоискатель, перед которым я в вечном долгу, я стал бы добычей любителей падали.

— Что свобода? Нечто эфемерное… — заворчал я, морщась от головной боли, и налил себе виски. — Если кто и платит за свободу ценой здоровья, то только вы. Скоро вы загоните себя в могилу. Запомните мои слова, доктор.

— Слушай, — прервал он меня, — оставим мое здоровье. У меня серьезные неприятности.

— Что, еще один?

Он кивнул.

— Сегодня на рассвете.

— Кто на этот раз?

— Садовник. Он работал на вилле, которую сейчас снимают американцы. Та, что на склоне Сент-Клер де ла Рош со стороны моря.

— Сент-Клер де ла Рош, — как эхо, повторил я.

— Да, то самое место, которое вы облюбовали для исследований.

— Вы думаете, его можно спасти?

Он нахмурился.

— Картье и другие в полной панике, — бросил он. — Если вся правда об эпидемии просочится в город, от Ривьеры останутся одни стены. И они знают это! Сегодня, Стерлинг, я потерял еще одного больного.

— Как?

Пальцы Петри нервно пробежали по волосам.

— Видишь ли, диагноз невероятно затруднен. В крови первого больного я обнаружил трипаносомы. Удивительно, во Франции — муха цеце! Да это просто смешно, и тем не менее я вынужден поставить диагноз — сонная болезнь. Рискнул применить «654», препарат Байера в моей модификации, — тут он скромно улыбнулся, — и чудом больной выкарабкался.

— Почему чудом? А как же ваш препарат?

Он посмотрел на меня как на ребенка, и я подумал, что он выглядит совершенно измученным.

— Препарат действен лишь в случаях сонной болезни, да и то на ранней стадии. Но тут налицо не сонная болезнь!

— А что же?

— Вот они, чудеса-то! Я высеял культуру трипаносом из крови больного. У меня глаза на лоб полезли, когда я рассматривал их под микроскопом! Оказалось, что эти трипаносомы не зафиксированы наукой. С одной стороны, они по всем признакам принадлежат к возбудителям сонной болезни, с другой… одним словом, я открыл новый вид трипаносом, Стерлинг! С той минуты я безостановочно над ними работаю.

— Именно безостановочно!

— Оставь. Стерлинг, — поморщился Петри. — Опять ты о своем. Ты только посмотри, что я нашел!

Петри вскочил и принялся возбужденно расхаживать по комнате.

— На одной из трипаносом сидела бацилла пестис!

— Бацилла пестис?

— Да, Стерлинг, бацилла пестис. Обыкновенная чума.

Я вытаращил глаза.

— Во всем этом есть одно «но», Стерлинг, — продолжал доктор Петри. — Обнаруженные мной трипаносомы имеют качественные отличия от уже известных, но то же самое я могу сказать и о бацилле пестис! У нее иное строение мембраны. А во-вторых, налицо симбиоз, заметь, удивительно гармоничный симбиоз простейшего и бактерии, что само по себе невероятно!

— Будьте милосердны, доктор, — взмолился я. — У меня кружится голова от ваших открытий. Единственное, что я понял, — всем нам здесь крышка.

— У тебя ясные мозги, Стерлинг, но пара извилин им бы не помешала, — начал Петри и вдруг взорвался: — Все наши знания пошли к черту, Стерлинг! Природа снова наставила нам рога! Ах, что же делать, что же делать…

Он замолчал, заложил руки за спину и забегал по комнате.

Его настроение передалось мне; я забился в кресло и стал размышлять.

Когда Петри оканчивал первый курс Эдинбургского университета, мой отец был приглашен читать лекции на кафедру микробиологии. Они быстро оценили друг друга, и между маститым профессором и зеленым студентом завязались теплые отношения, которые в скором времени переросли в дружбу. С тех пор они так и остались друзьями.

Мы еще жили в Эдинбурге, когда доктор Петри окончил университет и отправился на практику в Каир. Иногда по делам он наезжал в Лондон. Тогда мы встречались с ним. Одно время я даже провел у него в доме часть своих каникул. Итогом наших встреч стала крепкая дружба. Помню, как был я разочарован, когда он, по случаю вручения ему медали Королевского медицинского общества за исследования в области тропических болезней, приехал в Лондон один, без своей юной жены. Мне много рассказывали чудесного о ее красоте, но, к сожалению, я так и не смог выразить ей свое восхищение.

Его настоящий визит предполагался на короткий срок, однако был продлен по настоянию французского правительства. За последнее время репутация доктора Петри значительно выросла, и французы, узнав, что он в Лондоне, попросили его заняться этой странной болезнью, которая уже унесла несколько жизней. Они предоставили в его распоряжение виллу «Жасмина», небольшую, но весьма живописно расположенную неподалеку от Ривьеры.

Тремя неделями позже, получив известие от моего отца о моем возвращении из Бразилии, Петри выехал в Лиссабон, чтобы встретить меня. Я был очень плох. Тропическая лихорадка, длительное плавание через Атлантический океан изнурили мой организм до нервного истощения. Петри забрал меня к себе, чтобы своим профессиональным оком наблюдать за процессом моего выздоровления. Несколько дней меня мучил страх остаться инвалидом, но потом дела пошли на поправку.

— Ты не видел нового пациента? — неожиданно спросил Петри.

— Нет.

Он подошел к окну, поставил свой стакан на подоконник и, внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты взглянул на него. В Бразилии тебе, конечно, приходилось сталкиваться с редкими болезнями, к тому же ты видел жертвы угандийской сонной болезни, жуткий оскал у трупов и то, что Картье называет «черными стигматами». Твоя профессия, Стерлинг, просто клад. У тебя колоссальный опыт, поэтому мы сейчас поедем в клинику, и ты внимательно посмотришь на моего больного. А вдруг что-нибудь вспомнишь!

Я начал медленно набивать трубку.

— Ни за что, доктор, — ответил я.

Грохот далекого выстрела сотряс тишину. Крейсер французского военно-морского флота вошел в залив Виллефранс…

 

ГЛАВА III

КРОВАВЫЕ ПЯТНА

— Боже мой, какой ужас! Закройте его, доктор. Я не усну от кошмаров.

За что, за какие грехи Провидение насылает на бедное человечество подобные болезни? Человек, который сейчас лежал передо мной, два дня назад мирно трудился на винограднике. Ему не было еще и тридцати, когда чума оборвала его жизнь.

— Вот характерные признаки чумы, — спокойно сказал Петри, пропустив мимо ушей мои возгласы.

Он дотронулся до лба покойника. На нем от самых волос до бровей багровым синяком темнело пятно. Загорелое лицо осклабилось в жуткой усмешке. Глаза закатились так, что видны были только белки.

— Особенно обрати внимание на это подкожное кровотечение, — невозмутимо продолжал Петри. — Оно необычно локализовано. Когда я смотрю на такие лица, мне всегда кажется, что они заслоняются от света. Не правда ли, как тень от козырька? Когда эта багровая тень достигает глаз — все, конец!

— Жуткое лицо! Никогда не видел ничего подобного!

Мы вышли.

— Я тоже! — признался Петри. — Первые признаки заболевания напоминают симптомы сонной болезни, но скорость развития на этой стадии необычна. Все начинается с увеличения лимфатических узлов в подмышках, а заканчивается — черной стигматой, которая вынуждает меня думать, что передо мной типичный случай чумы. Но это еще не все. Я сейчас тебе покажу одну любопытную штуку. Надеюсь, ты поможешь мне в ней разобраться.

Если кто-нибудь попросит меня назвать главную черту характера доктора Петри, я не задумываясь скажу: скромность.

Загнав машину в гараж, Петри стал спускаться по крутой вымощенной дорожке, которая вела к флигелю. Он находился в сотне ярдов от главного здания виллы. Флигель ранее принадлежал садовнику, теперь же, по просьбе Петри, он был переоборудован в лабораторию.

Мы вошли внутрь. Просторное помещение. Одна стена по странной прихоти владельца виллы была полностью застеклена. Вдоль нее стоял длинный стол, выкрашенный белой краской. В углу напротив двери помещался лабораторный столик, за которым Петри работал с микроскопом. На многочисленных стеллажах стояли ряды колб с реактивами, подставки для пробирок и фарфоровые чашки, в которых хранились культуры болезнетворных микроорганизмов.

Я заметил, что в застекленную стену, состоявшую из ряда окон, следовавших одно за другим, была вставлена новая рама. Месяц назад ночью кто-то вломился в лабораторию, разломав раму, но ничего не взял. Именно тогда Петри попросил, чтобы на эту стену снаружи навесили стальные жалюзи.

Он не сделал даже попытки выяснить, кто и зачем забрался к нему в лабораторию. Излишне говорить, что в полицию он не обращался.

Сейчас несколько окон были распахнуты. Свежий ветер гулял по лаборатории, освещенной яркими лучами солнца. За стеной слышалось веселое жужжание работающих пчел. Петри взял в руки плотно закрытую колбочку, вынул пробку и вытряхнул содержимое в пепельницу. Потом повернул ко мне свое возбужденное лицо и спросил:

— Ты можешь сказать, что это такое, Стерлинг? Это больше по твоему профилю.

В пепельнице лежали мятые красно-бурые листочки с длинными черешками. Я взял со стола лупу и принялся тщательно их рассматривать. Петри с интересом наблюдал за мной.

На листьях я увидел большое количество цветочной пыльцы, которая прилипла к ним благодаря клейкому веществу, выделявшемуся на их поверхности. Также меня заинтересовали небольшие бурые пятнышки, которые я принял было за естественную расцветку, однако, приглядевшись, понял, что это просто засохшая грязь.

— Это дрозофилум, — пробормотал я. — Растение-мухоловка, тропическая разновидность, мне она раньше не попадалась…

Петри сохранял молчание.

— Эти пятна, по-видимому, засохшие капли грязи. На листьях много пыльцы…

— Это не пыльца, это частички мертвых мух, — перебил меня Петри. — Я вот что хочу узнать от тебя, Стерлинг…

Я положил линзу и с любопытством посмотрел на него. Его вид был очень серьезен.

— Как ты думаешь, такие растения могут расти в Европе? — спросил Петри.

— Нет. Франция для них — Северный полюс.

— Согласен, — кивнул Петри.

Теперь пришла моя очередь задавать вопросы.

— Доктор, что вы думаете об этих пятнах?

— Я не знаю, откуда они взялись, но твердо уверен, что они такое.

— И что же?

— Кровь! — сказал он. — Более того — человеческая кровь.

— Человеческая кровь! — выпалил я. От изумления у меня чуть не отнялся язык.

— Я вижу, что ты совсем растерялся от моих ответов, — насмешливо блеснул глазами Петри. — Сейчас я тебе все объясню.

Петри сложил листья экзотического растения обратно в колбочку и плотно закрыл ее пробкой.

— Я нашел их сегодня утром, — начал он свой рассказ. — Когда ты ушел, я решил изучить место, где работал последний мой пациент. Что могло его заразить? В этом вопросе у меня не было никакой зацепки. Когда я пришел туда, то первым делом осмотрел местность. Сад занимает часть террасы, которая расположена на довольно крутом склоне. Терраса ограничена невысокой стеной, за ней обрыв и дальше море.

В последний вечер он до захода солнца работал в саду у цистерны с водой. Ночью он заболел, а уже утром проявились первые симптомы.

Я долго там стоял. Кругом было совершенно тихо. Люди, которые снимали виллу, в это время находились в Монте-Карло. Я стоял и прислушивался к возне насекомых. В руках у меня был сачок. С его помощью я собрал порядочный улов. Вон, посмотри! — Петри указал мне на стеклянную банку, стоявшую на столе. — Несколько крупных москитов и горсть мелких кровососущих. Увы, вечером, исследовав пойманных насекомых, я не нашел ничего интересного. Простояв так часа полтора, я собрался было идти домой, но там еще была выкопана неглубокая яма, в которую я напоследок все-таки забрался и обнаружил то, что ты уже видел. — Он ткнул пальцем в сторону колбочки. — Они были помяты и втоптаны в грязь. Кроме них, я более ничего не нашел. Еще час искал растение, на котором росли эти листья, но увы.

Он замолчал.

— Вы думаете, между эпидемией и этим растением есть какая-либо связь? — прервал я его затянувшееся молчание.

Он утвердительно кивнул.

— Все это очень странно, — сказал я. — Если бы я мог поверить, что этот вид мухоловок растет где-нибудь в Европе, я первый бы согласился с вами. Но ваша теория мне не совсем ясна. Я понял так, что это растение заражается от мух и становится носителем странных микробов, следовательно, стоит кому-либо сорвать веточку или помахать ею перед своим носом, как его можно отвозить в ближайший морг?

— И ты еще остришь?! — поморщился Петри.

— Тогда я вас не понимаю, — отрезал я. — И потом, откуда на листьях кровь?

Петри сердито насупился. Было видно, что мои вопросы задевают его за живое.

— Я сегодня получил письмо от Найланда Смита, — переменил он тему, — и оно не выходит у меня из головы.

Инспектор Скотланд-Ярда Найланд Смит был старым другом Петри.

— И что же он пишет? — поинтересовался я.

— Он скоро приедет.

Мне показалось, что Петри с трудом проговорил эту фразу.

— Сэр Найланд — один из немногих профессионалов своего дела, — продолжал он. — Ты познакомишься с высочайшим умом нашего времени, Стерлинг.

Он умолк, пошатнулся и схватился за край стола. Его била крупная дрожь.

— Петри, что с вами? — испуганно вскричал я, обхватив его за плечи. — Вы больны, доктор, вы переутомились. Вам нужен отдых…

Он оттолкнул меня. Ощупью подошел к буфету, непослушными руками приготовил себе что-то выпить и залпом осушил. Потом выдвинул ящик стола и вынул из него пробирку с небольшим количеством белого порошка.

— Я назвал его «654», — с пафосом произнес он.

Глаза его лихорадочно блестели.

— Пока у меня не хватает мужества испытать его на своих пациентах. Но верю, этот порошок еще не раз озадачит Природу, даже если она перевернет все шиворот-навыворот.

Я с тревогой смотрел на него. Не бредит ли он? Несомненно, у него был нервный приступ.

— Петри, — взмолился я, — ложитесь в постель, отдохните. Если вам не дорога жизнь, будьте по крайней мере милосердны к друзьям.

— Катись к черту, Стерлинг, — ответил он мне с дьявольской улыбкой. — Работа — это моя жизнь, и пока я живу, я буду работать…

 

ГЛАВА IV

ЖЕЛТОЕ ЛИЦО

Оставшуюся часть дня я провел над работами своих коллег, к листам которых вот уже полгода не прикасалась моя рука. Я намеревался с их помощью классифицировать растение, найденное Петри.

На кухне под аккомпанемент грохочущих кастрюль мадемуазель Дюбоннэ готовила ужин, напевая себе под нос старый печальный романс.

Состояние Петри сильно тревожило меня. Какое-то время я колебался, не посоветоваться ли с доктором Картье, но после некоторого размышления оставил эту затею. Петри был доктором медицины, я же, кроме искреннего участия и заботы, ничего не мог противопоставить его знаниям.

Вчера он говорил мне: «Боюсь, как бы моя дорогая жена не вздумала примчаться сюда. Сейчас мне менее всего хотелось бы ее видеть». Тогда эти слова привели меня в замешательство. Ни для кого не была секретом его горячая любовь к жене. Только теперь я понял, что он имел в виду. Несомненно, его вид шокировал бы любящую женщину.

Флоретта, Флоретта с ямочками на щеках. Ее улыбающееся лицо не раз и не два появлялось меж страниц книги, заставляя меня погружаться в сладостную дрему, но я отгонял от себя ее чудный образ. Не сейчас, надо спешить.

Конечно, она любовница богатого египтянина. Конечно, в ней нет ничего французского, разве что имя. Но как она была хороша! Может быть, она актриса, по крайней мере у нее есть все, чтобы стать ею. «Думайте обо мне, как о Дерсето…»

«В «Библис гигантеа», по Цопфу, растения-насекомоядные относятся к эволюционирующим видам», — прочел я.

Ей не больше восемнадцати… Неужели она моложе, чем…

И так все время.

Слабое гудение аппарата Келера и внезапно вспыхнувший свет в конце сада отвлекли мое внимание. Я поднял голову к окну и увидел, что близятся сумерки. В лаборатории Петри уже горел свет.

Включив настольную лампу, я погрузился в немецкую статью, обещавшую свежую информацию. Сотни кузнечиков стрекотали в саду, иногда с моря доносился ровный гул проплывающих катеров. Мадемуазель Дюбоннэ напевала очередной романс. Был обыкновенный вечер.

Тень от ближнего утеса накрыла почти половину сада, словно разрезав его надвое. Вскоре наступила полная темнота. Я продолжал свою работу, перескакивал от одной статьи к другой, справляясь по каталогу. Я надеялся, что мне все-таки повезет найти в этом ворохе научного мусора необходимые сведения.

Сколько прошло времени после того, как Петри зажег свет, мне трудно было определить. От утомления рябило в глазах. Я оторвался от работы, решив сделать небольшой перерыв. Однако этот перерыв оказался не из самых приятных в моей жизни.

Мадемуазель Дюбоннэ работала на кухне за закрытыми жалюзи, поэтому она так ничего и не узнала.

Ранее в этот роковой день я уже слышал некий звук, приведший меня в замешательство, но тогда я не придал ему значения, сейчас же я услышал нечто такое, отчего кровь застыла у меня в жилах.

Это был низкий пронзительный вой, полный нечеловеческой злобы и ужаса. Сигарета выпала из моих рук. Я замер. Даже выстрел в соседней комнате не произвел бы на меня такого впечатления.

В следующую секунду я был уже на ногах.

Что это?

Никогда в жизни не приходилось мне слышать ничего подобного В этом вое чудились смертельная угроза, надвигающаяся беда. Я перегнулся через стол и уставился в окно, в ту сторону, откуда, по моему мнению, исходил вой.

Внизу, в мрачной темноте сада, ярким квадратом светилось открытое окно лаборатории. В его проеме мелькнула тень, и вдруг из-за штор на меня глянула отвратительная физиономия. Глубоко посаженные узкие монголоидные глаза на желтом круглом лице. Дьявольская маска смерти! Она мелькнула и скрылась так быстро, что я не знал, что и думать. Может быть, это была всего лишь игра моего расстроенного воображения?

Я был в шоке. Тело била сильная дрожь. Я как завороженный смотрел на квадратное пятно света и, затаив дыхание, ждал следующего появления. Вдруг со стороны дороги я услышал частые, торопливые шаги сбегающего вниз человека. Через минуту передо мной стоял незнакомец.

Он был высок ростом, подтянут, с бобриком седых жестких волос и пронзительным взглядом энергичных стальных глаз. Весь его вид излучал решительность и напор.

— Где Петри? Говорите быстрее. Я — Найланд Смит, — словно очередью прошил он меня.

— Как вы вовремя, мистер Смит, — воскликнул я в совершеннейшем восторге: с моих плеч будто гора свалилась. — Доктор сегодня вспоминал о вас. Мое имя — Алан Стерлинг.

— Знаю. — Он нетерпеливо мотнул головой. — Где Петри? Он с вами?

— Он в лаборатории, мистер Смит. Я покажу вам дорогу.

Он кивнул; мы сбежали с веранды.

— Вы слышали этот ужасный вой? — спросил я.

— Как, и вы тоже?! — воскликнул Смит, убыстряя шаг.

— Да. Никогда не слышал ничего подобного!

— Нам надо спешить!

Во всем его облике было нечто до высшей степени странное, не поддающееся разумению. Я приписал это жуткому вою, который он только что слышал и который произвел на меня такое неизгладимое впечатление. Определенно, и Найланд Смит не был человеком, склонным легко поддаваться панике, но та стремительность, с какой он спешил в лабораторию, вызвала во мне уверенность, что, если мы не успеем, свершится непоправимое.

Я открыл было рот, чтобы рассказать ему о зловещем лице, поразившем мое воображение, но мы уже стояли рядом с освещенным окном лаборатории.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Смит.

— В начале дня. Он сутками не смыкает глаз и работает как заведенный. Вероятно, до вас дошли слухи об этой страшной болезни?

— Я в курсе.

Внезапно он схватил меня за руку и остановил у самого края освещенной полосы. Мы стояли тихо. Смит, казалось, вслушивался в темноту.

— Где дверь?

— С той стороны.

Он сорвался с места. Я побежал вслед, успев на ходу заглянуть в окно. Петри не было ни за столом, ни за микроскопом. Какое-то смутное беспокойство шевельнулось во мне, — я бы назвал это предчувствием ужаса. Ударом ладони я толкнул дверь. Она распахнулась, и мы влетели внутрь.

— Господи!.. Петри… старина…

Найланд Смит стремглав кинулся к доктору и упал перед ним на колени.

Петри лежал под лабораторным столиком!

Он, видимо, сполз туда с кресла, так как его вытянутая вверх левак рука крепко держалась за край столешницы, а голова упиралась в ножку кресла. В правой руке он сжимал шприц для подкожных инъекций. На столе стояла кювета с небольшим количеством жидкости, похожей на молочную смесь. На полу в шаге от Петри лежали осколки разбитой пробирки с рассыпанным вокруг белым порошком.

В эти минуты я в первый и последний раз увидел мистера Найланда Смита не скрывающим своих чувств. Он бессильно уронил голову на грудь и жестом глубокого отчаяния вцепился в волосы.

Потом он справился с собой и поднялся.

— Вытащите его на свет, Стерлинг, — глухо приказал он.

Я был потрясен. Ужас и горе охватили меня. Спазмы сдавили горло. Но мне хватило сил выволочь Петри на середину комнаты прямо под нависавшую с потолка люстру. Одного взгляда на Петри было достаточно, чтобы развеять последнюю надежду.

Нечто вроде тучи выползло из густой шевелюры на его лоб.

— Господи, помоги ему! — в ужасе прошептал я. — Смотрите!.. Вы видите?.. Багровая тень!

 

ГЛАВА V

ЧЕРНАЯ СТИГМАТА

В лаборатории стояла гнетущая тишина. И хотя окна по-прежнему оставались открытыми и снаружи долетал стрекот кузнечиков вместе с гулом постоянно работающего в дальнем конце сада двигателя Келера, мои уши были глухи.

На диване в страшном беспорядке лежали книги и химические принадлежности. Мы побросали их на пол и перенесли тело Петри на диван.

Я побежал в дом и позвонил доктору Картье.

Жуткая тень все ниже и ниже наползала на лоб моего бедного друга.

— Закройте дверь, Стерлинг.

Я плотно захлопнул ее и подошел к Найланду Смиту.

— Станьте рядом. Сюда, — он ткнул пальцем.

На Петри был рабочий засаленный пуловер с длинными рукавами. Должно быть, когда он почувствовал приближение комы, он попытался стянуть его с себя.

— Вы видите, что он собирался сделать? — Мистер Смит внимательно посмотрел на меня. — Один Бог знает, что будет дальше, но это его единственный шанс. Увеличенные лимфоузлы в подмышках напугали его, но он так и не смог решиться сделать себе инъекцию. Не успел.

Он глянул в кювету, в которой была молочная жидкость.

— Как вы думаете, что это такое?

Я показал ему на рассыпанный по полу белый порошок.

— Он назвал его «654». Убеждал меня, что это панацея, но в то же время пока опасался вводить больным.

— Почему? — Мистер Смит задумчиво потер подбородок. — Странно… очень странно…

Нагнувшись, я подобрал осколок, на котором был наклеен лейкопластырь с надписью, сделанной аккуратной рукой Петри.

— Посмотрите, мистер Смит! — воскликнул я, протягивая ему осколок.

— «654». 1 грамм на 10 кубических сантиметров. Внутривенно», — прочел он.

Найланд Смит поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза.

— Это единственный шанс, Стерлинг.

Губы его плотно сжались.

— Может быть, стоит подождать доктора Картье?

— Ждать! — Его яростный взгляд обжег меня. — В лучшем случае Картье будет здесь через полчаса. У нас мало времени. Минуты решают все. Не-е-ет! Я обязан предоставить Петри последний шанс. Это его препарат, его выбор… Смерть или жизнь… Иначе он не поймет нас и не простит.

Мне было непросто участвовать в дальнейшем. Однако Найланд Смит, к своей чести, сделал инъекцию с таким хладнокровием, словно он по крайней мере полжизни проработал в медицинских учреждениях.

— Если Петри выживет, — сказал он, — его собственное искусство спасет ему жизнь. Укройте его пледом, Стерлинг.

Самообладание этого человека было сверхъестественным.

Он повернулся и направился к застекленной стене, чтобы закрыть окна и, подозреваю, спрятать от меня свое лицо. Даже его стальные нервы не выдержали внезапно обрушившегося несчастья. С закрытыми окнами в лаборатории наступила мертвая тишина, в которой только теперь стало слышно тяжелое гудение насекомого.

Из своего угла я не мог видеть потревоженную Найландом Смитом муху, которая, судя по звуку, бешено кружилась над одним местом. Я посмотрел на Смита. По-видимому, что-то сильно удивило его, потому что он как завороженный глядел на стол.

— Хм-м, — задумчиво выдавил он, — странно…

Жужжание беснующегося насекомого наконец достигло его ушей. Он обернулся на звук, и лицо его исказила гримаса удивления.

— Что это, Стерлинг? — Он резко повернулся в мою сторону. — Вы слышите?

— Это муха, мистер Смит. Какая-нибудь навозная муха.

— Ничего подобного! — Он строго посмотрел на меня. — Я недавно кончил курс по тропическим болезням, Стерлинг, и прекрасно готов к любым неожиданностям. Вслушайтесь в этот звук. Вы когда-нибудь слышали, чтобы навозная муха создавала столько шума?

Его поведение встревожило меня. Я заставил себя вслушаться в полет беспокойного насекомого. И действительно, в этом гудящем звуке выделялась странная звенящая нота, похожая на дребезжащий визг механической пилы. Я посмотрел на Найланда Смита.

— Вы были в Уганде и никогда не слышали этого? — усмехнулся он.

У меня было время ответить на его язвительное замечание, но за какую-то секунду я успел совершенно забыть о своем намерении. Перед моими глазами пролетела небольшая муха, куда меньше, чем я предполагал. Едва минуя голову Найланда Смита, она уселась на стол и принялась кровожадно потирать передними лапками.

— Не двигайтесь, — зашептал я, — она рядом с вами.

— Возьмите журнал, — одними губами приказал Смит. — Только, ради Бога, не промахнитесь.

Я выбрал свежий номер «Ревю де Монте-Карло», любимое развлечение бедного Петри. Ему так и не удалось выиграть на рулетке состояние, а сколько было теорий!

Стараясь неловким движением не вспугнуть насекомое, я бесшумно подошел к столу.

Найланд Смит был совершенно спокоен. Кажется, ему было даже любопытно, что из всего этого выйдет. На столе сидела моя жертва. Доли секунды для замаха мне хватило, чтобы подробно разглядеть ее. Длинные узкие коричневые крылышки; мохнатая голова с темно-зелеными шарами глаз. Удар мой был меток. На бумагу брызнули пурпурные пятнышки дрозофилума. Они были чертовски похожи на пятна, которые я видел на листочках растения-мухоловки в коллекции Петри. С той разницей, что эти пятна были свежие.

Мистер Смит посмотрел на результат моей работы.

— Хлопните еще, — сказал он.

Я повторил удар. Смит склонился над мертвым насекомым.

— Так, Стерлинг, и вы не знаете, что это за муха?

— Нет, мухи не входят в область моих профессиональных интересов. Но я могу рассказать вам кое-что о растениях-мухоловках.

Забрав из моих рук журнал, он подтолкнул мертвое тельце поближе к свету.

— Ха! Вот так добыча! — воскликнул мистер Смит. Он схватил линзу, лежавшую под рукой, и жадно принялся рассматривать дохлое насекомое.

Я отвернулся и посмотрел на Петри. Он лежал неподвижно. Черты лица обострились; кожа приобрела мертвенно-серый оттенок. Багровое пятно расползалось по его лбу огромным кровоподтеком, и у меня не было уверенности, что оно когда-нибудь остановится. Сейчас, в эту секунду, мной владело горестное убеждение, что мой друг умирает, умирает медленно и неотвратимо, и никто во всем мире не сможет возвратить его к жизни. Мысли мои лихорадочно перескакивали с предмета на предмет: от событий минувшего вечера — к мертвому насекомому на столе, от насекомого — к зловещему желтому лицу, которое еще так недавно злобно смотрело на меня из темноты…

Неужели эта страшная эпидемия, весь этот ужас, унесший несколько жизней, направляется человеческой рукой? Для чего? Зачем? В это трудно было поверить.

Я обернулся к мистеру Смиту, к его склонившейся напряженной фигуре, которая резко выделялась в круге света от настольной лампы. Вокруг со всех сторон к нам подступала темнота, и желание немедленно закрыть стальные жалюзи на окнах охватило меня.

Эту процедуру я совершил без каких-либо комментариев со стороны Найланда Смита. Но когда зловещий мрак ночи был отрезан от нас стальным забралом жалюзи, Смит, словно очнувшись, выпрямился и спросил меня:

— Стерлинг, — во взгляде его пронзительных серых глаз полыхало пламя, — вы, ботаник, когда-нибудь сталкивались с настоящим генус-гибридис?

— Вы имеете в виду нечто среднее между лилией и розой или, может быть, дуб с растущими на нем яблоками?

— Точно!

— В натуральном виде — никогда, только на рисунках. Хотя о некоторых любопытных гибридах время от времени сообщается в печати. Конечно, все эти уродцы не жизнеспособны и могут быть выращены только в специально созданных условиях. Японцы в этом деле большие знатоки.

— Вы правы. Но природа идет своим путем. Взгляните, Стерлинг. — Он показал на стол. — Здесь лежит насекомое, которое я принял за муху цеце…

— Муха цеце! Боже мой, здесь?

Он мрачно улыбнулся.

— Слишком далеко от естественного ареала, — кивнул он, — и выше всякого понимания. Да, это так, но я не мог обмануться. Звук, который издают крылышки этого насекомого, имеет характерные признаки, свойственные только мухе цеце. К тому же строение крылышек у них совершенно идентично. Вы можете сами в этом убедиться. Все-таки я недавно прошел интенсивный курс по тропическим болезням и, уверяю вас, кое-что знаю! Поразительно, не правда ли, Стерлинг? Однако… — Мистер Смит многозначительно поднял вверх указательный палец, давая мне понять, что собирается сказать самое важное. — Однако, Стерлинг, у этого уникального экземпляра голова и лапки имеют ту же форму, что и у большой песчаной мухи! В целом же общий вид, анатомия внутренних органов и прочие детали указывают, что перед нами типичный представитель гигантской летающей блохи!

Его речь расшевелила мою дремлющую память. Что говорил мне Петри сегодня утром? Кажется, что-то вроде: «Даже если природа перевернет все с ног на голову, я смогу ее озадачить!..» Ах да!

— Мистер Смит! — вскрикнул я, перебивая его. — Мне надо сказать вам, что в крови одного своего больного Петри нашел неизвестный науке вид гибридного микроорганизма. Я затрудняюсь описать его вам во всех деталях, но, кажется, главное я понял: возбудители сонной болезни и чумы скомбинированы в единую пару и..

— Черт подери!

Я увидел, как от моих слов его худое загорелое лицо моментально вытянулось и посерело.

— Муха цеце — переносчик трипаносом, — глухо заговорил он, — возбудителей сонной болезни. Большая песчаная муха подозревается в распространении экзотических инфекций. Гигантская летающая блоха — а это насекомое более похоже на блоху, чем на песчаную муху, — виновница многих эпидемий чумы… Какой дьявольский план!

Он сорвался с места, подбежал к телу Петри и принялся тщательно его осматривать. Мне пришло в голову, что мистер Найланд Смит совсем не новичок в медицинском искусстве. Не проронив ни слова, я наблюдал за его действиями до тех пор, пока он не закончил измерять температуру безжизненного тела.

— Перемен нет, — вынес он свой вердикт. — «654», кажется, остановил процесс. Но эта кома… Отважимся на надежду!

— Я не знаю, на что надеяться и во что верить, мистер Смит!

Он грустно посмотрел на меня.

— Я тоже Моя профессия требует необходимых медицинских навыков. Но я бессилен чем-либо помочь нашему другу. — Он вздохнул. — Расскажите-ка мне об этих таинственных листочках, которые, кажется, притягивают мух…

Я как мог изложил ему свои знания о растениях-насекомоядных.

— На листьях растения-мухоловки, которые хранятся у Петри, остались следы человеческой крови, — сообщил я в заключение и перевел дыхание.

Найланд Смит снова завладел линзой и нетерпеливо склонился над столом, чтобы внимательно рассмотреть багровые листья тропического растения. Потом он повернулся ко мне.

— Так и есть! — воскликнул он. — На них — свежая человеческая кровь!

Пару секунд я не мог вымолвить ни слова.

— Вы говорите о насекомом, которое я только что раздавил? — недоуменно спросил я его.

Он с раздражением мотнул головой.

— Нет, эти листья обрызганы кровью!

— Но каким образом они оказались здесь? И что тут делает эта проклятая муха? — воскликнул я, растерявшись перед этими неразрешимыми загадками.

Внезапно мистер Смит взял меня за плечи и твердо посмотрел мне в глаза.

— Стерлинг, у вас крепкие нервы, — сказал он. — Я верю в вас, вы можете вполне все понять. Эти тропические мухи и растения появились здесь не случайно. Но с какой целью?

Он повернулся в сторону неподвижного тела и указал на него.

— Вот их цель!

— Но…

— Никаких «но», Стерлинг. Послушайте лучше меня. Когда я оставил машину на Корниш-роуд и спускался со склона вниз, чтобы добраться сюда, я слышал вой.

— Я тоже его слышал.

— Вы мне говорили об этом. Однако вам он не сказал ничего, я же многое уяснил себе. Видите ли, Стерлинг, дело в том, что я слышал его раньше.

— Так вы знаете, что это было! — обрадовался я. Одной загадкой становилось меньше.

— Это — сигнал опасности, используемый племенем дакойтов в бирманских джунглях. Если бедняга Петри случайно натолкнулся на новый вид мухи цеце — и где? здесь, во Франции! — он обязан был по крайней мере задуматься. Но если он услышал этот крик… он сразу же должен был все понять!

— Что он должен был понять? — спросил я, чувствуя, как во мне поднимается возбуждение.

— Он должен был знать, что ему грозит смерть! — воскликнул Смит и жестом невыразимого отчаяния воздел к небу сжатые кулаки.

— Ах, какие глупцы! Какие глупцы! — застонал он, неожиданно выходя из себя. — Что наши знания рядом с гением доктора Фу Манчи!

— Доктор Фу Манчи? — переспросил я.

— То же, что и сатана: такая же дьявольская злоба и безнаказанность.

— Мистер Смит… — начал я.

Но он внезапно отвернулся, обрывая разговор, и снова склонился над бесчувственным телом нашего друга.

— Бедная Карамани, — с горечью прошептал он и погрузился в тягостное молчание.

Потом, не поворачивая головы, спросил:

— Вы знакомы с его женой?

— Нет, мистер Смит, мы никогда не встречались…

— Она так юна!.. Когда Петри женился на ней, она была совсем дитя… Самая милая, прекрасная женщина, какую я когда-либо знал…

Его слова пробудили мою боль. Во мне зазвенел нежный голос: «Думайте обо мне, как о Дерсето…» Флоретта — вот самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел…

— Ее выбрал сам Мастер. Он редко делает ошибки.

Найланд Смит снова заговорил загадками.

— Мастер? — спросил я, не скрывая своего удивления. — Вы, наверное, хотели сказать — художник?

Он обернулся ко мне, и саркастическая улыбка заиграла в уголках его губ.

— Вы правы, Стерлинг! Этот человек — великий художник! Его холст — весь мир, его краски — человеческая кровь!

Загадка на загадке! Определенно я никогда не выберусь из этого наваждения.

Неожиданно за стенами лаборатории раздались пронзительные женские крики. Я бросился к двери.

— Кто там? — спросил Найланд Смит.

— Мадемуазель Дюбоннэ. — Я сразу узнал ее голос.

— Экономка?

— Да.

— Гоните ее прочь.

Я открыл дверь. Обезумевшая от страха женщина вцепилась в мою руку.

— Мистер Стерлинг, — вскричала она в истерике, — случилось что-то ужасное! Я знаю, знаю, произошла трагедия!

— Не волнуйтесь, мадемуазель Дюбоннэ, — сказал я, останавливая ее, — доктор Петри..

Но она оборвала меня.

— Я должна сказать доктору Петри нечто очень важное! К нам забрались воры! Я сейчас видела в окне страшное желтое лицо с такими жуткими косыми глазами, что у меня из рук выпала кастрюля с супом! Вы можете себе представить?!

— Дело дрянь, Стерлинг, — сухо сказал Смит, становясь между женщиной и лежащим на диване Петри. — У нас в гостях один из самых кровавых убийц, каких только знало человечество.

Со стороны Корниш-роуд раздался надсадный гул взбирающейся на косогор машины. Он становился все громче и отчетливей. По-видимому, машина свернула с Корниш-роуд и теперь осторожно спускалась по узкой петляющей дороге, ведущей на виллу «Жасмин».

— Карета «скорой помощи»! — объявил Найланд Смит, и мы облегченно вздохнули.

 

ГЛАВА VI

ПРЕПАРАТ «654»

Мадемуазель Дюбоннэ, все еще не пришедшая в себя, была препровождена на кухню. Мы убедили ее, что Петри заболел тяжелой формой гриппа и ему необходим покой. Единственное, что не удалось нам, так это объяснить испуганной женщине появление в ее окне желтого лица. Поэтому мы посоветовали ей запереть все двери и окна на кухне и остаться там ждать до тех пор, пока кто-нибудь, освободившись, не отвезет ее домой.

На все наши увещевания она только плакала и причитала:

— О, бедный, дорогой доктор…

Картье оказался низкорослым толстяком с круглым румяным лицом и холеной бородкой. С ним были два санитара. Отдуваясь, он вбежал в лабораторию и изобразил на своем лице такой ужас, что, если бы не трагические обстоятельства, я бы от души посмеялся. Он упал на колени и склонился над бесчувственным телом.

— Черная стигмата! — пробормотал он, прикасаясь к багровому лбу доктора Петри. — Я опоздал! Кома. Ему осталось не больше часа… последние конвульсии — и конец! Боже мой… бедный Петри!

Его раздирали рыдания. Он вынул из кармана платок и принялся вытирать слезы.

— Не торопитесь, доктор, еще не все потеряно! — прервал его всхлипы Найланд Смит. — Мы с мистером Стерлингом сделали внутривенную инъекцию…

Доктор Картье возбужденно вскочил.

— Какую инъекцию?

— Я не знаю, — с потрясающим хладнокровием ответил мистер Смит.

— Что? Как? Кто вы? — заверещал доктор Картье, ничего не понимая и тараща глаза.

— Простите, доктор, я не успел представиться. Я старый друг нашего больного. Меня зовут Найланд Смит, — сказал он и объяснил: — Я посчитал необходимым сделать инъекцию препарата доктора Петри. Он назвал его «654».

— «654»?!

Доктор Картье прямо-таки рухнул на колени и принялся лихорадочно осматривать бесчувственное тело Петри.

— Сколько прошло времени после появления стигматы? — спросил он.

— Трудно сказать, доктор, он какое-то время пролежал один, пока мы его нашли, — сказал я.

— Сколько прошло времени после инъекции?

Найланд Смит резким движением высвободил запястье и посмотрел на часы.

— Сорок три минуты, — сообщил он.

Картье подпрыгнул.

— Доктор Смит! — вскричал он, и я увидел, как мистер Смит спрятал улыбку. — Это победа! Со времени появления черной стигматы смерть наступает через полчаса. Сорок три минуты, вы говорите, сорок три минуты с тех пор, как ввели «654», а стигмата ни на миллиметр не опустилась! Это триумф!

— Позвольте и нам на то надеяться, — сказал Найланд Смит.

Когда все необходимые медицинские процедуры были завершены, для добряка Картье стало ударом, что Смит — сыщик и не имеет никакого отношения к его профессии.

— Стерлинг, очень важно, чтобы лаборатория охранялась, особенно ночью, — шепнул мне на ухо Найланд Смит. — Я думаю, что они постараются помешать нам спасти Петри. Рецепт препарата «654» должен быть где-то здесь!

Наши поиски были напрасны: ни в лаборатории, ни в карманах рабочего халата и пиджака Петри записей приготовления и состава препарата не оказалось.

Водитель машины, на которой приехал из Канн Найланд Смит, согласился на определенных условиях переночевать в лаборатории. Доктор Картье гарантировал нам, что на этой стадии болезнь не заразна.

Тело Петри погрузили в карету «скорой помощи» и в сопровождении мистера Смита повезли в клинику доктора Картье. Я, в свою очередь, отвез мадемуазель Дюбоннэ домой и, вернувшись из города, предложил проголодавшемуся водителю ужин, который был приготовлен для доктора Петри. Затем я вручил ему на всякий случай свой кольт и отправился в клинику.

С первого взгляда я обратил внимание, что тайная война против загадочной болезни, грозящей Лазурному Берегу потерей туристов, заметно воодушевила медперсонал клиники Картье. Чувствовалась атмосфера прифронтового госпиталя.

Петри и другие больные помещались в здании изолятора, отделенном от главного корпуса широкой полосой разросшегося леса, который, по-видимому, был здесь единственной достопримечательностью. Швейцар, встретивший меня на пороге главного корпуса, после недолгого выяснения некоторых формальностей провел меня по узкой петляющей тропинке прямо к дверям одноэтажного здания, окруженного сосновым бором.

Сестра-сиделка впустила меня внутрь и провела по узкому коридору в палату, где лежал Петри.

Когда я открыл дверь, мне хватило одного взгляда, чтобы понять причину лихорадочного возбуждения, овладевшего всеми присутствующими.

По лицу доктора Картье текли слезы. Он держал правое запястье Петри и щупал пульс. Найланд Смит стоял рядом с ним. Заметив, что я вошел, он сдержанно кивнул и отвернулся.

Багровое пятно на лбу Петри не давало повода для уныния: оно остановилось и как будто посветлело!

Картье отложил часы и нервно сцепил руки.

— Ему становится лучше, доктор, — сказал Смит, потрепав по плечу Картье. — «654» помогает… Но что такое «654»?

— Мы должны узнать это во что бы то ни стало! — воскликнул доктор Картье. — Дай Бог, чтобы он поскорее пришел в себя, тогда мы непременно все узнаем. Надо ждать и надеяться на милость Господню — это единственное, что нам осталось.

Картье вскочил и стал беспокойно озираться.

— Сейчас, к сожалению, мне надо бежать. Сестра Тереза, умоляю вас, если заметите малейшие изменения, немедленно вызывайте меня, я буду через три минуты. Но, увы, я не знаю, как и подступиться! Мы должны узнать рецепт, должны!

— Этим займусь я, доктор, — спокойно сказал Найланд Смит. — Не беспокойтесь, работайте с больными. Вы у порога большой победы. Состав препарата «654» будет нам известен, поверьте мне. Сейчас главное — организовать безопасность доктора Петри. Вы ничего не имеете против моего намерения?

— Нет, конечно, я согласен с вами, мистер Смит, — ответил Картье. — Но мне кажется, что в этом нет необходимости.

— Я никогда не иду на ненужный риск, — сухо сказал Смит.

Когда доктор Картье выбежал из палаты, Найланд Смит подошел ко мне и сказал:

— Стерлинг, я должен немедленно ехать в Ниццу, чтобы связаться с Лондоном.

Я только развел руками.

— Существует связь между появлением в лаборатории Петри гибридной мухи и неизвестным растением с пятнами свежей крови!

— Я в этом не сомневаюсь.

— Связующее звено — бирманец из племени дакойтов, которого вы и мадемуазель Дюбоннэ видели вчера вечером. Он — слуга зловещего Мастера.

С моего языка чуть было не сорвался вопрос, но Смит опередил меня:

— С вами останется сестра Тереза. Она просто сокровище — я беседовал с ней. В ее обязанности входит следить за состоянием Петри. Но этого, как вы понимаете, недостаточно. Поэтому я собираюсь попросить вас, Стерлинг, оказать мне некоторую услугу.

