Глава 1. Девушка с праздника

4 января 201… года

Выбравшись из метро «Свиблово» в густеющих сумерках короткого зимнего дня, я хватанул морозного воздуха, поежился, преодолел легкий приступ головокружения, сдержал рвотные позывы и обругал себя дураком: какие переговоры, с кем?! Кто меня ждет здесь, на другом конце Москвы, когда вся страна во власти тяжелого запоя?

Кругом сновали пьяные компании, слышался женский визг и грубый гогот, чуть поодаль от входа в подземелье мужик в тулупе, из-под которого виднелась тельняшка, старательно выводил «Раскинулось море широко», тупо глядя перед собой.

На трезвую голову в этой атмосфере всеобщего праздника было неуютно и страшновато. Захотелось домой; там грязно, пусто, но хотя бы тепло. И, возможно, удастся найти хотя бы полбутылки, не все ж эти скоты выжрали…

В кармане заныл телефон. «Вы приехали? Вы здесь?! Наше здание видно сразу! Аркадий, вы вас очень ждем! Комната 404!» Жутко настырная барышня.

Офисный центр и впрямь торчал совсем неподалеку — унылая прямоугольная коробка типично советского стиля «из стекла и бетона», облупившаяся и страшная, как моя жизнь. Видно, раньше тут был какой-нибудь чертовски секретный НИИ. А теперь — просто куча разных бессмысленных контор… Голова болела невыносимо. Я решительно двинулся к нелепой многоэтажной громаде через пустырь, сырой московский ветер противно холодил небритые щеки, под ногами скрипел снег — и только этот волшебный скрип во всем окружающем бесприюте напоминал о Новом Годе.

Здание выглядело абсолютно темным и безжизненным, и только с краю, на четвертом этаже, в единственном живом окошке горел свет. «Труженики, мать их! — подумал я беззлобно. — Надо же додуматься — 4 января сидеть на работе!»

Большие каменные ступени крыльца были уже занесены снежком, девственным и чистым; никто не входил сюда и не выходил уже как минимум несколько часов — Москва гуляла! Хмыкнув, я поднялся и вошел внутрь — большие стеклянные двери открылись мне навстречу. Вахтер не обратил на мой приход никакого внимания — перед ним мерцал голубым экраном переносной телевизор, там кривлялся Ургант, и никакие другие клоуны вахтера в данный момент не интересовали.

Я пожал плечами и отправился вверх по лестнице. Коридор на 4 этаже утопал во тьме. Подсвечивая себе дорогу мобильным как фонариком, я еле отыскал нужный кабинет. Едва успел прочитать под огромными латунными цифрами «404» табличку

  ЧАС ИКС

 — как дверь распахнулась, и я увидел вчерашнюю острогрудую брюнетку.

— Скажите, — спросил я как можно вежливее, — такая прекрасная форма груди — это следствие Вашей молодости или что-то природное?

Брюнетка смерила меня холодным взглядом, в котором, впрочем, мелькнул короткий всполох одобрения.

— Нет, это такой бюстгальтер, — ответила она. — Проходите... хм... Аркаша. Тимофей Петрович вас ждет.

О, эти черные волосы! Кармен!...

Меня повели через какой-то полутемный офис с древними канцелярскими столами, на которых стояли маленькие, тоже древние мониторы. Справа виднелась дверь в примыкающее помещение — вот там и горел свет, причем какая-то мощная лампа или люстра. Я подумал, что, скорее всего, эта единственная комната в здании, в которой сейчас, вечером 4 января, кипит работа.

А может быть, единственная во всем городе. Или во всей стране.

Чтобы не пробираться между столами молча, я задумчиво произнес в спину своей проводнице:

— Час икс…. Какое странное название! Очень подошло бы похоронному бюро!

Чаровница фыркнула. — Я разве вам не сказала? Мы — газета. Очень популярная, между прочим! Не поверю, что вы нас не читали.

Она приоткрыла дверь пошире и жестом вышколенного дворецкого пригласила войти первым к «Тимофею Петровичу». Я удивленно переспросил, входя:

— Газета?! Никогда не слышал! А о чем она?

«Кабинет главного редактора» оказался на удивление узкой и тесной каморкой (я даже предположил, что в былинные советские времена здесь, наверно, хранили швабры). Однако сейчас там кое-как разместили компьютерный стол, заваленный бумагами, верстками и раскрытыми книгами, а за столом в странной напряженной позе сидел маленький напряженный человечек, натурально, в костюме и белой рубашке, с мрачно-серьезным выражением на почти детском личике.

При моем появлении он оторвал взгляд от бумаг и вместо приветствия ответил:

— Мы специализируемся на самой востребованной теме нашего времени, уважаемый Аркадий Петрович, — проникновенно сказал он, поднимаясь мне навстречу и приветливо указав на стул напротив себя.

— Что-то эротическое?

Рахиль за моей спиной возмущенно фыркнула.

— Хиля, сделайте нам чаю!

Потешный малыш отдал указание и продолжил, обращаясь ко мне:

— Нет. Мы пишем о конце света. И только о нем.

— А! Так вы не об эротике, а об энергетике! — попытался я сострить.

Тимофей Петрович (я мысленно обозначил его «Тимошкой», учитывая рост и смешную мордаху), скорбно покачал головой. Не выдержав повисшей паузы, я уточнил:

— В смысле — о конце? Вы что, всерьез?? Что-то религиозное — трубы там, архангелы, Страшный суд и вот это всё?!

И тут же я мысленно опять пожалел о своем визите — не хватало еще нарваться на религиозных фанатиков! По кое-какому прежнему опыту я знал, что в личном общении они бывают весьма неприятны, а главное — из них невозможно выжать никаких денежных знаков!

Тимошка печально вздохнул и опять покачал головой.

— Да почему же обязательно религия? Не только, хотя и архангелы тоже, конечно… Нет, мы о Конце Света во всех смыслах и аспектах.

Увидев недоумение, он вдруг зажегся:

— Да что вы, право, Аркадий… э-ээ Петрович! Кого нынче интересуют эротика с энергетикой? Мы — группа акционеров и я как автор идеи и главный организатор — создали газету, чтобы отвечать людям на единственный сегодня вопрос, который ПО-НАСТОЯЩЕМУ их волнует: Когда и Как все это (тут он широко развел руками, как бы обнимая все сущее) наконец закончится?!

— Гм…

Я, признаться, несколько обалдел. За спиной слышалось восторженное сопение местной Кармен. А Тимофей жёг дальше:

— Да, Аркаша, да! Что вы так смотрите? Сознайтесь — ведь и вас заботит только это! Планы, перспективы… Разве остался кто-то, кто не понял еще, что все летит в тартарары?! Дешевый оптимизм, все эти победные реляции — давайте оставим партии «Священная держава», нашему дорогому президенту и радиостанции «Эхо Радонежа». Всерьез все это давно никто не воспринимает. Про секс и эротику читать скучно — всех голых баб уже рассмотрели, все позы перепробовали. Что еще — уголовщина? Кто кого зарезал в пьяной драке? Разоблачения — типа «прокурор украл деньги у губернатора»? Да кому это интересно — все знают, что они там все воры.

Рахиль (а никакая не Рая!) принесла чай и поставила перед нами чашки. Оратор жадно отпил и продолжил:

— Про международное положение, туризм и прочее? Так ведь и в мире не лучше, сами знаете: кругом геи, религиозные фанатики, террор, разврат и наркотики! Нееет, людей не проведешь; люди видят, что все на волоске, и хотят, чтоб все уж закончилось побыстрей. И ведь (Тимофей в этом месте сатанински подмигнул) интересно, поди, как все грохнется, с чего начнется… А? Ведь интересно, признайтесь! И мы такую информацию предоставляем. В доступной, легко читаемой форме.

— А! — догадался я. — Не только религия. А еще там падение метеорита, глобальный коллапс после истощения запасов нефти? Крах доллара в духе Хазина. Понятно.

— Хазин ведет у нас колонку, — подала голос Рая. Похоже, она вправду гордилась своей газеткой.

— Да, у нас есть все эти темы, — гордо подтвердил хозяин кабинета. — И еще масса других. В каждом номере обсуждаются приметы краха. Их в избытке.

— И как — читают?

Опять ответила Рая.

— Мы начали полгода назад с тиража 10 тыс. экземпляров. Сейчас у нас уже 150 тысяч, мы в числе самых быстрорастущих на рынке печатной прессы.

Я развел руками. — Странно в таком случае, что я о вас не знаю.

— А вы вообще прессу покупаете? Читаете периодику? — придирчиво спросила Рая.

— Нууу… — ответил я, не желая ударить в грязь лицом. — Больше в интернете… А из печатных предпочитаю солидные издания: «Православный Коммерсант», «Приходские Ведомости»… А вас я даже в киосках не видел!

Вступил Тимошка извиняющимся тоном:

— Это может быть — в Москве у нас до сих минимальные тиражи. Трудно, знаете, проникнуть на столичный рынок. Мы больше по регионам. Вот там — успех!

— Москва зажратая, — свирепо сказала Рая. — До сих пор в интернетах читает. А в регионах, сами знаете, со светом перебои, с интернетом в последнее время тем более, а почитать людям хочется. Берут нас!

— Впечатлен историей вашего бизнес-успеха, — сказал я, прихлебнув чай (в горле, как назло, опять пересохло) и еще раз критически оглядев тесное помещение для швабр, где текла наша беседа. — Даже Хазин с вами! Наверно, и этот тоже... как его? Советник президента? Отец Илларион, да?

— Не знаю, о ком вы, — сказал «автор и организатор проекта». — Но вообще да — с нами звезды! Реальные звезды отечественной журналистики. Потому что они понимают — за нами будущее!

Оценив двусмысленность последней фразы, я вежливо спросил:

— Да? И кто же?

— Сам Папашин! — опять «поперек батьки» влезла Рая. В ее голосе звучало нескрываемое торжество.

— Да ну? — удивился я. — Олег Папашин? Знаменитый борец с режимом, его несгибаемый критик, автор нескольких книг, неоднократно пострадавший от его верных псов, но не утративший блестящего владения словом и мужества?! Да он же вроде на «Эхе Радонежа»?!

— Да, он самый, — важно подтвердил Тимофей. — С «Эры» его ведь выгнали, еще летом. И он пришел к нам.

— Кто выгнал?

— Сам Веник, за русский национализм. Его никуда не брали, и он пришел к нам. Наш ведущий автор. Вот так. Да полно, вы разве не читали или хотя бы не слышали его «Псы в закрытом городе»? Было на несколько номеров. Его репортаж! С места событий. Была ведь масса перепечаток.

— Я, извините, работаю брокером на бирже, всю осень, как помните, творилось черт знает что, было не до чтения периодики…

(На самом деле я малость приврал, увы — я уже НЕ работал на бирже, с биржами нынче дела совсем швах; но зачем газетчикам знать такие детали обо мне?)

— Жаль, что не читали. Миллионы прочли!

— О чем хоть?

— Там про закрытый город в Курской области. Знаете, есть у нас такие города еще с советской власти, где бомбы атомные собирают? Целый город, обнесен забором. Ну вот там устроили на местной свалке неучтенный склад радиоактивных отходов, еще в начале 80-х, как оказалось. А на свалке жила стая бродячих псов. Они облучились, мутировали, за несколько поколений сильно поумнели… Неужели не читали?!

— Да никогда! — ответил я искренне. — И что дальше?

— Ну как что? Потом эти псы сорганизовались и спланировали захватить завод по производству ядерных бомб.

— Зачем??

— Как зачем? Взорвать хотели, устроить нам тут суперЧернобыль. Мятеж этих псов две недели подавляли, а Папашин все нам описал. Как он проник в город и работал рядом с бригадой спецназа.

— Но это же все какой-то собачий бред!! — вырвалось у меня. — И у вас вся газета такая?! Кто ж такое будет читать?

— Читали как фентези, — опять за Тимофея ответила Рая-Рахиль. — Мы ведь вообще официально подаем себя как научно-фантастический еженедельник. Иначе бы цензуру не прошли.

— Это понятно, — сказал я, успокаиваясь. — А у Папашина, значит, еще и дар писателя-фантаста? Разносторонний морячок…

Тимофей вдруг склонился ко мне, перегнувшись через стол.

— У нас, да, есть фантастические произведения, — сказал он. Глаза его горели сухим фанатичным блеском. — Но вам я скажу честно, Аркадий Петрович: у Папашина никакого дара фантаста. Он репортер. И он действительно там был.

Я поперхнулся чаем.

— Где?!

— В том городе. Только он не в Курской, он в Пензенской области. Цензура!..

Я лишился дара речи. — Вы шутите?

— Ничуть. Он и фотографии оттуда привез, целый ворох.

— Бродячих собак со свалки?!

— Да. Но вы бы видели, какие морды у тех собак!..

Я покрутил головой, внимательно вглядываясь в своих собеседников. Тимофей сидел прямо передо мной, Рая как-то пристроилась позади, за моим левым плечом. Оба были непрошибаемо серьезны. Ни издевки, ни улыбки.

Захотелось прекратить этот цирк немедленно.

— Прекрасно, господа. Я все понял про ваше замечательное издание. Может быть, перейдем все же к делу?

— Давайте, — охотно согласился Тимошка. — Вы готовы выполнить то, что от вас требуется?

— Я ему еще не рассказывала, — виновато сказала Рая. — Вы же сами просили…

— Вообще-то с вашей чудесной помощницей мы познакомились вчера, — решил я взять инициативу в свои руки. — Мы все вместе с моими друзьями праздновали новый год у меня на квартирке. Была веселая компания, честно говоря, особо поговорить нам с ней не удалось, хоть я и старался. Мне даже показалось, что она довольно рано ушла…

Рая промолчала, чуть потупившись.

— К утру все разошлись, я, если позволите, забылся в тяжелом похмельном сне… И вдруг в жуткую рань — звонок!

— Я позвонила в час дня! — подала голос Рая.

— Я и говорю — в жуткую рань. Кто, что — не представляю. Оказалось — девушка с моего праздника. Я и имя-то с трудом вспомнил. Заговорила о какой-то работе, что мне понравится, что это очень срочно и мне хорошо заплатят…

(здесь я сделал паузу и внимательно посмотрел на хозяина каморки; тот сидел без всякого выражения на лице, как Будда) Я специально уточнил — хорошо ли; девушка мне по телефону подтвердила, что да. При этом деталей раскрывать не стала, сказала, что все при встрече. Вот я собрался и приехал.

— Думаю, немногие в такой день, посреди новогодних каникул, согласились бы приехать невесть куда, — заметил Тимошка с некоторой, как мне показалось, подковыркой.

— Я очень любопытен, — сказал я.

— Или очень хотите заработать, — сказал он.

— В общем, я здесь, — не стал я спорить. — И дело для меня совсем темное. Хочу лишь подчеркнуть, если вы это еще не поняли: я не совсем журналист.

— Вчера на празднике вы рассказывали о своих приключениях в качестве пиарщика на выборах, — вступила в разговор помощница босса. — Очень увлекательно! Как вы газету издавали, как интервью у губернатора брали…

— Ошибки молодости, — сказал я скромно. — Я эти истории рассказываю всегда, если выпью больше бутылки шампанского. Друзья уже выучили наизусть, а на свежачка идет до сих пор хорошо. Но что с того?

— Нам нужно, чтобы съездили в один город на Волге и взяли там интервью, — сказал редактор Тимофей. — Дело действительно срочное. Я, правда, рассчитывал, что Рахиль подберет настоящего журналиста…

Рая-Рахиль вспыхнула и быстро ответила умоляющим, жалобным голосом.

— Тимофей Петрович! Где ж я возьму журналиста 4 января?! Все или уехали, или бухают так, что их не найти. Я все связи подняла — никого нет! Вы же знаете — сейчас мертвый сезон…

— А что ж вы к Папашину не обратились? — спросил я.

— Папашин сейчас в Сибири, — вздохнув, ответил главред. — Я его отправил готовить материал о третьей внучке Агафьи Лыковой — она, говорят, стала предсказательницей, страшные вещи пророчит. А до нее добираться… Там даже сотовых нет.

— Папашин сейчас на Мальдивах отдыхает с женой, — саркастически поправила Рая. — Я ему вчера звонила. В отель. Он говорит, что в отпуске, и что оттуда он сразу в Сибирь, мол, все равно ближе будет, чем из Москвы.

— А, и вы собираетесь сделать замену: меня на Мальдивы, а его брать интервью на Волгу? — развеселился я. — Что ж, я согласен!

Тимофей, как мне показалось, скрипнул зубами, но сказал спокойно:

— Ладно, с Папашиным потом разберемся. В общем, дело такое. Вам надо поехать в город С. И поговорить под запись с человеком, который написал вот это.

С этими словами он порылся в груде бумаг на столе и извлек оттуда толстую общую тетрадь.

— Это что?

— Это из нашей почты. Послание о новом Армагеддоне. Написал главный инженер местной ТЭЦ, некто Гордеев. Предрекает какую-то катастрофу невиданной силы, грозит гибелью трех миллионов человек… Интереснейший материал! К сожалению, это то немногое, что я сумел разобрать.

— А в чем проблема?

— Тетрадка написана от руки, почерк жуткий! Да и больше половины текста — какие-то графики, таблицы, математические формулы… Мы все в этом — ни уха ни рыла. А ведь бред там первостатейный: какие-то «волны синхронизации», гибель АЭС, плюс почему-то гибель Великой Армады… У нас бы это читали не отрываясь.

Я ничего по-прежнему не понимал.

— И вот из-за этого надо тащиться в другой город?? Чтобы поговорить с каким-то очевидным сумасшедшим? Да какая разница, что он там наплетет! Вам делать нечего? Если хотите, давайте я сейчас сяду и часа за два наваляю вам сценарий какого угодно армагеддона. И никаких командировочных. За каким чертом надо…

Тщедушный Тимофей вдруг взревел, как раненый буйвол.

— Я так и знал!! Рахиль, кого ты привела? Это же пиарщик!! Выгони его немедленно, я сам, сам поеду…

Он стал подниматься из-за стола и вдруг охнул и осел обратно, схватившись за бок. Похоже, ему действительно было больно.

Рая взвизгнула:

— Тимофей Петрович, вам нельзя! Подождите здесь, я все объясню.

Она схватила меня за рукав и буквально выволокла из кабинета.

— Кеша..., — начала она шепотом в том самом полутемном зале редакции. Ее глаза бешено сверкали в темноте. — Аркадий! Вы ничего не понимаете! Не смейте такого говорить Тимофею, он вчера только сбежал из больницы. Нельзя говорить, что вы напишете за кого-то!

— Но он же сам говорит, что все это бред… — ответил я тоже шепотом.

— Да, бред! Это высококлассный бред натурального шизофреника! И в этом и состоит его огромная ценность! А чем, вы думаете, мы наполняем большую часть газеты — Хазиным вашим?

— Как… — опешил я.

— Вы когда-нибудь видели картины, написанные душевнобольными? — строго спросила меня Рая.

— Нет.

— А зря! Натуральные сумасшедшие рисуют поразительно, это что-то такое завораживающее… Да и большая часть искусства создается кем, по-вашему? А?

Я молчал, потрясенный напором.

— Возьмите того же Ван Гога, к примеру. Ведь псих был со справкой! Ухо сам себе отпилил. Без анестезии! А зато картины какие у него? Вот то-то. Настоящий, систематизированный, глубокий бред — огромная редкость. Каждый такой фантазер — огромная находка. А вы?! Мы вас просим — пойдите и привезите нам картину Ван Гога, вот адрес. А вы отвечаете — не надо никуда ездить, я вам сам нарисую?! Вы что — сумасшедший?

— Нет, — ответил я честно.

— Хорошо, что вы хоть это понимаете. Пойдите, пожалуйста, и убедите Тимофея, что вы все сделаете как надо.

— Без проблем. Кто ж знал, что он такой нервный.

Я вернулся в кабинет. Тимофей сидел, мрачно опустив голову на руки.

— ОК, босс, я все осознал. Так и быть, сгоняю куда вам надо. Хотя я все равно не понимаю — почему такая спешка? Зачем надо куда-то ехать именно в новогодние каникулы? 12 января все выйдут на работу…

— Нельзя 12-го, — горько сказал главред. — Нельзя! Я не сказал еще главного: автор вот этого (он ткнул пальцем в тетрадь) запланировал свой армагеддон на 6 января. Понимаете? На шестое!

— Так вы ж не думаете, что после 6-го несчастный город С. исчезнет с лица Земли? — воззвал я к здравому смыслу. — Куда он денется?

— Да город-то никуда не денется, — ответила со вздохом за босса острогрудая помощница. — Мы ведь тоже, к сожалению, в своем уме. Но как отреагирует на провал своего пророчества наш сумасшедший инженер — вот вопрос!

— Высокая вероятность, что больной после провала прогноза, как говорят психиатры, дезадаптируется. Как это так — он обещал катастрофу, все «просчитал» — а ничего не изменилось? — горестно проговорил создатель «Часа Икс». — Они обычно этого не выдерживают!

— Это страшное дело, — кивнула Рая.

— А как это — дезадаптируется? — полюбопытствовал я.

