Под голубым с золотом куполом церкви Святой Марии, согнувшись и молитвенно сложив руки в кабинке для исповеди, Кукольник впервые рассказал о том, что он сделал.

– Простите меня, отец, ибо я грешен. Прошло три дня с моей последней исповеди, – в стороне от молящихся произнес Кукольник.

– Всего лишь три дня? – удивился отец Кароль.

Каролина представила, как сморщилось его лицо, словно мятая бумага, когда он услышал, что кто-то пришел к нему так скоро. Что же такого мог совершить Кукольник, наверняка думал он, что ему понадобилось безотлагательно видеть священника?

Каролина взобралась Кукольнику на колени. Отец Кароль ее не видел, но, возможно, ей придется поздороваться с ним, прежде чем закончится исповедь.

– Да, – сказал Кукольник. – Понимаете, я нарушил закон. И мне нужна ваша помощь, чтобы нарушить еще один. – И, понизив голос, он продолжил: – Многие в Кракове верят, что евреи получают по заслугам. Но вы не принадлежите к таким людям.

– Евреи – наши соотечественники. Так с ними и нужно себя вести, – мягко ответил отец Кароль. Он не сказал, что полностью согласен с Кукольником, – это было бы глупо, ведь их разговор могли подслушать.

Каролина думала так же. Вера оставалась для нее тайной, но она была счастлива знать, что священник ценил жизнь Трэмелов, в то время как многие были к ним безразличны.

– Тогда помогите мне помочь им, – попросил Кукольник.

– Что вы намерены делать? – спросил отец Кароль.

– Мне нужно их спрятать, – сказал Кукольник. – Детей, которые… – Он подался вперед и оперся лбом о холодную металлическую решетку. – Когда вы их увидите, они будут не совсем похожи на детей.

– Я не понимаю, – медленно ответил отец Кароль и тоже наклонился к тонкой перегородке.

Кукольник поднял Каролину и Мыша к маленькому окошку исповедальни.

– Они будут похожи на меня, – сказала Каролина отцу Каролю. – Хотя они люди, а я всегда была куклой.

Мыш в знак согласия сморщил носик.

Реакция отца Кароля была гораздо более спокойной и задумчивой, чем испуг Джозефа или алчный энтузиазм Брандта. Он просунул руку через решетку, по очереди гладя красное платье Каролины и мягкий хвостик Мыша.

– Давно вы умеете оживлять кукол? – спросил священник.

– Несколько лет, – ответил Кукольник и опустил глаза. Неужели он думал, что отец Кароль обвинит его в колдовстве? Он ведь с самого начала хотел только хорошего! – Я понимаю, что вы думаете. Но, клянусь вам, я не оживлял кукол с какой-то целью. Я не изучал черную магию. Я просто…

– Он был одинок, – сказала Каролина. – И я тоже.

– Господин Бжежик, сколько раз вы исповедовались мне в грехах? – спросил отец Кароль. – Я знаю, что вы не злой человек.

– Так вы поможете нам? – спросил Мыш и коснулся мордочкой руки отца Кароля.

– Если смогу, – сказал священник, – я помогу вам. Скажите, что вам нужно.

– С нами живут Рена и еще двенадцать еврейских детей, – сказал Мыш. – Но Кукольник хочет переправить их в другое место.

– Рена? – переспросил отец Кароль.

– Дочь моего друга из гетто, – пояснил Кукольник. – Они помогли мне вынести их оттуда. – И он указал на Каролину и Мыша.

– Это было ужасно, – сказала Каролина, ухватившись за правое плечо. – Немецкий пес откусил мне руку, и Кукольник говорит, что я храбрая, как солдат. Мне нужна форма, как у Мыша.

– К сожалению, единственный солдат, с которым мы знакомы, это Брандт, – вздохнул Кукольник.

– Я все знаю об этом молодом человеке, – произнес отец Кароль ледяным тоном.

– Вы выглядите не таким старым, чтобы называть всех молодыми людьми, – заметила Каролина и оглянулась на Кукольника, который открыл было рот, чтобы ее пристыдить. – Я сказала, что он не старый, – быстро поправилась она. – Я назвала его молодым. Я думала, что назвать кого-то молодым – это у вас комплимент.

