Как я да медведь бруснику собирали
В осеннем лесу, как в амбаре у запасливого хозяина, и грибы ароматные, и ягоды сладкие. Не ленись, ходи в эту кладовую и запасай, что надо, на долгую зиму.
Любимая моя ягода – брусника. Ее, бордовую красавицу, собираю после первых заморозков, она слаще, сочнее становится. И места, где она растет, примечаю. По весне и лету определяю, где в эту осень она будет, туда и иду за ней. Всем любимым местам я названия даю. Повстречалась в сосновом бору белочка с острыми глазенками, видать, смышленая, прыгает по соснам не ради забавы, а шишки да грибы на зиму запасает. Долго я наблюдал за ней, даже забыл, зачем пришел. В честь этой встречи я и окрестил бор Беличьим.
В эту осень пришел к Лешачьему болоту. Болото сухое, в некоторые годы морошка на нем бывает, а по опушкам голубика да брусника крупная растет. Назвал я его так за то, что целый день блуждал возле него. В какую сторону ни пойду, опять выйду к вывернутой ели, своими свисающими корнями похожей на обличье черта, лешего по-нашему.
Это лето на удивление было сухим и холодным, в борах полыхали пожары, ни грибов, ни ягод в лесу не было. А тут, возле болота, выросла брусника. Не так обильно, но все же на веточке по две-три ягодки, но зато крупные.
Собираю я ее, передвигаясь с места на место, бормочу вполголоса разные песенки, и все кажется, что кто-то есть рядом со мной. Встану, осмотрюсь кругом, послушаю – все тихо, никого нет.
Попалась мне низинка небольшая, вся в красной ягоде. Обрадовался я, ну, думаю, сейчас заполню свой туесок, удивлю свою бабку ягодами.
Снял вещмешок, достал из него побирушку, маленькую корзинку на веревочке, а вещмешок с едой повесил на березу, стоящую одиноко на бугорке. И так шустро, чуть не двумя руками, беру ягоду, даже на колени присел возле большой кочки. Ползаю вокруг нее, языком прищелкиваю от удовольствия.
Вдруг сильно треснуло у меня за спиной. Вскочил на ноги, глянул в ту сторону, а там медведь, совсем рядом, в нескольких шагах, стоит на своих лапах, с любопытством смотрит на меня. И я стою лицом к нему. Не знаю, сколько минут, а может, секунд прошло. Он, удовлетворив любопытство, стороной обошел меня и стал, не обращая на меня внимания, поедать бруснику.
На меня же страх нашел. Схватил я свой туесок и рванул что было мочи, пока не запнулся за сучок и не свалился наземь, рассыпав половину ягод. Тут я и пришел в себя. Собрал ягодки, про вещмешок вспомнил, надо идти за ним, а куда идти, не соображу, побрел в надежде встретить что-то приметное, что я уже видел. Вышел на медвежий след, решил идти по нему, он приведет меня к низинке ягодной и к рюкзаку.
Иду и думаю, почему я его не обнаружил, а сам внимательно изучаю следы. След был извилистый, глубокий, мох местами разрыт, а местами двойной. Извилистый след он делал, когда ягоды ел, а двойной – останавливался, нюхал воздух и слушал. Умный попался медведь, понимал, что в засушливый год ягоды надо искать возле болот, да и не жадный был, по-мужицки рассудил: места много, и ягод всем хватит, хватит обоим.
Так и шли мы с ним на расстоянии, физически ощущая присутствие друг друга, и делали одно дело – ягоды собирали. Я ягоду в туесок – он же с этой кочки себе в рот. Когда меня сильно беспокойство брало, я выпрямлялся, смотрел и слушал, а он замирал на месте, слушал и нюхал.
Нашел я полянку ягодную и рюкзак свой на березке. Хотел сразу идти домой, да желание собрать ягоды пересилило. А мишка ушел.
А. Сумароков, п. Эжва, Республика Коми
Там, в лесу, у тихой речки, я оставила сердечко…
Дело было летом. Мы плыли на лодке по лесной речке. Муж рыбачил. У него все внимание на речку, а я сижу в лодке и любуюсь окружающей природой, тихонько работаю веслом или держусь за низко свисающий куст по указанию мужа. Речка быстрая, мелкая, особенно на перекатах. Каждый камешек видно на дне. Птички поют, стрекозы летают. Ветерок дует и комаров немного.
Муж рыбачит. Слышу, как он ворчит на маленьких хариусков, сантиметров десять в длину, и пугает их кончиком удилища, и ворчит, что не для них червяк. Старается подвести червяка к носу более крупной рыбы.
Вот он заметил очень крупного хариуса, подводит червяка к самому носу, но тот не берет и лениво чуть отплывает в сторону.
Муж огорчается, смотрит по сторонам и замечает на моем сапоге овода. Вокруг летали мелкие серые оводы, а этот был крупный и оранжевый (рыжий). Я тихонько прикрываю его ладошкой и чуть прижимаю, а потом передаю мужу. Он насаживает овода на крючок и забрасывает поближе к хариусу. И тот не вытерпел, бросился и схватил овода, вместе с крючком проглотил.
Тянет муж леску, а хариус не уступает. Муж тихонько говорит:
– Отдавай овода, мой он.
И хариус потихонечку подплывает к лодке. И вот добыча в лодке! Я любуюсь красотой этого речного великана. И тихонечко приговариваю:
– Хитер, востер был, скольких рыбаков обманул, а мой-то Парфенович хитрее оказался!
Так и плывем потихонечку к своей избе. Все заботы остаются где-то далеко. Ни радио, ни телевизора, ни машин, ни людей. Как будто где-то в сказочном мире отдыхаем от всех тревог и невзгод, от мирской суеты.
Очень мне нравится уха из свежей рыбы на берегу речки. Останавливаемся всегда в одном и том же месте, где в речку впадает ручеек из родничка. Вода чистейшая и вкусная! В уху не добавляю никаких специй. Их в уху из озерной или морской рыбы добавляю. А в уху из хариусов – ни лаврушки, ни черного перца не кладу! А аромат!
Зимой, когда муж ездил на «Буране» на охоту, он брал с собой зимнюю удочку и привозил мне хариусов на ушку. Это для меня праздник! Я тут же варила уху. Сразу вспоминалось лето. Я вообще люблю обед, сготовленный на костре в лесу. Сидишь, смотришь, слушаешь, речка журчит, ветерок ласковый, воздух чистейший. Даже чай много вкуснее, чем дома в деревне. О городском чае я и не говорю.
Но особенно мне нравился чай, который мы пили в лесу, когда ходили на ток весной. Набиваешь чайник чистым снегом, пропитавшимся талой водой, с хвоинками сосны и ели, и ставишь на огонь. И чай из воды такого снега с дымком необыкновенно вкусен.
Конечно, поймут меня только рыбаки и охотники, люди, любящие природу. Дай Бог им всем здоровья, здоровья и здоровья! Женщины меня не поймут, пока сами не попробуют. Но я советую им с пониманием относиться к мужу-рыбаку или охотнику.
По дороге домой муж всегда вел меня лесом, чтобы посмотреть, есть ли выводки глухарей, тетеревов или рябчиков. Однажды предложил посмотреть лисью нору. Навстречу дул сильный ветер. Вершины деревьев шумели. Дождя не было. Вышли мы на крутой склон, остановились за деревьями и посмотрели вниз. Тут я должна сказать, что, как жена охотника, очень хорошо знаю, какая красивая лиса зимой. Шубка у кумушки-лисы зимой очень пушистая и красивая. А ту неряху с клочьями зимней, не вылинявшей до конца шерсти, которую я увидела, нельзя было назвать кумушкой-лисой.
