ГЛАВА I

СОДЕРЖИМОЕ САКВОЯЖА

— Значит, вы понятия не имеете, где сейчас Найланд Смит? — спросил мой гость.

Я отнес его пустой стакан к буфету и снова наполнил.

— В Хельсинки я получил от него две телеграммы, — ответил я. — Первая была из Кингстона, Ямайка, вторая — из Нью-Йорка.

— Ах! Ямайка и Нью-Йорк… Что-то он отклонился от своего обычного маршрута. С тех пор никаких известий?

— Никаких.

— Вы уверены, что он не вернулся домой?

— Несомненно, его квартира на Уайтхолл заперта.

Я поставил виски с содовой перед сэром Лайонелом Бартоном и протянул ему кисет — он как раз чистил трубку. Моя столовая казалась слишком маленькой для такого крупного мужчины с львиной гривой подернутых сединой рыжевато-каштановых волос и проницательными голубыми глазами под густыми бровями. Наружность его была под стать славе: поневоле ждешь, что крупнейший в Европе востоковед окажется человеком весьма необычным.

— А вы знаете, Кэрригэн, — он набивал трубку родезийским табаком, как будто заряжал гаубицу, — я ведь знаком со Смитом дольше вашего, и хотя пропустил его последнее сражение с Фу Манчи…

— Вот как?

— В прошлом мы со стариной Смитом боролись против него вместе. Честно говоря, — он встал и принялся расхаживать по комнате, раскуривая трубку, — мне кажется, мы еще встретимся с этим китайским дьяволом.

— Это еще почему? — нарочито непринужденно спросил я.

— А что если он снова здесь… в Англии?

В голосе сэра Лайонела слышались те самые трубные звуки, которые выдавали в нем бывалого вояку; я ощутил нарастающее возбуждение.

— Предположим, просто предположим, у меня есть некоторые основания думать, что он здесь. Ну что, сегодня у вас не будет бессонницы? Чем чревато его присутствие? А тем, что, кроме Германии, нам пришлось бы иметь дело еще с одним врагом — врагом, способным принести за неделю больше вреда своими насекомыми, микробами, удавками и неведомыми ядами, чем Гитлер со всеми его войсками за целый год.

Он приложился к бокалу. Я молчал.

— У вас, — он понизил голос, — личная заинтересованность в этом деле. Вы согласились освещать финскую кампанию, поскольку…

Я кивнул.

— Поправьте меня, если ошибусь, и остановите, если я наступлю вам на любимую мозоль. Была одна девушка — по-моему, ее звали Ардата. Она принадлежала к почти вымершей белой народности — между прочим, я первым описал ее, — которая все еще живет в Абиссинии.

— Да-да… Она исчезла после нашего со Смитом отъезда из Парижа, когда Фу Манчи завершал свою битву с диктатурой. — Почти два года назад.

— Вы ее искали?

— Смит совершил чудо. В моем распоряжении оказались все средства секретных служб. Но с той поры мы не получали никаких сведений ни о докторе Фу Манчи, ни об… Ардате.

— Я слышал… — он стоял спиной ко мне и говорил через плечо, — что Ардата…

— … была во всех отношениях достойная девушка, — сказал я, вставая.

Страдания Финляндии, ранение, которое я там получил, приговор врачей, которые не допустили меня к строевой воинской службе, — все эти трагедии не могли сравниться с моим мужским горем — потерей Ардаты.

Сэр Лайонел повернулся и окинул меня проницательным взглядом, который я расценил как сочувствующий. Мы были знакомы много лет, и я знал, чего он стоит, но поладить с ним мог далеко не каждый. Ардата нежданно-негаданно привнесла в мою жизнь романтику, и вот девушка пропала. Бартон все это понимал.

Он снова принялся расхаживать по комнате, неистово пыхтя трубкой, и что-то в его осанке напомнило мне о Найланде Смите. Бартон был гораздо грузнее Смита, но у него была такая же задубевшая на солнце кожа, в нем чувствовалась та же жизненная сила; к тому же он тоже был заядлым курильщиком трубки.

От его слов у меня голова пошла кругом. Мне было интересно, не появился ли перед его мысленным взором образ — тот самый образ, который возник в моем собственном воображении: высокая, худощавая, по-кошачьи вкрадчивая фигура; гладко выбритая голова, лоб Шекспира, зеленые, как изумруды, глаза, которые порой странно затуманивались; гортанный голос — до того мощный, что, казалось, в нем воплощена энергия Цезаря, Александра Великого, Наполеона, — доктор Фу Манчи, олицетворение самого изощренного интеллекта современного мира.

Мне страшно хотелось услышать новости, но я сознательно сдерживал себя. Я снова наполнил стакан Бартона. Он принадлежал к поколению, которое привыкло много пить, и я даже не пытался подлаживаться под него. Я снова сел и сказал:

— Вы должны понимать, что затронули…

— Знаю, знаю! Я не из тех, кто пробуждает несбыточные надежды. Но тот факт, что Найланд Смит в Вест-Индии, практически все объясняет. Я напросился в гости, Кэрригэн, потому что, честно говоря, боялся поселиться в гостинице…

— Что?!

— Да… а мой собственный дом, как вам известно, пошел с молотка в первый день войны. Так вот. В чемоданчике — это весь багаж, который я с собой вожу, — лежит нечто такое, что, насколько мне известно, доктор Фу Манчи ищет уже много лет. С тех пор как я заполучил эти материалы, в моем доме в Норфолке начали твориться весьма странные вещи. Короче, меня так припекло, что я оттуда сбежал!

Я встал и подошел к окну. Возбуждение мое нарастало с молниеносной быстротой. В мире не было другого человека, которого я боялся бы больше, чем этого умнейшего китайского доктора, но если Ардата жива, значит, Фу Манчи — единственное звено, благодаря которому я могу найти ее.

— Продолжайте, — сказал я. — Я весь внимание.

Над Кенсингтон-Гарденз опускались серые зимние сумерки. По дорожке, которая вела от ворот напротив моего дома к Круглому пруду, двигались две-три фигуры. Вот-вот раздастся скорбный клич смотрителя парка: «Парк закрывается!» А после того как ворота запирались, начиналась долгая ночь со светомаскировкой.

— Я знаю, почему Смит ездил в Карибский бассейн, — продолжал Бартон. — В этом чемодане лежит нечто такое, что могло бы избавить его от поездки туда. Правительство Соединенных Штатов… Эй! В чем дело?

У ворот парка, глядя в мое окно, стояла какая-то фигура — девушка в пальто с капюшоном. Вероятно, я издал какое-то восклицание, ухватившись за подоконник и глядя через дорогу.

— Что случилось, Кэрригэн? — вскричал Бартон. — Что с вами?

— Там Ардата! — прошептал я.

 

ГЛАВА II

ВТОРОЙ ПРИШЕЛЕЦ

Сомневаюсь, что кто-либо когда-либо спускался по длинному темному лестничному пролету быстрее, чем я сейчас. Кровь стучала у меня в висках, когда я мчался вдоль портика со стеклянной крышей, отделявшего дом от подъезда. Однако когда я распахнул дверь и выбежал на улицу, фигура в капюшоне исчезла. Я метнулся через улицу к воротам парка… и вновь увидел ее. Девушка уже свернула обратно в парк и как раз выходила из тени большого дерева на углу, где другая тропинка пересекала аллею, ведущую к Круглому пруду. При обычных обстоятельствах Бейсуотер-роуд в этот час суток представляла собой автодром с мчащимися наперегонки машинами, но война приглушила эту лондонскую песнь, и сейчас по дороге катили всего два-три авто.

Деревья в парке были окутаны серой клубящейся дымкой, их голые ветви напоминали худые загребущие руки, угрожающие путнику. Но там, впереди, маячила удаляющаяся, ускользающая фигура.

Я продолжал бежать. Моя теперешняя форма оставляла желать лучшего, но я собрался с силами и крикнул:

— Ардата! Ардата!

Шаг за шагом я настигал ее. Других прохожих поблизости не было.

— Ардата!

До нее оставалось не более двадцати ярдов, когда она на миг остановилась и оглянулась. Я уже представил себе, как сжимаю ее в объятиях, как она целует меня, когда она вдруг быстро повернулась и побежала!

На какое-то мгновение я застыл как вкопанный.

Удивление боролось во мне с обидой и гневом. Боже правый, что за бес в нее вселился? Я хотел было снова крикнуть, но решил поберечь силы. Сжав кулаки и вскинув голову, я бросился в погоню.

Она добежала до дорожки, которая огибает пруд, а я еще только по-настоящему разогнался. В годы учебы в Регби я слыл одним из лучших бегунов школы, но даже со скидкой на потерю формы из-за недавно перенесенной болезни надо было признать удивительный факт: Ардата легко от меня ускользала. Она неслась как газель!

И тут совсем рядом раздался скорбный клич:

— Парк закрывается!

Смотрителя парка я увидел сразу же после того, как смирился с поражением в гонке. Ардата, будто вспышка молнии, промелькнула мимо него. Он решил, что она спешит добежать до ворот, прежде чем они закроются, и только проводил бегущую фигуру небрежным взглядом. Что до меня, то я был намерен не упустить ее из виду, но, когда я несся на этого служителя, какое-то подозрение, должно 'быть, шевельнулось у него в голове — подозрение, которое связало бегущую девушку и меня. Снова бросив на нее взгляд, он преградил мне путь, растопырив руки.

— Не туда! — крикнул он. — Слишком поздно. Единственный выход — через Порчестерские ворота!

Порчестерские ворота были теми самыми, в которые я вошел. Какое-то мгновение я в смятении раздумывал, как мне обойти сторожа и догнать Ардату. Наверное, я рискнул бы напасть на него, несмотря на возможные последствия, но тут увидел направлявшегося к нам констебля.

Я остановился и, отдуваясь, пожал плечами. Гибкая фигурка уже была всего лишь призраком в туманной дали. Неуемная радость, которую я испытал при виде Ардаты, сменилась таким приступом отчаяния, таким жутким разочарованием, что, честно говоря, я едва не заплакал. Стиснув зубы, я отвернулся.

— Минуточку, сэр.

Смотритель парка последовал за мной. Стараясь сдержаться и не потерять самообладания, я уговаривал себя: «Только не ударь его. Он всего лишь исполняет свои обязанности. Она убежала. Против него ты ничего не имеешь. Будь повежливее, иначе проведешь ночь под замком».

Я замедлил шаг.

— Да, в чем дело?

Он догнал меня. Уголком глаза я видел приближающуюся фигуру констебля.

— Да просто любопытно, с чего это вы так спешите?

Мы уже шли рядом, и я выдавил улыбку, посмотрев в открытое морщинистое лицо этого человека. Мне подумалось, что он — егерь на покое.

— Я хотел кое-кого перехватить, — сказал я. — Я поссорился со своей девушкой, и она убежала от меня.

— Ах, вот оно что! — Он по-прежнему смотрел на меня с сомнением. — Убежала, значит? Молодая леди в капюшоне?

— Да. На ней был капюшон. Понятия не имею, куда она делась.

— А-а, понятно. Никто из вас вроде как не живет на кенсингтонской стороне?

— Нет, никто.

— А-а, понятно.

Наконец-то он поверил мне.

— Не повезло вам, сэр. А дамочка вроде как норовистая, это уж точно.

— Верно.

— Ну, порой из них получаются лучшие жены, когда доходит до дела. Ничего, надо думать, поостынет, а тогда уж воротится как миленькая.

— Будем надеяться.

Простецкая философия этого человека и впрямь помогла мне прийти в себя. Я был рад, что не стал ему врать и не поссорился с ним.

Мы шли рядом в сгущающихся сумерках. Мгла вокруг нас была неподвижна. Вода тоскливо капала с деревьев. Лондон затих, почувствовав прикосновение ночи. Об Ардате я не смел и думать, я лишь знал, что тайна ее повторного появления и бегства составляет только частицу еще большей тайны, которая куда загадочнее. И имя ей — доктор Фу Манчи.

Я испытывал ощущение какой-то угрозы, зловещего и навязчивого озарения, которое я буду не в силах отринуть. Выйдя из Кенсингтон-Гарденз и услышав, как ворота закрылись у меня за спиной, я постоял немного, глядя на свои окна.

В кабинете горел свет, шторы были раздвинуты. Кроме большого «паккарда», сворачивавшего за угол на Крейвен-террас, никаких машин поблизости не было. Перебегая через улицу и нащупывая в кармане ключи, я подсознательно отметил про себя номер автомобиля: ВХН77. Он легко запоминался, а я пребывал в том тревожном состоянии, в котором невольно замечаешь всякие мелочи.

Открыв дверь, я поспешил наверх. Мне надо было немало сказать Бартону и о многом его расспросить. Вся моя размеренная жизнь разом рухнула. Помню, как я с грохотом захлопнул парадную дверь и бросился в освещенный кабинет.

У письменного стола стоял высокий худощавый мужчина с бурым от тропического загара лицом и тронутыми сединой висками. Он пристальна смотрел на меня. Я резко остановился, не в силах постичь случившееся.

Это был Найланд Смит!

— Смит, Смит! Никогда в жизни не был так рад кого-либо видеть!

Он крепко сжал мою руку, внимательно разглядывая меня своими пытливыми глазами, однако лицо его оставалось серьезным, чуть ли не сумрачным.

— А куда делся сэр Бартон? — спросил я.

Смит, казалось, оцепенел. Он прямо-таки испепелял меня взглядом.

— Бартон! — воскликнул он. — Бартон! Бартон был здесь?

— Я оставил его тут.

Смит ударил правым кулаком по своей левой ладони.

— Боже мой, Кэрригэн! — вскричал он. — И вы оставили парадную дверь открытой? Я нашел ее нараспашку. Я искал Бартона по всему Лондону и вот…

Мои страхи, печали, дурные предчувствия мгновенно сменились ужасной уверенностью.

— Смит, вы хотите сказать…

— Совершенно верно, Кэрригэн! — тихо ответил он. — Фу Манчи в Лондоне… И он похитил Бартона!

Смит бегом бросился в спальню для гостей. Запинаясь, я рассказал ему все. На пороге, когда я включил свет, мы оба замерли как вкопанные.

В комнате царил жуткий разгром!

— Вы поняли, Кэрригэн, поняли?! — вскричал Смит. — Это была уловка, чтобы выманить вас из дома. Бедный Бартон, видит небо, отчаянно сопротивлялся! Взгляните-ка на этот сломанный стул!

— Его саквояжа нет!

Смит кивнул и принялся рыться в этом бедламе. Тяжелая ваза, покрытая сетчатой эмалью, лежала рядом с кроватью, в то время как место ей было на каминной доске. Смит внимательно осмотрел вазу, хотя я не представлял себе, что это могло ему дать. И тут я заметил кое-что еще.

Комната была оборудована старомодным открытым камином, рядом с которым лежали щипцы и кочерга. Огонь не разжигали, ибо я не ждал гостей, но железная кочерга оказалась под креслом! Подняв ее, я воскликнул:

— Смит, смотрите!

Кочерга была согнута, и это сразу наводило на определенные мысли. Смит схватил ее, поднес к торшеру — ибо уже сгустилась тьма — и потрогал кончиком пальца. Он швырнул кочергу на кровать и принялся озираться по сторонам, подергивая мочку левого уха — привычка, которая была так хорошо мне знакома.

— Бартон — сильный человек, — сказал он. — Если кочерга так погнулась, у кого-то наверняка перелом. Удивительно, что никто не слышал шума борьбы.

— Ничего удивительного. В доме, кроме меня, никто не живет, а моя приходящая прислуга ушла еще до появления Бартона.

Я услышал свой приглушенный голос. Ардата выманила меня, а мой бедный друг остался один и вынужден был защищать свою жизнь… Ардата…

— Есть и еще кое-что любопытное, Кэрригэн.

Смит опустился на колени и принялся внимательно рассматривать испорченный ковер. Он дополз на четвереньках до самой двери.

— Если предположить — а больше ничего не остается, — что агенты Фу Манчи проникли в дом сразу же после того, как вы выбежали отсюда, значит, они пришли по какому-то весьма спешному делу…

— Саквояж Бартона! Он сообщил мне, что там лежит нечто такое, что избавило бы вас от поездки в Карибский бассейн.

— Ах вот что! — Смит встал. — Так я и думал. Они пришли за картой. Бартон оказал им сопротивление. Ну… если они его убили, тогда зачем нести тяжелое тело по лестнице, рискуя встретить на улице полицейского? А если он жив, то куда делся?

— Вы говорите, входная дверь была открыта?

— Да. Быстрее, Кэрригэн! Давайте осмотрим лестницу. Хотя погодите — сначала сервант и другие места, где можно что-то спрятать.

Я услышал, как по Бейсуотер-роуд проехал автобус. Мне представилось, что он полон возвращавшихся домой служащих Сити, которым не терпится добраться до своих каминов. Черная трагедия войны подавляла их, однако ни один из этих людей даже не подозревал, что за окнами автобуса, совсем рядом, двое их сограждан охвачены ужасом гораздо более сильным, чем страх перед известным врагом.

Моя квартира стала сценой зловещей драмы. Пока мы со Смитом бегали из комнаты в комнату, объятые ужасом, я не раз замирал при мысли о том, что мы, возможно, вот-вот обнаружим тело Бартона. Поэтому обследовать большой буфет и старый дубовый платяной шкаф пришлось Смиту.

Мы не обнаружили никаких следов.

— Теперь лестница, — отрывисто бросил Смит. — Мы попусту тратим драгоценное время, но не можем начать действовать, не найдя хоть какой-нибудь зацепки.

— А что вы рассчитываете обнаружить?

— Волоком из спальни никакого тела не вытаскивали, в этом я убежден. Но его могли вынести на руках. Следы на ковре покажут, не стаскивали ли вниз какую-нибудь тяжесть. О, что это?

Зазвонил звонок.

— Входная дверь!

— Быстро вниз, Кэрригэн! У вас есть оружие?

— Нет… но я возьму.

Я поспешно прошел к письменному столу и, когда мой приятель кольт оказался у меня в кармане, спустился вниз. Смит с карманным фонариком уже ползал по лестнице, изучая ковер.

Когда я добрался до входной двери, то, открывая ее, понятия не имел, кого там увижу. А увидел я констебля.

— Это ваш дом, сэр? — грубовато спросил он.

— Нет… но я занимаю квартиру на третьем этаже.

— Стало быть, вы-то мне и нужны. Уже десять минут, как объявили светомаскировку, а у вас все окна сияют.

Глядя в уличный мрак (на улице не было машин, ночь стояла очень тихая), я снова задумался об этих странных способностях доктора Фу Манчи. Дьявольские проделки этого гения зла так подействовали на нас со Смитом (а он, как-никак, бывший комиссар Скотланд-Ярда), что мы напрочь забыли правила и нарушили закон!

— Боже милостивый! Вы правы, — воскликнул я. — Мы, должно быть, с ума сошли. Дело в том, констебль, что тут творились весьма странные дела и…

— Это меня не касается, сэр. Будьте добры прежде всего подняться и задернуть все шторы, а уж потом я запишу вашу фамилию и…

У меня за спиной послышался топот.

— Его не выносили, Кэрригэн! — донесся голос Смита. — Но на третьей ступеньке снизу кровь, и есть пятна на кафеле… Это еще что такое, черт возьми? — Смит уставился на полицейского.

— Серьезное дело, сэр, — заговорил констебль, но вид у него был немного растерянный. — Все огни…

Смит пробормотал что-то себе под нос, потом вытащил карточку и сунул ее в руки констеблю.

— Возможно, я служил там еще до вас, — резко сказал он, — но вы наверняка вспомните мою фамилию.

Констебль направил луч фонарика на карточку, вытаращил глаза на Смита и отсалютовал.

— Простите, сэр, — извинился он, — если я мешаю важному делу, но я всего лишь выполнял приказ.

— Вот и хорошо, — отрезал Смит. — Прежде чем спуститься сюда, я везде выключил свет. — Он помолчал, глядя на озадаченного полицейского, потом спросил: — Во сколько вы заступили на дежурство?

— Полчаса назад, сэр.

— А как долго вы наблюдали за этой дверью?

Констебль уставился на Смита, будто в его вопросе был скрытый упрек. Я сочувствовал этому человеку, веснушчатому молодому синеглазому парню с открытым взглядом, честному служаке, для которого Найланд Смит был влиятельным лицом. Мне пришло в голову, что во время обхода вверенной ему территории он куда-то ненадолго заглянул, а теперь был уверен, что Смиту об этом известно.

— Я знаю, о чем вы думаете, сэр, но я могу объяснить свою отлучку, — сказал он.

Смит досадливо щелкнул пальцами, и я увидел, как умирает зародившаяся было надежда.

— Все дело в машине, которая заехала на тротуар на Крейвен-террас, — продолжал констебль. — В этом деле было что-то странное, и я все записал по форме, прежде чем отпустить их. — Он сунул руку в задний карман брюк и вытащил блокнот. — Вот мои записи. Это был «паккард»…

Странно работает человеческий мозг. Пока констебль говорил, причем, казалось бы, о вещах, весьма далеких от того, что нас волновало, я мысленно перенесся к несчастной Ардате. Я пытался найти объяснение ее поведению, которое не было бы чревато разочарованием и гибелью мечты. Но теперь, когда констебль, упомянул о «паккарде», я невольно пробормотал:

— ВХН77.

— Совершенно верно, сэр! — вскричал констебль. — Именно эта машина!

— Одну минуточку, — вмешался Смит. — Расскажите мне, Кэрригэн, откуда вам-то известен этот номер?

Я рассказал ему, как машина с таким номером свернула с главной улицы на Крейвен-террас, когда я шел через мостовую к двери дома.

— Скорее, констебль! — внезапно загорелся Смит. — Ваши записи! Что подозрительного было в этой ВХН77?

— Ну, сэр, подробности у меня здесь. — Парень изучал свои записи в блокноте. — Машина заехала прямо на тротуар и резко остановилась в десяти ярдах передо мной. Из близлежащих лавочек выбежали несколько человек. Подойдя, я увидел, что водитель, судя по наружности, иностранец, потерял сознание за рулем. Я не очень-то понял, в чем там дело. Авария-то была пустячная, но водитель поломал руку…

— Левую или правую?

— Левую, сэр. Она у него висела. И ссадина на голове кровоточила.

— Хорошо. Продолжайте.

— На заднем сиденье я увидел врача и пациента, которого он переправлял в больницу. Пациент вроде был очень плох. Здоровенный такой мужчина, мощный, с рыжеватыми волосами, подернутыми сединой; он был в полуобморочном состоянии, и врач пытался успокоить его. Что-то там с головой…

— Вы понимаете, Кэрригэн? — вскричал Смит, и глаза у него загорелись. — Вы понимаете?

— Боже праведный, Смит… еще как понимаю!

— Опишите врача, — властно сказал Смит.

Констебль прокашлялся и заговорил:

— У него было очень желтое лицо, как лимон. Очки в черной оправе, а сам он был коротышка, довольно грузный, явно не англичанин.

— Его имя?

— Вот его карточка, сэр.

— Гм! — пробормотал Смит, взяв карточку. — Доктор Рудолф Остер, Уимпоул-стрит, 101, Запад. Есть ли такой врач?

— Я как раз собирался пойти позвонить из телефонной будки, когда увидел, что окна наверху ярко освещены. Я собирался попросить у хозяев разрешение воспользоваться их телефоном.

— У вас есть номер доктора?

— Да, сэр. Лэнэм, 09365.

— Вы хорошо поработали, констебль, — сказал Смит. — Я позабочусь о том, чтобы вас как-то отметили.

Веснушчатое лицо парня покрылось румянцем.

— Спасибо, сэр. Очень любезно с вашей стороны.

— Чем же все это кончилось? — возбужденно спросил я.

— Мы выкатили машину обратно на мостовую, и я помог вытащить шофера из-за баранки и поместить его назад. Тогда-то я и обратил внимание на его руку. Он стал приходить в себя.

— А как вел себя пациент? — спросил Смит.

— Он просто лежал на подушках и что-то бормотал. Доктор Остер объяснил, что необходимо доставить его в безопасное место, пока продолжается действие укола, который ему пришлось сделать.

Смит издал звук, похожий на стон, и стукнул кулаком по ладони другой руки.

— Рядом с водителем стоял чемоданчик с инициалами «Л. Б.». Он был весь покрыт заграничными наклейками. Доктор пересел за баранку и уехал…

— Когда? — оборвал его Смит.

— По моим часам, сэр, в тринадцать минут восьмого, то есть ровно пять минут назад.

 

ГЛАВА III

ВХН77

— Не останавливайтесь, — крикнул Смит водителю, — разве только чтобы не угробить кого-нибудь! Давите на клаксон. Побоку все правила. Вперед!

Мне представилась возможность убедиться в расторопности столичной полиции, и это стало для меня откровением. За прошедшее шесть минут мы узнали, что доктор Остер — натурализованный британский подданный, кожник и что его нет дома; что ВХН77 задержал за неправильно замаскированную фару уличный постовой на Бейкер-стрит; что, по словам доктора Остера, который сидел за рулем, он вез пациента в частную клинику у Северных ворот Риджент-парка. Туда выехали пять патрульных мотоциклистов, всех полисменов и наблюдателей в этом районе предупредили, что надо остановить и задержать «паккард».

Смит пребывал в ужасном напряжении и не мог вести беседу, но, пока мы неслись по затемненным улицам, превратившим Лондон в тихую обитель тайны, в загадочное сердце всего мира, медленно бьющееся в темноте, Смит коротко ввел меня в курс дела.

— До Соединенных Штатов дошло, что Панамский канал — палка о двух концах. Происходят непонятные инциденты в странах Карибского бассейна. Исчезают люди. Офицеров посылают в Вест-Индию расследовать, и они не возвращаются, — скороговоркой информировал меня Смит. — Тайная база подводных лодок. Я шел по пятам Фу Манчи до Ямайки. Упустил его на Кубе. Бартон нашел какой-то ключ к разгадке местонахождения этой базы. Я подозревал это еще до отъезда. Теперь убежден. Фу Манчи вернулся в Англию, чтобы заставить Бартона замолчать, и, господи, он преуспел в этом!

Казалось, мы на бешеной скорости несемся прямо в кромешную тьму преисподней. Я понятия не имел, где мы находимся; мы могли оказаться и на Большом проспекте Карнака. Освещенные окна, яркие огни рекламы уступили место едва заметным блуждающим огонькам, которые я замечал во мгле. Иногда, подобно какой-нибудь фигуре на спиритическом сеансе, появлялась и тотчас опять исчезала автомашина. Дорожные знаки, зеленые, янтарные и красные кресты тоже мелькали, будто потусторонние видения…

Наша машина затормозила так резко, что меня едва не сбросило с сиденья.

Я увидел, как водитель выскочил на дорогу и метнулся туда, где загорался фонарик: вспышка — тьма, вспышка — тьма. Смит уже стоял на подножке, когда шофер прибежал обратно.

— В машину, сэр! — крикнул он. — В машину! Они проехали здесь всего три минуты назад! Я знаю, в какую сторону!

И снова мы помчались в непроницаемую тьму под возмущенные выкрики водителей едва ползущих машин, мимо которых мы проносились, сигналя клаксоном и нарушая все правила дорожного движения. В Скотланд-Ярде Смиту отрядили превосходного шофера-аса. Я проникся азартом погони. На карту была поставлена жизнь Бартона, и не только она…

Тормоза завизжали снова, мчащаяся машина угрожающе заелозила, остановилась, и мы тотчас же выскочили из нее.

При свете фонарей в руках Смита и водителя я увидел полицейского мотоциклиста, лежавшего рядом с разбитым мотоциклом чуть ли не под самыми колесами нашей машины.

— Вы очень пострадали? — крикнул Смит.

Человек обратил бледное лицо к свету. По лбу у него струилась кровь, черный стальной шлем скатился с головы.

— Похоже, у меня сломана лодыжка. Это, — он коснулся головы, — пустяк. Просто отнесите меня на тротуар. Меня сбила не ваша машина, сэр.

Мы перенесли его, усадив у ограды дома, погруженного во мрак. Наш водитель склонился над ним.

— Если ты в состоянии, приятель, — сказал он, — расскажи нам все. Ты видел «паккард»? Мы из Скотланд-Ярда. Это мистер Найланд Смит.

Человек поднял глаза на Смита. Очевидно, он испытывал острую боль, но заговорил ровным голосом:

— Я следовал за ВХН77 до этого самого места, сэр. Опознав машину, я обогнал ее и подал знак остановиться…

— И что же произошло? — резко спросил Смит.

— Он сбил меня!

— Куда он поехал?

— Первый поворот налево, сэр, за двумя домами.

— Как давно?

— Меньше двух минут назад.

Мы находились в одном из жилых районов к северу от Риджент-парка. Автомобилей на дорогах почти не было; их отсутствие настолько приглушило голос Лондона, что, когда полицейский умолк, воцарилась чуть ли не мертвая тишина. Темная ночь окутала нас, будто плащом; не слышалось ни единого звука, свидетельствовавшего о присутствии людей.

— Вы хорошо поработали, констебль, — быстро сказал Смит, — и вас ждет награда. — Он сунул фонарик мне в руку. — Вон там где-то должен быть дом. Найдите его, Кэрригэн, и вызовите сюда карету «скорой помощи». Просто позвоните в полицию и назовите мою фамилию. Простите. Другого выхода нет. Я понимаю ваши чувства, но мне надо жать дальше.

— Поворот налево — тупик, сэр, — крикнул водитель из Ярда через плечо, скользнув за баранку. — Вы не заблудитесь, мистер Кэрригэн, если пойдете пешком.

— А-а! — вскричал Смит. — Прекрасно! Они попались.

Он вскочил в машину, и та снова помчалась, а я остался стоять возле раненого.

— Значит, это Найланд Смит, — пробормотал он. — Жаль, что таких, как он, мало. — Он поднял на меня глаза. — Простите, что докучаю вам, сэр. Я не очень хорошо знаю этот район, но, по-моему, калитка вон там, чуть дальше, направо от вас. Сразу же за домом проходит Риджент-канал — вот почему следующий поворот никуда не ведет.

— Телефонной будки тут, наверное, нигде нет?

— Нет, сэр, но я потерплю, пока вы отыщете телефон.

 

ГЛАВА IV

ДОМ В РИДЖЕНТ-ПАРКЕ

Пока я отыскивал калитку, мне не встретилось ни одной живой души.

Я пробирался ощупью по заброшенной подъездной аллее, посыпанной гравием, по обеим сторонам которой росли густые кусты, и вскоре оказался перед крыльцом. Центральную панель двери занимало объявление торговца недвижимостью, гласившее, что эта замечательная резиденция продается. Я оказался перед нежилым домом.

Бормоча себе под нос, я повернулся и прошел, наверное, с дюжину шагов, прежде чем сообразил, что в доме, вероятно, есть сторож. Я хотел было направиться назад, при этом оказался лицом к тому крылу этого уродливого викторианского здания, которое располагалось справа от входа, и увидел, что сквозь стекла высокой двери пробивается свет.

Удивляясь, почему не увидел его раньше, я протиснулся сквозь мокрые кусты, пересек газон и добрался до освещенной застекленной двери — одной из трех, выходивших на веранду. Я поднялся по ступенькам, намереваясь постучать в окно, но вовремя спохватился.

Я стоял с бьющимся сердцем, в припадке внезапного головокружения.

Окна закрывали тяжелые плюшевые шторы, одна из которых была слегка приоткрыта — сквозь эту щель и пробивался свет. Мне была видна комната, а за ней меблированная прихожая, ярко освещенная.

Там стояла, глядя через плечо, — отчего я и заподозрил, что это она приоткрыла окно, — девушка в пальто с капюшоном. Капюшон, отброшенный назад, открывал великолепную копну волос, бледное миловидное лицо; огромные, темно-синие, будто лазурит, глаза смотрели на меня.

Ардата… Ардата, которую я обожал, которая когда-то любила меня, которую я вырвал из когтей китайского доктора; Ардата, которую я отчаянно искал многие месяцы, изнемогая, Ардата, которая, когда я все-таки нашел ее, обманула и использовала меня, сыграв на моей любви так, что я предал своего друга! Ардата!

Тем не менее, отбросив к черту всякую осторожность и начисто позабыв о раненом, о котором был обязан позаботиться, я едва не прыгнул в комнату. Но сумел и во второй раз сдержать себя.

Где-то за углом веранды послышались шаркающие шаги, как будто человек приволакивал ногу, и стук трости с резиновым набалдашником.

Я, мгновенно обретя ясность рассудка, взял себя в руки: голова перестала гудеть, как осиное гнездо, я соображал четко и быстро. Прикинув, я понял, что едва успеваю прыгнуть и спрятаться за кустом остролиста, прежде чем этот с трудом переставляющий ноги человек появится из-за угла дома. Что я и сделал — прыгнул и распластался на мокрой земле.

Затаив дыхание, я смотрел во все глаза. Вода стекала с листьев мне на голову. Я лежал не далее трех шагов от веранды и вполне отчетливо увидел, как Ардата отбросила занавеску и выглянула. Шаркающий человек обошел невидимый мне угол, и я понял, что кто-то приближается к высокому окну.

В тот миг благодаря вновь обретенной ясности ума я осознал то, о чем до сих пор не подозревал: тупик, в который заехал «паккард», сообщался с задним двором этого дома, возможно, с гаражом. Я неожиданно оказался в самом логове врага.

Какая-то фигура медленно шла по веранде. Очень высокий худощавый человек в толстом пальто и, кажется, в кепке. Он опирался на палку, будто не доверял своим ногам. Застекленная дверь отворилась. В луче света я увидел Ардату. Сухощавый человек вошел, миновал девушку и оглянулся.

— Запри дверь, — услышал я сиплый голос.

Это был доктор Фу Манчи!

Когда дверь заперли на засов и занавеска опустилась, я встал на колени.

— Т-с-с! — услышал я у себя за спиной. — Не двигайтесь, Кэрригэн!

У меня замерло сердце. В двух шагах лежал Найланд Смит!

— Вы видели ее? — прошептал он.

— Что за вопрос?!

— Я вас понимаю, старина… Неудивительно, что мы не смогли найти ее. Но даже и теперь — не отчаивайтесь…

— Почему? — простонал я. — Разве осталась хоть какая-то надежда?

Ответ Смита прозвучал несколько странно:

— У доктора Фу Манчи когда-то была дочь.

Он придвинулся ближе и коснулся моего плеча. В тот миг я не знал, что означают его слова: постичь их смысл мне предстояло позже.

— Идемте! Сюда!

В темноте я, спотыкаясь, поплелся за ним и вскоре оказался в каком-то заброшенном саду — так во всяком случае я решил, — под купой деревьев. Вдали маячил загадочный дом, приютивший самого опасного человека в мире и… Ардату.

— Переулок, в который свернул «паккард», — быстро сказал Смит, — выводит к гаражу этого дома и стоящему за ним. Последний дом тоже с виду нежилой. Я вовремя разобрался в обстановке, и мы дали задний ход, а потом я отправился искать вас. Симс, шофер из Ярда, пошел за группой прочесывания, прихватив с собой раненого.

— Но как же… Бартон?

— Пока не подойдет подкрепление, мы не можем ничего сделать. Но не дать доктору Фу Манчи ускользнуть — наш долг перед миром.

— Почему вы не застрелили его на месте, Смит?

— По двум причинам. Первая связана с вами. Вторая причина в том, что, как мне известно, в этом доме полно агентов доктора… А Бартон у них в руках… Боже милостивый! Это что еще такое?

Кажется, я начал отвечать, но слова застыли у меня на языке.

Раздался один из тех звуков, которые лучше поскорее забыть, поскольку иначе они будут преследовать вас во сне: сдавленный крик, крик сильного человека, охваченного смертельным ужасом. Крик замер. С голых веток деревьев на нас падали капли воды.

Смит так крепко схватил меня за руку, что я поморщился.

— Это Бартон! — хрипло сказал он. — Господи, прости меня, если они…

Голос его надломился. Подсвечивая себе фонариком, Смит направился по дорожке прямо к дому.

Мы пробирались по поросшему какими-то колючками клочку земли, который я принял за клумбу с розами, когда Смит вдруг остановился, повернулся и повалил меня на землю! Его сила в минуты возбуждения бывала поразительна: я уже лежал, прежде чем до меня дошло, что именно Смит сбил меня с ног.

— Тихо! — прошипел он мне на ухо, распластавшись на земле рядом. — Смотрите!

Одна из дверей уже была открыта. Я увидел силуэт, который узнал бы и на расстоянии мили, — силуэт девушки, пребывающей, казалось, в большой печали. Она подняла руки, будто молила о чем-то, потом зажала ладонями уши и выбежала из комнаты. Быстро свернув направо, она скрылась из виду.

Смит дышал так же учащенно, как и я, но говорил ровным голосом:

— Ардата открыла нам дверь. Идемте, Кэрригэн.

Когда мы пробежали остаток пути и ступили в освещенный холл, Смит был совершенно спокоен — ни дать ни взять человек, пришедший с визитом вежливости. Я, зная, что мы бросаем вызов гениальнейшему из прислужников Сатаны, не мог не восхититься им.

— Оружие наизготовку, — прошептал он. — Стреляйте не задумываясь.

Место, где мы стояли, казалось мне смутно знакомым. Я понял, в чем дело, когда увидел открытую дверь, за которой была пустая комната. Застекленные двери в ней были завешены мрачными плюшевыми портьерами. Это была прихожая, которую я видел с противоположной стороны дома. Она была убрана со вкусом, на полу лежали ковры, но в ней было невыносимо жарко. Стоящие по всей прихожей в горшках гиацинты делали воздух тяжелым от благоухания. Высокие старинные часы возле покрытой ковром винтовой лестницы торжественно отмеряли время. Пока мы стояли и прислушивались, я поймал себя на том, что слежу за движением маятника. Освещение было тусклое, а из-за приоткрытой двери в алькове слева от лестницы пробивался свет.

В комнате за дверью слышался чей-то невнятный голос. Мы со Смитом быстро переглянулись и на цыпочках двинулись вперед. Речь держал доктор Фу Манчи.

— Я предупреждал вас еще полгода назад, — вещал этот странный голос (кто, хоть раз услышав, мог забыть его?). — Но моему предупреждению не вняли. Я несколько раз пытался — и столько же раз терпел неудачу — выкрасть карту Кристофа из вашего дома в Норфолке. Сегодня мои агенты не подкачали…

Медвежья шкура; служившая ковром, заглушала наши шаги, и вот Смит с величайшей осторожностью уже открывал дверь — по десятой доле дюйма.

— Вы не хотели ее отдавать и боролись. Я вас не виню. Я уважаю силу духа. Вы, возможно, даже и преуспели бы, не сумей доктор Остер ввести вам внутримышечно инъекцию кратегусина, который тут же вызвал кратаэгус кататониа, иначе говоря, оцепенение.

Смит уже открыл дверь почти на шесть дюймов. Я получил возможность разглядеть комнату. Она напоминала кабинет; на узком и длинном письменном столе бился связанный человек. Лица его я не видел.

— Поскольку все это произошло на улице, вас пришлось увезти. И теперь, сэр Лайонел, я решил, что ваши неоспоримые таланты вкупе с опасностью, которой чревато преждевременное обнаружение вашего тела, дают вам право на жизнь и службу Си Фану. Мои приготовления к отъезду завершены. Доктор Остер снова займется делом, и ваша наружность будет соответствующим образом подправлена. Приступайте!

Смит уже наполовину приоткрыл дверь. Я увидел, что связанный человек — это Бартон. Во рту у него был кляп. Его глаза, безумные от ужаса, были обращены на дверь. Он видел, что она открывается!

Над ним склонился человек в очках в черной оправе, тот самый, чьей отличительной особенностью был ярко-желтый цвет кожи. По описанию констебля я узнал доктора Остера. Пиджак с Бартона сняли, рукав сорочки был закатан. Желтый доктор Остер схватил бицепс мускулистой руки, оттянул кожу. Боль в обращенных к нам глазах заставила меня застыть, я ощутил едва ли не могильный холод. Кончик иглы шприца коснулся кожи Бартона…

Смит распахнул дверь, доктор Остер поднял глаза.

Я до сих пор не могу припомнить, впрямь ли я нажал на курок, но я услышал выстрел.

И увидел, как на желтом лбу проявилась крошечная синеватая точка. Доктор Остер с ненавистью посмотрел на меня сквозь стекла очков, потом выронил шприц и, не сводя с меня ненавидящего взгляда, ничком упал на извивающееся тело Бартона.

 

ГЛАВА V

АРДАТА

— Ни с места, Фу Манчи! На этот раз игра окончена!

Смит одним прыжком очутился в комнате. Я тут же последовал за ним. Мертвый сполз на колени, уставившись в пустоту остекленевшими глазами, будто смотрел в разверзшийся перед ним ад, и беззвучно рухнул на пол. Я окинул взглядом Бартона, лежавшего связанным на длинном столе, и быстро повернулся к доктору Фу Манчи.

Но его уже не было!

— Боже милостивый!

Смит в кои-то веки был вконец сбит с толку; он яростно оглядывался в невероятном удивлении. Комната, как я и предполагал, оказалась кабинетом. Стена справа от двери, в которую мы ворвались, была заставлена книжными шкафами, дальше стоял старинный дубовый шкафчик со стеклянными дверцами, за которыми я разглядел расставленные по полочкам фарфоровые изделия — настоящие произведения искусства. Других дверей я не видел. Но, хоть мы и слышали голос Фу Манчи, самого доктора в комнате не было.

Бартон начал издавать какие-то нечленораздельные звуки, и Смит, вскинув свой пистолет, выстрелил в стеклянный шкафчик.

Посыпалось стекло, Смит ринулся вперед с криком:

— Развяжите Бартона! Скорее!

Сунув кольт в карман, я склонился над столом. Смит растворил дверцу, и до меня вновь донесся звук бьющегося стекла. Я сорвал повязку со рта Бартона; он уставился на меня, его красное лицо еще больше побагровело.

— За шкафчиком! — задыхаясь, проговорил он. — Достаньте его, Смит, эта желтая крыса за шкафчиком!

Вытащив из кармана перочинный нож, чтобы перерезать веревки, я услышал второй выстрел, и опять посыпались осколки.

— Он убежал сюда! — крикнул Смит. — Освободите Бартона и следуйте за мной!

Когда сэр Лайонел неуверенно сел и спустил ноги со стола, что-то упало на ковер. Это был шприц, игла которого коснулась кожи сэра Лайонела, когда я выстрелил. Бартон постоял немного, опираясь на стол, тяжело дыша и глядя на мертвеца.

— Меткий выстрел, Кэрригэн. Спасибо, — сказал он.

Звук третьего выстрела, уже более отдаленного, эхом прошелся по дому; я повернулся и увидел, что шкафчик для фарфора был потайной дверью. Теперь на его месте зияла брешь.

— Я пойду следом за вами. Найдите Смита.

Добрый старина Бартон! Выбора у меня не было.

Наступая на осколки фарфора, я вбежал в потайную дверь. При свете фонарика я увидел, что стою в большой комнате без мебели. Вторая дверь в ней была открыта, за ней царила кромешная тьма. Я миновал и эту дверь и опять очутился в прихожей, но теперь все лампы тут были выключены.

— Смит! — крикнул я. — Смит! Где вы?

Издалека, откуда-то сзади, до меня донесся хруст битого стекла под чьими-то подошвами. За мной шел Бартон. Рядом в темноте торжественно тикали старинные напольные часы. Я подошел к винтовой лестнице и повернул все выключатели, которые сумел нащупать.

Ничего не произошло. Видимо, был выключен рубильник.

Зная, что всего несколько минут назад в этом доме находились члены самой опасной преступной группировки в мире, я постоял немного, глядя вверх на устланную ковром лестницу. Благоухание гиацинтов становилось невыносимым; меня охватило даже не предчувствие беды, а уверенность в том, что нам грозит несчастье.

— Кэрригэн! — донесся голос Бартона. — Чертовы лампочки погасли!

— Сюда! — крикнул я и уже сделал было шаг навстречу ему, чтобы помочь, как вдруг кое-что увидел.

Один из цветочных горшков валялся разбитый на полу. Поток холодного сырого воздуха донес до меня какой-то экзотический запах. Дверь, через которую мы вошли, — дверь в сад — была распахнута, и из темноты на улице послышалась трель полицейского свистка.

— Выбирайтесь в сад! — крикнул я. — Смит где-то там, ему нужна помощь!

Что-то в запахе гиацинтов, в атмосфере этого дома навело меня на мысль о приползшем с востока тумане, из которого материализовался доктор Фу Манчи. Это был обыкновенный лондонский дом, но он приютил китайского гения зла, тяжкая аура которого по-прежнему витала в воздухе. Я бросился в сад, будто спасался от чего-то. До меня еле слышно донеслись слова:

— Идите! Я сам о себе позабочусь.

Переливчатый свист затих. Похоже, он доносился откуда-то справа, довольно далеко от той тропки, по которой мы со Смитом подбирались к дому. Теперь можно было не прятать фонарик, и я увидел, что вправо от двери отходила посыпанная гравием дорожка. Невдалеке виднелись теплицы.

«Гараж!» — осенило меня. Вероятно, Фу Манчи хотел добраться до своей машины, а Смит последовал за ним.

Сбегая вниз по крутой тропинке, я мысленно прикидывал, сколько прошло времени с тех пор, как Симс, шофер из Ярда, отправился за подкреплением, и гадал, не попал ли Смит в засаду. Я прекрасно понимал, что и мне грозит опасность, поэтому сжимал в руке свой верный кольт, когда проходил мимо теплиц. За ними я остановился.

Тревожную ночную тишину нарушал только унылый стук капель, падающих с деревьев. Бартон не подавал голоса, зато я услышал другой звук, который заставил меня замереть на месте. Это был свист — три печальные минорные ноты.

Выключив фонарик, я стоял и ждал. Свист повторился — где-то совсем близко, послышались шаги. Вдруг донесся тихий, невнятный призыв, и в темноте замерцал огонек.

Сад опоясывала стена из красного кирпича, теплицы были построены под ней. Вместо снятых ворот в стене была арка.

Там стояла Ардата; фонарь в ее руке отбрасывал жутковатые блики на взлохмаченные волосы девушки.

С уверенностью могу сказать, что ни до, ни после этого мгновения я не испытывал столь противоречивых чувств. В ее глазах, иссиня-черных в темноте, отражались такой ужас и одновременно такая мольба о помощи, что я тотчас осознал необходимость немедленных действий. Меня угораздило отдать сердце бездушной распутнице, и оно по-прежнему принадлежало ей.

Ардата заметила меня, погасила фонарь, и я увидел у нее в руке что-то похожее на шаль. Она повернулась, намереваясь убежать, но я оказался проворнее. В ту ночь мною руководило отнюдь не Божественное провидение: то, чему я стал свидетелем в доме, пропахшем гиацинтами, страшная участь, едва не постигшая сэра Бартона, злобная желтая физиономия доктора Остера, убийство которого ни в малейшей степени не обеспокоило мою совесть, — все это, вместе взятое, заставило меня постичь смысл слов «бешеная ярость».

Я бросился под арку, вцепился в болтавшийся за спиной Ардаты капюшон. Девушка выскользнула из плаща, я споткнулся и… следующим прыжком настиг ее!

Я обхватил Ардату руками; она дрожала и тяжело дышала, как попавшее в капкан дикое животное. Ее сердце билось рядом с моим.

— Пустите! — вскричала она. — Пустите! — и принялась колотить меня по груди кулаками, да еще как сильно!

Но я стиснул ее без всякой жалости, возможно, даже грубо, и она перестала сопротивляться, а слова сменились рыданиями., Она поникла — гибкая, тонкая и беспомощная — в моих объятьях. Наши сердца бились в такт, я так прижал Ардату к себе, что мое лицо коснулось ее волос, и их аромат едва не свел меня с ума.

— Ардата, Ардата! — простонал я. — Боже мой, как я тебя люблю! И как только ты могла сделать такое!

Ее сердце колотилось, как и прежде, но я почувствовал, что напряжение отпустило ее. Никакая актерская игра не помогла бы мне так выразить терзавшую меня боль. Ардата поняла это, но не сказала ни слова.

— После того как ты бросила меня в Париже, я искал тебя по всему свету, Ардата. Неделями почти не спал. Я не мог поверить, что, даже изменившись, ты стала бы мучить и изводить меня. Поэтому я подумал, что ты, наверное, умерла. Я чуть не сошел с ума. Я отправился в Финляндию… надеясь, что меня убьют.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Потому что вы, наверное, имеете в виду… какую-то другую Ардату.

Этот неуловимый акцент, эти странные переливы исполненного сочувствия мелодичного голоса… Я отвернулся, поскольку уже не отвечал за себя. Она говорила, как та Ардата, которую я обожал, Ардата, которой я лишился, но притворство и все ее поведение были сродни иноязычной речи.

— Есть только одна Ардата. Я был дураком, что поверил в нее. Где Фу Манчи? Где Найланд Смит?

— Пожалуйста, не делайте мне больно. — Я бессознательно стиснул ее. — Я бы, право же, помогла вам, если бы могла. Найланд Смит — мой враг, но вы — нет, и я не желаю вам худа. Я лишь скажу вам, что, оставшись здесь, вы умрете..

— Где Найланд Смит? Он никогда не был твоим врагом. Зачем ты так говоришь? И не смейся надо мной только из-за того, что я люблю тебя.

Она помолчала. Изгибы стройного тела, которое я держал в объятиях, искушали меня. Нервная тонкая рука украдкой поднялась и легла мне на плечо.

— Я не смеюсь над вами. Вы меня пугаете. Я ничего не понимаю. Мне очень, очень жаль вас. Я хочу спасти вас от опасности. Но есть одна большая ошибка. Вы бежали сегодня вечером за мной по Риджент-парку, и вот вы здесь. Вы говорите мне, — голос ее задрожал, — что любите меня. Но разве такое возможно?

Ее пальцы сжимали мое плечо, и я, хоть и смотрел в сторону, все же чувствовал, что она подняла на меня глаза, и в глазах этих стояли слезы. «Неужто вся планета обезумела из-за этой войны?» — подумалось мне.

— Это началось в тот миг, когда я впервые тебя увидел. И так будет всегда — всегда, Ардата. А теперь отведи меня к Смиту — я не отпущу тебя, пока мы не найдем его.

Но она, вцепившись, пыталась меня удержать.

— Нет-нет! Подождите… Дайте я попробую сообразить. Вы говорите, с того самого момента, как увидели меня… Я впервые увидела вас сегодня вечером, когда вы окликнули меня в парке.

— Ардата!

— Да, вы крикнули: «Ардата». Я оглянулась и увидела вас. Возможно, вы мне понравились, и я пожалела, что мы не знакомы. Но я вас не знала, а ваши глаза горели, как у безумца. Вот я и побежала. А сейчас…

Наверное, потому, что все это было похоже на волшебный сон, моя крепкая хватка мало-помалу превратилась в нежное объятие; я наклонился, чтобы поцеловать ее, забыв о том, что она лживая лицемерка.

Девушка дрожала в моих объятиях, голос ее заставил меня позабыть обо всем на свете, кроме моей слепой, безнадежной любви к Ардате.

— Нет! Вы не посмеете! — Она быстро подняла руку, заслоняя от меня губы. Я поцеловал ее ладонь, пальцы. — Вы думаете, я куртизанка? Я даже не знаю вашего имени!

Я замер, но не выпустил ее из объятий.

— Ардата, — сказал я, — неужели доктор Фу Манчи приказал тебе мучить меня? — Я почувствовал, как при этих словах по всему ее телу пробежала дрожь. Она глубоко вздохнула, будто всхлипнула, но по-прежнему молчала. — Я любил тебя, я всегда буду тебя любить, а ты взяла и убежала. Ты не послала мне никакого письма, ни словечка, даже не сообщила, что жива. И вот теперь, когда я тебя нашел, ты заявляешь, будто не знаешь моего имени… Ардата!

Ее голова упала мне на грудь, и девушка безудержно расплакалась.

— Я хочу в это верить, — всхлипывала она, — хочу поверить. Я ничего не понимаю, но мне не к кому обратиться во всем белом свете. Будь это правдой, если я действительно каким-то образом забыла, если бы вы и впрямь были…

И вдруг, пока я нежно сжимал ее в объятьях, в мозгу у меня зазвенели слова Найланда Смита: «Не отчаивайтесь… У доктора Фу Манчи когда-то была дочь». Смысл этих слов все еще ускользал от меня, но я обрадовался, потому что уловил в них нечто такое, что помогло мне примирить, казалось бы, непримиримое.

— Ардата, дражайшая моя, ты просто должна поверить. Как же иначе я узнал бы твое имя… или обожал бы тебя… если мы никогда не были возлюбленными? Ты забыла… Бог знает, как и почему… но это правда.

Она с заметным усилием взяла себя в руки и заговорила. Голос ее хоть и дрожал, но звучал естественно.

— Я пытаюсь поверить вам, хотя сделать это — значит признать, что у меня, наверное, было расстройство психики, о котором я тоже забыла. Вы спросили меня, куда направился Найланд Смит. Он побежал к гаражу — это прямо по той дорожке. Где доктор Фу Манчи, я вам сказать не могу, я просто этого не знаю. Но если вы меня не отпустите, я умру.

— Умрешь? Но почему?..

— Я попытаюсь вам объяснить, когда мы встретимся в следующий раз. — Она прижалась лицом к моему плечу. — Но если я должна верить вам, то и вы должны верить мне. Видите, я доверяю вам. Я уже давно вытащила его у вас из кармана.

И она протянула мне мой кольт.

Я отпустил Ардату и стоял, сжимая в руке автоматический пистолет и стараясь осознать создавшееся положение, когда от дома донесся зычный голос Бартона.

— Кэрригэн! Где вы? Отзовитесь!

Я оглянулся и крикнул:

— Сюда, Бартон!

Но, когда я снова повернулся, Ардаты уже не было рядом. Ее плащ был перекинут через мою руку, в другой руке я сжимал кольт. Я опустил его в карман, выхватил фонарик и направил луч вперед.

Ни движения, ни шума шагов. Вода с унылым плеском стекала с крыши теплицы, а где-то далеко настойчиво гудел клаксон автомобиля.

Это ехала группа захвата.

Почему же молчит Найланд Смит? В этом было что-то зловещее. Я уже сказал и признаюсь снова, что при виде Ардаты позабыл обо всем на свете. И вот, пока я стоял тут с колотящимся сердцем, вполне возможно, что…

— Вы отыскали Смита? — крикнул Бартон. — Посветите-ка. Я тут кое-что нашел и…

Я повернулся, и сноп света упал на дорожку, которая вела к дому. В этот миг в нос мне ударил резкий запах боярышника, будто принесенный внезапным порывом ветра. Я инстинктивно пригнулся, но опоздал на какую-то долю секунды.

Голова моя словно оказалась в мокром резиновом мешке. Я почувствовал, что куда-то проваливаюсь — не быстро, плавно, словно погружаюсь в облака цветущего боярышника.

 

ГЛАВА VI

ОПЫТЫ ДОКТОРА ФУ МАНЧИ

Мне казалось, что я прорвался сквозь какую-то хрупкую скорлупу к лиловому свету и тишине. Окружающий мир, воспоминания о кипучей деятельности, о капающей влаге — все это быстро понеслось в мозгу. Здесь стояла тишина; на освещенном пространстве не было видно ничего и никого. Потом откуда-то издалека донесся голос доктора Фу Манчи:

— Представитель моего рода, такой мандарин, как я, связан кодексом, который прочнее стали. Для себя я ничего не прошу. У меня в руках ключ к святая святых таинственного Востока; владея этим ключом, я повелеваю армией настолько огромной, что о командовании ею не мечтал ни один смертный.

Должно быть, я бредил, поскольку вокруг не было ни души: я был один-одинешенек в фиолетовой пустоте.

— Основа моей власти на Востоке, но длань моя простирается на Запад. Я восстановлю былое величие Китая. Когда ваша цивилизация, как вы любите ее величать, уничтожит себя, когда вы обратите в пепел ваши дворцы и храмы, когда в слепоте своей вы повернете часы, которые так заботлива, настраивали, вот тогда я воспряну. Из огня восстану я. Красные сумерки падут на Запад, придет золотая заря Востока…

Голос постепенно замер, и загадочное сияние тоже померкло, словно это был мираж, созданный голосом или аурой говорившего.

Я лежал в неестественной позе на металлической кушетке в длинной узкой комнате с низким потолком; окон в комнате не было. Она освещалась плафонами и была пропитана каким-то специфическим духом, наводившим на мысли о морге. Та половина комнаты, в которой стояла кушетка, не имела обстановки, если не считать высокого шкафчика со стеклянными дверцами. В этом шкафчике хранились в банках всевозможные анатомические образцы: коллекция до того отвратительная, что я опять усомнился в реальности происходящего.

Несколько человеческих рук — черных, желтых и белых; коричневое предплечье; внутренние органы, которые нет нужды описывать; в самой большой банке, полуприкрытой марлей, лежала голова негра с ухмыляющейся во весь рот физиономией.

Другая половина комнаты представляла собой небольшую, но хорошо оборудованную лабораторию, где сейчас как раз ставился какой-то опыт. Под ретортой, снабженной конденсатором, шипел непонятный аппарат, похожий на бунзеновскую горелку, но чем-то отличающийся от нее. Слабое знание химии не позволяло мне лучше разобраться в происходящем.

Я бросил лишь один взгляд на объект, находящийся в процессе дистилляции, и отвел взор. Мне стало тошно, и я на миг закрыл глаза. Но то, что я увидел, возможно, каким-то образом объясняло фиолетовый мираж.

На верстаке поменьше стояла низкая приземистая лампа, опиравшаяся вроде бы на какой-то стеклянный кубик. Она излучала странное фиолетово-пурпурное сияние, и я тотчас вспомнил глаза Ардаты.

И с этой мыслью ко мне вернулось сознание… Ардата! Неужели она предала меня? Неужели она снова меня обманула и оставила на милость головорезов доктора Фу Манчи? Я вспомнил, что она украла мой кольт, а потом вернула его. Было ли это свидетельством ее невиновности или всего лишь мимолетным раскаянием…

Дверь в стене рядом с большим лабораторным столом беззвучно скользнула в сторону. Голова у меня закружилась, как после быстрого подъема на большую высоту. Неторопливой, невероятно похожей на кошачью поступь походкой вошел какой-то человек и закрыл за собой дверь. На нем был длинный халат из зеленой атласной ткани. Повернувшись, человек посмотрел в мою сторону.

Это был доктор Фу Манчи.

Он еще больше исхудал с тех пор, как я видел его в последний раз, а когда доктор уселся за стол, я заметил, что в его движениях чувствуется усталость. Человек, который не встречал доктора Фу Манчи, наверное, никогда не сможет понять, какая особая сила исходила от него.

Я не знал никого, кроме Найланда Смита, кто был бы способен ей противостоять. И вот теперь, оказавшись наедине с доктором в этой узкой, длинной и зловещей комнате, тишину которой нарушало только шипение горелки, я понял, что источник этой силы — его глаза, похожие на странные зеленые маяки. Они лихорадочно блестели в глубоких черных глазницах.

Его внушительная фигура, высокая, угловатая, со вздернутыми плечами, придавала ему некоторое гротескное величие; и когда он сидел передо мной — оживший скелет, облаченный в складчатый атлас, с обтянутым кожей причудливым черепом, вся его сила, казалось, воздействовала на меня. При появлении доктора я вскочил на ноги и теперь стоял, борясь со страхом, смешанным с отвращением.

Он заговорил. Речь давалась ему с огромным трудом. Я внезапно проникся уверенностью, что конец доктора Фу Манчи очень близок. Казалось, какой-то волшебник изловчился и загнал душу обратно в тело, умершее много лет назад.

— Я полагаю, вы не чувствуете ни тошноты, ни каких-либо иных неприятных ощущений. Мои молодцы — мастера по части ножей и удавок, но весьма неуклюжи, когда дело доходит до более тонких методов.

Несколько мгновений он наблюдал за мной, положив костлявую руку с длинными ногтями на зеркальное стекло, которым был покрыт стол. Как и прежде, мне показалось, что доктор проникает во все уголки моего сознания, читая все мои мысли.

Я сунул руку в карман, как бы признавая поражение, но пальцы нащупали автоматический пистолет. Меня не разоружили!

— Вы нанесли огромный урон моим планам, мистер Кэрригэн, когда застрелили моего сподвижника Остера. Доктор Остер был обладателем диплома Гейдельбергского университета, а также одной незначительной ученой степени в Лондоне. Следовательно, его квалификация была весьма невысока, однако он приносил нам пользу. Поскольку у вас довольно хорошо развиты способности к наблюдению, вы, несомненно, заметили, что его кожа отличалась необычной пигментацией.

Этот невыносимый взгляд исключал всякую возможность отрицания. Я ответил:

— Он был желтый, как лимон.

Сжимая в руке кольт, я говорил себе: «Ты же не колебался, когда речь шла о негодяе рангом помельче. Чего же колебаться сейчас?»

— Совершенно верно. Это объяснялось природой экспериментов, которые он проводил под моим руководством. Будьте добры заглянуть в шкафчик, что справа от вас, только не переступайте красную линию, которую вы, возможно, уже заметили на полу.

Раньше я красной линии не видел, зато увидел ее сейчас: полоска в дюйм шириной тянулась от стены до стены сразу же за шкафчиком с анатомическими образцами и разделяла комнату на равные части. Я двинулся вперед. Это меня вполне устраивало: доктор Фу Манчи мог оказаться на таком расстоянии, с которого я вряд ли промахнулся бы.

— Руки негра, — продолжал он тихим свистящим голосом, — представляют особый интерес. Вы со мной согласны?

Борясь с тошнотой, которая грозила накатить снова, я посмотрел на эти ужасные куски плоти. Одна из рук была конвульсивно сжата, напряженная ладонь второй была растопырена, и я задался вопросом, как умер ее чернокожий обладатель. Я приблизился и увидел, что руки, собственно, не совсем черные, даже не коричневые, а скорее того глубокого пурпурного оттенка, который присущ некоторым разновидностям тюльпанов. Я смотрел на них будто зачарованный..

— Обратите внимание на белое предплечье. Оно принадлежало моряку-индусу. Яркую желтую руку, обозначенную буквой «G», подарил мне светловолосый баварский юноша…

Я полагаю, что именно это запоздалое осознание смысла его слов, неожиданно жуткое понимание того факта, что человеческие существа всех рас были принесены в жертву ради какого-то невообразимого научного опыта, и подтолкнули меня к действиям: повернувшись к доктору Фу Манчи, я выхватил из кармана кольт, тщательно прицелился и выстрелил — не в голову, но в сердце, а чтобы быть вполне уверенным в том, что избавлю мир от чудовища, я выстрелил дважды.

Доктор Фу Манчи улыбнулся! Улыбнулся, обнажив ряд мелких, ровных, желтых зубов. Казалось, надо мной смеется мумия человека, жившего на заре юного мира. Он заговорил, но его слова доносились до меня будто из какого-то туннеля.

— Это были боевые патроны — их не заменили на холостые. Мне хотелось, чтобы вы попытались включить в собрание своих трофеев и меня, но я заметил, что вы целились мне в грудь. Сила, мистер Кэрригэн, живет в мозгу, а не в сердце. Древние египтяне знали…

Но я уже отвернулся. Я швырнул кольт на кушетку и опустился рядом с ним. Я стал свидетелем чуда, и оно потрясло меня до глубины души. Теперь оставалось найти ответ только на один вопрос: каким образом я буду умерщвлен?

Странная, не поддающаяся определению вибрация, которую я ощутил в миг его появления, неожиданно прекратилась, когда голос доктора Фу Манчи снова прорвался сквозь покрывало оцепенения, окутавшее мой мозг.

— Чувство повышенного черепно-мозгового давления, несомненно, исчезло? Вы ощущаете покой и тишину. Объяснение этому простое. Будьте любезны оставить свой пистолет там, где он лежит, и сесть вот на этот стул. Тогда мы сможем перейти к сути нашей беседы.

Я встал и повернулся к нему лицом. Глаза его покрылись поволокой, взор стал задумчивым; в зрачках больше не было того изумрудного блеска, который внушал мне чувство тревоги. Рука доктора, протянутая над столом, указывала когтистыми пальцами на металлический стул.

Будто побитая дворняга, я двинулся вперед и остановился у красной черты.

— Можете смело пересечь ее.

Я пересек линию и опустился на стул напротив доктора Фу Манчи. Если не считать шипения горелки, в комнате было тихо. Доктор подпер подбородок тощей, как мосол, рукой; сидя рядом с ним, я чувствовал оторопь, будто находился в обществе покойника.

— Вы замечаете, мистер Кэрригэн, здесь я применяю те же примитивные методы, которые дали Парацельсу отменные результаты и посредством которых Ван Гельмонт проводил свои трансмутации. Но прежде чем мы перейдем к теме моих теперешних экспериментов, представляющих для вас некоторый личный интерес, — при этих словах у меня похолодело сердце, — мне хочется объяснить, почему ваши пули не долетели до меня.

Я стиснул зубы.

— Когда вы были очень молоды, умер доктор Свен Эриксен, и в газетах было полно сообщений о луче Эриксена, который этот выдающийся физик так и не усовершенствовал. Официально объявленный мертвым, он с тех пор завершил свои исследования — с небольшой помощью с моей стороны.

Это заявление вызвало жуткие воспоминания, но я промолчал.

— Этот так называемый «луч» — по сути дела звуковая волна, или аккорд. Эриксен обнаружил, что определенное сочетание неизмеримо высоких нот, не воспринимаемых человеческим ухом, может разложить едва ли не любое вещество на его начальные составляющие. Это была чисто физическая проблема, проблема расстройства гармонического равновесия. Пояс, или занавес, из этих звуковых волн можно перебросить через комнату, просто нажав кнопку. Но продолжительное воздействие этих вибраций в высшей степени вредно. Вот почему я и отключил аппарат.

Я быстро поднял и опустил глаза. Доктор Фу Манчи наблюдал за мной, и, даже когда его зрачки были подернуты дымкой задумчивости, я не мог вынести их пристального взгляда.

— Ваши пули все еще существуют, только не как свинец и никель, а как составляющие их частицы. Они дезинтегрированы. Важность этого открытия трудно преувеличить. Мне известна только одна субстанция, способная проникнуть в зону, защищенную аккордами Эриксена…

Раздалось едва слышное гудение, и все лампочки погасли!

 

ГЛАВА VII

РИВЕР-ГЕЙТ

Первым делом мне, естественно, пришло в голову, что доктор Фу Манчи подал какой-то тайный знак, приказывая разделаться со мной в темноте. Горелка, шипевшая под ретортой, и ее жуткое содержимое перестали кипеть и клокотать. Я вскочил на ноги. Из непроницаемой мглы донесся властный гортанный голос:

— Пожалуйста, оставайтесь на месте. Благодаря некоторым мерам, принятым на скорую руку, электроснабжение лаборатории осуществляется от распределительного щита, и его отключили. Это означает воздушную тревогу, мистер Кэрригэн, но вы можете не волноваться.

Воздушная тревога? Так, значит, страшная мысль о том, что я был без сознания слишком долго и что эта тайная лаборатория, возможно, находится далеко от Англии, не должна больше занимать мой разум. Но я сел и сказал — так храбро, как прежде никогда не решался высказываться в присутствии доктора Фу Манчи:

— Похоже, вы опасно больны.

А призрачный голос ответил мне:

— Я доконал себя. Наука — моя госпожа, и я служу ей слишком усердно. Вы, возможно, заметили потушенную сейчас небольшую фиолетовую лампу. Состояние, в котором вы меня застали, объясняется моими экспериментами с этой лампой. Зеленый халат, что я ношу, обеспечивает некоторую защиту, но я не могу найти формулу для усиления иммунных структур человека, с тем чтобы полностью устранить ее вредоносное воздействие. У доктора Остера, моего ассистента в этих исследованиях, развилась непрозрачность хрусталиков глаз, сопровождаемая заметными пигментными изменениями; и хотя (подтверждением чему служат образцы, которые вы осмотрели) расовые типы реагируют по-разному, ни один не может выдержать этого излучения, не приобретя хронической патологии. Но вы все еще стоите…

Я сел.

То ли я себе навоображал, то ли глаза доктора, как я подозревал, и впрямь обладали какой-то исключительной способностью, только мне показалось, они наблюдают за мной, излучая во тьме зеленый свет, будто глаза крупной кошки.

— Я представил некоторые предложения мистеру Найланду Смиту, — продолжал он. — Хотя благодаря тому, что мне удалось вернуть карту, обнаруженную сэром Лайонелом Бартоном, я могу принять соответствующие меры предосторожности. Любое вмешательство в мои планы в странах Карибского бассейна способно изменить историческое развитие мира. Вы мой задолжник. Если мистер Смит откажется уплатить за вас выкуп (я полагаю, у вас есть какая-никакая ученая степень), я приглашу вас занять место соратника Остера, услуг которого вы меня лишили, и продолжить под моим руководством исследования, прервавшиеся с его смертью.

Перо бессильно передать, какой меня охватил ужас, когда я услышал эти слова. Перед мысленным взором предстали куски плоти людей, принявших мученическую смерть ради жажды познания, которая двигала этим дьяволом в человеческом обличье. И вот теперь мне было суждено пополнить число этих мучеников.

Уж и не знаю, что мне было делать и как отвечать на это чудовищное заявление. Я не заметил никакого движения, но доктор Фу Манчи покинул свое место за столом, покрытым стеклом, потому что голос его раздался уже из-за потайной двери:

— Вынужден вас на время оставить, мистер Кэрригэн. Настоятельно прошу вас не вставать с места. Многие предметы здесь смертельно опасны. Я позабочусь о том, чтобы лампы снова загорелись. Если хотите, можете курить.

Легкий стук подсказал мне, что дверь закрылась.

Я остался наедине с фиолетовой лампой, которая ослепляла, изменяла цвет кожи людей с белого на желтый, которая уничтожила сверхмогучую конституцию своего китайского создателя; наедине с ампутированными останками тех, кто пострадал ради того, чтобы мечта доктора Фу Манчи стала явью. Какова же была цель этих безжалостных экспериментов? Какая сила таилась в лампе?

Порывшись в кармане, я обнаружил, что мой фонарик на месте. Любая судьба была предпочтительнее участи, уготованной мне дьяволом-доктором. Я обвел лучом по этой внушающей благоговейный страх тихой комнате, в которой воняло, как в морге.

Луч блеснул, упав на кольт, валявшийся на кушетке. Он оживил голову негра, ухмыляющегося в большой банке, а неподвижные руки в сосудах вдруг причудливым образом задвигались.

Я шагнул к красной черте.

«Ощущения черепно-мозгового давления», о котором упоминал доктор Фу Манчи, не было: прибор Эриксена оставался отключенным. Я пересек красную линию и взял свой автоматический пистолет. В этот миг мой необычайно обостренный слух подсказал мне, что скользящая дверь открылась.

Я мгновенно повернулся, направив луч на стену за верстаком и положив палец на курок.

Несомненно, загадка лампы оживила мое воображение, поэтому я подумал, что сюда вызвали какого-то джина. Хоть я и держал это привидение на мушке, тем не менее едва не оцепенел от страха, когда луч фонарика высветил гигантскую фигуру в дверном проеме. Это оказался человек геркулесова сложения, в белом халате с красным поясом и в феске. Эти толстые губы, плоские ноздри и курчавые волосы явно принадлежали нубийцу, однако кожа у него была белой, как слоновая кость!

Здравый смысл вытеснил фантазии. Человек был душегубом, которого доктор Фу Манчи послал, чтобы разделаться со мной.

— Руки вверх! — приказал я.

«Белый негр» повиновался, подняв светлые руки, но даже не моргнув от резкого луча.

— Не так громко, сэр, — хрипло сказал он. — Себе же хуже сделаете, если будете так кричать.

То, что он говорил по-английски, причем с американским акцентом, вызвало новое потрясение. Я не доверял его напускному дружелюбию.

— Кто вы? Что вам нужно?

— Меня зовут Хассан, сэр. Я хочу помочь вам…

— С какой стати?

— Того желает Белая Леди. — С этими словами он коснулся лба. — Когда Белая Леди желает, Хассан повинуется.

У меня екнуло сердце.

— Эта Белая Леди… Ардата?

Хассан снова приложил руку ко лбу.

— Ее семье я служу, как служил мой отец, а еще раньше — его отец, очень-очень давно. Приказ Белой Леди гораздо важнее, чем приказ хозяина, гораздо важнее любого другого, кроме веления всемогущего Аллаха. Следуйте за Хассаном.

Мне хотелось задать ему уйму вопросов, ведь у этого человека, возможно, был ключ к той мучительной загадке, которая не давала мне покоя, однако требовалось принять быстрое решение, и я его принял.

— Ведите, — сказал я и шагнул вперед. — Я буду светить фонариком.

— Никакого света, — прошептал он, — никакого света. Подойдите поближе и возьмите меня за руку.

Я схватил его белую мускулистую руку, движимый отнюдь не детской доверчивостью, однако, когда я оказался рядом с нубийцем и выключил наконец фонарик, немигающие глаза великана подсказали мне единственно верный вывод: Хассан был слепцом.

— Ни звука, — тихо сказал он, — Хассан видит внутренним глазом. Доверьтесь Хассану…

Он повел меня по короткому коридору, очевидно, устланному резиной. Открыл и закрыл еще одну бесшумную дверь. Зловоние лаборатории уже не ощущалось, воздух был прохладный. Мы поднялись по каменным ступеням и постояли немного наверху. Мне показалось, что Хассан прислушивается. Сам я не слышал ни звука, не видел ни огонька.

Вдруг он крепко сжал мою руку, быстро оттащил меня шага на три вправо и снова замер.

Послышались тихие шаги… все ближе, громче. Луч желтого света блеснул у арочного прохода, не далее чем в десяти футах от того места, где мы спрятались. Я смотрел, затаив дыхание. Мечущиеся лучи высветили каменный коридор. И вот показался человек, несший фонарь, — приземистый крепыш, один из телохранителей доктора Фу Манчи, бирманец. Он нес фонарь-«молнию». За ним следовали двое других, тащившие на носилках чье-то тело.

Они прошли; звук шагов затих, свет померк, опять воцарилась кромешная тьма.

Мною овладели самые ужасные предчувствия и тошнотворный страх. Чье тело я только что видел? Что это за место с каменными коридорами, где доктор Фу Манчи устроил свое логово? Хассан, будто предугадав, что я сейчас заговорю, прошипел:

— Т-с-с! — и повел меня дальше.

Наш путь лежал в ту сторону, откуда пришли люди с носилками, и в тот миг, когда мне показалось, что я различил слабый проблеск света впереди, раздался звук, прокатившийся гулким эхом по каменному переходу, звук, из-за которого я разом превратился в труса. Это был удар гонга!

Хассан замер и наклонился к моему уху.

— Это зовут меня, — прошептал он. — Надо идти. Слушайте внимательно. Прямо перед вами находится брешь, широкая и высокая. Внизу — река, очень далеко внизу. Но за этой брешью железная лестница. Поосторожнее, сэр. Там стоит баржа, вода поднимается. Если на барже кто-то окажется, стреляйте. Потом пройдите вброд или по илу до деревянных ступенек за носом баржи.

По зданию разнесся звук второго удара гонга.

— Скорее! — прошептал Хассан. — Скорее!

Он отпустил мою руку и ушел.

Перспектива была далеко не самой приятной, но я предпочитал сломать шею, нежели покориться участи пленника доктора Фу Манчи. Я направился к тусклому огоньку вдали, мысленно представил себе эту «брешь, широкую и высокую» и, не имея особого желания бросаться сломя голову в Темзу, рискнул зажечь фонарик. При виде открывшегося зрелища все мои надежды рухнули.

Это был старый склад. Проход вел к широкой двустворчатой двери, рядом с которой я увидел поржавевший подъемник. В каждой створке было по железной решетке, а сами двери были закрыты и заперты.

Я оказался в ловушке!

Вконец пав духом, я тем не менее подошел к дверям и подергал висячий замок. Он был крепкий. Холодный сырой воздух пробивался сквозь решетку, а я, потеряв всякую надежду, смотрел наружу. Ночь была до того темной, река лежала так далеко внизу, что я не смог бы ничего разглядеть, если бы мне не помогли прожектора. Темноту прорезали серебряные клинки, чертившие на небе изменчивый узор, который отражался в маслянистом зеркале реки далеко внизу.

Судя по расстоянию до зданий, смутно различимых на противоположном берегу, который я принял за берег графства Сэрри, я находился за мостами, среди причалов. Но этой ночью мощное сердце порта почти не билось. Лишь кое-где поблескивали размытые белые огоньки или красные фонари да слышался неясный гул, похожий на жужжание попавшего в сачок пчелиного роя, — обычная вагнеровская симфония Лондона. Вверху — ищущие лучи прожекторов, внизу — тихий шум промышленного города, над которым вот-вот промелькнет тень ястреба.

Издав сдавленный стон, я оглянулся и осмотрел коридор.

Чуть дальше того места, где, по моим расчетам, прятались мы с Хассаном, каменный пол пересекала полоска света. Надо было действовать немедленно. Я на цыпочках приблизился к этой полоске. Кроме опасений за собственную судьбу меня охватили самые невероятные дурные предчувствия. Что там со Смитом? Мне пришло в голову, что этот заброшенный склад расположен близ Лаймхауза, ведь именно там Риджент-канал впадает в Темзу.

По этому мрачному водному пути с его трубами и тоннелями меня транспортировали из дома в Риджент-парке… Тело, которое я видел на носилках, пронесли тем же маршрутом.

Я споткнулся, но сумел сдержать восклицание и мягко упал. В каменном настиле оказался провал; я затаился на месте, поскольку был в двух футах от полоски света и увидел, как ее пересекла какая-то тень! Там, откуда струился желтый свет, кто-то был.

Следующие несколько мгновений я, казалось, бесконечно долго терзался сомнениями. Но, судя по всему, меня не заметили. Осторожно перебирая руками, я попытался выяснить, что лежит между мной и источником света. Вскоре я все понял: я споткнулся и упал на квадратной каменной лестничной площадке, от которой вели ступеньки вниз к утопленной в камень двери. Свет сочился из зарешеченного окна рядом с этой дверью.

Очень осторожно я мало-помалу изменил позу, принял сидячее положение и, наконец, сумел заглянуть в похожую на подвал комнату, освещенную фонарем-«молнией», стоявшим на пустом ящике. Я заметил одну странную вещь. Сперва я не смог толком разобрать, что это такое, поскольку свет был очень тусклый, а угол зрения — весьма ограниченный, но потом увидел две лихорадочно суетившиеся жилистые руки. Они проворно выполняли какую-то непонятную работу. Я видел обнаженные кисти и предплечья, но голова и тело человека, которому они принадлежали, оставались вне поле зрения. Наконец тихий треск разрываемой ткани и какое-то шипение подсказали мне разгадку: человек зашивал бесформенный парусиновый узел.

Я утратил самообладание. В почти бесшумных движениях сильных рук этого человека было нечто неописуемо зловещее.

Кто он и что делает в подвале?

Соблюдая все предосторожности, я слегка передвинулся и сумел разглядеть, что за сверток зашивает этот парусных дел мастер.

В узле лежало человеческое тело!

Начав с ног, работник довел шов на парусиновом саване до уровня груди.

Я на миг закрыл глаза, стиснул зубы, потом опустился чуточку ниже. Тело лежало на громоздком верстаке, и я по-прежнему мог видеть лишь проворные руки и локти.

Зато я разглядел лицо мертвеца!!!

 

ГЛАВА VIII

ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК В ЛАЙМХАУЗЕ

В тот миг, когда я впервые увидел лицо человека, которого зашивали в парусину, я заметил также, что его руки были сложены на груди.

Обе кисти были ампутированы.

Спазм гнева, отвращения, дурноты скрутил меня. Я уже почти извлек из кармана пистолет, но здравомыслие взяло верх. Я тихо сидел и наблюдал. Опуская голову дюйм за дюймом, я вскоре разглядел черты покрытого оспинами лица работника. Я видел эту ужасную маску и раньше: она принадлежала одному из головорезов-бирманцев доктора Фу Манчи. Желтый фонарь освещал глубоко запавшие глаза и черные впадины под острыми скулами.

Ш-ш! — шуршала нитка, протягиваемая сквозь парусину. — Ш-ш! Жилистые пальцы проворно выполняли привычную, видимо, работу. Я отринул прочь все страхи.

Мертвец оказался не Найландом Смитом, а доктором Остером.

Каким-то непонятным образом подручные доктора Фу Манчи притащили сюда тело из дома в Риджент-парке. Я подавил вздох облегчения. Движения бандита сопровождались гротескной пляской теней на стенах и своде подвала, а я, скорчившись, смотрел на изуродованные останки человека, которого застрелил.

Страхи, сменявшие друг друга, в итоге каким-то странным образом помогли мне обрести ясность мысли. Я просидел там не больше трех минут, составляя и отбрасывая один план за другим. Я по-прежнему считал, что лучше всего наброситься на бирманца, оглушить его и подождать прихода кого-нибудь, поскольку в одиночку «портной» явно не мог избавиться от тела. А уж тот, кто придет, будет вынужден под дулом пистолета отвести меня к выходу.

Привести этот план в действие мне так и не удалось.

Я уже прикидывал, сколько у меня шансов прорваться в дверь и без шума справиться с сильным противником, когда мое внимание привлек звук приближающихся легких шагов в том конце коридора, который я не обследовал. Я слишком замешкался. Теперь надо было действовать быстро, если я не хотел быть обнаруженным.

Повернувшись набок, я пополз вверх по ступенькам, на четвереньках добрался до верхнего коридора и забился в тень. Я едва успел спрятаться. Мимо меня упругой и быстрой поступью пантеры прошла гигантская фигура, облаченная в темные брюки и куртку; она спустилась по лестнице и исчезла в подвале, проскользнув не далее чем в двух ярдах от меня. Это был Хассан, белый нубиец!

Я встал, прижавшись спиной к холодной как лед стене, сжал в ладони пистолет и прислушался.

— Хозяин приказывает побыстрей прицепить груз. — Хассан говорил на своем странном английском, очевидно, единственном общем для них с бирманцем языке. — Надо двигаться быстро. Понесу его я. Ты понесешь лампу и откроешь дверь на реку.

Услышав эти слова, я тут же составил новый план: следовать, если удастся, за похоронной процессией — ведь эта дверь, ведущая к реке, могла пропустить живого с не меньшим успехом, чем мертвого. Получится это или нет, зависело от воли случая.

Куда они пойдут?

Если я останусь на месте, а кортеж двинется налево, меня непременно обнаружат. Если же я быстро шмыгну на другую сторону, переступив через полосу света, а они пойдут направо, мне и подавно конец.

Я решился остаться в своем тайнике и, пристрелив бирманца, если он заметит меня, отдаться на милость Хассана.

Из подвала послышались возня, лязг металла и приглушенное бормотание; сиплый бас Хассана перемежался отрывистыми односложными словами — вероятно, бирманец отвечал ему. Наконец раздалось шарканье ног, кто-то шумно перевел дыхание.

Шаги приближались. Слепой нубиец, взвалив труп на спину, выносил его из подвала. Судьба подбросила монетку: как же она упадет?

Первым шел бирманец, неся фонарь-«молнию». Когда он поднимался по каменным ступенькам, я попытался скрыться в тени, ибо, хотя он и представлял собой мишень, по которой не промахнешься, и был профессиональным убийцей, кровожадным зверем в человеческом обличье, убивать его мне было противно.

Он свернул направо.

Я держал его под прицелом с того мгновения, когда он появился у основания ступенек. За ним последовала гигантская фигура Хассана, ссутулившегося и похожего на атланта под тяжестью своей ужасной ноши.

Меня не заметили.

Теперь, когда этот парад смерти удалился в глубь длинного гулкого коридора, я наклонился, быстро развязал шнурки туфель, сбросил их и бесшумно последовал за процессией. От холода камня ступни мои немели, я крался вперед, держась на почтительном расстоянии от человека, несущего труп, и пятна света, пляшущего на полу. Огромный, согнувшийся под тяжестью трупа силуэт четко выделялся на светлом фоне; отбрасываемые им и его грузом тени исполняли бесовскую пляску на полу, стенах и потолке коридора.

Вдруг фонарь исчез. Бирманец вошел в какую-то нишу в левой стене коридора: я увидел прямоугольное пятно света на противоположной стене; фигура Хассана тоже скрылась из виду.

Я выглянул из-за угла и увидел ступени, ведущие вниз. Держась поодаль от движущегося фонаря, я последовал за ними и вскоре оказался в полном теней складском помещении, с затхлым воздухом, будто в склепе, в который никогда не проникали лучи солнца. В неверном желтом свете я разглядел ряды ящиков. Пятно света двигалось по проходу между ними.

В конце этого прохода Хассан сбросил свою ношу. Безрукий труп глухо ударился о пол. Потом мне частенько приходилось вспоминать этот звук.

— Открой дверь, — проговорил Хассан, тяжело дыша. — Нам надо успеть убраться.

Я по-прежнему мыслил необычайно четко и ясно. Эти люди бежали отсюда. Очевидно, доктор Фу Манчи уже в полной безопасности. Представив себе Темзу, какой я видел ее сверху, я понял, что дверь, которую отпирал бирманец, должно быть, вела прямо к кромке воды. Маршрут был ясен. Оставалось только набраться решимости.

Влажный воздух ворвался в затхлую атмосферу склада, послышался приглушенный стук: фонарь поставили на ящик, но я смутно видел дверной проем и знал, что он собой представляет. Грузы поднимали на верхний этаж, а на борт барж их доставляли со склада по этим сходням, нависавшим над рекой на уровне высшей точки прилива. Здесь останки доктора Остера должны были погрузиться в воды матушки Темзы и попасть в цепкие объятья речного ила. А потом разложившиеся клочки тела вынесет на какую-нибудь отмель ниже по течению, и их уже никто не сможет опознать.

Прожекторов я не видел, но мог разглядеть проем. Я слышал учащенное дыхание, скрип башмаков на напрягшихся под тяжестью груза ногах. Потом донесся тихий всплеск.

Я стиснул кольт и, как был босиком, бесшумно ринулся вперед.

Бесшумно? Да, но не так тихо, чтобы меня не услышал слепой нубиец. Я почти достиг сходней, миновал бирманца, и тут меня, будто стальной обруч, схватила рука.

— О Аллах!

Я сроду еще не испытывал такого бессилия. Я не слабак, но знаю, когда противник оказывается сильнее. Пистолет у меня отобрали, я оказался прижатым к этому геркулесову телу и превратился в ни на что не способную куклу. Я скорее догадался, чем почувствовал, что бандит стоит у меня за спиной с занесенным для удара ножом. Мне ничего не оставалось, как прохрипеть:

— Хассан! Хассан, отпусти меня!

Стальная хватка ослабла. Меня безжалостно швырнули вперед. Резкий укол в левое плечо подсказал мне, что я чудом избежал смерти от ножа бирманца.

Глухой удар… ворчание, шум падения и…

— Рискуй, — прошептал Хассан. — Другого пути нет.

Подняв меня над головой, как Милос из Кротона, Хассан швырнул меня в реку.

Задыхаясь, я из последних сил плыл к берегу. Я помнил, что там должны были быть пристань и трап. Ледяная вода едва не прикончила меня. Новое испытание застало меня врасплох, мне было нечем дышать. Вдруг вспыхнул какой-то синий огонек. Я направился к нему. Пока я отчаянно барахтался, с середины реки меня достал резкий луч света. Я услышал командные крики, урчание мотора; мои ноги наконец коснулись дна. Я спотыкаясь побрел к берегу.

— Спускайтесь, Галлахер! Там кто-то плывет к берегу. Погасите вон тот прожектор!

Найланд Смит!

Прожектор, должно быть, с катера речной полиции, высветил деревянные ступени, и я увидел свою собственную тень. Вдруг его выключили. Синий огонек впереди затрепетал, приблизился, опустился ниже. Я упал вперед, и тут меня подхватили и подняли, потому что я был в полном изнеможении.

— Это Кэрригэн, — прошептал я. — Держите меня. Сил нет…

Главный инспектор Галлахер, мой старый друг, помог мне подняться по ступенькам. Свой фонарь он погасил, но я различил знакомую крепко сбитую фигуру, закутанную в дождевик, и узнал его угрюмое красное лицо под широкополой шляпой-котелком.

— Вот это сюрприз, Кэрригэн, — сказал он, будто неожиданно столкнулся со мной на Пикадилли. — Для мистера Смита это будет первоклассная новость. Нам, знаете ли, пришлось попотеть — ведь вы попали к ним в лапы!

Когда мы ступили на причал, я услышал бодрый голос Смита:

— Это вы, Кэрригэн?

— Да, благодарение небу! Обессиленный и мокрый, но все же живой!

— Сразу же в машину, — быстро продолжал Смит. — Посветите там, кто-нибудь. Растирание и горячий грог в полицейском участке Лаймхауза сразу приведут вас в чувство.

Стиснув зубы, которые вот-вот могли издать громкую дробь, я последовал за ромбиком голубого света, который выплясывал на покрытой гравием дорожке.

— Вот мы и пришли. Влезайте, Кэрригэн. Оставляю вас здесь за старшего, инспектор. Смотрите, чтобы даже крыса не выбралась оттуда, только ничего не предпринимайте без моего приказа.

Я и сам чувствовал себя как едва не утонувшая крыса, а посему буквально упал в машину, стоявшую в темноте; Смит присоединился ко мне.

— Управление полиции Лаймхауза, — бросил он водителю. — Да поживее.

Мы поехали по узкой улочке вдоль реки, на которой не было ни одного фонаря. Тут Найланд Смит расслабился. Он обхватил меня за плечи и произнес голосом, совершенно не похожим на тот, которым отдавал распоряжения:

— Кэрригэн, это же просто чудо! Слава Богу, вы целы. Даже сейчас мне трудно в это поверить. Но прежде всего — вы не ранены?

Чувства, которые выказал этот суровый человек, глубоко тронули меня.

— Простите, что доставил вам столько хлопот, Смит, — неловко ответил я. — Я сам во всем виноват. Со мной все в порядке, хотя я этого и не заслуживаю. Нож лишь поцарапал мне плечо, это пустяк, уверяю вас.

— Но вы продрогли до костей. Попробуйте рассказать мне все, что можете. Время работает на противника.

Пока водитель, который, как я подозревал, был сержантом Симсом из рейдовой команды, несся по Лаймхаузу в кромешной тьме, я рассказал свою историю, ничего не утаив, даже того, что, как я думал, Ардата бросила меня на милость головорезов Фу Манчи.

— Тут вы, возможно, ошибаетесь, — отрывисто прокомментировал Смит. — Но сейчас это неважно. Я следовал за доктором до гаража, и меня хитроумно заперли в нем! И стены оказались звуконепроницаемые. Когда прибыл отряд, я сумел привлечь их внимание. Пока они выламывали двери, шайка Фу Манчи утащила труп Остера, а вместе с ним и вас. Баржа на канале — с дополнительным двигателем. Дом когда-то принадлежал одному иностранному дипломату — отсюда и глазок для подглядывания за шкафчиком с фарфором…

Завизжали тормоза. Меня едва не сбросило с сиденья, сверкнули фары. Я на мгновение увидел узкий проезд и зловещего с виду желтого человека, который, пошатываясь, отошел от капота.

— Смотри, куда идешь! — сердито заорал наш водитель. — Болван!

И мы покатили дальше.

— Только Бартон кое-что поймал…

— Что?

— Обезьяну доктора Фу Манчи! Именно из-за нее возвращалась Ардата, Кэрригэн. Пока мы почти бесплодно обыскивали дом, зазвонил телефон. Трубку снял я… и доктор Фу Манчи объявил свой ультиматум…

— Сам?

— Самолично. Не буду сейчас забивать вам этим голову. Мы приехали.

Машина остановилась.

— Как вы напали на мой след?

— Потом, Кэрригэн; идемте.

Он затащил меня в участок.

Энергичное растирание перед камином и обжигающий грог полностью восстановили мои силы. Рана на плече оказалась не более чем царапиной и перестала кровоточить после обильного смазывания йодом. Надев нижнее белье, ботинки и мундир инспектора (все это пришлось мне впору), я снова был готов к новым приключениям. Что касается Смита, то ему просто не терпелось отправиться в путь, он прямо бил копытом, образно говоря.

— То, что вы рассказали, Кэрригэн, развязывает мне руки. Это логово Фу Манчи находится в старом складе, предназначенном на снос, но в нем еще осталось какое-то количество товаров. Поскольку у меня не было веских доказательств, я не смел туда вломиться. Управляющий концерном, один молодой немец, известный полиции, поскольку ему приходится регулярно отмечаться здесь, возможно, человек Фу Манчи, но, может быть, и нет. В любом случае ключи у него. Дело в том, что сержант, который занимается иностранцами, сегодня в отгуле; журнал он забрал домой, чтобы сделать какую-то работу, а адрес немца никто не знает!

— Но ведь…

— Я это уже сделал, Кэрригэн! Мотоциклист отправился полчаса назад на поиски сержанта Уикхэма. Но теперь мне нет нужды ждать. Вы согласны со мной, инспектор?

Я не сразу понял, к кому обратился Смит, пока смех настоящего инспектора, который меня выхаживал, не напомнил мне о том, что я облачен в мундир.

— Лично я, — заявил офицер полиции, — не думаю, что этот человек, Якоб Бом, из их шайки. Правда, мне кажется, он подозревал, что там творится неладное.

— Почему? — резко спросил Смит, раздраженно взглянув на часы.

— Ну, когда он появился здесь в последний раз, как говорил мне сержант Уикхэм, он намекнул, что, возможно, вскоре сообщит нам нечто важное. Он заявил, что собирает сведения, которые еще далеко не полны, однако…

Зазвонил телефон. Офицер снял трубку аппарата у себя на столе.

— Алло! У аппарата. Это вы, Уикхэм? — он бросил взгляд на Смита. — Нашли его, сэр… Да, я запишу. Якоб Бом, Пеллинг-стрит, 39-Б, Лаймхауз. И, говорите, фамилия его квартирной хозяйки — Маллинс? Хорошо. Дело весьма важное, сержант. Что вы говорили на прошлой неделе об этом человеке? Ах, он сказал, что собирает улики? Что он думал? Что там есть подвалы, от которых у него не было ключей, но которые использовались после наступления темноты? Понятно…

— Кэрригэн, — резко сказал Смит, — хотите поработать?

— С удовольствием, Смит.

— На дворе стоит полицейская машина, а также машина из Ярда. Прокатитесь на Пеллинг-стрит. Водитель наверняка знает, где это. Привезите сюда Якоба Бома. Я уезжаю. Перепоручаю эту работу вам. Привезите его сюда. Я буду на связи.

Он повернулся, не дожидаясь, пока инспектор закончит разговор, но я схватил его за руку.

— Смит… вы не нашли никаких следов?..

— Нет, — бросил он через плечо. — Но Ардата позвонила мне через две минуты после Фу Манчи. Сегодня мы встретились благодаря ей. Живее, Кэрригэн, у этого германца могут быть ценные сведения.

Он уже был у двери управления, когда телефон вдруг зазвонил снова. Инспектор снял трубку, бросил: «Да, у аппарата», а потом, казалось, весь напрягся.

— Минутку, сэр! — крикнул он вслед Смиту. — Одну минуточку.

Смит обернулся, потянув себя за мочку уха.

— Ну, что там еще?

— Речная полиция, сэр. Извините, я сейчас.

Он принялся строчить в блокноте, потом сказал:

— Да-да, я слушаю. При нем ничего не обнаружено? Нет, я сразу же приму меры. До свидания.

Он снова повесил трубку и уставился на Смита.

— Якоба Бома только что вытащили из реки у Тилбери, — сообщил он. — Зацепился за якорь одного судна. Он был зашит в парусину. Обе кисти отрезаны.

 

ГЛАВА IX

ПЕЛЛИНГ-СТРИТ, 39-Б

Я почти не помню своей короткой поездки на Пеллинг-стрит. Разве что одну деталь: когда мы свернули за угол, прожектор рассек черный небосвод, будто кривая турецкая сабля. Я считал, что после смерти Бома ехать туда незачем; Смит же, наоборот, утверждал, что теперь это еще важнее.

— Он записывал все улики, Кэрригэн. Нам нужны эти записи.

Я сидел в темноте и размышлял. Значит, меня спасла Ардата! Это подбадривало меня. Я искал ей оправдание. Каким-то образом она стала жертвой злого гения доктора Фу Манчи и бросила меня не по своей воле.

Пока полицейский водитель пробирался по улочкам, которые казались мне все на одно лицо, я поймал себя на том, что раздумываю о судьбе Якоба Бома, о странно обезображенном теле доктора Остера, об этих мерзких экспонатах в стеклянном шкафу под старым складом.

«Обратите внимание на эти желтые руки, — услышал я резкий гортанный голос, да так отчетливо, будто он звучал совсем рядом, — их пожертвовал мне светловолосый баварец…» Мог ли я теперь сомневаться, что этим светловолосым баварцем был Якоб Бом? А следующим прахом, брошенным Фу Манчи молоху науки, был бы мой. Ведь доктор приносил в жертву своих ближних так же безжалостно, как жрецы ацтеков приносили человеческие жертвы Кецалькоатлю…

Номер 39-Б оказался точной копией окружавших его соседних домов. Все они стояли фасадами на дорогу, все были погружены во тьму. Больше я ничего не видел. Вскоре миссис Маллинс открыла двери на мой звонок. Загорелся тусклый свет (за спиной миссис Маллинс висело что-то вроде штор затемнения), но его оказалось достаточно, чтобы она смогла разглядеть мой мундир.

— Господи Боже мой! — воскликнула она. — Неужто германцы уже высадились?

Ее слова напомнили мне о роли, которую предстояло сыграть.

— Нет, мэм, — грубовато ответил я. — Я инспектор полиции…

— Ах, инспектор, извините… Когда сирены завыли, я погасила все огни в доме. И даже когда услышала отбой, все равно пользовалась только свечками.

— Никаких жалоб на вас нет. Вы миссис Маллинс?

— Так меня зовут, сэр.

— Я здесь из-за вашего жильца, Якоба Бома.

Ее тускло освещенная дородная фигура, казалось, разом поникла.

— Ах! — прошептала она. — Так я и знала.

Я вошел. Миссис Маллинс закрыла дверь, опустила занавеску, которая оказалась старым стеганым одеялом, и, пройдя в небольшую, освещенную свечами гостиную — чистенькую, аккуратную и обставленную в соответствии с рекомендациями художников из журнала «Панч» времен короля Эдуарда, — повернулась ко мне лицом. Она была грузной седовласой женщиной и, уж конечно, не пьяницей, хотя в тот вечер в ее жилище попахивало джином. Она умоляюще простерла ко мне обе руки.

— Только не говорите, сэр, что крошка Джейк оказался немецким шпионом! — воскликнула она. — Он мне был как сын! Не говорите мне…

— Когда вы видели его в последний раз?

— Ах, вон что! Он не пришел домой прошлой ночью, и я еще подумала, как это странно… Потом, сегодня вечером, когда зашла эта молодая девушка с фермы и объяснила, что все в порядке…

— Какая молодая девушка?! Кто-то из ваших знакомых?

— О нет, сэр, прежде я ее никогда не встречала. Но она была уверена, что он вернется, и поднялась к нему, чтобы подождать. А тут объявили воздушную тревогу.

— Она еще здесь?

Я замолчал. До моего слуха донесся едва слышный звук из-за полуоткрытой двери. Кто-то украдкой спускался по лестнице!

Одним прыжком я оказался у двери, распахнул ее и посмотрел вверх. Обозначившийся на фоне слабого света контур женской фигуры повернулся и метнулся прочь. У меня в каблуках будто пружины появились — так быстро я бросился следом. Влетев в комнату всего на шаг позади девушки, я заслонил собой дверь.

Она подбежала к занавешенному окну, и я увидел ее в свете пламени камина — единственного источника освещения в комнате. Этот-то свет и падал на ступени лестницы. На девушке был темный плащ и маленькая низко надвинутая шляпка, из-под которой выбивалась волна великолепных блестящих волос. Пляшущие блики касались ее лица, более бледного, чем обычно, и заставляли милые глаза сверкать аметистовыми искорками. Но внутренне я уже был готов к встрече с «молодой девушкой с фермы».

— Похоже, я прибыл как раз вовремя, Ардата, — сказал я, сумев совладать со своим голосом.

Она неподвижно смотрела на меня.

— Вы! — прошептала она. — Значит, вы из полиции! Так я и думала!

— Вы ошибаетесь, я не из полиции. Но объясняться некогда. — У меня уже сложилась собственная теория, объяснявшая, почему она не помнит, что было между нами, поэтому я говорил ласковым тоном. — Я обязан тебе жизнью, Ардата, так что она принадлежит тебе, равно как и все, что у меня есть. Ты говорила, что попытаешься понять. Ты должна помочь понять и мне. Что ты здесь делаешь?

Она сделала шаг вперед. В глазах — испуг, губы полураскрыты.

— Я повинуюсь приказам, которым должна повиноваться. Есть вещи, которые вам не дано понять. Наверное, вы говорите правду, и я хочу вам верить. — Поддавшись внезапному порыву, она подошла ко мне и положила руки мне на плечи, глядя на меня взором, в котором я прочел пылкий вопрос. — Видит Бог, я хочу доверять вам.

Я едва не разомлел: от ее красоты голова шла кругом. Как ее возлюбленный, я имел право целовать эти сладкие губы. Но я, стиснув зубы, воспротивился безумному искушению.

— Ты должна доверять мне, когда не можешь доверять себе, Ардата, — спокойно сказал я. — Наши судьбы связаны навеки. Сбрось это ужасное ярмо. Уйдем со мной. Законы Англии сильнее законов доктора Фу Манчи. Ты будешь в безопасности, Ардата, и я помогу тебе вспомнить все, что ты забыла.

При этом я крепко прижимал руки к бокам, потому что стоило ей оказаться в моих объятиях, все разумные решения пошли бы насмарку, и я это знал.

— Вероятно, я этого очень хочу, — прошептала она. — Возможно… — она быстро подняла на меня глаза и опустила их, — это и есть воспоминание. Быть может, это когда-то произойдет, но прежде я должна остаться в живых. А если я уйду с вами сейчас, то не проживу и месяца.

— Это же вздор! — с жаром воскликнул я и тотчас об этом пожалел. — Прости меня! Я позабочусь о том, чтобы тебе не угрожал даже он.

Ардата покачала головой. На миг вспыхнувшей в камине огонь игривыми бликами отразился на ее вздрогнувших локонах.

— Как раз с ним-то я и буду в безопасности, — ответила она тихим голосом. — У него хорошие слуги, ибо ни один из членов Си Фана не смеет бросить его одного.

— Почему? Что ты такое говоришь?

Ее руки нервно вцепились в меня. Она отвернулась, пряча лицо.

— Есть одна инъекция. Она вызывает смерть при жизни — каталепсию. Но есть и противоядие, которое должно вводиться раз в две недели. Во мне его еще на месяц жизни. Потом меня похоронят, как мертвую. Возможно, он откопает мое тело: он проделывал такое и прежде. Никто другой не может спасти меня, только доктор Фу Манчи. Так что, как видите, я всего лишь его беспомощная рабыня, подобно многим другим. Теперь-то вы начинаете понимать?

Начинаю ли я понимать? Кровь у меня закипела, но сердце оставалось холодным. Я вспомнил, как пытался убить этого китайского упыря, и теперь до меня дошло, что, преуспей я в этом деле, Ардата была бы потеряна для меня навсегда, она бы… Но здравомыслие запретило мне довести это умозаключение до логического конца.

Мною овладело такое страстное томление, такое сумасшедшее желание обнять ее и защитить от всех неведомых ужасов, что моя рука непроизвольно, сама по себе обхватила ее за плечи. Она слегка задрожала, но не отстранилась.

— Вот видите, — ее слова были едва слышны, — вы должны отпустить меня. Забудьте Ардату. С вами ли, с другим ли, но я могу вести себя только так, как угодно доктору Фу Манчи. Я в силах лишь попытаться помешать ему вредить вам. — Она подняла на меня глаза. — Пожалуйста, отпустите меня.

Но я стоял, будто истукан, охваченный горем, какого дотоле не ведал. Это открытие, признание того факта, что совершеннейшая оболочка человеческой души используется злодеем в качестве лабораторного сосуда, что прекрасная женщина, созданная для любви и счастья, низведена до уровня безвольной рабыни и при этом на негодяя не пала кара небес, пошатнуло мою веру в божественную справедливость. Интересно, переживал ли какой-нибудь другой влюбленный нечто подобное за всю историю рода людского?

Но Фу Манчи смертен. Наверняка какой-то выход есть.

— Я отпущу тебя, дорогая. Но только не думай, что это навсегда. Деяния одного человека может исправить другой. — Я говорил с ней тихо и спокойно, будто с испуганным ребенком. — Сначала скажи мне, зачем ты пришла сюда?

— За записками Якоба Бома, которые он собирался отдать полиции, — просто ответила она. — Я все сожгла. Посмотрите, вон в камине зола.

Теперь я понял, почему раньше камин горел так ярко. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть, что спасти не удастся ни клочка.

— А куда ты сейчас собираешься уйти?

— Я не могу вам сказать. Но за домом следят прислужники Си Фана. — (Я подумал о желтолицем, которого мы едва не задавили.) — Если бы вы проявили достаточную твердость и попробовали похитить меня, вы бы ничего не добились. По-моему… — она заколебалась, быстро подняла на меня глаза, — сегодня вечером или рано поутру мы уезжаем в Америку.

— В Америку?!

— Да. — Она высвободилась, потому что я до сих пор обнимал ее за плечи. — Я просто не могла… не попрощаться с вами. Пожалуйста, отвернитесь на секунду… если вам действительно дорого мое счастье, умоляю вас!

В ее просящем голосе слышались отрешенность, отчаяние. Отказать ей не смог бы ни один человек, да к тому же я ведь вовсе не полицейский. Я долго и жадно смотрел в ее глаза, которые в тот вечер как никогда напоминали мне кристаллы аметиста, потом отошел к камину.

— Я попытаюсь, я попытаюсь увидеть вас снова… поговорить с вами.

Легкие шаги на лестнице. Ардата ушла.

 

ГЛАВА X

ТАЙНА БАРТОНА

— Я не виню вас, Кэрригэн, — сказал Найланд Смит. — Собственно, я не вижу, что еще вы могли сделать.

— Черт побери, я тоже не вижу! — проворчал Бартон.

После этой неудачной ночи, ответственность за которую я частично принимал на себя, мы снова сидели в моей гостиной. Дверь нам открыл Бартон. Он вернулся часом раньше, позаимствовав мой ключ. Полицейские вломились на старый склад; там все еще производили обыск, когда я к ним присоединился. Они нашли комнату, стол, на котором прежде лежал труп доктора Остера, обрывки бечевки, и только. В реке искали тело.

Та лаборатория, в которой пахло, как в морге, располагалась ниже уровня воды, и ее залило. Лишь после сложных операций по откачке воды мы могли узнать, сохранились ли еще какие-то свидетельства загадочных и бесчеловечных экспериментов доктора.

— Мы оба были на волосок от смерти, Кэрригэн, — сказал сэр Лайонел и, подойдя к буфету, вновь наполнил свой стакан. — А какой у вас вышел хороший выстрел! — Он добавил содовой из сифона. — Я обязан вам жизнью, вы обязаны своей Ардате. Боже, вот это девушка! Но какая невероятная история!

Смит встал и, подойдя ко мне, стиснул мое плечо.

— Бывали передряги и похуже, — сказал он. — Интересно, Кэрригэн, вы разгадали тайну амнезии Ардаты?

Он принялся расхаживать взад и вперед по моей столовой.

— Думаю, да, — ответил я. — Этот желтый дьявол решил вернуть ее, для чего и лишил памяти!

— Вот именно. Такие проделки — в его духе. Я, помнится, говорил вам, что у Фу Манчи когда-то была дочь…

— Смит! — возбужденно прервал его я. — Смысл этих слов дошел до меня, только когда я увидел Ардату на Пеллинг-стрит. Если он, не задумываясь, лишал самосознания даже родных, чего же ему церемониться с Ардатой?

— А он и не церемонился. Ардата только помнит, что ее зовут Ардатой. А дочь Фу Манчи, которую я некогда знал под ее детским именем Фа Ло Ше стала мадам Ингомар. Была у него и еще одна рабыня, Карамани. Вы можете подтвердить мои слова, Кэрригэн, вы ее встречали.

— Да, но…

— Ардата и Карамани — это редкие имена. Доктор Фу Манчи всегда использовал красоту в качестве одного из самых сильных своих орудий. Родную дочь — и ту он считал полезным инструментом с тех самых пор, как увидел, что она красива. Убедившись, что Ардату никем не заменить, он вернул ее. У нее не было выбора! Но в ней живет гордый дух ее народа, вот почему он привязал к себе девушку при помощи этой смерти при жизни, от которой нет спасения.

Он расхаживал по ковру все быстрее и быстрее, трубка его неистово чадила. Нечто, исходившее от этой сильной энергичной натуры, вновь преисполнило меня мужества. В своей борьбе за спасение Ардаты от доктора-дьявола я был не одинок.

— Смит, — сказал сэр Лайонел, привалившись к буфету, поскольку даже этот крепыш ослаб после ночных трудов, — вся эта чертовщина означает, что, увидев сейчас доктора Фу Манчи, я не смог бы пристрелить его!

— Совершенно верно, — ответил Смит. — Он хотел держать Кэрригэна в качестве заложника, но упустил из виду тот факт, что, пока Кэрригэн жив, на эту роль вполне годится и Ардата.

Бартон сунул руки в карманы брюк и задумался. Его глубоко посаженные синие глаза странно бегали.

— Мы оба знаем китайцев, — пробормотал он. — Вряд ли стоит терять надежду, Кэрригэн. Какой-то выход наверняка найдется.

— Я уверен, что да! — ответил я. — Доктор Фу Манчи в конце концов тоже подчиняется законам природы. Он паранормален, но не бессмертен. У всех есть свои слабости. Моя, возможно, заключается в любви к Ардате. Его — в чем-нибудь другом. Смит! Мы должны разыскать Карамани!

— Я нашел ее два месяца назад!

— Что?!

— Она тогда была на Кубе. Где она сейчас, я сказать не могу. Но, если вы полагаете, что доктор Фу Манчи отклонился на долю дюйма от своего пути ради того только, чтобы спасти ее, значит, вы ставите не на ту лошадку. Предположим, мы могли бы захватить ее — ну, чтобы обменять на Ардату, разумеется, освобожденную от действия «смерти при жизни», поскольку я знавал и других людей, страдавших от этой отравы, но здравствующих и поныне, — все равно как заложница она бы ничего не стоила. Доктор без колебаний пожертвовал бы Карамани.

Я молчал.

— Выше нос, Кэрригэн, — сказал сэр Лайонел. — Я же говорил, что выход найдется, и не намерен менять свое мнение.

Смит с любопытством посмотрел на него и заметил:

— Что касается вас, то вы, как обычно, приносите одни неприятности.

— Благодарю!

— А что? Это ваше расследование на Гаити в прошлом году, а потом изыскания в Норфолке и расспросы в Военном министерстве привлекли внимание доктора Фу Манчи.

— Весьма вероятно.

— Именно из-за этой болтовни, о которой мне рассказали, когда я был в Вест-Индии, мне и пришлось вернуться сюда на всех парах.

— Фу Манчи добрался сюда первым, — вставил Бартон. — Были предприняты две попытки вломиться ко мне в дом. Какие-то странные субъекты наблюдали за Эбботс Холд. В конце концов я получил записку, подписанную «президент семерки» и ставящую меня в известность о том, что в моем распоряжении двадцать четыре часа для передачи документов.

