3. Филаретова

На сцене и теснота и разлад, все переплелось – это потому, что наша история выходит на люди, наружу, перегородки падают.

Во-первых, три старухи, как три совы, сидят у подъезда: старуха с клюкой, старуха в очках, старуха с термосом.

Во-вторых, появились канцелярские столы: за одним – незнакомый нам Усачев, за другим – тоже чужая для нас Филаретова, лет сорока женщина, в жабо, но с военной выправкой.

В-третьих, Горелов и Аня, мокрые от дождя, входят в квартиру Горелова. Горелов изрядно хмелен.

В-четвертых, Мякишев сидит, нетерпеливо курит как бы у дверей Усачева.

В-пятых, тетя Соня бродит туда-сюда с собачкой на руках.

В-шестых, Сима, уныло подпершись, поет: «Мне кажется, что вы больны не мной…»

В-седьмых, Сережа и Оля смотрят телевизор, смеются. А Зоя неприкаянно то посмотрит тоже, то отойдет.

Кроме того, телефоны звонят, машины стартуют с перекрестка,то радио врывается, то регулировщики свистят, одно перебивается другим.

Филаретова(по телефону). Я диктую, пиши. «На ваш запрос… исходящий номер 026 тире 574 от четырнадцатого февраля сего года директор школы товарищ Мак сообщил… учащиеся 7-го „А“ класса Баринов Николай и Баринов Олег были отчислены за хулиганское поведение условно, сроком на неделю… на неделю».

Тетя Соня(старухам). Что делается, вы подумай­те! Ай-яй-яй!

Старуха с термосом(басом). На одну ногу на­ступить, а за другую дернуть! Вот!..

Старуха в очках. А по мне-то, пусть. Не вижу, не слышу.

Старуха с клюкой(кряхтит). Помирать надо, помирать. Глаза на ето на все не глядят.

Мякишев(идет через сцену, переключает телеви­зор, почти кричит). Третью программу надо смотреть, третью, учебную! (Возвращается.)

Горелов. Ура! Вот мы и дома! (Плюхается в крес­ло.) Значит, по-твоему, я ему зави… Я? Ему? (Смеется.)

Аня. Хватит, Витя. Дай плащ.

Горелов. Я! Ему!

Аня. Я уйду.

Горелов. Ты не можешь уйти. Потому что все такси идут в парк. А ты пришла ко мне. Вот мой парк. Аллеи!.. Дышите глубже, как говорит один дурачок… И мне в плаще очень хорошо. Давай гулять в моем парке… Я тебе сказал, да? Уже сказал? Что я. Тебя. А?

Аня. Сам ты дурачок.

Зоя(Мякишеву, издалека).Ну что ты дергаешься?

Мякишев(не сходя с места). Потому что я говорил! Устроить ее надо! Учиться! А мы – завтра, завтра! Лето красное пропели, оглянуться не успели!

Зоя. Я виновата?

Мякишев. Не ты виновата! Никто не виноват!

Зоя. Она сама не очень рвалась.

Оля(с места). Ну чего мне учиться-то? Я восемь прошла, хватит.

Зоя. Только не надо – восемь. Скажи – шесть.

Оля. Ей-богу, восемь! (Вспоминая.) Первый, вто­рой… (Беспечно.) Мне и без того хорошо. Я школу-то не люблю.

Мякишев. Оля, мы хотим из тебя человека сделать!

Оля. Нешто я не человек!

Сережа. Правда что!

Мякишев. В общем, я не знаю что! Ни черта не успеваешь. Не было у бабы хлопот.

Зоя. Не у бабы хлопот, а назвался груздем…

Мякишев машет с досадой рукой. Сережа переключает телевизор на музыку.

Сима поет. Тетя Соня подходит к ней – Сима отмахивается. Мякишев идет к столу Усачева, садится.

Филаретова. Диктую дальше. «Однако впослед­ствии школу больше не посещали…»

Усачев. Ну, ты поподробней немножко…

Мякишев. У меня память хорошая, пожалуйста, только зачем это?

Усачев. Лично мне просто интересно, как ты ре­шился? Тут со своим-то с одним не управишься. Ну а как член бюро я обязан разобраться, мне же поручили… Да чего ты зазернился заранее? Мякишев! Мы ж тебе добра хотим. Давай излагай, а то мы футбол с тобой зевнем се­годня. Три гола будет – вспомнишь меня! Ну!..

Мякишев. Да нечего и рассказывать-то…

Сима поет.

Горелов. Почему дуракам легко? Потому как природа велит, так он и делает. Устал – поспал, оголодал – поел, время пришло – произвел себе подобных. И разду­мывать нечего. Пищит котенок под дверью – молочка ему! Вот ты и добрый, вот ты и человек!

Аня. Дался тебе этот котенок!

Горелов. А зачем – он не думает! Что будет – он не думает! Потому что если думать, то ясно!.. Тихо! Ясно! Что мы не имеем права… Поймите: жена, близкие, дети, всякие кошки, мышки – нет! Нельзя этого!.. Вдруг что-нибудь случится?! Как тогда? Вы можете это перене­сти?.. Вот я один. Меня никому не жалко, и мне никого не жалко. Разве в этом… в моей позиции… В этом боль­ше любви к человеку, чем во всем вашем альтруизме! Да! Я не об-ма-ны-ваю! Не о-бе-щаю!

Аня. Не кричи. Я уже слышала это сто раз. Что ты один. Дай плащ.

Горелов. Тихо! Вы должны понять: жизнь – страш­ная вещь!

Аня. Интересно. Я устала, я пошла в ванную.

Горелов. Страшная!.. Страшная!..

Старуха с клюкой. Нет, помирать, помирать надоть…

Мякишев(Усачеву, вспоминая). Ну вот. Второй раз приезжаю на станцию – опять никто ничего не знает, поезда не идут, холодно, накурено, на скамейках спят… Но, понимаешь, настроение у меня было отличное… Да! (Смеется, с сожалением.) Месяц дома не был, еду, под самый праздник… От поселка до станции на оленях паренек-комяк домчал, а у меня фляжечка со спиртом в запазухе, мы с ним по глотку сделали, снежком заели…

Усачев. Ты просто под банкой был, Мякишев, так и скажи! (Смеется.)

Мякишев. Не надо. Мы месяц из шахты не выле­зали…

Усачев. Универсальная объяснительная, чудак! «Был под банкой». Все прощается.

Смеются.

Мякишев. Дурила! Вспомни, сколько нас зимой трясло с девяносто третьим комбайном! А мы его пу­стили!

Усачев. Был под банкой, и все дела!

Мякишев. Ладно, ты слушаешь, так слушай. При­ехал я, значит, на станцию, а там такая петрушка.

Возможно, Оля приближается к Мякишеву, слушая его.