Около норы был нарыт песок. На нем она и лежала, а около нее возились, играли, догоняли друг друга, отбирали какое-то крылышко два маленьких тощеньких лисенка с кругленькими животиками. Ножки тонкие, как на пружинках, о хвостишках я уж и не говорю. Не верится, что когда-то они вырастут и превратятся в большие пушистые хвосты. Но долго смотреть не удалось. Сзади не то залаял, не то закашлял лис. Мы обернулись, но никого не увидели. А когда посмотрели вниз, то там тоже уже никого не было. Только крылышко валялось на песке, да какие-то перышки, косточки.
Зоя Васильевна Кобелева, Архангельская область, Пинежский район
Без огня как без воды – ни туды и ни сюды
В то лето я рыбачил на дальнем лесном озере. Жил в заброшенной охотничьей избушке в полном одиночестве: напарнику моему нездоровилось, и он ушел в деревню, обещал дней через десять вернуться, принести хлеба и спичек.
На второй день, вернее ночь, после его ухода это и случилось: утром последний коробок спичек был мною обнаружен в ведре с водой безнадежно испорченным.
Я его ночью, видимо, и столкнул с полки в поисках курева.
Утешало то, что была в запасе зажигалка. Всерьез встревожился, когда увидел, что зажигалка, на которую я так надеялся, пустая, а по корпусу идет трещина.
Когда был удар по корпусу – не знаю, а удар по себе почувствовал сразу. Человек без воды… А без огня еще хуже.
Мрачная перспектива остаться без пищи и курева заставила думать без промедления.
Как добыть огонь? «Из искры возгорится пламя», но что может загореться от искры зажигалки? Загорится трут, да только где он?
Мох из стены, бумага, ветошь, уголек из печки, вата из фуфайки искру не воспринимали.
А если вату распушить да подсушить… И после многократных щелчков зажигалки распушенный, как одуванчик, кусочек ваты вспыхнул! И тут же исчез без следа.
Второй «одуванчик» вспыхнул и поджег подложенную бумажку. Так родилась трехступенчатая «спичка»: к тонким лучинкам ниткой привязана бумага и распушенная вата.
Не с первого щелчка, но все же ватка вспыхивала, от нее загоралась бумага, от бумаги занималась лучина.
К вечеру зажег печурку и наконец-то закурил. Десяток «спичек» позволили мне продержаться несколько дней до прихода приятеля.
Неприятное состояние – оказаться без огня – еще долго преследовало меня в тревожных сновидениях.
Н. Поздеев, г. Северодвинск
«Водяной»
Расскажу об одном случае, который мог бы стать основой еще одного мифа о нечистой силе, повернись события по-иному.
Мое детство пришлось на годы Великой Отечественной войны. Подростки тогда трудились наравне со взрослыми, чтобы добыть хоть какое-то пропитание. С соседским Сашкой мы часто ловили в речке налимов. За ночь добывали по 5–8 килограммов рыбы. В голодное лихолетье это было для наших семей большим подспорьем.
Однажды в августе, с наступлением темноты, прихватив пестерь под рыбу, острогу и «козу», мы пошли на промысел. «Коза» – это металлические вилы с решеткой и четырьмя штырями по углам, на нее укладывали смолистые дрова и поджигали. Такой факел полыхал ярко и хорошо освещал реку на глубину до метра. Налим лежит на дне неподвижно, хорошо виден, так что наколоть его острогой особой сложности не составляло.
Глубокой уже ночью подошли мы с приятелем к омуту, в котором обычно купались, так как это было самое глубокое место в нашей мелководной речке. В народе омут имел дурную славу. Считалось, что там живет водяной и что он на веку утащил многих людей. Для нас место было заманчиво тем, что из омута на отмель скатывались налимы.
К тому времени дрова в «козе» прогорели, и мы стали обновлять факел. Когда смолье, попав на раскаленные угли, еще не успело разгореться, мы оказались в полной темноте. И тут случилось ужасное. С противоположного обрывистого берега в омут грохнулось что-то огромное и тяжелое. Оглушительно ухнула вода, ливневые брызги окатили нас. Какое-то чудовище шумно забарахталось в омуте и устремилось в нашу сторону. Волосы зашевелились у меня на голове, казалось, даже кепка приподнялась.
Мы беспомощно прижались к земле. Бежать нельзя – и при свете-то по глиняному оползню пройти нелегко, да и ноги от страха перестали слушаться. Алые угольки чуть-чуть светят. Слышим, чудовище грузно выбралось на берег метрах в семи от нас и стало медленно удаляться.
Тут вспыхнул факел «козы» и разорвал темноту вокруг. Это нас приободрило. Сашка схватил острогу, я взял «козу», и мы, преодолевая страх, пошли в атаку. Через несколько секунд преследования мы в ярком свете факела увидели… огромную свинью. Дружный хохот и радостные крики мгновенно сняли напряжение от пережитого ужаса.
А со свиньей дело было так. Она отбилась от колхозного стада, которое вечером перешло бродом невдалеке от омута, и осталась на пастбище. Ночью, услышав людей и увидев свет, пошла к броду, но в темноте сбилась с тропы и упала прямо в омут.
Если бы мы с Сашкой тогда смогли убежать, появилась бы еще одна легенда о нечистой силе. И была бы она основана на неопровержимом свидетельстве двух несовершеннолетних очевидцев.
Леонид Климов, пос. Уемский Приморского района Архангельской области
С медведицей в лесу лучше не встречаться
Этот случай произошел в конце восьмидесятых. В том году был хороший урожай малины, и мы с мужем приноровились после работы ездить в лес. Детей – к бабушке, сами – на мотоцикл и – вперед. От большой дороги до малинника шли волоком с полкилометра.
Вот однажды идем, разговариваем тихонько. Вдруг муж выхватил у меня бидончик, заколотил им об ведро и с криком вперед побежал. Я ничего не поняла и тоже за ним припустила.
Мой Коля остановился, и я увидела буквально за пять-шесть метров от него огромную медведицу с коричневыми глазами. Она поглядела на нас, потом резко повернулась и побежала прочь. Муж присел на пенек и закурил, а я ухватилась за березку и тихо сползла по ней на землю. Помню, что у меня сильно дрожали ноги и по щекам текли слезы.
Уже позже, когда мы собирали ягоды, у меня за спиной хрустнула ветка. Я испуганно вскрикнула, да так, что Коля вздрогнул. Потом он засмеялся и говорит:
– Надо было раньше, вместе со мной орать. А то пришлось мне одному отдуваться. Теперь-то медведица с медвежонком уж далеко от малинника…
Ирина Даричева, п/о Вогнема, Кирилловский район, Вологодская область
Из рассказов Семена-свистуна
После долгого перерыва я снова побывал в родной деревне, погостил у деда Семена-свистуна, посидели с ним несколько вечеров. Наслушался изумительных историй, которых дед знает великое множество, а может, и сам придумывает, хотя убеждает в их достоверности.
Рыбу ловить – мокрым быть
Веришь, паря, не веришь, а вот был у нас ноне случай, по осени это произошло, как ледок на нашей речушке образовался. Соседи мои, да знаешь ты их, Ванька да Санька, удумали рыбу идти глушить, детство вспомнили.
Лед-то тоненький, едва мужика держит, но прозрачный, как стеклышко, насквозь видать, как рыбешка стоит, как в аквариуме. Бьешь деревянной колотушкой, ледок рушится, рыба делается контуженная, добывай ее и – в сумку.