– Она права, я не так уж стар, – подтвердил отец Кароль. Он поднес руку ко рту, и Каролина поняла, что священник пытается скрыть улыбку. Затем он посерьезнел. – Но Брандт… Он жесток, как мальчишка, который не видит боли других. Надеюсь, я не такой.

– Он – единственный волшебник, кроме Кукольника, – сказал Мыш. – Он хочет, чтобы Кукольник работал вместе с ним.

– Как бы мне ни хотелось, чтобы это было не так, но это правда, – подтвердил Кукольник. – И поэтому держать детей в моем магазине опасно.

– Понимаю, – сказал отец Кароль. – Детей я с радостью приму, как только вы их принесете.

Каролина перешагнула линии жизни и любви на ладони Кукольника, стараясь не наступить на них: ее друг и так уже не раз испытывал душевную боль и разбитое сердце.

– Я не хочу, чтобы Рена подвергалась опасности в нашем магазине, однако буду скучать по ней.

– И я тоже. Но здесь, с отцом Каролем, ей будет лучше, – пояснил Кукольник. – Когда вам их принести? – спросил он священника.

– Давайте встретимся в подвале церкви после воскресной службы, – предложил отец Кароль. – Если кто-то спросит, вы скажете, что отдаете игрушки церкви на благотворительность. В городе достаточно сирот, и это будет выглядеть правдоподобно. А я найду место в деревне, где они смогут жить.

– Я принесу их, – сказал Кукольник.

И когда он приготовился уходить, отец Кароль перекрестил его.

– С вами Бог, – сказал он.

И это было самое заслуженное благословение, которое Каролина когда-либо слышала.

* * *

Этим вечером Рена и Давид попросили Кукольника зажечь две свечи на кухонном столе, чтобы отпраздновать субботу. Этот знакомый радостный ритуал поможет успокоить детей, которые были так далеко от дома и так долго еще туда не вернутся. А Рена и Давид были старшими, значит, должны были о них позаботиться.

Каролина, Мыш и Кукольник присели неподалеку, не мешая детской службе за кухонным столом. Это был момент, когда им нужно было остаться в стороне.

– «Благословен ты, Господь, Бог наш, владыка вселенной, освятивший нас своими заповедями и повелевший нам зажигать Свечу священной Субботы», – декламировал Давид, прикрыв глаза ладонями.

– Аминь, – в унисон сказали все дети. Их молитвы, как светлячки, поднимались вверх, освещая путь в неизвестное будущее, которое их ожидало.

– Когда они отправятся к отцу Каролю, я хочу пойти с ними, – сказал Мыш тихо, чтобы не потревожить детей.

– Ты, конечно, солдат, но не такой большой, чтобы защитить их от немцев, – ответила Каролина. – Я едва справилась с немецкой овчаркой, что уж говорить о настоящем злом колдуне!

– Может, и нет, – согласился Мыш. – Но я смогу их успокаивать и буду лучшим другом Рены.

Да, подумала Каролина, это важно – так же важно, как и сражаться в битве. Она хорошо усвоила этот урок.

– Думаю, хорошо, если ты отправишься с ними, – сказал Кукольник. – Я не смогу, а им нужен будет кто-то рядом. – И как ни в чем не бывало он добавил: – Тебе тоже лучше пойти с ними, Каролина.

– Пойти с ними? – переспросила Каролина. – А кто останется здесь, с тобой?

– Я и сам справлюсь, – сказал Кукольник.

Каролина почувствовала, что он приложил усилие, чтобы его слова звучали уверенно. Она вспомнила, каким он был до того, как они стали друзьями, – и какой была тогда она.

– Я не пойду, – сказала она. – Я люблю Рену, но я нужна тебе. А ты – мне.

Кукольник начал было:

– Каролина…

– Я остаюсь с тобой, – оборвала она его. – Ты не заставишь меня уйти.

Давид обернулся к ним, прерывая еще не начавшуюся ссору.