— Я в вашем распоряжении, мистер Смит.

— Чтобы у вас не было никаких возражений, я хотел бы ввести вас в курс дела, — начал он. — Когда Петри прибыл из Каира в Лондон, он сблизился там с сэром Мэнстоном Рорке, профессором Школы тропической медицины. Сэр Мэнстон — замечательнейший ученый в своей области, хотя я сомневаюсь, что он знает больше нашего Петри. Несколько дней назад сэр Мэнстон звонил мне. Он сообщил поразительные факты. Оказывается, в лондонских доках зарегистрированы два случая заболевания необычной болезнью, симптомы которой идентичны симптомам, наблюдаемым в этой клинике. Такие же, правда единичные, случаи имели место и в Нью-Йорке, и в Сиднее. Сэр Мэнстон лично обследовал больных — оба не избежали печального конца — и пришел к заключению, что эта болезнь не является обычной чумой, более того, она вызвана искусственно!

— Боже мой, мистер Смит! Я начинаю верить в его правоту!

Найланд Смит печально посмотрел мне в глаза и кивнул.

— Да, Стерлинг, это так, — тихо сказал он и продолжал: — Я спросил его, чем может быть вызвано появление этой болезни. Он высказал две гипотезы, которые, по его мнению, вполне допустимы: во-первых, недобросовестность ученых-генетиков и, во-вторых, целенаправленная работа красных маньяков по истреблению неугодных наций. Кажется, он не далек от истины. Так вот, у меня есть все основания думать, что Петри послал сэру Мэнстону рецепт своего препарата, поэтому я сейчас же отправляюсь в Ниццу, чтобы связаться с ним.

— Бог знает, есть ли она у него, — сказал я, всматриваясь в лицо несчастного Петри.

— На все воля Господа, Стерлинг. Теперь о деле. Я вернусь часа через два — за это время может произойти все что угодно. Петри нельзя оставлять одного ни на секунду. Вы должны, Стерлинг, сидеть рядом с Петри и ждать моего возвращения.

— Я понял вас, мистер Смит. Вы можете на меня положиться.

Он пристально посмотрел мне в глаза. Было что-то гипнотическое в этом пронизывающем взгляде.

— Стерлинг, — сказал он, — вы вступаете в смертельную схватку с невероятно изобретательным и жестоким врагом. Запомните, до моего возвращения никто, ни единая душа не должна прикасаться к Петри… кроме сестры Терезы или доктора Картье.

Его горячность поразила меня.

— Могу ли я положиться на вас?

— Целиком и полностью.

— Ну что ж, Стерлинг, ваш ответ достоин Петри. Я отправляюсь сию минуту и молю Бога, чтобы сэр Мэнстон оказался в Лондоне.

Он поднял руку, как бы отдавая прощальный салют неподвижно лежащему человеку, повернулся и вышел.

 

ГЛАВА VII

ПАЛЬЦЫ ЦВЕТА СЛОНОВОЙ КОСТИ

В течение долгого времени после ухода Найланда Смита я ни на секунду не смыкал глаз. В голову настойчиво лезли мысли о событиях минувшего дня.

В корпусе изолятора сейчас находилось шесть пациентов, но Петри была предоставлена отдельная комната, крайняя в левом крыле здания. В правом крыле такую же занимала сестра Тереза. Это было уединенное, тихое место.

В коридоре послышались неторопливые шаги, и в палату вошла сестра Тереза — хрупкая, миловидная женщина с утомленным бледным лицом. Волосы ее покрывал белый накрахмаленный платок с вышитым красным крестом. Уверенно и совершенно бесшумно она приступила к своим обязанностям. Я смотрел на ее работу и удивлялся, как не раз удивлялся и прежде, отчего приходит к таким людям, как сестра Тереза, эта блаженная вера в Бога, которая поддерживает их в несчастьях и которая дает им силу не замечать повседневную суету со всеми ее хвалеными удобствами.

— Вы не боитесь инфекции, мистер Стерлинг? — спросила она приятным грудным голосом.

— Нисколько, сестра. В моей профессии я часто вынужден рисковать.

— Чем же вы занимаетесь?

— Я собираю экземпляры редких растений для Ботанического общества. Последнее время — орхидеи.

— Это должно быть так увлекательно! Кстати, сейчас вы ничем не рискуете, на этой стадии болезнь не заразна.

— Спасибо, меня уже предупредили.

— Эта инфекция для всех нас такая новость; и как жаль, что доктор Петри стал ее жертвой. Вы видите?..

Она показала на его лоб.

— Стигмата?

Сестра Тереза вздрогнула.

— Нельзя так говорить, это нечестиво, — строго сказала она. — Доктор Картье называет такое пятно черной стигматой, Бог его простит.

Она подошла поближе к больному.

— Да, оно не увеличивается… Дай-то Бог, чтобы доктор Петри поправился — он замечательный человек. Вы не забываете смачивать ему губы? Я молюсь, чтобы Господь сохранил его для нас. Спокойной ночи, мистер Стерлинг. Позвоните мне, если я понадоблюсь.

Она удалилась так же, как и вошла, бесшумно и деликатно, оставив меня наедине с моими мыслями. Странная каша варилась в моей голове! Как в тигле средневекового алхимика, мои мысли, распаленные воображением, плавились, теряя привычные очертания и подчиняясь мистическому закону трансформации, складывались в образ очаровательной Флоретты. Я наслаждался этими как бы без моего сознательного участия происходящими превращениями. Нежное обаяние ее юного тела, словно душистая роза, расцветало во мне. Но вдруг мороз пробежал по коже и ужас объял меня: я увидел, как полчища хищных и прожорливых чумных бацилл вгрызлись в ее улыбающееся лицо; и волшебная красота на моих глазах стала разлагаться; ее сильное тело забилось в корчах предсмертных судорог, и липкая пена запузырилась на лиловых губах.

И сразу же я вспомнил о них, молодых и здоровых, крепких и работящих, застигнутых страшной чумой! Почему Найланд Смит настаивал на том, что между доктором Петри и безвестными докерами Лондонского порта есть какая-то связь? Что может быть общего между ними?

Я посмотрел на осунувшееся лицо Петри. Одним из ужаснейших симптомов новой чумы было невероятно долгое по продолжительности состояние комы. Петри лежал, как покойник.

К полуночи поднялся резкий порывистый ветер, спустившийся с альпийских отрогов. Сосны, которые почти скрывали мохнатыми лапами одноэтажное строение, принялись тяжко вздыхать и скрипеть мозолистыми стволами. Их размеренный стон, казалось, нашептывал нескладную странную рифму. «Флоретта — Дерсето»…

Если старина Петри выберется из кризиса, сказал я себе, то завтра я встречу закат на пляже Сент-Клер де ла Рош. Возможно, о Флоретте у меня сложилось ложное представление. Даже если она и любовница какого-то Махди-бея, еще не все потеряно — она так молода!

Не успел я укрепиться в своем решении, как вдруг новый звук нарушил покой больничной палаты.

Тут было только одно окно, в торцевой стене здания, высоко под потолком. Я сидел в ногах Петри, и оно было как раз надо мной с левой стороны. Звук — чуть слышное поскребывание. — по-видимому, исходил из этого единственного окна.

Я прислушался к шороху сосен. Может быть, сильный порыв ветра раскачал одну из веток, и она царапает стену. Но ветер, кажется, начал стихать, и шепот «Флоретта — Дерсето» стал едва слышен.

Я поднял голову и посмотрел вверх…

Из окна медленно выползала длинная желтая рука со скрюченными костлявыми пальцами. Она сделала какое-то странное хватательное движение и тут же исчезла!

Я вскочил, как заяц, и вытаращил глаза. Сколько времени я сижу здесь? Пока я тут предаюсь печальным и фантастическим грезам, там, снаружи, творится что-то невероятное! Расторопное воображение мгновенно нарисовало перед глазами желтую дьявольскую физиономию, виденную мною на вилле «Жасмин», которая преспокойно рассматривала из окна происходящее в палате.

Вероятно, некто из племени дакойтов, о котором упоминал Найланд Смит, — название смутно мне знакомое, хотя я никогда не бывал в Бирме, — ведет наблюдение за изолятором!

Но чего он мог испугаться? Может быть, он не ожидал, что кто-то останется с Петри?

Странно!

Тайные враги доктора Петри? Неужели у этого добрейшего человека могут быть враги? Но кто и зачем с такой дьявольской настойчивостью стремится столкнуть его в могилу?

Буквально перестав дышать, я вслушался в невнятное бормотание ночи. Но, кроме шума поскрипывающих сосен, я ничего не услышал. Представив себе высоту в двенадцать футов, на которой располагалось окно, я усмехнулся: однако, мое присутствие не на шутку испугало неизвестного стенолаза!

Бежать сломя голову и выручать этого «друга» из беды не входило в мои планы. Я должен сидеть рядом с Петри! Поудобнее усевшись на жестком стуле, я вытянул ноги и заложил руки за голову. Освежающий инцидент прояснил мои мозги. Мне уже не хотелось ни спать, ни думать о Флоретте. Я задрал голову к окну и принялся его внимательно изучать. Время шло необыкновенно медленно. Резкий скрип заставил меня вздрогнуть. Я снова лихорадочно вскочил. Нервы мои сегодня были ни к черту. Скорей бы уж вернулся Смит!

Дверь отворилась, и в палату вошла сестра Тереза.

— Мистер Стерлинг, некая леди желает видеть доктора Петри. Она назвалась женой доктора.

— Жена доктора Петри?!

— Как же отказать ей, мистер Стерлинг? — Сестра Тереза вопросительно посмотрела на меня. — Не впустить к умирающему его жену — это большой грех!

Она перевела глаза на неподвижное тело Петри и жалостливо покачала головой:

— У бедного доктора такая прекрасная жена!

— Боже мой! — Я схватился за голову и забегал по комнате. — Боже мой, что же мне делать?! Сестра, она очень расстроена?

Я с надеждой уставился на сестру Терезу.

— У нее мужественный характер, мистер Стерлинг. То, чего так боялся бедняга Петри, увы, произошло!

Его жена примчалась к нему из далекого Каира и вот нашла его в таком…

— Впустите ее, сестра, — сказал я, едва сдерживая внутреннюю дрожь. — Только бы с ней не случилось обморока.

В ожидании трагической минуты, когда миссис Петри увидит бесчувственное тело своего супруга, я бегал взад-вперед по комнате и старался унять поднявшуюся во мне тревогу.

Сестра Тереза смиренным поклоном пригласила миссис Петри войти в палату, и я наконец-то увидел таинственную жену своего друга. Она была высока и стройна, с томной величественной грацией, которая не имеет ничего общего с искусственными потугами современных притворщиц. На ней была великолепная длинная накидка из соболиных шкурок, из-под которой выглядывал край темно-зеленого платья. Изящные туфельки на высоких каблуках с золотой змейкой украшали ее стройные ножки.

У нее было поразительное лицо, словно вырезанное из слоновой кости: чистые, совершенные линии, незабываемой лепки губы. Но все эти великолепные достоинства затмевали удивительные глаза. Чуть раскосые, миндалевидной формы, они были необычайно длинны и сияли, как пара драгоценных камней. На роскошной прическе миссис Петри кокетливо сидела бархатная зеленая шляпка, с которой, скрывая цвет ее глаз, спускалась дымчатая вуаль с золотыми блестками.

Ее выдержка и самообладание совершенно успокоили меня. Она долго смотрела на неподвижного Петри и, когда сестра Тереза в молчании удалилась, обратилась ко мне:

— Я очень признательна вам, мистер Стерлинг, что вы позволили мне навестить моего мужа.

Она произнесла эту фразу с достоинством молодой красивой женщины. Я заметил в ее речи одну особенность — она чуть-чуть растягивала гласные.

Я поставил рядом с постелью больного стул, на который она с благодарностью села.

Так вот она какая — Карамани! Я не забыл этого странного имени, которое вырвалось из груди мистера Найланда Смита: «Самая прекрасная женщина, которую я когда-либо знал…»

И действительно, никто не смог бы не заметить очарования этой женщины, но не только ее удивительная красота стала для меня неожиданностью — я не был готов к встрече с женщиной подобного типа. По правде говоря, в тот момент я не понимал этого, поэтому вполне естественно, что я подсознательно приписал качества милой Флоретты, ее цветущую прелесть юной аристократки миссис Петри, несмотря на экзотическую элегантность сидящей передо мною женщины.

К тому же, зная о ее страстной любви к доктору, я был несказанно удивлен ее самообладанием. Сила ее характера была поразительна, но наблюдать со стороны подобную холодность любящей супруги перед постелью умирающего мужа мне было как-то неловко.

— В этом не моя заслуга, миссис Петри, — ответил я. — Все комплименты — вашему мужеству.

Она несколько подалась вперед, рассматривая заострившееся лицо Петри.

— Есть ли надежда? — спросила она.

— Здесь надеется каждый, миссис Петри. Когда доктора сталкивались с другими случаями этой болезни, появление на лбу багрового пятна означало смерть.

— А в этом случае, мистер Стерлинг?

Она вопросительно посмотрела на меня, и я увидел, как заблестели ее глаза. Мне невольно подумалось, что она не в силах сдержать слез.

— В случае с доктором Петри болезнь более не прогрессирует.

— Как удивительно, — прошептала она, — и как это странно.

Она снова склонилась над мужем. В ее гибком теле чувствовалась томная грация кошки. Она запахнула наброшенную на плечи накидку и прижала к груди. Рука ее, цвета слоновой кости, была изящна и тонка. Ногти, длинные и холеные, поблескивали розовым лаком. Как непредсказуема жизнь, подумал я. Если бы кто-нибудь сказал мне, что два таких совершенно разных человека смогут встретиться и полюбить друг друга, я бы ни за что не поверил!

Миссис Петри подняла на меня свои замечательные глаза.

— Разве доктор Картье применяет особое лечение… к моему мужу?

Легкая заминка не ускользнула от меня. Мне показалось, что, произнеся эту фразу, она внезапно и остро осознала, какая беда нависла над ее бедным мужем, и чуть было не потеряла самообладание.

— Да, миссис Петри, ему ввели новый препарат — «654».

— Это изобретение самого доктора Картье?

— Нет, препарат «654» — открытие вашего мужа. Он создал его как раз перед самой своей болезнью.

— Но доктор Картье, конечно, знает способ его приготовления?

Ее нежный вкрадчивый голос обладал странным качеством: задавая вопросы, он как будто дотрагивался до меня острым, обжигающим лезвием, заставляя отвечать со всею искренностью, на какую я был способен. При последнем вопросе миссис Петри повернула голову и пытливо заглянула мне в глаза, и я увидел, как во мраке ее зрачков заплясали крошечные золотые огоньки.

Конечно, и на этот вопрос я мог бы ответить так же правдиво, как и на предыдущие, — сказать ей спокойно и просто, что только один Петри знает рецепт приготовления препарата и, не дай Бой, может унести его в могилу.

Однако инстинкт сострадания не позволил мне поддаться мощному напору ее вопрошающих глаз. В конце концов, почему я должен соглашаться с мыслью, что Петри обречен, и, более того, убеждать в этом его жену?

— Я не могу сказать, — соврал я, стараясь сделать это как можно естественнее.

— Может быть, рецепт находится в записях моего мужа, где-нибудь в лаборатории?

Хотя в ее голосе я не расслышал ни следа дрожи, ее тревога была несомненной.

— Я думаю, что так оно и есть, миссис Петри, — с подчеркнутой убежденностью в голосе сказал я, так как действительно верил, что рецепт препарата находится среди бумаг Петри.

Она что-то едва слышно прошептала и, поднявшись, подошла к изголовью кровати.

С этого момента для меня начались трудности. Как только миссис Петри склонилась над подушкой больного, я вспомнил приказ Найланда Смита и его слова: «Никто, ни единая душа не должна прикасаться к Петри…»

Я быстро встал, обогнул кровать и подошел к миссис Петри.

— Не прикасайтесь к нему, прошу вас! — умоляюще воскликнул я.

Она медленно выпрямилась — бесконечно медленно и грациозно: обернулась и с удивлением посмотрела на меня. Казалось, громкий звук моего голоса заставил ее очнуться.

— Почему?

— Потому что… — я секунду помедлил, лихорадочно соображая, что бы придумать, — вы можете заразиться!

— Не беспокойтесь обо мне, мистер Стерлинг. На этой стадии болезни заразиться невозможно. Меня уже предупреждала сестра Тереза.

— Но она не Господь Бог. Ради моего друга, я не позволю вам так рисковать!

Возможно, мои принципы в конце концов загонят меня в могилу; но то, что они у меня есть, я считаю великой заслугой своих родителей. Я дал мистеру Смиту слово, что ни одна душа не коснется несчастного Петри, и твердо стоял на своем. По логике вещей, не было совершенно никакой причины отказывать этой женщине в желании погладить волосы любимого мужа; более того, отказать было бы просто бесчеловечно; но, помня, с каким доверием возложил на меня миссию охранника Найланд Смит, я не мог уступить.

— Вы уверены, что я чем-нибудь рискую? — с вызовом спросила миссис Петри.

Этот вопрос не нуждался в ответе. Она отвернулась и решительно склонилась над мужем. Ее изящные томные руки уже готовы были дотронуться до плеч моего друга.

Я догадался: она собиралась поцеловать его в пересохшие губы…

 

ГЛАВА VIII

«БЕРЕГИСЬ!..»

Когда эти томные руки цвета слоновой кости почти опустились на плечи Петри и полные красные губы почти коснулись его синих запекшихся губ, я схватил миссис Петри за талию и оттащил от кровати!

Ее гибкое и легкое как пушинка тело изогнулось в моих руках, и я принужден был напрячь все силы, чтобы не позволить ей коснуться доктора. Кошачьим движением она выгнула спину и заглянула в мои глаза удивленно и властно, как застигнутая врасплох королева.

Долгий нескончаемый миг мы неподвижно смотрели друг на друга. Внезапно меховая накидка с шуршанием пала на пол и обнажила ее матовые плечи и полуоткрытую грудь.

Мои руки держали ее за талию, мои мысли лихорадочно искали слова извинения за очевидную бестактность. Но она опередила меня:

— Зачем вы сделали это? Чтобы… спасти меня от инфекции?

Спасительная подсказка! Я принял ее с благодарностью.

— Конечно! Я же предупреждал, что не позволю вам к нему прикасаться, — с напускной самоуверенностью ответил я.

Она смотрела на меня, оставаясь в горячем плену моих рук. Сверкающий взгляд из-под воздушной вуали властно и трепетно погружался в глубину моего сердца, словно жадный до нектара хоботок насекомого. Наконец он коснулся темного дна! Омерзительное желание поднялось во мне, и толчками кровь разнесла его по всему телу. Никогда я не был так близок к падению, как в эти секунды! С ужасом я осознавал себя пленником низкой похоти; вихрем пронесся поток гнусных фантазий: то казалось, что она предлагает мне свои губы, то, наоборот, умоляет отклонить предложение. Легким движением стана, таким легким, что оно могло показаться случайным, она как бы пригласила меня приласкать ее.

Господи, что же произошло со мной! Я, в чьей крови течет кровь добропорядочных пуритан; я, старый друг бедного Петри, сейчас, рядом с его изголовьем, вдруг грязно возжелал тела его жены!

А как же Флоретта? Удивительная красота ее? Флоретта, с которой я расстался не далее как вчера и о которой я столько мечтал? И вот здесь, сейчас, я стою и борюсь с собой против внезапного преступного желания к жене своего лучшего друга, желания столь дикого, что оно угрожает поглотить в своей зловонной жиже все — и честь, и Дружбу, и любовь!

Возможно, у меня достало бы сил остановиться самому, без чьей-либо помощи, возможно — нет. Но помощь пришла, и пришла таким неожиданным образом, что впору перекреститься. Когда я смотрел в загадочные, дразнящие глаза миссис Петри, в тишине, которую нарушали лишь шелест ее одежд и треск соснового бора за окном, голос, стонущий глухой голос, словно исходящий из могилы, произнес: «Берегись… ее».

Как ужаленная, миссис Петри отпрянула к стене. Мельком я заметил искру ужаса в ее удлиненных глазах. Мое сердце, которое только что сумасшедше колотилось, замерло.

Я повернул голову к Петри и посмотрел на него.

Было ли то мое расстроенное воображение, но я заметил слабое подрагивание опухших век. Не он ли сказал эти слова? Почти тут же незаметное дрожание век прекратилось, если оно было, конечно. Петри лежал по-прежнему как мертвый.

— Кто это сказал? — свистящим шепотом спросила миссис Петри; ее аристократическая выдержка наконец изменила ей. — Чей это был голос?

Я смотрел на нее. Чары рассеялись. Волшебство колдовских секунд растаяло как дым благодаря вмешательству замогильного голоса. Длинные ресницы миссис Петри теперь скрывали ее сверкающий взгляд. Она сжала одну руку в кулак, другую спрятала за меховую накидку. Мое безумие вдруг предстало передо мной в истинном свете. Я понял, что стал жертвой необъяснимого наваждения, от последствий которого был спасен благодаря Всевышнему!

— Я не знаю, — хрипло прошептал я. — Я не знаю…

 

ГЛАВА IX

ФА ЛО ШЕ

Окончания нашего разговора я совершенно не помню. Я был в плену какого-то морока. Я уверен только в одном: миссис Петри больше не подходила к постели больного. Несмотря на замечательное самообладание, она не смогла скрыть от меня своего замешательства. Я видел ее быстрые взгляды на Петри и однажды — вверх, в сторону единственного окна.

Жуткое предупреждение, так таинственно произнесенное, могло относиться только к ней.

Я позвонил сестре Терезе и договорился, чтобы ночной консьерж отвел посетительницу к ее машине. У меня не было никаких сомнений, что ее присутствие, если она останется здесь, не принесет нам приятных минут.

На прощание миссис Петри дала адрес отеля в Каннах, где она остановилась, и попросила меня, если с Петри что-нибудь случится, немедленно вызвать ее. Она сказала, что к восьми часам приедет в клинику, чтобы ухаживать за своим несчастным мужем. За то короткое время, что мы обменивались с ней любезностями, к ней возвратилось ее обычное состояние величественной холодности; казалось, что в ее жилах течет не горячая человеческая кровь, а некое студенистое желе, более приличествующее морским гадам, чем любящей женщине. В конце концов я ожидал, что она будет настаивать на своем присутствии в клинике и никуда не поедет. К счастью, мои опасения оказались напрасны; и, когда, бросив прощальный взгляд на мужа и загадочную улыбку мне, она удалилась, я облегченно вздохнул.

А мистера Смита все не было, хотя прошло уже дважды по два часа!

Оставшись наедине с Петри, я спросил себя, не он ли произнес спасительные слова, но, увы, рассеять мои сомнения ему было не дано, по крайней мере сейчас.

Его заострившееся лицо больше походило на лицо мертвеца. Фиолетовые губы потрескались и приоткрылись, обнажив зубы. В этой его неестественной ухмылке я увидел приближающийся конец. Проклятая чума заставляла покойников радоваться смерти.

Ни слабого движения, ни вздоха не дождался я от него, сколько ни смотрел. Я поднял глаза и принялся рассматривать окно, из которого пару часов назад высовывались костлявые желтые пальцы, так напугавшие меня. Но и оно сейчас показалось мне лишь черной заплатой на белой поверхности стены.

Сосны снова принялись нашептывать дремотное: «Флоретта — Дерсето…»

Если Петри не говорил, а я твердо уверен, что он не мог сказать этого, тогда чей же голос произнес: «Берегись ее»?

У меня было достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать не только эту проблему, но и много других загадок, которыми был буквально переполнен этот сумасшедший день. Сестра Тереза время от времени навещала меня. В одиннадцатом часу в палату заглянул доктор Картье.

Заметных перемен в состоянии Петри, увы, не было.

Мое дежурство в компании с умирающим, полное событиями, при воспоминании о которых у меня пробегали по телу мурашки, наконец-то заканчивалось.

К полуночи я услышал скорый летящий шаг; дверь распахнулась, и в палату ворвался Найланд Смит.

Его озабоченный суровый взгляд насторожил меня.

Он пересек палату и в гнетущем молчании стал рассматривать лежащего на кровати Петри, потом обернулся к сестре Терезе.

— Сестра, я попрошу вас остаться здесь до прихода доктора Картье, — быстро сказал он. — Вы не будете возражать, если мы на время займем вашу комнату?

— Нет, нет, я рада, что смогу вам чем-нибудь помочь, — с благожелательной улыбкой замахала руками сестра Тереза.

Мы прошли по длинному узкому коридору и через минуту были в комнатке сестры Терезы. Обстановка ее отличалась крайней простотой. Напротив дверей у стены стоял застекленный шкафчик с медицинскими принадлежностями и перевязочными материалами; рядом — белый столик с задвинутой под него табуреткой. На нем лежала раскрытая книга. Единственным украшением комнаты было скромное распятие, висевшее на левой стене.

Некоторое время мистер Смит пребывал в молчании. Он беспокойно мерил широкими шагами крошечное пространство комнаты и дергал себя за мочку левого уха — привычка, которая, как я позже понял, означала глубокую задумчивость.

Внезапно он остановился и посмотрел мне прямо в глаза.

— Вчера утром сэр Мэнстон Рорке был найден мертвым. Он скончался от чрезмерной дозы героина! — веско, будто всаживая одну за другой свинцовые пули, сказал он.

— Не может быть!

Меня пружиной подбросило с края стола, на котором я сидел. Смит мрачно кивнул.

— Неужели он злоупотреблял наркотиками?

— По-видимому, да. Он был вдовец и любил уединение. У него был только один постоянный слуга, с которым он провел большую часть жизни. Его нашли в собственной квартире на Кэрзон-стрит.

— Господи! — схватился я за голову. — Какое ужасное самоубийство!

— Самоубийство! — фыркнул Смит. — Это не самоубийство, Стерлинг. Врачебные кабинеты сэра Мэнстона на Уимпол-стрит, где он хранил все свои бумаги, той же ночью были взломаны и полностью разграблены. Исчез огромный том, содержащий рецепты и изложение методов лечений тропических болезней. Я полагаю, что они нашли то, что искали.

— Но если они нашли то, что искали…

— Стерлинг, — прервал он меня, — это лишь подтверждает мою гипотезу. После уничтожения рецептурного справочника следующим шагом должна была стать расправа с сэром Мэнстоном. Всем известна его замечательная «фотографическая» память!

— Вы полагаете, что он был убит?

— У меня нет в этом ни малейших сомнений, — сказал Найланд Смит. — Дворецкий был задержан, но, боюсь, что от него мало толку. Даже если он что-то знает, у него хватит здравого смысла держать язык за зубами. Однако, Стерлинг, я сделал вывод, — он пробуравил меня сузившимися зрачками, — что подобная попытка была совершена и здесь.

— Здесь? Что вы имеете в виду, мистер Смит?

Стоило мне только закрыть рот, как я понял, что он имеет в виду.

— Ба! Конечно! — вскричал я. — Дакойт!

— Что — дакойт? — выстрелил вопросом он.

— Вы не знаете? Однако как же вы могли знать! Это случилось вскоре после вашего ухода. Кто-то пытался проникнуть в палату через окно…

— Проникнуть в палату? — Он задрал голову и посмотрел на окно, которое было точь-в-точь такое же, как и в противоположном крыле здания, где лежал Петри. — Двенадцать футов над землей!

— Да, вы правы. И все же кто-то пытался залезть к Петри через окно. Сначала я услышал слабое царапанье, потом увидел желтую костлявую руку…

— Желтую руку? — Смит хохотнул. — Наш друг с виллы «Жасмин», Стерлинг! Это он шпионит за нами. Как я понимаю, сразу после этого вас навестила леди?

Я с удивлением посмотрел на него.

— Откуда вы знаете?

На меня смотрели насмешливые глаза.

— Ах да! Вам, конечно же, все рассказала сестра Тереза.

— Опишите мне эту леди! — потребовал Найланд Смит.

Пораженный его тоном, я не нашел ничего лучшего, как подчиниться, когда он вдруг оборвал меня:

— У нее были зеленые глаза?

— Я не мог различить их цвет, на ней была вуаль.

— Они у нее зеленые, — задушевно сообщил он мне. — Кожа у нее цвета слоновой кости, а сама она грациозна, как пантера. Ее голос наверняка напомнил вам мурлыканье этого коварного животного.

Сардоническая усмешка мистера Найланда Смита привела меня в полнейшее замешательство. Вспомнив, с каким глубочайшим горем он произнес: «Бедная Карамани», я нашел невозможным примириться с этой его усмешкой, которая подчеркивала свирепость его настоящего состояния.

— Вы опять заставляете меня ломать голову, — признался я. — Я не сомневаюсь в том, что вы высоко чтите миссис Петри…

— Так и есть, Стерлинг, — фыркнул Смит. — Но разве мы говорим о миссис Петри?

Я в замешательстве уставился на него.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Смит?

— Леди, которая осчастливила вас своим визитом, известна в преступном мире как Фа Ло Ше. Она — дочь самого опасного на сегодняшний день человека — доктора Фу Манчи!

— Но, мистер Смит!..

Он неожиданно взял меня за плечи и твердо посмотрел мне в глаза.

— Стерлинг, никто никогда не посмеет обвинить вас в случившемся. Враг коварен и дерзок. Вы были уверены, что перед вами жена доктора Петри. Это моя вина; это я забыл предупредить вас!

Губы его дрогнули, лоб прорезала глубокая морщина, глаза потемнели. В них гасла надежда.

— Мистер Смит, я сдержал слово! — сказал я, сглатывая комок в горле от внезапно подступивших слез. — Она не дотронулась до нашего Петри!

Мужественное лицо его осветилось улыбкой.

— Молодчина! — Он сдавил стальными пальцами мои плечи и встряхнул. — Вы славный парень, Стерлинг! Я не ошибся в вас.

Его похвала была слабой наградой, но ее я ценю выше всех орденов, которые заслужил за свою жизнь.

— Она упоминала обо мне?

— Нет.

— А вы?

Я задумался; внутреннее чувство не могло меня обмануть.

— Нет, — сказал я. — Уверен, что не говорил.

— Молодец! — пробормотал он и снова зашагал взад-вперед, теребя мочку уха.

— Это шанс, маленький, но шанс. Он пропустил меня. Расскажите мне, что здесь произошло, не упуская ни одной подробности.

Старательно припоминая свой разговор с мнимой миссис Петри, я выложил Найланду Смиту все до мельчайших деталей.

Он прервал меня только однажды, когда я стал рассказывать о странном замогильном голосе.

— Где находилась женщина, когда вы услышали этот голос? — спросил Смит.

— Она была в моих руках. Я только что оттащил ее от Петри.

— Голос невозможно определить… как-нибудь поточнее?

— Совершенно.

— Вы можете поклясться в том, что губы Петри не двигались?

— Нет. Я не уверен ни в этом, ни в обратном.

— Вы услышали голос после того, как она применила свои гипнотические уловки?

— Гипнотические уловки?

— Да, да… Вы были на шаг от смерти, Стерлинг!

— Вы полагаете? — спросил я с некоторым замешательством.

Найланд Смит кивнул.

— Не может быть! — возразил я. — Наоборот, голос рассеял ее чары.

Смит потер мочку уха.

— Дальше, Стерлинг, дальше!

Когда я подошел к концу своего рассказа, он весело посмотрел на меня и сказал:

— Можно вас поздравить, Стерлинг, вы легко отделались. Эта женщина пострашнее любой гадюки!

Он одобрительно похлопал меня по спине.

— А я припас для вас еще одно дельце!

Я выпятил грудь и отдал честь:

— Весь внимание, сэр!

Мы рассмеялись.

— Отправляйтесь сейчас на виллу «Жасмин», — сказал Найланд Смит. — И если там все будет о'кей, то позвоните мне сюда. У вас есть оружие?

— Нет, свой кольт я отдал шоферу.

— Возьмите этот. — Он вынул из кармана пальто пистолет и сунул мне в руку.

— Помните, если будет необходимо — стреляйте не раздумывая. Теперь вы у них на крючке, и они не упустят случая расквитаться.

Когда я поспешил к выходу, в комнату вбежал запыхавшийся Картье.

— Доктор, я сожалею, что вызвал вас так поздно, — протягивая руку, сказал мистер Смит, — но нам необходимо тщательно осмотреть Петри, и как можно быстрее.

— Что! Есть какие-нибудь перемены?

— Этот вопрос я хотел бы задать вам!

 

ГЛАВА X

ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА

Двухместный легковой автомобиль, принадлежащий Петри, был неуклюж, однако двигатель его работал достаточно надежно. Я гнал машину по Корниш-роуд, насколько позволяла мне эта крутая и извилистая дорога.

Только сейчас я ощутил в полной мере, сколько времени и сил потребуется мне, чтобы распутать зловещую петлю, затянувшуюся на шее моего друга. Мозг работал как часы, я легко вел машину, на скорости преодолевая крутые, неожиданно выступающие из мрака препятствия. Справа за развороченным во многих местах парапетом поблескивало зеркало Средиземного моря.

Неожиданная находка тропического растения на том самом месте, где работал садовник, умерший на следующий день, плюс чудовищный экземпляр мухи цеце, которую мы обнаружили с мистером Смитом, наводили на невеселые размышления. Во всем этом угадывалась чья-то зловещая воля. И все-таки, если бы мне не довелось увидеть в окне лаборатории желтую ухмыляющуюся физиономию, я бы никогда не поверил, что человеческая рука может сознательно распространять смертельную инфекцию.

Мистер Найланд Смит — единственный, кто ясно понимал всю подоплеку разворачивающихся событий, благодаря его светлой голове мне приоткрылась зловещая тайна некий ученый, известный как доктор Фу Манчи, спровоцировал эпидемию неизвестной болезни, которая стала причиной смерти нескольких человек!

Снова и снова передо мной проходили события прошедших часов. Кто эта женщина, которая обманом проникла в палату и чуть было не свела меня с ума? Суровая решительность Найланда Смита не оставляла никаких сомнений; теперь я готов был поклясться, что она — враг, хитрый и коварный враг, в яви и во плоти! И то, что она китаянка, как и Фу Манчи, говорило о многом. Зачем только ей потребовалось разыгрывать нелепую комедию и прикидываться женой Петри? В конце концов, она шла на риск — я мог знать в лицо «бедную Карамани». Однако, с другой стороны, может быть, ей было известно, что я никогда и нигде не встречался с загадочной женой моего друга. Откуда? Нет, это невозможно! И потом, зачем она собиралась поцеловать Петри в губы, именно в губы, когда могла просто погладить его по голове? Неужели она собиралась отравить Петри, как сэра Мэнстона Рорке? Действительно, она «страшнее любой самой ядовитой гадюки», вспомнил я слова Найланда Смита и невольно содрогнулся от омерзения.

В очередной раз я резко вывернул рулевое колесо и на полном ходу влетел в ярко освещенный тоннель. Искусственный свет газовых ламп на секунду ослепил меня, и внезапно как на ладони мне открылась вся нелепость и чудовищная абсурдность происходящего. Не выдержав, я схватился за голову, рискуя врезаться в стену тоннеля, и от души расхохотался.

В мире появилась новая болезнь. У меня были неопровержимые доказательства этого, возможно, благодаря появлению во Франции неизвестных науке мух, которых Смит метко окрестил гибридами цеце.

Хорошо, с этим я готов согласиться.

Но как доктор Фу Манчи смог создать этих насекомых и использовать их для своих целей? У меня это не укладывалось в голове!

Багровое пятно…

Я лихо мчался к концу тоннеля. Там, впереди, меня поджидал самый опасный поворот. Неожиданно из кромешной темноты вынырнул огромный «роллс-ройс» и, как тяжелый артиллерийский снаряд, понесся на меня, с жутким ревом раздирая ночной воздух. За его лобовым стеклом я увидел мордастого негра, безучастно жующего жвачку. У меня не было выбора. Я круто вывернул руль и судорожно нажал на педаль тормоза. Машина вильнула влево и, обдирая краску о стену тоннеля, со скрежетом остановилась. «Роллс-ройс» в каких-нибудь двух дюймах пролетел мимо меня, сверкая лакированным боком.

Мне хватило нескольких мгновений, чтобы навсегда запечатлеть в памяти пассажиров этой роскошной машины.

Кроме водителя, их было двое…

Вспоминая первого, я не могу избавиться от странного чувства, что память оставила образ чего-то не вполне человеческого. Может быть, тому причиной была сумасшедшая скорость, с которой лимузин пронесся мимо меня, может, я был настолько глубоко погружен в свои мысли, что внезапное появление «роллс-ройса» ошеломило меня и я стал жертвой обыкновенного обмана зрения.

То, что я мельком увидел, было желтое вытянутое лицо, утопающее в роскошном меховом воротнике: ночи на побережье выдаются холодными. Меховая шапка, надвинутая по самые брови, придавала лицу внушительное выражение величавого покоя египетских фараонов. В этом лице и в зеленых живых глазах было нечто в высшей степени отталкивающее и жуткое.

Относительно второго пассажира у меня не было никаких сомнений. Конечно, неверный свет и эффект отражения при столь больших скоростях могут сыграть злую шутку с любым наблюдателем, но в данном случае я не могу принять этих объяснений. Я твердо уверен в том, что рядом с мужчиной в меховом пальто сидела Флоретта! Это ее очаровательная головка, подобно чудесному розану, выглядывала из густого меха шубки.

Я судорожно вцепился в рулевое колесо, так что побелели костяшки пальцев.

Флоретта! Какое загадочное и сладкое имя!

Она не заметила меня, да и как она могла знать, что я окажусь именно здесь, чуть ли не под колесами ее лимузина. Впрочем, какое ей до меня дело!

Но кто же сидел рядом с ней? Я попробовал ногой педаль стартера. Машина на удивление легко завелась. Я вздохнул «Роллс-ройс» был уже далеко, и если бы не свирепый негр за его рулем, как знать, увидел бы я еще раз мою Флоретту с ямочками на щеках.

Неужели рядом с голубоглазой Флореттой сидел сам Махди-бей? Какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, что этот человек не может быть египтянином; и все же в нем было что-то такое, что невольно вызывало в моем сознании величественный образ… Сети Первого — египетского фараона, слава и могущество которого поражают человечество вот уже три тысячи лет….

 

ГЛАВА XI

НА ВИЛЛЕ «ЖАСМИН»

Автомобиль, на котором приехал Найланд Смит, стоял в том месте, где спуск в гараж делал крутой поворот. Дальше проехать было невозможно. Я выбрался из машины и пошел пешком. Дорога раздваивалась. Я пошел направо. Обойдя летний домик, я спустился вниз по тропинке, ведущей мимо террасы к лаборатории.

С того самого момента, когда на меня чуть не наехал «роллс-ройс», мои мысли были полны Флореттой. Флоретта… Ее очаровательный образ витал передо мной. Спускаясь вниз, к вилле, я внезапно почувствовал опасность и вернулся к реальности. Ощущение тревоги было столь сильным, что я замер и внимательно вслушался в темноту. Было тихо.

Какое-то ночное насекомое закружилось надо мной, издавая неестественно громкое жужжание. Преисполненный ужаса, я представил себе волосатую муху с блестящей спинкой и непроизвольно ощутил себя жертвой болезненного кошмара. Я бросился бежать, в панике отмахиваясь от мерзкой твари.

Устыдившись своего испуга, я остановился. Может быть, это был всего лишь какой-нибудь безобидный жучок. Я вспомнил о болотах Амазонки, буквально кишевших мухами и москитами. Там я никогда не терял самообладания.

Наконец я добрался до лаборатории. Внутри было тихо и темно. Вероятно, водитель заснул. Он был простой парень с крепкими нервами, служивший раньше матросом в торговом флоте.

Мы не посвятили его, как и мадемуазель Дюбоннэ, в тайну болезни Петри. К тому же доктор Картье убедил его, что опасности заражения не существует. Он принял все это без возражений.

Подойдя к двери, я громко постучал.

Ответа не было.

Я бросил взгляд вниз. Из густой тени ночи выглядывали крыши и далее, за ними, лежала серебристая гладь Средиземного моря, поблескивавшая в неверном свете луны.

Несколько раз безрезультатно постучав в дверь, я пожалел, что не захватил с собой фонарик: тогда можно было бы заглянуть в окно. Однако я тут же вспомнил, что стальные жалюзи на окнах опущены.

Далее барабанить в дверь было глупо. Скорее всего она заперта. Потоптавшись в нерешительности, я, уже уходя, взялся за ручку двери и потянул ее на себя. К моему удивлению, дверь отворилась.

Я вошел. В лаборатории царил мрак и сильно пахло мимозой.

— Эй, где вы там? — крикнул я. — Вы спите?

Никто не отвечал. Но я расслышал в тишине тяжелое дыхание спящего. Ощупью я нашел выключатель и зажег свет.

Господи Боже мой!

Водитель лежал на диване лицом вниз.

Я подбежал к нему и попытался его поднять. Он был здоровым и тяжелым парнем. Его левая мускулистая рука свешивалась вниз, и по тому, как безжизненно она свисала, я понял, что он вряд ли спит безмятежным сном.

Лаборатория была не просто в беспорядке, а совершенно разгромлена. Приборы, образцы и документы валялись где попало. Повсюду стоял густой запах мимозы.

У меня запершило в горле.

Я перевернул парня на спину. С первого взгляда могло показаться, что он мертвецки пьян. Однако это было не так. Он был без сознания, и из его горла вырывался надсадный хрип. Я закричал и затряс его, но напрасно. Мой кольт, который я в свое время одолжил ему, валялся на полу в другом конце лаборатории.

— Господи! — прошептал я и отпустил его руку.

Лицо водителя было красным от прилива крови.

Что это — багровое пятно?

Мои медицинские познания были не настолько глубоки, чтобы ответить на этот вопрос. Его могли ударить по голове, или же он мог попросту надышаться наркотиками. Никаких заметных повреждений на нем я не обнаружил.

Единственное разумное предположение, которое пришло мне в голову, было то, что в лабораторию залезли грабители и шофер пытался им помешать.

Я решил поднять жалюзи и открыть окно. Густой запах мимозы буквально не давал дышать. Странно, откуда здесь столько мимозы? Вероятно, грабители опрокинули банку с каким-нибудь реактивом.

Я сунул свой кольт в карман и вышел из лаборатории. Сейчас я желал только одного: поделиться с кем-нибудь своими страхами. Оставив включенным свет и раскрыв нараспашку двери и окна, я побежал вверх по крутой тропинке прямо к главному дому виллы.

В свое оправдание могу сказать, что, несомненно, последствия тропической лихорадки сказались на моем состоянии, как и предсказывал Петри. Нервы мои были на пределе. Мне казалось, что за мной следят. Этим объясняется тот страх, который гнал меня вверх по узкой тропинке.

И только я ступил на веранду, нашаривая в кармане ключи от дверей, как услышал странный звук, подтвердивший мои подозрения.

Откуда-то сзади, кажется, из лаборатории, которую я только что покинул, послышался короткий гортанный приказ, чуть слышный, но ясно различимый. Ошибки быть не могло — это дакойт!

Распахнув дверь, я включил свет в маленькой прихожей. Потом закрыл дверь. Что делать дальше, я не знал. Я подумал о парне, лежавшем в беспомощном состоянии в лаборатории. Что его ожидает? И чем я ему могу помочь?

Оставив дверь открытой, я вбежал в комнату, в которой недавно работал над статьями своих коллег, чтобы найти хотя бы короткое упоминание о таинственном растении, обнаруженном Петри.

Я включил свет, и то, что я увидел, поразило меня. Все в комнате было перевернуто вверх дном!

Из шкафов повыбрасывали все вещи, ящики письменного стола были вытряхнуты, и их содержимое валялось на полу. Бросив взгляд на книжные полки, я увидел, что только часть книг осталась на своем месте. Очевидно, что-то или кто-то спугнул грабителей и они поспешили ретироваться.

Что?

Наверное, крик дакойта предупреждал о моем приближении. Но кого?!

Кто-то из грабителей сейчас должен находиться на вилле. Он прятался где-то тут!

Мои пальцы сжали рукоять кольта. Я замер, вслушиваясь в ночную тишину. До конца моих дней мне не забыть лицо, которое я увидел в окне лаборатории. Ужас навсегда поселился в моей душе.