Вышли друзья на лед, Ванька посередке реки идет, рыбу выглядывает, а Санька – тот ближе к берегу.
Ванька налима усмотрел и колотушкой как ахнет, лед треснул, Ванька поскользнулся да и упал на спину, и ногами в дыру нырнул, затащило его под лед.
Санька глядит, а Ванька-то уже подо льдом плывет лицом кверху, глаза вытаращил, нос об лед, как об стекло, сплющился, рот что-то сказать хочет, а только пузыри выскакивают, а одна рука лед корябает, а ухватиться не за что – склизко, и колотушку за собой тянет, не выбросил со страха.
Хорошо, речка у нас не глубокая: глубже, чем по пояс, редко где. Санька кинулся друга спасать, спереди забежит, только колотухой замахнется, чтоб лед сломать, а тут уж и Ванькина голова подплывает, того и гляди, оглушит, как рыбу.
Санька – дальше бежать. А чуть ниже – перекатик, на нем льда нет, полая вода. Ванька до полыньи доплыл, по гальке зашуршал, голову высунул, отплевываться давай, и уж на ноги встает.
А Санька до того торопился, поскользнулся и упал, да на пузе в ту полынью въехал, начал теперь его Ванька спасать.
Выбрели они с Божьей помощью на берег, зубами клацают, руками машут, а сказать ниче не могут, одни матюги.
До дома добежали кое-как. Разделись – да на печь Ванькину. Санькина баба прибежала, охает.
– Надо, – говорит, – их водкой напоить.
Принесли водку (поди, в первый раз собственной рукой мужиков поили), хряпнули мужички-рыбачки по граненому – речь прорезалась, смех разобрал, врезали по второму – песни запели, вот только рыбкой закусить не получилось, капустой обошлись…
Алексей Пейпонин, п. Солониха, Красноборский район, Архангельская область
Такой уж обычай – делиться добычей
На Дальнем Востоке, где мне пришлось одно время жить, в периоды нереста красной рыбы – кеты, горбуши – начинается браконьерская лихорадка.
Однажды мы, четверо приятелей, прихватив снасти и припасы, отправились на лодке на промысел.
На облюбованной косе сделали первый замет. Я был на веслах и ровно вел лодку по течению недалеко от берега. Николай, сидевший на корме и следивший за спуском и подъемом невода, дал команду разворачивать и выбирать сеть. Чувствую, рыбы много, тяжело идет, вода аж кипит в неводе. Стас с Иваном зашли в воду и приподняли верхний набор снасти повыше, чтобы рыба не выпрыгивала. Разговариваем тихо, стараясь не привлечь к себе внимания, ведь звуки по реке далеко разносятся.
Выбрали невод на берег, рыбу достали. Стас говорит, мол, надо быстрее паковаться и сваливать домой, пока не засекли. Только собрались, как слышим гул вертолета. Видим – летит низко над рекой и прямо на нас, вот-вот нам на головы сядет. Ну, мы все бросили и дали деру в лес, как говорят, впереди своих сапог. Спрятались в кустах и наблюдаем. На всякий случай готовимся еще раз драпануть, если в «вертушке» окажется милиция с рыбоохраной.
МИ-8 садится аккурат рядом с нашей добычей, выводят четверо пограничников и давай нашу рыбу споро так в свою винтокрылую машину грузить.
– Во, б..! – только и сказал кто-то из нас.
Попробовали мы подсчитать, сколько рыбин они закинули, – получилось сто, а может, и больше. Наконец дверь захлопнулась, винты закрутились, вертолет немного поднялся, дверь снова открылась, и из нее что-то выпало. Гул стих вдалеке, мы вышли из укрытия. Посмотрели, что за посылку нам оставили пограничники – белая, квадратная, пластиковая канистра литров на десять, а в ней какая-то жидкость плещется. Что за хреновина, думаю, и беру канистру. А Ванька шумит, мол, ты взял, так открывай и пробуй, а мы, мол, посмотрим, что с тобой будет.
Складной стаканчик и закуска у нас, конечно, были. Я граммов пятьдесят принял, выдохнул – спирт! Водой из реки запил и закурил. Приятели мои уставились на меня и молчат.
И я молчу, хотя чувствую, штука хорошая. Опрокинул я еще граммов сто пятьдесят. А как стал закусывать, мужики канистру у меня забрали и стали к ней прикладываться. Неделю мы праздновали. А рыбы потом еще наловили. Так что никто в обиде не остался.
А.И. Бельков, п. Уфтюга Красноборского района Архангельской области
Нам не страшен серый волк
Хочу рассказать вам о своих встречах с волками.
Зеленые огоньки
Первый раз я увидела волка в 13 лет. Мама меня попросила, чтобы я сходила в соседнюю деревню в магазин. Иду обратно из магазина, а на улице уже темно, в деревне нашей огоньки загорелись. Я уроки про себя повторяю, никакой мысли, чтобы бояться, в голове нету.
И вдруг впереди метрах в тридцати от меня – два зеленых огонька.
Я сначала подумала: мужчина какой-то по нужде в кусты сел; потом – а может, ребята из нашего класса меня напугать решили. Я возьми да и крикни:
– Ну, что, напугали? Не боюсь я вас!
И вдруг оттуда как выскочит волк! В пяти шагах от меня, прыжками такими, на трех ногах! Я только его и видела! А до деревни метров восемьсот оставалось.
Пришла я, маме рассказала. А она мне:
– Ведь волка-то этого охотники ранили. Он на телятник нападение сделал.
Мама пошла и рассказала про мою встречу председателю. На другой день охотники пошли по следу волка и нашли его километрах в двадцати от деревни, уже обессилившего.
Это я виновата…
А второй случай со мной был уже в 17 лет. В среднюю школу я ходила за пять километров. В то время автобусов не было, а учиться хотелось.
После школы, вечером, меня встречал парень и провожал до дому.
Вот один раз стоим около нашего дома, разговариваем. А соседская собака у наших ног трясется, поскуливает. Мы разошлись, парень побежал домой. А я открыла дверь к себе в сени, а собака – за мной. А я, дура, не пустила ее в сени-то. И только двери за собой закрыла, слышу – возня какая-то около крыльца.
Выглянула – а волк собаку уже за спину закинул и потащил. Я до сих пор жалею ту собаку, ругаю себя, что не впустила ее в коридор…
Запах тушенки
А этот случай был в 1980 году. Мы с мужем и моей подругой поехали по грибы на 28-й километр. Многие северодвинцы знают это место. Дежурка из Северодвинска отходила тогда в 21 час.
На место мы прибыли в темноте. Отшагали с фонариками километров пять. Развели костер, вскипятили чай, открыли банку тушенки, поели и легли спать: около костра ведь хорошо, тепло.
Лежу я, не сплю, смотрю в лес. А в чаще огоньки зеленые нет-нет да и промелькнут. Я мужу и говорю:
– Смотри, там вон волк ходит, а ты даже ружье не взял.
– Да кажется тебе, это роса блестит, от костра отсвечивает, не бойся, спи.
Они заснули, а я костровым осталась. Пошла с фонариком в лес и нашла корягу толстую, притащила. Она у меня до утра в костре горела.
Утром подруга проснулась. Я говорю:
– Пойдем посмотрим, где волк лежал.
И пошли мы в лес. А волк как выскочит из-за куста! И дал деру. Наверное, его запах тушенки приманил.
Страшней, чем на войне
Брат мой вернулся в 1943 году с войны весь израненный. Ему 21 год был. А молодость есть молодость. Молодежь собиралась в соседней деревне, в клубе, от нашей деревеньки километра два ходу.
