Ферейра всерьез ухаживал за Мартой, и Марта принимала его ухаживания. Он подарил ей очень дорогое колье, и Марта высоко оценила его вкус и сказала, что хотела бы иметь еще кольцо и серьги. Ферейра умилился и пообещал как можно скорее исполнить ее желание. Бывшие при этом Деянира и Самуэль переглянулись. Марта играла с огнем. Но кто и когда мог остановить эту безоглядную, страстную натуру?

Ферейра счел необходимым сообщить Мерседес о своем возможном счастье с Мартой. Мерседес отнеслась к новости скептически.

– Что же, ты считаешь, что я уже не способен пробудить в женщине чувство? – обиделся вальяжный Лоренсо, недовольно глядя на дочь.

Мерседес спохватилась, она не хотела обидеть отца. Но ведь Марта была почти ровесницей Мерседес, я значит, все-таки слишком молода для ее отца.

Но Ферейра видел будущее в радужных красках и готов был на любые безумства, подтверждая молодость своего сердца.

Дон Фернандо вступил в полосу неприятностей. Он привык быть всему хозяином, подчинял себе людей грубой силой и страхом смерти: они становились послушными и служили ему. Но теперь все сопротивлялось ему и противилось, не подчинялось и бунтовало. Воскресло прошлое, и оно напоминало о себе то так, то эдак. Вытаскивала его Аврора, приходила к нему Брихида. Фернандо предпочел бы уладить дело с Хулио Сесаром без тюрьмы, но и Рей отказался его слушаться. Рей был зол на этого парня, хотел сгноить его в тюрьме.

Знаком того, что удача изменила Фернандо, был бунт Элисенды. Подумать только, даже эта кукла заявила о своем праве жить, как ей нравится! И дошла до того, что заказала себе отдельную кровать! Стоило Фернандо вспомнить об отдельной кровати, как глаза у него наливались кровью. Дело не в чувствах. Его женщиной была Роса. Но порядок! Порядок! У него в доме должна быть жена, и эта жена должна следить за домом. Пусть она раньше была замужем за графом, тем больше ей чести, но раз стала его женой, то и спать должна с ним в одной кровати. И раз ест его хлеб, не должна фордыбачиться. Но посмотрите на эту графиню – сделала модную стрижку, наряжается, и что ни вечер, ее нет дома. Роса сказала, что она кокетничает с Агиррой. Нет, он этого не потерпит, скрутит жену в бараний рог. С Агиррой ссориться рано, сперва надо отмыть деньги. А Ферейра, раз уж Марта так к нему расположена, пусть узнает, что ей за дело до Торреальбы. Да, вот еще что: Рей просил пристроить Пайву в таможню. Это уладить проще простого, а вот все остальное?..

Фернандо, отхлебывая из граненого флакончика, расхаживал по своему кабинету, и по мере того, как флакончик опустошался, на душе у него становилось все спокойнее. Он верил в свою звезду и знал: главное, никогда не отступать от задуманного, стоять на своем и добиваться этого любыми средствами.

Хулио Сесара осудили на год и отправили в тюрьму Родео. Брихида дожидалась у тюрьмы, когда арестантов стали высаживать из автобуса, подбежала к сыну и, рыдая, бросилась ему на шею. Стражник смотрел на это снисходительно, он привык к таким сценам, пусть попрощаются. Хулио тоже обнял мать, но вид у него был отсутствующий. Он словно бы всматривался все время в даль и никак не мог различить то, что высматривал. Брихида, захлебываясь от слез, клялась вызволить его из тюрьмы, а он ее успокаивал, словно сам не чувствовал в этом избавлении никакой необходимости.

Парни в камере повскакивали со своих мест и собрались было поучить новенького тюремным законам. Хулио уже занял оборонительную позицию, хотя дело было безнадежно: на одного их было слишком много. Вдруг из угла раздался голос:

– Входи! Входи! Пропустите его, ребята, мы познакомимся!                                                                       

Парни расступились, и к Хулио подошел крепкий широкоплечий парень, чуть смахивающий на добродушного бульдога с белоснежными крупными зубами.

– Я тут за хозяина, ты мне нравишься. Как зовут? За что срок?                                       

– Хулио Сесар. За контрабанду, по ложному обвинению.

– Я – Висенте Перниль, мы все тут по ложному. А откуда?

– Из Энсинады!

– Знаю я Энсинаду, – развеселился Висенте. – У меня оттуда подружка была, Росой звали. Может, знакома? Хулио Сесар присмотрелся к парню: может, и он его знает. Что-то вроде бы припомнилось: у Росы и впрямь был парень, который увез ее в Каракас, но потом она вернулась в Энсинаду. И то ли он ее бросил, то ли она его…

– Она теперь в Каракасе, важной дамой заделалась, – нехотя ответил Хулио.

– Да что ты? Вот это клево! – обрадовался Висенте. – Выйду, непременно ее разыщу. Ну давай, располагайся, не рай, конечно, но жить можно!

Так Хулио Сесар окончательно стал заключенным.

В ближайший день посещений к нему пришли Брихида и Эстефания. Эстефания в белых брючках, розовой кофточке со светлыми распущенными волосами казалась сказочной феей, неведомо как оказавшейся в казенной полутемной комнате с решеткой. Хулио Сесар смотрел на нее равнодушно. Она плакала, обнимала его, клялась в любви. Хулио было тяжело, неприятно ее слушать.

– Мне жаль, Эстефания, но пойми, по вине Мальдонадо я в тюрьме, и я не могу и никогда не смогу хорошо к ним относиться. Так что лучше не приходи, ничего хорошего из этого все равно не выйдет.

Полные слез темные глаза Эстефании умоляюще смотрели на Хулио.

– Но я люблю тебя! Я жить без тебя не могу! Что я пережила, когда думала, что никогда больше тебя не увижу! Разреши мне приходить, мне же только и радости, что увидеть тебя!

– Мама, а Исамар придет? – спросил Хулио, поверившись к Брихиде.

Брихида горестно заморгала, лицо ее приняло плаксивое выражение:

– Ах, сынок, ты же ничего не знаешь! Столько всего произошло за это время, я не успела тебе ничего рассказать. Умер старый Сакариас, мы его похоронили, а потом Гойо уехал с Исамар в Европу. Так что не скоро мы теперь увидим нашу Исамар…

Брихида говорила еще что-то, но Хулио будто ожил, в глазах его вспыхнул огонек:

– Исамар в Европе? – переспросил он. – И надолго? – прежнего безразличия как не бывало. – Эстефания! – окликнул он. – Передай своему братцу Рею, убийце, чтобы зашел ко мне, нам теперь с ним найдется о чем поговорить!

– Передам, Хулио. – А можно и я приду?

– Мне это не нужно!

Брихида попыталась как-то смягчить неукротимого сына, но он явно ее не слышал, внутренняя апатия сменилась напряженной работой мысли, он снова жил.

– Вот только откуда у них деньги? Сакариас-то был бедняком!