— У вас есть эти бумаги? — с жаром спросил Смит.

— Были. Их украли вместе с чемоданчиком.

Смит раздраженно щелкнул пальцами.

— А когда вы их получили, что вы сделали?

— Дал деру. За мной следили до самого Лондона. Потому-то я и позвонил Кэрригэну и приехал сюда. Мне не хотелось оставаться одному.

— Вы были правы, — согласился Смит, — но вас осенило с большим опозданием. Сейчас вы скажете, что осознали интерес Фу Манчи к вашим делам, только когда получили эту записку.

— Я подозревал это и раньше. Донесения из Карибского бассейна позволяли сделать вывод, что там творятся странные дела. Я решил, что речь идет не о заурядном кладоискательстве, вот и предложил свои услуги Военному министерству.

— И вели себя так дурно, что вас по сути дела вышвырнули оттуда! Позвольте мне объяснить, что произошло. Ваша прежняя переписка с Военным министерством, хоть и весьма невразумительная, была сочтена достаточно важной, чтобы ее передали в закодированном виде мне — я тогда находился в Кингстоне, на Ямайке. Я бросился домой. Сначала я поехал в Норфолк, узнал, что вы в Лондоне, и последовал за вами. Это было вчера утром. Я метался по городу, разыскивая вас. Я практически проследил вас до Военного министерства, и то, что вы там наговорили, убедило меня, что я должен найти вас любой ценой.

— Военное министерство может катиться к черту, — проворчал Бартон, вновь наполняя свой стакан.

— Я говорю, — терпеливо продолжал Смит, — что пытался следить за вами в Лондоне. У меня по-прежнему есть кое-какие возможности, знаете ли. — Он вдруг улыбнулся. — Насколько я понял, вы ходили в Британский музей.

— Да, ходил.

— Я не сумел вас там отыскать.

— Вы смотрели не в том зале.

— Может, и так. Зато я заглянул в зал, где нашлось кое-что полезное. — Он умолк, чтобы вновь раскурить трубку. — Вы много лет трудились в поте лица, отыскивая немногие уцелевшие ключи к тайне захоронения несметных богатств, накопленных Кристофом с Гаити. Свое дело вы знаете, Бартон: когда доходит до археологических исследований, вам нет равных ни в Европе, ни в Америке.

— Спасибо, — буркнул Бартон, — можете присоединиться к Военному министерству и отправиться к чертям вместе с ним. Доброго пути!

Сквозь просветы в шторах пробивались первые проблески зари, холодные и серые по сравнению со светом лампы в комнате.

— Ваше пожелание может оказаться отменной рекомендацией. Но продолжим. Вы опередили всех, даже Си Фана и доктора Фу Манчи, первым напав на след семейства, которому принадлежат эти важнейшие бумаги. Вы изучали многие поколения этого рода. И в, конце концов получили от его последнего представителя набор предметов, известный под названием «Удача Стюартов»; среди них была и карта Кристофа, показывающая, где покоится клад. Я не спрашиваю, как вам это удалось.

— И не надо, — вспылил Бартон. — У меня свои приемы. Погребенную историю следует безжалостно извлечь из ее тайника на свет божий. Установив факты, я иду к цели напролом.

— Это для меня не новость, — сухо заметил Смит. — Опыт общения с вами в Хорасане, в Египте, да и в других местах уже убедил меня в этом. Ваше самое последнее открытие, связанное с португальцем Да-Куньей (как видите, я не напрасно потратил время в Британском музее), очень обогатило ваши познания…

Сэр Лайонел хотел было разразиться речью, но сдержался. Он, казалось, был озадачен. Смит помолчал, вытащил бумажник и извлек из него листок бумаги. Включив лампу с зеленым абажуром, стоявшую на письменном столе, он прочел вслух:

— «Да-Кунья говорит, что есть «огромная и высокая пещера, в которой можно спрятать флот, правда, проход от моря, хотя и достаточно глубокий, широкий и высокий, находится ниже уровня прилива, так что только сильный пловец может одолеть этот грот…» Он добавляет, что единственный проход с суши был заблокирован, но продолжает: «Если у человека нет карт Кристофа, он не может добраться до сокровища».

Сэр Лайонел стоял совершенно неподвижно, в изумлении уставившись на Смита.

— Это выдержка из редкой португальской рукописи в зале рукописей, — сказал Смит, засовывая листок в бумажник, а бумажник в карман и поворачиваясь к Бартону, — копию с которой вы сняли. Куратор сообщил мне, что вы брали этот манускрипт. Поскольку сейчас коллекция закрыта для публики, вы злоупотребили своими льготами и показали себя изрядным вандалом, сделав кое-какие карандашные пометки на пергаменте. Я сказал, если вы помните, что не сумел отыскать вас в Музее. Но я не говорил, что не нашел ваших следов.

Бартон молчал, я тоже, и Смит продолжил:

— Я узнал, что именно вы нашли, и это побудило меня поскорее отыскать вас. Суматоха в странах Карибского бассейна получила объяснение. Существует план блокады американского флота. Фу Манчи зашел с крупной карты.

— Вы уверены, что это действительно Фу Манчи?

— Да, Бартон. У него тайная база на Гаити или поблизости от острова, и в его распоряжении есть подводная лодка совершенно нового типа. До сегодняшнего вечера никто, кроме вас, не знал о втором входе в пещеру. Он обозначен на той карте, которую у вас похитили агенты доктора Фу Манчи.

— Предположим, что так! — вскричал Бартон. — А вот объясните-ка мне, если, конечно, можете, как Фу Манчи, при условии что он использует пещеру в качестве базы, пробирается внутрь и выходит наружу? Не думаете же вы, что он пускается вплавь? Даже если допустить, что маленькие субмарины могут проходить под водой, им не под силу провезти все оборудование, необходимое для нового порта!

— Этому вопросу я как раз уделил особое внимание, — ответил Смит. — Вывод очевиден: «единственный вход с суши», о котором упоминает Да-Кунья, — вовсе не тот вход, который обозначен на карте.

— Вы хотите сказать, что их два?

— Вполне возможно.

— Тогда зачем же этим дьяволам из Си Фана ложиться костьми, чтобы раздобыть эту карту?

— Но разве это не очевидно? Они боялись нападения из этого неизвестного пункта, Они знали, что разведывательные службы двух стран проводят интенсивные расследования, ибо пока эта «большая и высокая пещера» остается неоткрытой, она представляет угрозу и для нас, и для Соединенных Штатов.

— Именно Соединенным Штатам я и предлагаю мои услуги, — заявил Бартон. — Моя родная страна, как обычно, отмахнулась от меня.

— И тем не менее, — отрезал Смит, — именно родной стране вы предложите свои услуги. Слушайте, вы ушли в отставку в чине майора, так? Очень хорошо. Теперь вы подполковник.

— Что?! — вскричал Бартон.

— Я выкупил вас у Военного министерства. Вы мой, со всеми потрохами. Вы подполковник, сэр Лайонел Бартон, и вы поведете экспедицию, поскольку мне места знакомы не очень хорошо. Но помните: вы выполняете мои указания.

— Я предпочитаю действовать самостоятельно.

— В газетах уже объявлено, что вы подполковник и поступили в распоряжение Военного министерства. В понедельник из Лиссабона отходит клипер в Соединенные Штаты. У меня особые полномочия. Будьте добры считать меня своим командиром. Вот ваши бумаги.

 

ГЛАВА XI

ЗАЛОЖНИК

Я поднял шторы и посмотрел вниз на Бейсуотер-роуд, тусклую в свете сырой серой зари. О сне не могло быть и речи. Двое мужчин стояли, беседуя у ворот парка — у тех самых, где Ардата во второй раз вошла в мою жизнь. Хотя я не слышал звука открываемой двери, на плечо мне легла рука. Я вздрогнул, обернулся и увидел открытое загорелое лицо Найланда Смита.

— Вам тяжело, Кэрригэн, — тихо сказал он. — Право слово, вам нужно отдохнуть. Я знаю, о чем вы думали. Но не отчаивайтесь, Галлахер поставил охрану во всех известных пунктах отправления.

— Вы ждете каких-нибудь результатов?

Он с состраданием посмотрел на меня, потом ответил:

— Нет. Возможно, она уже на пути в Америку.

Я подавил стон.

— Чего я не могу понять, — сказал я, — так это как осуществляются такого рода поездки. С Фу Манчи, похоже, путешествует большая компания, причем перемешаются они быстро. Он ведь готов был принять в свое общество и меня с Бартоном. Как же это делается, Смит?

— Я не знаю! Уж сколько раз я ломал над этим голову! Он вернулся из Вест-Индии раньше меня, но не плыл ни на одном лайнере и не летел ни на каком известном нам самолете. Даже если в его распоряжении громадные финансовые ресурсы, в военное время ни одна частная яхта и уж, безусловно, ни один частный самолет не могли бы пуститься в путь без разрешения. Я не знаю. Это еще одна из загадок доктора Фу Манчи.

— Те два человека следят за домом, Смит?

— Это их работа. Скотланд-Ярд! Пока мы не вылетели из Кройдона в Лиссабон, у нас будет телохранитель. Этот замысел — изолировать флот Соединенных Штатов — один из главных ходов в какой-то темной игре. У плана есть слабое место, и Бартон его нашел.

— Но у них же карта…

— Помимо того, что Бартон скопировал карту, у него еще и энциклопедическая память — вот почему Фу Манчи так стремится обезвредить его.

Лондон еще не проснулся; мне пришло в голову, что мы с Найландом Смитом вдвоем противостояли опасности, которая никогда прежде не угрожала миру.

В полной тишине, поскольку на улицах еще не было даже молочников, я слышал, как мирно посапывает Бартон в спальне для гостей. Этот бывалый вояка мог бы спать и в день Страшного суда.

Зазвонил телефон.

— Это еще что такое? — пробормотал Смит.

Я открыл дверь, прошел в кабинет и снял трубку.

— Алло? — сказал я. — Кто это?

— Пэддингтон 54321?

— Да.

— Вас вызывает Зеннор… Говорите, мисс.

Сердце у меня бешено забилось, и я бросил взгляд на открытую дверь, в проеме которой стоял, глядя на меня, Найланд Смит.

— Это… вы? — спросил нервный голос.

Наверное, мои глаза все сказали Смиту: он удалился и закрыл дверь.

— Ардата! Моя дорогая! Да это просто чудо! Где ты?

— Я в Корнуолле. Я очень рискую, беседуя с вами перед отъездом, а мы уезжаем через час…

— Но как же так, Ардата?

— Пожалуйста, послушайте. У меня совершенно нет времени. Хассан рассказал мне, что произошло. Я знала ваше имя и нашла номер в телефонной книге. Это была единственная возможность узнать, живы ли вы. Благодарю Бога, что это так, потому что, видите ли, я до того одинока и несчастна, а вы… я хотела бы верить в то, что забыла, ибо в противном случае мне было бы стыдно столько думать о вас!

— Ардата…

— В четверг мы будем в Нью-Йорке. Я знаю, что Найланд Смит следует за нами. Если я все еще буду там, когда вы приедете, попытаюсь поговорить с вами. Есть одна вещь, которая может спасти меня, вы понимаете? Странная, глупая штуковина, но…

— Да, да, Ардата! Что же это? Скажи мне!

— Я рисковала попасть в руки полиции, пытаясь поймать Пеко — мартышку доктора Фу Манчи. Ну, тогда… когда мы встретились. Это его любимчик, он очень старый, и хозяин любит его больше всех живых существ. Постарайтесь узнать…

Тишина. Нас разъединили.

Я принялся лихорадочно названивать на станцию, но ночной телефонист сказал только:

— Зеннор закончил разговор, сэр.

— Смит! — крикнул я и ворвался в столовую.

Найланд Смит стоял и смотрел в окно. Он повернулся ко мне.

— Да, — спокойно ответил он, — звонила Ардата. Где она и что сказала?

Быстро и, наверное, сбивчиво я выложил ему все, потом вскричал:

— Мартышка! Ее же поймал Бартон! Что он с ней сделал?

— Сделал? — послышался зычный голос сэра Лайонела, и он вошел в дальнюю дверь. Львиная грива его была растрепана. — Что она сделала со мной? После того как эта чертовка — ей около тысячи лет, я-то знаю зверей, — вчера вечером два раза укусила меня, я запер ее в платяном шкафу. Сегодня утром…

Он поднял окровавленный палец; послышался пронзительный злой свист, и крошечная обезьянка, серебристо-серая тварь не больше хорошего кота, проскочила следом за Бартоном в дверь, замешкалась, злобно заверещала и спрыгнула с буфета на высокий карниз.

— Вот ваша мартышка! — вскричал Бартон. — Мне бы следовало задушить ее, не знай я китайцев! Я же говорил, Кэрригэн, выход найдется. Вот вам и выход — вот ваш заложник!

 

ГЛАВА XII

ЩЕЛКАЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

— Больше всего меня беспокоит необъяснимое отсутствие Кеннарда Вуда, — сказал Найланд Смит, выглядывая в окно. — Эти покои, Кэрригэн, служили сценой странных событий. Именно отсюда я вел борьбу с доктором Фу Манчи, когда он попытался навязать Соединенным Штатам марионеточного президента и едва не преуспел в этом.

Я стоял рядом с ним и смотрел на крыши Нью-Йорка из этого орлиного гнезда на сороковом этаже отеля «Регал-Атениан».

Перламутровая луна, окруженная миллионами звезд, глазела на нас с безоблачного неба, висевшего над этим городом, словно из мультфильма Диснея. На переднем плане господствовала высокая башня. Она поднималась вверх, расцвеченная мириадом огней, над заслонявшей ее основание крышей и была увенчана маленьким маяком. Внизу серебристой полоской поблескивала река. Приближающийся поезд казался огненным драконом, вползающим в загадочные каньоны и выползающим из них.

В кристально чистом воздухе я расслышал шум локомотива: услышал я и звук автомобильного рожка, хриплый гудок какого-то большого судна, выходившего в открытое море. Везде поблескивали огни — от звездного неба до занесенных снегом зданий и движущихся фар беспокойных автомашин.

— Не то что Лондон, — заметил я.

— Да-а. — Смит произнес это слово необычно тягуче. — Туман войны не затмил огней Нью-Йорка. Но мы-то здесь потому, что знаем, кто стал причиной всех слухов и исчезновений людей в странах Карибского бассейна; и хотя, по вашим словам, доктор — больной человек, мы не можем недооценивать его потенциальных возможностей. Даже сейчас он, быть может, здесь.

От одной лишь мысли о том, что этот ужасный китайский ученый может оказаться рядом, меня охватил нервный озноб. Нас неожиданно задержали в Лиссабоне, потом остановили еще раз, так что Фу Манчи, возможно, уже близко. Если Ардата не соврала, он, вероятно, сейчас в Нью-Йорке…

Ардата! Она обещала попытаться снова встретиться со мной. Я смотрел из окна на россыпь сверкающих точек. В любом из этих созвездий окон могла оказаться Ардата, которая, подобно мне, сейчас, может, смотрела на улицу.

— Я уже начинаю не на шутку волноваться из-за Кеннарда Вуда, — сказал вдруг Смит. — Согласно его последнему сообщению из Гаваны, он и его помощник, Лонгтон, должны были вылететь самолетом. Все сроки давно уже прошли. Я ничего не понимаю.

Полковнику Кеннарду Вуду из секретной службы Соединенных Штатов поручили возглавить следствие в Карибском бассейне, когда Смит поспешно вернулся в Англию. Мы ждали его весь день. По сути дела в то утро Бартон был вынужден отправиться в Вашингтон вместо Смита именно из-за важности предстоящей встречи.

Зазвонил телефон.

Смит быстро повернулся и подошел к аппарату.

— Да… у телефона… Что?

Услышав, каким тоном он произнес последнее слово, я поспешил к нему. Глаза его блестели, как сталь, а судя по мышцам на скулах, зубы Смита были стиснуты.

— Боже милостивый! Вы уверены? Да… немедленно.

Он грохнул трубку на рычаг и уставился на меня, враз обессилев.

— Смит! Что случилось?

— Лонгтон, бедный Лонгтон погиб!

— Как?

— Его тело только что вытащили из реки. Инспектор Хок из отдела по расследованию убийств опознал его, несмотря на…

— Несмотря на что?

— На его состояние, Кэрригэн! — Смит со злостью ударил правым кулаком по левой ладони. — Фу Манчи здесь, это уже наверняка, ибо кто, кроме него, способен принести в Нью-Йорк проклятие Щелкающих Пальцев?

— Щелкающих Пальцев?

Но Смит уже бежал к двери.

— Объясню по дороге. Идемте!

В вестибюле, задрав ноги на подоконник над батареей, сидел на стуле приземистый коренастый мужчина. Гладковыбритым красным лицом, ясными глазами и короткими темными волосами он напоминал мне моего старого приятеля, старшего инспектора Галлахера из Скотланд-Ярда. Когда Смит стремительно вошел в вестибюль, человек вскочил со стула, стоявшего у него на двух задних ножках, и что-то забормотал. Следуя примеру Смита, я поспешно надел пальто. Неприятный чавкающий звук заставил меня посмотреть на охранника.

— Послушайте, мистер, — сказал он, — что за спешка? — Он принялся работать челюстями. Этим он тоже напоминал Галлахера, только инспектор жевал нечто воображаемое, а этот нет. — Я из-за вас чуть не проглотил резинку.

— Вот что, — оборвал его Смит, — я ухожу. Сегодня вечером кто-то вполне может попытаться проникнуть в мой номер…

— Послушайте, я же здесь…

— Вот я и хочу удостовериться, — продолжал Смит, — что вы не будете сидеть тут сиднем. Вот мои указания: удостоверившись, что все окна закрыты…

— Что? На сороковом этаже?

— Верно, на сороковом. Удостоверившись в этом, вы должны четыре раза в час совершать обход всех комнат в номере, включая ванную. Если найдете что-нибудь живое, кроме, разумеется, мартышки в клетке в комнате сэра Лайонела, — убейте эту тварь. Указания распространяются и на мух с тараканами.

— Само собой, начальник, достаточно ясно.

— Выполняйте. Если возникнут сомнения, позвоните в управление. Я полагаюсь на вас, сержант Рорк.

Распахнув дверь, он побежал к лифту. Я последовал за ним.

— Смит! — сказал я, когда мы кружили в полицейской машине по улицам, похожим на калейдоскоп. — Что произошло с Лонгтоном? И что вы имели в виду, говоря о Щелкающих Пальцах?

— Я имел в виду сигнал смерти, Кэрригэн. Бедный Лонгтон, которого вы не знаете и уже никогда не узнаете, вероятно, слышал его.

— Я видел, как эта новость подействовала на вас. Это… что-то очень ужасное?

Отодвинувшись в угол сиденья, он принялся набивать трубку.

— Очень ужасное, Кэрригэн. Некоторые жуткие вещи приходят с Востока, но эта пришла из Вест-Индии. Конечно, она вполне может быть и изобретением негров. Одно время Щелкающие Пальцы были настоящей напастью.

— Каким образом? Я не понимаю.

— Я тоже не понимаю. Это остается загадкой для ученых. Но началось все, насколько я помню, в зоне Панамского канала. Одного молодого цветного, работающего в шлюзе, нашли как-то утром дома, обескровленного.

— Обескровленного?

— Чуть ли не в буквальном смысле слова. — Он раскурил свою обуглившуюся трубку. — Предположительно он умер от истощения. На коже у него обнаружили странно обесцвеченные участки… И крови в теле практически не было.

— Не было крови?! — вскричал я, перекрывая гул мотора и шум машин на Бродвее. — Что вы хотите этим сказать?

— Он превратился в кусок мяса. Что-то или кто-то высосал из его вен всю кровь.

— Боже милостивый! Но не было никаких следов… никаких пятен крови?

— Ничего. Он был лишь первым из многих. А потом все ужасы в этой зоне необъяснимо прекратились.

— Вампиры? Летучие мыши?

— Такие подозрения были, но некоторых из жертв — людей белой расы нашли в помещениях, куда летучие мыши проникнуть не могли.

— Может, это дело рук человека?

— Нет. Условия в ряде случаев это исключают.

— Но… Щелкающие Пальцы?

— Этот ключ к разгадке был найден сразу. Впервые о Щелкающих Пальцах сообщили, когда эпидемия поразила Гаити, то есть незадолго до того, как я прибыл туда. Один молодой американец, имени которого я не запомнил, посланный из Вашингтона в связи с донесениями о неизвестных подводных лодках в Карибском бассейне, умер точно таким же образом.

— Это кое-что значит!

— Еще бы! Но в его случае были некоторые особенности. Он умер в отеле в Порт-о-Пренсе. Одна странность заключалась в том, что рядом с телом нашли заряженный армейский пистолет.

— А где было тело?

— В постели. Но противомоскитная сетка была откинута, как будто он собирался встать. Тут-то и появился первый намек на Щелкающие Пальцы. Вроде бы около одиннадцати вечера американец открыл дверь своего номера и спросил другого постояльца, проходившего по коридору, не щелкал ли тот пальцами…

— Щелкал пальцами?

— Да. Странно, правда? Однако утром его нашли мертвым.

— И никаких следов?

— Никаких. Но у меня есть смутное подозрение, что люди, занимающиеся расследованием, не знали, где искать. Однако следующей жертвой оказался немец, несомненно, шпион. Он умер точно так же.

— И там же?

— В том же отеле, но в другом номере. Однако в случае с немцем была еще одна странность. Щелканье пальцев слышал другой человек!

Салон мчащейся машины был полон дыма, проносившиеся за окнами огни Нью-Йорка казались сплошной сверкающей лентой.

— Кто слышал этот звук?

— Кеннард Вуд! Он занимал соседний номер. В то время я как раз добрался до Порт-о-Пренса, хоть и остановился в другом месте, так что мне многое известно о деле Шонберга — так звали этого немца. Когда Шонберг отошел вечером ко сну, Кеннарду Вуду, похоже, захотелось посмотреть, чем он занимается. Перебраться с одного балкона на другой нетрудно, а при соответствующем навыке легко и заглянуть в комнату сквозь жалюзи. Вуд прокрался туда. В номере немца было темно. Вуд уже собирался вернуться назад, когда вдруг услышал звук, похожий на щелчок пальцами.

— В номере?

— Да. Щелчков было несколько, но света никто не зажигал. Кеннард Вуд вернулся к себе. Утром Шонберга нашли мертвым. Дверь была заперта, жалюзи по-прежнему закрыты.

— Что вы сделали, когда услышали об этом?

— Я сразу же пошел туда. У меня крепкий желудок, но вид этого грузного тевтонца, совершенно обескровленного… Бр-р! К счастью для отеля, подобные случаи происходили и в других местах, не только в Порт-о-Пренсе, но и далеко на севере, возле Кан-Аитьен. Среди цветных прошел слух, что это вуду, некто, именуемый ими Владычицей Мамалуа, сказочная женщина, обитавшая в глубине острова, которая требовала жертвоприношений. Началась паника, никто не осмеливался ложиться спать. Господи, подумать только, злодей Фу Манчи занес этот ужас в Нью-Йорк!

— Но что же это, Смит? Что это может быть?

— Еще один прислужник смерти, Кэрригэн. Какая-нибудь нечистая сила, обитающая в тропических болотах…

 

ГЛАВА XIII

ЧТО ПРОИЗОШЛО НА САТТОН-ПЛЕЙС

— Я этого не вынесу, Смит, — пролепетал я и отвернулся. — Хотя я и не знал Лонгтона. Но мне этого не вынести.

— Возможно, ему было не больно, — сказал инспектор Хок. — Не падайте духом, сэр.

Однако ни в голосе, ни в поведении, ни в лице его не было ничего ободряющего. Хок был высоким угловатым, угрюмым человеком, его молчание действовало угнетающе. Вдобавок каждое из его редких замечаний звучало столь же веско, как и изречение из Библии.

Лонгтон лежал на каменной плите, залитой резким светом ламп на потолке. Он был человеком хрупкого сложения, с редкими волосами и светлыми усиками.

— Что скажете, доктор? — спросил Смит, обращаясь к дородному краснолицему мужчине, глаза которого добродушно светились за стеклами очков в зеленой оправе.

— Весьма необычный случай, — беззаботно ответил полицейский врач. — Весьма необычный. Обратите внимание на эти пятна розового цвета — свидетельства злокачественного, или непластичного, малокровия. Несомненно, случай малярии, но истинная причина смерти остается неясной.

— Совершенно верно, — согласился Смит, — весьма неясной. Простите, я, кажется, подвергаю сомнению ваш диагноз, доктор, но Джеймс Лонгтон не страдал малярией, а месяц назад он был таким же бодрым, как и вы. Вам не доводилось слышать об одной эпидемии, имевшей место в зоне Панамского канала, а потом на Гаити?

— Какая-то заметка в газетах была, но, по-моему, в медицинских кругах серьезного внимания на нее не обратили. В любом случае тут не может быть никакой параллели.

— Боюсь, вынужден с вами не согласиться: связь самая тесная. Я предполагаю, что малокровие, сколь бы далеко ни зашла болезнь, никогда не дало бы такого результата. Тело опустошено, будто муха, из которой паук высосал все соки. — Смит резко повернулся к инспектору Хоку. — Труп обнажен. Как его нашли и где?

— Нашли его именно в таком виде, — ответил замогильный голос. — Вытащили из Уэст-Ченнел, сразу за мостом Куинсборо. Вроде он за что-то зацепился, и при свете луны речной патруль увидел и подобрал его. Однажды меня отрядили охранять мистера Лонгтона, и я тотчас его узнал.

— Когда наступила смерть? — спросил Смит доктора.

— Ну, — отвечал тот, и я уловил в его голосе нотку недовольства, — если мое мнение представляет для вас какую-то ценность, я бы сказал, что не больше четырех часов назад. Отечность только что появилась, окоченение еще слабое.

— Я согласен, — сказал Смит.

— Весьма признателен.

После выполнения некоторых формальностей мы вновь понеслись в море ярких огней Нью-Йорка. Смит погрузился в такое уныние, что я не смел докучать ему. Заговорил он, когда мы уже подъезжали к «Регал-Атениан».

— Где умер Лонгтон? — воскликнул он. — Почему он был в Нью-Йорке, а меня даже не поставили об этом в известность? И где Кеннард Вуд?

— Все это для меня — страшная тайна, Смит.

Последовало короткое молчание. Мы неслись, сигналя клаксоном, в ночном потоке машин, когда Смит вдруг подался вперед.

— Сбавьте ход! — крикнул он.

Машина поехала тише. Полицейский-водитель оглянулся.

— Да, сэр?

— Поезжайте на Саттон-Плейс, 39-Б.

— К миссис Мендел Хэмметт?

— Да. Быстрее.

Мы снова помчались вперед.

— В чем дело, Смит?

— Одна догадка… и надежда, — отвечал он. — Тело Лонгтона нашли под мостом Куинсборо. С учетом его необычного вида я полагаю, что труп сбросили в реку недалеко от этого места сегодня вечером. Но как оттащить к реке и утопить голое тело? Я предположил, что должны быть какие-то особые условия, и вспомнил о миссис Мендел Хэмметт…

— Кто такая миссис Мендел Хэмметт?

— Она — пережиток прошлого, Кэрригэн, она — целое учреждение, покровительница многообещающих дарований и дальняя родственница несчастного Лонгтона. Я вдруг вспомнил, как он говорил мне, что ему принадлежит квартира в ее доме, которой он мог пользоваться, когда хотел. Ну вот, а сад дома 39-Б по Саттон-Плейс выходит прямо к реке; мост Куинсборо как раз под ним!

— Не нужно смотреть на меня с такой тревогой, сэр, — сказала миссис Мендел Хэмметт. — Я увечная и немощная старуха, но зато не слабоумная. Дайте, пожалуйста, прикурить.

Она лежала на кушетке в гостиной, хозяин которой, судя по убранству, исколесил весь свет. Ясные карие глаза под густыми бровями были совсем юными, кожа оставалась свежей, а белоснежные вьющиеся локоны наводили на мысль о пудре и мушках на лице.

— Вы удивительная женщина, миссис Мендел Хэмметт.

— Я вместе с покойным мужем побывала в самых суровых местах, — ответила она, попыхивая сигаретой. — Значит, Джеймс умер? Ну… если я могу помочь вам найти его убийцу, располагайте мною.

— Прежде всего, — очень мягко продолжил Смит, — как я понял со слов мисс Динсфорд, вашей секретарши, Джеймса Лонгтона здесь не ждали. Он появился около шести вечера и сказал, что хочет воспользоваться квартирой.

— Да, сэр, — ответила она слегка дрожащим голосом. — Он прилетел самолетом из Гаваны и заявил, что никто не должен знать о его приезде в город и это очень важно.

— Он поднялся к себе в комнаты, — продолжал Смит, — попросив, чтобы его не беспокоили…

— Он сказал, что примет ванну и полежит до обеда, поскольку страшно устал.

— Это очень важно. И с тех пор, полагаю, вы его не видели?

— Не видела.

— У него было много вещей?

— Легкий чемоданчик и большой портфель.

— Кто вносил их к нему в комнату?

— Он сам.

— Значит, больше никто к нему не входил?

— Никто. Квартира всегда была наготове. А застелить постель и навести порядок служанка могла позже.

На мгновение ее ясные глаза затуманились. Миссис Мендел Хэмметт стряхнула пепел с сигареты.

— Люди, бывало, замечали изрядное сходство между Джеймсом и Кеннардом Вудом. Сама я его не видела, хоть они и были двоюродными братьями по материнской линии.

— Я, конечно же, заметил, — пробормотал Смит. — А теперь, когда разразилась эта трагедия, мне надлежит позаботиться о безопасности полковника. Прежде чем я поднимусь и осмотрю эти комнаты, миссис Мендел Хэмметт, позвольте спросить, не говорил ли вам Джеймс о местонахождении Кеннарда Вуда?

— Он говорил мне, что они собирались приехать вместе. Утром у них должна была состояться важная встреча с вами и какими-то людьми из Вашингтона в отеле «Регал-Атениан». Они уже собирались вылететь из Гаваны правительственным самолетом, когда Кеннарда Вуда задержал нарочный от министра Соединенных Штатов…

— И поэтому Лонгтон прилетел один?

— Он прилетел один. Кеннард Вуд должен был последовать за ним, как только сможет, и Джеймс собирался позвонить ему в отель сразу же, как только… проснется. По какой-то причине они путешествовали в большой тайне.

— Я знаю эту причину, — мрачно сказал Смит. — Пожалуйста, извините нас… Идемте, Кэрригэн.

Седовласый цветной слуга провел нас наверх и открыл дверь. Мы включили свет.

— Покои мистера Джеймса, сэр, — пробормотал он. Смит посмотрел на негра пытливым взглядом и сказал:

— Можете идти.

Мы вошли в комнаты Джеймса Лонгтона. Гостиную, судя по всему, обставляла женщина. Многие фотографии на стенах были явно автобиографическими. На них были запечатлены студенческие группы из колледжа, на столе красовалась коллекция старых трубок.

Найланд Смит, не отходя от закрытой двери, начал принюхиваться.

— Вы чувствуете какой-нибудь необычный запах, Кэрригэн?

При этих словах я тоже обратил внимание на атмосферу в комнате и ответил:

— Да, есть какой-то слабый, но очень неприятный запах. Я пытаюсь определить его.

— Я уже определил! — сказал Смит. — Он мне знаком. Теперь в спальню…

Он открыл дверь, отыскал выключатель и первым прошел в небольшую, хорошо обставленную спальню. В дальнем правом углу я увидел отгороженный занавеской альков, в котором, вероятно, располагалась ванная. В комнате было нечто спартанское, что, возможно, отражало характер покойного, поэтому, увидев красивую китайскую шкатулку, которая была тут явно не к месту, я решил взять ее и осмотреть. Но тут Смит резко сказал:

— Не трогайте ее! Ничего не трогайте. Мы идем вслепую, и я не намерен рисковать. Странный запах здесь сильнее?

Оробев от резкого тона Смита, я оставил шкатулку в покое.

— Да, по-моему, гораздо сильнее. Вы заметили, что постель в страшном беспорядке?

— Я заметил и кое-что другое.

Он направился к занавешенному алькову, вошел туда и снова вышел.

— Лонгтон разделся в ванной, его одежда там, — сказал Смит. — Он принял ванну, потом прилег. Ясно, что он страшно устал. Вы видите его чемодан вон там на стуле, он не открыт. Джеймс забрался в постель и забылся глубоким сном. Вы чувствуете, как прохладно в комнате?

— Да.

— Если я не ошибаюсь, окно отрыто.

Он прошел к окну и отдернул занавески. Я увидел блеснувшую в лунном свете поверхность воды.

— Распахнуто настежь! — воскликнул Смит. — А там балкон.

Смит повернулся и уставился на смятую постель.

— Замечаете что-нибудь необычное? — спросил он.

— Она в ужасном беспорядке.

— Право, Кэрригэн, как знаменитый журналист, вы меня разыгрываете. Такая хозяйка, как миссис Мендел Хэмметт, не позволит гостю спать на одеяле. Простыни-то нет!

— Боже праведный! Вы правы!

Смит немного постоял, глядя на меня.

— Они воспользовались ею, чтобы спустить тело в сад, — неторопливо заговорил он. — Я вижу следы веревки на перилах балкона! Внизу под стеной растет старый крепкий кипарис. Один из головорезов Фу Манчи взобрался по нему, пока Лонгтон сидел в ванне. Может быть, он взломал окно. Потом вернулся, закутал тело и спустил его в сад, где ждал напарник. Мисс Динсфорд показала мне комнаты на первом этаже. Вряд ли кто-то там слышал шум: эти парни работают тихо, как мыши.

— Но что же его убило? — вскричал я. — Тут может быть какой-нибудь ключ к разгадке…

Я повернулся к разоренной постели, но тут Смит резко сказал:

— Отойдите, Кэрригэн! Ничего не трогайте. Оставьте поиски мне.

Я подчинился и застыл на месте, а Смит, осмотрев постель, открыл китайскую шкатулку (в которой, кроме сигарет, ничего смертельно опасного не оказалось), обследовал книжные полки, шкафчики, обшарил все углы. Он столь же тщательно осмотрел и другие комнаты. Потом в вещах Лонгтона нашел ключ от чемодана. Открыв его, он осмотрел содержимое. И все это время Смит принюхивался, будто борзая, отыскивающая потерянный след.

— Запах слабеет, вы замечаете? — бросил он. — Времени больше нет. Комната должна быть опечатана: это очень важно. Вы, конечно, заметили, что объемистый портфель, о котором упоминала миссис Мендел Хэмметт, исчез…

 

ГЛАВА XIV

МЫ СЛЫШИМ ЩЕЛКАЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

Когда я миновал дежурного портье в главном холле «Регал-Атениан», за мной вдруг увязался какой-то мальчик. Смит задержался, но ему хотелось, чтобы я поскорее установил контакт с сержантом Рорком.

— Вам срочное послание, мистер Кэрригэн.

Я увидел надпись на конверте, и сердце у меня замерло. Послание было от Ардаты! Я тут же разорвал конверт и прочитал:

«Пожалуйста, не признавайте меня, если только я не одна. По-моему, за мной следили. Я в главном фойе: вы увидите меня, когда подниметесь по лестнице. Если со мной кто-то будет, поднимайтесь к себе, а я постараюсь позвонить вам».

Подписи не было.

Сунув листок в карман, я стал подниматься по помпезной лестнице, которая напоминала мне дворцовую сцену в сказке о Золушке, и оглядел просторное фойе. Космополитическая атмосфера, которой славился отель, сегодня чувствовалась меньше, хотя люди, желающие поужинать после театра, приходили и уходили по-прежнему. Я сразу же увидел Ардату.

Она сидела на диване не более чем в пяти ярдах от меня и беседовала с мужчиной с землистым лицом. На ней было синее вечернее платье, соблазнительно подчеркивавшее стройную фигуру и оставлявшее открытыми красивые руки и плечи; горделиво поднятая голова напоминала портрет на камее какого-то великого художника. Ардата даже не посмотрела в мою сторону, но я знал, что она заметила меня.

Я решительно прошел к лифту и поднялся в наш номер. Неприятно было сознавать, что присутствие человека с землистым лицом лишило меня радости провести несколько минут наедине с Ардатой, но пришлось проглотить эту горькую пилюлю. Я бы, кажется, задушил этого типа.

Открыв дверь, я увидел стоявшего за ней сержанта Рорка. Узнав меня, он расслабился и снова принялся жевать.

— Что вы можете доложить?

— Ничего, сэр, только одна леди звонила десять минут назад. Имя не сообщила. Я просто сказал, что вас нет.

— Никаких вестей от сэра Лайонела Бартона?

— Никаких, сэр. Я буду очень рад, когда он вернется. Кормить диких животных вовсе не входит в обязанности полицейского офицера. — Он показал перевязанный палец. — Будь моя воля, я бы…

Но я уже прошел в гостиную, закурил сигарету и принялся слоняться возле телефона. Ардата здесь! Она пыталась связаться со мной. За ней следят, но она попробует еще раз. Ее присутствие здесь означает, что нынче вечером доктор Фу Манчи не сможет меня терроризировать. Ардата здесь, и вскоре, возможно, я услышу ее голос. Если я когда-то и задавался вопросом, кто она для меня, то сегодня, мельком взглянув на ее хрупкую красоту, возвышенную и чуть загадочную, я утвердился в мысли, что жизнь без нее теряет для меня всякую притягательность.

Уж и не знаю, долго ли я вышагивал туда-сюда по ковру, много ли выкурил сигарет. Наконец телефон зазвонил.

Я был настолько поглощен своими заботами и мечтами об Ардате, что, позвони мне Смит или даже пропавший Кеннард Вуд, я наверняка испытал бы разочарование. Но это была Ардата.

— Пожалуйста, слушайте очень внимательно, — ее чарующий акцент стал еще заметнее. — Во-первых, один человек по имени Кеннард Вуд будет убит сегодня около полуночи. Не знаю, где и как. Мне известно только, что он в Нью-Йорке. Эти убийства приводят меня в ужас. Попытайтесь спасти этого человека.

— Ардата…

— Пожалуйста, прошу вас! Меня могут обнаружить в любую минуту. Мы отправляемся в Кристобаль сегодня ночью, как только полковник Вуд будет убит, я полагаю. Скажите мне, не нашли ли вы в Лондоне следов Пеко, мартышки доктора Фу Манчи? Он оплакивает его, как человек оплакивает пропавшего ребенка.

— Он здесь, милая! Он у нас!

— Ах! — удивленно вздохнула она. — Пожалуйста, ради Бога, берегите его! Повторите еще раз, я не могу этому поверить: он у вас?

— Он у нас, Ардата.

— Он может обезопасить меня от смерти при жизни. Приезжайте в Кристобаль. Когда доберетесь до Панамского канала…

— Ардата! Это для меня невыносимо! Только скажи, и я тотчас встречусь с доктором Фу Манчи, чтобы проверить, чего стоит этот заложник.

— Прекратите! Я сказала, что это невозможно. Послушайте, вы можете связаться со мной в магазине За…

Разговор прервался.

— Так много и в то же время так мало! — сказал Смит, вернувшись и выслушав мой доклад.

Он беспокойно расхаживал туда-сюда, пыхтя трубкой и окутывая себя дымовой завесой.

— Одно по крайней мере, ясно, — заявил я. — Кеннард Вуд обречен.

— Не говорите так, Кэрригэн! Эта мысль сводит меня с ума. Лонгтон погиб, Кеннард на очереди, а я бездействую! Жаль, что меня тут не было, когда звонила Ардата. Но, задержавшись в полиции, я в конце концов получил еще один ключ к разгадке, который, правда, и сам по себе весьма загадочен.

— Какой ключ?

— Простыню — ту простыню, в которой тело Лонгтона бросили в реку. Ее нашли.

— Ну, и?

— Она вся в крови!

— Но ведь…

— Только не говорите мне, что на одеяле были пятна. Я их искал и ни одного не нашел. Вы не заметили тут этого странного запаха?

— Нет.

— Совершенно верно.

Зазвонил телефон, Смит тут же снял трубку.

— Алло! Кто это? Что? Кеннард Вуд?.. Слава тебе, Господи! Быстрее, приятель. Где вы? В отеле «Прадо»? Нет, нет! Послушайте меня: сейчас я ничего объяснить не могу. Но вы и думать забудьте о том, чтобы лечь спать! Включите все лампы в своем номере, будьте полностью одетым и ждите моего прибытия.

Выбежав в прихожую, он быстро дал указания сержанту Рорку.

— Вам понятно? — спросил он наконец. — Инспектор Хок внизу. Скажите ему, пусть начинает. Как только получит донесение, пускай немедленно отправляется в «Прадо». Выполняйте.

Едва сержант Рорк ушел, Смит подбежал к телефону и позвонил в управление полиции. Разговор продолжался всего несколько секунд.

— Мне нужен наряд полиции в «Прадо» через пять минут. Возможно, все обойдется, но я хочу, чтобы они были там. Вам все ясно? Хорошо. — Он повесил трубку и крикнул: — Идемте, Кэрригэн!

Когда несколько минут спустя мы проходили по фойе, Ардаты там не было. Мы сбежали по ступенькам. Полицейская машина постоянно дежурила при нас, и мы тотчас же отправились к отелю «Прадо». Где-то часы били полночь.

Я выглянул в окно летящей по улицам машины, стараясь разглядеть лица пассажиров других машин, прохожих, посетителей ресторанов. Неужели Ардату засек шпион, которого приставили следить за ней? Неужели она будет ужасно наказана за попытку связаться со мной? Однако эти размышления были бесполезны и эгоистичны. Я заставил себя сосредоточиться на драме Кеннарда Вуда.

Здесь, в сердце современного города, человеку грозила смерть, взращенная средь древних болот и джунглей. Может быть, сидя в своем номере в самом роскошном и современном отеле «Прадо» на Парк-авеню, Кеннард Вуд уже слышал щелканье пальцев.

Будто угадав мои мысли, Смит сказал:

— Возможно, против Кеннарда Вуда применят какой-нибудь другой прием. Как знать, весьма вероятно, что цепные псы доктора будут в фойе. — Он наклонился вперед. — Я не знаю «Прадо», шофер. Там есть служебный вход?

— Разумеется, прямо на углу квартала.

— Остановитесь там, только не прямо перед входом.

— Там одностороннее движение, так что развернемся здесь…

Когда Смит толкнул вращающуюся дверь, я последовал за ним в ярко освещенный выложенный кафелем зал, по которому деловито сновали мужчины и женщины в белой униформе. Я услышал звон посуды и увидел человека в колпаке, видимо, шеф-повара. Еще один человек, в вечернем костюме, подошел к нам.

— Вероятно, вы попали не туда, — заговорил он.

— Никаких ошибок, — отрубил Смит. — Отделение полиции. Инспектор Хок должен быть где-то здесь, в отеле. Передайте ему, пусть стоит у главного входа, а мне пришлет местного детектива или кого-нибудь, кто хорошо знает это здание.

Властный голос Смита исключал всякие возражения.

— Мы сэкономим время, если вы пройдете со мной, господа.

Он провел нас по лабиринту служебных помещений и кухонь, которых обычный постоялец такой гостиницы никогда не видит. Вскоре мы оказались в каком-то кабинете, где сидел за письменным столом крупный мужчина с темным лицом. Он курил короткую черную сигару. При нашем появлении человек поднялся, а наш проводник сказал:

— Сержант Дохерти, эти офицеры полиции хотят перемолвиться с вами словечком.

Глаза сержанта подозрительно уставились на нас из-под густых бровей.

— Мое имя Найланд Смит, — резко, даже нетерпеливо представился мой друг. — Инспектор Хок здесь?

Свирепая физиономия Дохерти претерпела разительную перемену.

— Господи! Разумеется, сэр! Я малость растерялся, но я вас ждал. К вашим услугам, сэр.

— Хорошо. — Смит повернулся к нашему проводнику. — Вы передадите инспектору Хоку, что я здесь?

— Тотчас же.

Человек вышел.

— Итак, сержант Дохерти, я хочу подняться в номер полковника Кеннарда Вуда, избегая людных мест.

— Это довольно легко сделать — лифт для официантов напротив двери. Сюда, пожалуйста.

Когда мы вышли из кабинета, Смит спросил:

— Что доложил охранник гостиницы?

Сержант Дохерти закрыл дверцу лифта и нажал кнопку «15».

— Странное дело, — ответил он. — «Прадо» — шикарное место, чтобы поужинать, и Пэннел, дежурный гостиничный детектив, говорит, что, когда повалила вечерняя толпа, ему показалось, будто у одного посетителя очень уж большая собака.

— Большая собака? Я не понимаю.

— Ну, он говорит, что поискал вокруг, полагая, что это может оказаться какой-нибудь чокнутый, который таскает эту тварь с собой на вечеринки. А в «Прадо» с животными вход запрещен. Но больше он эту собаку не видел.

Когда мы добрались до пятнадцатого этажа и вышли, Смит спросил:

— А Пэннел — внимательный наблюдатель?

— Разумеется.

Мы шли за Дохерти по устланному коврами коридору.

— Когда-то работал у нас. Обратите внимание, он не утверждает, что это была собака, и не божится, что не ошибся. Я рассказываю вам лишь то, что он рассказал мне.

— Когда прибыл полковник Кеннард Вуд?

— Он зарегистрировался примерно в то же время. — Сержант Дохерти нажал кнопку звонка. — Номер полковника Кеннарда Вуда.

Мгновение спустя, когда дверь открылась, Смит приказал сержанту Дохерти:

— Держите эту комнату под наблюдением.

Перед нами стоял полковник Кеннард Вуд. Внешне он походил на Джеймса Лонгтона, и я был к этому готов, но полковник показался мне лет на десять старше. Комплекцией Лонгтон был очень похож на своего двоюродного брата. Седеющий и загорелый, Кеннард Вуд носил монокль.

— Смит! Добро пожаловать.

Мы вошли, и полковник закрыл дверь. Я заметил, что напряжение и глубокое беспокойство наложили на него свою печать, но полковник радушно пододвинул нам стулья и предложил напитки.

— Спасибо, не надо, — сказал Смит. — Мы с моим другом Кэрригэном явились сюда в такой час, потому что речь идет о вашей жизни и смерти.

— А я-то надеялся, — устало признался Кеннард Вуд, — отдохнуть несколько часов. В последние дни я почти не спал. Поэтому, прибыв сюда, я тотчас позвонил вам и предполагал завалиться на боковую.

— В этом случае вы бы уже не проснулись, — зловеще заметил Смит.

Кеннард Вуд опустился в кресло и устало взглянул на Смита.

— По-вашему, меня выследил?

Смит кивнул.

— Как вам сказал Джеймс, — продолжал полковник, — меня вызвали в самый последний момент, когда я уже должен был улететь из Гаваны. Появились какие-то новые и поразительные факты. Но, зная о завтрашнем совещании, я послал Джеймса вперед со всеми новейшими материалами. Они уже, несомненно, у вас?

Смит резко встал.

— Я говорю с солдатом, — сказал он, — поэтому не стану ходить вокруг да около. Ваш кузен Джеймс Лонгтон…

— Нет…

— Увы, да.

Кеннард Вуд подошел к небольшому буфету и налил себе выпить.

— Поскольку я не привык пить один, Смит, — спокойно сказал он, — мистер Кэрригэн и вы, несомненно, измените свое решение.

— Разумеется, но время очень дорого. Следующая жертва — вы!

— Это мы еще посмотрим, — ответил полковник, поворачиваясь к нам. Лицо его превратилось в холодную безжалостную маску.

Он налил нам, осушил стакан и поставил его.

— Как… это было сделано?

— Подробности могут подождать, но, несомненно, вы помните смертельные случаи, связанные со Щелкающими Пальцами в Порт-о-Пренсе?

— Щелкающие Пальцы! Уж не хотите ли вы сказать мне, что Джеймс…

— К сожалению, да. Он отправился к миссис Мендел Хэмметт, несомненно, полагая, что уж там-то будет в безопасности…

— На всех нас не однажды покушались…

— Да уж, наверное.

— Но этот ужас — здесь, в Нью-Йорке?!

— Если только я не ошибаюсь, прямо здесь, в этом отеле! Прежде всего где ваш багаж?

— В спальне, идемте, я покажу.

Мы вошли следом за Кеннардом Вудом, и Смит стал настороженно принюхиваться. Я тоже старался уловить мерзостный дух тлена, который, очевидно, свидетельствовал о присутствии Щелкающих Пальцев, но ничего не заметил. В спальне Смит на мгновение замер, оглядываясь по сторонам. Это была обычная, пусть и роскошная, гостиничная спальня. Постель была заправлена, пижама разложена; будильник и несколько книг — на прикроватной тумбочке; чемодан — на полке у стены.

Смит прошел в ванную. Умывальные принадлежности были разложены на туалетном столике и стеклянных полочках.

Он повернулся к Кеннарду Вуду; лицо полковника побледнело, несмотря на загар.

— Кто вносил багаж наверх?

— Швейцар.

— Вы были здесь, когда он пришел?

— По правде говоря, нет. Я стоял внизу у конторки, узнавал, нет ли мне каких посланий.

— А кто распаковывал и раскладывал вещи?

— Слуга. Я был в гостиной. Этот человек знает мои привычки: я останавливался в «Прадо» несколько раз. Если бы я знал, чего именно вы опасаетесь, Смит, я бы, возможно, сумел вам помочь. Но ведь мы находимся на пятнадцатом этаже современного нью-йоркского отеля, а не на Гаити!

— Жестоко с моей стороны напоминать об этом, Вуд, но бедный Лонгтон находился в собственной квартире, в доме миссис Мендел Хэмметт. Простите уж, что я, похоже, позволю себе вольности, но мне надо внимательно осмотреть все ваши вещи.

Кеннард Вуд шагнул вперед, и Смит попросил:

— Будьте добры ничего не трогать!

Пока мы с приунывшим полковником стояли и смотрели, Найланд Смит быстро, но тщательно обследовал каждый фут комнаты. Довольно часто он принюхивался. Здесь, высоко над рестораном с его толпами, над суетливой Парк-авеню, мне казалось, что мы словно выброшены на необитаемый остров. Право слово, человек может быть совсем одинок и лишен помощи своих собратьев где угодно — и в многомиллионном городе и посреди Сахары. Черная метка Фу Манчи стояла на двери Кеннарда Вуда, и он это знал.

— Я ничего не нашел, — сказал, наконец, Смит, — за исключением вот этих остатков какой-то упаковки. Может, вы объясните, откуда она взялась?

Он показал нам нечто похожее на скомканный кусок промасленной бумаги.

— Нет. — Кеннард Вуд покачал головой. — Я не заворачивал в это ни одну из моих вещей. Возможно, кто-то из прежних постояльцев оставил.

— Возможно, — пробормотал Смит, откладывая бумагу в сторону. — Теперь главное испытание. Предупреждаю вас, Вуд, что о его сути мне ничего не известно. Но результат может помочь нам раскрыть тайну Щелкающих Пальцев и объяснить смерть Лонгтона.

— Жду ваших указаний.

— Должен добавить, что никакого покушения, возможно, и не будет. Может быть, агенты Фу Манчи, которым поручено вас убить, знают, что вы не один. Оба окна открыты, и нападающие могут воспользоваться любым из них. Дабы укрепить вас перед лицом трудного испытания, скажу, что Лонгтона, должно быть, по ошибке приняли за вас.

— И он умер вместо меня?

— Я могу и ошибаться, но мне так кажется. Вы когда-нибудь останавливались у миссис Мендел Хэмметт?

— Да.

— В таком случае я прав! Но сейчас они все знают. Материалы в портфеле содержали новые факты?

— Новые факты! Смит, да ведь речь идет о заговоре против нашего правительства, равного которому еще не было в истории!

— Я знаю, — спокойно ответил Смит, — потому-то Лонгтон и умер, а я собираюсь попросить вас лечь на кровать, после чего выключу весь свет в номере. Эта штуковина всегда нападает в темноте.

— Очень хорошо.

Кеннард Вуд упал на покрывало, вытащив из кармана автоматический пистолет.

— Никакой стрельбы! — отрезал Смит. — Вам отводится самая трудная роль — статиста. Согласны?

— Как скажете.

— Вы располагайтесь здесь, у двери, Кэрригэн. Без моей команды ничего не предпринимайте.

Он ушел. Я услышал, как щелкнуло несколько выключателей. Номер погрузился в темноту. Затем донесся голос Смита:

— Не двигайтесь. Приготовьтесь к любым неожиданностям.

Тишина и полная темнота наступили внезапно, только снизу доносилось гудение неугомонного человеческого улья. Ощущение опасности обострилось. Мне не надо было говорить, что агенты Фу Манчи где-то рядом: я чувствовал их близость каждым нервом.

Внезапно в каком-нибудь шаге от себя я услышал отчетливый щелчок.

— Боже мой! — выдохнул Кеннард Вуд. — Оно здесь!

— Щелкающие Пальцы! — прошептал Смит. — Не двигайтесь!

 

ГЛАВА XV

ДВА ВЫСТРЕЛА НАЙЛАНДА СМИТА

Кеннард Вуд начал задыхаться. Я, конечно, разделял его страхи и опасения, но, вспомнив рассказ гостиничного детектива о «призраке собаки», всячески боролся со своим воображением. Поскольку Смит обследовал каждый фут номера, эта тварь не могла прятаться где-то здесь, но я вспомнил, что окна открыты, и представил себе, как гигантская летучая мышь-вампир тихонько влетает в комнату в этот самый миг. Ужасный гибрид, выращенный в лабораториях доктора Фу Манчи. Я ждал, и напряжение этих тревожных мгновений было почти невыносимо.

Повторный щелчок прозвучал резко и сухо. На сей раз совсем рядом с кроватью, решил я. Потом — еще один.

— Это совершенно невыносимо! — пробормотал Кеннард Вуд. — Что это, Смит? Что это?

— Т-с-с! — предупредил Смит. — Не шевелитесь!

И снова два щелчка — один за другим. Щелк! Щелк!

— Сейчас мы все узнаем! — вскричал Смит.

Он стоял у двери и первым зажег все лампы.

Уж и не знаю, что я ожидал увидеть, пожалуй, какого-нибудь упыря средневековой демонологии. Но в действительности я увидел скорчившегося на кровати Кеннарда Вуда с пистолетом в руке. Он дико озирался по сторонам, как и Смит, который стоял рядом со мной. Удивление его все росло.

Мы не увидели никакого источника звука.

— Эта штука — из мира иного, — простонал полковник. — Мы ведь все слышали…

— Вы не ощущали никаких прикосновений в темноте? — спросил Смит.

— Никаких.

— А, вы, Кэрригэн?

— Вообще ничего.

— Однако же оно здесь! — вскричал Смит. — Оно здесь!

Он пересек комнату, отдернул занавески и выглянул из окна. Я увидел мерцающие огоньки и прямоугольник звездного неба. Окна были распахнуты. Смит повернулся, теребя мочку левого уха.

— Сдаюсь, — тихо сказал он. — Быстро собирайте свои пожитки, Вуд. Мы вам поможем. Надо вас вытащить отсюда!

Кеннард Вуд охотно принялся за дело, и, пока мы собирали его вещи и засовывали их в чемодан, я слышал шум транспорта на Парк-авеню. Когда мы, наконец, открыли дверь и вытащили чемодан, пальто и другие вещи в коридор, к нам подбежал сержант Дохерти.

— Все в порядке, — сказал я. — Полковник переезжает.

Смит, выходивший последним, выключил свет и принес ключ.

— Отнесите все эти вещи вниз, сержант, — велел он. — Полковник Кеннард Вуд пойдет с нами. Сейчас я поговорю с администратором об этом номере.

По дороге к лифту Смит был так погружен в свои мысли, что я уже собрался отпустить шпильку в его адрес, но тут он вдруг резко остановился и спросил:

— Кэрригэн, а вы заметили цветочную вазу в спальне?

— Да… по-моему, там была ваза с цветами.

— Администрация, — устало объяснил Кеннард Вуд, — подобным образом украшает номера новых постояльцев.

Без единого слова Смит повернулся и побежал обратно.

— Смит! — крикнул я и последовал за ним. — Что это с вами?

— Позор Найланду Смиту! — воскликнул он в ответ. — Я осмотрел все, кроме цветов.

— Но ведь…

— Небрежность гибельна, когда имеешь дело с доктором Фу Манчи, — сказал он, отпирая дверь.

На пороге он замер на мгновение.

— Тихо! Слушайте!

Я затаил дыхание, но в темном зловещем номере слышалось только приглушенное урчание моторов на Парк-авеню.

Он включил свет, и я пошел за ним через гостиную в спальню. Мы оба посмотрели на круглый столик, стоявший между двумя окнами. Здесь прежде была стеклянная ваза с цветами.

— Бог мой! — вскричал Смит. — Ее нет!

Я был так ошеломлен этим необъяснимым происшествием, что всерьез спросил себя, а не правы ли гаитянские негры, может, Щелкающие Пальцы — это вуду в чистом виде? Короче говоря, не столкнулись ли мы с какими-то сверхъестественными явлениями?

Смит предпочел остаться в реальном мире.

Бросившись вперед, он опустился на колени и осмотрел ковер под круглым столиком.

— Здесь пролита вода! — доложил он, потом вскочил, шагнул к одному из окон и выглянул наружу.

Казалось, он смотрит вниз на улицу. Но, когда я повернулся, то увидел, что он смотрит вверх.

— Держите меня, Кэрригэн! — вдруг крикнул он. Я, как безумный, прыгнул вперед и вцепился в него, решив было, что у Смита закружилась голова и он может потерять шаткое равновесие. Я не успел ничего сказать. В тот миг, когда я ухватился за Смита, он всем туловищем высунулся из окна и поднял руку. Я увидел, как его пистолет блеснул в лунном свете.

Смит выстрелил дважды — вверх и куда-то влево.

После второго выстрела раздался высокий и тонкий истошный крик, который быстро нарастал, а потом внезапно смолк. Далеко внизу поднялся приглушенный гам: крики, сумятица в уличном движении, пронзительный свисток.

Мы выбежали на улицу спустя несколько мгновений после того, как полицейские втащили что-то на тротуар. Они сдерживали толпу праздных зевак, многие из которых были облачены в вечерние костюмы. Инспектор Хок расчистил для нас путь. Поблизости остановился тяжелый грузовик, и шофер-итальянец с жаром объяснял невозмутимому полицейскому, что у него не было возможности затормозить.

— Говорю вам, оно упало с неба! — кричал он.

Мы стояли притихшие, глядя на останки маленького человечка с бурой кожей.

— Так я и думал, — произнес Смит. — Один из дьяволов доктора.

И когда он сказал это, я отвернулся, ибо зрелище было ужасное. У меня возникло подозрение, что в этом и заключается объяснение странной истории, рассказанной гостиничным детективом. На мертвеце была какая-то фуфайка, почти такая же бурая, как его кожа, и брюки того же цвета. Обувью ему служили веревочные сандалии, но диковиннее всего были его непропорционально длинные руки, как у бабуина. Когда он упал на дорогу, его раздавило широкое колесо грузовика.

— Он падал уже мертвым, сэр, — сказал патрульный Хоку. — У него на плече висел какой-то ранец, наполненный стеклом или чем-то похожим. Переднее колесо превратило все это в пудру…

 

ГЛАВА XVI

ПРИГЛУШЕННЫЕ ШАГИ

— Кеннард Вуд пока в безопасности.

Смит сидел напротив меня в нашей гостиной и пыхтел трубкой в бешеном темпе. Вуд спал в номере рядом с нашим, вконец выбившись из сил. Рорк оставался на посту в вестибюле, но его должны были сменить в четыре часа.

— Теперь, когда Вуд встретился с вами, для Фу Манчи все пропало, — сказал я. — Возможно, доктор тоже так думает и оставил Вуда в покое.

— Согласен. Этот раунд Фу Манчи проиграл. Вуду есть что мне рассказать, но он слишком устал, и на сегодня с него довольно. Но и мы тоже не победители.

— То есть? Бедный Лонгтон умер ужасной смертью, но ведь вы же спасли Кеннарда Вуда…

— А когда я застрелил это существо, был потерян единственный ключ к тайне Щелкающих Пальцев. Да, он был одним из пигмеев доктора, хоть и не знаю, откуда — с Андаманских островов или с Суматры. Вы немного знакомы с этими дьяволами, Кэрригэн. Несомненно, он затесался в вечернюю толпу и проскользнул в отель. Этот Пэннэл, гостиничный детектив, очевидно, заметил его, но эти существа подобны тени и способны одинаково проворно передвигаться как на четвереньках, так и прямо.

— Но зачем он пришел?

— Он принес Щелкающие Пальцы! Затем он выскользнул из окна и притаился где-то снаружи, чтобы дождаться конца. Пигмей может пролезть везде, как обезьяна. Когда я увидел его, он карабкался по, казалось, гладкой стене от карниза к карнизу, направляясь на крышу. А спустился бы он по пожарной лестнице.

— У него был какой-то ранец…

— Вместилище того, что называется «Щелкающие Пальцы». После смерти Вуда пигмей должен был убрать улики. Он увидел, что его замысел сорвался, и позаботился о том, чтобы не осталось никаких следов. Эта штуковина была в цветочной вазе! Вот где крылась причина моего поражения.

Я помолчал немного, глядя, как он расхаживает по комнате туда-сюда.

— Э-э… характерного запаха не было, — заметил я. Смит повернулся и уставился на меня.

— Характерный запах появляется не до, а после, — ответил он. — Я ложусь спать. Эта проволочка раздражает меня до безумия, я знаю, что вас тоже, но утром нам надо встретиться с представителями правительства, и тут никуда не денешься. Кеннард Вуд на месте, а Бартон возвращается с людьми из Вашингтона. Послушайтесь моего совета и ложитесь.

Совет был хорош, и я попытался последовать ему, пожелав Смиту спокойной ночи. Но, как выяснилось, уснуть я не мог. Город окутала тишина: в Нью-Йорке она наступает к четырем часам утра. До рассвета оставалось совсем недолго. Громадный неугомонный улей гудел сейчас тише, чем в любое другое время суток. Но я никак не мог успокоиться. Многочисленные загадки не давали мне уснуть. Где Ардата? Каким образом китайский доктор совершает свои странные перемещения? Сумеем ли мы не угробить мартышку до тех пор, пока у нас не появится возможность поторговаться со злейшим врагом белой расы? Вернет ли Фу Манчи Ардату? Где его нью-йоркское логово, из которого он осуществлял нападения на Лонгтона и Кеннарда Вуда? Что это за штука такая — Щелкающие Пальцы?

Я со стоном включил свет, встал и потянулся за халатом. Как хроникер экспедиции я не справился со своими обязанностями. Уж лучше привести в порядок записки, чем просто лежать, терзаясь вопросами, на которые нет ответов.

На меня нахлынуло чувство одиночества. Мне пришлось убеждать себя, что я и впрямь нахожусь в Нью-Йорке, потому что я чувствовал себя оторванным и от него, и от своих соотечественников, попавшим пусть и в разреженную, но зловещую атмосферу. Комната в гостинице — не самая вдохновляющая обстановка, но как профессиональный журналист я почерпнул некоторое вдохновение в книге заметок и пишущей машинке, стоявшей около настольной лампы. Да, я должен работать.

В номере было очень тихо…

Меня одолевали мысли об Ардате; я снова видел ее в синем платье, как в фойе внизу; ее образ упрямо вторгался в мои мысли, мешая работе, а глаза Ардаты, хоть я и видел их лишь мельком, смотрели с затаенным страхом.

Я задумался о другом.

Какова же природа тех мерзких опытов, которые ставил доктор Фу Манчи в заброшенном складе в Лаймхаузе? Какие новые тайны он пытался вырвать у окутанного мраком неизвестности будущего? Судя по его истощению и вялости, он явно жил в большом напряжении. Я попытался представить себе лабораторию на берегу Темзы, освещенную лиловой лампой, и вспомнить сказанные им слова.

Жуть Щелкающих Пальцев не давала мне покоя, и я задался вопросом, не связана ли каким-то образом лиловая лампа с этой смертоносной штуковиной, когда вдруг возня в прихожей заставила меня вскочить на ноги.

— Кто там? — глухо донеслось до меня. — Оставьте свои шутки!

Что-то встревожило сержанта Рорка.

Комната, отведенная мне, была предпоследней на северном конце номера. Дальше была спальня сэра Лайонела — между нашими комнатами была дверь; Смит спал в южном конце. Я, включив свет в гостиной, пошел на разведку.

Рорк открыл входную дверь и, вертя головой, разглядывал коридор, плохо освещенный в этот час. Услышав мои шаги, он быстро оглянулся.

— А-а, это вы! — нервно сказал он, еще раз посмотрел налево, потом направо, вошел, прикрыв дверь, и заработал челюстями.

— С чего это вы вскакиваете, мистер Кэрригэн? — спросил он. — Надеюсь, не потому, что я напеваю вслух?

— Нет… я не спал. Вы что-нибудь слышали?

— Ну… — Он снова уселся на свое место. — Я дежурю здесь уже довольно давно, и работа монотонная. Может, я и задремал, но наверняка слышал какие-то звуки за дверью.

— Какие же?

— Так сразу и не поймешь, сэр. Может, шарканье ног, как будто кто-то крадется, а может, и пытается открыть дверь.

— А звук не был похож на щелчки пальцев?

— Щелчки пальцев? — Сержант Рорк сосредоточенно жевал и хмурился. — Да нет, не думаю. С чего бы это кому-то щелкать пальцами?

— Не знаю, — устало ответил я. — Но вы ничего не увидели?

— Ничего.

Я вернулся к себе в комнату. Смит спал, и я был склонен считать, что Рорку просто померещилось. Злобная мартышка, которая была так важна для меня, занимала просторную клетку в соседней комнате, у Бартона и, судя по всему, тоже спокойно спала.

Несколько минут я занимался своими записками. Я хотел взять сигарету, но вдруг застыл с протянутой к коробке рукой.

— Что это? — пробормотал я.

Мне показалось, что я услышал какое-то легкое движение в гостиной, непонятное и необъяснимое. Оно магическим образом перенесло меня в номер «Прадо»; мне показалось, что я снова слышу отвратительные щелчки и вижу обескровленное тело Джеймса Лонгтона. Смит не раз предупреждал меня, что, имея дело с доктором Фу Манчи, следует держать воображение в узде.

Но я все же открыл ящик стола, взял свой «кольт» и сунул его в карман.

Холодная сталь подействовала успокаивающе, я закурил сигарету, положил зажигалку на стол и, затаив дыхание, настороженно прислушался.

До меня вновь донесся этот звук.

Если отбросить предположение о том, что кто-то спрятался в номере еще до нашего со Смитом возвращения, оставалась только одна версия, если, разумеется, мои чересчур усталые органы чувств не обманывали меня. Я вспомнил, что Рорк недавно открывал дверь и выходил в коридор. Возможно, всего лишь возможно, что за это время в номер кто-то пробрался.

Некоторые секретные карты и планы, необходимые, по словам Бартона, для нашего проекта, были заперты в стальном ящике в спальне сэра Лайонела.

Я тихонько прошел в гостиную и немного постоял там. Ни звука. Я включил свет. В комнате никого не было. Тем не менее я тщательно ее осмотрел, но ничего не нашел. Похоже, я проверил все укромные уголки и теперь, убедившись, что в комнате нет никого, кроме меня, почувствовал мимолетное презрение к себе. Вернувшись в спальню, я опять сел за письменный стол.

«Эти существа подобны тени… — едва ли не услышал я голос Найланда Смита. — Везде, где может пролезть обезьяна, пролезет и пигмей».

Неужто один из дьявольских смуглых союзников Фу Манчи каким-то образом прокрался в наш номер?

Эти бесы были носителями Щелкающих Пальцев, той самой презренной твари, которая питалась кровью. Но, несмотря на все свои страхи — а я, признаться, был на грани паники, — я не желал тревожить Смита, пока не было никаких определенных доказательств. Сержант Рорк сидел тихо, как мышь.

Я бросил сигарету в пепельницу и выпрямился, навострив уши. Вот оно, снова… Шаги — я был готов поклясться, что кто-то ступал в мягкой обуви. Хлоп-хлоп-хлоп — осторожные, неуверенные, крадущиеся шаги, да-да, несомненно, шаги.

Я вскочил и побежал к двери. Свет в гостиной я оставил включенным.

Комната была пуста. Я прислушался и убедился, что мягкие шаги удаляются в глубь нашего номера.

Я взял себя в руки. Неужто у меня разыгралось воображение? Я пошел на звук и оказался у двери, которая вела в вестибюль. Она была закрыта, и я постоял там немного, прислушиваясь. То, что я услышал, определило мой следующий шаг. Я тихонько отворил дверь и вышел.

Сержант Рорк крепко спал на своем стуле.

Короткий коридорчик вел к комнате Смита; с того места, где я стоял, мне была видна его дверь, и я заколебался. Я знал, что Смит устал даже больше, чем Рорк. Неважно, к какому решению я мог прийти, но меня вынудили действовать.

Откуда-то сзади донеслось странное посвистывание и верещание, недостаточно громкое, чтобы разбудить дрыхнущего полицейского, но вполне различимое. Я вздрогнул от испуга, повернулся; сердце у меня бешено забилось, и тут я опознал звук: это была мартышка в клетке! Я тотчас почувствовал облечение, но потом — сомнение… Что же разбудило животное? Я вернулся в гостиную. Здесь странное верещание обезьянки было гораздо громче: животное волновалось.

Направившись к своей комнате, я замер на пороге.

Дверь, ведущая в комнату Бартона, была распахнута.

Убедившись теперь, что опасность реальна и в нашем номере находится какая-то тварь, подобная тени, но меняющая физическую природу, способная открывать двери и, значит, уязвимая для моей пули, я подбежал к темному проему, протянул руку к выключателю и зажег свет.

С полминуты я разглядывал пустую комнату.

Стальной ящик с тремя замками стоял на месте. На комоде напротив высилась большая клетка, которую сэр Лайонел купил для Пеко, мартышки доктора. Но поведение Пеко было в высшей степени удивительным.

Сморщенный лобик дрожал, зубки были злобно оскалены; Пеко что было сил цеплялся за прутья решетки крошечными пальчиками и сердито верещал.

Почему?

Дверь из комнаты Бартона выходила прямо в главный коридор, но сейчас она была закрыта. Я стал сомневаться в собственных ощущениях, чуть ли не с жадностью прислушиваясь к шуму города — гудкам автомашин, перестуку вагонных колес… Все это было из того мира, где шла нормальная жизнь, где люди не занимались изучением темных, а порой и зловещих тайн природы, а были просто людьми.

Я решил наплевать на все эти странные явления, не подчинявшиеся законам причинно-следственной связи, и вернулся к себе, чтобы выпить чего-нибудь покрепче.

Дверь я оставил открытой и, ставя стакан на стол, снова услышал это тихое шлеп-шлеп-шлеп. Мартышка неистово заверещала и бросилась на прутья клетки. И тут я испугался — не этой незримой угрозы, а самого себя. Я снова увидел задумчивые глаза доктора с Харли-стрит, который заверял меня, что надо по крайней мере на три месяца забыть о работе. Интересно, чего он опасался? Возможно, того, что мой недуг затронет мозг? Эта мысль была страшнее любой телесной напасти. Но, не успев толком испугаться, я очутился в комнате Бартона, и мой ужас рассеялся благодаря вполне реальному физическому явлению.

Я увидел, что внешняя дверь широко открыта… Прямо у меня на глазах она закрылась, и я услышал щелчок замка.

Едва ли не бегом бросившись вперед, я распахнул ее и выскочил наружу. Я был так стремителен, что едва не сбил с ног сержанта Рорка, который, очевидно, проснулся и разгуливал по коридору.

— Спокойно, Кэрригэн, — сдавленно заговорил он. — Господи, да что с вами?

— Слушайте, сержант, отсюда сейчас кто-нибудь выходил?

— Выходил? Нет, сэр, я бы сказал, что наоборот, кто-то входил. Я просыпаюсь… я спал, как пить дать, и вдруг мне приходит в голову, что в номере-то есть еще одна дверь. И тут что-то вроде как творится. Я пошел, дверь, вижу, закрывается, а потом распахивается опять и вываливаетесь вы, с таким видом, будто за вами гонится гестапо.

Я схватил его за руку.

— Вы уверены, что дверь открылась до того, как ее открыл я?

Он снова принялся жевать, бесстрастно глядя на меня.

— Я же доложил, мистер Кэрригэн.

— Слава Богу! — прошептал я. — Потому что никто не входил, сержант Рорк, ясно? Я стоял прямо за дверью. А вы говорите, что никто не выходил.

— Входил! Выходил! — послышался раздраженный голос. — Разве уснешь при таком гаме!

Повернувшись, я увидел Найланда Смита.

— Смит! Я не хотел вас будить, но тут происходит что-то очень странное.

— Да уж, наверное.

Я сбивчиво рассказал ему о приглушенных шагах, открывающейся двери и удивительном поведении мартышки.

— А я говорю, что никто не выходил, — вставил Рорк.

— Вы правы, — задумчиво пробормотал Смит, — никто не выходил.

Он напряженно уставился на меня, и в неожиданно наступившей тишине я осознал, что Смит прислушивается.

— Скорей бы кончилось это, Кэрригэн. В Нью-Йорке нас осаждают враги, которые пускают в ход странное оружие…

 

ГЛАВА XVII

КАРТА КРИСТОФА

— Вы весьма обяжете меня, сэр Лайонел, — сказал мистер Хэнесси, — если расскажете своими словами об обстоятельствах, которые навели вас на мысль, будто вы знаете разгадку тайны, которая, возможно, связана с секретной базой подводных лодок в Карибском море. Наши военные моряки, которых представляет здесь капитан третьего ранга Инглс, утверждают, что хотя подводные лодки принадлежат воюющим сторонам, в этих водах есть очень много судов не установленной национальной принадлежности. Пытаясь узнать, чьи они, мы потеряли много ценных работников. Одного человека, — он бросил взгляд на Кеннарда Вуда, — мы лишились прямо здесь, в Нью-Йорке, не далее как прошлой ночью. Верительные грамоты, представленные сэром Дэнизом Найландом Смитом, — он кивнул в сторону Смита, — служат достаточным доказательством того, что ваша версия небезосновательна. Нам не терпится услышать факты.

Мы сидели за длинным столом в нашей гостиной. Справа от меня во главе стола восседал Найланд Смит, напротив — капитан третьего ранга Инглс и Кеннард Вуд; слева от меня — знаменитый мистер Уилбер Орд, дипломатический советник Белого дома. Лицом к нему сидел Джон Хэнесси, председатель собрания, седовласый, со свежим лицом, энергичный. Он олицетворял собой тот великий тип, который иногда называют республиканским, а иногда демократическим, но который есть не что иное, как свободное общество. На другом конце стола возвышалась фигура Лайонела Бартона. Перед ним стоял стальной ящик.

Он был в своей стихии. Веселые оживленные глаза под мохнатыми бровями выдавали его радость. Бартон оглядел всех и заговорил, обращаясь к мистеру Хэнесси:

— Я бы заметил, сэр, что и верительные грамоты, представленные мною, уже служат достаточным доказательством того, что моя теория базируется на прочной основе. Но не буду заострять на этом внимание. Постараюсь быть кратким. В одной из ветвей рода Стюартов в течение многих лет хранилась фамильная ценность, известная под названием «Удача Стюартов». Это был украшенный серебряной чеканкой пистолет с привязанным к нему жилкой небольшим предметом.

Он помолчал, оглядывая лица сидевших за столом.

— Род этот оказался несчастным. Я с большим трудом отыскал последнюю представительницу этой ветви Стюартов, очень старую женщину, у которой и приобрел семейную реликвию.

Открыв стальной ящик, Бартон извлек из него старый дуэльный пистолет.

— Вот это, — сказал он, — вкупе с прикрепленным предметом и составляет «Удачу Стюартов». Пистолет почти наверняка был сделан в Эдинбурге в 1810-х годах, что весьма важно. Пистолет снабжен бойком Форсайта, это ранний образец, приспособленный, несомненно, под картечь. Как он достался тому удивительному человеку, с которым я намерен вас познакомить, можете гадать сами, господа. Мне кажется, я это знаю. Однако герб на пистолете появился позже.

Он указал на герб, увитый чеканкой.

— К пистолету прикреплен брусочек серебра, похожий на пенал для карандашей. К нему-то и было приковано мое внимание. Долго я бился над ним и, лишь расшифровав монограмму на пистолете, смог понять, в чем истинное назначение этого предмета. Серебряная штуковина почти наверняка была первой конической пулей в истории стрелкового оружия.

Сэр Лайонел воодушевился. Его зычный голос наполнял комнату; Бартон уже не просто смотрел на нас, а пожирал глазами, то и дело подчеркивая какой-либо пункт своей речи жестами.

— Это было революционное открытие. Я убедился, что монограмма, или герб, означала какую-то дату, записанную римскими цифрами. Оказалось, что дата соответствует 1811 году. Вкупе с монограммой и серебряной пулей этого было достаточно, чтобы понять, что когда-то пистолет принадлежал Кристофу, этому знаменитому негру, построившему Цитадель — вероятно, самую величественную крепость в мире, — изгнавшему полчища Наполеона и превратившему жалких рабов Центральной Африки в полноправных граждан. Да, господа, Анри Кристоф, ставший в 1811 году первым коронованным королем Гаити!

Бартон умел увлечь слушателей, его никто не прерывал.

— Короля Кристофа, этого благородного негра, предали, когда он был в расцвете сил, и всем известно, что он пустил серебряную пулю себе в лоб.

Джон Хэнесси оглядел присутствующих, согласно кивая головой.

— Первая коническая пуля в истории была выпущена в мозг короля Кристофа его собственной рукой. Он был гениальным человеком: возможно, эта пуля была его изобретением, и отлил ее по заказу какой-нибудь искусный мастеровой, специально привезенный на Гаити. Дойдя до этого пункта в своем исследовании, я задался вопросом. Каким же?

— Понятия не имею, — глухо ответил Джон Хэнесси.

— А вот каким! Почему столько людей, включая меня, идут на большой риск и расходы, чтобы заполучить пистолет и пулю, которой король Кристоф, возможно, убил себя? И я ответил: несметные сокровища, драгоценности, золотые и серебряные слитки, оцениваемые в сумму от пяти до семи миллионов фунтов стерлингов, спрятанные при жизни этим негритянским королем, так и не были найдены.

Теперь и я слушал так же внимательно, как остальные. Эта странная история не была мне в новинку, но я осознал всю важность стального ящика, который сэр Лайонел так ревниво оберегал. Однако я не был готов к тому, что за этим последовало.

Бартон продолжал:

— Меня немало заинтересовал обрывок жилки, которым прежде пуля была прикреплена к пистолету. Жила — необычный материал, что и навело меня на мысль о скрипаче или хирурге.

— Я не верю, сэр, — вмешался Джон Хэнесси, — что в 1811 году в ходу были жилы вместо бечевок.

— А мне все равно, сэр! Какой-то более поздний владелец, возможно, привязал пулю к пистолету. Но я получил ключ к разгадке. Видите ли, я знал, что у короля Кристофа при дворе жил медик Данкен Стюарт, шотландский эскулап.

— Боже милостивый! — пробормотал Смит. — Вы, безусловно, знаете свое дело, Бартон.

— Я знал, что доктор Стюарт был, вероятно, последним человеком, видевшим черного короля живым. Позже тело было брошено в яму во дворе великой крепости Кристофа — Цитадели — на гребне горы. Но… — он говорил медленно, подчеркивая каждое слово ударом кулака по столу, — прежде чем это случилось, доктор Стюарт извлек пулю и забрал пистолет, который, как я подозреваю, был его подарком черному королю.

Мы должны допустить, что доктор Стюарт не знал тайну и сохранил эти реликвии по чисто сентиментальным причинам. Обнаружить, что эта историческая пуля была полой внутри, предстояло мне!

Я подверг ее тщательнейшему осмотру. Это была одна из наиболее красиво сделанных вещиц, которые я когда-либо держал в руках, плюс работа искусного оружейника. В основании ее было что-то вроде булавки. После того как я ее вытащил, стало возможным разобрать оболочку, ибо это была оболочка. Я извлек оттуда трубочку из какой-то прочной растительной ткани, размером со спичку.

Найланд Смит во все глаза смотрел на сэра Лайонела, который вытащил из железного ящика крошечный кусочек папируса, прикрытый стеклом. Выражение загорелого добродушного лица Бартона сделалось демоническим.

— Я был бы рад, мистер Хэнесси, — сказал он, — если бы вы осмотрели это, а потом пустили по кругу.

Он протянул клочок Джону Хэнесси.

— Я с первого взгляда понял, что у Кристофа была карта грота с сокровищами и в миг смерти он спрятал ее в собственном мозгу.

В благоговейном молчании Хэнесси передал карту капитану третьего ранга Инглсу.

— Ее можно разглядеть только с помощью сильной лупы: тут изображена огромная пещера, в которой красным крестиком помечен тайник. Дальнейшие исследования, о которых вы кое-что знаете, Смит, показали, что эта пещера, имеющая подводное сообщение с морем, вполне может вместить военную эскадру.

— Сейчас, сэр Лайонел, вы наверняка скажете, что вам известно местонахождение этой пещеры, — предположил капитан Инглс.

— Командор Инглс, я знаю дорогу туда не хуже, чем путь от моего недавно проданного дома в городе до клуба! И вот что, Смит: отрывок рукописи Да-Куньи еще год назад был скопирован в Британском музее лично доктором Фу Манчи. Еще год назад! У меня есть тому доказательства. Но на этот раз я его побил. Уилтон с Друри-лейн, лучший в Европе фальсификатор рукописей, сделал мне дубликат карты Кристофа, который был точен во всем, за исключением места захоронения сокровищ и координат входов в пещеру с суши и моря. Доктор Фу Манчи похитил карту Уилтона, оригинал же — вот он!

Найланд Смит теребил мочку уха.

— Вот она, ваша тайная база подводных лодок, господа. Считаю себя вправе…

— Кто там?! — вскричал капитан третьего ранга Инглс и оглянулся. Прежде он увлеченно изучал карту, но теперь со стуком положил лупу на стол.

— Я ничего не слышал, — сказал Найланд Смит.

— Я тоже. Но тем не менее что-то прикоснулось ко мне!

Бартон захихикал.

— Возможно, всему виной мой рассказ.

— Я утверждаю, что кто-то склонился над моим плечом, пока я рассматривал карту.

Мы неподвижно сидели, прислушиваясь. Капитан третьего ранга Инглс был не из тех, кого легко испугать, однако он выглядел весьма встревоженным.

Несмолкаемый городской шум доносился снизу, ослепительный солнечный свет заливал окна, но меня (причем мозг мой лихорадочно работал) охватило жуткое чувство — будто в нашем совещании участвует какое-то сверхъестественное существо.

— Кто открыл эту дверь? — вдруг резко спросил Смит.

Те, кто сидел спиной к двери, мгновенно повернулись. Мы все посмотрели в ту сторону.

Дверь, ведущая в мою комнату, была полуоткрыта. Внезапно раздалось дикое верещание мартышки в спальне Бартона!

Мы со Смитом быстро переглянулись, и он вскочил. Смит первым оказался у открытой двери, но я не очень отстал от него. Все уже успели вскочить на ноги. Когда мы бросились через мою комнату в спальню сэра Лайонела, я сразу же заметил, что дверь, которая вела в коридор отеля, была распахнута настежь.

Пробормотав что-то себе под нос, Смит выбежал вон. Мы гуртом повалили следом.

Коридор за дверью был пуст. Все лифты стояли без движения. Мы заговорили в один голос, но Смит резко нас оборвал:

— Тихо! Я хочу послушать.

Мы насторожились. В наступившей тишине слышалось только верещание обезьянки.

И вдруг донеслось: шлеп, шлеп, шлеп…

Мягкие шаги по коридору, где-то слева, хотя не было видно ни одного живого существа.

— Бегите быстро к той лестнице, Кэрригэн! — отрывисто скомандовал Смит. — Не пропускайте никого и ничего, видимого или невидимого!

Я побежал, и мне показалось, что Смит тоже допускает возможность, дотоле невероятную и, право же, представлявшуюся мне немыслимой, — того, что среди нас уже не впервые находится нечто невидимое.

Я мчался сломя голову в конец коридора, полагая, что при своем приличном весе смогу сокрушить все, что попадется на пути. Но никаких препятствий не было.

Подбежав к площадке лестницы, которая вела в фойе сорока этажами ниже, я остановился и, задыхаясь, прислушался.

Пока я бежал, вдогонку мне летели отрывистые команды Смита:

— Вы, Бартон, сюда! Следите за всеми дверьми. Если какая-нибудь откроется, бросайтесь к ней. Капитан, наблюдайте за лифтами. Не пускайте в них никого из постояльцев.

Я стоял, сжав кулаки, весь обратившись в слух.

Мягкие шаги стихли. Ни один лифт не двигался, и, кроме возбужденного гомона в коридоре, я ничего не слышал. И тут мне подумалось, насколько все это нелепо. Мы стали жертвой какого-то надувательства, фокуса, имевшего целью удалить нас из номера.

Едва утвердившись в этой мысли, я повернулся и побежал назад по коридору.

— Смит! — крикнул я. — Это уловка! Кому-то следовало остаться в комнате.

— Не волнуйтесь. — Смит стоял на страже. — Я оставался здесь, а дверь в комнату Бартона заперта на ключ.

Мы никого не нашли и ничего не услышали. Тень пришла и ушла.

Вконец сбитые с толку, мы вновь собрались в гостиной и заняли свои места за столом. Смит торжественно положил перед Бартоном старинный пистолет, серебряную пулю и карту.

— Вы забыли их. Я прихватил их безопасности ради.

Мы обменялись взглядами, потом Джон Хэнесси сказал:

— Мне кажется, господа, что нам следует обсудить случившееся.

Все молча согласились с председательствующим. Капитан Инглс со свойственной ему живостью сказал:

— Свидетельствую здесь и сейчас, без всяких колебаний, что в тот миг, когда я издал восклицание, моего плеча коснулось нечто осязаемое. В комнате тогда находилось что-то или кто-то, чего мы не могли видеть. Мы все знаем, что дверь, которая была закрыта, когда началось совещание, оказалась открытой; мы все знаем, что двери смежных комнат тоже были закрыты. И я думаю, что прав, — он огляделся, — утверждая, что все мы слышали звук мягких шагов в коридоре снаружи.

Вдруг он умолк, уставившись на какие-то бумаги, лежащие на столе перед ним. Его молчание было до того неожиданным, а выражение лица таким странным, что Бартон, подавшись вперед, проворчал:

— Что случилось? Что вы там увидели?

Капитан Инглс оглядел лица сидевших за столом, и я увидел в его руке листок бумаги.

— Всего лишь вот это… Я прочту вслух, что тут написано: «ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».

— Что?! — воскликнул Смит, вскакивая.

— «ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Совет Семи Си Фана понимает цели и задачи экспедиции, возглавляемой сэром Лайонелом Бартоном и сэром Дэнизом Найландом Смитом. Ввиду того что Совет в состоянии вести переговоры с правительством Соединенных Штатов по делу первостепенной важности, это предупреждение адресовано как правительству Соединенных Штатов, так и сэру Дэнизу Найланду Смиту. Маневренности и развертыванию флота Соединенных Штатов угрожает серьезная опасность, но Совет в состоянии свести на нет как происки известной восточной страны, так и усилия одной державы. Настоящим извещением сообщаем всем, кого это касается, что на принятие решения вам дается две недели. Рекламное объявление в какой-нибудь ежедневной газете, гласящее: «Переговоры. Вашингтон» будет немедленно замечено.

Президент Совета Семи».

 

ГЛАВА ХVIII

ЗАЗИМА

— Сегодня повезет больше, Кэрригэн, — бросил Найланд Смит.

— Спасибо, — ответил я. — Везение мне не помешает.

Кристобаль. Наконец-то я оказался в Кристобале, точнее в Колоне, где самонадеянно рассчитывал опять встретить Ардату. Но вот уже два дня и почти целую ночь я тщетно прочесывал маленькие панамские городки и их окрестности. Меня преследовало воспоминание о том, как неожиданно закончился мой последний разговор с Ардатой. Неужто Фу Манчи застал ее, когда она звонила мне? И изменил свои планы?

Я едва не потерял важный след, когда наш разговор прервался. Но я хотя бы знал, что смогу справиться об Ардате в лавочке человека, фамилия которого начиналась с буквы «3». И хотя с этой буквы начинается не так уж много фамилий, мои поиски ничего не дали.

Я сидел рядом со Смитом в плетеной качалке на террасе отеля. Аллея похожих на мачты кокосовых пальм тянулась до самых ворот. Отель был переполнен, даже в этот относительно ранний час свободный стул найти было невозможно. Нас окружали пожилые люди, изучавшие путеводители, люди помоложе, читавшие газеты, но поднимающие глаза всякий раз, когда по веранде проходил вновь прибывший. Тут сидела одна добрая старушка, которая считала своим долгом заговорить с каждым; было здесь и несколько весьма симпатичных женщин, которые, казалось, путешествуют сами по себе. Все эти люди говорили на основных европейских языках.

— За всю свою долгую государственную службу, — сказал Смит, бросив взгляд на молодую черноглазую испанку, которой, похоже, хотелось, чтобы с ней заговорили, — я не встречал столько политических шпионов, собравшихся под одной крышей.

— Как вы это объясняете?

— Я объяснил это очень давно, когда сказал, что Панамский канал — палка о двух концах. Кеннард Вуд, как вам известно, нашел неопровержимые доказательства заговора с целью блокировать канал в должное время. Мы сейчас на потенциальной линии фронта, Кэрригэн. Здесь сосредоточилась вся полевая разведка.

— А я занимаюсь поисками Ардаты!

— Почему бы и нет? Она весьма ценный союзник. Меня она занимает не меньше, чем вас. Связи с врагом не так-то легко прервать.

— В высшей степени невероятно, Смит, но ее безопасность, само ее существование может зависеть от безопасности того маленького зверька.

— Мартышки доктора? Да, Бартон говорит, что она долго не протянет, если он методом проб и ошибок не найдет для нее какой-нибудь приемлемой пищи. Поскольку резонно предположить, что Фу Манчи уже знает о нашей добыче, молчание доктора озадачивает меня.

— Как и то, что нас не трогают.

— Это менее удивительно. Я по опыту знаю, что предъявление ультиматума обычно сопровождается прекращением враждебных действий. Си Фан будет ждать истечения срока, так что мы можем рассчитывать еще на одну неделю покоя.

И тем не менее покоя я не знал, часами напрягая слух в страхе уловить звук мягких шагов и увидеть пришествие той тени, которая посетила нас в Нью-Йорке. А ужас перед Щелкающими Пальцами много раз лишал меня ночного сна.

— Если бы только я нашел эту чертову лавчонку! — воскликнул я. — Я уже начинаю отчаиваться.

Но Смит вдруг погрузился в размышления, и я сомневаюсь, что он меня слышал. А когда я праздно изучал представителей разных рас и народностей, собравшихся на веранде, он ни с того ни сего сказал:

— Ардата ясно дала понять, что «3» можно найти в Кристобале?

— Ну да… то есть, дайте-ка подумать…

С точностью вспомнить слова Ардаты, все слова, произнесенные ею с тех пор, как мы встретились в Лондоне, было нетрудно.

— Смит! — возбужденно воскликнул я. — Кажется, я понапрасну тратил драгоценное время! Она сказала, что они отправляются в Кристобаль, но потом добавила: «Когда доберетесь до Панамы!..»

— В том-то и дело! — бросил Смит, вставая. — Панама! У нас с Бартоном, как вы знаете, хлопот полон рот, но с такого рода делом вы лучше справитесь в одиночку. Я поставлю в известность полицию зоны, вас будет встречать офицер. Чем скорее вы начнете, Кэрригэн, тем лучше. Я подозреваю, что «3» в Панаме…

Подгонять меня, право слово, не было нужды. Спустя десять минут я отправился в путь.

Я отправился прямо в джунгли. Перед моим мысленным взором под сенью густой тропической листвы возникали образы Моргана и его суровых солдат, идущих маршем на Панаму. В заводях нежились аллигаторы, незнакомые птицы порхали с ветки на ветку. Тут я, наконец, увидел достойную драмы доктора Фу Манчи сцену. На этом Золотом Пути через перешеек испанцы и пираты не раз сходились в кровавых схватках.

Прямо за зеркальными водами и гирляндами цветущих лиан лежали сотни и сотни миль первобытных джунглей, лесов и гор, где едва ли ступала нога белого человека, еще не исследованных, населенных людьми, животными, птицами и насекомыми, до сих пор не известными науке.

Когда поезд, наверняка самый забавный во всем железнодорожном парке дяди Сэма, прибыл в Панаму, я размышлял о том, что, может, в этих таинственных болотах доктор Фу Манчи и отыскал страшные Щелкающие Пальцы.

Меня встречал сержант Эбди из полиции зоны, парень со Среднего Запада, но закаленный и свирепый, как любой из тех, кто шел с Морганом по Золотому Пути.

— Все лавки, в которых есть телефоны, уже проверены, мистер. Пожалуй, особых новостей для вас нет.

Сердце у меня упало.

— Вы хотите сказать, что нет владельцев лавок, чьи фамилии, начинаются с буквы «3»?

— Ну да, кроме слова «зона». Но вот что: на рынке и на пляже тоже есть торговые ряды. Некоторые мы проверили, но мне пришлось прервать обход, чтобы встретить вас. Я собираюсь обследовать этот район. Предлагаю вот что: пока я буду ходить по рынку, вы побродите между пляжем и центром — там полно мелких лавочек. Встретимся у отеля «Марина».

Шагая бок о бок, мы оговорили детали и разошлись. Масштабы задачи, признаюсь, ошеломили меня. Это «3» я мог отыскать только чудом.

Но все мы идем на поводу у судьбы (я часто думаю, как араб). Расставшись с Эбди, я пошел наобум по кривой и узкой мощеной улочке, похожей на улицы Кловелли в Корнуолле. Вряд ли я успел сделать два десятка шагов, когда на углу тенистого сквера увидел лавчонку, которая показалась мне даже древнее, чем соседние с ней дома. Вывеска над лавкой гласила: «Зазима».

Я встал как вкопанный, сердце мое заколотилось. Сквозь узкое грязное оконце я увидел странную коллекцию самых разных предметов. Тут были две маски вудуистских колдунов, отвратные на вид; какие-то древние черепки и фрагмент гротескной фрески, возможно, попавшей сюда из какого-нибудь храма на Юкатане. Я увидел кожаную суму, полную тусклых монет, а за ней — наполовину развернутый китайский ковер, который даже на мой неискушенный взгляд был бесценным. В лавке стояли два сундука с чайного клипера, несколько примитивных и корявых бутылей из-под вина. Но самый странный экспонат стоял в центре витрины, в каком-нибудь дюйме от грязного стекла.

Это была человеческая голова! Череп бородатого старика, уменьшенный каким-то загадочным способом, возможно неизвестным перуанским охотником за черепами, до размеров среднего апельсина. Усохшее лицо по-прежнему хранило черты живого человека. Казалось, запавшие веки вот-вот разомкнутся и крошечные любопытные глазки воззрятся на огромный мир.

Эта мерзостная штуковина помешалась в напоминавшем часы резном ящике из красного дерева с плотно подогнанным стеклом. Пока я разглядывал эту отталкивающую реликвию (а на весь осмотр витрины Зазимы ушло не более нескольких секунд), у меня возникло ощущение, что кто-то следит за мной из темного угла лавки.

Лицо наблюдавшего за мной человека было до того похоже на голову в ящичке, что меня охватил ужас. Я подался вперед и пристально вгляделся в черный сумрак.

Я разглядел сгорбленного старика, сидевшего на подушках, в деревянном кресле с высокой спинкой. На старике был надет какой-то халат. Пока я смотрел на него поверх сморщенной головы в витрине, старик поднял тощую руку: меня приглашали войти.

Я открыл дверь лавчонки. Звякнул колокольчик. Часы на старой церкви неподалеку пробили полчаса.

Как только дверь за мной закрылась, в нос ударил затхлый дух. Из современной Панамы я попал в какой-то склеп, где еще жила память о той Панаме, которая знавала дыбу, аутодафе, звон испанских клинков, скрестившихся с английскими. А может быть, и о Панаме еще более древней, поклонявшейся загадочным богам и неведомой ни испанской инквизиции, ни пиратской братии Френсиса Дрейка.

Поначалу мне показалось, что в витрине выставлен почти весь товар Зазимы. В самой лавочке висело на стенах несколько ковров, выцветших карт и эстампов. Тут и там в беспорядке валялась всякая всячина. Но мое внимание было приковано к лицу хозяина. Во всяком случае я думал, что этот старик, сидящий в кресле с высокой спинкой, и есть хозяин.

Он был какой-то изжелта-белый, сморщенный, с редкими волосами и клочковатой бородой, вылинявшей и липнущей к похожей на пергамент коже. Старик сидел, скрестив ноги на подушках, и когда я на мгновение заглянул в его запавшие глаза, меня охватил смутный страх. Взгляд старика был загадочен и пронизывал насквозь. Я заговорил, стараясь смотреть через его голову:

— У вас есть довольно привлекательные веши.

Я мельком взглянул на него. Старик кивнул, и я заметил, что в левой руке он держал простенькую глиняную трубку. Странный запах в лавочке объяснялся сортом табака, который курил старик.

— Да, да! — Он сунул мундштук трубки в явно беззубый рот. — Совершенно верно. Но торговлю мою бойкой не назовешь, мистер Кэрригэн.

Не знаю, что больше удивило меня — его безупречный английский или то обстоятельство, что старик знает мое имя. Но могу с уверенностью заявить, что сердце мое заколотилось пуще прежнего, когда старик укрепил мои надежды на встречу с Ардатой.

— Почему вы называете меня мистером Кэрригэном?

— Потому что это ваше имя. — Он улыбнулся с каким-то наивным лукавством. — Разумеется, я вас ждал.

— Но как вы меня узнали?

— По трем признакам. Первое — ваша наружность, которую мне описали, второе — ваше поведение. Два эти признака, вкупе с третьим, подсказали мне, кто вы.

— И что же это за третий признак?

— Когда вы подняли глаза и прочитали название «Зазима», я увидел, как заколотилось ваше сердце.

— Да что вы?

Не будь глиняной трубки, этот престарелый философ запросто сошел бы за бессмертного багдадского брадобрея.

— Да, истинная правда. Диву даюсь, почему вы так долго не приходили.

— Откуда мне было знать, что вы в Панаме? Я искал вас в Колоне и Кристобале.

— Но почему в Кристобале? Я, Зазима, уже сорок лет торгую тут, в Панаме.

— Этого я не знал.

Я принялся гадать, какой национальности этот Зазима, и решил, что он из Азии. Человек, безусловно, образованный — у него за спиной на стене висел мавританский гобелен, выцветший, потрепанный, но с точки зрения собирателя, возможно, представляющий большую ценность. Я увидел в Зазиме восточного оракула, сидящего на подвернутых ногах, загадочного и непостижимого.

Он вытащил глиняную трубку из запавшего рта и сказал:

— Перескажите мне сообщение, которое прислала дама, поскольку тут какая-то загадка. Я знаю, что вы помните его наизусть: я ведь прожил жизнь и тоже когда-то любил.

Я заколебался, подозревая предательство. Общение с Найландом Смитом научило меня, что Си Фан вездесущ, у меня уже бывало такое: внезапное понижение температуры, ощущение холода, озноб. Я подсознательно чувствовал присутствие доктора Фу Манчи. Знавал я и других людей, испытывавших такие же ощущения. И сейчас, глядя на этого загадочного старика в высоком кресле, я чувствовал то же самое.

Разумеется, я выдал себя, потому что Зазима заговорил снова увещевающим тоном, будто успокаивал нервного ребенка:

— Те, кто противостоит Хозяину, враждуют со стихиями. Никакая опасность вам не грозит. Если в моей убогой лавочке вы ощутили присутствие большой силы, не пугайтесь. Под моим кровом вы в безопасности. Беда грозит даме, которую вы любите. Скажите мне, пожалуйста, что она вам сообщила.

Я поколебался еще мгновение, потом ответил:

— Она сказала мне, что я получу весточку о ней в лавочке За… Тут ее речь прервалась.

Я пристально наблюдал за Зазимой. Запавшие глаза его были закрыты. Казалось, он был погружен в себя. Я решил, что за мавританским гобеленом скрывается дверь. Но вот проницательные глаза снова взглянули на меня.

— Мы, слуги Хозяина, работаем без страха. Речь дамы, мистер Кэрригэн, должна была заканчиваться так: «В лавке Зазимы в Панаме. Ищите голову в витрине». Я с прискорбием узнал, что вы искали напрасно. Но еще не поздно.

— Быстрее! Говорите! — Я умоляюще простер руку. — Где она? Где я могу ее найти?

— Это вопрос не по адресу, мистер Кэрригэн.

Старик слез со стула, и только тут до меня дошло, что он карлик! Держа в руке свою глиняную трубку, Зазима прошел мимо меня к окну, отодвинул складчатый китайский ковер и, подавшись вперед, потянулся за ящичком, в котором лежала усохшая голова. Взяв ее, он возвратился.

— Она стоит двадцать долларов, — сказал старик. — Цена смехотворно низкая.

— Но… — Я отпрянул. — Она мне не нужна!

— Послание дамы должно было заканчиваться словами: «Ищите голову в витрине. Купите ее».

Я подозрительно уставился на него. Неужели я иду прямо в хитрые сети, расставленные доктором Фу Манчи? Ибо я был убежден, что постановщик этой сцены — китайский доктор, хоть его самого тут и нет. Но по трезвом размышлении я понял, что должен доверять Зазиме. Ардата просила меня разыскать его. Темные запавшие глаза наблюдали за мной, и мне почудился в них призыв.

— Что верно, то верно, цена нелепая.

Я протянул Зазиме двадцать долларов, а он отдал мне мою странную покупку.

— Вы больше ничего мне не скажете?

— Ничего. Я передал вам голову. Один великий китайский философ написал: «Когда деньги уплачены, словами их не вернуть». Дело сделано.

Я повернулся, чтобы уйти. Зазима снова уселся в кресло с высокой спинкой.

— Не открывайте коробку, — мягко добавил он, — пока не останетесь один.

У меня возникло впечатление, что он говорит под шепот суфлера.

 

ГЛАВА XIX

ТАНЦОВЩИЦА ФЛАММАРИО

Я сидел в кафе, которое сержант Эбди рекомендовал мне, далеко не в лучшем расположении духа. Сперва я завернул свое странное приобретение в газету, но потом купил дешевый чемоданчик, который сейчас стоял передо мной на столе; в нем лежала усохшая голова. Я просто не мог не зайти и не выпить чего-нибудь освежающего, да и вообще надо было скоротать время до поезда. Разделавшись с ленчем, я неторопливо потягивал ледяной напиток.

Под навесом было прохладно, передо мной высились ряды королевских пальм, подобные стражам, стоящих вдоль выложенных плиткой дорожек. Цветные мальчишки перестали досаждать мне своими предложениями почистить туфли, купить почтовые открытки, билеты на бой быков и другие абсолютно не нужные мне вещи. Темноглазые сеньориты, выходившие на чугунные балконы старинных каменных домов, наводили на мысли об Испании. По мощеным улицам с грохотом проезжали кареты и машины. Жара не была неприятной, а небо казалось неестественно голубым.

Мне надо было о многом подумать.

Я понимал, что наиболее тонкая операция в убийствах при помощи Щелкающих Пальцев заключается во введении в действие неизвестного орудия смерти. Предположим, рассуждал я, у меня в этом ящичке красного дерева лежит такое орудие, предположим, меня коварно используют, желая погубить моих друзей и меня самого. Это вовсе не так уж немыслимо. В лавке Зазимы я остро чувствовал чье-то незримое присутствие. Но, с другой стороны, туда меня направила Ардата, это бесспорно. И меня там ждали.

Ардата! Что же дала мне эта поездка? Знал я не больше, чем до встречи со странным карликом по имени Зазима. Но это еще не все. Когда я вышел на мощеную булыжником улицу, ведущую под уклон, и потащился по ней со своей покупкой, я остро чувствовал, что за мной следят, причем не человек, сидевший в лавке, а кто-то другой, поджидавший на улице. Следивший держался поодаль. Я был так убежден в этом, что, свернув на Шестую улицу, остановился и оглянулся.

И едва не столкнулся с тощим человеком с землистым лицом, который тоже сворачивал за угол!

Пробормотав извинения, он торопливо зашагал дальше, но его появление озадачило меня. Где же я видел это лицо землистого оттенка? Широкополая шляпа скрывала его черты, но я был убежден, что вижу его не впервые.

Рассеянно достав сигарету из портсигара, я следил за медленно приближавшейся каретой с легким полотняным верхом. В другом настроении я, возможно, и не обратил бы внимания на пассажира, но сейчас черты его лица землистого цвета отпечатались в моем мозгу, будто изображение на медали. Человек снял широкополую шляпу и откинулся на сиденье в тень навеса, но я узнал в нем шпиона — того самого, который следовал за мной, когда я вышел из лавки Зазимы…

Более того, я подхватил ускользающее воспоминание: именно этот человек сидел с Ардатой в фойе «Регал-Атениан»!

Карета прогрохотала совсем рядом с кафе и свернула в боковую улочку за старой церковью, огромные окованные железом ворота которой, вероятно, помнили еще те дни, когда Дрейк повстречал испанцев в заливе Номбре-де-Диос.

Обложили меня плотно. Но какова цель этой слежки?

Связь с Ардатой была установлена, но ее скрытый смысл приводил меня в ужас. Мне так захотелось осмотреть голову, что я даже подумал, не снять ли для этого кабинет в ресторане.

Появление сержанта Эбди помогло мне принять более мудрое решение. Он опустился на стул напротив меня.

— Проверил Зазиму, — доложил он. — Ничего против него нет. У него есть контакты в китайском квартале, и ходят слухи, что он приторговывает краденым, занимается контрабандой. Если так, он не дурак. Но хлопот он нам никогда не причинял.

Когда я вернулся, ни Найланда Смита, ни сэра Лайонела в номере не было, но Смит оставил мне записку: «Вернусь к ужину. Не уходите, пока я не приду».

Я прошел через фойе с его аркадами и освещенными витринами и, несмотря на разброд в мыслях, не мог не заметить, что служу объектом внимания нескольких постояльцев, которые, на первый взгляд, бесцельно слонялись вокруг. И впрямь не надо быть газетчиком, чтобы увидеть, как увидел Смит, что Колон — это рассадник иностранных шпионов, следовавших друг за дружкой, но стремившихся к некой общей цели.

Что же это за цель?

Интересно, всегда ли этот морской проход меж двумя океанами интересует шпионов? Мне снова и снова вспомнилось загадочное замечание Смита о том, что «Панамский канал — палка о двух концах».

Одна грациозная брюнетка, казалось, очень хотела со мной познакомиться: высокая и стройная, она, несмотря на светло-коричневую кожу, цвет которой, вполне возможно, объяснялся загаром, двигалась на африканский манер, покачивая бедрами. Ее блестящие янтарные глаза под длинными изогнутыми ресницами сосредоточенно смотрели на меня с таким откровенным призывом, что я даже смутился.

— Кто эта темноволосая девушка? — спросил я лифтера.

— О, это Фламмарио, танцовщица из клуба «Древо страсти».

— Она здесь живет?

— Нет, сэр. А если вы думаете, что она охотится за мужчинами, ошибаетесь. Она — деловая женщина, которая, надо думать, владеет половиной города.

В свете этих сведений понять поведение Фламмарио стало еще труднее, но когда я добрался до номера, мысли мои были целиком заняты совсем другим предметом.

Я поставил деревянную коробочку на стол в гостиной и принялся разглядывать сквозь стекло этот странный экспонат.

Кто же он, этот человек, лишившийся своей головы? Благодаря какой трагедии стал я обладателем этой загадочной вещицы? И, главное, почему Зазима всучил ее мне?

Мысль о том, что этот ужасный фрагмент плоти человеческой мог как-то связать меня с Ардатой, и пугала, и завораживала. Закурив сигарету, я разглядывал реликвию, и мне в голову вдруг пришла одна идея. Я даже удивился, что она не осенила меня раньше.

Столь окольный способ связи мог объясняться тем, что Зазима был под наблюдением и знал об этом. Может, кто-то скрывался в подсобке его лавочки, например, один из прислужников Фу Манчи, а возможно, и сам доктор. Надо полагать, прятавшийся наблюдатель имел все основания скрываться. Возможно, решение загадки заключается в том, что в ящичке упрятаны какие-то жизненно важные сведения.

Открыть ящик было нетрудно; он запирался на манер крышки часов. Но я никак не мог решиться, мне претила сама мысль о том, что придется прикасаться к усохшей голове, водруженной на доску твердого черного дерева. Я смотрел на нее сквозь стекло в надежде отыскать записку. Но ничего не видел. Коробочка была украшена какой-то туземной резьбой, и я подумал, что в таком толстом днище вполне можно скрыть потайной ящичек. С другой стороны, голова могла оказаться полой внутри и служить хранилищем какой-нибудь вещи.

Подавив отвращение, я уже хотел было снять стекло и осмотреть останки давно умершего человека, когда вдруг меня остановил короткий, но настойчивый стук в дверь.

Я поспешно убрал голову вместе с коробкой в шкафчик. Мне очень не хотелось, чтобы ее увидел кто-нибудь из прислуги. Когда дело касалось доктора Фу Манчи, я не мог доверять никому. Когда я запер шкафчик и опустил ключ в карман, стук повторился, на сей еще настойчивее. Я подумал, что это, быть может, Бартон, но почему он тогда не позвонил?

Быстро смеркалось, но свет в коридоре еще не включали. За дверью стояла женщина.

Я обрадовался, увидев в полумраке, что она грациозна и стройна. На миг мне показалось, что это Ардата. Но посетительница заговорила, и я понял, что ошибся:

— Я должна была прийти, потому что хочу помочь вам. Нам необходимо побеседовать.

Это была Фламмарио, танцовщица.

Ее янтарные глаза были красивы, но какой-то дикой красотой.

— Пожалуйста, не включайте свет. Я здесь, чтобы помочь, уверяю, вас. Наши интересы совпадают. Я знаю, что вы кое-кого ищете…

Она прошмыгнула у меня под носом в комнату, где сгущались сумерки: в тропиках темнеет быстро. Женщина села в кресло рядом с дверью. В ее движениях чувствовалась грация дикого животного, то ли унаследованная, то ли приобретенная благодаря роду занятий.

Танцовщица была весьма привлекательна, фигура ее вызывала странное волнение, но весь облик выражал беспокойство. Она спросила мягким бархатным голосом:

— Не могли бы вы пообещать мне кое-что?

— Что именно?

— Отсюда есть два выхода. Это правда?

— Да.

— Если войдут сэр Дениз Найланд Смит или сэр Лайонел Бартон, вы поможете мне незаметно скрыться?

Я заколебался. Желая получить сведения, которые могли привести меня к Ардате, я был готов согласиться на любые условия, тем более что Фламмарио сказала: «Я знаю, что вы кое-кого ищете». Но я не доверял ей, подозревая в пособничестве Фу Манчи, считая ее орудием доктора, его «языком». Иначе откуда она знала о моих спутниках? Но стремление услышать об Ардате перетянуло чашу весов.

— Да, я сделаю, что смогу. Но почему вы их так боитесь? И откуда вам известны их имена?

— У меня был друг, сейчас он мой враг, — ее мелодичный голос дрогнул. — Он член тайного общества под названием Си Фан. Вы о нем знаете?

— Да, знаю.

— Он много мне о нем рассказывал, гораздо больше, чем следовало бы. А поскольку я знаю о Си Фан, эти двое могут…

— Задержать вас как подозреваемую? — предположил я.

