Вторая книга

* * *

Быть может, что иной читатель удивится Предмету этих строк, подумав свысока, Что воспевать любовь — не дело старика. Увы, и под золой живет огня крупица. Зеленый сук в печи не сразу разгорится, Зато надежен жар сухого чурбака. Луне всегда к лицу седые облака, И юная заря Тифона не стыдится. Пусть к добродетели склоняет нас Платон — Фальшивой мудростью меня не проведете. О нет, я — не Икар, не дерзкий Фаэтон, Я не стремлюсь в зенит, забыв о смертной плоти; Но, и снегами лет ничуть не охлажден, Пылаю и тону по собственной охоте.

* * *

Чтобы цвести в веках той дружбе совершенной — Любви, что к юной вам питал Ронсар седой, Чей разум потрясен был вашей красотой, Чей был свободный дух покорен вам, надменной, Чтобы из рода в род и до конца вселенной Запомнил мир, что вы повелевали мной, Что кровь и жизнь моя служили вам одной, Я ныне приношу вам этот лавр нетленный, Пребудет сотни лет листва его ярка, — Все добродетели воспев в одной Елене, Поэта верного всесильная рука Вас сохранит живой для тысяч поколений, Вам, как Лауре, жить и восхищать века, Покуда чтут сердца живущий в слове гений.

* * *

Сажаю в честь твою я дерево Цибелы, Сосну, чтоб о тебе все знали времена; Любовно вырезал я наши имена, И вырастет с корой их очерк огрубелый. Вы, населившие родные мне пределы, Луара резвый хор, вы, Фавнов племена! Заботой вашею пусть вырастет сосна, И летом и зимой пусть ветви будут целы. Пастух, ты пригонять сюда свой будешь скот, С тростинкой напевать эклогу в этой сени; Дощечку на сосну ты вешай каждый год, — Прохожий да прочтет мою любовь и пени, И вместе с молоком ягненка кровь прольет, Сказав, «Сосна свята. То память о Елене».

* * *

Кассандра и Мари, пора расстаться с вами! Красавицы, мой срок я отслужил для вас. Одна жива, другой был дан лишь краткий час — Оплакана землей, любима небесами. В апреле жизни, пьян любовными мечтами, Я сердце отдал вам, но горд был ваш отказ, Я горестной мольбой вам докучал не раз, Но Парка ткет мой век небрежными перстами. Под осень дней моих, еще не исцелен, Рожденный влюбчивым, я, как весной, влюблен. И жизнь моя течет в печали неизменной, И хоть давно пора мне сбросить панцирь мой, Амур меня бичом, как прежде, гонит в бой — Брать гордый Илион, чтоб овладеть Еленой.

* * *

Как ты силен, Амур, коварный чародей! И как ты слаб и слеп, мой разум омраченный! Нет, ты не сможешь стать надежной обороной Для сердца глупого и седины моей, — Вся Философия не пригодится ей. Лишь ты поможешь мне, веселый сын Тионы: Приди, Нисейский бог, приди, дважды рожденный, И в чашу мне свое противоядье влей. С бессмертным смертному тягаться — жребий трудный, Но против колдовства есть, к счастью, колдовство; И если за меня смиритель Ганга чудный, Тогда беги, Амур, от взора моего! Рассудком воевать с любовью — безрассудно. Чтоб сладить с божеством, потребно божество.

* * *

Комар, свирепый гном, крылатый кровосос С писклявым голоском и с мордою слоновьей, Прошу, не уязвляй ту, что язвит любовью, — Пусть дремлет Госпожа во власти сладких грез. Но если алчешь ты добычи, словно пес, Стремясь насытиться ее бесценной кровью, Вот кровь моя взамен, кусайся на здоровье, Я эту боль снесу — я горше муки снес. А впрочем, нет, Комар, лети к моей тиранке И каплю мне достань из незаметной ранки — Попробовать на вкус, что у нее в крови. Ах, если бы я мог сам под покровом ночи Влететь к ней комаром и впиться прямо в очи, Чтобы не смела впредь не замечать любви!

* * *

К индийскому купцу, что вынет из тюка Душистую смолу, запястья, ожерелья, Сходить и не купить заморского изделья, — Как без охапки роз уйти из цветника, Иль, уст не увлажнив, стоять у родника, Что солнечной струей бежит из подземелья, Иль в круг прелестных дам проникнуть без веселья, Не ощущая стрел крылатого божка. К чему самообман? Глупец — и тот рассудит: Жжет пламя нашу плоть, а лед нам тело студит. Жаровни, может быть, Амуру не раздуть, Но берегись его: свой факел взяв опасный, Тебе, Любовь моя, столь юной и прекрасной, Хоть искру заронить он изловчится в грудь!

