Он очнулся под малиновым пологом на кровати, застеленной кроваво-красными простынями. Во всем теле была слабость. Из-за необычайной усталости он не мог пошевелиться. Сквозь затуманенное сознание он догадался, что это та самая кровать, в которой женщины мамаши Дэвис устроили в его присутствии грязную оргию. Но сейчас их не было. Нужно немедленно уйти отсюда, но тело его не слушалось. Приподняв голову с подушек, Шекспир понял, что в комнате он не один. В углу комнаты в деревянном кресле тихо сидела Изабелла Клермон. Его голова бессильно упала на подушки.

— Вы проснулись, месье.

Шекспир попытался ответить, но не смог. Словно рыба, он беззвучно открывал рот. Он ощущал какую-то странную радость, его ничто не волновало. Было приятно слушать собственное дыхание, словно успокаивающий шум волн на морском побережье. Оставалось только закрыть глаза и погрузиться в сон.

— Схожу за мамашей Дэвис.

Да, подумал он. Приведи ее. Перед его мысленным взором возник образ его матери. Она улыбалась ему блаженной улыбкой, а он снова был маленьким мальчиком, был летний день, и все двери и окна в их чудесном доме поросли цветами.

Открыв глаза, рядом с Изабеллой он увидел мамашу Дэвис.

— Как вы себя чувствуете, господин Шекспир?

Он заметил, что она улыбается одним ртом. Глаза ее скрывали тайны и темные дела, о которых он не хотел знать.

В левой руке она держала небольшой стеклянный пузырек.

— Здесь ваша эссенция, господин Шекспир. Изабелла добыла мне ее. Думаю, что вам пошло на пользу это избавление. То, что распирало вас изнутри, взорвалось, словно пушечный заряд. Уверена, теперь вы почувствуете себя гораздо лучше. Такое в себе лучше не держать.

Сквозь затуманенное сознание до Шекспира дошло, что в пузырьке находится его семя. Но зачем? И словно прочитав его мысли, она добавила:

— Это вместо оплаты, господин Шекспир. Такова цена. Запомните это хорошенько.

Пока он смотрел на нее, не в состоянии произнести хоть слово, мамаша Дэвис закрыла глаза, и ее голос вдруг стал странно высоким, каким-то неземным:

— Несмотря на замысел Творца и тщету людскую, всадник по имени Смерть уже в пути. Уясните себе это, Джон Шекспир, или молитесь. Ибо такова цена, даже если она вам не нравится. И ваша плата за любовь — гибель.

Она погладила его по руке.

— Ну-ну, будьте умницей. Теперь у меня ваше семя. Семя Лестера тоже у меня, поэтому он навечно в моей власти. Не забывайте о цене. Валстан Глиб забыл и теперь погибает от холода и жажды в «Ньюгейте». Взамен вы получите имя убийцы. Вам останется лишь найти его. Ключ — у вас. Если желаете, вы можете открыть дверь, но не смейте предавать того, кто вам назовет имя. Не вздумайте причинить вред мамаше Дэвис.

Шекспир погрузился в сон, а когда снова проснулся, в комнате было холодно, догорала свеча, от которой оставался огарок размером в дюйм. На этот раз он был один. Он смог подняться с кровати, только болела голова, но паралич прошел.

Он был без одежды. Его вещи лежали в кресле, где прежде сидела и наблюдала за ним Изабелла. Одевшись, он вспомнил, что у мамаши Дэвис его семя. Шекспир прислушался, но не услышал ни звука. Он взял свечу и подошел к двери. На стене висело зеркало. Он посмотрел на свое отражение, и у него перехватило дыхание: его правая бровь была сбрита. Что за колдовство задумала эта ведьма Дэвис?

В коридоре было темно, единственным источником света была его быстро догорающая свеча. Ее хватило лишь на то, чтобы добраться до приемной, где он ждал мамашу Дэвис и видел на стенах картины, изображающие прелюбодеяние. В камине тлели угли, в неверном свете которых Шекспир обнаружил еще одну наполовину сгоревшую свечу. Он зажег свечу от углей и направился назад по коридору в комнату, где встретил мамашу Дэвис. Везде было пусто и темно. Сколько сейчас времени? Если в камин дров не подкладывали, то Шекспир предположил, что только что наступил вечер.

Он вспомнил о Кэтрин. Она хотела увидеться с ним. Чувство вины накрыло его, словно волна, когда в его мозгу всплыл смутный образ ласкающей его Изабеллы Клермон.

И он так и не узнал, откуда у Валстана Глиба сведения о ранах на теле леди Бланш Говард.

Когда Шекспир добрался до Ситинг-лейн, он едва стоял на ногах. По мосту он ехал медленно, опасаясь вывалиться из седла. По прибытии Шекспир отвел лошадь на конюшню, где передал поводья конюху, затем нетвердой походкой направился к входной двери.

Вдруг из тени появилась фигура в капюшоне. Рука Шекспира потянулась к рукоятке меча, но с облегчением выдохнув, он вложил меч обратно в ножны: это была Кэтрин.

— Госпожа, я собирался идти к вам.

— Я не могла больше ждать. Вы ничего не сообщили мне о господине Вуде. Я в таком отчаянии.