Я подумал о Петри. Во мне вспыхнуло яркое пламя ненависти. Несчастный мой друг! Он был достаточно отважен, чтобы бросить вызов смерти, и я хотел быть достоин его.

Фу Манчи!

Кто он? Реально существующий злодей или плод богатого воображения Найланда Смита? До этой минуты я не верил, что некий китайский ученый может превзойти все мыслимые границы зла. Сейчас я почувствовал, что, может быть, мистер Смит был прав.

Все эти размышления сверкнули в моем мозгу, подобно вспышке молнии, в тот самый момент, когда я стоял и напряженно вслушивался в ночные шорохи; и, хотя я не слышал ни малейшего звука, я знал, знал совершенно точно, что кто-то здесь есть. Он ищет рецепт препарата Петри, и потому это не бирманский лазутчик или другая мелкая сошка, а, несомненно, кто-то достаточно квалифицированный, способный выбрать единственно нужный рецепт в ворохе ему подобных.

Может быть, в этих стенах прячется сам доктор Фу Манчи?

Прежде всего я должен связаться с Найландом Смитом и сообщить ему, что рецепт скорее всего еще не попал в руки врага.

Кольт жег мне правую ладонь. Левой рукой я поднял телефонную трубку. Чтобы было удобней, я встал вполоборота к открытой двери.

Телефон молчал. Я постучал по рычажкам, гудка не было…

Неожиданно какой-то шорох донесся до меня со стороны двери. Я обернулся. Дверь была закрыта!

Я кинулся к двери, схватил ручку и резко повернул ее. Заперто!

И в этот момент погас свет!

 

ГЛАВА XII

МИМОЗА

Я замер, ожидая нападения.

Внешние жалюзи были закрыты, вокруг царила непроницаемая тьма. Опасность могла грозить или со стороны окна, или со стороны дверей. Была еще в комнате лабораторная печь, но в ее отверстие не мог пролезть взрослый человек.

Поначалу тишина ничем не нарушалась.

Осторожно, миллиметр за миллиметром я повернулся и приложил ухо к двери. За дверью определенно кто-то был! Сквозь громкое биение собственного сердца я различил слабые шорохи и шепот.

Через минуту абсолютной неподвижности я убедился, что мой визави по ту сторону двери не собирается в скором времени нарушить наше противостояние.

Я страшно разозлился. Меня вдруг охватило дикое желание убивать.

Я твердо помнил наставления мистера Смита: «Не стесняйтесь стрелять, если вам это покажется уместным». Я и не собирался стесняться. Мне представился удобный случай доказать это. Моя рука не дрогнет — я был совершенно уверен. Я отомщу им за Петри. И за Мэнстона Рорки, о котором говорил Найланд Смит. Я готов лично перестрелять всю банду, и с особенным удовольствием — Фу Манчи!

В этот момент мой противник за дверью выдал себя неосторожным движением, и я не стал медлить.

Целиться в тех условиях было нелегко, но и промахнуться непросто. После гулкого выстрела раздались приглушенный крик и звук падающего тела, свидетельствовавшие, что пуля моя не пропала даром.

Отпрянув от опасного места, я присел, ожидая ответного штурма своего убежища, готовый дать вооруженный отпор.

Но его, как ни странно, не последовало.

Скрипнула наружная дверь виллы, и кто-то заговорил очень тихим голосом. Это был женский голос! Забыв об осторожности, я подался вперед, вдыхая не успевшую осесть пороховую гарь.

Женщина произносила быстрые, энергичные фразы на незнакомом мне языке, резком, гортанном, с придыханиями и шипением.

Но даже грубые, варварские звуки не могли испортить очарования нежного музыкального голоса.

Это, несомненно, была дочь Фу Манчи, Фа Ло Ше!

Ей отвечали хриплый баритон и, возможно, еще один мужской голос, в чем я, однако, не был уверен.

Те, кто там был, выволокли тяжелое, неподвижное тело на веранду. Внезапно на меня напал кашель. Кроме того, я стал задыхаться и часто чихать: они пустили отравляющий газ!

Нежный голос отдал, оказывается, такой безжалостный приказ, после которого надо думать о спасении жизни.

Сунув пистолет в карман, я взобрался на письменный стол, стараясь не уронить стоявшие вокруг стулья и другую мебель. Я знал, что без труда смогу высадить жалюзи, если открою окно. Не учел я только одного.

Через открытое окно на меня двинулось желтое ядовитое облако!

В один миг я был ослеплен, оглушен и раздавлен желтым туманом с запахом мимозы! Перед тем, как свалиться на стол, я успел различить слабое шипение, повторившееся после моей неуклюжей попытки уползти подальше от опасности. Силы оставили меня, спазмы сжимали горло, не давая кричать и звать на помощь. Последнее, что мне запомнилось, это ощущение полета в бездну. Наверное, я потерял сознание во время падения со стола.

 

ГЛАВА XIII

ПРОБУЖДЕНИЕ

— Стерлинг! Просыпайтесь, вы еще не умерли! Вы меня слышите? Откройте глаза!

Повинуясь голосу, я открыл глаза, чувствуя только слабую боль в висках и больше никаких неприятных ощущений.

Я лежал в собственной постели на вилле «Жасмин».

Около меня стояли двое: Найланд Смит и бородатый молодой человек в очках, в котором я признал ассистента доктора Картье. Французский медик сосредоточенно рассматривал мое лицо.

Я чувствовал себя совершенно здоровым, что было странно, если принять во внимание предшествовавшие события. Память, как это ни удивительно, сохранила все подробности.

— Они меня травили каким-то газом, мистер Смит, — сказал я. — Но память мне не отшибло, я все прекрасно помню.

— Меня интересуют только детали, Стерлинг. Я уже восстановил в общих чертах и ваше поведение, и действия ваших противников, — сказал Найланд Смит и повернулся к доктору. — Видите, этот газ не дает немедленных побочных эффектов.

Молодой врач пощупал мне пульс и молча кивнул.

— Поразительно! — воскликнул он через секунду. — Что можно сделать с обыкновенной мимозой! Как они добились такого изменения ее свойств! Совершенно не могу себе представить!

— Тем не менее надо верить фактам. Именно запах мимозы свалил нашего друга с ног, — заметил Найланд Смит.

Доктор опять молча кивнул.

Я сел на постель, готовый вскочить и бежать хоть на край света, чтобы мстить врагам.

— Нет-нет, — немедленно запротестовал молодой человек, решительно положив руки на мои плечи. — Ни в коем случае! Я настоятельно рекомендую вам немного полежать.

— Знаете, Стерлинг, — мрачно сказал Найланд Смит, — кроме вас, этой ночью пострадал еще один человек.

— В лаборатории?

— Да. Через вентиляционное отверстие газ проник в комнату, в которой находился один сотрудник. После он рассказал, что, очнувшись, сразу вскочил. А теперь у него полностью отнялись ноги. Понимаете, что вам грозит?

— Ответьте мне на один вопрос, — сказал я, внутренне напрягшись. — Вы нашли следы крови?

Найланд Смит покачал головой.

— Я полагаю, это вы прострелили дверь? — спросил он.

— Да, запишите на мой счет одну пулю в негодяя.

— В коридоре пол выложен кафелем. С него легко смыть следы. Они вообще-то очень аккуратные люди. Забыли, правда, положить на место кое-какие документы, которые взяли, наверное, просто посмотреть, но в остальном оставили после себя почти идеальный порядок.

Шутка мистера Смита звучала невесело. Он весь почернел от усталости и выглядел как никогда мрачным.

— Тогда еще один вопрос, — торопливо выговорил я. — Что с Петри? Есть улучшения?

Француз горестно покачал головой.

— Мне очень жаль, мистер Стерлинг, — сказал он. — Но, похоже, что ему не уйти от неизбежного.

— Что вы говорите? Нет! Только не это!

— Это правда, Стерлинг, — подтвердил Найланд Смит. — А теперь простите, но мне нужна информация. Дорога каждая секунда. Рассказывайте!

Полный невыразимого горя и отчаяния, готовый проклясть весь белый свет, сквозь зубовный скрежет поведал я о событиях минувшей ночи.

— Опять проклятая неопределенность! — в бешенстве воскликнул Найланд Смит. — Как мы узнаем, есть у них формула или нет?

— Формула препарата «654»?

Он кивнул.

— Формула может лежать у Рорке на Уимпол-стрит, у Петри в лаборатории, а может — у черта на рогах! Вас оставили в живых, хотя вы стреляли в них. Это говорит в пользу худшего предположения. Но это, черт побери, всего лишь предположение! Мне надо идти.

— Куда же вы, мистер Смит? — закричал я, задержав его на самом пороге. — А мне-то что делать?

Он обернулся.

— Вам? Ваше дело — лежать в постели, набираться сил и выполнять все рекомендации доктора Бриссона. Я еду в Берлин.

— В Берлин?

Он рассеянно кивнул.

— Я прощусь с сэром Мэнстоном Рорке, — быстро произнес он, — в Институте тропической медицины. Я вам уже рассказывал. У меня сложилось впечатление, что во многом солидная репутация доктора Рорке держалась на его знакомстве с немецким профессором Эмилем Крузом, крупнейшим специалистом в области тропической медицины. Мне кажется — я очень надеюсь на это, — что Рорке вполне мог попросить профессора помочь ему сделать экспертизу нового препарата «654». По телефону Эмиля Круза достать совершенно невозможно. Приходится лететь. Французские коллеги предоставили мне самолет и опытного пилота. Вылет через двадцать минут.

Я был поражен размахом и оперативностью действий мистера Смита.

— Это единственный шанс для Петри, — добавил француз. — Его состояние ухудшилось, и мы не знаем, что предпринять. Может быть, великий Круз… — благоговейно прошептал он знаменитое в медицине имя, — …может быть, только профессор Круз сумеет помочь. Иначе…

Он опустил голову.

— Вам все понятно? — спросил Найланд Смит. — Ваша задача — выздороветь.

И исчез за дверью.

Тут я обратил внимание, что за окном светает, и внезапно осознал, что, наверное, провел в постели много томительных для друзей часов.

— Дружба — это самая важная вещь на свете. Не правда ли? — обратился я к ассистенту доктора Картье, мистеру Брассону.

— Да, мистер Найланд Смит — настоящий друг. Но в данном случае, я думаю, речь идет о чем-то большем, нежели дружба. Сейчас в опасности весь мир. Доктор Петри нашел средство защиты от чумы не только для себя и друзей, но и для всего человечества. Если бы мы только знали, как его использовать! Мы бы всем сделали прививки! Сначала здесь, на юге Франции, потом во всей Франции, Европе, во всем мире. Это очень опасная болезнь. Знаете, у меня такое чувство, что тут не обошлось без чьей-то злой воли. Доказательств, конечно, у меня нет, но я готов дать голову на отсечение, что эпидемия вызвана искусственно! И вот теперь только доктор Петри обладает знанием, необходимым для спасения планеты. И, может быть, еще профессор Круз. Какое трагическое положение! Судьба мира зависит от нескольких человек. Стоит им чуть-чуть ошибиться — и погибнут миллионы.

Мне не надо было так долго объяснять ужас положения.

— Вы сообщили в полицию о вчерашнем инциденте?

Погруженный в волны мировой скорби, молодой врач едва расслышал мой вопрос.

— Не знаю, — промямлил он. — Я стараюсь не вмешиваться в то, где ничего не понимаю. Краем уха я слышал, что мистер Найланд Смит имеет какие-то полномочия из Парижа и все его слушаются. Но каких-либо особых приказов, он, по-моему, еще не отдавал.

— Вы хотите сказать, что никакого следствия не будет?

— Похоже, что так… Но я за это не ручаюсь. Я же говорю, что ничего не понимаю в этих делах.

Я резко сел.

— Как же так? — вырвалось у меня. — Это неправильно! Надо что-нибудь делать!

Доктор Брассон положил мне руки на плечи.

— Мистер Стерлинг, — заговорил он мягким, гипнотизирующим голосом, поблескивая стеклами очков, — вы должны отдыхать, понимаете? Вы устали, правда ведь? Прилягте.

— Это невозможно, — сказал я, возвращаясь, однако, в горизонтальное положение.

— Да, это трудно, — согласился доктор. — Но я вам вот что скажу… И мой совет поддержали бы и доктор Картье, и, я уверен, доктор Петри… Вы хоть и очень сильны, но и вам нужен отдых. Вы ослабели от перенесенных испытаний. Послушайтесь меня. Немцы, конечно, — очень умная нация, но и французы, честное слово, не лишены известной доли сообразительности. Уверяю вас, вам нужно поспать. Ей-богу, просто необходимо.

— В такой ситуации? Это невозможно.

— Не противьтесь, прошу вас. Вы все равно ничем не сможете помочь. Мы сами делаем все, что можем. Послушайтесь моего совета. За вами пронаблюдает надежный санитар из нашей клиники. В восемь утра сюда придет ваша экономка, мадемуазель Дюбоннэ. Пожалуйста, примите вот эту капсулу и постарайтесь заснуть.

— Ладно, доктор, — поддался я уговорам. — Не нужны мне ваши пилюли — я и так усну.

Доктор улыбнулся и кивнул.

— Прекрасно. Медикаменты я прописываю только в исключительных случаях. Итак, я сейчас закрою жалюзи и уйду. Когда проснетесь, дерните за шнур, и вам принесут кофе. Мистер Смит распорядился, чтобы починили ваш телефон, так что, если он будет исправен, звоните: мы вам сообщим последние новости о состоянии доктора Петри…

Я, видимо, и впрямь сильно устал, потому что заснул, не дождавшись окончания обращенного ко мне монолога.

 

ГЛАВА XIV

ЕЩЕ ОДНА ВСТРЕЧА

Проснулся я уже на закате дня.

Долгий сон восстановил мои силы. Я встал и пошел на кухню. Там, в самом дурном расположении духа, хлопотала мадемуазель Дюбоннэ, сообщившая мне, что этой ночью кто-то, загадочным образом проникший в дом, все перерыл в нем и она не может теперь найти массу нужных ей вещей. Кроме того, по телефону, который успели починить, она услышала плохие вести о докторе Петри.

Я пустил воду в ванной, а сам пошел звонить.

К телефону подошел доктор Брассон. На мои тревожные расспросы он отвечал вялым, усталым голосом, что никакого улучшения в состоянии больного нет. Наоборот, болезнь неуклонно прогрессирует.

Что-то подсказывало мне, что часы доктора Петри сочтены.

— Я верю, что мистер Найланд Смит поможет нам, — невольно отвечая на мои невысказанные сомнения, уныло сказал француз.

— Я буду у вас через полчаса!

— Дорогой мистер Стерлинг, не надо! Вы нам все равно не поможете, только будете путаться под ногами и мешать. Если хотите еще раз последовать доброму совету, то съездите куда-нибудь, поужинайте, отвлекитесь ненадолго от мрачных мыслей… Только не забудьте сообщить экономке, куда вы поедете, чтобы мы смогли вас найти в случае необходимости.

— Это невозможно, — возразил я. — Мой долг — быть рядом с…

Но усталый голос на том конце телефонного провода продолжал настаивать:

— Расслабьтесь немного. Несколько часов ничего не решают. Доктор Петри сказал бы вам то же самое, и вы бы его наверняка послушались!

Лежа в ванне, я обдумал сложившуюся ситуацию и пришел к выводу, что Брассон прав. Действительно, доктор Петри настаивал, чтобы я не переутомлялся — ни умственно, ни физически. Поеду-ка я в Монте-Карло — самую веселую столицу в мире!

Мне надо быть в форме, чтобы вести долгую войну с коварными и жестокими врагами. Я обещал доктору Петри следить за собой и обязан выполнить данное обещание. Речь идет о слишком серьезных вещах.

Несмотря на всю свою решимость, уехал я не сразу. В сумерках прибыл на дежурство санитар из клиники. Ничего нового он не сообщил. Сказал только, что, по мнению мистера Смита, на меня возможно еще одно покушение, и показал свой револьвер.

Казалось, новые обязанности развлекают его, уставшего от серых будней. Я сказал, что хочу поехать в Монте-Карло, в ресторан Квинто, где меня хорошо знают, и он может в любой момент вызвать меня к телефону.

Потом, с тяжелым сердцем, и все же непроизвольно радуясь предстоящему отдыху от постоянного нервного напряжения и мрачных мыслей о докторе Петри, от мировой скорби по поводу предстоящей гибели человечества, я поехал в Монако.

Новые обстоятельства ворвались в мою жизнь, нарушив ее и так не очень плавное течение. Неплохо было сменить обстановку и попытаться все хорошенько обдумать, посмотреть со стороны, спокойно, взвешенно и неторопливо.

Знакомая дорога навевала приятные воспоминания, действовала благоприятно на мои немного уже расшатавшиеся нервы.

Я вспомнил Петри, любившего два-три раза в неделю посещать Монте-Карло — поужинать, посидеть вечерок в казино. Он не был азартным игроком, как и я, но имел какую-то систему. С помощью острого ума и железной воли он боролся с бездушной механической рулеткой, надеясь вырвать у нее самые сокровенные тайны. Так же он вел себя в научной работе, добывая секреты, которые прячет от человека Природа. Доктор Петри надеялся открыть особые законы, управляющие рулеткой. Все его достижения в этой области ограничивались отсутствием крупных проигрышей, но со временем он надеялся достичь и большего.

Замедлившиеся от усталости рефлексы сослужили мне в дороге добрую службу, ускорив время и сократив путь. Не успел я оглянуться, как уже подъезжал к расцвеченному огнями Монте-Карло.

Буйная иллюминация заставила меня зажмуриться и в который раз удивиться этой яркой, несколько театральной красоте.

Резкие вспышки неоновых трубок окрашивали траву, деревья, людей, машины и дома во все цвета радуги.

Да, такой уж это город — кричащий, аляповатый, но с незабываемым очарованием.

Я проехал мимо роскошных казино и остановился около непритязательного на вид заведения. Скромно оформленные столы стояли прямо на лужайке, прикрытой сверху плотным тентом. Ресторан, как обычно, не пустовал, поскольку славился среди местных гурманов своей великолепной кухней и особенно изысканным набором французских вин.

Сам хозяин, месье Квинто, вместе с метрдотелем, встретил меня у самого порога, как дорогого гостя, с выражениями радости по поводу моего приезда. Хорошее настроение способствует пищеварению. Это правило чтут здесь даже выше, наверное, уголовного кодекса.

Меня усадили на свободное место за угловым столиком и выразили легкое удивление и беспокойство по поводу отсутствия доктора Петри.

— Он, к сожалению, болен, — грустно объяснил я.

— Ай-ай-ай! — всплеснул руками мистер Квинто. — Надеюсь, ничего серьезного?

Я верил в искренность его причитаний — доктора Петри все любили, это такой человек! Но правду об эпидемии я обязан был скрывать. Два-три неосторожных слова могли вызвать панику. Все старания властей местных курортов были направлены на сохранение спокойствия и могли пойти насмарку из-за одного болтуна.

— Он сильно простыл. Ночью, — через силу соврал я. — Есть подозрение на пневмонию.

Квинто воздел руки к небу.

— Ох уж эти холодные ночи! Они разорят нас дотла! Туристы забывают одеться потеплее, а потом сваливают вину за свою забывчивость на якобы плохой климат!

Он еще немного повздыхал и посетовал на судьбу, но потом, как обычно, стал хвастаться знаменитостями, посетившими его в этот вечер.

В тот раз это были автомобильный принц Фриц Крайслер и всемирно известный английский писатель, остановившийся в отеле «Кот д'Ажур».

Диалог между хозяином и метрдотелем по поводу моего ужина был достоин пера Шекспира. Как тонко метрдотель льстил месье Квинто, признавая его равным себе по части знания всяких блюд, закусок и вин!

Когда наконец меню было составлено, я с первым бокалом вина в руке откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать посетителей.

Но осмотр длился недолго. Вскоре мой взгляд приковал к себе один из столиков на противоположной стороне лужайки.

Там, спиной ко мне, сидел странный человек, который, вне всякого сомнения, твердо знал, что ночи в Монте-Карло холодные, потому что оделся в каракулевую шубу и, что еще более странно в приличном обществе, напялил на голову высокую меховую шапку! Впоследствии я видел головные уборы подобного рода на картинах, изображающих древнерусских бояр! Но, что еще более удивительно, за этим столиком напротив боярина, то есть лицом ко мне, сидела Флоретта!

Наши взгляды встретились. При неверном освещении мне показалось, что она побледнела, а ее глаза на мгновение широко раскрылись.

Я сделал движение встать, но в этот момент легким движением головы Флоретта дала мне знак, чтобы я остался на месте и сделал вид, что мы не знакомы.

 

ГЛАВА XV

ВОЛШЕБНЫЙ ГОРН ЭЛЬФОВ

Я удивился и не поверил сам себе: не привиделся ли мне легкий, почти неразличимый жест?

Флоретте очень шло великолепное черное платье с меховой накидкой. Ее волосы поблескивали, казалось, своим собственным, а не отраженным светом. Она не смотрела в мою сторону. И я убедился, что не ошибся.

Да, она дала мне понять, чтобы я не подходил к ней. Но это было не презрение к отвергнутому поклоннику, а тайный знак сообщнику. Сначала я чуть было не подпрыгнул, сам не свой от радости, но вскоре самообладание вернулось ко мне.

Она, вероятно, под наблюдением и охраной своего восточного хозяина.

И я больше не сомневался.

Ко мне спиной сидел тот самый мужчина, которого я видел в машине с шофером-негром. Теперь, несмотря на маскировку, я его узнал: это был Махди-бей.

А Флоретта, со своей красотой и неприступным видом, судя по всему — его любовница.

Она старательно избегала моего взгляда.

Ее партнер был до странности малоподвижен, как манекен. В этот момент через листья кустов, растущих у стены в кадках, я разглядел роскошный «роллс-ройс», поставленный прямо напротив входа в ресторан.

А поглядев вверх, я обнаружил мужчину, стоявшего на мосту, перекинутом над нашей улицей.

Трудно было ясно различить что-либо в густых сумерках с такого расстояния, но мне показалось, что лицо мужчины имеет желтоватый оттенок, что он один из тех ужасных дакойтов, которых я видел на вилле «Жасмин»!

Желтолицый стоял и смотрел вниз.

Неожиданно я попал туда, откуда стремился уехать.

Стало похоже на то, что мне опять не удастся отдохнуть. Меня охватило недоброе предчувствие.

Зачем эти бирманцы преследуют меня? Если, конечно, они не оказались здесь совершенно случайно, что весьма маловероятно! Я ведь больше не стою у них поперек дороги. Хотя…

Хотя, я ведь убил или ранил одного из них. У некоторых народов широко распространен обычай кровной мести. Может быть, среди этих убийц бытует нечто подобное?

Я исподтишка метнул быстрый взгляд наверх. Неподвижная фигура на мосту зловеще застыла на одном месте.

Более внимательный осмотр только подтвердил первоначальные подозрения. Несмотря на обычную для здешних рабочих одежду, это, несомненно, был один из подручных Фу Манчи.

Я напрягся, пытаясь припомнить, не следовала ли за мной по пути сюда какая-нибудь машина? Но вместо дороги в моей памяти остались неясные обрывки воспоминаний о прошлом. Вел автомобиль я совершенно механически, ничего не замечая вокруг. Но, если они хотят на меня напасть, почему не сделали этого раньше, когда я ехал один, в темноте, по пустынному шоссе?

Похоже, что дело не во мне. Но что же нужно этому истукану на мосту?

В затруднении я приподнял бокал, но так и застыл в нелепой позе, не успев отпить ни глотка.

Я услышал тот самый высокий трубный звук, который уже однажды пытался описать. Только один раз в жизни слышал я эту божественную музыку на пляже Сент-Клер де ла Рош.

Что-то в этой мелодии было такое, что неотразимо действовало на меня. Я не люблю чудес и стараюсь всегда оставаться на почве твердо установленных фактов. Может быть, это галлюцинация, следствие перенесенной болезни. Но, даже если это так, вряд ли можно считать простым совпадением то, что оба раза, когда я слышал эти звуки, рядом со мной находилась Флоретта.

Я с величайшим усилием поставил бокал на стол и повернулся к ней.

Она смотрела на своего спутника, сидевшего в прежней позе.

Потом ее красивые губы задвигались, и я понял, хотя и не мог знать этого наверняка, что она отвечает на заданный вопрос.

Как только она заговорила, звук резко оборвался, — так же внезапно, как и начался.

Флоретта повернулась в сторону. Увы, не в мою. Выражение ее лица резко изменилось. Я посмотрел наверх. Бирманец исчез.

 

ГЛАВА XVI

МЕСТЬ

— Вас к телефону, мистер Стерлинг, — вывел меня из задумчивости вежливый голос.

Стряхнув оцепенение, я спросил:

— Кто меня вызывает?

— Кажется, доктор Картье, сэр.

Предчувствие чего-то ужасного заставило меня внутренне сжаться. Флоретта и ее монументальный спутник, зловещий желтолицый, чума и все человечество исчезли из головы, как капли воды с горячей сковородки. Сейчас меня известят о чем-то очень плохом, я чувствовал это.

Торопливо добравшись до телефона, я резко рванул трубку к уху.

— Алло! Говорит Алан Стерлинг! Доктор Картье?

Но послышался голос доктора Брассона. Уже своим тоном он пытался приготовить меня к печальному известию.

— Я назвался доктором Картье на случай, если вы забыли мою фамилию, мистер Стерлинг. Сожалею, что помешал вам ужинать, но ведь я обещал вам сообщать все новости сразу же, без промедления, не правда ли?

— Не тяните, доктор!

— Подготовьтесь, пожалуйста, к самому худшему.

— Но вы ведь не хотите сказать, что…

— Нет, именно это я и хочу сказать.

— О Господи!

— Он не мучился. «654» помогло бы, если б мы знали точно, как его использовать, но… Его состояние постепенно ухудшалось, пока не… Пока он не умер.

После этих слов что-то щелкнуло у меня в мозгу. Холодная ярость навсегда поселилась в моем сердце.

Безжалостные изверги! Чем помешал вам благороднейший из живущих, отдавший всего себя служению людям?

Ну что ж… Они убили его, обдуманно и коварно. Я буду мстить! Я объявляю вам войну на уничтожение! Теперь сколько раз вас увижу — столько раз и убью! Кровожадные дрессированные обезьяны! Убивать вас, убивать и убивать!

Фу Манчи! Если ты не миф, я молю судьбу только об одном оказаться с тобой рядом, лицом к лицу! Клянусь, ты не уйдешь от меня живым!

Его дочь, Фа Ло Ше, преступница! И она от меня не уйдет! Французы расстреливали женщин-шпионок, она не заслуживает лучшей участи!

Ярость застила мне глаза, я ничего не видел вокруг. У меня созрело решение убить того бирманца, который следил за мной.

— Получили плохое известие, мистер Стерлинг? — раздался вдруг над моим ухом голос Виктора Квинто.

Оказалось, он настиг меня почти у выхода, куда я, как слепой, дошел не разбирая дороги.

— Доктор Петри умер! — крикнул я и выбежал на улицу.

Мой дикий крик, наверное, привлек всеобщее внимание, но мне было не до того. Я взобрался на мост и обратился к французу, типичному рабочему, который сидел на скамейке и курил.

— Простите, вы не видели только что здесь мужчину восточного вида?

— Видел, месье. Он ушел минуту назад.

— Куда?

Француз показал рукой направление и подмигнул.

— В сторону одного веселого дома.

— Хорошо бы действительно туда, там бы он задержался, — пробормотал я про себя, а потом громко добавил: — Выпейте за мое здоровье.

И протянул ему банкноту.

— Помяните меня сегодня добрым словом, мне это очень нужно. А еще лучше — помолитесь за меня.

— Спасибо месье, я вам желаю всего доброго и спокойной ночи.

С холодным, ясным сознанием, готовый на все, вел я машину по направлению к «Кафе де Пари». Бирманца нигде не было.

Здесь, в этом многолюдном месте, среди гуляющей публики, входящей и выходящей из многочисленных увеселительных заведений, в этом скопище народа, вавилонском столпотворении, я изо всех сил сдерживал эмоции.

Сомнений у меня быть не могло. Я принял верное решение. Правда, немного поразмыслив, понял, что бесполезно гоняться за одной акулой, когда рядом кружит целая стая, что, обрубив один щупалец спрута, нельзя уничтожить его самого. Мне необходимо добраться до сердца стоглавого дракона.

Я был предельно собран. Любовь и ненависть придали мне силы. Мысли о еде и отдыхе были отброшены за ненадобностью.

Я должен был отомстить! Я жаждал крови!

Одна цель заслонила мне все на свете: найти и обезвредить Фу Манчи!

Доктора Петри больше нет!

Это не укладывалось в голове. Меня страшила предстоящая встреча с Найландом Смитом: непереносимо зрелище сильного человека, согнутого непомерным горем.

И пока, погруженный в себя, ничего не замечая вокруг, я сидел за рулем своего автомобиля, Провидение направляло меня как механическую куклу. Внезапно, без всяких переходов, я вдруг обнаружил себя на Корниш-роуд и остановился, чтобы набить табаком трубку.

Ночь была удивительно тиха. До меня не доносилось ни единого звука. Только я потянулся за спичками, как будто электрический ток ударил меня.

Косоглазый дакойт стоял совсем рядом и нагло рассматривал меня!

У меня не было ни времени, ни желания долго размышлять. Не придя еще в себя от неожиданности, я уже точно знал, что буду делать. Мои намерения, видимо, ясно отразились на моем лице, потому что бирманец вдруг резко сорвался с места и побежал прочь от моего автомобиля. Я не стал разворачиваться, больше доверяя быстроте своих ног, и, выпрыгнув из машины, помчался следом.

Он летел как вихрь, вырвавшись вперед ярдов на двадцать, но я не уступал ему в скорости и постепенно сокращал расстояние между нами. На бегу он обернулся, сверкнув в лунном свете белозубым оскалом.

Не прерывая преследования, я осторожно вынул пистолет из кармана, потом остановился, прицелился и выстрелил. Он припустил еще быстрее. Я выстрелил еще раз и опять не попал. Тут же я возобновил погоню, но дакойт оторвался от меня уже по крайней мере на тридцать ярдов. Страх смерти придавал ему силы.

Я чувствовал, что усталость скоро возьмет свое, что меня хватит еще максимум на сто ярдов, а потом я упаду. От моего шумного дыхания, наверное, гнулись соседние пальмы. Из моей груди уже готов был вырваться крик досады и отчаяния, как вдруг бирманец споткнулся, упав на четвереньки!

Я приближался к нему с мрачной решимостью довести дело до логического конца. Когда расстояние между нами сократилось до десяти футов, бирманец вдруг как-то коряво двинул рукой, и мимо моего лица со свистом пролетело нечто, исчезнув в темноте. Он метнул нож!

Тогда я остановился и выстрелил.

Бирманец дернулся, вскинул руки и рухнул лицом вниз.

— Это тебе за Петри! — задыхаясь, прорычал я.

Подойдя поближе, я решил перевернуть труп на спину и осмотреть его. Это решение было ошибкой.

Изогнувшись, как змея, раненый охватил мои ноги своими ногами, а железной хваткой рук впился мне в горло.

Как удав, гнул он меня все ближе к земле, готовясь раздавить в своих стальных объятиях.

Мое сопротивление постепенно слабело, в ушах нарастал шум, перед глазами плыли разноцветные круги.

Последние мои впечатления — звуки подъезжающего автомобиля и кровавая пена на белых зубах дакойта.

 

ГЛАВА XVII

СТЕКЛЯННАЯ КОМНАТА

Открыв глаза, я поначалу решил, что умер и что загробный мир еще более странен, чем самые смелые людские фантазии. Я удобно лежал на мягком диване, приятном на ощупь, сделанном из какого-то серого материала, похожего на резину.

Забинтованная шея болела. И это было странно. У мертвых, насколько я мог себе представить, ничего не должно болеть. Выходит, я жив? Тогда где я?

Вокруг меня простиралась грандиозных размеров комната, выстланная ковром из того же материала, что и мое ложе. Высокий, как в храме, потолок был сделан из чего-то прозрачного, похожего на матовое стекло. Потолок плавно переходил в стены, тоже стеклянные.

Я был одет в просторный белый комбинезон, на ногах — серые резиновые ботинки. Рядом со мной, на передвижной платформе, стояло некое устройство, напоминавшее гигантскую кинокамеру с множеством огромных линз, за которыми пряталось бесчисленное количество крошечных лампочек, горевших тусклым светом. Панель управления этим механизмом поражала воображение своими размерами и сложностью.

Но не только этот аппарат способен был удивить любого смертного. Кроме него, в комнате было еще кое-что, достойное внимания: с потолка свисала громадная пурпурно-фиолетовая стеклянная люстра, своей прихотливой конструкцией превосходящая все, что мною было видано до сих пор. Она не горела, но придавала рассеянному свету оттенок пурпурного цвета. Вдалеке я не сразу заметил стол, заставленный невообразимым многообразием приборов, инструментов и приспособлений.

Больше всего меня поразили громадные сосуды с разноцветными жидкостями, внутри которых изгибались стеклянные трубки, образуя причудливый узор. В одном из них трубки составляли нечто похожее на огромную арфу, только вместо струн у этого «нечто» были лучи света. Эти лучи меняли цвет и как будто чуть потрескивали.

Я прикрыл глаза. Голова у меня очень болела, в горле пересохло, хотелось кашлять, но приходилось сдерживаться, поскольку кашель отзывался во всем теле острой болью.

Через некоторое время я вновь открыл глаза. Если бы комната исчезла, будто ее и не бывало, я бы не удивился. К сожалению, все осталось на своих местах. Пришлось с этим смириться. Я поднатужился и сел.

После этого мой кругозор расширился, и я увидел нечто новое: на стоявшей вдалеке полке стояли бутылки, различавшиеся размерами и цветом. Они выстроились в ряд, напомнив расположение труб в органе. В их построении угадывалась какая-то гармония. Цвет от края к краю менял интенсивность: от бледно-розового до ярко-красного. Я встал.

Передо мной предстала вся эта странная комната. Я понял, что это гигантская лаборатория, нашпигованная аппаратурой неизвестного мне назначения. Лаборатория работала — вокруг что-то слегка гудело и потрескивало. Хозяев в этой фантастической мастерской не было.

Где они? Кто спас меня из лап убийцы и зачем перенес сюда? Но вокруг не было ни души, некому было задавать вопросы.

Я хотел пройтись и повнимательнее все рассмотреть, но тут увидел на полу черную линию самого зловещего вида, которая окружала мой диван со всех сторон. С некоторой опаской я попытался перешагнуть ее, но не смог! Дикая боль заставила меня закричать. Я упал и задергался в конвульсиях. Потом, растерев одеревеневшие мышцы, я воровато огляделся: не наблюдает ли кто за мной исподтишка? Какой дрессировщик посадил меня в эту клетку? Кто это развлекается, делая опыты над живыми людьми?

Черные линии окружали также «кинокамеру», столы и шкафы по всей лаборатории.

Меня хотят запугать, показав свое могущество, понял я. Не на того напали! Наоборот, негостеприимные хозяева вновь зажгли во мне ту холодную ярость, которая повела меня на смертный бой.

— Ну так что? — вызывающе крикнул я в пустоту. — Так и будем в прятки играть?

И прыгнул, пробуя невидимый барьер на высоту. Вторая попытка тоже закончилась неудачей.

Я упал на упругий пол и лежал без всякого желания подняться. Меня держали взаперти — как это унизительно! Люди сходят с ума от жажды, когда видят воду, но не имеют возможности ее достать. Я могу сойти с ума от недостатка свободы. Казалось, вот она — шагни и иди, но невидимая стена не позволяла это сделать.

Однако я быстра преодолел минутную слабость. Любые чудеса техники могут ломаться — это во-первых, а во-вторых, техникой всегда управляют люди, которых можно обмануть. Просто так сдаваться я не собирался!

В кармане комбинезона весьма кстати оказались мои курительные принадлежности, которыми я с большим удовольствием воспользовался. Даже некачественные спички из Монако не испортили мне настроения. Руки больше не тряслись, и весь я как-то успокоился.

Внезапно меня охватило ощущение чего-то важного. Я почувствовал, что во мне вызревает какая-то нетривиальная мысль. Стараясь не мешать себе, я расслабился и откинулся на спинку дивана, рассеянно оглядываясь по сторонам.

Но обстоятельства помешали мне понять что-то очень нужное, оформить в слова какую-то неясную догадку.

Часть стеклянной стены отодвинулась, а потом встала на место, пропустив вперед какого-то мужчину. Он остановился и стал пристально рассматривать меня.

 

ГЛАВА XVIII

ДОКТОР ФУ МАНЧИ

Мужчина был одет в желтую одежду свободного покроя. На голове его сидела маленькая черная шапочка, украшенная по краям коралловыми бусинками. Легкие желтые ботинки приглушали звуки его шагов. Рукава заканчивались перчатками, составляя с ними единое целое.

Он долго стоял и смотрел на меня. Я тоже стал его разглядывать.

Лицо незнакомца, весьма примечательное, производило отталкивающее впечатление. Если бы Бенвенуто Челлини задумал слепить золотую маску смерти, его фантазия родила бы нечто похожее на желтоватую физиономию моего визави.

Средних лет, сутулый, высокий, более шести футов росту, казавшийся еще выше из-за высоких каблуков, в странной шапке (как я потом узнал, это была форменная шапка китайского мандарина высокого ранга), он мне кого-то напоминал. Где я мог его видеть?

И тут я понял, что встречался с этим человеком по крайней мере дважды: один раз в шикарном авто на Корниш-роуд, а во второй раз — у Квинто! Тогда на нем была еще более дурацкая шапка.

И еще я заметил, что, сидя ко мне спиной за столиком в ресторане, он невольно демонстрировал кончики дужек очков за ушами. Теперь же он был без очков.

И еще одно видение посетило меня: именно его я видел в своем кошмаре насылающим багровую тучу на застывший в ужасе город!

Сомнений быть не могло! От зеленых глаз, неотрывно смотревших на меня, шел почти физически ощутимый поток энергии, привыкший сметать со своего пути чужую волю.

Это был доктор Фу Манчи!

Меня совершенно выбили из колеи события последних часов, особенно подействовали обстановка стеклянной комнаты и магическая черная линия. Но теперь я собрал свою волю в кулак. Вот тот, встречу с которым я вымаливал у судьбы. Я сунул руку в карман, надеясь, что барьер не сумеет задержать быструю пулю.

Негодяй стоял в десяти футах от меня. Мне показалось, что, когда я сунул руку в карман, в его глазах мелькнуло странное, едва уловимое выражение. Будто на сотую долю секунды цвет его зеленых глаз изменился на черный. Или это просто зрачок на мгновение очень сильно расширился?

Но как я был разочарован, не обнаружив в кармане своего верного оружия!

С досадой я наступил на выроненный перед этим окурок и с силой растер его ногой.

— Мистер Стерлинг! — заговорил Фу Манчи. Он подошел к самому краю черной линии, едва не наступая на нее. — Вы тут проводили какие-то эксперименты, не так ли? Пробовали на крепость запоры моей лаборатории? Я не ошибся? Таковы показания моих приборов.

Акцент у него был неприятный, хоть он и старался произносить звуки четко и ясно, но свистящие у него слишком свистели, а шипящие слишком шипели, и, кроме того, все звуки у него шли откуда-то из горла и требовали от него немалого напряжения. Но впоследствии выяснилось, что словарный запас у него богаче моего, а грамматическая правильность речи сделала бы честь любому языковеду.

В данной ситуации я почел за лучшее промолчать. Сила была на его стороне. Надо ожидать насмешек и издевательств.

— Ваше поведение свидетельствует о том, что вы изменили свое мнение о фундаментальных ценностях западной цивилизации, к числу которых, несомненно, относится право человека на жизнь. Вы стреляли в моего слугу на вилле «Жасмин». Это, конечно, пустяк. Но ведь вы на этом не остановились! Вам повезло, что я оказался рядом, иначе какой-нибудь ночной автомобилист нашел бы на дороге два трупа, в одном из которых опознали бы вас, а в другом — начальника моей личной охраны Тану Тхата.

— Надеюсь, он подох? — мрачно спросил я.

Ни один мускул не дрогнул на маскообразном лице.

— Вы опрометчивы, — спокойно продолжил Фу Манчи. — Я старался не причинять вам зла, но вы сами, по собственному почину, восстановили меня против себя. Надеюсь, вам представится возможность выразить мне свое раскаяние. Здесь, в Китае, у вас будет достаточно времени.

— В Китае?

Я как бы со стороны услышал свой полный ужаса голос. Мои глаза уставились в стенку, будто пытаясь взглядом проникнуть сквозь нее и проверить невероятное утверждение.

Боже мой! Возможно ли это? Как долго я был без сознания? Мог ли этот сумасшедший — а он сумасшедший, в этом не может быть никаких сомнений, — мог ли он переправить меня контрабандой в каком-нибудь гробу из Франции в Китай?

Стены не давали ответа на мои немые вопросы. Тогда я стал всматриваться в лицо Фу Манчи, надеясь прочесть что-нибудь в нем, но не смог.

— Вы поставили меня в безвыходное положение, — продолжал между тем доктор Фу Манчи. — Вы мешали мне спокойно заниматься своим делом. Из такой ситуации есть только два выхода: или вы умрете, чего я бы, честно говоря, не хотел, или вы будете работать на меня.

Он повернулся ко мне спиной и пошел назад, к потайной двери, которая бесшумно открылась, едва он подошел поближе.

— Следуйте за мной, — бросил он через плечо.

Я подумал, что попытка не пытка, и, весь сжавшись в предчувствии боли, шагнул прямо на черную линию.

Болевого шока не последовало, но мне все равно было страшно идти, и я внимательно смотрел себе под ноги, чтобы не наступить на другую линию. Китаец бесстрастно ожидал меня в дверях.

Мне вдруг страшно захотелось броситься на него и бить, и бить, душить этого изверга рода человеческого. Но я благоразумно сдержался. Мало ли сюрпризов ожидает европейца в сверхоборудованной китайской лаборатории?

Я встречал китайцев, даже работал вместе с ними. То были простые, трудолюбивые и вежливые люди. Я, конечно, слышал о будто бы свойственных этой нации коварстве, жестокости и вероломстве, но сам не испытал их. Похоже, мне представляется уникальная возможность узнать худшего представителя этого народа. Если я останусь жив, то буду обладателем ценнейшего опыта.

Так думал я, глядя в спину своему проводнику.

— Кстати, — сказал он не оборачиваясь, — не вздумайте напасть. Лучше поверьте на слово: ничего хорошего из этого не выйдет. Входите.

Вслед за ним я переступил порог и оказался в небольшой библиотеке с книжными полками вдоль стен и несколькими письменными столами посредине. Книги, некоторые с неизвестными мне буквами или иероглифами, заполняли собой все помещение. Только пол был свободен от них.

В комнате витал слабый запах опиума. На одном из столов стоял бронзовый поднос, на котором я разглядел причудливого вида кальян.

Свет в библиотеке шел от яркого желтого шара на эбонитовой подставке в углу и от оранжевого, висящего на шнуре почти у самого потолка абажура.

В библиотеке мы не задержались, прошли по ее роскошному ворсистому ковру и оказались в огромном стеклянном зале.

Пол его застилал ковер из уже знакомого мне материала, а потолок терялся в вышине, создавая, с помощью особой системы подсветки скрытыми лампами, иллюзию голубого неба над головой.

Было очень душно и сыро, пахло гниющими растениями. Вокруг росли пальмы, папоротники, лианы и диковинные цветы, из которых мне были известны только оранжевые орхидеи.

 

ГЛАВА XIX

СПРЯТАННЫЕ ДЖУНГЛИ

Это было царство растений. Местами они так разрослись, что делали тропинки, оставленные для людей, совершенно непроходимыми.

Мы обходили сказочные джунгли, и я выяснил, что оранжерея разделена на секции, климат в которых плавно менялся от экваториального к субтропическому. Переход из одной секции в другую осуществлялся с помощью своеобразных шлюзов, то есть промежуточных комнат с двумя дверями. В одну мы входили и она запиралась, потом мы ждали, пока температура в комнате сравняется с температурой в нужной нам секции. Затем открывалась вторая дверь, чтобы захлопнуться, как только мы выйдем из шлюза.