— Да кто ж знает! — махнул рукой Тимошка. — Может, в буйство впадет. Или наоборот — в ступор. Или, чего доброго, с 9 этажа вниз головой сиганет — устроит, так сказать, свой личный армагеддон. Одно точно — скорее всего, после 6-го никакого интервью нам с ним не видать.

— И у нас полетит ключевой материал номера!! Тимофей Петрович этого не переживет, а ему нельзя волноваться! Теперь понимаете, какая спешка? — с жаром поддержала шефа дочь Сиона.

— Мда, ребята, — протянул я. — На вашем примере я вижу, что безумие заразительно. Но все равно не понимаю: а что, позвонить этому инженеру нельзя? Телефон, понимаете? Скайп? Дзинь-дзинь, алло? Зачем ехать? Или про конец света нельзя по телефону?

— Да что ж мы, не пробовали звонить?! — с тоской взвыла Рая. — На местной ТЭЦ его почему-то звать отказываются, трубку бросают. Домашнего телефона нигде нет, сотовый мы его разузнали — наглухо выключен!

— Гм… — сказал я. — Что ж, давайте подведем итоги. Вы, значит, хотите, чтобы я поехал, как я понимаю, ПРЯМО СЕЙЧАС в пасть к какому-то сумасшедшему и, возможно, буйному инженеру за тридевять земель на Волгу, нашел его и поговорил с ним по душам. При этом вы не знаете ни того, как с ним связаться, ни его адреса. И на все про все у меня два дня?

— Один день, — слабо простонал редактор. — Один. Я думаю, что шестого, в день предполагаемого «начала катаклизма», говорить с инженером будет уже поздно.

— Да, мы хотим, чтобы вы все завершили пятого, — жестким голосом подтвердила помощница.

— Нам этот материал нужен буквально кровь из носу, — веско добавил он.

Ощущение, что я участвую в каком-то сюрреалистическом розыгрыше, у меня окрепло до максимума. По-хорошему, конечно, давно уже надо было встать и уйти; я бы давно так и сделал — но, черт, мне действительно были нужны позарез деньги!! За квартиру — ту самую, где сейчас на фоне общего разгрома сиротливо мокли окурки в мисках с недоеденным холодцом и катались по грязному полу пустые бутылки — так вот, за это самое мое последнее пристанище было не плачено уже три месяца, и хозяин недвусмысленно грозил выпереть меня, даже не дожидаясь светлого Христова Рождества.

Ну, так жестоко он поступить скорее всего не мог, но до 9-го мне всяко нужны были бабки. Нужны! Приходилось выслушивать бредни двух безумных клоунов из свибловского гадюшника и даже вежливо кивать в ответ. Мы паскудно зависели друг от друга: им, кроме меня, негде было взять писаку-интервьюера — но и мне, без пяти минут бомжу, негде было найти подработку в оставшиеся дни глухого Всенародного Выпивона.

Поэтому я лучезарно улыбнулся и сказал:

— Нет проблем! Работка как раз по мне! Как сказали бы в голливудском триллере — вы обратились как раз по адресу, друзья. Я принесу вам в клюве скальп этого инженера Гарина до того, как он окончательно съедет с катушек — ну а вы мне заплатите полтора миллиона за все про все. Деньги, конечно же, вперед.

У моих нанимателей вытянулись лица. Первой опомнилась, конечно же, дщерь израилева. Она сказала с явным неудовольствием:

— Ну, знаете, Аркаша… Вообще-то у нас такой материал стоит максимум 700 тысяч… И то, если его приносят «золотые перья»…

— Полтора миллиона — это очень много, — поддакнул Тимошка-прохиндей.

На самом деле полтора «лимона» едва позволили бы мне рассчитаться за мою двухкомнатную халупу в Измайлово; но я всегда был уступчив — поэтому сбавил:

— Хорошо, миллион двести, и надеюсь, по рукам. Вы ж понимаете срочность операции и все препятствия?

— Я согласен! — быстро сказал Тимофей.

Далее, однако, выяснилось, что никаких наличных вперед они выдать не могут — «вы ж понимаете, 4 января… Бухгалтера нет, сейф опечатан… Но мы дадим вам расписку! Мы солидное издание, мы в десятке!»

Конечно, уж на этом месте точно надо было встать и уйти. Удивительно несерьезно, чисто по-русски: зовут работника, договариваются, ударяют по рукам — и тут нате, вспоминают, что у них нет денег!

— Тимофей сбежал из больницы практически в пижаме, — жалобно уговаривала меня, чуть не плача, Рая. — Все случилось так внезапно… Мы дадим вам диктофон! Даже не надо ничего расшифровывать — просто поговорите с ним ПОДРОБНО и пришлите файл по электронке, мы сами все дальше сделаем. Только успейте до послезавтра, очень вас прошу. Мы уже 12-го… нет, даже 11-го все вам заплатим!!

И я опять дал слабину.

— Ладно, черт с вами! Давайте расписку… Только постойте: а командировочные?? А билеты — я что, на свои буду покупать?!

Тимофей Петрович взвыл. Дело опять повисло на волоске — ведь, между нами говоря, никаких «своих», кроме тысячи на метро, у меня с собой не было. И тут Рая пошла на жертву: запустив руку куда-то к груди, она извлекла оттуда 50-тысячную купюру. После чего бросила взгляд, полный муки, на меня, и обожания — на шефа.

Что ж, дальше оставаться не было смысла. Придется тащиться на вокзал за билетами в город С. На прощанье, в качестве талисмана, я захватил визитку «специального корреспондента Папашина О.» (на столе валялась нераспакованной целая пачка).

На улице крепчал морозец, пьяные крики поутихли. С тетрадкой за пазухой, распиской и визиткой пронырливого Папашина, греющего в это же время свои кости где-то в благополучных тропиках, я двинул черт знает куда и черт знает зачем.

 

Глава 2. Ничто не предвещало Армагеддона

5 января 201… года, первая половина дня

Так… надо сосредоточиться! Продолжу излагать по порядку.

На вокзал я добрался перед самым отправлением ночного поезда, билет брал в спешке; еле-еле сумел купить один из последних, жутко неудобный — в плацкарт на боковушку. Причем дело было вовсе не в большом наплыве желающих отбыть в приволжский город С., а просто «по случаю новогоднего затишья» в состав заложили всего три вагона. Проклятое РЖД, как же оно достало своей экономией!

Поезд, по последней моде, окропили святой водой (то есть специальный железнодорожный поп походил вдоль состава со своим кадилом), и под его невнятные благословения тронулись. Несмотря на все это благочестие, в вагоне было жутко холодно. Я поначалу впрямь собирался проявить добросовестность и почитать загадочную тетрадку инженера на сон грядущий, дабы не ударить в грязь лицом при встрече с душевнобольным; но из всех щелей тянуло, голова снова разболелась! Слава богу, что с этого года проводникам разрешили продавать пассажирам не только чай, но и «Горькую настойку» (которую остряки тут же прозвали «железнодорожной водой»). Цена ломовая, как в самолете — но выбирать вашему покорному слуге не приходилось.

«Для сугреву» уговорил больше половины под предложенную той же сердобольной проводницей пачку печенья, да и забылся на узкой и тесной боковушке, свернувшись, как неудачный эмбрион перед абортом. Спал плохо; во сне я уныло бродил вдоль бесконечной анфилады дверей с одинаковыми табличками «Инженер Гордеев». Я открывал их одну за другой — все комнаты за ними были пусты…

Утром славный город С. встретил меня грязной снежной кашей, низким седым небом, злобными рожами редких прохожих и пронизывающим ветром в лицо. На площади перед вокзалом мокла облезлая новогодняя елка. В Москве нет такой сырости! Это был явно подарок от Волги.

Я мгновенно закоченел на ветру, стоя на привокзальной площади в раздумьях, что делать дальше. Надо было что-то решать, отправляться на поиски ТЭЦ и неуловимого инженера Гордеева — но мысли ворочались в голове слабо, зубы начали выбивать дробь, я почувствовал, что к привычному похмелью добавляется еще и простуда… Да гори оно все огнем!

Чувствуя, что того и гляди прямо здесь отдам концы, я быстро влез рукой в наплечную сумку, безошибочно нащупал бутыль, вытащил ее, откупорил и влил в себя остатки пойла. Прямо так, из горла. Это было жесткое, но, пожалуй, единственно верное решение.

Сразу стало веселей и теплей, перед глазами волшебным образом исчезла хмарь. Я с новым интересом оглядел окрестности — и тут же увидел остановку маршруток. Допрос прохожих показал, что отходящая прямо сейчас дребезжащая повозка идет до «интуристовской гостиницы». Прекрасно!

Чувствуя, как по всему телу разливается энергия и решимость, я двинулся туда, словно влекомый мощным магнитом. И задремал на сиденье.

Во сне у меня и созрел план: зайти в гостиницу, поселиться в ней, осмотреться, позавтракать — и уже спокойно, обстоятельно заняться поисками. По-моему, чрезвычайно разумное, солидное решение. Я, правда, об этом сам лично не помню — я излагаю сейчас некую реконструкцию событий. Но едва ли я сильно ошибаюсь.

И почему-то чем ближе подходил я к «Хотелу Восток», тем сильнее крепла во мне уверенность, что искать инженера и не придется: он там, он меня ждет! У нас с ним назначено… Где? Конечно, в «Востоке»!

Дальнейший, ключевой для всего повествования эпизод мне изложил мой нынешний приятель, о котором речь пойдет ниже. Дело, по его словам, было так: он стоял внизу, у стойки ресепшн — пытался раздобыть поименный телефонный справочник всех жителей города; и тут появился я. Буквально ввалился с улицы. Вид бравый, нос красный, походка малость неуверенная. Странный субъект чрезвычайно целеустремленно направился к ресепшн и, натурально, стал требовать инженера Гордеева. Якобы он ждет, его нужно срочно вызвать. Никакого Гордеева, однако, в гостинице не числилось. Получив отказ, я начал скандалить, требовать, чтобы показали книгу постояльцев, что-то орал о «чрезвычайной важности» и «спасении мира» (!)

Скорее всего, все бы быстро кончилось вызовом полиции и препровождением в кутузку… Но нет! Тот самый мой будущий приятель, стоявший у стойки, услышав, как кто-то на разные лады повторяет «инженер Гордеев», сначала оцепенел, а потом понял, что «провидение дало ему шанс» (его слова): он подошел, назвался моим другом, невесть каким образом (скорее всего, при помощи купюры) уговорил девицу, сидевшую за ресепшн, пропустить «друга» (то есть меня) без оформления «в гости».

Возможно, сыграло свою роль то, что мой нежданный спаситель занимал один из двух роскошных «президентских люксов» на 21 этаже гостиницы (то есть это был практически пентхауз). Я, по его словам, поначалу никуда идти не хотел — и согласился только после того, как мне было обещано, что мы идем «к инженеру Гордееву». Всю дорогу в специальном «президентском» лифте я рассказывал без умолку, какой великий человек Гордеев и как важна наша с ним встреча для судеб мира.

Этого я тоже почти не помню. А вот своего спутника я запомнил. Сначала он показался мне старичком — этаким интеллигентным аккуратным занудой, такими в старых советских фильмах изображали старорежимных профессоров. Я даже так и окрестил его мысленно — «Профессор». Лишь потом я разглядел, что «Профессор» совсем не старик, просто суховат и бледен не в меру; а так он вполне моложавый мужчина лет 50.

Мужичок представился доктором Александром Иноземцевым… Впрочем, это было уже потом.

А до того случился небольшой конфуз: завалившись в номер, я сразу же проследовал в дальнюю комнату пентхауза, рухнул там на кровать и… захрапел. Прямо как был — в куртке и шапке.

Гм! В общем-то, столь простецкое поведение мне обычно несвойственно. Думаю, сказались бесчисленные празднования, волнения, беспокойство о будущем, необычное задание и, конечно, вызванная им резкая перемена обстановки. Стресс, словом.

Однако уже через 3 часа я проснулся на удивление свежим и бодрым. Мой гостеприимный хозяин, как оказалось, все это время терпеливо ожидал моего пробуждения, тихо сидя в соседней комнате. Только тут и произошло наше взаимное представление:

— Аркадий Панин… э-ээ… журналист. Из Москвы.

— Доктор Александр Иноземцев. Из… э-ээ.. Калининграда.

— А вы и вправду доктор? — весело спросил я. — От чего лечите? Честно говоря, чертовски хочется жрать! У вас тут нет ничего перекусить?

— Я распорядился, нам принесут обед в номер. Через (он посмотрел на часы) 5 минут.

— Спасибо, кстати, за гостеприимство. Плохо помню, как я здесь очутился… Мы знакомы?

— Я вам охотно подскажу: вы пришли сюда, потому что искали некоего инженера Гордеева.

— Точно! — удивился я. — Только убейте, не пойму, почему я решил искать его здесь.

— Это уже неважно. Я предлагаю вам искать его вместе. Дело в том, что я приехал позавчера и уже отчаялся его как-нибудь найти. Мы ведь с вами знаем (тут он многозначительно взглянул на меня), что у нас очень мало времени!

Доктор Иноземцев поднял и поставил на стол дипломат. Щелкнул застежками, открыл, извлек из него нечто серое и положил передо мной.

— Вам знакома эта вещь?

Я опустил взгляд. Передо мной лежала еще одна серая общая тетрадь с уже знакомым неразборчивым почерком.

 

Глава 3.

5 января 201… года. То же время.

Средневолжская Атомная Электростанция.

(реконструкция)

Большой, просторный и светлый кабинет директора станции в административном здании АЭС. Здесь недавно закончилась утренняя планерка, и сейчас присутствует только хозяин, Фролов Валерий Кузьмич. Это представительный, несколько обрюзгший мужчина в возрасте «уже за 50», с жестким подбородком и тяжелым взглядом. Типичный «штатский генерал». Он идеально выбрит, держится прямо, однако, если бы у нас была возможность присмотреться, мы бы увидели, что глаза у него немного запали и покраснели, как будто он не спал предыдущую ночь.

Некоторое время он сидит на своем директорском месте, барабаня пальцами по столу и глядя в стену. Затем лезет в стол, достает и кладет перед собой общую серую тетрадь, подписанную чьим-то неразборчивым почерком. Не открывает ее, просто рассматривает каким-то обреченным, усталым взглядом. Сидит так еще две минуты.

Вдруг как будто встряхивается и резким движением берет трубку интеркома.

— Главного инженера ко мне!

Появляется главный инженер АЭС.

— Приступаем к остановке реактора.

Главный инженер, флегматичный человек лет 40, в очках, ничем не выдает своего удивления и лишь уточняет:

— Аварийно?

— Нет, штатно.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Есть приказ?

— Есть.

— Мне бы в письменном виде.

— Возьми у секретаря.

— Хорошо.

— Что стоишь? Выполняй!

Главный инженер, чуть помедлив и еле заметно пожав плечами, уходит.

— Быстро!! — рявкает ему вслед Фролов.

15 минут после этого в кабинете ничего не происходит. Директор, явно в каком-то ступоре, просто сидит и все так же смотрит в стену, постукивая по столу пальцами.

После этого вдруг сразу начинают звонить все телефоны на столе. Директор не реагирует. К звону присоединяется мобильный директора, лежащий во внутреннем кармане пиджака.

Открывается дверь, заглядывает секретарша.

— Валерий Кузьмич, Москва!

Будто очнувшись, директор вздрагивает и говорит:

— Соединяй.

Поднимает трубку.

— Да.

(голос в трубке)

— Кузьмич, ты? Что у вас там такое? Почему упала мощность?

— Я глушу реактор.

— Не понял. Что?

— Я отдал приказ заглушить реактор.

(пауза)

— Почему?

— Вы же знаете. Вторая турбина не в порядке, требуется замена. Главный паропровод у меня третий год отремонтирован по временной схеме…

— Ты же сам докладывал, что это все не мешает эксплуатации!

— Докладывал. Но сейчас понял, что не хочу рисковать.

(еще одна пауза)

— Я не понял, Кузьмич, ты перепил, что ли, на Новый год?! Не просыхал все праздники? Ты что творишь?

— Я со второго числа на работе. И в этот Новый год вообще не пил. Не идет…

— Да мне плевать!! Немедленно восстановить нормальную работу станции!!

Директор Фролов вздыхает и почему-то с ненавистью смотрит на серую тетрадь перед собой — так, как будто это не прямоугольный предмет, а, к примеру, огромный серый таракан. Но отвечает твердо:

— Не могу. Техника безопасности предписывает остановить реактор и провести необходимые ремонтные работы.

Голос в трубке уже заходится яростью:

— А договоры поставок кто будет выполнять?! Сейчас зима! Кто даст мощность? Господин Фролов, вы отстранены от управления! Приказываю пройти медицинское… Козел, что ты творишь???

Фролов бережно кладет трубку и выходит из кабинета, бросив секретарю:

— Я на объекте.

Телефоны продолжают надрываться в пустом кабинете.

 

Глава 4. Как найти чертового инженера

5 января 201… года

город С., гостиница «Восток». Время — около трех часов дня.

Не скрою, я был изумлен. Та же самая тетрадь! Однако откуда она у профессора?

— Знакомая тетрадка! — сказал я как можно небрежнее. — Вы, часом, не у меня из сумки ее вытащили?

— Что? Да как вы могли подумать! Это мой экземпляр, я получил ее… получил по почте. Два месяца назад.

— Шикарно!

Я наконец скинул с себя верхнюю одежду, ботинки; извинившись, уединился в огромной, размером с мою квартиру, ванной и долго там плескался. Вышел умиротворенный. Положительно, эта дикая поездочка начинала мне нравиться! Давно заметил: если что-то плохо начинается — дальше, скорее всего, будет все зашибись. Например, если заманят тебя в гости, а тебе идти было в лом, неохота, все болит, кроме скуки ничего не ждешь — наверняка в итоге будет и весело, и нальют, и кралю какую-нибудь подцепишь очень недурственную… И наоборот: если предвкушаешь, надеешься, ждешь чего-то замечательного от какого-нибудь события — наверняка будет жесткий облом, тоска, скука и трезвость! Такова жизнь, увы, не я ее придумал.

В общем, вышел я с полотенцем на плече, в теле бодрость. И голова, главное, совсем не болит! Говорю профессору:

— А где ж еда? Обещали, через 5 минут будет!

Жрать, действительно, хочу как из пушки. Профессор слегка как будто тормозит, откликается не сразу. Задумчив и грустен.

— А, что? Да, этот русский сервис… Сейчас еще раз позвоню.

Я тем временем осматриваюсь. Номерок действительно шикарный, сделанный, как я понимаю, под «русскую старину». На полу паркет, стены обиты как бы полированными досками, везде шкуры развешаны. Стол стоит дубовый, с мощными такими ножками. А вместо одной из стен — почти что во всю стену окно, и там — шикарная панорама города с высоты.

Я пристраиваюсь за столом — сажусь но деревянную, но очень удобную то ли скамью, то ли такой суперрусский стул.

— Что ж, давайте о Гордееве. Вы, значит, получили от него эту тетрадь и примчались сюда? Что ж до сих пор не нашли? Плохо искали? На ТЭЦ хоть обращались?

Профессор отвечал виновато:

— Я уже отчаялся, правда. С ТЭЦ я, естественно, начал — ведь Гордеев никаких своих личных данных не указал, только имя и должность. Сначала звонил туда. Однако там его звать отказываются.

— Как отказываются?

— Вот так. Просто, как услышат про Гордеева, бросают трубку, и все.

— Интересно! Ну и?

— Я тогда поехал на эту самую ТЭЦ. Узнал адрес. Но меня не пустили — там же, знаете, пропускной режим. Охрана! Я там вчера полдня околачивался, дождался конца смены… Ничего! Никто про Гордеева или ничего не знает, или не хотят отвечать.

— Энергетики, они такие… — сказал я со значением. — Каста! Ну, ну, — подбодрил я его.

— Да что «ну»? — неожиданно с раздражением сказал профессор. — Вот и всё. Я скачал себе адресную книгу города. Мало того, что она старая — аж 2007 года! Так там оказалось 128 Гордеевых с инициалами И.С.! Дико популярная здесь фамилия. Когда мне их обходить? Вы же знаете — завтра уже, скорее всего, будет поздно…

Тут послышался нарастающий гул, переходящий в рев. Через некоторое время оконный проем пересекла огромная туша самолета, летящего странно низко, и рев стал удаляться.

— О черт! — вырвалось у меня. — Тут что, аэродром так близко?

Профессор совсем понурился и на самолет, казалось, вовсе не обратил внимания.

— Не знаю, — сказал он рассеянно. — Я российскими авиалиниями не пользуюсь.

— Да вы не волнуйтесь, Александр… извините, как вас там по батюшке?

— Глебович.

— Прекрасно, Александр Глебович! Найдем мы вашего Гордеева. Чай, не иголка.

— У вас есть план?! Осталось буквально полдня.

— Не беспокойтесь, проф! Вы имеете дело со мной!

— Простите, — сказал несколько смущенно мой благодетель, как будто спохватившись. — Мне тоже хотелось бы знать, кто вы и почему ищете Гордеева…

— Я же вам сказал: зовут меня Аркадий, фамилия Папа… Панин, я журналист. Гордеева ищу, чтобы взять у него интервью для знаменитого еженедельника «Час Икс». Вы его читаете?

— Первый раз слышу, — искренне ответил он. — Но я вообще мало читаю буль… популярную периодику.