Вышел на перрон, а там метет, мгла, хоть и день белый… Еще б полминуты – я б обратно ушел, но тут в конце пер­рона от уборной – такая каменная, беленая уборная, как на станциях бывает, – вижу, фигурка прыг вниз. На ко­ленки упала, вскочила и через пути, через сугробы – вот так влево, наискосок. Я глянул, а оттуда, из-за вагонов, – паровоз задом. По третьему или четвертому пути. Товар­няк. Я еще порадовался: ну, думаю, пошли поезда, уедем!.. А она, значит, бежит. И мне видно, что прямо туда, наперерез. Меня вроде толкнуло. Сам не знаю по­чему. Но как-то не так она бежала, не по делу. А паровоз чешет… Тут я уж как-то больше не раздумывал – прыг­нул тоже и за ней. За сугробами она пропала, а паровоз вижу. И чувствую, не догоню. Стал кричать на ходу, шапкой махать… Спасибо, сцепщик спереди на подножке ви­сел… а машинист ни меня, ни ее не видит… Сцепщик кинулся, швырнул ее уже в последний момент. А сам бы паровоз не остановился…

К концу монолога Оля может оказаться рядом с Мякишевым, он обнимает ее за плечи, она заплачет, уткнувшись ему в грудь.

Ну я не могу, понимаешь?.. Я домой, на праздник, а тут такое дело…

Филаретова. «Администрация школы в лице клас­сного руководителя 7-го „А“ класса, а также завуча обра­щалась к родителям Баринова, почему их сын Николай, а также близнец Олег перестали посещать школу, на что было буквально заявлено: „Вы их спросите!“ Таким обра­зом, администрация школы в дальнейшем вынуждена была снять с себя ответственность…»

Оля возвращается на место.

Аня приносит Горелову кофе и рюмку. Поит его.

Горелов. Какая щедрость, королева! (Целует руки.) Приказывайте, ваше величество! (Становится на колени.)

Аня. Снимите плащ!

Горелов. О, только не это.

Аня. В таком случае, сударь, мне придется послать вас… в страшную ссылку.

Горелов(обнимает ее ногу).О, пощадите!

Филаретова. Черт знает что люди творят! (Кла­дет трубку.) Нет, так мы не построим!..

Зоя начинает переодеваться, глядит на часы. Сережа и Оля уходят.

Усачев. А мой! Как в этот, понимаешь, переходный возраст вступил – ну, конец! Из пионерлагеря-то это он сбежал – слышал, шум тут был на весь НИИ? Мой. Дис­циплина, видишь, ему надоела. Два дня искали, вожатая седая стала, а он к бабушке подался в Смоленск!

Мякишев. Слушай, Усачев, дайте вы мне самому с этим разобраться, я ж не маленький.

Усачев. Да я разве против? Но мне что-то доложить надо?

Мякишев. Вот и доложи: Мякишев, мол, сам разберется. Хочешь, вместе к Николаю Ионычу зайдем?..

Усачев. Мне же поручили, Мякишев! Письмо поступило? Реагировать надо?

Мякишев. Мне бы показали.

Усачев. Письмо? Да оно не у меня. Зачем тебе? Глу­пое письмо… Да ты не переживай, что ты, ей-богу! Разве мы тебя не знаем! Дадим отповедь в случае чего!..

Сима поет. Оля возвращается с раскладушкой. Облокотясь на нее, продолжает смотреть телевизор.

Аня(гладит, успокаивает Горелова). Притихни, при­тихни, ну, хватит…

Горелов. Конечно, хорошо быть добрым, но как? Хлопот не оберешься. Все к тебе полезут. Профессия: делальщик добра. (Смеется.) Один попробовал – один! – его две тыщи лет забыть не могут! Мы произо­шли от обезьянки презиодаписа, мы только вчера с чет­веренек поднялись, мы хитрые, злые животные, помещен­ные в опасную, непостижимую для нас среду обитания. В борьбе за существование нет места альтруизму, это вы­думка богатых бездельников!

Аня. Интересно.

Горелов. Я давно понял, давно: ничего нельзя де­лать. Ты ничего никому не делаешь, и тебе не сделают…

Аня. Витя!

Горелов. Нет, я уважаю профессионализм, пожа­луйста! У вас эмоции, движения души, сострадание? Из­вольте! Изучите, взвесьте, запрограммируйте, и пусть ма­шина вам выдаст: делать или не делать ваше добро!.. Да-да, это не так смешно! Это будет моральнее, уверяю вас! Ибо мораль вот здесь! (Стучит себе в лоб.) Мыслить правильно и поступать умно – вот добро! Умейте делать добро!

Аня все-таки стаскивает с него плащ.

Не надо, мадам. Я вас не знаю. В плащах спать замеча­тельно – сухо… Но в том-то и дело! Кто способен мыс­лить правильно и умно поступать? Кто?..

Аня. Ты, только ты один.

Горелов. Извините… не надо… я не нуждаюсь ни в ком…

Аня. Помолчи, несчастный… (Продолжает разде­вать его.)

Сима поет.

Усачев. Значит, так она у тебя и живет? А учиться? Работать?

Мякишев. Понимаешь, в том и дело! Паспорта еще нет, только в ноябре получит, мне обещали насчет вечер­ней школы, придется, правда, схимичить…

Усачев(смотрит на часы). Я вижу, тебе бы вообще-то помочь надо…

Мякишев. Не мешали бы, и на том спасибо.

Усачев. Ладно обижаться! Нам ведь главное, чтоб ясность была.

Мякишев. Ну какая еще ясность?

Усачев. Полная, Мякишев, полная! Ну, бежим, а то зевнем первый тайм как пить дать!

Пожимают руки. Усачев треплет Мякишева по плечу, уходит. Мякишев медлит.

Тетя Соня(Симе). Симочка, что же будет?

Сима отмахивается, уходит, тетя Соня – за ней.

Горелов. Хорошо, я тебя повеселю… Идет пьяный по берегу. Видит – часы. Поднял, послушал. «Тик-так, тик-так». «Живая еще», говорит, и в море их!

Аня. В третий раз рассказываешь, несчастный! (Уво­дит его.)

Вперед выступает Зоя – в плаще, с зонтиком, сумкой.

А у себя за столом встает и закуривает Филаретова.

Мякишев идет и решительно выключает телевизор.

Мякишев(Оле). Ну, что ты смотришь? Двенадцатый час, ложись.

Оля потупилась, молчит.

(Вздыхает.) Эх, что делать будем?.. Стелись, я ухожу.

Пауза. Оля ставит раскладушку. Мякишев смотрит, потом быстро выходит.

Оля распрямляется и глядит ему вслед.

Зоя садится у стола Филаретовой. Они как бы продолжают разговор.

Филаретова. Так. Это все понятно. Хотя тоже… в наше время… взять на себя такую обузу…

Зоя. Разве не берут в наше время детей? Из детских домов или?..

