В первый день сентября, когда лето подошло к концу, радио Кукольника объявило, что в Польшу пришла война.

С запада пришли немцы, а с востока – русские. Словно палачи, решившие уничтожить эту страну, они разделили Польшу на две части.

Три недели Каролина и Кукольник в страхе жались друг к другу в магазине, когда в небе ревели самолеты «Люфтваффе». Кукольник молился. Он перебирал пальцами розовые бусины, словно они, как стежки Каролины, могли исполнять желания. Но его молитвы оставались без ответа. И тогда Кукольник принимался ходить взад-вперед по магазину или, слушая радио, переставлять незаконченных кукол на рабочем столе. Дикторы коротко объявляли о передвижениях войск и потерях, которые становились все более и более неопределенными.

Кукольник потирал рукой деревянную ногу – наверное, вспоминая поля сражений и тяжелые годы юности, которые он провел на войне. Морщины на его лице становились все резче, тени залегали все глубже.

– У меня даже нет пистолета, чтобы защитить нас, – говорил он. – Я его продал, когда вернулся домой, – не хотел его больше видеть.

Каролина несколько раз пыталась нажать большую тугую кнопку радиоприемника, пока наконец ей удалось его выключить. Она не могла его больше слушать – хороших новостей теперь не было.

– Немцы еще не пришли в Краков, и тебе пока не нужно ничего делать, – сказала она.

– Но они придут, – ответил Кукольник.

Каролине нечего было возразить ни сейчас, ни на следующее утро, когда булочник, с которым она из принципа никогда не соглашалась, высказал ту же мысль.

– В город почти не поступают продукты, – сказал Домбровский. – Я испек несколько последних буханок хлеба, и больше муки у меня нет.

Несмотря на тревогу, он все равно дал Кукольнику буханку хлеба и не взял за нее ни единого злотого.

– Если немцы нас убьют, когда войдут в Краков, на что мне будут деньги? – сказал Домбровский.

Булочник, как и многие люди, казался Каролине полным противоречий. Обычно он был груб с Кукольником, но иногда и вправду мог быть добрым.

И не успел Кукольник его поблагодарить, как Домбровский вышел из магазина и побрел в свою неработающую булочную, к своим шумным детям. Каролине вдруг захотелось, чтобы они выбежали ему навстречу, – она так давно не видела ни одного ребенка. Уже две недели Кукольник не открывал магазин, и столько же они не видели Рену.

Все ли с ней в порядке? Война такая огромная, а она – всего лишь маленькая девочка. Каролина хорошо помнила, что это такое – оказаться между огромных скрежещущих зубов истории и не знать, куда бежать.

* * *

К концу сентября радио сообщило, что члены правительства Польши выехали в Париж. Вожди сказали, что они не сдаются, но собрать армию, чтобы вернуть Польшу, смогут лишь за пределами страны.

– Настоящее правительство вернется, правда? И выгонит немцев? – спросила Каролина.

Обычно она без труда читала газеты, но теперь слова плыли у нее перед глазами. Она не хотела читать их, а тем более – верить им. Как такое могло случиться? Каролина прибыла в этот мир, чтобы найти волшебство и спасти свою страну от крыс, а люди не смогли предотвратить войну на своей земле.

– Я не знаю, – грустно сказал Кукольник.

Он так стиснул газету в руке, что типографская краска отпечаталась на пальцах и они стали похожи скорее на пальцы одного из поэтов, сочиняющих в кафе, чем на пальцы владельца магазина.

Каролина помолчала, глядя на Кукольника, бессильно уронившего газету, а потом спросила:

– Что же нам теперь делать?

– Думаю, жить дальше, – ответил Кукольник. Он осторожно протянул руку через стол, и Каролина обхватила столько его перепачканных краской пальцев, сколько смогла. Ее стеклянное сердце отчаянно билось. – Может быть, немцы оставят нас в покое. В конце концов, они победили. Польская армия сдалась. Им больше незачем нас мучить.

– Может быть, – согласилась Каролина, хотя в ее словах было гораздо меньше оптимизма. От армии, которая вторглась в чужую страну, нечего ждать милосердия. Она догадывалась, что скоро немцы займут освободившиеся места в правительстве, как это сделали крысы в ее стране.

