Сумерки опустились серым покрывалом на улицы Ист-Энда, когда Мёска вышла из такси, которое доставило ее с вокзала «Виктория», и, крадучись, быстро пошла по переулку, ведущему в сторону Темзы. Не отдавая себе в этом отчета, она пересекла некую невидимую линию, отмеченную на карте Лондона, лежавшей на столе у помощника комиссара в Скотланд-Ярде, линию, огибающую красный круг мистера Гастона Макса. Когда она ее пересекла, на нее обратилось внимание четырех пар настороженных глаз.

Подойдя к плохонькому дому, находившемуся невдалеке от дома А Фэнг Фу, Мёска вошла вовнутрь, так как дверь была не заперта, и исчезла из поля зрения четырех детективов, наблюдавших за улицей. Ее сердце бешено билось. Когда она поднялась, чтобы покинуть ресторан, то ей показалось, что она заметила за стеклянной панелью одной из дверей неистовые глаза Чанда Лала.

Казалось, что этот мрачный дом поглотил ее, и наблюдатели сгорали от желания узнать, что стало с этой элегантной женщиной, внешность которой так не подходила к этому бедному кварталу. Она исчезла и больше не появлялась. Даже инспектор Келли, который был знатоком Чайнатауна, и тот не знал, что подвалы трех домов справа и слева от дома А Фэнг Фу соединялись между собой многочисленными дверьми, спланированными и замаскированными со свойственной китайцам изобретательностью.

Полчаса спустя после того, как Мёска скрылась в маленьком домике, расположенном неподалеку от угла улицы, потайная дверь в сыром подвале «дома Пиджина» отворилась, и старая сгорбленная женщина, одетая в лохмотья, с немытым лицом и седая, медленно поднялась по шаткой деревянной лестнице и вошла в пустую комнату, находившуюся в нижнем этаже, позади лавки, слева от притона курильщиков опиума. Эта комната была без окон и освещалась жестяной парафиновой лампой, висевшей на гвоздике, вбитом в грязную оштукатуренную стену. Пол был покрыт соломой, бумагой и картоном от упаковочных коробок. Две ступеньки вели ко второй двери — тяжелой и очень прочной. Старая женщина с помощью одного из ключей, бывших при ней, собиралась ее открыть, когда она распахнулась с другой стороны.

Нагнувшись, в нее вошел Чанда Лал и спустился по ступенькам. Он был одет по-европейски, а на голове у него был белый тюрбан. Несмотря на неистовое выражение его глаз и красивое фанатичное лицо, его можно было принять за матроса-индийца. Он повернулся и прикрыл дверь. Женщина отшатнулась от него, но он схватил ее за руку. Его глаза возбужденно сверкали.

— Итак! — сказал он, — мы все покидаем Англию! Пять китайцев отплывают пароходом Вест-Индской компании этим вечером. Завтра уезжают Али-Хан, и Рама Дасс с Мигуэлем, и Андаман. Я встречу их в Сингапуре. Но ты?

Женщина приложила палец к губам, бросив испуганный взгляд в направлении неплотно закрытой двери. Но индус привлек ее к себе и мягко повторил:

— Я еще раз спрашиваю: но ты?

— Я не знаю, — пробормотала женщина, не поднимая глаз и направляясь к ступенькам.

Но Чанда Лал встал у нее на пути.

— Остановись! — сказал он. — Ты не уйдешь. Я должен тебе кое-что сказать.

— Шш! — прошептала она, повернувшись вполоборота и вновь указывая в сторону двери.

— Это, — сказал индус презрительно, — несчастные рабы черного дыма! А… Они во власти своих чудесных снов, у них нет ушей, чтобы слышать, и глаз, чтобы видеть. — Он снова схватил ее за запястье. — Они довольствуются теми улыбками и поцелуями, которые видят во сне, но у Чанда Нала есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Он тоже мечтает, но о губах слаще меда и о голосе, подобном песне Дауда! Иншалла!

Внезапно он ухватился за седые волосы этой старой сгорбленной женщины и сердито сдернул их с ее головы. Это был искусно сделанный парик. В тусклом свете лампы мелькнули волны беспорядочно рассыпавшихся волос и стали видны огромные темные глаза Мёски на лице, покрытом с помощью грима морщинами. От страха ее глаза расширились.

— Выпрями свое прекрасное тело, — прошептал Чанда Лал, — оно у тебя гибкое и стройное, как ветвь ивы. О, Мёска, — его голос дрожал от переполнявших его чувств, и он, только что такой непреклонный, стоял перед ней в смущении, — для тебя я — самый ничтожный и жалкий, за тебя я готов умереть!