* * *

Оставь меня, Амур, дай малость передышки; Поверь, желанья нет опять идти в твой класс, Где разум я сгубил и силы порастряс, Где муки адовы узнал не понаслышке. Напрасно доверял я лживому мальчишке, Который жизни цвет тайком крадет у нас, То ласкою маня, то нежным блеском глаз, — С истерзанной душой играя в кошки-мышки. Его питает кровь горячих юных жил, Безделье пестует и сумасшедший пыл Нескромных снов любви. Все это мне знакомо; Я пленником бывал Кассандры и Мари, Теперь другая страсть мне говорит: «Гори!» И вспыхиваю я, как старая солома.

* * *

Превозносить любовь — занятье для глупца, Но трудно совладать с певцом полубезумным, Хотя в безверья век ни тяжбам хитроумным, Ни разрушительным сраженьям нет конца. Амур — исчадье зла! Я сед и спал с лица. С повязкой на глазах, мальчишкой полоумным Он делает меня, что мужем был разумным, Но жалким слепком стал с коварного юнца. Неужто, увидав с чужим гербом знамена В родном краю — под власть Амурова закона Я, к своему стыду, беспечно подпаду? Нет! Поспешу в Париж — искать в нем правосудья! У Муз, — у старых ведьм, — не соглашусь отнюдь я На побегушках быть, ходить на поводу!

* * *

Я вами побежден! Коленопреклоненный, Дарю вам этот плющ. Он, узел за узлом, Кольцом в кольцо, зажал, обвил деревья, дом, Прильнул, обняв карниз, опутав ствол плененный. Вам должен этот плющ по праву быть короной, — О, если б каждый миг вот так же — ночью, днем, Колонну дивную, стократно всю кругом Я мог вас обвивать, любовник исступленный! Придет ли сладкий час, когда в укромный грот Сквозь зелень брызнет к нам Аврора золотая, И птицы запоют, и вспыхнет небосвод. И разбужу я вас под звонкий щебет мая, Целуя жадно ваш полураскрытый рот, От лилий и от роз руки не отнимая.

* * *

He вечен красоты венок благоуханный! Ты, время упустив, ей втуне дашь пропасть! Но если у тебя очарованья часть Осталась — раздели с друзьями дар желанный. Киприда, я кляну твой нрав непостоянный. Зачем тобой, как раб, я отдан был во власть Мучительнице той, что надо мною всласть Натешилась, пока не пал я, бездыханный. Мятущихся валов тебе покорна дурь. Дитя пучины, — мне пошлешь ты много бурь! Какого ждать еще блаженства, Киферея? Раскатов громовых и языков огня Ты припасла, жена Вулкана, для меня. Страстей, ножей и стрел — любовница Арея.

* * *

В купальне, развязав, тебе вручила пояс Киприда и беречь его дала наказ. А ты стрелу метнуть в меня из дивных глаз Успела, стан обвив и с волшебством освоясь. Но, доброхотства Муз, увы, не удостоясь, От раны гибну я! Богини, разве вас Я, как школяр, спросил о свойствах лунных фаз Иль об эклиптике, лениво в книгах роясь? За вами волочусь я не затем, чтоб мог Узнать, кто создал мир — Фортуна или Бог? Я помышлял смягчить Еленино коварство, Ей посвятив сонет, но беден был мой слог! Вам нужен ученик, чей стих не столь убог. Прощайте, ухожу! Окончено школярство.

* * *

О, стыд мне и позор! Одуматься пора б, С седою головой резон угомониться. Отныне лучше бы рассудку покориться, Бежать бы от любви, от этих цепких лап. Сто раз давал зарок, но что мне делать? — слаб. Зимой бутонам роз, увы, не распуститься. Уже полсотни лет моя неволя длится, Разбойнице служу, ее галерный раб. Отныне я готов доверить сердце в руки Лишь Аристотелю, хочу служить науке, Прекрасной дочери его, остаток лет. Пора бы мне понять все тонкости Амура. Он — бог, и он парит, а я брожу понуро. Он молод, он силен, а я согбен и сед.

