Тюремщик отпер заднюю дверь, через которую можно было попасть во внутренний двор, а затем двери, ведущие через надворные постройки. Он проводил Шекспира в длинный грязный сад, где деловито копошилась парочка свиней.

Сад заканчивался стеной футов восемь высотой. Тюремщик вручил Джону деревянную лестницу. Шекспир с легкостью взобрался на стену. Джонса нигде не было. Размашистым шагом он направился от «Клинка» на восток, прочь. Шекспир шел к Лондонскому мосту, чтобы перебраться на северный берег. По дороге к мосту ему казалось, что он чувствует взгляды голов предателей, устремленные на него с пик на крыше сторожки у ворот.

Парсимони упомянула дом на Билитер-лейн, неподалеку от его дома на Ситинг-лейн. В этом месте мало кому придет в голову разыскивать ведьм и их проституток, ибо это был центр города, где проживали купцы и их щеголяющие в мехах жены. Возможно, именно этим Билитер-лейн и привлекала мамашу Дэвис: она могла прикинуться состоятельной женщиной и остаться неузнанной.

Миновав церковь Фэнчерч, он двинулся вдоль раскинувшихся широким веером владений Бланш-Эпплтон. Его сердце сильно билось, он судорожно глотал воздух. Слева он заметил, что в здании гильдии торговцев скобяными изделиями ведутся обширные работы. Над каркасом постройки возвышались огромные подъемные краны из дуба и вяза со свисающими веревками и блоками.

Он повернул налево на Билитер-лейн и замер на месте. Перед ним, словно стена из стали и черной кожи, стояли двадцать персевантов, с мечами наготове и нацеленными на него пистолетами с колесцовыми замками.

Мгновение он стоял, едва понимая, что за сцена предстала его взору. Он повернул, чтобы пройти другим путем, но получил сокрушительный удар кулаком в лицо от командира персевантов Ньюуолла. У Шекспира подкосились ноги, и он рухнул посреди улицы в грязную канаву. Затем последовал удар тростью с серебряным наконечником в левый висок, и Шекспир потерял сознание.

Когда Шекспир очнулся, вокруг было темно. Голова нестерпимо болела, казалось, что уж лучше смерть, чем эта непрекращающаяся пульсирующая боль. Он попытался пошевелиться, но не смог: его ноги были закованы в прикрепленные к полу кандалы. Он находился в камере, освещенной лишь сальной свечой в черном железном подсвечнике на стене. Николас Джонс, подмастерье Топклиффа, с усмешкой произнес:

— Думал, тебе удастся уйти от меня? — Во рту он держал трубку, извергая клубы дыма при разговоре. — Мы припасли для тебя кое-какое развлечение, Джон Шекспир. Жди здесь, а я передам господину Топклиффу, что ты очнулся. Теперь ты никуда не денешься…

Он вытащил трубку изо рта и постучал ею по голове Шекспира, вытряхивая горящий табак и пепел.

Джон хотел потрясти головой, чтобы сбросить тлеющий пепел, но у него не было сил. Перед глазами все поплыло, и он снова погрузился в небытие.

Очнувшись в очередной раз, Шекспир решил, что грезит. Над ним были дубовые балки потолка его спальни. Кровать, на которой он лежал, была залита солнечным светом, проникавшим через окно. Он повернул голову. Рядом с ним на треногом табурете сидела Джейн, его служанка.

— Господин Шекспир?

— Джейн? Это правда ты?

— Наконец-то вы очнулись.

Он закрыл глаза. Его окутала непреодолимая слабость. Неужели ему приснилось, что он находится в камере с Джонсом? Какой-то странный ночной кошмар, словно им овладели демоны.

— Джейн, сколько времени я здесь?

— Три дня и три ночи, господин. Слава богу вы с нами. Я боялась, что вы никогда не проснетесь. Вас так сильно ударили по голове…

— Как я сюда пришел?

Джейн взяла его за руку.

— Вас привезли сюда на телеге люди господина секретаря Уолсингема. Помолчите. Сейчас я принесу вам что-нибудь поесть и попить.