Мёска отшатнулась от него, так как в комнате за полураспахнутой дверью раздался приглушенный крик. Чанда Лал тоже отступил от нее, но почти тотчас улыбнулся нежной, мягкой улыбкой.

— Это крик курильщика опиума. Мы одни. Это живые трупы, они говорят с того света.

— А Фэнг Фу в лавке, — прошептала Мёска.

— Он оттуда не уйдет.

— Но, что слышно… о нем? — Мёска показала рукой в направлении восточной стены комнаты.

Чанда Лал сжал кулаки и посмотрел в том же направлении.

— Что о нем слышно, — ответил он, подавив страсть, звучавшую прежде в его голосе — Я скажу, что о нем слышно — Он склонился к ее уху. — В бухточке, расположенной вниз по реке от этого дома, причалена моторная лодка. Сегодня я отправлюсь на ней за ним. Ночью он переберется в другой дом вверх по течению. Завтра я уеду. Останешься только ты.

— Да, да. Он тоже покидает Англию завтра.

— А ты?

— Я еду с ним, — прошептала она.

Чанда Лал бросил понимающий взгляд в сторону двери. Затем он сказал:

— Не уезжай с ним, — и попытался ее обнять. — О свет моих очей, не уезжай с ним!

Мёска мягко его оттолкнула.

— Не надо, Чанда Лал. Я не должна тебя слушать.

— А ты не думаешь, — голос его стал хриплым от переполнявших его чувств, — что он тебя выследит и убьет?

— Выследит меня! — воскликнула Мёска с презрением. — Есть ли необходимость в том, чтобы меня выслеживать? Я и так едва ли не мертвая для всех, кроме него. Стала бы я его служанкой, приманкой, рабыней хоть на одну минуту, если бы у меня был выбор?!

Капельки пота блеснули на лбу индуса, и его взгляд скользнул от двери к восточной стене и обратно к Мёске. Он мучился от раздиравших его противоречивых желаний, но внезапно принял решение.

— Послушай! — его голос стал едва слышен. — Если я скажу тебе, что ты сама можешь решать, как тебе жить, если я открою тебе секрет, который я узнал в доме Абдул Розана в Каире…

Во взгляде Мёски появилось что-то новое, в ней родилось необузданное желание свободы.

— Если я скажу тебе, что тебе уготована не смерть, а жизнь, уедешь ли ты сегодня вечером? Отплывем ли мы завтра в Индию? У меня есть деньги! Поверь мне, я очень богат, я мог бы купить тебе наряды принцессы, — он быстро привлек ее к себе, — и украсить эти белые руки драгоценностями.

Мёска отстранилась от него.

— Все это ни к чему, — сказала она. — Как секрет Абдул Розана может помочь мне жить! А ты умрешь еще раньше, чем я! Он сразу узнает, что мы уехали.

— Послушай еще раз, — прошипел Чанда Лал с напряжением в голосе. — Уверяю тебя, Мёска, я сделаю так, что мы будем свободны. Он никогда не узнает. Его уже не будет к тому времени в живых!

— Нет, нет, Чанда Лал, — простонала она. — Ты был моим единственным другом, и только поэтому я постараюсь забыть…

— Я отрекусь от Кали, — сказал он горячо, — и не пролью больше ни капли крови за всю свою жизнь! Я буду жить для тебя одной, я буду твоим рабом!

— Я не могу, Чанда Лал, я не могу.

— Мёска, — умолял он нежно.

— Нет, нет, — повторяла она, ее голос дрожал, — я не могу… О! Не проси меня, я не могу!

Она взяла свой отвратительный парик и направилась к двери. Чанда Лал смотрел на нее, сжав кулаки, и его глаза, которые только что были такими нежными, налились кровью.

— А! — крикнул он, — возможно, я знаю причину!

Она остановилась и оглянулась.

— Возможно, — продолжал он, с трудом сдерживая страшную ярость, — возможно, я знаю причину; мое сердце никогда не спит, все видит и слышит! Однажды ночью, — он подкрался к ней ближе, — однажды ночью, когда я дал сигнал, чтобы предупредить тебя, что доктор возвращается домой, ты не вышла на улицу до его прихода! Он вошел в дом, и вы встретились. Но наконец ты пришла, и я увидел в твоих глазах…

— О! — вздохнула Мёска, испуганно взглянув на Чанда Лала.