— Зря! У нас самое быстрорастущее издание… в мире! Значит, ничего интересного не узнали?

— Да нет, узнал кое-что. Удалось подслушать разговор двух работяг на автобусной остановке возле проходной. Я услышал, правда, обрывок. Один говорил другому — Степаныч, мол, совсем с катушек съехал — станцию хотел остановить. Хорошо, говорит, главный об этом узнал. Они долго ругались, и главный приказал на станцию его не пускать. А другой сказал, что слышал, будто «Степанычу» дали принудительный отпуск, а директор надеется, что он «еще оклемается».

— Так-так. Ну и что?

— Как что? Но ведь «Степаныч» — это скорее всего отчество Гордеева!!

— Хм… Что ж, ценная информация. Мы тоже у себя в редакции подумали, что Гордеев на грани съезда с глузду. А его, вон, и на работу уже не пускают. Вы правы — надо спешить. Дайте-ка мне трубку и продиктуйте телефон приемной ТЭЦ.

— Но я туда уже звонил, это бесполезно!

— Предоставьте это мне, профессор. Вы просто не умеете разговаривать. А вы пока еще раз поторопите со жратвой, хорошо? Что ж за гостиница такая, «люксы» кое-как обслуживают!

План у меня в самом деле был, намеченный еще в поезде. Рискованный, конечно; а еще хуже было то, что никакого «плана Б» и вовсе не существовало. Однако я чувствовал непонятное вдохновение и подъем. Как же бывает порой полезно вырваться из опостылевшей обстановки! «Не податься ли, в самом деле, в репортеры?!» — мелькнула мысль.

В трубке недолго раздавались гудки, потом раздался щелчок, и женский голос ответил:

— Северная ТЭЦ.

— С Гордеевым соедините, — сказал я как можно грубее.

На том конце явно случилось легкое замешательство.

— С Гордеевым?

— С вами говорят из областного комитета партии «Священная держава». Гордеева!

— Его нет… Он сейчас отсутствует…

— Так. Начальника отдела кадров станции!

Я продолжал напирать.

— Она в командировке. Могу соединить с заместителем…

— Гордеева нет, начальник отдела кадров не на месте. Что у вас там за бардак?! Я еще раз повторяю — с вами говорят из обкома СВД! Почему у Гордеева сотовый не отвечает?!

— Понимаете, Гордеев заболел… Неожиданно…

— Мне плевать! Завтра состоится праздничный партийный молебен, мне поручено оповестить весь городской актив. ПОД РОСПИСЬ! Должны быть все, кто в состоянии ходить. Грызлов из Москвы приезжает!

— Мы обязательно оповестим…

— Оповестите! Хотя нет: мы сами. Дайте домашний адрес Гордеева. Быстрее!

— Сейчас…

И мне продиктовали адрес.

Я положил трубку и торжествующе посмотрел на своего гостеприимного хозяина:

— Учитесь, коллега! Улица Речников, дом 5, квартира 25.

«Коллега» смотрел на меня с восхищением и даже поаплодировал!

— Как вам удалось?! Блестящая идея! С этой партией… СВД? Как тонко!

 

Глава 5. Те же и Катя

Его прервал стук в дверь. Профессор открыл, и весьма миловидная девушка вкатила тележку с яствами.

— Ваш заказ!

И она ловко начала накрывать на стол.

Профессор оказался гурманом! Передо мной, как по волшебству, на широкой дубовой поверхности появились судки с ароматно пахнущей солянкой, миски с разнообразными соленьями, блюдо с зеленью и овощами и, наконец, почему-то плов. Пахло все сногсшибательно!

Впрочем, поначалу я все свое внимание сосредоточил на девушке, показавшейся мне смутно знакомой. Точно! Она сидела на ресепшн сегодня утром.

Расставив яства, она уж было собралась уходить, но я постарался, как поется в песне, не дать ей уйти. Быстро выяснил, что зовут ее Катя, она действительно работает на ресепшн, и ее привлекли доставить блюда, так как «в ресторане зашиваются и полный некомплект».

— Позвольте пригласить Вас разделить с нами эту скромную мужскую трапезу! — предложил я широким жестом.

— Ну что вы, я на работе… — засмущалась чаровница.

Честно говоря, я считаю, что охмурять персонал — занятие не вполне спортивное, и обычно стараюсь не злоупотреблять этим. Однако тут и ситуация была необычная, и Катя очень уж хороша — скромница, волосы убраны под фирменную шапочку, строгий голубой наряд, живые карие глаза, в коих виднеются бесенята… Барышня, пожалуй, не была такой уж молодухой — едва заметные морщинки возле глаз, чуть-чуть полноватая. Где-то к тридцатнику, оценил я. Но, в конце концов, спелый плод слаще, не так ли? А главное, я чувствовал себя в ударе, и, ей-богу, заслуживал теплого женского бока рядом.

И впрямь — уговаривать долго не пришлось, Катя, очень мило изображая смущение, присела за стол с нами, повторяя «только на 5 минут!» Конечно-конечно. Зато наш Александр Глебович, напротив, являл все признаки нетерпения — похоже, он готов был прямо с места в карьер броситься на улицу каких-то Речников за столь счастливо обнаруженным (мною!) инженером. Еле-еле уговорил торопыгу остаться и немного поесть.

Сам я считал, что торопиться уже некуда. В самом деле — полчаса ничего не решат, адрес мы знаем; если хитрец-инженер дома — мы накроем его непременно сегодня же вечером; если же он, скажем, решил воспользоваться внезапным отпуском и уехал куда-нибудь кататься на лыжах — мы его в любом случае не застанем. Так зачем дергаться?

Профессор в итоге сдался и даже достал из пышного серванта бутылочку «Хеннеси» и бокалы.

Чокнулись, выпили за Рождество.

— Как же вы додумались про СВД? — спросил профессор.

— В этом ничего особенного, — сказал я скромно. — Просто идея, что партийное начальство на станции наверняка знают хуже, чем городское или отраслевое. А все неизвестное пугает. Гордеев главный инженер ТЭЦ, по городским меркам это шишка. Значит, должен быть в так называемом «активе». Ну и дальше, вы слышали — дело техники.

— Прекрасно! — снова восхитился профессор. — А почему СВД?

— Ну, это ж традиционное сокращение названия партии, «Священная держава». В России трехбуквенные сокращения обожают: СВД, АКМ… У вас в Калининграде разве не так?

— А? — невпопад сказал проф. — Да, конечно, и у нас так же… В Германском бундестаге есть тоже партия с таким сокращением, я читал, но там это «Свободные демократы»…

— Так это и у нас так — экспортный вариант сокращения (ох уж мне эти профессора! Полный отрыв от жизни!). Ну да бог с ней, с политикой, будь она неладна. Давайте уж, раз мы так хорошо сидим, расскажите нам с Катей по-быстрому — о чем в той тетрадке написано?

И я заодно в двух словах рассказал Кате историю про неуловимого инженера, попутно очень удачно и незаметно малость приобняв ее за плечо. Катя, впрочем, руку мою аккуратно сняла, хотя и не отодвинулась.

Профессор был поражен.

— Как? Вы не знаете, что в тетради?!

— Ну, — малость смутился я, — знаю в общих чертах. Почерк уж очень неразборчивый, да еще формулы… Короче, там вроде про какой-то катаклизм, что-то типа локального конца света, да?

— Ой! — сказала Катя. — Что это вы такое говорите?!

— Вот видите, — сказал я шутливо. — Вот мы уже напугали бедную девушку.

Профессор, впрочем, был серьезен.

— Тут ведь в самом деле есть чего пугаться, друзья мои. Но я не поверю — ведь у вас в руках такой ценный источник информации! Неужели вы ничего не прочитали там про солнечное пятно, про ВС, про срок износа, про предполагаемые масштабы разрушений?

По правде говоря, я тетрадку так и не открывал — как-то все некогда было, да и не люблю я сушить мозги над откровенными бреднями. Поговорить еще ладно, но читать?! Однако симпатичного профессора обижать не хотелось, поэтому ответил осторожно:

— Нуу… Про ВС я знаю — это «Вооруженные Силы». О чем там речь — об армии вторжения с Марса?

— Боже! — всплеснул руками профессор. — Да нет, там все гораздо проще. Должен вам сказать, что у меня довольно неплохое математическое образование, а по специальности я — криптолог. Поэтому я прочел практически всю тетрадку, и многие выкладки мне показались чрезвычайно интересными. Да! Не скажу убедительными, но — интересными. Хотя я знаю, что многим моим… коллегам так не показалось. Тем не менее я убежден, что Гордеев — оригинальный и глубокий мыслитель, а то, о чем он говорит, вполне может быть правдой. Как ни дико это звучит.

— И? — подбодрил я его. — Что ж он напророчил?

На стене справа внезапно включился огромный плоский телевизор. Шел, по всей видимости, новостной выпуск какого-то местного канала. Дикторша в возрасте явно за 50 (откуда таких берут?!) вещала на средней громкости о визите губернатора области в Карловы Вары, затем пошел репортаж о подготовке трудовых коллективов к встрече Рождества.

— Ого! — сказал я. — Часто у вас телевизоры сами включаются?

— Не понимаю, — удивленно сказал профессор. — Я его утром пытался включить — безрезультатно… Думал — он сломан.

— Это в этом номере контакт отходит, — с набитым ртом вступила Катя. — Все постояльцы жалуются.

«И это — номер люкс! — подумал я. — О, Россия…»

«Срочное сообщение! — продолжала тем временем вновь возникшая на экране дикторша. — В связи с проведением плановых профилактических работ уменьшена подача энергии со Средневолжской АЭС. Могут наблюдаться перебои с электроэнергией в Западном, Северо-Западном, Северном и Центральном районах города».

Я подцепил вилкой соленый грибок и поинтересовался у Кати:

— Центральный район — поди, наш? И часто у вас перебои с энергией?

— Ой, да постоянно, — беспечно махнула рукой Катя. — То одно, то другое. Но вы не волнуйтесь: у нас в подвале генератор, если что — сразу на него переключаемся. Будут перебои — вы даже ничего и не заметите. Так, мигнет — и всё!

Профессор добрался до пульта и убрал звук у телевизора. После чего торжественно обратился к нам:

— Друзья мои! А ведь это — то, что вы сейчас слышали — и есть то, о чем вы спрашиваете. О чем предупреждает инженер Гордеев. Перебои энергии! Как вы думаете, почему они возникают?

— Да это все знают, — ответила вперед меня Катя. — На соплях все, провода рвутся. А чинят плохо.

— Вот! — поднял вверх палец хозяин номера. — Совершенно верно — полный износ! Причем износ всего. Вы ведь, наверно, слышали, что в России износ инфраструктуры — любой, и энергетической, и транспортной, и коммунальной — составляет минимум 85%?

— Вы, проф, как-то неправильно цифру «85%» используете! — ответил я, веселясь. — 85% — это, как известно, столько избирателей поддерживает партию «Священная держава»! А вы нам тут про инфраструктуру какую-то…

— Тем не менее это так, — продолжал профессор с нажимом. — Линии электропередач, теплоцентрали, оборудование атомных станций, тепловых станций, паропроводы, газопроводы, сами здания и сооружения инфраструктурного характера — все изношено до предела! 85% — это еще средняя цифра. То есть во многих местах износ превышает 100%! Это значит, что это всё отработало один, два, три срока эксплуатации. Без замены и, зачастую, даже без положенного капитального ремонта.

— Жуть какая, — сказал я, зевнув. — Вы сейчас прямо в стиле нашего известного журналиста Папашина выступаете. Страшно, конечно — но это ж все и так давно знают. Всё давно уже сто раз износилось — но ведь работает же! Надеемся на русский «авось». Гордеев-то тут при чем?

— А Гордеев выдвинул концепцию «волны синхронизации», ВС. Якобы в истории иногда возникают, в результате особого рода солнечной активности, периоды, когда процессы изнашивания одномоментно в разных структурах резко ускоряются. То, что гнило — догнивает, ржавело — рассыпается. Если где-то металл был перенапряжен, то «усталость» металла переходит в качество — он лопается. И так далее.

— И что?

— И все. На некой территории, попавшей под излучение солнечного пятна, грубо говоря, рассыпается то, что, по идее, давно должно было рассыпаться. Просто это происходит не хаотично, а как бы одновременно. Ну, или почти одновременно. В течение дня. Точнее — семнадцати часов.

Скорее для Кати (я боялся, что она заскучает), я спросил:

— Там что-то у него вроде было про Великую Армаду…

Профессор улыбнулся:

— А! Это старая история. По Гордееву, волны синхронизации бывают довольно небольшого объема и по большей части проходят бесследно для человечества, рассеиваясь, так сказать, над морями и океанами.

— Да ну?!

— Вы, наверно, проходили в школе, что две трети поверхности Земли покрыто водой, — тонко улыбнулся он.

— А Великая Армада — это огромный флот кораблей, которую собрала Испания в 1588 году, чтобы окончательно разгромить и покорить Англию. Историки до сих пор никак не могли понять, как Англия сумела отбиться — по всем раскладам, у нее не было ни шанса противостоять испанцам на море. До сих пор это считали каким-то чудом. А Гордеев предположил, что флоту Испании не повезло — его в какой-то момент похода накрыло Волной. Корабли тогда тоже эксплуатировали в хвост и в гриву, износ был чрезвычайно велик… Короче, большая часть флота развалилась прямо в море еще до всякого столкновения с англичанами. Только это и позволило уравнять силы.

— Потрясающе! — сказал я. — И тут фоменковщина! И до истории Испании добрались, гады!

Тут снова послышался нарастающий рев самолетных двигателей, и еще одна тень огромного Эйрбаса мелькнула за окном в густеющих сумерках. Правда, выл он как-то не так — более жалобно, что ли. Или, скорее, тише.

— Катя! — обратился я к соблазнительной соседке. — Это ж невозможно! Почему самолеты летают так низко? У вас тут аэропорт, что ли, в черте города?

— Да нет, — удивленно ответила она. — Аэропорт в 35 километрах…

— Черт знает что! — продолжал я возмущаться.

Издалека раздался глухой взрыв. Или не взрыв — просто глухое «бух!» Где это, было не видно — в ту сторону не было окна. И это была та сторона, куда пролетел самолет.

— Он ревел как-то странно… — проговорила Катя.

— Как будто у него работал один двигатель, — очень озабоченно продолжил ее мысль профессор.

Не сговариваясь, мы все подошли к огромному окну и встали, тревожно глядя на панораму города.

— Ну вы, тоже мне, авиаторы… Двигатели самолета по звуку определяете, как же! — сказал я. — Вы еще скажите, проф, что самолеты у нас тоже изношены.

Мне хотелось подбодрить спутников и развеять смутную тревогу, которую, что уж скрывать, нагнал этот калининградский «доктор» своими побасенками.

— Ваш… то есть наш самолетный парк тоже изношен более чем на 70%, — задумчиво ответил тот. — Большинство самолетов приобретено в других странах, где они уже почти выработали свой ресурс… Им всем по 15-20 лет…

Я хотел возразить, но проф меня прервал, предостерегающе подняв руку.

— Что это было? — спросил он тревожно, скорее не нас, а сам себя. — Случайность, или…? И эта АЭС на «профилактическом ремонте»… Неужели все начинается раньше, и мы опоздали?

— Вы хотите сказать, что самолет упал из-за этой самой «волны» черт его знает чего? Бросьте. Да полно, не пугайте девушку!

Я попытался обнять стоящую рядом Катю, но она решительно высвободилась и сказала:

— Знаете, я, пожалуй, пойду. Мне пора, скоро смену сдавать.

По ней было видно, что возможную аварию самолета она приняла как-то очень близко к сердцу.

Пытаясь хоть как-то спасти вечер, я со смехом спросил:

— Ой, да ладно! Александр Глебыч, вы скажите лучше — зачем поселились здесь, да еще на такой верхотуре? Денег девать некуда?

Глебыч перестал вглядываться в сгущающуюся на глазах темноту и ответил с детской гордостью рассеянного ученого, сумевшего самостоятельно купить в магазине молоко и батон колбасы:

— Эту гостиницу я специально подбирал! Прошерстил весь городской интернет. Важно было найти поновее, как минимум — чтобы здание было не старше 1980 года постройки.

— А почему 1980??

— Как, вы и это не прочли?! Это же цифра Гордеева. Он изучил советские ГОСТы и эмпирически вывел, что ВС будет воздействовать в основном на постройки и сооружения, сделанные до этого года. Это общее правило — если, конечно, не было каких-то особо мощных факторов износа.

— И гостиница «Восток»?..

— А ее ввели в эксплуатацию в 2005 году, я посмотрел!

— Понятно. А «люкс»-то почему?

Профессор ощутимо смутился. После колебаний все-таки признался:

— Честно говоря, я с самого начала сомневался, что успею найти инженера. Из меня плохой поисковик, я только в текстах знаток… А сюда поселился, потому что самый верхний этаж. Обзор хороший. Мне предлагали соседний люкс, он называется «Современный», считается лучше — но там вид в основном на реку, а чего мне на нее смотреть?

Я догадался и рассмеялся.

— То есть вы здесь пристроились, чтобы в безопасности понаблюдать, как город будет рушиться, так, что ли? «Мне сверху видно всё»?

— Александр Глебович, — вдруг вмешалась уже стоящая у двери Катя, — но это как-то стыдно, знаете! Такой солидный на вид мужчина… Если вы считаете, что будет катастрофа — почему не предупредить?

— Да ведь предупреждали, Катя! — с горечью воскликнул он. — Гордеев уже полгода в набат бьет. Думаете, почему у меня его тетрадка? Да он всем их рассылает! В гордуму ходил, к мэру, к губернатору. Президенту писал, в газеты во все. Кто ж слушает? И это местный «актив»! А меня кто будет слушать? Все, естественно, считают его предупреждения тихим помешательством, а его самого — надоедливым сумасшедшим. Да вы ж и сами говорите оба, что ничего нового, все давно про всё знают и так. Разве нет?

— Ну, не знаю, — упрямо тряхнула головой Катя. — Что-то можно же было сделать?

— Есть такой анекдот, — горько усмехнувшись, сказал профессор. — Стрелочника экзаменуют — что делать, если он видит, что два поезда идут навстречу друг другу. Он говорит — переведу семафор. — Семафор не работает. — Переведу стрелку. — Стрелку заклинило. — Разожгу костер. — У вас нет ни спичек, ни зажигалки. — Ну тогда позову жену! — А жену зачем? — Пусть полюбуется на великолепное крушение!

Возникла пауза, и никто не улыбнулся.

— Однако мрачный у вас юмор, док, — сказал я наконец.

Тут что-то произошло, и номер еле ощутимо тряхнуло. В комнате погасли все лампы, вырубился беззвучный телевизор. На несколько секунд вокруг воцарился белесый сумрак. Но почти тут же с еле слышным гудением лампы вспыхнули вновь.

— Видите, я же говорила — генератор сразу включается! — сказала Катя. — А я пойду уже, мальчики. Не скучайте.

Она уже положила руку на ручку входной двери в номер (это, кстати, была тоже роскошная, все в том же пышном русском стиле массивная деревянная дверь, изукрашенная росписью, которую я мысленно определил как «под хохлому»). И вдруг замерла и снова повернулась к нам.

— Кстати, вы зря думаете, что гостиница построена в 2005-м.

— Почему?

— Там на сайте было правильно написано — введена в эксплуатацию. Это ее просто достроили, наконец, в 2005-м. А строить ее начали в 1977! Знаете, как оно бывало при большевиках? Фундамент кое-как положили, подняли на два этажа — да и бросили. Я тут сама еще в детстве с ребятами играла. В прятки и так далее. Мы это называли «в развалинах».

Профессор был очевидно ошарашен подобным известием.

— Достроили?? Как — «достроили»? Может быть, снесли и построили все заново?

— Да как бы не так! — с непонятным торжеством заключила Катя. — Что я, не видела? Так на старый фундамент и начали строить. Двадцать с лишним лет все стояло даже без крыши над вторым этажом, а потом все — раз-раз — да и завершили.

Я взглянул на профессора. Тот стоял, как громом пораженный.

— Ну, счастливо оставаться, — сказала Катя. — Любуйтесь тут в окно, спасибо за угощение.

И она нажала ручку двери. Дверь не шелохнулась. Она надавила плечом — никакого эффекта.

— Откройте, пожалуйста, дверь, — сказала она тихо.

— Я ее не запирал, — растерянно сказал профессор.

— Дайте я, — почувствовал я необходимость вмешаться.

Я подошел и толкнул дверь сам. Крепкое дубовое сооружение не шелохнулось.

— Генератор, говорите, в подвале, — тихо сказал я. — Сколько литров?

— Пятьсот, — прошептала Катя.

 

Глава 6. Волна пришла

— Давайте я, Катя, — сказал я. — Заело, наверно, что-то!

И я как следует навалился на дверь. Она не шелохнулась. Я надавил еще, аж застонал от натуги. Никакого эффекта!

— Во дела!

Я аж запыхался, пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке. — Какие-то чудеса. Что за шутки? Может, у вас администрация так шутит, типа, новогодние розыгрыши?

Катя негодующе фыркнула.