Брат возвращался домой из клуба. До деревни оставалось с полкилометра. А ночь была темная. И он нарвался на стаю волков.
А у него в кармане была банка из-под махорки и кремни – камушки, которыми огонь высекали, – со спичками в войну было трудно.
И вот брат стал высекать огонь да банкой стучать. В деревне наш дом самый первый был, и волки за братом дошли почти до деревни.
Брат потом говорил, что на фронте ему было не так страшно, как тут, – даже волосы дыбом встали, даже шапку подняли…
А было это в Вологодской области, в Бабаевском районе, в Волковском сельсовете.
Евгения Алексеевна Шабанова, г. Северодвинск
По следу «снежного» человека
Живу я в Карелии. Кто хоть раз побывал там, знает, насколько это райские места. Видимо, так было угодно Богу, раз он наградил эту землю такими богатыми лесами, чистыми и красивыми озерами и интересными людьми.
Дело было осенью. Собрались мы с другом Мосей (фамилия его Моисеев) на заячью охоту. Землю уже покрыл снег, так что заячью тропу мы рассчитывали найти без особого труда. С вечера приморозило, а к утру вдруг мороз отпустил. На мотоцикле мы углубились довольно далеко в лес.
Вдруг наше внимание привлекли не совсем обычные следы. Они то уходили вперед, то возвращались и уходили в сторону. Потом снова появлялись на дороге. Но самое главное, следы были огромного размера, с ясным очертанием пальцев на снегу. А кое-где отпечаталась лохматая шерсть.
Сразу мелькнула мысль: снежный человек! Надо честно сказать, что интерес увидеть необычное существо боролся со страхом, который так нудно и противно подначивал нас повернуть обратно и не рисковать. Но любопытство взяло верх, и мы продолжали идти по следам этого существа. И вдруг увидели, что к нам навстречу бежит какойто человек. На лице его светилась неописуемая радость. Он-то нам и поведал загадку этих таинственных следов.
…Он и его друзья приехали в лес на охоту. Как водится, выпили, закусили, опять выпили… А там – дело ко сну. А мужику захотелось по нужде. Вышел он на улицу, оправился в ельничке. И дорогу-то обратную к избушке не смог найти. И понесло его по темному лесу в одних носках, еще благо, что они были шерстяные. От ходьбы носки распушились до такой степени, что пальцы вылезли наружу. Да и ноги-то у мужика были сорок последнего размера. Не удивительно, что следы на снегу нас так ошарашили.
Посмеялись мы от души. Но все-таки было жалко, что встреча наша с настоящим снежным человеком не состоялась.
В.В. Опокин, г. Петрозаводск, Республика Карелия
Про то, как спать на морозе
Поехали мы как-то с моим приятелем на охоту: далеко ехали, поездом часов шесть да пехом по дороге мимо леспромхоза какого-то и дальше – тропой к большому озеру вышли. Он говорил: у озера, мол, избушка, в ней заночуем.
Пришли на место, а тут компания человек десять, как не больше, избушка же – одно название. Кабы не печка, то шалаш шалашом: крыша лабазом чуть не до земли спускается, пара рубленых в чашу венцов только по низу, боковые стены забраны кольями да лапником покрыты, крыша тоже – лапник по доскам.
А передней стенки и вовсе нет, каким-то брезентом завешана только. И она мала до того, что непонятно, как они все в нее забиваются?
Над столом полиэтиленовая пленка натянута на кольях, чтоб дождь обедать не мешал, большая довольно, метра три или два – два с половиной будет. Мы тоже с устатку за стол сели, чаек еще оставался у них, в банке пятилитровой из-под томатов заваренный; так мы в первую очередь по кружке чайку выпили, потом и за хлебы взялись.
А мужички-охотнички тем временем укладываться спать стали. Время уже было позднее, осеннее, ночью вовсю подмораживало и снегом пошевеливать начало, того и гляди, морозы добрые ударят.
Печку ладно натопили, в избе-шалаше от нее жарко стало, но мужики не очень распоясывались, прямо в одежде – на полу ватник настелен – так все вповалку, плотно друг к дружке и улеглись. А печка-буржуйка небольшенькая, камнем диким обложена – вот и вся радость. Труба вверх выведена асбоцементная, никаких ни вьюшек, ни задвижек тут не предусматривалось, сколько камень наберет тепла – с тем и ночуй.
Ну, перекусили мы, посидели немного, решили тоже укладываться. Сергей мой дровишек в печку подкинул, откуда-то лист железный, типа противня, вытащил, приложил к дверцам, чтоб не подгореть, и завалился у печки, считай, на самое теплое место. Мне же где-то едва ли не за периметром избы место досталось; брезент чуть оттянулся, я наполовину под ним – наполовину бок на улице торчит.
Все за день намаялись, храпят себе на всю ивановскую, а я с боку на бок ворочаюсь: один бок замерзнет, перевернусь – другой мерзнет.
Крутился-крутился, плюнул на это дело, встал, приглядел местечко, от избы той метров на пятнадцать, со мхом пушистым. Вот, думаю, лучше уж тут спать, по крайне мере, хоть мягко. Лег – и верно, лучше, чем в той избе. Задремывать начал, так нет, дождь заморосил. Ну, нелегкая! Что же делать?
И вспомнил я армейскую науку, как на учениях спали: снимаешь сапоги, кидаешь под голову, сверху плащ-палатку, ровненько, во всю ширь. Снимаешь шинель, расстегиваешь хлястик, раскладываешь ее на плащ-палатку, на одну полу ложишься, другой – прикрываешься, сверху другая половина плащ-палатки, все плотно закупориваешь и дышишь внутрь своего кокона, лишь маленькое отверстие перед носом оставляешь для вентиляции. Таким образом безо всякого костра на двадцатишестиградусном морозе спать приходилось, при этом потными вылезали поутру из этой капсулы.
Вот и тут, вспомнив эту школу, снял я полиэтилен с кольев у стола, бросил на мох, где лежал, раздел сапоги и под полиэтилен, под голову положил, ноги портянками в чулочек замотал – шинели ведь нет, – фуфайку раздевать не стал, завернулся в полиэтилен, – и уснул себе сном праведника.
Всю ночь проспал, как миленький. Проснулся, разнеженный весь от теплоты, вылезать неохота. А к утру морозец добрый ударил, землю сантиметра на два прихватило. Мужики из избы повылезали, все дрожат, скорее к костру да за чай.
И на меня поглядывают да поговаривают:
– Ну и мужик! Спит себе на улице, сапоги сбросил, ноги голые и лоб в поту. Йог какой-то!
А у меня портянки с ног сбились, да и жарковато было, может, я и сам во сне с ног их столкал. И невдомек рыбачкам-охотничкам, что эта «хитрость», может, с Петровских времен идет, коли не еще пораньше, потому как науку армейскую они, видать, слабовато усвоили, вот и подзабыли, как на морозе спать, чтобы своим теплом греться.
Главное ведь, чтоб тепло дыхания твоего даром не пропадало, а все при тебе оставалось.
А. Бельский, г. Архангельск
Крокодилина
Один, совсем один…
А было это, ребятки, на Оловозере, что за Калгачихой. Попал я туда на вездеходе. Геологам что-то там надо было в тех местах. Ну, я их и упросил подбросить в енто самое Оловозеро, им было по пути.