* * *

Оставь страну рабов, державу фараонов, Приди на Иордан, на берег чистых вод, Покинь цирцей, сирен и фавнов хоровод, На тихий дом смени тлетворный вихрь салонов, Собою правь сама, не знай чужих законов, Мгновеньем насладись, — ведь молодость не ждет! За днем веселия печали день придет И заблестит зима, твой лоб снегами тронув. Ужель не видишь ты, как лицемерен Двор? Он золотом одел Донос и Наговор, Унизил Правду он и сделал Ложь великой. На что нам лесть вельмож и милость короля? В страну богов и нимф — беги в леса, в поля, Орфеем буду я, ты будешь Эвридикой.

* * *

Когда уж старенькой, со свечкой, перед жаром Вы будете сучить и прясть в вечерний час, — Пропев мои стихи, Вы скажете, дивясь: «Я в юности была прославлена Ронсаром!» Тогда последняя служанка в доме старом, Полузаснувшая, день долгий натрудясь, При имени моем согнав дремоту с глаз, Бессмертною хвалой Вас окружит недаром. Я буду под землей и — призрак без костей — Смогу под сенью мирт покой свой обрести, — Близ углей будете старушкой Вы согбенной Жалеть, что я любил, что горд был Ваш отказ… Живите, верьте мне, ловите каждый час, Роз жизни тотчас же срывайте цвет мгновенный.

* * *

Созвездья Близнецов любимая сестра И Леды с Лебедем пленительное чадо! Краса твоя была причиною разлада Европы с Азией, но стала ты стара. При виде зеркала тебя берет хандра: «Иль тело дряблое и сеть морщин — отрада, Из-за которой шла Троянских стен осада, Глупцов, мужей моих, кровавая игра? Но кожу каждый год меняя змеям, Боги Весну у нас навек, завистливы и строги, Спешат отнять: глядишь — и осень на дворе!» Красавицы! Нельзя не внять словам Елены О том, что свойственны природе перемены. Кто упустил апрель, заплачет в октябре!

* * *

Ступай, мое письмо, послушливый ходатай, Толмач моих страстей, гонец моих невзгод; Вложи в слова тоску, что душу мне гнетет, И сургучом любви надежно запечатай. Явись пред госпожой и, зоркий соглядатай, Заметь: небрежно ли прекрасный взор скользнет По горестным строкам — или она вздохнет — Иль жалость выкажет улыбкой виноватой. Исполни долг посла и все поведай ей, Чего я не могу поведать столько дней, Когда, от робости бледнея несуразной, Плутаю в дебрях слов, терзаясь мукой праздной. Все, все ей расскажи! Ты в немоте своей Красноречивее, чем лепет мой бессвязный.

* * *

В тот вечер плавные тебя манили звуки, И в танцевальный зал ты весело сошла, От блеска глаз твоих зажглась ночная мгла, Все ожило, едва соединились руки. Все вьется, кружится, летит, не зная скуки, И танцу комната становится мала, — То переменчивый, то ровный, как стрела, Меандра древнего он повторял излуки. Обворожительный и каждый раз другой: То треугольником, то лентой, то дугой, То клином журавлей в просторе поднебесном Выстраивался он, — о нет, сомненья прочь! Я видел: над землей парила ты в ту ночь, — Танцуя, божеством ты стала бестелесным.

* * *

Уж этот мне Амур — такой злодей с пеленок! Вчера лишь родился, а нынче — столько мук! Отнять у матери и сбыть буяна с рук, Пускай за полцены — на что мне злой ребенок. И кто подумал бы — хватило же силенок: Приладил тетиву, сам натянул свой лук! Продать, скорей продать! О, как заплакал вдруг. Да я ведь пошутил, утешься, постреленок. Я не продам тебя, напротив, не тужи: К Елене завтра же поступишь ты в пажи, Ты на нее похож кудрями и глазами. Вы оба ласковы, лукавы и хитры, Ты будешь с ней играть, дружить с ней до поры, А там заплатишь мне такими же слезами.

* * *

Душистый сноп цветов, печали не тая, Сложила ты на холм Лукреции могильный. Увидел я слезу, услышал вздох умильный И понял, что в плену у смерти жизнь твоя. Ты ценишь все, на чем печать небытия Лежит, но есть закон души любвеобильной: Я должен умирать сто раз в тоске бессильной, Суровости твоей и жертва, и судья. Когда, живых презрев, ты, почестями гробу, Являешь нам свою тщеславную особу, Когда тебе одни фантомы по нутру, Не мнишь ли ты, что я, от мира отрешенный И милостей твоих неласково лишенный, Стремясь любовь снискать, возьму — и впрямь умру?