— Входите.

Джейн приняла у них плащи, предложила им перекусить и чего-нибудь выпить.

— Что с вашей бровью, хозяин?

Шекспир бросил на нее сердитый взгляд.

— Простите, госпожа, — сказал он, когда Джейн ушла. — Я не мог приехать в Доугейт. Но для вас здесь всегда открыта дверь.

При виде Кэтрин мысли Шекспира вернулись к событиям в Саутуорке. Он чувствовал себя жалким и грязным. Ему хотелось немедленно вымыться с головы до ног. Он ужасно устал, голова трещала, и ему не терпелось поскорей забраться в постель.

Он проводил Кэтрин в небольшую библиотеку. Эта комната была местом уединения, где он мог поразмышлять или помолиться, когда пребывал в соответствующем расположении духа. Усталость как рукой сняло, когда он понял, что Кэтрин в расстроенных чувствах. Волосы были растрепаны, вокруг глаз легли темные тени. И все равно она была прекрасна.

— Мы должны спасти господина Вуда из лап этого монстра, — произнесла она. — Где Топклифф его держит? Жив ли он?

Шекспир впервые видел ее такой. Обычно она была вспыльчивой и дерзкой, а теперь Кэтрин почти умоляла, хотя и не за себя.

— Госпожа, — мягко начал он, — я знаю, где господин Вуд, но эта новость вас вряд ли утешит. Он — в доме Топклиффа в Вестминстере. У Топклиффа в доме камера с дыбой. Забрать вашего хозяина оттуда невозможно. Остается только ждать, когда его привезут в суд по обвинению, выдвинутому Топклиффом, и просить адвоката господина Вуда сделать все возможное. Дела плохи, но я должен быть с вами откровенным.

Он думал, что Кэтрин разрыдается или рухнет без чувств, но она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не верю в то, что ничего нельзя сделать. Мы должны вытащить его из этого места. У меня к вам предложение. Я расскажу вам кое-что, уповая на вашу христианскую добродетель и мое доверие, которое — и я молюсь об этом — вы не предадите.

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, затем кивнул.

— Садитесь и говорите. Я вас слушаю.

Кэтрин опустилась на скамеечку у окна, где он любил сидеть и читать. Она сжала кулаки и твердо произнесла:

— Господин Шекспир, я не была с вами откровенной. Я говорила, что мне ничего не известно о священнике-иезуите, но это была ложь. Я знаю двух священников, и один из них внушает мне опасения. Мне больно говорить такие вещи, ибо я предаю того, кто мне доверился, но сейчас мне кажется, что всем будет только лучше, если его арестуют. Этот человек способен на страшные преступления, которые скорее посеют раздор, чем создадут гармонию. Еще я боюсь, что именно он виновен в убийстве Бланш.

— У вас есть доказательства?

— Только один случай, свидетелем которого я стала, а также моя интуиция, которая меня никогда не подводила. Предлагаю сделку: я устрою вам встречу со священником, в котором я не сомневаюсь, вы переговорите с ним и, полагаю, получите от него сведения, которые помогут расследовать это преступление. Но встреча состоится при одном условии — вы его не арестуете. Однако прежде вы должны сделать все, что в ваших силах — и насколько мне известно, вы обладаете достаточной властью, — для освобождения господина Вуда. Даже если для этого вам придется пасть ниц перед господином секретарем или подать прошение королеве. Мой хозяин — добропорядочный человек и не заслуживает такого обращения. На кону его жизнь и будущее его двух маленьких детей.

Сознание Шекспира быстро прояснялось. Он злился на Кэтрин из-за ее лжи, хотя он и раньше подозревал, что ей известно, где скрываются разыскиваемые им иезуиты, и, возможно, она даже укрывала их. Но если она решила пожертвовать одним из них ради жизни своего хозяина, значит, у Кэтрин есть на то веские причины. Ему вдруг пришла в голову мысль: что, если она испытывает глубокие чувства к Томасу Вуду. Как далеко зашли их отношения? Они любовники? Если нет, то хотела бы она, чтобы это было так? Во время короткого приступа малодушия Шекспир вдруг подумал, что если он позволит Вуду умереть, то добьется своей цели: путь к сердцу Кэтрин будет открыт. Но, смутившись при этой мысли, он вспомнил ветхозаветную притчу о Давиде и Вирсавии. Неужели он, подобно Давиду, желает другому смерти ради собственного счастья? Он вспомнил слова мамаши Дэвис: «Ценой, которую ты заплатишь за любовь, будет гибель». Он вздрогнул.

— Да, — сказал он, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы вытащить вашего хозяина из дома Топклиффа. Но если против него выдвинуты обвинения, то от закона я не смогу его защитить. За укрывательство предателей господин Вуд должен понести наказание.

— Я понимаю.

— Скажите, связан ли господин Вуд как-либо с тем трактатом, что мы нашли у тела леди Бланш? Он наверняка узнал печать или литеры.

— Господин Шекспир, спросите его сами, когда представится возможность. Уверена, он расскажет вам все, что вы хотите знать, ибо он любит меня и сделает то, что я попрошу. Просто скажите ему: «Господин Вуд, я вас утешу».