Оставили они меня там, сказали, что через две недели заедут за мной. Еще смеялись – «если жив будешь». Мол, у тебя даже ружья нет. А зачем рыбаку ружье? Есть топорик, чтобы дровишек нарубить. Есть нож, чтоб рыбку шкерить. А надо сказать, ребятки, я этим ножичком управлялся получше, чем кто-либо ружьишком. За пять шагов мог всадить в любую мишень.
Ну, значит, оставили они меня там да укатили. Первым делом я себе шалашик сгоношил. Удобный такой шалашик. Чтоб и тепло, и сухо в нем было и чтоб инструмент, рыбацкие снасти куда можно было положить.
Надо сказать, что с того Оловозера речушка выпадала. Небольшая такая речушка. Метров десять шириной. Да и глубины-то в ней было не более двух метров, да и то местами. Так вот, поставил я шалашик на берегу этой речушки, недалече от озера. Новоселье маленько отметил, как водится, да и уснул. Спалось мне хорошо. Так ить на свежем воздухе, в тепле да сухости – благодать! Комары? Не-а. Их в тот час не было, для них прохладно было.
Рыбка плавает по дну…
Встал я спозаранку, чаю напился, пора и место смотреть. Надул «резинку», взял, что надо, и по речушке той к озеру поднялся. Недалече было. Вошел в озеро. Огляделся. Небольшое озеро. Красивое. Для рыбалки удобное. И заводи есть, и островки, и корги. Перво-наперво сети поставил на щуря да на окуня и «лещанки».
Потом на уду попробовал. Моментом на уху надергал. Время обеда. Ну, значит, я опять к кострищу потяпал. Приглядел сухару недалече от шалашника, свалил ее топориком. Сучьев мелких да потолще наносил к костру, на ночь хватит. Сварганил ушицу. Похлебал. С устатку – вкуснятина! Да еще со стопариком. Благодать! Что? Не-а. Не жадный я до вина. Был у меня запас, с литр спирта, чистого. Это немного, если учесть, сколь здесь пробуду. Так ведь спирт-то этот для лечебных целей. Мало ли что в лесу приключится, вдали от жилья.
Так о чем я? Ага. Рыбалка. Ну, значит, пообедавши, соснул часок. Потом бочонки под рыбу замочил. Какие? Да деревянные, столитровые. Два их было. Как, как? На вездеходе, вестимо, привез. Да, и соль была, как без соли-то? Ну, с десяток килограммов было. Так ить не на час пришел, да и хороший день год кормит.
Перед закатом проверил сетченки. Не ахти рыбки-то. Не пора, видать, погода не балует, прохладно. Подождем тепла. А пока на катушку спробуем. Какую? Да на спиннинг. Сходил вниз по речушке, ознакомился. Где быстринка, где омутки, все прознал. По пути щурей парочку задавил. Ничего щури, килограмма по три будут.
Вторую ночь ночевал. Через день теплее стало. Лещ поднялся. Я «лещанок» еще добавил. Хорошо пошло. Один бочонок битком, второй начал. Вот теперь я подошел к самому главному, что меня тогда задело.
Не знаю, неделя прошла или более, не считал. Ни к чему. Обещали геологи забрать, как появятся, так и добро. Однажды утром подгребаю к одной «лещанке». Глядь – середина огрузла.
Ну, думаю, леща навалило – страсть. Тихонечко верхницу подымаю. Мать честная! Щурь! Да какой! Крокодил, а не щурь! С десяток кило. Голова в ячею не входит, просунута до половины, так и стоит.
Я кумекаю – так его не взять. Нать, чтоб нить за жабры зашла. А для того его надо пугнуть, чтоб, значит, двинулся он в сеть. Взял весло, легонько опустил и ласково так в хвост пихаю. Лезь, мол, чего стоишь. А он, лешак, не вперед, а назад пошел. Ну, как пароход отрабатывает кормой назад. Лениво так, без боязни и испуга. Отплыл немного от сетки и стал. Только плавники шевелятся. Ах ты, думаю! Ну, гляди! Опять же, без шума, завожу один край сети ему с тыла, окружил его. Ну, теперь все! Мой! Опять, уже с шумом, толкаю ему в хвост. Он рванул прямиком, да в сеть! Хрясь. И – тишина. Смотрю, в сетке дыра, больше моей головы, а щуря и след простыл. Погоревал я, конечно. Но азарт меня взял. Я не я буду, коль не словлю того «крокодила».
И теперь вся забота – как словить? Начал с самоловок. Расставил их в нужных местах с десяток. Добрые самоловки, надежные, шнур – капроновый, поводок – из проволоки, тройник – пятнадцатый номер. Шнур не порвет, поводок не перекусит, с якоря не сойдет. Только бы наживу заел.
А голова дома лежит
Два дня прошли без интересу. Нет, в сети залипало и леща, и щук хорошо. Второй бочонок наполнил. Да уж больно мне хотелось ту рыбину добыть. Как говорят, дело принципа.
На третий день опять по кругу пошел. На трех распущенных самоловках – щури по два-три кило. Подхожу к очередной. Что такое? Место то, а кола с ловушкой нет. Может, ошибочка вышла – место не то? Ан нет, все то. Сомневаться стал, один ли я на озере? Может, кто похулиганил? Нет. Один. А где же кол? Враз сердечко екнуло – она! Та крокодилина! Взяла, не сошла! Кол стянула и ушла.
«Ну, с колом-то ты далеко не уйдешь, он себя покажет, он тебя укажет!» – решил я. Надо искать. И пошел бороздить озеро. Больше часа махал веслами. Все глаза проглядел. Наконец, углядел его на мелкой корге.
Корга та была с хитринкой. На ней кусты росли. Так мой кол зацепился за куст да, видать, хорошо, если на месте остался. Я поначалу подумал, что кол пустой, то есть рыба сошла, а кол остался. Не стал его тревожить, а за шнур потянул. Метра два выбрал, лишь потом почуял – на другом конце что-то есть. Да и сама рыба тут же показала себя, задергала, зарвала, заходила. Потом заметалась поверху, аж волны пошли. Кусты дрожат, гнутся, а я кол придерживаю. Мало ли, вырвет его из захвата.
Устала рыбина, успокоилась. Я за бечеву – и к себе ее тяну. Гляжу: та ли «крокодилина»? Метра два не дотянул. Опять оклемалась и давай куролесить. Под лодку нырнула, едва успел шнур сбросить с лодки.
«Ну, теперь-то ты моя, паче шнур на ветку намотался. Не уйдешь».
Минут двадцать мы с ней в перетяг «играли» – то я к себе, то она. Мне-то что, я без напряга. А она изо всех сил. Вот и надорвалась. К себе я ее подтянул – она была на боку. Смирная. Оглушил ее. Потом хребет у головы перерезал. Подергалась маленько, да и затихла. Вот и все.
А весила та «крокодилина» без малого десять кило. А зачем мне врать? Ты приходи ко мне домой. Я тебе ее голову покажу. Засушена она. Вот так.
В. Генералов, г. Онега
Ловля лещей в боброво
Рыболовов сюда манила прекрасная природа, высокие берега, острова, плоты в запани, где можно было на донки половить лещей. Как приятно, расставив донки с приманкой и колокольчиками, сидеть и ждать, когда зазвонит колокольчик. Сразу же бежишь к нему с подсачком и вытаскиваешь леща. Плотов много, но места для установки донок приходится выбирать в окнах между плотами и с краю плотов, с обоновки, а то и специально устанавливать прицепной плот. Лещ почему-то больше предпочитает держаться с краю плотов, по чистой воде. Клюет лещ тогда, когда вода падает. А как только вода остановится, нужно донки вынимать, так как с поворотом воды на прибылую плоты смещаются и можно зацепить и оборвать донки.