Постепенно к нему возвращалась способность чувствовать: кое-где ощущалась тупая боль, болела раненная Херриком рука, лицо, голова.

— Меня сюда привезли люди Уолсингема? Я думал, что нахожусь в камере, куда меня бросил Ричард Топклифф.

Джейн встала с табурета и засуетилась вокруг него, разглаживая простыни и поправляя подушки.

— Вы не ели три дня, если не больше. Врач сказал, что, когда вы очнетесь, вам нужен покой и немного пищи и питья.

Шекспир приподнялся на локте.

— Джейн, я не младенец, с которым надо нянчиться. Расскажи то, что мне нужно знать.

— Господин, Топклифф запер вас у себя в камере. Мы боялись худшего. Но Болтфут отправился к господину секретарю Уолсингему, и он тут же послал своих людей с предписанием освободить вас. Когда вас привезли сюда, вы были едва живы, весь в крови и грязи, а дыхание было таким слабым, что я едва его слышала.

Шекспир попытался собраться с мыслями. Он вспомнил, как помчался из «Клинка» на Билитер-лейн, столкнулся лицом к лицу с персевантами, затем последовал страшный удар в лицо и по голове. Дальше он ничего не помнил, кроме отблесков свечи в пыточной Топклиффа и Николаса Джонса, его мерзкого подмастерья.

— Кэтрин здесь?

Джейн деловито принялась отпирать створку окна.

— Сейчас ее здесь нет.

— Где она?

Джейн отвела взгляд. Она посмотрела в окно на маленький садик в глубине внутреннего двора. Через открытое окно доносилось пение птиц.

— Она в доме своего хозяина в Доугейте. Кэтрин оставила вам письмо.

Она передала Шекспиру письмо, после чего поторопилась к двери.

— Джейн, подожди.

Шекспир осторожно срезал печать ножом, который всегда лежал на столике рядом с его кроватью. Письмо, написанное четким почерком, было недлинным, но казалось, ему понадобится вечность, чтобы прочитать его.

«Джон!

В любви Христовой, твоя Кэтрин».

Если ты читаешь это письмо, значит, ты пришел в себя, за что я благодарю Господа, который услышал наши молитвы. Но у этой истории нет счастливого конца. Мне не хватает слов, чтобы рассказать, как печально мне писать тебе это письмо. Мой хозяин, Томас Вуд, теперь дома в Доугейте, и я должна отправиться к нему с детьми. Он изувечен, не может ходить, даже руку поднять, чтобы поесть, не в состоянии. Он находился на грани смерти и уже никогда не выздоровеет. Мне придется стать его сиделкой, а также матерью и гувернанткой для Эндрю и Грейс. Это мой христианский долг.

Ты знаешь, как я люблю тебя, Джон. Не сомневайся. Несколько коротких часов мы были единым целым, и я всегда будут помнить ту ночь. Но я не могу быть твоей, ибо им я нужна больше. Не сердись на меня, и не приходи за мной в Доугейт. Слишком больно снова говорить тебе „прощай“.

Джон, ты помог освободить моего хозяина, и я благодарна тебе за это. Я сожалею о том, что наговорила тебе, и знаю, что ты — хороший человек. Я также должна поблагодарить Джейн, твоего брата и его актеров. Я напишу им всем, ибо они спасли меня и детей от ужасной судьбы. Прости меня, Джон.

Спустя некоторое время Шекспир поднял взгляд. Он глубоко вздохнул.

— Ты знаешь, что в этом письме, Джейн?

— Да, господин. — У нее перехватило дыхание, она продолжала отводить взгляд. Джейн отерла слезу со щеки.

— Думаешь, можно надеяться на то, что она изменит решение?

Джейн покачала головой. Слезы потекли у нее по лицу, и она уже не могла говорить.

— Никакой надежды?

Она снова покачала головой.

— Спасибо, Джейн. Иди.

Она выбежала из комнаты. Шекспир услышал рыдания удаляющейся Джейн. Он смял письмо и бросил на пол. Через несколько секунд Шекспир, пошатываясь, встал. Равновесие держать было трудно, но он смог пересечь комнату и подобрал скомканный листок. Он поднес его к окну, разгладил бумагу и перечитал.