Мечтам, как и сказкам, всегда приходит конец. Мы просыпаемся или переворачиваем последнюю страницу. Не существует возможности избежать конца. Это может занять несколько дней, лет или всю жизнь, но «навсегда» в реальности не существует. Неважно, как сильно мы хотим или стараемся, конец приходит всегда.

Вот и моему последнему дню с Ноксом наступил конец. Хотя мы оба рано проснулись, мы получили небольшую отсрочку, когда Нокс успешно уложил меня ещё поспать. Солнце едва взошло, я унеслась в сладкое облако мускуса, завёрнутая в объятия человека, с которым была едва знакома.

Я не знала его фамилии, где он жил или место его работы, но знала, за те шесть дней и пять ночей, что мы провели вместе, я потеряла своё сердце.

Я даже не знаю, он украл его или я отдала его сама. Я так же пыталась убедить себя, что это не конец… это всего лишь кусок моего сердца, которым он теперь обладал. Если бы это было правдой, то означало, что я всё переживу. Если это лишь кусочек и даже если он ещё внутри, хотя и был сломан, у меня есть шанс его починить. В один прекрасный день я найду волшебным совместно проведённое время.

Однажды, когда придёт время, когда Алекс будет готова и перестанет зацикливаться на юридической школе, она поймёт настоящую причину боли нашего расставания.

Это была хорошая сказка, придуманная история, и я знала, что это обман. Боль внутри с момента, когда мы проснулись, была слишком сильной. В очередной раз указывая на то, что Нокс не забрал кусок моего сердца. Он вырвал его целиком. Ремонту уже не подлежит. Невозможно исправить то, чего не существовало.

С каждым вдохом, пустота на месте моего пропавшего сердца разрывала грудь.

Хотя мне нужно собрать наши с Челси вещи и добраться в аэропорт, я не спешила. Вместо этого я сидела за столиком на балконе президентского номера, попивая кофе, и гоняла жареные яйца и свежие фрукты по тарелке. Наше время шло. Образно говоря, часы скоро пробьют полночь. Если бы это была «Золушка», я бы бежала вниз по ступенькам и оставила хрустальную туфельку.

Впервые с момента встречи, наши слова были вымученными — вежливыми и корректными. Есть много вещей, которые мы не сказали, так много вещей мы хотели сказать, но теперь слишком поздно. Когда мы были в душе, Нокс пошутил о том, что я пропущу рейс, но кроме этого момента, мы избегали говорить на эту тему

— Нокс, — сказала я, споря сама с собой, могу ли я чуточку быть честной. — Я помню наше соглашение, и я все ещё верю, мы должны его уважать. Но есть кое-что, что я хочу, чтобы ты знал.

Он поднял глаза от едва начатого завтрака. Видимо, ни у кого из нас не было аппетита.

— Что?

— Полагаю, я хочу, чтобы ты знал, что на этой неделе я не была сама собой.

Положив вилку, он спросил:

— Что ты имеешь в виду? Ты не Чарли́?

Я не хочу говорить об этом.

— Я имею в виду, что прежде никогда не делала то, что мы сделали. Я хочу, чтобы ты знал, что я не хожу знакомиться с мужчинами и делать то, что мы сделали.

Он странно оскалился.

— Ты хочешь, чтобы я знал, что ты не спишь со всеми направо и налево.

Я кивнула. Почему он должен мне верить? Я позволила ему трахать себя в общественном туалете. Я молила о его члене. Это не похоже на кого-то со принципами.

— Просто… ну, я уверена, ты встречал… женщин…более перспективных…

— Чарли́, - он потянулся через стол и положил свою руку ладонью вверх.

Слеза скатилась по щеке, когда я вложила в его ладонь свою.

Он сжал её.

— Я верю тебе.

Я заставила себя улыбнуться.

— Неважно, насколько опытным ты меня считаешь или как много женщин у меня было, я не такой, как ты думаешь. Я уже говорил тебе — у меня необычные вкусы, и честно говоря, это не сулит ничего хорошего для большинства отношений. У меня есть определенные источники удовлетворения, но это не одно и то же. Я даже не пытался строить долгие отношения.

Я посмотрела на него сквозь ресницы. На его лице я увидела отражение искренности.

— В тебе, — продолжил он, — в нас что-то было, что-то другое, отличное от всего, что я когда-либо испытывал. Тем утром в бассейне я на тебя запал. Нас окружало — нет, до сих пор окружает электричество, подобное которому я в жизни не ощущал и не знал.

Пустота в моей груди зияла открытой раной. Было так больно, я боялась смотреть вниз. Если бы посмотрела, уверена, что на месте, где должно быть сердце, увидела бы кровавое месиво. Нокс чувствовал то же, что и я. Это было не только со мной. У нас была связь и скоро всё закончится.

— Я… я хочу, — сказала я между прерывистыми вдохами, — я хочу, чтобы это было другое время и место. Я хочу, чтобы это было дольше, чем на неделю. Я бы с радостью, но не могу.

