Оставшуюся часть дня я провел над работами своих коллег, к листам которых вот уже полгода не прикасалась моя рука. Я намеревался с их помощью классифицировать растение, найденное Петри.

На кухне под аккомпанемент грохочущих кастрюль мадемуазель Дюбоннэ готовила ужин, напевая себе под нос старый печальный романс.

Состояние Петри сильно тревожило меня. Какое-то время я колебался, не посоветоваться ли с доктором Картье, но после некоторого размышления оставил эту затею. Петри был доктором медицины, я же, кроме искреннего участия и заботы, ничего не мог противопоставить его знаниям.

Вчера он говорил мне: «Боюсь, как бы моя дорогая жена не вздумала примчаться сюда. Сейчас мне менее всего хотелось бы ее видеть». Тогда эти слова привели меня в замешательство. Ни для кого не была секретом его горячая любовь к жене. Только теперь я понял, что он имел в виду. Несомненно, его вид шокировал бы любящую женщину.

Флоретта, Флоретта с ямочками на щеках. Ее улыбающееся лицо не раз и не два появлялось меж страниц книги, заставляя меня погружаться в сладостную дрему, но я отгонял от себя ее чудный образ. Не сейчас, надо спешить.

Конечно, она любовница богатого египтянина. Конечно, в ней нет ничего французского, разве что имя. Но как она была хороша! Может быть, она актриса, по крайней мере у нее есть все, чтобы стать ею. «Думайте обо мне, как о Дерсето…»

«В „Библис гигантеа“, по Цопфу, растения-насекомоядные относятся к эволюционирующим видам», — прочел я.

Ей не больше восемнадцати… Неужели она моложе, чем…

И так все время.

Слабое гудение аппарата Келера и внезапно вспыхнувший свет в конце сада отвлекли мое внимание. Я поднял голову к окну и увидел, что близятся сумерки. В лаборатории Петри уже горел свет.

Включив настольную лампу, я погрузился в немецкую статью, обещавшую свежую информацию. Сотни кузнечиков стрекотали в саду, иногда с моря доносился ровный гул проплывающих катеров. Мадемуазель Дюбоннэ напевала очередной романс. Был обыкновенный вечер.

Тень от ближнего утеса накрыла почти половину сада, словно разрезав его надвое. Вскоре наступила полная темнота. Я продолжал свою работу, перескакивал от одной статьи к другой, справляясь по каталогу. Я надеялся, что мне все-таки повезет найти в этом ворохе научного мусора необходимые сведения.

Сколько прошло времени после того, как Петри зажег свет, мне трудно было определить. От утомления рябило в глазах. Я оторвался от работы, решив сделать небольшой перерыв. Однако этот перерыв оказался не из самых приятных в моей жизни.

Мадемуазель Дюбоннэ работала на кухне за закрытыми жалюзи, поэтому она так ничего и не узнала.

Ранее в этот роковой день я уже слышал некий звук, приведший меня в замешательство, но тогда я не придал ему значения, сейчас же я услышал нечто такое, отчего кровь застыла у меня в жилах.

Это был низкий пронзительный вой, полный нечеловеческой злобы и ужаса. Сигарета выпала из моих рук. Я замер. Даже выстрел в соседней комнате не произвел бы на меня такого впечатления.

В следующую секунду я был уже на ногах.

Что это?

Никогда в жизни не приходилось мне слышать ничего подобного В этом вое чудились смертельная угроза, надвигающаяся беда. Я перегнулся через стол и уставился в окно, в ту сторону, откуда, по моему мнению, исходил вой.

Внизу, в мрачной темноте сада, ярким квадратом светилось открытое окно лаборатории. В его проеме мелькнула тень, и вдруг из-за штор на меня глянула отвратительная физиономия. Глубоко посаженные узкие монголоидные глаза на желтом круглом лице. Дьявольская маска смерти! Она мелькнула и скрылась так быстро, что я не знал, что и думать. Может быть, это была всего лишь игра моего расстроенного воображения?