Филаретова. Детей? Почему! Берут. Только больше приходится сталкиваться, что оставляют. И в роддо­мах и вообще. Когда он вырос – конечно, а вот месяц-два – кому он нужен?

Зоя. Как – кому? У вас есть дети?

Филаретова. У меня – это к делу не относится… Ладно, не будем отвлекаться на лирику… Я еще объясняю: думаете, нам охота в таких делах копаться? Но у нас сигнал, мы обязаны внимание обратить? В восточных республиках, не слыхали, какие дела на этой почве слу­чаются? Да и у нас! С этой акселерацией – лучше б ее не было! И мы здесь поставлены бороться. А так мы не построим.

3оя. Об этом я даже думать не хочу.

Филаретова. Хочешь не хочешь, а надо. Вам в ди­ковинку, а я восемь лет тут, навидалась! Да еще в мили­ции когда работала. Мы привыкли: Человек – это звучит гордо. Гордо, верно. Но какой человек? Гордо он зву­чит – пьянь, мразь, развратник, фарца? Без воспитания, бескультурный, без контроля, как он звучит? Да он зверь, его вот как надо держать. Молокососы, только вы­лупились, а они уже из себя корчат! Писюхи, малолетки – тьфу! И как эта зараза все проникает, проникает! Если б вы знали, что мы знаем! Что люди-то творят! Сроду такого не бывало! На другого ни за что не поду­маешь, а он, нате вам, только звучит гордо, а колупни – козел!

Зоя(подавленно). Не знаю. Я не понимаю.

Филаретова. Не знаете, а мы знаем! Ну ладно, от­влекаемся… Так вот. У вас самые простые-то пункты не сходятся. Например. Фамилия ее? Солнцева или Соленцова?

Зоя. Что? А-а, Соленцова, Соленцова… Это недоразумение. Она, ну, как это бывает… Вот мне, например, мое имя сроду не нравилось: Зоя, и я помню, девочкой, когда знакомишься с чужими, назовешься, что ты Лариса или Алла…

Филаретова. Меня Аллой зовут…

Зоя. Вам повезло. Она, наверное, хотела, чтобы кра­сивее было: Солнцева. (Неуверенно.) А может, боялась, что ее сразу найдут, вернут? (Вдруг.) Нет! Что я! Не то говорю! Я же забыла! Мне муж объяснял!..

Филаретова. Да, что-то вы не то говорите.

Зоя. Минутку, я просто забыла. Когда там писали протокол, где он ее взял, то просто перепутали, записали с ошибкой, «о» пропустили: не Соленцова получилась, а Солнцева.

Филаретова. «Е» пропустили. Со-ле…

Зоя. Да-да, «е», Со-ло… я совсем… Понятно?

Филаретова. Понятно. Что у вас человек под од­ной фамилией живет, а у него другая. Между прочим, преступники бывают и десяти лет, не то что пятнадца­ти… Пятнадцать – это ого!

Зоя. Какие преступники?

Филаретова. Всякие… Хорошо, с этим ясно. Что ничего не ясно. Теперь другое. Ее взяли, обещав трудо­устроить, учить, а фактически? У нас обязательное сред­нее образование, а вы из нее прислугу сделали.

Зоя. Зачем вы так говорите?

Филаретова. Это не я, это общественность говорит.

Зоя. Просто голова кругом идет.

Филаретова. Идет, идет…

Зоя. Я не знаю. Я вам говорю все как есть, фамилия и прочее. Вы мне не верите. Но ничего другого я расска­зать не могу. Что касается школы, то муж привез ее в мае, куда мы могли ее устроить?

Филаретова. Понятно. Это понятно. К нам надо было обратиться. И тут мы вас поддержали бы. Но зачем самодеятельность устраивать? Закон один для всех. В об­щем, вам же добра желаем. Этот момент проверить, и все. В ваших же интересах.

Зоя. Какой? Нет, этого я не хочу! Это… нормально­му человеку в голову не придет.

Филаретова. Нормальному не придет, а ненор­мальному придет. Вам известно: бывает, мужья безобраз­ничают, а их жены же покрывают?..

Зоя. Кто лучше знает моего мужа? Мы пятнадцать лет… со студенческой скамьи…

Филаретова. И-и! Такое шито-крыто бывает, всю жизнь проживешь – знать не будешь. Я сама четыре года назад разошлась. А почему? Застала. Между прочим, по­учительно. Уж такой тихоня был, такой пай, в пять часов всегда дома, не пил, не курил, радиолюбитель, тю-тю-тю, точка-тире. Паял да клеил. Да из нашего же дома, из третьего подъезда, студенточку одну, с собачкой гуляла, и склеил. Ну! А я бы так дурой и жила. «Аллочка, отдох­ни, Аллочка, поспи!» – пока люди добрые глаза не от­крыли, к самой двери не подвели…

Зоя хочет встать.

Это, конечно, к делу не относится, хотя как посмотреть! Я им напаяла! Я ему отстукала точку-тире! В ногах пол­зал, а эта гнида сменялась из нашего дома в Черта­ново!..

Зоя встает.

Ладно, отвлеклись опять… Да вы не переживайте. Про­верим, и все.

Зоя. Что проверим? Неужели вам моих слов мало? Вы же женщина… Неужели я бы сама?.. (Не может го­ворить.)

Филаретова. Да вы сядьте, сядьте. Может, воды? Вот тоже! Я ж намекаю: вашей тут компетентности мало, так обведут – ахнешь! Проверять надо. Эти дела-делиш­ки самые тонкие. Тут только ловить. Только…

Зоя. Ужас какой-то!

Филаретова. Ужас, ужас!..

Зоя(вдруг). Вы – ужас! Как вас только здесь дер­жат!

Филаретова не ожидала.

И вы не смейте! Понятно?.. Лезть!..

Филаретова. Что-что? Ну, эти оскорбления мы слыхали!..

Зоя. Не сметь! Никогда!

Филаретова. И пугать нас тоже не надо! Пуганые!.. А только есть такие, что сами-то знают, а признаться совесть не велит! Стыд не велит! Знают, а знать не хотят!

Зоя. Просто гадюка!

Филаретова. От такой слышу! Эх, а еще культур­ная женщина! Экономист! (Вслед выходящей Зое.) Тем более теперь! Придется проверить, Мякишева! Больно мы волнуемся!.. (Одна, закуривает, ломая спички.) Видал! Иди, иди!.. Гадюка!.. Ты вспомнишь гадюку!.. Ну? Это люди? (Со слезами.) Им добра хочешь, а они! (Швыряет коробок, выходит.)

Старуха с клюкой(встает). Глаза больше на ето на все не глядят. Надо помирать. (Уходит.)

Две другие идут за ней.