— Да, — прошептала она. — Это было бы нечестно. И поэтому… вы обещаете, что меня не арестуют?

Я еще мгновение колебался, потом ответил:

— Да.

Она тихо засмеялась.

— Вы, англичане, такие милые с женщинами, как и американцы. Это глупо, но иногда окупается.

— Вы хотите сказать, что, пока нас не обманули, мы ждем, что женщины будут соблюдать правила игры?

— Да, возможно, именно так. Но я хочу вас кое о чем спросить и кое-что вам сказать, а времени мало. Во-первых, вы ищете девушку по имени Ардата?

— Вы полагаете, она с доктором Фу Манчи?

— Она не с ним.

— Что вы говорите?

— Она с… моим другом. Пожалуйста, позвольте мне продолжить. Имя моего друга — Лу Кэбот. Он совладелец клуба «Древо страсти», а я — его хозяйка. Кроме того, он главный резидент Си Фана в зоне Панамского канала. Его посылали в Нью-Йорк, чтобы он привез сюда Ардату.

— У него землистый цвет лица, — грубо вмешался я, подумав о мужчине, которого видел с Ардатой в фойе «Регал-Атениан», человеке из Панамы, — сальные черные волосы и бачки?

— Возможно, он и видится вам таким, но, пожалуйста, слушайте. Это общество, Си Фан, раскололось на две части: в одной существует заговор против президента, и Лу — один из тех, кто намерен его погубить. Опасная игра. Я сказала ему, и он еще в этом убедится — всему свое время. Но теперь, если угодно, он настолько уверен в себе, что увез ее…

— Увез? Куда?

— Пожалуйста, будьте терпеливы. Возможно, она не слишком противилась. Лу умеет обольщать женщин.

— Довольно об этом! — отрезал я.

Фламмарио скользнула ко мне, обняла и положила голову на плечо.

— Я женщина, — прошептала она, — и мне лучше знать, привлекателен мужчина или нет. Сама я не думаю, что ее отношение к вам изменилось. Но мое к Лу изменилось, и это я знаю наверняка. Слушайте, он ранил мою гордость. Сейчас я знаю, что он — тщеславный дурак и наверняка умрет, когда заговор будет раскрыт.

— Да, но…

— И я желаю видеть, как он умрет! — Она засмеялась, это был мелодичный, отнюдь не демонический смех. — А если я смогу показать вам их двоих вместе, я уверена, что вы его убьете…

Фламмарио была, бесспорно, хороша собой и экзотична, но когда она произнесла эти последние слова, я подумал о пуме — лоснящемся, вкрадчивом, гибком и опасном звере.

— Уверяю вас, я сделаю, что смогу! Но где она? Где?

— Кажется, я знаю. Сегодня вечером скажу наверняка.

— Тогда говорите быстрее, что я должен делать.

В наступившей темноте Фламмарио отстранилась от меня. Она казалась в сумраке призраком.

— Я скажу вам потом, потому что сейчас кто-нибудь может прийти. Вы возьмете со своих друзей клятву касательно меня, а потом придете в «Древо страсти». Сегодня до полуночи. Будьте готовы к решительным действиям.

— К каким именно?

Я услышал, как на нашем этаже остановился лифт и лязгнула дверца. Призрачная фигура Фламмарио встрепенулась.

— Быстрее! Где выход?

Я колебался.

— Вы же обещали, я вам поверила. Вы можете сказать, что я была здесь, но сначала выпустите меня!

— Сюда!

Я провел ее в комнату Бартона и открыл дверь в коридор.

— Сегодня вечером, до полуночи. Я буду ждать вас…

 

ГЛАВА XX

СМОРЩЕННАЯ ГОЛОВА

Когда я закрыл за Фламмарио дверь, в коридоре послышались шаги, но человек, поднявшийся на лифте, направлялся не в наш номер. За несколько драгоценных секунд я мог бы узнать так много! Но теперь уже было слишком поздно… Ардата в руках прилизанного мерзавца с землистой кожей! При одной мысли об этом у меня закипела кровь. Китайского доктора я рассматривал почти как бестелесное существо, злой дух, бесполый и бессмертный, но Лу Кэбот… Неужели это правда?

Включив свет, я повернулся и взглянул на большую клетку, стоящую на боковом столике. Ее обитатель лежал в коробе для сна, видна была только понуро повисшая крошечная головка, украшенная бачками. Я увидел миску с нетронутым кормом на посыпанном песком полу клетки. Конец мартышки Пеко был близок.

Я подошел к клетке и с тревогой заглянул внутрь. Злобные глазки смотрели на меня, зубы были оскалены, слышалось слабое повизгивание. Пеко, возможно, умирал, но по-прежнему ненавидел весь род людской. Я вернулся в гостиную, включил свет и вытащил ящичек с головой старика.

Ужасная вещь — лицо, на котором, если преодолеть отвращение и вглядеться повнимательнее, можно увидеть тень давней агонии. Неужели это не более чем ловушка? С какой стати мне доверять Зазиме? Но, поскольку судьба Ардаты значила для меня гораздо больше, чем успех или неудача экспедиции, в которой я участвовал, я был готов поверить в его искренность, в искренность Фламмарио. Тревога сводила меня с ума.

Открыв ящичек и нетерпеливо заглянув внутрь, я ничего не увидел. Возможно, следует извлечь голову. Быть может, какое-то послание спрятано в самом усохшем черепе?.. Но, держа коробку за покрытое резьбой и небрежно покрашенное основание, я сделал открытие, которое еще более усилило мое возбуждение.

Я попытался снять голову с подставки, но тут она заговорила!

Я вовсе не имею в виду, что заметил движение этих сморщенных черт. Просто голова начала издавать какой-то тихий сиплый шепот.

Я едва не выронил ящик. Меня охватил ужас, как, наверное, произошло бы с любым другим на моем месте. Но, поставив ящик на стол, я сжал кулаки и заставил себя прислушаться к этому негромкому шипению.

«Так это обрушилось на меня… Так это обрушилось на меня… — Голова шептала по-английски! — Айка меня звали, Айка. Был я вождем всех кечуа из Кальяо. Но пришли джибары. Жен моих увели, мой дом предали огню, мою голову отсекли. Мы были мирным народом. Но охотники за головами напали на нас. Мысль еще жила в моей голове, даже когда ее набили горячим песком… Мой мозг кипел, но я знал, что я Айка, вождь кечуа из Кальяо…»

Сверхъестественный шепот замер. Я в оцепенении уставился на голову, и тут из ящика опять раздался голос:

«Такова короткая эпитафия Айке, вождю кечуа из Кальяо, — это был голос доктора Фу Манчи! — Если я обращаюсь к Барту Кэрригэну, — продолжал он, — будьте добры нажать один раз красный индикатор с правой стороны ящика».

Мне помогло ледяное спокойствие, которое иногда вытесняет из сознания панику. Подавшись вперед, я нажал красную кнопку, которую уже успел обнаружить.

«Этот несколько гротескный радиоприемник, — продолжал далекий высокий голос, — был спроектирован для особой цели. Он подобен тому, который сэр Дэниз оставил в музее Скотланд-Ярда более года назад и который уже ни на что не годен. Слушайте внимательно. Если сэр Дэниз или кто-либо еще присоединится к вам, нажмите синий индикатор с левой стороны ящика. Безопасность Ардаты зависит от вашего послушания».

Я затаил дыхание.

«Речь моя будет недолгой. От вас зависит, пользу она принесет или вред. Ваш западный мир затеял глупую вооруженную свару. Вы создали положение, напоминающее те уличные заторы, с которыми некогда был знаком Лондон. Тень России, этого обезображенного колосса, пугает детей Европы ничуть не больше, чем заблудшие немцы. Но поскольку нельзя одновременно орудовать и мечом, и оралом, более отдаленные страны дрожат за свою торговлю. Вот где соединяются интересы Востока и Запада. Чем более уравновешены будут чаши весов, тем с большей вероятностью десятая доля грамма, добавленная на одну из них, перевесит».

Голос умолк, и я испугался, что не услышу того, что мне больше всего хотелось услышать. Но шепот возобновился:

«Я держу эту долю грамма в моей руке. Этот опасный выскочка, сэр Лайонел Бартон, мечтал перехитрить меня. Ему это не удалось. Скажите ему, что родина Щелкающих Пальцев — не Панама, а Гаити. Он захватил в плен Пеко, мартышку, которая знает все мои тайны, в том числе и тайну продолжительности жизни. Вы не знаете об этом, но я дважды пытался вернуть Пеко и дважды терпел неудачу. Признаюсь, держа его у себя, вы властны над струнами моего сердца. В деревянном основании, на которое водружена голова Айка, вы найдете небольшой флакон, содержащий тяжелую жидкость, напоминающую шартрез. Нажмите дважды красный индикатор, когда найдете ее».

Я без колебаний (интересно, ослушался ли кто-нибудь хоть раз доктора Фу Манчи?) снял иссохшую голову, укрепленную, как я заметил, в двух желобках так, что ее можно было вытащить из ящика. Я перевернул ее и увидел скользящую крышку. Внутри лежали флакон и крошечная черепаховая табакерка, обложенная ватой.

Я вновь закрыл этот странный ящик, вернул голову на место и выполнил все указания.

«Вы держите в своей руке, — произнес голос, — нечто, означающее гораздо большее, нежели жизнь какого-нибудь животного. Одна капелька, не более, жидкости должна быть смешана с четвертью пинты свежего козлиного молока. Смесь следует немедленно дать мартышке. После этого молоко — раз в день, а жидкость — только каждый третий день. Подмешав щепоть порошка из табакерки, вы заставите Пеко есть любую подходящую пищу. Если вы поняли, нажмите один раз красный индикатор; если не поняли — два раза».

Когда я подтвердил, что все понял, далекий голос продолжал:

«Позаботьтесь о том, чтобы Пеко жил. Я готов обменять Ардату на Пеко, когда верну Ардату. В наших рядах появилась брешь. Один узурпатор стремится стать президентом, он считает, что нацистских болванов, которые недавно встречались со мной, можно использовать с пользой для нас. Действуя в своих интересах, вы заботитесь и о моих. Мерзкий человек по имени Лу Кэбот перешел на сторону моих врагов. До сих пор он ускользал от меня. Он прячется в Колоне, Ардата с ним. У вас есть сэр Дэниз и полиция зоны Панамского канала, у меня свои средства. Найдите этого гада. Если вы случайно убьете его, вы избавите меня от лишних хлопот».

И голос умолк. Я пребывал в состоянии острого нервного возбуждения. Уже совсем издалека голос еле слышно добавил:

«Найдите Кэбота. Промедление чревато опасностью. Позаботьтесь о Пеко. Я в долгу не останусь».

 

ГЛАВА XXI

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЛУ КЭБОТЕ

— Интересно, кто первым узнает о местонахождении этого самого Лу Кэбота: полиция зоны Панамского канала, доктор Фу Манчи или ревнивая женщина. Как бы умело он ни спрятался, я Лу Кэботу не завидую.

Час был уже поздний, и мое нетерпение росло с каждой секундой. Где-то, возможно, так близко, что ее можно было окликнуть с нашего балкона, томилась в плену Ардата, пребывавшая во власти негодяя с землистым лицом и сальными глазами, следившего за мной в Панаме!

Смит вновь раскурил свою трубку, бросив взгляд в мою сторону.

— Я вовсе не безоговорочно верю этой женщине — Фламмарио, — добавил он, энергично попыхивая трубкой.

— Какую цель она могла преследовать?

— Если предположить, что это месть — а судя по вашему описанию, такую женщину неблагоразумно обижать, — все равно из этого вовсе не обязательно следует, что ее оценка положения верна. Но мне трудно поверить, что член Си Фана и, по-видимому, высокопоставленный, а значит, хорошо знакомый с их методами и умениями, способен из-за какого-то увлечения подвергнуть себя риску страшной кары, которая неминуема.

— Я вас понимаю, — с несчастным видом ответил я, — но если в рассказе Фламмарио есть хоть толика истины, какое другое объяснение можно тут придумать?

— То, которое сразу же пришло мне в голову, — сказал Смит. — То, которое дал вам сам Фу Манчи. Доктор кое-чем отличается от всех злодеев, которых я когда-либо знал: он не лжет. В древнем ордене Си Фан вспыхнула междоусобица. Этот человек, Кэбот, стал на сторону мятежников, как вам сказала Фламмарио. Я полагаю, что Кэбот действует по указке предводителя оппозиции.

— Вы полагаете, что Фламмарио заблуждается и его интерес к Ардате не личного свойства?

— Я имею в виду именно это. Она же, как женщина, естественно, стала думать по-другому. Ардата некоторым образом полезна бунтовщикам, поэтому они предпринимают попытку ее похищения. В Совете Семи уже не впервые разгорается грызня, Кэрригэн. Последним бунтовщиком, пытавшимся взять власть в этой огромной и ужасной организации…

Он умолк и беспокойно заходил взад-вперед по комнате.

— Ну? — не утерпел я.

— Я думаю, Кэрригэн. Возможно, меня даже осенило.

Он в глубоком раздумье мерил шагами комнату, когда дверь открылась и вошел Бартон.

— Фу Манчи, бесспорно, чудесный врач, — заявил сэр Лайонел. — Прописанное им снадобье, похоже, омолодило эту чертову мартышку сразу на несколько лет. Сейчас она здорова, как бульдог.

— Я рад, — совершенно искренне сказал я, — а то я беспокоился, что мы можем потерять ее.

— Говорящая Голова еще что-нибудь сказала? — как всегда громко и весело спросил Бартон.

— Нет. — Смит выбрался из лабиринта своих раздумий. — Мы попробовали нажать красную кнопку, и, как видите, дверца ящика открыта.

— Я готов поверить, что это приемник, а не гипнотизирующий прибор, — проворчал Бартон, — когда сам все услышу. Он ни к чему не подключен, в нем нет батарейки, это всего-навсего пустой ящик, если, конечно, не считать сморщенной головы.

— Разумеется, я был бы настроен так же недоверчиво, как вы, если бы не испытал прежде этот удивительный прибор, — признал Смит. — Голова тут, конечно же, ни при чем. Фу Манчи недостает чувства юмора, но у него прекрасно развито чувство игривого гротеска. Когда-нибудь, если у вас выдастся свободный час, я свожу вас в лондонский музей Скотланд-Ярда. Там хранится один такой приемник. Европейские специалисты тщательно обследовали механизм и единодушно заявили, что он не может передавать и получать звуковые волны. Тем не менее он их и принимал, и передавал, как вам может подтвердить Кэрригэн. Мой дорогой Бартон, доктор Фу Манчи на столетия опередил других почти во всех науках. Мне так и не удалось заставить вас понять, что в его распоряжении множество лучших умов, а не только его собственный.

— Суть той истории с зомби не очень понятна и мне, — признался я.

— Если, как я подозреваю, — быстро заговорил Смит, — Гаити или соседняя страна окажется новым логовом доктора, то вы, Кэрригэн, совсем скоро получите возможность узнать об этом гораздо больше.

— К каким выводам касательно междоусобицы в Си Фане вы пришли, Смит? — спросил я.

— Я думал, — ответил Смит с необычной для него неторопливостью, — о женщине, которой боится все черное население Гаити и которая известна под именем Владычица Мамамуа…

В разговор вмешался вошедший представитель полиции зоны Панамского канала.

— Этого Кэбота проверили по всем статьям, — сказал он. Капитан Джейкоб Бичер был высок ростом, с квадратной грудной клеткой и квадратной же физиономией. Вид у него был весьма внушительный. — У нас уже довольно приличное досье на Кэбота: одно время даже были попытки выслать его из этой страны.

— За что? — спросил Смит.

— Он довольно прочно окопался в своем винном погребке и собирает сведения. Считалось, что он тайный агент одного из диктаторских режимов, хотя доказать этого не могли. Лично я до сих пор так считаю. У него много денег и обширные интересы в Панаме. И хотя «Древо страсти» приносит кое-какой доход, я не думаю, что все его деньги поступают оттуда.

— И где же эта птица гнездится? — спросил Бартон.

— У него, сэр, роскошная квартира прямо при клубе, и вилла, где живет его деловая партнерша Фламмарио.

— Но где он сейчас? У вас есть какие-нибудь сведения об этом? — спросил я.

— Нет, сэр. Мы знаем, что на прошлой неделе он ездил в Нью-Йорк и, по некоторым данным, вернулся оттуда два-три дня тому назад. Но в «Древе страсти» и других излюбленных местечках его не видели. Бесспорно одно: его подружка обижена на него.

— Вы в этом уверены? — спросил Смит.

—. Абсолютно. Кое-кому из моих ребят, присматривающих за заведением (к слову сказать, приличия там соблюдаются, хотя порой кораблик плавает возле самых рифов), сообщили, что на горизонте появилась новая дама. Фламмарио жаждет крови. — Бичер огляделся по сторонам, глаза его были холодны. — Могу добавить, господа, что она ни перед чем не остановится, хотя мы ни разу не уличали ее ни в каких сомнительных делах.

— Кэбот — гражданин США? — спросил я.

— Да, они оба иммигранты. Это, как вы понимаете, усложняет нашу жизнь. Но чем бы там ни занимался Кэбот, я всегда считал, что женщина не имеет ничего общего с его политическими делами, если он и впрямь в этом замешан.

— Вы когда-нибудь слышали об организации под названием Си Фан? — спросил Смит.

— Разумеется. Одна из тайных организаций китайцев, не так ли? На Филиппинах я время от времени сталкивался с ними, но не думаю, что у них большой вес в зоне Панамского канала. Разве что в китайском квартале.

— Вот как? — пробормотал Смит. — А если вам просто не выпадало случая заняться такого рода расследованием?

— Оно конечно. Да и зачем мне это? Нас тут волнуют не китайцы…

— А Си Фан — не чисто китайская организация, — сказал Смит. — Но коль скоро вы не можете ответить мне на этот вопрос, оставим его. Давайте прикинем, как действовать вечером.

— Я уже прикинул, — сообщил Бартон. — Мы тут все время искушаем судьбу. Что делать с картами? Железный ящик — в гостиничном сейфе. Что делать с проклятой обезьянкой? Вот что: один из нас до самого отъезда должен постоянно находиться в комнате. Жаль отказываться от развлечений, но сегодня вечером я останусь на страже.

— Хорошо, Бартон, — сказал Смит. — Я полностью с вами согласен. А теперь, капитан Бичер, мы должны найти Лу Кэбота, а эта женщина, Фламмарио, обещала сегодня вечером выдать нам его убежище.

— Если кто-то и может это узнать, так только она, — пробормотал офицер полиции. — Ищейки из «Древа страсти» знают каждую сточную канаву в городе.

— Очень хорошо. Мистер Кэрригэн и я намерены отправиться туда немедленно. Что там — ресторан, кабаре или клуб?

— Все сразу, — последовал ответ. — Причем цены весьма высоки. Пять долларов с носа берут за вход, неважно, закажете вы ужин или нет. Если хотите, я пойду с вами, но предпочел бы расположить где-нибудь неподалеку ребят на тот случай, если понадобится быстро действовать.

— Это лучше всего, — сказал Смит. — Дайте мне подробный план заведения и будьте где-нибудь поблизости от входа на случай надобности.

— Хорошо, — ответил капитан полиции Бичер. — Поскольку надо наладить связь с Фламмарио, предлагаю вам, как войдете, сесть за столик возле бара, на балконе. Не выходите на танцевальную площадку. Вход в бар прямо из холла. Самая выгодная позиция для быстрого отступления. Один из моих ребят, знающий вас в лицо, будет стоять поблизости. Может, я и сам загляну.

 

ГЛАВА XXII

«ДРЕВО СТРАСТИ»

Не могу поручиться за точность моих записей, касающихся «Древа страсти». При мысли о том, что Ардата находится во власти этого Лу Кэбота, человека, о личной жизни которого я был наслышан загодя, меня так и подмывало поскорее вцепиться ему в глотку. Заведение обслуживало главным образом туристов. Пуританский дух, царящий в зоне Панамского канала, никак не соответствовал тем впечатлениям, которые получали посетители «Древа страсти». Клуб дважды закрывали, но он всякий раз открывался вновь под якобы новым руководством.

Он вовсе не стремился ослепить мир своим фасадом. Над невзрачной дверью вспыхивала и гасла неоновая вывеска: «Древо страсти». Звезды в безоблачном небе делали этот блещущий призыв немного бледнее. Стояла душная безветренная ночь, и сердце мое билось с убийственной размеренностью, пульс стучал в висках.

Войдя, я увидел в прихожей настенную роспись, изображавшую сценки из жизни джунглей. В гостиную из-за решетки для ползучих растений выглянула какая-то старая негритянка. Прислуживал здесь крепкий мулат в ливрее, повсюду висели фотографии Фламмарио. Мы уплатили грабительскую пошлину за вход и прошли в бар. Оркестровая музыка доносилась из зала, и я увидел, что одна стена бара выходила на балкон, нависавший над танцплощадкой.

Освещение было тусклое, а в декорациях преобладала тема джунглей. Я чувствовал, что за столиками на балконе сидят люди, но возле стойки бара расположились только мы со Смитом. Тут хозяйничал чернокожий бармен. Заказав выпивку, Смит тихо проговорил:

— Когда имеешь дело с Си Фаном, естественно, будешь подозревать всех и вся. Даже сейчас я не уверен, что это не ловушка.

— Но, Смит, вряд ли на нас будут покушаться!

— Я больше переживаю за Бартона и Ардату.

Нам принесли выпивку, Смит расплатился, и бармен вернулся на свой стул в конце стойки.

— Понимаю, что вы имеете в виду, говоря о Бартоне. Возможно, это тонкий ход, имеющий целью раздробить наши силы.

Смит кивнул.

— Однако Бартон — опытный боец, вполне способный постоять за себя, — сказал он. — Более того, хоть я ничего ему не говорил, но сегодня напротив нашего номера дежурит сотрудник полиции.

— А что с Ардатой?

— Я склонен думать, — очень тихо сказал он, — что она действительно в Колоне. Все это вполне может оказаться уловкой, попыткой убрать нас с дороги и переправить Ардату в какое-нибудь другое место. Но в сложившейся обстановке мы можем только сидеть и ждать указаний Фламмарио.

— Я по-прежнему верю, — заявил я, — что она не лжет.

— Возможно, — ответил Смит. — По крайней мере в том, что касается ее страстной ненависти к Кэботу. Будем на это надеяться. — Он бросил взгляд на часы. — Без трех минут полночь. Что если нам пройтись и осмотреть сцену действия?

Мы вышли на балкон, где было не продохнуть от табачного дыма и тяжелого запаха духов. Три женщины сидели за столиком в дальнем конце, за другим — еще две. Это явно были партнерши для танцев. Они курили сигареты и пили кофе; бросив быстрый профессиональный взгляд в нашу сторону, они возобновили свой скучный разговор. Мужчины, подумалось мне, выглядели довольно безобидно. Возможно, пассажиры с судна, шедшего по каналу, которые решили предпринять поход по злачным местам Колона.

Мы посмотрели вниз на площадку для танцев.

Оркестранты, сидевшие под балконом, выдавали свинг, очень тихий и в очень медленном темпе. Танцевали всего три парочки, в которых можно было безошибочно узнать пассажиров, сошедших с корабля на берег, чтобы переночевать. Слева от танцплощадки под своего рода аркадой были расставлены столики для ужина, но половина их пустовала. Если не считать назойливо лезущих в глаза изображений джунглей, подобную картину можно было увидеть в любом городе мира. Я почувствовал острую досаду.

— Смит, — заявил я, — это дремотное питейное заведение уже действует мне на нервы, стоит мне только подумать, с чем мы столкнулись — я имею в виду судьбу Ардаты, — и наша пугающая праздность начинает сводить меня с ума.

— Затишье перед бурей, — негромко ответил Смит. — Обратите внимание на тех двух мужчин за столиком с противоположной стороны, там, где потушена лампа.

Я посмотрел в указанном направлении. Там сидели два крепко сбитых азиата, вечерние костюмы которых не могли скрыть чересчур мощных торсов. По глазам-щелочкам нельзя было определить, куда обращены их взгляды. И хотя я прежде не встречал этих людей, они принадлежали к тому типу личностей, который был до боли знаком мне по прошлому опыту.

— Боже милосердный, Смит! — воскликнул я. — Наверняка парочка головорезов Фу Манчи!

— Безусловно.

— Тогда вы были правы, это ловушка… Они поджидают нас!

— Почему-то я так не думаю, — ответил он. — Я рассматриваю их присутствие как добрый знак. По-моему, они поджидают Лу Кэбота. Нам предстоит веселая ночка, Кэрригэн.

Оркестр смолк, танцоры вернулись на свои места.

Все огни погасли, и тут барабан начал отбивать ритм дорабукке. Луч света, направленный через «фонарь» в крыше, падал на стоявшую посреди опустевшей площадки фигуру Фламмарио.

Костюм никоим образом не мешал оценить всю красоту ее фигуры, и когда она застыла на миг, никто из смотревших не мог бы отрицать, что боги наделили ее великолепными формами. Ее сияющие глаза смотрели на балкон, и, хотя я сомневаюсь, что она могла видеть нас (ей мешал луч света), тем не менее я был убежден, что Фламмарио взглядом ищет нас.

К барабанному бою добавилась заунывная мелодия свирели, и Фламмарио начала танцевать. Это был один из африканских танцев, который лично на меня произвел определенно неприятное впечатление, но, судя по восторженному молчанию невидимой теперь публики, я, вероятно, был один такой. Фламмарио томно двигалась вдоль аркады, где стояли столики для ужина, пока, наконец, не оказалась прямо под нами. Тут она на миг остановилась, задержалась, подняла глаза и сказала:

— Да!

Грудной, чуть хрипловатый голос отчетливо долетел до нас на фоне ритмичной музыки. Фламмарио вложила в это единственное слово и торжество, и ненависть язычницы. Танцуя, она завершила круг и приблизилась к двери, через которую попала на сцену. Смит зашептал мне на ухо:

— Она его нашла! Она взяла верх. Нельзя терять ни секунды, если мы хотим опередить головорезов Фу Манчи. Надо наладить связь.

Танец завершился неистовым крещендо. Фламмарио на миг застыла, воздев руки, потом отступила в тень за пределы светлого круга. Мы со Смитом встали, собранные, готовые действовать. Но в зале по-прежнему царила почти полная тьма, и мы просто стояли и ждали. Тем временем Фламмарио появилась вновь, уже в шелковой накидке. Она поклонилась рукоплещущей публике и опять исчезла. Как только вспыхнул свет, я невольно посмотрел в сторону дальнего столика. Двое желтых мужчин ушли.

— Господи, Боже мой! — воскликнул Смит. — Положение критическое, Кэрригэн, они каким-то образом обо всем узнали.

Он направился обратно к бару, когда его вдруг перехватил только что вошедший странный человек. Это был горбун-негр, истощенный, будто после долгой болезни; его маленькие хитрые глазки были посажены так глубоко, что и не разглядеть.

— Мистер Кэрригэн? — Он переводил взгляд с меня на Смита.

— Да, — отрезал Смит, — это мистер Кэрригэн. Что вам угодно?

— Будьте добры следовать за мной. Поторопитесь.

Не дожидаясь дальнейших уговоров, мы последовали за сгорбленной фигурой. Когда мы вошли в бар, я заметил, что бармен поднял флажки в дальнем конце стойки. Мы торопливо прошли в дверь за баром, и она закрылась за нами. Спустившись по лестнице, мы миновали тускло освещенный коридор. В конце его я увидел Фламмарио. На ней была длинная накидка из соболей, и пока мы торопливо шагали вперед, я разглядел, что она стоит у двери маленькой, но роскошно обставленной уборной.

— Быстрее! — вскричала она. Глаза ее дико блестели. — Вы готовы?

— Да. Это сэр Дениз Найланд Смит. Вы нашли Кэбота?

— Я говорила вам, что нашла его. И теперь мы должны поторопиться.

— Несколько секунд назад тут были два агента Си Фана, — быстро сказал Смит. — Вы их видели?

Она нетерпеливо передернула плечами, и мех сполз, обнажая их. Она быстро вернула его на место.

— Через полчаса мне снова танцевать, — просто объяснила она. — Разумеется, я их видела. — Она сделала шаг вперед, протиснувшись между Смитом и мною. — Паулу! — крикнула она.

Я повернулся и оглядел пустой коридор. Горбатый негр исчез.

— Вы думаете, они заполучили эти сведения? — резко спросил Смит.

— Думать нет времени! — воскликнула Фламмарио. — Говорю же вам, мы должны действовать. Моя машина на улице. Я знаю, куда ехать.

— На полицейской машине будет быстрее, — спокойно ответил Смит. — Она нас ждет.

Фламмарио уже бежала по коридору.

— На какой хотите, черт побери! — крикнула она. — Но поторапливайтесь! В моем распоряжении всего полчаса, а я хочу видеть, как его убьют. Скорее! Я покажу, где он… И эта девушка с ним.

 

ГЛАВА XXIII

КОЛЬЦО-УКАЗАТЕЛЬ

1

Капитан полиции Джейкоб Бичер ждал нас у полицейской машины в каких-нибудь трех шагах от бокового входа в «Древо страсти».

— Все готово, — сказал он, когда мы выбежали. — Куда ехать?

— Послушай, Большой Джейк, — хрипло выкрикнула Фламмарио, — это моя ночь, так что командую я.

Даже на этой стороне улицы, которая не была освещена луной, я видел, как блестят ее глаза.

— Слушаюсь, — буркнул Бичер.

— Это джентльменское соглашение, и со мной два джентльмена. А ваши ребята пусть просто прикрывают нас. Остальное — наша забота.

— Но куда, черт побери, мы едем? — проворчал Бичер. — Скажи мне, и я все устрою.

— Мы едем прямо в Сантурс, причем едем быстро. Вы знаете дом, который когда-то принадлежал Вайсману, инженеру, которого уволили с канала?

— Разумеется, знаю.

— Вот туда и едем.

— Его сдали внаем кому-то другому.

— Мы и ищем кого-то другого.

Смит сел впереди с шофером, мы с Фламмарио устроились сзади. Машина понеслась сквозь бархатистую тропическую ночь, кое-где озаренную яркими пятнами лунного света.

Разыскивая не так давно лавку Зазимы, я не стал исследовать жилой район Сантурс, и эта часть Колона была мне незнакома. Фламмарио схватила меня за руку, прильнула головой к моему плечу и пустилась в словоизлияния:

— Его нашел Паулу. В зоне Панамского канала Паулу может найти кого угодно и что угодно. Но Паулу из Си Фана. Вы понимаете?

— Да. Я этого и ожидал.

— Хотя он сделает ради меня что угодно, Паулу очень боится Си Фана. Почему он убегает нынче вечером? Куда идут эти два головореза? Что вы думаете?

— Я думаю, он передал им эти сведения.

— Мне тоже так кажется. — Она придвинулась ко мне. Я ощущал мускусный аромат ее духов. — Вы правы относительно вашей подружки. Кэбот держит ее под замком. Но дайте Лу время, и он растопит даже айсберг. Нет, пожалуйста, не сердитесь, это мое мнение, а я могу ошибаться, почему бы и нет? Но весь город знает, что он с концами бросает меня, Фламмарио. А какие чувства это вызывает у женщины? Теперь я ненавижу его так же сильно, как прежде любила. — Ее обнаженная рука обняла меня за плечи. — Вы ведь его убьете?

Я ответил совершенно искренне и без всякого притворства:

— Если только мне представится возможность, именно это я и намерен сделать.

Размалеванные губы Фламмарио прижались к моему левому уху.

На углу улочки, вдоль которой стояли редкие виллы, окруженные садами, мы увидели черную закрытую машину с погашенными фарами. Миновав ее, мы свернули в проулок и тоже остановились.

Я вконец запутался и уже не знал, где мы. Белые фасады домов с закрытыми ставнями, стройные высокие пальмы с пышными кронами выглядели очень мирно в свете тропической луны, и этот пейзаж никак не вязался с целью нашего приезда сюда. Когда мы вылезли из машины под предводительством Фламмарио, от стены отделилась фигура полицейского.

— Отряд готов, — доложил он. — Какие будут указания?

— Пока мы не проникнем в дом, ничего не предпринимать, — ответил Смит. — Не лезьте на глаза. Сигналом будет мой свисток или стрельба. Ваши люди здесь?

— В той большой черной машине за углом. Капитан Бичер проявил оперативность. Сейчас он расставляет их по местам.

— Крайне важно, чтобы вы схватили всех, кто выйдет из дома, — подчеркнул Смит.

Мы обогнали Фламмарио, бежавшую под сенью деревьев к дому с зелеными ставнями, из-за которых не просачивалось ни лучика света.

— Как нам проникнуть в дом? — задыхаясь, спросила она. — Вы об этом подумали?

— Подумал, — ответил Смит.

И тут я впервые заметил сумочку у нее в руках.

Фасад дома был залит лунным светом, но слева росли густые кусты, и здесь я увидел крыльцо и входную дверь. Мы остановились, чутко прислушиваясь и озираясь по сторонам.

— Вот что, — сказала Фламмарио, — этот дом проектировал архитектор с прямолинейным умом. Он строит большинство зданий в нашем городе. Вы можете рассчитывать на полицию? Потому что, когда мы вломимся, насколько я знаю Лу, он бросится удирать.

— Через минуту дом будет окружен, — раздраженно ответил Смит. — Вот эта дверь в тени — она ведет на кухню?

— Да. В нее-то мы и войдем. Она наполовину из стекла. Разбейте его, и если ключ внутри, то и мы внутри.

— Стоит попробовать, — пробормотал Смит.

Мы крадучись двинулись к крыльцу, стараясь держаться в тени.

— Посветите, Кэрригэн, — попросил Смит.

Я направил луч на дверь и ахнул. Стеклянная панель была разбита, а дверь полуоткрыта.

— Боже мой! — простонал Смит. — Опоздали!

2

На кухне все было в полном порядке. Если кто-то и пользовался недавно столовыми приборами, то их помыли и убрали в выложенную белоснежным кафелем кладовку. Все выглядело так по-домашнему, что закутанная в соболя фигура Фламмарио и ее дико сверкавшие глаза обитательницы джунглей казались тут совсем не к месту, являя собой поистине причудливое зрелище.

— Они нас опередили, — сдавленно прошептала она. — Эта дворовая шавка Паулу…

— Тихо! — негромко, но повелительно сказал Смит.

Мы навострили уши.

Я услышал далекий шум канала. Гудки кораблей заставляли вспомнить, с чего началось мое путешествие в Колон. Но в самом доме царило безмолвие. Я уже собрался было нарушить его, когда Смит прошептал:

— Тс-с!

Я насторожился и вскоре услышал звук, который привлек его внимание. Наверху что-то тихо поскрипывало.

— Они все еще здесь! — выпалила Фламмарио. — Доставай же оружие!

С этими словами она выбежала из кухни в коридор, включив на ходу свет. Этот подвиг меня удивил, но потом я вспомнил об архитекторе с прямолинейным мышлением. Мы оказались в очень просто обставленной столовой. Одна стена была задрапирована шторами. Фламмарио метнулась к ним и отдернула. Я увидел сад, земля в котором была покрыта пятнами лунного света, словно лужицами расплавленного серебра. На террасе стояли плетеные стулья и столы, но не было видно ни души.

В комнате стоял затхлый дух, будто в доме давно никто не жил. Сам не знаю почему, я потянул задвижку на одной из застекленных дверей и открыл ее. С легким ветерком в комнату проник аромат какого-то ночного цветка, но я тут же осознал, что поступаю неразумно, и закрыл дверь, чтобы в гостиную не налетела мошкара.

— Вот опять! — сказал Смит.

Мы притихли, напрягая слух… Несомненно, наверху кто-то двигался. Фламмарио обогнала нас и включила свет в квадратной прихожей. Мы быстро помчались по короткой устланной ковром лестнице. На тускло освещенную площадку выходили три двери, все они были заперты.

— Вот где нам нужны легавые! — выдохнула Фламмарио. — Дуйте в свой свисток!

— Тихо!

Я слышал ее учащенное дыхание, она стояла рядом со мной в полумраке; единственным источником света тут была лампа с абажуром. Мы прождали секунд десять, но не уловили ни звука. Я представлял себе Ардату — может, мертвой или связанной, с кляпом во рту. Думается, с тех пор, как я узнал о том, что она в рабстве у доктора Фу Манчи, мне еще никогда не хотелось так услышать ее голос и никогда не было так страшно от мысли о том, что я его больше не услышу.

— В жизни сломать замок куда труднее, чем это делается в книгах, — сказал Смит. — Но двери тут не из старого доброго дерева, а всего лишь из дранки да трехслойной фанеры. Проверьте, Кэрригэн, выдержит ли та дверь натиск ста семидесяти фунтов, а я займусь этой.

Отодвинув Фламмарио в сторону, я отошел к краю площадки и с разбегу ударил плечом в дверь. Итогом первого штурма был слабый скрип и лязг металла. Смит бросился на дверь, находившуюся ближе к лестничной площадке, и добился не большего успеха, чем я.

— Выбейте панель, Кэрригэн! — крикнул он. — Возможно, внутри есть ключ.

Я последовал его совету. Странная хозяйка «Древа страсти» подгоняла нас.

— Навалитесь, ребята! — хрипло кричала она. — Поднатужьтесь! Мы пришли сюда убивать!

Я немного повредил дверь, которая оказалась довольно прочной. Не сумев добиться большего, я пробормотал проклятия, стиснул зубы и повторил атаку. Она оказалась настолько удачной, что дверь с треском распахнулась, и я кубарем покатился в темноту.

Кое-как поднявшись и тяжело дыша, я ощупью вернулся обратно к двери, чтобы найти выключатель. Когда я зажег свет, с лестницы донеслись гром и треск.

Я оказался в неприбранном кабинете. Ящики шведского бюро были взломаны и выдвинуты, наличествовали и другие свидетельства торопливого обыска. Но в комнате никого не оказалось, и другой двери в ней, похоже, не было. Я выбежал обратно на площадку в тот момент, когда Смит просадил каблуком филенку.

Сунув руку внутрь, он, очевидно, нащупал ключ, поскольку мгновение спустя дверь распахнулась. Я последовал за ним. Мы очутились в небольших жилых покоях, состоявших из гостиной, спальни и ванной, отделанной в игриво-изнеженной манере.

На стенах висели фотографии женщин в рамках, в основном красоток из кабаре. Диван с пышными мягкими подушками. Лампа под абажуром, поддерживаемая нимфой из слоновой кости, стояла в нише. На полу — изысканные персидские ковры, шкуры леопарда. В воздухе витал тонкий аромат духов.

— Это новое гнездышко Лу, — выдохнула Фламмарио. — Узнаю его вкус. — Она вбежала в спальню. — Никаких следов. Тут никого не было!

— Где же Ардата? — пробормотал Смит. — Идемте, вот третья дверь.

На площадке мы остановились. Фламмарио шикнула на нас, и мы замерли, прислушиваясь.

— Вы слышите?! — вскричала Фламмарио. — Эта крыса Лу прячется на чердаке!

— А как нам туда пробраться? — спросил Смит.

— Вот через эту дверь. За ней — еще две комнаты и лестница на чердак.

Мы со Смитом по очереди атаковали третью дверь, пока, наконец, она не поддалась с громким треском. Мы ввалились в короткий коридорчик с дверями в обеих стенах. Они были распахнуты. В одной из комнат с закрытыми ставнями мы нашли следы, которые искали.

Эта была спальня, снабженная ванной. Замок на двери был взломан, постель снята, но покрывало так и лежало на ней. Значит, на кровати никто не спал. Смит забегал из стороны в сторону, будто борзая, ищущая след.

— Вот где он ее запер! — вскричал он.

— Разумеется! — откликнулась Фламмарио. — По окуркам сигарет в пепельнице видно, что курила женщина.

— Вы правы! А когда мы вломились, женщину утащили. Воссоздать эту сцену нетрудно. Ага! Что это?

Я увидел что-то блестящее возле его ног. Смит наклонился и поднял кольцо — изящно вырезанный из лазурита жук-скарабей был оправлен в тусклое золото. Увидев кольцо, я все понял, и меня бросило в дрожь. Всем сомнениям пришел конец — это было кольцо Ардаты.

 

ГЛАВА XXIV

НАКИДКА ФЛАММАРИО СПАДАЕТ

— Она была в сознании, когда ее уводили, — сказал Смит. — Этот перстень она оставила как указатель. Хорошо уже то, что они не накачали ее снотворным.

Но Фламмарио уже была в коридорчике, который, как я теперь увидел, оканчивался площадкой, ведущей к задней лестнице. Лестница поднималась к небольшой дверце.

Мы побежали туда. Площадка перед дверью была слишком узкой, чтобы разбежаться и выбить дверь, но Смит сказал:

— Вокруг замочной скважины нет стальной пластины. Дверь прочная. Я попытаюсь выбить замок выстрелом… Тихо! Слышите?

Мы снова постояли немного, прислушиваясь. До меня донесся приглушенный звук — так могла бы возиться крыса.

— Ну что ж! — воскликнул Смит.

Он дважды выстрелил, приглушенный грохот странным эхом прокатился по дому, и я, вдруг вспомнив о Фламмарио, оглянулся. Ее не было.

— Смит! — крикнул я. — Фламмарио ушла!

— Ничем не могу помочь! — крикнул он в ответ. — На эти выстрелы должна подоспеть группа захвата.

Я последовал за ним в кладовую, освещенную одной-единственной лампой, подвешенной на стропилах. Там не было ничего, кроме обычного для пригородных домов хлама, принадлежавшего, я подозреваю, еще прежнему владельцу. Но вдруг я увидел нечто совсем иное. В кладовке было низкое слуховое окно. Та его рама, которую можно было открыть, была слишком узкой, чтобы сквозь нее мог пролезть человек, но нижняя рама оказалась выбитой, и на полу валялись осколки стекла. Видимо, кто-то, прятавшийся на чердаке, сперва выдавил стекло, а уж потом выбил и раму. Высунув голову наружу, Смит сказал:

— Внизу балкон, идущий вдоль тех комнат, которые мы уже видели… Ага! К нему ведет лестница из сада!

Он повернулся и побежал к двери.

— Вы понимаете, Кэрригэн? — крикнул он. — Головорезы Фу Манчи пробрались сюда раньше нас! Этот самый Кэбот, который держал Ардату под замком в той комнате внизу, удрал сюда, чтобы спастись. Кэботу удалось исполнить задуманное. Он разбил окно, спрыгнул на балкон внизу и убежал, если только его не поймала полиция!

Мы уже бежали по нижнему коридору, направляясь к лестнице и дальше — к заднему крыльцу. По пути я строил предположения относительно странного поведения Фламмарио в тот миг, когда мы со Смитом проникли на чердак. Балкон, с которого спустился беглец, тянулся вдоль стены дома. Когда мы нырнули в тень, опережавший меня на шаг Смит резко остановился и так сжал мне запястье, что я почувствовал боль. Тишину разорвал пронзительный визг, перешедший в жуткие булькающие звуки.

Когда этот ужасный крик замер, я услышал возглас, потом топот бегущих ног. Полиция окружала дом. Мы неуверенно продвинулись еще на пару шагов вперед и увидели фигуру Фламмарио. Наполовину погруженная в тень, она выделялась причудливо обрубленным силуэтом на фоне лунного сияния. Фламмарио стояла у подножия лестницы, спускавшейся с балкона. Накидка соскочила, и женщина ехала похожей на статую фурии.

Услышав нас, она оглянулась, и я увидел блеск ее янтарных глаз. Потом она наклонилась, на миг скрывшись в тени, и подняла свою соболью накидку, чтобы опять закутаться в нее.

— Я полагаю, мы в расчете, Лу, — задыхаясь проговорила она. К нам подбежал капитан Бичер, а вслед за ним еще два офицера. Смит направил луч фонаря на распростертого на земле человека. Шея его была вывернута, как будто в миг смерти человек вдруг оглянулся. В вытаращенных глазах застыл вопрос, на который мертвец, очевидно, получил ужасный ответ.

Это был человек из Панамы!

Его пальцы вцепились в землю, а между лопаток торчала чеканная серебряная рукоятка кинжала, зловеще блестевшая в свете луны.

Капитан полиции Бичер перевел взгляд с мертвеца на закутанную в меха фигуру Фламмарио. Янтарные глаза женщины с презрением смотрели на него.

— Ну вот, наконец ты нам попалась!

— Забудьте о ней! — прошипел Смит. — Она не убежит. Девушку, которую держали тут в плену, куда-то утащили. Нельзя допустить, чтобы ее втихаря увезли из Колона. Дайте распоряжение в порту, задержите отплытие всех судов до получения дальнейших указаний. Используйте все средства.

Надежды рухнули, зато появились новые страхи. Меня окутало такое облако тоски, что я не мог толком соображать.

Кругом царила суматоха: слышались команды, сновали люди. Вскоре откуда-то издалека до меня донесся голос Смита:

— Позаботьтесь о Фламмарио. Как-никак она сделала для нас все, что могла. Возвращайтесь в гостиницу.

Кто-то коснулся моей руки. Я заглянул в блестящие янтарные глаза.

— Отвезите меня, пожалуйста, назад, — попросила женщина. — А то я опоздаю к своему выходу.

Я не помню ни слова из того, что эта убийца говорила мне на обратном пути. Кажется, она обнимала меня, и, полагаю, для нее это было в порядке вещей всякий раз, когда она попадала в общество мужчины. Вроде бы перед самой остановкой у «Древа страсти» она облобызала мои губы, а я шарахнулся от нее прочь, после чего Фламмарио хрипло расхохоталась. Я бы так и бросил ее прямо у дверей, но она сказала:

— Вы потеряли свою подругу, и вам непременно надо выпить.

Я думаю, она пыталась посочувствовать мне на свой полудикарский лад.

— Идите в бар. Если вы меня дождетесь я выпью вместе с вами.

Она побежала к своей гримерной, а я открыл заднюю дверь бара. В этот миг я и впрямь захотел крепкого бренди с содовой. Бармен быстро обернулся, узнал меня и пригласил войти.

В баре никого не было. Буфетчик едва успел поставить передо мной стакан, когда погас свет.

Нездоровое любопытство заставило меня выйти на балкон. Снизу доносился возбужденный гул голосов. Наверное, пришли новые посетители. Затем под тихие звуки невидимого оркестра появилась Фламмарио. Она принялась медленно танцевать в луче прожектора. На губах ее играла сладострастная улыбка, как у всех африканских танцовщиц от сотворения мира. Эта улыбка навеки осталась запечатленной в настенной живописи Древнего Египта.

Я невольно увлекся танцем и следил за Фламмарио, когда позади меня тихо звякнул телефон. Мгновение спустя бармен тронул меня за плечо.

— Это вас, — сказал он.

Когда я брал трубку, отчаяние во мне боролось с надеждой. Звонил Найланд Смит.

— Возвращайтесь немедленно… Бартон без сознания.

 

ГЛАВА XXV

ЗЕЛЕНАЯ РУКА

— Смит! — воскликнул я. — Он не при смерти?

— Слава Богу, нет.

Мы со Смитом смотрели на сэра Лайонела Бартона; он был бледен и едва дышал. Я повернулся к человеку в белом халате, стоявшему в изножье кровати.

— Вы уверены, доктор?

Доктор Эндрюс кивнул и ободряюще улыбнулся.

— Ему дали рвотное и промыли желудок марганцовкой, — ответил он. — Кроме того, я влил ему в рот очень крепкого кофе. К счастью, он здоров как бык. Выздоровеет. Я ввел ему дозу атропина. Скоро он придет в себя.

— Но как все это произошло? — спросил я, переводя взгляд с одного лица на другое. — Ведь снаружи дежурил полицейский.

— С ним то же самое! — ответил Эндрюс. — Но по другой причине, да и приходит в себя он совсем не так быстро.

— Как же вы это объясняете?

— Видите ли, — доктор взял со столика бокал, — тут — виски, к которому подмешана изрядная доза опиума. Иными словами, сэр Лайонел Бартон проглотил наркотик, и я промыл ему внутренности. А сержант полиции выкурил отравленную сигарету.

— Что?!

— Да, — подтвердил Смит. — И все оставшиеся в пачке тоже с отравой.

— Но ведь он мог почувствовать это?..

— Нет. — Врач покачал головой. — В данном случае использовалась индейская конопля, а сигареты такие дрянные, что перебили бы почти любой запах.

— Но где же он мог взять эти сигареты?

— Не пытайте меня, Кэрригэн, — устало ответил Смит. — Спросите еще, почему Бартон, оставшись один в номере, позволил кому-то подмешать в виски наркотик.

— Но был ли он один, когда вы вернулись?

— Его нашли одного. Меня вызвали из управления полиции, и оттуда я позвонил вам. Сержанта обнаружили без сознания в коридоре. Естественно, гостиничное начальство, войдя в номер, увидело Бартона.

— Где он был?

— В кресле в гостиной, без чувств, а рядом стоял этот стакан.

— Значит?..

— Да! Мы потеряли нашего заложника, Кэрригэн. Мартышки нет.

— Но, Смит! — в отчаянии вскричал я. — Это же невозможно!

— Все возможно, когда имеешь дело с доктором Фу Манчи. Надо смириться со случившимся. Двое мужчин, вполне способных позаботиться о себе и бывших начеку, отравлены наркотиками. Кто-то незаметно проник в эти комнаты, забрал клетку с мартышкой и спустил ее из окна гостиной, которое было открыто. Внизу ее подхватил другой человек, поджидавший в саду, где в этот поздний час никого не было. Короче, все просто.

— Слава Богу, старина Бартон выжил, — сказал я. — Но, помоги нам всем небо, мы боремся с призраком… Ардата!

Смит перегнулся через кровать, на которой лежал бесчувственный Бартон, и схватил меня за плечо.

— Фу Манчи опять захватил ее. Возможно, это звучит странно применительно к носителю самого большого зла в современном мире, но лично я считаю, что пусть уж она лучше будет при докторе, чем с…

— Лу Кэботом? Да, я согласен.

— Воздерживаясь от участия в беседе, господа, я исхожу из очень простого соображения, — заметил доктор Эндрюс, — я не знаю, о чем идет речь. Конечно, я слышал, что есть, или был, какой-то доктор Фу Манчи. Мне неведомо, какое он имеет отношение к двум моим больным. Но что касается Лу Кэбота — полагаю, вы говорите о владельце «Древа страсти», — то его я знаю, поскольку имел сомнительное удовольствие пользовать этого человека, и не однажды.

— Больше вам его пользовать не придется, — сказал Смит.

— Что-что?

— Он мертв, — ответил я.

Смит молча сделал мне знак и объяснил:

— Он умер сегодня вечером, доктор, в Сантурсе, при загадочных обстоятельствах.

— Скатертью дорога! — пробормотал доктор Эндрюс. — Более хитрого злодея в зоне Панамского канала еще не водилось. Этот парень был агентом какого-то иностранного правительства. Врачам, как и священникам, не положено говорить лишнего, грех болтать, но однажды, когда он бредил, я слышал от него занятные вещи.

— Иностранное правительство, — пробормотал Смит, пристально глядя на Эндрюса. — Скорее уж иностранная организация, доктор, а не правительство — во всяком случае пока.

Лишь через несколько часов Бартон вновь обрел дар речи. Состояние сержанта, отравившегося сигаретами с гашишем, немного тревожило доктора Эндрюса. Бартон же откинулся в кресле и уставился на нас. Сквозь неестественно багровый загар проступала бледность. Светало, и для меня это была заря несчастливого дня. О местонахождении Ардаты не было никаких сведений. Фламмарио выжала признание из горбуна Паулу. Агенты Си Фана перехватили его, когда он торопился к танцовщице с новостями, которых она ждала. Поэтому Си Фан предвосхитил наш визит на виллу Лу Кэбота, опередив нас на какие-то двадцать минут. Следствие по делу об убийстве власти согласились пока заморозить ради гораздо более важного расследования, проводимого Найландом Смитом.

— Я, должно быть, старею, — слабым голосом проговорил Бартон. — Во всяком случае я чувствую себя чертовски больным. Больше никакого кофе.

— Очень хорошо, — сказал Смит, — но и никакого виски до завтрашнего дня.

— Да он уже наступил! — проворчал Бартон. Его глаза уже блестели по-прежнему. — Вам, понятное дело, хочется знать, как это я свалял такого дурака. Что ж, этого я сказать не могу.

— То есть как это не можете?

— А я ничего не знаю. Я как раз налил себе последний стаканчик и вышел, чтобы удостовериться, что тот полицейский офицер, которого вы были столь любезны ко мне приставить и присутствие которого я сразу же обнаружил, не спит, и тут вдруг, кажется, услышал тот самый чертов приглушенный звук.

— Вы имеете в виду те мягкие шаги, которые мы слышали раньше?

— Да. Теперь позвольте мне изложить вам факты, весьма странные, уверяю вас. Я зашел взглянуть на эту чертову мартышку. Она спала. Я открыл дверь из моей комнаты в гостиничный коридор, чтобы убедиться, что полицейский бодрствует. Он окликнул меня, и я пожелал ему спокойной ночи; но он болтливый парень, и мы не сразу с ним расстались.

— А ваша дверь оставалась открытой? — перебил его Смит.

— Да, в том-то и дело.

— Сержант курил?

— Все время.

— Он вел себя нормально?

— Несомненно. Болтал без умолку.

— И вы не слышали никаких необычных звуков?

— Никаких. Я вошел, сел, раскурил трубку и уже собирался было выпить, когда вдруг кое-что увидел. Подчеркиваю, Смит: видение посетило меня еще до того, как я выпил. И это был не обман зрения и не сон.

— И что же вы увидели?

Бартон яростно сверкнул глазами.

— Я увидел зеленую руку!

— Зеленую руку! — эхом отозвался я.

Смит беспокойно заметался по комнате, теребя мочку левого уха.

— Я видел, как в воздухе плавает кисть человеческой руки. Она была цвета морской волны и появилась на какие-то десять секунд, вон там, у двери.

— Что вы сделали? — спросил Смит.

— Я подбежал, принялся искать. Подумал, не спятил ли я, и решил выпить. Сел, выпил, подумал, что в этой гостинице подают худшее в мире виски, и больше ничего не помню.

— Вы хотите сказать, что уснули?

— В этом нет никакого сомнения.

— Зеленая рука, — пробормотал Смит, продолжая расхаживать туда-сюда. — И эти мягкие шаги… Что же это? Что же, Господи, прости, это такое?

— Я не знаю, что это такое, — проворчал Бартон, — но благодарю Господа, что жив. Это наверняка Фу Манчи. Но ведь мы терпеть друг друга не можем. Почему же он не прикончил меня?

— На это, пожалуй, я могу ответить, — отозвался Смит. — До истечения его первого ультиматума осталось еще несколько дней. Доктор всегда заботится о внешней благопристойности.

— Как я понял, он снова захватил Ардату. Примите мои искренние соболезнования, Кэрригэн. Не знаю, что и сказать. Я один за все в ответе… И я упустил вашего заложника.

Я наклонился и пожал ему руку.

— Ни слова об этом, Бартон. Наш враг пускает в ход загадочное оружие, против которого мы бессильны.

— Смертельные Щелкающие Пальцы, — пробормотал Смит, — зеленая кисть, тень, которая приходит и уходит, но которую никто никогда не видит. Как же Фу Манчи пробрался сюда? Где он прятался? Как он перемещается и куда делся? — Смит остановился передо мной. — Вам нужно сейчас же решить, Кэрригэн. Как вы знаете, мои планы ясны. Завтра мы выезжаем в Порт-о-Пренс.

— Я знаю, — простонал я, — и знаю, что мне нет никакого смысла оставаться здесь.

 

ГЛАВА XXVI

ВТОРОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Лишь сознание того, что в изуродованной войной Европе многие тысячи людей страдают так же, как страдаю я, поддерживало меня в течение последующих нескольких дней.

Хотя Ардата снилась мне каждую ночь, в часы бодрствования я решительно гнал прочь все мысли о ней. Как мне казалось, до сих пор мы только терпели одно поражение за другим. Всю дорогу до Гаити я был погружен в собственные мысли и переживания.

На какое-то время азарт боя прошел, потом вернулся ко мне в видоизмененной форме, превратившись в холодную решимость. Если Ардата жива, я найду ее; я пойду к ужасному китайскому доктору, который держит в руках ее жизнь, и выкуплю ее свободу за любую цену, разве что принципами своими не поступлюсь.

Много раз открывал я стеклянную крышку ящика со сморщенной головой и нажимал на красную кнопку, но голова молчала.

Однако повествование подводит меня к событию, благодаря которому я вышел из своего смиренного состояния и позабыл о покорности судьбе, а вместо этого вновь начал живейшим образом интересоваться происходящим.

В Порт-о-Пренсе нас поселили в гостинице, но не в той, где появлялись Щелкающие Пальцы.

Одна стена столовой выходила в красивый тропический сад, где пальмы росли вперемежку со «звездными яблонями» и цветущими лианами, которые образовывали гирлянды и обвивали колонны близ нашего столика.

В это время года, как нам сказал хозяин, посетителей обычно было немного.

Но отель, как и в Кристобале, был набит битком. Если бы не распоряжения, которые получил американский консул на наш счет, вряд ли для нас нашлись бы свободные места. Но все равно наша компания раскололась.

Пока я озирался по сторонам, пробираясь к своим друзьям, я насчитал по крайней мере четырех человека, которых уже видел в Колоне!

Сев на свое место за столом и встряхнув салфетку, я спросил:

— Эти шпионы следуют за нами, Смит? Или мы следуем за ними?

— Как раз об этом, Кэрригэн, я только что спрашивал Смита, — ответил Бартон шепотом, который было слышно за сто ярдов.

— Ни то, ни другое, — ответил Смит. — Но положение союзников в Европе настолько критическое, что, если по эту сторону Атлантики им намерены помогать, то надо помогать быстро. Не хочу сказать, что Британской империи грозит опасность, просто любая держава, желающая принять участие в игре, должна начать действовать сейчас или не начинать вовсе. Соединенные Штаты весьма уязвимы на Карибском фронте. По крайней мере, одна воюющая сторона следит за ними, а возможно, и «нейтральная». Доктор Фу Манчи следит за всеми сразу. — Он отодвинул тарелку и закурил. — Хорошо поспали, Кэрригэн?

— Да не очень. А вы?

— Нет. Эти чертовы барабаны били всю ночь.

— Вот именно.

— Кажется, будто вернулся в Африку, — проворчал Бартон. — Сразу же это ощутил, как только приземлился здесь.

— А это и есть Африка, — бросил Смит. — Африканский остров в Карибском море. Эти барабаны, которые бьют всю ночь, далеко и близко, на холмах и в долинах, с тех самых пор, как мы сюда прибыли, — вы знаете, о чем они говорят?

Я в некоторой растерянности уставился на него.

— Нет, язык африканских барабанов для меня, как китайская грамота.

— Когда-то так же было и со мной, — Смит умолк, потому что гаитянский официант поставил передо мной грейпфрут и удалился. — Но ведь барабанами пользуются и в Бирме, как вы знаете. Да и вообще в Индокитае. Когда я был там, то из кожи вон лез, пытаясь придумать способ передачи сведений, более быстрый, чем телеграф. Кое-что я усвоил, но до специалиста мне еще далеко. Когда мы с вами, — он повернулся к Бартону, — вместе были в Египте, и после, в деле о маске предсказательницы в чадре, я попытался освежить свои познания. И, хотя язык этих негритянских барабанов ни на что не похож, тем не менее я знаю, что они говорят.

— Что же? — воскликнул я.

— Они сообщают кому-то, что мы здесь. Каждое наше движение прослеживается, Кэрригэн.

— И донесения идут к Фу Манчи? — спросил Бартон. Смит немного поколебался, потом неторопливо ответил:

— Не уверен. Я бывал здесь и прежде, не забывайте, хоть и недолго. Однако по ночам я слышал барабанный бой, и мои скромные познания в языке барабанов в конце концов, кажется, помогли определить, каким звуком обозначается мое имя.

— Поразительно! — воскликнул Бартон. — У меня целая кипа нот из языка барабанов, страниц триста, но не думаю, что я смог бы распознать в них свое имя.

— Я же говорю, что не уверен. Но в то время у меня создалось такое впечатление, а последующие события укрепили его. Сообщения барабанщиков адресованы не доктору Фу Манчи. Мы можем более-менее точно узнавать руку доктора. Нам известно, к примеру, что именно он приводит в действие Щелкающие Пальцы, командует тенью и повелевает приглушенными шагами. Именно эта тень проникла в наш номер в Колоне и подмешала вам в виски опиум. Та же самая тень, не замеченная сотрудником полиции, подложила пачку отравленных сигарет на подлокотник его кресла. Ко всему этому теперь добавилась зеленая рука. Но я все чаще ловлю себя на том, что думаю об этой женщине, которую называют Владычицей Мамалуа. — Он умолк, погасил сигарету и вдруг воскликнул: — Боже!

На столе рядом с его тарелкой появился конверт. Ни одного официанта поблизости не было, а ближайший занятый столик стоял довольно далеко.

— Оно пришло вон по той садовой дорожке, — почти прошептал Бартон. — Я определенно видел, как оно влетело.

Но я видел лишь, как оно легло рядом с тарелкой. Я ошеломленно молчал. Кожа на скулах Смита натянулась, но он колебался лишь мгновение, потом вскрыл конверт столовым ножом и невозмутимо прочел вслух:

— «Второе Предупреждение. Совет Семи Си Фана указывает, что на Первое Предупреждение не поступило никакого ответа. Две державы начали переговоры с Советом относительно перегруппировки военно-морских сил в водах Карибского бассейна и Панамского канала. Копия данного Второго Предупреждения отправлена в Вашингтон. В вашем распоряжении три дня.

Президент Совета».

 

ГЛАВА XXVII

ПРЕПОДОБНЫЙ АМБРОЗ

Отец Амброз, священник-иезуит, прибыл сразу же после завтрака. Отца Амброза рекомендовал Смиту Кеннард Вуд как человека, знающего о Гаити больше, чем любой другой белый островитянин. Это был тучный, добродушный с виду церковник, в очках, с толстой тростью из терновника. У него был приятный мелодичный голос профессионального оратора, а немного сонные глаза выдавали в нем знатока людей и их поступков. Встреча произошла в комнате Смита, поскольку она была самой просторной в нашем номере. Смит сердечно приветствовал священника, задав сразу неожиданный вопрос:

— Вы знакомы, отец Амброз, с суевериями, связанными с зомби? Мертвецами, которых откапывают и вроде как оживляют?

— Разумеется, — ответил священник своим глубоким звучным голосом. — Это не предрассудок, это факт.

— Вы не шутите? — усомнился Бартон.

— Не шучу. Видите ли, мертвые на самом деле не мертвы: их хоронят живыми. Эти люди, я имею в виду приверженцев вуду, знают какой-то яд, или нечто подобное, который вызывает каталепсию. В таком состоянии жертву предают земле, и она лишается самосознания. Затем ее тайком выкапывают снова и придают облик этого ужасного существа, зомби. Личность уничтожена, душа, можно сказать, погибла. Зомби пребывают во власти жреца, шамана или вуду.

— Вот видите, Кэрригэн, — заметил Смит, — доктор Фу Манчи — не единственный человек, посвященный в эту странную тайну.

— Я слышал о докторе, — сказал священник, — но, насколько мне известно, на Гаити он никогда не бывал.

— А вот это мы как раз и постараемся выяснить, — ответил Бартон.

— По-вашему, выходит, — продолжал Смит, — что зомби — это не просто негритянский вариант традиции вампиров, а научный факт?

— Несомненно. Зомбированием тут занимались еще совсем недавно, возможно, занимаются и сейчас. — Лицо священника омрачилось. — Увы, среди моих многочисленных прихожан немало ревностных католиков, которые одновременно тайком исповедуют вуду — он покачал головой, — и я бессилен бороться с этим.

— Это культ змеи, — проворчал Бартон. — Это ведовство, это неизвестные яды и лекарства, это гипноз. Сюда вуду пришло из Западной Африки, а туда — из Древнего Египта. Частая повторяемость символа Ра и почитание змеи подтверждают мою точку зрения.

— Полностью с вами согласен, — ответил отец Амброз. — Это еще не доказано, но я надеюсь доказать. — Он порылся в кармане и протянул что-то Смиту, добавив: — Это я недавно отнял у одного человека на исповеди.

Держа вещицу на ладони, Смит с любопытством разглядывал ее. За распахнутым окном порхали с ветки на ветку пестрые птицы, кроны пальм причудливо колыхались, ночные барабаны молчали. Я встал, чтобы получше рассмотреть предмет, который достал священник. Это была фигурка змеи, грубо вырезанная из мягкой древесины и окрашенная в зеленый цвет.

— Этому придается какое-то особое значение? — спросил Смит.

— Да, — священник мрачно кивнул. — Видите ли, этот отвратительный культ, средоточие которого в наши дни находится, по моему мнению, здесь, на Гаити, подразделяется на две ветви. По сути дела это просто языческая религия. Каждая из сект имеет свой знак. Зеленая змея — знак той группы или ложи, к которой принадлежал мой кающийся. Я заставил его поклясться, что он никогда больше не пойдет на их сборища.

— Но как используются эти вещи? — спросил Смит.

— Как паспорта! — отвечал Бартон. — Они используются как средства опознания. Аналогия может показаться вам богохульственной, святой отец, но крест служил первым христианам для той же цели. Другие ложи, разумеется, имеют иные символы. У меня есть некоторые из них, прихватил с собой на всякий случай.

— Ясно, — пробормотал Смит. Он задумчиво положил амулет на стол перед собой. — Судя по вашему опыту, все эти люди чистые африканцы?

— Не все. — Священник покачал головой. — Многие люди, в которых очень мало негритянской крови, тоже следуют вуду. А есть и такие, в жилах которых вовсе нет африканской крови.

— Вы меня удивляете! — воскликнул я.

Он мягко посмотрел на меня и грустно сказал:

— Вуду — это, несомненно, сила и власть, а ради власти нечистоплотные люди пойдут на что угодно.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Смит. — Кажется, я знаю одного человека, поступившего таким образом. Еще вопрос, святой отец. Помните, недавно люди умирали от Щелкающих Пальцев?

— Прекрасно помню.

— Как вы полагаете, это вуду?

Священник заколебался. Он вытащил громадную резную трубку из тыквы-горлянки, Смит протянул ему свой кисет. Отец Амброз показал рукой на большую чашечку трубки.

— Я предупреждал вас, и, надеюсь, у вас достаточно табака в запасе. Да, вы задали мне трудный вопрос, сэр Дэниз. Почти все негры приписывают эти смерти вуду. Сам же я всегда считал, что они вызваны какими-то естественными причинами.

— Вы имеете в виду какое-то существо? — предположил Смит.

— Да. — Последние несколько волокон табака исчезли в чашечке трубки, вмещавшей едва ли не пол-унции. — Тут водятся весьма странные твари. А поскольку Гаити еще толком не изучено, тут могут быть и вовсе неизвестные животные.

Смит принялся расхаживать взад и вперед, потом вдруг сказал:

— Вы только взгляните на эту карту.

Он разложил на плетеном столике крупномасштабную карту Гаити. Голубые глаза Бартона забегали от любопытства; он тоже встал, когда священник склонился над картой.

— Да, — сказал отец Амброз, — это хорошая карта. Узнаю большинство дорог.

— Вы обратили внимание на красное кольцо, которым обведена одна точка на севере?

— Да. К сожалению, эту часть Гаити я знаю не очень хорошо. На севере работает мой собрат, отец Люсьен.

— И тем не менее вы, безусловно, знаете его лучше, чем я, — сказал Смит. — Я хочу спросить вас, отец, слышали ли вы когда-нибудь легенды или предания о большой пещере на северном берегу?

— Пещер там много, — отвечал священник, выпуская огромные клубы табачного дыма. — Это изрезанное побережье изобилует ими, как ульи сотами. Возможно, вы имеете в виду пещеру Кристофа, которую пыталось найти столько людей, но которая, как я склонен считать, не более чем миф.

— А-а! — протянул Бартон.

— Мне дали понять, — отец Амброз улыбнулся, — что на сей раз вы приехали сюда в поисках сокровищ Кристофа, сэр Лайонел. Я помню, вы были здесь год или два назад, хотя тогда мы не встречались. Однако хочу вас предостеречь. Не знаю уж, какие у вас сведения, и это не мое дело, но за последние сто лет поиски пещеры поглотили немало золота и унесли много человеческих жизней. У пещеры Кристофа почти такая же дурная слава, как у Кокосового острова.

— Вы меня удивляете, — пробормотал Смит, ткнув указательным пальцем в какую-то точку внутри красного круга на карте. — Но здесь, как меня информировали, находятся развалины часовни времен французского владычества. Я прав?

— Еще неделю назад были бы правы.

— То есть?

Бартон и Смит во все глаза смотрели на священника.

— В часовню либо ударила молния ночью в прошлый четверг, либо ее взорвали люди. От нее, можно сказать, не осталось камня на камне. Отец Люсьен подробно написал мне об этом.

Смит и Бартон переглянулись.

— Возможно, теперь вы понимаете, Бартон, — сказал Смит, — почему однажды утром в Нью-Йорке доктор Фу Манчи позаботился о том, чтобы сверить свою карту с вашим оригиналом. Руины часовни, теперь разрушенной, отмечали вход в пещеру Кристофа!

— Вы спрашивали о Владычице Мамалуа, — тихо сказал Амброз. — Да, такая особа, увы, существует.

— Это не мифологический персонаж?

— Вовсе нет, а жаль. Кто и что она такое, я сказать не могу: ее видели только избранные посвященные. На Гаити о ней никто слыхом не слыхивал примерно до 1938 года, наверное. Это какая-то необычная ведьма. Возможно, ее привезли из Африки.

— Вы знакомы с кем-нибудь, кто видел эту женщину? — спросил Смит.

— Знаком. — Отец Амброз указал на амулет на плетеном столике. — Владелец этой штуки видел ее, потому-то я и стращал его преисподней и изъял этот амулет.

— Он вам ее описал?

— Я полагаю, тогда он был слишком возбужден. Эти сборища подобны оргиям, там не найти надежного свидетеля. Но одно мне известно доподлинно: она не негритянка.

— Что?! — Глаза у Смита заблестели от возбуждения. — Вы в этом уверены?

— Совершенно уверен.

— Белая женщина?

Отец Амброз развел своими пухлыми руками.

— Возможно, полукровка. Некоторые из них, как вы знаете, такие же белокожие, как мы с вами. Я не допускаю, чтобы европейская женщина могла так прибрать к рукам чернокожих. А ее влияние, заметьте, отнюдь не ограничивается Гаити. На великой церемонии Полнолуния…

— Завтра вечером! — бросил Смит.

— Да, завтра вечером будет сборище, множество людей приедут из-за границы, причем, — с грустью добавил Амброз, — не все они будут черные. Хоть мы и боремся с призраками, сэр Дэниз, но в конечном счете мы победим.

— Вы слышали, Бартон? — сказал Смит, набивая свою старую вересковую трубку. — Перед нами два пути. Доктор Фу Манчи в одном верно предугадал наши действия. Я считаю, что нам крайне важно повидать эту женщину.

— А я уверяю вас, — перебил отец Амброз, — что повидать ее совершенно невозможно, неважно, какая у вас причина желать встречи с ней. Гаити — достаточно цивилизованная страна, как вы знаете, — он улыбнулся, — но белым людям, не знакомым с обрядами вуду, так же опасно соваться в то место, как европейцу входить в Мекку.

— Вы говорите «в то место», — заметил Смит. — Означает ли это, что вы знаете, где оно?

Священник замялся, но все же ответил:

— Да, знаю. Но совесть не позволяет мне открыть его вам. Вуду, несомненно, детище сатаны. Я бы не поощрял попыток приобщиться к нему. Это, как вы сами сказали, пережиток языческих верований, которые старше христианства. Это поклонение темной стороне Луны.

Наступило короткое молчание, во время которого Найланд Смит расхаживал взад и вперед, а чашечка трубки священника противно булькала.

— Я не собирался перечить вашим нравственным убеждениям, святой отец. Но позвольте мне объясниться. К вашему сведению, я занимаюсь вовсе не поисками сокровищ, хотя и надеюсь найти пещеру Кристофа. Я действую в интересах правительства Соединенных Штатов и своих собственных. На Гаити существует два рода движений — механическое и психологическое. Моя задача исследовать и то, и другое. Вы сами говорите, что вуду обладает большой силой. Вы, очевидно, много о нем знаете, гораздо больше, чем рассказали нам. Но вот что вам неведомо. Одно очень древнее тайное общество под названием Си Фан…

— Си Фан! — подхватил отец Амброз. — Но какое отношение имеет Си Фан к Гаити? Видите ли, — он виновато улыбнулся, — прежде чем приехать сюда, я четыре года провел в Тибете. Среди тамошних новообращенных было столько же членов Си Фана, сколько здесь приверженцев вуду.

— Несомненно! — согласился Смит. — Корни Си Фана, возможно, и не так глубоки, как корни вуду, но тем не менее это старая организация, причем весьма мощная. Ею руководит один гениальный китаец, а входят в нее представители всех народов и вероисповеданий. Уж и не знаю, как давно в нее влились и вудуисты…

— Что?!

— Си Фан — чисто политическая организация. Не стоит и говорить, что власть над вудуистами означает огромное скрытое влияние. И оно уже ощущается. Реальная угроза интересам США в Карибском бассейне растет не по дням, а по часам. Несколько агентов, которых послали сюда, погибли или пропали без вести.

— Признаюсь, — пробормотал священник, — я и сам был знаком с одним из них.

— Их было много. А эта женщина, Владычица Мамалуа, несомненно, агент Си Фана. Мною движет не праздное любопытство. Моя задача — установить личность этой женщины и разобраться, чем она занимается. Я уже навел кое-какие справки.

Он снова повернулся к карте и ткнул кончиком карандаша в какую-то точку. Похоже, это была горная вершина неподалеку от границы с Доминиканской республикой. Смит вопросительно взглянул на священника.

Отец Амброз кивнул.

— Да, это центр вуду на Гаити, — признал он. — Морн ля Сель. Волшебная гора. Ее видно из окон моего дома в Кенскоффе. Но если вы отправитесь туда во главе большого отряда и с оружием, то никого там не найдете, а если пойдете один, то наверняка никогда не возвратитесь.

Смит снова раскурил трубку и сказал:

— Вы всего лишь исполняете свой долг, святой отец. Мы выслушали ваше предостережение и восприняли его всерьез. Но у меня, как и у вас, есть долг, и я намерен побывать на этом сборище. — Он взял маленькую фигурку змеи. — Могу ли я позаимствовать ее у вас?

Трубка священника забулькала, огромные клубы дыма повалили из чашки. Наконец он сказал:

— Что ж, дело предстает в новом свете, сэр Дэниз. Полагаю, Господь простит меня, если я не стану с вами спорить.

 

ГЛАВА XXVIII

НОЧНЫЕ БАРАБАНЫ

— Мы примерно знаем, чего нам ждать, — сказал Смит, — и, я думаю, в наших планах предусмотрено все, что только можно.

— Я сожалею о каждой потерянной минуте! — вскричал Бартон. — Американская морская пехота готова к высадке, но даже с ее помощью разгрести развалины старой часовни удастся не сразу. Судя по тому, как развиваются военные действия, Фу Манчи уже завтра может получить свой шанс.

— Завтра и мы принимаемся за дело, — отрезал Смит. — Сегодня вечером я занят, у меня работа, которая вполне может превратить вас в мокрое место! Бартон, — обратился он к ученому, — с сожалением напоминаю вам, что поиски возглавляю я. Будьте добры выслушать меня. У вершины Морн ля Сель, нашей конечной цели, есть ровная площадка. Поскольку там святилище вудуистов, американские власти ограничились разведкой с воздуха. Но это хорошая посадочная площадка. Три армейских самолета уже готовы к взлету. Они — наше прикрытие, Бартон, и командуете ими вы. Теперь, когда я знаю, что Си Фан на Гаити, я не могу довериться никому из местных. Никто, кроме вас, не знает, когда и куда отправятся эти самолеты.

— Совершенно верно, — проворчал Бартон. — Вы знаете, что можете на меня положиться.

— Важно одно: увидеть Владычицу Мамалуа. Время отправления я вам сообщил с учетом часа начала церемонии. Не взлетайте ни секундой раньше.

Пополудни мы со Смитом отправились в Кенскофф, домой к отцу Амброзу. Мы поехали на машине американского консула, имевшей закрытый кузов. Автомобили с крышей — редкость в Порт-о-Пренсе. Вез нас шофер консула. План Смита, как мне вскоре было суждено узнать, оказался чрезвычайно сложным. Поначалу мой друг только молча курил, заполняя салон машины клубами табачного дыма.

Хотя дорога была современная, строения, стоявшие вдоль нее, словно бы перенеслись сюда из Тимбукту. Нескончаемая вереница гаитянских женщин с поклажей на голове тянулась к рынку. Обратно двигался встречный поток. Здесь, за городом, я не видел ни одного белого лица. Внизу под нами открывался замечательный вид.

С высоты Порт-о-Пренс, притулившийся в чаше меж двумя горами, на миг напомнил мне Дамаск, когда смотришь на него с Голанских высот. Дальше за городом виднелся таинственный остров Ла-Гонав, который, казалось, плыл по синей глади океана. Больше ничто не нарушало идеально ровной линии морского горизонта. Местные жители, мимо которых мы проезжали, почти не обращали на нас внимания, разве что одна любопытная женщина, ехавшая на ослике, да высокий красивый мулат с посохом в руках. Эти двое явно были не расположены к нам. Высокий мулат проводил нашу машину пристальным взглядом.

— За нами следят, Кэрригэн, — сказал Смит. — Вы заметили этого человека?

— Да.

— Несомненно, один из шаманов вуду. Сегодня ночью барабаны будут бить что есть мочи.

Больше он ничего не сказал, пока мы не добрались до дома священника — длинного, приземистого, увитого плющом строения, с закрытой цветущими лозами верандой, выходившей в тропический сад, где порхали с цветка на цветок колибри и бабочки невероятных расцветок. Когда мы выбирались из автомобиля, Смит пробормотал:

— У преподобного отца уютное жилище.

Радушный священник встретил нас и провел в прохладный и просторный кабинет. Разглядывая простые деревянные полки, ломившиеся от трудов на многих языках, заваленный бумагами рабочий стол, машинку на столике рядом и большое распятие на побеленной стене, я думал, что здесь, возможно, располагается полевая ставка Рима, ведущего войну с африканскими суевериями, аванпост христианства, осажденный древними злыми божествами.

Когда стемнело, мы со Смитом и отцом Амброзом были в саду. Я смотрел на малиновый закат и гадал, что нам сулит новый день.

— Пора войти в дом, — предложил хозяин.

Вновь оказавшись в кабинете, освещенном электричеством от маленького генератора, мы со Смитом уставились друг на друга. Мы были черны от загара, но это могло помочь нам только в сумерках. Два надежных парня, отправленных Амброзом в нашей одежде обратно в город на машине консула, должны были ночевать в консульстве. Эта уловка должна была уверить соглядатаев, что мы вернулись в Порт-о-Пренс.

На Смите был плохо сидевший спортивный костюм и соломенная шляпа. Я был одет примерно так же, с той разницей, что под курткой у меня был красный пуловер. Головным убором мне служило нечто вроде тропического шлема.

— Сколько у вас запасных патронов? — спросил Смит.

— Двенадцать.

Он мрачно кивнул.

— Больше и не надо.

Смит принялся набивать трубку, а отец Амброз закрыл окна рамами с тюлевыми сетками.

— Свет привлекает много ночных насекомых, — объяснил он. — Некоторые из них красивы, но в большинстве своем это гнус.

Смит раскурил трубку и вытащил из кармана два предмета: зеленую змейку, одолженную у священника, и драгоценный камень в форме семиконечной звезды.

— Это амулет из коллекции Бартона, — сказал он. — Я вам о нем говорил, святой отец.

Преподобный Амброз сменил очки и, усевшись, внимательно осмотрел блестящий камешек. Вскоре он поднял взор.

— Эмблема змеи, как я вам сказал, означает папалуа, или предводителя ложи. Но это, — он бережно коснулся камня, — знак высокого адепта, великого магистра. Странно, что число семь имеет значение и в языческих таинствах. Понятия не имею, где сэр Лайонел раздобыл эту штуку.

Смит засмеялся.

— То же можно сказать о большинстве предметов в собрании Бартона. Но могу ли я быть уверен в этих эмблемах?

— В этом я почти не сомневаюсь, но не убежден, что поступаю мудро, потворствуя вашему предприятию. Обе эти эмблемы — знаки Дамбаллы, бога-змеи, антихриста, подобно свастике. Ну, была не была. Я показал вам дорогу до места, где привязаны ослики. Теперь мы пропустим по стаканчику моего рома, а это, уверяю вас, особая честь, — и, думаю, вам уже пора отправляться в путь.

Мы продегустировали его ром в этом оазисе знания посреди гаитянских джунглей, и взволнованный священник дал нам последние напутствия, явив при этом обширнейшие познания во всем, что касалось страны, которой был связан столь тесными узами. Наконец, бросив взгляд на настольные часы, он сказал:

— Вам пора в дорогу. Позвольте мне благословить вас.

Пять минут спустя мы ощупью пробрались в конец узкого проулка за садом священника. Едва видимые ящерицы, будто призраки, выскакивали у нас из-под ног. Вспышки светлячков, казалось, были нашими путеводными огнями. В проулке стояли два ухоженных и оседланных терпеливых ослика, за которыми никто не присматривал. Когда мы поправили подпруги и уселись верхом, Смит сказал:

— Порядок. Бартон обедает сегодня у американского консула, как условленно, но среди слуг почти наверняка будет шпион, и о нашем отсутствии сообщат.

Мы выехали на дорогу, которая вела в горы; рядом с нами в ту же сторону шагали пешеходы. Наше участие в этом загадочном шествии словно послужило сигналом: в горном лесу перед нами и в долине позади нас забили барабаны.

— Когда наступает темнота, — тихо сказал Смит, — Гаити возвращается к своим древним богам.

Тем не менее мы рысцой двинулись вперед, в горы. Переговариваясь вполголоса, мы проехали много миль и добрались до начала самой опасной дороги, какую мне когда-либо доводилось видеть.

Она шла по краю пропасти, и я сомневаюсь, что на ней могли бы разъехаться два всадника. Но темные фигуры двигались только в одну сторону, никто не шел нам навстречу. Я видел дорогу впереди — серебряную нить, залитую лунным светом. По ней, будто муравьи, двигались люди. Возле ниши в скале Смит остановился.

— У нас еще три часа, — сказал он. — Я хочу послушать барабаны.

Так мы простояли минут десять. Язык барабанов был совершенно непонятен мне. Послания и ответы сливались в сплошную дробь, такую же, как та, что не давала мне спать по ночам. Пешие и конные туземцы скользили мимо темной ниши, в которой мы укрылись. Все они шли к месту тайного сборища на гребне горы. Некоторые паломники несли фонари, другие — факелы.

— Речь идет обо мне, — тихо сказал Смит, — но больше ничего разобрать не могу.

Мимо нас медленно проехал человек на муле. Его фигура четким контуром обозначилась на фоне жемчужной Луны. Даже если бы не повеяло холодом, я все равно не мог бы не узнать этот профиль и эту угловатую фигуру. То был доктор Фу Манчи.

 

ГЛАВА XXIX

ПЕСНЬ ДАМБАЛЛЫ

— Смит! — прошептал я. — Вы видели? Вы видели? Это был доктор Фу Манчи!

— Я видел.

— Я мог бы застрелить его!

— Это было бы тактической ошибкой. Скорее всего он нас не видел. Не исключено, что он даже не подозревает о нашем присутствии. Вы обратили внимание на его свиту?

— Шесть или восемь крепких ребят, похоже, шли впереди и столько же за ним.

— Его бирманские телохранители.

— Но что это значит? Что церемония вуду организована Фу Манчи и мы направляемся в западню?

— Почему-то я так не думаю, Кэрригэн, хотя могу и ошибаться. Но присутствие Фу Манчи собственной персоной подтверждает те умозаключения, на основе которых я действую.

Жуткий бой барабанов стал непрерывным, похожим на зловещий пульс — будто просыпался какой-то потаенный мир. Фигуры, большей частью пешие, поодиночке и группами проходили мимо затененной расселины, укрывшей нас. Иногда, хотя и редко, проезжали всадник или всадница.

— Право же, Смит, — сказал я, — нам следовало бы не выпускать его из виду.

— Это было бы слишком опасно. Более того, вполне резонно допустить, что он едет туда же, куда и мы. Требуется огромная осторожность, от этого зависит наша жизнь, хоть я и принял некоторые меры предосторожности. Мне не нравится эта горная тропа впереди, но мы должны двигаться дальше.

Мы снова поехали по тропе над пропастью. Дорога была не шире десяти футов, а во многих местах — и того уже, а мулы шли по самому краю, не желая царапать бока об острые скалы.

Внезапно сзади донеслось пение. В тысяче футов ниже нас, в долине, шла бесконечная процессия, и песня паломников, смешиваясь с дробью барабанов, превращалась в частицу черного волшебства ночи.

— Вы слышите? — донесся голос Смита.

— Да, это ужасно.

— Полагаю, это знаменитая Песнь Дамбаллы. Чисто африканский мотив.

Послышались приветственные возгласы и стук лошадиных подков.

— Дело может осложниться, — бросил Смит через плечо. — Очевидно, приближается какой-то высокопоставленный чиновник, и вполне возможно…

— Боже, помоги нам! — прошептал я.

— Вероятно, мы справимся, — ответил Смит, — если только он гаитянец. Вы знаете китайский или хинди?

— Ни слова.

— Тогда, может, арабский? Он хорошо действует на этих выходцев из Западной Африки, ведь это язык их угнетателей.

— Да, по-арабски я немного знаю.

— Хорошо. Если кто-нибудь обратится к вам, отвечайте по-арабски. Говорите, что вспомнится, не заботьтесь о смысле.

Возгласы приближались. Всадник пробирался вверх по горной тропе, обгоняя медленно движущихся паломников. Я оглянулся. Мы только что преодолели головокружительный поворот, и я не видел приближавшегося всадника.

— Приготовьте пистолет, — велел Смит и остановил своего ослика.

Я сделал то же самое, хотя маленькая животина с железными удилами во рту совсем этого не хотела. Всадник был уже ярдах в пятидесяти позади нас.

— Если он идет по нашу душу и опознает нас, стреляйте, — сказал Смит.

Оглянувшись, я увидел, что все паломники остановились и прижались к скале, освобождая путь всаднику. Мгновение спустя он выехал из-за поворота на поджарой пегой кобыле. Казалось, он не обращал никакого внимания на зияющую пропасть. Проезжая мимо стоявших людей, он наклонялся в седле и, похоже, вглядывался в их лица. Через несколько секунд он добрался до нас.

Всадник придержал лошадь и стал рассматривать мое лицо. Я сидел в тени. Луна была у меня за спиной, и ее свет падал на всадника.

Это был тот самый мулат с острыми глазами, которого мы обогнали по пути к дому отца Амброза. Именно он так пристально вглядывался в салон машины!

Он прокричал что-то на непонятном мне наречии, и, памятуя о наказе Смита, я резко ответил:

— Imshi! Ruah! Bundukiyah!

Мулат, казалось, заколебался, а когда гарцующая лошадь чуть не зацепила моего осла, Смит крикнул:

— Yalla! Yalla!

Мулат пришпорил лошадь и помчался вперед.

— Скорее! — воскликнул Смит. — Иначе нас обгонят!

И мы продолжали путь.

Вскоре мы подъехали к широкому участку этой опасной горной тропы, и я увидел, что многие паломники остановились тут на привал. Картина внизу внушала благоговейный страх. Луна светила так ярко, а тени были такими густыми, что создавалось впечатление, будто смотришь на рельефную карту, освещенную прожекторами. Далеко на востоке сверкало похожее на зеркало озеро, в котором отражались горы. Они, как я полагал, находились уже на территории Доминиканской республики. Когда я остановился и посмотрел на это захватывающее зрелище, на мое седло легла чья-то рука. Я быстро взглянул на подошедшего человека.

Это был негр. Он говорил на ломаном английском.

— Вы ведь из Петонвилля — да?

— Kattar kherak, — ответил я и вскинул руку в фашистском приветствии.

Смит придвинулся ко мне.

— El-hamadu! — пробормотал он и повторил мой жест.

Негр приложил руку ко лбу, отступил в сторону, и его поглотила тьма.

— Пока все идет неплохо, — с опаской проговорил Смит. — Но совершенно очевидно, что, поднявшись еще на две-три тысячи футов, мы приблизимся к истинным вратам в святая святых, и придется положиться на наши амулеты. Во-первых, Кэрригэн, ни слова по-английски! И молитесь, чтобы нам не встретился человек, говорящий по-арабски.

Он разглядывал группы отдыхающих людей. Мулата на лошади и след простыл. Не видно было и доктора Фу Манчи, что беспокоило меня больше всего. Многие паломники закусывали, сидя на земле; нескончаемым потоком подходили все новые. Пение прекратилось, но отовсюду слышался бой барабанов.

— Пожалуй, не помешает чего-нибудь выпить, — сказал Смит, — а потом — снова в путь.

Когда мы достали из карманов фляжки, я посмотрел на серебристую ленту, испещренную движущимися черными точками. Она вела на вершину Волшебной горы. Что ждет нас там? Узнаю ли я что-нибудь об Ардате? В чем смысл этого чудовищного шествия, упорно поднимающегося вверх по склону? Кто эта Владычица Мамалуа?

Во время привала Смит был очень молчалив. Наконец мы убрали свои фляжки и опять пустились в путь, не сказав друг другу ни слова. Ослики святого отца послушно брели вперед.

Барабаны все не смолкали, пение возобновилось…

 

ГЛАВА XXX

СЕМИКОНЕЧНАЯ ЗВЕЗДА

— А это, — сказал Смит, — я полагаю, своего рода пропускной пункт вуду. Тут нас попросят показать пропуска.

Мы находились на высоте примерно шести-семи тысяч футов. Пересекли несколько опасных горных перевалов. Последние две или три мили дорога вела через перевал в узкое ущелье, куда не проникал лунный свет. Горный ручей бурлил внизу, а толпа текла и текла над ним. Тьма казалась непроницаемой, но шествие продолжалось, и наши животные по-прежнему уверенно шли вперед. Вскоре сквозь бархатную тьму, испещренную точками движущихся факелов, я стал различать дорогу.

Она вывела нас на обрыв над почти идеально круглой долиной, обрамленной горными вершинами. Склоны поросли густым лесом, но тропа выходила из ущелья на открытую равнину — ни дать ни взять чаша стадиона, имеющая с полмили в поперечнике. Факелы мелькали среди деревьев, теперь барабаны стучали совсем рядом с нами, и я увидел сотни фигур, собравшихся перед длинным, приземистым ярко освещенным строением. Справа располагался загон, где были привязаны лошади, мулы и ослы. Туда-то и направился Смит.

— Говорите по-арабски, — буркнул он.

Тут было полно фонарей, и загон здорово смахивал на современную автостоянку. А ее смотритель, несмотря на то, что намечалась религиозная церемония, был похож на барышника — здоровенный гаитянец в чересчур тесном клетчатом костюме, при широченном галстуке, заколотом булавкой с огромной жемчужиной. Я на мгновение перенесся на ипподром Эпсом-Даунс в день дерби. Когда мы спешились и привязали наших осликов, он сказал на странном наречии, которое я еще не научился толком понимать:

— Доллар за двоих.

— Imshi, hammar! — огрызнулся Смит и, вытащив пятьдесят центов из кармана, протянул их смотрителю.

— Мало! Мало! — воскликнул тот.

— Etla barra! Gehannum! — проворчал я, отдавая фашистский салют.

Как и прежде, это действие оказалось весьма полезным. Барышник смерил нас взглядом, сунул деньги в карман, посмотрел на ослов и отошел.

— Пока все хорошо, — пробормотал Смит. — Теперь давайте осмотримся и составим план. Здесь, как видите, отменная посадочная площадка.

Мы медленно направились к веранде освещенного дома в дальнем конце поляны, и вскоре нам стало ясно, что это нечто вроде горного приюта или караван-сарая. Вокруг него на огромном пространстве сидели на корточках паломники, поглощая принесенную с собой снедь. Однако самые богатые, по крайней мере внешне, входили в дом. Многие уже устроились на веранде, и я видел движение в комнате за ней. Фасад дома был в тени, и Смит сжал мою руку, когда мы покинули залитое светом место.

— Вы видите, что это такое, Кэрригэн? Отделение овец от козлищ. Судя по звуку барабанов, наша цель дальше.

Я постоял, прислушиваясь. Барабанный бой каким-то непонятным образом изменил мое состояние, взбудоражил, пробудил порывы, о которых я прежде и не подозревал. Желание увидеть Ардату обострилось до предела, ненависть к Си Фану и доктору Фу Манчи, ко всем тем, кто держал ее взаперти, превратилась в испепеляющий огненный поток. Я, христианин, проникался дикарской психологией.

— Да, — с деланной невозмутимостью ответил я. — Владычица Мамалуа где-то там, за домом.

— Вот ворота, — сказал Смит. — Сейчас начнется испытание. Помните: вы владеете арабским.

Держа меня за руку, Смит двинулся к освещенной веранде.

Я оказался в длинной, с низким потолком комнате за верандой. Скорее всего это была столовая.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться, что, несмотря на обилие белых лиц, мы со Смитом были тут единственными людьми без примеси африканской крови. На некрашеном полу рядами стояли столы, за которыми сидели мужчины и женщины.

Их поведение было до того странным, что я задался вопросом, чего они напились. В одном конце зала была стойка, за которой работали две цветные женщины. Я увидел, что, помимо самой разной снеди, большей частью незнакомой мне и не очень соблазнительной на вид, тут много рома, джина и виски. Физиономии некоторых пирующих уже выражали нечто похожее на экстаз. Наблюдая за ними, я понял, что виной тому барабанный бой.

Смит прошептал мне на ухо:

— Возьмите себя в руки, Кэрригэн. Мы возле больших барабанов. Они оказывают странное действие даже на европейцев. Старайтесь не выказывать любопытства и помните: только арабский язык. Давайте немного постоим здесь и покурим.

— Зачем вы мне это говорите?

— Я наблюдал за вашими глазами. — Он убрал кисет в карман и уставился на меня своим проницательным взглядом. — Это что-то вроде гипноза, но вы не должны поддаваться.

Его слова подействовали на меня, как холодный душ. Да, никуда не денешься: я, белый человек, реагировал на эти барабаны, как негр. Стоило мне это осознать, и зловещему влиянию барабанов на мои нервы пришел конец.

— Спасибо, Смит, — сказал я. — Ваша правда. Меня чуть не захлестнуло это всеобщее помешательство.

— Самое интересное, по-моему, заключается в том, что здесь, похоже, нет ни одного нашего знакомого. Но очередь у стойки ведет себя как-то странно.

— А именно?

— Если вы понаблюдаете, то сможете подтвердить мои впечатления. Вы заметите, я полагаю, что некоторые посетители подходят туда, делают заказ, а потом исчезают вон за той дверью слева. Другие либо остаются у бара, либо несут свои покупки к столу. Понаблюдайте, например, за этой парой.

Мужчина и женщина, вошедшие с веранды, направились прямо к стойке. Девушка была чернокожая, очень красивая, ее спутник — метис с усыпанным оспинами лицом. Его светло-карие глаза подозрительно зыркали туда-сюда, когда он шел по комнате. Он был без шляпы, и шевелюра выдавала его африканское происхождение.

— Смотрите, — велел Смит.

Я стал наблюдать.

Парочка подошла к стойке, мужчина сделал заказ одной из буфетчиц. Перед ними поставили полные стаканы. Когда человек расплатился, я заметил, что отношение к нему со стороны обслуживающего персонала изменилось. Негритянка быстро оглядела посетителя и его подругу, потом как ни в чем не бывало протянула ему сдачу.

— А вот теперь, — прошептал Смит, — смотрите в оба.

С напитками было покончено довольно быстро. Мужчина сжал руку девушки и облокотился на стойку. Негритянка быстро вышла, и я увидел, как вторая буфетчица открыла для нее дверь, а потом снова закрыла.

— И что это значит? — спросил я.

— Это значит, — ответил Смит, — что мы подойдем к стойке и, болтая по-арабски, закажем напитки. Переговоры предоставьте мне и ничего не предпринимайте без моих указаний.

Мы подошли к стойке.

В том, как вели себя окружавшие нас люди, было нечто сатанинское. Теперь все они раскачивались в такт барабанам, закатывали глаза или скрежетали зубами.

Одна из буфетчиц, как ни в чем не бывало болтавшая с рябым мужчиной, оборвала разговор и приблизилась к нам; глаза у нее лихорадочно блестели.

— Gibi el ismu eh, — потребовал Смит, указывая на бутылку виски «Блэк энд Уайт».

Женщина быстро заговорила по-гаитянски, потом по-английски.

— Вам нужно виски «Блэк энд Уайт»?

— Aiwa, aiwa!

Женщина щедро плеснула в два стакана и поставила перед нами бутылку какой-то минеральной воды. Смит положил на стойку долларовую банкноту и получил сдачу. Поначалу буфетчица смотрела на нас с некоторым подозрением, но потом все уладилось. К стойке подошел новый посетитель, и негритянка отвлеклась. Это оказался настоящий негр, да еще какой. Он небрежно кивнул рябому, который ответил на приветствие, и тут же отвернулся от него. Смит тронул меня за руку.

Я смотрел во все глаза. Незнакомец заказал пачку сигарет и положил на стойку несколько монет.

— Внимание! — шепнул Смит.

Когда негр разжал ладонь, я на мгновение увидел в ней какой-то зеленый предмет. Это была свившаяся змейка Дамбаллы.

Сигнал, которым обменялись две буфетчицы, можно было заметить, только если специально следить за ними. Негр прошел в конец стойки, дверь перед ним открылась.

— Вот наш путь! — пробормотал Смит.

Откуда-то снаружи, становясь все громче и громче, доносился сатанинский гимн, песнь Дамбаллы: «Damballa donbamba, Kinga do Ke la».

Посетители вскакивали и пускались в пляс, поодиночке и парами, будто одержимые, они не замечали ничего вокруг. Танцуя, они выходили на веранду, спускались с нее и удалялись на освещенную факелами поляну.

— Ну, была, не была! — пробормотал Смит. — Только не пейте спиртного. Когда я позову женщину, покажите ей зеленую змейку. Остальное предоставьте мне. — Он повернулся к буфетчице и крикнул: — Та 'alia hina!

Она вздрогнула, посмотрела на Смита, потом подошла поближе.

Разжав ладонь, я показал зеленую змейку.

— А-а! — воскликнула она в некоторой растерянности.

Смит предъявил ей семиконечную звезду.

— Ahu hina Damballa! — пробормотал он и спрятал камень.

Какое-то мгновение женщина пытливо смотрела на нас, но при виде звезды приложила ладони к груди и склонила голову. Смит уверенно двинулся влево, и я последовал за ним. Вторая буфетчица открыла дверь и застыла в такой же смиренной позе. Мы вышли и оказались во флигеле, к которому вплотную подступал горный лес.

Снаружи было темно, но я разглядел среди сосен узкую тропу, по которой можно было пройти гуськом. Она тянулась вверх.

Не было видно ни души. Когда мы отошли от развеселого дома, пение и барабанный бой стали еще громче. Где-то далеко, в лесной чаще, зычно били барабаны, и мне почудилось, что они призывают нас к себе.

— Нам наверняка сюда, — тихо сказал Смит. — Похоже, я весьма важная птица, а это значит, что мы, как посвященные, должны знать дорогу.

Мы пошли вперед. Тропа поднималась все выше и выше.

В подлеске жили какие-то твари, крылья крупных насекомых касались наших лиц. Зычный барабанный бой нарастал, становясь все ближе, и гвалт за спиной был уже почти не слышен. На небосводе вспыхивали все новые звезды, иногда мы видели лунный диск.

Перевал был уже недалеко, а за ним скорее всего лежало другое плато или высокогорная долина. Идти было нетрудно. Уже почти час мы поднимались вверх. Вдруг Смит остановился.

— А вы знаете, Кэрригэн, — отдуваясь, сказал он, — если бы бой барабанов не становился громче, я решил бы, что мы заблудились.

— Почему?

— Если все, кто поднимается по этой тропе, идут примерно так же, как мы, то почему мы никого не обогнали и никто не обогнал нас?

Это был интересный вопрос, и я сразу осознал его значение. Смит вытащил фляжку, я с радостью достал свою, чтобы подкрепиться.

— Я склонен думать, — сказал я, — что все или почти все посвященные уже прошли. Иными словами, мы опоздали.

— Тс-с! — прервал он меня. — Вы слышите?

Барабаны на миг стихли, и я услышал негромкий шелест раздвигаемых ветвей и шуршание сосновых иголок, ковром лежавших под ногами. За нами кто-то шел.

— Быстрее, прячьтесь! — велел Смит.

Справа от тропы темнел овраг, на дне которого росли высокие деревья. Слева был пологий склон, поросший в основном густым кустарником, сосны тут встречались нечасто. Смит поднялся на этот склон и скрылся во мраке. До меня донесся его шепот.

— Сюда, Кэрригэн! Здесь нас не заметят, а тропа видна прекрасно. К тому же идти дальше, возможно, опасно: вдруг там обрыв?

Я шел почти на ощупь, пока Смит не схватил меня за руку. Он лежал на земле под цветущим кустом. Я устало присел рядом.

Вскоре я увидел высокого негра, покинувшего дом раньше нас, и чернокожую девушку, расставшуюся со своим рябым спутником. Негритянка явно поджидала этого мужчину, и мы, наверное, обогнали их где-то. Рука негра обнимала девушку за талию, ее голова лежала у него на плече. Так они и брели вверх среди сосен.

Они сбросили последние оковы цивилизации, больше ничто не удерживало их у колесницы белого человека.

Безучастные к окружающему миру, они шли и шли вперед. Девушка возложила на голову венок из цветов. Шелест сосновых иголок под их ногами стих, а бой барабанов, казалось, опять усилился.

— Вот видите, — вполголоса заметил Смит, — вуду — мощная штука. Интересно, сколько людей на Гаити одурманено этой религией? Огромная примитивная сила, Кэрригэн, которую, надо полагать, теперь направляет доктор Фу Манчи.

— Похоже, что в святая святых допускают и женщин.

— Конечно, — ответил Смит. — Это-то я знал. Не забывайте, они идут к Владычице Мамалуа. Подозреваю, что на подступах к святыне будет еще одна проверка.

— А поскольку мы не знакомы с процедурой, она вполне может стать для нас последней, — мрачно заметил я.

— Я думал об этом, Кэрригэн. — Он встал и двинулся по тропе. — Я думал об этом с той минуты, когда мы отправились в путь. Полагаю, если мы будем следовать за черными влюбленными, которые вряд ли обратят на нас внимание, и смотреть в оба, это нам не повредит.

 

ГЛАВА XXXI

ВЛАДЫЧИЦА МАМАЛУА

Мы перевалили через гребень горы и увидели маленькую укромную долину, обрамленную редкими рощицами. На противоположном склоне среди деревьев стояло одноэтажное строение, огороженное высоким частоколом. Фонари и факелы соперничали с лунным светом, заливавшим округу. Парочка впереди нас остановилась на краю откоса. Потом две фигуры двинулись вниз по склону. На фоне тропического неба они казались сделанными из эбенового дерева.

— Нельзя упускать их из виду, — сказал Смит, — и следовать их примеру. Разве что раздеваться я не стану.

Невесело засмеявшись, я спросил:

— А как мы будем возвращаться? Вы об этом подумали?

— Какова бы ни была цель этого сборища, Кэрригэн, я, насколько вам известно, договорился, что примерно через час на плато сядут три самолета. Я уверен, что никакого сопротивления не будет и Бартон приведет сюда солдат. Иными словами, если мы сумеем прожить еще два часа, без помощи нас не оставят.

Мы медленно пошли под откос. Смит сказал:

— Эти барабаны — как дурман. Постарайтесь отвлечься от них, чтобы не слышать. У негров не хватает на это ума, вот они и попадаются на удочку. Это вроде дудочника, который своей игрой увел из города всех крыс. Настоящая схватка еще впереди.

Его резкий тон подействовал на меня как успокаивающее лекарство. Да, во всем виноваты барабаны. Я принялся усиленно размышлять о докторе Фу Манчи, и это помогло мне вновь обрести ясность рассудка. Но вместе с нею вернулся и страх перед доктором. Я убежден, что Смит понимал, какие силы борются в моей душе. Он шел вперед молча, потом вдруг воскликнул:

— Смотрите! Вот вторые ворота. Интересно, пройдем ли мы их?

Я посмотрел вниз. Мы были уже возле поляны перед частоколом, окружавшим, как я теперь разглядел, какое-то святилище. Тропа, по которой мы шли, привела нас в ложбину. Негр и негритянка, шедшие впереди, давно уже скрылись из виду. Мы пошли еще осторожнее и через двадцать или тридцать шагов вдруг оказались у поворота, и перед нами возник частокол. У широких ворот стояли человек двенадцать паломников. Их говор заглушал бой барабанов.

— Выбор у нас невелик, — пробормотал Смит. — Либо вперед, либо назад.

Люди столпились перед воротами, потому что путь им преграждало сосновое бревно. По обоим концам его стояли двое мужчин, а за их спинами — полуобнаженные негры с высоко поднятыми факелами. Мужчина справа был тучен и черен, на нем было одеяние раба с плантации. Слева стоял тот самый мулат с проницательными глазами, который заглядывал в нашу машину, когда мы ехали к отцу Амброзу, а потом обогнал нас на горной тропе.

Мы со Смитом тотчас узнали его.

— Им уже известно, что мы здесь, — пробормотал Смит. — Этого мулата поставили, чтобы перехватить нас. Но если он нас и увидит, не все потеряно.

— Почему?

— Он, разумеется, не знает, как мы выглядим, поскольку там, на дороге, принял нас за других. Ему, конечно же, неведомо, что у нас есть семиконечная звезда. Вы только посмотрите на толпу. Ворота в тени, но люди освещены факелами. Иные из них белее нас с вами. Явно заморские гости. Да, дело заходит слишком далеко.

— Давайте присоединимся к группе стоящих в очереди к толстому негру.

— Нет, — ответил Смит. — Если я когда и видел евнуха, так это он. Подумайте о вашем арабском! Лично я предпочитаю мулата.

— Но, Смит, это же безумие!

— Иногда, Кэрригэн, безумие и есть здравомыслие.

Я сдался. Мы вошли в ворота и двинулись к левому концу барьера. Оглянувшись, я увидел, что по склону спускаются несколько гаитян. Когда мы приблизились к мулату, прямо перед нами я увидел черных влюбленных. Они стояли в очереди седьмыми или восьмыми. Смит склонился ко мне и прошептал:

— Видите, Кэрригэн, раздеваться не придется.

Это принесло некоторое облегчение. Справа и слева от нас стояли два человека, одетые как и мы. Другие сбросили одежду, как ярмо цивилизации. Их черная кожа лоснилась в лунном свете.

— Будьте осторожны, — прошептал Смит. — Все зависит от того, опознает ли нас этот человек. Говорите по-арабски. Если возникнут сложности, застрелите его.

Я наблюдал за теми, кого пропустили за барьер. Все они протягивали руку и показывали какой-то значок. Затем, похоже, следовал какой-то вопрос, после чего сторож прикладывал руку к голове и разрешал им пройти.

— Обратите внимание на приветствие, — пробормотал Смит.

Когда негр и негритянка приблизились к мулату, мы пристроились за ними.

Мулат уставился на них своим пронизывающим взглядом, не обращая на нас никакого внимания. Мужчина разжал ладонь, девушка коснулась амулета, висевшего у нее на груди. Мулат быстро заговорил на том странном наречии, которое я не мог опознать, но Смит внимательно слушал.

Когда негры прошли, наступила наша очередь.

Взгляд проницательных глаз был прикован ко мне. Они пылали в свете факелов, и сердце у меня упало. Я молча протянул мулату фигурку змеи. Он скользнул по ней взглядом, потом посмотрел мне в лицо и вдруг спросил по-английски:

— Как ваше имя и какой у вас номер? Откуда вы?

Я на миг растерялся и чуть было не ответил ему, но Смит так врезал мне по лодыжке, что я едва не вскрикнул. Это нас и спасло.

— Uskut! — прошипел я. — Daraga awala!

Когда я заговорил, Смит обнял меня левой рукой за плечи, а правой протянул мулату семиконечную звезду.

— Ahu hina Damballa, — с угрозой произнес он.

Результат был чуть ли не волшебный. Мулат принял ту же странную позу, какую принимали женщины в доме: руки прижаты к груди, голова склонена. Смит отсалютовал, и мы прошли.

Когда мы шагали через двор к вудуистскому святилищу, Смит сказал:

— Луна стоит так, что одна стена частокола отбрасывает тень футов на десять, в которой ничего не видно. Туда мы и пойдем.

Мы беспрепятственно добрались до тени. Я облегченно вздохнул и огляделся по сторонам. Вокруг было много фонарей и факелов. Они располагались вокруг здания, которое, как я разглядел, представляло собой что-то вроде гробницы, обрамленной деревьями. Перед ней было возвышение, на котором были установлены высокие столбы, похожие на тотемные. На помост вели резные, пестро разрисованные двустворчатые двери. Справа и слева от дверей стояли две неподвижные фигуры, будто вырезанные из черной древесины. При свете полной луны я узнал в них лесных влюбленных.

Барабаны продолжали отбивать свою зловещую дробь. Очевидно, все, кого здесь ждали, уже пришли, поскольку факелы и фонари погасли. Бой барабанов наконец-то замер вдали. Чей-то громкий голос издал клич на непонятном мне языке, и двустворчатые двери распахнулись.

Толпа восторженно ахнула. Все, как один, преклонили колени и потупили взоры. В лунном свете появилась женская фигура, и я понял, что это и есть Владычица Мамалуа.

 

ГЛАВА XXXII

ВЫНЮХИВАНИЕ

Волосы ее скрывал высокий головной убор, украшенный камнями; рук почти не было видно под побрякушками; поясом ей служил кушак, какой можно увидеть на древнеегипетских фресках, — он тоже был усыпан драгоценностями. В серебристом свете, заливавшем ее с головы до ног, обутых в сандалии, фигура была похожа на статую Изиды. Гулкие барабаны смолкли, все собравшиеся перед возвышением пали ниц, и по толпе пронесся то ли стон, то ли вздох. Я был ошеломлен, заворожен появлением женщины. Она стояла в каких-то двадцати шагах от меня, и я, будто зачарованный, смотрел в нефритово-зеленые глаза Владычицы Мамалуа — колдуньи и верховной жрицы вуду. Это была дочь доктора Фу Манчи!

Смит вовремя потянул меня вниз, иначе я один остался бы на ногах. Прежде я преклонял колена перед священником, а сейчас пал ниц перед ведьмой!

Смит сжал мою руку, призывая к молчанию.

Она заговорила по-гаитянски, потом по-французски и еще на каком-то неведомом мне наречии. Звук ее голоса, казалось, действовал на слушателей, как сводящий с ума наркотик. Они стояли, выкрикивая что-то нечленораздельное, жестикулировали. Смит пододвинулся совсем близко.

— Неизвестный язык, — прошептал он. — Тайный язык вуду.

Голос у Фа Ло Ше был звонкий, как колокольчик, и разносился вдаль и вширь, как и положено голосу великой актрисы. Ее речь сопровождалась приглушенным, но страстным барабанным боем.

Неистовство слушателей все нарастало, некоторые превратились в настоящих одержимых. Люди стонали, скрипели зубами, бились в судорогах. Вникнуть в содержание речи я не мог, но мне была вполне очевидна общественная опасность этой женщины.