Должен признать, что обстановка подействовала на меня ошеломляюще. Я ходил раскрыв рот, позабыв обо всем на свете, как будто попал в рай. А это в общем-то и был настоящий рай. Рай для гениального ученого, вырастившего в своей лаборатории все известные на Земле растения.

Доктор Фу Манчи демонстрировал мне свои богатства.

Сначала он показывал более или менее знакомое мне. Я ведь много путешествовал по джунглям Бразилии, по горам острова Борнео, по болотам Бирмы… Не все воспоминания вызывали ностальгическое чувство.

— А вот это — гибрид манго с яблоком, — сказал доктор Фу Манчи, — выведенный мною три месяца назад. Обратите внимание, рядом с ним растет цветок с тяжелым запахом. Cympodium cycaste. Впечатляет, не так ли? Или вот еще цветок. Слишком большой бутон, правда? Побочный продукт, помесь розы с пионом. Я оставил его просто так, он чем-то забавляет меня…

В одном узком месте, через которое нам пришлось буквально продираться, доктор Фу Манчи вдруг замер.

Проследив за его взглядом, я заметил множество насекомоядных растений и колонию мушек, похожих на дрозофил.

— Эти растения очень пригодились мне в некоторых экспериментах. Ваша работа, может быть, будет связана с насекомоядными. Очень интересная для исследования область. Пойдемте в ботаническую лабораторию.

Он открыл дверь и знаком пригласил следовать за собой.

Я повиновался.

— Вы будете работать у коллеги Тренка.

— Что? — вырвалось у меня. — У доктора Тренка? Он же умер пять лет назад на Суматре!

Доктор Фу Манчи открыл другую дверь, за которой оказалась прекрасно оборудованная лаборатория, хотя и много меньше той, которую я уже осмотрел.

Китаец, одетый в комбинезон наподобие моего, поклонился моему спутнику и замер, ожидая распоряжений.

Посредине комнаты, за столом, склонившись над микроскопом, сидел русоволосый бородатый человек.

Однажды я с ним разговаривал, несколько раз слушал его лекции. Когда он поднялся и повернулся к нам лицом, последние сомнения оставили меня.

Это был датчанин Герман Тренк, умерший около пяти лет назад!

Доктор Фу Манчи посмотрел на меня.

— В этих стенах вы еще не раз встретите людей, которых считают умершими.

Затем он повернулся к доктору Тренку.

— Коллега Тренк! Разрешите представить вам вашего нового помощника коллегу Алана Стерлинга! Вы, конечно, слышали о нем.

— О да! — ответил датчанин, протягивая руку для пожатия. — Очень рад знакомству, мистер Стерлинг! Мне очень приятно будет работать с вами. Я знаю и очень высоко оцениваю вашу работу в Бразилии с экспедицией Ботанического общества.

Не веря себе, я пожал протянутую руку. Несомненно, я спал и видел сон!

Доктор Герман Тренк имел в свое время очень большой научный вес. Видимо, я все-таки в загробном мире для научных работников, высшее счастье для которых — работа, а руководит всеми исследованиями самый лучший ученый всех времен и народов.

— Я прошу простить меня, мне нужно сказать пару слов магистру.

Я ничего не ответил На меня напал столбняк. Слишком много впечатлений для одного дня.

Доктор Тренк суетился вокруг Фу Манчи.

— Не совсем… — вскоре сказал тот, отрываясь от микроскопа. — Но вы на верном пути.

— Пожалуй, — уверенно сказал ботаник.

— Что «пожалуй»? Пожалуй — да? Или пожалуй — нет?

— Вы, как всегда, правы, магистр.

В этот момент, когда я пребывал в прострации, уверенный, что перешагнул порог потустороннего мира, у меня случилась галлюцинация: будто наяву я услышал милый музыкальный голос: «Думайте обо мне как о Дерсето».

Флоретта!

Видение заставило меня на мгновение забыть о Фу Манчи и умершем ботанике.

Флоретта! Где вы? Вы тоже умерли? Или это ваш дух говорит со мной?

Я потряс головой и прогнал наваждение. Известный датский ботаник что-то говорил очень уверенным тоном. Он, похоже, был полностью под влиянием Фу Манчи. Флоретта, милая Флоретта, может быть, и ты лишь тень, послушная игрушка в руках Магистра Ордена Умерших?

А, может быть, я сошел с ума? Получил удар по голове — и рехнулся! И все эти сцены — плод моего больного воображения?

Сквозь завесу из вихрящихся мыслей и чувств, окружавшую меня, прорвался резкий гортанный возглас:

— Идемте!

И я, ослепленный и оглушенный, пошел на зов.

 

ГЛАВА XX

ПОРОЖДЕННЫЕ СНОМ

Когда я вернулся к реальности, мы шли по слабо освещенному коридору. Мой мозг никак не мог войти в норму, не мог воспринять того факта, что Фу Манчи, этот фантом, мираж, находится рядом со мной в роли полного хозяина положения. В довершении всего, я жал руку умершего!

— Лабораторией, на территории которой вы спали, руководит Хенрик Эриксен.

Это было уже чересчур! Такое заявление прорвало плотину моей апатии.

— Эриксен? — вскричал я. — Первооткрыватель «лучей Эриксена»? Но ведь он умер вскоре после войны?

— Самый знающий европеец в своей области. Он работает не один. С ним еще горный инженер Ван Рембоулд. То, что вы называете смертью, случилось с ним на два месяца раньше, чем с Эриксеном. На самом деле он плодотворно работал на шахтах Хэнани.

В следующем помещении меня окружили стеклянные сосуды, подсвеченные изнутри мощными лампами.

— Мои любезные москиты и другие крылатые насекомые, — сказал Фу Манчи. — Я первый исследователь, добившийся результатов при скрещивании насекомых. Это, конечно, лежит вне сферы ваших профессиональных интересов, но, уверяю вас, у меня в запасе есть многое, способное поразить самого искушенного обывателя.

Тут понемногу я начал прослеживать связь между моим теперешним сном и реальностью. Из глубин подсознания всплывали забытые факты.

Вот она! Та невиданная доселе муха, убитая мною в кабинете доктора Петри! Я почувствовал, что если это сон, то у него есть шанс когда-нибудь кончиться.

— Жемчужины моей коллекции обитают в другом месте. Не всякий способен оценить их своеобразную красоту. Здесь же специально для демонстрации собраны наиболее эффектные экземпляры, способные подействовать на непосвященного.

Его тонкая рука похлопала по одному из стеклянных ящиков с маленьким прозрачным окошечком.

Тотчас послышалось громкое сердитое жужжание и показались две невиданных размеров осы.

Одна — побольше, дюйма три, другая — поменьше, дюйма два с половиной. Осиное гнездо из материала, похожего на глину, размером около ярда, высилось в углу демонстрационного ящика.

— Они красивы, не правда ли? Но, к сожалению, бесполезны. Просто иллюстрация к тому банальному факту, что в большинстве случаев увеличение размеров насекомого приводит к возрастанию его агрессивности и ядовитости.

Я отказывался верить своим глазам, настолько это было необычное зрелище. Мне приходилось делать усилие, чтобы считать все это бредом или сном.

— Лучше всего удаются опыты с насекомыми пустынь. Они, судя по всему, наиболее пригодны для использования.

Он миновал коробку, в которой на тонком слое песка сидела блоха размером с муху.

— Вас наверняка заинтересуют паукообразные.

Фу Манчи сделал еще несколько шагов и остановился. Я посмотрел и закрыл глаза, не в силах перенести открывшееся мне зрелище.

Сон постепенно переходил в кошмар. За стеклом сидел паук размером с апельсин. Отталкивающие подробности его строения, тошнотворные мелкие детали его жизнедеятельности, обычно незаметные для человеческого глаза, вызывали непреодолимое отвращение. Мерзкое насекомое сидело на куче мусора, в которой можно было разглядеть чьи-то кости, и перебирало своими чудовищными ногами, дюймов десяти длиной. Но самое отвратительное в этом страшилище были глаза!

Они горели неестественным красноватым огнем и в упор смотрели на нас! Он следил за нами и, судя по его поведению, собирался напасть! Я почти физически ощутил поток злобы, идущий от маленького монстра.

— Обратите внимание на целесообразность его движений, мистер Стерлинг. Опыты показывают, что он способен к примитивному мышлению. Он уже справился со всеми имеющимися у нас тестами на сообразительность. Мы еще не знаем уровня его интеллекта. Но я вижу, что утомил вас. Давайте еще только взглянем на бактерии. Этим направлением исследований руководит Фрэнк Нэркомб.

Сил удивляться у меня уже не было.

Фрэнсис Нэркомб — выдающийся бактериолог, член лондонского Королевского медицинского общества. Друг моего отца! Я сам участвовал в его похоронах! Специально для этого прилетал в Эдинбург.

При нашем приближении двери сами отворялись. Мы прошли мимо громадных муравейников с большими блестящими муравьями, по залу, полному кактусов с ползающими по ним разнообразными гусеницами, и вошли в бактериологическую лабораторию.

Там, в белом халате, изучал содержимое пробирки лысый человек с шишковатым черепом. Заслышав наши шаги, он оставил свое занятие и повернулся. Да, это был он, дядя Фрэнк, изрядно постаревший, с не одним десятком новых морщин, утративший половину некогда пышной шевелюры, но тем не менее вполне узнаваемый.

— Магистр! — воскликнул он с выражением благоговейного почтения.

Это было так не похоже на него. В той жизни он не признавал ничьих авторитетов и по праву считал себя не хуже любого другого исследователя.

— Простите меня, — продолжал ученый. — Я не могу пока этого удовлетворительно объяснить, но у русских — иммунитет.

— У русских? — ядовито осведомился Фу Манчи, неподражаемо форсируя свистящие звуки. — Что эти безмозглые рабы Сталина могут противопоставить натиску мощнейшего в истории интеллекта? Ишь ты, русские!

На всегда бесстрастном желтом лице проступило выражение дикого бешенства. Неистовое безумие бушевало в этом человеке. И только изредка извержение вулкана страстей прорывало кору одеревенелой маски невозмутимого ученого, показывая, что скрывается за его внешним спокойствием.

Но легкая тень одержимости только мелькнула на мгновение и тут же исчезла. И вновь перед нами возник великий ученый, озабоченный всего лишь решением очередной научной проблемы.

— Коллега, перед вами я поставил наиболее сложную задачу, — сказал он, положив руку на плечо доктора Нэркомба. — Как вы смотрите на то, чтобы взять себе в помощники вот этого очень способного молодого человека?

Фу Манчи повернулся ко мне, не успев спрятать остатки холодного огня в глубине глаз.

— Вы, по-моему, уже знакомы с Аланом Стерлингом?

Доктор Фрэнсис Нэркомб стал всматриваться в меня. Он действительно сильно изменился. Но в целом он остался прежним — добрым, слегка рассеянным человеком. В конце концов он узнал меня.

— Алан, здравствуйте! Рад вас видеть! — протянул он мне руку. — Как поживаете? Как здоровье отца?

— Спасибо, отец здоров.

— Вот было бы хорошо, если б и он к нам присоединился!

Потеряв способность удивляться, я утратил и многие другие человеческие качества, временно превратившись в механическую куклу с безжизненным голосом и абсолютной послушностью.

И когда резкий голос позвал меня, я без всякого внутреннего протеста пошел на зов.

 

ГЛАВА XXI

ЧЕРВЬ

Мы поднялись по лестнице с обычным для здешнего дома резиновым покрытием. Его упругость уже почти не замечалась. Только одно исключение встретилось мне до сих пор — маленькая библиотека.

— Физиологическая лаборатория вряд ли вас заинтересует, — сказал доктор Фу Манчи. — Она не выдерживает сравнения с другими, хотя коллега Ямамото, ее руководитель, сейчас занимается весьма важной проблемой генной инженерии.

Мы вышли в длинный, ярко освещенный коридор. Справа и слева от нас тянулись ряды одинаковых белых пронумерованных дверей. В Европе так оформляют гостиницы и казенные учреждения. Была только одна странность ни на одной двери я не заметил ни ручки, ни замочной скважины.

— Сейчас я вам кое-что покажу. — сказал мой провожатый, останавливаясь у двери номер одиннадцать.

Он нажал на небольшой выступ в стене рядом с косяком, и дверь быстро и бесшумно открылась. За ней оказался такой же коридор, с теми же рядами одинаковых дверей вдоль обеих стен.

— Временно… — начал было резкий голос, но вдруг тут же прервался.

Послышался странный звук, похожий на неясный подземный гул, очень низкий, на грани восприимчивости человеческого уха. Доктор Фу Манчи среагировал с неимоверной быстротой. Он отпрыгнул назад и посмотрел в глубь коридора, одновременно давая мне указания.

— Закройте за мной дверь. Кнопку управления найдите сами. Одно нажатие закрывает дверь, два — открывают. Ждите здесь, пока за вами не придут. Не выходите, если вам дорога жизнь.

Надо отдать ему должное, он умел повелевать. Чувствовалась в нем некая властная сила, уверенность в своем праве отдавать приказы. Это действует на людей. Как сказал один француз: «Поверь в себя — и другие поверят в тебя».

Ему и в голову не пришло, что я могу ослушаться. Даже не оглянувшись, он стал продвигаться по коридору быстро, но осторожно, демонстрируя плавную, почти кошачью грацию.

Я следил за ним, пока он не скрылся за поворотом. Потом я стоял в немом оцепенении на пороге комнаты, не зная, что предпринять. Он дал мне передышку. Это хорошо. Не надо было ему давать мне время на обдумывание.

Итак, что со мной происходит? Я не умер — это точно. По крайней мере гипотеза смерти приводит к бездействию. Так же очевидно, что это все — не сон. Но не может быть и реальностью. Скорее всего здесь имеет место нечто среднее между бредом и реальностью. Меня, наверное, загипнотизировали! Внушают видения всяких чудес типа гигантских насекомых и умерших ученых, чтобы уверить в своем могуществе и подавить волю к борьбе. Та женщина, Фа Ло Ше, демонстрировала свое искусство гипноза, а ведь она, как я понимаю, всего лишь ученица своего отца!

Но если это так, то было явной ошибкой с их стороны оставлять меня одного. Способность к сопротивлению имеет свойство быстро восстанавливаться. Они еще раз убедятся в этом на моем примере! Они, наверное, не хотели оставлять меня в одиночестве, просто у них что-то не заладилось. Может быть, какая-то авария…

«Не выходите, если вам дорога жизнь». Интересная фраза, сказанная без всякой рисовки, сухо, по-деловому.

Пока я перебирал в голове эти мысли, пока смутные ощущения роились передо мной, как стаи мух, стали происходить странные вещи.

В начале коридора с потолка вдруг начала опускаться массивная задвижка. Это было похоже на сцену обороны средневекового замка, когда поднимают висячие мосты и опускают железные решетки. Только висячих мостов здесь не было, а вместо железной решетки опускалась цельная каменная плита. Пол и стены дрожали от работы невидимого механизма спуска. А может быть, это дрожал я сам, пораженный внушительностью зрелища?!

Я посмотрел вслед Фу Манчи. С другого конца коридора проход тоже был заперт! Такой же по виду плитой!

Что происходит? Пожар, что ли? Отрезают путь огню? Но я не чувствовал ни малейшего запаха дыма. Да и способен ли пожар напугать Фу Манчи?

И тут же я увидел нечто, разрешившее мое недоумение, но поставившее передо мной еще больше, чем было, вопросов.

Издавая низкие, тягучие звуки, будто исполняя дикарскую песню неслыханным в природе басом, высокий, словно оживший Колосс из блестящего розового мрамора, по направлению ко мне двигался монстр — не человек и не животное, а сказочная тварь, сошедшая с экрана фильма ужасов.

Непропорционально большая голова сидела на мощных плечах. Сильные толстые руки с короткими перепончатыми пальцами едва доставали по длине до пояса. Узкая грудь и очень маленькие для такого великана ноги дополняли омерзительный облик существа, в целом похожего на гигантского дождевого червя. Маленькие красные глазки неотрывно смотрели на меня, и этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Покачиваясь из стороны в сторону на своих недоразвитых ногах, извиваясь всем безволосым телом, шамкая беззубым ртом и раздувая широкие ноздри, чудовище ковыляло ко мне.

 

ГЛАВА XXII

МЕЖДУ КОШМАРОМ И РЕАЛЬНОСТЬЮ

Очнувшись от оцепенения, я быстро выскочил из коридора и занялся лихорадочными поисками закрывающей кнопки.

Этот злобный червь явно собирался убить меня! Он завертел головой и замахал руками в предвкушении наслаждения.

Я еле успел нажать кнопку, когда он был совсем уже рядом.

Ноги сами отнесли меня подальше от опасного места. Сердце бешено колотилось. Для таких рук, наверное, вполне возможно задержать плавное движение дверей. Меня охватил первобытный ужас. С таким же чувством, наверное, взирали из своей пещеры наши предки, когда какой-нибудь саблезубый тигр или иной зверь пытался добраться до них через воздвигнутые людьми защитные препятствия.

Но дверь все-таки закрылась перед самым носом человека-червя.

Раздался глухой стон, потом громкий стук. Дверь, а вместе с ней пол и стены стали сотрясаться от ударов. Чудовище тосковало по упущенной добыче и пробовало на прочность дверные запоры.

Я замер, напряженно ожидая результатов борьбы кошмарного червяка с металлической дверью.

Но вскоре что-то, видимо, отвлекло тварь, и она разразилась диким воплем злобы и ярости. Потом все стихло.

Я приложил ухо к шершавой поверхности двери и прислушался, но ничего не мог различить, кроме гула механизмов, управляющих движением каменных плит.

Выходить наружу из своего убежища мне очень не хотелось, несмотря на все мое любопытство. Я решил подождать. Спокойно обернувшись, я внезапно обнаружил, что рядом находится еще кто-то.

Это была Флоретта!

На ее лице застыл испуг. Я помнил, как она сказала, что ее ничего не может испугать. И вот она на моих глазах уже дважды за последние сутки испытала страх. Или, может быть, с того вечера в ресторане прошли не сутки, а недели? Я не мог слишком уж доверять своему чувству времени.

Она была белее бумаги.

— Вы?.. — прошептала она. — Что вы здесь делаете?

Я не без труда пожал плечами. Этот простой жест вызвал в моей шее, побывавшей в лапах бирманца из племени дакойтов, приступ острой боли.

Мое сердце гулко билось о грудную клетку, голова немного закружилась, колени ослабли. Не от болезни, не от пережитого страха, не от боязни за свою судьбу, а от соседства с прекраснейшей из женщин. Флоретта показалась мне еще привлекательней, чем в предыдущие наши встречи. Как грациозно она стояла! Как изящно на ней сидело свободное бело-голубое одеяние! Ее неземная красота снова увела меня от веры в реальность происходящего. С такой фигурой она могла быть только ангелом в раю!

Значит, все-таки я умер и нахожусь в мире теней, о котором много говорят на спиритических сеансах.

— Как вы прекрасны! — невольно воскликнул я.

— Что вы сказали?

Она отвлеклась от своих мыслей, ее страх сразу прошел, и она как-то по-новому, с пристальным интересом посмотрела на меня.

— Вы удивительно красивы…

Она подошла ко мне, склонила голову набок и прошептала:

— Вы так думаете?

С близкого расстояния ее очарование подействовало на меня еще сильнее. Я смотрел на нее и никак не мог насмотреться. У нее оказались вовсе не синие глаза, а фиолетовые. Или она изменила цвет глаз, попав сюда? И правда, этот цвет шел ей гораздо больше.

Ну что ж, мир, в который я попал, не так уж и плох, если в нем можно будет видеться с Флореттой. Может быть, я тоже изменю внешность и стану достойным ее? Буду работать над интересными проблемами… Вот только Фу Манчи не укладывался в такую радужную картину. Не мог такой человек пребывать в раю или даже хоть чем-то похожем на рай месте.

— Я рада вас видеть, — сказала Флоретта.

— И я.

Она огляделась по сторонам и быстро заговорила:

— Вы заметили, как я испугалась, да? До сих пор мне казалось, что я преодолела эту слабость навсегда. Меня специально тренировали ничего не бояться. Но этот ужасный гул угнетающе действует на меня. Вы ведь еще не знаете, в каких случаях он звучит, не так ли?

Бледность с нее сошла, она села на стул у стены и через силу улыбнулась.

— Здесь очень странно, — сказал я, не в силах отвести от нее глаз.

— Еще бы! — отозвалась она — Я с детства не могу никак привыкнуть.

— С детства? Вы хотите сказать, что выросли здесь?

— Нет, именно здесь я впервые, но вот, например, старый дворец в Хэнани, где я часто бываю, очень похож на этот.

— Вы много путешествуете? — ляпнул я, лишь бы что-нибудь сказать, совершенно не думая о смысле своих слов. Мне просто доставляло удовольствие слушать ее нежный, музыкальный голос.

— Да, я много чего повидала.

— С Махди-беем?

— Да, он почти всегда сопровождает меня. Он — мой телохранитель и целитель.

— Целитель?

— Да… — она удивилась моему тону и очень мило наморщила носик. — Махди-бей — мой врач. Он меня наблюдает с самых пеленок. Очень умен и бесконечно добр ко мне.

— Но он ведь — араб! Вы знаете арабский язык?

Она засмеялась, сверкнув белозубой улыбкой.

— А почему бы и нет? Это так естественно — я ведь тоже арабка!

— Вы?

— Что, не похожа? Выгляжу просто загорелой, да? Поверьте на слово, что это тот загар, который никогда не сходит.

— Но ведь у вас фиолетовые глаза! А волосы цветом как… как закат в Каире!

— Ага! Вот видите, сами говорите, что есть во мне что-то от египтянки.

— Но у вас совершенно нет никакого акцента!

— Ну и что? — очень просто сказала она. — Вы не верите в мои способности? Я говорю без акцента еще на немецком, испанском, итальянском и китайском языках.

— Простите, я не хотел вас обидеть.

Она кивнула, и ее великолепные волосы неподражаемо качнулись в такт грациозному движению.

— Я понимаю, вам это кажется странным и ненужным для женщины — слишком много знать. Но что я могу поделать? Все забыть? Меня долго учили. Готовили к высокой миссии.

Едва эти чужие напыщенные слова слетели с ее идеальных по красоте губ, как она застыла, устремив взгляд в неведомые дали. В одно мгновение она превратилась в памятник своему предназначению.

Если бы я поддался своему желанию и поцеловал ее, она бы, наверное, не заметила этого, погруженная в себя.

— Флоретта! — печально позвал я. — О чем вы говорите? Какая высокая миссия? Вы созданы для любви! Такой женщине, как вы, предназначено судьбой полюбить достойного мужчину, родить красивых детей, дать им всем счастье!

— Женщина по своей природе не способна любить, — отрешенно повторила Флоретта заученные где-то слова — Она может только служить.

— Ради всего святого! Кто вам это наплел?!

— Вы еще не все знаете. Подождите до вечера. После увидимся.

Я сделал к ней только один шаг, и тут же остановился, будто наткнувшись на стену.

Знакомые звуки! Божественная мелодия «горна эльфов», как я окрестил ее однажды, лилась отовсюду и лишала воли.

Флоретта медленно удалялась от меня. Дойдя до противоположного конца коридора, она нажала на выступ в стене, обернулась и сказала: «Опасности больше нет. До встречи».

В отчаянии я смотрел, как закрывается за ней дверь, и чуть не плакал от досады. Внезапно мне показалось, что кто-то стоит за моей спиной. Я резко обернулся.

В дверях стояла женщина, которая некогда была мне представлена как миссис Петри и которую Найланд Смит называл Фа Ло Ше, одетая так же, как и Флоретта, в шелковый костюм китайского покроя.

Она походила на своего отца безжизненным выражением лица и кошачьими повадками.

— Отец ждет вас, — холодно произнесла китаянка. Судя по тону, мне следовало забыть сцену знакомства у постели Петри.

 

ГЛАВА XXIII

КАЛЬЯН

Следуя за стройной провожатой, я бился над главным вопросом, без ответа на который нельзя было решать все остальные.

Жив я, в конце концов, черт побери, или мертв?

Не найдя ответа, я просто принял окончательное решение считать себя живым и действовать, исходя из сделанного предположения. Иначе надо было просто сложить руки и ждать, а это не по мне.

Второй вопрос в уме ли я?

Допустим, что я не сумасшедший. Тогда выходит, что существует в нашем мире уголок, в котором не действуют законы природы, в котором сама природа изменяется, согласно прихотям ученых.

Пока я размышлял, мы с Фа Ло Ше поднялись по лестнице, и девушка пропустила меня вперед, предварительно открыв бесшумную дверь.

Вдруг у самого моего уха раздался горячий шепот:

— Не думайте о том, что было, и о том, что удивило вас, сосредоточьтесь на главном. Мой отец знает, что вы знакомы с Лепестком Розы. Молчите, слушайте меня! Он будет спрашивать, вы отвечайте. Не бойтесь инъекции у Ямамото. Божественное Откровение не изменит вас, я об этом позабочусь. Но вы притворяйтесь, слышите? Притворитесь — это ваш единственный шанс. Потом я найду вас, ждите. А сейчас пропустите меня вперед!

Всю эту тираду она выпалила с бешеной скоростью, пока мы шли — не более десяти ярдов — от одной двери до другой.

Я попытался постичь смысл ее торопливых фраз.

Лепесток Розы! Это она, наверное, имела в виду Флоретту! То есть она хочет сказать, что факт нашего знакомства известен Фу Манчи? А что такое Божественное Откровение? Интуиция подсказывала мне, что это нечто очень интересное, но малоприятное.

Фа Ло Ше открыла дверь и обернулась ко мне.

— Дальше идите сами и помните мои слова!

Я подчинился и перешагнул порог. Дверь за моей спиной затворилась. В комнате, куда я попал, было темно. В нескольких ярдах от меня, в углу, горел тусклый светильник Знакомый слабый запах опиума витал в воздухе.

Хозяин сидел за столом, не сразу заметный вошедшему из светлого коридора. Он пристально смотрел на меня, так что постепенно я будто увидел слабые лучи, исходившие из его глаз. Это была, конечно, иллюзия, но она порождала неприятное ощущение, как будто я вышел голым на освещенную сцену.

— Садитесь, — резко сказал Фу Манчи.

Оглянувшись, я увидел рядом с собой маленький китайский стульчик и сел.

Фу Манчи продолжал в упор рассматривать меня. Я попытался отвести взгляд в сторону и не смог. Стальные серые глаза Найланда Смита, всегда производившие на меня неизгладимое впечатление, не шли ни в какое сравнение с пронзительными зелеными узкими глазами Фу Манчи.

До этого момента я не верил в гипноз. Даже мнение мистера Смита о гипнотических способностях Фа Ло Ше вызывало у меня сомнения. Но теперь, в этой темной комнате, наедине с Фу Манчи, я наконец поверил в возможность подчинения своей воли другому человеку одной лишь силой его взгляда.

Взгляд доктора действовал, как наркотик. Когда он заговорил, его голос слышался мне, как сквозь толстый слой ваты, которую я пытался усилием воли сбросить и не мог.

— Как я выяснил, вы, оказывается, знакомы с тем редким цветком, которым я особо дорожу и к которому не позволяю подходить первому встречному и поперечному? Это жемчужина моей коллекции. Совершенная Женщина. Ваше вмешательство может расстроить налаженный механизм ее функционирования.

Я закрыл глаза. Это было труднее, чем поднять штангу в сто килограммов, но я в конце концов смог побороть себя.

— Итак, слушайте. Вы накануне самого значительного шага в своей жизни. Вы, может быть, будете работать на торжество дела Си Фана! Но сначала я вам кое-что расскажу. Знайте, что большинство живущих на земле подчиняются моей воле. И скоро это большинство станет подавляющим. Муссолини всегда выполнял все мои указания, но президент Гувер — нет. И он уступил место Рузвельту. Мустафа-паша, к сожалению, ушел от меня, но моя организация в Анатолии нейтрализовала его влияние. Фон Гинденбург! Престарелый фельдмаршал превратился в…

Я старался не открывать глаз. Этот фанатик не обращал на меня никакого внимания, полностью уйдя в себя и размышляя вслух. Он не стеснялся произносить при мне самые, видимо, сокровенные свои мысли. В этом я угадывал свою дальнейшую судьбу. Он твердо рассчитывал на то, что мне отсюда уже никогда не выбраться.

— Румыния, тоскливый гобой расстроенного европейского оркестра… — продолжал бубнить мой тюремщик. — Ее король — абсолютно ничтожная личность. Но любая бесконечно малая величина, к сожалению, может расстроить великолепно налаженную мировую гармонию Человек на вершине власти, управляемый очередной любовницей, опасен, пока, естественно, его любовница неподконтрольна Женщина — вот рычаг, который искал Архимед. Бедняга, он не понял этого Это понял я Конечно, и у меня бывают ошибки. Некоторые из них даже попадают на страницы газет. Вы, наверное, читали о них? Но примите во внимание и бесспорные успехи гораздо более значительного количества моих начинаний. Вы не сможете отрицать того банального факта, что я имею большое влияние на судьбы мира.

Голос говорившего становился все тише и тише, пока не смолк совсем. Я удивился и открыл глаза.

Фу Манчи возился около светильника, подогревая в ее лучах пучок какой-то травы.

— Пока это не объяснено наукой, — пробормотал он, глядя на свет сквозь полуопущенные веки. — И я могу в любой момент перестать, если захочу.

Он бросил пучок травы в кальян, стоявший на бронзовом подносе.

— В этой древней брошюре, — сказал он и показал мне издали маленькую книжечку, — содержатся некоторые алхимические рецепты. Автор — англичанин, мистер Ватсон Коунсел. Жаль, что он умер, я бы взял его к себе в лабораторию. Тираж — пятьсот экземпляров. Повторных тиражей не было. Интересно отметить, Алан Стерлинг, что с тех пор никто не удосужился проверить описанный здесь метод получения золота. Я могу завалить золотом весь мир'

Он прикусил мундштук кальяна своими широкими желтыми зубами, вдохнул и потом, выдохнув, выпустил изо рта струю едкого дыма.

— Но Россия мешает мне, Соединенные Штаты — тоже. Дерутся, как пауки в банке, и при этом считают себя самыми умными! Даже Китай! Мой Китай!

Он замолчал, медленно положил мундштук на стол и левой рукой негромко ударил в небольшой гонг, висевший у него за спиной.

Тотчас появились два китайца, очень похожие друг на друга и лицом, и одеянием.

Фу Манчи что-то сказал им по-китайски, а потом посмотрел на меня.

— Коллега Ямамото ждет вас, — сказал он тихим голосом. — Вы сейчас узнаете, что такое Божественное Откровение. После этого мне будет легче разговаривать с вами. Я собираюсь рассказать вам о ваших будущих обязанностях и еще кое о чем дополнительно.

Один из китайцев молча положил мне руку на плечо и указал дорогу.

 

ГЛАВА XXIV

КОЛЛЕГА ЯМАМОТО

Вскоре я очутился в обстановке, напоминающей зубоврачебный кабинет посредине комнаты стояло очень удобное кресло, на которое был направлен свет многочисленных ламп. Коллега Ямамото, сидевший за столом и перебиравший какие-то бумаги, при моем появлении встал, представился и протянул для пожатия руку. Моих спутников он не удостоил ни единым взглядом.

Японец был молод, с приятной внешностью, вежлив, но без приторности. На нем ладно сидел длинный белый халат, рукава которого заканчивались перчатками. Свои очки он оставил на столе. Без них яснее были видны веселые искорки в глубине умных внимательных глаз. Его английский ничем не отличался от моего.

— Очень рад, что вы согласились стать нашим собратом, мистер Стерлинг, — сказал он. — Наши научные интересы не совпадают. Тренк сказал, что вы — знаменитый ботаник. Здоровье у вас… — он перелистнул несколько страничек толстой тетради, лежавшей на столе, — …со здоровьем у вас прилично. Вот только ваша малярия…

Его вежливость и корректность совершенно обезоружили меня. Я стоял и тупо кивал, но, услышав последнюю фразу, не удержался:

— Откуда вы знаете про малярию? Разве по мне заметно, что я перенес малярию?

— Я же специалист, мистер Стерлинг! Кроме того, у меня на столе лежит ваша медицинская карта. Тропическая лихорадка — серьезная болезнь.

— Вы правы, — мрачно подтвердил я.

— Однако, — японец показал в улыбке ряд великолепных зубов, — пусть вас это не тревожит. Я дозирую очень аккуратно, не бойтесь. Присядьте, пожалуйста, мне удобнее делать инъекцию в плечо.

Он подошел к своему столу и вынул оттуда уже готовый шприц.

— Вы даже не спросили меня, согласен ли я на инъекцию..

— Да? — Доктор Ямамото улыбнулся. — А вы собираетесь отказываться? От чего? От бодрости и здоровья? От знаний, накопленных поколениями?

Я не знал, что мне делать. Сопротивляться или нет? Фа Ло Ше не советовала, пытаясь разыгрывать из себя моего друга, ни того, ни другого. Но, может быть, она выполняла задание отца? Японец мне симпатичен. А вдруг они все в сговоре?

Я предполагал, что инъекция должна подавить мою волю и превратить в раба Фу Манчи.

Ямамото обещает железное здоровье и мудрость веков. Это, конечно, чудо, однако я готов был бы в него поверить после всего, что увидел. Но ведь волшебство, как известно, бывает и доброе, и злое. Не верю я в доброго волшебника Фу Манчи.

Видимо, лицо мое представляло собой открытую для доктора Ямамото книгу.

— Уважаемый мистер Стерлинг! — сказал он. — Во-первых, сопротивляться бесполезно, а во-вторых, бессмысленно. Сейчас вы войдете в общество Си Фан. Новый мир с необозримыми горизонтами предстанет перед вами.

Я решил все-таки посопротивляться и попытался встать. Но не смог! Они отключали меня, как робота! Доктор Ямамото расплылся в доброй улыбке косоглазого Деда Мороза.

— Не упрямьтесь, как молодой бычок, — сказал он. — Чему быть — того не миновать. Сами потом благодарить будете.

Он встал рядом со мной и артистическим жестом мастера по каратэ вонзил шприц в мое плечо.

— Конечно, инъекция — это варварский способ введения лекарств; со временем мы придумаем другие способы, а пока приходится терпеть неудобства. У меня, например, уколы вызывают тошноту.

Мне показалось, что острая игла пронзила меня насквозь. Я хотел помешать процедуре, но не смог даже просто пошевелиться.

Вскоре Ямамото освободил меня от своего инструмента и прошел в дальний угол комнаты.

— К вам сейчас должно прийти чувство облегчения, разрядки. Вот увидите. Поверьте специалисту по инъекциям. Уверяю вас, скоро вы сами удивитесь собственной интеллектуальной мощи. Любая задача станет вам по плечу, а ведь, должен вам сказать, магистр никогда не ставит перед нами совсем уж пустяковых проблем.

Японец, оживленно болтая, мыл руки.

— Вы знаете, я приготовил вам виски с содовой. Это, если не ошибаюсь, ваш любимый национальный напиток?

— Да, это так, — подтвердил я и успокоился, осознав, что сделанного не воротишь. Что было, то прошло. Но вот что ожидает меня впереди — это большой вопрос. Как скажется на мне инъекция? Фа Ло Ше обещала, что никак.

Я должен мобилизовать все свои способности. Помешает ли в этом деле укол? Сейчас мне, судя по всему, предстоит поединок не на жизнь, а на смерть. Причем не на мою личную смерть. Ставками в этой опасной игре будут жизни миллионов, а то и миллиардов людей.

Вымыв руки, доктор Ямамото стряхнул с них капли воды и стал вытирать полотенцем.

— На вас, как я вижу, малярия оказала сильное воздействие, существенно уменьшив вашу жизненную силу. Почти все на вашем месте, то есть сразу после инъекции, кричат и прыгают от радости.

— Мне тоже хочется кричать и прыгать.

— Ну так что же вы? Давайте! Предоставьте себе свободу! Делайте, что хотите! Жизнь только начинается! Радуйтесь!

Я попытался встать. На этот раз удалось.

— А-а-а! — закричал я, подняв голову вверх и раскинув руки в стороны.

Я и впрямь почувствовал громадное облегчение, не заметив в себе никаких изменений. Фа Ло Ше действительно помогла мне, как-то нейтрализовав действие укола.

— Прекрасно! — воскликнул Ямамото, весь сияя от счастья. — Поздравляю! Поздравляю вас, коллега Стерлинг! Добро пожаловать в наше общество. Давайте выпьем за здоровье магистра, подарившего нам удивительную возможность почувствовать себя гением.

Он поднес мне рюмку виски.

— Собрат Алан Стерлинг! Давайте выпьем за Фу Манчи, Повелителя Мира!

Тост не понравился мне.

— Скажите, пожалуйста, доктор Ямамото, а что это за сигнал тревоги звучал совсем недавно?

— Пустяки. Из инкубатора сбежал гомункулус. Представляете, насколько хитрым он уродился? Не говоря уже о физической силе. А если б вы знали, насколько он свиреп! Парацельс в основном правильно предсказал все главные свойства искусственных людей. Пришлось запереть его в ловушку и обезвредить.

Я залпом выпил рюмку.

— И… что с ним стало? С гомункулусом?

— Увы, — потряс головой японец, — ничего хорошего с ним не произошло, как вы сами догадываетесь.

Не успел я осознать услышанное, как новая помеха отвлекла на себя мое внимание. Снова раздалась волшебная мелодия! На этот раз Флоретты не было рядом.

Доктор Ямамото поднял руку и нажал себе пальцем на точку, расположенную где-то за ухом. Звук мгновенно прекратился.

— Доктор Фу Манчи ждет вас, — торжественно сказал японец.

Он в полупоклоне протянул мне обе руки, которые я пожал тоже обеими руками.

Я не мог сосредоточить мысли на чем-то одном. Я не знал, над чем размышлять: над значением чарующих звуков или над гомункулусом? А времени не хватало ни на то, ни на другое. Сейчас мне предстояла схватка с одержимым, перед которым любой гомункулус покажется мальчишкой.

— Я припаду к ногам великого Фу Манчи, — с завываниями запричитал я, стараясь придать голосу религиозный экстаз.

С лица доктора Ямамото мгновенно исчезла широкая улыбка.

— Мы все припадаем к его ногам, — значительно произнес он.

 

ГЛАВА XXV

ОСНОВА ЖИЗНИ

Снова предстал я перед Фу Манчи. Он сидел в расслабленной позе и смотрел на меня изумрудными глазами с расширенными зрачками. Всю дорогу я обдумывал свою первую фразу и придумал, по-моему, неплохую.

— Слава Повелителю Мира! — как мог торжественно выпалил я с порога, сгибаясь в глубоком поклоне.

Наверное, именно так должен был произнести что-нибудь подобное человек, получивший лошадиную дозу Божественного Откровения. На самом деле меня обуревали совсем другие мысли и чувства. Меня вновь, как после известия о смерти Петри, охватила сильнейшая ненависть к этому исчадию ада. Мистер Найланд Смит был недалек от истины, когда называл доктора Фу Манчи порождением сатаны. Кто, кроме этого рогатого врага рода человеческого, мог вызвать к жизни законченного мерзавца, без чести и совести, одержимого манией величия и одаренного дьявольским по силе умом?

И вот теперь передо мной стоит почти непреодолимая задача — обмануть злого гения. И в борьбе с ним я не имею права проиграть.

Он могуществен! Он знает секрет жизни, может оживлять умерших, но все-таки он не Бог, а человек со свойственными человеку слабостями. Тщеславие — вот его ахиллесова пята.

— Через два часа, коллега Стерлинг, — заговорил Фу Манчи. — вы приступите к своим обязанностям. Вот ваш телефон.

Он подал мне обыкновенное по виду кольцо из легкого белого металла. Я взял кольцо, стиснув зубы, чтобы сдержать дрожь отвращения, вызванную прикосновением к ненавистному Фу Манчи.

— В кольце спрятаны приемник и передатчик радиоволн. В целях секретности, мы пользуемся особым кодом, похожим на азбуку Морзе. Таблицы кода вы найдете в своей комнате. Выучите ее, пожалуйста, наизусть. Расстояние, на которое действует наше средство связи, невелико, но вполне достаточно. Сегодня вечером коллега Тренк вызовет вас, чтобы дать подробные инструкции.

Пока он говорил, я смиренно молчал, сдерживаясь изо всех сил. Вдруг раздался слабый, но пронзительный визг. Неясная тень мелькнула рядом со мной, взобралась на стол, заваленный раскрытыми книгами, и прыгнула на Фу Манчи!

Он не испугался, а поднял руку и погладил мохнатое существо, усевшееся ему на плечо. Это оказалась маленькая длиннохвостая мартышка.

— Пеко! — представил ее Фу Манчи. — Самая старая обезьяна на планете. Не буду называть вам ее возраст, чтобы не быть заподозренным в преувеличении.

Мартышка вертелась из стороны в сторону, постоянно перелезала с одного плеча на другое, иногда трогая черную шапочку хозяина.

— Не смею вас долее задерживать. Меня ждет дело исключительной важности. Профессор Ашайм и доктор Холваг из Берлина открыли в одном угольном месторождении основу жизни — первую живую клетку на Земле. К сожалению, она растет чрезвычайно медленно. Коллега Тренк надеется специальными методами ускорить ее рост.

Он дотронулся рукой до гонга. Тот издал слабый гул, и тут же как из-под земли выросли два китайца и встали рядом с Фу Манчи.

Он что-то приказал им, и они поклонились мне. Я тоже отдал поклон.

Китайцы знаками приказали мне идти за ними, и я пошел, оставляя в комнате неподвижную фигуру с суетившейся на ней мартышкой.

Мы шли знакомой дорогой, по которой я уже ходил однажды с Фу Манчи, и остановились около известной мне двери под номером одиннадцать.

Во втором коридоре за другой дверью находилась цель нашего пути: мои личные апартаменты. В роскоши они ничем не уступали номерам лучших гостиниц мира: кабинет, спальня, ванная были обставлены богато и со вкусом. Во всем чувствовалась забота об удобстве. Несмотря на лихорадочное состояние и усталость, я смог оценить царское убранство моего нового жилища.

Пышная кровать звала к себе, обещая негу и наслаждение. Я был не в силах сопротивляться вожделению и рухнул, не раздеваясь, на мягкое ложе, уснув, наверное, еще не достигнув головой подушки.

Мне приснился странный сон.

Я будто бы снова очутился в опиумной комнате, стоя перед своим тюремщиком. Вместе с нами сидела Флоретта, устремив отсутствующий взгляд в одну точку. Фу Манчи взмахнул рукой, и с потолка стал спускаться вращающийся блестящий диск, весь собранный из множества ограненных, как бриллианты, камней. Постепенно скорость вращения увеличивалась, так что разноцветные блестки сливались в одну движущуюся картину, превратившуюся в конце концов в подобие киноэкрана.

Фу Манчи и Флоретта исчезли, уступив место изображению Найланда Смита. Я наблюдал за ним, как за героем кинофильма. Мистер Смит спускался по трапу самолета. Потом он сел в ожидавшую его большую полицейскую машину и куда-то поехал. Кинокамера последовала за машиной.

Они въехали в Берлин и остановились около большого дома, из окон которого вырывались наружу языки пламени. Вокруг суетилось множество сердитых людей. Не обращая внимания на протесты, Найланд Смит прорывался сквозь толпу к горящему дому. Миновав последних, он побежал…

И тут что-то холодное коснулось меня.

Я проснулся, лежа в совершенной темноте, с бьющимся сердцем, и не сразу вспомнил, куда меня занесла судьба. А был я в доме Фу Манчи, и кто-то, невидимый в потемках, сидел рядом со мной.

 

ГЛАВА XXVI

ОРХИДЕЯ ЖИЗНИ

— Не включайте свет! — раздался тихий шепот. Фа Ло Ше! Это она сидела рядом со мной!

— Слушайте внимательно! Во-первых, не подавайте вида, что знаете, что вы не в Китае.

— А мы не в Китае?