 

4. Зоя

Родительский день. Лес, лето, может быть, пикник или, скорее, конец пикника. Мякишев с Аней, Горелов с Зоей; Сима собирает ягоды, Оля и Сережа гоняются друг за другом.

Мякишев. Ну? Что ты все время как в воду опущенная?.. Молодая, красивая…

Аня. Я красивая?..

Мякишев. Стала бы в одно прекрасное утро голышом перед зеркалом и сказала себе…

Аня. Вставала, не помогает.

Мякишев. Эх, ты! Куришь как сапожник, суту­лишься…

Аня. Чему ты-то радуешься?

Мякишев. А радуюсь, да и все! Обрати внимание, кого ни спросишь: как жизнь? – все начинают канючить: то, се, так себе. А черти тут как тут и – слушают!

Аня. Кто?

Мякишев. Черти, черти! Обыкновенные. С рожка­ми, с хвостиками… услышат, что ты ноешь, и сразу: ага, ослаб! можно брать!.. Ребяты! Этому добавить!

Аня. Тебе напекло, что ли? (Трогает его лоб.)

Мякишев(задержав ее руку, продолжает). А вот я отвечаю: жизнь? Прекрасно! Все отлично! И черти сразу в отпад! Ме, бе, ножки дрожат. Бодрый, мол, жи­вой, паразит, возни с ним не оберешься… Что ты сме­ешься, дурочка? Я тебе точно говорю. Ты попробуй…

Аня. Интересно.

Мякишев. Что?

Аня. Ты смеешься, а глаз у тебя гру-у-устный!

Мякишев. Неужели заметно?

Смеются.

Сима. Бобик, на еще ягодку… Ну, чего ты? Скуч­ный какой… Устал? Ты не уставай. (Кормит.) На, Бо­бик, на, сладкий мой… А хочешь, полежи? (Шепчет.) Хочешь к Симе на ручки?

Борис(озирается). Сим!

Сима. Ну а чего ты? Ты из-за ребеночка своего расстраиваешься? Пройдет. Они, маленькие, всегда болеют. Приедем – проведаешь… Устал ты. Хочешь, вмиг скроемся? Убаюкаю, моего сладкого, утешу, моего не­утешного. Я ведь вся – для тебя.

Уходят. Горелов танцует с Зоей под транзистор.

Горелов. Надо вам кончать эту историю. Я всегда говорил: это добро добром не кончится. Нашли себе за­баву. Игра в Олю… Молчишь?

Зоя. Она нам стала как своя. Я вообще терпеть не могла, когда чужие люди в доме, но с Ольгой…

Горелов. Кончать, я тебе говорю. Пока не поздно… О, благодарю за прекрасный танец!..

Зоя(делает книксен). Правда, тут недавно встала ночью. Смотрю, как она спит. Дышит не так, пахнет не как мой ребенок… И взрослая же совсем. (Как бы одер­гивая себя.) Нет! Она ведь не виновата…

Горелов. Но и ты не виновата. Никто не виноват, что он пахнет так или иначе, красив он или урод… Ни­кто не виноват в своем рождении – мысль! Но и никто не виноват, что один запах для него родной, а другой… а от другого – аллергия! Тоже мысль!

Зоя. Не в этом дело. Скажи, а у нас подают в суд за клевету?

Горелов. Что? Мне бы ваши заботы!

Зоя(вдруг кричит, раздраженно). Оля! Сережа! Сколько можно! В ушах звенит!.. Извини, Витя.

Горелов. Вас понял. (Подходит к Мякишеву.)

А Аня – к Зое. Дети валятся на землю и лежат, отдыхая.

Зоя. Ни о чем не могу думать: будто пиявки к голо­ве присосались…

Аня. Эта баба свое дело сделала: она тебя отравила. Если б я была писательницей…

Зоя. А ты знаешь, что она у Симы брошку украла? Да-да! Вроде взяла поносить, а отдать забыла… Ты не забывай, в какой обстановке она выросла. Мать пьяница, в бане работает, отец неизвестно кто, отчим тоже… А как она врет? Да и бросалась ли она под поезд?

Аня. Зоя, ты что?

Зоя. Не знаю. Встает с петухами, храпит, слюнявит палец, когда читает, – не выношу. Утащила брошку. Как сорока – хвать все, что блестит. Есть не умеет, за сто­лом сидеть не умеет… Упрямство! Все делает по-своему. В деревне все хорошо, правильно, а в городе нет. Всех учит…

Аня. Зоя, ну как тебе… Она встает и работает, она храпит и стыдится, что храпит, я же знаю. Она при чем, что не выучилась как следует читать? Не умеет сидеть за столом! Интересно! Сами-то умели? Когда мы-то на­учились, вспомни! А что она всех учит – так это забавно.

Зоя. Не знаю, не знаю.

Аня. Ну, Зоя.

Зоя. И как нарочно, какую книгу ни возьму… или тут по телевизору… что за пьесы сочиняют, совсем с ума сошли: ему сорок – ей восемнадцать, ему шестьдесят – ей двадцать…

Аня. Ну уж это-то тут при чем? Совсем!.. Давай я ее к себе заберу на несколько дней, отдохни…

Зоя. Это – выход? Слепая? Посмотри. (Показывает на Олю, которая издалека глядит на Мякишева.) Нет, не могу, для меня это слишком…

Аня. Простая ты наша.

3оя. А что? Я простая. Вся моя роль.

Аня. Ну и не психуй.

3оя. Господи, как все хорошо-то было.

Сережа пристает к Оле, щекочет ее травинкой. Оля отмахивается.

Оля. Не липни, сказала! Как комар! Эх! Уплыву вот скоро, как облачко! Воротишься, а меня уж нету! Что смотришь? Не век у вас вековать, не малютка…

Сережа. Чего-чего?..

Оля. Ну тебя!.. Все одно не поймешь!.. (Зовет.) Сима! (Встает и уходит.)

Сережа – следом.

Горелов(Мякишеву). По-моему, твоей жене на­мекнули тоже… насчет Ольги…

Мякишев. Кто? Она тебе сказала?

Горелов пожимает плечами.

Что ж она мне не говорит?..

Горелов. А ты говорил? Кстати, а почему ты ей не сказал?

Мякишев. То-то я смотрю, она такая… Она ведь теперь замучается. Что за гадость! Ну, и что она?

Горелов. Я думал, нет тайн между мужем и женой, все говорится. А оказывается, разговор между мужем и женой, как музыка – без слов?

Мякишев. Как две музыки.

Горелов. И обе без слов? Я говорил: это добро до­бром не кончится. Хочешь сберечь семью – кончай иг­рушки.

Мякишев. Что она тебе сказала?

Горелов. Она ничего не сказала. И не скажет. Но я тебе говорю.

Выходит Борис, нервно усмехается, закуривает, почти наталкивается на Горелова.

