«Мы друг на друге не экспериментируем, — говорил мне Сид Хил ранним апрелем 2004 года в Лос-Анджелесе. — Не та у нас культура».

Минула неделя-другая. И появились новые фотографии. На сей раз на них были иракские заключенные из тюрьмы Абу-Грейб, что находится в пригороде Багдада. Двадцатиоднолетняя американская резервистка по имени Линди Ингленд запечатлена в момент, когда она по полу тащит голого мужчину за накинутый на шею ремень. На другом снимке она ухмыляется с сигаретой во рту, показывая на гениталии обнаженных мужчин с пакетами на головах, которые выстроились шеренгой.

Рядовая Линди Ингленд, со своей озорной юной мордочкой и стрижкой а-ля Гаврош, была чуть ли не лидирующей фотомоделью, позируя на многих снимках. Именно она стоит, улыбаясь, возле пирамиды из голых заключенных. Возможно, именно ее нижнее белье было надето на голову одного из иракцев в тот момент, когда он извивался, будучи привязанным к какой-то металлической кровати.

Возникало впечатление, что небольшая группа охранников военной тюрьмы, сплоченная вокруг затейницы Линди Ингленд, использовала Абу-Грейб для воплощения личных сексуальных фантазий и что к скандальной расплате их привело не что иное, как желание обзавестись памятными фотографиями.

Министр обороны Дональд Рамсфелд лично посетил тюрьму. Собравшимся военнослужащим он сказал, что события, запечатленные на этих снимках, являлись делом рук «тех немногочисленных ренегатов, которые предали наши ценности и очернили репутацию нашей страны. Для меня это тяжелый удар. С теми, кто совершил эти преступления, мы разберемся, и американский народ будет этим гордиться, и иракский народ будет гордиться».

На тюремных воротах армия вывесила транспарант, где было написано: «Америка — друг всего иракского народа».

Линди Ингленд подверглась аресту. К этому моменту она уже находилась в США, была на шестом месяце беременности и выполняла канцелярскую работу в Форт-Брэгге. Выяснилось, что родом она из нищего поселка, расположенного где-то в захолустье Западной Виргинии, и что некоторое время жила в трейлере. В глазах ряда комментаторов это было полным и исчерпывающим объяснением.

«В ИРАК ПРИХОДИТ ИЗБАВЛЕНИЕ», гласил один из заголовков.

В американском фильме « Избавление »(1972) перекормленного страхового агента (Нед Битти) заставляют раздеться, после чего его насилует один из местных деревенских бандитов, заставляя при этом визжать по-поросячьи. Возможно, настало время пересмотреть наши взгляды и признать, что эти персонажи отнюдь не были преувеличением. Мисс Ингленд определенно вышла из деревенской глуши.

Трудно вообразить себе более отвратительные фотоснимки, но вдвойне омерзительными они были в глазах народа Ирака, в котором, между прочим, усиленно насаждались взгляды Саддама, что Америка-де в своем сердце является до предела империалистической и развращенной. И вот они увидели, что молодые мусульманские мужчины — вернее, заключенные — подвергаются унижению со стороны гротескного американского сексуального декаданса. Меня поразило столь несчастливое совпадение, что Линди Ингленд и ее веселые друзья умудрились создать серию «живых картинок», которые стали воплощением всего самого гнусного и отталкивающего, что только мог вообразить себе народ Ирака: тот самый народ, чьи умы и сердца были самыми желанными призами для коалиционных сил — так же как и для исламских фундаменталистов.

Но потом из уст адвокатов Линди Ингленд начали раздаваться заявления, что ее защита строилась на том факте, что она попросту выполняла приказы сверху, «размягчая» заключенных перед допросами. Мало того, приказы эти она получала именно от офицеров РУМО, то есть той самой армейской разведки, которой некогда командовал генерал-майор Альберт Стабблбайн-третий.

Печальные приходят мысли, когда задумаешься, чем, оказывается, обернулись шишки на носу, гнутое столовое серебро и прочие добрые намерения генерала Стабблбайна. Уж его-то солдаты никогда не совершили бы таких ужасных деяний. Нет, они бы проводили дух захватывающие парапсихологические эксперименты в сочетании с удивительными актами сострадания и филантропии.

Я ему позвонил.

— Какая первая мысль пришла вам в голову, когда вы увидели эти снимки? — спросил я генерала Стабблбайна.

— Первым делом, — ответил он, — я подумал: «Ну ни хрена себе!».

— А какой была ваша вторая мысль?

— «Слава Богу, не моя задница торчит из этой пирамиды».

— Так, а третья мысль?

— Моей третьей мыслью, — ответил генерал, — было вот что: «Нет, это вам не казарменный юмор в учебке для новобранцев. Тут чувствуется рука профессионала». Я так и сказал своей жене Риме: «Вот увидишь, это все с подачи контрразведки». Вот именно. Кто-то высоко-высоко в разведкругах все это разработал, спланировал, продавил сквозь руководство, возглавил, обучил кадры… Даже не сомневайтесь. И кем бы ни был этот человек, сейчас нам его не показывают.

— Контрразведка? — переспросил я. — Армейская? Ваши старые коллеги?

— Вероятность такая имеется, — ответил он. — Но я лично сомневаюсь.

— А кто же тогда?

— «Контора», — сказал он.

— Та «контора»?

— Та, та, — подтвердил он.

— Совместно с ПСИОПерами? — спросил я.

— Да говорю вам, я уверен, что это они руку приложили, — сказал генерал. — Точно вам говорю. Не сомневайтесь.

Молчание.