— Говорите, пожалуйста, тише! Вы на вилле «Сент-Клер де ла Рош». Но все равно, вы никак не сможете отсюда выйти без особого на то разрешения отца… или моего. Отец хочет вскоре начать войну против всего мира. Он надеется на победу, он готов к нападению: у него собраны со всей планеты лучшие умы науки, политики и военного искусства.

Я слушал ее как зачарованный. Но, однако, если я не в Китае, шансы выбраться отсюда увеличиваются!

— Но у меня свои планы. Мне не нравится то, что он хочет жениться на Флоретте.

— Что?!

— Я же просила вас — тише! Отец выбрал себе жену еще до момента ее рождения. Во Флоретте течет кровь и Востока, и Запада — он искал именно такую, чтобы она родила ему сына. Пока я — его единственный ребенок.

— Боже милостивый! Он любит ее?

Фа Ло Ше усмехнулась.

— Как плохо вы знаете моего отца! Она — часть какого-то эксперимента и ничего для него не значит. Но я не хочу, чтобы этот эксперимент состоялся… Скоро, очень скоро мы покинем Францию. Флоретта, как мне кажется, нашла свою любовь. На Востоке девичий век очень короток…

— Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, что если вы хотите Флоретту, я готова вам помочь. Вам этого достаточно? Я уже показала свое расположение — подменила шприц у Ямамото. Я видела, как однажды у моря, а потом здесь, около этой комнаты, вы с Флореттой…

Господи! Она поможет мне! Окрыленный и обнадеженный, я весь обратился в слух.

Но Фа Ло Ше замолчала. Ее колдовской говор, в котором иногда слышался шелест крыльев бабочки, а иногда звенел металл, утих. Сама стройная колдунья исчезла вместе с последними звуками своего голоса, растворилась без следа в непроглядной темноте. Только легкое колебание воздуха выдало ее бесшумное движение.

Я ждал, покуда у меня хватило терпения. Потом вскочил, включил свет и обежал все комнаты. Наружная дверь не открывалась, потайного хода нигде не было видно. Как могла Фа Ло Ше проникнуть ко мне? Еще одна загадка!

Потом я занялся приведением себя в порядок. В ванной обнаружились туалетные принадлежности весьма высокого качества. Побрившись и умывшись, я вспомнил, что обещал выучить наизусть переговорную кодовую таблицу. Она лежала на видном месте. Оценив ее объем, я пришел к выводу, что мне понадобится несколько часов, чтобы овладеть ею.

Тут я задумался: а не привиделся ли мне странный визит девушки к одинокому мужчине? Я спал и видел сон про Найланда Смита, весьма, кстати, похожий на реальность. Потом сон плавно перешел в разговор.

Может быть, это было продолжением сна? Или трансляция видео — и аудиоинформации осуществлялась непосредственно мне в мозг? Мало ли чудес техники накопилось здесь! А может, сон на самом деле был не сон? И Фу Манчи действительно показывал мне Найланда Смита, используя подобие наливного яблочка на фарфоровом блюдечке из старых сказок?

«Старые легенды дают немалую пищу для пытливого ума», — сказал Фу Манчи, когда показывал мне книжку алхимика В сказках часто говорится о том, к чему стремится современная наука Здесь есть, несомненно, глубокая связь. Легендарные оракулы, вполне возможно, владели развитыми методами научного прогнозирования, которыми теперь пользуется Фу Манчи. А может быть, он вычислил по звездам место и время рождения своей невесты..

Короче говоря, самое важное, о чем поведала мне дочь Фу Манчи. — грозящая война Отметем все сомнения и примем это за действительную, реальную опасность, грозящую всей земной цивилизации.

Если это так, то Фа Ло Ше — единственная надежда на спасение и мне предстоит сотрудничать с ней Ее цели мне как будто ясны, мотивы — тоже. Придется ей доверять, у меня нет другого выхода.

Едва я успел привести себя в порядок, как подаренное мне Фу Манчи кольцо на безымянном пальце музыкально зазвенело. Я еще не знал кода, но догадался, что меня, как и обещали, вызывают на работу.

Тут же отворилась дверь, и в проходе возник один из безмолвных слуг Фу Манчи, делая мне знаки следовать за ним. Я повиновался, предварительно сунув кодовую таблицу в карман, чтобы просмотреть на досуге.

Всю дорогу я размышлял над поставленной самому себе задачей: как выбраться за ворота этой западни? Раньше, когда я считал, что за окном — чужая страна, такой проблемы не возникало.

Мне не пришло в голову ничего полезного, пока мы с китайцем спускались по лестнице и шли по коридорам к ботанической лаборатории.

Там я застал датского ботаника в сильном возбуждении. Живой покойник уже не пугал меня, я как-то смирился с необъяснимостью его воскрешения из мертвых. Воскресший первым делом потащил меня к маленькому домику с нестерпимо яркими окнами.

В окне можно было увидеть картину, создававшую иллюзию присутствия в джунглях Амазонки: черная, жирная, болотистая почва и корни мангового дерева.

— Посмотрите! — кричал мне в ухо доктор Тренк, указывая пальцем на что-то растущее возле самой земли. Приглядевшись, я различил маленькие оранжевые усики, обвившие один из отростков корней.

— Орхидея Жизни! — кричал Тренк. — Магистр правильно ее назвал! Смотрите, вам посчастливилось увидеть то, что никакому смертному еще не открывалось! Вы видите? Этому экземпляру всего две недели! Понимаете, что это значит? В Бирме, на своей родине, таких размеров они достигают самое меньшее за восемьдесят лет! Понимаете?

Я пожал плечами.

— Как? Не понимаете? Это значит, что через несколько часов мы получим средство, позволяющее жить практически вечно! Смерть превратится из неизбежного конца в трагическую случайность! Разумеется, не для всех, а только для собратьев! Неужели вам магистр ничего не рассказал?

Я снова пожал плечами.

— Ну, ничего, я вас просвещу. Понимаете, эта орхидея — вымершее древнее растение, упоминающееся в алхимических рецептах бессмертия. Без этого ингредиента у магистра ничего не получалось…

Пока он говорил, у меня перед глазами стояло лицо Фу Манчи, так напоминавшее мне египетского фараона Сети Первого. Может быть, это сходство не случайно?

— Скажите, пожалуйста, доктор Тренк, — спросил я после завершения объяснений, — вы случайно не знаете, сколько лет доктору Фу Манчи?

В ответ Тренк взорвался.

— А вы думаете, что за одну жизнь можно узнать все, что известно магистру? Откуда я могу знать, сколько ему лет? Если он раньше принимал средство для бессмертия, то ему может быть и тысяча, и сто тысяч лет! Надо только немного следить за здоровьем и время от времени принимать новую порцию — тогда можно жить вечно! Но у него кончились запасы нужных лекарств, а чтобы их возобновить, пришлось потратить тридцать лет на поиски и эксперименты. Так что… Ах да! Я же должен идти. Как не вовремя! Но ничего не поделаешь, порядок — прежде всего. Жаль пропускать подобное зрелище. Вы будете счастливейшим из смертных! И, пожалуйста, вызовите меня, когда распустится бутон, я все-таки приду посмотреть. Вы знаете, как связаться со мной?

Он подбежал к телефонному диску, торчащему прямо из стены.

— Наберите номер, девяносто шесть, — и я буду на связи.

Для демонстрации датчанин тут же стал крутить диск. И раздался тот самый странный звук, поразивший меня на пляже около виллы «Сент-Клер».

— Заранее поздравляю, коллега, со славой первого человека, увидевшего самое революционное открытие во всей прошлой и будущей истории человечества! Я, к сожалению, ухожу.

 

ГЛАВА XXVII

В ПАЛЬМОВОЙ СЕКЦИИ

Итак, мне поручили важное дело.

Интересно, наблюдают ли за мной? Вокруг стояла абсолютная тишина, никого не было видно. Наверное, здешние охранники владеют искусством ниндзя.

А, может быть, за мной не следят? Все, кроме Фа Ло Ше, должны считать меня коллегой, членом общества Си Фан или как там оно называется. Зачем наблюдать за преданным рабом Фу Манчи?

Я стал расхаживать из угла в угол по маленькой, не больше двадцати квадратных футов лабораторной комнате и размышлять над создавшимся положением. Оно выглядело совсем неутешительным.

Я — в тюрьме, вокруг меня — одни помешанные. Единственная надежда на спасение — Фа Ло Ше. Она хочет удержать отца от гибельного шага, а также желает помешать его женитьбе, чтобы, наверное, остаться единственной наследницей всех интеллектуальных и материальных богатств своего гениального родителя и вторым человеком в его империи зла.

Ну что ж, ее стремление на руку не только мне, но и всему человечеству, если только она не ведет какую-то хитрую игру в интересах своего папаши.

Она говорит, что выбраться отсюда невозможно. Может быть, все-таки попробовать? Но как же тогда Флоретта? Не бросать же ее! И что станется со всеми остальными здешними узниками? А если Фу Манчи, несмотря ни на что, все-таки начнет войну против человечества?

Нет, я, единственный нормальный в этом сумасшедшем доме, должен оставаться на своем посту, где может представиться случай помешать осуществлению гибельных планов, а пока надо превратиться в разведчика в стане врага, сообщать на волю о всех его замыслах и передвижениях. Но как установить связь с Найландом Смитом, например? Снова возникает проблема выхода наружу.

Во время экскурсии, устроенной мне в начале нашего знакомства Фу Манчи, в самой первой, пальмовой секции оранжереи, в ее середине, я заметил узкую винтовую лестницу, ведущую, судя по всему, на чердак или на крышу. Оттуда, наверное, можно было бы обозреть окрестности и выбросить записку с пометкой «Срочно доставить в полицию». Если это не удастся, придется обходить лабораторию за лабораторией в поисках окна наружу Интересно, будут ли мне препятствовать люди или закрытые двери?

С минуту я рассматривал шевелившиеся будто бы от легкого дыхания усики быстро растущей орхидеи. Придется оставить ее без присмотра.

Открыв первую дверь, я оказался в знакомой мне секции с насекомоядными растениями. После этого я смог уже кое-как ориентироваться в хитросплетениях комнат и переходов.

Аккуратно закрывая за собой двери, готовый ко всяким неожиданным встречам, двинулся я к своей цели.

К моему великому изумлению, на своем пути я никого не встретил! Запертые двери тоже не осложняли мне жизнь. Вся гигантская оранжерея выглядела заброшенной. Только нездоровый климат доставлял некоторое неудобство. Высокая температура и гнилостные испарения затрудняли дыхание и вызывали неприятные ассоциации.

Без всяких приключений добрался я до пальмовой секции. И тут меня испугал резкий крик, раздавшийся откуда-то сверху. Я замер, разглядывая терявшиеся в темноте верхушки пальм. Освещение в этот раз, наверное, соответствовало тропической ночи. Крик больше не нарушал тихого шепота листвы, обычного для экваториальных лесов.

Я решил не отступать от намеченной цели, но удвоить осторожность. Медленно-медленно продвигался я мелкими шажками к винтовой лестнице. По самой лестнице мне, к сожалению, не удавалось идти бесшумно: резиновые подошвы моих ботинок поскрипывали при соприкосновении с железными ступенями.

Поднявшись выше верхушек пальм, я вышел на горизонтальный висячий мост с одним поручнем для поддержки. Здесь находился второй ярус экзотических деревьев. Жаль, у меня не было времени.

В любой другой ситуации я бы бросил все дела и стал бы изучать открывшееся мне многообразие растений, но в тот момент мне было не до того. Широкие листья, мешавшие поискам другой лестницы, даже вызывали у меня досаду.

В конце концов я добрался до стеклянной крыши. Висячие мосты составляли там сложную ветвящуюся систему. Проплутав немного, я вышел к матовой стене и заметил чуть поодаль прозрачное оконце. Но не успел я обрадоваться, как резкий визг раздался у меня над самым ухом и какая-то тень промчалась в ярде от меня, прыгая с ветки на ветку.

Я сначала испугался, потом рассмеялся. Это была Пеко, мартышка Фу Манчи. Безвредное, хотя и противное на вид существо.

Как она оказалась здесь? Вряд ли хозяин отпускает ее одну резвиться на воле: она может повредить ценные плоды. Наверняка ее уже ищут. Своими пронзительными криками она может выдать и себя, и меня.

Я остановился и прислушался. Не идут ли за ней слуги Фу Манчи? Но вокруг только слышался шорох листвы.

Тогда я подошел к оконцу и выглянул наружу. Я увидел полуразрушенную стену, а за ней — дом старой постройки. Рядом с домом пролегала вымощенная булыжником улочка. На другой стороне улочки стояло более современное кирпичное строение.

Вне всякого сомнения, это были окрестности виллы «Сент-Клер де ла Рош». Фа Ло Ше не обманула меня! Я видел перед собой часть здания, выходящую во внутренний двор. Значит, секретные лаборатории построены между виллой и морем. Выход в сторону виллы, несомненно, охраняется тщательнее, чем выход к морю. Надо искать путь к воде. Вскоре, может быть, мне пригодится мое умение плавать.

Получив столь важную информацию, я заторопился назад, к своему рабочему месту.

Я спешил, ничто мне не мешало сосредоточиться на мышечных усилиях, координации движений рук и ног. Вскоре я уже был внизу и повернул в сторону ботанической лаборатории, готовый бежать со всех ног, но вдруг остановился как вкопанный. В воздухе чувствовался явный запах опиума!

Я оглянулся и увидел, что двери, ведущие в кабинет Фу Манчи, открыты! Значит, мартышка сбежала, но почему никто ее не остановил?

С того места, где я стоял, мне была видна часть внутреннего убранства резиденции здешнего хозяина: абажур, свисавший с потолка, книги с непонятными значками вместо букв, ворсистый ковер и даже китайский стульчик, на котором я сегодня сидел.

До меня не долетало ни звука.

Я стоял, раздираемый противоречивыми чувствами, главным из которых был страх. Трусость гнала меня прочь, но чувство долга пригвоздило к месту. Я до сих пор горжусь тем, что преодолел себя и не убежал сломя голову, а пошел навстречу опасности.

Ни до, ни после этого я никогда не испытывал такого ужаса, как во время медленного движения к раскрытой двери в логово могущественного представителя сил ада. Но я нашел в себе силы действовать в такой ответственный момент разумно и без паники.

 

ГЛАВА XXVIII

ВОСКРЕСШИЙ ФАРАОН

Чтобы зубы не лязгали от страха, я сжал челюсти с такой силой, будто желал вовек их не разъединять. Опиум щекотал ноздри. Я застыл на пороге комнаты.

Отсюда мне был виден точеный профиль Фу Манчи, и снова в моей памяти возникли рисунки на стенах древних гробниц египетских фараонов. Он сидел с прямой спиной, в торжественной позе, будто принимал вождей покоренных племен. Клянусь, это было внушительное зрелище.

В один миг вроде бы преодоленный ужас снова овладел мною. Фу Манчи, несомненно, услышал мои шаги, открыл дверь и ждет моего приближения, чтобы задать точные, беспощадные вопросы. Я погиб! Можно ли выкрутиться? Лихорадочные поиски оправданий не оставили места ни для чего другого. Все попытки объяснить свое поведение казались мне жалкими и неубедительными.

Но между тем я стоял и стоял, а мой палач ни разу не шевельнулся! Неужели он не слышит меня? Или просто думает, что один из его рабов-обожателей пришел издали поклониться его святым мощам? Тогда, может быть, просто уйти, не нарываясь на неприятности?

Пока я раздумывал, Фу Манчи продолжал оставаться совершенно неподвижным!

Тишина стояла такая, что я слышал биение собственного сердца. Постепенно хладнокровие вернулось ко мне.

В чем, собственно говоря, я провинился? Неужели нельзя дежурному на минуту выйти прогуляться? Поглядеть на пальмы, например? Да-да, именно поглядеть на новые гибридные растения! Что может быть естественней научного любопытства для ученого-ботаника? А увидев распахнутые двери кабинета, какой человек не пойдет посмотреть, что случилось с хозяином?

Я успокоился и шагнул вперед. С близкого расстояния Фу Манчи казался величественным памятником самому себе, сделанным из чистого золота. Трон из слоновой кости с затейливой резьбой усиливал впечатление драгоценного произведения искусства, а не живого человека.

Мои резиновые ботинки ступали бесшумно. Я подошел вплотную к трону. Глаза фу Манчи были закрыты. Он спал. Или не спал?

Дымящийся кальян стоял прямо перед ним, распространяя вокруг опиумные миазмы.

Вот оно, объяснение, до которого я сразу не додумался!

Фу Манчи — в наркотическом трансе! Опиум для него, наверное, единственный способ расслабиться, отдохнуть, отключить мозг, сбросить с себя путы непрерывной, длящейся дни и ночи изматывающей работы.

Создалась уникальная ситуация. Я, единственный, кажется, человек во всей империи зла, не прошедший процедуру оболванивания под названием «Божественное Откровение», оказался в самом сердце убежища спустившегося на землю дьявола и волен сделать с ним все, что заблагорассудится. Как же мне воспользоваться редчайшей ситуацией?

Может, попробовать вырваться из надоевшего мне царства мертвых? Путь наружу наверняка начинается отсюда. Все дороги при тоталитарном управлении должны начинаться из центра.

А может быть, убить его?

Он заслуживает смерти. На его совести много человеческих жизней, среди которых самая мне дорогая — жизнь Петри. И он еще может сделать много зла. Для него не существует никаких моральных ограничении, способных хоть немного сократить бесконечный список преступлений.

Нас разделял только письменный стол. Я стоял и рассматривал ненавистное лицо, будто надеясь почерпнуть из этого созерцания силы для удара спящего кальяном по голове. Я искусственно разжигал в себе злобу, внушал, что убить такого мерзавца как бешеную собаку — долг всякого порядочного человека. Да, я был обязан лишить жизни принесшего столько горя изверга.

Но не смог.

Против убийства исподтишка восставала во мне кровь предков, передавших мне по наследству понятие о честном поединке. Против убийства беспомощного старика протестовало мое христианское воспитание. У меня просто рука не поднималась! Разум, как всегда, пришел на выручку инстинкту, подсказав следующий аргумент: как поведет себя Фа Ло Ше, узнав о смерти отца? Флоретта, наверное, окажется полностью в ее власти, как и все ученые, занятые в лабораториях Фу Манчи. Не станет ли дочь мстить, воевать с миром с еще большим рвением, чем ее родитель?

Поколебавшись, я решил следовать своему первоначальному плану, то есть искать выход из виллы.

Я помнил, как из этого кабинета можно было попасть в радиолабораторию, и последовал туда.

На минуту меня задержала внезапная мысль: а кто, собственно говоря, открыл дверь? Фу Манчи этого сделать не мог. Когда я поднимался по винтовой лестнице, двери были закрыты. Какой-то забывчивый человек побывал здесь совсем недавно. Охранник?

Как мог выжить в царстве беспрекословного подчинения и железной дисциплины неаккуратный подданный?

Пришлось и эту загадку оставить на потом.

Меня охватило острое желание как можно скорее покинуть проклятое место. Жажда свободы гнала меня вперед.

Быстро нажав открывающую кнопку и дождавшись открытия прохода, я вошел в знакомую, залитую пурпурным светом лабораторию.

Там никого не было. Как будто без хозяйского присмотра разбежались все работники. На полу чернела вызвавшая неприятные воспоминания запирающая линия.

Сработает ли ее колдовство? Глубоко вздохнув и стиснув зубы, я шагнул прямо на нее. Слава Богу, она не ударила меня, но все-таки из суеверного страха я обходил стороной остальные черные линии, встречавшиеся мне на пути к стеклянной стене.

Не обращая внимания на окружавшие меня чудеса и диковинки, я стал искать какой-нибудь намек на открывающую кнопку, очень надеясь, что мои поиски увенчаются успехом до того, как меня хватятся.

 

ГЛАВА XXIX

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ

Мне никак не удавалось найти даже намека на открывающий механизм. Стена была разделена прямыми вертикальными полосами на секции, каждая из которых могла оказаться замаскированным выходом.

Поиск тайных ходов мне плохо удавался. У себя в апартаментах я тоже не смог понять, как Фа Ло Ше входила и выходила, не пользуясь главной дверью.

Слабый звук заставил меня замереть на месте. Неужели за мной следят? Медленно обернувшись, я бессильно оперся о стенку, опустив руки. Нервы мои никуда не годились.

И тут вдруг моя левая рука нащупала на стене маленькое углубление, незаметное для глаз. Величина отверстия позволяла сунуть туда палец, что я немедленно и сделал. Часть стены медленно отъехала в сторону! За ней оказалась лестница, ведущая вверх, хотя, по моим расчетам, мне была нужна лестница, ведущая вниз. В сомнении я немного постоял. Может быть, каждое отделение стены представляет собой дверь, за которой начинается своя лестница? Надо было проверить это предположение.

Я отошел в сторону, и в этот момент дверь захлопнулась! Принцип, на котором работал открывающий механизм, становился мне понятен. Дверь закрывалась при отсутствии рядом человека. А если я буду с другой стороны двери, механизм сработает или нет? Решив проверить, я опять сунул палец в знакомую дырку и провел эксперимент, который блестяще подтвердил выдвинутую гипотезу. Пройдя по инерции несколько ступенек, я оказался в пустынном узком коридоре. Любопытство подвигнуло меня на дальнейшие исследования. Один конец коридора терялся в темноте, другой освещался неясным серым светом. Я решил осмотреть сначала темное место.

Но не успел я пройти и нескольких шагов, как дверь, в которую я только что вошел, вдруг отворилась! Кто-то следовал за мной!

В один миг меня охватила паника. Неужели Фу Манчи притворялся, чтобы проверить действие Божественного Откровения? Тогда меня, наверное, ждет новая, настоящая инъекция, после которой я как личность исчезну, а в моей оболочке появится новый, совсем не похожий на меня и очень мне не симпатичный человек.

Я скорей добежал до темного конца коридора, но там оказался тупик. Слава Богу, открывающая кнопка была на виду. Я нажал на нее и, после того как двери открылись, выпрыгнул из коридора.

Меня встретили ночное звездное небо и свежий соленый воздух! Я оказался на террасе, нависшей над морем, блестевшим под луной. Рядом можно было различить ступени выбитой в скале лестницы, ведущей вниз. Времени на восторги у меня не было — надо было думать о преследователе, шаги которого еле слышно доносились до меня.

Ну что ж! Я был готов к борьбе. Только сейчас, глотнув воздуха свободы, я осознал, насколько мне опротивела атмосфера безумия, страха и нечистоплотных тайн, царившая в логове Фу Манчи. Я сделаю все, чтобы больше никогда в жизни не вернуться туда! Для этого, по-видимому, придется драться. Пусть только тот, кто следует за мной, попробует приблизиться на опасное расстояние. Тогда ему несдобровать, будь он хоть сам Фу Манчи!

Вот только Флоретта!

Поможет ли ей в мое отсутствие Фа Ло Ше? Не знаю.

Но мой долг — найти Найланда Смита и помочь ему обезвредить злобного повелителя мертвых гениев. Иначе я не мог поступить, прости меня, Флоретта!

Постепенно поведение преследователя стало тревожить меня. Он вел себя как-то странно. Зачем ему, хозяину или по крайней мере слуге хозяина, нужно красться, как вору? На его месте я бы, наоборот, кричал что есть мочи: «Держи вора!» Может быть, впереди меня ждет ловушка, и он, как охотник, не хочет спугнуть зверя, бегущего прямо в капкан? Что это за капкан, можно себе представить, вспомнив черную линию в радиолаборатории.

Иного объяснения происходившему я дать не мог. Значит, впереди меня ждет что-то ужасное. Ступеньки, высеченные в скале на большой высоте, позволяли двигаться только в двух направлениях: вперед и назад. Слева высилась почти вертикальная скала, справа — крутой обрыв в добрых тридцать футов.

Выходило так, что мне самому предстояло напасть на противника, лучше всего из засады, а потом придумать способ, как спуститься вниз. Найти какую-нибудь веревку, например.

Я замер и стал прислушиваться. Мой преследователь умел ходить бесшумно. Не его вина, что ночь выдалась такая тихая. Самое легкое дуновение ветра заглушило бы его шаги, но капризная погода в ту ночь играла, к счастью, на моей стороне.

В моем воображении возник по-кошачьи ступающий Фу Манчи, вооруженный каким-нибудь своим чудом техники. Я не боялся его.

У меня возник план предстоящей схватки, о которой я уже давно молил Бога. Луна, правда, мешала прятаться. Пришлось потратить еще несколько минут на поиски темной расщелины, способной вместить мое тело. Теперь оставалось ждать, затаив дыхание, пока будущая жертва не поравняется со мной, и резко столкнуть ее с обрыва.

Да, конечно, это не рыцарский поединок, но у меня не было выбора. Я защищался, причем от меня зависели судьбы очень многих ничего не подозревающих людей. Не знаю, правильно ли я сделал, не покончив с Фу Манчи, когда тот был в беспомощном состоянии?

Я почти не дышал. Страх помогал мне мобилизоваться. Время текло невыносимо медленно. Враг приближался неспешно, подолгу останавливаясь и замирая на одном месте. Наконец, показался освещенный ярким лунным светом силуэт преследователя.

— Мой Бог! — крикнул я. — Это вы?

Передо мной стоял Найланд Смит собственной персоной.

 

ГЛАВА XXX

НАЙЛАНД СМИТ

— Слава Богу, я вас нашел, Стерлинг! — сказал Найланд Смит, когда прошел первый шок. — Но здесь не место для беседы. Давайте отойдем подальше. Вы уже ходили здесь?

— Нет.

— Тогда давайте, я пойду первым.

— Подождите, вы куда хотите идти?

— На пляж. Идемте, идемте, я знаю дорогу. Там нас ждет лодка.

Мы молча стали спускаться вниз, соблюдая величайшую осторожность. Один неверный шаг мог оказаться последним шагом в нашей жизни. Мои нервы были натянуты, как готовые оборваться струны. Я все время ждал воя сирены, который раздастся, когда обнаружится мое исчезновение. Это мешало идти по трудной дороге. Иногда мы оказывались на участке, ярко освещенном луной, видимые любому наблюдателю на расстоянии десятка миль. Потом нам пришлось согнуться в три погибели, потому что дорожку стиснули с обеих сторон каменные глыбы.

И когда мы наконец добрались до песка, я рухнул на него совершенно без сил от пережитых волнений Найланд Смит присел рядом и стал набивать табаком трубку.

— Да, черт побери! — ворчал он — Такого со мной еще не бывало. А я, уверяю вас, много чего повидал в жизни. — Вы немного отдохните, — обратился Найланд Смит ко мне. — И, чтобы не терять времени, расскажите мне все, что произошло с вами после того, как вы покинули ресторан Квинто. О чем вы разговаривали с французским рабочим около ресторана?

— Я его расспрашивал о дакойте, который следил за мной.

— Зачем вы его расспрашивали?

— Я решил убить дакойта… Вы должны меня понять, мистер Смит. За минуту до этого я получил известие о смерти Петри.

— Ладно, не оправдывайтесь, лучше постарайтесь не упустить ни одной подробности.

И я рассказал все, причем без особой надежды, что мне поверят. Но Найланд Смит не прерывал, не показывал удивления, все время кивал головой. Только однажды он знаком остановил меня, чтобы задать вопрос.

— Про какую Флоретту вы говорите? Расскажите о ней, пожалуйста, как можно подробнее.

И я поведал ему печальную повесть о наших встречах, стараясь не выдавать своих чувств к Флоретте, но, наверное, мне это плохо удавалось, особенно когда я стал, по настоятельной просьбе Найланда Смита, описывать ее внешность. Боюсь, что мое отношение к прекрасной египтянке сквозило в каждом звуке моей речи, в каждом вздохе.

— Так вы говорите, у нее фиолетовые глаза?

— Да, у нее самые удивительные глаза на свете.

— Ну ладно, продолжайте.

Дальше я рассказал про Фа Ло Ше и ее неожиданную помощь, позволившую мне избежать действия Божественного Откровения, про визит к Фу Манчи. Даже свой сон пересказал. Короче говоря, я очень старался абсолютно ничего не пропустить.

Найланд Смит попыхивал трубкой и иногда качал головой в ответ на мой особенно эмоциональный пассаж. Когда я закончил, он стал высказывать разные соображения и задавать уточняющие вопросы.

— Вам когда-нибудь раньше снилась Флоретта?

Я покраснел до ушей.

— Да. На вилле «Жасмин», сразу после нашей первой встречи. Она, как и во втором сне, была вместе с Фу Манчи, который насылал багряную тучу на какой-то большой город, по-моему, Нью-Йорк.

— Так. Выходит, я был прав. Знания Фу Манчи превосходят уровень современной науки. Он может как-то воздействовать на мозг, усиливая его гипнотические возможности… Понимаете, то, что вы видели во сне, случилось со мной на самом деле. Я действительно приехал в Берлин и успел вовремя, чтобы посмотреть на пожар в лаборатории доктора Круза.

— Что вы говорите?!

— Да-да. Похоже, Фу Манчи может использовать «настроенных» друг на друга, то есть связанных узами дружбы и симпатии людей для тайного наблюдения за их поведением. Между прочим, из этого следует, что вы с Флореттой испытываете друг к другу какие-то чувства… Но речь не об этом. Пожар, наверное, уничтожил все следы, имеющие отношение к препарату «654». У меня совершенно не было времени ждать результатов работы пожарных. Я даже не знаю, жив ли профессор Круз или погиб в огне.

— Это ужасно! Как будто рок преследует нас. Сначала Рорки, потом Круз.

— Да уж, рок… Рок по имени Фу Манчи! Вы знаете, что он вытворял в Берлине, чтобы помешать моему отлету? Я просто чудом добрался до Монте-Карло! Он сделал все, что мог, чтобы я не прилетел, а упал в море вместе с самолетом…

Он замолчал, и я услышал, как скрипнула у него в зубах прикушенная трубка.

— Приземлившись, я тут же узнал о смерти Петри… Мне не удалось даже проститься с ним, его уже закопали… Так, видите ли, всегда делается в странах с жарким климатом…

Он отвернулся, пряча лицо, хотя и так мы находились в довольно темном месте. Я присел рядом и положил ему руку на плечо.

— Я понимаю вас, мистер Смит.

— Спасибо, Стерлинг, — глухо ответил Найланд Смит. — В длинном списке преступлений Фу Манчи смерть Петри навсегда останется красной строкой… Вы, разумеется, не виноваты. Стерлинг… Фа Ло Ше обманула бы любого на вашем месте… Помните ее визит в палату к Петри?

— Я не позволил ей коснуться тела Петри!

— Да, конечно, но ей все-таки удалось выполнить распоряжение своего отца. Она, видимо, владеет приемами древнекитайского колдовства. Не знаю, как, но…

Найланд Смит оборвал себя на полуслове.

— Слышите?. — шепнул он, подняв вверх указательный палец.

— Нет, — ответил я через некоторое время.

— У вас есть оружие? — еще тише шепнул он.

— Нет. А что?

— Ничего. Хорошо, что я вооружен. Будьте готовы к неожиданностям. Если я велю вам что-нибудь сделать, не раздумывайте долго, договорились? Это я говорю на всякий случай.

— А что вы сейчас услышали?

— Ничего определенного. Просто меня посетило ощущение, что скоро нам придется отсюда уходить.

 

ГЛАВА XXXI

АРМИИ ФУ МАНЧИ

— Ваше внезапное исчезновение, — продолжил Найланд Смит, — очень озадачило меня. Я чувствовал здесь руку Фу Манчи, но не понимал его замысел. Зачем он похитил вас? Чем вы ему досадили или чем заинтересовали? Чтобы выяснить это, мне пришлось обратиться к официальным властям. Действуя с обычной для них замедленной методичностью, они опросили сотни свидетелей. А я тем временем тайно вскрыл могилу Петри…

— Господи Боже мой!

— Да-да. У меня появилась одна мысль, которую необходимо было проверить. Пришлось оцепить район кладбища, придумывать предлог для этого. И в результате всех усилий я получил мощный заряд депрессии, едва не лишивший меня рассудка. До последней секунды я тешил себя надеждой, что мои много раз проверенные логические выводы каким-то чудом окажутся верны… Но, увы… Понимаете, Стерлинг, Петри в гробу не обнаружили…

— Что! Гроб был пуст?

— Я этого не говорил, — невесело усмехнулся Найланд Смит. — Там лежал убитый пулями в живот бирманец из племени дакойтов.

— Господи, не тот ли это…

— Разумеется, тот самый, Стерлинг! Которого вы убили. Но каков Фу Манчи! Умеет заставить своих слуг служить ему даже после смерти!

— Но куда девалось тело Петри?

Прежде чем ответить, Найланд Смит немного помолчал.

— Могу с большой долей вероятности предположить, что Петри не закапывали, а подменили в гробу.

— Как? — вырвался у меня вопрос.

— Вы помните морг, в котором наш друг лежал всю ночь? Он же не охранялся! Подменить тело не составляло никакого труда, тем более для опытных шпионов Фу Манчи.

— Но зачем?

— Пока не знаю. Но не мне вам говорить о выдающихся способностях Фу Манчи в области физиологии и медицины. Вероятно, тело Петри потребовалось ему для его мерзких опытов… Полагаю, однако, что вы отдохнули? Пора нам двигаться дальше.

Он вскочил и быстро пошел вдоль пляжа. Я едва поспевал за ним, быстро оглядываясь по сторонам. Мы приближались к памятному месту нашей первой встречи с Флореттой. Я так ушел в себя, предавшись воспоминаниям, что не заметил, из какой расщелины внезапно выплыла лодка с несколькими полицейскими на борту.

Найланд Смит махнул им рукой, и они, развернувшись, снова скрылись в своем убежище.

— Нет, — сказал он. — Я передумал. Мне пришли на ум кое-какие соображения.

Он остановился и, прищурясь, стал разглядывать мое лицо, как будто в первый раз увидел. Я понял, что он заново оценивает меня, прежде чем поручить новое ответственное дело.

— Рассчитывайте на меня, мистер Смит, — вскинув голову и расправив плечи, сказал я.

— Браво, молодой человек! Я никогда в вас не сомневался.

Он одобрительно похлопал меня по плечу.

— Тогда я должен ввести вас в курс дела. Однако, спрячемся в тень.

Мы нашли укромное место, сели на песок, и Найланд Смит начал свой рассказ.

— Итак, я искал вас по всему побережью, поднял все архивы: и муниципальные, и полицейские. Пришлось просмотреть уйму документов, прежде чем зацепиться за виллу «Сент-Клер де ла Рош». Как вам известно, в средние века здесь жили монахи. Окрестные виноделы работали тогда почти исключительно на здешнее аббатство. Потом монашеское братство распалось, а их обитель досталась какому-то дворянскому роду… запамятовал его фамилию, но это не главное. Монастырь строился на крутом склоне горы и в глубокой расщелине — отметьте себе это, Стерлинг. В наше время его купил богатый аргентинец, отреставрировал и превратил в экзотическую виллу. Об аргентинце нет ничего достоверного, я уже пытался навести справки. А совсем недавно виллу приобрел некто Махди-бей. Единственное, что известно о нем, — это то, что он врач-физиолог, практикует в Александрии и очень богат. Он закрыл на виллу доступ, и никому не дает осматривать купленный в частное владение древний памятник архитектуры. Ну что ж, имеет право. Полиции пришлось выдумывать разного рода легенды, чтобы попытаться все-таки осмотреть подозрительный дом. Им дорогу все время преграждал мощный мажордом, который ссылался на отсутствие хозяина и на священное право частной собственности. Внешний осмотр ничего не дал. Но я кожей чувствовал, какое здесь удобное для Фу Манчи место.

Предыдущий хозяин, аргентинец, построил несколько чудесных теплиц, что весьма кстати ученому, который в числе прочего знает и ботанику. А самые первые хозяева оставили потомкам, судя по архивным данным, обширнейшие винные погреба, о которых, между прочим, нет упоминаний в более поздних свидетельствах. Куда девались искусно встроенные в скалу винные подвалы? Размышляя, я постепенно понял направление деятельности Фу Манчи и чем это грозит миру.

Ну а вы, Стерлинг? Проникнув в самое логово зверя, наблюдая вблизи все его повадки, разобрались в его намерениях?

— Нет, мистер Смит. Мне было не до того. Я все решал, жив я или мертв, сошел с ума или не сошел. Даже теперь я не могу догадаться, каким оружием он собирается воевать со всем миром.

— Ну, это же элементарно, Стерлинг! Одно простое соображение: оружия должно быть много. А что вы видели у Фу Манчи в больших количествах? Насекомых, разумеется! Но, чтобы держать вооружение в боевой готовности, необходимо все время проводить испытания. Недавние эпидемии — результат подобных испытаний. Они научились насылать насекомых на выбранного ими человека, используя для этого насекомоядные растения, которые выделяют особое вещество для привлечения мух… не помню его названия, но не о том речь. Агенты Фу Манчи подбрасывали в сумерках намеченной жертве растение и дожидались, пока ничего не подозревающий человек включит в комнате свет, после чего выпускали муху. Но каков подлец этот Фу Манчи! Использовать человеческую кровь для науськивания насекомых! Приучал их, чтобы они искали именно людей, а не коров и не собак! Это же надо додуматься — превращать людей в липкую ленту для мух! Работа ведется с большим размахом, по всей планете раскиданы его тайные лаборатории. Задействованы тысячи ученых и десятки тысяч вспомогательных сотрудников. И вся эта махина нацелена злобным гением на производство маленьких крылатых переносчиков неизвестной разновидности чумы. Представляете, сколько угрохано средств! И вдруг на пути этого великолепно налаженного механизма по производству смерти встает один-единственный человек — доктор Петри, открывший лекарство, излечивающее смертельную болезнь. Что должно случиться с непрошеным избавителем?

Найланд Смит прервался, глядя на меня и грустно покачивая головой.

— Этот препарат надо бы немедленно разослать по всему миру, иначе армии Фу Манчи нанесут неисчислимый вред!

— Армии Фу Манчи?

— Да, Стерлинг! Армии Фу Манчи! Армии жадных кровососов, мерзких вампиров, заражающих людей неизлечимой хворью.

Я молчал, потрясенный открывшейся мне картиной.

— Я взял полицейскую — самую подробную — карту побережья и увидел, что рядом с виллой «Сент-Клер де ла Рош» есть маленький пляж, окруженный со всех сторон скалами. По древним архивным данным, где-то в этом месте должна быть глубокая расщелина. Идеальное место для Фу Манчи! И я решил действовать, опираясь на собственную интуицию, а не на закон. Это, конечно, недопустимо, но при наших обстоятельствах, когда речь идет о гибели цивилизации, я принял всю ответственность на себя. Суд, если до него дойдет дело, признает меня виновным в тайном проникновении в частные владения и оправдает убийцу, если кто-нибудь здесь застрелит меня. Приходится действовать на свой страх и риск. Я имел подробную беседу с начальником местной полиции и предупредил его, где меня искать в случае моего исчезновения.

Я пробрался сюда сегодня вечером и уже через час заметил катер, тихо причаливший совсем рядом со мной и высадивший какого-то человека. Полиция сидела в засаде с приказом не выдавать своего присутствия до условного сигнала. Я стал следить за высадившимся. Мне очень мешала луна, но человек, шедший впереди (как я догадался по одеянию — китаец), ни разу не обернулся, чувствуя, видимо, себя в полной безопасности. Он привел меня к лестнице, а потом — к двери. Я потратил добрых десять минут, прежде чем освоился с механизмом, который отпирает дверь.

— Вы хотите сказать, мистер Смит, что проникли в дом Фу Манчи один? Без сопровождения? Сунули голову в пасть дьяволу?

— Одному было легче, Стерлинг. Недаром воры и шпионы работают поодиночке.

Я поразился смелости Найланда Смита.

— Проникнув в дом, я стал исследовать его. В коридор, куда я попал, выходило множество дверей без дверных ручек и замочных скважин.

Знаете, почему я попросил вас так подробно описать Флоретту? Потому что в первой же комнате, где я очутился, спала прекрасная девушка неземной красоты, будто бы я случайно попал в сказку о Спящей Красавице.

Она спала, повернувшись лицом к окну, и лунный свет освещал ее. Ваше описание Флоретты сделало бы честь любому художнику слова, Стерлинг. Вы очень живо и талантливо нарисовали ее портрет, и я полностью согласен со всеми вашими эпитетами. Она действительно прекраснейшая из женщин, не зря вы так неравнодушны к ней. Вас, наверное, интересует, кто она и как сюда попала? Чуть позже я удовлетворю ваше любопытство и расскажу о ней очень многое. Это трагическая история. Я сразу заподозрил, что знаю, кто эта девушка, но последние мои сомнения рассеялись, когда вы сказали, что у нее фиолетовые глаза. Я ведь не видел цвета ее глаз, потому что она спала. Я ушел тихо, не побеспокоив ее.

— Ну и выдержка у вас, мистер Смит!

— Да, мало что, как показывает опыт, способно вывести меня из равновесия.

— Вы, разумеется, имеете все основания на такое мнение о себе, но продолжайте, прошу вас!

— Ну вот. Обойдя коридор, я расширил поле своих исследований и попал в эту ненормальную лабораторию…

— «Ненормальную»? Очень точно сказано!

— Да. Чудовищные механизмы вызывали чувство дискомфорта, а черные линии на полу…

— Это страшные линии!

— В самом деле? Я так и думал. Но ведь они бездействовали, не так ли? И не мешали мне осматривать фантастическую мешанину инструментов, приборов, панелей управления, линз, света… Но тут открылась потайная дверь в стене, и комнату пересек высокий китаец. Не заметив меня, он скрылся у противоположной стены. Выждав достаточно долгое время, я последовал за ним. Угадайте, что было дальше?

— Могу себе представить!

— Я столкнулся лицом к лицу с Фу Манчи!

 

ГЛАВА XXXII

ВЫЗОВ

Он спал. Запах опиума сказал мне все: Фу Манчи, оказывается, злоупотреблял наркотиками.

За последние двадцать лет, Стерлинг, не было у меня другой мечты, кроме как избавить мир от этой гадины. И вот я оказался на волосок от исполнения своего самого заветного желания. Уже и курок был взведен, и ствол направлен в ненавистное лицо, но, как это ни смешно, я не смог переступить через собственные предрассудки.

Руки отказывались повиноваться мне и действовали как бы отдельно от мозга, вопреки всяким доводам рассудка.

Такого со мной еще не случалось, чтобы тело отказывалось служить! Глаза видели, что перед ними — жалкий старик, и отказывались верить памяти, которая подсказывала, что этот на вид почтенный человек пролил реки крови невинных людей.

Тогда я опустил пистолет и решил осмотреться. На плече китайца спала его ручная мартышка. Она нисколько не изменилась за прошедшие пятнадцать лет, когда мы виделись в последний раз. Обезьянка проснулась, когда я открыл дверь в оранжерею. Знаете, меня ошеломили спрятанные в недрах виллы джунгли! Я даже не заметил, как мимо меня прошмыгнула Пеко. Из оцепенения меня вывели звуки ваших шагов, Стерлинг. Я не рассчитывал сразу наткнуться на вас. Нам удивительно повезло. Остальное вы знаете. Я преследовал вас, а вы…

Тут он резко прервался и замолчал.

— Что это? — спросил он, имея в виду раздавшийся странный для его уха звук.

— Это вызов. Кто-то зовет меня. Мое отсутствие заметили.

 

ГЛАВА XXXIII

Я СОГЛАШАЮСЬ

Я часто вспоминаю то тягостное молчание, которое повисло между нами после сигнала вызова. Я понимал, о чем думает Смит, потому что сам думал о том же.

— Тут есть одна загвоздка, — решился прервать молчание Найланд Смит. — Мы, конечно, можем сейчас же покинуть страшное место на полицейской лодке, но… Я еще не успел рассказать об одной задумке, только что родившейся у меня.

Постепенно решился и я. Пример Найланда Смита вдохновил меня. Какое нужно иметь мужество, чтобы добровольно сунуть голову в пасть китайскому дракону! Мне было бы стыдно смотреть ему в глаза, если бы я отказался от его предложения. А Смит уже обдумывал детали предстоящих действий.

— Вы говорили, что зов исходит от этого кольца?

Я снял кольцо с пальца и подал ему. Он повертел его в руках и посмотрел на меня.

— Я не имею права просить вас об этом… — начал Найланд Смит.

— Я согласен. Жду ваших распоряжений.