О, еще один экземпляр!.. У тебя, брат, такой вид, будто ты Симу в лесу зарезал.

Борис. Это идея. (Мякишеву.) Володь, вы не скоро? Если я один поеду?

Горелов. Спасайся кто может?

Борис(без улыбки). Да там ребенок болеет.

Горелов. А, извини. Раз ребенок… Дети – наше будущее.

Борис(усмехается). По-моему, дети – наше про­шлое.

Мякишев. Езжай, конечно. Езжай. (Встает, хочет идти к Зое.)

В это время выскакивают снова Сережа и Оля, крутятся вокруг Мякишева, как вокруг столба.

Сережа виснет на отце. Оля тоже. Мякишев их стискивает, поднимает обоих, визг, шум.

Зоя(кричит). Володя! Оля! Прекратите!

Все застывают от этого крика.

Аня.(тихо). Зоя! Зоя!..

Зоя(Мякишеву). Ты не соображаешь? Не малень­кие уже, в самом деле.

Пауза. Всем неловко, и Зое больше всех. Мякишев и Оля глядят друг на друга.

Оля краснеет. Мякишев отворачивается. Оля убегает.

 

5. Сережа

Снова квартира Мякишевых. Хмурый Сережа с завязанными ушами. Отогнув бинт, прислушивается к громкому разговору из прихожей. Входят Зоя, тетя Соня, Мякишев – он по-домашнему, в шлепанцах, с газетой.

Мякишев. Значит, это еще утром, а сейчас…

Тетя Соня. Утром, утром, я-то хотела зайти, сказать, да уехала к дочке, у ней с зятем – ой-ей-ей, о господи!..

Мякишев. А сейчас десять вечера. (Смотрит на Зою.) А если она не у Ани?

Зоя. Я не сторож. Она стала уходить, приходить ко­гда захочет, а у меня ребенок болен, между прочим… Сережа, что ты сидишь? Сейчас закапаем – и спать. Не делай вид, что ты не слышишь.

Мякишев. Но от этой милиционерши в юбке можно всего ждать.

Зоя(не отвечая мужу, Сереже). Горло полоскал? Сережа, я тебя спрашиваю!..

Тетя Соня. Еще на лестнице меня обогнала. Я – Оля! Оля! – а она через три ступеньки…

Зоя. Извините, тетя Соня, нельзя на кухне погово­рить? Сережа болен. Уши – это не шутка.

Тетя Соня. Ой, Зоенька, это вы меня извините, ухо­жу, ухожу… Сереженька, деточка, зайчик бедненький, вы только подумайте!

Мякишев. Зоя…

Зоя(обрывает). Дай мне уложить ребенка.

Мякишев. Ладно, дышите глубже. (Выходит, про­пустив вперед тетю Соню.)

У Зои в руках пузырек, пипетка, вата, она одно берет, другое роняет.

Зоя. Черт! (Сереже.) Ложись. На правый бок. Ты слышишь?

Сережа. А если она не у Ани?

Зоя. Что? Кто не у Ани?.. Вас еще не спросили! Ляг!

Сережа. Ты закричала – она и ушла.

Зоя. Проклятая пробка, прямо не знаю! Как они эти пробки делают! Человек умрет десять раз, пока откро­ешь!.. А как с вами не кричать? Я сто раз говорила: не трогать карты. Других игр нет?

Сережа. Если другие надоели? Это я ее попросил, я, ты сама знаешь!

3оя. А черт, в самом деле!

Входит Мякишев в плаще и кепке.

Мякишев. Я схожу Ане позвоню.

Пауза. Мякишев ждет. Хочет идти.

Зоя. Ну, проклятье какое-то!

Мякишев подходит, забирает пузырек.

Постучи к Симе, может, она у нее…

У Мякишева – немой вопрос.

Ну… Я тут утром накричала на них…

Сережа. Пап, ты найди ее! Она уедет, она говорила!

Зоя. Куда она уедет! Лежи!

Мякишев. Когда говорила?

Сережа. Говорила. Уедет!

Пауза. Зоя отвернулась. Мякишев сдерживается.

Мякишев. Понятно. (Открыл пузырек, отдает.) Я сейчас. (Уходит.)

Зоя. Все, ложись! (Капает.)

Сережа. Мимо! Мимо течет! Не хочу!

Зоя. Прекрати сейчас же!

Сережа. Не надо мне ничего. (Отбегает, плачет.)

Зоя. Не выводи меня! (Швыряет пузырек, садится и сидит, тоже едва удерживая слезы.)

Входит Аня. За ней – Горелов. Одетые, с улицы.

Аня. Привет! Что это у вас? Зой! Уже знаете? (Горелову.) Дверь закрыл? Дверь открытая стоит… Сереж, привет!

Сережа хочет спросить Аню.

Зоя(быстро). Сережа, иди спать, я сказала!

Аня. Вы что такие? Зой! А Володя где? (Сострадательно.) Я решила заехать, думала – он уже здесь. Часа два назад позвонил. Я говорю: не слоняйся, поезжай к нашим.

Зоя(не понимая). Кто?

Аня. Ты ничего не знаешь, что ли? (Понизив голос.) Умерла. Девочка-то.

Зоя в оторопи. Сережа прислушивается, но не слышит.

Да, представляешь. Четыре дня в реанимации, и ничего не смогли сделать…

Зоя. Боже! У Бориса, что ли?

Аня. Да что с тобой?

Зоя. О господи!

Аня. Ты не заболела?

Зоя отрицательно машет головой.

Борьку жутко потрясло, я даже не ожидала… что он так любит дочку…

Зоя. Да, ужасно.

Горелов. Где хозяин-то?

Ему не отвечают.

Сережа. Аня! Оля у тебя?

Аня. Оля? (Машет головой.) А что такое?

Сережа(Зое, кричит). Я тебе говорил! (Плачет.)

Зоя(кричит). Прекрати сейчас же!

Аня и Горелов переглядываются. Звонок. Горелов выходит.

Не могу, в гроб они меня вгонят!.. (Сереже.) Прекрати слезы!.. Как же так-то? Девочка-то?

Возвращаются Горелов с Симой.

Сима. У-у, у вас тут народу! Я потом.

Зоя. Что, Сима?

Сима. Да Володя заходил… Можно на минутку?

Зоя встает, выходит с Симой. Аня – за ними.

Горелов. Что ж ты, братец, на мать так орешь? Хорошо ли это?

Сережа. Хорошо! (Выходит.)

Горелов берет газету, читает. Входит Мякишев.

Мякишев. Так. Час от часу не легче… Привет!

Горелов(сочувственно). Здорово.

Пауза.

Мякишев. Такая милая была девчушка… Племян­ница… Потому что не нужна никому стала, вот и умерла.

Входят женщины. Зоя – последней.

Сима. И я сегодня как нарочно – в день работала.