– Пожалуйста, идите к нам, – сказал он.

– Хорошо, – сказал Кукольник. Он подошел к столу, отодвинул стул и сел рядом с ними.

Рена прыгнула ему на колени. Раньше она была для этого слишком большой, но теперь ее размер стал подходящим.

– Он хороший человек, этот священник? – спросила она.

– Да, – ответил Кукольник. – Он очень добрый. Пока вы под его защитой, он сделает все, чтобы с вами ничего плохого не случилось.

– А потом? – спросила Сара. Она теребила одну из своих кос, чуть не задевая ею лицо Розы.

Каролина зажала руками рот, чтобы не рассмеяться. Отцу Каролю и Мышу придется хлебнуть забот с ней и ее двоюродной сестрой!

– Потом? – переспросил Мыш.

– Она имеет в виду, что будет с нами потом, – объяснила Рена. – Мы все об этом говорили, и мы думали… После того, как мы покинем церковь, что с нами будет потом?

Кукольник снял очки и задумался, сгибая и разгибая дужки.

– Я не могу с уверенностью сказать… – наконец произнес он. – Но где бы вы ни оказались, вы будете помнить своих родителей, свою веру и Краков. А когда война закончится… Когда война закончится, вы найдете новых друзей. У вас будет свой дом. Вы начнете свое дело или напишете портрет. И когда все это произойдет, вы поймете, что стали взрослыми.

– Это… совсем неплохо, – сказал Давид. Сестра возле него уже дремала, роняя и вскидывая голову, борясь со сном. Трудно было поверить, что такие маленькие дети могут вызывать у кого-то ненависть – даже у злых колдунов.

– Нет, – сказала Рена. – Это звучит прекрасно.

Каролина была с ней согласна, только побаивалась, что Брандт может прийти в магазин до воскресенья и принести с собой злобу и ненависть. Каролина научилась бояться его, как и любую крысу.

Но страх не защитит ни ее, ни детей. Она должна верить в Кукольника и отца Кароля, а еще в волшебство, благодаря которому так много невозможных вещей стало реальностью.

* * *

В воскресенье утром Кукольник спустился в подвал церкви Святой Марии с большим рюкзаком, в котором прятались Каролина, Мыш и куклы-дети. Во время службы они не произнесли ни слова, хотя в темноте рюкзака Каролина чувствовала в своей груди всю тяжесть их страхов и тревог так же явственно, как ощущала на своем теле тяжесть их маленьких тел.

Отец Кароль ждал Кукольника внизу винтовой лестницы. В черной ризе он выглядел так, будто был одет в тени, которые отбрасывали на стены горевшие вдоль них свечи.

– Здесь нас никто не увидит, – сказал он. – Вы принесли?

Кукольник кивнул и поставил рюкзак на пол, чтобы Каролина, Мыш и тринадцать кукол могли выскочить из него. Отец Кароль не ахнул и не произнес ни слова, когда тринадцать мальчиков и девочек выбирались из рюкзака, но так крепко сжал губы, что они стали похожи на ровную линию, начерченную мелом. Его воображение священника было достаточно живым, чтобы представлять себе чудеса, но верить в чудо и видеть его – не одно и то же.

Каролина тоже привыкла быть среди детей – как справедливо заметил как-то Брандт, они были лучшими покупателями их магазина. Но быть среди детей такого же размера, как она, было Каролине все же непривычно. Теперь, когда они больше не должны были молчать, их шепоток и беспокойный смех, словно бабочки, разлетались по темному подвалу.

Маленький Арон тут же попытался убежать, но Мыш вовремя его поймал. Он изо всех сил держал малыша, а тот думал, что это такая веселая игра, и пытался вырваться из лап мышонка.

Элиаз привстал на носочки.

– Волшебник и тебя тоже превратит в человека? – Он потрогал свои нитяные кудри, а потом ухватился за косы Каролины. Но он не дергал за них – это был не ведьминский мальчик.

– Я никогда не была человеком, – ответила она.