Он снова сжал мою руку.

— Я не прошу — не потому, что не хочу. Хочу. Я не прошу, потому что мы оба пошли на это с одинаковыми ожиданиями. Поверь, я ломал себе мозг, как заставить тебя остаться ради меня здесь. — Он перевёл взгляд на балкон и океан за его пределами. На его щеках проступил румянец, когда он сказал, — Но я здесь не живу. У меня тоже есть жизнь, в которую надо вернуться.

Мой взгляд метнулся к его глазам, когда он сказал «жизнь».

— Жизнь, Чарли́, не жена. Я не лгал. У каждого из нас есть жизнь. Возможно, однажды, если этому будет суждено, они пересекутся. В то же время, у нас всегда есть «Дель-Мар» и «101».

Он добавил последнюю часть с грозным оскалом, вынуждая мои внутренности сделать сальто.

Нокс встал и потянул меня за руку. Когда я встала, он притянул меня в свои объятия и наши губы встретились. Я хотела остаться в его объятиях навсегда. Его поцелуй был нежным и дарящим. Актуальность проведённой вместе недели была заменена необходимостью поделиться тем малым о себе, чем мы можем. Его губы и язык были на вкус как кофе. Я понимала, что теперь, каждый раз, когда буду пить кофе, я буду вспоминать Нокса. Я также буду помнить, как мы подходим друг другу. Всякий раз, когда я продрогну, я буду помнить теплоту его тела. Эта память станет моим одеялом, когда я вернусь в жизнь, настоящую жизнь.

Я тоже хотела дать ему что-то. Когда его пальцы перебрали волны моих длинных волос, я хотела, чтобы он помнил меня, чтобы помнил нас. Я бы с радостью дала ему всё, что он желал, но боль в груди означала, что у меня ничего не осталось, чтобы отдать. Я уже вся принадлежала Ноксу — сердцем, телом и душой.

Я уже не принадлежала себе, чтобы дарить.

— Я завезу тебя и Челси в аэропорт.

Я покачала головой.

— Нет, я не могу. Я не смогу сделать это снова. Это должно быть наше прощание.

— Слова были словно нож, потрошащий пустоту.

Вены и сухожилия на его шее говорили мне, что он хочет спорить, возможно, настаивать. В конце концов, он промолчал. Потемнение его светло-голубых до тёмно-синих глаз, также сообщило мне, что его эмоции на пределе. Он обдумывал свои следующие слова.

— Умоляю, Нокс, пожалуйста, не усложняй, всё и так тяжело.

Его губы захватили мои. Последний поцелуй — уже не был нежным. Он был грубым и пожирающим.

Я застонала, когда наши тела растворились друг в друге.

Когда Нокс выпустил меня, он приласкал мои опухшие губы своими. Казалось, ему нужна еще одна связь.

— Чарли́, я тебя никогда не забуду. — Подняв подбородок, он сказал, — Я не собираюсь говорить тебе, за что или за какие свои действия я извиняюсь, но, когда ты узнаешь правило, которое я нарушил, я надеюсь, ты поймешь, что это было ради тебя.

Я покачала головой.

— Я не понимаю. Какое правило?

Он поцеловал меня в нос.

— Я же сказал, что не собираюсь тебе рассказывать.

— Ты скажешь, почему это из-за меня?

— Потому что с первого момента, как я тебя увидел, я делал исключения. Я делал и говорил то, чего не делал, как правило, но делаю. Ты влияешь на меня. Ты заставляешь меня бунтовать даже против самого себя.

Я кивнула, понимая, что он говорит. Нокс сделал то же самое со мной. Он превратил Чарли́ в кого-то, кем никогда не станет Алекс или Александрия. Из-за него я обманывала себя. И я любила его за это.

Мои глаза закрылись, когда еще одна слеза скатилась по щеке. Я сказала это слово, хотя бы в голове. Я любила Нокса, человека без фамилии.

— Прощай, — я запнулась, когда развернулась и ушла. Я не могла повернуть назад. Я не могла видеть его в джинсах и белой рубашке с закатанными рукавами. Я и секунды не могла смотреть в ослепительную синеву его глаз и не провести пальцами по линии его челюсти. Когда двери лифта закрылись, я обрушилась на панель, и кнопки пульта управления размылись, пока я продолжала сдерживать слезы.

Хотя у меня болела голова от напряжения, только когда я была в безопасности с Челси и в своём номере, я позволила рыданиям прорваться. Уткнувшись лицом в плечо лучшей подруги, я плакала так, что тело содрогалось от каждого измученного дыхания.

Мы с Челси заняли наши места в самолёте, пока остальные пассажиры проходили мимо. Люди думали, первый класс — это что-то особенное, но, когда каждый проходит мимо тебя, в первом классе это ощущается как быть выставленной на витрину. Я жалела, что не забронировала места в самом конце, места, где можно спрятаться и никто бы тебя не заметил.