Вдруг, повинуясь какой-то команде Владычицы Мамалуа, все закрыли лица руками и принялись рьяно молиться. Фа Ло Ше умолкла и застыла с воздетыми вверх руками, будто статуя.

— Она попросила их помолиться о знамении Дамбаллы, бога змеи, — прошептал Смит. — Думаю, нам вот-вот откроется истинная цель этого сборища.

Но даже Смит не мог предвидеть чуда, свидетелями которого нам предстояло стать. Барабаны смолкли.

Мы стояли в густой тени частокола, но нас заметили бы, если бы кольцо факелов вокруг святилища вспыхнуло вновь. Внутри этого кольца фанатики корчились на земле в экстазе молитвы. Дочь Фу Манчи стояла неподвижно, подняв блестящие глаза к Луне.

И вот пришел волшебный ответ на их молитву.

Раздался резкий гортанный голос. Смит так крепко сжал мне руку, что я поморщился. Первых слов я не разобрал, но следующая фраза прозвучала по-гаитянски, а потом властный голос принялся вещать по-французски:

— Я, Дамбалла, слышал вопрос. Я отвечаю. Я здесь, среди вас, но ваши слепые глаза не видят меня. Я прихожу, потому что здесь есть предатели, шпионы, те, кто дерзает не ради славы африканской расы, а ради собственной выгоды. Сегодня вечером будет больше вынюхивания. Настоящие люди, держитесь. Шпионы, я вас найду! Ко мне, слуги мои! Это говорит Дамбалла.

Усыпанные драгоценностями белые руки Фа Ло Ше опустились, я увидел ее сжатые кулаки. Негр и негритянка справа и слева от разрисованной двери, казалось, окаменели. Все молитвы смолкли. Послышалась какая-то возня, потом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Хотя говорящий, казалось, стоял рядом с верховной жрицей, никого не было видно.

Но голос Дамбаллы был голосом доктора Фу Манчи.

Три фигуры в страшных ритуальных масках, с факелами в руках вышли из густой поросли слева от помоста; три другие появились справа. Наконец со стороны частокола на освещенную площадку выступил гигант с кривой турецкой саблей, в маске. Все застыли в тревожном ожидании, будто наэлектризованные. Смит сжал мою руку будто щипцами.

— Положение критическое, Кэрригэн! — прошептал он мне на ухо. — Нас заметили! Не сопротивляйтесь, это бессмысленно. Мы можем надеяться только на…

— Вынюхивание начинается! — вскричал резкий голос. — Сыновья и дочери Дамбаллы, вам ничто не угрожает.

Последние слова были повторены по-гаитянски, потом — на непонятном наречии. Повинуясь этому бестелесному голосу, гигант с саблей начал свой зловещий досмотр. Люди испуганно жались друг к дружке, я слышал, как клацают их зубы. У выхода стояли люди в масках. Путь к отступлению был отрезан.

Все лица подвергались тщательнейшему осмотру. Время от времени жуткий гортанный голос что-то бормотал на непонятном языке. Вдруг послышалась отрывистая команда. Кривая сабля коснулась какого-то перепуганного гаитянина. Он завопил так дико, словно получил смертельный удар. Однако это был всего лишь крик ужаса. Один человек в маске бросился вперед и вытолкал несчастного на площадку перед храмом. Тот упал и забился в судорогах. Женщина, прежде стоявшая рядом с ним, рухнула без чувств.

Так началось вынюхивание и продолжалось до тех пор, пока на площадке не оказалось десять человек. Мужчины и женщины стояли на коленях или лежали на земле, а вся толпа вокруг бормотала молитвы, причем это были вовсе не молитвы вуду. Дети Дамбаллы, прежде молившиеся своему божеству, теперь упрашивали бога христиан изгнать нечистого кумира.

Многие теряли сознание, когда «нюхачи» проходили мимо них, но дочь Фу Манчи, гордая, неподвижная, молча стояла на месте, сверкая широко раскрытыми глазами.

Человек с саблей в сопровождении своей жуткой свиты приблизился к нам, и вдруг гортанный голос заговорил по-английски.

— Чую врагов… Больше света, больше света! Вот они где!

Ятаган сверкнул передо мной. Голос доктора Фу Манчи звучал слева от человека с саблей. Я не удержался и в безумном порыве ударил кулаком туда, где, по моим расчетам, должна была находиться голова доктора.

Как ни удивительно, она была именно там! Я вскользь ударил по человеческой скуле, в этом сомневаться не приходилось. И тут прямо из воздуха возникла зеленая рука. Раздался дикий крик, и мне на голову, казалось, обрушилась тяжеленная гиря.

 

ГЛАВА XXXIII

ДОКТОР МЭРРИОТ ДАУТИ

У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, как я пришел в себя. Голова болела как никогда прежде, я ничего не соображал. Я лежал на койке в белой каюте стоявшего на приколе судна. Качки почти не было. Лунный свет вливался в каюту сквозь узкий иллюминатор прямо над койкой. Я попытался сесть. Итогом была новая потеря сознания, но я все же успел на миг выглянуть в иллюминатор и увидел лесистые горные склоны, ущелья и редкие домики.

Прямо напротив меня стояло основательное и большое здание, похожее на замок великана на вершине горы. Его башня, казалось, доставала до Луны.

Я тотчас же рухнул снова, но успел понять, что это — Цитадель, неприступная крепость короля Кристофа, ныне безлюдная и всеми избегаемая. Единственным ее обитателем был неугомонный дух этого чернокожего правителя.

Очнувшись во второй раз, я обнаружил, что головная боль прошла, а на лбу у меня влажная повязка. Я лежал в постели в чужой шелковой пижаме, в безупречно чистой комнате, в которой я тотчас узнал больничную палату. Значит, Цитадель мне просто пригрезилась. Я попытался сообразить, что случилось.

Должно быть, воздушное прикрытие подоспело раньше, чем рассчитывал Смит.

Едва я успел прийти к этому выводу, как дверь, на которой не было ни ручки, ни замочной скважины, бесшумно скользнула в сторону, и вошел мужчина в длинном белом халате, несомненно врач.

Он на миг остановился и удовлетворенно улыбнулся, увидев, что я в сознании. Это был пожилой человек с седеющей бородкой клинышком, красивым лбом и проницательными глазами диагноста. Он напоминал Ван Дейка, и по какой-то причине его лицо показалось мне знакомым.

— Доброе утро, мистер Кэрригэн, — непринужденно произнес он. — Не стоит и спрашивать, лучше ли вам.

— Воистину, доктор. Если не считать какого-то шума в голове, я чувствую себя превосходно.

— Даже такая крепкая голова, как у вас, заболит, если врезать по ней плашмя тяжелой саблей, — он присел на край кровати и достал из футляра градусник. Измерив мне температуру, врач кивнул. — Нормальная, — сообщил он и удалился в соседнюю комнату, очевидно, ванную.

Я услышал, как он моет термометр. Где же я видел этого врача? Неверная память вернула меня к студенческим годам, потом к службе на флоте. Наконец я вспомнил.

Питер Мэрриот Даути — медик, живший в квартире надо мной. Теперь он служит на флоте. Я провожал его перед своим отъездом в Финляндию. Его отец, знаменитый консультант с Харли-стрит, однажды пил чай у меня вместе со своим сыном.

Вероятно, он заметил перемену в моем лице.

— Вас что-то беспокоит, мистер Кэрригэн?

— Я разговариваю с доктором Мэрриотом Даути?

— Джон Мэрриот Даути, доктор медицины, к вашим услугам.

Я на мгновение закрыл глаза, усомнившись, что пребываю в здравом уме. Я вспомнил пространные некрологи и ту сочувственную телеграмму, которую отправил своему другу Питеру. Доктор Мэрриот Даути, его отец, умер весной 1937 года. Но сейчас передо мной стоял именно доктор Мэрриот Даути!

Когда я открыл глаза, Джон Мэрриот Даути снова улыбался.

— Вы помните меня, мистер Кэрригэн? Я однажды имел удовольствие пить чай у вас дома.

Я смотрел на него, утратив дар речи.

— Вы что-нибудь слышали о Питере?

Я вновь обрел голос.

— Он на эсминцах близ Нарвика, доктор. В последний раз я получил от него весточку с месяц тому назад.

Воскресший из мертвых кивнул.

— Прекрасно. Питер всегда был хорош в деле. Я нарушил долгую семейную традицию, когда бросил море ради хирургии. Питер вернулся обратно. Я думаю, его мать хотела бы этого. А теперь я собираюсь поставить вас на ноги.

Сердце мое билось неровно. Прикрытия с воздуха не было. Где Найланд Смит? Поскольку доктор Мэрриот Даути, бесспорно, скончался, значит, по логике вещей я тоже мертв. Несомненно, я в потустороннем мире.

— Мистер Кэрригэн, — сказал доктор, — моя задача — поставить вас на ноги, а не рассказывать вам, что произошло. У вас в крови инфекция, поскольку загноилась рана в левом плече. Задето легкое, но не серьезно. С этим мы справимся. Удар по затылку не вызвал кровоизлияния, так что забудьте о нем. Я прекрасно понимаю, о чем вы думаете, но вы живы.

Я опустил ноги на пол и встал. Легкое головокружение почти сразу прошло.

— Хорошо, — сказал доктор Мэрриот Даути. — Вода в ванне должна быть комнатной температуры. Вся ваша одежда здесь, по крайней мере та, что была на вас. Я полагаю, пистолета и патронташа нет. Когда вы оденетесь, я вернусь и распоряжусь насчет вашего завтрака.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Доктор! — Он остановился. — Где Найланд Смит?

— Мистер Кэрригэн, я бы с удовольствием ответил на ваш вопрос, но я не знаю. Вернусь минут через двадцать.

— Минутку! Как долго…

— Вы были без сознания? Примерно четверо суток.

Когда Мэрриот Даути, вернувшись, знаком велел мне идти впереди, я двинулся по длинному коридору, в котором было много белых дверей с номерами, как в гостинице. Прошел час.

— Некоторые из сотрудников живут в этом крыле, — сказал доктор. — Квартиры тут новые и довольно удобные, как вы видели. Мои собственные покои — в главном здании, возле исследовательских лабораторий.

Он говорил, как экскурсовод на электростанции. Эта беседа с эскулапом, умершим три года назад, была самым гротескным моим воспоминанием о тех мрачных днях. Я даже не мог сообразить, что ему ответить.

— Одно время наш штаб располагался на юге Франции, — продолжал он, — но там нам очень мешали. Здесь, на Гаити, место идеальное.

Мы вышли в большой прямоугольный двор, в котором вдоль дорожек росли пальмы. Я увидел, что здание, из которого мы вышли, представляло собой несколько пристроенных друг к дружке бунгало. Почти все окна были распахнуты, на подоконниках стояли цветы в горшках, в комнатах виднелись книжные полки. В одном окне висел купальник. Можно было подумать, что здесь турбаза. По другую сторону стояли дома, похожие на современную фабрику, хоть я и не видел дымовой трубы. Чуть дальше виднелась горстка стоявших особняком зданий. Тут и там сновали люди, в основном гаитяне, в синих комбинезонах. Слышался гул станков.

Это была котловина, со всех сторон окруженная лесистыми горами. Я повернулся к своему проводнику.

— Где я? Что это за место?

Он улыбнулся.

— Официально это завод фирмы «Сан-Дамьен сизаль корпорейшн». Лучший сизаль в мире выращивается и обрабатывается здесь. Предприятие действует уже очень давно, но мы прибрали его к рукам лет шесть назад.

— Похоже, сюда не проедешь.

— Есть небольшая железная дорога, по которой вывозят продукцию. На склонах пониже, у вас за спиной, растет конопля. Корпорация нанимает около тысячи рабочих.

Свежий горный воздух, безоблачное небо, пальмы, волны зелени на склонах, ровная дорожка… Вокруг не было ничего зловещего. Но я бросал косые взгляды на каждого проходившего мимо человека, а присутствие Мэрриота Даути внушало мне нескрываемый ужас. Я находился в обществе живого трупа. Неужели все эти рабочие вокруг — тоже зомби?

Перед дверью дома, который выделялся среди других своим «возрастом», мой проводник остановился и нажал кнопку звонка.

— Ну вот, — сказал он, — вверяю вас заботам коллеги Хортона.

Дверь открыл какой-то гаитянин.

— Передайте управляющему, что пришел мистер Барт Кэрригэн, — сказал Даути и, бодро кивнув мне, ушел.

Я очутился в рабочем кабинете. Мне сделалось страшно. Мистер Хортон, худощавый флегматичный американец, поднялся из-за стола мне навстречу. Над его креслом висела большая фотография плантации конопли.

— Добро пожаловать, мистер Кэрригэн. Садитесь, закуривайте.

Я сел и взял предложенную сигарету.

— Благодарю. Мистер Хортон, кажется?

— Джеймс Риджуэлл Хортон. Это мое имя, сэр. Родился я в Бостоне первого июня тысяча восемьсот пятьдесят третьего…

— Тысяча восемьсот пятьдесят третьего?!

— Совершенно верно. Я выгляжу моложе своих лет, да ведь тут все так выглядят. Признаюсь, было время, когда мысль о том, чтобы продолжать жить, казалась мне отталкивающей. Но когда я обнаружил, что мои способности не притупились, а обострились, когда до меня дошло, что я в состоянии усваивать новые идеи и рассматривать их в свете старого опыта, я изменил свое мнение.

— Боюсь, я ничего не понимаю, — сказал я.

— Да что вы? Ну, это очень плохо. Могу ли я считать само собой разумеющимся, что вам известно о находящейся здесь штаб-квартире ордена Си Фан?

— Да… я знаю.

— Ну что ж… Вы испытываете те же чувства, какие я испытывал двадцать лет назад. Для вас Си Фан — просто шайка подонков общества, кучка профессиональных мошенников. Я сам думал так же. Но если вы рассмотрите методы, посредством которых любое тоталитарное государство добивается прогресса, вы обнаружите, что этот древний орден всего лишь усовершенствовал их. Поскольку вы встречали кое-кого из высокопоставленных лиц, возможно и одного члена совета, в весьма подозрительных местах, вы пришли к опрометчивому выводу.

Но софистика этого человека уже начала приводить меня в бешенство.

— Я считаю глав тоталитарных государств отпетыми душегубами, мистер Хортон. И их методы ничем не отличаются от методов заурядных уголовников.

— Но посмотрите, как отличны их цели от наших.

— Какими бы благородными вы их ни считали, я не могу согласиться с тем, что цель оправдывает средства.

— Ну, ну… Мне приказано передать вас человеку, который способен скорректировать вашу точку зрения, мистер Кэрригэн. — Он встал. — Будьте добры пройти сюда.

Хортон открыл дверь и пригласил меня следовать за собой. Я подумал, что он немного расстроился из-за моего упрямства. Человека, менее похожего на отпетого преступника, чем Джеймс Хортон, и впрямь было трудно найти. Когда я шагал рядом с ним по голому, тускло освещенному коридору, мне в голову вдруг пришло страшное объяснение присутствия здесь этого человека. Хортон был мертвецом!

Я находился в обществе зомби, бездушного разума, робота, управляемого изощренным колдуном.

Над сводчатой дверью горел зеленый огонек. Когда Хортон остановился, я почувствовал, как на меня повеяло холодом, и понял, к кому меня ведут. Хортон нажал кнопку, и тяжелая дверь бесшумно скользнула в сторону. На пороге стоял Хассан — белокожий нубиец!

— Мистера Кэрригэна ждут, — сказал Хортон, и Хассан отступил в сторону.

 

ГЛАВА XXXIV

ЗОМБИ

За столом на резном стуле эбенового дерева восседал доктор Фу Манчи в белом полотняном халате, как у Мэрриота Даути, и черной шапочке. Когда я вошел, он посмотрел на меня, но я постарался не встречаться с ним глазами.

— Присаживайтесь, мистер Кэрригэн. Вы, безусловно, заметили кровоподтек и маленькую ссадину в области моей левой верхнечелюстной мышцы. Если бы ваш сильный удар пришелся по костной структуре, боюсь, ущерб оказался бы куда серьезнее.

Усевшись напротив него, я решился поднять глаза. Левая челюсть у него была в царапинах и с синяком. Я сказал:

— Мне давно этого хотелось. По крайней мере хоть разок я вам врезал.

Он поиграл нефритовой табакеркой, лежавшей на столе, его глаза подернулись поволокой.

— Я не сержусь, мистер Кэрригэн. Звериная отвага — черта не самого высокого порядка, но я ее уважаю. Храбрости у вас не отнимешь, и она может мне пригодиться. Я вас приветствую и с удовольствием принимаю, как и всякую полезную тварь. Имея соответствующим образом ориентированное войско, можно нанести поражение любому полчищу врагов.

Его голос, как всегда, действовал на меня завораживающе.

— Вы уже встретили нескольких ваших собратьев, которых считали мертвыми. Несомненно, вы изучали традицию зомби, весьма устойчивую на Гаити. А устойчивые традиции всегда основаны на фактах. Сегодня ровно шестьдесят лет с того дня, как я занялся подробным изучением этого предмета. Я слышал, как, надеюсь, слышали и вы, о мертвых людях, действующих по команде шаманов. Эти автоматы были известны как зомби. Они есть на Гаити и сейчас. Я не имею в виду мои собственные опыты.

За те недели, что прошли со времени моей последней встречи с доктором Фу Манчи в подземной лаборатории близ Темзы, он заметно изменился. Тогда мне казалось, что он умирает, теперь же он как будто вновь вошел в силу и обрел свое сверхъестественное «я».

— Эти несчастные существа вовсе не вампиры, как полагали некоторые верхогляды, не трупы, оживленные посредством колдовства: они продукт некоей формы медленного отравления, которое вызывает каталепсию. Когда их хоронят, они еще не мертвы. Шаман вуду откапывает их и использует в своих целях. У них нет самосознания, они — его рабы.

Открыв нефритовую табакерку, доктор поднес щепоть табаку к ноздрям.

— После исследований, которые привели меня с Гаити в Центральную Африку, в Судан и, наконец, в Египет, я открыл природу используемых средств и способ их применения. Этот процесс был известен священнослужителям Фив. Я быстро понял, что обладание секретом дает мне возможность открыть любую другую тайну природы!

Голос его зазвучал громче, блестящие зеленые глаза на миг безумно засияли, и я вновь увидел перед собой страшного гения зла, не раз ужасавшего правительства.

— Я намерен скупать мозги, мистер Кэрригэн. Дабы провести многочисленные эксперименты по физике, ботанике, зоологии, биологии, я наберу лучших знатоков этих предметов. — Он постучал по табакерке длинным лакированным ногтем. — Я искал их по всему свету, используя средства Си Фана. Я не всегда добивался успеха, но тем не менее собрал замечательную коллекцию выдающихся умов. Решение многовековой загадки — открытие эликсира жизни — дало мне возможность отодвигать старость, если это нужно.

Он встал и, сделав шаг к двери между книжными шкафами, нажал кнопку. Дверь отворилась.

— Поскольку вам суждено остаться с нами в качестве активного участника нашей работы по созданию разумного мира, если будет угодно, я дам вам возможность составить мнение о наших трудах.

Вошел молодой человек с копной темно-рыжих всклокоченных волос и очень спокойными карими глазами. Это был мощный парень в синем комбинезоне, с натруженными руками, но, когда он заговорил, я понял, что передо мной образованный человек.

— Коллега Эллингтон, это мистер Барт Кэрригэн. Поскольку вы приблизительно одного возраста, я подумал, что, он, возможно, предпочтет вас в качестве гида. Вы можете показать ему все, что он пожелает увидеть.

— Буду в восторге, Кэрригэн, и весьма вам обязан, сэр.

— Вы хотите сказать, что вы командир эскадрильи Эллингтон?

— Ну, когда-то я был им, — ответил Эллингтон, бодро улыбаясь. — Сожалею, что я не на службе, а то бы поучаствовал в роскошном представлении во Франции.

— Вам принадлежал рекорд высоты в ВВС…

— Да… некоторое время. Потом я зазнался, попробовал совершить беспосадочный перелет и разбился в Тиморском море. Помните?

— Ну… я помню, вы пропали без вести. Вы были…

Я заколебался, глядя в эти смеющиеся глаза.

— Убит? О нет! Я вам не призывник-новобранец. Я доброволец.

— Вы хотите сказать, что добровольно вступили…

— В Си Фан? Да, пожалуй. Так будет и с вами в свое время. Меня подобрал пароход, который, так уж вышло, принадлежал им, понимаете? Вам еще многому предстоит учиться, Кэрригэн. Каковы бы ни были ваши обязанности, служба Си Фану — лучшая служба в мире!

Он выбрал ключ из связки и открыл дверь здания, которое я принял за гараж.

— Вот мы и пришли, — сказал Эллингтон, растворяя широкие двери. — Сначала вы должны посмотреть мои такси, неважно, хотите вы этого или не хотите!

Я оказался в помещении, похожем на длинный гараж. Там стояло в ряд около двадцати машин. С первого взгляда они показались мне похожими на небольшие монопланы, однако более тщательный осмотр привел меня в смущение. Командир эскадрильи Эллингтон засмеялся.

— Умора, правда? — воскликнул он. — Ни шасси, ни пропеллера. Как, по-вашему, мы поднимаем их в воздух?

Вопрос был нелегкий. Я не видел ни аэродрома, ни взлетно-посадочной полосы.

— Смотрите!

Он нажал какой-то рычаг. Часть крыши над машиной, которую я осматривал, отодвинулась, и я увидел небо.

— Прямо вверх, Кэрригэн! Даже ястребу нужен разгон, а эти птицы поднимаются прямо со своих пяток.

— Как?

— Один из наших рекрутов, профессор Суэйн, о котором вы, возможно, слышали, открыл в Польше метеоритное вещество, на которое не действует сила тяжести.

— Да что вы такое говорите?

— Я хочу сказать, что эти самолеты оснащены изолированным диском, который, когда на него действует поле Земли, поднимает машину вверх. Если им не управлять, она запросто улетит в стратосферу.

— Но…

— Диск управляется с пульта. Пилот может подниматься с огромной скоростью или планировать. Это просто чудо. За то время, что я здесь, я убедился, что не знал азов летного дела! Это просто восторг — получить доступ к знаниям, которые другие еще только нащупывают. Эти штуки взлетают бесшумно, как совы. Можно взлететь с лужайки для игры в шары и приземлиться на бильярдный стол. Когда корабль в воздухе, поступательное движение обеспечивается волнами Эриксена…

— Но волна Эриксена…

— Разрушает? Согласен. Однако применительно к этим «летучим мышам» она действует иначе. Летчик может «настраиваться» на подходящую длину волны, как радиоприемник, и забирать у нее энергию, которая позволяет развить скорость до трехсот миль в час. Есть, разумеется, и более крупные модели, которые гораздо быстрее. На одной из них я имел удовольствие доставить вас сюда с празднества на Волшебной горе.

Когда Эллингтон малость успокоился, я задал ему вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке:

— А вас не тянет к старым друзьям?

Он скривил губы.

— Поначалу тянуло, и ощутимо. Кажется, бывали случаи, когда тем, кто не желал тут работать, позволяли уехать. Профессор Рихтер…

— Но ведь профессор Рихтер…

— Мертв, вы хотите сказать? Дорогой мой Кэрригэн, здешние сотрудники, все до единого, считаются умершими. Но профессор Рихтер придумал укол, который вызывает пробел в памяти. После такого укола вы можете вернуться к людям, ничего не помня. Вы понимаете?

Я все понимал: Ардате сделали именно такой укол.

— Когда сотрудник просто отправляется в отпуск, он едет туда, где его никто не знает. Если же его все-таки опознают, он говорит: «Извините, вы, наверное, меня с кем-то путаете».

— Значит, вы добровольно сделали выбор и вас не влечет к прежней жизни?

— В моей истории, как и в вашей, большую роль сыграла девушка. Я по ней с ума сходил и согласился на инъекцию доктора Рихтера.

— И что же произошло?

— Ну… это очень напоминало выздоровление от тропической лихорадки! Я увидел Джоан совсем в другом свете. Заметил ее противное жеманство, жуткий цвет лица. Я понял, Кэрригэн, что симпатичных девушек миллионы и у сотрудника Си Фана — богатый выбор.

Я немного помолчал. Мои чувства к командиру эскадрильи Эллингтону мгновенно переменились. Вот он, подлинный зомби! Это открытие поразило меня. Нет, уж лучше смерть, чем укол Рихтера!

А вдруг Найланд Смит мертв? Вдруг я один в этом логове дьявола?

 

ГЛАВА XXXV

АРДАТА ВСПОМИНАЕТ

Эллингтон оставил меня в моем новом жилище. У меня был тринадцатый номер, и я усмотрел в этом дурное предзнаменование. Я видел слишком много сверхъестественного и был сбит с толку. В моей небольшой гостиной нашелся бар с неплохим набором напитков, и я уже решил выпить, но потом задумался.

Сила Си Фана повергала в трепет. В мастерских и лабораториях трудились гении, чьи имена можно было встретить во всех фундаментальных трудах. Их хоронили как мертвых, потом выкапывали, продлевали им жизнь способом, известным только доктору Фу Манчи. Эллингтон познакомил меня с профессором Рихтером. Умер он в семьдесят два года. Сейчас Рихтер выглядел старым, но уж никак не тянул на девяносто лет!

Четыре дня… Я пробыл здесь четыре дня!..

Я поставил стакан и быстро повернулся. Кто-то открывал дверь.

Вошел доктор Мэрриот Даути.

— Вы очень нервничаете, Кэрригэн, — заметил он. — Мне хотелось посмотреть, как на вас подействовало первое знакомство со штаб-квартирой. Если вы собираетесь выпить виски с содовой, я бы составил вам компанию, вы не против? Выпивка бесплатная, за нее не вычитают из жалованья.

Я налил два стакана.

— Вы знаете, мне надо очистить вашу кровь. Ваш случай поможет мне показать все, на что я способен. Вы говорили, что вас наблюдал Партридж в Лондоне. Скажу по секрету, Партридж — старый дурень. Я вас вылечу за месяц.

— Какое это имеет значение?

— Ах, вот как вы настроены! Что ж, я сам прошел через это. Когда я «умер», именно Партридж подписал свидетельство о смерти. А я все время был в сознании, Кэрригэн!

— Боже милостивый!

— Меня погребли в родовой усыпальнице на римско-католическом кладбище. Я знал, что у меня каталепсия и что Партридж не сумел сделать анализы. Мне было интересно, сколько продлится агония…

— И сколько же она продлилась?

— Меня эксгумировали в первую же ночь! Я полагаю, сторожа одурманили. Парни, которые меня вытащили, были азиатами, они принадлежат к особой гильдии и никакой другой работой не занимаются. Гроб мой поставили на место, склеп снова опечатали. Чистая работа. Через забор меня переправили в поджидавшую машину и срочно доставили в дом на Кэдогэн-сквер. Весьма грамотный японский хирург сделал мне укол, и я снова превратился в живого человека!

— Но… что произошло потом? — задыхаясь, спросил я. Джон Мэрриот Даути допил виски с содовой и встал.

— Сейчас нет времени рассказывать. Меня послали, чтобы я опять отвел вас к доктору на беседу.

— Почему?.. Это означает, что я должен принять решение немедленно?

— Дорогой мой Кэрригэн, это знает только доктор.

И снова я отправился по мощенной плитами дорожке через двор. Опять Мэрриот Даути нажал кнопку звонка. На этот раз нам открыл нубиец Хассан. Меня сразу же провели в кабинет доктора Фу Манчи.

Он сидел за большим письменным столом и, сощурившись, смотрел на меня.

— Присаживайтесь, мистер Кэрригэн.

Я пытался взять себя в руки. Предстояло какое-то испытание: я знал, что результатом его будет либо компромисс, либо смерть.

— У вас была возможность узнать кое-что о работах, которые здесь делаются. Я не стану вас торопить. Вы, понятное дело, считаете, что я намерен вынудить вас принять решение. Мистер Кэрригэн, да откроются ваши глаза. Вы не столь ценны для Си Фана, чтобы мы мирились с вашей эгоистичной экстравагантностью. Я при желании могу сделать вас ручным или убить простым нажатием кнопки. Напрягите память.

Этот резкий гортанный голос завораживал меня, как бывало всегда.

— Что я должен вспомнить?

— Две вещи. Во-первых, что я никогда не нарушал слова. Во-вторых, мое обещание полностью освободить Ардату.

И когда он это сказал, взор мой застила лиловая дымка, точно такого же цвета, как глаза Ардаты. Я увидел разверзшийся передо мной ад, капкан у себя под ногами. Я знал, что выбор между гибелью и служением доктору Фу Манчи будет сделан помимо моей воли.

Доктор нажал кнопку. Дверь беззвучно открылась. Вошла Ардата.

— Ардата играет очень важную роль в моей организации, — заговорил Доктор Фу Манчи. — Она красива, мистер Кэрригэн, а я пользуюсь красотой, как фехтовальщик рапирой. Но вам, Кэрригэн, дважды удалось превратить презренный металл женского каприза в чистое золото любви.

Ардата стояла неподвижно, глядя на меня. В тусклом свете она была похожа на прекрасный призрак: ее глаза, казалось, говорили что-то, чего я не мог понять. Доктор Фу Манчи открыл нефритовую табакерку.

— Я обещал, — мягко сказал он, — что восстановлю ее. В ее памяти, как вы знаете, есть пробел, который я вскоре заполню. — Он взял понюшку табаку; Ардата не двигалась. — Вы видели моих сотрудников и некоторые наши достижения. Второй раз за десять лет враги пытались пошатнуть мою власть, и Ардата стала одним из их трофеев. Я вернул ее.

Он взял со стола и открыл деревянную шкатулку.

— Нынешняя попытка будет последней.

Его ногти неприятно скрипнули по дереву.

Он вытащил маленький телескопический стержень на металлической платформе и поставил его перед собой. На конце стержня на двух шелковых нитях был подвешен какой-то предмет, похожий на крупный черный бриллиант.

— Разновидность лигнита, известная как агат или черный янтарь. Замечательный образец из древнего британского кургана бронзового века. — Фу Манчи повертел камень в длинных пальцах, сплетя в узел поддерживавшие его ниточки. Его взгляд остановился на мне. — Я дал вам слово не причинять вреда Ардате. Я хочу лишь заполнить пробел в ее памяти.

Он повернулся к Ардате, стоявшей в двух шагах от стула эбенового дерева, на котором сидел я.

— Иди сюда. Наклонись и смотри внимательно.

Ардата повиновалась, как автомат.

Доктор отпустил камень, и тот завертелся.

— Скажи мне, что ты видишь… Говори.

— Пятно яркого света, — прошептала Ардата. — Оно все разрастается… становится блестящим зеркалом… В нем появляется картинка.

— Опиши картинку.

— Это мое отражение. Я иду в хижину на берегу реки; я что-то ищу… А-а! Там прячется мужчина! Он стоит между мной и дверью…

— Кто этот мужчина?

— Не видно. Все слишком смутно.

Ардата описывала нашу вторую встречу в хижине одного ловца угрей на реке в Норфолке.

— Продолжай.

— Я говорю с ним. — В ее голосе произошло неуловимое изменение, отчего у меня чаще забилось сердце. — Я обманываю его… Я убегаю.

— А ты хочешь убежать?

— Нет, я хочу остаться.

— Следуй за этим человеком и назови его имя.

— Это Барт, Барт Кэрригэн!

— Ты любишь его?

После мгновенной паузы она прошептала:

— Да.

— Изобретение, которым мы обязаны арабам, — сказал мне Фу Манчи. — Оно стимулирует подсознание. — Он резко хлопнул в ладоши. — Вернись, Ардата! Это твой желанный?

Ардата выпрямилась, вздохнула и огляделась по сторонам, будто ее внезапно разбудили. Когда ее взгляд остановился на мне, она побледнела, и я подумал, что сейчас она упадет в обморок. Но вот румянец вернулся на ее щеки, а в глазах засветилось божественное торжество.

— Барт! — всхлипнула она. — Ах, мой дорогой, где же ты был?

 

ГЛАВА XXXVI

ЛАМПА ФОРТЛАНДА

— Вы замечаете, что жизнь здесь имеет свои приятные стороны? — спросил доктор Фу Манчи.

Ардату он передал на попечение Хассана. Перед расставанием ее прекрасные глаза светились, но сиплый голос доктора вернул меня на землю. Некоторых людей любовь возносит до невиданных духовных высот. Я посмотрел на Фу Манчи уже без всякого страха, что прежде считал невозможным.

— Я вам обязан, — сказал я. — Чего вы потребуете взамен?

Он принялся вертеть в руках нефритовую табакерку.

— Я не меняла, мистер Кэрригэн. Вы в моей власти. Давайте предположим, что я отпущу вас на волю.

— Это была бы не настоящая свобода. Ардата привязана к вам узами, которые можно разорвать лишь ценою жизни.

— Вот как? Я полагаю, это она выболтала вам, когда ваша любовь возродилась, если можно так выразиться. Вы, безусловно, должны пожениться. Потомство от такого союза непременно будет весьма занятным.

Голос его звучал все так же тихо и с присвистом. Неужели он потешался надо мной?

— Мой сотрудник, которому было поручено это дело, обрабатывал Ардату психологически, — продолжал он. — Укол, который ей сделали, был безвреден. Противоядие — легкий стимулятор. Частичная потеря памяти — итог гипноза. Я все исправил.

Я испытал странный прилив чувств. Ардата больше не обречена на смерть при жизни. Но потом я вспомнил те страшные месяцы, которые ей довелось пережить.

— Ваши методы — это методы антихриста! — вспыхнул я. — Да, я встречал ваших «сотрудников», некогда бывших хорошими честными людьми. Сейчас они зомби, автоматы, их чувство реальности разрушено…

— Простая операция. Используемое средство, мое собственное открытие, известно как 973.

Но я сжал кулаки и продолжал орать во все горло:

— Они живут в выдуманном мире! Работают день и ночь ради воплощения ваших грязных амбиций.

Доктор Фу Манчи встал, и я приготовился к худшему.

— Неужели мои амбиции обязательно должны быть грязными? Радикальные перемены в мире достигаются только ценой страданий тысяч людей. Какая разница, отравить спящего врага или разбомбить ночью его дом? Вы не разозлили меня. Я восхищаюсь вашей храбростью, хоть вы и англичанин. Англичане — правильные люди, и министерство иностранных дел у вас правильное, недаром же вас заставили изменить кое-что в вашей статье о моей последней встрече с сэром Дэнизом Найландом Смитом — что ж, идемте. Я строю планы на ваш счет.

Как журналист я был задет: доктор говорил правду.

Он нажал кнопку; открылась дверь, и вошел один из этих низкорослых крепко сбитых бирманцев, с которыми мне уже приходилось иметь дело в прошлом. Одет он был в какую-то синюю униформу, желтая физиономия была совершенно бесстрастной.

— Следуй за нами, — бросил Фу Манчи по-английски.

Бирманец отдал честь и отступил в сторону. Доктор махнул мне рукой и пошел по тому же коридору, по которому я раньше проходил с Эллингтоном, но в противоположную сторону.

Открыв дверь в белой стене большого здания без окон, он сказал:

— Здесь вы переобуетесь.

Я увидел ряды галош на полках. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у них необычайно толстые подметки. Я развязал шнурки и сбросил свои туфли. Бирманец наклонился помочь мне. Я словно попал в восточную мечеть.

Металлическая дверь открылась, и я оказался в просторной лаборатории. Пол был покрыт каким-то материалом, напоминающим резину, стены и потолок были, очевидно, из светонепроницаемого стекла. Многочисленные механизмы, частью работающие, были расставлены по всему залу, в центре с потолка свисал медный шар футов двенадцати в поперечнике. На одной стене располагался громадный распределительный щит, а на столах со стеклянными крышками стояли неведомые сосуды с яркими жидкостями, неизвестные химические приборы. Чувствовалась слабая вибрация. Работал какой-то мощный завод, но людей я не видел.

— Моя личная лаборатория, Кэрригэн. Поскольку ваши научные познания весьма поверхностны, не стану утомлять вас рассказом о шаре Ферриса, который произвел революцию в системах освещения. Сэр Джон Феррис работает с нами. Вот радиопередатчик Стендла. Он не больше пишущей машинки. Приемник, как вы знаете, мог бы уместиться в этой табакерке, и действует он без помощи электроэнергии. — Фу Манчи постучал по нефритовой табакерке, которую прихватил. — Я привел вас сюда для того, чтобы прояснить некоторые недавние события. Следуйте за мной.

Я повиновался. Телохранитель-бирманец шел на шаг позади меня.

— Это… инфралазурная лампа Фортланда.

На длинном узком столе со стеклянным верхом я увидел точно такую же лампу, какая стояла в мастерской на берегу Темзы.

— Йоханн Фортланд умер, не завершив работу над лампой. Мученик науки. Сэр Уильям Крукс проводил почти параллельные исследования. Я приобрел все его материалы и приступил к опытам, которые проводил непрерывно в течение трех лет. Вероятно, вы помните, что как раз этим я занимался в Лондоне. Многие ученые пошли по стопам изобретателя. Фортланд, физик, победил; я, химик, потерпел неудачу. Лампа выполняла свои задачи, но тот, кто ею пользовался, либо умирал, либо серьезно заболевал. Вы, возможно, помните некоторые характерные образцы, которые собрал, и необычную внешность покойного доктора Остера.

При этих словах у меня по спине побежали мурашки.

— Хассан, нубиец, который пришел ко мне вместе с Ардатой, во многих отношениях помог моим исследованиям. Свет лампы не оказывал на него вредоносного воздействия. Он слеп от рождения. Однако результатом стала полная лейкодермия. Из угольно-черного он сделался белоснежным. Текстура и железы кожи остались в норме, органической реакции не последовало. Оперевшись на это достижение, я пошел дальше и добился успеха. Если бы во время моих визитов в «Регал-Атениан» в Нью-Йорке там нашелся внимательный наблюдатель, он бы не мог не заметить маленькую светящуюся точку, перемещавшуюся в воздухе на определенной высоте над полом.

Говоря, он облачал свое тощее тело в точно такое же зеленое одеяние, какое было на нем в лондонской лаборатории. Теперь, правда, добавились еще маска и перчатки. Все вместе это выглядело устрашающе.

— Сейчас я включу инфралазурную лампу, — глухо донеслось из-под маски.

Доктор наклонился и коснулся какого-то выключателя. И снова появилось странное аметистовое свечение.

— Вы видите, что над этой лампой есть лампа поменьше, а над ней третья, еще меньше. Теперь я включу вторую.

Так он и сделал. При этом большая лампа исчезла.

— Наконец, третью…

Исчезла вся установка!

— Смотрите внимательно, — поучал меня властный голос. — Верх третьей лампы остается едва видимым.

— Да, я его вижу.

— Рефлектор настроен особым образом. Лампу можно прикрепить к головному убору — вот так.

Подняв лампу, он прикрепил ее к верху маски… и исчез!

Сердце у меня дико запрыгало. Этот человек был не ученым, а волшебником.

— Прозрачным я не сделался, — донесся его голос из пространства. — Это воздействие на зрение смотрящего. Разумеется, я ограничен в движениях. Придя за Пеко в Колоне, я был весьма неуклюж. Глядите!

В воздухе появилась и исчезла зеленая рука!

Вот что Бартон видел в Колоне, а я — на Волшебной горе!

— Нужно оставаться в фокусе. Используя эту лампу, я сумел взглянуть на карту Кристофа во время вашего совещания в Нью-Йорке и принять необходимые меры.

Я оказался в полумраке, окруженный стеклянными шкафами, утопленными в тени. Эти шкафы имели внутреннюю подсветку, как в аквариуме.

— Одна хорошая коллекция, была уничтожена во Франции несколько лет назад; но в некоторых отношениях эта даже лучше, — сказал доктор Фу Манчи.

Он остановился перед одной из витрин. На дне ящика лежал толстый слой влажного песка, на котором росла какая-то колючка. Доктор молча заглядывал в шкаф. Бирманец стоял у меня за спиной. Я тоже заглянул в шкаф и вскоре увидел одного из его обитателей — чудовищную ярко-красную многоножку.

— Из-за ряда загадочных смертей на одном караванном пути в Бирме я лично посетил эту местность. Именно тогда комиссар полиции Найланд Смит впервые перешел мне дорогу. Сфера распространения этих тварей ограничивалась в основном постоялыми дворами вдоль этого маршрута. Возле одного из них я нашел свой первый образец. Эти существа и были повинны в гибели людей.

Он двинулся дальше. Я почувствовал тошноту.

Доктор поскреб ногтями по дверце шкафа, заваленного птичьими перьями и лапками.

Из какого-то глиняного гнезда выскочил самый здоровенный черный паук, какого я когда-либо видел: право слово, я даже не предполагал, что такие существуют. Его волосатые лапки были не тоньше человеческого пальца, а туловище не меньше апельсина. Я увидел глаза этого чудовища, они наблюдали за мной.

— Паук-солдат, найден на Суматре. Он мгновенно нападает на любого непрошеного гостя, и его укус приводит к смерти через тридцать пять секунд. В гнезде есть самка. Мне удалось выделить невротоксин, характерный для яда этого насекомого. Это научное открытие.

Он отвернулся от стеклянных шкафов и направился к невысокой стене, которая окружала углубление в центре зала. Повинуясь гортанной команде, бирманец включил гирлянду подвесных ламп. Почувствовав зловоние, я посмотрел вниз, в маленькое рукотворное болотце. Внутренние стенки были отполированы. Я увидел незнакомые водяные растения и зеленую слизь.

— Обратите внимание на папоротникообразную траву, растущую по краям. Некоторые образцы были доставлены вместе с розами, которые украшали номер полковника Кеннарда Вуда в отеле «Прадо» в Нью-Йорке. Hoemadipsa zeylanica имеет сходство с этой травой, от которой ее не так-то легко отличить. Перед кормежкой это существо напоминает кусочек бечевки или волосок от щетки. Эти особи из болотистой местности к югу от Порт-о-Пренса, они гораздо крупнее, живее и проворнее всех остальных.

Он отдал резкую команду. Бирманец достал из шкафа тушу свежезабитого ягненка и подвесил ее на крюк над углублением на высоте примерно шести футов.

— Она ведет ночную жизнь, — пробормотал доктор Фу Манчи, и свет погас. — Слушайте!

Не успел он прошептать этот слово, как я снова услышал странное щелканье пальцев.

— А теперь смотрите, и вы их увидите!

Вспыхнул свет, и я увидел странное, отвратительное зрелище. Несколько тонких белых тварей, подобно гусеницам, ползли по туше. Потом они спрыгнули в пушистую траву, и падение каждой из них сопровождалось звуком, похожим на щелчок пальцев.

— Они боятся света. Даже во время кормежки убегают, если включить лампу. Это самые крупные из знакомых науке пиявок, мистер Кэрригэн. Однако, насытившись, они способны сжиматься и пролезать в самые узкие отверстия.

Он продолжал рассказывать с такими тошнотворными подробностями, что я снова взбеленился и повернулся к нему, сжав кулаки. Но под взглядом этих зеленых глаз я застыл, как от удара.

— Я предвидел эту вспышку кельтского неистовства и распорядился, чтобы меня сопровождал телохранитель. Еще одна попытка нападения, и я прикажу ему бросить вас в яму и погасить свет.

 

ГЛАВА XXXVII

ПОДЗЕМНАЯ ГАВАНЬ

— Возможно, вас интересует, почему я так доверяю вам, — сказал доктор Фу Манчи. — Потом вы это поймете. Несомненно, вы заметили, что моя дочь уже второй раз бросает мне вызов, поддавшись дурному влиянию. Свою роль Владычицы Мамалуа она успешно играла почти два года и поработила всех приверженцев вуду в республике. Она, естественно, посвящена в важнейшие таинства этого вероисповедания и, стало быть, командует фанатиками. Следуйте за мной.

Но я остановился, не пройдя и трех шагов. Тут стояли в ряд стеклянные саркофаги, и на каждый был направлен приглушенный свет. В них я увидел мужчин и женщин, которых «вынюхал» гигант с саблей возле вудуистского святилища.

— Следуйте за мной! — проскрипел Фу Манчи.

Я стоял, пораженный, перед фигурой красивого негра, который обогнал нас со Смитом на горной тропе.

Обнаженный, он без всякого стеснения смотрел на меня полными ненависти глазами.

— Они все мертвые, — сказал я.

— Напротив, мистер Кэрригэн, они все живые.

Перед саркофагом с застывшей фигурой мулата, молодого человека с красивой головой и лбом мыслителя, доктор Фу Манчи воздел свои руки-клешни и в неистовстве потряс ими перед стеклом, разразившись потоком грязной гаитянской брани. Я подумал, что Смит был прав, утверждая, будто доктор переступил узкую черту между гениальностью и безумием.

Фу Манчи страшно захохотал и отвернулся.

— Только не думайте, будто я зря сотрясаю воздух, мистер Кэрригэн, — сказал он. — Они обладают и зрением, и слухом.

— Что?! — воскликнул я.

— Они не умеют только моргать. Этот пес и Лу Кэбот, которого весьма кстати зарезала его любовница в Колоне, были основными фигурами в заговоре против меня. Женщина, которую вы знаете как Фа Ло Ше — моя дочь, — она соблазнила его, и он нарушил клятву верности. Ради женщины он был готов продать душу дьяволу. Именно Фа Ло Ше пришло в голову, что, захватив вашу очаровательную Ардату, можно задержать наступление сэра Дэниза Найланда Смита. Я терпел ее интриги вплоть до собрания на Волшебной горе, куда явились все эти жалкие заговорщики. Перед вами — главный преступник.

В последнем стеклянном саркофаге я увидел Фа Ло Ше!

Повинуясь отрывистой команде, бирманец нажал кнопку в стене, и я увидел лифт.

— Следуйте за мной!

Я пошел за доктором. Последним в кабину вошел бирманец, закрыл двери, и лифт начал опускаться. Близость к Фу Манчи была почти невыносима. Он снова заговорил, тихо и бесстрастно:

— Вход в пещеру, открытый и использованный Кристофом, черным королем, никто не знает. Если верить старинной карте вашего любознательного друга сэра Лайонела Бартона, он был замаскирован часовней на холме несколькими милями дальше. Я не смог его отыскать, но на всякий случай разрушил часовню. У меня есть и собственный проход туда — это вулканический разлом перед внешней стеной Цитадели. Обнаружен он был по чистой случайности. Потом я тщательно завалил этот разлом, и шахта, по которой мы спускаемся, соединяется с ним на сто пятьдесят футов восточнее первоначального входа. Оттуда идет тропинка до стены самой пещеры. Это утомительное путешествие. К счастью, мистер Хопкинсон, работающий с нами, установил для меня этот лифт, второй в мире по глубине.

Когда лифт остановился, дверь открылась, и я вышел. Меня ждал новый сюрприз.

Я был в облицованном камнем ярко освещенном коридоре с множеством дверей по левую и правую руку. В нью-йоркских учреждениях тысячи таких коридоров.

— Сейчас мы находимся, — донесся холодный голос доктора, — всего в тридцати футах над уровнем моря, и вы — один из тех немногих людей, которые когда-либо побывали внутри вулкана.

В обществе мистера Хопкинсона, невыразительного человека из Манчестера, облик которого лишь оттенял фантастичность окружения, я пустился в путь. Мы сошли по лестнице, он открыл дверь, и я увидел дневной свет.

Мы оказались на длинном широком причале, где бригады чернокожих грузчиков возились с контейнерами, в которых, как мне показалось, лежали детали механизмов. Их поднимали в кузова грузовиков. Вода была странно черного цвета, на поверхности пестрели десять или двенадцать разноцветных суденышек. Я находился в небольшой гавани, на противоположной стороне которой возвышалась отвесная черная стена. Вдруг до меня дошло, что все берега лагуны одинаковы. Подняв голову, я не увидел неба над головой, а просто какую-то дымку, в которой, как мне показалось, светило медное солнце. Мгновение спустя я убедился в неверности моего впечатления. Это было вовсе не солнце.

Озадаченный, я повернулся к проводнику. Он закуривал сигару и невинно улыбался.

— Ради всего святого, где я? И откуда этот свет?

— Вы внутри вулкана, мистер Кэрригэн. Свет от шара Ферриса. Доктор, возможно, показывал вам его в лаборатории.

— Да, показывал. Но это же не искусственный свет, это солнечный свет!

Хопкинсон кивнул, на мгновение задумчиво уставившись на кончик своей сигары.

— Пожалуй, в некотором роде да, — сказал он. — Рассуждая ненаучно, шар Ферриса поглощает энергию солнца и перераспределяет ее. Это, разумеется, революционное открытие, применяемое на практике только здесь. Свет весьма необычный. В одном месте свод пещеры выше купола собора Святого Павла, а вон там, внизу, плавает красный буй, видите? Он отмечает самое глубокое место. Мы так и не смогли измерить, насколько глубокое.

— Что?!

— Это правда, буй поставлен там для навигационных целей. Море здесь очень глубокое. Когда-то в прошлом произошло следующее: море ворвалось сюда, проломив скалу. Мы используем этот пролом как шлюз, с помощью которого без труда потушили вулкан.

— Но ведь такая операция…

— Означает пар? Согласен. Именно пар и создал эту огромную пещеру, а тот буй отмечает самый центр бывшего кратера. Возможности такой базы, как эта, трудно переоценить. Гениальный доктор Фу Манчи использует ее так, что это удивляет даже здешних служащих. Кроме того лифта, на котором вы спустились, тут есть подъемник, несомненно, единственный в мире, благодаря которому фабрику легко снабжать всем необходимым. Как видите, рабочая сила тут дешевая.

— Но разве можно сохранить тайну, когда задействовано столько людей? — спросил я.

— Это — вопрос организации, мистер Кэрригэн. Более счастливых грузчиков, сами видите, нигде не найти. Стоит этим ребятам попасть под землю, и они уже не выходят отсюда.

— Что вы хотите сказать? Как лошади в шахтах?

— Вот именно. А когда нужда в них отпадает, их отправляют на Тортугу — с деньгами и пробелами в памяти. — Только руководители разных служб передвигаются вверх и вниз, — добавил он. — Те, что загружают подъемник наверху, понятия не имеют, куда он идет. С помощью хорошей организации можно творить чудеса.

— Я согласен с вами, — ответил я, не кривя душой.

— Работники сизальной корпорации не имеют никакого отношения к Си Фану. Они обыкновенные труженики, которые понятия не имеют о том, что есть какое-то подземелье. Если кто-то из них проявляет любопытство, мы приводим его сюда и предоставляем возможность увидеть все своими глазами. А теперь я должен представить вас доктору Харону.

— Он…

— То, что Эллингтон называет «призывник»? — Хопкинсон засмеялся. — Да, можно сказать и так. Когда-то он был главным технологом на германском флоте. Его успехи привлекли внимание доктора. Могу заверить вас, что за двенадцать лет его работы здесь и в других местах он разработал нечто такое, что сводит на нет мощь любого флота в мире.

Мы направились вдоль оживленного дока, залитого искусственным светом, и вошли в небольшой аккуратный кабинет, где нам навстречу поднялся пожилой немец с почти таким же высоким лбом, как у самого доктора. На нем были очки в золотой оправе; короткие седые усики придавали ему сходство с бывшим кайзером Германии. В отличие от Хопкинсона с его нелепым твидовым костюмом и золотой цепью от часов доктор Харон был облачен в синий комбинезон.

— Коллега Харон, это мистер Барт Кэрригэн.

— Рад видеть вас. Люблю похвастать своими игрушками. Это редко удается, а художник всегда жаждет признания, разве не так?

— Я тоже пойду, — сказал Хопкинсон. — Давненько я не ступал на борт «акулы».

Здесь, в этом странном мире, Англия и Германия не воевали между собой.

— Всегда рад вам, коллега Хопкинсон, — ответил немец, — хоть я и знаю, что этот предмет явно выше вашего понимания.

Он подмигнул мне и пошел вниз по трапу в задней стене кабинета. Я очутился на стальной платформе, которая тянулась до открытой рубки одного из тех странных судов, которые я видел в лагуне. Оказавшись внутри, я ожидал вдохнуть пары бензина, но им и не пахло.

— Разумеется! — воскликнул доктор Харон. — Да и откуда им тут взяться? Мы же не пользуемся бензином.

— Тогда чем же?

— А-а! — он вздохнул и покачал головой. — Я могу долго распинаться, мистер Кэрригэн. Это, наверное, национальная черта. Но так или иначе, тут не обошлось без гения Свена Эриксена. Энергия вырабатывается в зале Эриксена, который служит нам машинным отделением. Я все вам покажу, поскольку переоборудование подводных кораблей — моя заслуга.

Мы направились по крошечному проходу в комнату, в которой не могло разместиться больше двух человек. К полу были привинчены крутящиеся стулья. Они стояли перед щитом управления со множеством мудреных циферблатов, индикаторов и лампочек.

— Тут, — пустился в объяснения Харон, — полагается носить защитный шлем, иначе вам быстро придет конец. Вот это главный пульт управления. По приказу офицера из ходовой рубки я нажимаю вот этот рычаг, и перед форштевнем моего корабля вода переходит в другое физическое состояние.

— Можно назвать его парообразным, — вставил Хопкинсон.

— Но это означает взрыв, — заметил я.

— Вот именно! — воскликнул Харон. — Но что я делаю с этим взрывом? Я использую его, как используется подобное в дизельном двигателе. С помощью трубы Харона. Это мое собственное изобретение. Я передаю эту энергию с носа на корму, и она превращается в движущую силу. А что происходит на носу?

Я покачал головой.

— Там создается частичный вакуум. В итоге я получаю такую скорость хода, о которой не мог мечтать ни один конструктор подводных лодок.

Вероятно, на лице у меня появилось озадаченное выражение, поскольку Хопкинсон сказал:

— Звучит как тарабарщина, но эти штуковины и впрямь плавают.

— Но какой же энергией вы пользуетесь для продувки балластных цистерн?

— Цистерн? А их нет. Вес рассчитан так, что судно идет ко дну, как топор. Но у нас есть три диска, нейтрализующих земное притяжение. Они управляются отсюда, видите? Можно поднимать нос, корму или весь корабль.

— А где же торпедные аппараты?

Хопкинсон хрипло засмеялся.

— Корабли доктора из «Алисы в Стране чудес», — сказал он. — На них нет торпед.

— Нет торпед? Тогда какой же от них прок на войне?

И снова немец с завистью покачал головой.

— Опять Эриксен. Нет перископа, но я имею полный обзор моря на много миль вокруг благодаря поплавку, передающему изображение на экран в рубке. Возможно, доктор показывал вам усовершенствованный телевизор, который у нас есть?

— Нет, — ответил я. — Но я видел его в Лондоне некоторое время тому назад.

— Тут то же самое. Эти поплавки, или буйки, несколько моделей которых я вам вскоре покажу, управляются из боевой рубки.

— Но каково назначение этих поплавков?

— Они движутся на моторах и управляются по радио. На каждом установлен прожектор Эриксена.

— Опять Эриксен, — пробормотал Хопкинсон.

— Что правда, то правда. Радиус действия такого прожектора ограничен. Когда-нибудь, несомненно, он будет расширен, доктор проводит эксперименты, но в настоящее время он невелик. Когда поплавок в пределах видимости от цели, оператор — артиллеристов у нас на борту нет — направляет волну…

Он помолчал, глубоко вздохнул и развел руками.

— Нет никакой брони, мистер Кэрригэн, способной выдержать волну Эриксена. Отсюда мы можем держать на прицеле весь флот Соединенных Штатов. Сотня «акул» потопит все корабли в Карибском бассейне за неделю.

— А какая у вас скорость? — спросил я.

— Она увеличивается по мере погружения. На глубине двадцати морских саженей она составляет сорок узлов.

— Что?!

— На поверхности она всего пятнадцать. Но мне нет надобности оставаться на поверхности. И движущую силу, и оружие я беру у стихии, сквозь которую продвигаюсь. Нужен только провиант для команды — у нас на борту шесть человек.

 

ГЛАВА XXXVIII

«ДАЮ ВАМ ЧАС»

— Хотя вы принадлежите к народу более мудрому и у вас богатое воображение, — сказал доктор Фу Манчи, — вы, как я уже заметил, обладаете чисто английским кругозором. Германские орды заполонили Европу. Но другие правительства мира, включая правительство Соединенных Штатов, продолжают вести себя с Германией на равных. Я пользуюсь методами этих германских орд, только более тонко и действенно. Мастера отличает не столько количество, сколько качество. Но поскольку у меня нет дипломатического портфеля, я преступник.

Он выпрямился во весь свой огромный рост, и я уже ждал вспышки гнева, но доктор опять опустился в кресло и с задумчивым видом взял щепотку табака.

— Да, у вас хороший, пусть и не первоклассный ум, — продолжал он. — Вы наблюдательны. У вас кельтский темперамент, который, если направить его в нужное русло, иногда способен сделать человека гением. Вы человек слова. Сейчас, когда мир висит на волоске и у меня в руках та мельчайшая доля грамма, которая определит, куда качнутся чаши весов, я намерен отправить вас к сэру Дэнизу Найланду Смиту в качестве своего посланника, поскольку ни он, ни Вашингтон не вышли со мной на связь.

Значит, Смит свободен! Слава Богу!

— Вы скажете ему, что я предлагаю свои услуги союзным державам, и поведаете о моих возможностях. Вы сделаете все, чтобы доставить сюда Смита с полномочиями от его правительства, или от американского, или от обоих. Пусть ведет со мной переговоры как с человеком, который держит в руках судьбы мира.

Я сказал, что верю вам на слово, но сэр Дэниз не связан обещаниями и может попытаться силой удержать вас. Следовательно, я ограничу время вашего отсутствия семьюдесятью двумя часами. Операция безболезненная, и проведу ее лично я. Даю вам час времени. Вы можете отказаться от поручения. Явитесь ко мне в семь часов.

Я лихорадочно думал, идя вдоль причала, на котором суетились рабочие. Ардату я больше не увижу, потому что не приму условий Фу Манчи. Но Смит свободен, благодарение господу! А значит, бой продолжается!

Кое-кто из рабочих на пирсе бросал на меня взгляды, и вдруг до меня дошло, что я в своем потрепанном тренировочном костюме и с красной от загара кожей ничем не отличаюсь от них.

У основания трапа была причалена лодка, а в ней сидел какой-то человек, одетый так же, как я, и оплетал концы каната. В радиусе двадцати ярдов больше никого не было, поэтому я и обратил на него внимание. Он сидел спиной ко мне и, сгорбившись, работал. Я уже почти миновал его, когда он произнес:

— Не оглядывайтесь и никуда не сворачивайте.

Это был голос Найланда Смита.

 

ГЛАВА XXXIX

ТРОПА КРИСТОФА

— Смит! — ахнул я. — Это же чудо!

— Нет. Просто Бартон поработал на славу. Сюда, и смотрите не спотыкайтесь.

Перекинув через плечо бухту каната, Смит побрел следом за мной. Мы миновали причал и пошли по тропе, над которой грозно нависали каменные глыбы. Вдруг Смит нагнал меня и затолкал в какую-то узкую расселину.

Я оглянулся и увидел, что одна из «акул» погружается со скоростью шотландской куропатки. Но тут Смит схватил меня за руку и потащил наверх, в небольшую пещеру, на полу которой стояли в ряд лампочки, освещавшие людей в военных мундирах. Это был отряд американской морской пехоты.

Они держали карабины наизготовку, и младший офицер, который, очевидно, командовал ими, спросил:

— Взяли кого-то, сэр?

— Да! — ответил Смит. — Того, за кем ходил: мистера Кэрригэна. А теперь надо поторапливаться. Расскажите мне все, что можете, но как можно короче.

Хотя я был страшно взвинчен, но рассказал ему об инфралазурной лампе, описал Щелкающие Пальцы, назвал нескольких блестящих ученых, которые работают здесь, воплощая планы мирового господства доктора Фу Манчи.

— Шесть его субмарин способны поторопить боевой флот любого государства. Его самолеты, вооруженные прожекторами Эриксена, могут маневрировать, как ястребы. Что бы ни случилось с Европой и с остальным миром, сейчас доктор определенно держит американский флот на крючке, — закончил я.

— А значит, и весь мир, ибо сейчас от ВМС США зависит судьба планеты, — Смит повернулся к американцу. — Оставайтесь здесь, сержант. Расставьте своих людей вдоль прохода, чтобы они могли поддерживать связь друг с другом. Когда придет поисковая партия — а ждать уже наверняка недолго, — все отойдите к трапу, поднимите его наверх и не оставляйте никаких следов.

— Все ясно, сэр.

Мы гуськом пошли по узкому извилистому гроту, и на каждом повороте оставалось по солдату. Наконец грот привел нас в небольшую пещеру, и я увидел веревочную лестницу, прикрепленную к выступу высоко над нами.

— Это была дорога Кристофа к большой пещере, — сказал Смит. — Как раз над этим местом нам показалось, что мы дошли до конца. Видите ли, в прошлом веке было много подвижек земной коры, и в некоторых местах дорогу завалило. — Он поднял голову. — Там наверху все готово?

— Все готово, сэр, — донеслось издалека.

— Мы принесли альпинистское снаряжение, и, к счастью, у нас есть люди, которые умеют им пользоваться. Цепляйтесь за эту лестницу и лезьте вверх, Кэрригэн.

Наверху у лестницы стояли еще два морских пехотинца. Один из них помог мне подняться и сказал:

— Добро пожаловать, сэр! Вам здорово повезло, что вы остались в живых!

— Я тоже так считаю!

Я оказался в гораздо более широком гроте явно естественного происхождения. Вскоре Смит присоединился ко мне, отдал распоряжение солдатам, взял фонарь, и мы полезли вверх по крутому склону.

— Смит, — сказал я, — любой ценой мы должны спасти Ардату!

— Предоставьте это мне, — ответил он. — Ее безопасность обеспечена. Путь наш долог, Кэрригэн, так что придется ускорить шаг.

Мы проворно полезли по извилистому штреку, пол которого местами был скользким как лед. Воздух казался тяжелым, как в египетской пирамиде, кое-где к потолку жались летучие мыши.

Пока мы поднимались, Смит вкратце ввел меня в курс последних событий.

— Когда вы врезали по источнику голоса, я обругал вас и в суматохе нырнул в тень. Невидимый Фу Манчи не успел указать на меня своему нюхачу с саблей. Удар оглушил его, и он на мгновение стал видимым. Представляете, какое действие это произвело на бедняг. Все взвыли и пали ниц перед зеленым привидением. Так что все вышло как нельзя лучше.

— Но что же вы сделали?

— Что касается вас, я был бессилен. Двое бандитов в масках сразу же подхватили вас и отнесли в храм. Стараясь держаться в тени частокола, я вернулся к воротам. Там стояли двое стражей в масках, но я сунул им под нос свой амулет. Они даже ничего не спросили, просто отсалютовали. Я направился по тропинке к большой прогалине, где должны были приземлиться три самолета. Никто ко мне не приставал. Видел зрелище, которого никогда не забуду. Там отправляли какой-то вспомогательный обряд. Барабаны, шаманы в уборах из перьев, несколько жриц вуду. Пляска продолжалась, пока все не попадали и не забились в судорогах. В горном приюте никого не было. Я стоял и следил за этой оргией, то и дело глядя на часы. Точно в назначенное время донесся гул моторов, и все изменилось, будто по мановению волшебной палочки.

Стоило самолетам сделать круг и спланировать на посадочную полосу, как все тотчас же попрятались. Большинство тех, кто якобы впал в транс, тоже. Другие еле волочили ноги. Барабаны смолкли, только шаман выплясывал, как полоумный, и очнулся, лишь когда рядом с ним сел самолет.

— А дальше что?

— А дальше ничего. Вся толпа убежала в лес. Бартон был во втором самолете. Мы поставили охранение и гурьбой двинулись к частоколу. Кэрригэн, в храме не было ни души. Ни могу передать, как мы вкалывали последующие несколько суток. Гаитянская полиция — что волчья стая: хватают всех подозрительных, допрашивают сотни людей. Но вуду — это страшная сила, Кэрригэн. Разведка с воздуха не выявила никаких подозрительных передвижений. Морская пехота облазила все побережье. Вас искали даже в Доминиканской республике. Я пришел к выводу, что база должна быть замаскирована под какое-нибудь крупное промышленное предприятие. Самым подходящим оказался завод по переработке агавы в сизаль. Я лично посетил Хортона, управляющего. За исключением некоторых странностей в поведении, которые я отнес на счет пристрастия к наркотикам…

— Он — зомби, — вставил я. — Ему почти девяносто лет.

— А-а! Я этого не знал. Он так обезоруживающе учтив и любезен. Сводил меня в цех переработки конопли, даже предложил прогуляться на самую большую плантацию. Это приглашение я отклонил. Короче, Кэрригэн, это было полное поражение.

Я остановился. Мне стало дурно.

— Нам еще далеко идти, Смит? Или этот грот бесконечен?

— Нет, он ведет на ту сторону ущелья, которая примыкает к разрушенной часовне.

— Но не в саму часовню?

— Нет. Фу Манчи дал маху. Увидев подлинник карты, доктор понял, что Бартон его надул. Вход был нанесен на карту с погрешностью. Времени на поиски у него не оставалось, вот он и взорвал часовню.

— И что же?

— Да ничего. Он проглядел самое главное.

— Почему? Он видел карту.

— Да, но не обратную сторону. А там было написано: «Алтарь обращен ко входу на противоположном склоне и отмечен гранитным крестом, стоящим среди деревьев».

— Удивительная удача!

— Плюс любовь Бартона к таинственности. Мы вкалывали как рабы на галерах. Приходилось работать тайком. По окрестностям расставили часовых. Повезло: взрыв почти не повредил алтарь, и это нам помогло. Гранитный крест уже давно разрушился. Бартону понадобилось два дня, чтобы отыскать крошечную пещеру, не более чем расщелину в камне. Это был единственный путь вниз, к большой пещере, известной Кристофу.

Я увидел проблеск дневного света и услышал возглас. По голосу я безошибочно определил, что это кричит сэр Лайонел Бартон.

— Все хорошо, Бартон! — отозвался Смит. — У меня для вас сюрприз.

Двое вооруженных солдат охраняли вход, который и впрямь имел не более восемнадцати дюймов в ширину и открывался на плоский выступ футах в десяти ниже гребня горы.

Когда я вышел вслед за Смитом, Бартон вскричал:

— Боже мой! Кэрригэн! Хвала небесам!

Он так крепко пожал мне руку, что у меня онемели пальцы, а потом, указывая на запад, сказал:

— Вы только взгляните на это. Мы едва успеем вернуться в лагерь. Вон какая буря заквашивается.

Я посмотрел по указанному направлению и увидел, что небо там заволакивает пурпурной дымкой.

«Лагерь» состоял из армейского шатра и еще одной палатки, поменьше размером. Я увидел военное снаряжение, несколько винтовок и еще одного морского пехотинца в карауле. Бартон был так рад встрече со мной, что поминутно стискивал меня в своих медвежьих объятиях.

Когда мы подошли, клапан маленькой палатки откинулся, и из нее выбежала Ардата.

 

ГЛАВА XL

«САН-ДАМЬЕН СИЗАЛЬ КОРПОРЕЙШН»

Когда я более или менее оправился после радостного потрясения и понял, что передо мной настоящая Ардата, та самая, которая столь загадочно исчезла в Париже, а не ее тень, встреченная мною в Лондоне, пришло время изумляться и расспрашивать.

— Но как это произошло? — спрашивал я. — Даже теперь мне трудно в это поверить.

— Это произошло, дорогой Барт, потому, что даже гений доктора иногда дремлет. Ты помнишь, что он передал меня Хассану. Хассан служил моей семье с тех пор, как я себя помню, только тогда он был черный, а не белый. Он пришел со мной, когда я вступила в Си Фан. Но когда я уехала к тебе в Париж, ты помнишь…

— Помню ли я? Да я помню каждый час, который мы провели вместе, каждую минуту.

— Так вот, в прошлом я работала на Си Фан в отдаленных уголках планеты. Гаитяне, не знавшие меня, знают Хассана. Я приказала ему дойти со мной до ворот, и никто не остановил нас. Потом я приказала ему сесть в одну из машин для персонала, которых там всегда стоит штук пять-шесть. Он повиновался. Я уехала. Доктор допустил ошибку. Понимаешь, я снова стала собой, и я это знала! Я собиралась поехать к консулу в Кап-Аитьене, но по дороге…

— По дороге, — раздался знакомый голос, и я увидел, что к нам присоединился Смит, — Ардата встретила меня с отрядом морских пехотинцев. Мы направились на соединение с Бартоном. Итогом этой встречи стали определенные меры в отношении «Сан-Дамьен сизаль корпорейшн». Но Ардату я больше почти не выпускал из виду.

Я был до того счастлив воссоединиться с ней, что зловещие раскаты грома, сгущающаяся темнота и угроза Соединенным Штатам в Карибском бассейне напрочь забылись. Но Смит быстро привел меня в чувство.

— Наконец-то все в наших руках, — сказал он. — Но надо вести игру осторожно. Против нас гений Фу Манчи и жертвы его обмана, а я не намерен больше терпеть поражений, как раньше. Через двадцать четыре часа мы либо победим в нашей долгой битве, либо положим к ногам Фу Манчи то, что останется от цивилизованного мира.

Темнота все сгущалась, над горами зловеще рокотали раскаты грома.

— Сигнал, Бартон. Коль уж вы приняли решение, желаю удачи. Но путь ваш будет нелегок.

Смит, Бартон и я стояли на пристани в Кап-Аитьене. Ночь была темная, ее лишь изредка прорезали вспышки тропических молний, создававшие жуткое, устрашающее освещение. О сигнале договорились заранее, и вот мы увидели, как на чернильном фоне грозовых туч загорелась ракета. Морской катер, будто безумный, плясал на волнах внизу.

— Я вычислил координаты и намерен проверить их со старшим офицером, — сказал Бартон. — Если карта Кристофа неверна, нам конец! Пока!

Он направился к сходням, подождал, пока катер поднялся на два фута над пирсом, и прыгнул. Сэр Лайонел Бартон был человек замечательный во многих отношениях. Я увидел, как он пробирается на нос катера. Когда катер отплыл, Найланд Смит сказал:

— Бартон заслужил свою славу. Он не боится ни людей, ни богов. И поскольку я знаю его довольно хорошо, сегодня ночью он заткнет по меньшей мере одну из крысиных нор доктора Фу Манчи.

Старое грузовое судно водоизмещением три тысячи тонн, осевшее гораздо ниже ватерлинии под тяжестью бетонных плит, пережидало в порту шторм вместе с американским эсминцем. Это судно предполагалось затопить там, где, согласно карте, был подводный грот, ведший в пещеру Кристофа. Командовал им американский шкипер, хорошо знавший побережье Гаити, а эсминцу надлежало снять с борта экипаж. Если удастся провести столь тонкую операцию темной ночью и при таком волнении, это будет профессиональный подвиг.

При очередной вспышке молнии мы увидели, что катер подошел к борту грузового судна. Море уже бушевало, и я переживал за Бартона, человека грузного и уже немолодого. Потом в черном ночном небе зажглась еще одна ракета.

— Слава Богу! — прошептал Смит, стоявший рядом со мной. — Бартон безрассуден, но будто заговорен от смерти. Он на борту. Пора и нам приниматься за дело.

Мы помчались сквозь эту дьявольскую ночь к фабрике сизальной корпорации. Поездка была жуткая, похожая на пляску валькирий. Вспышки молнии высвечивали далеко внизу горные долины, дорога, казалось, дрожала в кромешной тьме. Наши фары мерцали, будто свечи. Теперь все зависело от шофера.

У меня сохранились весьма причудливые воспоминания об этом путешествии на край долины, бывшей некогда кратером огромного вулкана. Наконец мы свернули в глубь страны, прочь от побережья и края пропасти, и попали на ровное место. Я облегченно вздохнул.

По сути дела мы были уже недалеко от цели, но ведь я никогда не видел фабрику снаружи и теперь удивился ее невзрачности. Справа к дороге примыкала широкая посыпанная песком подъездная аллея, над которой висел щит с надписью — «Сан-Дамьен сизаль корпорейшн». Вдоль аллеи тянулись кусты и пальмы. Ярдах в пятидесяти стояло бунгало, нечто вроде будки сторожа. По просьбе Смита водитель остановил машину рядом с ней.

— Я предусмотрел три возможности, — сказал Смит. — Во-первых, мы можем не найти на предприятии никого, кроме законных служащих, которых нам не в чем обвинить. В конце концов конопля в наши дни выращивается вполне законно и на научной основе. Правда, им будет трудно объяснить стеклянные саркофаги, которые вы видели.

Во-вторых, нам могут устроить какую-нибудь ловушку. Если доктор и его приспешники спустились в подземелье, сомневаюсь, что мы сумеем проникнуть туда с этой стороны.

Вспыхнула молния, и Смит огляделся по сторонам.

— Ручаюсь, Кэрригэн, вы не заметите никаких признаков того, что большой отряд федеральных агентов и две роты гаитянской пехоты с пулеметами контролируют эту территорию.

— Да, никого не видно, — ответил я. — Но почему они не остановили машину?

— У них приказ не задерживать никого из едущих на фабрику. А теперь послушаем доклад.

Он мигнул фонариком: включил — выключил, включил — выключил.

Из темной лощинки у дороги на песчаную дорожку вышли два человека: один в форме гаитянской армии, его напарник — в штатском. Когда они приблизились, Смит ответил на приветствие офицера и, повернувшись к штатскому, спросил:

— Что можете доложить, Финлей?

— Ничего, шеф, разве только то, что майор Лемаж, вот он, заставил своих солдат укрыться, а мои ребята знают свое дело. Какая у нас программа?

— Свет где-нибудь горит?

— Разумеется. В сторожке у ворот. Ночной сторож, я полагаю.

— Что-нибудь еще?

— Других огней не видно.

— Тогда действуем согласно первоначальному плану. Идемте, Кэрригэн.

Когда мы прошли мимо машины и направились по песчаной дорожке, Финлей отстал шагов на десять, и я спросил:

— А что же это за третья возможность, Смит?

— Фу Манчи может возомнить себя потенциальным властелином мира и остаться здесь, чтобы нагло отрицать свою вину. Ваше отсутствие, конечно, озадачит его, но доктор может догадаться, что произошло. Однако побег Ардаты и Хассана допускает лишь одно толкование — грубая ошибка. А такие ошибки не в духе доктора Фу Манчи. Тем не менее нам следует продвигаться осторожно. Вы говорите, лифт расположен в конце туннеля со стеклянными саркофагами?

— Да, подвала, построенного, я полагаю, под лабораторией.

— Который вы можете найти.

— Я думаю.

Мы подошли к бунгало, Смит нажал кнопку звонка, и меня охватило возбуждение. Ждать пришлось недолго.

Долговязый гаитянин в рубахе с закатанными рукавами, с трубкой из кукурузного початка, сонно посмотрел на нас.

В конторке я увидел плетеное кресло, большую доску с ключами, вроде гостиничной, и газету на полу. Выражение лица сторожа изменилось.

— Вам чего? — грубо спросил он. — Вы тут не работаете.

— Я хочу видеть управляющего, — отрезал Смит. — Это срочно.

— Управляющий спит.

— Кто-то должен быть на дежурстве.

— Я дежурный.

— Тогда пойдите и разбудите управляющего, да поживее. Я представляю правительство Гаити и должен видеть мистера Хортона немедленно. Пойдите и поднимите его.

Властный тон Смита возымел действие.

— Я должен оставаться здесь, — ответил человек. — Но могу позвонить ему.

Он прошел в конторку, взял телефон, которого я не заметил, и быстро заговорил по-гаитянски. Потом положил трубку и повернулся к нам.

— Сейчас кто-нибудь придет и отведет вас к управляющему, — доложил он и, считая, что исполнил свой долг, вернулся в сторожку и закрыл дверь.

Я уставился на Смита.

— Видимо, один из сотрудников корпорации, — тихо сказал он. — Вряд ли он что-нибудь знает. Но подождем.

Вскоре откуда-то появился чернокожий мальчишка.

— Два господина желают повидать мистера Хортона?

— Желают, — ответил Смит.

— Идемте со мной.

Когда мы двинулись за мальчишкой, я оглянулся и увидел, как Финлей подает световой сигнал. Нас хорошо прикрывали.

Мальчишка повел нас к тем зданиям, в которых я недавно квартировал. Света нигде не было. За этими зданиями особняком стояло бунгало, выходившее фасадом на большой четырехугольный двор. В некоторых окнах горел свет, одна дверь была открыта. Цветной мальчишка постучал, и на улицу вышел Хортон с очками в руке и книгой под мышкой. Гроза, казалось, уходила на восток, но темные тучи закрывали луну и воздух был насыщен электричеством.

— Вы ко мне?

Нас осветил сполох света от далекой молнии.

— К вам, — ответил Смит.

— Ба, мистер Кэрригэн! Сэр Дэниз Найланд Смит! — воскликнул Хортон и отступил на шаг.

— Мы можем войти? — тихо спросил Смит.

— Конечно. Но это… так неожиданно.

Мы вошли в комнату, обставленную со свойственной тропикам простотой. Ночь была жаркая, и Хортон, очевидно, лежал в шезлонге и читал. Он растерянно посмотрел на меня, потом на Смита.

— Означает ли это?.. — заговорил он.

— Это означает, — перебил его Смит, — что игра окончена. Выполняйте мои указания, тогда, может, не очень пострадаете. Попробуете меня обмануть, вам же будет хуже.

Хортон попытался взять себя в руки.

— Во-первых, сэр, я не представляю…

— А представлять и необязательно. Факты говорят сами за себя. Я здесь от имени правительства Соединенных Штатов.

— О-о! — откликнулся Хортон.

— Меня сопровождают федеральные агенты. Вся территория оцеплена войсками. Это к вашему сведению.

— Да-да, понимаю, — пробормотал Хортон, и я увидел, как он сжал кулаки. — Несмотря на это, против вас будут предприняты действия, которых вы наверняка не ожидаете. Это я говорю для вашей же пользы. Я настоятельно советую вам…

— Моя работа связана с риском, — отрезал Смит. — Можете считать себя арестованным, мистер Хортон. А теперь будьте добры проводить меня к Фу Манчи.

Хортон на миг замялся, потом протянул руку к телефону.

— Нет-нет! — Смит схватил его за руку. — Я хочу увидеть его, а не упустить.

— Я не могу отвечать за последствия. Боюсь, они будут плачевными для вас.

— Сделайте милость, отведите нас.

Перед дверью того коридора, где я переобувался в галоши, Хортон остановился.

— Если вы подождете минуту, я узнаю, здесь ли доктор.

— Нет! — отрезал Смит. — Мы пойдем вместе с вами.

Хортон выбрал ключ из связки и открыл замок. Мы вошли в коридор с галошами.

— Вы должны переобуться, — сказал Хортон.

Я кивнул Смиту, и мы проделали этот странный ритуал. Потом Смит сказал:

— Открывайте другую дверь.

Солдаты с ручными пулеметами вошли следом за нами.

— У меня нет ключа от этой двери. Я могу только позвонить, чтобы меня впустили.

— Звоните. И помните, я вас предупредил.

Хортон нажал кнопку рядом с массивной металлической дверью, и волнение мое до того усилилось, что я стиснул зубы. Мы ждали секунд пять. Смит повернулся к солдатам.

— Когда дверь откроется, смотрите, чтобы она не закрылась снова, — приказал он. — Натяните эти резиновые штуковины поверх башмаков. Не знаю, зачем они нужны, но сделайте это.

Дверь открылась. Я вновь услышал знакомый пульсирующий звук. Перед нами в белом халате стоял доктор Мэрриот Даути.

— Кэрригэн! — воскликнул он. — Кэрригэн!

Его лицо, обычно землистого цвета, стало мертвенно бледным. Короткая бородка а ля Ван Дейк, казалось, ощетинилась.

— Меня зовут Найланд Смит, — представился мой друг. — Я здесь для того, чтобы увидеть доктора Фу Манчи. Позвольте пройти, пожалуйста.

Теперь шар Ферриса в лаборатории сиял, как раскаленный. За столом, на котором, похоже, ставили какой-то опыт, стоял доктор Фу Манчи в белом халате и черной фуфайке.

Смит обернулся и сказал солдатам:

— Вот он!

— Руки вверх! — потребовал один из них, и оба вскинули ручные пулеметы.

Мы двинулись вперед. В тот же миг я заметил, как длинная худая рука коснулась какого-то выключателя, и к пульсации, о которой я упоминал, добавилась новая дрожь. В остальном все вроде бы осталось по-прежнему. Долговязый доктор с вызовом смотрел на нас.

— Наконец-то! — вскричал Смит. — Наконец-то козыри у меня в руках!

Доктор Фу Манчи продолжал молча разглядывать нас.

— Фабрика окружена, — продолжал Смит. — Выходы перекрыты, бежать можно только по воздуху, но вы уже не успеете.

Фу Манчи согласно кивнул.

— Вы действовали с присущей вам быстротой и расторопностью, — ответил он скрипучим, но ровным голосом. — Мне безразлично, какие меры вы приняли, но я вас ждал. Добро пожаловать.

— Да уж конечно, — ответил Смит, и я заметил, что тон его изменился.

Я не отводил глаз от доктора Фу Манчи, но почувствовал, что в зал вошли еще солдаты.

— Прикажите этим людям не пересекать красную черту на полу у вас за спиной, — велел Фу Манчи.

Я мгновенно все понял и, повернувшись, пронзительно крикнул:

— Не двигайтесь, если вам дорога жизнь! Не пересекайте красную черту. Смит, — я схватил его за руку, — вы понимаете, что это значит?

— Да, — тихо ответил он. Огоньки в его серых глазах померкли. — Я понимаю.

— Примерно в пятнадцати футах от меня, — насмешливо продолжал гортанный голос, — комната разделена экраном Эриксена. Еще один поставлен у вас за спиной, там где проходит красная черта на полу. Вы пленники, господа, и вытащить вас из этого узилища не в силах ни один человек, кроме меня.

— Это мы еще посмотрим, — проворчал Финлей, который, очевидно, только что вошел в зал. — Что-то не нравитесь вы мне, и я ничего не оставляю на волю случая.

Раздались три резких хлопка. Но Фу Манчи даже не дрогнул.

— О небо! — хрипло проговорил Финлей. — Боже, помоги нам! Кто он, человек или призрак?

— И то, и другое, мой друг, — уверил его гортанный голос, — точно так же, как и вы. В ваше отсутствие, сэр Дэниз, о чем я весьма сожалел, ваше доверенное лицо, мистер Кэрригэн, имел возможность познакомиться с некоторыми средствами, имеющимися в моем распоряжении. Его необъяснимое исчезновение грозило расстроить мои планы, но возвращение вместе с вами наводит на мысль, что он уже рассказал вам об этих безделках.

— Рассказал, — бесцветным голосом ответил Смит.

— В таком случае вам известно, что после многолетних трудов я, наконец, в состоянии диктовать свои условия всем правительствам Земли. Орды, заполонившие сейчас Европу, бессильны больше чем на неделю задержать меня на пути к любой цели, которой я пожелаю добиться. Их хваленые военно-воздушные силы, или, если предпочитаете, авиацию союзников, я способен уничтожить так же легко, как осиное гнездо. Нацисты — лишь жалкое мое подобие, если взглянуть на их методы. У меня тоже есть своя «пятая колонна», и она состоит из людей, которые знают свое дело. Увы, я тоже совершаю ошибки, а посему избавляюсь от предателей.

Он взял нефритовую табакерку и осторожно поднес понюшку табака к носу. Сейчас он не обращался к нам, а как бы размышлял вслух:

— Над Соединенными Штатами нависла угроза, которую можно отвести, но которая способна расшатать единство нации и повергнуть страну в хаос. Вы должны перестать думать обо мне как о заурядном преступнике, сэр Дэниз. Я такой же преступник, как Наполеон или Цезарь.

Голос его звенел, дрожал, глаза становились все больше. Зрелище было внушительное, но зловещее.

— Передайте приказ агентам и войскам, вторгшимся сюда, покинуть территорию фабрики и ждать дальнейших указаний. Сюда вас направил Вашингтон, и я хочу, чтобы вы передали Вашингтону предложения, которые я составил и вручу вам по первому требованию. Зная кое-что о ваших предрассудках, о ваших неправильных представлениях, о вашем невежестве, я даю вам время навести порядок в своих взглядах. Один час, сэр Дэниз. До меня дошли слухи о кораблекрушении, которое грозит заблокировать мои морские ворота. Я спущусь вниз разобраться, в чем там дело. Когда я вернусь, вы, несомненно, уже примете решение. Оставляю с вами коллегу Даути. Поскольку сейчас убирать экран Эриксена неблагоразумно, советую вам держаться поближе к центру лаборатории — экран опасен.

 

ГЛАВА XLI

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ПОМЕХИ

— Бартон все сделал!

Смит говорил хриплым шепотом. Двое солдат из нашей охраны сидели на длинной скамье, вытирая потные лбы и озадаченно озираясь по сторонам. Мэрриот Даути сидел в другом конце комнаты, один Финлей оставался в вестибюле, за красной чертой. Смит приказал остальным удалиться. В лаборатории было страшно жарко, и ощущение черепно-мозгового давления, создаваемое волнами Эриксена, стало почти невыносимым.

— Да, Бартон все сделал, но мы угодили в западню.

Мэрриот Даути встал и приблизился к нам. Вдруг ударил гром, и стеклянная посуда на полках задрожала.

— Если позволите дать совет, — сказал Даути, — тут есть защитные средства, которые следует надевать, когда работает экран Эриксена. Я могу достать их, не покидая безопасного участка.

Он прошел к высокому шкафчику, открыл выдвижной ящик и вытащил несколько головных уборов, напоминающих те, какими пользуются радиооператоры.

— Мы можем доверять ему? — прошептал Смит.

Мэрриот Даути раздал всем наушники.

— Их шесть, — сказал он, — но, боюсь, господину в вестибюле придется обойтись без спецсредств. Вестибюль, однако, частично изолирован.

Мы приладили эти шлемы на голове, и невыносимое давление ослабло.

— Часовое облучение может вызвать кровоизлияние в мозг, — объяснил эскулап.

— Доктор Даути, — обратился к нему Смит, — ничего не зная об обстоятельствах, я не имею права оспаривать ваши принципы, но могу ли я задать несколько вопросов?

— Безусловно, и я готов ответить на них.

— Есть ли какой-нибудь способ отключить аппарат Эриксена?

— С нашей точки зрения — никаких. До рычагов не добраться.

— Существует ли какой-нибудь выход из этой комнаты, кроме того, что ведет в вестибюль, и того, через который вышел Фу Манчи?

— Никакого.

Смит мрачно кивнул, пытаясь потянуть себя за мочку уха, но ему помешал наушник. Мэрриот Даути, казалось, заколебался, потом сказал:

— В нашем теперешнем положении есть нечто очень опасное.

— И что же это? — спросил Смит.

— Попросту говоря, это некоторое родство, которое существует между волнами Эриксена и молнией. Вы не могли не заметить, что электрическая буря, которая прошла на восток, сейчас сосредоточена прямо над нами.

Полоса ослепительного света — иначе ее я описать не могу — опустилась между нами и дальним концом лаборатории… Покрытый резиной пол вздыбился, как палуба корабля… Каменная кладка посыпалась. Шар Ферриса рухнул с потолка в углубление, открывшееся вдруг посреди лаборатории.

Вдали кто-то громко кричал:

— Сюда! Сюда! Пол разрушается!

Я помню, что в страхе бросился следом за всеми. Не знаю, кто бежал рядом со мной и куда мы мчались. Земля вздыбилась у меня под ногами; ночь пронзали копья молний, которые, казалось, метят прямо в нас. Я бежал сквозь ад, который не поддается описанию.

— Так-то лучше, мистер Кэрригэн!

Ничего не понимая, я уставился в загорелое бородатое лицо говорившего. Потом почувствовал тошноту и огляделся по сторонам. Я лежал в постели, рядом был врач. Возникло страшное подозрение… И я сел в кровати.

— Где я?

— Вы в моем доме в Кап-Аитьене. Меня зовут доктор Ральф.

— А вы не…

— Я гражданин Соединенных Штатов, мистер Кэрригэн, — бодро ответил он. — Но здесь нет британского врача, поэтому мистер Финлей привез вас ко мне.

Я снова лег, с облегчением переведя дух.

— Смит…

— Сэр Дэниз Найланд Смит здесь. Он поправился гораздо быстрее вас.

— Поправился?! — Я снова сел. — Что с нами произошло? Меня чем-то ударило?

— Нет-нет, это пары. Подземный толчок, который частично разрушил фабрику «Сан-Дамьен сизаль», высвободил пары, в облако которых вы попали. Мне нет дела до того, чем вы там занимались прошлой ночью. Но вы пострадали больше, чем остальные. Но теперь все в порядке.

Он встал и вышел, а в палату вскоре заглянул Найланд Смит.

— Слава Богу, мы живы, Кэрригэн! — сказал он. — Мы стали орудием возмездия, хотя и лишились триумфа.

— Смит! Но что произошло? Что там случилось?

Он принялся расхаживать взад и вперед по тесной палате.

— Насколько я понимаю, в лабораторию ударила молния, и по кабелю лифта разряд дошел до большой пещеры. Во всяком случае появилось новое ущелье необычайной глубины. Туда провалились целая плантация и часть фабрики. Произошел оползень.

— Боже милостивый!

— Первый толчок расколол лабораторию пополам. Именно тогда исчез Даути.

— Значит, он…

— Упал в яму, которая разверзлась не далее чем в пяти футах от того места, где стояли вы! Я оттащил вас назад, и мы все выбежали через пролом в стене. Мы уже были посередине квадратного двора, когда нас сбило с ног вторым толчком. Там были какие-то омерзительные испарения, но нам удалось пройти еще ярдов сто. Больше я почти ничего не помню.

— Боже милостивый! — повторил я. — Вы можете представить, что произошло внизу?

— Да, могу… А Фу Манчи как раз там и находился!

— Какие вести от Бартона?

— Он сделал свое дело. Но им пришлось выйти в море и плыть в Порт-о-Пренс. У них все хорошо. Думаю, Кэрригэн, моя затянувшаяся битва выиграна. А теперь я пришлю к вам сиделку.

Я не успел возразить. Он вышел, оставив дверь открытой.

Вошла Ардата.

 

ГЛАВА I

АББАТ ТЕРНОВОГО ВЕНЦА

К огромной бронзовой двери с рельефным изображением искаженного предсмертной мукой прекрасного лика Спасителя в терновом венце подъехали три автомобиля. Из первого выскочил мужчина и бегом бросился к двери. Вслед за ним из машин вышли еще десять человек. Над высокой башней завывал ветер, и на землю белым ковром ложился первый снег. Четыре охранника, как по волшебству выросшие из снежных, бело-голубых теней, выстроились перед дверью.

— Стейтон! — послышался резкий возглас.

Один из охранников шагнул вперед и вгляделся в приближающегося человека. Это был высокий худощавый мужчина лет тридцати, с мрачным лицом и шапкой черных спутанных волос. Охранник тотчас узнал его.

— Да, капитан.

Капитан обернулся к спутникам и тихо отдал какой-то приказ. Человек в кожаном пальто с меховым воротником и в низко надвинутой на лоб мягкой фетровой шляпе, уже присыпанной снегом — очевидно, главный в этой группе — позвонил в звонок у бронзовой двери.

Она открылась так быстро, словно кто-то — а именно невысокий элегантный молодой человек, по-женски миловидный — стоял за ней в ожидании звонка.

Мужчина в кожаном пальто стремительно шагнул через порог и быстро закрыл за собой бронзовую дверь. В небольшом холле, смежном с просторным в этот час пустующим помещением, обставленным под современный офис, он остановился.

Медная лампада, свисающая с кронштейна на стене, озаряла золотистым светом лицо вошедшего. Он снял шляпу и легко тряхнул волнистыми седеющими волосами. Сухое и худое лицо его казалось почти изможденным, пронзительный взгляд отличался твердостью закаленной стали, а загорелая до шоколадного цвета кожа мало гармонировала с местным климатом.

— Вы Джеймс Рише? — резко спросил он.

Элегантный молодой человек чуть наклонил голову.

— К вашим услугам.

— Проводите меня к аббату Донегалю. Он ожидает меня.

Рише пребывал в нерешительности. Посетитель нервным порывистым движением извлек откуда-то из-под пальто визитную карточку и вручил ее молодому человеку. Последний бросил на карточку быстрый взгляд, поклонился еще раз, почти по-восточному вежливо, и указал на открытую дверцу лифта.

Несколькими минутами позже Рише объявил бархатным голосом:

— Федеральный агент Пятьдесят Шесть.

Посетитель вошел в мягко освещенный кабинет, расположенный, судя по виду из окон, на самом верху высокой башни. Из-за заваленного книгами и бумагами стола поднялся единственный находившийся в кабинете человек. Мистер Рише снова поклонился на свой странный манер и ретировался, закрыв за собой дверь. Федеральный агент Пятьдесят Шесть небрежно скинул мокрое пальто прямо на пол и бросил сверху шляпу. Гость оказался высоким худощавым мужчиной в поношенном костюме из твида. Он шагнул с протянутой вперед рукой к хозяину кабинета — хрупкого телосложения священнику с сухим, заостренным лицом аскета, характерным для уроженцев Южной Ирландии, и густыми седеющими волосами. Он производил впечатление веселого и доброго человека со здоровым чувством юмора, но сегодня вечером в ясных глазах его застыло странное тревожное выражение.

— Благодарение Господу, святой отец! Вижу, с вами все в порядке.

— Божьими молитвами, сын мой. — Священник взглянул на визитку, положенную Рише на стол, и одновременно пожал протянутую руку гостя. — Я самым естественным образом приготовился к возможным неприятностям, но последние события…

Вновь прибывший пристально взглянул в глаза священнику, не выпуская его руки из своей, и быстро проговорил:

— Вы не все знаете.

— Этот арест…

— Это необходимость, поверьте. Я преодолел семьсот миль по воздуху с той минуты, как вы прервали на середине свое сегодняшнее обращение по радио.

Он резко повернулся и принялся расхаживать взад-вперед по заставленному книжными шкафами кабинету с масляными холстами, изображавшими библейские сюжеты, на стенах — несколько неуместными в просторном строгом офисе. Вытащив из кармана пиджака потемневшую от долгого употребления трубку из верескового корня, посетитель начал набивать ее табаком из кисета, по всей видимости столь же древнего, как и трубка. Аббат Донегаль бессильно опустился в кресло, взъерошил пальцами густые волосы и сказал:

— Прежде чем продолжить разговор, я хочу попросить вас об одной любезности. Трудно беседовать с человеком, не зная его имени.

Он взглянул на визитку на столе. На ней значилось: «Федеральный агент Пятьдесят Шесть». В правом нижнем углу стояла подпись президента США.

Федеральный агент Пятьдесят Шесть улыбнулся мимолетной искренней улыбкой, на миг сделавшей его значительно моложе.

— Согласен с вами, — отрывистой скороговоркой произнес он. — Смит — вполне обычное имя. Предположим, меня зовут Смит.

Снежный ветер завывал все громче за стенами башни — словно сонмы стенающих демонов просили впустить их. Густая завеса снега за незашторенными окнами скрывала от взгляда далекие огни фонарей. Сэр Патрик Донегаль зажег сигарету. Руки его слегка дрожали.

— Мистер Смит, если вам известно, что на самом деле произошло сегодня вечером, то скажите мне, ради Бога! — его густой мелодичный голос истинного оратора звучал сейчас тихо, почти невнятно. — На меня обрушился поток телеграмм и телефонных звонков, но согласно вашей инструкции… или… — он бросил взгляд на безостановочно расхаживавшего взад-вперед человека, — или приказу… я не отвечал ни на первые, ни на вторые.

Смит остановился на мгновение и, не выпуская из зубов трубки, взглянул на священника сверху вниз.

— После обморока вас привезли сразу сюда?

— Да. Меня хотели отвезти домой, но, следуя загадочным инструкциям из Вашингтона, привезли в результате сюда. Я очнулся в спальне, смежной с этим кабинетом.

— И последнее, что вы помните?

— Как я стою перед микрофоном с текстом выступления в руке.

— Понятно. — Смит снова начал расхаживать взад-вперед. — Если мне не изменяет память, последние ваши слова звучали так: «Но даже если Конституция останется неизменной, даже если мы удовлетворимся простой видимостью свободы, в этой стране будет существовать одно Зло, которое необходимо истребить, вырвать с корнем, полностью уничтожить… «Затем наступила тишина, потом послышались чьи-то приглушенные голоса, и, наконец, последовало объявление о том, что внезапно вам стало плохо. Святой отец, вы помните что-нибудь, кроме этого?

— Пожалуй, нет, — слабым голосом ответил священник, положив ладонь на лоб и изо всех сил пытаясь сосредоточиться. — Я начал терять контроль над собой еще незадолго до выступления. Я испытывал в высшей степени странные ощущения: все не мог собраться с мыслями, и мне казалось, что помещение радиостудии то сужается, то расширяется перед моим взором. В какой-то миг потолок вдруг потемнел и начал опускаться на меня. В другой момент мне привиделось вдруг, что я стою в основании бесконечно высокой башни. — Голос аббата постепенно окреп, и ирландский акцент стал более заметен. — Вслед за этими ужасными ощущениями наступило полное оцепенение ума и тела. И больше я ничего не помню.

— Кто ухаживал за вами? — резко спросил Смит.

— Мой собственный лечащий врач — доктор Рейли.

— Никто, кроме доктора, вашего секретаря — мистера Роше и, вероятно, вашего шофера, не входил сюда?

— Никто, мистер Смит. Как мне дали понять, таков был приказ авторитетных лиц, поступивший буквально через несколько минут после происшествия.

Смит остановился у стола напротив аббата и несколько мгновений пристально смотрел на собеседника.

— Вашу рукопись так и не нашли? — медленно спросил он наконец.

— К сожалению, нет. Ее, наверное, забыли в радиостудии.

— Напротив, наверняка не забыли, — сурово отрезал Смит. — Помещение студии обыскали самым тщательным образом знатоки своего дела. Нет, святой отец, вашей рукописи там нет. Я должен знать ее содержание — и источник поступившей к вам информации, ныне бесследно пропавшей.

Яростный порыв ветра сотряс Башню Тернового Венца и злобно завыл за стенами комнаты, в которой двое мужчин пытались найти решение проблемы, призванное повлиять на судьбу целой нации. Священник, куривший быстро и жадно, зажег следующую сигарету.

— Я не могу понять, — произнес он, и теперь в его голосе зазвучали нотки привычной уверенности и властности. — Не могу понять, почему вы придаете такое значение моим заметкам к последнему выступлению и почему мое неожиданное заболевание — естественным образом волнующее меня лично — вдруг так встревожило федеральные власти и вынудило их к таким странным действиям. — Священник откинулся на спинку кресла и взглянул в напряженное загорелое лицо собеседника. — Ведь по сути дела я нахожусь сейчас под арестом. А это, смею заметить, просто невыносимо. Я жду ваших объяснений, мистер Смит.

Смит подался вперед, оперся нервными, бронзовыми от загара руками на стол и пристально взглянул в поднятые на него внимательные глаза.

— С каким предупреждением хотели вы обратиться к народу? — осведомился он. — Что за Зло необходимо вырвать с корнем и уничтожить полностью?

После этих слов выражение лица аббата заметно изменилось. Казалось, он смутно вспомнил о чем-то, о чем хотел бы забыть навсегда. Он снова взъерошил волосы, теперь почти в смятении, и очень тихо произнес:

— Да поможет мне Бог. Я не знаю.

Внезапно аббат резко поднялся с места. Взгляд его стал безумным.

— Я не могу вспомнить. У меня полный провал памяти — во всем, что касается моего выступления. Должно быть, мой мозг поражен каким-то недугом. Доктор Рейли, думаю, придерживается такого же мнения — хоть он и молчит.

— Ничего подобного, — отрезал Смит. — Но рукопись необходимо найти. Это вопрос жизни и смерти.

Вдруг он умолк и как будто начал прислушиваться к вою ветра. Потом, не обращая внимания на священника, стремительно прыгнул через комнату и распахнул дверь настежь.

На пороге застыл в поклоне мистер Рише.

 

ГЛАВА II

ГОЛОВА КИТАЙЦА

В комнате с затейливо расписанным потолком, приличествующем скорее своду минарета, за длинным узким столом сидела странная фигура.

Янтарно-желтый свет лился в комнату через четыре высоких готических окна, расположенных так высоко, что выглянуть из них мог только великан. Плотного телосложения человек, на вид лет шестидесяти семидесяти, с великолепной гривой белоснежных волос был одет в ветхий шерстяной халат. На длинных нервных пальцах импозантного старика желтели пятна никотина, поскольку он беспрестанно курил египетские сигареты. Последние лежали рядом в раскрытой коробке, и он зажигал их одну от другой — и курил, курил, курил без остановки.

На столе перед седовласым человеком стояли семь телефонов, которые не бездействовали ни минуты. Когда два аппарата звонили одновременно, курильщик прикладывал одну трубку к правому, другую — к левому уху. Он никак не реагировал вслух на поступающие сообщения и не делал никаких записей.

Во время коротких перерывов человек занимался делом, в котором сторонний наблюдатель мог предположить его подлинное призвание. На большом деревянном постаменте лежал ком глины, а рядом — орудия труда скульптора. Этот необычный старик, огромный выпуклый лоб которого свидетельствовал о могучем интеллекте, трудился, создавая слепок лица какого-то странного китайца.

В одну из редких минут передышки, когда скульптор осторожно вылепливал аристократический нос глиняной головы, вдруг послышался приглушенный звон, янтарный свет померк в четырех окнах, и комната погрузилась в кромешную тьму.

Несколько мгновений стояла полная тишина. В темноте мерцал огонек сигареты. Затем раздался незабываемый голос — странно гортанный, но произносящий все слова с предельной отчетливостью.

— Вы получили последнее донесение с Восьмой базы?

Старик за столом ответил с немецким акцентом:

— Человек, известный как федеральный агент Пятьдесят Шесть, прибыл на радиостудию в двадцать минут первого. В только что полученном от номера Тридцать Восемь донесении говорится, что упомянутый агент в сопровождении капитана Марка Хэпберна из войск медицинской службы США и еще девятерых человек прибыл в Башню Тернового Венца в двенадцать часов тридцать две минуты — в дополнение к уже находившимся там представителям федеральных властей. В последний раз агент Пятьдесят Шесть упоминался в донесении в связи с его разговором с аббатом Донегалем. Содержание разговора осталось неизвестным. Более никаких новостей не поступало.

— Номер, отвечающий за рукопись?

— Он еще не представил рапорт.

— Когда получено последнее донесение от номеров с Уивер-фарм?

— В одиннадцать ноль семь. Орвин Прескотт по-прежнему живет там в уединении. Его планы, касающиеся дебатов в Карнеги-холле, остались прежними. Это сообщение от номера Тридцать Пять.

Вновь раздался приглушенный звон. Янтарный свет вновь вспыхнул за окнами — и скульптор с видимым удовольствием вернулся к своему занятию.

 

ГЛАВА III

НАД МЕТЕЛЬЮ

1

В кабинете сэра Патрика Донегаля на верхнем этаже Башни Тернового Венца Джеймс Рише стоял лицом к лицу с федеральным агентом Пятьдесят Шесть. У молодого человека явно поубавилось вкрадчивой учтивости.

— Ваше неожиданное появление, мистер Рише… вполне естественно, — произнес Смит, холодно глядя на секретаря. — Оно очень кстати. Давайте-ка вспомним ваши показания. Согласно вашим словам — к несчастью, аббат не помнит этого, — определенный материал для заключительной части обращения он получил в этом самом кабинете рано утром в субботу во время личной беседы с доктором Орвином Прескоттом.

— Полагаю, так. Хотя я при беседе не присутствовал.

В поведении Рише чувствовалась некоторая напряженность, и в голосе его слышалась легкая нервная дрожь.

— Как кандидат в президенты доктор Прескотт, несомненно, по политическим соображениям не мог обнародовать факты самолично. — Смит повернулся к аббату. — Святой отец, вы всегда имеете обыкновение готовить тексты ваших проповедей и речей в этом кабинете и отдавать их на просмотр мистеру Рише?

— Именно так.

— Ситуация проясняется. — Агент повернулся к Рише и продолжал: — Пожалуй, можно предположить, что последняя часть обращения — так и не прочитанная — была написана сэром Патриком от руки. Вы сами, насколько я понял, перепечатали первые страницы обращения.

— Да. Я показывал вам копию.

— Совершенно верно, — отрывисто согласился Смит. — Последний абзац кончался словами: «… вырвать с корнем и уничтожить полностью…»

— На этом текст обрывался. Аббат намеревался закончить рукопись позже. Он так и сделал. Ибо на пути в радиостудию сказал мне, что дописал текст обращения.

— А после… приступа?

— Я вернулся в студию немедленно. Но рукописи на столе не нашел.

— Спасибо. Все совершенно ясно. Не смеем больше вас задерживать.

Обливающийся холодным потом от нервного напряжения секретарь вышел и бесшумно прикрыл за собой дверь. Аббат Донегаль посмотрел на Смита почти жалобно.

— Я никогда не предполагал, что окажусь вдруг таким беспомощным. Представьте себе: я не помню ровным счетом ничего о беседе с доктором Прескоттом. Смутно помню лишь ужасный момент, когда очутился перед микрофоном и обнаружил, что умственные и физические силы покидают меня — а все происшествия, имевшие место в течение предыдущих сорока восьми часов, начисто выпали из моей памяти. Все же, кажется, Прескотт действительно был здесь и дал мне какую-то жизненно важную информацию. Но о чем? Силы небесные! — Священник в возбуждении вскочил с кресла. — О чем? Вы действительно полагаете, что я стал жертвой не собственного слабого здоровья, а чьей-то злой воли, которая пыталась воспрепятствовать распространению означенной информации?

— Не просто пыталась, святой отец, — прервал собеседника Смит. — Но добилась успеха! Вам вообще повезло, что вы остались живы.

— Но кто мог сделать это и каким образом?

— На первый вопрос я могу ответить. На второй, вероятно, смогу ответить, когда найдется пропавшая рукопись. Возможно, она уничтожена. У нас есть один шанс из тысячи. Сведениями о местонахождении доктора Прескотта мы обязаны телефонному звонку, который, к счастью, приняли лично вы.

— Почему вы говорите «к счастью»? Надеюсь, мистер Рише находится вне подозрений?

— Как долго он работает у вас? — осведомился Смит.

— Почти год.

— Его национальность?

— Американец.

— Я имею в виду происхождение.

— Не могу сказать.

— В нем чувствуется какая-то цветная кровь. Не могу понять, какая именно. Но ясно одно: доктор Прескотт находится в опасности. И вы тоже.

Аббат остановил безостановочно расхаживающего по кабинету Смита, положив ему руку на плечо.

— Но к власти стремится еще только один человек, мистер Смит. Это Харвей Брэгг. Не могу поверить, что он… Вы же не обвиняете Харвея Брэгга?

— Харвей Брэгг! — Смит презрительно рассмеялся. — Известный в народе под прозвищем Синяя Борода? Мой дорогой сэр Патрик, Харвей Брэгг — это маленькая пешка в большой игре!

— И все же он может стать президентом. Или диктатором.

Смит обернулся и устремил пронзительный взгляд на священника.

— Он почти наверняка станет диктатором.

Только дикое завывание ветра нарушало молчание, наступившее за этими словами. «Он почти наверняка станет диктатором».

Затем священник, подобно Петру Отшельнику, зажигавшему ораторским пылом сердца людей, обрел дар речи и спросил очень тихо:

— Почему вы говорите, что он будет диктатором наверняка?

— Я сказал «почти наверняка». Его боевой клич «Америка для каждого человека — и каждый человек для Америки» подобно огненному кресту летит над страной. Вы понимаете, что в своей предвыборной речи Брэгг дал заведомо невыполнимые обещания?

— Он пытается выполнить их! Его банк ворочает огромными деньгами!

— Вот именно! А у вас, святой отец, не возникало каких-либо сомнений касательно происхождения этих денег?

На краткий миг странное напряженное выражение появилось в глазах аббата. Какое-то смутное воспоминание встревожило его и тут же ускользнуло из сознания.

— Никаких, — устало ответил он. — Но сегодня у него больше последователей, чем у меня. Как духовное лицо, не пытаясь отыскать для себя выгоды, я старался — видит Бог, отчаянно старался! — вразумить и наставить на путь истинный людей. Всеобщая механизация превратила людей в безумцев. По мере того как машины подбираются все ближе и ближе к области чудесного, а наука взбирается все выше и выше — человек опускается все ниже и ниже. В один прекрасный день, когда машины достигнут звезд, дух человеческий низвергнется в первобытные джунгли.

Священник бессильно упал в кресло.

Смит оперся худой загорелой рукой о стол и наклонился к лицу собеседника.

— Харвей Брэгг — настоящий сын своего века, — напряженно проговорил он. — И за его спиной стоит одна могущественная личность! Я шел по следам этого человека из Европы в Азию, из Азии в Южную Америку и из Южной в Северную. Объединенные силы трех европейских держав и Соединенных Штатов пытались преградить путь этому человеку. Но он здесь! И раскол политических сил в этой стране он хочет использовать в своих целях!

— Как его имя, мистер Смит?

— В ваших интересах, святой отец, не знать его… до поры до времени.

Аббат выдержал пронзительный взгляд сверкающих глаз и кивнул головой, увидев искренность во взоре собеседника.

— Понимаю вас, мистер Смит. Церковь учит нас понимать людей без лишних слов. Вы не частный сыщик, нанятый президентом, и вас зовут не «мистер Смит». Но, думаю, мы с вами понимаем друг друга… Значит, вы говорите, что этот человек, кем бы он ни был, стоит за спиной Харвея Брэгга?

— Я говорю лишь одно: оставайтесь здесь, в стенах своей башни, до тех пор, пока не получите новых указаний от меня!

— Оставаться здесь пленником?

Патрик Донегаль резко поднялся с кресла — с видом неожиданно агрессивным и раздраженным.

— Да, пленником. Я говорю, святой отец, со всем уважением. У меня есть определенные полномочия.

— Полномочия могут быть даны вам конгрессом или лично президентом. Но мой первый долг — служение Господу, а второй — служение государству. Завтра в восемь часов утра я буду служить мессу.

Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга — затем Смит твердо сказал:

— Бывают времена, святой отец, когда у человека появляется долг еще более высокий, чем служение Господу.

— Но, друг мой, вы не можете заставить меня игнорировать мои непосредственные обязанности. Я не сомневаюсь в вашей искренности. Я никогда не встречал человека, более честного и компетентного. И не сомневаюсь в том, что мне действительно грозит опасность. Но в данном случае я сделал свой выбор.

Федеральный агент Пятьдесят Шесть на несколько долгих секунд задержал внимательный взгляд на священнике. Узкое лицо Смита казалось сейчас мрачнее прежнего. Потом он резко наклонился, поднял с пола кожаное пальто, шляпу и порывисто протянул руку аббату.

— Спокойной ночи, святой отец. Не стоит звонить. Я хочу спуститься сам — пусть это и займет чуть больше времени. Раз вы отказываетесь последовать моему совету, я оставлю вас в надежных руках.

— Я остаюсь в руках Бога, мистер Смит. Как и все мы.

2

На улице, за тяжелой бронзовой дверью с изображением Спасителя в терновом венце, продолжала бушевать королева Метель. В искаженное мукой лицо на двери огромными хлопьями летел снег — словно силы зла, правящие этой ночью, пытались оскорбить, унизить кроткого Учителя. Капитан Марк Хэпберн из войск медицинской службы США стоял у порога. Он мельком увидел желтоватое лицо Джеймса Рише, провожавшего гостя, и услышал его вкрадчивое: «Спокойной ночи, мистер Смит». Затем входная дверь закрылась, и ветер насмешливо захохотал и засвистел над Башней Тернового Венца.