Сара, не раздумывая, подошла к отцу Каролю и спросила:

– Мы останемся тут, в церкви?

Священника не смутила ее настойчивость.

– Вы пробудете здесь недолго, – ответил он. – Я нашел место, где вы сможете жить. О вас будут заботиться, пока не закончится война и за вами не придут родители.

– Надеюсь, она скоро закончится, – сказала Перла. – Я скучаю по маме. – Она не поднимала глаз от каменного пола, по которому со дня постройки церкви Святой Марии прошли уже сотни тысяч людей. Каролина чувствовала, будто в одно и то же время они и окружены историей, и творят ее.

– Она наверняка тоже по тебе скучает, – сказал Мыш, которому наконец удалось успокоить Арона. – Так что тебе надо держаться и быть сильной ради нее. И она тоже будет сильной ради тебя.

Перла подняла голову и посмотрела на Мыша.

– Я постараюсь, – сказала она.

– Мы все постараемся, – пообещал Давид. Он по-прежнему держал за руки Рену и свою сестру, и Каролина подумала, что он не скоро их отпустит.

Кукольник откашлялся и сказал детям:

– Я понимаю, что все это… ммм… очень ново и непривычно для вас, но мне придется вернуть вам ваш настоящий облик.

– Мы должны снова стать людьми? – спросила Лея, темноволосая девочка со шрамом под глазом. – Мне нравится быть куклой. Я чувствую себя в безопасности. – И она закружилась на полу.

– Когда-нибудь вы захотите вырасти, – сказал Кукольник. Его улыбка была мягкой, как вельветовая шкурка Мыша. – А для этого нужно быть людьми.

– Наверное, – ответила Лея не очень уверенно. Но, похоже, она все же увидела смысл в словах Кукольника, потому что, взмахнув руками, подошла к остальным детям и встала в одну линию с ними.

Кукольник сложил руки так же, как и отец Кароль во время мессы, а Каролина стояла позади него и смотрела, как напрягаются его мышцы. И снова фигурки кукол окружил свет, в котором их форма стала меняться, пока не остались лишь неясные контуры. Сияние постепенно угасало, а потом потухло совсем, и вот перед ними посреди комнаты стояли тринадцать мальчиков и девочек. Они потирали глаза, похлопывали себя по рукам и ногам, стараясь вновь привыкнуть к телу, которое было и новым, и знакомым одновременно.

Каролина захлопала в ладоши, но ее радость продолжалась недолго, потому что ноги Кукольника стали подгибаться. Отец Кароль, неотрывно глядевший на детей, очнулся от потрясения, подбежал к Кукольнику и подхватил его, не дав упасть на пол.

Рена, еще не совсем пришедшая в себя после превращения, тоже подошла и встала рядом с Кукольником, присоединившись к Каролине и священнику.

– Господин Бжежик, вам больно? – спросила она. – Пожалуйста, скажите, что вам не больно!

– Не волнуйся за меня. Я в порядке, – заверил Кукольник.

Но морщины вокруг его глаз и рта углубились, а в волосах появились серебряные пряди, которых раньше не было. За несколько минут он заметно постарел, и при мысли, что у его сердца, как у часов, может закончиться завод, у Каролины сжалась болью грудь. Она всегда считала, что первой уйдет из этого мира она, а не Кукольник.

Теперь она поняла, что может быть и иначе.

Однако ей не хотелось привлекать внимание к его изможденному виду. Дети, разглаживая одежду и нервно покусывая губы, смотрели на Кукольника, и ради них он сделал усилие и улыбнулся.

– Я в порядке, – снова сказал он. – И вы теперь будете в безопасности. Правда ведь, отец Кароль?

– Да, – сказал священник. – Вы будете в безопасности.

Рена взяла Кукольника за руку и сказала:

– Когда закончится война, вы найдете нас с папой, да? И тогда все будет как раньше, до того, как пришли немцы.

– То лето, что я провел с тобой, твоим отцом и Каролиной, было лучшим временем в моей жизни, – ответил Кукольник. Наконец-то друг Каролины высказал то, что чувствовал, и вся любовь, заключенная в этих словах, наполнила сердце Каролины теплом. – Я надеюсь, что однажды мы снова будем счастливы.