В это время обычно рыболовы отдыхают, загорают, разжигают костры на берегу и готовят пищу, ну, конечно, и выпивают.
Как-то раз мне пришлось наблюдать интересный случай.
Трое друзей ловили леща, расставив донки с колокольчиками в один ряд по краю запани. Когда течение замедлилось и клев ослабел, они решили выпить и подзакусить.
Разговоры стали громче, шутки, анекдоты слышались вперемежку с матюгами. Была жаркая погода, и они, раздевшись, загорали. Одного из них сильно разморило, и он уснул. А двое его друзей решили подшутить над ним. Взяли его ботинок и, вынув из воды его донку, прицепили ботинок за крючок донки и опустили обратно в воду. Потом подергали за леску, чтоб зазвенел колокольчик, и сказали уснувшему товарищу:
– Вася, у тебя клюет вот на ту донку.
Вася, конечно же, сразу вскочил, схватил подсачек и стал вытаскивать донку. Ботинок создавал впечатление, будто попалась рыба. Вася, осторожно поднимая донку, готовился подсачком взять леща, но, увидев ботинок, сказал:
– Ни хрена себе, какой-то ботинок подцепился!
Он снял его с крючка и забросил подальше в реку. Друзья ошарашенно смотрели на него. Они никак не могли предугадать, что так получится. Но после того как они объяснили Васе, что неудачно подшутили над ним, было так много высказано в их адрес истинно русских выражений, в таком «коленкоре», какой может изобразить только русский.
А. Ф. Рекин, г. Архангельск
Мезенские бывальщины
Когда кот спит, у мышей – праздник
Мы люди мезенские. Мы люди поморские. А потому рыбки поесть страсть как любим… А потому каждый из нас со дня своего рождения – страстный рыбак. Нас хлебом не корми – дай порыбачить. Но рыбачить-то нам не очень-то и дозволяют… А запретный плод, сами знаете, – нет его слаще. Вот и сидят мезенские мужики у окошков домишек своих, на погоду поглядывают да рыбинспектора проклинают:
– А чтоб он сквозь землю, ирод проклятый, провалился!
Но ничего этакого с нашим иродом не случалось. Вот только выпить любил.
Ну, и запил однажды… И эта «добрая весть» тут же по всей округе разнеслась. Ну, наши мужики, времени зря не теряя, за снасти схватились – да на реку.
Утром после капитальной пьянки рыбинспектор вышел на берег и видит: на той стороне рыбаков видимо-невидимо. И стал он ногами топать да руками махать. Да только на него никто и внимания-то не обращает. Знают люди его натуру: если вчера рыбинспектор досыта вина попил, то сегодня он обязательно будет опохмеляться, не до них ему. И верно. Кричит рыбакам:
– Ужо я до вас доберусь! Сегодня-то еще опохмелюсь, а завтра на всех акты буду составлять…
На следующий день опять идет он на берег. А на противоположном берегу людей не убывает. Опять инспектор ногами топает, руками машет.
– Ладно ужо, сегодня-то я последний раз опохмелюсь, а завтра на всех акты составлю…
Времени вполне было достаточно для жаждущих. Топились в избах печи… Уха рыбацкая двойная… Уха рыбацкая тройная… Рыба жареная, вареная, пареная… А до чего ж хороши кулебяки!
Отвалившись от сытного стола, мужички устраивались на завалинке и гадали: когда же теперь инспектор вдругорядь неосторожную чарку примет да ударится в новый запой?..
Не будите спящего медведя
Однажды в осеннюю пору трое наших рыбаков, любителей-браконьеров, проказили неводом по реке Кулой. Наловив рыбы, они пристали на участке «Баланиха». Дело было ночью. Развели мужички костер, сварили уху, поели, чайку попили и пошли в избушку отдохнуть. В избушке же, в потемках, наткнулись они на человека, который спал на нарах.
Один из рыбаков и стал будить его.
– Эй, милый человек, встал бы, поел бы свежей ухи да рыбки…
А спящим-то оказался рыбинспектор.
Рыбинспектор встал, ухи похлебал, рыбки поел, чайку попил и составил на всех троих рыбаков акт за нарушение правил рыболовства. Всем – по 25 рублей штрафа – в советские времена большие деньги.
– Иначе, – сказал, – ребятки, я не могу, ведь я при исполнении служебных обязанностей нахожусь…
…Давно ушел из жизни тот инспектор. Царствие ему небесное!
Хороший был человек.
Как наших мужиков заарестовали
А некогда был у нас участковый милиционер. И вот как-то загулял он с двумя рыбаками, любителями-браконьерами, на лоне природы на реке Кулой.
Так вот, пили, значит, пили, и первым свалился этот самый милиционер. А рыбаки, любители-браконьеры, продолжали пить. Пили, пили да и разодрались. Дрались, дрались, да и тоже уснули.
Был летний солнечный денечек. Спали, спали они, да и проснулись. И у всех троих головы болят. Послали они одного в деревню Сояна, благо она была недалеко, за водкой. Опохмеляться стали. За опохмельем рыбаки и рассказали милиционеру, что, когда он спал, они подрались…
А на следующий день, приехав в Долгощелье, участковый милиционер составил протокол на двух своих собутыльников. И полагался по тому протоколу арест за мелкое хулиганство, за драку то есть, когда он спал.
Делать нечего, пришлось мужичкам ехать в город Мезень, отбывать наказание за плохое поведение свое.
Но сами знаете, в советское время не так-то просто было человека заарестовать. Для этого требовалось еще решение судьи.
А в то время судьей у нас был Сосков. За мелкое хулиганство он так судил: потрясет в кармане монеты и вытащит на свет Божий одну из них. Если попадет монета в 15 копеек, то давал пятнадцать суток, если 10 копеек – то десять суток давал, а если в руку ему попадет 3 копейки, то, стало быть, твое наказание будет обозначено тремя сутками.
На этот раз судья тряс, тряс мелочь в кармане и вытащил… 2 копейки. Подумал, подумал и сказал:
– На двое суток и сажать-то не стоит. Повезло вам нынче, поезжайте домой.
Тоже хороший был человек, судья этот. Мы завсегда его добрым словом вспоминаем.
Иван Иванович Медведев, Мезень, Долгощелье
На овес шагал медведь – щука вышла посмотреть
Мне медведь не господин, я справляюсь с ним один
На медведя я хожу один. Никто не мешает, отвечаешь только за себя. И маху дашь, так не оконфузишься…
…Этой осенью двинулся я на самый север нашей Ярославской губернии – туда, где косолапых водится немало. Подхожу к овсяному полю, которое длиннющим клином вдавалось в лес. Дремучий такой лес, урманистый, как у нас говорят. Бреду его опушкой и вскоре же нахожу тропу, по которой медведи выходят пожировать на овсяное поле. На нем они блаженствуют. Наевшись, полеживают, от удовольствия покатываются.
Углубился я по медвежьей тропе в лес и вижу: речка течет тихая, смурная, с глубокими бочагами, сплошь заросшими кувшинками. А следы-то медвежьи в ее берег как раз и упираются.
Обрадовался я значительно: для засидки лучше, чем это, места не придумаешь! Тем паче что метрах в двадцати от медвежьей тропы береза растет могучая, в полтора обхвата. У ее подножия я и спрятался. Ружье зарядил пулями, затвор снял с предохранителя.
Страшнее щуки зверя нет
Солнышко между тем склонилось к закату, на дремоту меня потянуло. Не беда, думаю, если даже и засну. Все равно услышу, как медведь станет через речку перебираться.