— Спасибо, Стерлинг. Но я не могу дать вам распоряжений, пока не узнаю об одной вещи, а именно: находится ли Петри в руках у Фу Манчи? И еще: жив он или мертв? — Найланд Смит надел кольцо себе на палец. — Поэтому, пожалуйста, когда вернетесь на виллу, дайте мне знать по своему кольцу, нашли вы Петри или нет и в каком он состоянии.

— А как я объясню свое отсутствие?

— Подумайте об этом, заранее.

— А что сказать по поводу кольца?

— Что потеряли его. Придумайте место, где его трудно искать. Если через десять минут не последует короткий сигнал, я буду считать, что вы не вольны в своих действиях. В противном случае я жду сообщения. Один длинный сигнал — Петри там, но мертв, два коротких — Петри жив. Запомнили?

— Да.

По дороге назад я обдумывал свои оправдания. Найланд Смит провожал меня.

— Желаю удачи! Я горжусь вами, мистер Стерлинг!

— Даст Бог, еще увидимся, мистер Смит!

И я добровольно вошел в только что покинутую тюрьму, отказываясь от с таким трудом приобретенной свободы. Тоска стала овладевать мною, но я устыдился своего малодушия, вспомнив героическое поведение Найланда Смита. Я покажу ему, что и на меня можно положиться.

Уже зная, что в знакомом коридоре находится спальня Флоретты, я как-то по-особому осмотрел ряд одинаковых белых дверей, не зная точно, за какой именно живет моя возлюбленная, и послал ей мысленное пожелание всех благ. Далее я шел торопливо по пустынным комнатам, закрывая за собой все двери.

Фу Манчи, вопреки моим страхам, по-прежнему пребывал в состоянии наркотического транса. Даже прыгавшая на плече мартышка не могла вывести его из забытья.

Я закрыл двери его кабинета и почти бегом бросился к ботанической лаборатории. Неужели мое отсутствие останется безнаказанным?

Задержав дыхание, как можно более спокойно, внутренне сжавшись, я вошел и… остолбенел.

Рядом с телефонным диском стояла Флоретта!

 

ГЛАВА XXXIV

ДЕРСЕТО

— Флоретта! — закричал я.

Она была одета в шелковую белую пижаму, очень идущую ей. Она была грустна и встревожена, хотя и пыталась это скрыть.

— Флоретта! Это вы меня вызывали?

— Я.

— Но откуда вы узнали, что я дежурю?

— Я знаю очень много и еще об очень многом догадываюсь.

— Сколько раз вы вызывали меня?

— Два раза.

С каким-то сомнением она смотрела на меня, и в ее взгляде читался немой вопрос и мучительная надежда. Я не понимал, что ее так волнует. А между тем мне надо было решать, посвящать ли ее в подробности происходящего Она с детства росла в атмосфере поклонения Фу Манчи. Можно ли ей доверять в борьбе против него? Немного поколебавшись, я решил не выдавать Флоретте свои тайны.

— Ну да, конечно, два раза, сколько же еще?

Второй сигнал Найланд Смит воспринял, наверное, как мой знак о благополучном исходе пристрастного допроса, а он еще только начинался.

— Где вы были?

Мне приходилось обманывать нежнейшее существо, лгать гению чистой красоты, Совершенной Женщине. Я был сам себе противен. Но что делать? Речь шла о судьбе моей цивилизации.

— Я осматривал пальмы. Ботанику там есть на что полюбоваться.

— Вы были один?

— Да, — прозвучала из моих уст вынужденная ложь.

Флоретта почувствовала мою неискренность и очень мило нахмурилась.

— Ну а кто мог быть со мной, Флоретта?

— Принцесса очень красива, — тихо прозвучал ответ.

— Какая принцесса?

И тут я начал прозревать. Неужели она ревнует меня? Господи ты Боже мой!

— Вы имеете в виду Фа Ло Ше?

— Ах, она для вас уже не принцесса, а просто Фа Ло Ше? Быстро вы!

Флоретта повернулась и пошла к выходу, грациозно покачивая бедрами.

— Флоретта! — закричал я.

Она не обернулась. Тогда я прыгнул и поймал ее за руку.

Она сделала все, чтобы я догадался о ее чувствах. Большего нельзя было требовать от женщины. Теперь настала моя очередь объясниться. Все случилось настолько неожиданно. Ведь между нами стояло столько преград! Сердце колотилось в груди, глаза застил туман, в ушах шумело, мысли хаотически прыгали от одного к другому. Нужно было сосредоточиться и подобрать верные слова, не вспугнуть птицу счастья, готовую опуститься в руки.

— Флоретта! Клянусь, она ничего для меня не значит! Я знаю только ее имя. Я не знал, что она принцесса. Я видел ее на воле всего только один раз.

Она повернулась ко мне, готовая поверить всему, что бы я ни говорил. Мы взялись за руки и смотрели друг на друга. И чем больше смотрели, тем дальше от нас отдалялся мир, пока совсем не исчез, когда наши губы слились в поцелуе.

Моя мама говорила мне, что я пошел в отца, которому трудно было ненавидеть, но очень легко — любить. Я полюбил Флоретту с первого взгляда. Она, как оказалось, тоже. Вряд ли со дня сотворения мира встречалась более романтическая любовь, чем наша.

А потом мы говорили, говорили и не могли наговориться. Нам надо было столько рассказать друг другу. Мы перескакивали с одного на другое, хохотали как сумасшедшие и плакали навзрыд. Те сумбурные минуты я помню как в тумане, но все же память сохранила кое-что из рассказа Флоретты о себе и о своем опекуне.

Из ее слов я вывел заключение, что домашние и слуги Фу Манчи любили его, лишь у меньшинства эти чувства смешивались со страхом. Для большинства он служил примером для подражания и идеалом человека, достойного в скором будущем управлять миром.

Воспитанием Флоретты занимались весьма основательно, не прерывая процесса ни на один день. Сколько она себя помнила, рядом с ней всегда кто-то находился за исключением времени, отведенного на самые интимные отправления.

Подруги для нее были тоже воспитаны специально, чтобы составлять ей компанию.

К мужчинам она не имела доступа. Подавлять неясные желания ее учили в буддийском монастыре. Вообще у нее было очень много незаурядных учителей со всех континентов мира.

Фа Ло Ше она не любила и побаивалась. По ее представлениям, принцесса имела какие-то свои цели и собственных ставленников и сторонников в окружении отца. Общее направление деятельности организации, которую Флоретта называла Си Фан, оставалось для нее загадкой. Она знала, что скоро будет война, но о характере военных действий не догадывалась.

Очень часто в ее жизнь вторгались вызовы Фу Манчи. Она постоянно чувствовала на себе давление чужой воли. Только иногда, как, например, сегодня ночью, она чувствовала себя свободной. Как я понял, Фу Манчи оставлял ее в покое только на время своих опиумных развлечений.

— А почему ты назвала себя Дерсето?

Флоретта невесело усмехнулась.

— Это персонаж одной малоизвестной древнеегипетской легенды. Русалка пустынь, заманивающая путников в зыбучие пески. Ты ведь встретил меня на песке, так? И я хотела намекнуть тебе, что любить меня — опасно для жизни.

Мы стояли, обнявшись, иногда сливаясь в поцелуе. Волны блаженства покачивали меня, но вдруг нота диссонанса ворвалась в нашу песню счастья, как будто сам Найланд Смит напомнил мне о долге.

 

ГЛАВА XXXV

КАМЕННЫЕ ПЛИТЫ

— Входи, он здесь, — сказала Флоретта. — Оставь дверь открытой, я дам знать, если кто-нибудь подойдет.

Переступив порог, я забыл даже о Флоретте, настолько меня поразило увиденное.

Живой Петри, постаревший и поседевший, лежал на кровати и смотрел на меня!

— Петри! — закричал я. — Слава Богу, вы живы!

У меня была уже некоторая психологическая закалка, иначе, конечно, моя первая фраза была бы иной.

Петри выглядел больным и слабым. Вялым движением он подал мне руку, которую я жарко пожал.

— Это чудо, что вы живы, дружище!

— Да, пожалуй, — ответил он едва слышным голосом. — Живуч я, как гадюка, ибо выдержал не только чуму, но и инъекцию, вызывающую клиническую смерть.

— Какую инъекцию?

— Это долгая история. Сейчас нет времени объяснять.

Даже такой короткий разговор сильно утомил моего друга. Я увидел, насколько он ослаб.

— Не буду вам мешать, Петри. Мне еще нужно сообщить приятную новость Найланду Смиту.

— Он здесь? — вскинулся больной.

— Да, рядом с домом.

Петри стиснул зубы и зажмурил глаза. Известие, видимо, сильно обрадовало его.

— Дайте карандаш и бумагу.

— Петри, вам нельзя волноваться!

— Дайте, это очень важно.

По его тону я понял, что спорить бесполезно. Движения давались ему с большим трудом, но он мужественно боролся с собственной слабостью и писал какие-то формулы и латинские слова.

— «654»! — воскликнул я.

Когда Петри закончил писать, карандаш выпал из его рук.

— Стерлинг, это нужно передать на волю и распространить по всему миру!

— Да-да, конечно, не беспокойтесь. Петри!

— Бегите скорее к Найланду Смиту, судьба цивилизации зависит от быстроты ваших ног! Нет, стойте, дайте еще раз взглянуть на формулы..

Он открыл глаза и еще несколько секунд смотрел на протянутый ему листок. Вдруг лицо его сильно исказилось. Он смотрел на дверь. Я обернулся и увидел мелькнувший силуэт Флоретты.

— Кто это, Стерлинг? — жарким шепотом спросил Петри, пытаясь приподняться в постели.

— Что вы, Петри? Это — Флоретта. Она вас чем-то напугала?

— Не может быть! — шептал, не слушая меня, Петри. — Я брежу? А впрочем, все равно… Бегите, Стерлинг!

Я не мог объяснить себе странное поведение своего друга, но времени размышлять не оставалось — Флоретта делала тревожные знаки.

— Скорее, скорее, кто-то сюда идет! — прошептала она.

Мы вышли и, стараясь ступать бесшумно, двинулись по коридору, держась за руки.

— Кто он — Петри? — тихо спросила Флоретта. — Он так странно посмотрел на меня. Он что, меня знает?

— Петри — мой друг. Я видел, как он на тебя смотрел. Мне тоже показалось, что он тебя знает.

Я вспомнил что и Найланд Смит тоже узнал Флоретту! Это было необъяснимо!

Пока я, ошеломленный, ступал вслед за своей прекрасной провожатой, мы прошли весь путь до знакомого коридора за радиолабораторией и встали около дверей в спальню Флоретты.

— Ну вот и все, — грустно сказана девушка, опустив голову. — Давай прощаться. Сказка кончилась. Прощай. Тебе — туда, а я — остаюсь.

— Остаешься? Зачем? Не надо оставаться!

— Прощай! — повторила она, открывая дверь в свою комнату.

— Как «прощай»? Что ты такое говоришь? У нас нет времени. Скорей идем!

— Нет, — отрезала Флоретта и захлопнула дверь перед моим носом.

Сам не свой от ярости, я открыл дверь и ворвался к ней, задыхаясь от злости. Она встретила меня спокойно, с грустной улыбкой на губах.

— Неужели ты не понял? Ты ведь не можешь забыть свой долг ради меня, правильно? Я тоже не могу. Я знаю, что ты — шпион, враг моего друга и повелителя. Но я полюбила тебя, хоть ты и безнадежно испорчен современной цивилизацией. Давай расстанемся навсегда и сохраним добрую память о нашей встрече. Прости, милый, но как только ты уйдешь, я подниму тревогу. Торопись!

— Флоретта!..

— Если бы можно было любить тебя, не нарушая клятвы верности другому.

Она прижалась ко мне, я крепко обнял ее.

— Я не препятствую тебе уйти, не мешай и ты мне остаться.

Бедная девочка! Заколдованная красавица!

— Флоретта! Я вернусь! Клянусь тебе! Где бы ты ни была! Ты будешь ждать меня?

Я готов был разорваться на части, проклиная чертова колдуна и его чары. Я плакал, не сдерживая слез, целуя ее глаза, щеки, волосы, плечи…

— Но я не могу тебя оставить здесь! — неистово, как в истерике, закричал я. — Не могу и не хочу!

— Тише! — взмолилась Флоретта. — Нас могут услышать.

Она подняла вверх указательный палец, призывая ко вниманию.

Я прислушался. Вдруг раздался знакомый глухой звук, как во время охоты на человека-червя. В доме опускались каменные плиты, перекрывая все входы и выходы.

— Скорей уходи! — крикнула Флоретта и, вырвавшись из моих объятий, кинулась к двери. Но было уже поздно. Дверь не открывалась.

— Что мы наделали! — простонала моя бедная девочка и бессильно опустилась на пол. — Это конец!

— Подожди отчаиваться, Флоретта! Что-нибудь придумаем!

— Это бесполезно. Система хорошо продумана. Все пути перекрыты.

— Должен же быть какой-нибудь выход!

— Так бывает не всегда.

Мелкая дрожь, сотрясавшая пол и стены, прекратилась. Каменные переборки опустились. Мы оказались пойманными, как в мышеловку. В шаге от дома меня ждут Найланд Смит, свобода, конец безумного кошмара. В кармане у меня лежит рецепт спасения человечества. И все напрасно. Скоро меня найдут и убьют. А что будет с моей любимой? Что ожидает ее?

Сердце мое, только что бившееся как в лихорадке, остановилось Я стоял как мертвый, не в силах пошевелиться.

 

ГЛАВА XXXVI

НЕЗАМУТНЕННОЕ ЗЕРКАЛО

Флоретта с опущенной головой сидела в кресле. Время от времени ее кольцо выдавало порцию точек-тире.

— Тебя ищут, — тихо комментировала она зашифрованные сообщения.

Первая отчетливая мысль после нескольких минут полного сумбура была о Найланде Смите. Он, наверное, получает сообщения, предназначенные мне. Поймет ли он, в какое я попал положение?

— Флоретта, давай подумаем, что будем отвечать на вопросы!

Она повернула ко мне свое лицо, превратившееся в прекрасную застывшую маску.

— Никто не сможет скрыть от него правду.

Тут я снова почувствовал легкую вибрацию.

— Флоретта! Каменные переборки могут открываться поодиночке?

— Да, каждую можно поднять отдельно от остальных.

Я чувствовал, что где-то по одной поднимаются каменные плиты. И с каждым разом поднимается плита, которая расположена ближе к нам, как будто кто-то идет прямой дорогой к нашему прибежищу.

Наконец у самых дверей раздались шаги. У меня невольно сжались кулаки.

И вот на пороге показался Фу Манчи!

Его спокойствие предвещало бурю.

— Шерше ля фам, — проговорил он по-французски, глядя на Флоретту.

Я шагнул к нему. Он поднял руку. Тотчас из коридора прыгнули два китайца.

— Вы, оказывается, герой, мистер Стерлинг? Не знал. Я был о вас лучшего мнения.

Я взглянул на Флоретту. Лучше бы не глядел! В ее глазах я увидел обожание. Она смотрела на Фу Манчи, как дикарь на своего идола. Ее кумир заговорил с ней по-китайски, не удостоив меня более ни единым взглядом.

Мной занялись его слуги, в которых сразу чувствовались четкая выучка и богатый опыт. Не успел я охнуть, как был скручен и оглушен. Воля к сопротивлению тут же покинула меня. Здесь работали профессионалы высокого класса.

Я совершенно не помню, как очутился в кабинете Фу Манчи. Память вернулась ко мне, когда я сидел на знакомом китайском стульчике рядом с коллегой Ямамото и дочерью Фу Манчи.

Фа Ло Ше курила сигарету, вставленную в очень длинный — добрых пол-ярда — мундштук. Она выразительно посмотрела на меня, очевидно, на что-то намекая, но тайный смысл ее намеков так и не дошел до меня: слишком много пережил я за последние часы. Разум мой опустил шторы на окна души.

Коллега Ямамото сидел, как приговоренный к смерти, сгорбленный и потный, как мышь. Весь его вид говорил о страхе и раскаянии.

И вот вошел Фу Манчи.

Все встали, как в зале суда при появлении председательствующего. А я только стиснул зубы, подавляя желание броситься на него с кулаками. Не судья он мне, он сам — преступник, по которому плачет веревка.

— Встать! — услышал я резкий повелительный голос.

И, хотя все мое существо протестовало против такого унижения, ноги сами распрямились в коленях.

Тогда Фу Манчи сел на свой изысканный трон из слоновой кости, не сводя глаз с Фа Ло Ше.

— Коллега Ямамото, — начал он. — вы можете идти.

Японец вскочил как ужаленный и, часто кланяясь попятился к двери, быстро шевеля губами, но не произнося ни слова.

После его ухода Фу Манчи сказал одну китайскую фразу, после чего Фа Ло Ше рухнула на колени как подкошенная, выронив свой невиданных размеров мундштук и закрыв лицо узкими, как у отца, ладонями.

Фу Манчи продолжал говорить, и с каждой новой фразой его дочь склонялась все ниже и ниже, пока не уперлась лицом в ковер.

— Алан Стерлинг! — произнес наконец Фу Манчи по-английски. — Две вздорные красотки помогли вам ненадолго выйти из-под моего контроля. Некоторых мужчин губят женщины. Вы — из их числа.

Я поразился. Откуда он все знает? Фа Ло Ше не сказала ведь ни слова, как и Ямамото! Или они разыгрывают здесь передо мной комедию, заранее договорившись? Это было бы вполне в духе Древнего Китая.

— Миллионы бесполезных двуногих тварей, — продолжал между тем Фу Манчи, — отягощают своим присутствием терпеливую планету. С этой минуты, к сожалению, я вынужден включить в их число и вас, мистер Стерлинг. В Идеальном Государстве нет места таким, как вы. Никакой прогресс не возможен без отбора, согласитесь. Я выбрал себе принцип. Я возьму лучшее, что создала земная цивилизация. Я возьму машины Запада и людей Востока! Но все-таки я, видимо, еще не готов к борьбе с вами, поставившими на божественный пьедестал бездушные машины. Сами, конечно, вы не страшны, но вам почему-то помогают люди Востока! Даже моя собственная дочь! Мне нужно время, чтобы осознать этот факт и сделать соответствующие выводы.

Он обернулся и дважды ударил в гонг.

— Это ваша цивилизация выдумала такую глупость, как равноправие женщин с мужчинами. У нас на Востоке в каждом доме на стене весит плетка для непокорных.

Из открывшейся двери вышли две коренастые негритянки, все одеяние которых состояло из узких красно-черных набедренных повязок. С ними, как я понял, Фу Манчи разговаривал на их родном языке. После короткого приказа черные фигуры двинулись к Фа Ло Ше, намереваясь поднять ее с пола. Но гордая дочь Фу Манчи опередила их. Одним неуловимым движением она оказалась на ногах и, бросив сверкающий взгляд на отца, впереди негритянок вышла из комнаты. В руках одной из негритянок я заметил устрашающего вида плетку, похожую на русский кнут.

— Алан Стерлинг, — продолжил самозваный судья, — моя благородная цель состоит в том, чтобы спасти мир от него самого. Для этого нужна Великая Чистка! Не сегодня, так завтра мои мечты исполнятся. Людей западной цивилизации ничто не спасет. Те, кто им помогает, будут наказаны, будь это хоть моя собственная дочь! Наверное, сын не предал бы меня. Ох, женщины! Жаль многолетних трудов, потраченных на их воспитание. Кто бы мог подумать, что один из простых смертных может разрушить здание такой совершенной постройки! До сих пор это было только незамутненное зеркало, в котором я узнавал себя!

Но это поправимо. Свою невесту я выбирал путем тщательных исследований, в том числе с помощью генной инженерии. Сын обещает стать достойным помощником своего отца. Вы пытались помешать мне. Восемнадцатилетние труды чуть не пропали даром!

Он встал, одновременно ударив в гонг.

 

ГЛАВА XXXVII

СТЕКЛЯННАЯ МАСКА

Не знаю, что произошло затем, но очнулся я уже в своих апартаментах. Рядом со мной никого не было Пол и стены тряслись мелкой дрожью — опять у Фу Манчи неприятности, снова кто-то от него сбежал, и ему опять потребовалось перекрывать все входы и выходы. Интересно, кто на этот раз доставляет ему хлопоты? Не Флоретта ли?

Вряд ли Фу Манчи простит ей предательство. Пощадит ли он ее красоту? Непохоже на него. Его идеал — целесообразность. Что бесполезно — должно быть уничтожено.

А Петри? Что будет с ним, больным и беспомощным?

Тысячи страхов терзали меня, пока я слонялся из угла в угол, не в силах усидеть на месте Дверь не реагировала на мои постоянные проверки ее работоспособности.

Я был в шаге от свободы! Тоже мне, спаситель человечества! Все пошло прахом из-за моей слепой эгоистической страсти! Хотя, конечно, в данном случае мои личные интересы совпадают с общественными, только разрушив организацию Си Фан, я могу надеяться на обретение Флоретты.

Жалкий слепец! Разве можно было допустить и тень мысли о том, что Флоретта сумеет в один прекрасный миг переродиться и сбросить с себя, как Василиса Премудрая лягушачью кожу, все предрассудки, которые внушались ей с самого детства гениальным воспитателем?! Нет, это, конечно, не она вызвала переполох.

Тогда, может быть, Найланд Смит начал действовать? Он способен озадачить любого противника и вполне мог заставить китайца принять чрезвычайные меры.

Я приложил ухо к двери, но ничего не услышал.

Тогда я стал искать второй выход Тот самый, которым некогда воспользовалась Фа Ло Ше. Я вкладывал в поиски всю душу, все отчаяние, любовь и ненависть. Но напрасно.

В лихорадочных метаниях прошел, наверное, час. Заодно я обследовал все закоулки, все шкафы и столы, но нигде ничего не нашел. Только в одном из ящичков письменного стола лежали принадлежности прежнего постояльца: резиновые перчатки и стеклянная маска. Наверное, до меня здесь жил какой-то химик.

Потом я устал и присел. Но меня стало угнетать безмолвие. Тишина стояла, как в барокамере, угнетая и так уже расстроенные нервы. В этом доме все нацелено против меня Сначала я чуть не сошел с ума от вида живых мертвецов, потом от знакомства с чудовищными насекомыми. Теперь они напустили на меня мертвую тишину. Лишили мозг акустической информации. Если так дело пойдет и дальше, надо ждать слуховых галлюцинаций.

Но им не удастся меня сломить! Во мне росло и ширилось дикое желание жить. Мне нужна моя жизнь! От меня, в конце концов, зависит судьба человечества! Мне необходимо выжить! Я буду бороться, используя малейшую возможность. Если они придут, они встретят готового к смерти бойца! Но Господи! Неужели отсюда нет никакого выхода?

И тут я услышал уже знакомые звуки поднимающихся одна за другой каменных плит. Снова кто-то постепенно приближался к моему убежищу.

Я поискал глазами что-нибудь пригодное для защиты. Только настольная лампа могла послужить жалким подобием оружия, если ее свет направить на дверь, чтобы ослепить входящих, а потом кинуть ее кому-нибудь из них в голову. Затем, наверное, надо выскочить в коридор и действовать по обстановке. Какой нелепый план я сочинил! Но лучшего ничего не придумалось.

Звуки постепенно приближались, но гораздо медленнее, чем в прошлый раз. Так по крайней мере мне казалось. И когда поднялась самая ближняя переборка, нервы мои были натянуты до предела — я был близок к умопомешательству. Наконец я не выдержал и сам кинулся к дверям. Пусть все кончится скорее!

К моему удивлению, дверь открылась! Я выглянул в коридор, но тут же отпрянул назад, дико закричав.

То, что я увидел, не поддается описанию. Хотя бы потому, что открывшаяся мне картина складывалась из хаотического движения тысяч насекомых, среди которых не было двух одинаковых.

Мириады крылатых и бескрылых, жужжащих и бесшумных, блестящих и тусклых, многоножек и многоглазок ползли и летели по коридору, предводительствуемые тем кошмарным пауком с красноватыми злыми глазами!

Это он, наверное, нашел способ поднимать каменные плиты, приняв их за очередной тест на сообразительность!

Я судорожно захлопнул дверь и некоторое время стоял, прислонившись к ней спиной, стараясь унять нервную дрожь. Убедившись в том, что надежно отгорожен от гнусных полчищ, я попытался спокойно обдумать, что теперь следует предпринять.

Мне порядком надоело сидеть взаперти, однако очутиться в коридоре, в шевелящейся гуще отвратительных тварей с чудовищным пауком во главе, «способным к примитивному мышлению», — это показалось мне чересчур!

Что же могло случиться? Являлось ли нашествие насекомых частью некоего дьявольского плана, или же действия мистера Смита растревожили малосимпатичных домочадцев доктора Фу Манчи?

После некоторого размышления я отбросил мысль, что китаец выпустил свое ужасное воинство лишь затем, чтобы обречь меня на мучительную смерть. Да, я и в самом деле оказался на пути Фу Манчи, внес, не подозревая того, сумятицу в долгие и тщательные приготовления к браку с Флореттой. Мое знакомство с Фу Манчи не было продолжительным, но все же я чувствовал, что он не унизится до ревности к «простому смертному» и не пожелает тратить даже нескольких минут своего драгоценного времени, выдумывая для меня казнь пострашнее.

Следовательно, если даже все происходящее — часть тщательно продуманного плана, то этот план не направлен конкретно против меня (впрочем, он может предусматривать мою гибель как побочный результат). Но если наступление обитателей вивария — следствие непредвиденной случайности, то это означает только одно: Фу Манчи бежал, опасаясь попасть в руки полиции!

Ободрившись при мысли, что сохранил способность трезво рассуждать в столь невероятных обстоятельствах, я вновь обрел утраченное было присутствие духа. И кое-что вспомнил.

Во время лихорадочных поисков подходящего предмета, который я смог бы использовать как оружие, я повытаскивал все выдвижные ящики из большого письменного стола, занимавшего чуть ли не целую стену комнаты, где меня заперли слуги Фу Манчи. Я вытряхивал содержимое каждого ящика на пол, затем отбрасывал его в сторону и принимался за следующий. Среди прочих вещей, совершенно бесполезных в данный момент, мне попалась стеклянная маска с резиновым капюшоном, какие обычно надевают химики при работе с реактивами.

Отчаяние придало мне решимости. Подбежав к груде лежащих на полу вещей, я поспешно извлек из нее маску и натянул себе на голову. Оказалось, что мой комбинезон, сделанный из какого-то неизвестного белого материала, подходит к маске как нельзя лучше: если поднять воротник, его можно наглухо пристегнуть кнопками к капюшону маски. Наклонившись к зеркалу в ванной комнате, я защелкнул все кнопки, затем оглядел свое обезображенное маской отражение. Зрелище не доставило мне большого удовольствия.

Так, теперь нужны резиновые перчатки. Я нашел их в ворохе у письменного стола. Как выяснилось, перчатки тоже пристегивались к рукавам комбинезона — манжеты плотно охватили их резиновые края. Последним моим открытием было то, что штанины комбинезона заправлялись в высокие ботинки, которые были на мне, и затем затягивались специально предназначенными для этой цели ремешками.

Теперь меня ничто не страшило. Я был готов к встрече с заполонившей коридор нечистью.

В маске имелась система вентиляции, но все же дышать было довольно трудно. Дорого бы я сейчас дал за револьвер или хотя бы за хорошую деревянную палицу! Однако сейчас приходилось довольствоваться все той же настольной лампой. Сняв абажур и сжав ее в руке наподобие дубинки, я распахнул дверь.

Ужасный черный паук — его я опасался больше всего (хотя он вполне мог оказаться относительно безобидным созданием) — исчез. В воздухе носились тучи мух; сквозь маску до меня смутно доносилось их приглушенное жужжание. Тысячи других крылатых созданий самых разнообразных размеров и форм сидели на стенах и потолке.

Несколько огромных ос ударились о стекло маски. Я инстинктивно отпрянул, затем пригнул голову и побежал по коридору.

Добежав до лестницы, я остановился. Мысль лихорадочно работала. Необходимо любой ценой найти путь к выходу. Я отчетливо помнил лишь дорогу к верхнему этажу, ведущую из бактериологической лаборатории. Значит, прежде всего нужно добраться туда. Я устремился вниз по ступеням.

Все двери на моем пути оказались открытыми. С трудом вспоминая маршрут, которым шел с доктором Фу Манчи, я добрался наконец до нужной комнаты. Да, именно здесь сутки назад я беседовал с давно умершим сэром Фрэнсисом Нэркомбом. Мои познания в бактериологии не отличались глубиной, однако нетрудно было сообразить, что, если насекомые выпущены на свободу, с вирусами скорее всего произошло то же самое… Поколебавшись, я все же потянул на себя ручку двери.

В комнате все как будто осталось по-прежнему. Случайно взглянув вниз, я увидел, что по шнуркам моих ботинок взбираются, поблескивая хитиновыми панцирями, большие черные муравьи. Я яростно затопал ногами, потом нагнулся и принялся стряхивать с ботинок руками в перчатках непрошеных гостей. Из-под моих подошв прыснули в стороны мохнатые извивающиеся многоножки. При виде столь отталкивающего зрелища к горлу подступила тошнота, и я сломя голову бросился вон из комнаты.

Я очутился в тускло освещенном узком коридоре. Там и сям в его стенах виднелись небольшие застекленные ниши — обиталища насекомых. Это был виварий.

Стеклянные дверцы ниш были распахнуты. Некоторые жильцы еще не покинули своих гнезд, но большинство ниш пустовало. Следующий коридор оказался еще более сумрачным. Здесь тоже было пусто, лишь из-под ног доносился хруст раздавленных мной существ. Меня передернуло.

Не теряя времени, я поспешил в ботаническую лабораторию. С первого взгляда стало ясно, что она почти полностью разграблена. Через специальный глазок я заглянул в отдельный чуланчик, где выращивались необычайные орхидеи. Они исчезли все до одной.

Осмотрев стеллажи, я убедился, что исчезла также большая часть приборов и инструментов. Дверь первой секции оранжереи была распахнута.

Меня удивило, что я почти не замечаю здесь насекомых, которыми буквально кишели коридоры. Войдя в оранжерею, я понял, в чем дело: все окна оранжереи были открыты, и в их черные проемы свободно врывался холодный ночной ветер с отрогов Альп.

Вот почему легионы мух, комаров, блох и прочей нечисти устремились из лабораторий в глубь здания — они спасались от холода. Брошенные на произвол судьбы нежные тропические растения уже начинали никнуть, бессильно опустив листья. Скоро они погибнут совсем.

Что все это значило?

Ведь мне было известно, что среди умирающих сейчас растений находятся уникальные экземпляры, полученные в результате тонких и кропотливых экспериментов. Получается, что Фу Манчи безжалостно приказал уничтожить плоды многолетних трудов лучших ученых мира!

С каждым шагом воздух становился все холоднее, а опустошение — все ужаснее. Потрясенный, шел я мимо развороченных грядок, мимо вырванных с корнем и брошенных растений, то и дело останавливаясь и удрученно качая головой.

В пальмовой секции, как и повсюду, царил разгром. Дверь в кабинет Фу Манчи была приоткрыта, из-за нее пробивался неяркий свет.

Настал решительный момент! Сейчас я смогу проверить, насколько верны мои догадки. Несмотря на холод, я в своем плотном комбинезоне совершенно взмок от пота. А может быть, виной тому был не комбинезон, а охватившее меня волнение.

Я медленно приблизился к двери, осторожно потянул ее… и оторопело замер.

Я не узнавал кабинета магистра. Комната лишилась всех украшений, изысканных драпировок, рисовых циновок с изящными рисунками. Осталось лишь несколько предметов мебели да обрывки лент, которыми, видимо, пользовались при упаковке вещей.

Как я и предполагал, китаец бежал, захватив все, что смог унести, и разгром в лабораториях, свидетелем которого я оказался, учинил сам же Фу Манчи.

Последний раз оглядев кабинет, я поспешил в радиолабораторию.

Моим глазам предстала все та же плачевная картина. Из множества приборов и механизмов, прежде до отказа заполнявших просторное помещение, осталось только несколько самых громоздких. С полок исчезли все инструменты, большинство лабораторных столов оказались пустыми. Замысловатое устройство, которое я в первое свое посещение принял за кинокамеру, стояло на месте, однако было разбито вдребезги и теперь представляло собой бесформенную кучу металлических обломков.

Насекомые здесь отсутствовали вовсе — в лаборатории стоял холод, как в пещере. Э, да это и в самом деле пещера! Теперь я это ясно видел. Найланд Смит оказался прав.

В гладкой полупрозрачной стене из стекловидном массы обнаружился проход, о существовании которого я не знал. У меня не было времени выяснять, куда он ведет, — я спешил в дальний конец комнаты, где начиналась ведущая к выходу лестница.

Выскочив из лаборатории, я обратил внимание, что дверь позади меня осталась открытой. По всей видимости, приводивший ее в движение механизм был блокирован или испорчен.

Наконец я добрался до верхнего коридора и посмотрел туда, где, по моим расчетам, должен был находиться выход из виллы.

Зыбкий серый свет начинавшегося дня заливал террасу.

 

ГЛАВА XXXVIII

В КОРИДОРАХ «СЕНТ-КЛЕР»

Я бегом бросился к выходу.

— Ни с места! — резко произнес чей-то голос.

Трудно передать отчаяние, которое охватило меня при этих словах. Быть схваченным здесь, у самого порога, когда желанная свобода так близка!

Закусив губу от досады, я подчинился.

Меня сразу же окружили несколько странных фигур. В неверном утреннем свете они походили на инопланетных чудовищ с бесформенными головами и огромными круглыми глазами навыкате, между которыми торчал уродливый червеобразный отросток. Я стоял, беспомощно озираясь по сторонам, пока отвратительные существа с опаской не приблизились ко мне.

— Обыщите его, — приказал тот же голос. Тембр его показался мне знакомым, хотя он звучал гулко, будто из колодца.

И тут я понял все!

На них были противогазы!

— Мистер Смит! — вскричал я и поразился тому, как глухо прозвучал мой собственный голос — я совсем забыл о стеклянной маске на моем лице.

Командовал отрядом, конечно же, не кто иной, как сам Найланд Смит!

От облегчения и радости я едва не лишился чувств.

Только сейчас я ощутил, до чего измотан событиями последних дней. Все плыло перед глазами, звуки слились в один неразборчивый гул, и я, наверное, рухнул бы на пол из-за нахлынувшей вдруг слабости, но Найланд Смит вовремя подхватил меня под руку. Откуда-то издалека донесся его энергичный голос:

— Вилла окружена, и никто не проскользнет ни с суши, ни с моря. Когда я получил ваше первое сообщение, Стерлинг…

— Но позвольте, ведь я ничего вам не посылал! — недоуменно пробормотал я.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Но мне кажется, я догадываюсь, чьих это рук дело. Что же в них говорилось?

— Расшифровав первое сообщение, мы узнали, что профессор Петри находится в «Сент-Клер», правда, он давно мертв. Второе пришло значительно позднее и изрядно меня озадачило…

— Это странно. Петри действительно находился на вилле, но в тот момент, когда я его видел, он был живехонек.

— Как?! Вы не ошиблись, Стерлинг?

— Он разговаривал со мной и даже… О черт! Совсем забыл.

Я стянул с руки резиновую перчатку и, порывшись в кармане комбинезона, извлек измятый клочок бумаги.

— Это химическая формула препарата «654».

— Слава Богу! Старина Петри прежде всего думает о долге. Дайте-ка сюда! — Найланд Смит проворно скинул противогаз, схватил листок с формулой и стал поспешно спускаться по ступенькам в освещенный нижний коридор.

Я тем временем снял стеклянную маску и осмотрелся.

У выхода на террасу стояли шестеро или семеро мужчин в противогазах. По нашивкам на мундирах я понял, что это были французские полицейские. У меня немного кружилась голова, но, глотнув свежего утреннего воздуха, я почувствовал себя бодрее.

Найланд Смит отсутствовал не более минуты. Он вернулся почти бегом с довольной улыбкой на лице.

— Конечно, я не думаю, — заговорил он в своей обычной резкой манере, — что крылатые армии Фу Манчи полностью готовы к наступлению на цивилизованный мир. Скорее всего его подопечным придется дожидаться более благоприятной погоды. Но на всякий случай препарат «654» следует немедленно передать санитарным службам европейских стран.

— Петри поддержал бы ваше решение!

— Я подоспел бы к «Сент-Клер» намного раньше, если бы догадался хорошенько подготовить отряд. Машина уже подъезжала к вилле, когда я вдруг сообразил, в какую ловушку мы можем угодить. Однажды мне довелось видеть, что стало с бригадой полицейских, спустившихся в подвал особняка в Лаймхаузе, где Фу Манчи устроил свое логово. Несчастные детективы умирали в страшных мучениях…

У главных ворот виллы, — продолжал он, — я повстречал шефа полиции, который пожелал лично проследить за ходом операции. Я попросил его обеспечить передовой отряд противогазами. Вначале он и слышать ничего не хотел, настолько абсурдными показались ему мои страхи. Но потом он все-таки уступил моим настойчивым просьбам и отправил за противогазами вместе со мной своего помощника. Поиски заняли добрый час — сами понимаете, в здешних местах не так-то легко раздобыть такие штуки. В конце концов мы их привезли из ближайшей пожарной части. За все это время, как доложили расставленные мной посты, виллу не покинул ни один человек. Входная дверь со стороны пляжа сама собой открылась, хотя из нее никто не вышел. Фу Манчи будто приглашал нас войти; мне это совсем не понравилось. Тут появляетесь вы — всего за несколько минут до намеченного штурма…

— Однако вилла уже пуста!

— Что-о?!

— Внутри полным-полно пауков, муравьев, чумных мух и прочих столь же милых созданий, но, кроме этой нечисти, ни одной живой души.

— Вперед! — вскричал мистер Смит, натягивая противогаз. — Стерлинг, вы готовы?

Я со вздохом напялил на голову порядком надоевшую мне маску, пристегнул ее к воротнику и последовал за Найландом Смитом в берлогу Фу Манчи.

Оказавшись внутри дома, я сразу же устремился к огоньку горевшей в конце коридора зеленой лампы — там находилась комната Флоретты. В этот момент погас свет.

— Что это? Что происходит? — раздались позади встревоженные возгласы полицейских.

Секунду спустя темноту прорезал луч карманного фонарика, затем другого, третьего. Что и говорить, отряд Найланда Смита был экипирован на славу!

Кто-то сунул фонарик и в мою руку. Больше не останавливаясь, я поспешил в комнату Флоретты.

Быстро обшарив комнату лучом, я убедился, что в ней никого нет.

— Понимаю ваши чувства, Стерлинг, — прохрипел надо мной голос Найланда Смита, — но должен заметить, что вы понапрасну теряете время.

Отряд загрохотал по ступеням, спускаясь в нижний этаж виллы.

— Первым делом — к Петри! — отрывисто бросил на ходу мистер Смит.

Мы спешно миновали радиолабораторию, выглядевшую в неверном свете фонариков еще более плачевно, чем при электрическом освещении, прошли мимо кабинета доктора Фу Манчи, где еще совсем недавно он восседал на своем троне, погруженный в опиумный туман, затем двинулись через огромную оранжерею — в ее секциях сейчас умирали под порывами холодного ветра диковинные растения-гибриды, при виде которых в ужасе отвернулась бы богиня Флора.

Полицейские, следовавшие за мной по пятам, не могли сдержать удивленных возгласов при виде поразительных порождений гения Фу Манчи.

Поднявшись по следующей лестнице, мы оказались в длинном коридоре с протянувшимися по обеим его сторонам рядами белых дверей. Под ногами послышался хруст. Я остановился и направил луч фонарика вниз.

Пол был черен от насекомых. Резкая смена температуры сделала свое дело: большая часть их была мертва, но иные еще шевелились, из последних сил уползая от губительных струй ночного воздуха. Где-то здесь затаился чудовищный черный паук — б-р-р! При одном воспоминании о его немигающем взгляде, в котором горел звериный разум, у меня пошел мороз по коже. Несомненно, его минуты сочтены, но кто знает, что он может натворить перед тем, как подохнуть.

— Направо! — прокричал я через маску.

Пробежав по короткому боковому коридору, я — а за мной и все остальные — ворвался в комнату, в которой несколько часов назад я беседовал с Петри.

Сейчас она оказалась совершенно пустой.

— Слишком поздно! — простонал мистер Смит. — Они увезли его! Тс-с! Что это?

Издалека донесся приглушенный гул голосов. Возбужденные выкрики раздавались все ближе, и вот в комнату ввалился, во главе с шефом полиции, второй отряд, вломившийся в дом через главный вход.

Так же, как и нам, им не удалось обнаружить ни единого человека.

— Надо искать дальше! — крикнул Найланд Смит. — Прочешем это осиное гнездо сверху донизу! Не растворились же они в воздухе, в самом деле! Должен существовать какой-то тайный ход. Стерлинг, ведите нас теперь вниз!

Я стал протискиваться к выходу за мистером Смитом, который бесцеремонно расталкивал сгрудившихся в комнате полицейских.

Мы заглядывали во все комнаты подряд, затем тщательно осмотрели коридор, но не смогли найти ничего похожего на тайный ход.

Определенно существовало лишь два пути наружу: мимо кабинета Фу Манчи и через ботаническую лабораторию.

Почти потеряв надежду, я и Найланд Смит заглянули в радиолабораторию. Луч фонарика сразу высветил в боковой стене черный проем.

— Туда! — прокричал он из-под противогаза.

Мы побежали к найденному ходу.

— Китаец, приплывший на катере, прошел именно здесь, — тяжело дыша, сказал Смит.

Освещая себе дорогу, мы ступили на небольшую круглую площадку. В центре ее был ход вниз по винтовой лестнице. Она вела в непроглядную темноту.

— Остановитесь, мистер Смит! — воскликнул я.

Содрав с лица маску, я отшвырнул ее в сторону; Найланд Смит уже был без противогаза. Я и не заметил, когда он успел от него избавиться.

— Нам следует взять с собой еще несколько человек Кто знает, что ожидает нас внизу!

Найланд Смит, уже стоявший на ступеньках лестницы, очумело уставился на меня, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.

— Вы правы, — пробормотал он наконец — Поручаю вам найти трех-четырех добровольцев. Не забудьте предупредить шефа полиции — его зовут Фурно — о том, куда мы отправились. Поспешите!

Я выбрался на верхний этаж и побежал по пустому коридору, громко сзывая полицейских. Спустя несколько минут я уже сколотил небольшой отряд; одного я отправил с донесением к Фурно, а с остальными поспешил к Найланду Смиту.

Мистер Смит приказал одному из новоприбывших дежурить у входа на винтовую лестницу, и мы начали осторожно спускаться в подземелье виллы «Сент-Клер де ла Рош».

 

ГЛАВА XXXIX

ПОДЗЕМНЫЙ ДОК

— Китаец с катера шел этим путем, — сказал мистер Смит. — У Фу Манчи заведено железное правило: с каким бы важным донесением ни прибыл гонец, он ни в коем случае не станет тревожить сон своего патрона. Тот, за кем я следил, увидев Фу Манчи спящим, даже не стал закрывать дверь в пальмовую оранжерею. Куда он подевался потом, нам предстоит сейчас выяснить.

Лестница с покрытыми резиной ступенями, казалось, никогда не кончится. Стены лестничного колодца были сделаны из того же блестящего стекловидного материала, что и в радиолаборатории. К тому времени, когда мы добрались до нижней площадки, я насчитал почти шестьдесят ступеней.

— Будьте начеку! Берегитесь возможных ловушек, — предупредил Найланд Смит.

Мы поискали дверь. Безрезультатно. Справа обнаружился еще один пролет.

— Туда!

Пролет ничем не отличался от предыдущего и заканчивался такой же тесной квадратной площадкой. В стене открылся длинный тоннель.

— Вы останетесь здесь, — бросил Найланд Смит одному из полицейских. — В случае опасности кричите тем, кто наверху.

Он нырнул в проем тоннеля первым, мы последовали за ним.

Узкий ход тоннеля отнюдь не был прямым. Скорее он походил на извивающуюся змею, в брюхе которой мы пробирались. Куда? По-видимому, на юг.