Аня. Двенадцатый час. (Горелову.) У них Ольга еще пропала… (Мякишеву.) Володя! Надо же что-то делать.

Мякишев(Ане, резко). Что?

Аня. Что ты так? Я ничего.

Сима. Ума не приложу, где это она может быть?

Горелов. Наверное, под поезд бросилась.

Повисает пауза, от которой Горелову делается не по себе.

Извините. (Отходит в сторону.)

Милиционер(гремя ключами, ведет через сцену Олю, видимо, в туалет). Ты эту голодовку свою и молчан­ку кончай! Видал, молчит целый день! Хороший совет даю, учти: виновата, и все! Виновата, виновата, ну, ви­новата! Это ты в рожу-то плю… то есть в лицо ей плю­нула, не она тебе. Тебе добра хотели, а ты как верблюд: плю! Так что – виновата, виновата, ну, виновата! А то утром укатают, то есть оформют на пятнадцать суточек, и амбец! Слышишь, что ли?

Оля ощетинивается.

Ну-ну, бабуся! Тебе как лучше хотят… Стой! Не сюда!..

Уходят.

Продолжается сцена у Мякишевых. Теперь здесь Борис. Он сидит в центре, вокруг атмосфера участия.

Борис(закуривает и тут же гасит сигарету). Не мо­гу. Что-то с горлом.

Аня. Это нервное, пройдет. Сейчас дам тебе чаю. Сейчас вскипит.

Горелов. Ему бы коньяку стакан. Да, Борис?

Сима. Я найду. Водочки. Будешь, Боря?

Борис пожимает плечами.

Горелов. Неси, Сима, неси.

Аня выходит.

Сима(всхлипывает). Это сколько ж оно болело, бедное? Полтора месяца мы с тобой не видалися, и оно все болело? Я не думала. (Выходит.)

Борис. Может, мне туда вернуться? Эти последние дни мы как-то с ней по-человечески… Хотя нет…

Мякишев(извинительно). Посиди. Я сейчас только отлучусь на полчаса. (Зое.) Все равно надо же что-то выяснить…

Зоя. Ты меня спрашиваешь?

Мякишев. А тебя это не интересует?

Зоя(раздраженно). Ну, хорошо, Володя!.. (Закури­вает.)

Борис. Ты насчет Ольги? Давай я с тобой.

Мякишев. Сиди.

Горелов. Хочешь, я пойду? Хотя милиция присту­пает к розыску только на третий день исчезновения. Кстати, не знаю, как у нас, в Англии, например, в год пропадают без вести двадцать тысяч человек.

Зоя. Там пусть пропадают – у нас никому пропасть не дадут. (Выходит.)

Горелов. Нда…

Мякишев. Ну, если она ушла!..

Горелов. То скажи спасибо.

Мякишев. Да хватит, в самом деле! Уже ничего вот так просто сделать нельзя? Как же в войну, в голоду­ху, люди по десять человек детей брали и растили? Что ж мы, ничего не можем? Что ж нас, ни на что не хватает? Нет! Я ее нарочно буду здесь держать! Плетите что хо­тите! Противно! Просто противно!

Горелов. Но у Зои порох кончился.

Мякишев. Ничего. Я ей подсыплю.

Борис. Вы о чем? Я что-то не пойму.

Мякишев не отвечает, лишь обнимает его за плечи. Входит Сима с графинчиком.

Горелов(берет графинчик). Спасибо, Симона. А рюмочки?

Сима. Совсем безголовая. (Выходит.)

Мякишев. Надо в бюро происшествий позвонить…

Горелов. Брось. Придет она. Милиционерша на­прямую задала ей все вопросы, девчонка очумела и ходит где-нибудь, рыдает в чужих подъездах…

Входит Сима. С одним стаканом. Забирает графин, наливает толь­ко Борису.

Горелов. Ну, Симона, ну, Синьора!..

Борис. Спасибо, Сима. Что ж все мне?

Мякишев. Выпей, выпей, как лекарство.

Борис пьет, водка обжигает его, Сима отводит его в сторону, уса­живает.

Горелов (смотрит на часы). Завтра вставать ра­но… Кстати, она ничего там такого не может сказать? Ну что ты так смотришь? Чего в жизни не бывает…

Мякишев. Ты все-таки урод, Витя.

Горелов. Урод, урод. Если все проанализировать с самого начала, то, между нами, девушками, говоря… по Фрейду, это может быть в подсознании…

Мякишев. Ты умный-умный, а дурак.

Горелов. А что уж ты так строг? Может, и мыслей тебе грешных никогда не приходило?

Мякишев. Мысли приходят и уходят.

Горелов. Но некоторые овладевают нами.

Мякишев. А некоторым мы не даем нами овладеть.

Горелов. Какой кристалл! Они все равно овладе­вают. По Фрейду…

Мякишев. Я Фрейда не читал.

Горелов. Я тоже. Но по Фрейду…

Мякишев. Если уж по Фрейду…

Входит Аня с подносом. Пауза.

…чтоб ты знал… мне всегда нравилась моя свояченица…

Аня(дает чай Борису). Кому еще чаю? Что – своя­ченица? Мне послышалось? (Дает чай Мякишеву.) Пря­мо жить не может без свояченицы.

Мякишев. Прямо не могу. Спасибо.

Аня. Пожалуйста. Ну а что насчет Ольги-то?..

Мякишев. Сейчас иду.

Аня смотрит на него изучающе.

Горелов(запоздало, запальчиво). А я догадывался!

Мякишев. Глубже дыши.

Горелов. Всегда! Но одно другому, между прочим, может и не мешать.

Мякишев(твердо). Но может и мешать.

Аня (дает чашку Горелову). О чем вы?..

Горелов. Пусть твой своячок скажет…

Аня вопросительно смотрит на Мякишева.

Мякишев. Да ничего.

Аня. Ну все-таки? Насчет меня?

Мякишев. Ерунда. Просто я говорю, что я тебя люблю, а он нет.

Аня. Америку открыли! Давно известно.

Горелов. Он всех любит, а я никого!

Сима, всхлипывая, отходит от Бориса. Вышла.

Борис(чуть пьяно). С сегодняшнего дня – только правда.

Милиционер ведет Олю обратно.

Милиционер. Пойми ты, дикая: не повинишься – у-у! А так – виновата, виновата, и все! И отпустят – или обратно!

Оля(кричит). Заладил! Куда обратно-то? Виноватая я… Ему теперь из-за меня-то что будет? Эк куда метну­ли-то! Куда метнули! Так глазки свои и щурит! Правду, Олечка, правду! А какую правду-то? Одна я виноватая, господи, все от меня!.. Пусти! (Бежит.)

Милиционер(нелепо отступает, теряет фуражку, ловит, спотыкается). Стой! Дура! Хуже будет! (Свистит, бежит за ней.)