За завесой снега смутно чернели фигуры охранников у машин.

— Послушайте, Хэпберн, — отрывисто проговорил Смит, — вот адрес: Уивер-фарм, Уинстон, штат Коннектикут. Позвоните туда и предупредите доктора Орвина Прескотта, чтобы он не отлучался из дому до моего прибытия. Мы должны отправиться туда как можно быстрее. Здесь следует выставить охрану. Лететь сегодня бесполезно. Остается специальный поезд до Кливленда. Пусть там нас ожидает самолет. Пилот должен найти взлетную площадку в пределах досягаемости от Уивер-фарм. Если метель стихнет, организуйте специальный поезд до Буффало.

— Будет сделано.

— Следите за Джеймсом Рише. Посылайте ежечасные отчеты в штаб. Жизнь этого священника весьма ценна. Проследите, чтобы он находился под охраной днем и ночью. С этой самой минуты начинайте пристальное наблюдение за Башней. И задерживайте без колебаний всякого, кто попытается выйти отсюда ночью.

— Куда вы сейчас, шеф?

— Я хочу осмотреть дом аббата Патрика. Встретимся на станции.

 

ГЛАВА IV

МИССИС ЭДЕР

1

Марк Хэпберн вернулся к Башне сквозь слепящую метель. Полномочия его нового шефа, известного под именем просто «Федеральный агент Пятьдесят Шесть», производили сильное впечатление.

Все приказы федерального агента Пятьдесят Шесть исполнялись без промедления. В частности, они заключались в переводе на запасной путь курьерского поезда с ограниченным количеством мест и отправке военного самолета из Дэйтона на встречу специального поезда.

Капитан смутно догадывался, что речь идет о вещах куда более серьезных, нежели вопросы будущего президентства. Этот загадочный властный человек с раздражающе резкой манерой поведения не подчинялся Департаменту юстиции США и даже не являлся гражданином Америки. Однако правительство облекло его высокой властью. В каком-то смысле дело имело международное значение. Кроме всего прочего, Хэпберн проникся симпатией к федеральному агенту Пятьдесят Шесть.

А завоевать симпатию Марка Хэпберна было совсем не просто. Три поколения предков-квакеров заложили крепкий фундамент для характера капитана — и даже поэтическая струнка его души (наследство матери кельтского происхождения) принципиально не меняла дела. Единственный результат восстания против собственной природы — тонкий томик стихов «Зеленые лилии», написанных в годы студенчества, — навсегда остался для Хэпберна поводом к легкому стыду. Марк посвятил себя медицине, в которой видел свое истинное призвание. Затем он служил в армии и теперь — в Федеральном бюро расследований.

Во времена ожесточенной борьбы за власть в стране произошел уже не один случай отравления политических деятелей, а токсикология являлась областью особенно глубоких знаний Марка Хэпберна. Кроме того, в ФБР высоко ценился военный опыт капитана.

Метель окутывала Башню Тернового Венца белым саваном. Только самые верхние окна слабо светились во мраке. Бронзовая дверь оставалась закрытой.

Хэпберн выпрыгнул из автомобиля, и навстречу ему из белого тумана выступил Стейтон.

— Есть какие-нибудь сообщения, Стейтон? У меня в распоряжении всего десять минут.

— Никто не выходил, капитан, и поблизости никто не появлялся.

— Отлично. Вас сменят на рассвете. Распоряжайтесь здесь сами.

И Хэпберн растаял в снежном мраке.

Некая нотка в диком вое ветра — немой призыв, посланный, возможно, из освещенных окон под крышей Башни, — подсознательно встревожила капитана. Он сделал свою работу безукоризненно. Однако что-то было не в порядке.

Марк Хэпберн замер, поставив ногу на подножку автомобиля, и вгляделся в мерцающие за пеленой снега огни высоких окон. Потом повернулся и пошел обратно к Башне. Почти в тот же миг навстречу ему выступил из темноты бдительный охранник и пропустил, узнав начальника. Скоро капитан оказался перед самой дальней от бронзовой двери стеной здания. Здесь не было входа и поэтому не стояло охраны. Хэпберн внимательно огляделся. Меховой воротник его пальто был поднял, и ветер играл растрепанными черными волосами молодого человека.

Вдруг послышался некий звук, едва различимый в шуме и свисте метели: скрип открывающегося окна… Капитан плотно прижался к стене.

— Все спокойно. Счастливо…

Джеймс Рише!

Затем кто-то легко спрыгнул в снег рядом с Хэпберном. Окно закрылось. Капитан протянул длинную мускулистую руку, схватил неизвестного и… уставился сверху вниз в самые прекрасные из всех когда-либо виденных в жизни глаза!

Пленницей его оказалась молодая женщина среднего роста. Тоненькая и хрупкая, она производила впечатление высокой. От яростного ветра ее защищала норковая шубка, кудри цвета полированного красного дерева прикрывал баскский берет. На одной руке пленницы болталась кожаная сумка. Бедняжка была так напугана, что Хэпберн чувствовал, как бешено пульсирует жилка на сжатом его железными пальцами тонком запястье.

Внезапно он осознал, что молча смотрит в синие глаза и удивляется невиданной длине и густоте прекрасных ресниц… и тогда чувство долга (сей вечный бич предков-квакеров!) вернуло его к действительности. Хэпберн слегка ослабил хватку — не дав, впрочем, при этом пленнице никаких шансов вырваться.

— Так-так… — Его сухой бесстрастный голос не выдал абсолютно никаких эмоций. — Это интересно. Кто вы и куда направляетесь?

Голос капитана звучал холодно и безжалостно. Пальцы его сжимали руку девушки, подобно стальному обручу. Пленница перестала сопротивляться, и страх ее явно возрос. Теперь она тряслась всем телом. Но все-таки Хэпберн восхитился ее отвагой, ибо она отвечала ему с видом весьма решительным и уверенным.

— Меня зовут Эдер… миссис Эдер. Я работаю у аббата Донегаля и сегодня задержалась допоздна. Конечно, всем известно о нелепом приказе не покидать дом, но мне просто нужно идти по делам. Я не собираюсь выполнять этот дурацкий приказ. И настаиваю на том, чтобы меня отпустили домой!

— Где вы живете?

— Это вас не касается! — выпалила пленница, яростно сверкнув глазами. — Если вам хочется, позовите аббата. Он подтвердит мои слова.

Марк Хэпберн выдвинул вперед тяжелый квадратный подбородок. Его глубоко посаженные глаза могли выдержать не мигая любой взгляд.

— Я сделаю это позже при необходимости, — сказал он. — Но сначала…

— Сначала я замерзну до смерти! — возмущенно воскликнула девушка.

— Но сначала скажите: что у вас в сумке?

— Личные бумаги аббата Донегаля. Я работаю с ними у себя дома.

— В таком случае дайте мне их посмотреть.

— Не дам! Вы не имеете права приказывать мне. Я прошу вас связаться с аббатом!

Не разжимая пальцев, Хэпберн резким движением свободной руки выхватил сумку.

— Не хочу быть грубым, — сказал он. — Но в настоящее время моя работа важнее вашей. Через час или даже раньше бумаги вернут вам. Лейтенант Джонсон проводит вас домой.

Капитан повел пленницу к автомобилям с твердым решением устроить небольшой разнос упомянутому лейтенанту Джонсону за то, что тот не выставил пост под окном. Марк Хэпберн чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Шедшая рядом девушка внесла первое настоящее смятение в его пуританскую жизнь: она казалась слишком прекрасной — и, согласно вере его далеких предков, являлась не чем иным, как орудием дьявола.

Пленница неохотно повиновалась: прошла десять, двенадцать, пятнадцать шагов. Потом вдруг стала упираться, пытаясь выдернуть руку из руки капитана.

— Пожалуйста, пожалуйста, ради Бога! Выслушайте меня!

Молодой человек остановился. Они стояли совершенно одни в снежной круговерти, хотя десять или двенадцать охранников окружали Башню Тернового Венца со всех сторон. В падающем из окна слабом желтом свете Марк Хэпберн увидел поднятое к нему по-колдовски прекрасное лицо.

Она улыбнулась, эта миссис Эдер, работающая у аббата Донегаля. Улыбнулась робкой жалобной улыбкой, которая в любой другой ситуации могла показаться проявлением утонченного, но, безусловно, невинного кокетства. Теперь же она свидетельствовала об отчаянной борьбе с подступающими к глазам слезами.

Несмотря на врожденную суровость, Марк Хэпберн почувствовал, как учащенно забилось его сердце.

«Возможно, некоторые мужчины восхищались этими губами, — подумалось ему, — мечтали об этой просительной улыбке… возможно, все отдали ради нее…»

Эта женщина казалась неожиданным откровением. Для Марка Хэпберна — подлинным открытием. К ирландцам он относился подозрительно. Поэтому до конца не верил в искренность Патрика Донегаля. Миссис Эдер окружало мистическое гало, которое всегда выдает, но одновременно и защищает людей кельтского происхождения. Он не верил в этот мистицизм, однако не мог противостоять его коварному обаянию. Мысль о том, чтобы причинить девушке боль, внушала ему отвращение. Он вдруг представил свою пленницу прекрасным беспомощным мотыльком, вынесенным свирепым порывом ветра из какой-нибудь зеленой лощины, где по-прежнему прячутся в кустах прелестные феи и цветет трилистник.

Внезапно воспоминание о «Зеленых лилиях» показалось ему приятным и далеко не постыдным. На некий волшебный миг миссис Эдер помогла капитану воскресить в душе давно забытые настроения. Здесь, посреди бушующей снежной стихии, в обществе очаровательной молодой женщины, вызывающей, впрочем, инстинктивное недоверие, как и все имеющее отношение к Риму…

Именно последняя мысль — о Риме — вернула молодого человека к действительности. Здесь крылся какой-то заговор.

— Я не прошу вас, я умоляю вернуть мне бумаги и отпустить домой. Я обещаю вам найти вас завтра — если вы скажете, где искать, — и ответить на все интересующие вас вопросы.

Хэпберн не взглянул на девушку. Тени предков-квакеров тесно окружили его со всех сторон. Он угрюмо выдвинул вперед тяжелую челюсть и хрипло произнес:

— Лейтенант Джонсон проводит вас домой и вернет сумку, как только я удостоверюсь в том, что содержимое ее таково, как вы утверждаете.

2

В залитой янтарным светом комнате, где старик с выпуклым мощным лбом лепил голову зловещего китайца, зазвонил один из семи телефонов. Скульптор отложил в сторону инструмент, которым работал в данный момент, и поднял трубку.

— Это номер Двенадцать, — раздался в трубке женский голос, — говорит с Восьмой базы. В соответствии с приказом мне удалось бежать из Башни Тернового Венца. К несчастью, выпрыгнув из окна, я попала в руки федерального агента — имя его мне неизвестно. Под охраной лейтенанта Джонсона я направилась по первому пришедшему мне в голову адресу, якобы домашнему. Машина ФБР ехала за мной. Сильный снегопад сыграл мне на руку. Я сумела оторваться от автомобиля преследователя. К сожалению, федеральному агенту удалось изъять у меня сумку с рукописью. Больше докладывать нечего. Остаюсь здесь в ожидании дальнейших указаний.

Скульптор положил трубку на место и вернулся к работе. Потом он дважды отвлекался от своего занятия — принимая один звонок из Калифорнии и один из Нью-Йорка. Старик не делал никаких записей. И не отвечал звонившим людям. Он просто занимался своим на первый взгляд бесконечным делом: постоянно сминал и смазывал то ухо, то надбровную дугу глиняной головы и спокойно вылепливал их снова.

Раздался звон, в помещении погас свет, и в темноте прозвучал незабываемый гортанный голос:

— Дайте мне последнее донесение о выступлении Харвея Брэгга на стадионе «Голливуд».

— Последнее донесение получено один час семнадцать минут назад, — ответствовал голос с немецким акцентом, и огонек сигареты замерцал во тьме. — В десять двенадцать по тихоокеанскому времени. На стадионе собралось двенадцать тысяч человек, как уже докладывалось ранее. Лозунг Харвея Брэгга «Америка для каждого человека — и каждый человек для Америки» был принят с энтузиазмом. Его обещание — до сих пор им всегда выполнявшееся — в случае нужды дать через свой офис работу любому добропорядочному гражданину вызвало бурю восторга. Рапорт о конце выступления на стадионе «Голливуд» еще не поступил. Докладывал номер Сорок Девять.

На некоторое время воцарилась тишина — столь глубокая, что в ней отчетливо слышалось потрескивание горящего табака египетской сигареты.

— Донесение от номера Двенадцать, — старик бросил взгляд на электрические часы на столе, — поступило в два часа пять минут пополуночи.

И слово в слово этот обладающий феноменальной памятью человек пересказал донесение, полученное с Восьмой базы.

Послышался слабый звон, и комната вновь осветилась. Скульптор взял свой инструмент и вернулся к работе.

 

ГЛАВА V

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПОЕЗД

Курьерский поезд медленно двигался сквозь густую пелену снегопада.

— Они не посмеют пустить нас под откос, Хэпберн! — Федеральный агент Пятьдесят Шесть угрюмо улыбнулся и похлопал по сумке миссис Эдер. — Это наша защита. Но может быть предпринята попытка другого рода.

В отдельном вагоне Смит сидел напротив Хэпберна. Семеро человек из отряда, охранявшего Башню Тернового Венца, расположились в креслах вокруг них. Одни молча курили, другие тихо переговаривались, а некоторые не курили и не говорили, а украдкой поглядывали на капитана Хэпберна и его таинственного начальника.

— Вы отлично сработали, Хэпберн, — сказал Смит. — Я хитростью заставил признаться этого Рише в том, что это, — он похлопал по сумке снова, — и есть материал, доставленный доктором Прескоттом аббату Донегалю.

— Перед отъездом я приказал арестовать Рише.

— Прекрасно.

Поезд с грохотом несся сквозь тьму. Смит подался вперед и положил руку на плечо Хэпберна.

— Врагу известно, что доктор Прескотт докопался до правды. Каким образом он докопался до нее, нам необходимо выяснить. Безусловно, Прескотт — человек блестящего интеллекта. Я боюсь, Хэпберн… боюсь…

Железными пальцами Смит сжал плечо подчиненного как тисками.

— Вы читали это… и ту часть, в которой отец Донегаль описывает происшествие. О том, каким образом ему помешали выступить по радио, я начинаю догадываться. И особенно заметьте следующее, Хэпберн: проглядывая машинописные тексты, принесенные Джеймсом Рише на проверку, сэр Патрик облизывал палец, когда перелистывал страницы. Такая у него привычка. Как, это кажется важным?

— Только не мне, — признался Хэпберн, ошеломленно глядя на собеседника.

— Ах! Подумайте же как следует! — бросил Смит и продолжал: — Я знаю, почему вы так удручены. Вы упустили женщину. Но ведь вы раздобыли то, что мы искали. Здесь сведения о крупной иностранной организации, имеющей целью захват власти над Америкой. Пусть миссис Эдер не беспокоит вас. Ее поимка — это всего лишь вопрос времени.

Марк Хэпберн опустил голову.

В сумке оказался полный текст обращения аббата Донегаля, на последней, пятой странице которого раскрывался тайный заговор: будучи осуществлен, он поставил бы США под власть некоей таинственной безымянной личности, в распоряжении которой находился, очевидно, не только огромный капитал, но и бесчисленное множество людей.

В свете этого открытия новый шеф, «Федеральный агент Пятьдесят Шесть», полностью доверился Хэпберну. Капитан подозревал и прежде — но теперь знал точно, — что в США разворачивается какая-то драма мировых масштабов. В душе простой человек, он был страшно поражен, узнав, что в это тяжелое для всего мира время попал под начало сэру Дэнизу Найланду Смиту, бывшему комиссару Скотланд-Ярда, пожалованному званием баронета за службу на благо не только Британской империи, но и всего человечества. И в момент непростительной слабости он упустил женщину, которая могла стать для следствия ниточкой, невидимой ниточкой, ведущей к неизвестной сильной личности, жаждущей господства над Соединенными Штатами.

Предчувствие близкой опасности охватило небольшое общество в вагоне. Марк Хэпберн не один видел, как злобная метель швыряла пригоршни снега в бронзовый лик. Среди семерых сопровождавших их с Найландом Смитом человек были члены древнего религиозного ордена, ведомые по жизни твердой рукой аббата Донегаля. И эти последние в особенности сомневались и колебались, пока поезд вез их неизвестно куда сквозь вьюжную ночь. Они не знали подоплеки происходящих событий, а неведение рождает страх. Они знали единственное: им вменялось в обязанность охранять капитана Хэпберна и федерального агента Пятьдесят Шесть.

Внезапно состав резко затормозил и все девять человек попадали с кресел. Найланд Смит молниеносно вскочил на ноги и вскричал:

— Хэпберн! Идите вперед с двумя людьми! Этот поезд может замедлить ход, но не должен остановиться ни в коем случае!

Марк Хэпберн бросился вперед, на бегу хлопнув по плечу двоих из семи охранников. Они последовали за ним. Сквозь плотную снежную пелену через боковые окна все отчетливо увидели яркую вспышку.

— Выключите свет! — приказал высокий раздраженный голос. В дверях появился проводник, и вагон погрузился во тьму. За белой завесой снега полыхнула еще одна вспышка. Федеральный агент Пятьдесят Шесть подобрался на четвереньках к окну и выглянул наружу.

— Вы видите?! — вскричал он и схватил за руку скрючившегося рядом человека. — Видите?!

Поезд набирал скорость — очевидно, в результате приказа Хэпберна — и теперь мчался мимо отряда пулеметчиков, цепочкой растянувшегося вдоль железнодорожного полотна.

Специальный курьерский стремительно мчался сквозь тьму, когда Хэпберн вернулся в вагон. Он улыбнулся своей скупой улыбкой. Федеральный агент Пятьдесят Шесть поднялся на ноги и повернулся к подчиненному.

— Этот поезд не остановится больше до самого Кливленда, — спокойно произнес Хэпберн.

 

ГЛАВА VI

НА УИВЕР-ФАРМ

— Что это? — хриплым голосом спросил Найланд Смит.

Автомобиль остановился. Впереди чернел лес, окружающий Уивер-фарм. Уже сгустилась ночь, и, хотя вьюга утихла, мрачный снежный пейзаж внушал смутный ужас.

Среди деревьев мелькали неясные тени и огни фонарей и факелов!

Смит выпрыгнул из машины на едва заметную под снежным покровом дорогу. Марк последовал за начальником. Оба устремились к лесу и скоро наткнулись на человека, который рыскал с фонарем среди посеребренных морозом кустов.

— Что случилось? — задыхаясь, спросил Смит. Человек — судя по выправке, бывший военный — заколебался. Некоторое время он стоял с высоко поднятым фонарем в руке, пристально вглядываясь в незнакомца. Однако властные манеры Смита произвели на него должное впечатление.

— Мы из ФБР, — сказал Марк Хэпберн. — Что здесь происходит?

— Доктор Орвин Прескотт исчез.

Найланд Смит вцепился в плечо Хэпберна дрожащими пальцами.

— Боже мой! — прошептал он. — Мы опоздали!

Сжав кулаки, Смит бросился назад к машине. Марк Хэпберн обменялся несколькими словами с бывшим военным и устремился вслед за начальником.

Разбушевавшаяся метель вынудила их направиться поездом в Буффало. Из-за сильного снегопада самолет вынужден был сесть в двадцати милях от условленного места в Буффало. Смит и Хэпберн получили плохие новости от лейтенанта Джонсона.

После дерзкого побега миссис Эдер исчез и Джеймс Рише, которого Марк Хэпберн приказал арестовать…

И теперь они с трудом продвигались по занесенной снегом дороге к Уивер-фарм — белому особняку с зелеными ставнями, стоящему на отшибе. Современник колониальной Новой Англии, сей аванпост прогресса вырос там, возведенный руками белых людей, в те дни, когда индейцы еще охотились и рыбачили в лесах и обменивали оленину и тростниковый сахар на бусы. Последующие поколения перестраивали его на современный лад, и сегодня это был комфортабельный дом двадцатого века со всеми возможными удобствами.

Входная дверь была распахнута настежь, и в прекрасно обставленном вестибюле высокий, необычайно худой человек разговаривал с маленькой седоволосой старушкой. Человек держал в руке шляпу с очень широкими полями и постоянно притопывал ногами, стряхивая снег с ботинок. Выражение его лица казалось мрачным и официальным. На верхней лестничной площадке в полумраке толпились взволнованные слуги. Страх и тревога царили сейчас в этом — по-видимому, обычно спокойном — доме.

Седоволосая леди нервно вздрогнула, когда Марк Хэпберн шагнул через порог.

— Я капитан Хэпберн, — представился он. — Полагаю, вы ожидаете моего прибытия. Вы мисс Лэкин?

— Хорошо, что вы приехали, капитан Хэпберн! — Пожилая леди испуганно улыбнулась и протянула гостю пухлую, но изящную руку. — Я Эльза Фрейн, подруга и компаньонка Сары Лэкин.

— Боюсь, мы прибыли слишком поздно, — сказал Хэпберн. — Это федеральный офицер Смит. Мы встретили на нашем пути всевозможные препятствия.

— Мисс Фрейн, — заговорил Смит по обыкновению отрывисто и четко. — Мне нужно позвонить. Где телефон?

Мисс Фрейн, внезапно почувствовавшая себя совершенно непринужденно с этими странными ночными гостями, слабо улыбнулась.

— Очень жаль, мистер Смит, но несколько часов назад телефонная связь прервалась.

— О черт… — пробормотал Смит и принялся нервно дергать себя за мочку левого уха (подобное автоматическое движение, по наблюдению Хэпберна, свидетельствовало о высшей степени его сосредоточенности). — Это многое объясняет. — Он огляделся по сторонам, и острый взгляд его остановился наконец на лице высокого худого человека.

— Кто вы?

— Я помощник шерифа Блэк, — последовал простой, но угрюмый ответ. — У меня был приказ охранять Уивер-фарм.

— Знаю. Это мой приказ — и хорошо же вы выполнили его.

Офицер местной полиции оскорбленно сверкнул глазами. Властные манеры этого федерального агента раздражали его.

И вообще помощник шерифа всегда крайне неодобрительно относился к вмешательству ФБР в дела местной полиции.

— Человек в силах только выполнять свой долг, мистер Смит, — сердито ответил он. — И я свой выполнил как следует. Доктор Прескотт незаметно выскользнул из дома после наступления темноты сегодня вечером. Никто его не видел. Никто не знает, зачем и куда он пошел. Могу добавить еще следующее: пусть за безопасность доктора Прескотта отвечал лично я — но здесь находятся также несколько людей из ФБР, и они знают о происшествии не больше меня.

— Где мисс Лэкин?

— На озере с поисковым отрядом.

— Сара такая смелая, — пролепетала мисс Фрейн. — Я не вышла бы сегодня ночью из дома ни за что на свете.

Марк Хэпберн повернулся к ней.

— А что, есть какие-то свидетельства того, что доктор Прескотт направился именно в ту сторону?

— Мистер Уолш, федеральный агент, прибывший два часа назад, обнаружил ведущие к озеру следы.

— Джон Уолш — наш человек, — сказал Хэпберн, поворачиваясь к Смиту. — Вы хотите провести осмотр дома, или мы пойдем к озеру?

Некоторое время Найланд Смит смотрел на мисс Фрейн неподвижным отсутствующим взглядом, а потом спросил:

— В какое точно время прервалась телефонная связь?

— В пять минут четвертого, — раздался угрюмый голос помощника шерифа, — Мои люди сейчас пытаются найти место повреждения кабеля.

— Кто последний видел доктора Прескотта?

— Сара, — ответила мисс Фрейн. — То есть насколько мы знаем.

— Где это произошло и чем он занимался в тот момент?

— Он писал письма в библиотеке.

— Эти письма были отправлены?

— Нет, мистер Смит. Они остались лежать на столе.

— К этому часу уже стемнело?

— Да. Доктор Прескотт… он кузен мисс Лэкин, как вам известно… зажег настольную лампу. Так мне сказала Сара.

— Лампа горела, когда я прибыл по вызову, — прорычал шериф Блэк.

— А когда именно вы прибыли? — спросил Смит.

— Через двадцать минут после того, как возникло подозрение, что доктор Прескотт ушел из дома.

— Где вы находились в момент вызова?

— На дороге. Принимал рапорты у постовых.

— Кто-нибудь трогал письма доктора Прескотта после того, как они были написаны?

— Никто не трогал, — ответила мисс Фрейн.

Найланд Смит повернулся к помощнику шерифа Блэку и отрывисто приказал:

— Проследите, чтобы никто не входил в библиотеку до моего возвращения. Я хочу осмотреть спальню доктора.

Помощник шерифа коротко кивнул и двинулся через вестибюль.

Но едва Найланд Смит успел повернуться к лестнице, как из ночной тьмы за распахнутой входной дверью раздался глубокий женский голос. Безжалостный ветер снова крепчал и тоскливо завывал над лесом, подобно призрачной стае волков. Хлопья снега влетали в вестибюль.

— Его похитили, мистер Уолш, потому что он слишком много знал. Его следы обрываются на берегу озера. Озеро покрыто льдом… но следов больше нет.

Теперь обладательница голоса вошла в дом в сопровождении двух мужчин с фонарем. Это была высокая, внушительного вида женщина с седеющими волосами, благородными чертами лица и глубоко посаженными горящими глазами. Она остановилась, обвела взглядом присутствующих и вопросительно улыбнулась. Один из двух мужчин отдал честь Хэпберну.

— Меня зовут Смит, — представился федеральный агент Пятьдесят Шесть. — А это капитан Хэпберн. Вы мисс Лэкин, кузина доктора Прескотта? В мои обязанности входило охранять доктора. Боюсь, я не справился со своими обязанностями.

— Я также боюсь. — Женщина смотрела на него твердым взглядом прекрасных серьезных глаз. — Орвин пропал. Они похитили его. Он приехал сюда в поисках покоя и безопасности. Он всегда приезжал сюда перед важными общественными мероприятиями. Очень скоро в Карнеги-холле должны состояться его дебаты с Харвеем Брэггом. — (Она производила сильное впечатление, эта великосветская дама Старой Америки.) — Он узнал что-то, мистер Смит, — видит Бог, как бы я хотела знать, что именно! — и эти сведения помогли бы ему загнать Синюю Бороду обратно в глухие леса навсегда.

— Да, он узнал что-то, — угрюмо подтвердил Смит. Он протянул руку и крепко пожал локоть мисс Лэкин. В первый миг дама показалась ошеломленной (этот порывистый нервный человек внушал испуг!), но потом взглянула в его проницательные глаза и улыбнулась неожиданно доверчиво.

— Не отчаивайтесь, мисс Лэкин. Еще не все потеряно. Есть и другие, которые знают то, что стало известно доктору Прескотту…

В этот миг где-то вдалеке раздался телефонный звонок!

Помощник шерифа появился в дверном проеме справа от входа.

— Все ли телефонные звонки перехватываются, как было приказано? — резко спросил Смит.

— Да.

— Кто звонил?

— Не знаю, — ответил помощник шерифа. — Но кто-то спрашивает сэра Найланда Смита.

Блэк переводил изумленный взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит пристально посмотрел на мисс Лэкин, мрачно улыбнулся и направился в библиотеку — длинное помещение с низким потолком и огромным камином в торцевой стене. Телефон стоял на столике рядом с камином.

Кто-то закрыл дверь библиотеки за спиной Смита, и в уютном помещении воцарилась внезапная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. На пороге стояла Сара Лэкин и смотрела серьезными спокойными глазами на Смита. Из-за плеча ее выглядывал Марк Хэпберн.

— Слушаю, — резко произнес Смит в трубку. — Кто говорит?

Некоторое время невидимый собеседник молчал. Потом в трубке послышался голос:

— Неужели мне необходимо представляться вам, сэр Дэниз?

— Да, необходимо, доктор Фу Манчи! Но как это не похоже на вас: обнаруживать свое присутствие в самом начале игры! Вы находитесь на чужой территории сейчас. Как и я. Но на сей раз, доктор, клянусь небом, мы победим.

— Не верю, сэр Дэниз. Слишком многое поставлено на карту: судьба этой нации, возможно, всего мира… Поразительно, что еще находятся глупцы, которые не в силах оценить величие моих замыслов. По-моему, наш общий знакомый, доктор Прескотт, начисто лишен здравого смысла.

Найланд Смит повернул голову к двери и многозначительно кивнул Марку Хэпберну. Лицо его казалось изможденным и очень усталым.

— Поскольку в вашем распоряжении сейчас находится известная рукопись, полагаю, вы очень скоро узнаете, почему внезапно смолк голос аббата из Башни Тернового Венца. В интересах святого отца и в интересах доктора Прескотта советую вам как следует обдумать свой следующий шаг, сэр Дэниз…

Сердце Найланда Смита забилось чуть быстрей: Орвин Прескотт не умер!

— Красноречию аббата трудно противостоять… и я уважаю смелость. Но в один прекрасный день я, возможно, повторю слова вашего английского короля — кажется, Генриха Четвертого? — «Избавит ли кто меня от этого беспокойного священника?..» И на мой зов откликнутся… и едва ли я пойду босиком каяться в грехах на могилу аббата.

Найланд Смит не ответил. Он сидел неподвижно и молча слушал.

— Мы вступаем в последнюю фазу борьбы, сэр Дэниз…

И гортанный голос смолк.

Смит бросил трубку на рычаг и вскочил на ноги.

— Связь прервалась! Быстро, Хэпберн! Ближайший телефон у соседей! Проверьте, откуда звонили, если сможете.

— Есть. — Марк Хэпберн выдвинул вперед челюсть и решительно застегнул пальто.

Сара Лэкин смотрела на Смита как зачарованная.

— И, черт возьми, Хэпберн! Вы любой ценой должны дозвониться до аббата Донегаля сегодня. Доктор Фу Манчи предупреждает только один раз…

 

ГЛАВА VII

БЕССОННЫЙ УГОЛОВНЫЙ МИР

1

Марк Хэпберн поставил крохотный пузырек очень редкого реактива на полку над головой, затем наклонился, припал глазом к окуляру микроскопа и некоторое время пристально рассматривал кусочек какой-то липкой бумаги под стеклом. Потом он выпрямился, потянулся и устало зевнул. Маленькая комната, в которой он находился, была оборудована под лабораторию. Тишину в ней нарушал лишь приглушенный гул, похожий на отдаленные раскаты грома.

Хэпберн зажег сигарету и подошел к окну. Приглушенный гул получил свое объяснение: то был шум транспорта на оживленных городских улицах.

Внизу лежали улицы ночного Нью-Йорка. Справа возносилось на головокружительную высоту к летящим грозовым облакам самое высокое здание в мире. Сверкали внизу то красные, то зеленые огни, слева ползла светящаяся гусеница поезда. Тысячи горящих окон складывались в геометрические прямоугольные узоры в темноте. Влажный густой туман не позволял увидеть отсюда факел, зажатый в высоко поднятой руке статуи Свободы.

Легкий шорох, раздавшийся в маленькой лаборатории на сороковом этаже небоскреба, заставил Хэпберна стремительно обернуться.

Он увидел перед собой смуглое нервное лицо Найланда Смита.

— Боже правый, сэр Дэниз! Вы двигаетесь тихо, как кошка…

— Я открыл дверь своим ключом…

— Вы напугали меня.

— Вы нашли это, Хэпберн? Нашли?

— Да.

— И что же? — Узкое лицо Смита, обрамленное высоко поднятым меховым воротником, радостно засветилось. — Отличная работа! Что же это?

— Не знаю… то есть не знаю происхождение этого вещества. Но подобный концентрат используется в некоторых племенах Верхней Амазонки. Мне случилось припомнить, что в Медицинской академии есть образец означенного вещества, и я попросил его на время для исследования. Оно обладает замечательными свойствами, но, несмотря на многочисленные исследования, никто из ученых так и не смог выявить его составные части и открыть способ приготовления.

— Оно называется каапи?

— Да.

— Я должен был сразу понять! — воскликнул Найланд Смит. — Он использовал каапи и раньше — и весьма успешно. Но должен поздравить вас, Хэпберн: воображение редко соседствует с точным научным знанием.

Он скинул тяжелое кожаное пальто и бросил его в кресло. Хэпберн удивленно взглянул на начальника и улыбнулся — по обыкновению медленно.

Найланд Смит был в полицейской форме!

— За мной следили до самого штаба, — пояснил Смит, заметив улыбку подчиненного. — Уверяю вас, на обратном пути за мной уже не следили. Я оставил фуражку (которая мне мала) в полицейской машине. Купил пальто — очень полезное при такой погоде — в большом магазине с несколькими выходами и вернулся сюда на такси.

Марк Хэпберн оперся о стол со стеклянным верхом и с отсутствующим видом уставился на федерального агента Пятьдесят Шесть.

— Они, вероятно, знают, что вы здесь, — тихо и бесстрастно проговорил он.

— Несомненно! Они знают, что я здесь. Но им лучше увидеть, что я здесь не остался.

Хэпберн ненадолго задержал взгляд на начальнике, потом кивнул.

— Вы думаете, тогда они выйдут на вас в открытую?

Найланд Смит резко вытянул руку и схватил Хэпберна за плечо.

— Слушайте. Едва ли вы забыли вооруженный отряд, пытавшийся перехватить специальный курьерский. Сегодня вечером я вышел на улицу через любезно предоставленную мне управлением дверь личного пользования. На углу Сорок Восьмой я заметил машину, набитую до отказа вооруженными людьми.

— Что?!

— Я ехал на такси, принадлежащем корпорации «Лотос кэбз»…

— Я знаю ее. Это крупнейшая в Штатах корпорация подобного рода.

— Она может не иметь никакого отношения к делу, Хэпберн. Но шофер такси был подкуплен противниками.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Я сказал шоферу: «Жмите на газ. Я федеральный агент, и сейчас можно пренебречь правилами уличного движения!»

— И что он?

— Притворился, что выполняет приказ, но явно пытался ввести меня в заблуждение! И вот посреди переполненной транспортом улицы мне пришлось выпрыгивать из машины, бежать бегом до Шестой авеню и нанимать там другое такси.

Он замолчал и глубоко вздохнул. Затем извлек из кармана пальто потрепанный кисет и принялся набивать трубку.

— Эта ваша лаборатория несколько угнетает. Давайте перейдем в гостиную. — И Смит направился в смежную с лабораторией просторную комнату. Хэпберн последовал за ним.

— Оба мы должны исчезнуть! — на ходу бросил через плечо Найланд Смит, потом остановился и обернулся к подчиненному. И, встретив пронзительный взгляд холодных серых глаз, Хэпберн сразу понял, что коллега не шутит.

— Сейчас на кон поставлена самая большая ставка из всех, которые когда-либо разыгрывал человек: власть над США. К своей реально существующей организации, о численности которой можно лишь догадываться, доктор Фу Манчи присоединил еще в высшей степени полезный для осуществления его целей уголовный мир.

Набив трубку, Найланд Смит автоматически попытался сунуть кисет в карман форменного мундира и, не обнаружив оного, раздраженно швырнул кисет на кресло. Он взял с мраморной каминной полки спичечный коробок и зажег трубку. Затем, окутанный клубами дыма, повернулся к Хэпберну и продолжал по обыкновению резким, пронзительным голосом:

— Вы можете поймать и обезвредить главарей банд, но при этом преступные формирования не прекращают своего существования. Они по-прежнему боеспособны и готовы к действию — и ждут единственно лишь умного и умелого руководителя. И вот такой руководитель появился… и взял в свои руки командование преступными группировками. Наши жизни, Хэпберн, — Смит щелкнул пальцами, — не стоят таких усилий. Но давайте проанализируем ситуацию.

Яростно попыхивая трубкой, он принялся расхаживать взад-вперед.

— Рукопись незаконченного обращения аббата Донегаля была пропитана неким идентифицированным вами составом, точная химическая формула которого вам неизвестна. Привычка святого отца смачивать слюной палец, переворачивая страницы, — замеченная соглядатаем, коим наверняка является Джеймс Рише, сбежавший секретарь, — привела к тому, что сэр Патрик отравился, не успев сделать заявление, которое доктор Фу Манчи считал несвоевременным. Аббат может вспомнить, а может и не вспомнить содержание пяти последних страниц обращения — однако в его интересах и, полагаю, в интересах всей страны ему лучше некоторое время хранить молчание. Пока что он выходит из игры. Вам все ясно, Хэпберн?

— Да.

— Клеящее вещество на марках к конвертах, находящихся в распоряжении доктора Прескотта на Уивер-фарм, похоже, того же происхождения. Прескотт покинул особняк и направился к озеру. Безусловно, он находился под действием наркотика. Как показало недавнее расследование, его перенесли по берегу к северной оконечности озера и оттуда — к дороге, где преступников ожидала машина. Судя по недавно поступившим сведениям, машина эта достигла штаба противника сегодня же ночью. То есть она, несомненно, направлялась в сторону Нью-Йорка.

— У нас нет никакой информации о человеке, подменившем канцелярские принадлежности на Уивер-фарм, — прозвучал бесстрастный голос Хэпберна.

— В настоящий момент нет.

Найланд Смит стремительно подошел к одному из окон гостиной.

— Где-то там внизу, — он резко ткнул пальцем в окно, — может быть, где-то среди миллионов видных отсюда огней, спрятан Орвин Прескотт.

— Полагаю, вы правы.

— Я почти уверен! Именно Нью-Йорк, а не Вашингтон избрал Фу Манчи в качестве базы. Через завербованных агентов он вел здесь работу последние несколько месяцев. И другие агенты стекаются к нему. Только сегодня утром мне сообщили из Скотланд-Ярда, что один давно известный преступник в двадцатый раз ускользнул из расставленных полицией сетей и, вероятно, бежал в Нью-Йорк. И Прескотта наверняка доставили в штаб доктора Фу Манчи. Одному Богу известно, через какие испытания ему суждено пройти и перед каким выбором его поставят! Вполне вероятно, у доктора Прескотта вообще не будет никакого выбора!

Найланд Смит сжал кулаки и в отчаянии погрозил мириадам мерцающих огней ночного Нью-Йорка.

— Посмотрите! — вскричал он. — Вы видите? Туман рассеялся. Вот стоит статуя Свободы. Вы понимаете, во что превратится этот символ, если мы проиграем?

Безумный огонь погас в его глазах, и Смит снова зажал трубку в крепких, ослепительно белых зубах.

— Но мы не проиграем, сэр Дэниз, — ответил Хэпберн своим сухим немелодичным голосом.

— Спасибо, — произнес Найланд Смит и сжал плечо подчиненного. — Доктор Фу Манчи — китаец. Следовательно, в каком квартале Нью-Йорка он разместит свой штаб?

— В Китайском…

Найланд Смит весело рассмеялся.

— Именно так, мой друг.

2

В маленькой комнате, залитой янтарно-желтым светом, старик спокойно работал над скульптурным изображением головы зловещего китайца. Послышался отдаленный звон, и комната погрузилась во тьму, в которой светился только ярко-красный огонек египетской сигареты. В тишине раздался высокий гортанный голос.

— Меня интересует последнее донесение от номера, ведущего слежку за федеральным агентом Пятьдесят Шесть в Нью-Йорке.

— К настоящему времени от него поступило лишь одно донесение, — незамедлительно ответил скульптор. — Федеральный агент Пятьдесят Шесть занимает номер в отеле «Регал-Атениэн». Там же проживает федеральный агент Марк Хэпберн, который занят химическими исследованиями. В самом начале девятого федеральный агент Пятьдесят Шесть покинул здание через служебный вход и сел в одно из такси корпорации «Лотос». Водитель идущей по следу машины получил соответствующие инструкции, но Пятьдесят Шестой ускользнул от него на углу Сорок Восьмой и достиг Централ-стрит в восемь часов тридцать пять минут. В заключение отчета говорится: «Полагаю, он до сих пор находится в штабе полиции, поскольку никто не заметил, чтобы он выходил оттуда».

После нескольких секунд молчания гортанный голос продолжал:

— Информируйте меня немедленно о любом донесении от номера Тридцать Восемь, в данный момент едущего из Кливленда в Нью-Йорк.

Вновь зазвенел отдаленный колокольчик, и янтарно-желтый свет залил маленькое помещение с куполообразным потолком. Седоволосый скульптор зажмурил глаза, словно внезапный свет ослепил его, потом взял со стола очки в черепаховой оправе, неторопливо надел их. Бросил окурок в пепельницу и вернулся к своей бесконечной работе.

 

ГЛАВА VIII

ЧЕРНАЯ ШЛЯПА

1

Такси корпорации «Лотос» с броским кузовом кремового цвета и розовой полосой остановилось на углу Малбери и Байярд-стрит. Из автомобиля вышел пассажир: смуглый невысокий мужчина — очень грациозный и изящный — в сером плаще и мягкой черной шляпе. На мгновение он задержался у машины и расплатился с шофером, внимательно поглядывая в ту сторону, откуда только что приехал.

Потом он пересек Пэл-стрит и пошел в направлении Восточного квартала.

Водитель развернул машину, но затем сделал крюк по Мотт-стрит. Он остановился возле заведения By Кинга и вошел туда. Три минуты спустя он вышел из ресторана, сел в такси и уехал прочь.

Тем временем человек в черной шляпе продолжал двигаться к восточной окраине города. Моросил редкий дождик, и холодный ветер гулял по улочкам Китайского квартала. Мужчина ускорил шаги. Из витрин ресторанов и магазинов лился ярко-желтый свет, однако азиатское население района в этот час искало спасения от непогоды под крышами. В любом случае человека в черной шляпе мало интересовали редкие прохожие, пробегавшие мимо него под тонкими струями дождя. Он шел вперед свободным широким шагом — явно твердо уверенный в собственной безопасности.

Когда мужчина проходил мимо открытых дверей, ноздри ему щекотал особый запах курений и пряных приправ, характерный для этих мест. Китаец законопослушен. Его образ жизни отличается от западного, но своих законов он придерживается с истинно религиозным рвением. Только деревенский житель, впервые приехавший с экскурсией в город, мог усмотреть что-то таинственное на улицах, по которым торопливо шагал сейчас человек в черной шляпе. Даже помощник инспектора Грегори из полицейского участка, ответственного за порядок в Китайском квартале, не заметил ничего необычного во время обхода общественных заведений и частных лавочек.

Кроме внезапно воцарившегося загадочного молчания в ресторане By Кинга, где помощник инспектора остановился поболтать с добродушным хозяином и выяснить местонахождение некоего подданного Небесной империи, ничего в поведении азиатов не внушало ни малейшего подозрения. Но впечатление внезапно наступившей с его появлением тишины в зале могло оказаться и ложным. Во всяком случае в ресторане By Кинга располагался центр организации Хип Синг Тонг — и, следовательно, заведение это могло служить местом выяснения отношений между соперничающими китайскими сообществами.

Помощник инспектора все еще анализировал свои впечатления от посещения By Кинга, когда, завернув за угол, чуть не столкнулся с человеком в черной шляпе.

Тот шел против сильного ветра, подавшись всем телом вперед и низко наклонив голову. Полицейский же шагал, развернув плечи и выпрямив спину, ибо ветер подгонял его сзади. Затем, в считанные секунды, черная шляпа исчезла из виду. В голове полицейского мелькнула мысль, что лицо встречного пешехода было скрыто полями низко надвинутой на лоб шляпы. Это мог быть китаец — а страж закона в данный момент как раз разыскивал одного из них.

Он оглянулся.

Прохожий уже скрылся с глаз.

Это была особенно ненастная ночь, и Грегори добросовестно выполнил данный ему приказ. Он потащился под ледяным дождем докладывать начальству о результатах обхода. В его участок поступил секретный приказ, предписывающий всем полицейским разыскивать некоего очень старого китайца, известного в Лондоне под именем Сэм Пак, и ныне скорее всего находящегося в Нью-Йорке. Описание означенного лица живо запечатлелось в мозгу Грегори. Человек в черной шляпе не вызывал подозрений, ибо разыскиваемый Сэм Пак был очень стар. Помощник инспектора не мог понять, зачем полиции понадобился древний старик. Однако инстинктивное подозрение сослужило бы ему хорошую службу, прислушайся он к нему.

После столкновения с офицером полиции незнакомец в черной шляпе завернул за первый же угол и, украдкой пронаблюдав оттуда за поведением Грегори, продолжил свой путь. Последний пролегал мимо ресторана By Кинга до самого конца длинного здания. Здесь человек в черной шляпе остановился в тени глубокой ниши в стене и зажег сигарету, прикрывая огонек ладонью. Затем он вынул из кармана плаща листок бумаги с машинописным текстом, взглянул на него — и бросил настороженный взгляд налево и направо. Убедившись таким образом, что в числе редких прохожих недавно встреченного полицейского нет, он пошарил рукой по стене справа от себя и нажал на кнопку звонка.

Потом мужчина в черной шляпе снова настороженно огляделся. В его направлении двигался только один прохожий: легко и бесшумно ступающий азиат. Послышался тонкий скрип открываемой двери. Человек повернулся и шагнул за порог, пошарив по стене левой рукой, нашел кнопку и нажал ее. Дверь за ним закрылась. Подождав еще несколько мгновений, вошедший нашарил в темноте выключатель — и яркий свет залил узкий коридор, в котором он находился сейчас. В противоположном конце коридора была закрытая дверь со звонком. Человек в черной шляпе нажал на кнопку звонка семь раз — очень медленно…

2

Не успел помощник инспектора Грегори достичь конца квартала, как навстречу ему из-за пелены тумана и дождя выступил высокий худой человек в форме капитана армии Спасения, седоусый и в очках. Полицейский собирался пройти мимо, поскольку присутствие представителя армии Спасения в таких районах и в такое ненастье было явлением довольно обычным, однако высокий капитан решительно преградил ему путь и произнес:

— Извините за беспокойство, но мне кажется, вы — офицер полиции.

Грегори смерил незнакомца взглядом и кивнул.

— Совершенно верно. Чем могу быть полезен?

— Я разыскиваю провинившегося солдата, своевольного брата, впавшего в грех. Я видел его не более пяти минут назад, но отстал от него на углу Пэл-стрит. Он направлялся в эту сторону и, возможно, проходил мимо вас.

— Как он выглядит?

— Невысокого роста, в сером плаще и мягкой черной шляпе. У нас нет намерения наказывать его за проступок, но мой долг — догнать и вернуть его.

— Он прошел мимо меня минуты две назад, — резко ответил Грегори. — В чем заключается его проступок?

— Растрата общественных денег. Но спасти можно любую заблудшую душу!

В этом резком мрачном голосе звучали странные нотки экзальтации, которые инспектор Грегори слышал довольно часто и прежде, но никогда не мог с уверенностью определить, свидетельствуют ли они об истинной набожности или нет.

— Я пойду с вами, — коротко сказал он. — Я знаю, куда он завернул, и знаю всех жителей на той улице. Нам лучше поторопиться!

Они повернулись, поспешили назад и скоро подошли к расположенному в угловом здании квартала ресторану By Кинга, в который Грегори заходил совсем недавно. Они завернули за угол и на время оказались защищенными от порывов ледяного ветра.

— Он мог пойти к By Кингу, — сказал Грегори. Двое мужчин стояли на пустынной темной улице, где лишь из двух-трех окон на мокрый тротуар лился яркий свет. — Подождите здесь, я проверю.

Он толкнул дверь ресторана, и в ноздри его спутника ударил характерный острый запах, присущий любому китайскому кварталу в мире. Через полминуты полицейский вышел из двери и доложил:

— У By его не было. Очевидно, он зашел в следующее заведение — иначе зачем еще он направлялся сюда? Разве что просто прогуливался. Вам известно, есть ли у этого человека какие-нибудь знакомые среди азиатов?

— Вероятно, много. — В резком голосе послышалась печаль. — Он служил в отделе, занимающемся делами Китайского квартала. Я вам очень обязан, но не смею больше утруждать вас. Хочу попросить лишь об одном одолжении: задержите означенного человека, если случайно встретите его.

Грегори кивнул и сказал:

— Все в порядке. Надеюсь, вы найдете беглеца.

Капитан армии Спасения двинулся вдоль по улице, мрачно рассматривая закрытые двери лавок слева и справа от себя — словно запоминая имена владельцев на вывесках, номера домов и китайские иероглифы. В конце квартала он снова повернул направо и, пройдя значительное расстояние, оказался наконец у станции наземной железной дороги…

Представители армии Спасения со всей страны собрались в ту неделю в Нью-Йорке, и группа младших офицеров обосновалась в отеле «Регал-Атениэн». Поэтому никто не удивился, когда в просторный мраморный вестибюль роскошной гостиницы вошел мрачный высокий капитан. Он шагнул в лифт и угрюмо бросил лифтеру:

— Тридцать третий.

Однако, выйдя на тридцать третьем этаже, где проживали два депутата из соседнего штата, капитан не стал заходить в их номер, но открыл дверь в конце длинного, устланного ковровой дорожкой коридора и начал подниматься по лестнице. Никого не встретив по пути, он достиг сорокового этажа и осторожно выглянул в другой пустынный коридор…

Марк Хэпберн беспокойно расхаживал по комнатам апартаментов, расположенных на верхнем этаже небоскреба. Он то смотрел в окно на залитый дождем город внизу, то прислушивался к гудению лифта, то обменивался взглядом со столь же взволнованным Феем, слугой Найланда Смита. Тот тоже нервно ходил взад-вперед по номеру — и вдруг резко остановился в маленькой прихожей, заслышав быстрые шаги в коридоре.

Мгновение спустя дверь открылась, и в гостиной появился хмурый капитан армии Спасения.

— Слава Богу! Сэр Дэниз, — сказал Хэпберн как можно более спокойно. — Я уже начал волноваться.

Капитан снял фуражку, очки, осторожно отклеил седые усы — и превратился в Найланда Смита.

— Спасибо, Хэпберн, — отрывисто бросил он. — Извините, что заставил вас нервничать. Но я оказался прав.

— Что?!

В гостиной бесшумно появился Фей — его бесстрастное лицо походило на маску.

— Виски с содовой, сэр? — спросил он.

— Спасибо, Фей. Чистое виски.

Торжествующий огонек плясал в ледяных глазах Смита.

— Похоже, у вас есть какие-то новости, — предположил Хэпберн.

— Есть! — Найланд Смит извлек из кармана форменного мундира трубку и кисет. — Моя догадка оказалась верной. Всего лишь догадка — и не более. Но я прав. Можете представить, кого я видел в Китайском квартале сегодня вечером?

— Неужели…

— Нет. Мне не настолько повезло. Но когда я сворачивал с Мотт-стрит, то натолкнулся на нашего друга Джеймса Рише, секретаря аббата Донегаля!

— Рише?

— Именно. Мне сопутствовала удача. Правда, потом она внезапно отвернулась от меня. Совершенно невероятно, Хэпберн, но ко мне вдруг подошел настоящий офицер армии Спасения! После короткого разговора он приказал мне предъявить удостоверение личности, и мне пришлось повиноваться. — Найланд Смит отвернул воротник мундира и показал золотой значок федерального агента. — Топорная работа, Хэпберн. Но что я мог поделать? Тем временем Рише скрылся. Я бросился за ним и, завернув за угол, столкнулся с полицейским офицером. Он видел Рише и помог мне, чем смог. Я запомнил все двери, куда мог зайти секретарь аббата. Но одно совершенно ясно, Хэпберн: штаб доктора Фу Манчи располагается в Китайском квартале!

 

ГЛАВА IX

СЕМИГЛАЗАЯ БОГИНЯ

Джеймс Рише, известный в своей организации как номер Тридцать Восемь, вошел в дверь — пятую по счету — и понял, что находится сейчас ниже уровня моря. Дверь немедленно закрылась за ним.

Рише оказался в просторном помещении с каменными стенами. Фонарь под шелковым абажуром свисал с маленькой консоли. Прямо напротив себя вошедший увидел занавешенный портьерой проем в виде арки. Над металлическим карнизом тускло мерцал полукруг света. Пахло здесь, как в китайском храме. В пустом зале стоял один диван с узкими подушками, на котором, скрестив ноги, сидел очень старый китаец в легком широком одеянии, подобном пелене голубого дыма. Он подался вперед и оперся о колени когтистыми руками с набухшими узловатыми венами. Китаец был бесконечно древним на вид: густая сеть морщин покрывала его лицо, и глаза казались простыми узкими щелочками в желтой коже. Он походил на статую из золота и слоновой кости, вырезанную насмешливой рукой китайского мастера.

Неуловимое движение склоненной головы подсказало Рише, что старик смотрит на него. Он отвернул левый лацкан пальто и показал маленький блестящий значок, несколько напоминающий фишки в игорных домах Монте-Карло.

— Джеймс Рише, — сказал молодой человек.

Одна когтистая рука протянулась к стене за спиной старика, и где-то в отдалении раздался приглушенный звон. Кривой узловатый палец указал на задернутую портьерой арку. Джеймс Рише пересек приемную, отодвинул легкую портьеру и шагнул за нее.

На улице моросил холодный дождь, но влага, которую молодой человек вытер со лба, не имела к ненастью никакого отношения. Он снял шляпу и огляделся по сторонам. Теперь Рише оказался в прямоугольном зале, тоже с каменными стенами и устланным коврами полированным каменным полом. В зале было семь дверных проемов: по два в правой, левой и торцевой стене и один — за спиной вошедшего. Над каждым проемом на железной скобе висел фонарь под шелковым абажуром цвета янтаря. Все арки были занавешены шторами семи разных цветов. Вдоль стен стояли мягкие диваны.

В центре пустого зала возвышался огромный пьедестал из черного гранита; на нем стояла гротескная статуя, достойная резца суперсовременного художника: богиня с семью зелеными глазами, каждый из которых был обращен к одному из семи входов. Здесь чувствовался все тот же затхлый запах курений — несколько отличный, однако, от самых характерных запахов Китайского квартала. В зале царила тишина, мертвая тишина. В противоположность бушующему на улице ненастью здесь было жарко, как в тропиках. Никто не появлялся.

Рише тревожно осмотрелся по сторонам. Затем — словно близость мумиеподобного китайца в приемной за портьерой придала ему смелости — он сел справа от арки, через которую только что вошел, и положил шляпу на подушку рядом с собой.

Молодой человек попытался сосредоточиться. Это место представлялось ему чудом хитрости — китайской хитрости и коварства. Сюда можно было проникнуть с улицы через потайную дверь (обнаружить которую представлялось делом весьма трудным), а вторая замаскированная дверь давала доступ в просторное помещение. Рише понимал: любая полицейская облава именно там и кончится. Однако он миновал еще три двери (вероятно, стальные) и три пролета ведущих вниз каменных ступеней, прежде чем достиг храма семиглазой богини. И двери эти кто-то открывал перед ним изнутри по мере его движения.

Ни звука не доносилось из приемной. Рише слегка переменил позу. Казалось, зеленый глаз наблюдает за ним. Но избежать взгляда одного из семи зеленых глаз здесь не представлялось возможным. Прекрасно видимый из любой точки зала гротескный идол обнаруживал какое-то странное сходство с женщиной, являл собой безобразную жуткую пародию на женское начало…

Джеймс Рише был квалифицированным адвокатом, несколько лет проработавшим в Лос-Анджелесе. Происхождение молодого человека (его бабушка по материнской линии была из канаков) явилось препятствием для успешной карьеры. Возможно, именно оно и сыграло главную роль в выборе Рише более короткого и легкого пути к богатству. Он стал адвокатом одного из крупных контрабандистов спиртным — и скоро знал как свои пять пальцев уголовный мир Чикаго и Нью-Йорка…

Тишина этого странного каменного подвала угнетала молодого человека — и он старался не смотреть на зловещую фигуру на черном пьедестале…

Бывшие его хозяева один за другим разбили свои корабли о скалы новой администрации. Затем новым приливом Рише снесло с мели — как раз в тот момент, когда он начал серьезно опасаться внимания со стороны ФБР. Некто неизвестный взял в свои руки управление распавшейся группировкой, к которой принадлежал Рише. Ему нашли высокооплачиваемую работу в качестве адвоката и секретаря аббата Донегаля и ввели в курс новых обязанностей. Но, несмотря на всю свою хитрость (а молодой человек был скорее хитер, нежели умен), он до сих пор не уяснил себе политические цели личности или личностей, державших под своей властью весь уголовный мир США от побережья до побережья.

О бывших своих компаньонах он ничего не слышал за время работы у аббата Донегаля в Башне Тернового Венца. Копии с корреспонденции аббата и тексты его проповедей и лекций он отсылал на некий нью-йоркский адрес.

Связь с настоящим своим хозяином Рише поддерживал через Лолу Дюма. Последние приказы, выполнение которых ознаменовалось обмороком аббата во время радиопередачи, тоже передала ему Лола… это соблазнительное создание с нежными изгибами тела, кожей кремового цвета, иссиня-черными волосами, мрачными миндалевидными глазами (глубокими темными озерами, в которых тонули человеческие души) и надменным, презрительным ртом… Лола!

Лола! Она влекла, манила и постоянно ускользала. Будь они заодно — все было бы им по силам! Девушка знала многое из того, что жаждал узнать Рише. Но ему удалось выяснить у нее единственное: они входят в состав организации, находящейся под началом Комитета Семи…

Ну и жара же здесь! Комитет Семи! У этого исчадия ада на пьедестале тоже семь глаз!

Время от времени Лола без предупреждения появлялась в ближайшем городе, поселялась в лучшем номере лучшего отеля и вызывала Рише на встречу. Именно Лола Дюма вручила ему значок в первый же день работы. Тогда он улыбнулся. Позже он улыбаться перестал. До самого побега из Тернового Венца он так и не сумел узнать, сколько же агентов «Семи» работало у аббата. Молодой человек поддерживал связь только с двумя: с миссис Эдер и ночным сторожем.

Теперь, двигаясь шаг за шагом в согласии с полученной накануне роковой радиопередачи инструкцией, озаглавленной «На случай провала», Джеймс Рише прибыл в Нью-Йорк и оказался наконец в штаб-квартире своего таинственного хозяина!..

Вдруг одна из цветных занавесей в противоположной стене отодвинулась в сторону — и в храме семиглазой богини появилась Лола Дюма.

 

ГЛАВА X

ДЖЕЙМС РИШЕ

1

Марк Хэпберн сидел за столом у телефона, принимая звонки, делая заметки в блокноте и в случае надобности отдавая приказы.

За столом у окна Найланд Смит работал с какими-то бумагами, в процессе изучения которых ему приходилось часто обращаться к одной из двух больших карт, прикрепленных рядом на стене. Хэпберн уже выкурил бессчетное количество сигарет. Густая завеса дыма почти скрывала Найланда Смита.

Несмотря на поздний час, молчаливый Фей возился на кухне.

Раздался звонок в дверь.

Смит повернулся в кресле. Хэпберн встал.

Фей прошел через гостиную к прихожей.

— Помни об инструкциях, — отрывисто предупредил Смит.

Но на бесстрастном лице Фея не отразилось ровным счетом ничего. Он вытянул вперед руку с небольшим пистолетом.

— Хорошо, сэр. — И открыл дверь.

На пороге стоял служащий отеля «Регал-Атениэн» в форме и еще один человек.

— Все в порядке, — сказал служащий. — Это посыльный Западного Союза…

Дверь закрылась, и Фей вернулся на кухню. Найланд Смит прочел письмо, доставленное посыльным. Он прочел его очень внимательно во второй и затем в третий раз, потом протянул Хэпберну.

— Что скажете?

Марк Хэпберн взял листок бумаги и прочитал:

Уивер-фарм,

Уинстон, штат Коннектикут

Уважаемый сэр Дэниз!

Случилось событие столь странное, что я решила немедленно известить Вас о нем (к сожалению, мой телефон опять испорчен). Сегодня рано вечером ко мне зашел человек, назвавшийся Джулианом Сэнки. Маленький, смуглый, с иссиня-черными волосами, он обладает манерами аргентинского жиголо. Приятный бархатный голос. Перво-наперво он взял с меня обещание никому, кроме Вас, не рассказывать о его визите. Затем мистер Сэнки сообщил, что располагает информацией, которая поможет нам определить местонахождение Орвина.

Я пообещала. Тогда он сообщил мне, что против своей воли является членом организации, поставившей целью сделать Харвея Брэгга диктатором. Затем мистер Сэнки сказал, что знаком с внутренней структурой организации и — на определенных условиях — готов передать всю информацию в наши руки. Согласно его словам, Орвин находится в данный момент под арестом в Нью-Йорке. Если Вы сможете обеспечить его (Сэнки) безопасность, последний укажет вам точный адрес Орвина.

У меня есть адрес, по которому нужно писать. Вероятно, дело не терпит отлагательств. Я буду в Нью-Йорке завтра и, если можно, зайду к Вам в четыре часа.

Как Вы полагаете, что нам делать?

Искренне Ваша Сара Лэкин.

Марк Хэпберн положил письмо на стол и спокойно заметил:

— Описание Сэнки подходит к Джеймсу Рише больше, чем к кому-либо из известных мне людей.

Найланд Смит торжествующе улыбнулся.

— Рад слышать это от вас. Вы приказали арестовать Рише. Он исчез и теперь хочет спасти свою шкуру.

— Возможно.

— Если это действительно Рише, то он станет ценной картой в нашей игре. Хэпберн, я прихожу в бешенство при мысли, что упустил этого парня сегодня вечером. Кроме того, к великому моему сожалению, наша милая корреспондентка не написала адреса, по которому можно связаться с этим «Джулианом Сэнки». Что-нибудь еще в письме привлекло ваше внимание?

— Да, — медленно проговорил Хэпберн. — На нем нет даты. Но моя собственная сестра редко датирует письма. Во-вторых, телефон.

— Телефон — это самое важное.

Марк Хэпберн встретил пристальный взгляд Найланда Смита.

— Мне не нравится испорченный телефон. Я знаю великого интригана, который играет против нас!.. И я сомневаюсь, что упомянутая в письме информация когда-нибудь попадет в наши руки…

2

Человек в желтом одеянии с широкими, очень длинными рукавами сидел за полированным столом в маленькой комнате. Судя по приглушенному шуму транспорта, проникавшему через три приоткрытых окна, комната располагалась где-то очень высоко над бессонным городом.

Вдоль двух стен стояли книжные стеллажи, лакированный стол размещался в углу, образованном стеллажами, и на нем, помимо аккуратных стопок папок с документами, лежали странного вида инструменты и приспособления.

На столе стоял фарфоровый кувшин с длинной резной трубкой, погруженной в него.

В жарко натопленной комнате чувствовался специфический аромат курений. Человек в желтом одеянии сидел, откинувшись на спинку резного мягкого кресла. Массивный череп его прикрывала черная шапочка, похожая на берет. Бесстрастное лицо сидящего напоминало одно из древних скульптурных изображений Будды-Гаутамы, вырезанное из слоновой кости художником, который не верил в доктрину Учителя. Некоторое время глаза человека оставались закрытыми, потом внезапно открылись. Они горели зеленым огнем, словно прозрачные кристаллы нефрита.

Человек в желтом надел очки и пристально вгляделся в квадратный освещенный экран, который находился перед ним на столе в числе прочих предметов непонятного назначения… На экране появилось живое изображение подземного зала, неусыпно охраняемого семиглазой богиней. Джеймс Рише разговаривал с Лолой Дюма.

Великий исследователь человеческих душ смотрел на экран холодным жестоким взглядом. Он изучал подчиненного, который до поры до времени добросовестно исполнял свою работу, но затем отступил от инструкций и навестил кузину Орвина Прескотта. Возможные последствия этого поступка уже были предусмотрены. И сейчас решалась судьба недисциплинированного работника.

Молодой человек и девушка стояли рядом в глубине зала, но голоса их звучали так отчетливо, словно они находились в комнате, где сидел китаец в желтом.

— Лола, все карты у меня на руках! — Рише обнял девушку за плечи и притянул к себе. — Не притворяйся. Мы вместе в этой игре.

Он потянулся к ее губам, но Лола Дюма отстранилась грациозным движением гибкого тела.

— Ты сошел с ума! Если однажды я приятно провела время с тобой, это еще не значит, что я сошла с ума тоже… — Она вывернулась из объятий и подняла к нему лицо с горящими черными глазами. — Я могу поразвлечься порой, но за работой я забываю о развлечениях. Ты глубоко заблуждаешься, дорогой, если думаешь, что можешь контролировать ситуацию.

— Но, говорю тебе, я взял игру в свои руки! — Молодой человек сжал кулаки, и голос его зазвучал напряженно и страстно. — Слово за тобой! Почему во главе всего должен стоять какой-то пришелец, иностранец, если мы с тобой…

— Ты глупец! Неужели ты хочешь умереть таким молодым?

— Послушай, Лола! Я не глупец. Я знаю, что Керн Адлер, крупнейший нью-йоркский адвокат, тоже в деле. Мне известно, что Блонди — это Ханн. И Блонди представляет интересы всех полезных людей, которые еще остались на свободе. Я знаю, как обработать Блонди. Мы с ним старые друзья. У меня находятся все материалы Донегаля. Никто лучше меня не осведомлен об организации Братства национального равенства. И, кроме того, я знаю, где искать поддержку, и мне не нужен Брэгг. Лола…

Тонкая, цвета слоновой кости рука с длинными острыми ногтями потянулась через лакированный стол.

Шесть из семи фонарей над занавешенными дверями в зале погасли.

— Что это? — пробормотал Рише. — Что мы должны делать сейчас?

Собственный пыл вдохновил его. Он чувствовал себя способным предстать перед самим Сатаной.

— Иди в освещенную дверь, — холодно сказала девушка. — Президент готов принять тебя.

Рише поколебался немного и шагнул к освещенному дверному проему, не разжимая кулаков. Лола Дюма ушла, растаяла в напоенной ароматом курений тьме… но один зеленый глаз богини наблюдал за молодым человеком из мрака. Он отодвинул занавес в сторону и шагнул в маленькую квадратную камеру с каменными стенами — совершенно пустую. С легким шорохом занавес опустился за его спиной. Рише огляделся по сторонам, уже не столь уверенный в собственных силах. Затем раздался высокий гортанный голос:

— Я недоволен вами, Джеймс Рише.

Молодой человек еще раз огляделся и раздраженно спросил:

— Кто это говорит? Подобные театральные представления производят мало впечатления. Разве я виноват в случившемся? Покажитесь. Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз.

— Глупое желание, Джеймс Рише. Эта привилегия дана лишь номерам с Первого по Двенадцатый.

На лбу Рише выступили капли пота. Он попытался говорить властным тоном:

— Я требую справедливого отношения к себе!

— Я вам его обещаю, — ответил бесстрастный гортанный голос. — Вы получите инструкции в запечатанном конверте от номера на Третьей базе. И постарайтесь выполнить их в точности…

3

Марк Хэпберн рывком сел на кровати.

— Все в порядке, Хэпберн. — Голос принадлежал Найланду Смиту. — Извините, что разбудил вас, но у нас есть работа.

Щурясь от яркого света, Хэпберн непонимающе уставился на начальника, потом взглянул на часы. Они показывали три пятнадцать ночи. Но Найланд Смит был полностью одет.

— В чем дело? — Хэпберн наконец проснулся и начал быстро одеваться, встревоженный угрюмым выражением лица Смита.

— Не знаю… пока что. Мне позвонили пять минут назад… Ночной дежурный… Я еще не ложился. Такси — вероятно, это простое совпадение, но такси корпорации «Лотос» — подъехало к главному входу. Пассажир попросил водителя зайти в вестибюль и вызвать меня.

— Под каким именем?

— Имя названо на удивление точно, Хэпберн. Оно было напечатано на листе бумаги. Водителю велели спросить федерального агента, бывшего комиссара сэра Дэниза Найланда Смита, кавалера ордена Британской империи.

Хэпберн, уже наспех одетый, изумленно уставился на начальника.

— Но для всех, кроме меня и Фея, вы — просто мистер Смит!

— Вот именно! Поэтому-то я уверен, что тут не обошлось без доктора Фу Манчи, обладающего своеобразным мрачным чувством юмора. Очевидно, пассажир такси действовал по его приказу. Но не успел шофер сделать и трех шагов, как случилось нечто… Поспешим вниз. Таксист там… и его пассажир тоже.

Ночной дежурный и детектив отеля разговаривали с Феем у открытой двери номера.

— Более странного происшествия не припомню в своей жизни, — сказал дежурный. — Надеюсь лишь, что тревога не окажется ложной. Перечень этих званий ничего не говорит мне. Но вы мистер Смит, и я знаю, что вы — федеральный агент. Сюда, пожалуйста. Лифт ждет вас. Следуйте за мной. Я проведу вас кратчайшим путем.

Они спустились на первый этаж, торопливо прошли вслед за дежурным по служебному коридору, миновали два пустых кабинета и вышли в дальнем конце просторного главного вестибюля. Почти пустой зал (лишь несколько похожих на роботы служащих пылесосили здесь ковры) был погружен в полумрак: населенное призрачными тенями пространство. Из раскрытой двери кабинета ночного дежурного лился яркий свет.

Человек в накинутом поверх пижамы плаще рассматривал неподвижную фигуру, простертую на диване. В комнате находились еще три человека, включая таксиста.

Найланд Смит бросил взгляд на бледное, перепуганное лицо последнего, который смотрел через плечо доктора на тело на диване. Затем он стремительно шагнул вперед и пробормотал:

— Боже мой! Хэпберн! — Капитан стоял рядом. — Что это? Вы видели когда-нибудь что-либо подобное?

Наступило молчание, нарушаемое лишь отдаленным гудением пылесосов.

Распростертый перед ними человек был раздет до пояса (очевидно, доктор пытался сделать массаж сердца): на лице и шее покойника ярко алели многочисленные пятна, каждое диаметром в несколько миллиметров, похожие на мертвенно-бледной коже на капли крови…

— Никогда, — хрипло выговорил Хэпберн.

Доктор поднял взгляд на вошедших. Это был плотного телосложения мужчина германского типа с проницательными глазами, которые казались огромными за толстыми стеклами очков.

— Если вы мой коллега, — сказал он, — то добро пожаловать. Этот случай вне моей компетенции.

— В какое точно время он умер? — резко спросил Смит.

— Он был уже мертв, когда я подошел… хотя десять или более минут я пытался вернуть его к жизни.

— Эти алые пятна! — пробормотал перепуганный шофер. — Именно это он и выкрикнул: «Алые пятна!» — и потом рухнул наземь и стал с воплями кататься по тротуару.

Марк Хэпберн взглянул на Найланда Смита.

— Вы были правы. Упомянутая в письме информация никогда не станет нам известной.

На диване перед ними лежал Джеймс Рише, бывший секретарь аббата Донегаля!

 

ГЛАВА XI

АЛЫЕ ПЯТНА

— Что это, мистер? — прошептал таксист. — Новый вид лихорадки?

— Нет, — отрезал Смит. — Новый вид убийства!

— Почему вы так говорите? — доктор озадаченно взглянул на ужасное тело на диване.

Но Найланд Смит, не отвечая, повернулся к ночному дежурному.

— Никто из находящихся сейчас в вестибюле не должен покидать его без моего разрешения. Вы, — он указал на местного детектива, — поставьте охрану у такси возле главного входа. Никто не должен приближаться к автомобилю или залезать в него. Никто не должен проходить по тротуару между такси и входной дверью. Хэпберн, вызовите двух полицейских для охраны. И поскорее, вы нужны мне здесь.

Марк Хэпберн кивнул и вышел из кабинета дежурного в сопровождении детектива отеля.

— А если кто-нибудь из постояльцев вернется поздно ночью? — Дежурный говорил с сильным ирландским акцентом.

— Как зовут местного детектива?

— Лоукин.

— Лоукин! — крикнул Смит из открытой двери. — Всех постояльцев впускать через служебный вход.

— О'кей, сэр.

— Мистер Догерти, — продолжал Смит, поворачиваясь к ночному дежурному, — можно ли воспользоваться каким-нибудь кабинетом на первом этаже?

— Конечно, мистер Смит. Следующий за этим — к вашим услугам.

— Прекрасно. Вы уже позвонили в полицию?

— Я получил инструкции в первую очередь уведомить вас и капитана Хэпберна.

— Правильно. Полагаю, человек недостаточно тактичный не смог бы долго удержаться на этом месте. — Смит повернулся к таксисту. — Будьте любезны, пройдите за мистером Догерти в кабинет и подождите меня там.

Насмерть перепуганный шофер последовал за Догерти, стараясь не смотреть на диван. Двое мужчин и доктор остались в комнате.

— Полагаю, вы помощник ночного управляющего? — осведомился Найланд Смит.

— Да. Меня зовут Фиск, сэр. А это Джеймс Харрис, помощник детектива отеля.

— Отлично, — отрывисто произнес Смит. — Харрис, пойдите помогите Лоукину. — Харрис вышел. — А вы, мистер Фиск, передайте, пожалуйста, мистеру Догерти, что я хочу остаться здесь на некоторое время с доктором… доктором?..

— Шеки, — подсказал медик.

— … с доктором Шеки.

Помощник ночного управляющего вышел. Найланд Смит и доктор Шеки остались вдвоем рядом с мертвецом.

— Я хотел очистить помещение от лишних людей, не создавая ненужной паники, — пояснил Найланд Смит. — Но вы понимаете, что мы с вами рискуем умереть той же смертью, какую принял он?

— Этого я не понял, — признался доктор и с изменившимся выражением лица взглянул на ярко-красные пятна на коже мертвеца. — И не понял, почему вы подозреваете здесь убийство.

— Возможно, вы поймете позже, доктор. Когда вернется капитан Хэпберн. Можете вернуться сейчас в свой номер — мы вас позовем, когда все выясним.

В соседнем кабинете бледный от страха таксист отвечал на вопросы Найланда Смита.

— Он сел в машину на Таймс-сквер… Нет, я никогда не видел его прежде. Он дал мне адрес: отель «Регал-Атениэн», главный вход… Нет, он выглядел совершенно нормально. Когда мы остановились здесь, он сказал: «Пойдите к портье и узнайте, проживает ли в отеле этот человек, — и он просунул в окошечко лист бумаги. — Просто отдайте дежурному этот листок. Это имя трудно запомнить»…

— Вы все точно помните? — резко спросил Найланд Смит.

— Абсолютно точно. Я взял листок и вышел из машины… Вокруг никого не было. Когда я двинулся к двери, пассажир вынул из кармана что-то вроде записной книжки. Наверное, она там и осталась лежать, в салоне автомобиля… В следующее мгновение раздался первый вопль… Мистер! Это было ужасно! Он распахнул дверцу и вывалился прямо на тротуар.

— Где находились в этот момент вы? И что вы сделали вслед за этим?

— Я поднимался по ступенькам к двери. Потом повернулся и бросился вниз. Он корчился на земле и как будто пытался сорвать с себя одежду.

— Стоп. Вы в этом вполне уверены?

— Уверен! — горячо воскликнул таксист. — Совершенно уверен! Он содрал с себя плащ и начал разрывать воротник рубашки… Он кричал: «Алые пятна! Алые пятна!» — как я уже упоминал. Я слышал совершенно отчетливо. И он бился и корчился на асфальте, словно дрался с невидимым противником… Уф-ф… — Таксист снял фуражку и вытер лоб тыльной стороной ладони. — Я бросился в отель. Полицейских на улице поблизости не было. Вообще никого не было… Что я мог сделать, мистер? Мне показалось, он просто сошел с ума… Когда мы выбежали из отеля, он лежал уже почти спокойно — только скреб пальцами по асфальту…

В кабинет вошел ночной управляющий и доложил:

— Все отопление на первом этаже отключено, и все двери закрыты.

На улице стоял арктический мороз. Двое полицейских наблюдали, как Марк Хэпберн с электрическим фонариком исследует с помощью лупы каждый дюйм тротуара и ступенек, ведущих к главному входу. Запоздалых постояльцев провожали к двери за углом. В ответ на все вопросы полицейские неизменно отвечали одно и то же:

— Кто-то потерял очень ценную вещь.

В пустой гараж заехал герметически закрытый похоронный фургон, и в данный момент два человека в масках накачивали в него сильный бактерицидный газ.

Позже Хэпберн с помощью доктора Шеки (оба в хирургических полумасках и халатах) раздели и тщательно осмотрели тело и одежду Джеймса Рише. Затем покойника вместе с найденными при нем вещами увезли. Кабинет ночного управляющего закрыли. Главный вестибюль тоже — до дальнейших распоряжений Найланда Смита. Уже близился рассвет, когда доктор Шеки спросил Хэпберна:

— У вас случайно не сложилось впечатления, что этот человек умер от какой-то ужасной разновидности чумы?

Марк Хэпберн устало взглянул на коллегу. Оба были измучены до полусмерти.

— Честно говоря, доктор, я не знаю, от чего он умер…

 

ГЛАВА XII

НОМЕР ВОСЕМЬДЕСЯТ ОДИН

В залитой янтарно-желтым светом комнате со странными готическими окнами беловолосый старик курил сигарету и наносил последние штрихи на скульптурное изображение зловещего китайца. К стоящему рядом со столом деревянному планшету была прикноплена какая-то маленькая цветная картинка, часть которой скрывалась под белой бумагой таким образом, что на виду оставалось одно крохотное лицо.

Последнее скульптор изучал сейчас с помощью очень сильной лупы — затем он отложил лупу в сторону и принялся критически рассматривать глиняный бюст. Очевидно, произведение художника представляло собой вылепленную в натуральную величину голову человека, изображенного на картинке.

Видимо не удовлетворенный работой, скульптор со вздохом отложил очки в сторону и принялся разминать новый кусок глины. В этот момент янтарный свет погас и зазвенел приглушенный колокольчик. Раздался повелительный гортанный голос:

— Последний рапорт из «Регал-Атениэн».

— Получен в пять часов тридцать минут утра от номера, ответственного за отель. Вестибюль закрыт по приказу федерального агента. Кабинет ночного управляющего закрыт. Такси стоит в гараже на Лексингтон. Покойника, опознанного как Джеймс Рише, секретарь аббата Донегаля, отправили в морг полиции. Причина смерти не установлена. Федеральные агенты Хэпберн и Смит находятся в своем номере в отеле. Конец рапорта.

На некоторое время воцарилось молчание, нарушаемое лишь слабым тиканьем часов.

Затем вновь раздался голос:

— Включите записывающее устройство, номер Восемьдесят Один. Вы свободны на четыре часа.

Янтарно-желтый свет вновь залил комнату. Номер Восемьдесят Один поднялся с места. Выдвинув ящик стола, он воткнул три вилки в пульт, расположенный в тумбе. Один провод подсоединялся к странным электрическим часам, другой — к аппарату, соединенному с телефонами, а третий — к диктофону, который мог записывать до шести тысяч слов без смены цилиндра.

Номер Восемьдесят Один еще не успел отойти от стола, когда приглушенный звонок оповестил об очередном поступающем сообщении. Раздался слабый гул хорошо смазанных механизмов, рычаги телефона приподнялись, словно невидимая рука сняла трубку, — и блестящий черный цилиндр записывающего устройства начал вращаться, принимая информацию. На циферблате электрических часов загорелась лампочка, отмечая точное время поступления звонка.

Номер Восемьдесят Один подождал, пока цилиндр не кончил вращаться, словно не имеющие конца обязанности стали его второй натурой. Рычаги телефона опустились, послышалось слабое тиканье электрических часов. Номер Восемьдесят Один нажал кнопку на столе. Цилиндр вновь завертелся, и раздался голос только что звонившего человека.

— Говорю с Третьей базы. Аббат Донегаль исчез. Есть основания предполагать, что он ночью ускользнул из Башни Тернового Венца и направился в Нью-Йорк с целью присутствовать на дебатах в Карнеги-холле. Все номера, находящиеся на возможных путях следования аббата в Нью-Йорк, оповещены, но никаких сообщений от них до сего времени не поступало. Рапортовал номер Сорок Четыре.

Очевидно, убедившись в исправности механизма, номер Восемьдесят Один закрыл тумбу стола и встал. Сейчас он казался более крупным, чем в сидячем положении: неопрятный, но внушительного вида старик. Он с величайшей осторожностью взял со стола глиняный бюст, сунул в карман коробку египетских сигарет и направился к одной из глухих стек комнаты.

Нажатием невидимой кнопки он открыл потайную дверь, за которой обнаружилась ведущая вниз лестница. Старик в желтом начал спускаться по ступенькам, прижимая к груди глиняный бюст с такой осторожностью, с какой мать прижимает к груди новорожденное дитя. Он спустился на один пролет и вошел в небольшое замкнутое помещение. Заваленный книгами, бумагами и рукописями стол стоял у открытого окна. В алькове стояла кровать, а дальше за открытой дверью виднелась маленькая ванная. Отодвинув в сторону книги, номер Восемьдесят Один поставил на стол глиняную голову, потом пересек комнату и открыл стенной шкаф, на вид совершенно пустой. Он поднял трубку стоящего рядом телефона и произнес по-немецки:

— То же самое, что вчера. Но колбаса была несвежей. И мне нужно хорошее пиво. Поторопитесь, пожалуйста. У меня много дел.

Затем он вернулся к столу и мрачно уставился на раскрытую книгу с многочисленными карандашными пометками на полях. Книга называлась «Межзвездные циклы» и принадлежала перу профессора Альберта Моргеншталя — величайшего немецкого ученого, еврея по национальности, изгнанного годом раньше из Германии за нелояльное отношение к фашистскому строю и ныне — согласно имеющейся информации — покойному. Некоторое время номер Восемьдесят Один просматривал книгу, лениво переворачивая страницы и водя желтым от табака пальцем по отмеченным абзацам. Из стенного шкафа послышалось поскрипывание, и прежде пустующий объем его занял подъемник, нагруженный подносом с основательной закуской.

Номер Восемьдесят Один взял с подъемника бутылку вина с длинным горлышком и наполнил бокал. Он отпил глоток и поставил бокал на стол.

Потом он распахнул французское окно, за которым оказался узкий балкон с высокой витой оградой. На балконе стоял обшарпанный стол. Несколько мгновений номер Восемьдесят Один озирал с высоты панораму огромного города: покрытые снегом крыши, крохотные здания, величественные небоскребы, поблескивающие вдали водные пространства, свинцовое небо. На этой высоте было очень холодно. Пронизывающий ледяной ветер трепал седую гриву старика.

Но, словно не замечая лютого холода, номер Восемьдесят Один вынес на балкон глиняный бюст зловещего китайца и поставил его на стол. Под балконом покрытый снегом купол плавной дугой спускался к каменному парапету. Приглушенный шум уличного движения достигал ушей старика. Он вернулся за бокалом вина, поднял лицо к хмурому небу и воскликнул:

— За день освобождения! За день, когда мы встретимся лицом к лицу! — Потом опустил глаза к глиняной голове. — За день, когда мы встретимся лицом к лицу. За день, когда колесо Судьбы, затянувшее меня, навсегда остановится!

Он сделал большой глоток и презрительно выплеснул остатки вина в лицо глиняной скульптуры. Затем старик швырнул бокал себе под ноги, схватил свое произведение и поднял его высоко над головой.

С искаженным, безумным лицом, обнажив зубы в волчьем оскале, номер Восемьдесят Один швырнул глиняную голову с балкона. С глухим стуком ударилась она о металлическую крышу купола, и бесчисленные осколки ее посыпались на каменный парапет и оттуда — на какую-то лежащую далеко внизу улицу…

 

ГЛАВА XIII

ЗАПУТАННЫЕ НИТИ

1

В призрачном свете раннего зимнего утра Найланд Смит и Марк Хэпберн стояли у стола, рассматривая лежащие на нем загадочные вещи покойного Джеймса Рише.

Среди них был значок из золота и слоновой кости с номером тридцать восемь.

— Согласно показаниям таксиста, — сказал Найланд Смит, — подобные значки свидетельствуют всего-навсего о принадлежности их владельца к Лиге истинных американцев Харвея Брэгга. Похоже, в корпорацию «Лотос Кэбз» принимаются лишь члены упомянутой лиги.

— Но этот значок свидетельствует о большем, — задумчиво произнес Хэпберн.

— Согласен. Однако не думаю, что таксист это знает. Согласно его словам, обладатели подобных значков приказывали водителям «Лотоса» взять определенных пассажиров в определенных точках города и доложить начальству о месте их высадки.

— Но он отрицает, что получил подобный приказ прошлой ночью?

— Начисто. Если верить показаниям таксиста, Джеймс Рише выбрал его машину совершенно случайно.

Смит положил значок обратно на стол.

— Есть еще два любопытных для нас момента, — продолжил он. — Хотя могут возникнуть и другие, если нам удастся выяснить происхождение значка Рише. А именно его адрес… и вот это…

Смит указал на найденный на полу такси странный предмет.

Это был футляр для колоды игральных карт… однако никаких карт в нем не было!

В салоне автомобиля нашли также несколько листков чистой бумаги, свернутых таким образом, словно они лежали в футляре. Именно это, по мнению Смита, таксист и принял за записную книжку.

— В момент приступа Рише держал футляр в руке, — энергично сказал он. — Это факт первостепенной важности. — Сидящий с полузакрытыми глазами Хэпберн медленно кивнул. Никогда в жизни еще он не встречал человека со столь большим запасом энергии. Найланд Смит схватил товарища за плечо, словно поняв вдруг, насколько тот устал.

— Вы уже засыпаете! Не забывайте о визите мисс Лэкин в четыре часа. И ни слова о Рише при ней!

2

Зазвенел звонок; Фей с бесстрастным по обыкновению лицом пересек прихожую и открыл дверь. На пороге стояла высокая, элегантная женщина — седоволосая, в изящной шляпке, закутанная в меха. Человек в форме служащего отеля «Регал-Атениэн» обменялся взглядом с Феем, кивнул и пошел прочь.

— Сэр Дэниз ожидает вас, мадам. — Фей посторонился, пропуская гостью.

Из гостиной навстречу вышел Смит с протянутой рукой. Его худое загорелое лицо выражало сдержанное возбуждение.

— Мисс Лэкин! — воскликнул он. — Безмерно рад вас видеть! Я получил письмо, которое вы послали мне со специальным курьером, но ваш телефонный звонок заинтриговал меня еще больше. Пожалуйста, садитесь и расскажите все в подробностях.

Мисс Лэкин прошла в гостиную. Одну стену ее почти целиком занимали окна, за которыми простиралась обширная панорама Нью-Йорка. Тучи уже рассеялись. Зимнее солнце заливало холодным светом пейзаж невиданной красоты. На бесчисленных крышах далеко внизу, на горгульях и прочих причудливых архитектурных украшениях, нарушающих строгую геометрию карнизов, лежал снег. Нью-Йорк походил сейчас на волшебным образом увеличившийся в размерах город снежных гномиков. Вдали сквозь прозрачный морозный воздух виднелся залив, и еще дальше сверкало море. Над освещенным письменным столом возле одного из окон на стене висела огромная карта города. А рядом другая, более мелкого масштаба, — карта США. Две эти карты имели нечто общее между собой: их усеивали сотни булавок с разноцветными головками — воткнутые, казалось бы, наобум.

— Здесь довольно тепло, мадам, — произнес Фей. — Позвольте взять ваше пальто. — Он бережно перекинул через руку тяжелое меховое пальто и спросил: — Чашку чая, мадам?

— Английского, — отрывисто добавил Найланд Смит.

— Благодарю, — мисс Лэкин слабо улыбнулась. — Звучит соблазнительно. Пожалуй, я действительно выпью чашечку чая.

Смит стоял у каминной полки, заложив руки за спину. По чисто выбритому лицу детектива нельзя было предположить, что за последние двое суток он спал всего шесть часов. На нем был очень старый костюм из твида и полосатая рубашка с пристежным воротником, которая при ближайшем рассмотрении оказалась пижамной. Когда Фей вышел, Найланд Смит продолжил с чрезвычайно возбужденным видом:

— Мисс Лэкин, вы принесли письмо, о котором говорили?

Сара Лэкин вынула из сумочки конверт и вручила его собеседнику, не спуская с последнего внимательных серых глаз. Смит взглянул на написанный от руки адрес и прошел к письменному столу.

— Кроме того, у меня есть адрес, где мы должны были встретиться с той чрезвычайно неприятной личностью: вчерашним посетителем Уивер-фарм.

Найланд Смит мрачно бросил:

— Боюсь, этот адрес нам ничего не даст. — Он снова повернулся к освещенному столу. — Вот три письма, написанные Орвином Прескоттом перед исчезновением. Вы знаете, почему я забрал их и что обнаружил?

Мисс Лэкин кивнула.

— Копии писем были отосланы адресатам. Не могу судить точно, но, по-моему, это почерк доктора Прескотта.

— Совершенно верно, сэр Дэниз. Мы с кузеном так близки духовно, что ошибиться я не могу. Письмо безусловно написано рукой Орвина. Прочитайте его.

С кухни раздался легкий звон посуды: Фей занялся приготовлением чая. Найланд Смит вынул письмо, из конверта. Сара Лэкин пристально, почти завороженно, смотрела на него. Пусть знакомство их было кратким, но мисс Лэкин всей своей прекрасной душой потянулась к этому проницательному, неукротимому человеку, который все могучие силы тренированного ума бросил на борьбу с опасностью, грозящей обществу.

Он внимательно изучил письмо — дважды пробежал его глазами, потом прочел вслух:

«Дорогая Сара! Хочу несколько успокоить тебя. Ко времени получения письма ты уже будешь знать, что я стал жертвой заговора. Но я пошел на компромисс с противником, — и благодарю тебя и всех твоих друзей за то, что вам удалось скрыть от прессы факт моего временного исчезновения. Я проинструктировал Норберта, который вскоре свяжется с тобой. Мне пришлось пережить неприятные ощущения — и я до сих пор не вполне пришел в себя. Пожалуйста, веди себя так, словно тебе ничего не известно о постигшей нас неприятности, но не волнуйся насчет моего выступления в Карнеги-холле. Я буду там. Не хочу казаться нарочито таинственным — но не пытайтесь никак связаться со мной до самого вечера дебатов: это в моих интересах. Крепись же и будь мужественной.

Всегда твой Орвин».

— Даты нет, — заметил Найланд Смит. — Адреса нет. Лист вырван из обыкновенного блокнота. Конверт тоже совершенно обычный, с нью-йоркской маркой. М-м-м…

Он бросил письмо и конверт на стол и, взяв кисет, принялся набивать трубку. В гостиную вошел Фей и поставил поднос с чаем на маленький столик перед мисс Лэкин.

— Молоко или сливки?

— Молоко и один кусочек сахара. Спасибо.

Кроме едва заметных следов усталости на лице Найланда Смита да несколько необычного для человека, явно умеющего согласовывать свой внешний вид с требованиями общественных приличий, костюма сыщика, ничто в атмосфере комнаты, расположенной высоко над шумным Нью-Йорком, не свидетельствовало о страшной грозе, бушующей над головами этих двух людей.

— Я совершенно не представляю, что делать, сэр Дэниз, — нарушил тишину голос Сары Лэкин, когда Фей вышел из гостиной. Женщина не сводила твердого взгляда с собеседника. Найланд Смит закурил трубку, потом повертел ее в руках и бросил в пепельницу, отрывисто заметив:

— Пожалуй, за чаепитием вы не привыкли вдыхать табачный дым. Прошу вас, извините меня. Итак, передо мной встала самая большая и, возможно, последняя в моей жизни проблема…

— Сэр Дэниз… — Мисс Лэкин подалась вперед, взяла из пепельницы трубку и протянула ее Смиту. — Вы же знаете, я все понимаю. Я знакома с миром куда более широким, чем штат Коннектикут, — и мне нужна ваша помощь. Курите, если это помогает вам сосредоточиться. Что мне делать? Что вы посоветуете?

Найланд Смит несколько мгновений глядел в серьезные глаза женщины, затем с трубкой в руке принялся расхаживать по гостиной, дергая себя за мочку левого уха.

— Стиль письма похож на стиль вашего кузена? — наконец осведомился он.

— Да, в точности.

— Мне он показался несколько канцелярским.

— Орвин излагает свои мысли очень наукообразным языком, сэр Дэниз. Но, как правило, это не касается личных писем.

— А… кто такой Норберт?

— Морис Норберт — личный секретарь Орвина.

— Ясно. Мисс Лэкин, если я правильно понял, в этой борьбе за власть в США ваш кузен в действительности вовсе не метит на президентский пост?

— Он и не желает быть президентом. Выражаясь газетным языком, Орвин — стопроцентный американец, в лучшем смысле этого слова. Он надеялся пресечь кампанию, развязанную Харвеем Брэггом. Его цели сродни устремлениям аббата Донегаля. И его исчезновение со сцены в столь критический момент грозит роковыми последствиями.

— Согласен. Но, похоже, он не собирается исчезать со сцены навсегда.

— Значит, вы полагаете, он пишет правду?

— Да, я склонен так считать, мисс Лэкин. Мой совет вам: возьмите себя в руки и успокойтесь, как просит вас в письме кузен.

— Боюсь, я не согласна с вами, сэр Дэниз.

— Почему? — Он резко обернулся к женщине.

— Мы знаем, что Орвин похищен. Слава Богу, он жив! Но наверняка похитители силой заставили его написать письмо. Они пытаются выиграть время. Вы же сами видите, что они просто пытаются выиграть время!

 

ГЛАВА XIV

«АЛЫЕ НЕВЕСТЫ»

1

В небольшой заставленной книжными стеллажами комнате, расположенной высоко над Нью-Йорком, слабо освещенной и наполненной ароматом курений, доктор Фу Манчи в желтом одеянии, но без черной шапочки на огромном черепе сидел с закрытыми глазами за массивным лакированным столом. Из небольшой курильницы на углу стола поднималась тонкая спираль дыма — кто-нибудь мог приписать подобную любовь к изысканным запахам некоей изнеженности великого во всех остальных отношениях человека, но любой знакомый с действием на мозг благовонных курений Древнего Востока верно понял бы подлинные причины такого пристрастия. Таким образом вдохновлялись для предсказаний дельфийские оракулы. Специально приготовленные курения — подобные хайфе Древнего Египта — стимулируют работу подсознания. В комнате раздался голос, хотя, кроме величественного китайца, в ней никого не было.

Доктор Фу Манчи нажал кнопку, голос смолк, и в наполненной запахом благовоний комнате воцарилась тишина. Две, три, пять минут китаец сидел неподвижно с закрытыми глазами, положив тонкие руки на стол.

— Я здесь, хозяин, — произнес тихий голос по-китайски.

— Слушай внимательно, — ответил Фу Манчи на том же языке. — Это крайне важно. Сколько «алых невест» из Новой Зеландии имеется у тебя в запасе?

— Пятнадцать, хозяин. Я принес в жертву пятерых для Джеймса Рише — из опасения, что некоторые не смогут перенести холода.

— Мне доложили, что Враг Номер Один (я слышу ваше шипение, мой друг!) всегда спит с открытыми окнами. Принесите в жертву еще десять наших маленьких подруг. Проследите, чтобы он спал сегодня не в одиночестве.

— Мой господин, у меня нет исполнителя для этой работы. Будь здесь Али Хан, Квонг Ва или кто-нибудь еще из старых слуг… Но их нет. Что я могу сделать в этой цивилизованной стране, куда мой господин привез меня?

Последовали несколько мгновений тишины. Рука цвета слоновой кости с невероятно длинными, но все же красивыми ногтями неподвижно лежала на столе. Затем гортанный повелительный голос произнес:

— Жди приказов.

Тонкий палец нажал на другую кнопку, и вновь наступила тишина. Струйка дыма над курильницей становилась все тоньше и тоньше. Доктор Фу Манчи открыл зеленые, сверкающие, как изумруды, глаза, в которых светилась непреклонная воля, и протянул руку к небольшому пульту. Он вставил штепсель в розетку, и на пульте тотчас загорелась красная лампочка.

— Это Нью-Йорк?

— Керн Адлер слушает.

— Вы знаете, с кем говорите?

— Да. Что я могу сделать для вас, Президент?

Подобострастный голос Адлера звучал нервно.

— Мы еще не встречались с вами, — повелительным тоном продолжал Фу Манчи. — Однако, полагаю, вы обладаете определенной властью над структурами уголовного мира — иначе я не взял бы вас на работу.

Керн Адлер долго молчал, прежде чем заговорил снова.

— Если вы выразите свое желание конкретней, Президент, мне будет легче ответить на ваш вопрос.

— Мне нужен человек по имени Питер Карло. Найдите его. Затем получите дальнейшие инструкции.

Последовала еще одна пауза.

— Я могу найти его, Президент, — раздался затем нервный голос. — Но только через Блонди Ханна.

— Я не доверяю этому Ханну. Вы рекомендовали этого человека, но я еще не взял его на работу. У меня есть на то причины. Тем не менее поговорите с ним. Мое желание вам известно. Доложите, когда исполните его.

Красная лампочка на пульте продолжала гореть. Желтый палец нажал на маленькую кнопку — и в кабинете доктора Фу Манчи стало слышно все происходящее в офисе адвоката Керна Адлера, одного из крупных представителей уголовного мира, оставшихся на свободе после серьезной чистки. Адлер торопливо набирал телефонный номер, потом раздался хриплый голос:

— Привет, Керн. Полагаю, тебе нужен босс? Сейчас соединю.

Наступила тишина, нарушаемая лишь отдаленными звуками танцевальной музыки.

— Здорово, Керн, — заговорил затем тяжелый бас. — Что там у тебя новенького?

— Послушай, Блонди! Я хочу сказать тебе одну вещь. Если хочешь жить спокойно, соглашайся на сотрудничество. Ты меня понимаешь. Так будет лучше для твоего здоровья. Или ты входишь в дело сию секунду — или отходишь от всех дел навсегда. Мне нужна твоя помощь сегодня — и тебе придется оказать ее.

— А теперь послушай ты меня, Керн. Ты складно болтаешь, но, похоже, не понимаешь единственного: ты утонул и до сих пор еще не выплыл. Ты давно кончился, но не хочешь угомониться. Стань лицом к лицу со мной — и мы побеседуем. Я готов. И мне не нужна твоя протекция.

— Мне нужен Карло Муха, я готов хорошо заплатить ему. Для него есть работа сегодня ночью. Президент приказал…

— Президент мне ничего не приказывает! Но я найду тебе Карло Муху, если мне заплатят. Таковы мои условия — сегодня и всегда. Сколько я хочу? Карло будет стоить Президенту (черта с два он Президент) всего-навсего две тысячи долларов. На него можно выйти только через меня. Я его единственный агент, и мои комиссионные — это мой китайский язык.

— Но твои условия нелепы, Блонди. Рассуди здраво.

— А я и рассуждаю здраво. И хочу сказать тебе еще кое-что. — В низком хриплом голосе послышались угрожающие нотки. — Кто-то копался в моих документах прошлой ночью. Я украду тебя у твоих подружек, если узнаю, что это сделал ты. И следующее твое любовное письмо будет лишь перышком, упавшим на землю с крыла ангела.

В этот момент связь с Керном Адлером внезапно прервалась.

— Что за черт? — яростно прорычал Ханн. — Вы разъединили меня! Какого дьявола…

Но протестующие вопли его стихли, когда в трубке раздался гортанный голос.

— Вас соединили со мной — с Президентом… Поль Эркман Ханн — так вас, кажется, зовут? — мне импонирует ваша грубая сила. Вы жестоки. Но вас все равно можно использовать.

— Использовать? — Ханн задохнулся от бешенства. — Послушайте…

— Когда я говорю, слушать должны вы. В ваших документах прошлой ночью копался мой агент, никоим образом с Керном Адлером не связанный. Я узнал о вас многое из того, что интересовало меня, мистер Ханн…

— Вот как?! — по-бычьи взревел Ханн. — Тогда знай, дорогуша! Ты всего-навсего желтомордый чинк, насколько я могу судить. Это говорит мне о многом. Агенты ФБР сидят у тебя на хвосте, желтая крошка. На Централ-стрит уже известны твои отпечатки пальцев. А Гувер узнает тебя и по отпечаткам босых ног. Ты используешь старое укрытие в Китайском квартале, и по твоему следу идет голубоглазый паренек из Англии. Ты увяз по уши, Президент! И нуждаешься во мне, чтобы спасти свою шкуру. Приползай сюда — и обсудим условия.

Длинные пальцы цвета слоновой кости неподвижно лежали на столе. Глаза доктора Фу Манчи оставались закрытыми.

— Ваши доводы произвели на меня впечатление, — мягко произнес он шипящим голосом. — Похоже, вы действительно незаменимый для меня человек. Конечно, давайте встретимся и обсудим условия. Дело не терпит отлагательств…

2

Долгое время Марк Хэпберн безуспешно пытался заснуть. Образ молодой женщины неотступно стоял перед его внутренним взором. Он навел о ней все возможные справки — и полагал, что теперь досье на нее собрано полностью.

Она была вдовой офицера Соединенных Штатов, убитого на Филиппинах три года назад. От брака остался один ребенок, мальчик. Документы, с которыми женщина устраивалась на работу к аббату Донегалю, оказались подлинными во всех отношениях. Тысячу раз ночью и днем Марк Хэпберн вдруг переносился в далекий от действительности прекрасный мир грез, вспоминая глубокие синие глаза. Он не мог представить себе эту женщину замешанной в преступлении. Не мог примириться с подобной мыслью, несмотря на все подтверждающие ее факты.

Молодой человек хотел услышать из уст самой миссис Эдер доказательства ее невиновности — и готов был отнестись к ним с полной серьезностью. По ходу следствия он надеялся (и боялся одновременно) встретиться с ней вновь. Неужели он наконец влюбился — влюбился в недостойную женщину?! Ее побег из Башни Тернового Венца в ту ночь и попытка тайно вынести рукопись, проливающую свет на внезапный обморок аббата Донегаля, — все это требовало объяснения. Однако официальное досье на Мойю Айлин Эдер характеризовало последнюю как молодую женщину благородного происхождения с незапятнанной репутацией.

Она родилась в графстве Уиклоу в Ирландии. Ее отец, капитан Брюн, до сих пор служил на Британском флоте. Покойного мужа миссис Мойя Эдер встретила впервые во время визита Американского флота на Бермудские острова, где она отдыхала с родственниками. Он был ирландцем и прирожденным моряком — и молодые люди поженились еще до отплытия Американского флота. Все это Марк Хэпберн узнал за несколько дней напряженной следственной работы. Теперь, ворочаясь на постели, он снова и снова задавал себе вопрос: имел ли он право задействовать более двадцати агентов и истратить почти тысячу долларов на радиосвязь и телеграф для того, чтобы добыть эту информацию?

Судьбой страны играли сейчас те, кто привык жонглировать человеческими жизнями. Здравые люди молили, чтобы Конституция осталась неизменной. Другие верили в то, что ее усовершенствование (как утверждал доктор Прескотт) явится залогом основания новой Утопии. Другие же, совсем безумные, видели в будущей диктатуре Харвея Брэгга начало Золотого века…

Взяточничество и коррупция, подобно крысам, подточили самый фундамент американского общества; убийцы и преступники наводнили улицы городов… а он, Марк Хэпберн, тратил силы и средства на собирание материалов об одной-единственной женщине. Молодой человек ворочался с боку на бок, мучимый угрызениями совести.

Потом вдруг рывком сел в постели с зажатым в руке пистолетом.

Дверь его спальни очень тихо открылась.

— Руки вверх! — резко произнес Хэпберн. — Быстро!

— Не так громко, Хэпберн. Не так громко.

Это был Найланд Смит.

— Сэр Дэниз!

Смит быстро подошел к кровати.

— Я не хотел будить Фея. У него был тяжелый день сегодня. Но это наша работа, Хэпберн. Не шумите. Просто пройдемте тихонько со мной в мою спальню… Возьмите оружие.

В тишине Хэпберн босиком прошел по коридору и свернул в дверь перед самой прихожей. В комнате Найланда Смита было значительно прохладней: окна раскрыты и шторы на них раздвинуты. Далеко внизу сверкали миллионы огней. Приглушенный шум городского транспорта напоминал раскаты отдаленного грома.

— Закройте дверь.

Марк Хэпберн вошел и осторожно прикрыл за собой дверь.

— Заметьте, я не курил здесь некоторое время, — продолжал Найланд Смит, — хотя и не спал. Боялся огонька трубки.

— Почему?

— Видите ли, наш блестящий противник стал жертвой собственных привычек. У него сложилось обыкновение испытывать смертоносное оружие на какой-нибудь жертве и — в случае удовлетворительного результата — обращать это оружие против меня…

— Я не очень хорошо понимаю, о чем вы говорите.

— А вот о чем: если я не заблуждаюсь, сегодня доктор Фу Манчи намерен совершить покушение на мою жизнь.

— Как?! Но вы находитесь на высоте сорокового этажа над улицей!

— Увидим. Может, вы помните, что из смерти Джеймса Рише я сделал вывод о наличии здесь у Фу Манчи некоторых смертоносных средств из его арсенала…

— Помню. Но мои исследования ничего не дали.

— Подобные неудачи — часть нашей профессии, — сухо отрезал Найланд Смит. — Видите, Хэпберн, на комоде слева от вас установлены два сундука. Залезьте на комод и спрячьтесь за ними — для этой цели я поставил там стул. Ваша задача — незаметно наблюдать за окнами…

— Боже мой! — прошептал вдруг Хэпберн и схватил Смита за руку.

— В чем дело?

— Кто-то лежит в вашей постели!

— Никто в моей постели не лежит. И сейчас нельзя терять ни минуты. Это вопрос жизни и смерти. Займите свой пост.

Марк Хэпберн взял себя в руки: явное присутствие постороннего человека в спальне потрясло его. Но спустя несколько мгновений обычное холодное спокойствие вернулось к нему. Он взобрался на комод и скрючился в тесном закутке за сундуками таким образом, чтобы хорошо видеть окна спальни, оставаясь при этом незамеченным.

— Где вы, сэр Дэниз? — прошептал капитан.

— Тоже в укрытии, Хэпберн. Не предпринимайте никаких действий без моего приказа. А теперь прислушайтесь…

Марк Хэпберн начал прислушиваться. Он отчетливо чувствовал, что опасность придет со стороны окон — хотя о природе ее не догадывался ни в малой степени. Он слышал гудки такси, жуткое завывание пожарных сирен и стройный гул бесчисленных автомобилей. Затем на фоне отдаленного городского шума он услышал совсем рядом некий новый звук…

Звук слабый, тихий, но очень странный: похожий на удар ночной птицы или летучей мыши о каменную стену здания…

Хэпберн напряженно вслушался, сердце его забилось учащенно. Он решил поискать взглядом Найланда Смита. Уже привыкшие к темноте его глаза различили начальника: тот скрючившись сидел на бюро справа от окна с чем-то вроде короткоствольного пистолета в руке.

Затем Хэпберн вновь перевел взгляд на окно.

На фоне мрачного неба он видел четкий силуэт одного из самых высоких зданий Нью-Йорка. Только в трех из великого множества окон горел свет: одно из окон находилось на верхнем этаже, сразу под куполом, а два других — на самом куполе, венчающем высокое узкое здание. В мозгу капитана мелькнула случайная мысль: интересно, кто живет в тех высоких одиноких комнатах? Кто не спит в столь поздний час?

С его поста был виден еще один любопытный огонек: красная мигающая точка слева двигалась по направлению к реке. Затем она промелькнула далеко внизу, и по глухому грохоту Хэпберн понял, что мимо проследовал поезд…

Внезапно большую часть ночного пейзажа заслонил от взгляда четкий черный силуэт…

Он принадлежал человеку, который тоже бодрствовал в эту ночь и сейчас появился в окне, заслонив мерцающие огни города от взора Марка Хэпберна.

Капитан с трудом сообразил, что человек этот чудом вскарабкался по гладкой отвесной стене здания и теперь сидит на карнизе. Наступило мгновение напряженной тишины. Затем со стороны замершего на головокружительной высоте человека донесся шорох; тусклый желтый луч скользнул по стенам комнаты и наконец остановился на кровати.

Марк Хэпберн затаил дыхание. Он едва не выдал свое присутствие.

По виду разобранной постели можно было предположить, что в ней, закрывшись с головой одеялом, лежит спящий человек.

«Доктор Фу Манчи стал жертвой собственных привычек, — эхом прозвучали слова Найланда Смита в мозгу молодого человека. — У него сложилось обыкновение испытывать смертоносное оружие на какой-нибудь жертве и — в случае удовлетворительного результата — обращать это оружие против меня…»

Ночной гость устроился поудобнее на карнизе и протянул в комнату, прямо к постели, что-то вроде тонкой металлической трубки, раздвигающейся наподобие телескопа… На конце ее висел какой-то ящичек. Затем незнакомец сложил трубку — и проделал все это почти бесшумно. Хэпберн напряженно ждал слов команды, не сводя глаз с таинственного незнакомца.

Внезапно послышалось громкое зловещее шипение.

— Стреляйте! — раздался резкий голос Найланда Смита. — Стреляйте в него, Хэпберн!

Черная фигура в окне не изменила напряженной позы, и две огромные руки продолжали покоиться на подоконнике, когда Марк Хэпберн выстрелил один раз, второй… Потом зловещий силуэт исчез.

Странное шипение по-прежнему раздавалось в спальне. Снизу доносился приглушенный шум уличного движения.

Но, сжав кулаки и затаив дыхание, Марк Хэпберн вслушивался столь напряженно, что услышал это…

Глухой удар тела о землю во дворе внизу.

— Не двигайтесь, Хэпберн! — прозвучал властный приказ Найланда Смита. — Не шевелитесь, покуда я не разрешу вам сделать это!

Непонятный запах начал распространяться по комнате — тошнотворный запах какого-то химического вещества.

— Сэр Дэниз! — Это был голос Фея.

— Не входи сюда, Фей! — крикнул Найланд Смит. — Не открывай дверь!

— Хорошо, сэр.

Только очень проницательный человек различил бы нотки подавленной эмоции в обычно бесстрастном голосе Фея.

Шипение продолжалось.

— Это ужасно! — воскликнул Хэпберн. — Сэр Дэниз! Что происходит?

Шипение прекратилось. Теперь Хэпберн определил его происхождение.

— Справа от вас выключатель, — раздался в ответ взволнованный голос. — Попробуйте дотянуться до него, но не двигайтесь с места!

Хэпберн протянул руку вправо, нашарил на стене выключатель, повернул его, и в комнате вспыхнул свет.

Молодой человек обернулся и увидел Найланда Смита на бюро. Странное оружие, принятое Хэпберном в темноте за пистолет, оказалось огромным шприцем с длинной насадкой.

Комнату наполнил сладковатый отвратительный запах, напоминающий одновременно запах йодида и эфира.

Хэпберн взглянул на кровать… и готов был поклясться, что на ней лежит человек, накрытый с головой покрывалом! На подушке рядом с головой спящего лежала деревянная коробочка размером раза в два меньше коробки из-под сигарет. Одна из ее стенок — а именно обращенная к спящему — была откинута.

На подушке чернело множество непонятных черных точек…

— Возможно, наиболее активные еще живы. Хотя сомнительно. Но нужно быть осторожней.

Сквозь шум ночного Нью-Йорка до слуха находящихся в спальне донеслись взволнованные крики со двора внизу.

— Хорошо, что вы не промахнулись, Хэпберн, — отрывисто произнес Найланд Смит, спрыгивая на покрытый ковром пол.

— Меня учили стрелять метко, — бесстрастно ответил капитан.

Найланд Смит кивнул.