Профессор весьма нервно подошел к двери, тоже толкнул ее, потом стал осматривать и цокать языком, постепенно склоняясь до пола. Мы с Катей смотрели на него с недоумением и тревогой.

— Все ясно, — сказал он.

Я тем временем бросил взгляд в окно — и не удержался от возгласа.

— Ого! А что в городе-то случилось?!

— Что такое?! — вскинулись одновременно Катя и профессор.

— Да сами посмотрите — темень!

Действительно — еще вроде бы минуту назад вид из окна был вполне новогодний, открыточный — снежный и умиротворяющий: «дорожки» из горящих фонарей вдоль магистралей, приветливый свет тысяч окон… Теперь же за окном поселилась серая тьма, лишь местами прорезаемая фарами проезжающих машин.

Забыв о двери, мы с профессором бросились к панорамному окну.

— А где ж город? — вырвалось у меня. Мельком взглянул на профа — его лицо было искажено самым настоящим ужасом.

Отозвалась недовольная Катерина от двери.

— Да там же город, где и был. Что вы так переполошились? Опять свет веерно вырубили, эка невидаль! Аварий на электростанции, что ли, не видели? У нас так часто бывает.

В пейзаже стали вдруг снова проявляться окна — на этот раз они горели неярко, с каким-то красноватым свечением.

— Видите? — продолжала Катя. — Народ привык. Свечи зажигают, керосиновые лампы. Вы лучше думайте, как выйти отсюда. Я лично не собираюсь здесь с вами сидеть, мне домой пора, смена уже закончилась!

— Профессор, давайте вдвоем!

Я отвлекся от окна и снова пошел к двери.

— Бесполезно, — махнул тот рукой.

— Да бросьте! Вместе навалимся — и все!

— Посмотрите внимательно: дверь… как это говорится?.. встала косо…

(Я мельком удивился тому, что профессор, похоже, стал забывать русские слова)

— Перекосило? — ахнула Катерина.

— Ну да, — в голосе профа сквозила безнадежность. — Опустилась, так сказать, ниже уровня пола. И замок заклинило. Не открыть.

— Так давайте ее выбьем к чертовой матери! Не век же здесь сидеть, правда что!

Я действительно рвался в бой.

— Как вы ее выбьете, дорогой мой? Это дубовая дверь, толстая. Проклятый номер «люкс» и эта их «русская аутентичность»!

— Мда, дела… С чего ж вдруг ее перекосило?

— А Вы что, не замечаете наклона? — горько сказал профессор.

— Какого наклона? — не понял я.

В подтверждение своих слов профессор молча достал яблоко из блюда, стоящего на столике, и положил на столешницу. Яблоко секунду поколебалось, а потом решительно и весело покатилось к краю. Перед самым падением его машинально подхватила девушка Катя.

— Кривой столик?

Я все еще не понимал, что происходит.

— Это Волна, — проговорил профессор. — Стол ни при чем. Все здание чуть накренилось. Набок.

Подала голос Катерина:

— Я тоже что-то чувствую… вроде наклон в самом деле появился, туда, к стенке… Но этого же может быть!

Профессор развел руками.

— Стоп-стоп! — опомнился я. — Вы хотите сказать, что из-за этой вашей Волны… как ее… синхронизации сначала потух свет во всем городе, а теперь и наша гостиница стала как Пизанская башня?! И еще дверь из-за этого не открывается?? Но это же бред!

— Бред?! — чуть не закричал профессор. — Вы же сами приехали сюда из-за инженера Гордеева! Вы ему поверили! И вот пожалуйста — вы — и я! — оказались правы: все идет так, как он и предписал вот в этой (он потряс ею — я не заметил, когда он успел взять ее в руки) серой тетради!!

Мы попытались позвонить — телефоны не работали. Ни гостиничный, ни, что уж совсем показалось странным, наши сотовые. Мы поочередно давили экраны на каждом из них — никакого эффекта!

— Какая-то мистика! — не удержался я. — И телефоны не работают! А в то же время свет горит.

Буквально в следующий миг что-то крайне неприятно скрежетнуло, и я впервые почувствовал легкий, но все-таки безусловно реальный наклон комнаты. Тут же вдруг замигали, а потом погасли все лампы, и гостиничный номер погрузился во мрак. Что-то еще можно было различить разве что благодаря лунному свету — луна взошла в полную величину. По сырому ночному небу бежали облака, поэтому воздух в номере как бы все время мерцал.

— Ну вот, вы и накаркали, — желчно сказал профессор. — Свет горел, видимо, благодаря тому самому генератору в подвале. А сейчас гостиница еще чуть просела и накренилась, какие-то кабели зажало — вот и электричество накрылось.

— Господа, — внезапно подала голос Катя. — Прекратите скубаться. Лучше подумайте, как мы будем выбираться отсюда.

Я еще раз бросил взгляд за окно (там по-прежнему клубилась серая тьма), после чего решительно уселся в кресло. — Да что делать, что делать. Давайте просто посидим, помолчим. В конце концов, вас наверняка хватятся и кого-то пришлют.

— Да никто меня не хватится! — чуть не слезами в голосе сказала Катя. — Я же говорила, что у меня смена заканчивается! Девчонки наверняка подумают, что я отнесла еду и пошла домой, а мимо них как-то прошмыгнула…

— Ну ладно, — примиряюще сказал я разволновавшейся девушке. — Тогда заночуем! Это же люкс, тут масса места. Утром наверняка придут и освободят нас. Мы тогда рванем к Гордееву…

— Да вы что, не понимаете, господа?? — буквально взревел профессор. — Ферфлюхтер, майн готт!! Если основа гостиницы действительно построена в 1977 году, то что это значит? А?!!

— Не хотите же вы сказать… — начал я.

— Вот именно!! Здание изношено, и Волна на него действует, получается, точно так же, как и на все изношенное дерьмо в этом городе или даже в этом регионе!

— И… что тогда? — осторожно спросила Катя.

— Это значит, что оно может рухнуть в любой момент, — обреченно и уже как-то спокойно произнес профессор. — Мы в ловушке.

Словно в подтверждение его слов, пол снова едва заметно, но ощутимо качнулся, как будто еще чуть просел. Катя еле слышно ойкнула и, похоже, заплакала.

 

Глава 7. Трудно жить в Пизанской башне

И после этого, словно по волшебству, вновь повсюду загорелись лампы, а потом и телевизор вспыхнул. На экране все тот же Иван Ургант что-то издевательски втолковывал Гарику Мартиросяну. Беззвучно. Но свет меня приободрил.

— Ну что ж, — бодро сказал я, — выбираться так выбираться! А вот что там, в том углу за портьерой?

— Там балкон, — всхлипнув, сказала Катя. — Но он на зиму закрыт.

— Закрыт? Не беда, откроем! — сказал я.

И действительно, немного повозившись, балконную дверь удалось открыть (возился в основном я, поскольку профессор, видимо, от переживаний впал в некую прострацию, а от Кати было мало толку). Балкончик оказался маленький и узкий, но, главное, с его дальнего конца было буквально рукой подать до соседнего!

— А там что за балкон, Катя?

— Это наш второй суперлюкс, «Американский». Вы же видели — у нас два суперлюкса. Номер сделан в модном стиле «модерн хайтек», оборудован редкими композитными материалами… — Катя, видимо, шпарила по заученному, но быстро осеклась и сердито сказала: — Да что я вам рассказываю!

— Там живет кто-нибудь? — продолжил я расспросы.

— Нет, у нас вообще мало постояльцев.

— А дверь входная там тоже дубовая?

До Кати начало доходить.

— Нет, там дверь стеклянная — хайтек же! Из матового стекла, постмодерн… Так вы что же?..

— Да, я именно об этом. Мы сейчас аккуратно переберемся в этот ваш хайтек, расколотим стекла — и мы на свободе! Как вам план, профессор?

— Аркадий, вы не понимаете…

Профессор оставался в своем ступоре.

— Аркадий, Волна пришла. Город уже начал рассыпаться, я вижу. Наша гостиница рухнет в любую секунду. Я не понимаю зачем…

Я взял профа в охапку и вынес на балкон, на свежий воздух. Признаться, на высоте 20-го этажа погода чувствовалась еще мерзее, чем внизу. Резкий холоднющий ветер, сырость. Бррр!

— Не время распускать нюни, профессор! Нам, между прочим, сказочно повезло: гостиница просела как раз в нужную сторону! Мы спокойно перейдем куда надо по вон тому бортику — а сила тяжести сама будет прижимать нас к стене!

— Я не понимаю, — нервно сказала Катя, — почему нет тревоги? Почему не объявляют эвакуацию?! Может быть, в самом деле нам подождать — они должны будут прийти за вами…

— Это геометрия, — неожиданно ясным и четким голосом ответил проф. Холод ему явно пошел на пользу. — Ваши сидят ведь в основном на первом этаже? Ну вот. Понятно, что у основания наклон чувствуется гораздо меньше, чем у нас здесь, на вершине!

— То есть они там даже не знают про крен гостиницы?! — ахнула Катя.

— Сами же видите — никто не беспокоится…

— Так, господа! — встрял я. — Позвольте прервать вашу высокоученую беседу! Я вот тоже этот ваш «крен» ощущаю с трудом. Возможно, никакого крена и нет вовсе. Давайте, однако, действовать, инженер Гордеев нас заждался. Кто первый?

— Если вы не ощущаете крена, зачем вы вообще куда-то лезете? — желчно осведомился профессор.

— Просто мне наскучило сидеть в номере, я, знаете ли, человек молодой. Хочу пройтись! — парировал я.

— Может быть, соорудить страховочные… веревки? — робко спросила Катя. Вниз она старалась не смотреть. — Можно из простыней, я читала…

Я заколебался. — Конечно, страховка не помешает…

Тут балкон снова вполне ощутимо тряхнуло, что-то заскрежетало, а по облицовке внешней стороны здания застучали какие-то камешки. От этого уже не только Катя, но и похоже, мы все разом взвизгнули.

— Похоже, балкон трещит… — сказал профессор беспокойно. — На нем вообще можно стоять втроем?!

Катя тихо заскулила. Мне самому — хоть я по-прежнему на 99% не верил в профессорские байки — стало крайне неуютно на этой верхотуре, да и что там — просто дико страшно. Я вообще, если честно, боюсь высоты.

— Вы как хотите, — сказал я, — но, по-моему, уже не до веревочных простыней. Нет у нас времени на них! Тут идти-то всего два шага! Приступок довольно широкий, наклон в нашу пользу. Предлагаю так: первым иду я, потом Катя, последний профессор.

Возражений не последовало, и я перекинул ногу через бортик балкона.

— Подождите! — взвизгнула Катя. — А вдруг она обледенела?!

— У меня зимние ботинки, — сказал я. И ступил на узенький откос, «соединяющий» балконы.

Перебрались мы, в общем, без приключений. Правда, чтобы войти в «мир хайтека», стекло в балконной двери пришлось разбить…

 

Глава 8. Машина профессора

…Честно говоря, страшно. Я наговариваю все это на диктофон, выданный в редакции, и мне страшно. Профессор сидит сам не свой, девушка Катя побледнела и дрожит, явно не от озноба, хотя по номеру и гуляет холодный ветер из-за разбитого окна.

Мы все в легком ступоре, потому что выходная дверь оказалась из довольно плотного матового стекла. Ключа нет. Выбить ее представляется столь же нереальным, как и дубовую там, откуда мы только что выбрались.

Я побился об нее плечом и спросил, желая малость подбодрить честную кампанию:

— Может, полезем обратно? Там хотя бы стекла целые. Погреемся!

— Нет, должен быть выход! — зло возразила Катя. — Вы же мужики, что ж вы…

И она неожиданно заплакала. Я даже опешил, глядя на нее.

Профессор тоже скользнул по ней безразличным взглядом (я подивился его равнодушию), и сказал будто нехотя:

— Поздно. Все может рухнуть в любой момент. Не надо бороться с судьбой.

И добавил, обращаясь ко мне:

— Если хотите, полезайте назад. Я останусь здесь — буду смотреть в окно на великую русскую реку. Возможно, даже хорошо, что мы не увидим, что станет с этим городом…

И тут я разозлился. Почему-то с тоской вспомнил о недоеденном и недопитом в покинутом номере, мысленно подивился нелепости происходящего — а потом крякнул взялся за здоровенную лазерную панель, висящую на белой стене.

— Что вы делаете?! — вскрикнула Катя. — Она знаете сколько стоит?

— Если верить профессору, тут скоро вообще ничего не будет. Из оргтехники.

Я выдрал панель со стены (эх, жаль, легковата), разбежался и с размаху метнул панель в дверь. Раздался оглушительный звон, треск, панель отскочила и чуть не задела меня — но матовая дверь осталась невредимой.

«Надо что-то потяжелее». Я рыча осмотрел здоровенный номер, весь выполненный в белых тонах. Сначала подумал о столике — но он казался слишком хлипким. И тут меня осенило — «холодильник!»

— Профессор, помогайте!

Я раскрыл углубление в стене — там действительно стоял небольшой, но вместительный холодильник. Пыжась от натуги, я выдернул его. Тяжелый, зараза! Профессор вынырнул из своей летаргии и тоже принялся помогать. И вот мы встали в узеньком коридорчике перед матовой дверью, оба тяжело дыша:

— Ну! Разом!!

Я не думал, что так хорошо получится. Был готов бросать холодильник еще и еще, как таран в средневековом городе. Однако другого раза не понадобилось — мы, видимо, удачно вместе придали ускорение агрегату — он врезался в дверь острым углом… и она лопнула от удара, буквально так, как лопается перезрелый арбуз.

Теперь перед нами возник мрачный, освещенный лишь скудными «аварийками» лифтовый холл последнего этажа гостиницы. Я хотел было произнести краткую подобающую речь (главным образом чтобы покрасоваться перед Катей — эта официантка нравилась мне все больше) — но профессор опередил. С криком «Бежим!!» он ринулся вниз по лестнице запасного хода. Переглянувшись с Катей, мы последовали за ним.

Одним махом мы одолели этажей десять. На площадке то ли 9, то ли 10 этажа стоял мужик в майке и задумчиво курил. Я хотел пробежать мимо, боясь окончательно упустить из виду профессора, но человеколюбивая Катя, как видно, не смогла. Она резко остановилась и, едва набрав в грудь воздуха, выпалила:

— А вы… вы чего тут стоите?? Скорее берите все из номера и бегите вниз! Срочная эвакуация! Немедленно!!

— Да какая эвакуация, что вы еще там придумали! — возмутился мужик. — Света нет, телевизор не работает, а вы еще тут учения гражданской обороны затеяли? Вам надо, вы и эвакуируйтесь.

Катя схватила мужика поперек живота и силой потащила его ко входу на этаж. В полумраке это выглядело смешно, особенно если учесть, что маленькая официантка едва доставала мужику до плеча. Мужик явно не ожидал такого напора, а Катя тащила и говорила:

— Это никакие не учения. Гостиница вот-вот рухнет! Всем надо спасаться… Аркадий, помогай же! (это уже мне)

— Э-эээ… Девушка вообще-то права, — сказал я.

— Не трогайте меня! — наконец пришел в себя опешивший мужик. — Вы пьяные, что ли?? Я милицию вызову!

Он брезгливо оторвал от себя руки Кати и оттолкнул ее на меня. Катерина потеряла равновесие и наверняка бы упала, если бы я ее не подхватил. Но Катя, похоже, этого даже не заметила.

— Да что ж вы за дурак такой? — спросила она. — Вы что, не чувствовали толчков? А крен? Неужели не чувствуете крена?

— Не чувствую! — запальчиво отрезал мужик. Он явно хотел добавить что-то еще, скорее всего — матерное, но тут, видимо, произошло еще одно проседание, пожалуй, самое ощутимое: раздался грохот, потом какой-то странный треск одновременно со всех сторон, а также сверху и снизу. Пол под нашими ногами дрогнул и просел — да так, что и я едва не потерял равновесие. Мужика тоже сильно качнуло в нашу сторону. Что-то будто надорвалось сверху, и нам на головы посыпалась труха и штукатурка. В довершение всего громко треснуло и осыпалось дождем стекол вниз, в зимнюю темноту, окно за нами. Нас внезапно обдало колючим холодом улицы.

Катю на наклонном полу еще теснее прижало ко мне. Прошло несколько томительно страшных секунд, когда мы все ожидали, что разрушения продолжатся и пойдут с нарастающей силой — обрушатся балки и перекрытия, пол разверзнется, и мы вместе с грудой камней станем падать вниз, вниз… Катя в приступе отчаянного страха обхватила меня руками и спрятала лицо у меня на груди. Я сам был основательно напуган, но такое безотчетное доверие не могло не растрогать.

И тут все прекратилось.

На этажах выше и ниже нас послышались звуки открываемых дверей в номерах, недоуменные возгласы.

— Что, черт… — пробормотал мужик. В руках он так и держал непотушенную сигарету.

Катя довольно поспешно отпрянула от меня и неожиданно звонким голосом прокричала, уже не обращая на мужика в майке никакого внимания:

— Граждане! Срочная эвакуация!! Берем только самое необходимое! Эвакуация!

— Ну что, теперь крен есть? — спросил я его злорадно.

Мужик, ни говоря ни слова, бросил сигарету прямо на пол и с носорожьей стремительностью бросился на свой этаж. На этажах уже вовсю гудели растревоженные голоса. Внезапно кто-то крикнул «Землетрясение!» — и топот, крики и гул как бы утроились в мощности. Теперь там отчетливо слышались также женский визг и детский плач.

— Бежим! — предложил я. — Скоро на лестнице будет не протолкнуться.

Мы побежали вниз.

— В гостинице много народу? — спросил я на бегу.

— Да едва на четверть заполнена, собрание было, что плохо принимаем гостей, — так же на бегу ответила Катя.

На нижних этажах пробираться к выходу пришлось в уже довольно густой и перепуганной толпе. «Душечка, какое землетрясение, это же Поволжье, а не Япония!» — втолковывал толстяк своей худой и высокой, как палка, спутнице. Та ничего не отвечала и молча, зло пробиралась вперед.

Мы шли следом. «Хорошо, что в стране плохо развит туризм, — шепнул я Кате. — Что? — как-то машинально спросила она. — Хорошо, говорю, что у вас такой плохой рекламный отдел, — уже громче сказал я. — Если бы тут были заполнены все 20 этажей — при панике мы бы вообще отсюда не выбрались!»

Отдуваясь, как тюлени, мы выскочили из отеля на свежий воздух и вскоре нашли профессора, который с виноватым видом стоял у самого входа.

Толпа вокруг все прибывала и гудела, как растревоженный улей.

— Откуда землетрясение? Это ж Поволжье! — возмущалась одна.

— А слышали, вроде тут рядом самолет упал, прямо в Волгу? — говорила другая.

— Как же задолбали они этими учениями! — вздыхал толстый одышливый мужик в пиджаке, рубашке с галстуком и почему-то тренировочных штанах.

— В городе, по радио передавали, тоже два дома обрушились, подозревают теракт, — делились где-то позади нас.

— Да вроде по телевизору стали передавать, и тут телевизор вырубился…

— А почему радио не работает, никто не знает?

— Какое радио?

— Да никакое! Весь ФМ-диапазон прошерстили — нету!

В отдалении за домами отчетливо громыхнуло и мелькнула резкая вспышка.

— Тут тебе и землетрясение, и гроза зимой! — нервно хихикнул мужик в трениках.

— Сплошные аномалии, — мрачно подтвердила его спутница, пожилая дама в норковом манто и в бигудях.

— ГРАЖДАНЕ, НЕ ТОЛПИТЬСЯ, НЕ ПОДДАВАТЬСЯ ПАНИКЕ! СКОРО ВСЕ ЖИЛЬЦЫ БУДУТ ЭВАКУИРОВАНЫ В ДРУГИЕ ГОСТИНИЦЫ! — раздался голос из громкоговорителя.

Проф взял нас обоих, как детей, за руки и вывел из толпы в сторонку.

— Э-ээ… господа, простите, — голос его был полон раскаяния. — Я так быстро побежал… Был уверен, что вы бежите следом… Я очень сожалею!

— Да бросьте, проф, — сказал я. — Главное, что мы выбрались. Кстати — похоже, что могли бы и не торопиться — здание стоит!

Я кивнул на громаду гостиницы у нас за спиной.

— Рухнет, — безразлично махнул рукой профессор. — Ждать недолго. Меня больше заботит, что скоро весь этот город станет весьма неуютным местом. Слышали сейчас хлопок?

— Гром? — встряла Катя. — Первый раз слышу грозу зимой, да…

— Какой гром… — отмахнулся профессор. — Скорее всего, где-то взорвался газ. По моей модели, учитывая износ газопроводов, сейчас по всему городу собираются этакие газовые… запруды?

— Озерца, — подсказал я.

— Точно озерца! В низинах. И они станут периодически…

— Бабахать, — опять подсказал я.

— Вот именно. Поэтому я вам советую сейчас выбирать места повыше и потихоньку выбираться из города. Хотя улицы сейчас тоже опасны — могут провалы…

— А вы что будете делать? — насупившись, поинтересовалась Катя.

— А я отправлюсь к инженеру Гордееву, — сказал проф. — У меня есть долг, я специально ради него приехал.

— Извините, Александр Глебович! — сказал я решительно. — Я тоже еду к Гордееву. У меня редакционное задание. Едем вместе!