Рена бросилась к нему в объятия.

– Спасибо вам. И спасибо тебе, Каролина.

В этот миг, глядя на Рену, Каролина увидела женщину, которой станет когда-нибудь эта девочка. И ей показалось, что, как и Кукольник, Рена тоже стала старше за те минуты, что провела в подвале.

– Ты не должна ни за что нас благодарить, – сказал Кукольник, обнимая ее.

– Он прав, – сказала Каролина. – Мы тебя любим. Мы сделали бы для тебя все, что в наших силах.

Рена нагнулась и обняла свою маленькую подругу.

– Я тебя тоже люблю, – сказала она.

Лишь одна мысль беспокоила Каролину: Кукольник не сказал Рене, что они снова будут вместе. Каролина вспомнила обещание Джозефа и свое темное, острое, будто нож, предчувствие, что оно не будет выполнено.

Может быть, поэтому Кукольник не стал ничего обещать? Возможно, он боялся, что не сможет выполнить свои обещания?

Пока Кукольник обменивался последними несколькими словами с отцом Каролем и детьми, Каролина ухватилась за лямку его рюкзака и попыталась забраться внутрь. Но рюкзак был слишком большим, и она со стуком упала вниз.

Мыш увидел ее старания и подскочил к ней.

– Вам нужна помощь, моя госпожа?

– Да, пожалуйста. – ответила Каролина.

Мыш подставил лапу, чтобы, встав на нее, как на ступеньку, Каролина могла взобраться на рюкзак, словно на скалу.

– Почему ты не попросишь Кукольника, чтобы он посадил тебя внутрь? – спросил он, пока она перелазила через лямку рюкзака.

– Я знаю, что он хочет, чтобы я осталась с тобой и Реной, – сказала Каролина. – Может, он думает, что так будет безопаснее, но я не могу оставить его одного. Ему будет слишком грустно – и мне тоже.

– Понимаю, – сказал Мыш. – Я тоже не хотел бы расставаться с Реной. Мы столько вместе пережили.

– Да, именно. – Каролина одернула юбку и добавила: – Я рада, что познакомилась с тобой, Мыш. Ты не похож на других грызунов.

Мышонок снял фуражку и поклонился.

– Я тоже рад был познакомиться с вами.

* * *

Наконец все слова прощания были сказаны, и Кукольник начал взбираться по ступеням, а за его спиной в пустом рюкзаке ехала Каролина. Он поднимался медленно и часто останавливался передохнуть. Детские голоса внизу затихали, и они с Каролиной снова были одни, как в самом начале их дружбы.

Кукольник в последний раз попытался ее переубедить, сказав:

– Я могу оставить тебя с отцом Каролем, и ты…

– Я уже сказала, что остаюсь с тобой. Не спорь со мной – я могу быть такой же упрямой, как и ты, – отрезала Каролина. И с тревогой добавила: – Ты выглядишь усталым. Тебе нужно пойти домой и отдохнуть.

– Я чувствую, что мог бы проспать сто лет, как кое-кто из одной моей книги, – признался Кукольник, опустив голову. Каролина подумала, что он какой-то сонный, но тут он медленно произнес: – Я думаю… я думаю, что это было последнее чудо, которое я совершил, Каролина. Я истратил все свое волшебство. Прости меня. Я хотел помочь тебе и Стране Кукол. Но думаю, что уже не смогу.

– Может, мы и не спасем моих соотечественников, но я не думаю, что ты зря истратил свое волшебство или что я зря потратила время в этом мире, – сказала Каролина. И чем дольше она говорила, тем все более правдивым казалось ей каждое слово. – Ты спас Рену и детей, а я помогла тебе в этом. Может, именно это мы и должны были сделать.

Кукольник поднял голову и засмеялся – громким, радостным смехом, который, казалось, прорвался сквозь его усталость, как луч солнца из-за туч.

– Волшебство – странная штука, – сказал он. – Никогда не знаешь, во что оно выльется.