— Он заслужил эту смерть. Заподозрив о его приближении, я привел в надлежащий вид свою постель… Быстренько одевайтесь и присоединяйтесь ко мне в гостиной. Нас могут вызвать вниз в любой момент…

Тремя минутами позже оба стояли над столом в гостиной, рассматривая разложенных на листе бумаги черных насекомых. Запах йодида и эфира доносился из смежной спальни. Фей невозмутимо приготавливал виски. Костюм его был в безупречном порядке, за исключением двух незначительных деталей: из-под пиджака виднелся воротничок пижамы, а из-под брюк высовывались ночные тапочки.

— Этот вопрос находится в вашей компетенции, — сказал Найланд Смит. — Я в подобных вещах не разбираюсь. Но заметьте, они совершенно мертвы: ножки скрючены и поджаты. Вещество, которое было в шприце, изготовлено по рецепту моего старого друга Петри. Он находил его незаменимым в Египте… Спасибо, Фей.

Марк Хэпберн изучал мертвых насекомых через лупу. На сморщенных от воздействия смертоносного вещества черных тельцах отчетливо виднелись алые пятнышки. «Алые пятна» — именно эти слова произнес перед смертью Джеймс Рише.

— Ну и что это за насекомые, Хэпберн?

— Не могу утверждать наверняка. Они принадлежат к роду Lacrodectus. Укус их, вероятно, смертелен.

— Укус их безусловно смертелен! — отрезал Найланд Смит. — Укус двух и более таких насекомых влечет за собой смерть в течение трех минут — при этом на теле жертвы высыпают характерные алые пятна. Теперь вы знаете, что находилось в футляре из-под карт, который Джеймс Рише открыл в такси. Несомненно, у него был приказ сделать это в момент остановки у отеля. Одна из шуток доктора. Полагаю, это тропические насекомые?

— Безусловно.

— Теперь вы понимаете, почему я воспользовался вот этим, — он указал на шприц. — Мне приходилось встречаться со слугами доктора Фу Манчи, для которых взобраться на каменную стену дома не труднее, чем взойти по высокой лестнице.

— Боже правый! — хрипло произнес Хэпберн. — Этот человек — дьявол! Сумасшедший садист…

— Или гений, Хэпберн. Взгляните на резервуар, положенный нашим гостем на мою подушку. Он сделан из простой коробки из-под сигарет. Одна его стенка поднимается с помощью маленькой пружинки; последняя приводится в движение тонкой ниточкой, конец которой до сих пор лежит на карнизе. За вот этот крючок на крышке коробка подвешивалась к концу раздвижной трубки, дабы наемный убийца мог просунуть ее в комнату с карниза. Можете заглянуть внутрь. Я убедился, что ни одного насекомого в живых не осталось.

— Этот человек — самое страшное создание из всех, каких знала история Америки, — сказал Хэпберн. — Откуда он достает этих кошмарных насекомых? Он должен иметь агентов во всех уголках земного шара!

Найланд Смит принялся расхаживать взад-вперед, дергая себя за мочку левого уха.

— И он их, безусловно, имеет. За долгое время работы я еще ни разу не чувствовал столь остро необходимость действовать с максимальной осторожностью. Кроме того, кажется, мне начинают изменять силы.

— О чем вы говорите?

— Многие, многие годы, Хэпберн, от моего внимания ускользал совершенно очевидный факт. Есть один очень старый китаец, на след которого я натыкался во многих странах мира: в Лондоне, Ливерпуле, Шанхае, Порт-Саиде, Рангуне. И только теперь, когда он появился в Нью-Йорке, — и Бог знает, как он здесь оказался! — я понял вдруг, что этот грязный древний старик является главой штаба доктора Фу Манчи!

Несколько секунд Марк Хэпберн молча смотрел на собеседника, потом медленно произнес:

— Он отвечает за работу всех людей доктора Фу Манчи в Китайском квартале. Вы имеете в виду Сэма Пака?

— Сэма Пака — и никого другого, — отрывисто подтвердил Смит. — И правда об этом престарелом негодяе открылась мне во всей полноте всего несколько часов назад. Вы поймете мое удивление, когда сами увидите его. Он невероятно стар, и я всегда ставил его на иерархической лестнице всего одной ступенькой выше класса нищих бродяг. Однако во времена императрицы он был губернатором крупной провинций. В действительности же Сэм Пак работал политическим консультантом доктора Фу Манчи! Он один из четырех выпускников Кембриджа китайского происхождения и имеет научную степень Хейдельберга.

— Однако на вашей памяти он работал в трущобах Китайского квартала — содержателем бара?

— Завтра такое же может случиться в России. Принцы и великие князья (я говорю не о жиголо и не о самозваных аристократах), разбросанные по всему миру, в любой момент согласятся работать мусорщиками ради восстановления царской династии.

— Да, это верно.

— Итак, вы понимаете: нам нужно найти этого престарелого китайца. Подозреваю, именно он привез с собой коллекцию отвратительных насекомых, которых доктор Фу Манчи использовал столь успешно. О! Вот и телефон. Нас просят установить личность убитого…

 

ГЛАВА XV

«АЛЫЕ НЕВЕСТЫ»

(продолжение)

1

Старый Сэм Пак совершал ночной обход Третьей базы. Его сопровождали два китайца.

Где-то наверху бушевали политические страсти. Газеты прогнозировали ситуацию в Вашингтоне, забыв о любовных историях, убийствах и разводах. Пресса сообщала, что доктор Орвин Прескотт «отдыхает перед решающим сражением». Имя Харвея Брэгга упоминалось столь же часто. Другие кандидаты на высокий государственный пост мало интересовали журналистов. «Синяя Борода из Бэквуда» — пестрели заголовки на первых страницах газет. Америка начинала принимать Харвея Брэгга всерьез.

Но на Третьей базе безраздельно властвовал старый Пак. Китайский квартал умеет хранить свои секреты. Только обладающий особым чутьем западный человек (чутьем, какое развивается после многих лет изучения восточного образа жизни) мог понять, что затевается что-то необычное. Косые взгляды, неожиданные паузы, незаметные уходы при появлении посторонних лиц… Полицейские с Мотт-стрит часто докладывали о подобных явлениях в последнее время. Ответственные за диагностику азиатского синдрома пришли к заключению о прибытии в Нью-Йорк важной персоны из Китая.

Их предположение оказалось верным. К этому времени все китайцы, живущие в Штатах, знали о прибытии в Америку одного из членов Совета Семи — комитета, управляющего Си Фаном, самой опасной тайной организацией Востока.

Сэм Пак продолжал обход. Третья база представляла собой лабиринт коридоров и лестниц: китайская головоломка. В одном узком коридоре под храмом семиглазой богини вдоль стены стояли шесть ярко раскрашенных гробов — больших продолговатых ящиков со стеклянными крышками. Отвратительный затхлый запах гнили наполнял подземелье.

Один из сопровождающих Сэма Пака китайцев включил свет. Старый мандарин, почти целый век испытывающий на земле превратности судьбы, нес большую связку ключей. По мере движения по коридору он проверял одну за другой двери — заперты ли. Потом старик проверил маленькие ловушки, расположенные по торцам шести ящиков. За стеклом метались вспугнутые ярким светом какие-то гадкие ночные существа…

Массивная железная дверь в стене была надежно заперта на три замка. Здесь хранилась часть странного арсенала, о прибытии которого в Америку догадался Найланд Смит, и находился потайной ход, который соединялся со старым подземным тоннелем, ведущим к реке…

Этажом выше Сэм Пак отпер решетку и заглянул в уютно обставленную спальню. На кровати лежал погруженный в сон доктор Прескотт. Лицо его было смертельно бледным.

Слабое жужжание нарушало тишину подземелья. Сэм Пак вручил связку ключей одному из помощников и медленно поднялся к храму зеленоглазой богини. В зале стоял полумрак — лишь из-за одного цветного шелкового занавеса сюда просачивался слабый свет. Сэм Пак пересек зал, отодвинул занавес и произнес по-китайски:

— Я здесь, хозяин.

— Ты стареешь, мой друг, — раздался холодный, властный голос доктора Фу Манчи. — Заставляешь меня ждать. Жаль, что ты отказался от моего предложения оставить ночные спуски в гробницу.

— Я предпочитаю присоединиться к своим предкам, когда услышу их зов. Ваша мудрость внушает мне трепет. Пока я жив — я служу душой и телом нашим великим целям. Когда придет мой час, я с радостью умру.

Наступило молчание. Сгорбленный Сэм Пак, спрятав сморщенные руки в широкие рукава, ждал…

— Я хочу из твоих уст услышать отчет о работе, которую доверил тебе.

— Вы уже знаете, хозяин, что тот человек, Питер Карло, убит. Мне неизвестно, какие улики он оставил. Но ваш приказ относительно другого человека, Блонди Ханна, выполнен. Он привел Карло в заведение By Кинга, и я разговаривал с ними в потайной комнате. Я проинструктировал Карло, и он ушел. Затем я заплатил Ханну. Я подчинился вашему приказу, хотя и нахожу это необдуманной тратой денег. Остальное сделали А Фу и Чунг Чоу… Теперь у нас осталось только три «алые невесты»…

2

Через час после наступления рассвета Найланд Смит и Марк Хэпберн стояли у двух каменных столов, на которых лежали два мертвых тела.

Один из покойников при жизни был маленьким, но чрезвычайно мускулистым итальянцем с необычно крупными, сильными руками. Сейчас вид его изуродованного, страшно искалеченного тела внушил бы ужас даже человеку с очень крепкими нервами. В помещении раздавался звук капающей воды.

— Вы провели осмотр, доктор? — Найланд Смит обращался к полному румяному человеку, который добродушно улыбался, глядя на экспонаты жуткой выставки, — словно нежно любил их.

— Конечно, мистер Смит! — весело ответил полицейский врач. — Совершенно очевидно, что номер первый (я так называю его, поскольку он был доставлен сюда часом раньше соседа) скончался в результате падения с большой высоты.

— С очень большой высоты, — резко заметил Найланд Смит, — с сорокового этажа «Регал».

— Так я и понял. Замечательно! У него два огнестрельных ранения: одна пуля попала в правую руку, вторая в плечо. Конечно, раны не смертельны. Он скончался в результате сильного удара о землю — самым естественным образом. На руках у него были черные шелковые перчатки. Около тела найден электрический фонарик и тонкая раздвижная трубка из очень легкого металла.

Найланд Смит обернулся к стоящему рядом полицейскому офицеру.

— Мне сказали, инспектор, что вы подняли досье на покойного. Его личность установлена точно?

— Абсолютно точно, — протянул инспектор, который не переставая жевал резинку. — Это Питер Карло по кличке Муха, один из самых известных специалистов по верхним этажам в Нью-Йорке. Он взобрался бы и на статую Свободы, если бы нашел наверху что-нибудь представляющее ценность для вора. Он всегда носил черную шелковую маску и черные шелковые перчатки. Металлической трубкой он пользовался, когда по какой-то причине не мог войти в комнату. С помощью этой штуковины Карло спокойно мог подцепить дамское колечко, лежащее на туалетном столике в пятнадцати футах от окна.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Марк Хэпберн. — Значит, с Питером Карло мы разобрались. Теперь…

И он повернулся ко второму столу.

На нем лежало тело огромного светловолосого человека германского типа. Руки покойного были страшно раздуты — так, что два сверкающих драгоценных перстня глубоко врезались в распухшие пальцы. На обеих волосатых руках виднелись алые пятна, и алая сыпь покрывала горло мертвеца. Безобразно раздутое лицо со стеклянными голубыми глазами представляло собой отвратительную карикатуру на лицо, при жизни отмеченное выражением жестокой, грубой силы. Этот покойник внушал еще больший ужас, чем изуродованное тело Питера Карло.

— Вытащен из реки к северу от Манхэттенского моста за десять минут до вашего прибытия, — пояснил инспектор Маккрю, энергично жуя жвачку. — Возможно, между этими двумя смертями нет никакой связи, но я подумал, что вас заинтересует утопленник.

Он оглянулся и поймал странный пронзительный взгляд федерального агента Смита. В обществе этого человека инспектор Маккрю чувствовал себя немного не в своей тарелке.

— А вот это действительно загадочный случай, — заговорил улыбчивый полицейский врач. — Номер второй вовсе не утонул, хотя его и выудили из реки…

— Почему вы так считаете?

— Это совершенно очевидно! — врач заговорил возбужденно и, шагнув вперед, указал пальцем на сыпь, покрывавшую бледную кожу мертвеца. — Обратите внимание на ярко-красную сыпь, характерную для водянки. Человек этот умер от действия какого-то яда — и затем его тело бросили в реку. Медицинские эксперты сделают более точное заключение о причине смерти — но в своих выводах я абсолютно уверен. И, насколько я понял, инспектор, — доктор бросил через плечо взгляд на офицера, — этот человек тоже хорошо известен полиции?

— Хорошо известен полиции! — эхом откликнулся инспектор Маккрю. — Да он хорошо известен всему Нью-Йорку! Это Блонди Ханн, в недавнем прошлом одна из важных шишек уголовного мира. Он был связан почти со всеми преступными группировками города. Держал ресторан в пригороде. Мы знали о его деятельности, но у него были сильные покровители среди политиков.

— Вы готовы написать заключение, доктор? — торопливо спросил Смит. — Я осматривал тело Карло вскоре после того, как его нашли. Полагаю, сейчас мы можем осмотреть тело и одежду Ханна?

— Мы уже сделали это, — сказал инспектор Маккрю. — Его вещи лежат на столе в кабинете.

Серо-голубые глаза федерального агента яростно сверкнули на бесстрастном загорелом лице. Инспектор никогда не отличался особой робостью, но этот ледяной взгляд буквально приковал его к месту.

— Я не отдавал такого приказа!

— Мы осмотрели тело еще до получения инструкций из ФБР.

— Интересно, кто это так распорядился? — Федеральный агент не сводил пронзительного взгляда с лица Маккрю. — Я не потерплю, чтобы мне мешали работать! Вы имеете дело, инспектор, не с обычным преступлением удачливого вора — но с преступлением, значительно более серьезным, нежели вы можете представить себе. Любой мой приказ следует выполнять с предельной точностью.

— Виноват. — На лице инспектора появилось выражение, какое не появлялось уже очень много лет (разве что во время разговоров с рассерженной женой). — Мы не знали, что вас интересует Ханн, и мои ребята просто действовали согласно установленному порядку.

— Покажите мне вещи покойного.

Инспектор Маккрю открыл дверь, и Найланд Смит в сопровождении Хэпберна и полицейского прошел в кабинет. Уже в дверном проеме он обернулся и обратился к угрюмому человеку в брезентовом плаще:

— Насколько я понял, вы — владелец лодки, который вытащил из воды тело. Я поговорю с вами позже:

На большом сосновом столе лежали две кучки вещей. В первой находилась пустая пачка из-под сигарет «Лаки Страйк», зажигалка, черная шелковая маска, черные шелковые перчатки, зубочистка, три долларовые бумажки и восьмидюймовая металлическая трубка пятнадцати футов длины в раздвинутом виде. Смит быстро, но внимательно осмотрел вещи Карло. Их он уже видел.

— Понимаете, тело Ханна только что принесли, — объяснил Маккрю. — Мы не успели выполнить все необходимые формальности.

— Забудьте отныне о заведенных порядках, — прозвучал в ответ решительный голос. — С этих пор я устанавливаю здесь порядки.

Федеральный агент Смит переключил свое внимание на вторую кучку вещей — более интересных и многочисленных. Здесь лежал устрашающего вида пистолет германского производства; маленький грушевидный предмет, в котором легко узнавалась ручная граната; золотой портсигар; нательный пояс с уже опустошенными карманчиками; десять золотых монет достоинством в двадцать долларов; алюминиевая зажигалка; два шелковых носовых платка, бриллиантовая заколка для галстука; связка ключей; упаковка жевательной резинки и большой пустой бумажник из акульей кожи, содержимое которого лежало тут же на столе: несколько писем, промокшая фотография, картонный футляр из-под игральных карт и, наконец, две тысячи долларов стодолларовыми купюрами.

— Где находилась бриллиантовая заколка? — резко спросил Найланд Смит.

— Он всегда носил ее в пальто наподобие значка, — ответил инспектор Маккрю.

— Где лежали купюры?

— В футляре из-под карт.

— Вы можете предположить, зачем человеку носить деньги в футляре?

— Нет, не могу, — ответил инспектор.

— А если эти деньги только что прислали Ханну, вы можете предположить, почему их послали в такой странной упаковке?

— Нет.

Инспектор Маккрю растерянно покачал головой, зачарованно глядя на собеседника.

— Однако, — продолжал Смит, — именно в этом футляре кроется разгадка таинственной смерти Блонди Ханна. — Он резко повернулся, двигаясь, словно на пружинах. Взрывная энергия этого человека просто поражала инспектора. — Все эти вещи я заберу с собой.

Найланд Смит положил руку на плечо Марку Хэпберну, который казался очень бледным в сером свете раннего утра.

— Обратите внимание на деньги в футляре из-под карт, — произнес он. — В этом футляре находилось еще что-то. Доктор Фу Манчи всегда отдает долги… и иногда с процентами…

 

ГЛАВА XVI

СИНЯЯ БОРОДА ИЗ БЭКВУДА

1

Мойя Эдер опустила голову под немигающим взглядом слегка раскосых, зеленых глаз. Человек за столом заговорил властным высоким голосом.

— Я принимаю ваши объяснения. Любой может потерпеть неудачу.

Миссис Эдер подняла ресницы и попыталась выдержать взгляд собеседника — однако не смогла и отвела глаза в сторону.

Лицо доктора Фу Манчи напоминало ей иногда маску дьявола, которая висела на стене в кабинете ее отца в Ирландии.

— Вы работаете на меня превосходно. Жаль, правда, что работаете только из страха. Я предпочитаю энтузиазм. Вы — очаровательная женщина; поэтому я нанял вас. Мужчины — восковые игрушки, и белые пальчики могут вылепить из них все, что угодно — что мне угодно… Ибо всегда, Мойя Эдер, ваши желания должны совпадать с моими — иначе нам придется расстаться.

Синие глаза быстро взглянули на говорящего — и вновь взгляд их метнулся в сторону. Мойя Эдер была безукоризненно одета, безукоризненно причесана и безукоризненно спокойна. Этот ужасный китаец, распоряжающийся сейчас жизнью молодой женщины, в любой момент мог отнять у нее все самое дорогое в жизни. Ее обтянутая перчаткой рука неподвижно лежала на ручке кресла, но миссис Эдер отвела лицо в сторону и закусила губу.

В маленьком тихом кабинете стоял тяжелый запах курений.

— Я старый человек, — продолжал завораживающий голос, — гораздо более старый, нежели вы можете предположить. — Яркие нефритовые глаза вновь закрылись. Казалось, китаец размышляет вслух. — Мне поклонялись, надо мной презрительно смеялись. Я знал лесть, издевку, предательство, со мной обращались, как с шарлатаном… как с преступником. В полиции трех европейских стран уже готов ордер на мой арест. Тем не менее я совершенно бескорыстен. — Он помолчал. Он сидел так неподвижно, что казался резной скульптурой… — Мои так называемые преступления заключались всего-навсего в устранении с моего пути тех, кто мешал мне. Я всегда мечтал о разумном устройстве мира, однако люди называли меня сумасшедшим. Я грезил о мире без войн и болезней, в котором будет строго контролироваться прирост населения и все рабочие руки найдут себе работу. Я грезил о вечном мире на земле. Кроме трех преданных последователей, ни один человек моей расы или другой не захотел посвятить свою жизнь достижению этой цели. И теперь самый мой непримиримый враг идет по моим следам…

Внезапно зеленые глаза открылись. Тонкие желтые руки с невероятно длинными заостренными ногтями высунулись из рукавов желтого одеяния. Доктор Фу Манчи встал во весь рост, воздев к небу зловеще красивые руки, и в голосе его зазвучали нотки экзальтации. Миссис Эдер судорожно вцепилась в подлокотники кресла. Никогда прежде в богатой событиями жизни не приходилось видеть ей зрелища столь вдохновенного фанатизма.

— О боги моих предков! — необычно высокий гортанный голос странно выделял шипящие звуки. — Повелители мира! Неужели все мои мечты закончатся в тюремной камере? Неужели мне суждено принять смерть простым преступником?

Несколько мгновений он стоял неподвижно с поднятыми руками — затем упал в кресло и спрятал ладони в рукава широкого желтого халата.

Мойя Эдер отчаянно пыталась сохранить самообладание. Человек этот пугал ее, как никто никогда в жизни. Инстинктивно она догадывалась, какие страшные преступления отмечали его жизненный путь. Он был холоден и безжалостен. Теперь, потрясенная неожиданным проявлением столь сильной страсти, миссис Эдер спрашивала себя: неужели она попала в руки одержимого безумца? Или этот зловещий хозяин ее судьбы достиг высот философии, не доступных для ума простого смертного?

Когда китаец заговорил снова, голос его звучал совершенно спокойно.

— В Соединенных Штатах я нашел примитивную, но достаточно эффективную организацию, готовую работать на меня. Запрещение продажи спиртных напитков привлекло в эту страну правонарушителей со всего мира. У них нет иной цели, кроме личной выгоды. Здравый смысл президента Рузвельта пресек незаконную деятельность многих преступных элементов. Часть пауков обезврежена, но паутину можно залатать. Видите ли, миссис Эдер, — сверкающие зеленые глаза открылись, — женщины ничего не понимают, им этого не дано от природы. Но именно женщины заставляют мужчин понимать многие вещи.

Теперь она не могла отвести от китайца взгляда. Доктор полностью подчинил ее своей воле — она чувствовала себя совершенно беспомощной. Магический огонь горел в зеленых глазах, но светилось в них еще что-то… что-то совершенно неожиданное для миссис Эдер — и именно это помогло ей взять себя в руки.

— Я не доверяю вам, — продолжал обладатель нефритовых глаз. — В мире мужчин ни одна женщина не достойна доверия. Все же, поскольку я тоже мужчина и очень одинок в последней своей схватке с западной цивилизацией, я позволю вам принять участие в осуществлении моих дальнейших планов. У меня есть возможность следить за работающими на меня людьми. Я знаю, на кого можно положиться…

У миссис Эдер возникло впечатление, что глаза собеседника пронизывают все пространство маленькой комнаты. Она погружалась в зеленое озеро — странное, глубокое, колдовское. Гортанный голос доносился до нее откуда-то издалека. Молодая женщина оказалась в плену чужой воли.

— Для меня не существует иного преступления, кроме неподчинения моей воле. Моя концепция жизни выше всех законов современного человечества. Когда я достигну своей цели, мои соратники разделят вместе со мной власть над миром. Из толпы демагогов, борющихся за власть в этой стране, я выбрал одного в качестве своего ставленника.

Мойя Эдер выплыла из зеленого озера. Доктор Фу Манчи закрыл глаза. Он сидел за лакированным столом, подобный резной скульптуре мертвого бога.

— Я посылаю вас к Харвею Брэггу, — продолжал гортанный повелительный голос. — Будете действовать согласно инструкциям.

2

В просторных апартаментах Эммануэля Дюма на Парк-авеню Харвей Брэгг давал один из своих приемов, которые одновременно шокировали и завораживали миллионы его последователей, узнававших об этих банкетах из утренних газет. Эти оргаистические развлечения, — напоминающие порой фантасмагорию нероновских пиров, а порой пародию на сцены в кабаре из голливудского фильма, — отмечали триумфальное шествие кандидата на пост президента от родного штата до Нью-Йорка.

Голубая Борода из Бэквуда — как окрестил Харвея Брэгга один из политических комментаторов — заинтересовал, развлек, шокировал и ужаснул жителей Юга и Среднего Запада и теперь готовился показать себя вторым Киром, повелителем нового Вавилона. Нью-Йорк был ярким апельсином, на который смотрели его жадные глаза. И он собирался выжать Нью-Йорк до последней капли.

Лола Дюма, занимавшая несколько двусмысленное положение при Харвее Брэгге, служила просто для придания блеска его странной репутации. Теперь, устраивая прием в доме ее отца, этот человек показал себя тем, кем себя считал: современным императором, чьи желания превыше любых законов и приличий.

Лола была дважды замужем и дважды разведена. После каждого развода она возвращала себе фамилию отца, которой необычайно гордилась. Эммануэль Дюма, сделавший колоссальное состояние в годы экономического подъема и почти все потерявший во время кризиса, объявлял себя (без всяких, впрочем, на то оснований) потомком блистательного квартерона, автора «Трех мушкетеров». Если живописная внешность и буйная грива седых волос могли служить доказательством подобного утверждения, тогда в любом суде последнее признали бы справедливым.

Моральная нечистоплотность, заметная даже во времена сухого закона, характеризовала скандальную жизнь Эммануэля Дюма. Впоследствии, когда большинство воротил с Уолл-стрит оказались на мели, неуклонное процветание Дюма оставалось для всех неразрешимой загадкой. Многие объясняли подобное благополучие связью между очаровательной дочерью Эммануэля с темпераментным сладкоречивым политиком, который грозился стать новым Муссолини Америки.

Стены зала, где проходил прием, были украшены подлинными картинами Мориса Лелуара, представлявшими иллюстрации к произведениям Александра Дюма, и обширной коллекцией рапир, пистолей и мушкетов. Были здесь и латы с плеча Луи XIII; и красная шапочка под стеклом, согласно табличке, некогда принадлежавшая тайному советнику короля кардиналу Ришелье; и шкатулки, зеркала и драгоценности Анны Австрийской. При виде этих и многих других исторических экспонатов просто разбегались глаза.

Лола Дюма была в полупрозрачном изумрудно-зеленом одеянии типа пеньюара, едва скрывающем от глаз ее стройное нежное тело. Вокруг девушки толпились возбужденные журналисты. Эммануэль Дюма в бархатной блузе с черным пышным бантом на шее тоже беседовал с группой гостей.

Как известный покровитель и добрый знакомый Харвея Брэгга, он приобрел еще большую по сравнению с прежней известность. Правда, эти двое — отец и дочь — могли бы стать центром внимания практически в любом обществе, единственно благодаря своей красоте (ибо Эммануэль Дюма отличался чрезвычайно привлекательной внешностью).

В зале толпились приглашенные. Известные представители высшего света, которые прежде не снизошли бы до знакомства с Дюма, сейчас восхищались коллекцией оружия и рассматривали картины на стенах, силясь обратить на себя внимание хозяина.

Здесь присутствовали и политические деятели всех направлений.

В воздухе висел густой табачный дым. Шампанское лилось рекой — безостановочно, словно фонтаны в парках Версаля. Многие знаменитые особы оставались незамеченными в этом пестром собрании — ибо отец и дочь Дюма затмевали всех своей красотой и блеском. Казалось, никто из присутствующих, за исключением нескольких женщин, не в силах отвести взгляд от этой великолепной пары — однако все в мгновение ока забыли о хозяевах дома, когда в гостиную без объявления широкими шагами вошел Харвей Брэгг.

Глаза всех гостей устремились на вошедшего. Защелкали фотоаппараты, зашуршали страницы торопливо открываемых блокнотов.

Синяя Борода — Брэгг — был безусловно яркой личностью. Прозвище его имело двойной смысл. Отчасти оно объяснялось количеством брачных союзов Харвея в прошлом; отчасти — его необычно смуглой кожей. Он был чуть выше среднего роста, спортивного телосложения, с чрезвычайно широкими плечами и узкой талией — но при этом обладал в высшей степени развитой мускулатурой бедер и икр, какой отличаются танцовщики русского балета. Он двигался легкой пружинистой поступью боксера. Яркие карие глаза с насмешливыми искорками в них освещали грубое чернобровое лицо, и прямые черные волосы густыми блестящими прядями падали на смуглый лоб. Харвей был тщательно выбрит, однако подбородок его казался голубым даже под толстым слоем пудры.

— Ребята! — воскликнул он голосом, похожим на голос боцмана, отдающего приказ матросам. — Искренне сожалею, что опоздал! Но, полагаю, мистер и мисс Дюма замечательно развлекли вас. Честно говоря, ребята, меня страшно ломало с похмелья…

Это признание было встречено всеобщим смехом.

— Признаюсь, я только что встал с постели. Но я помнил о встрече с вами — и потому нырнул в ванну, побрился, и вот я уже тут как тут!

Замелькали слепящие вспышки фотоаппаратов. Кинокамеры увековечивали характерную позу и костюм бывшего хозяина лесной глуши, который метил ныне в Белый дом.

Костюм же его состоял из надетого на голое тело небесно-голубого халата и красных шлепанцев. Но это был Харвей Брэгг — Синяя Борода, человек, который грозился уничтожить Конституцию и стать новым Гитлером США. Его безобразие (ибо, несмотря на физическую силу и атлетическое телосложение, он обладал безобразной внешностью) внушало благоговейный трепет всем присутствующим на том собрании. Его оглушительный голос ярмарочного зазывалы перекрывал все слабые голоса оппозиции. Он был Харвеем Брэггом. Потенциальным всемогущим Диктатором Америки.

В группе репортеров, жадно внимающих словам Брэгга, находился один неизвестный другим новичок, который представлял популярнейший еженедельник Нью-Йорка. Это был высокий молодой человек в очках, с густыми растрепанными волосами, седеющими на висках, и с щетинистой бородкой. Широкополая черная шляпа и просторный плащ с капюшоном выдавали в нем обитателя Гринвич-Виллидж.

От острого взгляда его глубоко посаженных глаз не укрывалось ничего из происходящего в переполненном зале. Он сделал несколько пометок в блокноте и теперь внимательно наблюдал за Синей Бородой.

— Мальчики и девочки! — Харвей Брэгг поднял руки, как бы благословляя всех собравшихся. — Я знаю, что все вы хотите услышать. Вы хотите услышать, что я собираюсь сказать Орвину Прескотту в Карнеги-холле.

Брэгг опустил руки, когда в ответ на его заявление раздался возбужденный гул голосов, и дождался тишины.

— Я скажу единственное. И это касается, ребята, всех вас… Он сделал плавный жест левой рукой, охватывая все собрание газетчиков. — И весь народ в целом. Я скажу следующее. Наша страна, которую все мы любим, несчастна. Мы знавали тяжелые времена — но мы выстояли. У нас есть стойкость и мужество. И мы остались живы после многих передряг. Да, сэр! Мы выжили, чтобы встретиться лицом к лицу с грядущими опасностями. И я хочу спросить вас, доктор Прескотт: вы торгуете утилем в угоду аббату Тернового Венца — или распродаете свое собственное добро?

Вслед за отцом и дочерью Дюма зааплодировали все присутствующие.

— Я не говорю, ребята, что вся болтовня аббата Донегаля яйца выеденного не стоит. Я утверждаю, что обещания, полученные из вторых уст, не внушают доверия. Я хочу услышать, что может пообещать народу лично доктор Прескотт, и увидеть плоды непосредственно его деятельности. Я не обещаю — я делаю. Ни один гражданин, обратившийся в Лигу истинных американцев, не остался без работы!

Снова раздались громкие аплодисменты.

— Мы ищем человека, способного действовать! Прекрасно! Все сроки истекли. Начинается схватка! Справа Донегаль — Прескотт, слева Харвей Брэгг! Америка для каждого человека — и каждый человек для Америки!

Крики «ура» и оглушительные аплодисменты завершили выступление оратора. Харвей Брэгг с высоко поднятыми руками возвышался над собранием людей, возбужденных его грубым красноречием. В этот момент сквозь жужжание кинокамер и треск фотоаппаратов до слуха Брэгга долетел осторожный шепот:

— Вас хочет видеть одна леди, мистер Брэгг.

Герой дня неохотно опустил руки и обернулся. Позади стоял его личный секретарь Сальвалетти. Они обменялись быстрыми взглядами. Вокруг суетились журналисты.

— Срочное дело? — прошептал Харвей Брэгг.

— Номер Двенадцать.

Брэгг вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

— Хорошенькая?

— Красотка.

— Извините, друзья мои! — Мощный голос Брэгга перекрыл возбужденный гомон гостей. — Я вернусь через две минуты.

Лола Дюма была одной из тех, кто услышал обмен тихими репликами. Она закусила губу, резко повернулась и направилась к сенатору с Юга, которого Харвей Брэгг недолюбливал. Вторым был никому не известный журналист-новичок. Он последовал за Лолой Дюма и скоро завязал с ней разговор.

Откупоривались все новые и новые бутылки вина. Газетчики любили бывать на заданиях в доме Дюма…

Прошло более пяти минут, прежде чем Харвей Брэгг возвратился. Он вел за руку очаровательную женщину: ее элегантное платье подчеркивало безукоризненные линии стройного тела, а маленькая французская шляпка сидела на распущенных кудрях цвета красного дерева в высшей степени изящно.

— Люди! — проревел Синяя Борода. — Хочу представить вам моего нового секретаря. — Он взглянул на Лолу и злобно улыбнулся. — Эта девочка знает политическую ситуацию в стране лучше самого Харвея Брэгга!

3

Все здание «Регал-Тауэр» — самую дорогую и фешенебельную часть отеля «Регал-Атениэн» занимали полицейские офицеры и федеральные агенты. Всем гостям, выражавшим желание поселиться в «Регал-Тауэр», говорили, что там мест нет; а проживавших в той части отеля постояльцев вежливо, очень вежливо попросили переехать в другие номера под предлогом срочной реконструкции здания.

Все без исключения служащие — от швейцаров при входе до клерка за стойкой регистрации, включая лифтеров и коридорных, — были переодетыми полицейскими.

Были предприняты все доступные меры для того, чтобы обеспечить секретность поступающих и выходящих телефонных звонков. Ни один штаб никогда еще не охранялся столь тщательно. Наступили времена Армагеддона, хотя мало кто понимал это. И Найланд Смит при поддержке правительства США сражался не во имя спасения Конституции и не ради мирной жизни в стране — но во имя будущего всего человечества. А силы противника возглавлял безумный гений…

Одетый в привычный твидовый костюм, Найланд Смит беспокойно расхаживал взад-вперед по гостиной, зажав трубку в зубах. Его решительности и сосредоточенности мог бы позавидовать любой фельдмаршал. И любой фельдмаршал выбрал бы себе такого начальника штаба, как Марк Хэпберн. Но…

Кто-то открыл дверь номера.

Как по волшебству в вестибюле вырос Фей с засунутой в правый карман рукой. Найланд Смит проворно отступил влево и занял позицию, позволяющую ему видеть входную дверь, оставаясь при этом незамеченным. В прихожую вошел высокий бородатый человек с бледным лицом.

— Хэпберн! — воскликнул Смит, спеша навстречу вошедшему. — Слава Богу, вы целы и невредимы! Что нового?

Капитан Марк Хэпберн, представлявший собой пародию на себя самого, криво улыбнулся. Его бледность и седина на висках были искусственного происхождения. Однако борода и усы являлись растительностью естественной, хоть и подвергнутой воздействию химических красителей. В соответствии с планом эту внешность ему вменялось сохранять довольно долгое время.

— Я иду прямо с приема Брэгга, имевшего место в апартаментах Дюма, — сообщил он, снимая очки и устало глядя на Найланда Смита. — Новостей в целом никаких, кроме того, что личный секретарь Брэгга совершенно определенно связан с доктором Фу Манчи.

— Брэгг уличен уже дважды, — мрачно заметил Найланд Смит. — Лола Дюма почти наверняка работает на доктора.

— Да. — Марк Хэпберн устало опустился в кресло. — Но в этой компании существуют некоторые трения. Незадолго до моего ухода Брэггу доложили о приходе некоей женщины. Мне удалось подслушать разговор между Сальвалетти и Брэггом. Но по тому, как Лола Дюма посмотрела на последнего, я понял, что отношения их становятся натянутыми.

— Опишите Сальвалетти, — кратко попросил Смит. Марк Хэпберн прикрыл глаза. Смит пристально наблюдал за ним. В поведении помощника ему чудилось что-то странное.

— Чуть выше среднего роста, бледный, сутулый. Светло-голубые глаза, темные длинные волосы, мягкий голос и мерзкая улыбка.

— Когда-нибудь видели его раньше?

— Никогда.

— Очевидно, выходец из уголовного мира Америки, — пробормотал Смит. — Поэтому, вероятно, я не знаю его. Вы уверены, что Брэггу доложили именно о женщине?

— Абсолютно уверен. Харвей Брэгг привел ее в гостиную и представил как своего нового секретаря. Именно об этой женщине я хочу поговорить с вами. Я не знаю, что делать. Это была миссис Эдер… которая по моей вине ускользнула из Башни Тернового Венца.

 

ГЛАВА XVII

ХОД АББАТА

1

В помещении с готическими окнами под куполом, где проводил большую часть жизни Обладатель Феноменальной Памяти, погас свет. В темноте мерцал красный огонек сигареты.

После непродолжительного молчания знакомый гортанный голос приказал:

— Отчеты от номеров, ведущих наблюдение за Найландом Смитом.

— Получено три отчета. Мне пересказать их в деталях или подытожить сообщения?

— Подытожьте.

— Доказательств того, что он покидал свою штаб-квартиру в течение последних двенадцати часов, нет. Номер Сорок Четвертый предполагает, что Смит заходил в полицейский морг. Это сообщение не подтверждено. Два номера и восемь оперативных работников на двух автомобилях держат под наблюдением Сентрал-стрит. Федеральный агент Хэпберн из «Регал-Тауэр» не выходил. Таково краткое содержание трех донесений.

В комнате по-прежнему было темно.

— Последний рапорт об аббате Донегале.

— Получен через тридцать минут после исчезновения последнего. Человек, похожий по описанию на аббата, взял напрокат машину у Эльмиры. Вероятно, он прибыл туда с Запада самолетом американской авиакомпании. Изображает англичанина. Ходит с моноклем и носит с собой спортивную сумку с принадлежностями для игры в гольф…

В кабинете, по странному совпадению находящемся на такой же высоте, что и штаб Найланда Смита, но пропитанном не запахом табачного дыма, а ароматом курений, доктор Фу Манчи сидел за лакированным столом. Кроме него, в кабинете никого не было.

Жизнь человека, стремящегося стать властелином Империи, одинока и уныла — пусть тысячи людей готовы выполнять его приказы. Одиночество — мать вдохновения. Получив отчет от Обладателя Феноменальной Памяти, китаец сидел неподвижно с закрытыми глазами в высоком резном кресле. Потом он заговорил так, словно кто-то стоял рядом. На маленьком блестящем пульте перед ним горели две лампочки: зеленая и желтая.

— Отправьте поисковую группу на автомобиле, — произнес он бесстрастным гортанным голосом. — Пусть проверят все фермы, придорожные закусочные и отели, расположенные по указанному маршруту. Аббат Донегаль путешествует инкогнито. Он может изображать английского туриста. Если его найдут — пусть не трогают, но задержат. Ответственный за Донегаля номер должен регулярно посылать сообщения о ходе поисков. Это личный приказ Президента.

Тонкая желтая рука с длинными острыми ногтями протянулась к пульту, и две лампочки погасли. Доктор Фу Манчи открыл чуть затуманенные зеленые глаза и поднял крышку серебряной шкатулки, которая стояла перед ним на столе. Он извлек оттуда маленькую изящную трубку для курения опиума и вставил золотую иглу в резервуар с черным смолистым веществом, полученным в результате вытяжки из белого мака. Доктор не спал сорок восемь часов…

Почти в тот же самый момент в номере, расположенном на верхнем этаже «Регал-Тауэр», Марк Хэпберн говорил по телефону. Он велел переводить все телефонные звонки на его комнату, дабы не беспокоить начальника: Найланд Смит наконец спал.

— Пассажир, сошедший с самолета в Эльмире, похож на человека, которого мы разыскиваем, — говорил он по обыкновению сухим монотонным голосом. — То, что он ходит в бриджах и с моноклем и носит с собой спортивную сумку, ничего не значит. Я установил, что аббат Донегаль раньше пользовался моноклем и лишь потом надел очки. Кроме того, он играет в гольф. Английский акцент ничего не доказывает. Проверьте все придорожные закусочные и отели по возможному маршруту его следования от Эльмиры. Возьмите машину с рацией, дабы мы имели возможность следить за вашими передвижениями. Регулярно докладывайте о ходе поисков. Если опознаете аббата — ничего не предпринимайте без моего приказа. Известие об исчезновении аббата не должно просочиться в прессу. Но он, вероятно, направился в Нью-Йорк с целью занять место Прескотта, в случае если последний не сможет появиться в Карнеги-холле в день дебатов. Это нарушит все наши планы. Хорошо… До свидания.

И Хэпберн положил трубку.

2

В вестибюле маленького деревенского отеля два человека пили кофе у растопленного камина. За окнами бушевала гроза. Ветер завывал в дымоходе, и, когда открылась входная дверь, за ней виднелась завеса мокрого снега. Была ужасная ночь.

Двое у камина представляли собой странную пару. Один мужчина — худощавый, жилистый, чисто выбритый и румяный, с седеющими волосами — был одет в твидовый пиджак, брюки для игры в гольф, толстые шерстяные гетры и коричневые башмаки. Сидящий рядом священник — такого же телосложения и со столь же тонкими чертами лица — смотрел на собеседника, близоруко щурясь. Внимательный наблюдатель заметил бы некоторое физическое — но не духовное — сходство этих двух людей.

— Я хотел сказать, — говорил мужчина с моноклем, набивая трубку, — что сейчас не самое лучшее время для знакомства с Америкой. Согласен, но ничего не могу поделать, если вы меня понимаете. Знаете, как это бывает: сейчас или никогда. Все были чрезвычайно милы… — он зажег спичку. — Я глупый осел. Больше винить некого. Благодаря вам я понял, что сейчас не имеет смысла продолжать путь.

— Мне сказали, что милях в двадцати отсюда живет полковник Шаллоне. — Мягкий голос священника являл собой резкий контраст голосу собеседника. — Лично у меня нет выбора.

— Что?! — Человек с моноклем удивленно поднял глаза от трубки, которую пытался раскурить в этот момент. — Вы намерены продолжать путь?

— Долг обязывает.

— О, понимаю, сэр.

В вестибюль с улицы вошли три человека — энергичных, плотных и суровых на вид.

— Ну, наконец повезло! — воскликнул один из них. Все трое смотрели на обладателя монокля. Один из мужчин — очевидно, главный в группе — поднял руку, словно призывая остальных к молчанию, и шагнул вперед. В этот момент в вестибюле появился хозяин отеля. Мужчина остановился и сурово взглянул на него.

— Найдите немного шотландского виски, — приказал он. — Настоящего. И не здесь. Поищите где-нибудь в другом месте. Здесь у нас деловой разговор.

Хозяин отеля, молчаливый американец, кивнул и исчез в дверном проеме. Суровый мужчина, не снимая шляпы, стоял и рассматривал человека с моноклем. Его товарищи занимались тем же самым. Объект же повышенного внимания, зажав трубку в зубах, растерянно и изумленно взирал на троих незнакомцев.

— Не хотелось мешать вам, — главный небрежно кивнул священнику. — Извините. Но я должен попросить вас… — Тяжелая рука опустилась на плечо человека с моноклем, — выйти со мной буквально на минуту. Хочу задать вам пару вопросов.

— Что это значит, черт возьми?

— Я полицейский и выполняю ответственное задание. Просто пара вопросов.

— В жизни не слышал подобного вздора! — заявил обладатель монокля, поворачиваясь к священнику. — А вы?

— Возможно, вы избавите себя от лишних неприятностей, если побеседуете с офицером.

— Хорошо. Спасибо за совет. Смешно и нелепо, но…

Крепко зажав трубку в зубах, он вышел из вестибюля в сопровождении офицера и двух его помощников. Они оказались в маленьком холле с лестницей, ведущей к верхним этажам. На столе здесь стояла бутылка виски, стаканы и графин холодной воды.

— Идти дальше нет необходимости, — сказал полицейский. — Выясним все здесь. — Он устремил тяжелый взгляд на человека в гетрах. — Послушайте, аббат, к чему весь этот маскарад?

— Что значит «Аббат»?! — прозвучал сердитый ответ. — Меня зовут не Аббат. А если даже и так, то обращаться ко мне подобным тоном — неслыханная наглость.

— Давайте без шуток, это не смешно. Я здесь нахожусь по важному делу. Так какое же имя сочетается с этой стекляшкой в глазу?

— У меня большое желание, — с холодной яростью ответил его собеседник, — послать вас к черту. — Он смерил ледяным взглядом поочередно всех троих угрюмых мужчин. — Вы идете по ложному следу, друзья мои.

Он резко сунул руку во внутренний карман и мгновенно оказался под прицелом трех пистолетов. Не обращая на них внимания, обладатель монокля протянул главному офицеру британский паспорт. Последовала минута зловещего молчания, в течение которой полицейский самым тщательным образом изучал документ и сравнивал внешность стоящего перед ним человека с фотографией в паспорте.

Наконец он обернулся к своим спутникам.

— Ребята, мы ошиблись. Это капитан гренадерских войск достопочтенный Джордж Фосдайк-Фосдайк. Сообщите на базу и получите от Президента дальнейшие инструкции…

Спустя десять минут достопочтенный Фосдайк-Фосдайк остался в вестибюле отеля в полном одиночестве. Трое полицейских ушли. В окне за завесой мокрого снега капитан увидел промелькнувший мимо мощный автомобиль. Добродушный священник тоже исчез. Достопочтенный Фосдайк-Фосдайк был раздражен и заинтригован.

— Разрази меня гром! — воскликнул он.

В этот момент, когда сквозь завывания ветра слышался еще шум отъезжающей машины, снаружи раздался рев другого, еще более мощного автомобиля — подъезжающего к отелю. Дверь снова распахнулась, и в вестибюль вошли два человека. Фосдайк-Фосдайк обернулся к вошедшим.

— На этот раз нам повезло, шеф! — произнес один, обнажив в улыбке ослепительно белые зубы.

Другой кивнул и шагнул вперед.

— Добрый вечер, сэр Патрик Донегаль, — сказал он и, раздвинув на груди мокрый плащ, показал золотой значок. — Ну и заставили же вы нас побегать!

— Эй! Послушайте! — воскликнул Фосдайк-Фосдайк. — Эта идиотская шутка уже устарела!

А добродушный священник на стареньком, но резвом «форде» мчался сквозь снег в сторону Нью-Йорка. Аббат Тернового Венца продолжал свое путешествие.

 

ГЛАВА XVIII

МОЙЯ ЭДЕР ПОЯВЛЯЕТСЯ ВНОВЬ

Мойя Эдер вышла из лифта, пересекла мраморный вестибюль роскошного многоквартирного дома и вышла на Парк-авеню. Она куталась в норковую шубку, и маленький баскский беретик плотно сидел на ее кудрях цвета красного дерева. Пронзительный ледяной ветер на время разогнал облака на сверкающем небе. Мойя с наслаждением вдохнула холодный свежий воздух, который казался тем более чистым после прокуренной гостиной Дюма.

Новое назначение пугало молодую женщину. По какой-то известной только Президенту причине ее назначили на место Лолы Дюма. А она боялась недовольства Лолы почти так же, как недовольства Президента. В жилах мисс Дюма текла желтая кровь — более заметная в ней, нежели в ее отце — и это делало девушку опасным врагом. Мойя, встречавшая Лолу несколько раз прежде, считала ее восхитительно красивой, но злой колдуньей, искушенной в таинственных ритуалах.

Молодая женщина быстро пошла в сторону ближайшего отеля: там организация, к которой она против своей воли принадлежала, сняла для нее номер на имя Айлин Брион. Мойя чувствовала себя так, словно только что избежала опасности.

Харвей Брэгг, потенциальный диктатор Америки, принял ее с таким энтузиазмом, с каким султан принимает в свой гарем юную рабыню-черкешенку. И ей не к кому было обратиться за помощью — разве что к Президенту. Как ни странно, она верила этому величественному, но злому человеку.

Газеты, много внимания уделяющие политическим новостям, не оставили, однако, незамеченной смерть Джеймса Рише. В глубине души Мойя была уверена: Джеймса Рише казнили по приказу Президента. Могущество зловещего китайца внушало ужас, но — хотя в его руках находилась сейчас жизнь куда более дорогая для Мойи, чем собственная, — молодая женщина служила ему не только из страха. Доктор Фу Манчи никогда не заставлял миссис Эдер совершать поступки, идущие вразрез с ее жизненной философией. Иногда во сне китаец представлялся ей Сатаной, падшим сыном утра, но втайне она не сомневалась в ненарушимости данного им слова. С точки зрения западного человека деяния доктора были отвратительны, однако, как ни странно, он всегда поступал по принципу «меры за меру» в отношении своих подчиненных.

Первые инструкции, полученные Мойей в отношении Брэгга, касались будущих дебатов в Карнеги-холле. Она вручила новому хозяину какие-то отпечатанные на машинке заметки, многие из которых он яростно раскритиковал. Во время первой беседы с ним молодая женщина с удивлением поняла: Брэгг никогда не встречался с Президентом!

— Я имею дело с этой шайкой уголовников до тех пор, пока они платежеспособны, — объявил он. — Но можете передать своему «Президенту», что мне нужны его деньги, а не приказы!

Мойя напомнила Брэггу, что все полученные ранее указания неизменно способствовали его успеху. Страшно заинтригованный хозяин попытался устроить секретарше допрос. Потерпев неудачу, он изменил тактику и грубо и страстно овладел молодой женщиной…

На ходу Мойя подняла лицо к целительному в своей чистоте лунному свету. Сальвалетти тактично прервал эту первую встречу, но молодая женщина содрогалась при виде Сальвалетти, как инстинктивно содрогаются при виде змеи. С тех пор подобные сцены повторялись много раз.

Мойя Эдер достигла отеля и уже входила в дверь, когда кто-то тронул ее за плечо.

Это случилось наконец — и она почувствовала облегчение и почти радость.

С той снежной ночи у Башни Тернового Венца Мойя с часу на час ожидала ареста. Она быстро обернулась.

Позади стоял высокий бородатый человек в очках, черной шляпе и плаще с капюшоном.

— Живете здесь, миссис Эдер? — сухо поинтересовался он.

Тихий голос ее почти потонул в шуме уличного движения.

— Да. Кто вы и что вам надо?

Но еще не договорив до конца, она поняла, что слышала этот монотонный голос раньше. Глаза мужчины сверкнули за стеклами очков.

— Мне надо поговорить с вами.

— Но я не знаю вас.

Мужчина раздвинул плащ на груди, и Мойя увидела блеск золотого значка. Да, она оказалась права: это федеральный агент! Все кончено, она попала в руки правосудия и освободилась наконец из-под власти ужасного Президента. Но…

Вестибюль роскошного дома пустовал — ибо час был поздний. Усевшись напротив федерального офицера за маленький столик, Мойя Эдер уже полностью владела собой. За последние годы она поняла, что не может позволить себе роскошь быть женщиной, и благодарила небо за доставшиеся ей по наследству мужество и здравый смысл. Эти качества спасли ее от сумасшествия, от самоубийства — и от вещей даже более страшных.

Федеральный агент снял черную шляпу. Мойя тут же узнала его и с удивлением осознала, что почувствовала мгновенный укол радости.

Молодая женщина улыбнулась этому бородатому человеку — а она прекрасно знала, насколько обворожительна ее улыбка.

— Должна ли я считать себя арестованной? Ведь если так, то едва ли мне представится счастливая возможность побега, как в прошлый раз.

Марк Хэпберн снял очки в черепаховой оправе и устремил тяжелый взгляд на собеседницу. Она помнила эти глубоко посаженные глаза — мечтательные глаза поэта. Теперь они были холодны и суровы. Ее отвага и дерзость пробудили в сердце Марка Хэпберна дух предков-квакеров, бессонный дух пуритан. Когда он заговорил, голос его звучал жестко.

— Теоретически я должен арестовать вас, миссис Эдер. Но мы не столь неукоснительно придерживаемся буквы закона, как полиция. — Молодой человек смотрел на ее твердые, прекрасного рисунка губы и старался понять, как обладательница их могла дарить поцелуи Харвею Брэггу. — С той самой ночи у Башни я искал случая побеседовать с вами.

Мойя не ответила.

— Ваш коллега по работе у аббата Донегаля недавно был убит. Вы слышали об этом?

Миссис Эдер кивнула.

— Да. Но почему вы считаете, что он убит?

— Потому что я знаю, кто убил его. И вы тоже знаете. Это доктор Фу Манчи!

Марк Хэпберн произнес последние слова с особым нажимом, ни на миг не сводя взгляда с женщины. Но тем самым он лишил ее возможности безбоязненно говорить правду. Миссис Эдер предполагала, что федеральный агент знает о существовании Президента — но для всех членов организации имя последнего оставалось неизвестным, и лишь два раза ей довелось слышать, как в беседе его называли «Маркизом».

— Сколько мне помнится, — спокойно ответила Мойя, — я никогда в жизни не встречала человека по имени Фу Манчи.

Марк Хэпберн, получивший от Найланда Смита разрешение вести это дело самостоятельно, понял, что взялся за непосильную задачу. Женщина боролась за свою свободу — и он не мог терзать ее. Молодой человек помолчал несколько секунд, продолжая пристально смотреть на собеседницу, потом произнес:

— Мне чрезвычайно неприятно, миссис Эдер, представлять вас на допросе в полиции. Но вы, как и я, должны знать, что некие силы приводят в выполнение план захвата власти в этой стране. Вы замешаны в этом деле. Мой долг велит мне тоже вмешаться в происходящее. Я могу обеспечить вашу безопасность. Вы можете покинуть страну, если хотите. Я знаю, откуда вы приехали сюда и где находится в настоящее время ваш отец…

Глаза Мойи широко раскрылись на миг и затем закрылись почти полностью. Этот человек был прямодушен и честен: он предлагал ей свободу, давал шанс жить собственной жизнью снова… и она не могла, не осмеливалась принять его предложение!

— Ваше место не в банде убийц. Вы принадлежите к совершенно другому обществу. Я хочу, чтобы вы вернулись туда. Поверьте мне — и не пожалеете. Но если вы попытаетесь обмануть меня, у меня не останется никакого выбора.

Марк Хэпберн замолчал, продолжай глядеть прямо в лицо Мойи. Она смотрела в сторону невидящим взглядом. Но чувствительной и сострадательной душой своей молодой человек понял, что собеседница услышала его слова и сейчас отчаянно пытается решить для себя какую-то неизвестную ему проблему. В полутемном вестибюле стояла полная тишина, поэтому, когда в дальнем конце зала прежде не замеченный человек встал с кресла и прошел к лифту, Марк Хэпберн резко обернулся и бросил в его сторону настороженный взгляд. Миссис Эдер по-прежнему была погружена в раздумья. После долгого молчания она решительно взглянула на молодого человека и твердо сказала:

— Я доверюсь вам, поскольку чувствую, что могу это сделать. Я рада нашей встрече: в конце концов, может быть, это выход для меня. Вы поверите мне, если я поклянусь действовать неукоснительно по плану, который собираюсь предложить вам…

Двумя минутами позже человек, поднявшийся на лифте из вестибюля, говорил по телефону из своего номера:

— Мисс Айлин Брион беседует в холле с бородатым человеком в очках и плаще с капюшоном. Время: два часа пятьдесят пять минут. Докладывал номер Сорок Девятый.

 

ГЛАВА XIX

КИТАЙСКИЕ КАТАКОМБЫ

1

Орвин Прескотт открыл глаза и обвел медленным взглядом маленькую спальню: два стола со стеклянным верхом, белые стены, лампа под зеленым абажуром возле кресла, в котором сидела медсестра. Очень красивая медсестра, темные глаза которой были устремлены на доктора.

Он заговорил не сразу, но некоторое время лежал, наблюдая за девушкой и размышляя.

Что-то происходило в Карнеги-холле. Память работала плохо… Что-то случилось во время его дебатов с Харвеем Брэггом. Неужели переутомление и чрезмерное волнение привели к нервному срыву? Он очнулся явно в какой-то клинике.

Состояние его ума логично объяснялось подобным предположением. Орвина Прескотта зачаровали прекрасные темные глаза под белым головным убором сиделки. Лицо девушки показалось ему смутно знакомым. Он слабо пошевелился и с облегчением понял, что тело вполне повинуется ему.

— Сестра… — Голос доктора звучал громко и повелительно, следовательно, мозг и тело по-прежнему верно служили ему, что бы там ни случилось. — Все это в высшей степени странно. Пожалуйста, скажите, где я нахожусь?

Сиделка встала с кресла и подошла к постели. Она была очень стройной и тонкой и двигалась необычайно грациозно.

— Вы находитесь в клинике Парк-Хаус, доктор Прескотт. И я рада, что вы полностью пришли в себя.

— Я потерял сознание во время дебатов?

Сиделка улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Что за странная мысль, доктор? Но я понимаю, почему у вас возникло такое предположение. Вы помните, конечно, как ушли из Уивер-фарм, дома вашей кузины? Шел снег. Вы поскользнулись и упали и долгое время пролежали без сознания. Вас доставили сюда. Сейчас за вами наблюдает доктор Сигмунд. Но все будет в порядке, вот увидите.

— Я чувствую себя хорошо, как никогда в жизни.

— Вам действительно уже хорошо.

Девушка опустилась в кресло рядом с кроватью и положила прохладную ладонь на лоб Прескотта. Опущенные на больного темные ее глаза были невероятно красивы.

Внезапно доктор Прескотт порывисто сел.

— И все же я не понимаю. Уверяю вас, я помню целые эпизоды дебатов в Карнеги-холле: триумф Брэгга, собственное поражение, полную свою неспособность отражать грубые выпады соперника…

— Вам все приснилось, доктор. Естественно, мысль о будущих дебатах занимала ваш мозг. Не волнуйтесь.

Медсестра ласково заставила больного лечь.

— В таком случае что произошло на самом деле? — с вызовом спросил он.

Медсестра снова успокаивающе улыбнулась.

— Еще ничего не произошло — кроме того, что мы привели вас в полный порядок, и вы можете принять участие в дебатах в Карнеги-холле сегодня вечером.

— Что?

— Дебаты в Карнеги-холле состоятся сегодня вечером, и, уверена, после беседы с вашим секретарем мистером Норбертом — который ожидает за дверью — вы будете совершенно готовы к выступлению.

Орвин Прескотт пристально смотрел на девушку. Новая ужасная мысль зародилась в его мозгу.

— Так, значит, вы уверяете… прошу вас быть откровенной со мной… что дебатов еще не было?

— Даю вам слово. — Взгляд сиделки казался предельно искренним. — Ничего загадочного в ваших фантазиях нет: вам просто привиделся живой сон на тему, так долго занимавшую ваше воображение.

— Значит, я нахожусь здесь?..

— Со времени несчастного случая, доктор. — Девушка поднялась, пересекла палату, нажала на кнопку звонка и объяснила: — Я вызываю мистера Норберта. Естественно, он хочет видеть вас.

Но в мозгу Прескотта звучали целые фразы из дебатов в Карнеги-холле. Как наяву, он видел Брэгга и полный народа зал — словно живые картины прокручивались перед его умственным взором!

Дверь открылась, и вошел Норберт — смуглый, тщательно причесанный, с аккуратными черными усами офицера Британских войск. Он шагнул к постели с протянутой рукой и воскликнул:

— Доктор Прескотт! Замечательно! — Он повернулся к сиделке. — Сестра Арлен, я поздравляю вас. Доктор Сигмунд очень доволен вами.

— Раз вы здесь, Норберт, — сказал Прескотт, — давайте все выясним. Многое остается совершенно непонятным. Невероятно, чтобы я мог пролежать здесь…

— Забудьте обо всем этом сейчас, доктор! — настойчиво попросил Норберт. — Мне сказали, что вы полностью поправились. И в данный момент нужно думать об одном: о предстоящих дебатах.

— Они действительно состоятся сегодня вечером?

— Понимаю ваше удивление — но действительно сегодня вечером. Вообразите себе наше волнение! Дебаты — самое серьезное препятствие на стремительном пути Харвея Брэгга к Белому дому. Я хочу освежить в вашей памяти все наши заметки, сделанные до несчастного случая на Уивер-фарм. Мне пришлось уехать в Вашингтон, вы помните? Я добавил еще несколько положений. Вы в состоянии немного поработать сейчас?

Он повернулся к сиделке.

— Сестра Арлен, вы уверены, что это не утомит мистера Прескотта?

— Доктор Сигмунд уверен, что это будет способствовать окончательному его выздоровлению.

Взгляд доктора Прескотта задержался на прекрасном смуглом лице. Затем доктор повернулся к Морису Норберту. Он ощутил растущее в душе возбуждение и страстное желание выполнить стоящую перед ним великую задачу.

— Возможно, когда-нибудь я пойму, но сейчас…

Норберт открыл папку.

2

В маленьком квадратном помещении с каменными стенами, глубоко в китайских катакомбах, старый Сэм Пак сидел, скрючившись, на диванчике у стены. Сгорбленная неподвижная фигура напоминала со стороны набальзамированную мумию. В комнате почти не было мебели: стоял один лишь длинный узкий стол и кресло рядом. На столе лежали какие-то медицинские инструменты. Пол устилали два ковра. В дверном проеме в виде арки висели алые занавеси.

Внезапно они раздвинулись, и в комнате появился высокий человек в черном пальто с каракулевым воротником, в каракулевой шапке и в очках. Когда он вошел — совершенно бесшумно, — Сэм Пак вскочил и низко, на китайский манер, поклонился. Высокий человек прошел к креслу у стола и сел.

Он снял очки. Прекрасное изборожденное морщинами лицо его, столь многим напоминавшее лик Сатаны, открылось Сэму Паку во всем своем величии.

— Садись.

Сэм Пак вновь занял свое место.

— Ты гарантируешь, — продолжал резкий гортанный голос, — присутствие доктора Прескотта на дебатах сегодня вечером?

— Даю вам слово, Маркиз.

— Три капли настойки нужно дать за десять минут до выхода.

— Будет сделано.

— Кроме того, друг мой, мы страдаем от рук бездарей, которых вынуждены нанимать. Этот несносный священник Патрик Донегаль выскользнул из наших сетей, и нет уверенности, что он не попал сейчас в руки Врага Номер Один.

Сэм Пак медленно склонил древнюю голову в знак согласия.

— Появление аббата в Карнеги-холле, — продолжал доктор Фу Манчи, — может сорвать все мои планы. Однако, — он снял тяжелые перчатки и положил длинные костлявые руки на стол, — я пребываю в неизвестности.

— На войне, хозяин, всегда есть элемент неопределенности.

— Неопределенность присуща несовершенному плану. Неуверенным может быть только дурак, — ответил Фу Манчи шипящим голосом. — Но условия крайне неблагоприятны для меня, мой друг. Представьте мне этого человека, Германа Гроссета, которого вы выбрали для выполнения великой задачи.

Сэм Пак слегка пошевелился и нажал на кнопку звонка. Занавес раздвинулся, и в дверном проеме появился слуга-китаец. Получив краткие указания, он вышел.

В странной комнате наступило молчание. Доктор Фу Манчи сидел с полузакрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Сэм Пак по-прежнему напоминал мумию, которую некий легкомысленный археолог в виде шутки посадил на диван. Затем послышались торопливые шаги, занавеси раздвинулись, и в комнату вошел человек.

Среднего роста, невероятно мощного телосложения, темнолицый, угрожающего вида Герман Гроссет производил впечатление человека, с которым лучше не ссориться. Вошедший безо всякого испуга осмотрелся по сторонам, с явным безразличием встретил взгляд полузакрытых зеленых глаз и практически проигнорировал присутствие старого Сэма Пака. Он шагнул к столу и уставился сверху вниз на доктора Фу Манчи.

Чертами темнобрового лица мужчина отдаленно напоминал Харвея Брэгга. И действительно, Гроссет приходился потенциальному диктатору США единоутробным братом.

— Итак, вы и есть Президент? — В уверенном голосе звучали нотки заинтересованности. — Рад познакомиться с вами, Президент. Не правда ли, смешно? Вы поддерживаете Харвея, но приглашаете к себе в офис меня.

— Обстоятельства дела таковы, — последовал холодный ответ, — что если вы не угодите мне, то едва ли выйдете отсюда.

— О! Вы собираетесь предложить мне закрытый автомобиль и секретную командировку? — Гроссет расхохотался и с грохотом опустил кулак на стол. — А ну-ка!

Молниеносным движением он выхватил из кармана пистолет и направил его на доктора Фу Манчи.

— Я пошел на такой риск, потому что умею постоять за себя. Пока вы играете за Харвея, я играю на вашей стороне. Но вы отправитесь в свой китайский рай в ту самую минуту, когда попытаетесь перейти ему дорогу. Харвей станет президентом. Харвей станет диктатором. Только таким образом можно навести порядок в стране. Я без колебаний… — он постучал дулом пистолета по столу, краем глаза наблюдая за старым китайцем на диванчике, — я без малейших колебаний застрелю любого, кто осмелится встать на пути брата. Он поступил верно, назначив меня начальником отряда телохранителей.

Длинные желтые руки доктора Фу Манчи с жуткими на вид заостренными ногтями оставались совершенно неподвижными. Ни один мускул не дрогнул на зловещем лице китайца. Глаза его казались зелеными щелками на желтой маске.

— Никто не сомневается в вашей преданности Харвею Брэггу, — мягко произнес Фу Манчи. — Этот вопрос не подлежит обсуждению. Мне известно, что вы любите брата.

— Я готов умереть за него.

Пистолет исчез в кармане, откуда появился. Двое обнаженных по пояс мужчин совершенно бесшумно появились в комнате и, словно две пантеры, прыгнули сзади на Гроссета.

— Черт! — взревел он. — В чем дело?

Он резко наклонился вперед, пытаясь перебросить через могучее плечо одного из нападающих, но не смог, схваченный железными руками.

— Ты, проклятый желтокожий обманщик! — простонал Гроссет, когда ему до хруста в костях заломили руку за спину.

В раскрытом рту его тут же оказался кляп. Гроссет зарычал, застонал, попытался пнуть невидимого противника — затем почувствовал болезненное нажатие чьих-то пальцев на глазные яблоки и потерял способность сопротивляться…

Он даже не видел своих противников, когда ему связывали руки и ноги.

Во время этой сцены доктор Фу Манчи даже не пошевелился. Связанного человека, яростно мычащего и испепеляющего китайского доктора ненавидящим взглядом, вынесли из комнаты. Тогда Фу Манчи произнес гортанным голосом, обращаясь к мумиеподобной фигуре на диване:

— Друг мой, тебе удалось завербовать на работу несколько отличных слуг. Это хорошо.

— Да, хорошо, — пробормотал Сэм Пак.

— Сегодня, — решительно продолжал китаец, — нужно провести проверку. На ту женщину, Эдер, которой я доверил опеку Харвея Брэгга, можно положиться. Она у меня в руках. Но сам Брэгг в своем наглом высокомерии может подвести нас. Больше меня ничего не тревожит. — Фу Манчи закрыл глаза и как будто начал думать вслух: — Если Враг Номер Один действует совместно с аббатом Донегалем, то нужно перекрыть все входы в Карнеги-холл. Это я могу организовать. Больше нам бояться нечего.

Он осторожно взял со стола шприц с бледно-зеленой жидкостью. Сэм Пак смотрел на хозяина затуманенным взором. Доктор Фу Манчи встал и произнес с энтузиазмом ученого-исследователя:

— К сожалению, от первого вашего эксперимента по применению этого крайне интересного наркотика зависит наша удача или неудача в деле чрезвычайной важности. Пойдемте, друг мой. Я хочу, чтобы вы присутствовали при этом…

Они пересекли тихий храм семиглазой богини: доктор Фу Манчи двигался бесшумной кошачьей походкой, старый Сэм Пак шаркал позади. Они спустились по каменной лестнице, прошествовали по коридору с шестью разноцветными контейнерами и миновали железную дверь, за которой начинался ведущий к реке потайной ход.

В маленькой камере, ярко освещенной подвесной лампой, слуги уже заканчивали привязывать пленника к скамье, когда доктор Фу Манчи появился в дверном проеме.

— Можете идти! — скомандовал доктор по-китайски. Слуги поклонились и вышли. Их мускулистые тела блестели от пота. Гроссет тоже обливался потом. Он был раздет до пояса, и его глаза буквально вылезали из орбит.

— Выньте кляп, друг мой, — приказал доктор Фу Манчи.

Старый Сэм Пак склонился над Гроссетом и неожиданно ловким движением раздвинул ему рот, извлекая оттуда кляп. Гроссет повернул голову в сторону и с отвращением сплюнул.

— Грязные желтые убийцы! — прошептал он задыхаясь. — Вас подкупили. Может, вы надеетесь… — Мощная грудь его часто вздымалась. — Может, вы надеетесь протащить в Белый дом президента? Знайте же: если с Харвеем что-нибудь случится, в Соединенных Штатах никогда не будет диктатора!

— Мы не сомневаемся в вашей любви к Харвею Брэггу, — произнес доктор Фу Манчи.

— А у вас нет оснований сомневаться! Посмотрите, как я умру за него здесь и сейчас. Знайте: он величайший человек в этой стране не для одного поколения американцев! Подумайте над моими словами.

— Вы не собираетесь изменить свое мнение по некотором размышлении?

— Не собираюсь. — Голос Гроссета набирал силу. — Послушай, ты, желтолицее исчадие ада! Ты не купишь меня за все золото Вашингтона. Я посвятил Харвею жизнь… и умру за него!

— Восхитительные сантименты, — пробормотал доктор Фу Манчи, нагибаясь со шприцем в руке над связанным человеком.

— Что вы собираетесь делать? — завопил Гроссет с неожиданным ужасом. — Что вы собираетесь делать? О, грязная желтая свинья! Будь у меня развязаны руки…

— Я собираюсь убить вас, мой друг. Для вас больше нет места в моих планах.

— Хорошо, застрелите меня, — простонал пленник. — Или убейте ножом. Но эта штука…

Он испустил дикий вопль, когда игла вонзилась в его тело. Голубые вены веревками вздулись на лбу и мощных руках связанного человека, когда он последним отчаянным усилием попытался освободиться от пут. Но тщетно. Гроссет мучительно застонал и затих.

Доктор Фу Манчи отдал шприц старому мандарину, бесстрастно наблюдавшему за происходящим, наклонился и приник ухом к груди бездыханного человека. Потом выпрямился и кивнул.

— Вторую инъекцию следует сделать за два часа до операции, — Фу Манчи посмотрел сверху вниз на привязанное к скамье могучее тело. — Ты убил множество людей, защищая своего идола, Гроссет. О семерых жертвах мне известно наверняка, но были и другие. Свою карьеру ты закончишь убийством настоящего врага…

3

Карнеги-холл был набит до отказа. Такую аудиторию не собрал бы и Фриц Кестлер. Безрассудные обещания Харвея Брэгга — к которому серьезные политики относились, как к ничтожному царьку местного значения, и который превратился теперь в признанного национального лидера — заставили американцев признать, что диктатура, до последнего времени являвшаяся предметом для насмешек, может действительно установиться в стране.

Лига истинных американцев предположительно насчитывала уже пятнадцать миллионов членов. Многие тысячи бездомных и потерявших надежду людей получили с помощью Харвея Брэгга работу — и этот факт не подлежал сомнению. Все предпринятые старой администрацией меры — даже самые жесткие — не могли погасить лихорадочного восторга, внушаемого простому народу Синей Бородой из Бэквуда.

Неуклонно растущая по численности часть населения считала его спасителем страны. Другие, более разумные граждане видели в нем угрозу для Конституции. Доктор Прескотт — образованный и искренний человек — сумел вбить клин между двумя враждующими сторонами.

Каждый здравомыслящий гражданин оценивал по достоинству стремление доктора Прескотта к разумному управлению страной. Сейчас его целью было расколоть лагерь Брэгга. Но некоторые считали, что втайне он стремится занять президентское кресло — пусть сам Прескотт и отвергал подобные обвинения.

За пределами страны ходили слухи, что он покажет себя сегодня вечером на дебатах.

У доктора Прескотта несомненно было много поклонников среди мыслящих людей, и политические эксперты понимали: если в одиннадцатом часу на его чашу весов ляжет авторитет аббата Тернового Венца, то силы Орвина Прескотта станут столь же грозными, как силы Харвея Брэгга.

В течение нескольких последних месяцев все остальные претенденты на президентское кресло были сметены с политической карты. Республиканцы сплотились вокруг доктора Прескотта. Фермеры твердо стояли за старую администрацию, хотя в Огайо образовалась довольно крупная партия сторонников Брэгга. Призрак третьей, консервативной партии уже витал вокруг аббата Донегаля, близкого друга Прескотта.

Огромное здание полностью находилось под контролем полиции. Переодетые полицейские патрулировали по всему маршруту от дома Дюма на Парк-авеню до дверей Карнеги-холла. До самого начала дебатов никто не знал о местонахождении Прескотта. Зоркие полицейские впустили в зал зрителей, числом более трех тысяч, внимательно разглядывая каждого входящего.

Военный оркестр играл патриотическую музыку — и три тысячи голосов подхватывали отдельные песни. Публика пребывала в напряженном ожидании и страшном возбуждении.

Найланд Смит находился в недосягаемом для гула взволнованной толпы офисе, откуда поддерживал постоянную связь с полицейским управлением и Феем, дежурившим у телефона на верхнем этаже «Регал-Тауэр». Марк Хэпберн в очках и с бородой ходил по всем этажам Карнеги-холла и время от времени докладывал о результатах наблюдений.

Снаружи свет прожекторов превратил ночь в день. Группа кинооператоров ждала прибытия в Карнеги-холл известных представителей высшего света.

Тысячи разочарованных, не сумевших попасть на дебаты, запрудили близлежащие улицы. Патрульные полицейские — пешие и конные — расчищали в толпе дорогу для подъезжающих машин.

Хэпберн вошел в офис как раз в тот момент, когда Найланд Смит опускал трубку на рычаг. Смит обернулся и вскочил на ноги.

Сара Лэкин, сидевшая в кресле у стола, вопросительно взглянула на вошедшего. Марк Хэпберн отрицательно покачал головой и снял очки.

— Почти наверняка можно утверждать, — произнес он по обыкновению бесстрастным, монотонным голосом, — что аббат Донегаль здесь еще не появлялся.

Найланд Смит принялся расхаживать взад-вперед по комнате, дергая себя за мочку левого уха. Потом сказал:

— И с Мотт-стрит тоже никаких новостей не поступало. Я начинаю удивляться… и сомневаться.

— Я считалась с вашим мнением, — раздался серьезный голос мисс Лэкин. — Но никогда не скрывала своей точки зрения. Полагаю, поверив письму (написанному, надо признать, действительно рукой Орвина), вы совершили ошибку.

— Телефонный звонок Мориса Норберта, поступивший сегодня утром, подтверждает верность предпринятых нами шагов, — сухо заметил Хэпберн.

— Здесь я должна согласиться с вами, капитан Хэпберн, — признала мисс Лэкин. — Но не могу понять, почему мистер Норберт не смог навестить меня или вас лично. Действительно, у Орвина есть обыкновение скрываться от прессы перед разными важными выступлениями, но до сих пор я входила в число его доверенных лиц. — Она поднялась с кресла. — Я знаю, сэр Дэниз, что вы сделали все возможное, чтобы установить местонахождение Орвина. Но я боюсь. Так или иначе, я боюсь.

Издали донесся приглушенный восторженный рев толпы.

— Посмотри, кто это, Хэпберн, — резко приказал Найланд Смит.

Хэпберн выбежал за дверь. Мисс Лэкин пристально смотрела в мрачное загорелое лицо человека, расхаживающего взад-вперед по комнате. Внезапно он остановился перед ней и, положив руку ей на плечо, быстро, проговорил:

— Возможно, вы правы, а я нет. Однако я верю, что Орвин Прескотт появится здесь сегодня вечером.

Марк Хэпберн вернулся и лаконично отрапортовал:

— Мэр Нью-Йорка. Начали съезжаться большие люди. — Он взглянул на часы. — До начала еще полно времени.

— В любом случае мы сделали все, что могли, — сказал Найланд Смит. — И нам остается одно: ждать.

 

ГЛАВА XX

КИТАЙСКИЕ КАТАКОМБЫ

(продолжение)

1

Орвин Прескотт оделся с большей тщательностью, чем обычно. Морис Норберт принес ему вечерний костюм и дорожный несессер — и в великолепно оборудованной ванной комнате, смежной со спальней, Прескотт принял душ, побрился и нарядился для столь важного события.

Сестра Арлен доступно объяснила доктору отсутствие окон в палате: это была специальная комната для отдыха, в которую помещали пациентов со случаями нервного переутомления. Доктор Сигмунд счел целесообразным поместить сюда нового больного, — особенно ввиду предстоящих последнему тяжелых испытаний. Орвин Прескотт еще не видел своего лечащего врача. Вполне довольный состоянием пациента, тот оставил его на попечение сестры Арлен, а сам отправился по вызову к какому-то больному.

Орвин Прескотт был готов остаться под опекой сиделки сколь угодно продолжительное время. Хотя в жилах сестры Арлен явно текла какая-то восточная кровь, она казалась доктору самым очаровательным существом из всех когда-либо встреченных им в жизни.

Он понимал, что начинает увлекаться этой грациозной девушкой, чей ласковый голос звучал во всех его тревожных снах, предшествовавших полному выздоровлению. И теперь, стоя перед зеркалом, Орвин Прескотт подумал, что за годы своей политической карьеры он никогда еще не выглядел столь внушительно и уверенно. Он пристально изучал свое тонкое, почти изможденное лицо, бледность которого лишь подчеркивала выразительную линию темных бровей и коротких седых усов.

Орвин Прескотт полностью контролировал ситуацию. Прописанные лечащим врачом препараты, безусловно, обладали замечательными свойствами. Сознание доктора было на удивление свежим и ясным: он отчетливо помнил каждый факт и каждую цифру из материалов, подготовленных Норбертом к сегодняшнему выступлению. Прескотт предвидел все возможные перипетии дебатов: его подсознание опережало ход времени. Он знал, что сегодня ни один кандидат на президентский пост не в силах победить его. Ему нечего опасаться грубого красноречия Харвея Брэгга.

Вполне удовлетворенный своей внешностью, доктор Прескотт нажал на кнопку звонка, и в палату вошел Морис Норберт — тоже в вечернем костюме; выглядел он весьма импозантно.

— Я велел подать машину через двадцать минут, доктор, — доложил секретарь. — Сейчас я поеду вперед, чтобы предупредить наших друзей о вашем скором прибытии и обеспечить должные условия для выступления. Вы никогда не выглядели более готовым к решающему сражению.

— Спасибо вам за такого замечательного врача, Норберт. Я никогда не чувствовал себя более уверенно.

— Приятно слышать. Теперь я поеду вперед. Вы выезжайте через двадцать минут. Ваши вещи отсюда я заберу завтра. Полагаю, лучше ехать в машине с опущенными жалюзи. Меньше всего нам нужны уличные овации, которые могут задержать вас. Итак, жду вас в Карнеги-холле.

Через две минуты после ухода Норберта в палате появилась сестра Арлен.

— Я уже начал бояться, что не увижу вас перед отъездом.

Девушка стояла у двери, положив руку на изящное бедро, и смотрела на доктора миндалевидными черными глазами.

— Как вы могли подумать, что я отпущу такого интересного пациента, не пожелав ему удачи в сегодняшнем выступлении?

— Ваше пожелание значит для меня очень много. Я никогда не забуду вашу доброту.

— Вы очень любезны. Я всего лишь выполняла свой долг.

Она опустилась рядом с ним на диванчик и взяла предложенную доктором сигарету из портсигара, предусмотрительно оставленного в палате Норбертом. Орвин Прескотт смутно чувствовал, что девушка несколько напряжена.

— Надеюсь снова увидеть вас когда-нибудь, — сказал он, давая сестре Арлен прикурить. — Или это слишком смелая надежда?

— О нет, — девушка улыбнулась. — Не вижу причины, почему бы нам не увидеться когда-нибудь. Но… — она поколебалась, быстро взглянула на Прескотта и тут же отвела взгляд в сторону. — Я практически оставила светскую жизнь. И покажусь вам чрезвычайно скучной собеседницей.

— Почему вы оставили светскую жизнь? — серьезно спросил доктор Прескотт. — Вы такая молодая и красивая. Весь мир открыт перед вами!

— В каком-то смысле да. Возможно, когда-нибудь мне представится возможность все объяснить вам. Но сейчас… — сестра Арлен поднялась с диванчика. — До вашего отъезда я должна выполнить еще одну обязанность… это указание лечащего врача.

Она подошла к столу со стеклянным верхом и осторожно капнула из стеклянного пузырька в стакан несколько капель бесцветной жидкости. Затем разбавила лекарство водой из графина и протянула стакан Орвину Прескотту.

— Я выполняю свою последнюю обязанность по отношению к вам, и вы выписываетесь из клиники как полностью выздоровевший.

Сестра Арлен улыбнулась. Именно эта улыбка виделась доктору во снах: незабываемая ласковая улыбка красивых полных губ. Он взял стакан и осушил его. Жидкость была совершенно безвкусной.

Почти сразу Орвин Прескотт как по волшебству почувствовал небывалое возбуждение. Интеллектуальная сила доктора — и без того уже значительная — достигла той точки, когда ему стало казаться, что весь мир лежит у его ног и все человечество является лишь глиной, из которой можно лепить ступени, ведущие к невиданно высокой цели (доселе недосягаемой даже для человеческой фантазии). Это было что-то вроде опьянения, какого он не испытывал никогда прежде в своей упорядоченной, размеренной жизни. Как долго оно длилось, Прескотт не мог судить — как не знал, было ли оно действительным или воображаемым.

Ему показалось, что, потеряв самообладание, он заключил в объятия обольстительную женщину — и она почти сдалась, но внезапно вырвалась из его рук…

Потом вдруг в мгновение ока наступило неожиданное и полное протрезвление.

Орвин Прескотт уставился на сестру Арлен. Она стояла в двух шагах от доктора и пристально и напряженно смотрела на него.

— Очень сильнодействующий препарат… — извиняющимся тоном пробормотал Прескотт.

— Возможно, у меня дрогнула рука, и я перелила несколько капель. — Беззаботный голос сестры Арлен звучал несколько нетвердо. — Думаю, вам пора идти. Позвольте проводить вас.

Через минуту доктор Прескотт уже ехал в маленьком лифте вместе с сестрой Арлен. Затем он оказался в самом конце длинного коридора и вышел через раскрытую дверь в крытый двор, где стоял «кадиллак». Шофер в дорожных очках (азиат, судя по цвету кожи) открыл дверцу машины.

— До свидания, — сказал Орвин Прескотт, поставив одну ногу на подножку. Он держал сестру Арлен за руку и немного испуганно смотрел в ее темные глаза.

— До свидания, — ответила девушка. — И удачи вам.

Окна в салоне были плотно закрыты шторами. Мгновение спустя дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места.

2

Доктор Фу Манчи сидел в комнате с каменными стенами за узким столом, на котором лежали странные приспособления, напоминающие медицинские инструменты. Его длинные желтые пальцы с заостренными ногтями неподвижно покоились на столе. Глаза китайца были закрыты. Занавеси в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошел Сэм Пак. Сэм Пак — под этим именем скрывался человек, некогда хорошо известный в Китае. Правда, тогда его имя звучало иначе.

Доктор Фу Манчи продолжал сидеть с закрытыми глазами.

— Орвин Прескотт находится на пути к Карнеги-холлу, — доложил старик на китайском, но не на том китайском, к которому привыкла лондонская полиция, поднаторевшая в восточных наречиях. — Женщина выполнила работу, но не слишком удачно. Боюсь, под конец она налила не три, а четыре капли.

— На нее нельзя положиться, — шипящий голос прозвучал совершенно отчетливо, хотя тонкие губы Фу Манчи едва шевелились. — Эту женщину рекомендовали надежные люди, но страстность делает ее опасной. Она чрезмерно любвеобильна и способна к состраданию: это негритянская кровь. Ее романы меня не касаются. Если она видит в мужчинах свои игрушки — пусть играет ими на здоровье. Но суть и смысл ее женственности должны принадлежать мне. Эта женщина почувствует на своих губах долгий поцелуй смерти, если предаст меня… Именно поэтому я в решающий момент убрал ее из окружения Харвея Брэгга и заменил на некую Эдер… Вы уверены насчет передозировки препарата?

Колдовские нефритовые глаза открылись и остановились на сморщенном лице Сэма Пака.

— Я наблюдал за ней — у нее тряслись руки. Прескотт опьянел на несколько мгновений. Я сужу по этому.

— Она будет наказана, если это так. — Гортанный голос звучал очень резко. — Последнее донесение об этом несносном аббате.

— Номер Двадцать Пять, ответственный за патрульные машины в районе Карнеги-холла, докладывает, что аббат Донегаль в здание не входил.

Последовало недолгое молчание.

— Это может означать две вещи, — раздался затем шипящий голос. — Либо он уже проник в здание — либо он находится в руках федеральной службы, и Враг Номер Один торжествует, наконец.

Старый Сэм Пак издал звук, похожий на шипение разъяренной змеи.

— Даже я начинаю сомневаться в благосклонности наших богов, — продолжал высокий решительный голос Фу Манчи. — Где мои хваленые силы, где блестящие агенты, которых только я умею нанимать и использовать наилучшим образом? Где тысячи слуг, рассеянных по всему миру? Как гончий пес, Найланд Смит все время шел по моим следам — и в любой момент может залаять за моей дверью. При одной мысли об этом гордость моя рассыпается, подобно карточному домику. Боги моих отцов, — голос Фу Манчи звучал все тише и тише, — неужели мне суждено потерпеть поражение?

— Не впадайте в мусульманские заблуждения, — просипел старый Сэм Пак. — Ваши длительные отношения с арабами внушили вам подобный пессимизм.

Мало кто смог бы выдержать злобный взгляд сверкающих зеленых глаз — теперь полностью открытых. Но Сэм Пак невозмутимо продолжал:

— У меня тоже есть здравый смысл, хотя он и несравним с вашей великой мудростью. Историю своей жизни вы пишете собственной рукой. Вы прекрасно знаете: фатализм глуп. Я, безымянный, говорю так, потому что преданно служу и ничего не боюсь рядом с вами.

Доктор Фу Манчи поднялся с места. Его костлявые, но изящные пальцы принялись перебирать инструменты на столе.

— Без тебя, мой друг, — мягко произнес он, — я остался бы один в последней схватке с врагом, которая, похоже, будет моим Ватерлоо. — Кошачьей поступью китаец обогнул стол. — Давай вернемся к нашему важному эксперименту. В случае неудачи нам придется полностью пересмотреть наши планы.

— Мудрый человек может построить башню на фундаменте из ошибок.

Доктор Фу Манчи бесшумно вышел в зал семиглазой богини, пересек его и спустился по лестнице. Старый Сэм Пак следовал за хозяином по пятам. Они прошли по коридору с шестью разноцветными гробами и вошли в камеру, где на деревянной скамье лежал Герман Гроссет. Пленник — уже освобожденный от пут — казалось, мирно спал.

Один из китайцев Сэма Пака охранял спящего. При появлении доктора Фу Манчи он поклонился и вышел. Старый Сэм Пак склонился над неподвижным телом и прижался ухом к волосатой груди. Не меняя позы, он поднял глаза на хозяина и кивнул.

Доктор Фу Манчи пристально посмотрел на мускулистое тело на скамье и сделал знак Сэму Паку. Старый китаец с обезьяньей ловкостью повернул взъерошенную голову Гроссета в сторону. Шприцем с тонкой иглой Фу Манчи сделал инъекцию, потом отложил шприц в сторону и принялся внимательно рассматривать пациента. Прошло почти две минуты… Затем Фу Манчи прыснул из пульверизатора сначала в правую, а потом в левую ноздрю бездыханного человека.

Через десять секунд Гроссет внезапно резко сел на скамье и дико осмотрелся по сторонам. Взгляд его приковали два зеленых колдовских глаза. Мускулистые руки Гроссета судорожно вцепились в края скамьи, и пленник словно окаменел в такой позе.

— Вы поняли? — прозвучал странный тихий голос. — Сигналом к действию будет слово «Азия».

— Я понял, — ответил Гроссет. — Никто не остановит меня.

— Слово «Азия», — монотонно повторил Фу Манчи.

— «Азия», — эхом откликнулся Гроссет.

— До тех пор пока вы не услышите это слово… — голос исходил как будто из глубины сверкающего зеленого озера, — забудьте, забудьте все, что вам следует сделать.

— Я забыл.

— Но вспомните… вспомните, когда услышите слово «Азия».

— Азия.

— Забудьте все и спите. Но помните слово «Азия». Герман Гроссет откинулся назад и мгновенно погрузился в глубокий сон.

Доктор Фу Манчи повернулся к Сэму Паку и сказал:

— Все остальное — по твоей части, мой друг.

 

ГЛАВА XXI

КАРНЕГИ-ХОЛЛ

1

Харвей Брэгг сидел за письменным столом в кабинете Дюма — уже одетый подобающим образом для выступления, которому суждено было остаться навсегда в истории Америки. В нише над столом стояла копия знаменитой статуи Бюсси Дюбуа, и сам стол, некогда принадлежавший кардиналу Мазарини, представлял большую историческую ценность.

— Послушай, детка, — Харвей Брэгг поднялся с кресла. — Я готов действовать, но я привык играть лишь за Харвея Брэгга и ни за кого другого. Растолкуй мне правила игры, Айлин. Никто не знает их лучше тебя. Лола — крепкий орешек, но, полагаю, ты — послушная девочка.

Мойя Эдер сидела в кресле у торца стола, подняв глаза на хозяина.

— Что вы хотите знать?

— Я хочу знать… — Брэгг шагнул вперед, оперся руками о стол и склонился над женщиной. — Я хочу знать, не хотят ли меня обвести вокруг пальца, и если да — то храни Господь человека, который собирается это сделать! У меня осталось довольно много денег — частично полученных от этого невидимого Президента. Кажется мне, что Президент бросает деньги на ветер… а я никогда еще не встречал богача, который вкладывал бы капитал в дохлое дело. Этот сумасшедший держатель акций пытается диктовать мне условия игры. Послушай, Айлин: я пойду туда, куда мне прикажут, только в том случае, если я буду знать, куда именно я иду.

Несколько мгновений в кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с Парк-авеню приглушенным гулом транспорта.

— Вы поступите глупо, — спокойно ответила Мойя, — если поссоритесь с человеком, который безоговорочно поверил вам и готов финансировать вашу деятельность. Его цель — сделать вас президентом Соединенных Штатов. Он выбрал меня в качестве вашего секретаря, поскольку считает достаточно компетентной для этой работы. Больше ничего не могу сказать вам. Это в высшей степени влиятельное лицо желает остаться неизвестным. Не вижу никаких оснований для ссоры с ним.

Харвей Брэгг наклонился ниже, не сводя пронзительного взгляда с очаровательного лица молодой женщины.

— Я понял много намеков — из тех, которые ты сделала. Но… — Он яростно ударил ладонью по столу. — Я даже не знаю сейчас, появится ли доктор Прескотт на дебатах сегодня!

— Появится.

— Смешно, не правда ли? — Теперь лицо Харвея отделяло от лица Мойи лишь несколько дюймов. — Мой секретарь досконально знает все последние ходы в игре, а я в ней — всего лишь пешка. И еще одно, Айлин. Может быть, ты знаешь, что случилось с Германом Гроссетом? За последний час никому не известно о его местопребывании. А я никогда не выхожу на улицу без Германа.

Брэгг схватил Мойю за плечи. Она отвернула лицо в сторону.

— Возможно, ты умнее, чем кажешься, крошка. Ты знаешь мои силы. Никакой Президент не может помешать мне сейчас. Посмотри на меня. Я хочу сказать тебе…

Раздался резкий стук в дверь.

— Черт! — прорычал Харвей Брэгг. Он отпустил Мойю и обернулся.

— Войдите!

Дверь открылась, и в кабинет с извиняющейся улыбкой вошел Сальвалетти.

— Ну? — грозно рявкнул Брэгг.

— Пора ехать в Карнеги-холл, — звонким беззаботным голосом объявил Сальвалетти.

— Где Герман? Я хочу видеть его!

Молодой человек легко поклонился.

— Естественно, вы волнуетесь. Я тоже. Но он уже здесь.

— Что?

— Появился всего пару минут назад. Он объясняет свое длительное отсутствие несколько… — секретарь пожал плечами.

— Что? Наклюкался в такой день?!

— Не думаю. Во всяком случае с ним уже все в порядке.

— Пусть он поднимется ко мне! — прогрохотал Харвей Брэгг. — Я хочу сказать ему пару ласковых…

— У нас мало времени. Но если вы настаиваете…

— Настаиваю.

Он тихо выругался, глядя в спину уходящему секретарю, и обернулся к Мойе Эдер. Ледяное спокойствие молодой женщины взбесило его.

— Какая-то чертовщина творится кругом. И, полагаю, мисс Брион, вы в курсе происходящего.

— Мне известно не больше, чем вам, мистер Брэгг. Могу сказать вам единственное: в ваших собственных интересах помнить о…

— Ладно! Конечно, я все помню. Я по уши завяз в этой истории. Но после сегодняшнего вечера я выкарабкаюсь.

Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался Герман Гроссет с безумным блуждающим взглядом.

— Харвей, — хрипло произнес он, — прости меня. Ты не поверишь, но я весь день и капли в рот не брал. То ли это давление, то ли начальная стадия сумасшествия. У нас же это наследственное, Харвей! Послушай… — Он встретил гневный взгляд брата. — Подожди, дай мне сказать. Чуть больше часа назад я принял очень странный телефонный звонок и решил провести небольшое расследование. Но, разрази меня гром, Харвей! Дальше я ничего не помню.

— Как это понимать? — прорычал Брэгг.

— Я не знаю, что происходило со мной со времени упомянутого телефонного разговора (содержание которого я тоже не помню) до того мгновения, когда пять минут назад я очнулся в кресле в вестибюле — страшно сонный и пребывающий в полном неведении относительно своих перемещений в течение последнего часа.

— Ты пьяная свинья! — прогремел Харвей Брэгг. — Вот кто ты! Пьяная свинья! Ты весь день заливал глаза. И теперь плетешь небылицы, чтобы оправдаться. Марш к машинам! Мы уже опаздываем!

— Мне не нравятся твои слова, — яростно проговорил Герман Гроссет. — Они безосновательны и несправедливы.

— Справедливы — несправедливы! — выкрикнул Брэгг. — Займись своей работой. А я займусь своей.

Спустя две минуты три мощных автомобиля пронеслись по Парк-авеню в сторону Карнеги-холла. В первой машине сидели четыре вооруженных телохранителя, во второй — Харвей Брэгг и Сальвалетти, а в третьей — еще три телохранителя и Герман Гроссет.

Синяя Борода находился под надежной охраной.

2

Во временном офисе Найланда Смита наступило молчание, полное невысказанных мыслей.

Морис Норберт только что перестал говорить и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит сидел на краю стола, обхватив худыми смуглыми руками поднятое колено, и пристально смотрел на молодого человека. Сара Лэкин тоже смотрела на него неподвижным, серьезным взглядом.

Незадолго до этого к ним присоединился сенатор Локли — один из наиболее преданных приверженцев Орвина Прескотта, — и его добродушное румяное лицо выражало сейчас крайнее удивление и сомнение. Тишину нарушил Найланд Смит.

— В вашей истории, мистер Норберт, есть несколько странных моментов — но в настоящее время мы не имеем возможности проверить факты. Если мы правильно поняли, доктор Прескотт связался с вами по телефону приблизительно в то же время, что и с мисс Лэкин, и дал вам определенные инструкции, которые вы выполнили. Согласно инструкциям, вы встретили в указанном месте автомобиль, на котором вас отвезли в некую неизвестную вам клинику, где доктор Прескотт проходил курс лечения у некоего неизвестного вам врача.

— Именно так.

Морис Норберт продолжал улыбаться.

— Доктор приказал вам взять его одежду и прочие вещи. Надо полагать, он пришел к какому-то соглашению с похитителями и собирался появиться в Карнеги-холле сегодня вечером.

— Именно так, — повторил Морис Норберт.

Сара Лэкин пристально смотрела на молодого человека, но ничего не говорила. Сенатор Локли откашлялся и заявил:

— Я не понимаю, почему вы покинули Орвина, едва найдя его. Думаю, даже сейчас у нас не может быть уверенности в том, что он приедет.

— Это один из странных моментов, о которых я упомянул… — Найланд Смит встал и принялся расхаживать взад-вперед по офису. Потом вдруг резко обернулся к Норберту. — Я не совсем понимаю вашу роль в этой истории. И, полагаю… — Он бросил взгляд в сторону. — Полагаю, мисс Лэкин разделяет мои сомнения.

— Да, разделяю, — глубоким, спокойным голосом подтвердила Сара Лэкин.

— Извините, конечно, — Норберт поклонился в сторону мисс Лэкин. — Но сегодня все, безусловно, крайне возбуждены и устали. Возможно, завтра факты приобретут иную окраску. Но уверяю вас всех: доктор Прескотт скоро будет здесь. — Он взглянул на часы. — В действительности я должен спуститься вниз и встретить его. Прошу вас сделать все, о чем я просил. Сенатор, не присоединитесь ли ко мне? Доктор Прескотт изъявил желание, чтобы мы находились рядом с ним на помосте.

Сенатор Локли перевел беспомощный взгляд с Сары Лэкин на Найланда Смита и вышел за Норбертом из офиса.

— Как долго он служит у доктора Прескотта? — резко спросил Смит, когда дверь закрылась.

— Морис Норберт служит у моего кузена больше года.

— Хэпберн сейчас поднимает материалы на него. Это оказалось делом довольно хлопотным, но завтра мы будем знать все детали его биографии.

В это мгновение дверь снова распахнулась, и в офис вошел аббат Тернового Венца в облачении простого священника!

За его левым плечом виднелось бородатое лицо Марка Хэпберна. Найланд Смит буквально прыгнул вперед и вскричал:

— Сэр Патрик Донегаль! Славу Богу, вы здесь — целый и невредимый!

Марк Хэпберн вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

— Мое путешествие в город, мистер Смит, — спокойно ответил аббат, — доказало, что я подвергался определенной опасности. — Он улыбнулся и пожал протянутую руку. — Но я предупреждал вас, что меня трудно удержать взаперти. В этот решающий для страны момент я счел своим долгом присутствовать здесь лично.

— Одна из наших патрульных машин, — сухо сказал Хэпберн, — подобрала аббата двадцать минут назад и доставила сюда под охраной. Хочу заметить, что охрана была совершенно необходима.

— Это действительно так, — согласился аббат. — Угрожающего вида компания в «кадиллаке» преследовала меня на протяжении последних нескольких миль. Но… — Он перестал улыбаться. — Я достиг своей цели. Если практически я продолжаю находиться под арестом, то настаиваю тем не менее на одной вещи, мистер Смит!.. В случае, если мой друг Орвин Прескотт не появится здесь, позвольте мне выступить против Харвея Брэгга сегодня.

Снизу донесся гул, подобный рокоту наступающей бури. Марк Хэпберн кивнул Найланду Смиту и вышел. Сара Лэкин встала с кресла, наконец-то проявляя первые за весь вечер признаки волнения. Смит прошел к двери и выглянул в коридор.

Гул нарастал — тысячи голосов восторженно приветствовали чье-то появление, заглушая музыку военного оркестра. Марк Хэпберн бегом возвратился назад.

— Доктор Прескотт на помосте! — выкрикнул он с несвойственным ему возбуждением. — Только что прибыл Харвей Брэгг!

3

Знаменитые дебаты, вошедшие в анналы американской истории, состоялись в атмосфере крайнего возбуждения, какой не помнил никто из присутствующих. Впоследствии многие вспомнили некоторые странные особенности дебатов: например, то, что Харвей Брэгг читал текст по бумажке, хотя обычно говорил экспромтом (и если был в ударе — многие часы подряд). Кроме того, он часто поглядывал в сторону своего секретаря Сальвалетти, который как будто порой подсказывал ему.

Невидимый для публики сэр Патрик Донегаль следил за словесной дуэлью политических соперников. Не в силах теперь вмешаться в ход событий, он — как и все присутствующие в зале — очень скоро понял, что Орвин Прескотт потерпел поражение.

С точки зрения ораторского искусства выступление доктора, возможно, было лучшим за всю его карьеру: его красивый, благозвучный голос и образованность производили весьма выгодное впечатление по сравнению с грубым ревом и прискорбным историческим невежеством оппонента. Но почти каждым своим высказыванием доктор играл на руку Харвею Брэггу; он попадал в ловушки, которых избежал бы и ребенок. С достоинством и уверенностью, блестящим литературным языком он делал заявления, которые даже самый благорасположенный критик счел бы идиотскими.

Временами казалось, что Орвин Прескотт сам сознает это. Не раз он поднимал руку ко лбу, словно собираясь с мыслями, — и присутствующие заметили, что именно вопросы, заданные Брэггом с явной подсказки Сальвалетти, ввергли доктора в состояние полной беспомощности и растерянности.

Самые ярые его сторонники пали духом. Задолго до конца дебатов Харвей Брэгг предложил стране богатство и процветание. Доктор Прескотт не смог предложить ничего, кроме красивых пустых фраз.

И величайший оратор Соединенных Штатов, аббат Тернового Венца молча слушал — и смотрел! — как его друг Орвин Прескотт каждым новым произнесенным словом сокрушает блестящую репутацию, которую он так долго и так достойно созидал.

Это был триумф Синей Бороды.

4

В заставленной книжными стеллажами комнате высоко над Нью-Йорком доктор Фу Манчи сидел за лакированным столом.

Дебаты в Карнеги-холле транслировались по радио от побережья до побережья. Фу Манчи в желтом одеянии и в шапочке мандарина сидел и слушал с закрытыми глазами. Отраженный свет настольной лампы под зеленым абажуром подчеркивал необычное сходство китайца с фараоном Сети Первым.

Лежащие на столе желтые руки оставались неподвижными по мере того, как Орвин Прескотт все больше запутывался в сетях, хитро расставляемых Харвеем Брэггом. Только иногда, когда последний вдруг начинал колебаться и подыскивать нужные слова, длинные заостренные ногти легко постукивали по полированной поверхности.

Трижды за время этих памятных дебатов желтая лампа зажигалась на пульте.

Продолжая внимательнейшим образом следить за ходом дебатов, доктор Фу Манчи выслушал сообщения Человека с Феноменальной Памятью. Все они исходили от номеров, ответственных за перехват аббата Донегаля. Третий, последний рапорт вызвал легкое постукивание длинных ногтей по блестящей поверхности стола. В донесении говорилось, что патрульная полицейская машина подобрала аббата в нескольких милях от Нью-Йорка и увезла из-под самого носа людей Президента…

Дебаты завершились овацией, адресованной Харвею Брэггу. За один час он продвинулся на много ступенек вперед к Белому дому и вывел из игры единственного оставшегося серьезного соперника. Поскольку аббат Тернового Венца молчал, будущее Америки определялось теперь усилиями правительства и Харвея Брэгга.

Оглушительные аплодисменты еще гремели в зале Карнеги-холла, когда доктор Фу Манчи отключил микрофон. В маленькой, заставленной стеллажами комнате наступила тишина. Костлявые пальцы открыли серебряную шкатулку: доктор Фу Манчи искал вдохновение в опиуме.

Ошеломленный Орвин Прескотт упал в кресло во временном офисе Найланда Смита и закрыл лицо ладонями. Он до сих пор не вполне осознавал, что поставил на себе крест как на политическом деятеле и сделал роковые заявления, которые никогда уже не сможет взять назад.

Сара Лэкин села рядом с кузеном. Сенатор Локли исчез. Найланд Смит взглянул на Марка Хэпберна, и они вместе вышли в коридор.

— Где аббат Донегаль? — спросил Смит.

— Остался на попечении лейтенанта Джонсона, — сухо ответил Хэпберн. — Во второй раз Джонсон не допустит ошибки. Аббат Донегаль не покинет Карнеги-холл без вашего разрешения.

— Орвин Прескотт находится под воздействием либо наркотиков, либо гипноза, — отрывисто произнес Найланд Смит. — Либо того и другого одновременно. Это один из самых хитрых и ловких ходов Фу Манчи. Одним ударом сегодня вечером он расправился с доктором Прескоттом и вывел Харвея Брэгга на первую роль.

— Да. — Марк Хэпберн взъерошил и без того взлохмаченные волосы. — Это было невозможно слышать и видеть. Аббат Донегаль просто трясся от ужаса. Сэр Дэниз! Этот человек — колдун. Я начинаю отчаиваться.

На ходу Найланд Смит порывисто схватил капитана за руку и воскликнул:

— Не отчаивайтесь пока! Еще не все кончено!

Они начали спускаться на первый этаж. Там разгоряченный успехом Харвей Брэгг, уже вкусивший сладких плодов диктаторства и оглушенный овациями огромной толпы, вышел в небольшой вестибюль, забитый привилегированными гостями и репортерами.

Его охрана — сильная и надежная, как ни у кого в Соединенных Штатах, — следовала за ним. Поль Сальвалетти шел рядом с хозяином.

— Люди! — вскричал Брэгг. — Знаю, что вы чувствуете сейчас! — Он встал в свою любимую позу и вскинул руки над головой. — Все вы дышите сейчас воздухом новой, лучшей Америки… Сметено еще одно препятствие на пути к счастью всей нации. Люди! Нет иного плана переустройства общества, кроме моего. Наконец мы можем приступить к построению самых совершенных механизмов государственного управления из всех, какие когда-либо знала Америка.

— Не только Америка, но и любая другая страна! — Чистый музыкальный голос Сальвалетти поднялся над гулом толпы. — Африка, Европа — или Азия.

Когда он произнес слово «Азия», Герман Гроссет, до сих пор красный от возбуждения, вдруг смертельно побледнел. Глаза его засверкали, в уголках губ запузырилась пена. Молниеносным движением он выхватил из кармана пистолет, прыгнул вперед и дважды выстрелил Харвею Брэггу в сердце…

Все онемели от ужаса и изумления. Наступило мгновение тишины, подобной мучительному стону.

Затем верные телохранители, опоздав лишь на секунду, буквально изрешетили пулями тело Германа Гроссета.

Он умер раньше своей жертвы. Простреленный десятками пуль, он бездыханный рухнул на пол, в то время как Харвей Брэгг упал на руки Сальвалетти.

— Герман! Боже мой! Герман… — были последние слова умирающего.

 

ГЛАВА XXII

ТАЙНА МОЙИ ЭДЕР

1

— Я теряюсь в догадках, Хэпберн! — Найланд Смит нервно расхаживал взад-вперед по гостиной. — Я не вижу смысла в этой шараде.

— Я тоже, — откликнулся капитан.

Смит уставился в окно на давно знакомый городской пейзаж. Стоял прекрасный зимний день. Статуя Свободы вдали виднелась совершенно отчетливо во всех деталях. Высокие здания подобрались как будто ближе к «Регал-Тауэр», и казалось, полгорода заглядывало в окна гостиной.

— В принципе я предполагал, что Орвин Прескотт может пережить нервный срыв и полностью потерять память. Его плачевное выступление в Карнеги-холле явилось результатом какого-то гипнотического внушения — в умении воздействовать на человеческую личность таким образом доктору Фу Манчи нет равных.

Марк Хэпберн зажег сигарету и медленно проговорил:

— Раньше я считал, что вы несколько преувеличиваете всемогущество этого человека. Теперь я считаю, что в своих рассказах вы преуменьшили его силы. Сэр Дэниз! Он не просто величайший ученый мира — он волшебник!

— Выбросьте из головы «сэра Дэниза»! — прозвучал резкий ответ. — Я урожденный Смит. Пора бы уже запомнить это.

Марк Хэпберн улыбнулся одной из редких в последние дни улыбок — улыбкой застенчивого школьника.

— Рад слышать это от вас, Смит, — смущенно сказал он. — Ибо я горжусь тем, что мы с вами друзья. Возможно, это звучит глупо, но это действительно так.

— Я ценю вашу дружбу.

— Насколько я понял из ваших слов, — продолжал Хэпберн, — существует возможность (хотя в своей медицинской практике я с подобными случаями не сталкивался) вложить в мозг находящегося в наркотическом опьянении человека некую программу действий, которую он выполнит по пробуждении. То есть я могу поверить, что именно это и произошло с Орвином Прескоттом. Это совершенно неправдоподобная история, но вам известны аналогичные случаи. Мне таковые неизвестны. Мы имеем дело с человеком, обогнавшим современную науку по меньшей мере на целое столетие.

— Прескотт сошел с политической арены, — отрывисто произнес Смит. — Но сейчас доктор находится в надежных руках и, надеюсь, скоро оправится от пережитых потрясений. Меня печалит исчезновение Норберта. Ответственность за этот просчет я полностью беру на себя.

— Мы можем еще найти его, если прочешем все Штаты, — резко сказал Хэпберн. — Бегство секретаря было тщательно спланировано. Я все проверил. Винить тут некого. Подготовка к этой операции шла более года. Доктор Фу Манчи действовал через своих агентов задолго до своего прибытия в Америку.

— Знаю, — бросил Смит. — И уже довольно долгое время. Но я не понимаю и никак не могу уяснить себе единственное: какую роль в планах доктора играет смерть Харвея Брэгга?

Он устремил пронзительный взгляд на Хэпберна и почти автоматически принялся набивать трубку…

— Герман Гроссет — пьяница и негодяй. Единственным достоинством этого человека можно считать его преданность сводному брату. Он был убийцей, как показывают ваши изыскания. Такой человек подобен немецкой овчарке: его злобу легко можно обратить против хозяина… И мне кажется странным… — Он сунул кисет в карман халата и зажег спичку. — Мне кажется чрезвычайно странным…

— Мне тоже, — монотонным голосом произнес Марк Хэпберн. — Я не перестаю удивляться с тех пор, как это случилось. Несомненно, этот чертов китаец всячески способствовал продвижению Брэгга. Трудно поверить, что смерть Синей Бороды входила в его планы. Если Фу Манчи хотел сотворить из крикливого демагога героя, то он преуспел в этом… — Капитан замолк на несколько мгновений. — Смит! Сейчас забальзамированное тело Брэгга перевозят из Нью-Йорка на родину. Мертвый, он стал еще более великим, нежели был при жизни. Сегодня пятьдесят процентов не сведущих в политике американцев считают Брэгга величайшим со времен Линкольна государственным деятелем, убитым в роковой для отечества час.

— Это правда. — Найланд Смит выпустил клуб дыма. — Как я уже заметил, мне непонятен смысл происшедшего. Хочется верить, что планы доктора расстроились каким-то образом.

Он опять принялся расхаживать по гостиной.

— Переданную по радио речь Сальвалетти можно считать классической во всех отношениях, — монотонно продолжал Хэпберн. — В действительности она была просто блестящей. Хотя я не понимаю ее цели. Харвей Брэгг представлен в ней как мученик, отдавший жизнь за народ.

— Сальвалетти с набальзамированным телом покойного направился на Юг специальным поездом, — отрывисто сказал Найланд Смит. — На каждой станции у поезда разыгрываются бурные сцены народного горя. Что нам известно об этом человеке?

— Подробности его биографии выясняются в настоящий момент. Пока нам известно лишь следующее: он итальянец, получил образование священника, покинул Италию в возрасте двадцати трех лет и получил гражданство США пять лет назад. Он работал у Брэгга с начала 1934 года.

— Я слушал его речь, Хэпберн. И должен признать, нашел ее весьма проникновенной и трогательной, несмотря на полное отсутствие с моей стороны симпатии к объекту красноречия.

— Да… речь была просто великолепной. Но сейчас, Смит, меня… э-э… очень тревожит ваш поход.

Найланд Смит остановился на секунду и пристально взглянул на Марка Хэпберна, не выпуская трубки из зубов.

— Не больше, чем меня — ваш, Хэпберн. Помните, что говорил Киплинг о тряпках, костях и пучке волос?..

— Это нечестно, Смит. Я искренне признался вам, что миссис Эдер чрезвычайно интересует меня. Просто уму непостижимо, как такая женщина может работать на доктора Фу Манчи!