* * *

Скоро мрачная тень войны накрыла и Краков, хотя этот великолепный город не бомбили так, как другие польские города. Немецким солдатам незачем разрушать город, в котором нет армии, чтобы его защитить, – мэр, вышедший встретить немцев, отметил это и просил войти в Краков мирно.

Немцы согласились, хотя сам мэр вскоре исчез – это происходило со многими героями в военные времена.

Каролина и Кукольник смотрели из окна магазина, как в город входили захватчики в черно-зеленой форме. Глядя на зеленые каски с ухмыляющимися черепами и скрещенными черными костями, Каролина с трудом верила обещаниям, данным мэру. Если захватчики не собирались причинять вреда жителям Кракова, то зачем они взяли себе этот мрачный знак?

– После прошлой войны немцы позволили Польше остаться независимой, но теперь хотят снова захватить ее, – пробормотал Кукольник через несколько дней, когда они с Каролиной вышли из магазина.

Ему не хотелось выходить, но у него оставались только одна буханка хлеба, подаренная булочником, и один кочан капусты. Не мог же он умирать с голоду, злясь на немцев, кроме того, они всегда по понедельникам ходили на рынок. Практические соображения взяли верх над национальной гордостью и у других: Главная площадь заполнялась торговцами, открывались лавки.

Перед входом в Суконные ряды, словно насмехаясь над Кукольником, стояли несколько солдат армии вермахта и, передавая друг другу сигареты, смеялись, вероятно, радуясь своей судьбе: они не только выжили во многих сражениях, но и победили.

Каролина, сидевшая в корзине, прижалась к боку Кукольника.

– Они не имеют права быть здесь, – прошептала она как можно мягче. – У них есть свои дома. Они должны вернуться к себе.

Кукольник натянуто усмехнулся.

– Так не бывает, – ответил он, понизив голос. – Они хотят доказать, что их страна – лучшая из всех. Поэтому люди и начинают войну.

– Я тоже думаю, что Страна Кукол – самое лучшее место, даже лучше Кракова. Но я же не собираюсь вторгаться сюда.

– Куклы более терпимы, чем человеческие существа, – сказал Кукольник. – Мы не слишком мудры.

Приблизившись к немцам, он напряженно умолк. Но они были так захвачены разговором, что едва глянули в его сторону. Он был для них очередным поляком, который ничем не отличался от других.

– Не надо было брать тебя с собой, когда они повсюду, – сказал Кукольник Каролине, когда они отошли от немцев.

– Зачем им трогать куклу? Это было бы глупо! В Германии наверняка много кукол, хватит для всех их сыновей и дочерей, – сказала Каролина, но на всякий случай покрепче ухватилась за ручку корзины, чтобы не выпасть из нее. Ей так же не хотелось попасть в руки немцам, как Кукольнику – потерять ее.

– Ты ведь особенная кукла. Даже немец способен это понять, – сказал Кукольник.

Он подошел к прилавку, и его желудок заурчал от ароматов свежего хлеба, сыра, фруктового варенья и жареного мяса.

Каролина ткнула его в живот.

– Вот видишь? Я же говорила, что тебе нужно выйти и купить еды. Нельзя питаться одной только квашеной капустой. Если только сам не хочешь закваситься.

Каролина надеялась, что Кукольника развеселит ее шутка, но он был слишком занят, рассматривая продавцов за прилавками, которые раскладывали товар.

– Не так уж много, – пробормотал он.

– Не так уж много? – переспросила Каролина, – Не так уж много чего?

– Еды. Одежды. Всего не так много, как обычно, – тихо сказал Кукольник. – Товары не приходят в город.

– Или приходят, но их крадут немцы, – заявила Каролина. Голос ее был сердитым, и будь она настоящей девочкой, то насупила бы брови и сердито опустила уголки рта. – Неужели им еще не достаточно?

– Зачем утруждать себя и доставлять еду из Германии, когда можно отбирать ее у нас? – ответил Кукольник и понуро опустил плечи. Казалось, все это не злит его, а лишает сил и, если бы Каролина позволила, он в унынии поплелся бы домой.

– Ну пойдем, – сказала она. – Надо достать еды, пока она еще есть.