— Сейчас я не вижу в твоих глазах того выражения, которое было тогда. Никогда прежде до того момента, когда ты отправилась в этот дом, — никогда прежде ты не ускользала из-под моего попечения, как это произошло в Лондоне. Дважды у меня возникали подозрения, но так как я был в это время занят другой работой, то не мог за тобой проследить. Сегодня вечером, — он остановился перед ней, пристально вглядываясь в ее лицо безумными глазами, — я думаю, ты опять встречалась с ним.

— О Чанда Лал! — воскликнула Мёска жалобно, протягивая к нему руки. — Не говори так.

— Итак! — прошептал он, — я понимаю! Ты рисковала столь сильно ради него, но ради меня ты не хочешь рисковать ничем! Если бы этот доктор сказал тебе: пойдем, Мёска, со мной…

— Нет, нет! У меня никогда не будет ни одного друга в целом свете! Я слышала, как ты звал, Чанда Лал, но в этот момент я бросила в огонь конверт, и доктор Стюарт застал меня за поисками. Я попалась. Ты это знаешь.

— Я знаю это. И потому, что Фо Хи не был ни в чем уверен, и потому, что ты там нашла фрагмент золотого скорпиона, мы отправились в этот дом, Фо Хи и я, но потерпели неудачу. — Чанда Лал бессильно опустил руки. — Я не могу понять, Мёска. Если у нас не было полной уверенности тогда, то есть ли она у нас теперь? Может быть, — он наклонился к ней, — мы в ловушке!

— О, что ты имеешь в виду?

— Мы не знаем, как много удалось разнюхать этому французу. Мы не знаем, как много удалось прочесть из обгоревшего письма. Почему мы медлим?

— У него какой-то план, Чанда Лал, — ответила Мёска устало. — Разве он когда-нибудь терпел неудачу?

Ее слова вновь разожгли пыл в индусе, его глаза вспыхнули.

— Я скажу тебе его план, — прошептал он напряженно. — О! Послушай меня! Она наблюдает за тобой начиная с того времени, когда ты была еще маленьким красивым ребенком, так же как он наблюдает за ростом своих смертоносных пауков и серных скорпионов! Он нежил тебя и холил, он создал из тебя само совершенство, у него были на тебя свои планы, как, впрочем, и на другие его создания. Затем он увидел то же, что и я, — что ты не только его служанка, но что ты также и женщина из плоти и крови. Он понял, что он, кто думает, что знает все, — что он тоже не дух, а живой человек, мужчина, что у него есть сердце, что и ему не чужда страсть! И понял он это из-за доктора!

Он опять схватил Мёску, но она попыталась высвободиться.

— Позволь мне идти, — простонала она. — То, что ты говоришь, это чистое безумие!

— Это безумие, но твое! Я всегда за тобой наблюдал, всегда ждал и тоже видел, как ты расцветаешь, подобно розе в пустыне. Сегодня вечером я вижу… и знаю! Завтра я уезжаю! Ты остаешься для него?

— О! — прошептала она испуганно, — этого не может быть.

— Ты сказала правду, я — твой единственный друг, Мёска. Согласно его плану, завтра у тебя уже не будет друзей.

Он отпустил ее, и из его рукава медленно появился туземный нож с кривым лезвием.

— Али Хан Бхаи Салам! — пробормотал он. — Этой фразой он признал свою принадлежность к преступной индийской секте.

Взглянув в направлении восточной стены, он спрятал нож.

— Чанда Лал! — сказала неистово Мёска. — Я напугана! Позволь мне идти, а завтра…

— Завтра! — Чанда Лал поднял глаза, в которых горел ужасный огонь фанатизма. — Для меня, может быть, и не будет завтра! Джей Бховани! Йах Аллах!

— О, он может тебя услышать! — прошептала жалобно Мёска. — Позволь мне сейчас идти. Но я хочу знать, что ты будешь поблизости, если…

— Если что?

— Я попрошу твоей помощи.

Он сказал очень низким голосом:

— И если я последую за тобой?

Мёска отвела взгляд.

— О Чанда Лал… Я не могу. — Она закрыла лицо руками.

Чанда Лал стоял неподвижно в течение некоторого времени и молча рассматривал Мёску, затем он повернулся в сторону двери, ведущей в подвал, а затем опять посмотрел на девушку. Внезапно он встал перед ней на одно колено, взял ее руку и нежно поцеловал.

— Я — твой раб, — сказал он дрожащим голосом. — Я ничего не прошу, кроме твоей жалости.

Он поднялся, открыл дверь, из которой прежде вышла Мёска, и направился в подвалы. Она молча с испугом посмотрела ему вслед, однако ее глаза были полны слез сострадания. Затем она надела отвратительный седой парик, поднялась по ступенькам и вошла в дверь, ведущую в притон курильщиков опиума.