— Но вы не понимаете, Аркадий! — горячо возразил он. — Это очень опасно! Вы даже не представляете, чем грозит город типа вашего, когда на него воздействует Волна! Даже я всего, честно говоря, не представляю!

— Да и ладно, — ответил я. — И вообще, начнем с того, что я вам с Гордеевым не верю. Все это шарлатанство, никаких «волн» в природе не существует. Меня послали взять интервью у сумасшедшего, и я его возьму!

— Как?! — поразился профессор. — Вы все еще не верите? А гостиница? А самолет?! А взрывы?

— Все чушь, — заявил я безапелляционно. — Сами же сказали, что все в стране изношено. Понятно, что самолеты падают — бывает. Они все время у нас падают. А гостиница — так это землетрясение.

— Нету здесь никакого землетрясения, — аж прошипел профессор. — Нету!

— А люди говорят — есть! — не сдавался я.

— А, что с вами делать... — махнул рукой профессор.

И он зашагал к торцу здания, явно собираясь его обогнуть. Я бросился следом. К моему удивлению, за мной побежала и Катя.

— Вы куда? — крикнул я. — Проспект с той стороны!

— А с обратной стороны автостоянка, — объяснил на ходу Глебыч. — У меня там машина.

— Ого! — удивился я. — Предусмотрительно! Значит, поедем к Гордееву с ветерком. Очень хорошо, а то на такси у меня денег нет.

— Кто ж вас командирует, — язвительно спросил, не сбавляя хода, профессор. — Даже на такси денег не дают! Или вы их… это… пропили?

— Обижаете, проф!

Обойдя малость накренившееся здание с тыла, мы действительно оказались на автостоянке. Пока я гадал, какой же транспорт привез сюда профессора — маленький «жук» или древний «Субару», профессор решительно пошел к самому роскошному авто на стоянке — внушительному красавцу-внедорожнику из новейшего семейства Мерседесов, угольно-черному и вдобавок с затемненными стеклами.

— Это что — ВАШ? — не сдержал я удивления. Сзади послышалось восхищенное «ой!» Кати.

— Мой, — скромно сказал проф. — Здесь полный комплект, включая даже дополнительный бак на 600 литров бензина. Аптечка с любыми лекарствами, запас провизии и воды на 5 суток автономного путешествия!

Наверно, именно в этот момент я впервые спросил себя, кто же этот «профессор» на самом деле такой. Снял роскошный люкс в самой, наверно, дорогой гостинице города, разъезжает на невероятном «мерседесе», говорит с легким, едва уловимым «прибалтийским» акцентом…

Профессор, видимо, что-то уловил в моих глазах, потому что опустил свои и заторопился:

— Ну так что? Вы едете?

— А как ваша фамилия, Александр Глебыч? — спросил я вместо ответа. — А то даже не знаю, с кем отправляюсь, так сказать, в опасное путешествие…

— Левенштейн его фамилия, — ответила вместо него Катя. — Я же на ресепшн работаю, как раз карточку заполняла...

— Так вы еврей?! — сказал я с облегчением. — Тогда понятно…

— Что вам понятно?! — внезапно рассвирепел мой сомнительный приятель, оказавшийся Левинштейном. — Правильнее — фон Левенштайн, если хотите знать. Это древний род, мы из остзейских немцев!

— Да-да, — сказал я, подходя к передней дверце черного породистого красавца. — Все вы из остзейских…

— А я с вами! — пискнула сзади Катя и взялась за ручку задней дверцы.

Мы оба переполошились. Наш «остзейский немец» даже передумал садиться за руль и бросился к Кате, отчаянно жестикулируя.

— Вам нельзя! — кричал он в крайнем волнении. — Вы не представляете, как это опасно!

— В самом деле, — говорил и я по возможности рассудительно. — Вы же видите — в городе явно что-то не то. Если хотите, дайте мне свой телефон, и я потом обязательно с вами свяжусь и все расскажу про Гордеева…

— Телефоны не работают! — топнула ногой Катя. — И куда вы собрались, два придурка? Вы что, знаете город?

— У меня есть навигатор! — возразил проф.

— А связь со спутником у вас есть?! То-то! Вам нужен сопровождающий! Куда вот вы собираетесь ехать?

— Улица Речная, дом 25… — ответил я машинально.

— Речников! — поправил педант-профессор.

— Так это вообще за рекой! В старых пятиэтажках! Вы там и с навигатором заплутаете! Нет, без меня вам не обойтись! — и она снова решительно взялась за ручку дверцы и даже на этот раз открыла ее.

Тут над головой у нас раздался очередной страшный треск и грохот. Я поднял глаза — и на секунду подумал, что сплю: темная вершина здания качалась, словно дерево на ветру. Гигантское, черное, страшное, колоссальное дерево без листьев и без ветвей, на фоне подсвеченного луной сероватого, безжизненного зимнего неба. Треск повторился — и я увидел, как с верхнего 20-го этажа отламывается… балкон. Я не шучу! От здания отломился балкон, с грохотом ударился о своего соседа снизу, отломив и от него здоровенный кусок, подскочил — и начал плавно и жутко, как в замедленной съемке, падать. Нам на головы — ибо мы стояли аккурат под ним.

— МАМА!! — заорали мы в три глотки.

Я сгреб Катю в охапку и совершил гигантский прыжок в сторону — такой, какой я не делал никогда в жизни.

 

Глава 9. Голубые озера взрываются

… — Черт! Нам надо скорее убраться отсюда!

Профессор теперь при ходьбе чуть прихрамывал, его пижонская черная куртка слева была разорвана и немного подгорела, на щеке краснели свежие ссадины. Думаю, что и я выглядел немногим лучше — свою «аляску» я, падая, изгваздал в каком-то мазуте, к тому же теперь у меня болел локоть и ныло плечо.

Одна Катерина почти не пострадала от взрыва профессорского внедорожника, раздавленного столь неудачно упавшим балконом. Я смутно помню, что толкнул ее подальше в сторону, и она улетела в сугроб — в отличие от меня, упавшего на расчищенный асфальт автостоянки.

Бетонная махина врезалась в изделие германского автопрома с душераздирающим хрустом, сразу резко запахло бензином; Катя, выбираясь из сугроба, громко и совершенно беззастенчиво материлась, я пытался справиться с головокружением, как после хорошего хука в челюсть, а профессор шарил по асфальту возле своего покореженного коня; потом он вдруг опять крикнул «бежим!!», мы побежали — и вот мы бредем от ревущего пламени вглубь большого странного поля, занесенного снегом, злые и малость подкопченные.

— Что у вас там бухнуло с такой силой, дорогой фон Левенштайн или как вас там, — спросил я, не скрывая раздражения. — Откуда такой взрыв? Вы что, в машине бомбу перевозили?

— Это не бомба, — сказал он обиженно. — Это 300 литров самого лучшего бензина! Я вез с собой в багажнике. В канистрах.

— Ваша запасливость просто феноменальна. Топливо, спутниковая связь, сам этот нехилый гелендваген… У нас все провинциальные профессора так хорошо зарабатывают?

«Проф», как я его продолжал про себя называть, явно смутился и хотел что-то ответить, но нас перебила Катя:

— Мальчики, давайте оставим эти разборки на потом. Мы ведь, кажется, собирались к Гордееву? Машины у нас теперь нет. Какой план?

— Хм… — сказал я. — Давайте уйдем с этого пустыря обратно к отелю, оттуда пройдем на вокзал, там поймаем такси. А вас, кстати, отправим домой!

— Глупости! — гневно топнула ножкой Катюша. — Я не хочу домой! И возвращаться назад — самая дурацкая идея. Если мы пересечем поле по прямой, то окажемся прямо на Северном шоссе. Поймаем попутку — и всё.

— Я бы предложил скорее уйти отсюда, неважно куда, — опять настойчиво повторил профессор. — Куда ближе?

— Ближе до шоссе! — решительно сказала Катя. И двинулась по полю в противоположную от отеля сторону. Мы пошли вслед.

Некоторое время шли молча, проф хромал сзади. При этом он же нас все время поторапливал: «Быстрее! Быстрее!»

— Да что такое? — не выдержал я.

— Это низина, — сказал он со своим еле уловимым прибалтийским акцентом. — Помните, я рассказывал? И пустырь. Почему здесь ничего не строили? Наверняка какой-то магистральный трубопровод! Или газ, или нефть. Понимаете?

Катя отозвалась, продолжая сосредоточенно топать впереди:

— Газом не пахнет. Я недавно бросила курить, и у меня прекрасное обоняние. Не волнуйтесь.

Профессор в ответ разволновался не на шутку.

— Ваш газ не пахнет! Господи, это же проходят в школе! Он без цвета и запаха, его одорируют только перед самой подачей в дома!

Мы тем временем подошли к кромке шоссе, оставалось лишь забраться на небольшой взгорок. Я запрыгнул, мимоходом подивившись, как тяжело дышу (эх, старость не радость, да и спорт совсем забросил!), помог взобраться своим спутникам. Оглянулся назад — черная покосившаяся громада гостиницы была еле различима в какой-то дымке, машина уже догорала… По счастью, остальные автомобили на стоянке вроде бы не занялись.

Чтобы разрядить обстановку, я решил пошутить:

— Ну как бы то ни было, из газового озера мы выплыли! Давайте ловить попутку!

Движение по шоссе было не слишком интенсивным, подбирать нас никто не спешил. Несколько раз мимо промчались с включенными сиренами две «Скорые» и целый эскорт полицейских автомобилей. Понемногу мы начали мерзнуть.

Я впал в мрачную задумчивость, Катя тоже приуныла. Один профессор не терял энтузиазма и скакал по обочине в отдалении от нас, размахивая руками, как семафор, любой проезжающей машине. Никто не останавливался.

— Эй, закурить есть?! — внезапно раздался сзади басовитый голос.

Я резко обернулся. Сзади всего лишь оказался невесть откуда взявшийся плюгавый мужичок, к тому же явно навеселе.

— Не курим, папаша, — сказал я. — Ступай мимо!

— Да ладно, командир! — с пьяным добродушием сказал мужичонка. — Не куришь — не надо. Скажи лучше — к вокзалу мне как? Через поле?

— Не местный, — сказал я грубо.

— Конечно, можно через поле! — любезно встряла Катя. — Спускайтесь, к гостинице, от нее налево. Да, и если хотите закурить… Возьмите.

И она достала из кармана помятую пачку сигарет.

— О! Можно две?! — алчно спросил мужик.

— Берите все, — бесшабашно сказала Катя. — Я бросила!

Я посмотрел на нее с интересом. Мужик схватил пачку и, не сказав даже «спасибо», лихо спрыгнул на тропинку, да и почапал нашим же путем, только в обратном направлении. Шел он расхлябанной походкой не совсем трезвого человека, но на удивление быстро.

— Вы что, дали ему сигарету? И отправили ТУДА? — опять раздался голос за спиной.

Это, конечно, был наш профессор. Хотя выражение неподдельного ужаса на его лице меня малость позабавило.

— А вы что, такой враг курения? — съязвил я. Блин, ну точно Паганель! Мы застряли на пустынном шоссе, кругом творится черт знает, нас уже пару раз чуть не убило — а он собрался читать нам лекцию о вреде табака!

— Это я, — виновато сказала Катя. — Я все никак не решалась эту пачку выбросить… Я…

— Да вы что, не понимаете? — взорвался профессор. — Он же… Эх!

Он махнул на нас рукой и заорал, обращаясь к пьянчужке:

— Эй! Эгегей!! Любезный! Только не вздумайте…

Мужик его явно не слышал. На ходу он вставил в рот сигарету и достал из кармана что-то, видимо, зажигалку.

— СТОЙ!! — завопил ему вслед профессор. И потом, сразу, без перехода:

— ЛОЖИСЬ!!!

Мужик поднес зажигалку ко рту. Я почувствовал, как какая-то сила (это была рука профессора) снова швыряет меня мордой в асфальт. Рядом негодующе взвизгнула Катерина.

Страшная белая вспышка. Грохот, от которого заложило уши.

— Твою…. Мать!!

Это была моя фраза. На щеке и на лбу добавилось несколько ссадин, но я вскочил первым. Меня поразило, как только что белое поле мгновенно стало черным. Обнажилась земля и даже кое-где пожухлая трава. Черная земля влажно блестела, и над ней шел пар. Пахло как в плохо протопленной бане. МУЖИК ИСЧЕЗ. Пропал, как будто его и не было никогда.

 

Глава 10. Прокатиться с ветерком

Когда мы поймали все-таки машину, Катя еще долго не могла прийти в себя — стучала зубами, как будто ее бил озноб, и сидела, вцепившись в мою руку. У меня же в ушах все стоял звук: это был даже не взрыв, а какой-то хлопок, очень громкий… я сообразил, наконец, что он мне напоминал: с таким на конфорке загорается газ, когда к нему подносишь спичку. Только дома все тише, конечно, много тише.

О невесть куда пропавшем, будто испарившемся, пьяном мужике мы по какому-то внезапному молчаливому согласию не проронили ни слова. Так и ехали в молчании — только наш водитель, бойкий плешивый малый лет 35 на вид, с простецким круглым лицом, трещал без умолку:

— Вот, прогуливаю мою ласточку… У всех каникулы, а я бомблю — а что делать? Завод наш опять встал, всех до 1 февраля в отпуск… Неоплачиваемый, представляете?! А сейчас один бензин сколько стоит! Да еще не повезло — в машине вдруг сегодня радио сломалось. По всем станциям — одно шипение, представляете? Музыку и ту не послушать! А кстати — не слыхали, что в городе-то происходит, не знаете?

— А что такое? — спросил я, отрываясь от размышлений. Помимо прочего, меня все больше интересовал наш молча сидящий на переднем сиденье спутник со странной фамилией Левенштайн. Переговоры о плате за поездку вел именно он, и я заметил, что он убедил водителя, показав ему купюру… в 100 швейцарских франков! Водила сначала требовал православные рубли, потом просил доллары или хотя бы евро — но в конце концов согласился на франки.

— Да половина улиц перекрыта! — жизнерадостно сообщил мне водила. — Какие-то разрушения везде, говорят… Я слышал, что самолет упал — ну так ведь не здесь, а ниже по течению, за городом! Радио только стало об этом сообщать — и сдохло! Чудеса!

— Ну вот видите — опять перекрыто! — сказал он через минуту, когда мы снова увидели в конце улицы редкую вереницу автомобилей перед полицейским автобусом, перегородившем половину полос движения.

— Вы только гляньте — автоматчики! — закричал наш бомбила. — Что ж делается?! — Он снова начал ожесточенно крутить ручки настройки, одновременно другой рукой выворачивая руль назад. Радиоприемник шипел на разные лады.

— Попробуйте средние волны, — неожиданно подал голос «профессор» (я его теперь мысленно так и обозначал — в кавычках; да и впрямь — не говоря уж о том, что за такси 100 франков — невероятное транжирство, откуда вообще в Калининграде франки?? Не из Польши же он их привез…)

— О, точно! Я и забыл про средние волны! — радостно взревел шеф. Он чем-то пощелкал, потом стал снова ожесточенно крутить настройки, не забывая, впрочем, глядеть на дорогу — мы въехали в какой-то лабиринт узких улочек. От радио поначалу по-прежнему раздавался вой, потом вдруг выплыло: «…экстренно собрался областной комитет партии «Священная Держава». После краткой молитвы выступил глава областного полицейского управления, МЧС, затем слово дали губернато…. (Снова шум, треск….) Нападения террористов. Разрушена городская ТЭЦ №2, в жилых домах имеют место взрывы и локальные разрушения. Обнаружены множественные повреждения коммуникаций — водопроводов и газопроводов, сотовая связь работает с перебоями… (диктор «уплывает», едва слышен сквозь шум)

— С перебоями?! — встрял наш говорливый вожатый, почему-то обернувшись ко мне с радостной улыбкой дебила на лице. — Да она вообще не работает!!

Он полез за пазуху и достал телефон.

— Вообще не ловит! Я думал, у меня сотовый сломался, прикинь? И я не понял — что они там про террористов болтали?

«привлечь армейские формирования….. и ввести комендантский час» — прошипело радио вполне отчетливо.

— Черт знает что болтают! — сказал водила раздраженно, убрав звук до минимума. — Меня этот шип бесит! — пояснил он свои действия.

Мы продолжали петлять практически в полном мраке по стремным ночным переулкам, почти пустым в это время суток (было уже часов 8 вечера, по моим прикидкам; фонари не горели). Несколько раз я был уверен, что мы заехали в тупик, и подозревал самое нехорошее, но наш беспечный водила все время находил какие-то лазейки, куда оказывалось возможно просунуть узкое рыло его «ласточки» — и ехать дальше.

— Считайте, вам повезло, что на меня напали! — гордо продолжал он болтать, не забывая крутить руль. — Я тут все дорожки знаю… Хрен бы вы иначе до реки добрались со всеми перекрытиями, а со мной сейчас — хоп! — мы к самому мосту выскочим!

— Что это?! — вскрикнула Катя. Она перестала дрожать.

Впереди по курсу виднелся, освещенный только нашими фарами, трехэтажный то ли барак, то ли еще какой шедевр «архитектуры для бедных». За его темными глазницами окон нигде не горел свет, поэтому он казался нежилым. Я долго рассказываю, но на самом деле все было очень быстро: свет от фар только-только осветил его, и, как будто это были не фары, а какой-то луч лазера — дом под этим светом начал разрушаться, как будто складываться внутрь. Проседать. Все это было в абсолютном безмолвии, под легкое шипение радиоприемника.

Барак длинно, как лежащий на боку бомж, вытянулся вдоль улицы — и все время, пока по нему бежал свет наших фар, он рушился и проседал, обваливался, как карточный домик. Наконец, сквозь урчание мотора и шипение радио донесся — почти на грани слышимости — женский визг, потом другой, как бы доказывая, что дом вовсе не был нежилым.

Все это длилось буквально секунд 5 — и страшный дом остался позади, в темноте.

— Около половины вашего жилфонда изношено на 90-100%, — сказал «профессор», как бы отвечая на незаданный вопрос. — Что вы хотите? Волна пришла, и сейчас все такие вот бараки рушатся по всему городу.

«Вашего», мысленно отметил я, и захотел задать «профессору» язвительный вопрос не в бровь, а в глаз — но меня опередила Катерина.

— У тебя кровь идет, — сказала она тихо, вглядываясь мне в лицо.

— Где? — Я ощупал себе лицо. Под носом было мокро, а пальцы потемнели. — Ого! Кровь из носа!

— У кого кровь? — вскинулся профессор.

— Да ни у кого, — я сделал Кате знак помолчать. — Это просто я… Я название придумал для своей статьи: «Кровь износа»!

Я подмигнул Кате, которая продолжала тревожно в меня вглядываться.

— Разве не прекрасное название? В духе старого, я бы сказал, «Коммерсанта»! Вы нам тут все ведь про износ рассказываете — там 80%, там 90%...

— Ах вы об этом… Все это типичное русское легкомыслие! Каламбуры, анекдоты... Как и жильцы в том бараке. А нельзя вечно жить против законов физики! — заключил он мрачно.

— Но эти люди ни в чем не виноваты! — гневно заявила Катя. — У меня мама живет в таком бараке, правда, не здесь, а в Горячих Ключах!

— Очень надеюсь, моя дорогая, что Горячие Ключи не попадают в Пятно, — таким же сварливым голосом сказал профессор.

— Ребята, вы о чем? — весело поинтересовался наш шеф.

— Как, разве вы не видели дом слева?! — спросили мы чуть ли не хором.

— Какой дом? — искренне удивился он. — Ребята, я за рулем — я на дорогу смотрю!

Он действительно ничего не заметил.

 

Глава 11. Как проехать через мост

Вскоре мы вырулили из очередного кривого переулка, которым я уже потерял счет, на действительно широкий проспект. Небо почти очистилось от туч, луна светила ярко, придавая пейзажу малость ирреальный, сказочный синеватый оттенок, асфальт матово блестел — и впереди я увидел мост.

— Старый мост! — торжественно и в то же время дурашливо провозгласил шофер. И почти тут же — О, черт!!

У самого спуска к мосту мы все разом увидели натуральный… БТР, с пулеметной башней, развернутой к дороге, то есть к нам. Боевая машина перегораживала добрых две трети проспекта. Вокруг кучковались солдаты в ставшей знаменитой зеленой форме, с недавно введенными православными крестиками на шапках вместо привычных звездочек.

Как назло, никаких других автомобилей, кроме припаркованной справа полицейской «Мазды», перед блокпостом не было — проспект был пустынен, видимо, всех прочих водителей отловили и остановили гораздо раньше.

Наш водила уже приготовился по старой привычке крутнуть руль назад — но один из солдат сделал несколько недвусмысленно приглашающих жестов автоматом — «иди сюда».

Водила плюнул и на малой скорости, обреченно двинул к БТРу.

— Чево это они, а? — спросил он нас полушепотом. Веселость с него как-то враз слетела.

— Террористов ловят, — бесстрастно, не поворачивая головы, ответил ему «профессор».

— Так а мы-то что? Мы ж не террористы! — вспыхнул водила.

Послышалась команда:

— Заглушите мотор! Выйдите из машины!

