Эрна жалуется. Она говорит:
– Когда же это всё кончится, Жорж?… Когда?..
– Что кончится, Эрна?
– Я не могу жить убийством. Я не могу… Надо кончить. Да, поскорее кончить…
Мы сидим вчетвером в кабинете, в грязном трактире. Мутные зеркала изрезаны именами, у окна расстроенное пианино. За тонкой перегородкой кто-то играет «матчиш». Жарко, но Эрна кутается в платок. Фёдор пьёт пиво. Ваня положил бледные руки на стол и на руки голову. Все молчат. Наконец Фёдор сплёвывает на пол и говорит:
– Поспешишь – людей насмешишь… Вишь, дьявол-Генрих: из-за него теперь остановка.
Ваня подымает глаза:
– Фёдор, не стыдно тебе? Зачем?… Не виноват Генрих ни в чём. Мы все виноваты.
– Ну уж и все… А по мне, – назвался груздем, полезай в кузов…
Пауза. Эрна шёпотом говорит:
– Ах, Господи… Да не всё ли равно, кто прав и кто виноват… Главное кончить скорее… Я не могу. Не могу.
Ваня нежно целует ей руку.
– Эрна, милая, вам тяжело… А Генриху? А ему?
За стеной не умолкает «матчиш». Пьяный голос поёт куплеты.
– Ах, Ваня, что Генрих? Я жить не могу…
И Эрна плачет навзрыд. Фёдор нахмурился. Ваня умолк. А мне странно: к чему отчаяние и зачем утешение?