— Я могу вам предложить что-нибудь выпить? — Веселым тоном поинтересовалась стюардесса, размещая салфетки на подлокотник между нами. Подмигнув, она коснулась моего колена. — Знаете, дорогая, здесь не так ярко. Вы можете снять очки.

— У моей подруги чувствительные глаза, — сказала Челси. — Мы будем шампанское.

После того, как она ушла, я прошептала:

— Я не хочу праздновать.

Челси сняла мои солнечные очки, покачала головой и вернула их на место.

— Тебе необходимо отпраздновать. Ты должна смотреть на это так, как на нечто потрясающее и уникальное.

Стюардесса вручила нам каждой пластиковый стакан с пузырящейся жидкостью.

— Я думала, в первом классе дают стеклянные стаканы, — сказала Челси, рассматривая пластик.

— После того, как мы взлетим.

— Потому что безопаснее пить из реального стекла на 42,000 футов, чем на земле?

Я покачала головой. Я никогда над этим столько не думала.

— Давай, — она предложила. — Давайте выпьем.

— Челс…

Она наклонила свой стаканчик к моему.

— За Чарли́ и меня.

— За Чарли́ и… — Нокса. Последнюю часть я сказала только для себя. Затем я добавила, — С возвращением, Алекс.

Челси улыбнулась.

— А знаешь, Алекс не так уж и плоха. — Она пожала плечами. — Она мне нравится.

— Спасибо. Я рада. Она не плоха, но она не я. — Вздохнув, я полезла под сиденье перед нами и достала сумку. Неважно, что мои глаза были красными и опухшими, я привлекала больше внимания к себе с очками, чем без них. Я положила их в чехол.

— Знаешь ли, — сказала Челси, — я прекрасно провела время, даже если ты нет.

Я повернулась к ней лицом.

— Я да!

— Там, — заявила она торжествующе. — Я хотела, чтобы ты прислушалась к себе и приняла. Ты прекрасно провела время.

— Я так и сделала. — Я включила телефон. — Ты включила на телефоне режим полёта? — спросила я.

— Ух ты, дай посмотреть, — сказала Челси, выхватывая мой телефон из рук.

«Почему люди постоянно берут мой телефон?»

— Что ты делаешь?

— Я думала о том, что ты сказала, помнишь?

Я покачала головой.

— Нет, не помню. Как ты думаешь, они могли бы мне что-нибудь дать от головной боли?

— Ещё шампанского, — пробормотала она, прежде чем повторить то, что я ей рассказала. — Ты сказала, что он упоминал, что нарушил правило.

Пустота внутри меня увеличилась. Слишком рано было вспоминать его слова. Это были не только слова в моей памяти. Они были глубоким, бархатным голосом, который сжимал внутренности, покрывая кожу мурашками.

Я непроизвольно задрожала.

Если кто-то заметит, вероятно, подумают, что у меня грипп или какая-то болезнь. Если я не прекращу это дерьмо, администрация авиалиний поместит нас всех в карантин.

— Челси, верни мне телефон. Они уже закрывают дверь.

— Смотри! — Она указала на экран.

— Чёрт, — прошептала я. Мой пульс внезапно забился быстрее, а опухшие глаза наполнились слезами. — Почему? Зачем он это сделал?

— Если я правильно помню, ты рассказывала, как он сказал, что это ради тебя. Ты заставила его нарушить собственные правила.

ЛИЧНЫЙ-НОМЕР-НОКСА отображался на экране моего телефона с номером телефона ниже.

— Когда?

Челси пожала плечами.

— Наверное, когда он отправил тебя в секс-кому.

— Её не существует.

— Ещё как существует… — Она пошевелила бровями. — …если у тебя слишком много секса.

— Такое вообще возможно?

— Коматоз? Черт возьми, да.

— Нет, — исправила я, — слишком много секса?

— Нет, если всё делать правильно.

Ох, Нокс всё делал правильно.

— Мне следует его удалить.

Она вырвала у меня телефон и театрально прошептала.

— Какого чёрта, нет, не следует. Не смей даже думать об этом. Не смей удалять этот номер.

— Но мы договорились на одну неделю без будущего, без прошлого. Номер открывает дверь в будущее.

Челси поджала губы.

— Нет, не так. Это просто дверь. И открыв ее, ты получишь доступ ко всему.

— Мы договорились…

— Он нарушил правило. — Она пожала плечами. — Может, тебе стоит позвонить ему, чтобы на него накричать.

— Не могу я ему звонить. Не могу.

— Хорошо, это не значит, что ты должна забаррикадировать дверь. Хуже не будет.

Нерешительно я включила на телефоне режим полета, оставив номер Нокса там, где он его сам же записал. Со вздохом положила голову на кожаное сиденье, закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Я не была уверена, что смогу смириться с тем, что не увижу его сексуального голубого взгляда, от которого мне не хватает воздуха.