— Да ты что, командир?! — возмущенно возопил шофер. — Это ж драндулет поганый! Он через раз заводится — что-то, блин, с коробкой. Я если его заглушу, я его не заведу!

— Старое авто? — заинтересованно спросил профессор. — Я и смотрю — необычная модель. Да, сейчас многие старые будут барахлить — Волна…

— Да какая волна! — совсем уж раскричался водитель. — НЕ видно, что ли — машинка новьё, целка, я ее под Новый год взял! А не заводится, потому что наша, нашего завода, авто, блин, ВАЗ имени Патриарха Тихона! Я еще даже номера не успел поставить!!

— Заглушите мотор и выйдите из машины!! — послышался грубый голос. — Немедленно! Почему нет номеров? Кто в салоне?!

— Да нате! — с отчаянием сказал шофер и крутнул ключ зажигания. Мотор смолк. Потом он так же повернул его обратно — никакого видимого эффекта не произошло.

— Вот видите? Видите?! Хрен теперь заведешь! С толкача будете своей беэмдешкой! — ворчал он, выбираясь из салона. Его обступило трое солдат, и он что-то им принялся ожесточенно доказывать, размахивая руками.

Я наклонился вперед к сидящему с прямой, как палка, спиной «профессору» и вполголоса сказал:

— Мы-то с Катей точно не террористы, а вот про Вас я бы еще поспорил.

Он повернул голову и взглянул на меня со странным выражением. Диалог нашего сверхэмоциального водителя с патрулем (или что это было?) тем временем разгорался. Не отвечая, «профессор» вдруг, почти не меняя позы, потянулся… к ключу, все еще торчащему в зажигании.

— Что вы делаете?? — прошептал я в изумлении.

По-прежнему не отвечая, фон Левенштейн положил пальцы на ключ… и повернул его. Никакого эффекта.

— Вы с ума сошли?! — прошипел я. — Что за шутки, бл….?

Проф, по-прежнему не говоря ни слова, повернул ключ еще раз. По-прежнему тишина.

— Кто в салоне? — послышалось снаружи. — Какие родственники? Чьи? Нас не интересует частный извоз, дубина, это армия!

Лицо профессора исказилось страдальческой гримасой, как у супертяжа, выжимающего рекордный вес — и он повернул ключ еще раз. Мотор неожиданно заурчал.

Дальше события развивались настолько дико и стремительно, что я мало что помню. Но, в общем, каким-то одним невероятным прыжком (я не подозревал в нем такой ловкости) наш «Александром Глебыч», сумасшедший профессор, перескочил на место водителя, врубил заднюю, развернулся, опять переключился, хитрым зигзагообразным движением разметал всех солдат в разные стороны — и протиснул «ласточку» в узкий проезд, остававшийся незакрытым массивной тушей БТРа! После чего, что называется, «дал по газам». От души.

Я посмотрел назад и крикнул в смертном отчаянии одно слово: «Пулемет!»

Действительно, башня крупнокалиберного пулемета, смотревшая на проспект, начала быстро — жутко быстро! — разворачиваться к мосту. Время как будто остановилось — я заворожено смотрел на поворот башни с хищным стволом пулемета, понимая, что на пустом проспекте не уйти, не убежать…

— Ой-ой-ой, — быстро-быстро, сама, видно, не замечая того, шептала Катя.

И вдруг на середине пути башня прервала свой плавный разворот, как будто наткнувшись на невидимую преграду. Дуло, хорошо видное «в профиль», несколько раз дернулось, пытаясь эту невидимую преграду преодолеть — но не смогло и, казалось, бессильно повисло. Едва я подумал, что можно перевести дух — ударили автоматные очереди. Заднее стекло мигом раскололось, что-то свистнуло у меня над ухом.

— ЛОЖИСЬ!! — крикнул я в который уже раз за этот бесконечный день, пригнул Катю вниз и навалился на нее всем телом. Краем глаза я успел заметить, что переднее стекло тоже покрылось сеткой трещин.

— Вашу мать! — прорычал проф. — Автоматы Калашникова! Единственное, что у вас тут работает, какие бы ни были Волны!!

На огромной скорости мы въехали на пустынный из-за комендантского часа мост. Стрельба стихла. Я приподнял голову и увидел, что за нами в погоню увязались два полицейских БМВ — стрелять перестали, видимо, чтобы ненароком не задеть их. Расстояние между нами было велико, но довольно быстро сокращалось.

— Бэхи, профессор! — прокричал я. В салоне, поскольку все стекла были разбиты и вынесены, стало шумно, ветрено и холодно. — Мы не уйдем на этом рыдване! Там форсированные движки!

Под собой я различил какое-то шевеление. Это оказалась Катя — она рвалась на волю.

— Дайте я посмотрю! Как медведь… Какой тяжелый! — шипела она.

Полицейские «бэхи» приближались. Мы были примерно на середине длинного моста, когда они уже въезжали на него. «Конец» — подумал я отрешенно. Мельком взглянул на Катю — и поразился случившейся с ней перемене. От ее недавней депрессии и страха не осталось и следа. Волосы растрепались, тушь кое-где потекла — но глаза горели каким-то невероятным азартом, и дышала она похоже, полной грудью.

— Жмите, профессор!! — орала она в полном восторге и самозабвении.

Профессор жал. Ветер выл в ушах, я задубел моментально. Рычание мотора заполняло все пространство; он ревел и стонал, как избиваемый каторжник.

Смотреть на неумолимо приближающиеся «бэхи» не было сил. Я посмотрел налево, надеясь увидеть воду. Увы — под нами далеко внизу белел лед. Великая река спала внизу — замерзшая, равнодушная и неподвижная. Смотреть вперед было невыносимо — холодный ветер резал лицо, как бритва. Как профессор умудрялся вести машину на такой скорости без лобового стекла?!

Я не успел додумать эту мысль до конца — горизонт вдруг начал опрокидываться. Только что впереди была бешено убегающее дорожное полотно Старого моста — и вдруг я увидел прямо перед собой темное и бесконечно мрачное ночное небо. Мотор взвыл в каком-то последнем, самом неистовом припадке то ли боли, то ли ярости… и — полет. Я терпеть не могу летать, не переношу самолеты — и сразу почувствовал, как кишки подступили к горлу и просятся наружу.

Потом случился глухой удар, меня бросило назад, потом вперед — и я опять от души приложился об переднее сиденье своим многострадальным носом. На миг я потерял сознание.

Когда очнулся — увидел, что мы катим по широкой, освещенной улице, скорее даже опять проспекту. НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ РЕКИ!

— Что это было? — проорал я, стремясь перекричать шум мотора и вой ветра.

— Мост рухнул!! — проорал в ответ профессор. Похоже, в его крови тоже сейчас кипело ведро адреналина. — Это же был СТАРЫЙ мост!

И мы засмеялись оба, как безумные.

 

Глава 12. Тьма сгущается, дорога расступается

…На чем я остановился? Да, как мы переехали мост… Ржали еще, как безумные. Не знаю, как проф или Катя — а лично я так впервые в жизни побывал под настоящим обстрелом. Всякое бывало в карьере пиарщика, и от бандитов приходилось бегать, и от ментов прятаться — но чтоб вот так в тебя стреляли, из калашей, настоящими, мать их, пулями! Меня всего малость трясло на этом заднем сиденье.

Катя тоже привстала и осторожно глазела по сторонам. И тут я ощутил, что машина останавливается… на светофоре. Да-да!! Который прекрасно работал и горел красным. Профессор, показавший себя отчаянным водителем, послушно затормозил на широком и пустом перекрестке.

Мы как будто переехали через Волгу в другую реальность …или, точнее, вырвались из потустороннего зыбкого кошмара в нашу, родную и обычную действительность. Там была темень — тут спокойно горели уличные фонари; там все рушилось и взрывалось — тут было тихо, и на холодно поблескивающую, широкую мостовую, кружась, ложился вполне себе рождественский снежок. Справа и слева, как положено, светились окна добротных многоэтажек. Мы были в обычном советском городе! В домах пьют и закусывают, а в телевизоре как раз бенефис Урганта…

Машин, правда, было что-то подозрительно мало, как и прохожих на улице — в Москве такое безлюдье можно увидеть разве что под утро. А тут, по моим подсчетам, был еще ранний вечер!

— А в Заволжском-то все зашибись, — вдруг услышал я удивленный голос Кати. Я повернулся к ней — она все еще с явной опаской, видимо, опасаясь выстрелов, едва-едва приподняла голову над задним сиденьем и изумленно вглядывалась в мирный пейзаж родного Заволжского района. Стекла разглядывать не мешали, поскольку их не было.

— Да, — рассеянно ответил профессор со своего водительского сиденья. Его пальцы нервно били по рулевому колесу. — Здесь полный… мир. Странно только, что машин нет. И… властей.

Говорил он с легкими странными паузами.

— Да какие вам власти еще нужны? — спросил я с сарказмом. — На совершенно пустом перекрестке ночью стоите на светофоре! В провинции раньше таким образом шпионов определяли.

Профессор как-то сжался впереди, но ничего не сказал, а Катя несмело хихикнула. И тут случилось еще одно «вдруг». Зазвонил телефон! Никто даже не понял сначала, что произошло, а проф резко обернулся.

Телефон звонил и трясся у меня в кармане рубашки. Я и забыл совсем про эту примету цивилизации! Что делать — надо ответить.

«Алё!»

— Здравствуйте, Дмитрий, — сказала трубка строго. — Это Рахиль. Тимофей Петрович очень волнуется — вы уже взяли интервью?

Катя и «Александр Глебыч» недоуменно смотрели на меня. Сквозь выбитые пулями окна задувала пурга, и снежинки, не тая, кружились по салону автомобиля.

— Какое интервью?

— Вы что, пьяны? — взвизгнула трубка.

— Да нет, тут просто все перекрыто… У нас военное положение! — попытался я объяснить.

(Да, пьян)— сказала она кому-то в сторону, видимо, дражайшему Тимофею. И уже громче, мне:

— У нас работает радио, «Эхо Радонежа». Никакого военного положения нигде нет! Я вас очень прошу прийти в себя, Аркадий. Я поверила вам! МЫ вам поверили!

— Да я что… Я уже рядом… Я…

— Как только получите запись — сразу пересылайте. Час интервью, не больше! И учтите, если не справитесь — никакого гонорара!

— Да в задницу ваш гонорар! — взорвался я. — Тупая курица! Вы даже не понимаете…

Тут телефончик мой жалобно пискнул, экран его потемнел. Кажется, я забыл его зарядить перед поездкой…

— Кто это был? — с чем-то вроде ревности в голосе поинтересовалась Катя.

— Да так, — сказал я раздраженно. — Вообще, вам не кажется, что красный горит чересчур долго? Сколько мы уже тут стоим?

— Кажется, — ответил он. — Я думал, тут такой обычай…

Он осекся. Охнула рядом Катя.

Далеко впереди на пустой улице показался огромный черный автомобиль, из тех, что называются по-современному «лимузин», а по-старому «членовоз». Он быстро приближался к нам по встречке. И одновременно повсюду погас свет. Разом — как будто повернули какой-то гигантский рубильник. Потухли фонари, погасли окна в домах, пропал и красный глаз светофора. Все погрузилось в уже знакомую по той стороне реки серую мглу. Опять мертвенный пейзаж освещала лишь луна, которая временами растерянно выглядывала из-за смутного марева наверху в небе, похожего на смог. Или на дым каких-то гигантских пожаров? Черное авто на встречке было уже неподалеку.

Дальше начался очередной калейдоскоп. Проф хлопнул себя по лбу, обернулся, дико вращая глазами, и сказал:

— Волна идет волнами!

— Чего?? — спросил я.

— Волна идет волнами! Как я не догадался!

Я не успел ничего ответить на эту белиберду — потому что наш автомобиль вдруг ощутимо накренился вперед. Ни с того ни с сего, стоя на месте! Проф заорал, одновременно распахивая свою дверцу:

— Все из машины!! Быстро! Пошли!

Честно говоря, все эти внезапные приключения уже начали меня утомлять. Но спорить явно было не время: проклиная всё, я подхватил недоумевающую Катю в охапку и — уже в который раз! — выпал с нею из салона на мокрую и скользкую мостовую. Проф выскочил чуть раньше.

И очень даже вовремя! Потому что здоровенный кусок мостовой у самого перекрестка, включая ту часть, что под передними колесами, вдруг со странным скрежетом ухнул куда-то вниз, увлекая за собой и наш изрядно покоцанный драндулет, бывшее свежеиспеченное изделие Волжского автозавода имени какого-то патриарха, гордость шофера Сереги.

Я лежал на мостовой, придавив Катю, и, забыв пошевелиться, смотрел и не верил своим глазам — буквально в метре от меня ставший дыбом асфальт проваливался в ЯМУ — и в ней же исчезала «Лада»! «А как же проф?!» — пронзила меня мысль.

Тут послышался визг тормозов — это черный членовоз безуспешно пытался остановиться перед страшным провалом, вдруг возникшим буквально из ниоткуда. Возможно, тормоза бы сработали, несмотря на скользкую мостовую — но яма продолжала стремительно расширяться, куски асфальта трескались и проваливались — так, словно под ними ничего давно не было, словно они давно уже висели над пустотой!

Тяжелый лимузин, ставший внезапно катафалком (украшенный по всем правилам — с бело-сине-красным флажком на капоте, черно-желтыми ленточками по обеим боковым зеркалам и иконой Георгия Победоносца посреди лобового стекла) прошел юзом с десяток метров и тоже ухнул в то, что уже напоминало овраг посреди перекрестка. Вместо ожидаемого грохота я услышал странный всплеск.

По счастью, проф не пострадал в этом странном происшествии — я понял это, когда на самом краю ЯМЫ зашевелилась темная куча и послышался его голос:

— Вы живы?!

— Да, мы здесь.

Я вскочил и помог встать Кате. Профессор уже тоже стоял на ногах, почему-то покачиваясь. Мы с ужасом смотрели в провал, поглотивший оба автомобиля на наших глазах. Это была не просто яма: она буквально на наших глазах заполнялась водой… и от воды шел пар!

— Не подходите к краю! — крикнул профессор. — Обвал может продолжиться!

Сам он при этом именно к самому краю и подошел. Я сделал Кате знак оставаться на месте и с легкой опаской подошел к нему.

— Откуда пар? — задал я вопрос, прекрасно понимая нелепость своего любопытства.

— Это промоина, — вдруг услышал я сзади голос Кати. Чертовка, естественно, не стала меня слушать и тоже встала рядом.

— Промоина?? — удивился я.

— Да, я читал об этом, — с трудом сказал проф. — Подземные коммуникации изношены, трубы лопаются, размывают грунт под дорогами, поэтому периодически происходят провалы… Так во многих городах вашей… нашей страны.

Я заметил эту оговорку.

— У нас на Советской в прошлом году грузовик провалился, — подтвердила Катя. — И на Урицкого была яма, я помню. Но, конечно, таких огромных никогда не было!

— Я понимаю, что промоина, — сказал я с досадой. — Но пар-то откуда??

Ответить мне не успели. Катя взвизгнула, и мы увидели, что в мутной луже… плывет человек. Видимо, только что вынырнувший на поверхность.

— Вот он! — закричал проф. — Помогайте!!

Мы вместе вытянули пловца на берег. Это оказался шофер лимузина. В черном же фраке и в доску пьяный. Ехал он, как выяснилось, с закрытой вечеринки, на которой «гуляли» (его выражение) все «отцы города» во главе, понятно, с партбоссами «Священной державы». Гуляла вся эта «элита» чуть ли не с самого Нового года.

— Постойте, да вы что ж, не знали, что в городе ЧП? — спросил я.

— Я ничего не знаю, — отвечал шофер, назвавшийся Степой. Вообще он был изрядно раздражен, все твердил, что у него «отпуск до 11-го» и что ехать он никуда не собирался, его заставили. Заставил сын второго секретаря по НПИ, которому, вишь ли, «приспичило» именно сегодня лететь в Милан.

(— Что такое НПИ? — шепотом спросил меня профессор.

— Национально-православная, она же национально-патриотическая идеология, — ответил я тоже шепотом, больше не удивляясь полному невежеству этого странного человека).

— Какой еще Милан?? — удивился проф уже громко. — Зачем Милан?

Сынок, однако, хотел именно в Милан («у этого падлы билет на пятое» — сказал со злобой шофер) — и вот он повез его в аэропорт. А такси не взяли, потому что «береговая линия оцеплена» — вот и решили взять папашин черный лимузин со всеми «вездеходами».

— Так вот почему, профессор, здесь никаких авто не было, кроме нас! — повернулся я к Иноземцеву. — Мост развалился, а там дальше, видимо, тоже блокпост! Мы бы прямо на них выехали!

— Погодите, — вдруг в чрезвычайном волнении перебила меня Катя, — это что ж, в машине — пассажир?!

— У вас в машине пассажир? — спросил я водилу и для убедительности взял его за мокрые лацканы пиджака.

— Да, — пьяно улыбнулся он. — Веньямин Алексеич. Как всегда — нажрался и спит на заднем сиденье.

Я оттолкнул пьяную скотину, и мы все уставились в мрачный провал. Пара уже почти не было — вода, видимо, быстро остывала. Черная жидкость вообще мало походила на обычную воду — она казалась какой-то чересчур плотной, грязной и жирной. Ни малейшего следа потонувших автомобилей не было видно.

— Блин, какая ж тут глубина?! — вырвалось у меня.

На поверхности рядом с нами стали появляться странные маленькие кругляши. С тихим шелестением они поднимались откуда-то из глубины и матово поблескивали в неверном свете луны. Профессор наклонился и поднял один из воды. Поднес к глазам и близоруко прищурился.

— Это яблоки, — сказал он через пару секунд. — Обыкновенная антоновка.

— Откуда в яме яблоки?? — поразился я.

— Видите? Некоторые как будто разгрызены? Это следы от пуль. Видимо, несколько мешков яблок лежали в багажнике утонувшей «Лады». От удара багажник раскрылся — и вот… А иначе как бы вам удалось выжить на заднем сиденье под огнем трех автоматов?!

— Да что вы все болтаете?? — вскричала Катя. — Там человек в машине! Понимаете — человек! Его надо спасти!! Аркадий! Александр Глебыч!! Что же вы стоите?

— Слушайте, ну почему мы? — возразил я. Признаться, нырять в черную воду мне совершенно не хотелось. — Да вот — у нас есть шофер Степан. Это, в конце концов, его подопечный. Степан! — позвал я. — А кто будет вытаскивать вашего… Веньямина Алексеича?

— Да я что, нанялся? — пробурчал шофер. — Я и не вытащу этого жирдяя. Пошел он… Я вообще в отпуске до 11-го. Мне обсохнуть надо!

И, махнув рукой, Степан неверным шагом побрел к обочине — туда, где угадывались в ночи смутные подъезды жилого дома.

— Стойте, куда же вы! — закричала ему вслед Катя. Бросилась сначала за ним, потом в отчаянии снова к нам. Выглядело это смешно — как потерявшая хозяина маленькая собачка, ей-богу.— Мужчины! Ну он же захлебнется!

— Я — пас! — сказал я твердо. Плавал я даже в нормальной воде плохо, нырял еще хуже, а уж моржеванием заниматься — слуга покорный. — Вытаскивать какого-то барчука мне гуманизма не хватает!

Проф, правда, оказался более податлив. — Сейчас! Я сейчас, я его достану! — сказал он, повернулся к нам спиной и стянул с себя куртку, собираясь, видимо, раздеться до трусов.

И тут мы увидели чуть пониже его левого плеча, на свитере явственное красное пятно.

— Что это у вас?! — закричали мы с ней одновременно.

Профессор повернулся; такое же красное пятно — и отчетливая дырка! — были у него и на груди. Он охнул, колени его подогнулись — и он бессильно опустился на землю.

— Вы что, ранены? — сказал я, не веря своим глазам. В глазах у меня помутилось, и я, похоже, на время тоже отключился.

 

Глава 13. Отряд на грани распада

Очнулся я оттого, что меня довольно грубо трясли и, кажется, били по щекам.

— Что такое?

И я над собой увидел озабоченное лицо Кати.

Видимо, я пролежал в отключке довольно долго, пока Катя занималась профессором: у нее в сумке обнаружились ватные тампоны и офисный скотч (!), она задрала ему одежду, наложила тампоны на спине и груди, раны заклеила. Крови, впрочем, по их словам было немного (при этом известии мне чуть снова не стало дурно, но я героически удержался в рамках реальности).

Вдалеке — там, откуда прикатил лимузин — послышались сирены. Возможно, кто-то каким-то образом сумел вызвать пожарных или полицию.

Я поднялся и безнадежно спросил, как бы продолжая невзначай прерванный разговор:

— Ну как — будете теперь нырять за пассажиром?

Катя смерила меня презрительным взглядом и явно хотела отпустить что-то уничижительное, но проф вдруг встревожился:

— Думаю, нам надо уходить отсюда. В городе, похоже, комендантский час, нас могут задержать. Уходим!

— А пассажир? — спросил я с настойчивостью, удивившей меня самого.

— Да какой пассажир! — нервно сказал проф. — Он там уже четверть часа плавает. Поздно, раньше надо было! Вы не забыли? Нам надо к Гордееву, срочно!