— Поразительно, до чего длинный! — ворчал себе под нос мистер Смит. — Не удивлюсь, если мы выберемся наружу прямо у казино в Монте-Карло!

Как раз в этот момент тоннель повернул в очередной раз, и мы уперлись в глухую гранитную стену. Я направил луч в сторону и увидел спускавшиеся вниз грубо сколоченные деревянные ступени. Еще одна лестница!

— Кажется, где-то недалеко вода, — произнес Найланд Смит, потянув носом воздух. — Одному придется остаться здесь. Сигнал тревоги — выстрел.

Мы начали спускаться по лестнице. С каждым футом воздух становился холоднее. Потянуло сыростью. Достигнув вырубленной в скале площадки с дощатым настилом, мы свернули влево — там начинался следующий пролет.

На этот раз лестница привела в просторный сводчатый зал в форме неправильного восьмиугольника. Он имел добрых тридцать ярдов в поперечнике и, по всей видимости, являлся частью карстовой пещеры. Пол зала выстилали грубо отесанные доски. В дальнем конце начинался узкий коридор с таким же покрытым досками полом.

— Стойте здесь, — коротко приказал Смит последнему полицейскому, когда мы пересекли зал. — Не пропустите сигнала тревоги.

Он направил луч фонарика в зиявший ход, надеясь увидеть его конец. Но тщетно: свет растворился во мраке.

Мы осторожно двинулись по коридору. В подземном лабиринте мудрено было сохранить ориентацию, однако мне по-прежнему казалось, что наш путь лежит на юг.

— Осторожно! — вдруг крикнул мистер Смит — О Боже, что это?

Мы стояли на узком деревянном причале. Вокруг в беспорядке валялись морские снасти: багры, весла, обрывки веревки. Остро пахло гниющими водорослями. Сомнений быть не могло: перед нами лежал подземный залив.

Вода была пугающе неподвижна, будто затянута коркой льда.

— Гасите фонарь! Быстро! — яростно прошипел прямо мне в ухо Смит.

Я повиновался. Нас окутала непроницаемая тьма без единого проблеска. Видимо, мы попали в один из штреков заброшенной каменоломни.

— Не включайте свет, — донесся до меня шепот. — Мы здесь не одни. Похоже, мы угодили-таки в западню. Что ж, перехитрить Фу Манчи — дело непростое. Мой Бог! Что это?

Низкий тягучий звук, будто далекие раскаты грома, заполнял темноту. Только теперь я осознал, что все время, пока мы шли по коридору, этот звук сопровождал нас, но его заглушал топот наших ног по дощатому полу.

Секунду я вслушивался в грозное гудение.

— Вы оказались правы, мистер Смит, — проговорил я как можно спокойнее, — мы действительно угодили в западню. Кто-то закрывает вход в тоннель.

Повернувшись, мы что есть духу помчались обратно, грохоча подошвами по сырым прогнившим доскам. Дежуривший у основания лестницы полицейский исчез. Времени выяснять, куда он девался, не было. Мы кинулись вверх по ступеням.

Второй полицейский вряд ли на месте, соображал я, еле поспевая за Найландом Смитом. Дай Бог, чтобы он успел вернуться назад, к дежурящему у начала тоннеля. Как бы в подтверждение этого издалека донесся хлопок выстрела, гулко отозвавшийся под каменными сводами лабиринта.

Тяжело дыша, мы преодолели второй пролет… и застыли в изумлении.

Над входом в тоннель опускалась огромная гранитная плита. Ее нижний край висел всего в трех футах от пола и с каждым мгновением опускался все ниже.

— Проклятье! — в сердцах сказал мистер Смит. — Уверен, что точно такая же плита перекрывает сейчас другой конец тоннеля. Даже если нам удастся протиснуться под плитой, мы окажемся запертыми с двух сторон!

Из тоннеля донеслись сдавленные крики, поспешный топот ног. Тем временем каменная глыба проползла еще несколько дюймов вниз.

— Надо вернуться к причалу, — хрипло проговорил я. — Отыщем место, где залив выходит наружу, пусть даже нам придется добираться туда вплавь.

— Нам не выплыть из пещеры, — раздраженно бросил мистер Смит. — Выход из нее находится под водой.

— Что?!

— Вы видели пятна нефти на причале?

— Да, но…

— Впрочем, вы правы, вернемся. Быть может, мы отыщем боковую галерею, соединенную с одним из верхних штреков.

Мы опять стали спускаться. По пути я постарался собраться с мыслями и осознать происшедшее. Следовало признать, что наше положение было незавидным. Я вдруг отчетливо понял, что, быть может, настал мой конец. Нам грозила мучительная гибель от голода и жажды. Эта мысль ужаснула меня. Все мое существо восставало против подобной участи, я лихорадочно стал перебирать в уме пути спасения. Но — увы! — ничего путного придумать не удавалось.

Луч моего фонарика осветил темное маслянистое пятно, расползавшееся по дощатому полу.

— Гасите фонарь, — резко бросил мне Найланд Смит.

Мы стояли в кромешной тьме, напряженно вслушиваясь в тишину пещеры. Протяжный гул, раздававшийся со стороны тоннеля, прекратился — плита опустилась, замуровав нас в подземелье. Из темноты не доносилось ни звука.

Нам так и не попался боковой ход. Надеяться оставалось лишь на чудо.

Зная внутреннее расположение «Сент-Клер» и немного изучив повадки ее хозяина, я догадывался, что с теми, кто остался в доме, приключилось то же, что и с нами.

Они сейчас отрезаны один от другого, попав в каменные мышеловки, подобные этой. Шеф полиции, окажись он на свободе, вероятно, сумел бы найти способ спасти нас. Но месье Фурно, несомненно, томится сейчас в одной из комнат виллы, и в ближайшие несколько дней ожидать помощи извне нечего.

И тут раздался голос!

Он доносился со всех сторон сразу — казалось, говорило само подземелье.

— Мистер Найланд Смит!

У меня мороз пошел по коже. Я узнал голос доктора Фу Манчи; однажды услышав, его невозможно забыть. Сердце мое бешено заколотилось, я едва сдержал удивленный возглас.

— Не отвечайте, если вам угодно; мне известно, что вы здесь. Могу добавить, что вы останетесь здесь надолго. Ваша деятельность, мистер Смит, причинила мне некоторое беспокойство. Но не обольщайтесь, нанести серьезный ущерб мне вам не удалось. Для меня главную опасность представлял доктор Петри и его опыты, а отнюдь не ваш налет на «Сент-Клер». К сожалению, пока мне не удалось приучить моих крылатых солдат к здешним холодам. Но со мной теперь доктор Петри — светило современной энтомологии! С помощью его гения, уверяю вас, я скоро преодолею это последнее препятствие.

Я слышал тяжелое от еле сдерживаемой ярости дыхание моего напарника, однако Найланд Смит молчал.

— Мистер Алан Стерлинг! — продолжал спокойный гортанный голос. В его церемонности я уловил легкую насмешку. — Мне известно все о вашем скоротечном романе с той, чье имя вы не достойны слышать. — Фу Манчи помолчал. — Как ни прискорбно, я пока не знаю, скоро ли сумею заставить бедняжку забыть вас…

Я не верил своим ушам!

Все это походило на кошмарный сон; казалось, еще немного — и я проснусь. Неожиданно подал голос Найланд Смит, довершая нереальность происходящего.

— Позвольте узнать, кто строил вашу подводную лодку? — поинтересовался он самым будничным тоном, так не вязавшимся с нашим бедственным положением.

Доктор Фу Манчи ответил с той вежливостью, которая порой бывает между заклятыми врагами:

— Мой подводный корабль создавал всемирно известный инженер Эрнест фон Эббер. О его смерти вы могли прочесть в газетах десятилетней давности. Ему помогал недавно попавший ко мне господин Эриксен. Корабль строился на моей секретной верфи в устье Иравади, в дорогой вашему сердцу Бирме. Теперь я вас покину, — продолжал Фу Манчи. — Оставляю вас в живых — не скрою, с некоторым сожалением. Но я у вас в долгу, а на моей родине должникам принято платить. Этой ночью моя жизнь дважды была в ваших руках, но оба раза вы не воспользовались своим шансом.

 

ГЛАВА XL

«Я ВИЖУ СОЛНЦЕ!»

Повелительный гортанный голос умолк. Наступила тишина.

— Не зажигайте свет, — шепнул Найланд Смит. — Фу Манчи уже вернул свой долг тем, что не убил нас сразу. Дважды платить он не станет.

Некоторое время мы стояли в холодной сырой темноте. Затем, придвинувшись ко мне, мистер Смит заговорил опять. Я чувствовал на лице его горячее дыхание.

— Откуда, как вам кажется, китаец разговаривал с нами? — Голос Смита был тихим, но отчетливым.

Я в затруднении пощипал начинавшие отрастать усы.

— Кажется, откуда-то сверху.

— Правильно. Голос раздавался со стороны лагуны, но точка, где находился говоривший, лежала намного выше уровня воды. Должно быть, там есть какая-то галерея или терраса. Попробуем до нее добраться, соблюдая крайнюю осторожность. Мне говорили, что вы отличный пловец. Это так?

У меня упало сердце. Конечно, ради желанной свободы я готов на все, но при одной мысли, что придется нырять в черную пещерную воду, по спине поползли мурашки.

— В свое время я действительно недурно плавал, — признался я, — но сейчас я в плохой форме.

— Понимаю, Стерлинг, вы не в восторге от перспективы ночного купания, но — что поделать! — обстоятельства вынуждают идти на крайние меры. На карту поставлены не только наши жизни, но, быть может, и судьба всего цивилизованного мира. Не падайте духом, мой друг! Сдается мне, что эта лужа не более шестидесяти ярдов в поперечнике. Я поплыл бы первым, да только пловец из меня никудышный. До того берега я, может, и доберусь, но на обратный путь сил у меня уже не хватит. Мне нужно знать наверняка, что там будет выход.

— Что же вы придумали, сэр?

— Слушайте: стоит нам нечаянно выдать себя, как нас тут же пристрелят. Поэтому сделаем так: на краю пирса мы закрепим фонарик; он будет служить маяком. Справа от вас есть ступеньки. Вы тихонько спускаетесь в воду и плывете, ориентируясь на маяк, к противоположному краю лагуны.

— Предположим, я это сделал. Что дальше?

— Доплыв до берега, вы выбираетесь из воды и ищете вход в галерею.

— В кромешной тьме?

— Нет. Эдак вы потратите на поиски неделю. Ответьте-ка, вам когда-нибудь приходилось переплывать реку с узлом на голове?

— Нет, но я видел, как это делается.

— Чудесно. Самое важное в таком деле — чтобы вещи не намокли. К счастью, прорезиненная сумка из-под противогаза достаточно просторна, чтобы вместить мой пистолет и ваш фонарик. Передайте-ка его мне, я его упакую.

Я нащупал в темноте протянутую ладонь Найланда Смита и вложил в нее фонарик.

— Сейчас перевяжу сумку платком, — бормотал он. — Вот так… Теперь подойдите ближе.

Я нехотя двинулся в его сторону, стараясь не думать о предстоящем купании. Крепкая рука мистера Смита схватила мое плечо.

— Закрепите сумку у себя на макушке и завяжите концы платка под подбородком. Давайте я вам помогу.

Его движения были быстры и точны, и — странное дело! — мне каким-то образом передалась его энергия! Я ощутил прилив сил, черная лагуна меня больше не страшила.

Когда все было готово, Найланд Смит продолжал вполголоса:

— Как только выберетесь на противоположный берег, осторожно включайте фонарик и ищите галерею. Пистолет держите наготове. Если вам не удастся достичь края лагуны или же берег окажется неприступным, возвращайтесь обратно. Как видите, ничего сложного. Ну что, справитесь?

— В самом деле, все просто. Если мне не помешают, я выполню ваше задание.

— Молодчина. Теперь хватайте покрепче мою руку Как только я потяну вас, немедленно отступайте за мной назад.

Я сжал его руку повыше локтя. Почувствовал, как он наклонился… Неожиданно из-под моих ног брызнул свет.

— Назад! — прохрипел Найланд Смит.

Я торопливо отступил вслед за ним на три шага. К моему изумлению, огонек фонарика пришел в движение, и… пополз в нашу сторону… остановился… снова пополз.

— Я привязал к фонарику кусок бечевки, — шепнул мне на ухо мистер Смит. — Посмотрим, сработает ли приманка.

Тишину нарушало только наше дыхание.

— Снайперов нет, — удовлетворенно произнес он. — Итак, доктор Фу Манчи верен традициям своих предков: он свято выполняет обещания. За дело, Стерлинг! Я иду на пирс крепить фонарь.

Не стану описывать свое многотрудное плавание. Скажу только, что температура воды оказалась значительно ниже, чем я ожидал.

Как и предсказывал Смит, на расстоянии приблизительно пятидесяти ярдов от пирса я коснулся ногой каменистого дна. Забрав чуть вправо, я нащупал наконец твердую опору под ногами и, вытянув руки вперед, начал медленно выбираться из воды.

Скоро мои пальцы наткнулись на почти отвесную скалу. Прошло немало времени, прежде чем мне с величайшим трудом удалось взобраться на узкий уступ, торчавший над водой. Примостившись на нем и стараясь не делать резких движений, чтобы не свалиться, я принялся развязывать платок под подбородком.

Я зажал край противогазной сумки в зубах, затем извлек фонарик и включил его. Пистолет я оставил пока в сумке.

Луч фонаря осветил неровный черный склон, круто уходивший вверх. Футах в тридцати над моей головой виднелась небольшая каменная терраса, наклонно спускавшаяся к углублению, похожему на вход в пещеру.

Я обернулся.

Еле заметный огонек фонарика Найланда Смита отсвечивал от темного зеркала воды. Он находился почти прямо напротив меня.

Я вздохнул и начал карабкаться вверх.

Подъем оказался не таким сложным. Изъеденная водой скала имела множество выступов и углублений, по которым я взбирался, словно по ступенькам. Добравшись до террасы, я двинулся по ней к отверстию в скале, у которого остановился в раздумье.

Пещера была значительно выше и шире, чем казалось снизу. Я вынул изо рта противогазную сумку, извлек из нее пистолет Найланда Смита и так, с зажатым в одной руке фонарем и пистолетом в другой, вступил внутрь.

Я оказался в коридоре, весьма похожем на тот, что привел нас к подземной лагуне Только на полу не было досок, и шел он не ровно, а под некоторым наклоном вниз.

Освещая себе дорогу и стараясь держаться начеку, я шел по коридору.

Повеяло свежим воздухом. Я уже основательно продрог, так как был в одних трусах, к тому же совершенно мокрый. Чтобы согреться, я быстрее зашагал вперед.

Ход замысловато петлял в горе, становился все уже и все круче уходил вниз. Предчувствуя скорую свободу, я почти бежал, не глядя под ноги.

Никаких следов людей мне не попадалось. В этот коридор, возникший, казалось, по слепой прихоти природы, наверное, еще не ступала нога человека.

Спуск стал настолько крутым, что более походил на грубую лестницу с каменными ступенями. Чуть не кубарем я скатился вниз… и увидел солнце, величественно всходившее над Средиземным морем.

Испустив вопль радости, я исполнил дикий танец, подобно древнему солнцепоклоннику, приветствующему явление своего огненного бога.

Когда я наконец немного успокоился и огляделся вокруг, то увидел, что стою на берегу маленькой бухты с узенькой полоской усеянного галькой пляжа. Море простиралось до самого горизонта. Определить, в каком месте побережья находится бухта, оказалось невозможно — со всех сторон ее окружали громадные утесы.

Немного в стороне начиналась еле заметная, уходящая круто вверх тропка. Пройдя по ней несколько шагов, я нашел обгоревшую спичку. Недавно здесь были люди.

Обратно к лагуне я летел как на крыльях. Спустя пять минут я уже стоял на террасе у входа в коридор и неистово размахивал фонариком, стараясь разглядеть огонек на противоположном берегу лагуны.

— Мистер Смит! Быстрее плывите сюда, я нашел выход!

 

ГЛАВА XLI

ПЕРЕХОД

Я смотрел на поблескивающую в лучах утреннего солнца морскую гладь. На лазурно-голубом небе не было ни облачка. Я повернулся к своему спутнику. При ярком солнечном свете на загорелой коже, обтягивавшей его сухое лицо, обнаружилось множество морщинок. Щеки покрывала седая щетина, старившая его лет на десять. Густые коротко стриженные волосы на висках уже тронула седина. На нем был просторный летний костюм из серой фланели и туфли на каучуковой подошве. Костюм был порядочно измят, узел обычно аккуратно повязанного галстука сбился набок. Оглядев свой грязно-белый комбинезон, я понял, что представляю собой еще более плачевное зрелище.

Я вглядывался в остро очерченный профиль Найланда Смита — от него веяло силой и умом. Только теперь я начинал сознавать, какой он незаурядный человек. Сейчас я уже не сомневался в правдивости невероятных рассказов, которые окружали его имя. Если бы не он, нам никогда не удалось бы выпутаться из передряги. Только он мог додуматься соорудить из найденных на берегу подземного озера досок и куска бечевки небольшой плотик, погрузить на него наши пожитки и переплыть лагуну, толкая его перед собой!

Найланд Смит внимательно изучал обнаруженную мной среди камней обгорелую спичку.

— Судя по всему, эта тропинка — единственный путь из нашей бухты, — проговорил он задумчиво. — Поздравляю, молодой человек: у вас острое зрение.

— Мистер Смит! — с чувством сказал я. — Для меня большая честь хоть чем-то помочь столь выдающемуся человеку, как вы!

Он поднял на меня глаза и лукаво улыбнулся, помолодев сразу на добрых три десятка лет.

— Не стоит преувеличивать, Стерлинг! Хотя — к чему скромничать? — я и сам знаю, что в драке многого стою. Иначе меня давно бы не было в живых. — Он нахмурился. — Однако встречаются противники, которым удается меня переиграть. Вы догадываетесь, о ком я говорю.

Последние слова Найланда Смита вернули меня к реальности. В самом деле, хотя нам и удалось благополучно выбраться из подземного лабиринта, радоваться пока было рано. Доктор Петри все еще находится в руках Фу Манчи; несчастному уготована жалкая участь «живого мертвеца» — послушного исполнителя жестокой воли китайского дьявола.

И Флоретта… Как я мог забыть о ней? Она потеряна для меня навеки!

Должно быть, эти чувства легко читались на моем лице, так как Смит вдруг проговорил:

— Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете, Стерлинг. Не отчаивайтесь. Дела обстоят не так плохо, как кажется. Всегда существует надежда.

— О чем вы?

— Эта тропинка протоптана людьми, и она приведет нас к жилью. Скорее всего мы выйдем к пляжу неподалеку от виллы «Сент-Клер». Но самое любопытное в другом.

— Не понимаю…

— Ответьте, Стерлинг, что больше всего поразило вас в подземелье?

Немного подумав, я сказал:

— Никак не пойму, для чего Фу Манчи дожидался нас в пещере и как он затем перебрался на свою подводную посудину — если, конечно, она не плод его воображения.

Смит серьезно кивнул:

— Вы попали в самую точку. Действительно, Фу Манчи говорил с нами с противоположного берега, стоя на каменной террасе. Возникает вопрос: зачем Фу Манчи понадобилось туда забираться? Ведь он мог преспокойно погрузиться с пирса на подводную лодку с остальной шайкой! Я размышляю над этой шарадой с того самого момента, как мы выбрались из пещеры. У меня имеется одно предположение, но даже мне самому оно кажется слишком невероятным…

— Какое же, мистер Смит?

— Он так и не сел на подводную лодку.

— Что?!

— Какова бы ни была ее конструкция, перевозить в ней ослабленного тяжелой болезнью человека чрезвычайно рискованно — слишком велики перепады давления при погружении и всплытии.

— Подождите, уж не думаете ли вы…

— По всей видимости, Петри под личным надзором Фу Манчи переправили на берег моря тем же путем, каким прошли мы с вами. Думаю, вы согласитесь со мной, что, кроме коридора, по которому мы выбрались, вряд ли существует иной выход из подземелья.

— Но ведь нам пришлось карабкаться по скалам!

— Для выросших в горах дакойтов проделать этот путь с носилками или с гамаком из шелкового шнура не представляет сложности.

— Вы хотите сказать, что Петри унесли туда? — Я указал рукой в сторону тропинки, терявшейся среди крутых скал.

Найланд Смит покачал головой.

— Нет, Стерлинг. Посмотрите, у самого края воды — свежие масляные пятна. Заметьте, дно в этом месте очень глубокое. Видите, как круто пляж спускается в воду? Здесь недавно причаливал катер.

— Куда же уплыл Фу Манчи?

— Хотел бы я знать! Быть может, он высадился на побережье рядом с каким-нибудь шоссе, где его ждал автомобиль. Насколько мне известно, рядом с «Сент-Клер» проходят две большие дороги: Корниш-роуд и Миддл-роуд. Все проезжающие по ним машины проверяются специальными полицейскими постами.

— Черт побери! Может быть, китаец уже арестован!

— Не обольщайтесь, Стерлинг! Я дольше вас изучал повадки Фу Манчи: не стоит рассчитывать на то, что он попадется в столь незатейливую ловушку. Как бы там ни было, нам пора отправляться в путь.

Мы принялись взбираться по каменистой тропинке. Я шел, стараясь не отставать от мистера Смита, и размышлял над его словами. У меня мелькнула безумная надежда, что вместе с Фу Манчи был не только Петри, но и Флоретта… Тогда, если его задержит полицейский кордон, она окажется на свободе, и я, быть может, уже сегодня обниму свою любимую! Мне вспомнились слова Фу Манчи: «Со мной — доктор Петри!» Не здесь ли кроется причина его задержки? Неизвестно, насколько можно доверять словам коварного китайца, однако схватить негодяя представлялось мне делом не слишком сложным.

Склон, по которому мы взбирались, опытный скалолаз преодолел бы с легкостью, но альпинизм никогда не входил в список моих увлечений. Одно я мог сказать с уверенностью: Фу Манчи здесь не проходил. Даже бирманские горцы не сумели бы протащить по этой тропке носилки с доктором Петри.

Тропинка вилась между бесформенными обломками скал, забираясь все выше и выше. Я порадовался про себя, что на мне ботинки с резиновыми подошвами, хотя когда-то слышал, что уважающий себя альпинист совершает восхождение только босиком…

— Одному Богу известно, что за самоубийцы проложили эту тропу, — бормотал мистер Смит.

Пройдя по узкой кромке тесного ущелья, на дне которого поблескивала вода, мы углубились на добрую милю в скалистый берег. Подъем стал более пологим, и я уже собирался облегченно вздохнуть, как вдруг тропа вильнула, и мы снова оказались на краю отвесного обрыва. Внизу рокотало Средиземное море.

— Проклятье! — Смит судорожно ухватился за выступ. — Прогулка обещает быть утомительной!

— Вы читаете мои мысли, мистер Смит.

Площадка, на которой мы стояли, имела не более восемнадцати дюймов в ширину. Сильный ветер грозил сбросить нас в пропасть. Любое неосторожное движение могло оказаться последним. Поборов искушение закрыть глаза, я медленно двинулся дальше.

Наконец, миновав опасный участок, мы начали удаляться от моря. Тропинка понемногу пошла под уклон, там и сям среди камней стала попадаться чахлая растительность. Найланд Смит остановился и, приложив ладонь к глазам, стал вглядываться в простиравшееся внизу побережье.

— С этого расстояния трудно судить с уверенностью, — сказал он, — но мне кажется, я различаю очертания бухты пляжа Сент-Клер.

Тропинка все круче шла вниз. Ветер прекратился, прохладный утренний воздух пьянил, точно молодое вино. Неожиданно мистер Смит повернулся ко мне.

— Вы слышите, Стерлинг? — резко спросил он.

Я прислушался. Вначале я ничего не замечал, но затем различил слабые крики и сопровождавший их странный звук, похожий на отдаленные удары.

— Невероятно! — проговорил Смит. — Они все еще пытаются пробиться на виллу! Скорее вниз: у нас много дел и очень мало времени!

Оставшиеся несколько сот ярдов мы проделали почти бегом и вскоре оказались на том самом пляже где я впервые увидел Флоретту и где столько раз мечтал очутиться вновь рядом с той, за чью улыбку я готов пожертвовать жизнью…

Удары усиливались по мере нашего приближения. Найланд Смит с неожиданной резвостью — словно и не было тяжелого горного перехода — бегом пересек пляж и стал взбираться по ступеням, ведущим на примыкавшую к вилле террасу. Я едва поспевал за ним следом.

Преодолев последний из семи пролетов, я увидел, что входная дверь виллы распахнута, с узкого окна на втором этаже сорвана штора и к подоконнику приставлена лестница, которыми обычно пользуются пожарные. Виновниками грохота оказались полицейские Вооружившись ломом и кувалдой, они штурмовали под руководством лейтенанта каменную плиту, преградившую путь в радиолабораторию.

Найланд Смит, быстро представившись лейтенанту — тот не участвовал в первом рейде внутрь виллы, — потребовал обрисовать положение дел. Выяснилось, что, кроме нескольких человек, практически весь отряд, включая шефа полиции месье Фурно, оказался запертым в доме. Связь с ними установить пока не удалось.

В гараже виллы отыскали паяльную лампу, но ее применение не принесло успеха. Лейтенант вызвал по телефону взрывников — их ждали с минуты на минуту.

Самым поразительным было то, что в помещениях виллы тоже находилось несколько телефонов, но, по уверению сержанта, никто не отвечал на его звонки и не пытался дозвониться наружу.

 

ГЛАВА XLII

ДОЧЬ КАРАМАНИ

Пока полицейские возились с дверью, я решил осмотреть виллу.

Дом опоясывала мощеная дорожка. У некоторых окон виднелись приставные лестницы; оконные рамы были взломаны полицейскими: сейчас они хозяйничали в верхних этажах виллы, откуда доносились грохот и глухие удары. Но я-то знал, что главные тайны «Сент-Клер де ла Рош» спрятаны глубоко внизу и добраться до них не так-то просто.

Фасад виллы — под этим словом я имею в виду сторону дома, выходящую на идущее рядом шоссе — выглядел тяжеловесным и невыразительным. Входная дверь была сорвана с петель, через проем то и дело сновали полицейские.

Справа между виллой и домом с высокой аркой над дверью шла небольшая, мощенная булыжником улочка. За домом в скале чернел провал, где я разглядел уходящие вглубь каменные ступени. Пройдя немного по улочке, я заметил торчавший над парапетом край приставной лестницы. Взглянув вниз, я увидел оранжерею. Часть ее стеклянной крыши была разбита, в пролом спускалась приставная лестница. Внизу слышались невнятные голоса; видимо, таким путем полицейские надеялись вызволить своих товарищей из плена.

Тут меня нагнал Найланд Смит. Сделав мне знак следовать за ним, он быстро зашагал по улочке.

Скоро она кончилась, и мы вышли на неширокий, посыпанный гравием проселок. По одну его сторону тянулся высокий забор, за которым мелькали огородные грядки. С другой же стороны был обрыв.

Проселок свернул к северу, и мы оказались у железных ворот, украшенных затейливым орнаментом. Они были заперты, рядом стояли два полицейских.

Найланд Смит назвал пароль. Один охранник отворил створку ворот, пропуская нас. Дальше мы пошли по асфальтированной дороге. Скоро показалось шоссе. Я вспомнил это место. Здесь я пытался проехать, когда задумал проникнуть в «Сент-Клер», но меня остановил знак «Проезд запрещен».

— На углу стоит полицейский автомобиль, — сказал Найланд Смит. — Он-то нам и нужен.

Из его объяснений следовало, что в гараже виллы не оказалось ни одной машины. Меня это удивило. Куда же в таком случае подевались автомобиль Петри и тот, другой, который я бросил на Корниш-роуд во время схватки с дакойтом и который, несомненно, подобрал затем Фу Манчи?

Сержант, сидевший в автомобиле у поворота на шоссе, доложил, что мотоциклетный патруль дежурил всю ночь и только что сдал вахту. Он останавливал все машины, проезжавшие по шоссе в обоих направлениях — таково было распоряжение мистера Смита, — но не заметил ничего подозрительного.

У меня упало сердце. Я понял, что мы упустили Фу Манчи. Найланд Смит нервно пощипывал мочку уха.

— Голову даю на отсечение, он плывет сейчас в Италию, — проговорил наконец Смит. — Как я мог забыть эту возможность?! О слепец! — Он с досадой стукнул по ладони сжатым кулаком.

— Что вы имеете в виду, мистер Смит?

— По-видимому, его ждала готовая к отплытию яхта. Однажды он улизнул таким способом из Англии.

— А что, если…

— Знаю, — раздраженно прервал Смит. — Мои рассуждения были ошибочны с самого начала. Фу Манчи все-таки воспользовался подводной лодкой.

— Скорее всего так.

— Задержку в подземелье можно объяснить его склонностью к театральным эффектам — это одна из немногих его слабостей. В машину, Стерлинг!

Мы трое сели в автомобиль.

— В префектуру, — коротко приказал Смит шоферу.

Мы мчались по залитому солнцем шоссе. Ясный теплый день был в самом разгаре, но на душе у меня было пасмурно. Против моей воли перед глазами вставал ряд «живых мертвецов» — когда-то великих ученых, теперь же — послушных исполнителей жестокой воли Фу Манчи. Я никак не мог примириться с мыслью, что старина Петри пополнил этот скорбный ряд — быть может, навечно!

Перед моим внутренним взором появилось прекрасное лицо Флоретты, с застывшим на нем выражением преданности и страха, с которым она смотрела на своего повелителя. Я едва сдержал стон боли.

Найланд Смит хмуро молчал, глядя перед собой.

— Мистер Смит, — начал я осторожно. — Я отдаю себе отчет, что сейчас не слишком подходящее время для обсуждения моих личных дел. Но я кое-что вспомнил, что, быть может, покажется вам интересным.

— Что именно?

— Я вспомнил встречу с Петри Флоретта стояла у дверей и следила, чтобы нас никто не застал врасплох. Затем произошло нечто странное. Перед самым моим уходом Петри бросил взгляд в сторону Флоретты…

— Ну-ка, ну-ка! — В глазах мистера Смита вспыхнул огонек любопытства. — Что же случилось потом?

— Он приподнялся на постели с таким видом, будто увидел привидение, и, придя в необычайное волнение, спросил, что за девушка заглянула сейчас в комнату. Мне надо было немедленно уходить, и я коротко ответил, что ее зовут Флореттой. Ручаюсь, он видел ее не в первый раз, хотя Флоретта уверяла меня, что до того дня они никогда не встречались.

Я умолк. Найланд Смит продолжал пристально смотреть на меня.

— Вы как-то обронили, — продолжал я, — что догадываетесь, кто такая Флоретта. Вы редко ошибаетесь, мистер Смит. Скорее всего, мне уже не суждено увидеть ее снова, но, прошу вас, скажите мне, кто она?

Найланд Смит тяжко вздохнул.

— Так и быть, я скажу вам. Кажется, вы говорили, Стерлинг, что никогда не встречали Карамани — жену доктора Петри.

— Да, это так.

— В свое время она помогала Фу Манчи.

— Не может быть!

— Увы, это правда. Я уже не раз говорил, что она — самая красивая женщина, которую я встречал в своей жизни.

— Да, я помню.

— От отца ей досталась арабская кровь. Кем была ее мать, я не знаю.

— Карамани — арабка? — обескураженно переспросил я.

— Доктор Фу Манчи взял ее в свою свиту из-за ее незаурядных качеств, среди которых красота сыграла не последнюю роль. Петри удалось разрушить чары Фу Манчи и вырвать прекрасную арабку из паутины китайского дьявола. Сам Петри — крепкой породы, и все его предки отличались здоровьем, силой и красотой.

— Это мне известно. Мой отец дружил с Петри.

Найланд Смит кивнул и продолжал:

— Не секрет, что Фу Манчи всегда высоко ценил доктора Петри. Однако немногим известно то, что я вам сейчас скажу, Стерлинг. Думаю, об этом не знал даже ваш отец. Дело в том, что спустя год после женитьбы у Карамани и Петри родился ребенок.

— Впервые об этом слышу!

— Они никогда не упоминали об этом. Для них это было слишком глубоким горем.

— Горем?

— Девочка появилась на свет в Каире и спустя три недели умерла.

— Боже милосердный! Бедняга Петри! Он ни разу не обмолвился даже словом.

— Неудивительно. Он и Карамани уговорились никогда не упоминать о ребенке. Они пытались таким способом изгладить из памяти саднящую рану. Но в происшедшем были некоторые странности, которых не заметили ослепленные горем родители. Когда почти год спустя мне стали известны все обстоятельства дела, в мою душу закралось подозрение…

— Какое же, мистер Смит?

— Я ни слова не сказал о нем Петри — это было бы слишком жестоко для несчастного отца. Однако я на свой страх и риск провел тщательное расследование, и, хотя мне не удалось обнаружить никаких прямых улик, позволяющих дать делу официальный ход, я еще больше укрепился в своих догадках. Да, Фу Манчи умеет заметать следы.

Он многозначительно посмотрел на меня. Я молча ждал продолжения.

— Когда на вилле «Сент-Клер» я прокрался в комнату, которой я дал название «Чертог Спящей Красавицы», я испытал одно из самых сильных потрясений в жизни. Догадайтесь, о чем я подумал, взглянув на дремлющую Флоретту?

— Кажется, я уже знаю, что вы сейчас скажете…

— Я решил, что передо мной Карамани!

— Иными словами…

— Иными словами, она поразительно походила на жену Петри. Случайное совпадение слишком невероятно. Когда затем вы описали мне ее глаза (а к слову сказать, чудесные глаза Карамани незабываемы), у меня не осталось ни тени сомнения.

Я сидел словно громом пораженный. Не в силах вымолвить ни слова, я смотрел на Смита.

— Теперь вы понимаете, Стерлинг, что волнение Петри при виде Флоретты меня нисколько не удивляет. Но каков Фу Манчи! Вызвать у несчастного искусственную каталепсию — невероятно! Современная наука не способна на подобные чудеса. Без всякого преувеличения можно сказать, что доктор Фу Манчи — величайший из ученых современности, а может, и всей истории человечества. В то же время этот китаец — один из самых жестоких злодеев на свете. Похитить у родителей трехнедельного ребенка, хладнокровно растоптать чувства двух любящих существ ради своих бесчеловечных целей. — На такое способен разве что сам сатана!

Автомобиль затормозил у здания префектуры.

— Поразмыслите хорошенько, — он сжал мой локоть, — и вы убедитесь, что я прав. Вспомните, что говорил о Флоретте Фу Манчи, что рассказывала она сама. Уверен, ваши сомнения рассеются как дым. Флоретта — дочь Карамани, и Петри — ее отец. Не вешайте нос, дружище! Прекрасно представляю ваше смятение, однако поверьте: отчаиваться рано. Решающая битва впереди!

Он выпрыгнул из машины и нырнул в дверь, оттеснив в сторону охранника.

 

ГЛАВА XLIII

В КАБИНЕТЕ ПРЕФЕКТА

В просторном и неуютном кабинете префекта полиции месье Шамрусса мистер Смит ходил взад-вперед по персидскому ковру, нетерпеливо пощелкивая пальцами. Хозяин кабинета — степенный седобородый сановник — скороговоркой отдавал распоряжения в телефонную трубку, одновременно делая пометки в роскошном блокноте.

Я не имел ни малейшего понятия, зачем Смит притащил меня сюда. В моей голове царил невообразимый хаос. Флоретта — родная дочь Петри! Оказавшись с самого рождения в неволе у Фу Манчи, она выросла в атмосфере слепого поклонения своему господину. Ее ждала участь одушевленной вещи, прекрасной статуэтки, тщательно оберегаемой от жизненных невзгод, но при этом безраздельно принадлежащей хозяину.

Теперь и сам Петри угодил в тот же плен!

Мои сумбурные мысли прервал размеренный голос хозяина кабинета:

— Вот полный список, мистер Смит. Убедитесь сами, что за последние двадцать четыре часа порт покинуло одно-единственное частное судно — вот это.

Кончик его карандаша замер на листке блокнота. Найланд Смит сосредоточенно склонился над столом и прочел вслух:

— «Океанская яхта «Лола» из Буэнос-Айреса, водоизмещение четыре тысячи тонн, владелец — Сантос да Кунья…»

Найланд Смит выпрямился и уставился невидящим взглядом прямо перед собой.

— Сантос да Кунья… — задумчиво повторил он. — Где я слышал это имя?

— Гм, занятно, — пробормотал месье Шамрусс. — Вилла «Сент-Клер» раньше принадлежала господину Сантосу да Кунья, которую он затем продал Махди-бею.

Мистер Смит саданул кулаком по ладони.

— Стерлинг! — вскричал он. — Теперь у нас есть надежда! Об этом аргентинце я запрашивал сведения в Лондоне.

Он повернулся к префекту:

— Сколько времени «Лола» стояла в Монако?

— Кажется, около недели.

— Когда она отплыла?

— Вскоре после рассвета — так значится в документах, — степенно отвечал месье Шамрусс.

— Вы видите, Стерлинг? Вы видите?! — выкрикнул Смит.

Он снова повернулся к префекту.

— За «Лолой» необходимо установить наблюдение, — заявил он решительно. — И как можно скорее. Прошу вас, распорядитесь послать по радио приказ всем судам в окрестных водах немедленно сообщать о местоположении океанской яхты «Лола», как только она попадет в их поле зрения.

— Хорошо, мистер Смит, — важно кивнул хозяин кабинета. — Это несложно сделать.

— Теперь вот что: вы не знаете, стоит ли сейчас на рейде военный корабль, все равно — французский или английский?

Месье Шамрусс недоуменно вскинул брови.

— В бухте Монако находится французский эсминец, — подумав, ответил он.

— Пошлите командиру эсминца радиограмму о готовности в любой момент выйти в море — точнее, сразу после того, как я поднимусь на борт.

Безапелляционный тон мистера Смита и столь характерное для него в чрезвычайных обстоятельствах пренебрежение бюрократическими формальностями явно пришлись не по вкусу французскому сановнику.

— А вот этого, сэр, — сказал он, сняв очки и протирая их платком, — я сделать не могу.

— Не можете?

Префект пожал плечами.

— Я не имею на то достаточных полномочий. Такие вопросы входят в компетенцию военно-морского командования. Только глава флота адмирал Дюваль может взять на себя ответственность.

— В таком случае, — сухо проговорил Найланд Смит. — я вынужден просить вас позвонить в Париж министру обороны.

Месье Шамрусс с удивлением посмотрел на него.

— Вы отдаете себе?..

— Поверьте, у меня достаточно влиятельных связей в Британском министерстве иностранных дел, чтобы причинить вам неприятности, если вы откажете мне в помощи. Дело касается интересов Англии и Франции. Черт побери, месье Шамрусс! Я, англичанин, должен учить вас защите интересов вашей страны! Вы сделаете то, о чем я прошу, или мне придется искать помощь в другом месте?

Префект покорно снял трубку и попросил секретаршу связаться с Парижем Найланд Смит опять принялся мерять шагами персидский ковер.

— Сэр Найланд Смит, — произнес официальным тоном месье Шамрусс, — у меня нет достаточных сведений относительно происшедшего на вилле «Сент-Клер де ла Рош» Согласитесь, это не совсем справедливо по отношению ко мне. Я неоднократно сталкивался с хозяином виллы Махди-беем и до сих пор считал его вполне порядочным человеком. Несмотря на это, я по вашей просьбе направил на виллу всю имевшуюся в моем распоряжении полицию, где она, как я слышал, из-за чьих-то непродуманных действий попала в весьма затруднительное положение. Меня по-прежнему держат в полнейшем неведении, и в результате я связан по рукам и ногам. Из Парижа просили меня всемерно содействовать вам, и я делал, что было в моих силах. И вот теперь вы являетесь в мой кабинет и заявляете, что я ставлю вам палки в колеса!

Префект говорил, не повышая голоса, однако чувствовалось, что он рассержен не на шутку. Его, несомненно, раздражала атмосфера таинственности, созданная Найландом Смитом вокруг событий на вилле «Сент-Клер», раздражало, что с ним обращаются, как с младшим полицейским чином. Видимо, мистер Смит это понял, так как он перестал метаться по кабинету и, остановившись перед седобородым чиновником, сказал:

— Месье Шамрусс, прошу меня простить, если мои слова задели ваше самолюбие. Однако поверьте, у меня имеются очень веские причины быть настойчивым. На карту поставлено слишком многое. Яхту «Лола» необходимо задержать во что бы то ни стало!

— Я принимаю ваши извинения, — церемонно произнес месье Шамрусс. Видно было, что слова мистера Смита его немного смягчили.

Разговор прекратился. Мои мысли, отвлеченные словесной дуэлью Найланда Смита с французом, понемногу вернулись в привычное русло. Где-то теперь моя милая Флоретта, с горечью думал я. Увижу ли я когда-нибудь ее снова?

Судьба чудесным образом связала вместе два дорогих моему сердцу имени: Флоретты и Петри. Быть может, они сейчас томятся на борту яхты, затерянной в безбрежных морских просторах. Ах, как я хотел прижать их к своей груди!

Но узнает ли меня Петри, если доведется встретить его? Ведь как только он оправится после своей ужасной болезни, Фу Манчи немедленно прикажет ввести ему порцию «Божественного Откровения», которого я едва не испробовал, находясь в застенках «Сент-Клер». И тогда исполнится заветная мечта китайского дьявола: цветущая юность и вековая мудрость сольются воедино, чтобы безраздельно властвовать над миром!

Я скрипнул зубами, кулаки сами собой сжались.

Зазвонил телефон. — Париж был на связи Месье Шамрусс поднялся и передал трубку Найланду Смиту.

— Это Смит. — коротко представился он — Я хочу немедленно переговорить с министром. Как! Он дома? Еще не вставал с постели? Будьте добры, подключите меня к его домашнему телефону. Да, сейчас же! Под мою ответственность!

Я представил, какими последними словами, должно быть, клянет сейчас помощник министра этого настырного иностранца. Мне-то было хорошо известно, как бесцеремонно обращается Найланд Смит в критических ситуациях с теми, кто имел несчастье оказаться на его пути. Справедливости ради надо сказать, что в обычное время он никогда не позволял себе грубости с окружающими.

Месье Шамрусс, занявший место Найланда Смита на персидском ковре и внимательно следивший за разговором, скептически усмехнулся, затем извлек из шкатулки сигару и, аккуратно отрезав кончик ножничками, принялся неторопливо ее раскуривать.

Лично мне нравилась манера мистера Смита идти напролом в решающий момент. Меня, выросшего среди бескрайних американских прерий, с малых лет отец приучал, что лобовая атака лучше всяческих недомолвок и околичностей, которыми так часто грешат европейцы.

К нескрываемому удивлению префекта, Найланда Смита вскоре соединили с министром. Несмотря на свой чудовищный французский, он четко и внятно обрисовал ситуацию, в которой мы оказались, и изложил свою программу: командир эсминца должен принять на борт Найланда Смита и его людей; он обязан выполнять все его распоряжения; основная задача эсминца — погоня за аргентинской яхтой «Лола»; находящимся поблизости военным кораблям следует немедленно выйти в море с целью поиска подводных лодок.

Все требования мистера Смита были удовлетворены! Я и не подозревал, что он пользуется таким большим влиянием в кабинетах власти!

Мистер Смит опустил трубку. По лицу префекта было видно, что столь грандиозный финал произвел на него сильное впечатление.

— Мне остается только поздравить вас, мистер Смит, — проговорил он, протягивая руку. — Надеюсь, вы понимаете, что я был бессилен сделать для вас больше.

Найланд Смит пожал протянутую руку.

— Ни слова больше! Я вас прекрасно понимаю. Но позвольте дать вам совет: поезжайте на виллу «Сент-Клер» и оцените обстановку своими глазами. Уверен, вы найдете способ вызволить тех, кто там заперт.

Когда обмен любезностями закончился, мы вышли на улицу и снова сели в автомобиль.

— Слишком много упущено времени, — бормотал Найланд Смит, пока мы мчались по извилистой дороге в Монако. — Теперь только везение может выручить нас. Если нам не сообщат координаты «Лолы», мы не сумеем взять правильный курс. Не исключено, что яхта оснащена мощным двигателем, позволяющим уйти от любой погони. Но, не зная ее курса, мы даже не можем выйти в море!