Покупки никогда не приносили им особого удовольствия, даже Каролине с ее любопытством и неутомимым желанием узнать новый мир, но сегодня было хуже, чем всегда. Никто из продавцов не шутил и не улыбался. Некоторые косились на немцев, по кругу обходивших площадь. Другие упорно не хотели их замечать. Может, им казалось – немцы исчезнут, если не обращать на них внимания?

Кукольник уже собирался вернуться в домой со скромными покупками, как вдруг столкнулся не с кем иным, как с Джозефом Трэмелом собственной персоной. Пиджак и брюки на нем, всегда такие чистые и отутюженные, были страшно измяты, словно у них не было сил поддерживать свою форму в такие времена.

Кукольник коснулся шляпы.

– Джозеф, доброе утро! Как поживаете? – спросил он, вложив в голос гораздо больше радости, чем на самом деле чувствовал.

Джозеф обычно пожимал ему руку, но сегодня лишь сдержанно кивнул.

– Я… все хорошо, – сказал он. – Голоден. Как и все остальные.

Он тряхнул корзинкой с несколькими морковками, такими же вялыми и потемневшими, как и капуста, которую только что купил Кукольник.

– Я так рад вас видеть, – продолжил Кукольник. Он понизил голос и сказал: – Это кошмар. Я не могу видеть, как они маршируют по городу. И мы с Каролиной очень волновались за вас и Рену.

Он указал на Каролину, которая энергично кивнула.

И тут наконец Джозеф улыбнулся.

– Какое облегчение это слышать, Сирил! Я думал… может быть… – Он вздохнул. – Я думал, раз ваш отец немец, то, может, вы рады тому, что происходит. А для нас с Реной все очень неопределенно. Большинство немцев ненавидят евреев. И даже в Польше, если происходит что-то плохое, обычно первыми обвиняют нас.

– Не нужно извиняться, – сказал Кукольник. – На вашем месте я думал бы то же самое. Но если мы с Каролиной можем вам как-то помочь… Рена – чудесная девочка. И вы оба были так добры к нам.

Каролина почти ощутила и другие признания, которые теснились в его груди, – например, какое счастье принесла им дружба с Реной и Джозефом. Но Кукольник не произнес этих слов.

Почему он всегда надевает маску сдержанности?

– Это все так ужасно. Я… Сирил, меня уволили из оркестра, – выпалил Джозеф.

Кукольник отшатнулся.

– Что?

– Почему? – воскликнула Каролина.

На застывшее лицо Джозефа было тяжело смотреть.

– Согласно новому указу правительства евреи не могут заниматься искусством и исполнять музыку, – сказал он. – Впрочем, согласно новым указам евреям много чего нельзя теперь делать.

Каролина сжала кулаки и увидела, что Кукольник сделал то же самое.

– Они не имеют права, – сказал Кукольник. Он разозлился, и каждое его слово звучало резко, словно треск дров в костре.

– Но они здесь и правят нами, – ответил Джозеф. – Рена говорит, что они все злые колдуны и ведьмы. Сначала я смеялся над этим, но теперь… Кто знает? Похоже, им прекрасно удается заставлять людей пропадать, словно по волшебству.

И прежде чем Кукольник успел выразить сочувствие или спросить, что именно имел в виду Джозеф, тот сказал:

– Простите, я не должен беспокоить вас всем этим. У меня новая работа – друг устроил меня плотником. Я помню кое-что из того, чем занимался отец, и делаю все довольно сносно, хотя не стал бы поручать себе серьезную работу.

Он немного помолчал, ожидая реакции на шутку. Но выражение его глаз было таким пустым, что пропадала охота смеяться.

Украсть у этого человека музыку – это было действительно жестоко.

– Вы нас не беспокоите, – заверил Кукольник.

– Спасибо, – ответил Джозеф.

Музыкант приподнялся на цыпочки, рассеянно глядя через плечо Кукольника. Кукольник и Каролина проследили за его взглядом.

Рассмотреть Рену в бледно-голубом пальто было несложно даже в толпе. В руках, словно младенца, она держала принцессу Ванду. Глаза куклы были прикрыты, и казалось, что теперешнее ужасное состояние Кракова совершенно не производит на нее впечатления.

