Ваня барин: мягкая шляпа, светлый галстук, серый пиджак. У него по-прежнему вьются кудри, блестят задумчивые глаза. Он говорит:

– Жалко Фёдора, Жоржик.

– Да, жалко.

Он улыбается грустно:

– Да ведь тебе не Фёдора жалко.

– Как не Фёдора, Ваня?

– Ты, ведь, думаешь: товарища потерял. Ведь, так? Скажи, так?

– Конечно.

– Ты думаешь: вот жил на свете революционер, настоящий революционер, бесстрашный… А теперь его нет. И ещё думаешь: трудно, – как быть без него?

– Конечно.

– Вот видишь… А про Фёдора ты забыл. Не жаль тебе Фёдора. На бульваре играет военный оркестр. Воскресенье. В красных рубахах, с гармониками в руках бродят мастеровые. Говор и смех.

Ваня говорит:

– Слушай, я вот всё о Фёдоре думал. Для меня, ведь, он не только товарищ, не только революционер… . Ты подумай, что он чувствовал там за дровами? Стрелял и знал, каждою каплею крови знал: смерть. Сколько времени он в глаза её видел? Жоржик, не то. Я не про то. Ну, конечно, не испугался… А знаешь ли ты его муку? Знаешь ли муку, когда он раненый бился? Когда темнело в глазах и жизнь догорала? Ты не думал о нём?

И я отвечаю:

– Нет, Ваня, не думал.

Он шепчет:

– Значит, ты и его не любил… .

Тогда я говорю:

– Фёдор умер.… Ты лучше вот что скажи: идти ли нам во дворец?

– Идти во дворец?

–Да.

– Это как?

– Ну, взорвать весь дворец.

– А люди?

– Какие люди?

– Да семья его, дети.

– Вот ты о чём… Пустяки: им туда и дорога…

Ваня примолк.

– Жорж.

– Что?

– Я не согласен.

– Что не согласен?

– Идти во дворец.

– Что за вздор?… Почему? Я не согласен убивать детей.

И потом говорит, волнуясь:

– Нет, Жорж, послушай меня: не делай этого, нет. Как можешь ты это взять на себя? Кто дал тебе право? Кто позволил тебе?

Я холодно говорю:

– Я сам позволил себе.

– Ты?

– Да, я.

Он всем телом дрожит.

– Жорж, дети…

– Пусть дети.

– Жорж, а Христос?

– При чём тут Христос?

– Жорж, помнишь: «Я пришёл во имя Отца моего, и не принимаете Меня; а если иной придёт во имя своё, его примете».

– К чему, Ваня, тексты?

Он качает головой.

– Да, ни к чему…

Мы оба долго молчим.

Наконец, я говорю:

– Ну, ладно… Будем на улице ждать.

Он весь светлеет улыбкой. Тогда я спрашиваю его:

– Ты, может быть, думаешь, я ради текстов?

– Нет, что ты, Жорж?

– Я решил: так риска меньше.

– Конечно, меньше, конечно… И вот увидишь: будет удача. Услышит Господь моления наши.

Я ухожу. Мне досадно: а всё-таки не лучше ли во дворец?