— Я не сомневаюсь, что ее скоро обнаружат. В той части моря всегда полным-полно кораблей.

— Да, но большинство из них — старые рыбацкие шхуны, не имеющие на борту даже рации. Будем уповать на помощь Провидения.

 

ГЛАВА XLIV

НА ЭСМИНЦЕ

Я смотрел с капитанского мостика на пустынное, будто застывшее море. Эсминец стремительно рассекал водную гладь. Рядом со мной стоял затянутый в черный китель капитан; при взгляде на его лицо становилось ясно, что ему по душе неожиданное задание Найланда Смита, прерывающее череду унылых служебных будней.

Справа от меня мистер Смит осматривал, приложив к глазам бинокль, морской горизонт, над которым всходило огромное розовое солнце. Кроме нас и команды, на эсминце находились несколько вооруженных солдат и офицер полиции с ордером на арест Фу Манчи. На ордере стояла подпись самого месье Шамрусса. Солдатам отвели кают-компанию на корме эсминца.

Свежий морской воздух, пронизанный тысячами искрящихся брызг, действовал на меня подобно легкому шампанскому. В такое утро не хотелось думать о плохом.

Ночью я долго размышлял о нас с Флореттой и, кажется, многое сумел понять. Она росла подобно капризному оранжерейному цветку в замкнутом мирке клана Фу Манчи, огражденная от забот и волнений, не ведая радостей и тревог большого мира. На ее душе, на всем ее облике лежала печать скорби. Но все же дьявольскому доктору не удалось совершенно подчинить сердце молодой девушки. Сквозь скорлупу отчуждения и чопорности неудержимо прорывалась другая, подлинная Флоретта, стремящаяся к жизни и любви. Ведь она — дочь Петри, и к тому же она еще совсем юная девушка, полная озорства и любопытства. Она будет принадлежать мне! Я должен найти ее и вырвать из пасти китайского дракона!

Преисполненный надежды, я смотрел вперед, подставляя ветру разгоряченное лицо. Скоро, скоро мы настигнем аргентинскую яхту! За десять минут до отплытия из Монако нам радировал пассажирский лайнер «Граф Эттенборо»: он обнаружил яхту «Лола» менее чем в двадцати милях южнее Ниццы.

Правда, «Лола» могла перехватить радиограмму и тогда, скорее всего, она изменит курс. Но даже в этом случае ей вряд ли удастся избежать встречи с нами.

Мы шли по верному следу — это как будто подтверждалось тем, что яхта не отвечала на радиозапросы французских пограничных постов. Но нет-нет да и закрадывалась пугающая мысль, что «Лола» — только приманка, ее задача — сбить нас с толку, отвлечь погоню, что на ее борту нет ни Фу Манчи, ни Петри, ни Флоретты…

Найланд Смит опустил бинокль и разочарованно произнес:

— Ничего!

— Это естественно, — заметил капитан. — У них большое преимущество во времени.

В этот момент к нему подбежал матрос с радиограммой в руке.

— Их снова видели, — сказал капитан, быстро пробежав текст глазами. — Они идут прежним курсом. Гм, у них недурная скорость! Но им все равно не уйти.

— Кто послал радиограмму? — спросил Смит.

— Американский сухогруз.

— Почему до сих пор не слышно самолетов?

— Они прилетят позже. Адмирал разрешил поднять в воздух только две машины, и обе сейчас заняты поиском подводной лодки. Район поиска очень обширен.

Капитан взял у мистера Смита бинокль и поднес его к глазам. Смит задумчиво стоял, сунув руки в карманы куртки.

Содрогаясь всем корпусом от рева могучих дизелей, эсминец несся вперед, словно гончий пес, почуявший добычу. Все-таки Фу Манчи — выдающийся злодей: для его поимки послали грозный боевой корабль!

На мостик доставили еще одно сообщение, на этот раз от летчика одного из патрульных самолетов. Он засек «Лолу» всего в пяти милях от нас почти прямо по курсу!

— Почему они не меняют направления? — озадаченно бормотал Смит. — Меня настораживает их странное поведение.

Я всматривался в ровную голубую даль моря в наивной надежде разглядеть на горизонте яхту. Вместо этого я увидел, как в небе сверкнула в лучах солнца точка патрульного самолета.

— Он летит в нашу сторону — будет сопровождать эсминец, — объяснил капитан. — Считайте, что «Лола» уже у нас в руках.

Летчик сообщил, что перед тем, как повернуть к нам, он увидел, что с яхты спускают на воду катер. Подводный корабль обнаружить пока не удалось.

— О небо! — воскликнул Смит. — Я оказался прав: его подводная лодка всплывет лишь тогда, когда у Фу Манчи не останется иного выхода. Радируйте летчику, чтобы он немедленно возвращался назад к яхте!

Приказ тут же передали в радиорубку. На наших глазах самолет заложил крутой вираж и, повернув на сто восемьдесят градусов, полетел обратно, забирая немного западнее. Капитан отдал в микрофон несколько коротких распоряжений, после чего эсминец скорректировал курс и пошел вслед за самолетом, быстро исчезавшим в легкой дымке у самого края неба. Должно быть, мы неслись со скоростью около тридцати пяти узлов, так как не прошло и двух минут, как впереди появилась яхта.

— Смотрите! Катер возвращается к яхте! — вскричал Найланд Смит.

За кормой «Лолы» и вправду покачивалось маленькое суденышко Мы уже подошли достаточно близко, чтобы рассмотреть «Лолу» подробнее. Это было изящное судно со стремительными линиями, удлиненным корпусом с низкими белыми бортами и короткой желтой трубой, опоясанной широкой серебряной полосой.

— Слава Богу! — вырвалось у меня. — Мы успели вовремя!

Летчик кружил в небе над яхтой. Меня не оставляла мысль, что где-то по соседству притаилась подводная лодка Фу Манчи. Иначе зачем было спускать на воду катер? Не собирались же его пассажиры добраться на нем до побережья?!

Однако летчик снова подтвердил, что никаких подводных кораблей в округе не наблюдается.

Капитан эсминца приказал заглушить двигатели.

 

ГЛАВА XLV

ЯХТА «ЛОЛА»

На наших глазах катер причалил к борту яхты, и его пассажиры стали взбираться по трапу.

Катер уже качался на тросах, когда бот с эсминца подплыл к кормовому трапу «Лолы». Первыми на яхту поднялись лейтенант с несколькими моряками, затем Найланд Смит, за ним — полицейский с солдатами. Я замыкал группу. Никогда еще — ни в плену Фу Манчи, ни в подземелье «Сент-Клер» — мое сердце не билось так сильно, как в тот момент, когда я шагнул на палубу «Лолы». Флоретта! Петри! Они где-то рядом!

С борта яхты море напоминало огромное блюдо с прозрачным зеленоватым желе, в котором плавал гигантской черной мухой эсминец.

Юркий морской офицер, по виду португалец, встретивший нас на палубе, отдал честь лейтенанту.

— Мистер Смит, — сказал я, понизив голос, — если подводная лодка рядом, то нам несдобровать…

— Я уже думал об этом. — прервал он меня. — Я не сумел рассмотреть лицо человека на катере, но если это не Фу Манчи, значит, здесь его уже нет и яхта может в любой момент взлететь на воздух.

— Проведите нас к капитану, — обратился лейтенант к португальцу.

Тот снова отдал честь и сделал знак следовать за ним.

Несколько моряков из нашего отряда остались дежурить у трапа, еще двоих лейтенант поставил рядом с лестницей, ведущей на капитанский мостик.

На мостике не было ни души. Оставив там двух дежурных, мы прошли в штурманскую рубку.

Это было небольшое, но прекрасно оснащенное помещение с тщательно продуманной обстановкой. Там находился один-единственный человек. Его высокая фигура была облачена в отороченный мехом плащ, на голове красовалась каракулевая папаха. Он стоял, сложив руки на груди, и невозмутимо следил за нашим приближением.

От волнения у меня перехватило горло. Неужели мы победили!

Найланд Смит, застыв на месте, неотрывно смотрел на человека в каракулевой папахе. Лицо Смита затвердело, глаза сузились.

В рубке повисла напряженная тишина. Никто не спешил первым нарушать молчание.

— Кто капитан судна? — спросил наконец лейтенант. Бесстрастный гортанный голос ответил:

— Я командую яхтой.

— Вы не ответили на запрос береговых властей, посылаемый всем судам в этих водах.

— Да, это так.

— Вы обвиняетесь в укрывании лиц, разыскиваемых полицией. У меня есть разрешение на обыск судна.

Человек в папахе не шелохнулся. Его сухое желтоватое лицо напоминало застывший лик мумии.

— Ваше имя?

— Доктор Фу Манчи.

— У меня ордер на ваш арест. Вы имеете право связаться со своим адвокатом.

 

ГЛАВА XLVI

ДОКТОР ПЕТРИ

— Войдите! — донесся тихий голос.

Мистер Смит замер, положив ладонь на дверную ручку. Он медлил одно мгновение, показавшееся мне бесконечным. Потом распахнул дверь каюты.

Под приоткрытым иллюминатором на кровати лежал Петри. Его лицо с черными кругами вокруг глаз было обращено к нам. Никогда не забуду выражение, которое появилось на нем, когда Найланд Смит бросился к его постели.

— Петри! Дружище!.. Слава Богу, вы живы!

Он стиснул протянутую руку Петри. Я не мог видеть лица Смита, он стоял ко мне спиной, но его молчание красноречивее всяких слов говорило о переполнявших его эмоциях. Старые друзья застыли в рукопожатии.

Наконец Петри прервал тишину.

— Стерлинг, вы тоже здесь! — воскликнул больной с улыбкой, все еще держа пальцы в ладонях мистера Смита. — Вы спасли мою жизнь. Больше того! Вы вернули мне счастье, утраченное, казалось, навсегда. Смит, старина! — он перевел взгляд на друга. — Умоляю, телеграфируйте новость как можно скорее моей жене в Каир! Только постарайтесь сначала как-то подготовить ее, не то, чего доброго, Кара упадет в обморок от радости.

Он хитро взглянул на меня.

— Понимаю Стерлинг, вы жаждете связать себя с Флореттой узами брака. Я не ошибся?

— Надеюсь, молодой человек, ваше финансовое положение позволяет вам содержать молодую жену? — с деланной строгостью проговорил Смит, но глаза его улыбались.

— Она все знает? — спросил я дрожащим голосом. Должно быть, вид у меня в этот момент был довольно глупый, так как оба друга расхохотались.

— Идите к ней, она ждет вас, — немного успокоившись, сказал Петри. — Не трусьте, Алан, ее сердце принадлежит вам!

Я вышел из каюты, оставив их вдвоем. Старым товарищам было что рассказать друг другу. У какого писателя приключенческих романов не загорелись бы глаза и рука не потянулась бы к перу и бумаге, доведись ему услышать рассказ Петри о том, как он умер и опять воскрес, или повесть Найланда Смита о погоне за доктором Фу Манчи! Ну, а у меня сейчас были дела поважнее.

Тщательный допрос экипажа «Лолы» показал, что никто из членов команды не подозревал о тех неблаговидных целях, в которых использовалась яхта. Я присутствовал при беседе французского следователя со старшим штурманом и помощником капитана. Оба подтвердили, что судно принадлежит аргентинскому миллионеру Сантосу да Кунья. Последний часто предоставлял его своим друзьям, среди прочих — доктору Фу Манчи (на яхте его знали под именем маркиза Хуана).

Маркиз имел обыкновение брать командование яхтой в свои руки. При этом все единодушно утверждали, что он отличался завидными познаниями в навигации и морском деле. Офицеры и команда в один голос отрицали, что к судну подплывала подводная лодка. По их словам, маркиз приказал остановить двигатель и спустить на воду катер; они выполнили приказ не догадываясь о его цели.

Что касается меня, то я не сомневался в том, что где-то поблизости кружит подводная лодка Фу Манчи. По всей видимости, доктор, увидев военный самолет, сообразил, что Найланд Смит идет по его следу. Он не стал отдавать приказ на всплытие лодки.

Почему? Очевидно, потому, что понял: ему так или иначе не удастся спастись и ценой своей свободы решил сохранить лодку.

На яхте также находились четверо личных слуг Фу Манчи, но от этих существ, преданных своему господину душой и телом, не удалось добиться ни слова.

Я добрался до каюты Флоретты, постучал и с трепетом вошел.

Она стояла у иллюминатора лицом ко мне. Она ждала меня!

Даже если бы я попытался описать, что было потом, у меня все равно не хватило бы слов. Достаточно сказать, что я чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

… Когда мы наконец спустились на землю, Флоретта заговорила об отце, о том, какое это почти непереносимое счастье узнать, что твои родители живы! Она не могла дождаться дня, когда сможет обнять свою мать и готова была прямо сейчас мчаться к ней в Каир.

При этих словах ее лицо оставалось спокойным, почти бесстрастным — сказывалась многолетняя привычка сдерживать свои чувства. Но по ее чуть дрожащему голосу, по тому, как она вдруг сжимала мои пальцы, по слезинкам на черных длинных ресницах я понимал, как нелегко жилось ей, никогда не знавшей своих родителей.

Ее счастье омрачала мысль, что она обрела отца и мать ценой краха Фу Манчи; для нее это была невосполнимая утрата! Я как мог старался разубедить ее, но Флоретта ничего не хотела слышать. Она одна во всем виновата, она принесла столько несчастий близким людям!

Я понял, что Петри, догадавшись о преклонении Флоретты перед Фу Манчи, не стал открывать ей его истинное лицо, чтобы не травмировать бедняжку.

Мы еще долго оставались наедине. Наконец она сказала:

— Дорогой, тебе пора возвращаться. Я не могу выйти из каюты. Страшно представить, что я могу встретить его…

Со вздохом я оставил Флоретту и отправился к Петри. Найланд Смит все еще был там. Друзья о чем-то увлеченно спорили. При виде меня они умолкли.

— Стерлинг, мы нашли объяснение тому, что произошло с вами в клинике доктора Картье, — проговорил Смит. — Помните визит Фа Ло Ше к сраженному багровой чумой Петри и странный голос, который предупредил вас о том, что эта женщина опасна?

— Это был мой голос, Стерлинг, — сказал Петри.

Он как будто вполне оправился после ужасного недуга. Если не считать непривычной седины, поселившейся в его густых черных волосах, передо мной был тот же жизнерадостный весельчак Петри, которого я так любил.

Счастье — поистине чудодейственное лекарство!

В юной девушке он, словно в отражении зеркала, различает дорогие для него черты своей красавицы жены. Затем он узнает, что эта девушка — его родная дочь, похищенная злодеями много лет назад! Наконец, он обнаруживает у своей постели лучшего друга, который пришел избавить его от жалкой участи, быть может, худшей, чем смерть, — рабства!

— Я подозревал об этом, но в тот момент такое объяснение казалось невероятным, — ответил я.

— Согласен, — сказал мистер Смит. — Однако у нас припасена для вас еще одна новость — столь же поразительная, сколь и необычайная. Жертвы искусственной каталепсии, вызванной Фу Манчи, сохраняют сознание!

— Не может быть!

— Теперь вы можете представить, — заговорил Петри, — что мне пришлось пережить. К счастью, мой препарат «654» оказался весьма эффективным средством. Знай вы, как действовать после введения первой порции, я непременно бы поправился. Но продолжу. Не могу сказать точно, сколько я пролежал без памяти до того момента, когда инъекция какого-то снадобья вернула мне сознание (но не способность двигаться!). Видимо, эта чертовка Фа Ло Ше, подобравшись к моей постели, тайком приподняла простыню и сделала мне укол в бедро. О, вы не должны винить себя, Стерлинг!

— Она унаследовала хитрость папаши, — буркнул Смит.

— В конце концов она поплатилась за свое коварство, — вставил я.

— Вот как! Нам об этом ничего не известно.

— Фу Манчи приказал ее высечь.

Смит и Петри переглянулись.

— Быть может, это негуманно, но я не испытываю ни капли сочувствия, — заметил мистер Смит. — Подробности расскажете после.

— Вообразите теперь, — продолжал Петри, — что с этого момента я понимал все, что со мной происходило.

— Вы хотите сказать…

Петри утвердительно кивнул:

— Да… Это тоже. Когда я пришел в себя и обнаружил рядом эту дикую кошку, которая пытается вас одурачить, я собрал остатки воли и произнес те самые слова, надеясь предупредить вас. После этого силы мои иссякли, и я больше не подавал признаков жизни. Я слышал, как меня объявили мертвым, видел слезы на глазах доктора Картье… Опасаясь распространения заразы, — с чумой, как вы знаете, не шутят! — меня поспешили отправить в покойницкую. Санитары обращались со мной не слишком почтительно, уверенные, что имеют дело с мертвецом. Меня положили в гроб и закрыли крышкой.

— Боже милосердный! — воскликнул я, пораженный мужеством рассказчика.

— Угадайте, Стерлинг, о чем я думал, лежа в душном холодном гробу? Я молился, чтобы никто не помешал Фу Манчи осуществить его план до конца! В том, что происходящее со мной — его рук дело, я не сомневался. Он решил похитить меня, и первая часть задуманного была выполнена блестяще. Но если вам, мои друзья, удалось бы сорвать его замысел, то я был бы…

— Похоронен заживо! — со стоном выдавил Найланд Смит.

— Именно так. Впервые в жизни я от всей души желал вам неудачи, старина! Вы видите мои волосы? Они побелели за те часы, которые я провел в темном чреве гроба. И когда до моего слуха донесся скрип откручиваемых винтов, которыми крепилась крышка, слаще музыки для меня нельзя было придумать. Я возблагодарил Бога за избавление от ужасной гибели. Надо мной склонились две раскосые бирманские физиономии, но они показались мне ангелами, спустившимися с неба.

— Не теряя времени, они извлекли мое окоченевшее тело из гроба, погрузили в гамак и быстро понесли к машине, поджидавшей в соседнем переулке. Кого они положили в гроб на мое место, я не знаю. Машина тронулась, и спустя час мы прибыли к воротам виллы «Сент-Клер де ла Рош». Доктор-японец, назвавшийся Ямамото, сделал мне укол какого-то лекарства. Через несколько минут одеревеневшие мышцы размякли, тело расслабилось, и я обрел способность двигаться.

Японец влил мне в рот несколько глотков жидкости, вкусом напоминающей бренди. Теперь мы знаем, что это за снадобье, — он искоса посмотрел на меня. — Это эликсир жизни.

— Доктор Ямамото на яхте? — спросил я.

— Нет. Вскоре после вашего ухода, Стерлинг, меня взгромоздили на некое подобие носилок и подземными коридорами понесли через пещеру к лагуне. С помощью надувной лодки, которая, видимо, входит в снаряжение подводной лодки, меня переправили на противоположный берег, протащили по ходу в горе и вынесли на пляж, зажатый со всех сторон скалами. Там нас уже дожидался катер. Он доставил нас прямо на борт «Лолы», стоявшей на якоре в порту Монако. Во время путешествия доктор Фу Манчи лично сопровождал меня. Флоретта тоже была с нами.

Как только мы очутились на палубе, яхта снялась с якоря и на всех парах помчалась в открытое море.

Я смирился с мыслью, что навсегда превратился в послушную марионетку новоявленного императора вселенной.

 

ГЛАВА XLVII

«ПРИДЕТСЯ ЕГО ОТПУСТИТЬ»

На лицо доктора Картье, когда он вошел в палату Петри, стоило посмотреть: редко мне доводилось видеть столь причудливую смесь удивления, страха и радости. Бедного доктора можно было понять: на кровати, весело улыбаясь, восседал человек, который умер у него на руках, на похоронах которого он плакал несколько дней назад!

— Петри!.. Не может быть! Вы живы!

С истинно французской горячностью Картье бросился к чудесно воскресшему Петри, бормоча невнятные восклицания, и едва не задушил его в объятиях. Вошедший вместе с ним доктор Брассон вел себя более сдержанно.

— Полно, полно, коллега! — успокаивал его Петри. — Поверьте, мне крайне неловко, что я причинил вам столько хлопот. Но, как видите, я жив хотя и не вполне здоров. Надеюсь, однако, что в скором времени я встану на ноги.

— Вам необходима опытная сиделка! — вскричал Картье. — Я сейчас же пошлю за мадемуазель Дюбоннэ…

Дверь открылась, и вошла Флоретта.

Оба француза изумленно уставились на нее. В их взглядах читалось неподдельное восхищение. Мне должно было льстить подобное внимание к девушке, которую я считал своей невестой, но вместо этого я почувствовал укол ревности.

— Позвольте представить мою дочь, господа, — произнес Петри голосом, полным гордости и счастья.

Флоретта подошла к его постели и, присев на край, с нежностью взяла его руку.

— Милая, познакомься, это доктор Картье и доктор Брассон, мои коллеги и друзья.

Флоретта одарила французов очаровательной улыбкой, на ее подбородке появилась прелестная ямочка, способная сразить наповал самого бесчувственного сухаря.

— Лучшей сиделки мне не сыскать, — сказал с улыбкой Петри.

— Алан, тебя зовет мистер Смит, — проговорила Флоретта, повернув ко мне свое прекрасное лицо.

Мне совсем не хотелось уходить, но что было делать! Пробормотав извинения, я удалился.

Найланд Смит ждал меня в коридоре.

— Не хотел вас отвлекать, Стерлинг, но если полиция уже проникла во внутренние покои виллы, то скорее всего понадобится ваша помощь.

Мы сели в ожидавшую на улице машину и помчались в сторону Корниш-роуд. Мне вспомнился вечер в ресторане Квинто, когда я узнал о смерти Петри и поклялся во что бы то ни стало отомстить за него. Я не задумываясь прикончил бы любого из банды Фу Манчи, оказавшегося на моем пути.

Но и теперь, когда мне стали ясны мотивы, толкавшие Фу Манчи на преступления, когда я узнал, что его жестокость, равнодушие к судьбам людей продиктованы не низменной жаждой денег и власти, а следуют из чуждых европейскому разуму восточных представлений о высшем идеале, — даже теперь я не жалел о том, что убил того дакойта в смертельном поединке на Корниш-роуд.

— Вилла «Сент-Клер», — проговорил Смит, — по всей видимости, уже много лет служила европейской штаб-квартирой Фу Манчи. Не следует закрывать глаза на то, что общество Си Фан, какие бы цели оно ни преследовало, заметно набрало силу с того дня, когда я узнал о существовании доктора Фу Манчи. Вы говорите, что он взял на себя ответственность за финансовый хаос, охвативший недавно весь цивилизованный мир? Что ж, вполне вероятно. Нам известно, что Фу Манчи победил старость. Кроме того, у меня есть сведения, что он вплотную приблизился к разрешению загадки философского камня!

Монако осталось позади, дорога все глубже забиралась в горы.

— Удивительное дело, Стерлинг: я много лет собирал сведения о китайском мандарине Фу Манчи, но знаю о нем до смешного мало! Все же мне удалось кое-что выяснить. Сейчас мне в общих чертах известна его биография.

— Расскажите, — попросил я.

— Во времена императрицы он управлял провинцией Хэнань. Если верить очевидцам, в те дни он выглядел точно гак же, как и сейчас!

— Сколько же ему лет?

— Об этом известно лишь ему самому. Боюсь, что для нас его возраст навсегда останется тайной. Его род очень древний. Фу Манчи связан родственными узами с китайским императорским домом и имеет законное право носить титул принца. Насколько мне удалось разобраться в путаной геральдической системе китайской знати, в Англии положение Фу Манчи примерно соответствовало бы положению внука Иакова Второго.

— Поразительно!

— Доктор Фу Манчи — самая необычайная фигура из всех ныне живущих на свете. Он имеет дипломы четырех университетов, носит звание доктора философии и доктора медицины. Мне известно, что он свободно говорит на всех главных языках мира. Ко всему прочему он руководит движением, которое поставило Америку и Европу на край бездны и вот-вот туда их столкнет.

— Слава Богу, мистер Смит, вы сумели предотвратить катастрофу. Армия, лишенная своего предводителя, беспомощна.

Найланд Смит хмуро пощипывал мочку уха.

— Откуда нам знать, что он — единственный предводитель? — проговорил он наконец. — Вспомните застенки «Сент-Клер» и «живых мертвецов». Мы узнали о них случайно. Сколько еще десятков тысяч таких же послушных орудий, о которых мы даже не подозреваем, подчинил себе орден Си Фан! Вспомните подводную лодку Фу Манчи — береговые власти Франции так до сих пор и не смогли обнаружить ее местонахождение! Даже если поставить под сомнение слова китайца (а я в них нисколько не сомневаюсь), ее существование доказывает бесследное исчезновение всей его шайки с виллы.

Возможно, в средние века монахи обители «Сент-Клер» знали о подземной лагуне в скале. Но вы будете напрасно искать упоминание о ней в путеводителях Ведекера. Вы понимаете, Стерлинг, что я хочу сказать? Западный человек привык ходить привычными путями и не желает видеть дальше своего носа. Фу Манчи это хорошо понимает и умело этим пользуется. Здесь кроется секрет его могущества. Его люди у нас за спиной, под нашими ногами, над нашей головой.

Под мостовыми, по которым мы беззаботно шагаем, в подвалах домов, мимо которых мы проходим сотню раз на день и не замечаем ничего подозрительного, в укромных бухтах, скрытых от глаз сотен загорающих на пляжах бездельников, медленно зреет нечто грозное, враждебное!

— Но Фу Манчи сейчас во французской тюрьме! — запальчиво воскликнул я.

— Надолго ли?.. — пробормотал Найланд Смит.

— Что вы хотите сказать?

— Пораскиньте мозгами, Стерлинг: его подводная лодка (дорого бы я дал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее!), скорее всего, хорошо вооружена. Не удивлюсь, если она имеет на борту несколько смертоносных торпед, над которыми поработал Эриксен или другой первоклассный инженер, «умерший» много лет назад и попавший на секретные заводы Фу Манчи. Спрашивается, почему же в таком случае Фу Манчи дал себя арестовать?

— Тут может быть несколько объяснений…

— Возможно, я слишком мрачно смотрю на вещи и всему виной простое стечение обстоятельств… Но мне не удается избавиться от чувства тревоги. Я направил меморандумы министрам иностранных дел нескольких стран, и в скором времени все военно-морские силы Европы будут брошены на поиск загадочной подводной лодки. — Он повернулся, его стальные глаза сверкнули. — Но есть ли надежда на то, что ее найдут?

— Если тщательно обследовать прибрежную полосу… — начал я.

Смит пренебрежительно хмыкнул. Он полез в карман и извлек видавший виды объемистый кисет и внушительных размеров закопченную вересковую трубку.

— Узнаю ваш любимый кисет, мистер Смит.

— Да, это проверенный друг; он не раз помогал мне в трудные минуты. Я чуть было не потерял его в подземелье, когда вздумал выкурить трубку, ожидая вашего сигнала на берегу подземной лагуны. Вот мы и прибыли.

Автомобиль свернул на боковую дорогу, упиравшуюся в железные ворота «Сент-Клер».

— Не думаю, что мы сумеем обнаружить здесь что-то стоящее, Стерлинг, — сказал Смит, набивая трубку. — Но сейчас вилла «Сент-Клер» — единственная нить, за которую может ухватиться следствие. Арест Фу Манчи повлек за собой большие осложнения в дипломатических кругах. Китайский консул уже заявил протест и требует, чтобы мы известили об инциденте посольство Китая в Париже. Короче говоря, если мы не представим неопровержимые улики, изобличающие доктора Фу Манчи как виновника эпидемии багровой чумы (а представить их будет очень трудно), префектура признает его арест незаконным. Правда, Англия может потребовать выдачи Фу Манчи для расследования преступлений, совершенных им на британской территории…

— Вы, конечно, уже позаботились об этом? — спросил я полуутвердительно.

— Вы угадали. Но даже когда он окажется в Скотланд-Ярде, надежд на то, что дело дойдет до суда, не слишком много. Я изучил досье Фу Манчи от корки до корки. Не хочется вас огорчать, Стерлинг, но ничего не попишешь… — Он пыхнул трубкой, выпустив изрядное облако дыма. — Придется его отпустить.

— Как?!

— Увы, к сожалению, английские законы имеют множество лазеек.

 

ГЛАВА XLVIII

МЭТР ФОЛИ

У ворот виллы одиноко стоял полицейский. Меня удивило отсутствие репортеров.

— Существуют вещи, слишком важные, чтобы доверять их прессе, — многозначительно проговорил Найланд Смит. — В этом смысле Европа имеет преимущество перед Америкой. Там скрыть что-то от газетчиков почти невозможно.

Он открыл дверцу. Мы выбрались из машины и пошли по посыпанному гравием проселку, огибающему виллу с юга.

— Единственные подходящие для суда свидетели, которыми мы сейчас располагаем. — заговорил мистер Смит, — четыре захваченных на «Лоле» китайца-телохранителя. Кое-кого из них вы узнали, верно?

— Троих я видел на вилле.

— Вы когда-нибудь пробовали выведать что-то у китайца, когда он этого не хочет?

— Да, у нас в доме жила китайская прислуга, и я немного знаком с их характером.

— Главная их черта, Стерлинг, — преданность традициям. Они очень покладисты и уступят вам последнее; но не заставляйте их нарушать традиции! Тут они становятся тверже гранита.

Мы подошли к краю примыкавшей к дому террасы.

Многие перегородки внутри виллы уже были взломаны, но больше половины отряда, в том числе и местный шеф полиции, по-прежнему оставались в заключении. Следуя инструкциям Найланда Смита, группа спасателей высадилась в скалистой бухте, пробралась в пещеру по ходу в горе и переправилась через лагуну, чтобы вызволить тех, кто оказался запертым в тоннеле со стеклянными стенами.

— Думаю, можно не опасаться мух-убийц и переносимой ими заразы, — сказал Смит, — равно как и других ядовитых тварей доктора Фу Манчи. Опыты Петри показали, что только отдельные особи могут выдержать ночное понижение температуры. Но даже для них недавнее резкое похолодание оказалось губительным. Здешний климат капризен — этого Фу Манчи не учел.

Битых два часа мы рыскали по комнатам виллы в поисках доказательств дьявольских экспериментов Фу Манчи, но без всякого проку.

Вилла «Сент-Клер», превращенная китайцем в крепость, представляла собой чудо техники. Ее разрушение окажется невосполнимой потерей для научного мира. Во время своего бегства Фу Манчи привел в действие тайные механизмы, которые сработали идеально, отрезав преследователям выход наверх, и если бы не смекалка мистера Смита и не мое памятное плавание через лагуну, беглец преспокойно высадился бы в каком-нибудь итальянском городе, не опасаясь того, что радио известит полицию о его приметах.

Не скрывая разочарования, Найланд Смит предложил вернуться в Ниццу.

Несмотря на все старания Найланда Смита, полностью сохранить в тайне происшедшее в «Сент-Клер» не удалось. Ницца гудела от пересудов. По округе ползли слухи, что появилась неизвестная науке болезнь, приводящая к скорой смерти. Говорили, что несколько человек, в том числе полицейские и один врач, уже умерли в страшных мучениях.

Местные власти, желая поскорее избавиться от Фу Манчи, торопились отправить его в Париж. Однако китаец прежде требовал встречи со своим адвокатом, подчеркивая, что закон дает ему на это право.

В префектуре побаивались странного пленника и поэтому встретили приезд мистера Смита с явным облегчением. Навстречу нам вышел сам месье Шамрусс; его осанистая фигура выражала крайнее волнение. Он лично провел нас к апартаментам доктора Фу Манчи.

Охранник щелкнул ключом поочередно в каждом из двух замков и распахнул перед нами тяжелую дверь.

Формально это была тюремная камера. На самом же деле мы оказались в удобной, просто, но со вкусом обставленной комнате, представлявшей собой нечто среднее между спальней и гостиной.

Когда я вошел в камеру, меня охватило странное чувство. После всего, что я узнал о докторе Фу Манчи от Найланда Смита, после того, что мне довелось увидеть на вилле «Сент-Клер», он казался мне неким сверхчеловеком, неуязвимым для мягких и несовершенных законов западного мира.

И вот теперь я вижу главу могучего, протянувшего по всему миру щупальца тайного ордена покойно сидящим в плетеном кресле в камере окружной префектуры! В такое трудно было поверить. Зрелище было таким же невероятным, как и яблоня, приносящая плоды манго, которую я встретил в оранжерее «Сент-Клер», как зреющий на ветвях финиковой пальмы инжир, как скрещенная с чумной блохой муха цеце или обладающий мышлением паук…

Фу Манчи был без привычной каракулевой шапки и отороченного мехом плаща. На нем было уже знакомое мне просторное платье из желтого шелка, на ногах — китайские сандалии. В его внешности что-то изменилось, я не сразу понял, что именно.

На голове отсутствовала неизменная шапочка. Меня поразила необычайная высота его лба. Ничего подобного мне видеть еще не доводилось. Прежде я мог сравнить внешность Фу Манчи с обликом Сети Первого, но великий фараон в сравнении с китайцем обладал черепом ребенка!

Доктор молча смотрел, как мы входим в камеру. Черты его тонкого лица не выражали никаких эмоций. Что может взволновать человека, взирающего на мир, быть может, не первую сотню лет!..

— Рад видеть вас, мистер Смит, — проговорил негромкий гортанный голос — Стерлинг, и вы здесь? Прошу садиться.

Взгляд изумрудных глаз уперся в префекта, и я, знакомый с действием, которое он оказывает на человека, невольно посочувствовал месье Шамруссу.

Глава полиции попятился к двери.

— Будет лучше, месье Шамрусс, если вы ненадолго покинете нас, — спасая его достоинство, сказал Найланд Смит.

— Алан Стерлинг! — заговорил Фу Манчи, когда за префектом закрылась дверь.

Пронизывающий взгляд остановился на мне, и я съежился, чувствуя, как парализующий страх заползает в душу, точно это я, а вовсе не китаец, сижу на допросе в городской тюрьме. Мое состояние поймет всякий, кто хотя бы однажды беседовал с доктором Фу Манчи.

— Я признаю свое поражение, — продолжал гортанный голос — На мой вкус, вы не самая блестящая партия для дочери Петри (доктор Фу Манчи упорно избегал называть Флоретту по имени), тем не менее вы обладаете определенными качествами, которые достойны уважения. Вы поверили в то, что она принадлежит вам, потому что любит вас. Что ж, берите ее и попробуйте удержать… если сумеете.

Он отвел наконец глаза, и я облегченно вздохнул, как если бы кто-то потушил бивший прямо в лицо луч прожектора.

— Мистер Найланд Смит! — снова заговорил доктор Фу Манчи.

Я повернулся и посмотрел на Смита. Он сидел неподвижно, крепко стиснув челюсти. С одного взгляда я понял, каких трудов ему стоило не отводить глаза от лица Фу Манчи. Вся его железная воля, все силы недюжинной натуры были брошены на то, чтобы выдержать этот поединок.

— Я хочу кое-что пояснить, — продолжал размеренный властный голос. — Пусть между нами не останется недомолвок. Вы не хуже моего понимаете, что европейские законы для меня не более, чем паутина, которую я могу смахнуть одним движением руки. Вы стремитесь доставить меня в Париж, затем в Лондон, надеясь, что суд положит конец моей деятельности.

Послушайте меня: труд того, кто преобразует мировой порядок, длится вечно. Он движется по бесконечной дороге, не зная отдыха и покоя, никогда не успокаиваясь на достигнутом. Он всегда одинок. Его не волнует настоящее, все его помыслы — в будущем. Благодаря вашей неутомимости, которая сравнима с моей собственной, вы победили меня. Но тем самым вы дали мне новый толчок, заставили искать новые пути, чтобы в конце концов переиграть вас. Вы можете упрятать меня за решетку, но вам не удастся уничтожить плоды моих трудов. Невозможно удержать ливень или погасить вулкан. Дело Си Фана будет жить вечно!.. Не пытайтесь задавать мне вопросы, господа, — сказал он под конец. — Я не буду на них отвечать.

Я снова взглянул на Найланда Смита. Он молчал, нахмурив брови. Его лицо походило на застывшую маску — совсем как лицо сидевшего напротив пленника.

— Мэтр Фоли, мой адвокат во Франции, — добавил Фу Манчи, — к несчастью, задержался в Париже. Он должен прибыть с минуты на минуту.

 

ГЛАВА XLIX

ГЛАВНАЯ СХВАТКА — ВПЕРЕДИ!

Когда мы покинули камеру Фу Манчи, мистер Смит выглядел очень озабоченным.

— Он выражался крайне туманно, — заметил я.

— Туманно? — Серые глаза Найланда Смита сердито уставились на меня.

— Мне так показалось… — смешался я.

Внезапно лицо Смита расплылось в широкой улыбке, той самой улыбке, которая обезоруживала даже его врагов. Он взял меня за локоть.

— Запомните, Стерлинг, доктор Фу Манчи никогда не выражается туманно. Он всегда говорит чистую правду. Порой она бывает горьким лекарством…

— Но ведь мэтр Фоли — один из самых известных юристов Франции!

— Вполне естественно. Вам лучше, чем кому-то другому, должно быть известно, что доктор Фу Манчи выбирает для себя самых лучших специалистов… живых или мертвых… Я предупреждал вас, что арестовать Фу Манчи гораздо проще, чем засадить за решетку.

Мы возвратились в кабинет префекта.

— О! — воскликнул Найланд Смит. — Вы уже здесь!

В кресле из черной кожи напротив префекта восседал тучный, чуть сутулый пожилой мужчина и что-то негромко говорил. Месье Шамрусс, еще не вполне пришедший в себя после посещения камеры Фу Манчи, с почтением внимал именитому гостю. При виде нас тучный господин умолк.

— Мистер Смит, — сказал префект, поднимаясь, — позвольте представить — мэтр Фоли, адвокат доктора Фу Манчи.

Мэтр Фоли приподнялся и церемонно поклонился. Я узнал его сразу — его фотографиями пестрели парижские газеты во время нашумевшего процесса над высокопоставленным военачальником, обвинявшимся в шпионаже. Месье Фоли выступал на суде в роли защитника.

По моим расчетам, ему было около семидесяти. Изрезанное морщинами желтоватое лицо оттеняли белоснежная щеточка усов и такой же пучок волос под нижней губой. Массивную фигуру облегал застегнутый почти на все пуговицы плащ, между лацканами которого выглядывал узел свободно повязанного галстука. Шелковая шапочка на голове придавала его облику нечто старомодное; с ней плохо вязались дымчатые очки в дорогой оправе, которые мэтр водрузил на нос, стараясь получше нас рассмотреть. На ковре у кресла стоял большой портфель, рядом лежала черная широкополая шляпа.

Ситуация создалась щекотливая.

— Я весьма наслышан о вас, месье Фоли, — проговорил Найланд Смит.

— Да-да, ваша репутация лучшего адвоката страны нам прекрасно известна, — подхватил месье Шамрусс.

— Однако ваш выбор клиента на этот раз удивляет меня, — продолжал Смит.

— Сэр Найланд Смит! — пронзительным голосом произнес мэтр Фоли. — Я защищаю интересы доктора Фу Манчи на протяжении сорока лет!

— Вот как, — сухо отреагировал Смит.

— Мы с вами по-разному смотрим на некоторые вещи. Вы сражаетесь в соответствии с вашими убеждениями — и делаете это с честью.

— Благодарю.

— У доктора Фу Манчи — свой путь. Он принадлежит к иной, более древней цивилизации и живет по ее законам. Придет день — поверьте, он непременно придет! — когда вы почувствуете ограниченность традиционного европейского взгляда на мир, как однажды это почувствовал я. Пока что вас пугают методы Фу Манчи; я могу только сожалеть о том, что столь достойный человек, каким являетесь вы, по недоразумению оказался в стане противника и напрасно тратит свои силы, пытаясь предотвратить неизбежное.

Он поднялся.

— Вы позволите мне переговорить со своим клиентом наедине? — обратился он к префекту. — Я бы желал, чтобы во время нашей беседы нам никто не мешал. В законе специально оговорено такое право.

Префект вопросительно взглянул на мистера Смита.

Тот кивнул. Мэтр Фоли подхватил свой объемистый портфель и, сутулясь, вышел из комнаты. Месье Шамрусс последовал за ним.

Найланд Смит принялся нетерпеливо расхаживать по кабинету.

— Этот Фоли собирается опротестовать выдачу Фу Манчи Скотланд-Ярду, — возбужденно заговорил он. — Если он добьется успеха — а он редко проигрывает, — китаец ускользнет от нас!

В это время вернулся месье Шамрусс.

— Что поделать, закон есть закон, — извиняющимся тоном сказал он. — Столь известному человеку, как мэтр Фоли, невозможно отказать. Доктор Фу Манчи имеет статус политического заключенного.

Вошел посыльный, чтобы сообщить о прибытии китайского консула.

— Вы не станете возражать, месье Шамрусс, — обратился к префекту Найланд Смит, — если я переговорю с этим господином с глазу на глаз?

— Сделайте одолжение.

Смит быстро вышел из кабинета.

Прошло десять минут, в течение которых мы с префектом едва обменялись двумя-тремя словами.

— Меня удручает вмешательство в это дело такой значительной персоны, как мэтр Фоли, — проговорил месье Шамрусс, когда молчание затянулось.

— Прекрасно вас понимаю.

Снова долгая пауза.

Звякнул колокольчик, и в отворившуюся дверь вошел мэтр Фоли с портфелем в руке. Месье Шамрусс вскочил на ноги.

— Господа, — проговорил знаменитый юрист, нагибаясь за оставленной на ковре шляпой, — я немедленно возвращаюсь в Париж, чтобы связаться с китайским посольством.

— Здесь находится китайский консул, месье Фоли.

Сутулая но осанистая фигура адвоката повернулась к префекту.

— Благодарю вас, месье Шамрусс однако этот вопрос должен быть рассмотрен в более высоких инстанциях.

Префект нажал кнопку звонка. Вошедший клерк пригласил мэтра Фоли к выходу. У дверей адвокат обернулся.

— Господа, — сказал он, — я знаю, что вы смотрите на меня как на врага. Но ваш враг — доктор Фу Манчи. Я лишь защищаю его законные права.

Он коротко поклонился и вышел, закрыв дверь.

Прошло не больше полминуты, как она вдруг снова со стуком распахнулась и в кабинет ворвался Найланд Смит.

— Человек, который только что уехал, — мэтр Фоли? — взволнованно спросил он.

— Да, — ответил месье Шамрусс. — Он спешит в китайское посольство в Париже.

Смит остолбенело смотрел на него.

— Святые небеса! — тихо сказал он со странным выражением на лице. — Невозможно! Невероятно!

— Объясните, что произошло, мистер Смит!

— «Божественное Откровение»! — только и смог ответить он.

Его слова поразили меня, как удар грома. Я слишком хорошо знал, что они означают.

— Стерлинг, за мной!

Найланд Смит выскочил из кабинета, я бросился за ним. Смит бежал по коридору к камере Фу Манчи. Охранник был на своем посту у двери. Повинуясь приказу мистера Смита, он отпер ее, и мы поспешно вошли. В этот момент нас догнал месье Шамрусс.

В плетеном кресле спиной к нам сидел мужчина в платье из желтого шелка Ею массивная комплекция показалась мне знакомой.

— О Боже! — вскричал Найланд Смит. — Он не стал полагаться на противоречия в законах! Он решил использовать свой талант иллюзиониста!

Мужчина в желтом платье повернулся к нам лицом. Перед нами сидел мэтр Фоли!

— Мистер Смит! — проговорил он пронзительным голосом. — Я исполнил предназначение, к которому меня более тридцати лет готовил доктор Фу Манчи. Я горжусь его доверием, и я счастлив. Этот славный поступок явился достойным завершением моей долгой карьеры…

Фанатичный огонь в его глазах говорил красноречивее всяких слов. Мэтр Фоли был одним из соратников китайского гения. Он пал жертвой снадобья, которого мне удалось избежать с помощью Фа Ло Ше.

— Меня приговорят к тюремному заключению — я слишком стар, чтобы попасть на каторгу. Срок будет долгим, но какое это имеет значение? Принц опять на свободе! Главная схватка — впереди!