– Немцы поговаривают о закрытии ее школы, – негромко сказал Джозеф, – а в обычные школы еврейским детям ходить нельзя. Я надеюсь найти для нее домашнего учителя, но… – он потер переносицу, – Рена любит школу. Она очень расстроится, когда я ей об этом скажу.

– Я не учитель, – сказал Кукольник, – но у меня есть кое-какие книги, и я неплохо знаю математику. Может быть, я смогу помочь ей учиться, пока вы на работе.

– Но вам же нужно работать в магазине, – засомневался Джозеф.

– О, у нас столько перерывов, когда никто не заходит, – вмешалась Каролина. – В десять утра в магазине тихо, и в три часа дня тоже, так что мы можем даже поспать, и никто этого не заметит.

Каролина не хотела, чтобы Рена лишилась школы, раз ей там нравится, но должна была признать, что мысль о том, что подруга будет приходить в магазин каждый рабочий день, ее ужасно обрадовала.

Кукольник сказал:

– Каролина права. Это совершенно не помешает мне, Джозеф. Я даже мог бы научить Рену вырезать по дереву. Она уже неплохой художник, и это увлечение могло бы немного отвлечь ее от… – Он указал подбородком в сторону немецких солдат. Колдунов и ведьм, как назвала их Рена. – От всего этого.

Джозеф задумчиво провел рукой по своим кудрявым волосам.

– Только если это не причинит вам неудобств, – сказал он.

– Ни малейших, – ответил Кукольник.

В этот момент Рена оторвала взгляд от яблок, на которые смотрела, и, увидев отца, протиснулась к нему между домохозяйками и сердитыми мужчинами. Она обняла Джозефа, а потом подняла глаза на Кукольника. Обычно она обнимала и его, но теперь просто стояла рядом с отцом.

– Все хорошо, – сказал ей Джозеф. – Никто не рад тому, что происходит. Мы по-прежнему друзья. Правда, Сирил?

– Совершенная, – сказал Кукольник, отвечая за себя и за Каролину. – И этого ничто не изменит.

Рена отошла от отца на шаг и порывисто обняла Кукольника.

– Я рада, – прошептала она в пуговицы его пальто и отступила назад.

Кукольник повертел в руках палку – это был его единственный способ выражения тревоги.

– Я… Джозеф, если вы хотите еще поговорить, мы можем пойти в парк. Там сейчас мало народу, и мы сможем спокойно побеседовать наедине.

Джозеф бросил взгляд на солдат, которые с интересом изучали содержимое корзины пожилой женщины.

– Да, – сказал он. – С удовольствием.

* * *

Они вчетвером прошли через Главную площадь и распахнутое устье Флорианских ворот в Краковские Плянты. Немцев там видно не было. У них наверняка были более важные дела, чем гулять среди замерзших растений, которые не вынесли первого дыхания зимы.

– Что именно сделал этот Флориан? – спросил Джозеф, вытягивая шею, чтобы рассмотреть эмблему святого на воротах. На них был высечен человек с прижатым к груди красным флагом, выходивший из облака дыма. – Мне всегда было интересно, но некого было спросить.

– Он был солдатом, который на завоеванных римлянами землях отказался притеснять христиан, – пояснил Кукольник, указывая на Флориана палкой. – За это римляне его утопили. Я думаю, тут показано, как он поднимается на небеса после смерти.

Рена, нахмурившись, вглядывалась в изображение.

– У этой истории грустный конец, – сказала она.

– Да, это не самая веселая история, – признался Кукольник.

– История Флориана сейчас очень актуальна, – сказал Джозеф. – А может, это просто совпадение. Мы не первый народ, завоеванный чужим войском, и, к сожалению, не последний.

Могут ли быть такие Флорианы среди немцев? Каролина почему-то в этом сомневалась. Все немцы, которых она видела, слишком упивались осознанием своей победы, чтобы заботиться о безопасности живущих рядом поляков.

Джозеф наклонился к дочери и заправил выпавший локон ей за ухо.

– Я хотел бы поговорить с господином Бжежиком наедине. Давай ты немного поиграешь с Вандой, а мы скоро к тебе подойдем.

– Каролина останется с тобой, – сказал Кукольник, вынимая ее из корзины. – Тогда тебе не будет одиноко.

– Вы не очень долго будете разговаривать? – спросила Рена, и Джозеф погладил ее по голове.