И он поспешно натянул на себя куртку.

— Какие вы… — зло сказала Катя. — Идите к черту!

И она, не оглядываясь, зашагала куда-то влево с перекрестка.

Профессор бросился за ней.

— Катя! Катя! Куда же вы? Вы нам нужны!

Немного подумав, я пошел за ними. Сирены звучали все ближе. В голове у меня что-то звенело и перекатывалось. Дойдя вслед за этой парочкой до подъезда многоэтажного дома, я сел на скамейку, достал диктофон и вкратце описал в него очередную порцию своих сегодняшних приключений. Это оказалось вдвойне полезно — я успокоился, звон в голове почти утих. Все это время проф в чем-то убеждал Катю под покосившимся грибком детской песочницы.

 

Глава 14. Волна идет волнами

Я как раз заканчивал рассказывать последние события хитрой машинке, когда профессор тоже прекратил что-то втолковывать нашей, в сущности, случайной попутчице, приобнял ее напоследок за плечи, что-то спросил, она кивнула — и он повернулся ко мне, явно повеселевший:

— Все в порядке, Аркадий! Она согласна!

— На что? — спросил я, вставая.

— Провести нас к Гордееву, понятно, — сердито объяснил мой второй случайный попутчик. — Вы что, хорошо здесь ориентируетесь? Лично у меня не работает навигатор, а карты остались в номере!

— Идемте скорее, — сухо сказала Катя. На меня она старалась не смотреть. — И учтите — я вам помогаю только ради Гордеева. Если он и правда может чем-то помочь. А с ВАМИ (тут она особо выразительно посмотрела в мою сторону) я бы здесь уже ни минуты не осталась.

И она действительно быстро повела нас куда-то безлюдными дворами, мимо темных и зловещих в ночи многоэтажек. Я только понимал, что мы постепенно вроде бы возвращаемся к Волге, по какой-то широкой дуге. Катя шагала впереди, стараясь держаться поближе к профессору. Наш «раненый», только что едва не лишившийся чувств от потери крови, наяривал на удивление шустро. Честно говоря, меня это все задевало. Противно было смотреть, как они спелись — и это после того, как я дважды спас ее почти от верной смерти!

Пробираться за этой парочкой по заснеженным буеракам, кое-как освещаемым луной, во взятом ими хорошем темпе — было нелегко. Я с ненавистью глядел в широкую спину профессора, с небольшой дырочкой повыше лопатки, старался не упасть в своей скользкой обуви — и делал вид, что меня все устраивает.

— Кстати, а что это вы такое кричали, когда прыгали из машины — «Волна идет волнами»? — спросил я, стараясь сохранять ровное дыхание. — Это что, какая-то мантра?

— Просто теория Гордеева находит все больше подтверждений! — проорал в ответ проф, не оборачиваясь. — Разве вы не поняли? Мы увидели, что Волна Синхронизации бьет не в одночасье, разом, а как бы поэтапно: удар — и падают изношенные самолеты; удар — и взрываются изношенные газопроводы; удар — и взрываются котлы на тех ТЭЦ, до которых не дошли первые мини-волны. Понимаете?

— Вы хотите сказать, что именно поэтому на правом берегу еще был свет и работали светофоры, когда уже на правом творился полный… э-ээ… конец, да?!

— Примерно так! — кивнул проф, по-прежнему не оборачиваясь.

— И сколько еще будет ударов? Или этих… миниволн??

— Кто ж знает! Гордеев рассчитал только время, когда, как он считал, «волна наиболее вероятна» — 5-6 января. Но он, конечно, не мог знать, что в этот период будет не один мощный удар, а серия мелких миниволн, которые добьют все, чей срок уже подошел!

— Что же еще-то может быть? — в недоумении, рассуждая вслух, сказал я. — Электричество отказало, газ уже взрывался, дорожное полотно, вон, на наших глазах провалилось…

Мы шли в этот момент сквозь стройку. На пустыре над рекой, видимо, решили возводить затейливую многоэтажку — но кризис помешал. Решили да и бросили. Стройка производила впечатление заброшенной. Хотя, может, это только казалось? Во всяком случае, громадный кран, чья стрела едва виднелась где-то почти над нашими головами, убеждал в обратном.

Мне этот кран почему-то очень не понравился. Мысленно я сто раз проклял шуструю Катю, которая решила вести нас через стройку. И так-то не видно ни зги, скользко — так еще и пробираться по каким-то, как у нас водится, разбросанным там и сям бетонным блокам и прочим стройматериалам. Тут и ноги поломать недолго! Хорошо Кате — она видит, похоже, в темноте как кошка. Откуда свалилась на нашу голову эта, блин, «работница индустрии гостеприимства» (как вы понимаете, я все это наговариваю сейчас прямо в микрофончик, подключенный к заветному диктофону — собственности газеты «Час Икс»).

А тут еще эта стрела нависает — на нервы действует! С детства ведь помню лозунг «Не стой под стрелой!»

Каким-то чудом, ничего не поломав, мы благополучно пересекли этот пустырь — сладкая парочка впереди, я, как уж сложилось, в арьегарде.

— Ну долго еще?! — спросил я, задыхаясь. И простонал: Не бегите так!

— Ничего! Мы уже почти пришли! — Катя остановилась, и в ее голосе я услышал нотки сочувствия. — Сейчас перейдем вон там, налево — и будет улица Речников!

— Давайте прибавим!

Профессор тоже, наконец, обернулся. Даже в лунном свете я поразился, насколько бледным было его лицо.

И тут что-то дернуло меня обернуться. НА КРАН. Будь я проклят — он падал!!

Падал, как все в эту бесовскую ночь — почти беззвучно. Как во сне. Он просто начал вдруг стремительно увеличиваться в размерах. «О, проклятая Волна!!» — мелькнуло у меня в голове.

В следующую секунду я уже каким-то немыслимым образом сгреб в охапку разом и Катю, и профессора — и вместе с ними прыгнул в сторону. Скорее всего, нас бы это не спасло — но, по счастью, слева оказался склон, что-то вроде детской горки — и мы кубарем покатились по нему, что-то крича и, наверно, подвывая от ужаса.

Кран рухнул страшно, с диким грохотом и скрежетом. Я явственно ощутил, как земля содрогнулась, а мимо явно просвистели какие-то железяки. От стремительного падения я разбил нос, ушиб локоть и расцарапал ладони. Попутчики мои тоже, как я понял, приложились знатно — но вроде бы ничего себе не сломали.

— У вас опять кровь из носа, Аркадий! — сказала Катя. У нее у самой на лбу вскочила явственная шишка, а под глазом наливался лиловый, почти черный в ночи фингал — но она, похоже, этого не замечала.

Я набрал снега и приложил к больной физиономии. Со стоном поднялся профессор — он отделался, пожалуй, хуже всех: голова его была вся в крови.

В общем, Катерине пришлось опять доставать тампоны и скотч.

И вот как раз тогда, когда я безразлично и вяло наблюдал за ее заботливыми манипуляциями над головой профессора — я вдруг ВСПОМНИЛ.

— Скажи-ка, профессор … Что вы такое произнесли, когда мы падали со склона?

— А что я произнес? — так же вяло спросил он.

— Не помните?

— Нет.

— А я помню: вы орали «Ферфлюхтер!»

— А я ничего не заметила, — сказала Катя, не отрываясь от работы.

Я продолжил в азарте:

— Зато я заметил! Вы орали «ферфлюхтер» — немецкое ругательство. Что-то вроде «черт возьми», если я не ошибаюсь. И уже не в первый раз!

— Ну и что? — так же вяло отвечал «Александр Глебович» — Это обычное ругательство…

— Обычное?! В нем нет ничего обычного ДЛЯ РОССИИ. И мне, знаете, очень интересно узнать — почему вы в критических ситуациях постоянно переходите на немецкие проклятия?? А? Ответьте, пожалуйста!

— Вы же знаете, что я приехал из Калининграда…

Профессор отвечал мне с каким-то удивительным безразличием.

— Да какой Калининград, — напирал я. — Все знают, что там давно нет никаких немцев. Кому вы заливаете?! Мне б давно надо было догадаться: с чего б вдруг инженер из Поволжья стал писать какому-то профессору в Калининградскую область? Это ж полный бред! Если б он куда и написал, то в Москву! Или там в Нью-Йорк, в ООН! Отвечайте — откуда вы о нем вообще узнали?! И КТО ВЫ ВООБЩЕ ТАКОЙ??

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — так же вяло и тускло отвечал мне профессор. — Я — известный калининградский ученый. Мои предки были немцами. Я ищу инженера Гордеева.

Голос его звучал, как заезженная пластинка.

Катя приклеила последний тампон и с удивлением воззрилась на меня.

— Аркадий, о чем ты? Что вы тут устроили? Какая разница, кто что кричал?

— Да то, дорогая Катя, — сказал я с торжеством, — что наш «профессор» совсем не тот, за кого он себя выдает. Ни из какого Калининграда он не приезжал! Знаешь, кто он? Он — шпион! Да-да, признайтесь: Вы — шпион? Отвечайте! Зачем вам Гордеев??

— Господа, да что с вами такое? — всплеснула руками Катя. — Мальчики…

Она беспомощно переводила взгляд с него на меня и обратно.

Наверно, со стороны мы смотрелись дико: все в синяках и пластырях, в порванной одежде, сидим в ложбине возле упавшего крана и ведем какие-то разборки посреди ночи. Но мне очень хотелось узнать, наконец, правду!

А лже-проф неожиданно сдался.

— Хорошо, Аркадий, я скажу! — сказал он. — У меня прекрасные документы, к которым вы никогда в жизни не придеретесь, но я скажу вам правду. Только при условии, что после этого мы встанем и пойдем туда, куда мы стремились — и вы мне поможете!

— Я посмотрю сначала, что вам нужно от нашего инженера, — сказал я непримиримо.

И он рассказал. По его словам выходило, что сам он — из семьи русских эмигрантов «первой волны», в семье все старались не забывать русский язык, но его родной — все ж, понятно, немецкий. Жил он в Швейцарии и сотрудничал с международной организацией «Ученые за мир», со штаб-квартирой как раз в Цюрихе. Вот туда и пришла бандероль со странной рукописью на русском языке, которой никто не придал серьезного значения, и в конце концов она попала к нему как «любителю всего русского» — такая у него была репутация в организации.

Выкладки Гордеева никто всерьез и проверять не стал, и только наш «Иноземцев» увлекся идеями Гордеева всерьез, тем более, что сам «Иноземцев» по образованию химик. В итоге он решил, как он заявил — «приехать и спасти Гордеева», то есть — вывезти его из страны. «Гордеев — гений», уверял он нас, когда мы уже поднялись и, поминутно охая, двинулись в путь. «А гениев, русских гениев! — надо спасать. Русские гении освещают путь всему человечеству!!» Было даже забавно смотреть, сколько, оказывается, пафоса помещалось в этом смешном израненном человеке, который шел прихрамывая на обе ноги, с пластырями на голове, груди и спине.

— И все ж вы ни хрена меня не убедили, товарищ Левинштейн… — начал я.

— Мальчики! — строго прикрикнула на нас Катя. — Что вы как дети? Вот ваш дом, успокойтесь.

Мы в самом деле пришли! Вот он: мы стояли возле занюханной пятиэтажки в окружении других таких же пятиэтажек. «Улица Речников, 25». Тишина. Света нигде нет. В отдалении чуть слышно воют какие-то сирены и слышны хлопки — видимо, выстрелы. И ощутимо тянет сыростью — знак, что река близко.

Оказавшись у самой цели, я немного оробел и как-то враз растерял весь кураж. Судя по всему, что-то подобное испытали и мои спутники.

— Наверно, зря мы сюда пришли, — сказал дрогнувшим голосом тот, кого я привык называть «профессор». — Наверняка никакого Гордеева здесь нет. Что ему оставаться? На его месте я и сам бы постарался перебраться как можно дальше от катаклизма, который я же и предсказал.

— Мне нужно всего лишь взять интервью, — сказал я. — Если Гордеева не окажется, деньги я все равно выбью. Но лучше бы он был дома, конечно… Получу какую-нибудь вашу Пулитцеровскую премию.

Вдруг послышались звуки гармошки и расстроенной гитары. Они приближались — и вот мимо с веселым повизгиванием прошла через двор небольшая толпа, человек 10 — в явно праздничном настроении и навеселе. Гармонист наяривал вовсю, ражие тетки в тулупах и шубах приплясывали. Среди мужской части процессии выделялся абсолютно бухой парень, голый по пояс. Именно он громче всех горланил «Виновата ли я, виновата ли я, что люблю», дурашливо и абсолютно счастливо улыбаясь.

Наша троица смотрела на странную процессию в немом изумлении. Когда они подошли, самая веселая девица игриво обратилась к нам, сверкая не совсем ровными зубами:

— Ой, а вы часом не террористы?

И не дожидаясь ответа, медленно закружилась на ходу, томно приговаривая:

— А то, говорят, сейчас одни террористы кругом…

Вышла луна, и осветила их всех. Полуголый парень, проходя, явственно подмигнул мне, указал на Катю и поднял большой палец.

— Террорист! — ласково позвала меня та самая девица, отойдя уже довольно порядочно.

— Машка! — крикнули ей. — Не отставай, мы на речку!

И вся процессия скрылась за углом соседней «хрущевки».

— Гордеев! — чуть слышно сказал сам себе профессор, выйдя из ступора. Это прозвучало как пароль и как девиз одновременно.

Входить в черный зев подъезда не хотелось. Преодолев непонятную робость, мы все ж поднялись на 2 этаж; я шел буквально на ощупь, держась одной рукой за стены, а другой придерживая Катю. Лже-профессор тяжело тащился следом.

В мутном лунном свете мы еле-еле разглядели на лестничной площадке дверь с номером 5. Поперек двери, прямо по черной обшарпанной клеенке кто-то старательно вывел большими неровными буквами (видимо, белой краской) — ЧМО.

Проф недоуменно крякнул, Катя ойкнула, а я сказал как можно более бодро:

— Ну вот видите — наш инженер определенно местная знаменитость!

И надавил на звонок (тишина), и потому еще для верности стал колотить в дверь руками и ногой. Довольно долго ничего не происходило, и я уже почти отчаялся — когда вдруг из-за двери послышалось слабое «кто там?» И сразу же — звук отпираемого замка. 

 

Глава 15. Волна идет, Гордеев остается

Неприличная дверь распахнулась. На пороге стоял высокий худой человек, которого, впрочем, трудно было разглядеть — скорее, это был силуэт в зыбком и дрожащем красноватом свете свечей, горящих где-то в глубине квартиры.

— Инженер Гордеев? — спросил я, стараясь соблюдать официальный тон.

— Алексей Владимирович?! — спросил, протискиваясь мимо меня вперед, внезапно оживившийся лже-профессор. Меня он практически оттолкнул и с порога стал двумя руками жать руку Гордееву, все время повторяя «Какое счастье! Какое счастье! Вы здесь! Вы живы!!»

Инженер вяло ответил на пожатие и потом жестом пригласил нас войти. Мы толпой вошли в узкую прихожую «хрущевки», я было подумал — надо ли разуться, потом решил махнуть рукой. Так и вошел в комнату в ботинках. Впрочем, ни разуваться, ни раздеваться никто не стал, включая Катю.

В комнате я смог его получше разглядеть, и меня удивило, на фоне общего убожества обстановки, то обстоятельство, что инженер был фактически при полном параде: в пиджаке, белой рубашке и даже галстуке. Разве что на ногах у него были разношенные домашние тапочки, что хоть как-то размывало официальность.

Единственная комната в квартире была, как я уже сказал, убогая. Вся обстановка кричала о бедности: разложенный старый диванчик с неубранным постельным бельем не первой свежести, обшарпанный письменный стол у окна, пара разномастных облезлых кресел, тумбочка, книжные полки с какими-то пыльными томами. На столе горят свечи, навалены бумаги, чертежи, стоят погасший ноут и древний радиоприемник, кажется, «Спидола», у меня такой был в детстве. Странно смотрелась чашка с недопитым чаем, от которой еще шел легкий пар. Вообще в квартире стоял отчетливый дубак — хотя, конечно, потеплее, чем на улице. По крайней мере, ветра не было.

Проф «Левинштейн» продолжал свои неумеренные восторги.

— Господа, — перебил его излияния инженер. — Я не знаю, кто вы такие, но с вами, я вижу, молодая девушка. Я прошу вас немедленно уходить, здесь небезопасно.

— Мы уйдем только вместе!! — захлопотал наш белоэмигрант. — Я приехал сюда ради Вас! Я должен спасти Вас ради науки!

Честно говоря, от его пафоса начинало уже тошнить. Я попытался внести элементы конструктива в беседу.

— Постойте, постойте, — сказал я примирительно. — Безусловно, мы скоро все уйдем и не будем Вас беспокоить в Вашем одиноком жилище. Но, может быть, Вы предложите нам сесть, выпить чаю? Я вижу, он у Вас есть. Честно говоря, добраться до вас было куда труднее, чем можно было ожидать. Вы вообще в курсе, что творится в городе?

И не дожидаясь приглашения, я плюхнулся в кресло у окна. Ноги, честно говоря, гудели.

— Вы не понимаете! — нервно сказал Гордеев. — Вам нужно уходить немедленно! Понимаете, немедленно!

— Я согласен с Вами! — тут же отреагировал «профессор».

Мне, честно говоря, совершенно не улыбалась перспектива снова вылезать на мороз.

— Да какого черта!! — взревел я. — Сядьте все! Лично я никуда не уйду, пока не возьму свое гребаное интервью! В конце концов, я сюда только за ним и пришел!

Все посмотрели на меня с удивлением.

— Сядьте, — сказал я более спокойно. — Сядьте.

И все молча послушались. Расселись кто где: Гордеев за свой стол, проф во второе кресло, Катя, за неимением чего другого — на кое-как заправленную кровать.

Я задал мучивший меня с момента прихода вопрос:

— Слушайте, неужели вы и вправду главный инженер ТЭЦ?

— Я? — удивился Гордеев. — Что вы, конечно, нет. Я старший специалист по технике безопасности. С 2002 года. Но я иногда подменяю главного инженера, когда он в отпуске.

И он рассказал, что обычно подменяет главного инженера в «зимние каникулы» — тот обычно с 20 декабря по 10 января уезжает к родным в Европу, в Швейцарию (тут я покосился на «профессора» — он слушал безмятежно). Впрочем, в этот раз все пошло не так, и директор станции запретил ему проход на территорию со вчерашнего дня.

— Почему? — удивился я.

— На этот вопрос совсем просто ответить, — вмешался проф (черт, все-таки для меня он остается «профессором», ничего не могу пока с собой поделать!).

— Вы ведь пытались остановить станцию? — ласково спросил он у Гордеева.

Тот слабо, безразлично улыбнулся и сказал: — Да. Как вы это поняли? Ах, да… Вы, наверно, читали мою тетрадь?

Тут уже влез я.

— Да-да, Александр, вот именно о тетради мы и пришли с вами поговорить! Я, знаете ли, журналист, представляю элитное московское издание «Час пик»… э-э… то есть простите, «Час Икс» — и, надеюсь, вы не откажете в небольшом, буквально на час, интервью для наших читателей…

— Оставьте, Сергей! — сердито перебил меня проф. — Не до интервью сейчас! Мы все понимаем, что мистер Гордеев прав, разрушения могут продолжиться.

И продолжил, обращаясь уже к нему:

-Мой долг — обеспечить Вашу эвакуацию, спасти ваш замечательный мозг для человечества! Я очень прошу вас максимально быстро собраться и проследовать с нами…

Самоуправство «профессора» меня разозлило, и я уже открыл рот, чтобы поставить его на место — но меня опередила Катя.

— Вы все не о том говорите! — возмущенно сказала она. — Вы здесь чужаки, одному подавай интервью, другому мозги… Послушайте, господин Гордеев, я плохо понимаю, кто вы такой, но если вы один знаете, что здесь происходит — скажите, что делать, чтобы это прекратилось! Это наш город, он гибнет. Вы же тоже наш, местный, вам не может быть безразлично, что с ним станет!

— Но, Катя… — сказали мы чуть ли не хором с профессором.

— Молчите! — гневно бросила нам она. В ее голосе уже зазвучала с трудом подавляемая истерика. — Эти люди нашли вас только благодаря мне. Скажите же, черт вас возьми, что надо сделать, чтобы остановить весь этот кошмар??

Гордеев посмотрел на нее с жалостью.

— Поздно, милая девушка, к сожалению, все поздно! –сказал Гордеев. — В последние полгода я только и делал, что бился везде, писал, доказывал… Писал президенту, депутатам, в газеты.

— Вот, и в Москву написали, в солидное издание «Час Икс», — поддакнул я.

— Все бесполезно! Все изношено на 80, 90, 100%, кругом рухлядь, барахло — но они никогда ни о чем не хотели слушать… И даже сейчас не хотят, я думаю. Надо мной смеялись. Остановить ТЭЦ мне не дали. Я предупреждал, кричал. Под Новый год я уже не знал, что делать — пошел и расклеил по подъездам собственные листовки, что наш район попадает в зону затопления, что надо эвакуироваться…

— Вы в своем районе клеили? — с любопытством спросил я. Во мне уже проснулся репортерский азарт, диктофон я давно уже вынул из кармана и держал в руке. «Славный получается сюжет! — думал я. — Безумный инженер по ночам клеит рукописные призывы к эвакуации на двери подъездов!»