* * *

Увидев, что мой дом разграблен солдатней И смерть сражает всех без счету, без разбору, Я мысленно искал в тебе свою опору И радость обретал в тебе, тебе одной. Я думал: «Сжалилась Фортуна надо мной, Оставив мне тебя в несчастнейшую пору!» И в простодушии своем поверил вздору! Но ты, пленив меня искусной западней, Мне нанесла такой урон, что и матерым Тут делать нечего осталось мародерам. Но не ропщу на твой суровый произвол, Оправдываю я твой суд неправосудный. Над слабостью моей торжествовать нетрудно. В ней — не в жестокости твоей — источник зол.

* * *

Судили старички, взойдя на Трои стены, Царицы красоту и женственную стать: «Все бедствия, все зло, что терпит наша рать, Способен окупить единый взгляд Елены! Затмить бы впору ей рожденную из пены! Но лучше б Менелай увел супругу вспять. Вал осажден, теперь недолго крепость взять. К нам, гавань запрудив, шлют корабли Микены». Затем с Троянских стен, отцы, взирая вниз, Вы юношей сдержать решили с перепугу? — Сражайся стар и млад! — им нужен был девиз, Чтоб головой своей рискнуть, надев кольчугу. Был вправе Менелай забрать свою супругу, Но вправе был ее не отдавать Парис!

* * *

Расстался я с тобой, блаженная свобода. На шею мне ярмо надел прекрасный пол. Хоть я ломал его, но — подъяремный вол! — Подставил шею вновь, как мне велит природа: Я без любви — свинец, я — сущая колода! Но полюбил — и вновь гармонию обрел, Окрепла Муза, стал торжественным глагол, Рассудок прояснен, и в мыслях нет разброда. Созданья моего пера! Ронсаров род, Как сыновьям, продлить приходит вам черед. Кого мне воспевать — я знаю, Бог — свидетель! В античности седой всегда найдешь пример. Елена, красота ее и добродетель — Сюжет, которым так утешен был Гомер!

* * *

Чтоб по земле прошли слова твоих хвалений, Как в небо на коре возносит их сосна, Я, всех богов призвав и возлияв вина, Источник посвятил тебе в укромной сени. Пастух, здесь не паси, сгоняя из селений, Курчаво-белых стад: но да цветет одна Здесь утренних цветов прелестных пелена, Да знают, что родник сей посвящен Елене. На бреге летом пусть прохожий отдохнет И, сидя на траве, Елену воспоет Несчетно и меня припомнит вдохновенно! Кто выпьет от него, — пусть любит непременно И пламя жаркое из влаги пусть вдохнет, Какое сердце мне сжигает сокровенно.

* * *

Ты не влюблен, воды испив из родника, Что посвятил поэт божественной Елене? Тогда укромный грот среди зеленой сени Найди в холме крутом и подремли слегка. По шелковой траве росистого лужка Задорно пропляши, без вялости и лени! Но ждет святой Жермен почтительных молений. Патрону вознеси их с ветхого мостка. И, девять раз обход вокруг дуплистой ивы Свершив, ты ощутишь внезапно жар счастливый В груди, где у тебя лежал осколок льда: Амур, измазанный гигантов кровью красной, Усердно отмывал в ручье свой торс прекрасный, И пыл его страстей еще хранит вода!

* * *

Итак, проигран бой, войска мои разбиты, Я отступаю вспять, Амуром сокрушен; Доносит мне отбой трубы охрипшей стон, Полвека за спиной толпятся вместо свиты. И если до сих пор мы славою не квиты, И если твой триумф еще не довершен, — То я же не Парис, увы! и не Ясон, Грядет моя зима: нет от нее защиты. В горниле жгучих мук, на наковальне бед Пришлось мне этот стих выковывать и плавить. Не жаль трудов и сил, не жаль убитых лет; А жаль, что я хотел любить, а ты — лукавить. О, ты раскаешься — ты не жестока, нет! — Но и раскаяньем былого не исправить.

* * *

Ты помнишь, милая, как ты в окно глядела На гаснущий Монмартр, на темный дол кругом И молвила: «Поля, пустынный сельский дом, — Для них покинуть Двор — нет сладостней удела! Когда б я чувствами повелевать умела, Я дни наполнила б живительным трудом, Амура прогнала б, молитвой и постом Смиряя жар любви, не знающий предела». Я отвечал тогда: «Погасшим не зови Незримый пламень тот, что под золой таится: И старцам праведным знаком огонь в крови. Как во дворцах, Амур в монастырях гнездится. Могучий царь богов, великий бог любви, Молитвы гонит он и над постом глумится».