Вдруг как плеснет в бочаге! Ага, идет, голубчик! Ну, е-мое! Но что за чудо такое – не «идет», а ползет, словно крокодил?!
Вот уж и к их овсу подобрался, жадно чавкает. Надо тут заметить, что овес-то тогда у нас хорош был.
Прицелился – и глазам своим не поверил: по овсу лезла не зверюга, а… рыбина. Здоровенная, длиной метра два, а толщиной с молочную флягу. Щука, значит.
Я малость в себя пришел и с ружьем наперевес приближаюсь к ней, а она как бросится… нет, не в бочаг, на меня! Злющая, щелкает челюстями похлеще волка. А я один-одинешенек, даже без собаки. Оторопь меня взяла…
Но что же делать? Не стрелять же в рыбину пулями, а и отпустить такую добычу жалко. Щучьи повадки, однако, я знаю.
Скинул сапоги-бродни, намотал на руку портянки, размахнулся и… Стукнул щуку так, что у нее из головы, как мне показалось, искры посыпались.
Не тут-то было – не угомонилась! Вцепилась в портянку мертвой хваткой и нещадно бьет меня хвостом. Все же я ее, окаянную, осилил, без воды она таки долго не продержалась, ослабела в конце концов. Для перестраховки огрел ее по башке батогом.
Раз на раз у охотников не приходится
Тут уж, конечно, мне стало не до медведей. Развел костерок, напился чаю и уснул мертвым сном. Под утро, правда, мне приснилось, будто бы я скачу верхом на той щуке к речному плесу, а у нее вместо плавников мохнатые медвежьи лапы. Ну, не ё ли моё!
Проснулся в холодном поту и поспешил осмотреть свой не совсем обычный трофей. И что я увидел? Двухметровый скелет рыбины! За ночь, оказывается, щуку начисто оглодал какой-то зверь. Сперва, было, я проклинал медведя, но, осмотрев место пиршества, убедился, что это был не он, а матерющая лесная гостья – рысь!
Домой я тогда привез из лесу с полведра брусники. Только и всего. Раз на раз у охотников не приходится.
Николай Данилов, г. Ярославль
От медведя задним ходом убегали всем народом
Ходили мы в августе за малиной к Шуй-озеру. Места там ягодные, не один год туда наведываемся, щелбаны (кузова) полные набираем. Компания-то у нас большая была: сестра Лидка со своим Колькой, их робята, Федька и Васька, да я. Пока к озеру шли, грибов насшибали, по сумке каждый. Колька посмеивался над нами:
– Как выносить будете, если малины еще щелбаны наберете?
Вот вышли на большую дорогу, а малинник-то как раз на другой стороне и начинается. Подходим – ягоды с веток красными гроздьями свисают, у нас аж слюнки потекли. Сумки с грибами на межинку поставили, набирушки достали и на горбыш малиновый стали подниматься.
Слышим вдруг: кустарник сверху затрещал. Кого, думаю, леший несет… А тут на прогалину медведь выкатился да и встал на задние лапы: весь коричневый, в кости широкий, шкура на солнышке вся лоснится, морда ягодами вымазана, как у малого ребенка. Мы прямо остолбенели, испугались, стали пятиться назад, на дорогу выскочили. Собака еще Колькина с нами была. Та вся ощетинилась, стоит на дороге, к нам жмется и вовсю лает. Мы тут тоже стали по пустым щелбанам стучать, такой грохот учинили!
А медведь на пригорке стоит да и в нашу сторону поглядывает. Тут нам еще страшнее стало, и побежали все к тропинке, в сторону дома. Бежим, оглядываемся. А сеструха-то моя, Лидка, бежит задом, никак от медведя отвернуться не может, так задом до самого леса и неслась, не отстала от нас. Вот потом, когда шли домой, и похохотали мы над ней!
Так и вернулись в тот раз без ягод, да еще и сумки с грибами у малинника оставили. Колька потом, через пару дней, ходил уже один за малиной, так сумки-то наши пустые домой принес. А мы с Лидкой да с робятами больше не осмелились идти к Шуй-озеру, медведя побоялись.
Рассказ Таисии Федоровны Прокопьевой записал Владимир Марков, Кенозеро, Плесецкий район Архангельской области
Про гостинец для жены и про ватные штаны
Накануне золотой свадьбы наших родителей, Лидии Михайловны и Василия Сергеевича, вспомнилась мне история, которая произошла 25 лет назад, когда у мамы с папой намечался серебряный юбилей.
Рыбацкое счастье
Осень была ранняя, октябрь уже морозами ночными баловал. Папа-жених и говорит маме-невесте:
– Лидушка, головы не пожалею, а на свадебный стол рыбки красной добуду!
И стал он пропадать сутками на реке.
Наконец повезло. Вытащил одну сеть, а там – огромная семужина, и во вторую сеть рыбина чуть поменьше попалась. Радости рыбака не было предела.
Причалил он к берегу свою лодку, стал сетки полоскать. И тут до его ушей донесся звук мотора (рыбаки-самовольщики катер рыбинспектора узнавали на слух). Папка быстренько свой улов в густую траву-осоку перетащил. А сам, чтобы увести инспектора от этого места, бросился бежать. Да только далеко ли убежишь в тяжелых ватных штанах, фуфайке да сапогах-броднях по вязкому речному песку?
Точный выстрел
Инспектор, увидев на берегу брошенные сети и убегающего браконьера, попытался его догнать. Но папка мой от страха бежал быстрее. Тогда инспектор сделал точный выстрел из пистолета-ракетницы и попал беглецу в то самое место – пониже спины.
Ватные отцовские штаны задымились, как сырые дрова в костре. Отцу ничего не оставалось, как кинуться к реке и присесть в воду. Тут инспектор и нагнал его. Пока составлялся акт на изъятие сетей, отца занимала одна мысль: как бы уберечь от инспекторского глаза спрятанную рыбу, а не продолжающие тлеть штаны. И повезло ведь: страж реки не стал разыскивать улов, может быть, пожалел уже и так наказанного рыбака-неудачника. Забрав сети, укатил.
Ой, как мы хохотали
Мы с мамой сидели у телевизора, когда отец с огромным рюкзаком и трехдневной щетиной вернулся домой. Вернулся счастливый, весь так и сиял.
Стал он снимать рюкзак с плеч, повернулся, вот тут-то мы и захохотали.
Через всю, простите, задницу зияла дырища, а вокруг нее клочьями висели куски почерневшей ваты. Папа смеялся вместе с нами, рассказывая о своем приключении, радовался тому, что на свадебном столе будет обещанная им маме красная рыбка.
Марина Васильевна Кот, г. Северодвинск
Случай на рыбалке
Случай, о котором хочу рассказать, произошел в семидесятых годах прошлого столетия, на реке Северная Двина, в Архангельске, у железнодорожного моста, весной, в апреле, по последнему льду.
В те годы в реке еще было много рыбы и вода была еще относительно чистой. Стоял ясный солнечный день. В эти дни хорошо ловилась щука на леску. Рыбаков собралось много. То и дело очередная щука кувыркалась на льду.
Некоторые рыболовы сидели по пояс раздетые, загорали. Блесны в основном применялись так называемые «поперечки». Это «рыбки» с припаянными с головы и с хвоста по большому крючку, а посередине колечко для привязывания лески. Сидишь и подергиваешь вверх-вниз. В момент поклевки чувствуется удар – и хлыстик резко сгибается. Делаешь резкую подсечку – и вытаскиваешь рыбину.