— А как реагировали жители? — спросила Катя.

— Никак, — слабо улыбнулся Гордеев. — Один раз чуть не побили — ну, наверно, просто пьяные были.

— А, и дверь вам тоже благодарные соседи разукрасили? — догадался я.

— Да постойте же! — спросил с беспокойством проф. — О каком затоплении вы сказали? Неужели…

И он безумным взглядом обвел комнату. Потом вскочил, подбежал к окну и стал непонятно зачем вглядываться в темноту.

— Вы лучше скажите, где у вас чай, — спросил я. — Газа ведь наверняка нет, а чай, я вижу, теплый! Вы как это делаете — по-инженерному, трением?

— Пойдите на кухню, — отмахнулся Гордеев. — Там должно быть еще на чашку...

— Катюша, — попросил я, — а не плеснешь нам чайку, а? Там на кухне…

— Да стойте же! — громыхнул проф. Он наконец оторвался от вглядывания сквозь оконное стекло, видимо, поняв, что все равно ничего там не увидит. — Какое затопление?? Неужели это то, о чем я подумал?

— Да. Вы правы, — спокойно отвечал ему Гордеев.

— Средневолжская ГЭС… — прошептал проф. — Но нет, не может быть! Плотина должна устоять! Это немыслимо, Александр Степанович!

— На плотине уже авария, разве вы не поняли?

— Да откуда вы знаете?!

— Да вы что, не видите? — взорвался инженер. — Эта часть города запитывается от ГЭС! Все вырубилось два часа назад!!

Проф перестал метаться по комнате и, словно обессилев, рухнул на диван рядом с Катей. Спросил:

— Когда исчезло все освещение?

— Да часа два, — ответил я. — Сколько мы сюда добирались?

— Два часа. Два часа! — снова оживился «профессор». — Если плотина рухнула, здесь бы все уже затопило! Значит, авария не настолько серьезна!

— Волна идет модуляциями, — повторил Гордеев странную фразу профессора. — Разрушения еще не закончились…

— Подождите, — вдруг влезла в разговор Катя (на кухню за чаем паршивка и не подумала сходить). Она вообще как будто очнулась от ступора. — О чем вы все сейчас говорите? Какое затопление?

Вздохнув, я сам встал и пошел на кухню, по дороге объясняя:

— Насколько я понял, у этих двух фриков очередная завиральная идея, Катерина: они думают, что тут есть рядом какая-то плотина какой-то ГЭС, и вот она якобы вот-вот рухнет, и все, хе-хе, водохранилище, которое за ней, притечет сюда. Это ж будет что-то вроде цунами, да, проф? — прокричал я из кухни.

На кухне я увидал забавное сооружение: на специальной, явно самодельной подставке стояла крохотная кастрюлька с водой (даже не кастрюлька, а ковшик) — а под ней горели две свечки — грея таким образом воду.

Благодаря тем же свечкам найти заварку, ложку и сахар тоже не составило труда.

Катя в комнате ахнула.

— Но там выше по реке действительно есть плотина, это все знают… правда… как она может рухнуть? Что за чушь?

— Вот именно! — сказал я, возвращаясь из кухни и помешивая чай в стакане. — Все-таки надо, я считаю, знать меру. Хотя звучит грандиозно.

— Аркадий! — укоризненно сказал проф, обращаясь ко мне. — Ведь мы с вами весь этот жуткий вечер! Вы видите, что теория господина Гордеева подтверждается самым зловещим образом! Вы же ради нее и приехали!! Как вы можете…

— Вижу, что в городе происходит черт знает что, — сказал я, прихлебывая горячий сладкий напиток. Это было блаженство! — Но это провинция, господин… э-ээ… швейцарский шпион. Вам, иностранцам, не понять. В российской провинции всегда все наперекосяк, — сказал я, обращаясь уже к Кате. — Поэтому я и предлагаю: Катя, поехали со мной в Москву! Это единственный нормальный город во всем этом дурдоме!

— Позвольте, да кто вы такой??

Взбешенный инженер упер в меня свой дрожащий палец.

— Разве я не представился? — удивился я. — Извольте — я… Олег Папашин, московский корреспондент (черт знает, почему вдруг я решил представиться чужим именем!) У меня и визитка имеется, сейчас…

— Послушайте, Папашин! — заревел инженер. — Вы же видите всё. Вы же сами из города. ТЭЦ взорвалась! Мост рухнул! С утра два авиакрушения, один древний боинг пытался сесть на лед там ниже по течению, спасти удалось только 8 человек! В аэропорту, слава богу, четыре лайнера просто не смогли подняться в воздух. Три — три!! — схода с рельс на жд, два товарных и один пассажирский! На 8 вечера говорили про 38 погибших и двести раненых! А еще — утечки газа, два саморазрушения многоэтажных домов… Это что всё, случайность, по-Вашему??

— И еще кран упал на стройке, — добавил я. — Мы сами видели.

— В город введены войска! Комендантский час! Света нет практически нигде, не работает сотовая связь и интернет!! — продолжал Гордеев.

— Да вы хорошо осведомлены, — удивился я. — Но откуда?? Опять Ваши фантазии?

— Вы уже смешны со своим недоверием, — бросил проф.

— Я современный человек! — возмутился я. — И в бабушкины сказки про всякие «волны», извините, не верю! И не поверю никогда! Телевизор не работает, интернет не работает — а этот человек вам рассказывает все с такими подробностями. Откуда? Неужели вы не понимаете, что он фантазирует??

Инженер повернул ко мне древний радиоприемник. И нажал кнопку. Приемник ожил.

— Эх вы, Папашин…

Черт, про приемник я как-то не подумал.

— Хватит болтать, — сказал Гордеев. — Сейчас полночь — я включу на 5 минут, послушаем новости. И сразу уходите! Я надеюсь, что еще не поздно…

— «Радонеж-Поволжье»? — кивнул я на приемник.

— Что?

— Слушаете, говорю, «Радонеж-Поволжье»?

— А? Нет, — рассеянно сказал Гордеев. — Какой еще «Радонеж»… «Свободу», конечно. Только все время подстраивать надо — волну, зараза, не держит…

Пока он крутил ручки настройки, я смотрел на Катю и профессора. Они трогательно сидели на краешке дивана, как воробьи на жердочке, и лица их, в дрожащем свете свечей, были хмурыми и озабоченными.

-… положение остается напряженным… — сквозь привычный вой глушилок послышался гнусавый голос диктора. — В городе продолжаются беспорядки, периодически слышны взрывы. По данным нашего корреспондента, все это больше всего похоже на взрывы бытового газа. Удивляет отсутствие официальных сообщений о ЧП по федеральным каналам — есть предположения, что население не хотят беспокоить в канун Рождества… гуманитарная катастрофа… режим секретности…

Звуки стали уплывать, и инженер снова принялся ожесточенно крутить ручки настройки.

— Какой-то бред! — не выдержав, сказал я. Меня никто не поддержал.

Вдруг сквозь шипение эфира вплыло совсем отчетливое, словно на усилении:

«А! Внимание! Сообщение-молния!! Как только что сообщили по данным спутниковой разведки… постойте, я не верю своим глазам… именно в данную минуту происходит разрушение плотины Верхневолжской ГЭС… Это невероятно! Если это террористы — как они заложили такой объем взрывчатки? Это невероятно! Со спутника видно плохо — в Поволжье облачность. Но… Но… Плотина полностью разрушена! О! Это грандиозно! Гигантская волна идет на город!!»

— Вы поняли? — спросил, ни к кому не обращаясь, инженер по технике безопасности.

 

Глава 16. Катаклизм

Честно говоря, тут даже я немного опешил и не успел еще сообразить, что сказать, как тут раздался… стук в дверь. Стучали требовательно и настойчиво.

— Что за черт? — в недоумении спросил проф. — Вы кого-то еще ждете?

Гордеев открыл, и в квартиру важно, без какой-либо спешки вошла строгая женщина в изящной белой шубке.

— Здравствуйте, — сказала она официальным голосом. — Могу я видеть инженера Гордеева?

— Это я, — сказал тот. Он явно был удивлен не меньше нашего.

— Я — секретарь приемной директора Балановской АЭС Фролова Валерия Кузьмича. Сегодня он просил меня найти вас и передать сообщение.

— Что за сообщение?

— Что он свою часть сделал и его совесть чиста, а вы можете не волноваться.

— Это все? — нервно спросил Гордеев. — А сам Валера… Валерий Кузьмич? Почему он… не сам?

— Он сказал, что вы все поймете…

И тут вдруг весь официоз с этой строгой женщины как-то мигом слетел, и она дальше продолжила жалобно, как будто вдруг сжавшись и утратив стержень: — В городе творится непонятно что… Станция остановлена. А Валерия Кузьмича… он арестован! Его взяли ФСБ! Я пришла к вам — объясните мне, что происходит? Я с трудом отыскала ваш адрес!

Инженер не успел ей ответить, как к ней подскочил проф.

— Как хорошо, что вы пришли! Сейчас некогда выяснять, у нас очень мало времени! Скажите, на чем вы приехали? На автомобиле?

— Конечно, — удивилась пришедшая.

— Прекрасно! — восхитился профессор. — Вы наше спасение! Пойдемте немедленно вниз и уедем отсюда. Если угодно, я заплачу сколько будет нужно. Надо поторопиться — по моим подсчетам, волна — на этот раз натуральная волна — будет здесь максимум через 10 минут!

— Через 12, — тихо сказал Гордеев. — Я все эти расчеты давно произвел.

— Но объясните мне, — уперлась женщина. — Потом, из-за завалов я не смогла к вам близко подъехать. Моя машина в двух кварталах отсюда, вверху! К ней идти 10 минут! И куда вы торопитесь?

— По улице Розы Люксембург? — вставая, подозрительно звонким голосом уточнила Катя. Ее глаза блестели, казалось, она на грани истерики. И — Гордееву:

— Идемте. Мы приехали за вами.

— Вы не поняли, — мягко сказал Гордеев. — Я остаюсь здесь и не собираюсь никуда уезжать. Вы — уезжайте, пожалуйста. Извините, — это уже обращаясь ко мне. — На интервью у нас, боюсь, уже нет времени. Уходите скорей.

— Какого черта? — изумился я.

— Вы не вправе… — начал проф. Но осекся, встретив взгляд Гордеева. И переменил свое решение. — Что ж, тогда я тоже остаюсь. Аркадий (это уже опять мне), позвольте попросить вас позаботиться о женщинах. Выведите их и проводите до их автомобиля, хорошо?

Мне уже давно стало крайне неуютно в этой квартирке — честно говоря, прямо с того момента, как заговорили про воду. Холодную воду я не люблю почти так же горячо, как кровь и как полеты в самолетах. Если подумать, я вообще весь состою из всяких фобий…

— Черт с вами, придурки, — сказал я. — Делайте что хотите! Девочки, за мной!

Обе девицы, поколебавшись, вышли за мной. Однако на темной лестничной клетке так и оставшаяся безымянной секретарша Фролова, видимо, о чем-то догадалась — так очень резво кинулась вниз и дальше на выход. Катя не поспешила за ней; она вдруг принялась носиться по лестничной площадке и колотить во все двери, крича «Откройте! Спасайтесь! Немедленно! Милиция! Пожар!!» и еще какой-то странный набор страшилок.

На нашем этаже двери никто не открыл. То ли боялись, то ли спали, то ли действительно никого не было.

На первом повторилась та же история — и только из квартиры №2 внезапно выглянула любопытная старушенция с керосиновой лампой в руках. Такая типичная бабушка: лицо круглое и сморщенное, как печеное яблоко, добрая улыбка, морщинки вокруг глаз. Она походила на капусту из детской загадки, будучи одетой в три как минимум халата и штук пять платков.

— Тебе чего, дочка? — спросила она Катю приветливо. — Не знаешь, когда свет дадут?

Я оглядел бабулю критически. В одних шерстяных носках, без обуви, едва способная передвигаться в своем клоунском наряде, старая и одышливая. Куда ей идти? Как? Видимо, те же мысли одновременно пришли в голову и Кате. Она стояла перед бабкой, ничего не говоря, в каком-то ступоре.

— Эй! Вы скоро там? — голос секретарши с улицы.

— А у меня Колька с Зинкой гуляют второй день, — доверчиво сообщила старушка. — Ты говори, дочка!

Я потянул Катю за руку. Потянул сильнее и вытянул за собой на улицу. Секретарша, весь лоск с которой куда-то сполз без следа, едва ли не подпрыгивала на месте от страха и нетерпения. — Скорее!! — заорала она на нас неожиданно грубо.

— Бабушка! — вдруг опомнилась у меня в руках Катя и дернулась назад.

— Стоять!! — заорал уже я. — Вода рядом! Кто ее потащит по этой вашей Виа Долороза, старую дуру? Я?! Я не Валуев! Не глупи!

В это время в отдалении, метрах в трехстах, раздались характерные мелкие взрывы петард — и в небе стали расцветать огни китайского фейерверка под пьяные возгласы одобрения. Народ, судя по всему, продолжал веселиться несмотря ни на что.

Глядя на красные сполохи в небе, я принял решение, удивившее меня самого — и подтолкнул Катю по дорожке, уводящей, по моим расчетам, от реки.

— Бегите, живо!! Ну! Доберетесь!

Секретаршу не пришлось упрашивать — она рванула с места, как хорошая борзая. Катя, чуть поколебалась, но побежала за ней.

Я с облегчением проводил ее взглядом и пошел обратно в подъезд. Не люблю оставлять дела недоделанными.

Два фрика — Гордеев с Левенштайном — встретили меня без особого удивления, только, похоже, оба обрадовались моему сообщению, что девушки вне опасности. Я пошутил насчет стремления Гордеева встретить «волну» в белой рубашке с галстуком — так, словно он какой-нибудь американский инженер, а не наш, русский.

— А в чем же вы предлагаете — в плавках? — неожиданно спросил Гордеев, и мы все трое рассмеялись.

Проф сидел особенно бледный — похоже, у него открылись раны. Тем не менее он тоже пошутил, что русский инженер, по его мнению, должен встретить Волну с бутылкой водки и гармошкой — вот это, дескать, его друзья из цюрихского Фонда сочтут вполне «аутентичным». Гордеев виновато признался, что гармошки у него нет, а единственную бутылку коньяка еще перед Новым годом они выпили с Фроловым, директором АЭС и его однокурсником по МЭИ — когда он «всю ночь убеждал этого олуха, что Волна неизбежна и АЭС может принести вреда на 10 Чернобылей» — но ни в чем так и не убедил, и под утро Фролов ушел, пообещав «сдать дурака в психушку».

Мы еще немного посмеялись. Потом мы сидели с минуту в молчании — я в кресле, Гордеев за столом. Бледный проф стоял у окна, тяжело опираясь на подоконник и вглядываясь в серую хмарь.

— Две минуты, — сказал Гордеев, ни к кому не обращаясь.

Тут в который раз открылась дверь… и вошла Катя. Причем она была не одна. За собой она вела ту самую бабушку с первого этажа.

— Скучаете, мальчики? — спросила она, тяжело дыша. Улыбка ей не удалась.

— Какого дьявола?! — сказал я.

— Катя! — всплеснул руками проф.

— Дочка, а что вы тут? — отдуваясь при каждом шаге, но так же приветливо спросила бабушка. Она была так же смешно закутана в свои меховые платки и халаты.

В комнате мгновенно стало тесно.

Я представил огромную стену очень мокрой и очень холодной, ледяной воды. Хотя все внутри меня кричало, что это невозможно — оставаться в квартире инженера, похожей на склеп, я больше не мог.

* * *

Да, мы поднялись на крышу. На своей мы оказались одни, однако, как ни странно, на соседних я смутно различил еще какие-то небольшие группки людей. Информация как-то просачивалась. Где-то в отдалении послышалось стрекотание вертолета. Старушенцию затащить было труднее всего, она и сейчас ничего не понимает и все норовит спуститься. Катя ее успокаивает.

* * *

Я, собственно, заканчиваю свою диктовку. Самый странный репортаж в моей жизни — особенно если учесть, что я не журналист и никогда им не был. Мы все смотрим вниз, через скат крыши. Здесь очень холодно и скользко, противно до невероятия. Никакого ревущего цунами, однако, не случилось — я разочарован. Просто внизу — вода, везде вода. Она прибывает удивительно быстро!

Спросил Гордеева, когда он хотя бы родился. Он сначала отмахивался, потом признался, что в 1975 году. Моложе меня!

У профа новая теория: он сказал, что, по его «ощущениям», его спутниковый телефон разбит вовсе не окончательно. У него якобы только не работает дисплей. Но если поработать на клавиатуре вслепую, можно загрузить файл и попробовать его кому-нибудь отправить. Спрашивает, кому.

Кому, в самом деле? Под рукой — в кармане рубашки — у меня только визитка Олега Папашина, так, впрочем, и не пригодившаяся. Отправлю ему! Вода поднялась уже к третьему этажу — то есть квартира инженера уже там… Чайку не попить.

Решено — отправляю Папашину. Папашин, лови! Дурацкая затея. Мы оба даже не знаю, загрузилось ли что-нибудь.

Что еще сказать? Жалко Катю. Почему-то очень жалко Катю».

КОНЕЦ.

ОТ ПУБЛИКАТОРА. Здесь, к сожалению, переданный мне файл обрывается. Пока что больше никаких вестей о поименованных лицах — Левенштейне, Гордееве, Панине, сотруднице гостиницы Екатерине — мне в списках спасенных или же пропавших без вести на месте грандиознейшей гуманитарной катастрофы в Поволжье обнаружить пока не удалось.

Я собираюсь ближайшим же рейсом вылететь туда и собрать максимум информации, даже несмотря на то, что вся территория «Волжского Пятна», как его уже назвали в мировой прессе, плотно оцеплена войсками РНПГ (Российского Национально-Православного Государства). Площадь его составляет более трех тысяч квадратных километров, затоплена часть города С. Известно, что в некоторых случаях затопление пошло во благо — так как позволило потушить начавшиеся пожары.

Количество погибших, по российским данным, составляет несколько сот человек убитыми и пропавшими без вести. Официальная версия российской стороны — атака объединенного Террористического Интернационала.

По данным независимых экспертов, реальное количество жертв может составить десятки и даже сотни тысяч. Наиболее вероятная версия — выход из строя чрезвычайно изношенных энергосетей и энергогенерации после внезапной остановки Балановской АЭС, вызвавшей скачок нагрузки. Причины остановки АЭС выясняются, но здесь, на Западе, большинство склоняется к тому, что ее экстренная остановка, возможно, предотвратила еще более печальные последствия для региона.

Я до сих пор не там лишь потому, что счел своим долгом прежде всего расшифровать и опубликовать бесценный, хотя и спорный материал, чудесным образом попавший мне в руки. Запись А. Панина я старался передать как можно ближе к оригиналу, сохраняя неповторимый стиль этого доселе неизвестного мне автора.

Вылетаю туда немедленно! Ждите новых, еще более подробных и сенсационных репортажей о происходящем на страницах газеты «Час Икс» и на моем сайте, который, увы, пока заблокирован на территории РНПГ!

Ваш Олег Папашин (с). Майорка, отель «Амбассадор», номер 811 (люкс).

08 января 201… г.

И как обычно — кто считает нужным, сколько считает нужным:

Для жертв катаклизма в Поволжье:

Можно перевести с любого терминала или банкомата, а также в отделениях "Евросети", "Связного", "МТС", "Альт-Телеком", просто набрав или продиктовав кассиру Яндекс.кошелек номер:

410 011 372 145

Для пользователей WebMoney кошелек номер:

R361089635

Кому удобней QIWI — номер:

+7 916 503 13

В Сбербанке карта номер:

4276 3801 0488 9

Для пользователей MasterCard, VISA и Maestro карта номер:

4276 3801 0488 9

Либо просто кинуть на телефон

+7 212 237 41 78 (МТС)

В PayPal пользователь [email protected]

Для Вашей любимой газеты «Час Икс»

Яндекс.кошелек номер:

410 011 372 146

Для пользователей WebMoney кошелек номер:

R361089636

Кому удобней QIWI — номер:

+7 916 503 14

В Сбербанке карта номер:

4276 3801 0488 8

Для пользователей MasterCard, VISA и Maestro карта номер:

4276 3801 0488 0

Либо просто кинуть на телефон

+7 212 237 41 79 (МТС)

В PayPal пользователь [email protected]

Для Папашина Олега — кто сколько считает нужным:

Яндекс.кошелек номер:

410 011 372 147

Для пользователей WebMoney кошелек номер:

R361089637

Кому удобней QIWI — номер:

+7 916 503 15

В Сбербанке карта номер:

4276 3801 0488 9

Для пользователей MasterCard, VISA и Maestro карта номер:

4276 3801 0488 1

Либо просто кинуть на телефон

+7 212 237 41 80 (МТС)

В PayPal пользователь [email protected]

----------------------------------------------------------------------------------------

Газета «Час Икс», 1 (28), «Кровь износа» (с), 12 января 201.. г.

При перепечатке ссылка на газету «Час Икс» обязательна!!

Алексей Рощин (с)