Найланд Смит остановился напротив помощника и, порывисто схватив его за плечо, сказал:

— Не считайте меня циником, Хэпберн. Мы все прошли сквозь подобный огонь, но… будьте очень осторожны!

— Мне просто нужно время, чтобы разобраться в ситуации. Думаю, миссис Эдер лучше, чем кажется. Признаю, я становлюсь мягок, когда дело касается этой женщины. Но, возможно, в конце концов она не так уж и виновата. Дайте ей шанс. Мы же не все знаем.

— Оставляю ее вам, Хэпберн. Но повторяю: будьте осторожны. Я бы отдал полжизни, чтобы узнать, что творится на душе у доктора Фу Манчи в данный момент! Пребывает ли он в растерянности, подобно мне?

Смит снова принялся расхаживать по гостиной.

— Однако… нам предстоит тяжелый день. Вытяните из этой женщины все, что только возможно. Я же посвящу все свое внимание базе Фу Манчи в Китайском квартале.

— Я начинаю думать, — сказал Хэпберн со своей трогающей душу искренностью, — что эта база в Китайском квартале — всего лишь миф.

— Не слишком уповайте на это, — отрывисто ответил Найланд Смит. — Я же собственными глазами видел, как покойный секретарь аббата Донегаля исчез за поворотом неподалеку от заведения By Кинга. Это можно считать по меньшей мере важным обстоятельством. Переодетый и загримированный, я провел много часов, исследуя этот район от реки до реки.

— Я страшно волновался всякий раз, когда вы задерживались на…

— На моей собственной базе в Китайском квартале? — подхватил Смит.

Он разразился смехом — и как будто сбросил на мгновение груз забот с души…

— Вы должны поздравить меня, Хэпберн. В образе полупьяного палубного матроса, скрывающегося от иммиграционных властей, я заметно преуспел в отношениях с миссис Мальруни, хозяйкой квартиры на Орчард-стрит! Я склонен ко всем порокам от гашиша до рома и начинаю подозревать, что упомянутая дама неравнодушна ко мне.

— А как же насчет тряпок, костей и пучка волос? — лукаво поинтересовался Хэпберн.

Найланд Смит несколько мгновений молча смотрел на помощника, затем расхохотался еще более весело.

— Один ноль в вашу пользу. Но, честное слово, я чувствую, что мои изыскания не бессмысленны. Возможно, оставленная Рише нить никуда не ведет. Но тщательное изучение района возле Ист-Ривер начинает приносить определенные плоды.

Он оборвал смех и внезапно помрачнел.

— Вспомните о Блонди Ханне, тело которого вытащила из воды речная полиция.

— И что же?

— Все факты свидетельствуют о том, что он умер не в воде и даже не рядом с водой. Я могу ошибаться, Хэпберн… но, думаю, мне удалось обнаружить речные ворота, ведущие на базу доктора Фу Манчи!

— Что?!

— Посмотрим. Меня чрезвычайно заинтриговало прибытие в Нью-Йорк сегодня утром китайского генерала Ли By Чанга. Я всегда подозревал в Ли By Чанге одного из членов Совета Семи.

— Кто такие «Семеро»?

Найланд Смит прищелкнул пальцами.

— Сейчас нет времени углубляться в это. У нас обоих много дел сегодня. К вечеру займите пост в Китайском квартале. Если мы разминемся — инструкции для вас будут лежать на столе. И Фей будет постоянно на связи…

2

Марк Хэпберн сидел на скамейке в Центральном парке и смотрел на аллею, ведущую от Школьных ворот. Наконец он увидел фигуру Мойи Эдер.

Стоял замечательный зимний день. Прозрачный воздух пьянил, как вино. Сердце Хэпберна подпрыгнуло в груди при виде женщины, и он тут же почувствовал угрызения совести.

Для этой женщины данная встреча знаменовала собой очередной ход в борьбе за свободу. Но для Марка Хэпберна — если говорить честно — это было любовным свиданием. Наверно, Найланд Смит поступил неразумно, доверив молодому человеку эту важную операцию, имеющую целью захват вражеского крепостного моста. Кроме всего прочего, для Хэпберна это было просто мучительно…

Ему нравилась легкая походка миссис Эдер и гордая посадка головы. В каждой линии ее изящного тела чувствовалась порода. Связь этой молодой женщины с бандой головорезов, контролирующей, судя по всему, весь уголовный мир Америки, являлась для Хэпберна неразрешимой загадкой.

Миссис Эдер улыбнулась, когда молодой человек поднялся со скамейки и поприветствовал ее. Хэпберну пришла вдруг в голову дикая мысль обнять и поцеловать очаровательную женщину, словно давнюю любовницу, — и на мгновение у него закружилась голова. На самом же деле он сказал:

— Вы очень пунктуальны, миссис Эдер.

Она опустилась на скамейку рядом с ним. Ее спокойствие — действительное или притворное — обескуражило молодого человека. После нескольких мгновений неловкого молчания Марк Хэпберн спросил:

— Полагаю, смерть Харвея Брэгга означает некоторые перемены в планах вашего хозяина?

Мойя отрицательно покачала головой.

— Для меня — нет. Я продолжаю работать на Парк-авеню… Лига истинных американцев продолжает существовать, и Поль Сальвалетти возглавляет ее.

Она говорила бесстрастным, немного усталым голосом.

— Но вы сожалеете о смерти Харвея Брэгга?

— Как христианка — да, ибо я не считаю, что он был готов к смерти. Но как человек… — Она помолчала, глядя в холодное голубое небо. — Не знаю, что бы я сделала, если бы он остался в живых. Понимаете… — Мойя повернулась к Хэпберну, — у меня не было выбора. Я должна была служить у него. Но моя жизнь превратилась в настоящий ад.

Марк Хэпберн отвел глаза в сторону. Он боялся встретить взгляд Мойи. Предупреждение Смита: «Будьте осторожны» звенело у него в ушах.

— Почему вы были вынуждены служить у него? — спросил он.

— Ну… Вам наверняка будет трудно понять это… Но Харвей Брэгг, сам того не зная, являлся всего лишь незначительным винтиком в огромном механизме. Я — другой винтик в том же механизме. — Она безрадостно улыбнулась. — На самом деле он никогда по-настоящему не руководил Лигой истинных американцев — как и многими другими организациями, главой которых номинально числился.

— Но кто же руководил ими?

— Я действительно не лгу, когда говорю, что не знаю. Но за кулисами сцены действует личность куда более значительная, чем Брэгг. Поверьте, больше я ничего не могу сказать вам в данный момент.

Хэпберн сжал кулаки в карманах плаща.

— А убийство Харвея Брэгга произошло в соответствии с… — он поколебался: — … с вращением колес этого огромного механизма?

— Не знаю. Я знаю лишь одно: смерть Брэгга не должна помешать работе лиги в соответствии с задуманным планом.

— В чем же заключается этот план?

Мойя Эдер помолчала.

— Не уверена, но полагаю, он имеет целью установить новую форму государственного правления в Штатах. Честное слово, — она поднялась на ноги, — больше я ничего не могу сказать вам. Мистер Перселл, вы заключили со мной сделку, и у вас мало времени. Вы поймете, насколько трудно мне отвечать на некоторые ваши вопросы, когда лучше узнаете мое положение.

Марк Хэпберн тоже встал и кивнул. Его мать носила в девичестве фамилию Перселл, и именно под этой фамилией он представился миссис Эдер.

— В какую сторону мы пойдем?

— Пожалуй, в эту, — и молодая женщина направилась к конной статуе генерала Шермана.

Хэпберн молчал, изредка искоса поглядывая на столь же молчаливую спутницу. Последняя не предпринимала попыток нарушить молчание, пока они не дошли до конца верховой тропы.

— Возьмем такси?

— Да, только не компании «Лотос».

— Почему?

Они вышли из парка через Школьные ворота.

— На то есть причины. Смотрите! Вон то подойдет.

Такси поехало по названному Мойей адресу, который Марк Хэпберн старательно запомнил.

— Насколько я понял, — сухо заговорил он, — Харвей Брэгг являлся директором транспортной корпорации «Лотос».

— Да.

Марк Хэпберн начал постепенно постигать грандиозность замысла. Автомобили корпорации «Лотос» колесили практически по всем штатам. Все работники «Лотоса» входили в Лигу истинных американцев. Это он знал. Если предположить, что все служащие «Лотоса» при необходимости могли вести шпионскую работу, то какая организованная сеть осведомителей находилась в распоряжении хозяина! Неограниченные возможности открывались уму Марка Хэпберна. Он повернулся к спутнице и встретил ее серьезный взгляд.

— Когда мы прибудем к дому, прошу вас, разыграйте роль моего старого друга, — попросила она. — Вы не против?

Марк Хэпберн стиснул зубы. Затянутая в перчатку рука Мойи безвольно лежала на сиденье рядом с ним. Он схватил ее и сжал на несколько мгновений.

— Я искренне хотел бы быть вашим старым другом!

Молодая женщина улыбнулась в ответ — спокойно и почти ласково.

— Спасибо. Думаю, нам следует тогда обращаться друг к другу по именам. Поэтому я разрешаю вам называть меня Мойей. А как мне называть вас?

В глазах миссис Эдер заплясали веселые огоньки, и над левым уголком ее губ появилась маленькая ямочка.

— Марк.

— Спасибо, — сказала Мойя. — Наверное, очень скоро вас окрестят «дядей Марком».

3

Доктор Фу Манчи нажал на кнопку на столе, и янтарно-желтый свет погас в помещении под куполом, где Обладатель Феноменальной Памяти после многих часов неторопливой работы заканчивал очередную глиняную голову величественного китайца.

— Последний рапорт от номера, ответственного за патрулирование Мотт-стрит, — кратко приказал гортанный голос.

— Получен в три часа десять минут пополудни. Гласит следующее: с полудня число правительственных агентов и представителей полиции здесь увеличилось вдвое. Доступ ко входам номер один и два невозможен. Руководство силами осуществляет хорошо вооруженный правительственный агент, личность которого до сих пор не установлена. Обстоятельства указывают на возможность облавы. Рапорт от номера Сорок Один.

Янтарный свет вновь залил помещение с готическими окнами, и скульптор с зажатой в зубах сигаретой продолжил работу над выпуклыми надбровными дугами глиняной головы.

Доктор Фу Манчи сидел некоторое время с закрытыми глазами. Его первые шаги в решающем сражении оказались удачными. Сделать следующий ход было труднее. Обыкновенный человек не смог бы долго дышать спертым воздухом этого кабинета. Сероватая струйка дыма поднималась из стоящей на углу стола курильницы. У доктора Фу Манчи были свои методы стимуляции умственной деятельности. Наконец он нажал какую-то кнопку, и на пульте загорелось две лампочки.

— Слушай внимательно мои указания, — после недолгого молчания произнес он по-китайски.

— Слушаю, хозяин, — ответил голос Сэма Пака.

— Противник собирается напустить на нас собак. Слушай же со всем вниманием. Никто не должен входить на Третью базу или выходить из нее до моих дальнейших распоряжений. Двери, ведущие к выходам на улицу, должны оставаться запертыми. Наши ночные гости войдут через речные ворота. Ты отвечаешь за их безопасность. Все они важные особы; некоторые — выдающиеся личности. Буду держать тебя в курсе дела…

4

— Вот, Марк… Пока вы здесь, я буду называть вас по имени. Вот — причина моей беспомощности…

Через французские окна Марк Хэпберн выглянул из расположенных на крыше небоскреба апартаментов в небольшой садик со скудной зимней растительностью и замерзшим фонтаном. Должно быть, весной и летом здесь был чудесный уголок. В лучах морозного солнца маленький кудрявый мальчуган возился с няней — солидной женщиной средних лет. Она — по предположению Хэпберна, обычно мрачная, — сейчас весело смеялась, глядя на своего подопечного.

Веселость ее не производила впечатления натужной веселости исполнительной служанки. Это была неподдельная искренняя радость. Положив у стены несколько подушек, мальчик пытался встать на голову, и няня разражалась безудержным смехом всякий раз после падения своего раскрасневшегося от натуги подопечного. Вскоре малыш оставил свои акробатические упражнения и, улыбаясь, уселся на подушке.

— Ну, слава Богу, угомонился! А будешь продолжать — вся кровь прильет к твоей маленькой головке! — воскликнула женщина с заметным ирландским акцентом.

— Неужели у меня в голове есть кровь, Гоффи? — спросил мальчик, широко раскрыв глаза. — Я думал, она доходит только досюда. — И он указал пальчиком на горло.

— А откуда, ты думаешь, она берется, когда у тебя из носа идет кровь?

— Никогда не думал об этом, Гоффи!

Марк Хэпберн смотрел на растрепанные ветром каштановые кудряшки, ясные голубые глаза, очаровательные губы, округлое личико — и испытывал незнакомое ему доселе смешанное чувство жалости и неожиданной нежности. Он медленно повернул голову и взглянул на Мойю Эдер.

Губы ее дрожали, но в глазах светилось счастье. Она улыбалась и молча ждала.

— У меня нет вопросов, — сказал Марк Хэпберн, и голос его прозвучал мягче обычного. Он помнил содержание досье на Мойю Эдер, которое собрал с таким трудом. — Я должен был догадаться сразу…

— Да, — кивнула Мойя. — Это мой сын. Ему только что исполнилось четыре…

5

Когда в скором времени Марк Хэпберн встретился с Робби Эдером лично, мальчик одобрил в новом знакомом все, за исключением колючей бороды. Это был прямодушный маленький разбойник с обезоруживающей улыбкой, который не старался скрыть своих симпатий и антипатий.

— Ты мне нравишься, дядя Марк. Только усы у тебя дурацкие, — подытожил он свои впечатления.

Подобным образом выраженная нелюбовь к бородам и усам вызвала бурный протест со стороны потрясенной няни и подробный допрос со стороны Мойи, которая строго хмурилась, хотя в глазах ее плясали веселые огоньки. В ходе допроса выяснилось, что усы и лохматые волосы ассоциировались у Робби с особой формой сумасшествия.

— Я знаю там одного такого… — объяснил мальчуган, неопределенно показывая куда-то наверх, вероятно, на небо. — У него волосы развеваются на ветру прямо как у тебя. И у него такие же смешные усы. Он делает головы. Потом поднимает их вот так и разбивает. Так что видишь, дядя Марк, он действительно сумасшедший.

Робби широко улыбался.

— О чем ты, Робби? — Мойя присела на подушку, обняла сына за плечи и подняла взгляд на Марка. — А вы понимаете, о чем он говорит?

Марк медленно покачал головой, глядя в обращенные к нему прекрасные глаза — такие похожие и в то же время такие непохожие на глаза мальчика. Он вдруг почувствовал себя совершенно счастливым — но тут же постарался задушить эту незнакомую радость (как он мог быть счастливым в тяжелые времена противостояния, убийств, гнусного лицемерия?!) холодной рукой пуританина. Няня Гофф ушла, оставив их троих в садике.

Какое-то новое выражение, появившееся на лице Хэпберна, заставило Мойю отвернуться. Она прижалась щекой к кудрявой головке сына.

— Мы не понимаем, о чем ты, малыш. Объясни, пожалуйста.

— Я говорю об одном человеке, который мужчина, — настойчиво объяснял Робби, поднимая лицо к матери. — И он живет там, наверху.

— Где именно, Робби?

Мойя искоса взглянула на Марка Хэпберна. Он пристально смотрел на нее.

Мальчик ткнул пальчиком вверх.

— На самом верху вон той высокой башни.

Марк Хэпберн взглянул в ту сторону, куда указывал Робби. Малыш имел в виду «Страттон-Тауэр», одно из самых высоких зданий Нью-Йорка — именно оно являлось составной частью городского пейзажа, открывавшегося из окон их со Смитом номера в отеле «Регал-Атениэн». Молодой человек продолжал смотреть на небоскреб, пытаясь ухватить какое-то смутное воспоминание, пробужденное в уме видом похожего на обелиск здания с остроконечным куполом, которое четко вырисовывалось на фоне голубого холодного неба.

Хэпберн поднялся на ноги и подошел к высокому парапету, ограждающему садик на крыше. Сейчас он находился гораздо ниже сорокового этажа «Регал-Тауэр» — но гораздо ближе к зданию с куполом.

— Он всегда выходит ночью. Только иногда я сплю и не вижу его.

Именно слово «ночью» помогло Хэпберну ухватить ускользающее воспоминание — воспоминание о трех освещенных окнах на самом верху «Страттон-Тауэр», на которые он обратил внимание в ту ночь, когда они с Найландом Смитом ждали появления Мухи — Карло.

Марк повернулся и взглянул на Робби с новым интересом.

— Так ты говоришь, он делает головы?

— Да. Я видел.

— По ночам?

— Не всегда.

— И потом разбивает их?

— Да, всегда разбивает.

— А как он разбивает их, милый? — спросила Мойя, искоса взглядывая на серьезное лицо Хэпберна.

Согласно сопровождавшемуся выразительными жестами рассказу мальчугана, этот сумасшедший сбрасывал головы с балкона на купол, где они и разбивались вдребезги.

Глубоко тронутый видом очаровательной матери, обнявшей прелестного сына, Хэпберн поддался искушению наклониться и еще раз ласково взъерошить каштановые кудри малыша.

— Похоже, ты здесь не скучаешь, Робби!

Позже Марк Хэпберн сидел в изящно обставленной гостиной, глядя на Мойю Эдер. Она улыбнулась почти застенчиво и заговорила:

— Наверно, вам трудно понять, но…

Дверь открылась, и в гостиную просунулась кудрявая головка.

— Дядя Марк, не уходи, пока я не попрощаюсь с тобой! — улыбаясь, крикнул мальчуган и исчез.

Марк Хэпберн смотрел на Мойю, которая с притворной суровостью знаком прогнала сына прочь, и задавал себе вопрос: есть ли на свете что-нибудь более прекрасное, чем молодая любящая мать.

— Я рад, — сказал он, и в его монотонном голосе прозвучали новые, странные нотки, — что у вас в жизни есть такой большой интерес.

— Это единственный мой интерес, — просто ответила Мойя. — Я живу для него. В противном случае, — она покачала головой, — меня бы здесь не было.

— И все же я не понимаю, почему вы служите этому человеку, которого называете Президентом.

— Все очень просто. Все выходы из здания день и ночь охраняются невидимыми стражами. Когда Робби с няней выходят на улицу, за ними неотступно следят до самого их возвращения. Сыну запрещено гулять по улицам — их с Мэри Гофф отвозят в сад одного особняка на Лонг-Айленде. Это единственная его игровая площадка — за исключением садика на крыше.

— Боюсь показаться тупым, но я все еще не понимаю.

— Эти апартаменты принадлежат Президенту, хотя он редко появляется здесь. Мэри Гофф — моя собственная служанка. Она работает у меня со времени рождения Робби. Больше… у меня никого нет. Однажды Робби исчез на целых два месяца…

— Его похитили?

— Да. Его похитили. Это произошло еще до всего… Потом Президент послал за мной. Естественно, я сходила с ума от отчаяния… думала, просто умру. Он сделал мне предложение, которое, наверное, приняла бы любая мать. Я согласилась без колебаний. Мне разрешается приходить сюда, даже приводить друзей — пока я выполняю возложенные на меня обязанности. Если я подведу Президента… — она закусила губу, — я никогда больше не увижу Робби.

— Но в конце концов в этой стране существует закон! — горячо воскликнул Марк Хэпберн.

— Вы не знаете Президента, — ответила Мойя. — А я знаю. Никакой закон не остановит этого человека, если он решит похитить моего сына. Вы дали мне обещание — и вы ведь сдержите его? Вы ведь не попытаетесь ничего предпринимать в отношении Робби без моего ведома?

Несколько мгновений Марк Хэпберн молча смотрел на нее, потом ответил:

— Не попытаюсь, хотя нахожу ситуацию крайне неприятной. Я подвергаю вас серьезной опасности… Вы имеете в виду… — он поколебался, — что о моем сегодняшнем визите будет доложено Президенту?

— Конечно. Но старые друзья семьи допускаются к Робби. Полагаю, вы достаточно хорошо осведомлены о моей жизни, чтобы сойти за старого друга?

— Да, — сказал Марк Хэпберн. — Можете считать меня своим старым другом…

6

В комнате, где Обладатель Феноменальной Памяти спокойно работал над странным произведением искусства, послышался отдаленный звонок, и янтарно-желтый свет погас.

— Последний рапорт от номера, ответственного за охрану Третьей базы, — раздался ненавистный повелительный голос.

— Рапорт поступил в пять часов пятнадцать минут. Полиция стягивает большие силы. Доступ китайцев к районам один, два и три запрещен. Личность агента до сих пор не установлена. Несколько детективов и федеральных агентов с полудня заходили в заведение By Кинга. Конец донесения от номера Сорок Первого.

Последовало несколько мгновений молчания. Обладатель Феноменальной Памяти прикурил в темноте новую сигарету от окурка старой.

— Последний рапорт от номера, ответственного за Айлин Брион, — приказал голос.

— Поступил в четыре часа сорок пять минут. Бородатый человек в очках и пальто с меховым воротником — на вид приблизительно лет тридцати пяти — прибыл вместе с ней в апартаменты в три часа двадцать девять минут. Оставался там в течение часа. По выходе оттуда пешком направился к «Гранд-Сентраль». Там оперативники потеряли его в толпе. Конец донесения от номера Тридцать Девять.

— В высшей степени неудовлетворительная работа. Последний рапорт из «Регал-Атениэн».

— К настоящему времени поступил только один, в пять часов десять минут вечера. В связи с долгим отсутствием федеральных агентов Хэпберна и Смита у номера возникло предположение…

— Предположение — это не рапорт, — резко произнес гортанный голос. — Какой именно номер у этого наблюдателя?

Последовала короткая пауза.

— Подключите записывающее устройство к телефонам, — приказал затем властный голос. — Вы свободны на четыре часа.

Комнату вновь залил янтарно-желтый свет. Трагическим жестом откинув со лба гриву белоснежных волос, скульптор подсоединил к телефонам диктофон, который во время его отсутствия записывал поступающие сообщения. Ни один звонок не раздался, пока Обладатель Феноменальной Памяти любовно собирал свои инструменты, составляющие единственную радость его одинокой жизни.

Взяв незаконченную работу, он вышел через потайную дверь и спустился в неприбранную комнату, которой ограничивалось пространство его существования.

Старик распахнул настежь французские окна и вышел на балкон.

Закатное солнце в безоблачном небе бросало странные красные отсветы и багровые блики на невообразимые каменные здания, расцвечивало алым гладь далеких вод, и в фантастическом вечернем освещении Нью-Йорк представал в совершенно новом, неузнаваемом виде — даже для усталого взора человека, так часто взиравшего с высоты на город.

Поставив глиняную голову на стол, скульптор взял с подоконника фотографию крохотного цветного портрета — той самой модели, которую он постоянно пытался воспроизвести в глине.

7

Марк Хэпберн прекрасно сознавал, что за ним следят от самых дверей дома, где жила Мойя Эдер с маленьким сыном — пленником всемогущего Президента, — и испытал почти безумный восторг, оторвавшись от своих преследователей на большой железнодорожной станции.

Двоих соглядатаев Хэпберн заметил, едва спустившись по ступенькам на тротуар. Он понимал: счастье Мойи и, возможно, жизнь Робби зависят от того, насколько хорошо удастся ему роль старого друга семьи.

Кроме того, Марк любой ценой старался подавить растущий в глубине его души страх — почти суеверный — перед силой доктора Фу Манчи. И даже небольшая победа над агентами этого зловещего невидимого существа помогла ему частично преодолеть чувство собственной неполноценности перед противником. Он оторвался от своих преследователей — обычных уголовников на вид — без особого труда.

В условленном месте Хэпберна ждал грузовик с фургоном. В фургоне капитан переоделся в голубой комбинезон и скоро вошел через служебный вход «Регал-Атениэн» в надвинутой на глаза форменной фуражке и с упакованной корзиной под мышкой.

Убийство Синей Бороды отодвинуло на задний план новости о смерти Блонди Ханна — полубога уголовного мира — и Мухи Карло, знаменитого вора. Имя Харвея Брэгга не сходило с газетных страниц. Смерть этого человека произвела большую сенсацию, чем вся его жизнь. Тысячи людей выстраивались вдоль железной дороги, по которой двигался траурный поезд, дабы отдать последнюю дань уважения покойному.

Марк Хэпберн перестал задаваться вопросом, какую роль играет убийство Брэгга в планах извращенного гения, жаждущего править Америкой. Он пребывал в состоянии счастливого возбуждения, ибо увидел подлинную нежность во взоре Мойи Эдер, — и с чувством вины сознавал, что, вероятно, не выполнил своего долга перед правительством и даже не знал теперь, в чем вообще этот долг заключается. Но когда Фей с бесстрастным лицом открыл ему дверь номера, Хэпберн почувствовал еще большее возбуждение — поскольку сегодня Найланд Смит собирался предпринять отчаянную попытку схватить хоть кого-нибудь из жестоких заговорщиков — возможно, даже самого хозяина, — в их подземном логовище.

 

ГЛАВА XXIII

РЕЧНЫЕ ВОРОТА ФУ МАНЧИ

— Заглушите мотор, — скомандовал Найланд Смит. — Плывите по течению.

Шум мотора стих.

В морозном воздухе вокруг светились миллионы огней — казалось, огни эти поднимаются к самому небесному своду. Полосы красного и зеленого света на берегах отражались на глади медленно текущей воды. На мостах мигали и стремительно проносились взад-вперед огоньки, похожие на светлячков. Медленно проплыли в темноте яркие кормовые фонари парома. Катер с заглушенным мотором, скрытый от миллионов безжалостных глаз густой тенью, бесшумно двигался к намеченной цели.

— Насколько я понял, — раздался с носа катера голос Смита, — пришло донесение о прибытии четвертого человека.

— Совершенно верно, шеф, — ответил капитан полиции Кэрриган. — Его заметили и дали нам знать вспышкой фонаря две минуты назад.

Короткие предупредительные гудки буксиров, протяжные сирены больших судов дополняли расцвеченный яркими огнями речной пейзаж. Гул городского транспорта доносился издали. Ветер ослаб и превратился в легкий восточный бриз. Однако ночь была чрезвычайно холодной.

— Там трап с люком, ведущим на пристань, — сказал Кэрриган.

— И пристань эта принадлежит Южному торговому пароходству?

— Совершенно верно.

Покойный Харвей Брэгг — как с большим трудом выяснил Найланд Смит — контролировал деятельность Южного торгового пароходства.

— Мы у цели! — объявил голос из темноты.

— Мотор не запускать! — распорядился Найланд Смит. — Заводите катер в канал. Здесь достаточно места.

Из темноты пролива уже не были видны огни Манхэттена. Слышались резкие гудки пароходов, и фонари идущего от Бруклина парома бросали янтарно-желтые блики на маслянистую воду. Совсем рядом прошел буксир — и катер закачался на поднятых им волнах. Огни города померкли в свете сильного прожектора.

Впереди стала видна дощатая пристань. Ведущая наверх лестница терялась в густой тени. Набегающие волны с тихим зловещим плеском бились о деревянные сваи.

— Теперь тише! — приказал Найланд Смит. — Причаливайте. Сколько там человек, Кэрриган?

— Сорок два, шеф.

— Я не вижу ни души.

— Хорошая работа!

Найланд Смит оперся рукой о плечо стоящего на носу судна человека и вскарабкался на пристань. За ним последовал Кэрриган. Фонари проходящего мимо буксира высветили группу высадившихся людей, похожую в призрачном освещении на собрание демонов; угрожающе блеснуло дуло пистолета в руке Кэрригана.

— Четвертого пассажира привезли те же двое? — спросил Смит.

— Не могу утверждать наверняка. Надо спросить у Азиата, который несет вахту наверху. Но троих привезли сюда два китайца. Один из них позвонил в звонок — последнего, полагаю, я смогу найти. Я наблюдал за ними в бинокль. Сколько раз он позвонил, трудно сказать, но точно — больше одного.

— Я знаю, сколько раз, Кэрриган. Семь раз… Ищите кнопку звонка.

— Вот дверь! — Кэрриган щелкнул пальцами и произнес. — Мы не знаем, как она открывается. Знаем лишь, что все-таки открывается.

— Это не имеет значения. Позвоните семь раз.

Капитан полиции поднял руку к утопленному в стене звонку и нажал на него семь раз. Почти мгновенно дверь отворилась. За ней царила кромешная тьма.

— Вперед! — воскликнул Кэрриган.

Найланд Смит и капитан направили лучи электрических фонарей в черный провал. Где-то наверху раздался свист, затем послышался частый топот ног по деревянному настилу и приглушенный гул встревоженных голосов.

— За мной, Кэрриган! — резко скомандовал Смит.

Кэрриган шагнул вслед за начальником в темноту, теперь частично рассеиваемую светом двух фонарей. Они оказались в тоннеле с каменными стенами, дальний конец которого терялся во мраке. Кэрриган обернулся и крикнул:

— Сюда, ребята!

Звуки шагов отражались зловещим эхом от стен узкого тоннеля.

Сквозь дверной проем позади виднелась мерцающая гладь воды. Фонарь Найланда Смита плясал далеко впереди.

— Подождите меня, шеф! — тревожно крикнул Кэрриган.

В дверном проеме на фоне мерцающей воды появился силуэт офицера, который руководил заранее спрятавшимся на причале отрядом полицейских, — и Кэрриган бросился по тоннелю вслед за Найландом Смитом.

Он не успел сделать и пяти шагов, когда Найланд Смит обернулся.

— Подождите своих людей, Кэрриган! — резко крикнул он, и гулкое таинственное эхо подхватило и разнесло по всему тоннелю слова приказа.

Кэрриган остановился и оглянулся назад. Похожая на цепочку муравьев цепочка людей вползла в подземный тоннель.

— Боже мой! — простонал вдруг Кэрриган. — Что это?

Раздался глухой стук — и светлое пятно дверного проема исчезло с глаз. Кэрриган направил фонарь в ту сторону. Найланд Смит бегом возвратился назад.

Железная дверь, устройством напоминающая шлюзные ворота, опустилась между ними и выходом к реке… Путь назад был отрезан!

 

ГЛАВА XXIV

ОСАДА КИТАЙСКОГО КВАРТАЛА

1

Храм семиглазой богини озарял свет, льющийся из окружающих его альковов. Поскольку все они были занавешены шторами разного цвета, световой эффект получался крайне необычный. Занавеси были чуть раздвинуты — так что из центра зала, где стоял семиглазый идол, становилось видно, что большинство альковов занято.

По шелковым занавесям двигались тени. Раздался удар гонга — и все движение прекратилось.

Медный гул еще звучал под каменным потолком, когда в зал вошел доктор Фу Манчи в просторном желтом одеянии и шапочке мандарина. Он занял место за столом возле пьедестала статуи и взглянул на лежащие на столе бумаги.

— Приветствую вас! — гортанным голосом произнес он.

В ответ из-за занавесей раздались приглушенные нестройные голоса.

— Я буду говорить по-английски, — решительно продолжал доктор Фу Манчи, отчетливо выговаривая каждый слог, — поскольку мне известно, что все присутствующие владеют этим языком. Отсутствующие на собрании члены Совета Семи представлены сегодня доверенными лицами, одобренными Советом. Но, поскольку по традиции только один из семи имеет право знать шестерых остальных, мы поставлены перед необходимостью проводить нашу встречу таким образом.

Приглушенный гул голосов служил ему ответом.

— Мне удалось обеспечить избранному нами главе исполнительной власти такое положение, когда ему не страшны никакие происки противников. Само собой разумеется, он с радостью поддержит Лигу истинных американцев. Священника Патрика Донегаля я еще не заставил замолчать окончательно… Этот священник олицетворяет для меня вызов Рима нашей более древней и более глубокой философии…

Необходимые меры будут предприняты, когда расцветет мак. Я хотел бы сказать вам гораздо больше, но сделаю это позже, ибо сегодня мы послушаем избранного нами главу исполнительной власти. Он обращается к публике в зале законодательного собрания, где еще недавно задавал тон Харвей Брэгг. Это его второе публичное выступление со времени смерти Брэгга. Оно лучше любых моих слов убедит вас в мудрости вашего выбора. Прошу тишины. Вы слушаете трансляцию государственной радиокомпании.

Доктор Фу Манчи точно рассчитал время своего обращения к собравшимся: едва он произнес последние слова, как по радио прозвучало объявление диктора о начале трансляции.

Послышался оглушительный рев толпы — затем постепенно наступила тишина. Поль Сальвалетти начал свою речь, отмеченную одновременно изяществом слога и безупречным построением фраз — и призванную занять достойное место в истории американской риторики.

Сальвалетти, прозванный с тех пор Серебряным Языком, являлся, вероятно, одним из четырех величайших ораторов мира. Прошедший обучение у Великих Отцов Риторики и усовершенствовавший свое искусство в знаменитой Театральной академии, он свободно говорил на семи языках и владел непростым даром подчинять своему влиянию массы. Последние два года Сальвалетти весьма эффективно, но скромно и тихо работал личным секретарем Харвея Брэгга. Последний безоговорочно доверял ему. Ставленник Фу Манчи лучше любого другого человека знал механизм работы Лиги истинных американцев, транспортной корпорации «Лотос» и других организаций, стоящих за спиной демагога от политики. Он хорошо знал человеческую природу и имел огромное преимущество перед Брэггом в виде глубокой образованности. Сальвалетти мог говорить с южанином на языке Юга и обращаться к миру на языке Цицерона.

Итак, он начал речь — современную версию речи Марка Антония над телом Цезаря…

2

— Что за дьявольщина? — прорычал Кэрриган. — Мы в ловушке!

Лучи двух фонарей высветили железную дверь, перегородившую тоннель. Из-за нее доносились еле слышные голоса оставшихся по ту сторону полицейских.

— Этого я не учел, — пробормотал Найланд Смит. — Но не стоит отчаиваться. Надо подумать.

— Похоже на то, шеф, — сказал Кэрриган, — что через некоторое время после семи звонков автоматически опускается вторая дверь — таким образом не давая возможности проникнуть в тоннель большой группе людей.

— Да, видимо так, — резко произнес Смит. — Но очевидно единственное: мы отрезаны от реки.

— Да.

Они стояли, прислушиваясь. До слуха их донесся приглушенный голос, отдающий какие-то приказы, однако слов было не разобрать. Тяжелая железная дверь глубоко и прочно сидела в прорезанных в полу и стенах желобах.

— Вы слышите плеск воды, шеф? — тихо спросил Кэрриган.

— Слышу.

Найланд Смит осветил фонариком пол и стены впереди: каменный тоннель казался бесконечным.

— Говорили вроде, — продолжал Кэрриган, — что где-то здесь в прошлом был какой-то подземный источник, который впоследствии пустили по канализационной трубе. Вы слышите журчание?

— Да.

— Наверное, этот источник где-то поблизости или прямо у нас под ногами. Он течет из какого-то пруда в Колумбус-парке.

— Надо полагать, все в порядке… — спокойно заметил Найланд Смит.

— Кроме того, что мы оказались в западне.

— Но если, как вы предполагаете, наружная дверь открывается автоматически, а эта опускается через определенный промежуток времени — значит, мы можем безбоязненно продолжать путь.

— Я бы чувствовал себя уверенней с отрядом из сорока человек за спиной.

— Я тоже. По всей вероятности, им просто нужно закрыть первую дверь, нажать на звонок семь раз и поочередно входить в тоннель небольшими партиями.

— Разумно. Но догадаются ли они? Эй! Посмотрите-ка сюда!

Кэрриган направил луч фонаря вниз — рука его тряслась от возбуждения. Нестройный шум голосов стал громче. Под железной дверью появилась щель. Дверь медленно поднималась.

— Она опускается автоматически через полминуты после открытия внешней двери, — сказал Найланд Смит. — Должно быть, ребята закрыли первую дверь — и таким образом заработал подъемный механизм.

— Я жду. — Кэрриган мрачно смотрел на медленно поднимающиеся шлюзные ворота. — Я не угорь, чтобы пролезть в такую щель. Выйду отсюда — первый закричу «ура»…

На улицах Китайского квартала вокруг подозрительной территории стояли полицейские кордоны. В течение дня шла проверка всех жителей района, а также входящих и выходящих за линию кордона людей. Большинство из них были китайцами, а китайцы — законопослушные граждане. Представители любой другой национальности открыто возмутились бы подобной осадой.

Марк Хэпберн с тремя полицейскими руководил операцией. Он пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения, о чем свидетельствовал тревожный блеск его глубоко посаженных глаз. Он должен был следить, чтобы никто из невидимых членов организации доктора Фу Манчи не скрылся через выходы, так и не обнаруженные в ходе расследования. Сознание важности момента помогло Марку отодвинуть мысли о Мойе Эдер на задний план.

Ночь была чрезвычайно холодной. Дул ледяной ветер с Атлантики. Свежий ветер бодрил, как шампанское.

Часть улицы перегораживали кордоны. Все квартиросдатчики подверглись подробному допросу относительно своих жильцов. Полицейские тщательно — от подвалов до чердаков — осмотрели все рестораны и кафе, и особенно заведение By Кинга.

Марк Хэпберн действовал по обыкновению энергично и эффективно. Операция проводилась в открытую. Весь Китайский квартал знал, что район прочесывают в поисках какого-то серьезного деятеля уголовного мира.

Весь Китайский квартал находился в напряженном ожидании, ибо теперь по таинственным каналам распространялась новость о пребывании в городе членов Совета Семи, руководящего деятельностью Си Фана. Ужасное японское общество Черного Дракона являлось всего лишь ответвлением Си Фана, который протянул свои невидимые щупальца практически во все страны мира. И ни один житель Востока не дал бы и гроша за жизнь человека, попавшего в черные списки Си Фана.

3

В храме семиглазой богини доктор Фу Манчи сидел с закрытыми глазами, положив длинные, цвета слоновой кости руки на стол, и внимал мелодичному голосу далекого оратора и восторженному гулу аудитории, которая являлась лишь ничтожно малой частью огромной аудитории, слушающей сейчас речь Сальвалетти — речь, призванную сыграть странную роль в истории страны. Другие незримые слушатели сидели так же тихо и неподвижно в таинственных камерах, расположенных вокруг центрального зала.

В седьмом по счету алькове, откуда открывался доступ к ряду ведущих на улицу железных дверей, мумиеподобный Сэм Пак сидел на диванчике и внимал вместе с остальными благозвучному, вдохновенному голосу оратора.

Очень слабое жужжание раздалось прямо над головой старика и заставило его открыть глаза, подобные щелочкам в посмертной маске. Сэм Пак поднял взгляд и увидел светящуюся голубую точку… Прошло две, три, четыре минуты — голубая лампочка продолжала гореть. Это казалось странным.

Голубая лампочка зажглась в порядке вещей — поскольку со стороны реки ожидалось появление седьмого представителя Совета, и это означало, что речные ворота открыли один или два человека, знавшие секрет хитроумного механизма. То, что лампочка не погасла, могло означать единственное: внешняя дверь осталась открытой — и это казалось непонятным.

Но когда Сэм Пак поднялся с диванчика и бесшумно направился к выходу, лампочка замигала, потускнела, снова замигала и наконец погасла.

Наверху определенно происходило что-то странное.

Простой смертный сразу забил бы тревогу, но Сэм Пак был великим человеком. Он открыл дверь и начал подниматься наверх, включая по пути свет. Затем он остановился посреди каменного коридора под висячей лампой и потянул ее вниз.

При этом часть сплошной на вид стены высотой пять и шириной три фута откинулась назад наподобие подъемного моста. Сэм Пак, сгорбившись, шагнул в темный проем. Таинственный плеск воды стал слышен, когда потайная дверь стала на место. Здесь пахло сыростью и плесенью. Старик нашарил в темноте железные поручни, извлек из складок синего одеяния фонарик и посветил им вперед.

Он стоял на железной галерее, тянущейся над сточным каналом. Сюда вел подземный ход из расположенного под Китайским кварталом лабиринта.

Сэм Пак медленно двинулся вперед — сгорбленная зловещая фигура в таинственном мрачном окружении.

Там, где маслянистые воды исчезали под аркой, галерея кончалась глухой каменной стеной.

Сэм Пак пошарил по камню сморщенными костлявыми руками, приводя в движение какой-то потайной механизм, — и из стены выдвинулся небольшой ящик, в котором находился телефон. Старик поднял трубку и прислушался. Потом положил трубку на рычаг, задвинул потайной ящик обратно в стену и с проворством, необычным для человека его лет, двинулся по галерее назад. Случилось нечто неприятное, но не совсем непредвиденное.

Враг взломал речные ворота.

4

На углу Дойер-стрит у заграждения собралась толпа. Желающих пройти за полицейский кордон отправляли к дежурному офицеру в обход квартала. Высокий бородатый человек в пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе стоял в тени возле большого автомобиля с пуленепробиваемыми окнами и внимательно вглядывался в толпу за заграждением. К нему подошел посыльный из местного отделения полиции.

— Капитан Хэпберн?

— Да. В чем дело?

— Похоже, мы потеряли связь с отрядом федерального агента Смита.

— Никаких новостей?

— Никаких.

Марк Хэпберн внезапно испытал сильный приступ страха. Никто не знал, какие опасности поджидают отряд (хотя и многочисленный) у речных ворот, и никто не имел представления о силах грозной организации, с которой боролся Найланд Смит. Воображение живо нарисовало капитану тысячи страшных возможностей. Джонсон прекрасно мог справиться здесь и один — собственно говоря, основная часть работы лежала именно на нем: Хэпберн просто наблюдал за ходом операции и принимал рапорты. С другой стороны, броситься сейчас к реке практически означало бы покинуть пост. Марк повернулся к стоящему рядом человеку.

— Ступайте возьмите катер и выясните обстановку на реке. Затем быстро возвращайтесь и доложите мне.

— Есть, капитан.

Марк Хэпберн сел в бронированную машину и дал краткие указания водителю.

Автомобиль остановился у заведения By Кинга, и в сопровождении трех полицейских Марк Хэпберн вошел в дверь. Заведение посещали одни азиаты — за исключением самых любознательных туристов, которых интересовала эта достопримечательность Китайского квартала.

Гул голосов стих, когда небольшой отряд вошел в зал; воцарилось выжидающее молчание. Четверо мужчин проследовали к бару, расположенному в дальнем конце помещения, внимательно разглядывая по пути сидящих в кабинетах посетителей. За стойкой бара с елейной улыбкой восседал сам By Кинг. Хитрые глаза его поблескивали на жирном рябоватом лице.

— О! Джентльмены! — воскликнул он, потирая руки. — Вы желаете выпить свежего пива? — В его речи причудливо мешался акцент Бронкса и Шанхая.

Теперь все присутствующие, кроме By Кинга, разговаривали приглушенными голосами. Это шипение, подобное шипению змеи, создало зловещую атмосферу.

— Да. Немного свежего пива и немного свежих новостей.

— By Кинг с радостью расскажет все, что знает. — Хозяин поставил на стойку четыре кружки пенистого пива. — Просто скажите, что именно вас интересует, и By Кинг все расскажет, если знает — правда, едва ли он знает.

Марк Хэпберн расплатился за пиво и кивнул своим спутникам. Облокотясь о стойку, они принялись рассматривать посетителей в кабинках. На втором этаже здания находился еще один зал, а выше (согласно утверждению местных полицейских) — еще один, где играли в фан-тан и предавались прочим запрещенным развлечениям.

— Похоже, вы заняты? — спросил Хэпберн.

— Да. — Китаец обнажил в улыбке ряд ровных, но темных зубов. — Очень занят. Посетители жалуются на странные дела, творящиеся на улице. Вам о них, конечно, известно?

— Мои друзья, вероятно, знают. Я лично собираю материал для газеты.

— О, конечно! Вы журналист?

— Точно. Полагаю, вы знаете большинство своих завсегдатаев?

— Всех, мистер. Все очень старые друзья. Одни богатые, другие без гроша в кармане — но все хорошие старые друзья. Китаец китайцу всегда друг, иначе… — Он пожал плечами. — Иначе разве это китаец?

— Да, пожалуй. Но меня вот что интересует. — Хэпберн устремил глубоко посаженные глаза на хозяина заведения. — Я слышал, что один из Семерых находится сейчас в городе. Это действительно так, By?

Не столь глубоко, как Найланд Смит, знающий психологию азиатов, он искал на рябом лице какие-либо признаки смятения — но тщетно. На бесстрастном лице By Кинга не отразилось ровным счетом никаких чувств.

— Семеро? — невинно переспросил он. — А кто такие эти Семеро, мистер?

5

— Признаюсь, я рад выбраться отсюда, — пропыхтел Кэрриган, протискиваясь под частично поднятой дверью. — Что-то не нравится мне этот тоннель.

Из-под гулкого настила пристани раздался предостерегающий окрик:

— Тише!

Нестройные возбужденные голоса стихли. Полицейские толпились в темном пространстве между внутренней дверью и внешней, которой не давала закрыться полностью просунутая в щель мачта с катера.

— Это Азиат, — сказал Кэрриган. — Давайте послушаем, что он скажет.

— От моста сигналит катер, — раздался голос невидимого Азиата. — Вы не попали в западню?

— Попали, но уже выбрались, — коротко ответил Кэрриган и повернулся к Найланду Смиту. — Что будем делать дальше?

Смит, представляющий собой пародию на самого себя — в потрепанном костюме и сдвинутой набекрень холщовой кепке некогда белого цвета, — молча стоял рядом с капитаном полиции и задумчиво дергал себя за мочку левого уха.

— Наши планы изменились, — бросил он наконец. — Я не все предусмотрел. Соберите всех людей в укрытие, Кэрриган, и выведите катер за пределы видимости отсюда. Оставьте с нами двух людей. Приступайте к выполнению приказа.

— Слышал? — крикнул Кэрриган Азиату. — Всех людей собрать в укрытие — как было сначала. Катер отходит от пристани, становится поодаль на якорь и ждет сигнала. Выполняйте приказ! — Он обернулся к двум стоящим рядом с полуоткрытой дверью мужчинам. — Вы двое остаетесь здесь. Остальные уходят.

Три человека спустились в катер, другие полезли по трапу на верхний док. Катер пошел через реку — подобный призраку на фоне мириадов отраженных в воде огней — и исчез из виду.

— Надо закрепить в двери какой-нибудь клин — складной нож или еще какой-нибудь предмет, способный выдержать сильное давление.

— Готово, шеф! — раздался в ответ голос. — Я заклинил дверь.

— Хорошо. Кэрриган, идите за нами. Вы двое зайдите внутрь, но внимательно следите за дверью.

Два черных силуэта мелькнули в дверном проеме.

— Готовы? — резко спросил Смит.

— Готовы, шеф.

— Тяните дверь на себя. Теперь, Кэрриган, нужно втащить мачту внутрь… Теперь отпускайте потихоньку дверь, — задыхаясь, скомандовал Найланд Смит. — Но постарайтесь, чтобы она не закрылась окончательно.

Приведенная в движение мощной пружиной, дверь начала закрываться, таща за собой двух мужчин, — и одновременно с этим вторая дверь медленно, дюйм за дюймом, стала подниматься вверх.

— Больше не можем держать, капитан, — с трудом проговорил наконец один из полицейских. — Сейчас пальцы отдавит.

— Отпускайте, — скомандовал Смит.

Дверь захлопнулась с легким лязгом, и Найланд Смит направил луч фонарика вверх.

Шлюзный затвор высовывался на два дюйма из прорези в потолке тоннеля.

Точный механизм действия хитроумного устройства оставался не совсем ясным. И укрыться в каменном коридоре вошедшим было негде.

— Я понял вашу мысль, — сказал Кэрриган. — Но у нас нет шансов уцелеть, если мы не откроем огонь.

— Без приказа не стрелять.

— Думаю, они все равно раскусят этот номер с дверями, — заметил один из полицейских.

— Когда они сунутся на док, Азиат встретит их должным образом, — ответил Кэрриган. — Приготовьте оружие, ребята. Как только эта дверь откроется — набрасывайтесь на них.

Наступила тишина, нарушаемая лишь плеском реки, доносившимся сквозь узкую щель заклиненной двери.

— Надо проверить еще одну вещь, шеф, — сказал Кэрриган. — А вдруг механизм не работает, когда дверь не плотно закрыта? Потяните ее, ребята… осторожно… просто посмотрим, все ли в порядке.

— Сэр, все в порядке, она открывается.

— Тогда стойте там, — приказал Найланд Смит, — и тяните на себя, если почувствуете толчок.

Спрятавшийся на верхнем доке Азиат увидел маленький моторный катер, который тихо шел вниз по течению, то выплывая на свет, то пропадая в густой тени. Один из двух китайцев стоял на носу суденышка, пристально вглядываясь вперед; второй управлял катером. На корме виднелась смутная человеческая фигура. Над водой плыл туман.

В свете прожекторов проплывающего мимо парохода стало видно, что человек на корме одет в черный непромокаемый плащ и клеенчатую зюйдвестку, козырек которой полностью скрывал его лицо. Точно так же были одеты остальные пассажиры катера.

Укрывшийся на доке отряд затаив дыхание наблюдал, как маленькое судно покачнулось на маслянисто поблескивающих волнах, свернуло в узкий канал — невидимый с середины реки — и остановилось возле ведущего на пристань трапа. Стоящий на носу катера человек схватился одной рукой за железный поручень, а вторую протянул пассажиру. Шум мотора стих, и все огни на суше погасли.

Осторожно ступая, пассажир прошел к трапу и с помощью матроса поднялся по нему. На пристани они шепотом обменялись несколькими фразами — не слышными для притаившихся наверху людей. Но Азиат, наблюдавший за предыдущей высадкой в бинокль, предположил, что возглавляет группу китаец, который стоял на носу катера…

В темном тоннеле четверо мужчин напряженно ждали. До слуха их донесся слабый скрип деревянных ступенек.

— Станьте к двери, — прошептал Кэрриган. — И хватайте их.

Дверь открылась — неизвестно, приведенная ли в движение потайным механизмом или усилиями двух стоящих за ней мужчин.

— Руки вверх! — резко скомандовал Найланд Смит.

Он направил луч фонарика прямо в лицо впереди идущего человека.

Но даже в этих чрезвычайных обстоятельствах на бесстрастном монгольском лице не отразилось ровным счетом ничего. Человек поднял руки. Его спутник в блестящем черном плаще тоже.

Снаружи донесся приглушенный крик, шум бегущих ног и громкий всплеск воды.

— Ловите его! — раздался крик Азиата. — Он спрыгнул с катера!

Послышались ответные крики и топот многих ног по деревянному настилу.

— Обыщите задержанного, Вейгуд, — приказал Кэрриган. — А вы — обыщите китайца.

Человек по имени Вейгуд грубо сдернул зюйдвестку с головы пассажира катера и сорвал с него плащ, в то время как второй полицейский принялся обыскивать неподвижно стоящего китайца.

Найланд Смит пристально вгляделся в открытое теперь для обозрения лицо задержанного — и осознал ужасный факт. Счастливый случай, столь редко приходящий Найланду Смиту на помощь, помог ему выбрать для нападения на штаб доктора Фу Манчи ночь, когда проходило собрание самых влиятельных членов тайной организации.

Он думал увидеть перед собой суровые черты генерала Ли By Чанга — но его ожидало разочарование.

Найланд Смит увидел лицо восточного типа, но характерное скорее для жителя Ближнего, а не Дальнего Востока: гордое, оливкового цвета, с горящими черными глазами и надменным ртом. Но это было совершенно незнакомое лицо.

У китайца изъяли пистолет и устрашающего вида нож. Спутник его оружия при себе не имел, и — странное дело! — под плащом на нем оказалась черная сутана с капюшоном!

В дверь ворвался Азиат и доложил:

— Мы упустили второго китайца. Он плавает, как акула. Должно быть, очень долго плыл под водой, прежде чем вынырнул. Во всяком случае его и след простыл. А с моря надвигается туман.

— Плохо дело, — резко сказал Смит. — Однако продолжайте наблюдать за рекой. — Он повернулся к Кэрригану и приказал: — Выведите китайца на пристань. Я хочу задать его спутнику несколько вопросов.

Через несколько мгновений Найланд Смит стоял перед величественным пленником, чье лицо было освещено фонарем Кэрригана.

— Вам знаком тот китаец, Кэрриган?

— Нет. Но его легко узнает Финней с Мотт-стрит. Он знает всех китайцев в городе.

Смит устремил пронзительный взгляд на египтянина (он уже определил национальность задержанного).

— Ваше имя?

— Какое вы имеете право задавать мне вопросы?

Человек на удивление хорошо владел собой и говорил на безукоризненном английском свободно и грамотно.

— Я правительственный агент. Ваше имя?

— Судя по вашему обращению с моим китайским знакомым, молчанием я не добьюсь ничего, кроме рукоприкладства, — ответил египтянин. — Меня зовут Ахмед Фаюм. Вы желаете взглянуть на мой паспорт?

— Отдайте его капитану полиции Кэрригану.

Из складок странного одеяния египтянин извлек паспорт и вручил его Кэрригану. Тот смерил задержанного характерным для полицейского грозным взглядом и раскрыл документ с такой яростью, словно ненавидел его.

— Когда вы прибыли в Нью-Йорк?

— Прошлой ночью пароходом «Иль де Франс».

— И остановились?..

— В «Гросвенор-гранд».

— Какие у вас дела в США?

— Я совершаю визит в Вашингтон.

— Вы дипломат?

— Я вхожу в свиту короля Египта Фуада.

— Все верно, — прорычал Кэрриган, поднимая глаза от паспорта. — Но что-то тут определенно неладно. — На лице его появилось озадаченное выражение.

— Мистер Фаюм, — резко сказал Смит, — может быть, вы объясните, что вы делаете здесь ночью в компании двух подозрительных личностей?

Египтянин едва заметно улыбнулся.

— Естественно, я не знал, что это подозрительные личности. Когда мне дали их в проводники в египетском консульстве, у меня сложилось впечатление, что мы направляемся в некое уникальное увеселительное заведение где можно покурить гашиш и получить массу прочих удовольствий.

— Понятно. Но к чему этот маскарад?

— Черное домино? — Египтянин продолжал улыбаться. — Его дали мне мои проводники — поскольку посетители подобных заведений не всегда хотят быть узнанными.

Некоторое время Найланд Смит продолжал смотреть в огромные черные глаза задержанного, потом сухо бросил:

— Ваш рассказ требует проверки, мистер Фаюм. Пока что вам придется считать себя арестованным. Будьте любезны, выньте все из своих карманов.

Ахмед Фаюм пожал плечами и безропотно повиновался.

— Боюсь, — спокойно заметил он, — вы создаете почву для международного конфликта…

6

Рапорт, полученный по выходе из заведения от посланного Хэпберном к реке человека, обнадеживал. Найланд Смит обнаружил речные ворота и арестовал двух человек. Боевые операции на том фронте шли по плану.

Жизнь осажденного квартала текла в соответствии с заведенным порядком. Стоицизм азиатов — как фатализм арабов — учит людей принимать вещи такими, как они есть. Из открытых дверей лавочек доносился смешанный запах пахучих палочек и бомбейской парусины. Заманчиво сияли витрины ресторанов: устрицы, речные раки и прочие милые желудку китайца Деликатесы в окружении аппетитной зелени красовались за стеклом. Джон-китаец безмятежно занимался делом — так что полицейский кордон в конце улицы выглядел довольно нелепо.

Марк Хэпберн испытывал сильную тревогу. Уникальный опыт Найланда Смита заставил его безоговорочно поверить в существование китайского штаба и речных ворот. В свете же этой теории версия о существовании в окруженном квартале входов в подземелье казалась вполне логичной.

Хэпберн повернулся к полицейскому инспектору Финнею, который молча шел рядом.

— Вы говорите, что в Китайском квартале больше нет никаких тайн. Если это так…

Инспектор Финней — невысокий, плотный мужчина с красным тяжелым лицом, одетый в плащ и твердую черную шляпу, — решительно объявил в ответ:

— Никаких железных дверей здесь больше нет. Железную дверь невозможно привезти и установить без того, чтобы я не узнал об этом. Их использовали в игорных домах и курильнях опиума. Мои ребята не глухи и не слепы. Одно слово — и мы проверяем весь квартал. И все незнакомые личности проверяются самым тщательным образом.

Сразу за барьером, возле которого стояла группа зевак, Хэпберн обернулся к Финнею.

— Мы не проверяли еще одну часть Китайского квартала — а именно крыши. Джонсон, — обратился он к одному из сопровождающих его полицейских. — Вы останетесь здесь за меня. Думаю, это не займет много времени.

Десятью минутами позже Хэпберн в сопровождении инспектора Финнея и двух полицейских уже взбирался по пожарной лестнице на задней стене здания склада — пустующего на вид. Ни в одном окне не горел свет. Когда они наконец ступили на плоскую свинцовую крышу, Хэпберн резко приказал:

— Держитесь в тени. Иначе нас могут увидеть с крыши вон того высокого здания в конце квартала.

— Конечно, — откликнулся Финней. — В этом здании находится заведение By Кинга. Оно занимает три нижних этажа — а выше располагаются меблированные комнаты. Сегодня в шесть часов вечера я проверил их все до единой, а за входом с улицы наблюдает мой человек.

— На верхнем этаже здания By Кинга горит свет. Вы не припомните, кто живет там?

— Сам By Кинг и его жена, — раздался сзади голос одного из полицейских. — Он владелец всего дома, но часть комнат сдает. By Кинг — один из самых богатых китайцев в городе.

Марка Хэпберна охватило лихорадочное волнение. Он почувствовал острую необходимость безотложных действий. Все эти бесплодные и бесцельные исследования не смогли полностью завладеть его умом. Даже сейчас, когда миллионы городских огней сверкали вокруг и странно изменившийся уличный шум доносился до слуха, а где-то далеко внизу лежала еще нераскрытая, манящая тайна — он унесся мыслями, уже не в первый раз за вечер, в мир грез, где властвовала Мойя Эдер.

Марк пытался представить, чем занимается она в данный момент, какие новые обязанности возложил на нее зловещий Президент. Молодая женщина почти ничего не сказала ему. Он знал единственное: рабская зависимость Мойи Эдер от Президента может привести ее на таинственную базу в Китайском квартале — в эту ужасную берлогу, которая иногда в самом гротескном виде рисовалась ему во сне. Следовательно, в случае успешного осуществления операции у речных ворот Мойя Эдер может оказаться пленницей Найланда Смита!

По улицам Китайского квартала полз сырой серый туман, несомый с моря порывистым ветром.

— Можно как-нибудь заглянуть в те комнаты? — спросил Хэпберн.

— Можно подойти к двери и позвонить в звонок, — ответил Финней. — В противном случае это не так легко сделать. Кажется, пожарная лестница того здания соединяется с крышей стоящего рядом, более низкого. Но я не знаю, сможем ли мы перепрыгнуть с этой крыши на ту.

— Держитесь по возможности в тени, — приказал Хэпберн и двинулся в сторону здания By Кинга, которое возвышалось над плоскими свинцовыми крышами, подобно сторожевой башне.

7

— Здесь что-то не так, — сказал Найланд Смит. С железной галереи он посветил фонариком на медленно текущую зловонную воду.

— Мы вышли к одному из главных стоков, — откликнулся Кэрриган, — вот что здесь не так. И вероятно, находимся на пути ко второму стоку — то есть уже за пределами подозрительной территории.

Он обернулся и поглядел назад. Глазам его предстало фантастическое зрелище: множество светящихся точек мелькало в черном тоннеле — то были фонари сопровождающих Найланда Смита полицейских… Иногда случайный луч выхватывал из скопления неверных теней какое-нибудь лицо. Раздавались приглушенные голоса и шаги множества ног по железным ступенькам.

— Можно попробовать вернуться, — послышался сзади чей-то крик. — Так мы будем идти всю ночь.

— Поворачивайте назад, — раздраженно бросил Смит. — Здесь задохнуться можно. Очевидно, мы пошли не в ту сторону.

— Здесь какая-то ловушка, — согласился Кэрриган. — Все, что нам остается сделать, — это устроить засаду у крысиной норы и ждать, пока крыса сама не вылезет из укрытия.

Найланд Смит рассчитывал совсем не на это. Он испытывал страшное разочарование. Провал его далеко идущих планов казался бы ему чрезвычайно унизительным, когда бы не арест двух подозрительных личностей. Последний по крайней мере подтверждал его теорию о существовании под доком Южного торгового пароходства потайной двери, которой пользовалось окружение доктора Фу Манчи.

Найланд Смит приходил в бессильную ярость при мысли (осенившей его в момент ареста египтянина), что, по всей вероятности, именно сегодня ночью происходило собрание Совета Семи.

Эта ряса с капюшоном казалась особенно важной. У членов Совета имелись веские основания скрывать свою подлинную личность от других. Ахмед Фаюм являлся одним из Семи — одним из руководителей тайной организации Си Фан. Но согласно положению о дипломатической неприкосновенности, его нельзя будет обвинить ни в каких действиях, направленных против правительства США.

Из опыта Найланд Смит знал, что допрос китайца ничего не даст. Он не сомневался в принадлежности арестованного к организации доктора Фу Манчи, но и сознавал безнадежность любых попыток вырвать у него признание в этом. Второй китаец скрылся от полиции и, вероятно, уже поднял тревогу…

В словах Кэрригана Смит нашел единственное утешение: продолжать осаду Китайского квартала в ожидании каких-либо ощутимых результатов не имело смысла. Он был прав в своих предположениях, но на сей раз он проиграл. Оставался лишь слабый проблеск надежды. Найланд Смит внезапно почувствовал радость от мысли, что второму китайцу удалось бежать.

Если сегодня в штабе доктора Фу Манчи собрались важные особы (а это почти не вызывало сомнений), то налет на речные ворота вызовет отчаянную попытку бегства через выходы наверху!

Но Найланд Смит был очень молчалив, когда вместе с Кэрриганом шел на ощупь назад по зловонному тоннелю. Временами сверху доносился неясный раскатистый шум тяжелого транспорта и постоянно слышался гулкий шепот и плеск воды. В месте пересечения нижней смотровой галереи с верхней, по которой они двигались, Найланд Смит остановился и отрывисто спросил:

— Как вы полагаете, где мы сейчас находимся, Кэрриган?

— Примерно где-то под Байяром и Ист-Бродвеем. Если я и ошибаюсь, то ненамного.

— Прикажите своим людям наблюдать за этим местом.

8

— Держите лестницу крепче, — приказал Хэпберн инспектору Финнею и двум его помощникам.

Во дворе склада они нашли короткую лестницу-стремянку и втащили на крышу. Теперь она нависала над зияющим черным провалом, на дне которого сквозь пелену тумана слабо мерцали огни фонарей и автомобильных фар. Снизу доносились искаженные голоса людей и приглушенный шум транспорта — только характерных гудков такси не было слышно, ибо как раз здесь пролегала одна из перекрытых полицией улиц. Вход в заведение By Кинга находился прямо внизу.

— Готово, капитан.

Марк Хэпберн начал осторожно карабкаться по лестнице.

Густая тень от высокого дома By Кинга скрывала его. Это было рискованное путешествие: Хэпберн не осмеливался поднять глаза к холодному звездному небу и не решался взглянуть вниз, в туманную расселину между домами. Ступенька за ступенькой продвигался он к цели — к высокому светящемуся окну. Медленно-медленно поднимался капитан по лестнице.

И вот наконец он вцепился руками в карниз, заглянул в окно… и увидел зрелище столь странное, что не сразу смог оценить его значение…

Взору Хэпберна предстала причудливо обставленная гостиная — предметы убранства и затейливые светильники наводили на мысль о Востоке. На полу лежали яркие, пестрые ковры, и вдоль двух стен стояли диваны. Гостиную заливал багровый свет — поэтому Марку стоило большого труда разглядеть, что же происходит в дальнем конце комнаты.

Там два китайца тянули на себя трос из открытого окна. Это само по себе казалось необычным — но присутствие третьей и последней фигуры в гостиной делало сцену окончательно странной.

Это был человек в черной рясе с капюшоном, полностью закрывающим лицо, но с прорезями для глаз. Когда бы не цвет одеяния, человек мог бы сойти за одного из Милосердных Братьев.

Он стоял совершенно неподвижно возле китайцев, которые подтягивали на тросе к окну некое приспособление, напоминающее кресло. Даже сейчас Марк Хэпберн еще не осознал важность происходящего. Человек в капюшоне подхватил подол рясы и с помощью одного из китайцев уселся в подтянутое к окну кресло. Двое слуг снова взялись за трос.

Черная фигура исчезла за окном.

Наконец Хэпберна осенило. Налет Найланда Смита на речные ворота оказался удачным… Именно здесь находился запасной выход из осажденного Китайского квартала!

Сколько человек уже успело уйти? Сколько еще осталось? Все стало ясно как день. Через улицу к какому-то высокому зданию напротив тянулась канатная дорога — и над самыми головами патрульных полицейских эти люди переправлялись в безопасное место!

Марк Хэпберн начал спускаться. Еще было не поздно окружить соседний дом…

Но вдруг он замер на месте.

Из занавешенного портьерой дверного проема в левой стене комнаты появилась следующая фигура.

Это был высокий человек в желтом одеянии. Величественные черты его лица носили печать такой внутренней силы, что Хэпберн буквально оцепенел на несколько мгновений. Крепко вцепившись в карниз, он смотрел… смотрел на внушительную фигуру с высоко поднятыми плечами, неподвижно стоящую у портьеры. Возможно, внимание его стало настолько напряженным, что величественный человек почувствовал близкое присутствие чужака.

Массивная голова медленно повернулась, и Хэпберн встретил взгляд ярко-зеленых глаз… Никогда в жизни не видел он таких глаз. Марк не знал, видно ли его за оконным стеклом из тускло освещенной гостиной. Но одно он знал наверняка.

Перед ним стоял доктор Фу Манчи.

 

ГЛАВА XXV

ОСАДА КИТАЙСКОГО КВАРТАЛА

(продолжение)

Возбужденный от сознания значимости момента, Хэпберн стремительно взлетел на самый верх шаткой лестницы и, вцепившись в скобу, приделанную сбоку от рамы для удобства мойщиков окон, ударом ноги разбил стекло.

Он наклонился, направил пистолет на фигуру в желтом одеянии и приказал высоким, срывающимся от волнения голосом:

— Руки вверх, доктор Фу Манчи!

Морской туман продолжал свое незаметное наступление на улицы Китайского квартала. Один за другом исчезали из виду огни фонарей внизу. От подножия лестницы раздался предостерегающий крик:

— Осторожней, капитан! Мы не сможем поймать вас, если вы сорветесь…

Но Хэпберн едва расслышал предупреждение. Все его внимание было сосредоточено на жутком существе, стоящем у занавешенного портьерой дверного проема. Двое китайцев у раскрытого окна являли собой образец превосходно вышколенных слуг: услышав звон разбитого стекла и резкий окрик, они не вздрогнули и не обернулись — но продолжали механически выполнять свою работу.

Не сводя с Хэпберна пронзительного взгляда зеленых глаз, высокий китаец медленно поднял руки. Если он и не видел в темноте противника, то дуло пистолета видел вполне отчетливо.

— Переместитесь чуть влево! — раздался снизу отчаянный крик. — Нам не удержать лестницу!

На один непоправимый миг Хэпберн отвел глаза в сторону, и комната тут же погрузилась в полную тьму.

Вцепившись в скобу, Хэпберн выстрелил в направлении дверного проема… и в свете вспышки увидел, что там уже никого нет. Продолжать стрельбу не имело смысла. Он наклонился вниз.

— Передайте Джонсону, что через улицу натянута канатная дорога! Чертов туман сыграл им на руку. Окружите и обыщите дом напротив.

Скоро снизу донеслись приглушенные крики и разбегающиеся шаги…

— Арестуйте всех у By Кинга! Обыщите дом от подвала до крыши!

Хэпберн вновь выстрелил в направлении дальнего окна, целясь поверх голов китайцев, и услышал звук торопливых шагов. Затем наступила полная тишина. Движимый все тем же острым чувством возбуждения, испытанным при виде легендарного доктора Фу Манчи, Марк нашарил ногой верхнюю перекладину лестницы и с риском для жизни начал спускаться на нижнюю крышу. Финней поймал его за руку, стремительно оттащил от парапета и хрипло спросил:

— В чем дело, капитан? Я почти прилип к этой чертовой лестнице!

— Канатная дорога через улицу. Скорей! Нельзя терять ни минуты!

Но в этот момент лейтенант Джонсон, приказав компетентному подчиненному заняться By Кингом и его домом, уже входил в указанное Смитом здание.

Первый этаж его занимала галантерейная лавка, а остальные — меблированные комнаты. В ходе дальнейшего расследования выяснилось, что хозяином дома является не кто иной, как By Кинг. Все помещения снизу доверху подверглись тщательному обыску. На самом верхнем этаже произошла некоторая заминка.

Там находилась штаб-квартира китайского общества Хип Синг Тонг. К замку ее двери не подходил ни один ключ, а попытки взломать дверь не принесли успеха.

На всякий случай полицейские арестовали всех находившихся в здании: мужчин, женщин и детей. Полицейские фургоны уже увозили задержанных в участок, когда Хэпберн вылетел из лифта на верхнем этаже. Попытки взломать ведущую в храм Тонга дверь продолжались. В это время раздался крик:

— Дайте пройти!

По лестнице поднимался полицейский, который тащил за шиворот китайца преклонных лет.

— У него есть ключ, — кратко пояснил он.

Мгновение спустя дверь распахнулась. Щелкнул выключатель, и свет залил безвкусно убранную пеструю комнату.

Густой странный аромат курений плыл в сквозняке от открытого окна в сторону вошедших. На полу валялись тросы и прочие детали механизма. К одной из балок на потолке крепился ворот. Именно сюда вела канатная дорога из верхнего этажа здания By Кинга.

Храм Тонга был совершенно пуст…

 

ГЛАВА XXVI

СЕРЕБРЯНАЯ ШКАТУЛКА

1

В своем кабинете доктор Фу Манчи говорил негромким голосом. На пульте перед ним горели две лампочки.

— Это было хорошо сделано, мой друг. Но остальное — просто вопрос времени. Третью базу следует покинуть немедленно. Очень жаль, что наш египетский представитель арестован. Надо предпринять шаги к его освобождению. В молчании By Чанга можно не сомневаться. Остальные представители находятся в безопасности. У тебя мало помощников — посему большей частью великолепных экземпляров нашей коллекции придется пожертвовать. Но обеспечь собственную безопасность и не оставляй после себя ни одной нити, которой мог бы воспользоваться противник.

— Я понял, хозяин, — раздался в ответ голос старого Сэма Пака. — Все будет сделано.

— Инстинкт превыше разума, — продолжал доктор Фу Манчи. — Инстинктивно Враг Номер Один вышел на наш след. Я слышу твое шипение, мой друг. У меня есть один план.

— Вы желаете, Маркиз, оставить доступ на базу свободным?

— Да, таково мое желание. Оставим им этот бесполезный триумф: он сделает их слепыми. Третья база должна прекратить свое существование. Займись этим делом, мой друг.

Длинный желтый палец нажал кнопку на пульте. Две лампочки погасли, но зажглась еще одна.

— Рапорт от номера, ведущего наблюдение за Третьей базой, — приказал доктор Фу Манчи.

— Получен в одиннадцать часов тридцать шесть минут, — ответил Обладатель Феноменальной Памяти. — Полицейская облава на заведение By Кинга началась в одиннадцать ноль пять, и все находящиеся в здании, включая By Кинга и членов его семьи, арестованы. Запасной выход перекрыт. Произведен ряд других арестов — в общей сложности арестовано сорок человек. По всем улицам установлены кордоны, и квартал тщательно патрулируется. Личность правительственного агента, ответственного за операцию в Китайском квартале, установлена: это капитан Марк Хэпберн из войск Медицинской службы США. Капитан Хэпберн покинул осажденную территорию — за ним установлена слежка. Докладывал номер Тридцать Седьмой.

Последовало несколько мгновений тишины. Длинные пальцы лежали на лакированном столе неподвижно — словно вырезанные из дымчатой слоновой кости.

— Рапорт от номера, ответственного за безопасность наших представителей, — приказал затем Фу Манчи.

— Рапорт из Комитета безопасности получен в одиннадцать часов пятьдесят минут. Все делегаты вернулись в свои отели, за исключением египетского представителя. Его арестовали у Четвертого входа вместе с неким By Чангом. Об этом аресте докладывалось раньше.

— Последний рапорт от номера, наблюдающего за Четвертым входом.

— Получен в одиннадцать тридцать восемь. Отряд под командованием капитана полиции Кэрригана ушел, оставив у входа группу охранников из семи-восьми человек. Конец донесения от номера Сорок Девять.

— Подготовьте отчет по рапортам, полученным со всех концов страны. Через час доложите в соответствии с установленным порядком.

Вновь янтарно-желтый свет залил комнату с готическими окнами, обладатель чудесной памяти вернулся к своей бесконечной работе над головой величественного китайца. В тот же момент длинная рука Фу Манчи потянулась к серебряной шкатулке. Доктор откинул крышку и извлек из шкатулки изящные приспособления для курения опиума.

2

— Как это понимать? — резко спросил Найланд Смит.

Когда Хэпберн вошел в гостиную, он завтракал, одновременно просматривая прислоненную к кофейнику «Нью-Йорк таймс». Ничто на бронзовом лице Найланда Смита, кроме легких теней под глубоко посаженными глазами, не говорило о состоянии крайнего нервного напряжения, в каком он пребывал последние двое суток. Пристально глядя на Хэпберна, он принялся механически набивать трубку.

Хэпберн сбрил усы и бороду — и вновь превратился в чисто выбритого и опрятного самого себя. Он улыбнулся почти извиняющейся улыбкой и осведомился:

— Не ваш ли друг Киплинг говорил, что женщины и слоны никогда ничего не забывают? Полагаю, он должен был включить в этот ряд и доктора Фу Манчи. Во всяком случае в меня стреляли дважды прошлой ночью.

Найланд Смит кивнул.

— Вы правы. Я на мгновение забыл, что он видел вас в окне. Да, бородатому газетчику придется исчезнуть.

Из кухни появился Фей с подносом, и по гостиной распространился аппетитный запах завтрака. Фей держался как вышколенный слуга в мирном английском доме.

— Я варю свежий кофе, сэр, — сообщил он Хэпберну. — Он будет готов через минуту.

Фей снял серебряные крышки с блюд и удалился.

— Я прихожу к заключению, — сказал Найланд Смит, пока Хэпберн исследовал содержимое блюд и тарелок, — что мы уже злоупотребили гостеприимством хозяев отеля. Теперь поимка одного из нас — или обоих сразу — всего лишь вопрос времени.

Хэпберн не ответил. Найланд Смит чиркнул спичкой, зажег трубку и продолжал:

— До сих пор нам страшно везло, хотя оба мы порой сильно рисковали. Но мы знаем: за отелем ведется круглосуточная слежка. Полагаю, нам пора сменить место жительства.

— Склонен согласиться с вами, — медленно ответил Марк Хэпберн.

— Пресса, — Найланд Смит указал пальцем на разбросанные по ковру газетные листы, — молчит о нашей бесплодной облаве. Это провал, Хэпберн! Мы не можем арестовать никого из задержанных. У нас нет никаких улик!

— Знаю.

Фей принес кофе и вновь удалился в свое крохотное святилище.

— Мы найдем китайский подземный лабиринт — для нас это лишь вопрос времени, — продолжал Смит, бессознательно повторяя слова доктора Фу Манчи. — Я заходил сегодня утром в участок. Допрашивать китайца — это бесполезная трата сил. By Кинг, как я и предвидел, от всего отпирается. Сентрал-стрит начинает поглядывать на меня, как на надоедливого фанатика. Все же, — он резко ударил ладонью по столу, — насчет базы в Китайском квартале я оказался прав. Но к тому времени, как мы найдем ее, она будет уже пустовать. Это тупик, Хэпберн. И наш следующий ход пока неясен. — Найланд Смит указал на прислоненную к кофейнику газету. — Я везде начинаю ощущать присутствие доктора Фу Манчи. Сегодня утром на ближайшем углу я чуть не стал жертвой дорожно-транспортного происшествия, хотя никуда не выхожу без очков и сутаны.

— А что случилось?

— Тяжелый грузовик, не обращая внимания на огни светофора, на всей скорости помчался прямо на мой автомобиль. Меня спасло только искусство моего шофера… Грузовик принадлежал транспортной корпорации «Лотос».

— Но Смит…

— Этого следовало ожидать. Наш враг — человек гениальный. Наши жалкие увертки, вероятно, страшно веселят его. Посмотрите, что поставлено на карту! Вы знаете ситуацию в Абиссинии. Победа доктора Фу Манчи в этой стране положит конец всем далеко идущим планам Италии.

— Вы так полагаете? — Хэпберн резко вскинул голову и взглянул на Смита.

— Я знаю наверняка, — ответил тот. — Карта мира скоро изменится, если мы не сможем удержать под контролем ситуацию в Америке. Вы вполне осознаете тот факт, что практически за одну ночь Поль Сальвалетти стал национальным героем?

— Да. Но я не могу понять, каким образом ой вписывается в схему.

— Тут есть одно странное обстоятельство…

— Вы о чем?

— Лола Дюма сейчас неотступно находится при Сальвалетти. Она постоянно появляется с ним на приемах и встречах.

— А что тут странного? Она всегда была связана с Лигой истинных американцев.

— Лига истинных американцев — это просто очередное имя доктора Фу Манчи. — Смит резко встал с кресла и принялся расхаживать по гостиной. — Это наводит на очень интересные размышления: очевидно, за спиной Сальвалетти стоит Фу Манчи. Другими словами, Сальвалетти — вовсе не выскочка, волей случая занявший освободившееся место…

— Силы небесные! — Хэпберн положил вилку на стол. — Вы хотите сказать, что это место освободили для него специально?..

— Именно.

— Возможно ли это?

— План Фу Манчи постепенно становится ясным. Мы слишком пристально рассматривали малый его фрагмент и упустили целое. Я ознакомился с досье на Сальвалетти. Оно собрано еще далеко не полностью, но, похоже, молодого человека в течение долгого времени целенаправленно подготавливали именно к этой миссии. Слава Богу, что аббат Донегаль в безопасности! Я говорил прежде и говорю снова: жизнь этого священника бесценна для Америки. Возможно, ему еще придется грудью останавливать наступающий прилив. Взгляните на газеты… — Он на ходу подцепил ногой разбросанные по полу газетные листы. — Серьезным проблемам Старого Света уделяется сейчас очень мало внимания. На нервный срыв доктора Прескотта (ибо именно таков окончательный диагноз) пресса откликнулась лишь краткой сводкой о состоянии здоровья с Уивер-фарм. Несколько убийств, ознаменовавших прибытие Фу Манчи в Соединенные Штаты, отошли на задний план. Даже наша облава в Китайском квартале осталась почти незамеченной. Нет, Харвей Брэгг, Мученик, продолжает оставаться главной темой последних новостей — и имя его стоит теперь рядом с именем Поля Сальвалетти. И — что не менее важно — на сцене появляется Лола Дюма.

Наступило молчание, нарушаемое лишь приглушенным голосом Фея, который отвечал на телефонный звонок в соседней комнате. Очевидно, ни одно из полученных сообщений не представляло большой важности, но Фей тщательно регистрировал все звонки. Смит поглядел в окно и увидел, что туман бесследно рассеялся. Кристально прозрачный воздух, характерный для Нью-Йорка в зимние месяцы, обеспечивал великолепную видимость.

— Вы смотрите на здание «Страттон», Смит? — поинтересовался Хэпберн.

— Да. А что?

— Помните, я рассказывал вам о странным человеке, который, по словам Робби Эдера, живет там на верхнем этаже?

— Да.

— Возможно… Да, меня чрезвычайно заинтересовал этот человек, поскольку, возможно, он имеет какое-то отношение к Мойе Эдер. Я навел справки вчера вечером и сегодня утром получил ответ. И тут обнаружилось одно весьма странное обстоятельство…

— Какое именно?

Найланд Смит обернулся и взглянул на Хэпберна.

— Согласно полученному донесению, все здание занимают офисы концернов, к которым имел непосредственное отношение покойный Харвей Брэгг.

— Что?!

— Там располагается Нью-Йоркский штаб Лиги истинных американцев, главный офис транспортной корпорации «Лотос» и даже контора Южного торгового пароходства.

Найланд Смит стремительно подошел к столу, оперся на него руками и, наклонившись вперед, пристально взглянул на Марка Хэпберна.

— Это интересно… — медленно проговорил он.

— Пожалуй. По крайней мере странно. Поэтому я сегодня рано утром договорился о проверке электрической проводки во всем здании — через центральную электрическую компанию города. Возможно, она ничего не даст, но во всяком случае я получу доступ к некоторым помещениям «Страттона».

— Вы всерьез заинтриговали меня. — Найланд Смит возвратился к окну и задумчиво уставился на небоскреб. — Значит, Лига истинных американцев? Вы должны понимать, Хэпберн, что грандиозные планы Фу Манчи не ограничиваются установлением его власти в одних Соединенных Штатах. В будущую сферу влияния входят Австралия, Филиппины и, наконец, Канада.

— Но, во имя всего святого, откуда берутся деньги на осуществление столь масштабных замыслов?

— Это предприятие финансирует Си Фан — самая древняя и самая могущественная организация в мире. Я содрогаюсь при одной мысли о возможной реакции народа в случае, если правда о Лиге истинных американцев — с ее лозунгом «Америка для каждого человека — каждый человек для Америки!» — станет общеизвестна. Но вернемся к нашим делам: каковы ваши планы относительно миссис Эдер?

— У меня нет никаких конкретных планов, — медленно ответил Марк Хэпберн. — Я вам рассказал все, что знаю о ней. И, думаю, вы согласитесь, что она находится сейчас в крайне опасном положении.

— Да. И она, и ее сын. Полагаю, миссис Эдер сама выходит на связь с вами?

— Да. Иначе никак нельзя.

Некоторое время Найланд Смит пристально смотрел на Хэпберна, потом сказал:

— Возможно, эта женщина — наша козырная карта в игре, Хэпберн. Но, честно говоря, я не представляю, как ею ходить.

3

— А я видел того смешного человека вчера ночью, Гоффи, — сказал Робби Эдер, кладя на стол ложку и поднимая расширенные глаза на няню Гофф. — Смешного человека, который лепит головы.

— Наверно, тебе приснилось, малыш, — отозвалась няня. — Я лично никогда не видела его.

Но Робби невозможно было сбить с толку. Согласно его рассказу, таинственный сумасшедший, который швырял глиняные головы из своей студии на верхнем этаже, вновь появлялся последней ночью. Робби проснулся очень поздно; он понял, что уже очень поздно, «по виду небушка». Мальчик подошел к окну и увидел, как человек бросает глиняную голову прямо на купол под балконом.

— В жизни не слышала более глупой сказки, — заявила няня Гофф. — Боже, сохрани малыша — он бредит!

— Вовсе не бредю, — упрямо отрезал Робби. — Пожалуйста, дай мне еще варенья. А мама придет сегодня?

— Не знаю, милый. Надеюсь, да.

— А мы пойдем в сад?

— Если погода будет хорошая.

Некоторое время Робби сосредоточенно жевал хлеб с вареньем, потом спросил:

— А дядя Марк придет?

— Вряд ли, милый.

— Почему нет? Мне нравится дядя Марк — весь с головы до ног, кроме усов. Мне нравится и желтый дядя тоже, только он никогда не приходит.

Няня Гофф с трудом подавила дрожь. Человек, которого мальчик окрестил «Желтым дядей», приводил суеверную шотландку в ужас, какого она никогда не знала прежде. Его существование в жизни столь же уважаемой, сколько любимой миссис Эдер представлялось женщине неразрешимой загадкой. Каким образом ее хозяйка — красивая и прекрасно воспитанная — могла тесно общаться с ужасным китайцем, Мэри Гофф была просто не в силах понять. Привязанность же Робби к этому зловещему существу приводила ее в еще большее недоумение.

— Подарил мне машинку на день рождения, — мечтательна вспомнил Робби. — Желтый дядя.

Когда часом позже с упакованной в багажнике огромного «роллса» новой игрушкой одинокий маленький Робби в сопровождении няни Гофф и веселого чернокожего шофера отправился на твою игровую площадку на Лонг-Айленд — за ним последовал автомобиль охраны.

На значительном расстоянии от последнего держалась машина лейтенанта Джонсона, замыкавшая эту странную процессию.

 

ГЛАВА XXVII

ЗДАНИЕ «СТРАТТОН»

Марк Хэпберн в голубом комбинезоне и форменной фуражке вылез из окна на находящийся на головокружительной высоте парапет. За ним последовали два человека в такой же форме. Один из них являлся служащим Центральной электрической компании, а другой — правительственным агентом. Они стояли на высоте сорок седьмого этажа здания «Страттон». Над ними сверкала свинцовая крыша купола. Снизу доносился неумолчный гул Нью-Йорка.

— Сюда, — сказал Марк Хэпберн и решительно двинулся вдоль парапета.

Он не отрываясь смотрел в глубокий провал между домами и наконец остановился в том месте, откуда открывался вид на Парк-авеню.

Грозовые тучи собирались и плыли над городом. Когда Марк Хэпберн поднимал глаза к небу, ему казалось, что высокое здание раскачивается, как корабль на волнах. Поэтому он старался смотреть себе под ноги. Внезапно он с трудом подавил радостное восклицание.

В желобе под парапетом лежала куча глиняных осколков — в самых крупных из них угадывались обломки некоего скульптурного изображения. Безумец из «Страттона» был не мифом — он существовал в действительности!

Хэпберн на миг поднял взгляд к небу. При виде бегущих над куполообразной крышей небоскреба облаков у него закружилась голова. Молодой человек покачнулся и поспешно зажмурил глаза. Но он успел увидеть то, что хотел. На самом верху свинцового купола находилась железная галерея, куда выходило два окна…

— Осторожней, капитан! — воскликнул правительственный агент, увидев, как его спутник пошатнулся. — Упасть отсюда значительно проще, чем залезть сюда.

Справившись с приступом дурноты, Хэпберн вновь взглянул на осколки под ногами.

— Все в порядке. Я никогда не занимался скалолазанием.

Он опустился на колени и с пристальным вниманием принялся изучать глиняные обломки. Последние определенно являлись фрагментами глиняной головы (возможно, не одной, а нескольких), но были слишком малы, чтобы получить отчетливое представление о целом.

— Соберите эти осколки, — приказал Хэпберн, — и отнесите их вниз.

Служащий электрической компании в уважительном молчании наблюдал за двумя агентами.

— О! А это что? — внезапно воскликнул капитан. Он держал в руке маленький деревянный планшет, к которому двумя кнопками было прикреплено цветное миниатюрное изображение лица в бумажной рамке.

Хэпберн осторожно отделил миниатюру от планшета и внимательно рассмотрел ее.

Это была трехцентовая марка фирмы «Дэниел Уэбстер» тысяча девятьсот тридцать второго года выпуска, приклеенная к кусочку картона и забранная в широкую бумажную рамку с прорезью посередине, в которой виднелось зловещее лицо некоего китайца.

Марк Хэпберн вынул записную книжку и осторожно вложил в нее странную находку. Когда он сунул записную книжку в карман, ему внезапно вспомнились колдовские зеленые глаза, устремленные прямо на него, и незабываемое лицо доктора Фу Манчи, которое он видел сквозь разбитое окно в ночь облавы в Китайском квартале…

Да, никакой ошибки здесь не могло быть! Марка «Уэбстера» представляла собой карикатуру (но карикатуру легко узнаваемую!) на доктора Фу Манчи.

Да, теперь Найланду Смиту было над чем поразмыслить. Больше нельзя было делать ни одного неверного шага. Но здание «Страттон» целиком занимали люди, прямо или косвенно связанные с деятельностью Лиги истинных американцев. На верхнем этаже здесь жил сумасшедший, который лепил и разбивал глиняные бюсты и, очевидно, в недавнем прошлом являлся обладателем странной миниатюры. Отсюда к доктору Фу Манчи определенно тянулась какая-то ниточка. Обстоятельства дела требовали проверки — но проверки очень осторожной.

Пока Хэпберн не без оснований полагал, что его расследование в «Страттоне» не вызвало ни у кого никаких подозрений. Под предлогом проверки электропроводки он проник в ряд кабинетов на разных этажах здания, но нигде не заметил ничего необычного и встретил вежливое содействие со стороны управляющего, мистера Шмидта. Теперь оставалось выяснить, возникнут ли какие-нибудь препятствия на их пути, если они выразят желание осмотреть помещения на самом верху купола.

Пятью минутами позже Хэпберн влез через окно в помещение, которое занимающая сорок седьмой этаж фирма использовала, очевидно, под склад, — и не смог сдержать вздоха облегчения, почувствовав под ногами вместо раскачивающегося парапета надежный пол с резиновым покрытием. Там Хэпберна и его спутников ожидал мистер Шмидт, представляющий владельцев здания.

— На этом этаже, кажется, все в порядке, — сказал Хэпберн. — Но как бы нам осмотреть помещение над куполом?

Мистер Шмидт несколько мгновений холодно смотрел на него, потом коротко ответил:

— Туда пройти невозможно. Лифты поднимаются только до этого этажа. Туда ведет лестница, но дверь на нее заколочена. Полагаю, по распоряжению пожарной комиссии. Там наверху ничего нет. Купол выполняет исключительно декоративную функцию.

— Но мне надо довести инспекцию до конца. Установка лестницы на крыше обойдется дорого. Гораздо дешевле взломать дверь, ведущую на эту лестницу, не правда ли?

— Я не имею права распоряжаться здесь, — поспешно ответил мистер Шмидт. — Позвольте мне проконсультироваться по этому вопросу с владельцами «Страттона».

Марк Хэпберн незаметно толкнул локтем служащего электрической компании, и тот спросил:

— Когда вы дадите нам знать о результатах консультации, мистер Шмидт? Мы должны представить отчет начальству.

— Я позвоню вам завтра утром.

Марк Хэпберн почувствовал удовлетворение. И без свидетельства Робби Эдера он самолично видел горящие над куполом окна — а сегодня окончательно убедился в том, что верхнее помещение «Страттона» обитаемо.

 

ГЛАВА XXVIII

ПОЛЬ САЛЬВАЛЕТТИ

Чуть раздвинув шторы, Лола Дюма смотрела вниз на заполненные народом террасы. Силуэты пальм отчетливо вырисовывались на фоне вечернего неба; поблескивало вдали море серо-стального цвета. Вид темной толпы наводил на мысль о блюде черной икры. В этом бесчисленном людском море жизнь пульсировала столь мощно, что волны эмоций, казалось, достигали Лолы.

До нее доносились бурные аплодисменты и крики, и над этим восторженным ревом — подобно голосу гобоя в громе оркестра — плыло имя Сальвалетти.

Сальвалетти!

И это было лишь началом триумфального шествия, которое неминуемо должно было закончиться у Белого дома. Дюма нервно сжала занавеску дрожащими тонкими пальцами, унизанными перстнями. Толпа все еще кричала и бурлила, когда девушка резко обернулась на тихий скрип открываемой двери.

В комнату вошел Поль Сальвалетти.

Всеобщее поклонение и долгожданный успех превратили этого человека в бога. Бледное лицо его вдохновенно светилось, темные глаза горели. Сегодня против обыкновения он не сутулился — вся его фигура с широко расправленными плечами выражала величие победителя. Перед Лолой стоял не секретарь покойного Харвея Брэгга — но новый Цезарь.

— Поль! — Она шагнула вперед. — Это триумф. Ничто больше не сможет остановить тебя!

— Ничто, — откликнулся он, и при звуках его мелодичного голоса дрожь пробежала по телу девушки. — Ничто!

— Сальвалетти для Юга! — послышался за окнами рев толпы.

Затем последовал взрыв рукоплесканий и дружное скандирование;

— Саль-ва-лет-ти! Саль-ва-лет-ти!

Человек, из полной неизвестности вознесшийся на заоблачные вершины славы, улыбнулся.

— Лола, ради этого стоило ждать.

Она шагнула к нему, протянув вперед прекрасные обнаженные руки, и с возгласом почти безумного восторга молодой человек обнял ее. Мир лежал у его ног — слава, богатство, красота. Он молча обнимал девушку, в то время как все более и более настойчиво толпа требовала:

— Саль-ва-лет-ти! Саль-ва-лет-ти! Америка для каждого человека и каждый человек для Америки!

Зазвонил телефон.

— Возьми трубку, Лола, — попросил Сальвалетти. — Сегодня я не хочу говорить ни с кем, кроме тебя.

Лола Дюма бросила на него пристальный взгляд. Терпкое вино успеха несколько вскружило Полю голову. Он говорил с высокомерием, которое до сих пор умело скрывал. Девушка пересекла комнату и подняла трубку телефона.

Несколько мгновений она слушала со всевозрастающим напряжением, затем положила трубку на стол и обернулась.

— Это Президент.

Эти два слова произвели мгновенную перемену в Сальвалетти.

— Что? — прошептал он и после секундного колебания прошел по-кошачьи бесшумно к столу и взял трубку.

— Поль Сальвалетти слушает.

— Я внимательно наблюдаю за вами, — послышался властный гортанный голос. — На этой стадии вы не должны совершать ни одной ошибки. Слушайте мой приказ. Выйдите сейчас на балкон. Ничего не говорите — просто покажитесь народу. Потом выведите на балкон Лолу Дюма, пусть все увидят и ее тоже. Выполняйте приказ.

Связь прервалась.

— Что? — спросила Лола.

— Приказ, которому я должен подчиниться. — Сальвалетти ободряюще улыбнулся.

Он подошел к балконной двери, широко раздвинул занавеси и вышел на балкон. Возбужденный рев толпы встретил его появление. Некоторое время Сальвалетти стоял в лунном свете — бледный и величественный, — затем поклонился и, обернувшись, поманил к себе Лолу Дюма.

— Выйди. Ты должна присоединиться ко мне.

Он вывел Лолу за руку на балкон, и женщину, тесно связанную с Харвеем Брэггом — основателем Лиги истинных американцев, потенциальным спасителем страны, — встретила почти истерическая овация толпы…

Оказавшись снова в комнате с задернутыми шторами, Лола Дюма упала на диван; глаза и губы ее манили и звали. Молодой человек стоял рядом, гладя на девушку сверху вниз.

— Поль, — спросила она, — этот приказ дал тебе Президент?

— Да.

— Вот видишь, — нежно проворковала Лола. — Он выбрал тебя. Ты доволен?

 

ГЛАВА XXIX

ЗЕЛЕНЫЙ МИРАЖ

1

Марк Хэпберн проснулся и рывком сел в постели. Холодный пот выступил у него на лбу. Молодой человек отчетливо помнил приснившийся ему сон: он находился в бесконечном тоннеле (очевидно, этот образ навеял на него рассказ Найланда Смита о попытке проникнуть в штаб доктора Фу Манчи через речные ворота). Какое-то время, показавшееся ему мучительно долгим, он шел по этому тоннелю, держа в руке огарок толстой восковой свечи наподобие церковной. Тоннель извивался и сворачивал то в одну, то в другую сторону. За каждым поворотом Хэпберн надеялся увидеть свет дня, но всякий раз его ожидало разочарование.

Сознание какой-то острой необходимости гнало его вперед. Любой ценой он должен достичь конца подземного хода. На карту поставлено нечто гораздо более ценное, чем его жизнь. Справа и слева от Хэпберна появились черные провалы уводящих вдаль новых ходов: тоннель постепенно превращался в лабиринт. Все подземные коридоры были совершенно одинаковыми. В отчаянии Хэпберн бросился в тоннель, уводящий вправо. Он казался бесконечным. Тогда молодой человек свернул влево — и другой бесконечный тоннель простерся перед ним.

Свеча почти догорела, горячий воск заливал пальцы. Если Хэпберн не успеет выбраться на свободу до того, как погаснет жалкий огарок, кромешная тьма поглотит его — и он, заблудшая душа, будет обречен вечно блуждать в жутком подземном лабиринте, вдали от мира живых людей…

Слепая паника охватила Хэпберна. С диким воплем он бежал вдоль тоннеля, сворачивая то вправо, то влево. Свеча догорала. Он продолжал бежать. Вдруг ему пришло в голову, что на карту поставлена жизнь Найланда Смита. Он должен выйти на поверхность земли — иначе случится несчастье не только с Найландом Смитом, но и со всем человечеством. Свеча, превратившаяся в тонкий восковой диск, расплылась в его пальцах…

Тут Хэпберн проснулся.

В номере было очень тихо. Ни единый звук — за исключением неумолчного гула бессонного города — не нарушал тишину.

Хэпберн нашарил под кроватью ночные туфли. Сигарет в комнате он не нашел и решил пройти в гостиную, чтобы выпить глоток спиртного. Жуткий сон о бесконечном тоннеле потряс его.

Стояла кристально прозрачная ночь, почти полная луна лила холодный свет на город. Не включая лампу из боязни разбудить чутко спящего Найланда Смита, Хэпберн ощупью пробрался в гостиную. Сигареты лежали на столе возле телефона, но спичек поблизости не оказалось.

Хэпберн оглянулся и за раскрытой дверью увидел залитую лунным светом комнату, оборудованную под временную лабораторию. Из ее окна была видна крыша дома, где жила Мойя Эдер. Марк вспомнил, что оставил спички в лаборатории. Он вошел в комнату, подошел к окну… и тут же забыл о своем первоначальном намерении.

Он напряженно замер на месте, глядя вниз.

Из расположенного этажом ниже окна в крыле отеля «Регал» с расстояния не более двадцати футов на него смотрел доктор Фу Манчи.

Какой-то первобытный инстинкт не позволил Хэпберну признать реальность увиденного — молодой человек никак не мог поверить в близкое присутствие зловещего китайца. Это было продолжением жуткого сна — он просто еще не проснулся. Яркие зеленые глаза сверкали в лунном свете, подобно полированному нефриту. Хэпберн завороженно смотрел вниз…

Его первоначальный порыв — разбудить Смита, чтобы окружить здание отеля, — бесследно пропал. Колдовские зеленые глаза приковали к себе все внимание молодого человека…

Внезапно он осознал (конечно, сон продолжался!), что занимается в лаборатории приготовлением какого-то странного препарата. Ничего подобного ему не приходилось готовить никогда в жизни — но Хэпберн смешал необходимые ингредиенты с чрезвычайным тщанием, ибо от этого лекарства зависела жизнь Найланда Смита…

Со шприцем в руке он прокрался по коридору к следующей двери и прислушался. Ни звука не донеслось до его слуха.

Очень тихо Хэпберн открыл дверь и вошел.

Найланд Смит неподвижно лежал в постели, положив худые загорелые руки поверх одеяла. Условия показались во сне Марку Хэпберну идеальными. Крадучись он пересек спальню. Конечно, едва ли он сумеет сделать инъекцию, не разбудив Смита — но по крайней мере часть лекарства все же успеет ввести товарищу.

Смит не пошевелился, когда Хэпберн осторожно завернул рукав его пижамы. Молодой человек вонзил иглу шприца в руку спящего…

2

Чьи-то невидимые руки схватили Хэпберна сзади, рывком оттащили от кровати и швырнули на ковер.

Он тяжело упал, ударившись головой о пол. Шприц выпал из его пальцев, и, когда Смит резко сел в постели, сознание Хэпберна целиком заняла одна-единственная мысль: он не успел совершить задуманного — и теперь его друг должен умереть.

Он перевернулся на живот, поднялся на колени и увидел перед собой дуло пистолета, зажатого в руке Фея.

— Хэпберн! — раздался неподражаемый голос Найланда Смита. — В чем дело?

Найланд Смит выпрыгнул из постели и зажег свет.

Фей — босой и в пижаме — выглядел несколько взъерошенным, но сохранял при этом полное самообладание.

— Непонятно, сэр, — ответил он, пока Хэпберн медленно поднимался на ноги и, сжав голову руками, пытался прийти в себя. — Меня разбудил звон колб и пробирок.

— Пробирок?

Марк Хэпберн упал в кресло и тупо пояснил:

— Я был в лаборатории. Честно говоря, не знаю, что я там делал.

Найланд Смит сидел на краю кровати и пристально смотрел на товарища.

— Я встал и очень тихо пошел в лабораторию. Там капитан Хэпберн тщательно отмерял в мензурке какие-то вещества. Потом он огляделся по сторонам, словно потерял что-то, подошел к окну и выглянул из него. Он стоял там довольно долго.

— Куда он смотрел? — резко спросил Смит.

Хэпберн застонал, продолжая сжимать голову руками. Воспоминание о каком-то странном, ужасном эпизоде ускользало из его памяти.

— Полагаю, в окно напротив, чуть правее и ниже нашего, сэр. Поскольку капитан стоял так довольно долго, я прокрался в соседнюю комнату и тоже выглянул из окна. — Фей помолчал и откашлялся. — Я бы не повел себя таким образом, если бы не увидел глаза капитана Хэпберна…

— Что ты имеешь в виду?

— Мне показалось, сэр, что он спит с открытыми глазами! Поэтому, заслышав его шаги, я спрятался за дверь и затем проследовал за ним до самой вашей спальни. Капитан открыл дверь очень тихо. Я шел за ним по пятам до кровати…

Вдруг послышался сдавленный голос Хэпберна:

— Шприц! Шприц! Боже мой! Неужели я дотронулся до вас?

Марк Хэпберн вскочил с кресла и огляделся по сторонам с совершенно безумным видом.

— Вы об этом, Хэпберн? — Найланд Смит поднял с пола авторучку и одновременно взглянул на свою левую руку. — Похоже, вы ткнули в меня пером.

Марк Хэпберн, сжав кулаки, уставился на авторучку. Это была совершенно новая авторучка, купленная только накануне (старая разбилась во время облавы в Китайском квартале). В эту же он еще не успел набрать чернил. Марк постепенно осознавал невероятный факт… Он приготовил некую смесь — о составных частях которой в данный момент не имел ни малейшего представления, — но вообразил, что набирает ее в шприц. Вместо этого он набрал препарат в авторучку, ибо шприца у него в лаборатории не было!

Найланд Смит не сводил пристального взгляда со смятенного лица товарища.

— Я спал или находился под гипнозом? — простонал Хэпберн. — Силы небесные! Я вспомнил… Я подошел к окну и увидел его глаза. Он смотрел на меня.

— Кто смотрел? — спокойно спросил Смит.

— Не знаю, кто это был, сэр, — Фей смущенно откашлялся. — Но я в жизни не видел лица ужасней. Лунный свет озарял его — и зеленые глаза сверкали…

— Что?!

Найланд Смит вскочил на ноги и устремил пронзительный взгляд на Марка Хэпберна. Странный случай получил объяснение, наконец.

— Доктор Фу Манчи — самый искусный гипнотизер в мире, — резко произнес он. — За те несколько секунд, что вы смотрели на него из окна, он, вероятно, частично подчинил своей воле ваше сознание. — Смит поспешно накинул на плечи халат, висевший на спинке кровати. — Быстро, Фей! Позовите Уатта! Он дежурит в вестибюле.

Фей выбежал из номера.

Найланд Смит бросился к окну, распахнул его и высунулся наружу.

— Где вы видели его, Хэпберн?

Марк Хэпберн медленно приходил в себя. Он перегнулся через подоконник и указал пальцем вниз.

— В правом крыле, третье окно с края, двумя этажами ниже нашего.

— Там никого нет, и в комнате темно. — Где-то в ночи прозвучал призрачный вой пожарной сирены — привычное соло в симфонии огромного города. — Я чудом избежал смерти. Несомненно, вы действовали в состоянии гипнотического транса. Показания Фея подтверждают это. Рискованный ход! Должно быть, доктор в отчаянии. — Найланд Смит взглянул на лежащую на столе авторучку и задумчиво пробормотал: — Фу Манчи понадеялся на то, что у вас в лаборатории есть шприцы. Вы повиновались его приказам и таким образом спасли мне жизнь!

В течение всего нескольких минут Уатт — правительственный агент, дежуривший на первом этаже, — разыскал ночного управляющего отелем и в сопровождении двух детективов поднялся на тридцать восьмой этаж правого крыла здания, где находилась подозрительная комната…

— Уверяю вас, там никого нет, мистер Уатт, — сказал управляющий, крутя ключ на указательном пальце. — Сегодня утром отсюда съехал некий мистер Экштейн, такой смуглый мужчина, возможно, еврей. Одно лишь обстоятельство можно посчитать странным…

— Какое именно? — спросил Уатт.

— Он увез с собой ключ от номера… — Мистер Догерти уныло улыбнулся. — К несчастью, это случается довольно часто. Но, возможно, в данном случае постоялец сделал это не без тайного умысла.

Они вошли в пустую спальню с двумя кроватями, уже застеленными для следующих постояльцев. Ни в гостиной, ни в ванной ничто не говорило о недавнем присутствии незваного гостя…

Детективы еще осматривали помещение, а Найланд Смит на сороковом этаже отеля отдавал различные приказы по телефону, когда высокий мужчина в меховой шубе, широкополой шляпе и очках вошел в лифт на тридцатом этаже и спустился на первый…

— Никого не выпускать из отеля, пока я не спущусь вниз, — кратко распорядился Найланд Смит. — Поставьте охрану у каждого лифта и у каждого выхода.

Ночной управляющий, Уатт и два детектива вышли из лифта в конце огромного главного вестибюля. Мужчина в шубе шагал по покрытому ковровой дорожкой центральному проходу между колоннами. В этот поздний час в вестибюле горели лишь несколько ламп. Откуда-то доносился шум пылесосов. Мужчина спустился по мраморным ступенькам в нижний вестибюль. Ночной портье с любопытством взглянул на проходящего мимо постояльца.

Человек стремительно шагал вдоль ряда цветочных, ювелирных и прочих киосков, расположенных в холле огромного отеля, и наконец вышел прямо к лифту, на котором спустился Уатт с сопровождающими его лицами.

Не замедляя шагов, мужчина в шубе прошел мимо и повелительно крикнул на ходу:

— Никого не выпускать из отеля! Поставьте людей у каждого лифта и у каждого выхода!

Он толкнул вращающиеся двери и спустился по ступенькам на тротуар. Рядом тут же остановилось такси корпорации «Лотос». Мужчина сел в автомобиль, и тот тронулся с места. Он уже заворачивал за угол Парк-авеню, когда детективы выбежали из западного крыла здания, бросились к главному входу и с топотом взбежали по ступенькам. Один из них кинулся к портье. Федеральный агент Уатт бежал через вестибюль навстречу коллегам.

— Кто-нибудь выходил из отеля в последние пять минут? — спросил детектив. — Или нет?

Перепуганный портье еще не успел ответить, а такси «Лотос» уже мчалось по пустынным ночным улицам — и доктор Фу Манчи, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, отдыхал после опасной и изнурительной для мозга работы. Он не сомневался, что попытка убрать Врага Номер Один увенчалась успехом. Деятельность Найланда Смита начала серьезно мешать его собственной. Облава в Китайском квартале доставила доктору много хлопот, и, судя по последним полученным им донесениям, Найланд Смит не собирался останавливаться на достигнутом…

 

ГЛАВА XXX

ПЛАН НАПАДЕНИЯ

Серый свет раннего утра медленно вползал в гостиную.

— Предпринятая сегодня ночью попытка вполне характерна для доктора, — сказал Найланд Смит. Он сидел в халате, надетом поверх пижамы.

— Слабое утешение для меня, — отозвался Хэпберн из глубокого кресла.

— У вас нет причин для расстройства, — сказал Смит. — Я знавал многих людей, которые подвергались коварному внушению доктора Фу Манчи. Собственно, я и сам отношусь к их числу. Доктору незнакомо чувство страха. Несомненно, он был здесь собственной персоной — здесь, в штаб-квартире врага. И улизнул из-под самого носа полицейских. Это великий человек, Хэпберн.

— Да, великий.

— У нас нет веских оснований полагать, что вас одурманили наркотиками прошлой ночью, но мы не можем быть вполне уверены, ибо методы доктора весьма хитроумны. Несомненно, он воздействовал на ваш мозг, когда вы спали. Сон о бесконечном лабиринте и мысль о необходимости выбраться из подземелья во имя спасения моей жизни внушены вам волей Фу Манчи. Вы спали, хотя считали (и даже сейчас продолжаете считать в глубине души), что бодрствуете. Он совершил лишь одну ошибку, Хэпберн: не усомнился в наличии шприца в вашей лаборатории.

— Но я зарядил авторучку каким-то чрезвычайно сильным наркотическим веществом, определить состав которого в данный момент не представляется возможным.

— Все внушенные вам указания вы выполнили наилучшим образом. Сила Фу Манчи — страшная вещь. Однако по случайности — по чистой случайности — и по недосмотру доктор потерпел неудачу. Слава Богу! Давайте проанализируем ситуацию.

Марк Хэпберн потянулся за сигаретой. Небритое лицо его казалось измученным.

— Мы начинаем беспокоить врага. — Найланд Смит забегал взад-вперед по гостиной, яростно попыхивая трубкой. — Совершенно очевидно, что под домом By Кинга находится какая-то потайная лестница, имеющая выход на улицу. С минуты на минуту наши люди должны найти ее… К ней ведет подземный ход от места, которое я условно называю речными воротами. Поэтому Финнею и неизвестно о ее существовании. С имеющимся в нашем распоряжении оборудованием мы легко сможем проникнуть в подземелье независимо от того, сколько железных дверей преградят нам путь. Вход в лабиринт со стороны реки найти невозможно. Но проникновение на базу Фу Манчи из Китайского квартала — всего лишь вопрос времени.

Найланд Смит яростно затянулся, но трубка уже погасла. Он бросил ее в пепельницу и продолжал расхаживать по комнате. Мучимый сознанием собственной вины, Марк Хэпберн завороженно наблюдал за товарищем.

— Неизвестно, знает ли миссис Эдер что-либо, могущее оказаться полезным для нас. Согласно донесению лейтенанта Джонсона, ее сына Робби вполне можно перехватить во время одной из поездок на Лонг-Айленд.

— Владелец особняка на Лонг-Айленде с семьей находится сейчас на побережье, — монотонным голосом сказал Марк Хэпберн. — Он, как вы, вероятно, знаете, вместе с покойным Харвеем Брэггом являлся директором транспортной корпорации «Лотос».

— Знаю, — кивнул Найланд Смит. — Тем не менее он может и не подозревать о существовании доктора Фу Манчи. В том-то и загвоздка, Хэпберн. Кроме этого, перед нами стоят следующие вопросы: а) может ли миссис Эдер принять от нас реальное содействие; б) небезопасна ли подобная попытка?

— Возможно, у негра-шофера есть приказ застрелить мальчика в крайнем случае, — ответил Хэпберн. — Честно говоря, я не чувствую себя вправе идти на такой риск.

— В случае успеха…

— Ее соучастие будет совершенно очевидным… Фу Манчи расправится с ней…

Найланд Смит остановился на мгновение, взглянул на Хэпберна и закончил:

— Если мы одновременно не похитим и саму миссис Эдер.

Марк Хэпберн порывисто вскочил на ноги, бросив недавно зажженную сигарету в пепельницу, и возбужденно воскликнул:

— Клянусь небом, Смит! Это решение проблемы!

— Над этим стоит подумать, но план требует тщательной разработки. В настоящий момент я расположен заняться вплотную зданием «Страттон» — не подвергая опасности жизнь миссис Эдер и ее сына. Ваше расследование там на многое проливает свет.

Найланд Смит подошел к письменному столу и принялся разглядывать лежащие на нем осколки.

— На мой взгляд, проверку электропроводки в здании следует продолжить — в случае необходимости заручившись поддержкой Пожарного департамента. Инспекцию можно провести по окончании рабочего дня, когда все конторские служащие разойдутся по домам. Но, полагаю, вводить в курс дела мистера Шмидта нецелесообразно. Вы согласны?

— Да, — медленно ответил Хэпберн. — Я сам об этом думал. Но, Смит…

Смит обернулся и пристально взглянул на товарища.