– Нет, – ответил он. – Не больше пятнадцати минут, обещаю.

Похоже, Рену это успокоило. Она взяла Каролину у Кукольника и, прижав ее к себе, пошла по тропинке, чтобы дать взрослым поговорить наедине.

* * *

Пока они шли через парк, Каролина спросила у Рены:

– Почему ты называешь немцев злыми колдунами?

Опустив глаза на грязную дорожку, девочка крепче прижала Каролину и Ванду к себе.

– У мамы была одна книжка со сказками, которую она мне часто читала. Большинство сказок мне нравились, но ведьмы и колдуны были такие страшные! Они могли заставлять людей исчезать – немцы сделали то же самое с Зивией.

– Зивия? – спросила Каролина. – Кто это?

– Зивия – это добрая старушка, которая часто за мной присматривала, когда мама умерла, а у папы поздно заканчивался концерт. Но немцы пришли и забрали ее. И никто не знает, где она теперь, – объяснила Рена.

Она пнула большую кучу листьев, и они, словно янтарная волна, взметнулись ей до колен.

Никто из соседей Кукольника пока не исчез – пока, но Каролине становилось тошно от мысли, что кто-то, даже ворчливый Домбровский, может исчезнуть из-за немцев. Она вспомнила, сколько кукол забрали крысы – и ни одна из них не вернулась.

Но, может быть, в человеческом мире такого не бывает. Эта война уже сейчас была совсем другой, не похожей на войну в Стране Кукол. У крыс не было танков, самолетов и ружей, которые звучали так, будто внутри у них гремел гром.

– Когда немцы проиграют войну, может быть, она вернется, – сказала Каролина, пытаясь хоть немного утешить Рену. – Она ведь старушка, зачем им причинять ей вред?

– А если они не проиграют? – спросила Рена.

– Я думаю, проиграют, – сказала Каролина. – Я слышала по радио, что Франция и Англия уже вступили в войну с немцами, и в Польше тоже осталось много героев. Например, Кукольник.

– Господин Бжежик?

– Ты не знала? Он был солдатом. – Каролина ударила себя кулаком в грудь так, что сердце подпрыгнуло. – Он даже получал медали. Теперь они хранятся у него в коробке.

– Но у него только одна нога, – сказала Рена. – Может быть, он будет сражаться с помощью волшебства?

– Кажется, его волшебство такого не может, – призналась Каролина, немного помолчав, ведь ей так не хотелось разочаровывать Рену. – Но не волнуйся. Они с Джозефом не дадут колдунам забрать тебя.

Тревога покинула лицо Рены, и впервые за сегодняшний день Каролина увидела ее искреннюю улыбку.

– Может, ты права, – сказала она. – Немцы проиграют войну, и папа снова сможет играть на скрипке.

– Взрослые об этом позаботятся, – подтвердила Каролина.

Эти проблемы – не для детей и кукол, да и чем Каролина могла помочь? Крысы были гораздо ближе к ней по размеру и то за несколько минут своими кошмарными зубами и когтями перевернули весь ее домик. Одна она не имела никакой надежды одолеть всех этих крыс или колдунов.

Но чем больше Каролина думала о крысах, тем хуже ей было. Она чувствовала себя ужасно от мысли, что не удастся помочь своему народу, особенно теперь, когда она видела, что происходит в Кракове. Но как бы сильно Каролине ни хотелось, чтобы Кукольник помог остановить ее войну, она понимала, что сейчас не лучшее время для этого. Борьба с немцами стала теперь целью его жизни – и жизни Каролины тоже. Она не могла помочь практически ничем, но всей душой чувствовала боль польского народа, тем более что к нему относились ее самые лучшие друзья. И тогда она поклялась себе, что все равно однажды вернется и поможет куклам.

– Во что мы будем играть? – спросила Каролина, переводя разговор на гораздо более приятную тему.

Рена не ответила – она остановилась на середине дорожки. В другое время Каролина посоветовала бы ей отойти в сторонку, чтобы в нее не врезался велосипедист или бегущий ребенок. Но теперь рядом никого не было, кроме сидевшей на скамейке женщины, и, кроме того, у Рены была причина так резко остановиться. Прямо возле носка ее туфли лежало яблоко – настоящее спелое осеннее яблоко с золотистым бочком.