Продолжается сцена у Мякишевых. Входят Зоя, тетя Соня.

Зоя(мужу). Ты не ушел? Вот, мы двушек тебе на­брали.

Тетя Соня. Ночь, ночь на дворе! Где ж она, де­точка?

Мякишев смотрит на Зою: мол, тебя не поймешь.

Зоя. Не хватало, чтобы с ней что-то случилось! Еще на пятом этаже надо спросить, у Любы. (Мякишеву.) Прямо вот так квартира, как у нас, направо…

Мякишев, Зоя и тетя Соня выходят. Горелов торопливо надевает пальто.

Горелов. Я, грубо говоря, отвалю. Финиш.

Аня. Интересно. Я тоже иду.

Горелов. А ты побудь… Вон Борис… У тебя тут Борисы, Оли, Володи…

Аня. Дурак. Домой ты меня можешь завезти? Ты шутки перестал понимать. Если бы я была писательницей…

Горелов. То написала бы роман «Идиот». Он написан.

Аня. Чего ты хочешь?

Горелов(шепотом). Чего ты хочешь? Хотя… ваши хотения известны!

Аня. Интересно!

Горелов. Если тебе так необходимо оформление наших отношений, если доказательством, так сказать, чувств у вас считается штамп в паспорте… (Задыхается.) Обязательно надо спать в одной постели? Жить в одном номере в гостинице? Носить – почему-то! – чужую фамилию? Какие там есть еще завидные преимущества у так называемых законных жен? Пожалуйста! Пожалуйста! Хоть завтра! Вам же важна бумага!

Аня. Остановись! А то я подумаю – ты делаешь мне предложение.

Горелов. Что за уровень! Что за примитив! Чтоб как у всех! Мое! Законное! Как при царе Горохе!..

Аня. Что тебя так заело? Что он такое сказал?

Горелов. Что?.. Он?.. Ну, привет! (Отстранив Аню, почти выбегает.)

Аня(вслед). Стой! Виктор! (Кричит.) Я не принимаю твоего предложения! (Борису.) Борь, извини! (Видит, что Борис спит.)

Входит Зоя, ведет Симу. За ними – тетя Соня.

3оя(о Горелове). Что тут у вас?

Аня машет рукой.

(Симе.) Борис-то твой…

Сима. Был мой, да весь вышел.

Аня(вдруг, Зое). Слушай, я решила: пусть Ольга… я ее к себе возьму. Я одна и, похоже, буду одна…

Сима. Нет, пусть ко мне идет. Квартира пустая. На фабрику устрою. Рядом поставлю, сама выучу.

Тетя Соня. Куда вам? Молодые, своих нарожаете! Хочет – пусть у меня живет… Собачку и ту забрали! Дочку мучит, собачку мучит!

Аня. Я серьезно говорю.

Сима. Да ко мне пойдет. Рядом.

Зоя. Какие все добрые! Хорошо говорить…

Входит Мякишев. Машет головой: мол, Ольги нет.

Еще не хватало!..

Аня(Мякишеву). Мы решили, я возьму Ольгу к се­бе. Правильно?

Молчание.

Тетя Соня(возле Бориса). Деточка, настрадался…

Мякишев. Надо уложить его, пусть у нас поживет. (Осекается. Смотрит на Зою.)

3оя. Конечно. Пусть. Безусловно. Только мне при­дется пожить в другом месте. (Выходит.)

Аня. Володя?..

Мякишев. Все нормально.

Вбегает Зоя.

Зоя. Володя! Сергей… Его нет! Я так и знала! У не­го же уши!.. (Рыдает.)

 

6. Мякишев

Кабинет Филаретовой. Утро. Филаретова – за столом. Мили­ционер, Мякишев, Зоя, Аня.

Филаретова(по телефону). Ладненько. Как что будет – звони сразу, я на месте. (Закуривает.)

Зоя(видимо, не в первый раз). Найдите моего сына.

Аня. Зоя, Зоя!

Филаретова. Ищем, вы видите? Хотя это и не входит…

3оя. Я вас прошу: найдите!

Аня. Зоя!

Филаретова(Мякишеву). Вы лучше уведите свою жену, успокойте.

Милиционер(зевает). Все-таки соблюдайте, гражданочка…

Аня по знаку Мякишева ведет Зою.

Зоя. Я никуда не пойду. (Выходит.)

Мякишев. Думаю, ее можно понять.

Филаретова. Можно-то можно, только осторож­но… Я не забыла, как ваша жена меня здесь гадюкой обзывала… (Милиционеру.) Как вот люди устроены! Случится что – каждый думает: только у них у одних такое! А вот оно (хлопает по стопке папок) – тыща та­кого! Уж такие драмы лежат! А заниматься никто не хо­чет! Вот ваша, я забыла, профессия какая?..

Мякишев. Угольные комбайны; я конструктор.

Филаретова. Да-да, помню… Во как важно гово­рите-то: комбайны!.. И каждый так: комбайны, майны… лайнеры всякие. Важнее всего! А вот оно, важней всего-то! Подростки эти самые! А то комбайны-то будут, а на комбайнах не будет!..

Милиционер(зевает). Алла, я пойду, я ж после дежурства…

Филаретова. Сейчас пойдешь. Найти-то надо. (Мякишеву, продолжая.) Ни у кого на детей не хватает. Родить не успели – в ясли его, потом – в садик, в шко­лу… Отвечай кто хочешь, а у нас работа! В телевизор без передышки вперимся, чем с дитем своим поиграем. В козла!

Мякишев. Я, по-моему, попробовал лично…

Филаретова. Что? А-а… Именно, попробовал!… Спасибо. (Милиционеру.) Чуть глаза за него не выцарапала! Соленцова-то! Я только слово вымолвила… (Мя­кишеву.) Не надо на меня так смотреть! Эти взгляды, знаете, мы видали! И наша проверка, между прочим, не­законченная, да-да!

Мякишев. За такие проверки надо, знаете, ноги вы­дирать.

Филаретова. Ух ты! Слыхал? Ноги! А руки-то не коротки?..

Мякишев. Представляю, если б я на самом деле ее тронул.

Филаретова(со значением). Нет! Не представ­ляете…

Мякишев. Назло тебе надо бы…

Милиционер. Вам не тыкают, гражданин.

Филаретова. А они культурные очень, воспитан­ные. Малолеток воспитывать. А те – людям в лицо пле­вать.

Смотрят друг на друга. Мякишев сдерживается.

Эх, если б вы знали, что мы знаем!..

В дверь заглядывает Аня.

Аня. Ничего?..

Филаретова. На дачах надо искать, у дедушек-бабушек. Дети, они сразу на природу бегут. Как зайцы.

Аня. Правильно. (Мякишеву.) Ты скажи тогда. (Вы­ходит.)