— Знаете, — вздохнул Стабблбайн, — если б они только придерживались идей Джима Чаннона, то ничего из этого дерьма бы не появилось.

— Под идеями Джима Чаннона вы понимаете громкую музыку? — спросил я.

— Ну-у… да.

— Стало быть, мысль обрабатывать пленных громкой музыкой, — продолжал я, — совершенно определенно восходит к Первому Земному батальону?

— Определенно, — подтвердил генерал. — И вопроса нет. Так же как и частоты.

— «Частоты»? — насторожился я.

— Ну да, частоты.

— И что делают эти… частоты?

— Они как бы выводят людей из равновесия, — ответил он. — С помощью частот можно проделывать самые разные штуки. Господи, да можно взять одну такую частоту и вызвать у любого парня понос. Или рвоту. Я вообще не понимаю, зачем устроили весь этот сыр-бор, что на фотографиях. Надо было просто хорошенько шарахнуть по ним частотами!

Молчание.

— Хотя… если призадуматься… — продолжил он с некоторым унынием, — я не уверен, что на этот счет сказала бы Женевская конвенция.

— Насчет громкой музыки и частот?

— Наверное, над этим просто никто не думал, — сказал генерал. — Наверное, с точки зрения Женевской конвенции мы имеем дело с неизведанным океаном…

12 мая 2004 года Линди Ингленд дала интервью денверскому тележурналисту по имени Брайан Маз.

БРАЙАН МАЗ: А в вашей тюрьме, с теми иракскими заключенными… случались ли вещи похуже, чем мы видели на снимках?

ЛИНДИ ИНГЛЕНД: Да.

БРАЙАН МАЗ: Можете об этом рассказать?

ЛИНДИ ИНГЛЕНД: Нет.

БРАЙАН МАЗ: О чем вы думали, когда делали те снимки?

ЛИНДИ ИНГЛЕНД: Ну, думала, что странно это все… Я же и не собиралась сниматься-то…

БРАЙАН МАЗ: А вот есть фото, на котором вы держите иракского заключенного на шлейке. Как так вышло?

ЛИНДИ ИНГЛЕНД: Мне приказали «встать вон там, взять в руку вот этот поводок и смотреть на вон ту камеру». И щелкнули фотку для ПСИОПовцев, а больше я ничего не знаю… И еще мне приказали встать, поднять большой палец и улыбаться за той кучей голых иракцев [на фотоснимке с «живой пирамидой»].

БРАЙАН МАЗ: Кто вам это приказал?

ЛИНДИ ИНГЛЕНД: Ну а кто приказывает в армии… Командиры… По каким-то там причинам ПСИОПу это было надо, а мы просто делали свою работу… И это значит, что мы просто выполняли, что нам прикажут, а результаты оказались хорошие. Они потом опять приходили, смотрели на снимки и говорили: «А! О! Хорошая тактика, молодцы, так держать. Она работает. Работает. Продолжайте в том же духе, это то, что надо».

Получается, Линди Ингленд утверждала, что фотоснимки были не чем иным, как изощренной пьесой ПСИОП-театра. Она сказала, что ПСИОПеры, приказавшие ей «продолжать в том же духе», не имели именных нашивок на униформе. У меня начало закрадываться подозрение, что все эти сценарии в действительности были тщательно просчитаны ПСИОП-специалистом по культуре с той целью, чтобы представить картину, которая способна вызвать омерзение у большинства молодых иракских мужчин. Что, если важны были не сами запечатленные события, а их фотоснимки? Что, если эти снимки предназначались для показа только отдельным иракским заключенным, чтобы испугать их и убедить сотрудничать, — а вовсе не для того, чтобы испугать ими весь мир?

Прослушав интервью с Линди Ингленд, я покопался в своих блокнотах, касавшихся моей экскурсии к военным психологам. Итак, ПСИОПеры разрешили мне побывать в их форт-брэгговской штаб-квартире и посмотреть там коллекцию компакт-дисков в октябре 2003-го, то есть в тот самый месяц, когда были сделаны снимки в Абу-Грейб. Я пролистал страницы насчет «неудовлетворенных потребностей» и «желательного поведения» и наконец отыскал беседу с дружелюбным экспертом в гражданском костюме, «старшим аналитиком-культурологом» по имени Дейв, который специализируется на Ближнем Востоке.

В тот момент тема нашего разговора казалась совершенно безобидной. Мы обсуждали ПСИОП-продукты в целом. Все материалы, которые разрабатывает ПСИОП, именуются «продукты» — их радиопередачи, листовки и так далее.

Но сейчас, когда я перечитывал свои записи, его слова вызывали во мне совсем иной резонанс.

— Мы размышляем над тем, какую реакцию наши продукты вызовут у иракцев, а не у американцев, — заметил он.

Дейв рассказал мне, что у них есть комиссии — составленные из военных аналитиков и специалистов, — которые проверяют каждый продукт на предмет его соответствия задаче продвижения внешней политики США.

— Если продукт выдерживает такую проверку, — продолжал он, — мы запускаем его в массовое производство либо здесь, либо передаем [в Ирак].

Затем Дейв упомянул о том, что «целевая аудитория для наших продуктов» — вооруженные силы Ирака или иракские заключенные — далеко не всегда охотно становится клиентами.

— Мы же не кока-колой торгуем, — говорил он. — Иногда приходится продавать то, от чего они нос воротят. Вот и возникают порой неоднозначности и сложности. Но им надо просто понять, что к чему. Это скорее напоминает торговлю витамином D. Не хотят они его пить, но он им нужен, чтобы выздороветь.

— Любопытно, — сказал я.

— Я же говорю, неоднозначности, — пожал он плечами.