– Я же искала именно такое! – воскликнула Рена, наклоняясь за ним. – Скоро Новый год, и нам с папой так нужно сладкое яблоко, чтобы у нас был сладкий новый год. Но на рынке все яблоки коричневые и ужасные. А это такое красивое!

– Я не знала, что Новый год празднуют осенью, – сказала Каролина. – У Кукольника на стене висит календарь, но там об этом ничего не сказано.

– О, – сказала Рена, – наверное, это поэтому, что у нас с папой другие праздники, не такие, как у вас с господином Бжежиком.

– Возможно, – ответила Каролина.

Она посмотрела вверх, на дерево, с которого, должно быть, упало это яблоко. Сейчас было как раз подходящее время для созревания яблок, но вокруг росли только ольхи – такие, как та, из которой была сделана сама Каролина. На них не было плодов, только листья и шишки.

– Я никогда не видела таких яблок, – сказала она Рене. – А ты?

– У меня были зеленые яблоки, – ответила Рена. – А желтых не было.

– Это золотое яблоко, – произнес слабый голос. – Самое настоящее.

Единственным, кто мог это сказать, была женщина на скамейке. Волосы у нее были такими рыжими, словно впитали в себя все краски осенних деревьев, а их ветки и листья были искусно уложены в локоны. Но не цвет волос заставил Каролину замолчать, а ее запах. Даже на расстоянии она пахла влажной землей и летним зноем – крестьяне, приезжавшие из деревень продавать свои товары, и то так не пахли. И тогда она поняла, что женщина эта – не человек.

– Вы говорите со мной? – спросила Рена, когда женщина поднялась.

– Я говорю с тобой и с твоей подругой, – сказала рыжеволосая женщина, показывая пальцем на Каролину. Ее улыбка была мягкой, как плывущие по небу облака. – Тебе не нужно молчать, куколка. Ты ведь живая – я чувствую твое сердце.

– Вы похожи на меня? – спросила Каролина. – Вы волшебная?

– Ну, в некотором роде, – ответила женщина. – Я вижу в тебе следы иного мира, но сама я из обычных мест. Я родом из луга к югу отсюда – раньше я была его покровительницей.

– О! Значит, это Лаканика, – пояснила Каролина Рене.

– Лаканика? – переспросила та.

– Кукольник рассказывал мне, что есть легкие духи, которые правят полями и лугами. Они находят заблудившихся и приводят их домой, – пояснила Каролина. – Но они робкие и не любят показываться людям.

Она добавила, что так ведут себя все волшебные существа.

– Понятно, – сказала Рена, которая совершенно не смутилась и не испугалась, встретив духа, – как будто она этого ожидала.

А почему бы и нет, особенно после встречи с Кукольником и Каролиной?

– Мы с Каролиной никогда раньше не видели такого яблока, – сказала Рена, подходя к волшебнице. – Оно не обыкновенное?

– Самое необыкновенное. Это самый лучший и самый редкий сорт, – сказала Лаканика. – Жар-птица принесла из далекой страны семечко этого яблока и посадила в самом центре моего луга, надеясь принести в этот мир волшебство своей страны. Из семечка выросло прекрасное дерево, а когда на него упали лучи солнца, на ветках появились золотые яблоки. Они были просто чудесными – один кусочек мог насытить человека на весь день.

– Они были волшебными? – спросила Рена. – Что с ними случилось?

Лаканика ответила:

– По моим лугам и полям прошли немецкие танки и уничтожили все, от полевых цветов до зеленой травы. – Пальцы на ее сложенных на коленях руках подергивались, словно вспоминали лизавшие их языки пламени. – Один из немцев выстрелил из винтовки в жар-птицу и убил ее. А без ее защиты засохла и погибла волшебная яблоня. Мне удалось спасти только одно яблоко – вот это.

– Я знала, что они злые колдуны, – сказала Рена. – Только злые колдуны могут совершить такой ужасный поступок – убить волшебную птицу.

– Теперь, когда у тебя нет дома, ты будешь жить в парке? – спросила Каролина. Полоски газонов между деревьями и парковые дорожки были так не похожи на поля и луга. Такая теснота, наверное, должна раздражать Лаканику.