Я был в шоке. Тело била сильная дрожь. Я как завороженный смотрел на квадратное пятно света и, затаив дыхание, ждал следующего появления. Вдруг со стороны дороги я услышал частые, торопливые шаги сбегающего вниз человека. Через минуту передо мной стоял незнакомец.

Он был высок ростом, подтянут, с бобриком седых жестких волос и пронзительным взглядом энергичных стальных глаз. Весь его вид излучал решительность и напор.

— Где Петри? Говорите быстрее. Я — Найланд Смит, — словно очередью прошил он меня.

— Как вы вовремя, мистер Смит, — воскликнул я в совершеннейшем восторге: с моих плеч будто гора свалилась. — Доктор сегодня вспоминал о вас. Мое имя — Алан Стерлинг.

— Знаю. — Он нетерпеливо мотнул головой. — Где Петри? Он с вами?

— Он в лаборатории, мистер Смит. Я покажу вам дорогу.

Он кивнул; мы сбежали с веранды.

— Вы слышали этот ужасный вой? — спросил я.

— Как, и вы тоже?! — воскликнул Смит, убыстряя шаг.

— Да. Никогда не слышал ничего подобного!

— Нам надо спешить!

Во всем его облике было нечто до высшей степени странное, не поддающееся разумению. Я приписал это жуткому вою, который он только что слышал и который произвел на меня такое неизгладимое впечатление. Определенно, и Найланд Смит не был человеком, склонным легко поддаваться панике, но та стремительность, с какой он спешил в лабораторию, вызвала во мне уверенность, что, если мы не успеем, свершится непоправимое.

Я открыл было рот, чтобы рассказать ему о зловещем лице, поразившем мое воображение, но мы уже стояли рядом с освещенным окном лаборатории.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Смит.

— В начале дня. Он сутками не смыкает глаз и работает как заведенный. Вероятно, до вас дошли слухи об этой страшной болезни?

— Я в курсе.

Внезапно он схватил меня за руку и остановил у самого края освещенной полосы. Мы стояли тихо. Смит, казалось, вслушивался в темноту.

— Где дверь?

— С той стороны.

Он сорвался с места. Я побежал вслед, успев на ходу заглянуть в окно. Петри не было ни за столом, ни за микроскопом. Какое-то смутное беспокойство шевельнулось во мне, — я бы назвал это предчувствием ужаса. Ударом ладони я толкнул дверь. Она распахнулась, и мы влетели внутрь.

— Господи!.. Петри… старина…

Найланд Смит стремглав кинулся к доктору и упал перед ним на колени.

Петри лежал под лабораторным столиком!

Он, видимо, сполз туда с кресла, так как его вытянутая вверх левак рука крепко держалась за край столешницы, а голова упиралась в ножку кресла. В правой руке он сжимал шприц для подкожных инъекций. На столе стояла кювета с небольшим количеством жидкости, похожей на молочную смесь. На полу в шаге от Петри лежали осколки разбитой пробирки с рассыпанным вокруг белым порошком.

В эти минуты я в первый и последний раз увидел мистера Найланда Смита не скрывающим своих чувств. Он бессильно уронил голову на грудь и жестом глубокого отчаяния вцепился в волосы.

Потом он справился с собой и поднялся.

— Вытащите его на свет, Стерлинг, — глухо приказал он.

Я был потрясен. Ужас и горе охватили меня. Спазмы сдавили горло. Но мне хватило сил выволочь Петри на середину комнаты прямо под нависавшую с потолка люстру. Одного взгляда на Петри было достаточно, чтобы развеять последнюю надежду.

Нечто вроде тучи выползло из густой шевелюры на его лоб.

— Господи, помоги ему! — в ужасе прошептал я. — Смотрите!.. Вы видите?.. Багровая тень!