— Вы понимаете мои чувства? Во-первых, вы знаете… я не скрываю, что мне глубоко не безразлична судьба Мойи Эдер. Это плохо… ведь она находится в стане противника. Во-вторых, я оказался таким слабаком, что этот чертов китаец едва не сделал меня слепым орудием убийства. Как вы можете по-прежнему доверять мне?

Найланд Смит стремительно шагнул вперед и, положив Хэпберну руки на плечи, пристально посмотрел ему в глаза.

— Я доверяю вам, как доверяю всего нескольким самым надежным людям. Пусть этот случай с гипнозом не тревожит вашу совесть. На свете нет человека, способного противостоять силе внушения, которой обладает Фу Манчи. Запомните единственное: если вам доведется еще раз встретиться с доктором — не смотрите ему в глаза.

— Спасибо, — сказал Марк Хэпберн. — Вы очень добры ко мне.

Смит пожал протянутую ему руку, похлопал Хэпберна по плечу и вновь принялся расхаживать взад-вперед по гостиной.

— Короче, — продолжал он, — мы начали постепенно продвигаться вперед. Но с течением времени борьба обострится. На мой взгляд, наши жизни сейчас нельзя считать застрахованными. И я серьезно тревожусь за аббата Тернового Венца.

— Да… — Марк Хэпберн кивнул и, взяв новую сигарету, устремил усталый взгляд в окно, на серые крыши утреннего Нью-Йорка. — Этого человека нельзя заставить замолчать надолго. И доктор Фу Манчи наверняка знает это.

— Он знает, — резко сказал Смит. — И я боюсь, что он начнет действовать. Будь ситуация попроще, я предпочел бы начать действовать первым. Но дело организовано так хитро, что наш фронт атаки весьма ограничен. Полагаю, за исключением ближайшего окружения мандарина, ни один работающий на Лигу истинных американцев человек не имеет ни малейшего представления о конечных целях лиги и об источниках финансирования. Все рапорты — а я ознакомился с сотней их — указывают на это. Многие тысячи безработных получили через лигу работу. Взгляните на карту! — Он ткнул пальцем в стену. — Каждый красный флажок на ней свидетельствует об очередном успехе доктора Фу Манчи! Люди честно выполняют возложенные на них организацией обязанности. Но в назначенный час каждый из них громко выкрикнет одни и те же слова; каждый из них — на севере, юге, западе и востоке — является солдатом огромной армии и, сам того не зная, способствует установлению в этой стране власти доктора Фу Манчи, осуществляемой через его ставленника…

— Сальвалетти!

— Да, Сальвалетти. Наконец это стало очевидным. И стало очевидным, что его долго готовили к этой миссии. Я даже начинаю догадываться, почему рядом с ним появилась Лола Дюма. Еще неделя-две, и у Сальвалетти будет больше последователей, чем было когда-либо у Харвея Брэгга. Ничто не сможет остановить его — ничто, кроме разоблачения намерений доктора Фу Манчи…

— Но кто сможет сказать людям правду? Кого они станут слушать?

Найланд Смит остановился возле двери, повернулся и взглянул на неясную фигуру в глубоком кресле.

— Аббат Тернового Венца, — ответил он. — Но это может стоить ему жизни…

 

ГЛАВА XXXI

ПРОФЕССОР МОРГЕНШТАЛЬ

Обладатель Феноменальной Памяти увлеченно работал над глиняной скульптурой. Перед ним стоял деревянный планшет с прикнопленной к нему фотографией, представлявшей собой увеличенное изображение трехцентовой марки. Скульптор всецело отдался работе. Глиняная голова обретала карикатурное сходство с чертами доктора Фу Манчи: то была злая пародия на прекрасное злое лицо.

Получаемые по телефону сообщения свидетельствовали о спешном изменении планов Фу Манчи в районе Нью-Йорка. Часто повторялись имена Найланда Смита и капитана Хэпберна. Очевидно, эти двое возглавляли силы противника. В рапортах, поступающих от агентов с Юга, говорилось о триумфальном шествии по стране Сальвалетти. Редкие звонки с Аляски свидетельствовали о нормальном развитии событий там. Единственное тревожное сообщение поступило со Среднего Запада: в нем упоминалось имя аббата Донегаля (ничего не говорящее Обладателю Феноменальной Памяти), который, похоже, являлся объектом пристального внимания многих агентов.

Все это ровным счетом ничего не значило для пленника, в мозгу которого хранились все донесения, полученные им с первого часа заключения. Порой он с тоской вспоминал счастливое время своей жизни в Германии; вспоминал, как в своем клубе на спор пересказывал наизусть целые страницы берлинской «Тагеблатт» — и неизменно выигрывал. Но все это было еще до его изгнания из страны. Только теперь он понял, насколько счастлив был тогда. С тех пор он словно умер — превратился в живой труп… Тонкими пальцами старик мял податливую глину. Его вера в справедливого Бога осталась неизменной.

Неожиданно дверь, ведущая в его личные апартаменты, отворилась, и на пороге появился высокий человек в темном пальто с каракулевым воротником и в каракулевой шапке. Скульптор прекратил работу и замер на месте — глядя на живое лицо доктора Фу Манчи, которое он так долго пытался воспроизвести в глине.

— Доброе утро, профессор Моргеншталь!

Доктор Фу Манчи говорил на немецком — говорил почти безукоризненно, разве что несколько подчеркивая гортанные звуки. Профессор Моргеншталь — математический гений, опровергнувший все прежние теории об относительных расстояниях между планетами; создатель новой карты звездного неба, доказавший независимость лунных затмений от отбрасываемой Землей тени и вынужденный теперь в одиночку выполнять непосильную работу по принятию телефонных донесений, — не пошевелился. Колоссальный мозг его являлся единственным архивом, в котором хранились все рапорты, приходящие в секретный штаб с разных концов страны. Профессор молча продолжал смотреть на человека в каракулевой шапке.

Наконец-то долгожданный час пробил! Он оказался лицом к лицу со своим поработителем…

Мускулы сильного тела напряглись в ответ на поступивший из мозга сигнал. Профессор Моргеншталь решил убить стоящего перед ним человека любой ценой.

Перед его мысленным взором пронеслись сцены последних лет жизни: изгнание из Германии и бегство в США, где никто не заподозрил в нем знаменитого автора «Межзвездных циклов»; собственная смерть (ибо он, конечно, умер) в дешевой квартире в Бруклине — и возвращение к жизни (этот человек, это воплощение дьявола, стоял у изголовья его постели!), последующее рабство и горькие муки.

Да, живой или мертвый (ибо порой профессор считал себя бесприютным духом, не обретшим нового тела) — он обязан был совершить по крайней мере одно доброе дело: ужасный китаец должен умереть.

— Несомненно, ваши обязанности утомили вас, профессор, — продолжал гортанный голос. — Но скоро все изменится к лучшему. У меня возникла необходимость изменить планы. Для вас нашли другое помещение — с аналогичными удобствами.

Профессор Моргеншталь, сидящий за тяжелым столом с пультом понял, что ему необходимо потянуть время.

— Мои книги, — сказал он. — Моя аппаратура.

— Все уже перевезено на новое место. Будьте любезны, следуйте за мной.

Профессор Моргеншталь медленно поднялся на ноги под взглядом немигающих зеленых глаз и начал обходить стол, на котором стоял почти завершенный глиняный бюст. Он мысленно оценивал вес высокого худого китайца — и оценивал его с точностью до унции.

Но в тот момент, когда профессор вышел из-за стола и уже готовился схватить голыми руками за горло желтолицее чудовище, вытащившее его из могилы затем только, чтобы швырнуть в ад реальной жизни, пристально наблюдающие за ним зеленые глаза как будто чуть расширились: они становились все больше и больше. Профессор забыл о своем намерении… и забыл, кто он вообще такой.

 

ГЛАВА XXXII

ПОД ЗДАНИЕМ ВУ КИНГА

— Остановитесь! — крикнул инспектор Финней. Рев сварочной горелки стих. Они вскрывали уже третью дверь под рестораном By Кинга в ведущем вниз тоннеле, сам факт существования которого вызвал вежливое удивление со стороны китайца.

— Что нового? — крикнул инспектор, подняв голову.

— Мы открыли дверь, выходящую на улицу! Оставив людей со сварочной горелкой, инспектор бросился наверх. В тоннеле было душно от едкого дыма. Огромная тяжелая дверь, выложенная с наружной стороны кирпичами под кладку стены, была открыта. Несколько раскрасневшихся от усилий человек рассматривали ее. Двое полицейских отгоняли прочь любопытных прохожих.

— Вот, значит, как, — пробормотал Финней.

— Неудивительно, что мы не могли найти ее, — сказал один из работников, откидывая прядь влажных волос с потного лба. — Она выглядит в точности как кирпичная стена и совершенно не простукивается.

— Она и не может простукиваться, — сухо заметил Финней. — Это и есть кирпичная стена — только открывающаяся. Итак, где мы находимся?

Он вышел на улицу и огляделся по сторонам. Потайная дверь находилась в глубокой нише между зданием By Кинга и китайской табачной лавкой. Сдвинув на затылок твердую черную шапку, Финней с озадаченным выражением лица рассматривал черный провал, зияющий в том месте, где на протяжении многих лет он привык видеть сплошную кирпичную стену.

— Разрази меня гром! — пробормотал инспектор.

— Полагаю, это на руку By Кингу, — сказал один из полицейских. — Если уж мы не знали о существовании этой чертовой двери, то китаец может смело утверждать, что он не знал тем более.

— Да, он так и сделает, — ответил Финней. — И вероятно, доказать ничего не удастся… Где-то здесь должен быть звонок.

— Мы нашли его. Здесь висели щиты с объявлениями, под одним из них он и находился.

Инспектор Финней бросил настороженный взгляд на бесстрастные лица нескольких китайцев, которые издали наблюдали за происходящим, и вновь вернулся в тоннель. На огромной железной двери стоял сложный замок, приводимый в действие электричеством — но откуда, еще оставалось выяснить…

Десятью минутами позже третья дверь поддалась мощному натиску полицейских — и инспектор Финней оказался в причудливо обставленном прямоугольном помещении, — судя по всему, давно заброшенном. Сейчас в нем пахло, как в литейном цехе.

— Похоже на старую курильню опиума, — сказал один из вошедших. — Но видно, что ею давно не пользовались.

— Обследуйте все стены, — приказал Финней. — Это еще не конец.

Люди инспектора почти в течение часа сдирали обшивку со стен — и наконец обнаружили искусно замаскированную четвертую потайную дверь.

— Приступайте к работе, ребята, — сказал Финней. Обливающиеся потом полицейские притащили вниз сварочный аппарат и занялись подготовкой его к работе. Финней задумчиво смотрел на полосу выщербленной стены. Он не знал — и никогда не узнал, — что в этом самом месте за стеной проходит винтовая лестница, ведущая из глубины подземелья на верхний этаж здания By Кинга. Но поскольку обнаружить ее можно было лишь посредством измерения толщины стен — а никак не простукиванием, — инспектор Финней самым естественным образом сосредоточил свое внимание на только что обнаруженной четвертой двери.

Эти железные двери приводили его в ярость. Финней вспомнил свой недавний разговор с правительственным агентом Хэпберном: тогда он хвастливо заявил о полной своей осведомленности относительно всех железных дверей в Китайском квартале. Сегодня инспектору пришлось проглотить горькую пилюлю — ибо неизвестных ему дверей оказалось целых четыре!

Однако Финней утешал себя мыслью, что ни один человек не может знать все. По крайней мере он мог поздравить себя с обнаружением потайной лестницы. Измерения стен между восточным крылом здания By Кинга и смежным свидетельствовали о наличии между ними некоего пространства. В доме By Кинга люди инспектора вскрыли пол и обнаружили под ним уводящую вниз глухую стену. Взломав потайную дверь в последней, они оказались на первом этаже подземелья. Это была хорошая работа! Инспектор надвинул твердую шляпу на лоб и закурил сигарету…

Со времени начала операции ранним утром до момента вскрытия четвертой двери прошло много часов напряженного труда. Инспектор стоял на улице, размышляя о возможном назначении потайного подземного сооружения, когда снизу раздался крик:

— Готово!

Минутой позже он стоял на нижней ступеньке лестницы, освещая фонарем грязную маслянистую воду.

— Похоже, это уровень моря, — послышался рядом голос одного из помощников. — Но, кажется, ступеньки ведут ниже.

Инспектор направил луч фонаря на противоположную стену зловонного колодца и увидел в ней прямоугольный проем, поднимающийся на два-три фута над поверхностью воды.

— Там еще одна железная дверь, — прорычал он. — Но она открыта. Интересно, что находится за ней?

Сам инспектор был невысокого роста и плотного телосложения. Он повернулся к одному из своих помощников и спросил:

— Какой у тебя рост, Раскин?

— Шесть футов один дюйм, инспектор.

— Плавать умеешь?

— И неплохо.

— Если ступеньки продолжаются под водой, тебе не придется плыть. Полагаю, ты сможешь пройти к той двери, держа фонарь над головой. Ну, как?

— Попытаюсь.

Раскин разделся и, сжав в правой руке фонарь, принялся медленно спускаться по каменным ступенькам. Вода дошла ему до плеч, когда он воскликнул:

— Все, я стою на полу!

— Иди осторожно, — предупредил Финней. — Если потеряешь опору под ногами, выныривай и плыви назад.

Раскин не ответил. Держа фонарь над головой, он двигался вперед. Он дошел до прямоугольного проема в противоположной стене и на несколько мгновений застыл на месте.

— Боже милостивый! — послышался затем его сдавленный крик.

Фонарь выпал из дрогнувшей руки Раскина и исчез под водой. Раздался громкий плеск и бульканье. Финней молниеносно скинул шляпу и плащ и, поднимая фонтаны брызг, бросился вниз по ступенькам. За ним последовал один из полицейских.

— Посветите на воду! — крикнул инспектор оставшимся наверху людям.

Голова Раскина показалась над темной поверхностью воды. Финней схватил помощника за руку и вытащил на ступеньки. Тот лежал, дрожа всем телом от пережитого потрясения, и указывал пальцем в сторону дверного проема…

— Там дальше целое озеро! — задыхаясь, проговорил Раскин. — И в нем живет какое-то ужасное существо… настоящее чудовище! Я видел, как горят его глаза!..

Храм семиглазой богини был затоплен Сэмом Паком, но голова идола еще оставалась над поверхностью воды…

 

ГЛАВА XXXIII

БАЛКОН

Управляющий «Страттоном» мистер Шмидт вышел из лифта на верхнем этаже здания. За ним следовали два человека. Один из них — в голубом комбинезоне и с кожаной сумкой на длинном ремне через плечо — являлся служащим электрической компании. Мистер Шмидт узнал в нем одного из вчерашних инспекторов. Второй — высокий худой мужчина в очках и с военными усами — представлял страховую компанию «Фолкэн», отвечающую за безопасность «Страттона».

С кресла, стоящего у обитой зеленым сукном двери, навстречу им поднялся человек в форме служащего Пожарного департамента.

— Извещать Пожарный департамент не было никакой необходимости, мистер Энгельберт, — сказал Шмидт, обращаясь к седоусому мужчине. — Прежде эта дверь была заколочена досками. Представители Пожарного департамента отодрали обшивку в соответствии, полагаю, с вашими инструкциями и сочли нужным поставить здесь охрану. Не вижу в этом абсолютно никакой необходимости.

Мистер Энгельберт кивнул и ответил:

— Директора компании несут серьезную ответственность за безопасность этого здания, мистер Шмидт. И в связи с пронесшимися недавно над Средним Западом сильнейшими грозами мы считаем себя обязанными проверить состояние электропроводки.

— Да, я все согласовал с начальством, мистер Энгельберт. Я достал ключи от ведущей наверх лестницы, но вы заставили нас изрядно похлопотать.

Всего несколько из сотен окон светилось в огромном здании: почти все служащие расположенных в «Страттоне» офисов разошлись по домам. На трех близлежащих улицах ничто не указывало на устроенную вокруг здания засаду. Сам мистер Шмидт — ни в чем не повинный, кроме как в неукоснительном исполнении обязанностей, возложенных на него Лигой истинных американцев, — не подозревал, что помещения опустевших к вечеру офисов на верхнем этаже битком забиты полицейскими.

— Все в порядке, сэр, — сказал пожарный.

Мистер Шмидт извлек из кармана связку ключей, выбрал из нее один — и не без некоторого труда открыл обтянутую зеленым сукном дверь.

— Хочу сказать здесь и сейчас, — заявил он, оборачиваясь к остальным, — что я никогда не поднимался под купол. За время моей работы в «Страттоне» эта дверь никогда не открывалась. Там находятся комнаты, которые некогда занимал мистер Джером Страттон, ныне покойный… — Управляющий пожал плечами. — Конечно, он был эксцентричным человеком. Купол закрыли несколько лет назад, поскольку оттуда нет опасного выхода на случай пожара. Я пойду вперед с фонарем. Там нет света.

Он вошел в дверь, освещая себе дорогу. Служащий электрической компании последовал за ним. Мистер Энгельберт задержался на пороге и кратко сказал пожарнику:

— Вы помните приказ?

— Конечно, сэр.

Найланд Смит (в строгом костюме служащего и с седыми усами, позаимствованными у капитана армии Спасения) последовал за Марком Хэпберном (ныне представителем Центральной электрической компании) в темноту, которую рассеивал лишь свет фонарика мистера Шмидта. Хэпберн зажег свой фонарик тоже.

Они находились в странном восьмиугольном помещении с выходящими на юг тремя окнами. Судя по некоторым признакам, прежде у стен стояла мебель. Теперь помещение пустовало.

— Полагаю, мы поднимемся на самый верх, — сказал Хэпберн.

Мистер Шмидт принялся изучать листок бумаги с грубо нарисованным на нем планом.

— Дверь находится где-то здесь, — неуверенно произнес он. — Одна из причуд покойного мистера Страттона.

Он прошел к стене напротив центрального окна, несколько мгновений копошился возле нее, наконец вставил ключ в замочную скважину и открыл до сих пор невидимую дверь.

— Сюда, пожалуйста.

Они поднялись по голым каменным ступенькам на лестничную площадку и, открыв еще одну дверь, оказались во второй восьмиугольной комнате — значительно меньшей по размеру, нежели нижняя, и также совершенно пустой.

— Видите… — Шмидт поводил лучом фонарика по стенам. — За теми французскими окнами находится балкон…

— Вижу… — пробормотал Найланд Смит, внимательно оглядываясь по сторонам.

— С той галереи я, вероятно, смогу увидеть кабель, ведущий к флагштоку, — монотонно произнес Хэпберн.

— Окна просто заперты на задвижку, — сказал Шмидт. — Думаю, выйти на балкон не составит труда.

Внезапно Найланд Смит резко повернулся к управляющему.

— А выше есть еще помещение?

Марк Хэпберн отодвинул щеколду и открыл одно из тяжелых окон.

— Насколько мне известно — да. Маленькая комната с куполообразным потолком, непосредственно под флагштоком. По-моему, к ней ведет дверь… — он поколебался, — тоже находящаяся в стене напротив центрального окна. Посмотрим, смогу ли я открыть ее.

Он прошел к стене, в то время как Хэпберн вышел на балкон — на тот самый балкон, по которому так часто расхаживал в тоске несчастный профессор Моргеншталь…

— Есть! — торжествующе выкрикнул Шмидт.

— Прекрасно, — сказал Найланд Смят. — Буду весьма обязан вам, мистер Шмидт, если вы сейчас спуститесь вниз и передадите дежурному пожарному, чтобы он никуда не уходил с поста без моего приказа. А мы тем временем продолжим осмотр.

— Конечно, мистер Энгельберт. Я сразу вернусь.

Мистер Шмидт пересек комнату, и через мгновение с лестницы донеся звук его удаляющихся шагов.

— Хэпберн! — резко окликнул Смит товарища.

Хэпберн вернулся с балкона в комнату.

— Это место покинули совсем недавно — всего несколько часов назад. Но все равно, наша последняя надежда — на верхнем этаже.

Он двинулся вверх по лестнице, освещая фонариком ступеньки. Короткая лестница вела к открытой двери на верхней площадке. Маленькая комната под куполом с готическими наборными окнами странного янтарно-желтого цвета, которые, казалось, выходили не на улицу, была пуста!

— Мы находимся сейчас прямо под флагштоком, — бесстрастно констатировал Хэпберн. — Он гораздо умнее нас. Меня заметили еще во время первого моего визита в «Страттон».

Найланд Смит бессильно опустил руки — луч фонаря уперся в пол у его ног — и медленно произнес:

— Он опять выиграл! Возле зеленой двери весь день стояла охрана. Значит, отсюда есть другой выход. Хитрый, хитрый дьявол! — Но мгновение спустя неукротимый человек вновь воспрянул духом и совсем другим тоном — резким и энергичным — приказал: — За мной, Хэпберн, вниз!

Но в нижней комнате с пустым альковом и крохотной ванной (бывшем жилище эксцентричного миллионера-отшельника) Найланд Смит огляделся по сторонам с чувством, похожим на отчаяние.

— У нас есть свидетельства того, что двое суток назад в этой комнате кто-то жил. Еще рано сдаваться, Хэпберн.

— Я хочу посмотреть, какой вид открывается с балкона.

— Прекрасно понимаю вас.

Не обращая внимания на добродушно-насмешливый тон товарища, Хэпберн вышел на балкон с железным ограждением. Смит последовал за ним.

— Где живет мальчик, Хэпберн?

— Как раз пытаюсь определить. Минуточку… я видел горящие окна этой комнаты из нашего собственного номера в «Регал». Так что давайте сначала найдем здание отеля.

— Это очень легко сделать. — Найланд Смит указал пальцем. — Вон его центральная часть.

— Значит, жилище Робби Эдера находится к западу от этого места, поскольку я совершенно точно знаю, что его не видно из наших окон.

— Это весьма прискорбно, — сухо заметил Найланд Смит.

— Я вовсе не о том, Смит. Я думаю совсем о другом. Мне кажется…

Он осекся, заслышав легкий скрип за спиной — слабый скрип, прозвучавший, впрочем, вполне отчетливо здесь, на огромной высоте, где неистовая какофония Нью-Йорка превратилась в тихий, ровный гул, слитное пение миллионов пляшущих внизу светлячков.

Найланд Смит резко повернулся, словно приведенный в движение невидимой пружиной.

Французское окно было закрыто и заперто на задвижку. В призрачном свете затуманенной луны за окном стоял доктор Фу Манчи и пристально смотрел на них!

Он был в тяжелом пальто с каракулевым воротником и в каракулевой шапке. Одно только тонкое стекло разделяло их…

— Хэпберн! — Смит выхватил пистолет. — Не смотрите ему в глаза!

Странные зеленые глаза сверкали, словно изумруды…

— Стрелять бесполезно, сэр Дэниз! — донесся до них холодный решительный голос. — Стекла пуленепробиваемые: моя собственная разработка на основе великого изобретения англичанина.

Палец Найланда Смита дрогнул на курке. Сыщик знал: доктор Фу Манчи никогда не лгал. Но сейчас в его делах наступил кризис. Он отступил на шаг назад и выстрелил.

Пуля отрикошетила от бронированного стекла и со свистом отлетела в сторону. Доктор Фу Манчи не пошевелился!

— Боже мой! — простонал Хэпберн.

— Вы слышите мой голос через расположенные над окнами вентиляционные отверстия, — продолжал китаец. — Сожалею, что дал вам повод усомниться в моих словах, сэр Дэниз.

Хэпберн отвернулся прочь, отчаянно пытаясь взять себя в руки, и тупо уставился вниз с балкона…

— Вы один из немногих сильных людей, встреченных мной за долгую жизнь, — продолжал доктор Фу Манчи, — который может выдержать мой взгляд. За это я уважаю вас. Я знаю, каких трудов стоило вам развить такую сильную волю, и сожалею о печальной необходимости, перед которой вы меня доставили. Наши взаимоотношения — порой утомительные — никогда не были бесчестными.

Фу Манчи наклонился и поставил на пол маленькую шарообразную лампу — она ярко вспыхнула. Он шагнул ближе к окну.

— В дни великих свершений я не намерен терпеть никакого вмешательства в свои дела. Я выбрал Поля Сальвалетти в качестве правителя в Белом доме. Здесь, в Соединенных Штатах, я собираюсь основать свою империю. Снова и снова вставали вы на моем пути, сэр Дэниз, — но на этот раз вы опоздали. Вы правы: действительно, существует другой вход в эти помещения, которые совсем недавно занимали профессор Моргеншталь (чье имя наверняка знакомо вам) и я сам.

— Смит… — прошептал Хэпберн. — У нас есть шанс…

Но Найланд Смит не обернулся. Он напряженно наблюдал за доктором Фу Манчи. Великий китаец заводил какой-то похожий на часы механизм, потом поставил его на пол рядом с лампой и снова заговорил:

— Я прощаюсь с вами, сэр Дэниз, — поверьте, не без сожаления. Ваша сила логического мышления ограниченна, но ваш дар интуиции замечателен. В этом смысле я считаю вас одной из семи самых светлых голов среди представителей белой расы. Капитан Хэпберн обладает многими выдающимися достоинствами. Я с удовольствием взял бы его к себе на службу. Однако он сделал другой выбор. Взрывная сила этого небольшого механизма, который я положил на пол, наверняка удивит вас. Взрыв произойдет через сто двадцать секунд и полностью уничтожит купол здания «Страттон». Я должен покинуть вас, джентльмены…

Он повернулся, пересек освещенную шарообразной лампой комнату и скрылся за дверью.

Найланд Смит, сжав кулаки, смотрел ему вслед горящим взором.

— Хэпберн! — сказал он. — Я слепой безумец. Простите меня, ради Бога.

— Смит! Смит! — Хэпберн схватил товарища за руку. — Я все пытаюсь сказать вам, но вы меня не слышите… Вы помните, под каким предлогом мы явились сюда?

— Под предлогом проверки электрического кабеля. Но какое это может иметь значение сейчас?

— Огромное! Смотрите!

Хэпберн указал наверх, и Найланд Смит поднял голову.

Рядом с балконом по стене спускался на темнеющий внизу парапет электрический кабель…

— Бог не оставил нас! — прошептал Смит. — Но выдержит ли кабель вес человеческого тела?

 

ГЛАВА XXXIV

СОВЕТ СЕМИ

— Со времени нашей последней встречи, сэр Дэниз, — сказал аббат Тернового Венца, — в истории Америки появилось несколько новых удивительных глав.

Найланд Смит стоял у окна кабинета в Башне Тернового Венца и смотрел с высоты на залитый солнцем зимний пейзаж. Он повернулся и кивнул. Память его хранила мельчайшие подробности предыдущего визита к аббату. И теперь, когда судьба Соединенных Штатов висела на волоске, он был так же далек от успеха, как в тот вечер, когда впервые вошел в этот кабинет. Трубка его дымила, как топка паровоза. Аббат Донегаль зажег очередную сигарету…

Взрыв в «Страттоне» уже отошел в далекое прошлое. В охваченной лихорадочным возбуждением стране только самые сенсационные новости могли продержаться на страницах газет более двух суток.

Осколки купола попадали на землю на невероятно большом расстоянии от эпицентра взрыва. Гигантское здание сотряслось до самого основания, в каменной кладке появились огромные трещины. Пожарные в необычных для их практики условиях работали как одержимые. Причиненный зданию ущерб оценить было сложно, но, к счастью, обошлось без человеческих жертв.

Спуск с купола по электрическому кабелю напоминал кошмар — из тех, что мучают людей во сне, но Смит и Хэпберн справились с ним. Затем они бросились вдоль узкого парапета к окну офиса, занятого отрядом полиции, а оттуда очертя голову помчались вниз по лестнице, поскольку лифт не мог вместить всех…

Причина таинственного взрыва до сих пор не получила объяснения в прессе.

— Огромные доходы неясного происхождения дают Сальвалетти большую свободу действий, — сказал аббат. — Он переманил на свою сторону многих моих последователей. Пострадало Братство национального равенства. Мой бедный друг Орвин Прескотт, как вам известно, отправился в кругосветное путешествие. Эта проклятая кампания и таинственное отравление — подобного которому не знали со времен Борджиа — оборвали прекрасную карьеру. Не счесть и других жертв. Сомневаюсь, что вам известно их число.

— Несколько раз я сам с трудом избежал серьезной опасности, — мрачно откликнулся Смит. — Да и вы тоже, сэр Патрик, прошли через тяжелые испытания. Ваше упоминание во вчерашнем выступлении по радио о некоей тайной деятельности азиатских колоний по всей стране произвело настоящую сенсацию. Именно поэтому я прибыл сюда. — Он оперся руками о стол и сверху вниз посмотрел на священника. — Только благодаря вашему молчанию вы оставались живы до сих пор.

— Это молчание необходимо было нарушить, — сурово произнес аббат Донегаль.

— Я предпочел бы, чтобы вы дождались моего разрешения на это. — Найланд Смит выпрямился и принялся мерить кабинет шагами. — В моем распоряжении нет достаточного количества людей, чтобы обеспечить должным образом вашу безопасность. Вашингтон — как мы с вами прекрасно знаем — превратился в военный лагерь. Страна находится в состоянии лихорадочной тревоги, какой не наблюдалось даже во время войны. Известные люди переходят на сторону противника!

— Я знаю, сэр Дэниз, — печально ответил аббат. — Но мне сообщили, что некоторые люди переходят в стан врага при весьма странных обстоятельствах. — Священник поднял глаза на Найланда Смита.

— Совершенно верно! Во многих случаях применялись жестокие формы давления на людей. И цель моего визита к вам следующая… — Смит остановился перед столом, за которым сидел аббат. — Вы сообщили о своем намерении коснуться этой стороны кампании в следующем своем обращении в среду вечером. И пообещали сделать ряд других разоблачений. В результате этого вашей жизни, сэр Патрик Донегаль, угрожает серьезная опасность. Я спрашиваю вас как мужчина мужчину: что вам известно? О чем вы собирались говорить?

Подперев подбородок рукой, аббат смотрел в пустоту невидящим взглядом. Он напоминал изваяние какого-то средневекового монаха, пытающегося постичь Великую Тайну. Найланд Смит молча смотрел на него.

Он по-настоящему уважал сэра Патрика Донегаля и, несмотря на поверхностность их знакомства, испытывал к священнику подлинную симпатию. Если когда-то он и сомневался в его искренности, то теперь все сомнения рассеялись без следа: это был глубоко образованный, бесстрашный и непоколебимый в своей вере человек. Смит прекрасно знал, что у аббата есть источники информации в Департаменте юстиции.

— Я знаю характер человека, который ценой многих жизней расчистил перед Полем Сальвалетти дорогу к Белому дому. Я не знаю его имени. Он происходит из очень древнего китайского рода и обладает глубокими познаниями во многих сферах науки. Он руководит тайным обществом — или по крайней мере входит в состав его правления, — базирующимся в Тибете, но имеющим филиалы во всех странах света, где живут азиаты.

— Вы знаете название этого общества? — спросил Найланд Смит.

— Нет. Наши миссионеры на Востоке называют его порой «Обществом Семи» и считают порождением Сатаны, воплощенного на Земле через волю злых людей. Итальянская мафия многие годы была язвящим шипом в теле Церкви. Один мой старый друг, работающий в Японии, говорил, что Общество Черного Дракона держит людские умы в тисках надежней любой религии. Но… «Общество Семи»… — Он смолк и поднял глаза на собеседника.

Найланд Смит кивнул.

— Мне говорили, что богатство их несметно. В организацию входят высокопоставленные лица, обладающие огромным общественным и политическим влиянием. И все их силы собраны сейчас для удара по Конституции Соединенных Штатов. Видите, сэр Дэниз, — аббат улыбнулся, — я далеко продвинулся в своих изысканиях.

— Да, далеко, — согласился Найланд Смит и вновь принялся расхаживать по кабинету.

— Сам Сатана во плоти сошел на Землю, — сказал аббат; лицо его одухотворенно засветилось, и набравший силу голос зазвучал вдохновенно. — Он в открытую вершит злодеяния. И мы призваны сокрушить его.

Внезапно выражение его лица резко изменилось, и он вновь стал практическим земным человеком.

— И в этом мы с вами заодно, федеральный агент Пятьдесят Шесть! — сэр Патрик улыбнулся. — Я готов выслушать ваши советы, но не обещаю последовать им.

Найланд Смит смотрел из окна. Вдали справа в хрустально-прозрачном воздухе поблескивала широкая река. Он подергал себя за мочку левого уха, обернулся и быстро проговорил:

— Я никогда не даю бесполезных советов. Вы избрали свой путь — и я не в силах помешать вам. Но если мы с вами заодно, я имею право настаивать на некоторых вещах. — Он оперся ладонями о стол и устремил взгляд холодных глаз — словно пытаясь прочесть сокровенные мысли собеседника. — Я несу ответственность за вашу личную безопасность. Вы должны помочь мне. С этой минуты ваша жизнь должна быть целиком посвящена нашему общему делу. Я приму необходимые меры для вашей защиты; условия покажутся вам тяжелыми… но вы обязаны принять их. Я дам вам дополнительную информацию об этом грандиозном заговоре. Вы один в силах противостоять наступающему приливу. Я сообщу вам имена. От результатов вашей деятельности зависит наш конечный успех.

— Успех или поражение в делах людей — всегда вопрос чистой случайности, — ответил аббат. — Помолвка Поля Сальвалетти и Лолы Дюма имела куда больший общественный резонанс, чем любое бракосочетание лиц королевской крови в Старом Свете. Этот гениальный слуга Дьявола, стремящийся к власти над Соединенными Штатами, доказывает свою человеческую природу — ибо человеческой природе свойственно ошибаться.

— Ясно! — В глазах Найланда Смита загорелся огонь с трудом сдерживаемого возбуждения. — Вы располагаете информацией о личной жизни Сальвалетти?

— Информацией, которую я обнародую — как велит мне сделать моя совесть…

 

ГЛАВА XXXV

ЛИГА ИСТИННЫХ АМЕРИКАНЦЕВ

— Наш успех сегодня, друг мой, и даже наша безопасность зависят от того, сумеем ли мы заставить замолчать этого упрямого священника, — сказал доктор Фу Манчи.

Он сидел в комнате, в которой находились все предметы обстановки из его бывшего кабинета на верхнем этаже «Страттона». Экзотический пряный запах курений уплывал через раскрытые на веранду окна. За узкой лужайкой поднималась высоко к небу стена леса. Деревья стояли в прозрачных зеленых кружевах ранней весны, которые позже чудесным образом должны были превратиться в пышные одеяния лета.

После взрыва в «Страттоне» доктор Фу Манчи бесследно исчез из поля зрения противника. Храм семиглазой богини не выдал никаких секретов тайной организации. Сэм Пак оставался неуловимым — хоть его и разыскивали по всей стране. В результате объявленного по всем штатам розыска противник так и не смог раздобыть доказательства пребывания доктора в Америке.

Только дела Фу Манчи свидетельствовали о его присутствии в Соединенных Штатах.

Сальвалетти превратился в кумира для огромной части народа. Его будущая женитьба на Лоле Дюма обещала стать общественным событием международного значения. Отчаянная борьба здравомыслящих людей, которые понимали, что Лига истинных американцев — не более чем сверкающий мыльный пузырь, не встречала поддержки. В прошлом бездомные и отчаявшиеся люди не склонны прислушиваться к критике, направленной против их благодетелей. В результате многих бурных конференций в Вашингтоне правительство начало проводить политику замалчивания — ибо не считало нужным разглашать факты, указывающие на существование азиатского заговора под прикрытием лиги. Подобное заявление требовало серьезных доказательств, а их — несмотря на лихорадочную деятельность тысяч агентов по всей стране — до сих пор не было. Источники финансирования лиги не подлежали проверке: лига находилась в прекрасных отношениях с Министерством финансов. Однако, как доказывал сэр Дэниз группе экспертов, Лига истинных американцев тратила, по самым приблизительным оценкам, два миллиона долларов в неделю.

Как она могла позволить себе такие траты?

Найланд Смит знал как. Но объяснение казалось таким фантастическим, что он не осмеливался предоставить его ограниченным чиновникам, чье воображение усохло за многие годы работы с не вызывающими сомнения фактами.

Затем как гром среди ясного неба раздался голос из Башни Тернового Венца. Он взбудоражил страну, и так находящуюся в состоянии крайнего нервного напряжения. Наконец прозвучал долгожданный, заслуживающий доверия голос!

Поль Сальвалетти не пытался скрыть, что его программа имеет целью установление личной диктатуры. Его политика перераспределения национальных сокровищ — непонятная и неприемлемая ни для одного порядочного человека — находила тем не менее большую поддержку среди тех, кто получал от нее выгоду. В сельскохозяйственных местностях появилось множество ферм лиги. Их продукцию собирали и распределяли через ту же организацию: во всех городах открылись магазины от Лиги истинных американцев. И это был всего лишь костяк колоссального механизма, посредством которого лига намеревалась взять под контроль все основные отрасли промышленности в стране.

Сальвалетти выполнил некоторые обещания Брэгга — обещания, совсем недавно казавшиеся несбыточными…

Когда солнечный луч коснулся сморщенного лица Сэма Пака, который скрючившись сидел на стуле возле окна, оно на фоне зеленого леса показалось неживым уродливым лицом мумии.

— Что знает этот священник такого, чего не знают другие, Хозяин? Доктор Орвин тоже знал о нашем появлении в стране…

— Его источники информации мы обнаружили — и уничтожили… Орвин Прескотт выполнил свою роль в нашей игре.

— Да, это так.

Никто не смог бы сказать, открыты или закрыты глаза Сэма Пака, когда он повернул сморщенную желтую голову в сторону сидящей за столом величественной фигуры.

— Враг Номер Один не смог раздобыть доказательства, подтверждающие истинность сделанного аббатом заявления. — Казалось, доктор Фу Манчи размышляет вслух. — Он всячески мешал и досаждал нам, но великая работа продолжалась и теперь близится к своему торжественному завершению. Если сейчас нас постигнет неудача — значит, его боги оказались сильнее наших. Поэтому я так опасаюсь священника.

— Мудрый человек боится лишь того, о чем имеет представление, — проговорил старый Сэм Пак. — Ибо против неизвестного нет защиты.

Доктор Фу Манчи смотрел на мудрое лицо помощника, положив неподвижные длинные руки на стол перед собой.

— У священника есть источник информации в Секретной Службе, — мягко произнес он. — Сальвалетти, которого я растил, как садовник растит хрупкую лилию, нужно охранять день и ночь.

— Сальвалетти именно так и охраняют, Маркиз. Штат его телохранителей в пять раз больше отряда, отвечавшего за безопасность Харвея Брэгга.

На несколько мгновений наступило молчание. Доктор Фу Манчи устремил из-под полуопущенных век задумчивый взгляд на лесной пейзаж за окном.

— Согласно некоторым донесениям, он порой ускользает из-под опеки телохранителей. — Фу Манчи говорил почти шепотом. — Лола Дюма подтверждает это. Мои чикагские агенты невежественны и тупы. Я жду объяснения этих тайных походов.

Сэм Пак медленно кивнул сморщенной головой.

— Я применил строгие меры воздействия к номеру, ответственному за безопасность Сальвалетти, Хозяин. Это был японский врач Шошима.

— Был?

— Он самым достойным образом совершил харакири прошлой ночью…

Молчание вновь воцарилось в комнате, где два невидимых паука плели странную густую паутину на станке американской истории. Небольшая ферма, с которой доктор Фу Манчи продолжал отдавать приказы своим агентам, стояла на отшибе от шоссе — на земле, принадлежащей одному из ярых сторонников Лиги истинных американцев. Хозяин фермы не имел представления о подлинной личности арендатора, предоставив свои владения в полное распоряжение лиги.

В молчании доктор Фу Манчи сидел неподвижно, устремив взгляд на далекий лес. Сэм Пак напоминал холодную статую: сейчас никто не заметил бы в нем признаков жизни. Белка взбежала по свисающей над террасой ветке дерева, заглянула в комнату, легко перепрыгнула на соседнюю ветку и исчезла с глаз. Вечернее пение птиц знаменовало наступление сумерек.

— Я переберусь на Шестую базу в Чикаго, — раздался наконец гортанный голос. — Профессор составит мне компанию. Я должен присутствовать там лично в субботу вечером.

— План готов, Маркиз. Но вам придется ехать через Нью-Йорк.

— Я тронусь в путь в течение часа, мой друг. Возможно, по дороге на Шестую базу я лично засвидетельствую почтение аббату Донегалю. Субботнее обращение Сальвалетти к народу имеет целью заручиться поддержкой жителей Среднего Запада, до настоящего времени преданных старой администрации. Мы должны заставить священника замолчать…

 

ГЛАВА XXXVI

УРАВНЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ

1

Марк Хэпберн не мог усидеть на месте от волнения и тревоги. Он поднялся со скамейки в Центральном парке и пошел по направлению к Школьным воротам.

Смит на рассвете отправился самолетом к аббату Донегалю, чьи разоблачения отдельных людей и целых организаций, выступающих против существующей Конституции, привели в состояние крайнего возбуждения миллионы радиослушателей от побережья до побережья. Сознание близкого поражения приводило Хэпберна в уныние. Ничто не может остановить триумфальное шествие Поля Сальвалетти к Белому дому…

И теперь впервые за все время знакомства Мойя Эдер не явилась на назначенную встречу. В глубине сердца Хэпберн чувствовал страх. Лейтенант Джонсон установил местонахождение игровой площадки Робби на Лонг-Айленде, но испуганная Мойя взяла с Марка обещание никогда больше не следить за сыном.

Президент устроил ей допрос по этому поводу! Очевидно, ее объяснения удовлетворили хозяина — однако утверждать это с уверенностью она не могла.

И теперь Мойя не пришла на встречу, которую сама же назначила в записке, переданной Марку через Мэри Гофф.

Хэпберн знал, что никогда не простит себе, если станет невольной причиной какого-нибудь несчастья в ее жизни. Он дошел почти до самых ворот, но Мойя не появилась. Его беспокойство возросло. Он повернулся и поспешил обратно.

Хэпберн почти дошел до знакомой скамейки, когда увидел Мойю, приближающуюся к месту встречи с противоположной стороны. Ему захотелось громко закричать от радости и облегчения. Он торопливо зашагал навстречу молодой женщине.

К удивлению Хэпберна, Мойя не ускорила шаг, но продолжала идти, словно не замечая его. Сердце молодого человека болезненно сжалось. Что это значит? И как он должен вести себя? Теперь Марк уже мог различить ее лицо… Оно казалось смертельно бледным.

Едва заметным движением головы, быстрым взмахом ресниц Мойя предупредила друга:

— Не заговаривайте со мной!

Он прошел мимо, устремив безразличный взгляд вперед и чувствуя, как покрывается холодной испариной лоб. До слуха его долетели еле слышные слова:

— За мной кто-то следит. Не упускайте его из виду.

Марк Хэпберн свернул с аллеи на узкую дорожку. Мимо прошел невысокий плотный мужчина, не обративший на него никакого внимания. Хэпберн прошел по дорожке десять — двенадцать шагов, затем продрался сквозь кусты, обогнул огромный валун и вновь вышел на аллею.

Следивший за Мойей человек теперь находился в двадцати ярдах впереди. Хэпберн последовал за ним, в скором времени свернул на тропинку, ведущую к пруду, и увидел Мойю.

Она сидела на скамейке с книжкой на коленях и наблюдала за играющими на площадке детьми.

Человек прошел мимо, не останавливаясь, за ним приблизился к скамье и Хэпберн. Мойя низко склонилась над книгой. Марк прошел мимо тоже, проводил плотного мужчину до самых ворот парка и затем вернулся.

Мойя подняла глаза от книги. Она по-прежнему была очень бледна и встревожена.

— Он ушел? — слабым голосом спросила она.

— Да.

— Отправился сообщать о результатах слежки. — Мойя закрыла книжку и тяжело вздохнула. — Похоже, я под подозрением. Полагаю, время от времени все члены организации подвергаются подобной проверке. У хозяина какие-то крупные неприятности. Вероятно, вы знаете, в чем дело. Я — не имею понятия. Но в результате на мои плечи свалилось страшно много механической работы. Я принимаю сотни донесений — на первый взгляд совершенно бессмысленных, — стенографирую их и передаю по телефону, когда мне звонят.

— А кому вы передаете их, Мойя?

— Какому-то мужчине, который говорит с немецким акцентом. Я не знаю, кто это. — Она нервно вертела в руках книгу. — Потом еще это бракосочетание Сальвалетти и Дюма. Старый Эммануэль и я отвечаем за подготовку к этому мероприятию. Лола же ездит с Сальвалетти по стране, как вы знаете. Все это чистейшей воды пропаганда, и нам повсюду оказывают содействие. Но все равно это ужасно тяжелая работа. Нельзя забывать ничего, что может способствовать продвижению Сальвалетти к Белому дому.

— Убийство Харвея Брэгга было первым шагом на этом пути, — медленно произнес Хэпберн. — Но…

Он прикусил язык. Его агенты установили местонахождение доктора Фу Манчи и человека, известного под именем Сэм Пак. Ферма в Коннектикуте в настоящее время была окружена отрядом под командованием лейтенанта Джонсона…

Мойя ответила не сразу. Некоторое время она сидела неподвижно, устремив взгляд в пустоту перед собой, потом заговорила еле слышным голосом:

— Возможно, это и правда. Даю вам слово, я не знаю, так это или нет. И, надеюсь, вы понимаете… — Мойя повернула голову, и Хэпберн заглянул в прекрасные встревоженные глаза, — если бы я знала, то не призналась бы вам в этом.

Некоторое время Хэпберн молча смотрел на молодую женщину, затем бесстрастно проговорил:

— Да, понимаю. Вы придерживаетесь правил игры — хоть и играете на стороне самого злого человека в мире.

— Президент! — Мойя вымученно улыбнулась. — Порой мне кажется, он стоит выше понятий добра и зла. Он мыслит на уровне, просто недоступном для нас. Вам никогда не приходила в голову подобная мысль, Марк?

— Да, — Хэпберн кивнул. — Найланд Смит тоже так считает. Но это просто значит, что ваш хозяин вдвойне опасен для человечества. Поскольку вы такая прямодушная и искренняя, Мойя, я не могу рассказать вам все, что мне известно о Президенте. Это комплимент, ибо я знаю: если вас спросят, вы сочтете себя обязанной ответить правду.

Мойя взглянула на Хэпберна и тут же отвела глаза в сторону.

— Да, наверно. Но… — она судорожно сжала руки, — если говорить честно, сегодня мне абсолютно все равно, кто будет править страной. В конце концов все формы правления похожи одна на другую. Я страшно тревожусь за Робби.

— В чем дело, Мойя?

Хэпберн наклонился к молодой женщине. Она продолжала смотреть в сторону: слезы поблескивали у нее на ресницах.

— Он очень болен.

— Боже мой! — Самым естественным образом Хэпберн положил руку Мойе на плечо. — Почему вы не сказали мне сразу? Что с ним? Кто лечит его?

— Доктор Бернетт. У него дифтерия. Он заразился во время последней поездки на Лонг-Айленд. Говорят, там началась эпидемия.

— Но при уходе знающего врача дифтерия…

— Робби становится все хуже и хуже. Я хочу проконсультироваться у какого-нибудь медика. Сейчас я должна спешить назад.

Марк Хэпберн проклял себя за тупость! Ведь Мойя знала, что он медик по образованию.

— Позвольте мне осмотреть мальчика, — страстно попросил он. — Я знаю, это звучит самонадеянно… То есть я вполне заурядный врач. Но по крайней мере я лично заинтересован в здоровье Робби.

— Я и хочу, чтобы вы осмотрели его, — просто ответила Мойя. — Именно поэтому я и вызвала вас…

2

Найланд Смит поспешно спустился с трапа и побежал через ярко освещенное летное поле к ожидающему его автомобилю. Громко хлопнула дверца, и машина тронулась.

— Вы кто? — резко спросил Найланд Смит у сидящего в салоне человека.

— Джонсон.

— О, Джонсон! Пополнение из морского флота, полагаю. Как Хэпберн — пополнение из сухопутных войск. Меня уведомили, что доктор Фу Манчи и Сэм Пак выслежены на ферме в Коннектикуте. Еще какие-нибудь новости?

— Доктор Фу Манчи покинул ферму на автомобиле несколько минут назад. Наш отряд не успел задержать его.

— Проклятье! — Найланд Смит ударил кулаком правой руки по ладони левой. — Слишком поздно… Как всегда слишком поздно!

— Он направился в Нью-Йорк. По всем возможным маршрутам расставлены посты. Я прилетел, чтобы встретить вас.

— Даже переодетый, доктор обращает на себя внимание высоким ростом, — сказал Смит. — Скажите, где высадить вас. Поддерживайте связь с отелем «Регал».

Перед ними по пустынной дороге ехала одна полицейская машина, вторая замыкала процессию. Но вдруг мимо них на скорости шестьдесят пять миль в час пронесся автомобиль с потушенными фарами.

Раздался треск пулемета, град пуль обрушился на автомобиль Найланда Смита. Не более чем в пяти ярдах за ним с грохотом взорвалась мощная бомба.

Машина с потушенными фарами с ревом умчалась вперед — машина с двигателем от «роллса», позволяющим ей развивать до двухсот миль в час…

Бронированные стекла потрескались в нескольких местах — но ни одна пуля не проникла в салон.

Автомобиль остановился, и Джонсон вышел на дорогу.

— Эй, впереди, у вас там все в порядке?

— Да, сэр.

Из полицейских машин повыскакивали люди и бросились к автомобилю Найланда Смита.

— Все по местам! — громко приказал последний. — Не стоило останавливаться…

На крытой стоянке возле «Регал-Атениэн» Смит выскочил из машины и бегом бросился в отель. Крестообразная дверь еще вращалась за ним, когда правительственный агент Уатт вышел из конторы управляющего.

— У меня для вас донесение от капитана Хэпберна.

Найланд Смит остановился на полпути к лифту и обернулся.

— Да?

— Он не может появиться здесь в назначенное время и просит вас подождать его звонка.

Наверху в номере Фей приготавливал виски.

— Почему задержался капитан Хэпберн? — спросил Найланд Смит. — Ты не знаешь?

— Не знаю, сэр. Но, думаю, из-за леди.

— Миссис Эдер?

— Да, сэр. Мэри Гофф — замечательная женщина, которая заходила сюда и прежде, — принесла капитану Хэпберну записку сегодня утром сразу после вашего ухода, сэр. Капитан Хэпберн отсутствовал дома весь день, но вернулся с час назад, собрал какие-то инструменты в лаборатории и снова ушел.

Найланд Смит поставил стакан на стол и принялся раздраженно набивать трубку.

Это было странным отступлением от заведенного порядка, а Марк Хэпберн во всем неукоснительно следовал заведенному порядку. Смит ничего не понимал. Конечно, он прибыл раньше условленного времени, но рассчитывал застать здесь Хэпберна. В этот решающий момент отсутствие начальника штаба могло обернуться самыми серьезными неприятностями. Каждая минута, каждая секунда сейчас была дорога. Доктор Фу Манчи шаг за шагом теснил противника. Его холодный неумолимый гений воплощал задуманное в жизнь, несмотря на упорное противостояние их сил…

Раздался телефонный звонок. Фей взял трубку и несколько мгновений слушал. Затем поднял глаза на Смита.

— Это капитан Хэпберн, сэр.

3

— Как он, доктор Бернетт?

Голос Мойи срывался, в глазах ее застыл страх. Доктор Бернетт — молодой человек с располагающими манерами и престижной практикой — задумчиво нахмурился и покачал головой.

— У вас нет оснований для тревоги, миссис Эдер. Но я не совсем удовлетворен течением болезни.

Мойя обернулась к Хэпберну, входящему в этот момент в гостиную. Его непокорные волосы были сейчас растрепаны больше обыкновения. Он остро сознавал опасность ситуации — ибо знал, что о его приходе будет немедленно доложено Президенту таинственными вездесущими агентами. Однако в голове у него созрел план. Если Мойя окажется в опасности, он объявит себя федеральным агентом, который втерся к ней в доверие с целью вытянуть из нее какую-нибудь информацию.

— Доктор Бернетт, это… — Мойя колебалась долю секунды. — Это доктор Перселл, мой старый друг. Вы не возражаете, если он осмотрит Робби?

Доктор Бернетт холодно поклонился.

— Конечно, не возражаю. Собственно говоря, я сам хотел пригласить для консультации еще кого-нибудь — исключительно в интересах вашего спокойствия, миссис Эдер. Я подумывал о докторе Детмолде.

Доктор Детмолд имел репутацию лучшего консультирующего медика в Нью-Йорке, и Марк Хэпберн — честный как с собой, так и с другими — на мгновение смутился.

— Мальчик сейчас спит, — сказал доктор Бернетт. — И я не хотел бы будить его. Но если вы пройдете сюда, доктор… э-э… Перселл, я с удовольствием выслушаю ваши соображения.

В тускло освещенной спальне няня Гофф сидела у постели спящего Робби. По ее виду можно было легко предположить, что она не спала последние сутки. Когда Хэпберн вошел, в усталых глазах женщины мелькнула радость.

Марк поманил Мэри Гофф к окну и шепотом сказал:

— Он очень бледен. Какой у него пульс?

— Плохи дела, сэр! Бедный малыш умирает у меня на глазах. Он задыхается… и ничего не может проглотить! Как помочь ему?

Марк Хэпберн подошел к постели и осторожно потрогал шею мальчика: гланды были сильно увеличены. От прикосновения — хоть и очень легкого — Робби проснулся. Большие глаза его казались остекленевшими. Мальчик никого не узнавал.

— Пить… — прошептал он. — Горло… как больно!

— Бедная крошка, — прошептала Мэри Гофф. — Он просит воды, и каждый раз, когда пытается сделать глоток, я боюсь, что он задохнется. О, что делать? Он умирает!

Хэпберн начал осмотр маленького пациента с помощью медицинских инструментов, которые он поспешно собрал у себя в лаборатории. Это было трудным делом, но наконец обследование закончилось…

У Хэпберна не хватило духа остановить Мойю, которая с отчаянным выражением на лице подошла к кровати сына — хотя он мучительно сознавал грозящую ей опасность. Марк знаком позвал доктора Бернетта в гостиную и сказал:

— Боюсь, поражена гортань. При этом освещении я не могу провести обследование должным образом. Но каково ваше мнение?

— Мое мнение таково, что эта Гофф, являясь прекрасной няней, испытывает сентиментальную привязанность к пациенту и самым неуместным образом расстраивает своими пустыми страхами миссис Эдер. Курс антибиотиков я назначил, признаюсь, с некоторым опозданием. Но если проводить лечение в строгом соответствии с моими предписаниями, то оснований для тревоги нет.

Марк Хэпберн взъерошил пятерней волосы.

— Хотел бы я разделить ваш оптимизм. Вы знаете телефон доктора Детмолда? Я хочу поговорить с ним.

4

— Уравнение человеческих душ… Оно никогда не имеет решения, — пробормотал Найланд Смит.

Он повесил трубку и подошел к окну.

Ночь смотрела миллионами глаз. Мерцали огни Нью-Йорка… Безусловно, ситуация была сложной. Он мысленно поставил себя на место Хэпберна. А Хэпберн просил лишь разрешения дождаться прихода известного медика.

Найланд Смит смотрел на лишенное купола здание «Страттона». Только на нескольких нижних этажах его горели окна. Мощный взрыв нанес зданию такой ущерб, что даже сейчас эксплуатировать верхние этажи его не представлялось возможным. Наверняка тот снаряд являлся личным творением доктора Фу Манчи!

И по сей день зловещий китаец продолжал действовать, сплетая сложную паутину заговора, недоступную воображению простого человека…

Может ли что-нибудь остановить шествие по стране Поля Сальвалетти? Американцы начали искренне приветствовать фашистское движение, возглавляемое блистательным Сальвалетти. В следующую среду в восемь вечера аббат Донегаль должен сказать (если останется в живых к тому времени) народу всю правду. Какова будет реакция народа?

Доктор Фу Манчи купил Соединенные Штаты за золото.

Однажды в присутствии Найланда Смита он сказал:

— Золото! Я могу утопить человечество в золоте!

Китайскому доктору был известен секрет, раскрытию которого посвятили свои жизни тысячи алхимиков. Смит давно знал, что Фу Манчи проводит крупномасштабные операции с золотом — и именно они являются причиной финансовых кризисов, от которых по сей день страдают все страны мира.

Сегодня конец казался ему близким. Стоя в одиночестве у окна, Найланд Смит переживал тяжелую внутреннюю борьбу.

Возможно ли остановить сверхчеловека, который сражается оружием, недоступным для простых смертных, и который объединил вокруг себя несметные силы? Оставался всего один путь — тот, который на месте Найланда Смита, несомненно, выбрал бы сам доктор.

Лишь со смертью Сальвалетти может рухнуть все это мощное сооружение…

Но в методы борьбы Найланда Смита убийство не входило — пусть даже от этого зависела судьба страны и всего Западного мира.

Был еще один путь: физическое уничтожение доктора Фу Манчи. Лишенный жесткого контроля, гигантский механизм перестанет работать должным образом: потерявший управление корабль помчится по воле ураганного ветра.

Раздался звонок. Фей подошел к телефону.

— Это лейтенант Джонсон, сэр.

Найланд Смит взял трубку.

— Да, Джонсон, слушаю.

— Чуть не поймали! — Голос Джонсона дрожал от возбуждения. — Один из наших патрульных опознал доктора Фу Манчи, но его машина развила огромную скорость и ушла от преследования. Был оповещен следующий пост, и машину задержали. Она оказалась пустой. Мы взяли одного шофера.

— Еще что-нибудь?

— Да. В Гринвиче замечены два человека, которые обменялись автомобилями. Описание одного из них совпадает с приметами доктора. Оно передано всем постам. Говорю из здания «Таймс».

— Оставайтесь на месте. Я свяжусь с вами.

Найланд Смит повесил трубку и крикнул:

— Фей!

Фей бесшумно появился в гостиной.

— Капитан Хэпберн находится сейчас по второму адресу миссис Эдер — он в записной книжке на столике. У меня нет ее телефонного номера. Если капитан понадобится мне — пошли за ним одного из наших людей.

— Будет сделано, сэр.

— Оставайся на связи. Сейчас я ухожу.

— Без маскировки, сэр?

— Да. — Найланд Смит мрачно улыбнулся. — Попытка изменить место жительства провалилась. И я не намерен развлекать врага, расхаживая перед ним в нелепых маскарадных костюмах.

 

ГЛАВА XXXVII

ВЕЛИКИЙ ВРАЧ

1

— Я позвонил доктору Детмолду, — сказал Хэпберн, — и попросил его привезти с собой… — он поколебался, — все необходимые лекарства.

Мойя судорожно вцепилась Хэпберну в плечи и впервые за время их странной дружбы оказалась в его объятиях.

— Это значит… — она смотрела на него с выражением, которое он будет помнить всю жизнь. — Это значит, что…

— Не волнуйтесь, Мойя, дорогая моя. Все будет в порядке. Но я рад, что пришел.

— Марк, — прошептала Мойя. — Я только сейчас осознала, как хотела встретить человека… на которого можно положиться.

Марк Хэпберн погладил волосы молодой женщины — как столько раз мечтал сделать.

— Вы уверены, что можете положиться на меня?

— Да… уверена.

У Хэпберна зашумело в ушах и учащенно забилось сердце. Когда он заговорил, голос его звучал еще более монотонно, нежели обычно.

— Я не очень хороший вариант, Мойя. Но когда все беды останутся позади… поскольку сейчас я не имею права просить вас…

Мойя подняла на него блестящие от сдерживаемых слез глаза — но в них он прочел все, что сделало ненужными дальнейшие слова.

Всю скрытую страстность своего сложного характера вложил Хэпберн в тот первый поцелуй. И когда Марк оторвался от губ Мойи, он точно знал в глубине сердца своего, что наконец нашел подругу жизни.

— Мойя, дорогая…

Голова молодой женщины покоилась на его плече.

— Марк, милый… Телефон здесь прослушивается. Возможно, о твоем разговоре с доктором Детмолдом уже известно…

— Это не имеет значения. Если твои… хозяева застанут меня здесь, я объявлю свое подлинное имя и звание и арестую всех.

Мойя мягко высвободилась из его объятий и отступила на шаг, когда в комнату вошел доктор Бернетт.

— В некоторых отношениях, — произнес последний, — состояние пациента внушает опасения. Моя дорогая миссис Эдер… — Он похлопал молодую женщину по плечу. — Мальчик находится в очень хороших руках. Доктор Детмолд приедет?

— Да, — ответил Хэпберн.

— Уверен, он согласится с моим мнением. Симптомы вполне характерны для курса лечения, который я назначил.

Марк Хэпберн полностью разделял эту мысль. Только великолепное природное здоровье помогало до сих пор Робби сопротивляться действию дифтеритной палочки.

— Извините, — пробормотал Хэпберн. — Я хочу взглянуть на больного.

В тишине спальни он склонился над постелью Робби. Невыразимая мука застыла в глазах няни Гофф. С мальчиком только что случился сильнейший приступ кашля, во время которого он чуть не задохнулся. Прерывистый пульс у него едва прослушивался. Хэпберн на цыпочках подошел к раскрытому окну, знаком подозвал к себе Мэри Гофф и шепотом принялся расспрашивать ее о состоянии пациента.

Скоро дверь открылась, и в спальню вошли доктор Бернетт и Мойя. Первый потрясение уставился на больного, и нотки уверенности стихли в его голосе.

С Робби произошла перемена к худшему, заметная даже непрофессионалу. Доктор Бернетт подошел к постели. Послышались три глухих удара в дверь квартиры — словно кто-то стучал кулаком…

— Доктор Детмолд! — прерывисто прошептала Мойя и бросилась в прихожую.

Двое мужчин в тревоге склонились над несчастным малышом, но донесшийся из холла сдавленный вскрик и звук шагов заставил Хэпберна выпрямиться. Он повернулся как раз в тот момент, когда в спальне появился высокий человек.

Человек в длинном черном пальто с каракулевым воротником и в каракулевой шапке. Сердце Марка Хэпберна на несколько мгновений перестало биться — и он замер, пригвожденный к месту взглядом зеленых глаз доктора Фу Манчи!

Молодой человек буквально лишился дара речи. Доктор Фу Манчи снял шапку, бросил ее на кресло и обратился к доктору Бернетту:

— Вы — лечащий врач?

Гортанный голос его звучал тихо, но повелительно.

— Да. Позвольте поинтересоваться, кто вы такой, сэр?

Доктор Бернетт взглянул на кожаную сумку, которую вновь прибывший поставил на пол. Проигнорировав последний вопрос, доктор Фу Манчи склонился над Робби, затем выпрямился и обернулся к вошедшей в спальню Мойе.

— Почему вы не известили меня раньше? — резко спросил он.

Мойя вцепилась обеими руками себе в горло, борясь с подступающей истерикой, и прошептала:

— Откуда я могла знать, Президент, что…

— Верно, — кивнул Фу Манчи. — Я был очень занят. Возможно, я несправедлив. Мне следовало запретить последнюю поездку мальчика. Я знал, что в том районе начинается эпидемия.

Его неподвижный взгляд подействовал на Мойю успокаивающе.

— Ваша единственная вина в том, что вы женщина, — спокойно сказал доктор Фу Манчи. — До самого последнего момента вы честно исполняли свои обязанности по отношению ко мне. Теперь я должен выполнить свой долг. Я гарантирую вам безопасность мальчика. Я никогда не нарушаю своего слова — ибо из маленьких ошибок вырастают огромные беды.

— Я протестую! — с оскорбленным видом вмешался вдруг доктор Бернетт. — С минуты на минуту мы ожидаем прибытия доктора Детмолда.

— Детмолд — дилетант, — презрительно сказал Фу Манчи, опускаясь на кресло возле постели больного. — Я отменил вызов.

— Это неслыханно! — воскликнул Бернетт. — Я приказываю вам оставить моего пациента в покое.

Доктор Фу Манчи несколько раз провел тонкой желтой рукой над лбом мальчика, затем раздвинул губы больного большим и указательным пальцами и заглянул ему в рот.

— Когда вы прописали антибиотики?

Доктор Бернетт стиснул зубы, но промолчал.

— Я задал вам вопрос.

Доктор Фу Манчи устремил пронзительный взгляд зеленых глаз на Бернетта — и последний ответил:

— Вчера, в одиннадцать часов вечера.

— На восемь часов позже, чем следовало. Дифтеритная пленка обволокла гортань.

— Но я регулярно снимаю ее.

Мойя судорожно вцепилась в руку Хэпберна и прошептала:

— Боже мой? Что мне делать?

Шепот ее достиг слуха доктора Фу Манчи.

— Вам следует набраться мужества и подождать в гостиной с Мэри Гофф, пока я не позову вас. Идите, пожалуйста.

Мойя бросила на Хэпберна отчаянный взгляд и вышла, опираясь на руку няни Гофф. Доктор Фу Манчи поднялся с места.

— Необходимо хирургическое вмешательство.

— Я протестую! — охваченный возмущением Бернетт забылся и заговорил неуместно громким голосом. — Я запрещаю вам дотрагиваться до моего пациента, пока не проконсультируюсь с доктором Детмолдом. Даже если вы и достаточно квалифицированны для хирургического вмешательства — в чем я лично сомневаюсь, — я все равно не разрешаю вам проводить операцию.

Взгляд зеленых пронзительных глаз проник, казалось, в самые сокровенные тайники подсознания Бернетта. И он внезапно осознал полную свою некомпетентность в вопросах медицины, которую успешно скрывал до сих пор даже от себя самого. Никогда в жизни ему не доводилось испытывать такого странного ощущения.

— Оставьте нас, — прозвучал гортанный голос. — Мне будет ассистировать капитан Хэпберн.

Когда доктор Бернетт — двигаясь, подобно лунатику, — вышел из спальни, Хэпберн вдруг осознал, что доктор Фу Манчи назвал его настоящее имя и звание!

Словно прочитав его мысли, китаец заговорил:

— Мое присутствие здесь сегодня вызвано вашим звонком сэру Найланду Смиту. О вашем телефонном разговоре незамедлительно доложили мне — это и позволило мне избежать встречи с полицейскими патрулями, местоположение которых вы подробно описали. Будьте любезны, откройте мою сумку. Выньте из розетки вилку от лампы и подсоедините вместо нее вон тот белый шнур.

Автоматически Марк Хэпберн выполнил приказ.

— Оперировать будем через перстневидный хрящ.

— Но…

— Попрошу вас не возражать. Я могу силой заставить вас согласиться с моими решениями, но предпочитаю положиться на ваш здравый смысл.

Он поводил ладонями над лицом Робби — и лихорадочно блестящие глаза малыша открылись. Вымученная улыбка искривила губы больного.

— Здравствуй… желтый дядя… — раздался еле слышный прерывистый шепот. — Я рад… что ты пришел.

Он тяжело закашлялся, но глаза его оставались открытыми и продолжали смотреть в странные зеленые глаза склонившегося над ним человека. Постепенно приступ кашля прошел.

— Ты хочешь спать, — мягко заговорил доктор Фу Манчи. Длинные ресницы мальчика затрепетали. — Ты хочешь спать… — Веки Робби сомкнулись. — Ты очень хочешь спать. Ты спишь…

— Общая анестезия? — хрипло спросил Хэпберн.

— Я никогда не применяю анестезирующие средства в хирургии, — ответствовал гортанный голос. — Они снижают естественную сопротивляемость организма.

2

Найланд Смит сидел в бронированной машине, разложив какие-то бумаги на коленях. Он поднял взгляд на стоящего возле открытой дверцы автомобиля Джонсона и спросил:

— Что нам делать дальше, Джонсон? Мы в тупике. Вот загадочный телефонный звонок, полученный Феем через полчаса после моего ухода: Хэпберн просит ни при каких обстоятельствах не подниматься в квартиру, где он находится сейчас, ибо там лежит серьезно больной человек. Никаких подробностей, одно лишь таинственное заявление: «Поддерживайте связь с Феем и не тревожьтесь о моей личной безопасности. Я несу всю ответственность за доктора Фу Манчи».

— Фей уверяет, что ему звонил именно Хэпберн, — сказал Джонсон.

— Но это было вчера вечером. А сейчас уже три пятнадцать утра. И чем мы располагаем, кроме нарисованного на карте Манхэттена круга? Доктор Фу Манчи наверняка находится где-то в пределах этого круга — но как нам отыскать его здесь?

— Да, положение безвыходное, — согласился Джонсон. — Одно можно утверждать наверняка: Хэпберн из здания не выходил. И мышь не смогла бы проскочить незамеченной. На верхнем этаже горит свет…

А в это время Марк Хэпберн в полутемной комнате следил за действиями человека, представлявшего для мирового порядка величайшую со времен гунна Атиллы угрозу, и задавал себе вопрос: выполнит ли Найланд Смит переданную через Фея просьбу.

Хэпберн явился свидетелем хирургической операции, уникальной в своем роде. Длинные желтые пальцы творили буквально чудеса. Будучи великим врачом, доктор Фу Манчи являлся также и блестящим хирургом. Сейчас ему было более семидесяти лет (ибо Хэпберн не мог усомниться в осведомленности Смита в этом вопросе) — все же он успешно провел эту сложнейшую операцию с предельной точностью и подлинным мастерством. Доктор Фу Манчи сотворил чудо хирургии — под гипнозом!

Но маленький пациент после операции был очень слаб.

Тянулись тревожные часы ночи. Мойя едва держалась на ногах и была близка к обмороку. Тишину в комнате больного нарушал лишь нескончаемый гул бессонного города внизу.

Никогда Хэпберн не забудет странного надменного жеста иронического величия, который доктор Фу Манчи сделал перед началом операции.

— Позвоните в свой штаб в отеле «Регал», — приказал китаец, — и позаботьтесь о том, чтобы нам не помешали. Отбросьте в сторону все сомнения, касающиеся вашей личной безопасности: вы мне понадобитесь. Скройте факт моего присутствия здесь, но возьмите на себя всю ответственность за передачу меня в руки правосудия. Я даю вам — лично вам — честное слово. Попросите телефонную станцию не соединять сегодня ночью этот телефон ни с какими абонентами…

Няня Гофф вновь заступила на дежурство — она сидела у открытого окна, сложив руки на коленях и устремив неподвижный взгляд не на мертвенно-бледное лицо Робби, но на орлиный профиль склонившегося над постелью человека. Мойя уже не могла плакать — она стояла в дверном проеме, тяжело опираясь на руку Хэпберна.

Пять часов подряд доктор Фу Манчи сидел возле постели больного ребенка. Один раз во время первого кризиса он резко приказал Хэпберну набрать в шприц какое-то неизвестное лекарство из пузырька. Опыт подсказал Хэпберну, что теперь приближается второй кризис.

Мойя уже больше часа не произносила ни слова. Губы ее запеклись, глаза лихорадочно горели, она мелко дрожала всем телом.

Новый день приближался, и Хэпберн заметил капли пота, выступившие на высоком желтом лбу Фу Манчи. В четыре часа утра — в тот глухой час суток, когда многие испуганные души переступают за незримый порог и делают первые неуверенные шаги по дороге, уводящей в мир потусторонний, — Робби вдруг открыл глаза, попытался улыбнуться низко склонившемуся над ним человеку и вновь бессильно опустил веки.

И Марк Хэпберн понял, что маленький одинокий дух не отправится путешествовать в иные края, откуда его не в силах вернуть даже самый великий врач в мире…

 

ГЛАВА XXXVIII

НА ЗАПАД

1

Серый свет раннего утра тронул крыши небоскребов — и здания всплыли над спящим городом, словно призраки потерянной Ниневии.

Найланд Смит нажал кнопку звонка возле застекленной двери с железным орнаментом. Парк-авеню — жизнь на которой никогда не замирала полностью — в этот час суток практически пустовала, однако Смит предпринял все возможные меры предосторожности, дабы не привлекать внимание редких запоздалых прохожих. Ему пришлось позвонить не один раз, прежде чем дверь открылась.

На пороге появился заспанный портье со всклокоченными волосами — и решительно преградил дорогу ночным гостям. Он был высокого роста и мощного телосложения.

— Куда это вы собрались? — осведомился он.

— На верхний этаж, — отрезал Найланд Смит. — И не пытайтесь помешать нам.

Портье увидел блеск золотого значка и направленный на него пистолет лейтенанта Джонсона.

— А в чем дело? — прорычал он. — Я и не собираюсь вам мешать.

Но в действительности, хотя этот человек и являлся лишь крохотной шестеренкой в огромном механизме, он знал, что жильцы верхних апартаментов надежно защищены. Портье получил работу через Лигу истинных американцев и имел указание неукоснительно докладывать о всех посетителях упомянутого этажа.

Он молча поднял ночных гостей на лифте.

— Спускайтесь вниз, — приказал Смит, выйдя из лифта. — И доложите дежурному офицеру в вестибюле о нашем визите.

Он огляделся. Его сопровождали три человека. Тревога за Хэпберна заставила Найланда Смита пойти на этот шаг. С запозданием он вспомнил о письме, некогда полученном от Орвина Прескотта, — написанном загипнотизированным доктором под диктовку. И вспомнил, что Хэпберн совсем недавно сам подвергся мощному гипнотическому внушению доктора Фу Манчи… Возможно, Хэпберн звонил Фею по телефону, лишь бессознательно следуя указаниям сильной злой воли великого китайца.

— Будьте готовы ко всему, — сурово предупредил Смит. — Но не предпринимайте никаких действий без моего приказа.

Он нажал кнопку звонка.

Последовало несколько мгновений полной тишины. Найланд Смит приготовился ждать и, возможно, в конце концов взламывать дверь. Он уже собирался позвонить во второй раз, когда дверь открылась.

Перед ним стоял Марк Хэпберн собственной персоной!

Найланд Смит испытывал одновременно чувство удивления, облегчения и сомнения. Ситуация не поддавалась анализу. Он устремил пронзительный взгляд на измученное лицо Хэпберна. Волосы капитана были всклокочены, взгляд безумен.

— Смит! — воскликнул он со странной ноткой негодования в голосе.

Найланд Смит кивнул и переступил порог, знаком велев спутникам оставаться за дверью.

Он пересек небольшую прихожую и оказался в очаровательно обставленной гостиной, в которой все дышало неуловимым ароматом женственности. Гостиная была пуста.

— Извините за всю эту кажущуюся таинственность, — тихо проговорил Хэпберн. — Но вы поймете меня, когда все узнаете. У меня не было другого выхода.

— Вы сказали Фею, что берете на себя определенную ответственность… — мрачно заметил Смит.

— Не так громко, Смит! И я ни от чего не отказываюсь… — Хэпберн поколебался, не сводя глубоко посаженных глаз с лица друга. — Но после сегодняшней ночи… все его преступления… Извините. Мойя… Миссис Эдер упала в обморок, когда услышала новости…

— Что мальчик умер?

— Нет, что он будет жить.

— Рад слышать это. В результате ваших расследований в Коннектикуте мы смогли сузить круг поисков до данного района. — Найланд Смит продолжал внимательно глядеть на помощника. — Ваше длительное необъяснимое отсутствие, последовавшее за звонком Фею, несколько усложнило ситуацию. Я буду рад, Хэпберн, если вы сообщите мне о предполагаемом местонахождении доктора Фу Манчи…

Дверь открылась, и в гостиную вошел доктор Фу Манчи.

Смит молниеносно выхватил пистолет, но китаец нахмурился и покачал головой. Его обычно яркие глаза казались подернутыми мутной пленкой.

— Не надо мелодраматических жестов, сэр Дэниз, — гортанный голос звучал совершенно бесстрастно. — Мы не в Голливуде. Через минуту я буду к вашим услугам. — Он обернулся к Хэпберну. — Я оставил все инструкции на ночном столике рядом с кроватью. Там же вы найдете имя врача, которому следует поручить дальнейшее лечение мальчика. Это еврей, имеющий практику в гетто, — человек честный и хорошо знающий свое дело. Не сравниваю его, сэр Дэниз, с нашим общим другом доктором Петри — которому прошу при встрече засвидетельствовать свое почтение, — но он лучший врач во всем Нью-Йорке. Капитан Хэпберн, я желаю, чтобы меня арестовал сэр Дэниз Найланд Смит, ибо он заслужил право сделать это. Прошу вас, передайте меня в его руки в качестве пленника.

— Да… — хрипло проговорил Хэпберн. — Смит, вот арестованный.

Фу Манчи легко поклонился, поднял с пола свою кожаную сумку и сказал:

— Советую вам, капитан Хэпберн, вызвать доктора Гольдберга немедленно и оставаться возле больного до его прибытия…

Обычно невозмутимый, Найланд Смит почти потерял связь с реальностью. На одиннадцатом часу напряженных розысков Судьба — независимо от его собственных усилий — сама отдавала ему в руки этого человека! Смит быстро взглянул на Хэпберна и прочел на лице товарища смешанные чувства, которые он и сам испытывал в этот момент. Он никогда не предполагал, что победа, одержанная после многих лет борьбы, окажется столь пресной на вкус. Затуманенные зеленые глаза смотрели прямо на него — но взгляд их не пугал и не завораживал. Они смотрели чуть насмешливо и вопросительно. Смит отступил в сторону и указал рукой на дверь, за которой остались три его помощника.

— Идите вперед, доктор Фу Манчи.

Фу Манчи, по-кошачьи мягко ступая, вышел в вестибюль. Три пары настороженных глаз следили за каждым его движением; три пистолета были направлены на него.

— Вызовите лифт, — резко приказал Найланд Смит.

Один из помощников скрылся за раскрытой дверью.

Доктор Фу Манчи поставил сумку на пол возле кресла и проговорил высоким гортанным голосом:

— Надеюсь, сэр Дэниз, вы позволите мне взять мое пальто и шапку?

Он открыл дверцу стенного шкафа — и на мгновение скрылся с глаз. Тяжелое черное пальто с каракулевым воротником упало на спинку кресла. Прошло не более пяти секунд, когда Найланд Смит резко прыгнул вперед.

Кожаная сумка стояла на полу рядом со стенным шкафом, черное пальто висело на спинке кресла — но сам стенной шкаф был пуст!

Доктор Фу Манчи исчез.

2

— Я старею, Хэпберн, — сказал Найланд Смит. — Пора уходить в отставку.

Марк Хэпберн коротко рассмеялся.

— Доктор Фу Манчи, несомненно, мечтает об этом.

— И все же он провел меня с помощью дешевого трюка, который был стар еще во времена юности Гудини! Определенно, мои умственные способности слабеют. Я просто не осознал тот очевидный факт, что Нью-Йорк является бывшим оплотом в высшей степени организованного и состоятельного уголовного мира, какого не знала до сих пор западная цивилизация. Эти апартаменты некогда занимал Барни Флин — один из крупнейших торговцев контрабандными спиртными напитками. Потайная дверь в стенном шкафу ведет в соседнее здание — в смежные апартаменты, которые тоже принадлежали Флину.

— Мойя не знала об этом.

— Допускаю. Тем более что эту квартиру не она выбирала. Но миссис Эдер помнит — хотя едва ли в расстроенном состоянии ума она сумела осознать этот факт, — что доктор Фу Манчи появился в вестибюле, хотя никто не открывал ему дверь. Я должен был предвидеть попытку бегства, поскольку он дал вам честное слово.

— Почему?

Найланд Смит обернулся к Хэпберну и слабо улыбнулся.

— Он настоял на том, чтобы вы формально передали его в мои руки. Вы так и сделали — и он просто исчез! Доктор Фу Манчи человек слова, Хэпберн… — Смит помолчал немного и добавил: — Я сочувствую миссис Эдер и, учитывая все обстоятельства дела, нахожу, что она вела честную игру. Надеюсь, мальчик вне опасности.

Хэпберн задумчиво смотрел из иллюминатора самолета на расстилающуюся внизу темную карту Среднего Запада.

— Насколько я могу судить из своего опыта, — наконец сказал он, — мальчик должен был умереть. Даже сейчас я не в состоянии поверить, что спасти его было в человеческих силах. Но он жив! И у него есть все шансы очень скоро выздороветь окончательно. Знаете, Смит, — Хэпберн устремил на собеседника глубоко посаженные глаза, — это чудо!.. Операция, свидетелем которой я явился, не по силам ни одному смертному. Этот некомпетентный дурак Бернетт убил своего пациента. Доктор Фу Манчи воскресил его!

Доктор Фу Манчи успешно ускользнул из Нью-Йорка. Но полиция и федеральные агенты, по приказу Вашингтона развившие бурную розыскную деятельность, установили один факт: Фу Манчи направился на запад.

Несмотря на усилия Найланда Смита, в определенных кругах ходили искаженные версии событий. В азиатских кварталах по всей стране начались волнения, в одном случае едва удалось предотвратить линчевание. Призрак Желтой Угрозы поднял свою безобразную голову. Но день ото дня, час от часа все больше последователей стекалось под знамена Поля Сальвалетти, не ведая о том, что он-то и представляет самую страшную Желтую Угрозу, какую когда-либо знала Америка.

— Я продолжаю считать верной свою догадку о цели путешествия доктора, — сказал Марк Хэпберн. — Он направился в Чикаго. В субботу вечером должно состояться выступление Поля Сальвалетти, от которого зависит окончательный исход борьбы.

Найланд Смит подергал себя за мочку левого уха.

— Башня Тернового Венца находится на пути в Чикаго, — ответил он. — И сэр Патрик Донегаль собирается обратиться к народу Соединенных Штатов сегодня вечером! Ситуация достаточно серьезная для того, чтобы доктор Фу Манчи лично занялся аббатом…

Выступление священника — даже в этот поздний час — могло внести раскол и смятение в лагерь Сальвалетти.

— Великолепная рекламная кампания Сальвалетти, сентиментальное очарование его будущей женитьбы — это работа искусного организатора публичных зрелищ. В последнем акте пьесы блистательный авантюрист возьмет в свои руки власть над страной. Это вполне возможно, история знает прецеденты. Наполеон Бонапарт, Муссолини, Кемаль в свое время сыграли эту роль. Нет, Хэпберн! Едва ли Фу Манчи позволит аббату Донегалю похитить свои лавры…

 

ГЛАВА XXXIX

ГОЛОС ИЗ БАШНИ

1

Обстановка на дорогах, ведущих к Башне Тернового Венца, напоминала обстановку в оккупированном городе во время войны. Вооруженные наряды полиции задерживали Найланда Смита и Хэпберна четыре раза по пути к аббату…

Когда наконец фары огромного автомобиля высветили бронзовую дверь Башни, увенчанная терновым венцом голова Спасителя выступила из темноты, словно приветствуя прибывших. Найланд Смит выскочил из машины.

— Гарстин здесь? — спросил Хэпберн.

Навстречу им вышел человек.

— Капитан Хэпберн?

— Да. У вас есть что доложить?

— Все спокойно, капитан. Им потребуется отряд пулеметчиков, чтобы прорваться к Башне.

Марк Хэпберн взглянул наверх. Башня была погружена во тьму (все служащие аббата уже разошлись по домам по окончании рабочего дня) — лишь на самом верху ее ярко горело окно, подобно прожектеру маяка.

В это время Найланд Смит уже входил в кабинет сэра Патрика Донегаля.

— Слава Богу, вы живы и здоровы! — произнес он, протягивая священнику худую смуглую руку.

Сэр Патрик Донегаль пожал ее и несколько мгновений пристально смотрел в глаза гостю.

— Да, слава Богу. Вы видите перед собой отрезвленного человека. — Аббат явно говорил от чистого сердца. — Однажды я отказался выполнять ваши приказы. Теперь одумался и понял, что вами двигала забота о моей безопасности в интересах страны. Видите, радиокомпания установила микрофон в моем кабинете. Сегодня я буду говорить прямо отсюда, не подвергаясь никакой опасности.

— Вы точно выполняли все мои инструкции? — Найланд Смит устремил на священника напряженный лихорадочный взгляд.

— С предельной точностью, — улыбнулся сэр Патрик. — Можете поверить, меня никоим образом не пытались отравить или подкупить. Текст выступления я написал собственноручно и положил на стол. Никто, кроме меня, не дотрагивался до него.

— Вы включили в обращение факты и цифры, которые я предоставил вам?

— Все до единого. И я рад, что вы здесь, сэр Дэниз. Ваше присутствие придает мне чувство уверенности. С минуты на минуту должен появиться служащий радиокомпании. Полагаю, вы останетесь?

Найланд Смит не ответил. Он прислушивался — напряженно прислушивался — к некоему отдаленному звуку, устремив невидящий взгляд на репродукцию картины Карпаччио с изображением святого Иеронима, которая висела на стене над книжным шкафом.

Теперь аббат прислушивался тоже. Снизу донеслись приглушенные крики, кто-то взволнованным голосом отдавал приказы…

Шум пропеллеров становился все громче. Смит стремительно подошел к окну. По небу плавал луч поискового прожектора. Несколько мгновений Смит смотрел вверх — потом резко обернулся — и начал действовать. И действия его были весьма необычны.

Схватив аббата, он с силой толкнул его к двери, затем прыгнул вперед, распахнул дверь и вытащил сэра Патрика на лестничную площадку.

— Вниз! — крикнул Смит. — Скорей вниз!

Но священник уже успел оценить ситуацию. Как человек, сильный духом, он быстро справился с мгновенным приступом страха и бросился вниз по лестнице.

— Ложитесь! — крикнул Смит на следующей лестничной площадке. — Доверимся Судьбе!

Шум летящего самолета стал таким громким, что стало ясно: пилот намеренно направляет машину на башню. Раздался оглушительный треск пулемета…

Они лежали, распростертые на мраморном полу, когда страшный взрыв сотряс Башню Тернового Венца до основания. Затем послышались крики и грохот падающих камней. Едкий запах начал распространяться в воздухе. Рев пропеллеров стих вдали.

Аббат Донегаль поднялся на колени.

— Подождите, — задыхаясь проговорил Смит. — Еще рано!

Запах напоминал запах йодида. Задрав голову, Смит напряженно смотрел на верхнюю площадку. Лифтовая шахта напротив двери кабинета была разрушена. Огня видно не было. Аббат, склонив голову, благодарил Небо за спасение.

— Смит! — раздался внизу хриплый голос. — Смит!

По лестнице загремели торопливые шаги — и скоро появился бледный, задыхающийся от волнения Хэпберн.

— Все в порядке, Хэпберн, — сказал Найланд Смит. — Обошлось на этот раз.

Хэпберн тяжело оперся о перила и выдохнул:

— Слава Богу! Это была авиационная бомба.

— А самолет?

— Его посадят почти наверняка.

— Что за странный запах?

Марк Хэпберн подозрительно принюхался и ответил:

— Кислород. Возможно, жидкий озон, выделившийся при электрическом разряде. По какой-то причине доктор хотел избежать пожара.

Они осторожно вошли по ступенькам и заглянули в кабинет сэра Патрика. Сквозь огромный пролом в потолке светили звезды, и две стены кабинета бесследно исчезли.

Найланд Смит вздрогнул, когда на плечо ему опустилась чья-то рука.

Он обернулся. Рядом стоял аббат и указывал на что-то.

— Смотрите!

Один угол кабинета не пострадал от взрыва. На столе стоял микрофон, и со стены спокойно взирал на людей святой Иероним…

— Это знамение, сэр Дэниз! В мудрости своей Бог повелевает мне выступить сегодня!

2

Свернувшись калачиком, Лола Дюма лежала на диване в пеньюаре и тапочках на босу ногу. В полумраке комнаты ее стройные, кремового цвета ноги выделялись слишком ярко на голубом бархате, чтобы удовлетворить вкусу притязательного художника. Кипы смятых газет валялись на ковре возле дивана. Девушка лежала на подушках, положив подбородок в сложенные чашечкой ладони, и взгляд ее темных глаз казался почти угрожающим.

На первой странице верхнего журнала красовалась большая фотография Лолы. Такая же фотография появилась почти во всех газетах. Лола Дюма была самой популярной женщиной Америки. Во всех модных изданиях уже появились эскизы ее свадебного платья. Бракосочетание задумывалось в стиле эпохи Людовика XIII: двадцать молодых пажей в форме Черных мушкетеров должны были идти за Лолой. Архиепископ и не менее двух епископов собирались присутствовать на церемонии. Конечно, кардинал смотрелся бы более внушительно, но Римская Церковь отказалась освятить этот брак, поскольку Лола выходила замуж не впервые.

Мойя Эдер разослала тысячи вежливых отказов более-менее значительным людям, заказывавшим себе места в церкви.

Свадебный кортеж должен был тронуться от дома Эммануэля Дюма на Парк-авеню. Пять тысяч самых известных людей Америки получили приглашение на торжество. Дюма арендовал огромный банкетный зал отеля «Регал» и нанял самый лучший оркестр Нью-Йорка.

Но счастье не светилось в темных глазах Лолы. Она жила ради того, что называла «любовью», и без восхищенного поклонения должна была умереть. Действительно, после второго развода, обстоятельства которого не делали ей чести, Лола объявила о своем намерении отречься от суетного света и постричься в монахини. Возможно, к счастью для нее, девушка не нашла подходящего монастыря, согласного принять ее.

Раздался торопливый стук в дверь.

— Войдите, — сказал Лола отнюдь не мягким и не ласковым голосом.

Она села на диване и вцепилась тонкими, украшенными бесчисленными перстнями пальцами в подушки. В гостиную вошла ее служанка Мари.

— Ну?

Мари поджала губы, пожала плечами и энергично кивнула.

— Ты уверена?

— Да, мадам. Он снова там. И сегодня я выяснила номер апартаментов. Тридцать шесть…

Лола резко встала с дивана и принялась расхаживать по комнате, нервно сжимая и разжимая кулаки. В полутьме она чуть не перевернула маленький столик, на котором стоял радиоприемник. Мари, испуганная приближением одной из бурных вспышек ярости, которым была подвержена хозяйка, робко жалась у двери. Конечно, убеждала себя Лола, таинственные отлучки Поля (ставшие более частыми со времени их прибытия в Чикаго) вызваны приказами Президента. Но почему Поль ничего не рассказывает ей?

Странным казалось и то, что во многих случаях — как и сегодня вечером — он скрывался от своих телохранителей и уходил куда-то один. Тем более странным это выглядело сегодня: аббат Донегаль собирался выступить с обращением по радио — и наверняка его выступление должно было носить характер решающей атаки.

Многие прежние поклонники вызывали в Лоле чувство симпатии, но Поль Сальвалетти был единственной страстью в ее жизни. Многие считали Лолу любовницей Харвея Брэгга. Это было не так — и винить за это Харвея Брэгга не приходилось. Для нее в жизни существовал только Поль, всегда, с первого момента их встречи. Она сразу узнала в нем свою судьбу. Все обязанности, возложенные на нее Президентом — зачастую трудные и утомительные, — Лола выполняла с радостью ради Поля.

Появление в их кругу миссис Эдер напугало Лолу. Ей была ненавистна одна мысль о возможных близких отношениях Поля с этой рыжеватой блондинкой. Кроме всего прочего, миссис Эдер была образованной, воспитанной женщиной благородного происхождения, вдовой морского офицера… и, как всегда, планы Президента не поддавались никакому анализу.

Нервно сжав кулаки, Лола Дюма кошачьей поступью стремительно подошла к радиоприемнику и резко спросила:

— Который сейчас час?

— Начало девятого, мадам.

— Дура! Почему ты не сказала мне?

Лола опустилась на одно колено и настроила приемник на нужную волну. Послышалось слабое гудение. Она продолжала вертеть ручку настройки — но безрезультатно.

— Если эта штука сломана, — злобно проговорила Лола, — я убью кого-нибудь в этом чертовом отеле!

Внезапно из динамика раздался голос.

— Говорит национальная радиокомпания… — Последовали традиционные вступительные фразы. Затем диктор продолжил: — Просим извинить нас за задержку передачи. Она была вызвана поломкой специального микрофона. Сейчас вы услышите голос сэра Патрика Донегаля, говорящего из Башни Тернового Венца.

Лола Дюма упала на диван и свернулась на подушках с почти змеиной гибкостью. Она изо всех сил пыталась сохранить самообладание. Мелодичный голос священника помог ей успокоиться. Лола ненавидела этот голос, поскольку в глубине души понимала, что аббат Тернового Венца превосходит Поля в ораторском искусстве. Затем она прислушалась.

— Бомба необычного образца, — ледяным тоном говорил аббат, — сброшенная с самолета, разрушила мой кабинет. Этим и объясняется задержка передачи. Теперь я хочу сообщить вам — и прошу отнестись к моим словам с полным вниманием, — кто именно сбросил бомбу на Башню Тернового Венца.

Как опытный оратор он сделал паузу после этого сенсационного сообщения. Лола ожидала, что будет предпринята попытка утихомирить неугомонного аббата. Итак, попытка закончилась неудачей! Девушка начала напряженно вслушиваться. Этот чертов священник собирался разрушить их счастье!

После паузы сэр Патрик Донегаль — с чутьем, достойным самого Цицерона, — заговорил совсем другим голосом.

— Я знаю, многие из вас изо дня в день усталые возвращаются домой после утомительных и бесплодных поисков работы, и глядят в усталые глаза женщин, и стараются не слышать самых ужасных криков из тех, что срываются с детских губ: «Я хочу есть!» Лига истинных американцев, недавно связанная с именем Харвея Брэгга — не отрицаю! — помогла многим безработным. Сотни тысяч, возможно, миллионы мужчин и женщин в этой стране получили сегодня через учреждения лиги то счастье, за которое борется каждый живущий на свете человек. Но я хочу, чтобы вы поразмыслили над некоторыми цифрами — ведь цифры порой красноречивее любых слов.

За три минуты аббат доказал (используя собранную Найландом Смитом статистику), что только за последний период лига истратила в процессе своей деятельности около двадцати миллионов долларов — каковая сумма, даже с учетом крупных пожертвований частных лиц, не могла появиться из источников национального состояния.

— Вы можете справедливо заметить: так это прекрасно! Это значит, что в Соединенные Штаты поступают незаработанные капиталы… Я прошу вас, остановитесь и подумайте. Существует ли на свете такая вещь, как незаработанные капиталы? Какой ценой платите вы за эту таинственную милость? Я отвечу — вас покупают за иностранные деньги. Вы становитесь рабами жестокого хозяина. Вам заткнули рот золотом. Лига со всеми ее претензиями является всего лишь химерой, пустой пародией на организацию. Вы продаете свою страну. Ваши проблемы используются в интересах финансового гения иностранного происхождения, который хочет установить в Соединенных Штатах свою власть. И вы знаете, какой национальности этот человек? Он китаец!

Лола сидела с широко раскрытыми глазами, и ее длинные, украшенные перстнями пальцы нервно теребили подушку. Мари без приглашения тихо опустилась в кресло возле двери. Ужасные последствия этой атаки — самой сокрушительной из всех предыдущих — невозможно было представить…

— Кто этот человек, который сегодня вечером пытался убить меня в моем собственном кабинете? Кто этот жестокий убийца, похититель национальной свободы? Милостивый Бог спас мне жизнь — дабы я мог сказать вам. Это преступник международного масштаба, которого разыскивает полиция всего цивилизованного мира, — человек, перед злодеяниями которого меркнут все известные нам преступления. Его имя знакомо многим слушателям: это доктор Фу Манчи. Друзья мои, Фу Манчи в Америке! Доктор Фу Манчи сегодня пытался убить меня! Доктор Фу Манчи — вдохновитель и руководитель Лиги истинных американцев!

После краткой паузы аббат продолжил тихим голосом:

— Это и есть невидимый Президент, которому вы открыли дорогу к Белому дому. Он действует через своего ставленника, своего слугу и раба — Поля Сальвалетти! Поля Сальвалетти, который стоит на окровавленном трупе Харвея Брэгга… Ибо Харвея Брэгга убили для того, чтобы расчистить путь перед Сальвалетти!

Даже в тихой комнате, где Лола Дюма лежала среди подушек, можно было представить, какую сенсацию произвели последние слова по всей стране.

— Бракосочетание Поля Сальвалетти обещает стать событием международного масштаба, на котором собираются присутствовать множество самых известных людей. Я говорю вам: это событие станет оскорблением, которого никогда не простят нашей стране, допустившей подобное святотатство, — прогремел аббат. — Я говорю так по трем причинам. Во-первых, Поль Сальвалетти является всего лишь тенью своего китайского хозяина. Во-вторых, Поль Сальвалетти — священник, не лишенный сана. И в-третьих, он уже женат.

Лола Дюма спрыгнула с дивана на пол и, напрягшись всем телом, замерла на месте.

— Его брак с шестнадцатилетней итальянкой Марианной Савиньи зарегистрирован в Лондоне двадцать пятого марта тысяча девятьсот двадцать девятого года. Эта женщина тайно сопровождала Сальвалетти со времени его прибытия в Америку. Она неотлучно находилась при нем всегда — она находится рядом с ним и сейчас…

3

— Это был хороший выстрел, — сказал капитан Кингсвелл. — Хотя ряд освещенных окон представляет собой отличную мишень с такого расстояния. Но меня больше интересует пилот, нежели стрелок. Он мастерски подвел самолет к Башне.

— Да, — согласился Найланд Смит. — Я могу в полной мере оценить его мастерство, поскольку случайно находился в этот момент в Башне. Именно вы преследовали самолет, насколько я понял?

Капитан Кингсвелл — один из множества военных летчиков, дежуривших в ту ночь, — кивнул.

— Я почти настиг его. Видите ли, я совсем не ожидал этого маневра возле Башни.

Огромный бронированный автомобиль несся сквозь тьму, освещая фарами дорогу и живые изгороди по обочинам.

— Самолет точно удалось посадить?

— Лейтенант Ольсон, который прикрывал меня слева, сообщил, что заставил самолет сесть у реки где-то в районе Тонаванды.

— А там есть место, где можно приземлиться? — медленно спросил Марк Хэпберн.

Пилот улыбнулся.

— Я не знаком с этим районом. Но посадка ночью всегда достаточно опасна — даже на хорошо знакомом летном поле. О! А вот и Гиллигам!

Фары высветили фигуру человека в форме летчика, стоящего впереди на обочине с поднятой рукой.

В этом сельскохозяйственном районе, где люди рано ложились спать, дороги в этот час были пустынными. Летчик подбежал к остановившейся машине.

— Какие новости? — спросил капитан Кингсвелл.

— У нас не хватило людей, чтобы полностью окружить район, где они потерпели крушение, — ответил Гиллигам — румяный молодой человек, крайне возбужденный. — Во всяком случае можно ставить десять против одного на то, что они разбились. Но я сделал все, что в моих силах: поисковый отряд прочесывает сейчас прилегающую к реке территорию.

— Как далеко находится отсюда река? — встрепенулся Найланд Смит.

— Отсюда где-то с полмили.

Смит выпрыгнул из автомобиля, Хэпберн за ним. Лунный серп плыл в звездном небе. Прямо над их головами сплетались ветви двух вязов, которые бросали на дорогу густую тень.

— И по ней проходит граница?

— Да, на противоположном берегу уже начинается Канада.

В тишине откуда-то издалека донесся звук, похожий на долгий стон — временами, подхваченный легкими порывами ветра, он становился громче и зловеще плыл в ночи, словно давно мертвые боги краснокожих вернулись на землю скорбеть о покорении своих земель белыми людьми.

Найланд Смит вопросительно взглянул на Хэпберна.

— Речные пороги, — сказал Марк. — Ветер дует с той стороны.

Ветер стих — и жалобный стон превратился в печальный шепот…

— Эй! А что там за огни мелькают? — пробормотал Найланд Смит.

— Один из наших поисковых отрядов, — ответил Гиллигам. — Скоро место крушения будет обнаружено…

Но прошло полчаса, прежде чем нашелся таинственный самолет. Он лежал в самом конце длинного вспаханного поля с разбитыми шасси, но совершенно целым фюзеляжем и крыльями. Последнее обстоятельство тоже свидетельствовало о мастерстве летчика. Пассажиров самолета нигде не было видно.

— Это японская машина. — В голосе капитана Кингсвелла прозвучало неподдельное удивление. — Конечно, он не мог пересечь границу незамеченным. Очевидно, его собирали где-то на территории Америки. Похоже, он рассчитан на четырех человек: пилота, помощника пилота и двух пассажиров.

Он забрался внутрь самолета и крикнул оттуда.

— Здесь странное орудие с тремя запасными стволами. Это боевая машина. Надо тщательно исследовать ее — она представляет большой интерес.

— Меня лично в данный момент интересует единственное, — раздраженно сказал Смит. — Куда направились пассажиры этого самолета? Здесь так натоптано, — он поводил лучом фонарика по земле, — что найти их следы невозможно.

Найланд Смит обернулся и посмотрел в ту сторону, где на небе светился красноватый отблеск огней далекого города. На некотором расстоянии от места посадки самолета он различил частично скрытое деревьями строение, похожее на ферму.

— Следы ведут сюда, мистер! — раздался крик с северного конца поля. — Эти следы оставлены не поисковым отрядом!

Найланд Смит бросился на крик, с трудом сдерживая возбуждение. Хэпберн последовал за ним.

Невысокий плотный человек с румяным лицом освещал фонариком землю под ногами.

— Похоже на следы трех человек. Два шли впереди, один — за ними.

— Три человека, — пробормотал Найланд Смит. — Но в самолете, похоже, находилось четверо. Дайте-ка я взгляну…

Он внимательно изучил следы на земле и сказал обнаружившему их человеку:

— Должен поздравить вас. Ваша наблюдательность заслуживает высочайших похвал.

— А как же, мистер. В эти тревожные дни человек должен иметь зоркий глаз — особенно такой человек, как я. Я здешний шериф, Джабз Сискин.

— Рад, что вы с нами, шериф. Меня зовут Смит. Федеральный агент Смит.

Две цепочки следов тянулись рядом. Глубина отпечатков и расстояние между ними говорили о значительном весе и росте оставивших их людей. Третья цепочка следов была оставлена человеком более легким, хоть и с ногой большого размера. Ничто не свидетельствовало о том, что третий пересек луг одновременно с первыми двумя.

— Вперед! — резко скомандовал Смит. — Идите по следам, но не наступайте на них.

Скоро Найланд Смит убедился в верности предположения шерифа. Третий человек шел за первыми двумя, изредка наступая на их следы, — но на каком именно расстоянии от них, определить не представлялось возможным.

Следы вели к деревянным воротам — там шериф Сискин остановился с торжествующим видом.

Ворота были открыты.

Найланд Смит вошел в ворота и оказался на узкой грунтовой дороге.

— Куда ведет эта дорога? — спросил он.

— К ферме Клаттербака, — ответил шериф. — Эту землю купила для него лига. Ферма находится справа, а за ней протекает река.

— Вперед!

После утомительного путешествия по длинной извилистой дороге трое мужчин очутились перед фермой, которая представляла собой образец сооружения, построенного без какого-либо учета законов архитектуры, но добротно и прочно.

Появление их не осталось незамеченным. Из окна над крыльцом высунулось дуло ружья и за ним — огненно-рыжая голова хозяина.

— В чем там еще дело? — осведомился грубый голос.

— Это я, Клаттербак, — откликнулся шериф Сискин. — Со мной федеральные агенты.

Скоро распахнулась входная дверь, и на пороге появился фермер Клаттербак — в галошах и пальто, накинутом на шерстяную ночную рубаху. Темперамент хозяина вполне соответствовал цвету его волос. Это был огромный, бородатый и чрезвычайно вспыльчивый человек.

— Послушайте! — рявкнул он. — Я к вам обращаюсь, шериф Сискин! Наверно, для одной ночи уже вполне достаточно? Деньги еще не все, если человеку нужна собственная лодка.

— Но, Клаттербак…

Найланд Смит выступил вперед.

— Мистер Клаттербак, мы — правительственные офицеры. Извините за беспокойство, но мы выполняем свою работу.

— Лодка — это лодка. А деньги — еще не все.

— Вы уже убедили нас в этом. Теперь объясните, пожалуйста, что вы, имеете в виду.

Холодный повелительный голос говорящего странным образом заставил фермера Клаттербака успокоиться и изменить тон.

— Ну, значит, так, — начал он. — Я — член лиги. Эта ферма принадлежит лиге. Я ничего не могу изменить, верно? Меня поднимают среди ночи, когда я сплю крепким сном, и это достаточный повод для раздражения, верно? Я беру ружье и выглядываю из окна. И что я вижу? Послушайте, шериф: что же я вижу?

— Забудьте о шерифе, — раздраженно вмешался Найланд Смит. — Обращайтесь ко мне. Так, и что же вы видите?

— О! Значит, так. Я вижу трех человек у крыльца — прямо здесь, где мы стоим сейчас. Один старый с седыми усами и седыми волосами. Второй какой-то цветной — я не разглядел в темноте как следует. А вот третий… Он, знаете ли…

— Ну?

— Очень высокий, понимаете? Пожалуй, с меня ростом. В пальто с меховым воротником и в меховой шапке. На небе ярко светит луна, и я вижу, что глаза у него… вы только послушайте, шериф! Глаза у него не карие и не серые. Они зеленые!

— Скорей, Клаттербак! — воскликнул Смит. — Что случилось дальше? Чего он хотел?

— Он хотел моторную лодку.

— Вы дали ему ее?

— Послушайте, мистер! Я же говорю: я член лиги. Этот человек — официальный представитель лиги. Показал мне значок. Он купил лодку. В любом случае у меня не было выбора. Беда в том, что у меня теперь нету лодки. Что значат деньги, когда человек теряет единственную лодку!

— Фу Манчи понял, что игра проиграна, — тихим, дрожащим от возбуждения голосом сказал Найланд Смит Хэпберну. — На самолете у них было радио.

— Тогда да поможет Бог Сальвалетти!

— Аминь. У Фу Манчи остались агенты в Чикаго. Но мы должны торопиться. Доктор собирается бежать в Канаду!

4

Примерно в это время все слушавшие обращение сэра Патрика Донегаля по радио и не выключившие радиоприемники испытали еще одно потрясение.

— Трагическую новость мы получили только что из Чикаго. Женщина, известная под именем Валетти, снимала апартаменты под номером тридцать шесть в Дорик-билдинг на Лэйксайд. Эту очаровательную брюнетку часто посещал один человек, которого все считали ее мужем. Сегодня вечером около половины десятого мисс Лола Дюма, чье бракосочетание с Полем Сальвалетти должно было состояться в следующем месяце, явилась в Дорик-билдинг. Прежде ее здесь никогда не видели. На настойчивые звонки мисс Дюма не открыли, но ее чрезвычайно напугал раздавшийся из-за двери женский крик. По ее настоятельной просьбе дверь апартаментов открыл дежурный управляющий здания — и страшное зрелище предстало взорам вошедших.

Миссис Валетти и ее муж лежали рядом на диване в гостиной. Их руки и шеи покрывали множественные ярко-красные пятна. Оба были мертвы, окно в гостиной открыто. Мисс Дюма упала в обморок, узнав в мертвом мужчине своего жениха, Поля Сальвалетти. Согласно показаниям свидетелей, она успела произнести слова «алые невесты» — которые, по мнению полиции, относятся к мертвой женщине. Сама же мисс Дюма сейчас тяжело больна и не в состоянии отвечать ни на какие вопросы.

Глубину кризиса, который после этой трагедии начнется в политических кругах, трудно переоценить…

 

ГЛАВА XL

«ГРОМ ВОДЫ»

— Они только что высадились! — крикнул человек, стоящий на носу таможенного судна. — У старой переправы.

— Сейчас канадские бездельники покажут себя, — прорычал другой голос. — Они окажутся в ловушке, если высадятся в намеченном месте!

Найланд Смит встал и увидел в бинокль высокую темную фигуру на каменных ступенях. Ошибки быть не могло! Это был доктор Фу Манчи! Он знаком велел спутнику следовать за ним — и человек, чьи волосы отливали серебром в лунном свете, поднялся на ступеньки вслед за ним. Третий человек остался в лодке у руля. Доктор Фу Манчи стоял несколько мгновений, сложив руки на груди и устремив взгляд через реку. Казалось, он не замечал стремительно приближающегося к нему таможенного катера, но пристально смотрел на темнеющий вдали американский берег…

Найланд Смит вдруг понял: доктор Фу Манчи молча прощается с империей, почти что завоеванной им…

Слова команды еще не успели сорваться с губ Смита, когда Фу Манчи что-то сказал человеку в лодке, затем повернулся и вместе с седоволосым спутником начал подниматься по ступенькам, вырубленным в скале краснокожими в те дни, когда еще ни один белый человек не слышал о «Громе Воды»…

Моторная лодка тронулась с места и поплыла вниз по течению.

— Задержите этого человека! — резко приказал Смит.

Доктор Фу Манчи и его спутник уже исчезли в густой тени.

— Остановитесь! Приказ федеральных властей! — раздался громкий окрик.

Лодка фермера Клаттербака не остановилась.

Три выстрела прозвучали почти одновременно. Подняв бинокль к глазам, Найланд Смит увидел фигуру низко склонившегося над рулем человека… затем утес Индейской переправы скрыл лодку из глаз.

Найланд Смит стремительно взбежал по ступенькам в скале и оказался в узком ущелье, с одной стороны густо заросшем деревьями. Он посветил фонарем вперед. Три федеральных агента поспешно поднимались за ним.

— Что меня интересует, так это где капитан Хэпберн, — сказал один из них.

Найланд Смит тоже подумал об этом. Хэпберн на другом катере высадился на каменный берег выше по течению с визитной карточкой Смита, на которой было написано несколько слов…

Доктор Фу Манчи и его спутник исчезли без следа.

Но вот самолет капитана Кингсвелла возвестил о своем приближении гулом пропеллеров — он вынырнул из ночи и выпустил первую сигнальную ракету! Найланд Смит посмотрел вверх. Кингсвелл сделал очень низкий круг над их головами и затем направился к реке.

— Он увидел их! — воскликнул Смит.

Вдали послышались приглушенные крики… К ним приближался капитан Хэпберн с отрядом. Вторая сигнальная ракета рассеяла тьму.

— Боже мой! — яростно воскликнул Смит. — Мы все просто ослепли. Посмотрите на сигналы Кингсвелла! Они снова сели в моторную лодку где-то ниже по течению. Назад, к катеру!

В небе показались еще два военных самолета.

Но к тому времени, когда все они наконец снова загрузились в катер, маневры летчиков и сигналы ракет говорили о том, что беглецы успели уйти довольно далеко. Найланд Смит напряженно вглядывался в темноту. Ему казалось, прошла целая вечность, прежде чем он заметил лодку. Пролетающий прямо над ней Кингсвелл выпустил очередную ракету.

Страшная сцена предстала взорам преследователей. Рулевой (возможно, пилот самолета) лежал неподвижно — если не мертвый, то без сознания. А седоволосый человек яростно боролся с доктором Фу Манчи.

Час профессора Моргеншталя пробил. Сила и бдительность доктора на несколько мгновений ослабли в последней отчаянной схватке за свободу… Но в эти секунды Моргеншталь начал действовать…

Поглощенный зрелищем разворачивающейся перед ним драмы (о подлинном смысле которой можно было только догадываться), Найланд Смит не слышал нарастающего рева и грохота воды. Внезапно катер сильно качнулся и начал разворачиваться назад.

— В чем дело? — крикнул Смит, оборачиваясь.

— Еще чуть-чуть — и мы разобьемся на порогах!

— Пороги!

Найланд Смит обернулся. Где-то далеко вспыхнула сигнальная ракета. Три самолета летели низко над рекой… Теперь до ушей его долетела наводящая ужас песня Ниагары. «Гром Воды»!

Ледяная рука сжала сердце Найланда Смита.

Доктор Фу Манчи погиб среди речных порогов. Никакая человеческая сила не могла спасти доктора от смерти, и его великий гений оказался бессилен здесь. Человека, осмелившегося выступить против самой природы, наконец призвали к себе боги, которых он разгневал.