– Да, – сказала фея. – Я потеряла свой луг, но там все равно война, там немцы, и теперь в той части мира правит их магия. Я ничего не могу с этим поделать.

– Их магия? Значит, немцы – тоже волшебники? – изумилась Каролина. – Меня тоже сделал волшебник, хотя он и не считает себя настоящим волшебником.

– Да, – сказала Лаканика. – Но я не стала бы пытаться найти эту магию. Немцы, которые пришли сюда, признают только собственное волшебство. Ты, я и волшебник, о котором ты говорила, в их глазах – злые волшебники. Польские.

Конечно, у немцев тоже есть свое волшебство. Отец Кукольника был немцем – и посмотрите только, какие изумительные вещи может делать его сын. Если когда-то в Польше жили жар-птицы, то и в соседней Германии тоже должны быть подобные существа.

Но Каролина никак не могла уложить это в своей голове и прижалась к рукам Рены. Ей так хотелось обнять девочку, но Рена могла подумать, что Каролина напугана. И тогда она тоже могла испугаться.

– Волшебник, которого мы с Каролиной знаем, наполовину немец, – сказала Рена.

– Тогда ему нужно быть еще осторожнее, – предупредила Лаканика. Она наклонилась к Каролине и Рене. – Если немцы привели с собой кого-нибудь, кто умеет творить чудеса, и он решит, что ваш друг – один из них, то и его заставят служить Германии.

Рена покатала золотое яблоко на ладони.

– Господин Бжежик никогда не будет помогать немцам, правда? – спросила она Каролину.

– Конечно, – ответила та и сжала большой палец Рены, хотя ее крохотные пальчики едва смогли его обхватить. – Ему отвратительно смотреть на то, что они делают. – И она спросила Лаканику: – Как нам с Кукольником узнать, кто этот волшебник?

Фея полей и лугов взяла деревянную ручку Каролины в свою. На ощупь она была, как туман над рекой, бесплотная и холодная.

– Большинство волшебников пахнут чернилами и звездным светом, и мир вихрится вокруг них, словно ручей.

Каролина никогда не думала так о Кукольнике – он пахнул, как пахнет в конце холодного зимнего дня огонь в очаге. Но есть много разных волшебников, подумала она, и некоторые из них, наверное, холоднее, чем ее друг.

Рена оглянулась через плечо.

– Папа и господин Бжежик возвращаются. – сказала она Лаканике. – Пожалуйста, не говорите папе о волшебстве немцев. Он может испугаться, что немцы придут за господином Бжежиком и Каролиной, и не позволит мне больше с ними видеться.

– Не скажу, – заверила ее Лаканика.

– Спасибо, – сказала Рена. – Надеюсь, вам будет хорошо здесь, в парке. Вот ваше яблоко.

Она протянула фее золотой плод, но Лаканика вернула его Рене.

– Лучше держите его у себя, – сказала она. – Храните и ешьте, чтобы силы прибавлялось. В ближайшие месяцы она вам понадобится.

Лаканика еще миг сидела на скамейке, а потом ветер подхватил ее и унес за собой. Ее бледная фигура скоро совсем потеряла очертания, только вдали еще сияли огненно-рыжие волосы. Казалось, все, что осталось от нее, – это предупреждение о волшебстве немцев.

Каролина вспомнила о немецких солдатах, что смеялись на Главной площади, и ее сердце стало горячим, как будто его подержали над огнем. Немцы разрушили дом Лаканики и убили жар-птицу – они могут погубить и Трэмелов.

И Каролина решила: сколько бы волшебства ни было у волшебника, что придет с немцами, и как бы оно ни могло помочь освободить ее страну, она не будет иметь дела с захватчиками. Уж слишком они похожи на крыс.

Рена побежала навстречу отцу. Каролина заметила, что Кукольник отстал и, слегка прихрамывая, идет следом за Джозефом. Казалось, за эти пятнадцать минут он постарел на несколько лет, и было бы жестоко добавлять еще тревог к тем, которые так ясно были видны в его глазах и уголках рта. И потом, Лаканика не сказала, что видела этого волшебника, – она только думает, что такой человек, возможно, уже прибыл в Польшу. Что же мог поделать Кукольник с этими вестями?

Ничего.