Филаретова(перехватывая их взгляды). А это-то кто же будет?

Мякишев. Родственница. Жена сестры… то есть сестра жены…

Филаретова. И непохожа. (Милиционеру.) Скажи?

Милиционер зевает.

(Смеется.) Об сынишке спрашивает!.. А про Соленцову-то что ж? Насолила Соленцова?..

Звонит телефон.

Да?.. Я, я. Ну?.. (Слушает.) Ясно, ясненько…

На звонок выходят Зоя и Аня.

Поняла-поняла. Конечно… слава богу… Спасибо, Борис Борисович, сочтемся. (Смеется.) Ну!.. (Кладет трубку.) Нету! (Почти радостно.) В сводке ночных происшествий не числятся, не обнаружены…

3оя. А Сережа? Как это не обнаружены?

Филаретова(Мякишеву). Объясните ей.

Мякишев. Зоя, это хорошо, что нет в сводке проис­шествий…

Милиционер. Могу быть свободен, Аллочка? (Зе­вает.)

Зоя. Что хорошо, что? Она же!.. (Плачет.)

Аня. Зоя, Зоя!.. Идем. (Уводит Зою.)

Филаретова(милиционеру). Иди. (Мякишеву.) Для вас же стараешься. Что она у вас, того?..

Мякишев. Хорошо, извините… Что нам дальше де­лать?

Филаретова(пожимает плечами). Ищите, сюда звоните.

Мякишев. Да, спасибо… (Списывает номер.) В глазах рябит, всю ночь не спали.

Филаретова. Да найдется. Нате вот, анальгин… Что уж панику-то такую подняли! Здоровый мальчишка! (Вдруг.) А вы сами-то ее не спрятали, Соленцову? А то бывает: от наказания спрячут, как дезертира, а потом вид делают, что ищут… Так мы не построим.

Мякишев оторопел.

Бывает. Все на свете бывает… Ладно. Найдем – мы те­перь с ней будем разбираться, не вы! Вы поигралися, и хватит!

Мякишев. Что это значит? Мы ее обратно…

Филаретова. Да зачем она вам? Чего вы вообще-то ее брали? Скажите вы мне!

Мякишев. Да что ж такое! Я вот спрашиваю: не­ужели мы до того дошли, что просто так, по сердцу, ни­чего сделать не можем? Помочь. Пожалеть. «Зачем? По­чему?» Да ни за чем! Сам не знаю! В войну, в голодуху, люди по десять чужих детей растили! Теперь одного, сво­его, вырастить не можем!..

Филаретова. Вот именно! Поэтому вас и спраши­вают: чужих-то еще зачем? Что-то, значит, тут есть! Не по доброте же только?..

Мякишев. Да как же не по доброте-то?

Филаретова. Да так! Кто поверит! Которые по до­броте – тем не справиться, а кто может – не возьмет!

Мякишев. Да как это? Как? У вас свои дети есть?

Филаретова. Это к делу не относится. Звоните. Прошу. (Пропуская Мякишева вперед.) Вон сестра жены вас заждалася.

Уходят.

 

7. Горелов

Прихожая в доме Ани. Большая фотография Мякишевых втроем, счастливых, улыбающихся.

В кресле, одетый, спит Горелов, у ног его телефон.

Открывается входная дверь. Аня впускает в квартиру Зою и Мя­кишева.

Аня. Сейчас первым делом кофе сварим… У меня кавардак, не обращайте внимания. (Видит Горелова.) Интересно.

Горелов просыпается. Все трое глядят на него.

Горелов. Привет! (Смотрит на часы.) Черт, неуже­ли одиннадцать? (Вскакивает.) Как же я проспал! Иди­от! С этими вашими делами! Чего вы на меня? Я честно, я ночью прямо хотел ехать… но мы звонили… Зоя, извини… он меня измучил… вот (трясет бумагой) телефо­ны всей Москвы!..

Аня. Почему ты здесь оказался? У меня?

Горелов(перед зеркалом). Черт, бриться надо! А рубашка!.. Ну, ночка!

Аня. Что ты здесь делал?

Горелов. У тебя какая-нибудь моя рубашка най­дется? Чистая? Я все-таки принадлежу к тому поколе­нию, которое не носит одну рубашку два дня. А мне на итальянскую выставку сегодня – как я проспал?.. Нет, придется поехать переодеться.

Зоя. Я, кажется, понимаю, Витя!

Горелов. Нечего понимать. Ты, главное, не волнуй­ся. Что я мог сделать? Домой он – наотрез! Я с детьми не умею.

Зоя. Господи! (Садится.)

Горелов. Я вчера, когда вышел, прихожу на стоян­ку такси у метро, а там Сергей…

Аня. О боже!

Горелов. Ну, я думаю: люди чужих подбирают, уж нашего грех не подобрать. Я говорю: домой, он – наотрез. К Ане, и все! Как помешанный! Ну, у меня ключи-то есть… (Ане.) С тобой мы тоже как-то разговор не за­кончили…

Зоя бросается в комнату.

Аня. Как ты мог! Мы всю ночь… по всем мили­циям…

Горелов. А я?.. (Чешется.) Придется душ при­нять… (Опять показывает бумагу.) Он заставил меня звонить по всему городу. Жуткий парень! Заснул уже в четыре часа… (Мякишеву.) Уверял, что ваша бедная Козетта здесь, у Ани, появится… (Ане.) Все дороги ве­дут в Рим, можешь гордиться.

Аня. Я горжусь.

Выходит Сережа, одетый, в чем спал; за ним – Зоя.

Сережа. Ну, а где же она?.. Где? Где Оля?

Горелов. Вот так все время…

Зоя. Сережа, перестань, Оля уехала. Домой. Она же тебе говорила…

Сережа. Уехала? Почему? Папа, разве она уехала? Пап!..

Зоя. Уехала. Я знаю.

Мякишев. Что ты знаешь?

Зоя(Сереже). Одевайся. (Мякишеву.) Что она доброе дело сделала.

Сережа. Па! Ну пап!

Мякишев. Видишь, мама говорит. Значит, уехала.

Сережа. Ну как же она так уехала? Разве так уез­жают?

Пауза.

Аня. Интересно.

Горелов. Очень. Просто если бы я был писателем… (Кладет Ане руку на плечо, она ее спокойно снимает.)

Сережа. Ну почему?.. Аня, почему?

Ему не отвечают. Входит Милиционер в тулупе.

Милиционер(читает). «На ваш запрос, исходящий номер 703 тире 76 от пятого ноября сего года, со­общаем, что Соленцова Ольга, проживающая поселок Буденновский, 19, в настоящее время находится по своему месту жительства. Участковый первого отделения милиции четвертого райуправления капитан Буянов…»

Возникает шум быстро идущего поезда.

Мякишев рванулся было к двери, но удержался.

Конец