Конечно, в момент вытаскивания через лунку блесна иногда цепляется вторым крючком за край льда и создает трудности при выуживании рыбы. Ну, конечно, бывают и сходы рыбы. В основном ловились щуки от 1 до 2 кг, но бывали и больше.
И вот однажды произошел такой случай. У одного рыболова клюнула щука… Он подтянул ее к лунке и стал вытаскивать, но блесна, торчащая из пасти щуки, вторым крючком зацепилась за лед, и щука не проходила в лунку.
Тогда рыболов решил подправить ее рукой и, раздевшись до пояса, засунул руку в лунку. Что было дальше? Рыболов закричал от боли. Его рука попала прямо в пасть щуке. А у щуки, как мы знаем, в пасти имеются зубы. Да и, наверное, побольше, чем у рыболова. Превозмогая боль, рыболов вытащил руку из лунки вместе с висящей на ней щукой.
Щука была килограмма на три. Из кисти рыболова струей хлестала кровь, обагряя снег. Другие рыболовы оказали ему помощь. Шарфом перетянули ему кисть руки, так как жгута ни у кого не было, забинтовали руку и поскорее отправили в «травму».
Вот такой неприятный случай произошел со «щукарем». Для этой цели нужно иметь при себе багорик, чтоб рукой не доставать рыбу из лунки. А чтобы щука не билась на льду, надо ей поломать шею – и тогда она сразу затихнет.
А. Ф. Рекин, г. Архангельск
Видно, Бог отвел Степана нанести старушке рану…
Дело было на Каргопольщине, в деревне Заручевье, что по Ошевенскому тракту находится. Вернее, находилась. Сейчас на месте Заручевья, да и многих других деревень, пустыри. Поля все заросли кустарником да сосняком. А ведь в послевоенные годы на этих полях выращивали неплохие урожаи зерновых.
На окраине нашей деревни всегда почему-то сеяли овес. Овес подступал к болотцу и небольшому лесочку, в котором по осени всегда росло много волнух да белянок. И вот в одну из осеней на овес стал ходить медведь и здорово его попортил. Руководство совхоза попросило местного охотника Степана Петровича Шавалова убить медведя.
Он сделал лабаз около того места, куда косолапый выходил, и однажды под вечер сел на него.
Дальше я привожу его рассказ.
– Сижу я, значит, на лабазе, сижу… Темнеет уже. И вдруг в кустах кто-то зашевелился. Смотрю, различаю в сумерках: на четырех ногах кто-то в кусте сидит – медведь, значит. Сам себе говорю: «Спокойно, Степанушко, спокойно… Вот сейчас он вывалится из куста на поле, тут я его из двух стволов картечью и достану».
Сижу, жду. А медведь все не вылазит из куста, все шебаршится там, ползает на четвереньках. И вдруг какое-то шестое чувство подсказывает мне: не медведь это – человек. Ну, и решил я: пальну-ка из одного ствола в воздух; если окажется, что медведь, – из второго его достану.
Ну, и выстрелил. И «медведь» заорал благим матом, да не звериным голосом, а старушечьим. Это бабушка Серафима ползала в кустах, волнушки собирала. Днем-то ведь некогда было по грибы в те времена ходить, работали люди от зари до зари, и старые, и малые…
Долго потом Степан Бога благодарил за то, что отвел его от смертоубийства. А медведя того он все-таки убил. Все это было на самом деле – и имена здесь подлинные.
А сам я давно живу в Пинежье, но родину свою – Каргополье – всегда храню в своей памяти…
Александр Николаевич Шавалов, Архангельская область, Пинежский район, п/о Шардомень
Клюет-волочит, поплавка не мочит
Во время отпуска глава Кречетовской администрации Александр Петрович Карелин, большой рыбак и охотник, пригласил меня в верховья реки Ухты.
– Хочешь получить удовольствие от истинной рыбалки, приезжай, рассчитывай денька на два, заодно и сущика на зиму заготовишь.
Сборы были недолгими. С сыном Сергеем сели в старенькие «Жигули» и через полтора часа были уже в Кречетове.
Проводником нашим стал шурин Сергей Серехин из Солзы. Этот лесозаготовительный поселок стал никому не нужен, и безработные мужики промышляли в основном рыбалкой, охотой, сбором грибов и ягод.
До места добирались уже на видавшем виды проржавевшем насквозь уазике. Остановились у самой реки. Рядом с дорогой стояла новая лесничья избушка, в которой и предстояло переночевать.
Александр Петрович отыскал в укромном месте спрятанную лодку «Пелу-Фиорд». Но четверым в ней тесно. Пришлось взять бесхозную деревянную неуклюжую плоскодонку.
Так друг за другом и поплыли против течения.
Рыбалка действительно оказалась славной. За каких-то пару часов вчетвером надергали пол-«хапужника» окуней со столовую ложку. Были отдельные экземпляры и по полкило. И все это на обыкновенную удочку с мормышкой на червя. Удовольствие – не передать словами. Это не то что из сетки вынимать. Ради таких вот минут стоит ехать и за тридевять земель.
Но самым неожиданным для нас было приготовление сущика в походных условиях. Недалеко от берега в лесу была сооружена печь, в которой местные рыбаки и сушили свою рыбу.
Этого количества пойманной нами рыбы как раз было достаточно на одну закладку.
– Давай вы топите печь, а мы с Сергеем еще для ухи половим, – предложил Александр Петрович своему шурину. – Лучше тебя эту технологию никто не знает.
Да, Сергей Серехин оказался не только большим мастером в этом деле, но и учителем для меня.
Печь стояла под навесом. Представляла она из себя глинобитный купол с толстыми стенками. Сделал печь Аркадий Михайлович Кушаков из деревни Шильда, и она служит вот уже второй десяток лет. Добрым словом его вспоминают до сих пор все рыбаки. Его уже в живых нет, а память вот осталась.
Сергей взялся колоть дрова, а я чистил колючих окуней. Протапливали печь часа три.
– Когда стенки внутри начинают белеть – это означает, что она достаточно прокалилась и жару хватит на всю ночь. Рыба высохнет с одного раза, – пояснил он.
Вскоре черные стенки и в самом деле подернулись матовой белизной. Остатки головешек, чтобы не упустить жар, Сергей выгреб в специальную яму и залил. Сосновым помелом он тщательно вымел остатки искрящейся золы, постоянно окуная помело в воду.
Я принес тем временем заготовленный заранее камыш, которым мы и выстлали весь под. Сергей подставил лопату, и мы поштучно уложили на нее рядами окуней. Теперь предстояло засунуть ее подальше в топку и перевернуть. У него это получалось довольно ловко.
Последние порции окуньков пришлось укладывать в печь при свете берестяного факела, который я держал внутри топки.
Наконец отверстие печи было закрыто толстым деревянным ставнем (заслонкой). Сергей подпер еще и кочергой.
– Вот и вся технология. Результат утром, – промолвил он, ополоснув руки от сажи.
Переночевав в жарко натопленной избушке, утром снова стали толкаться на шестах вверх по речушке. Наши напарники снова ловили окуней, а нам оставалось довершать процесс.
Куполообразные бока печи снаружи были сплошь усеяны всевозможными насекомыми, которых привлекло тепло.
Рыба высохла с прилипшими к ней соломинками и при ворошении, казалось, издавала даже мелодичный звон.
– Вот тебе и сущик на зиму. Килограмма три будет.
Прикинул: в свежем виде мы наловили не меньше двенадцати кило. Да, зимой уха из сущика – всегда в охотку. Да и для больного желудка очень полезна. А главное – рыба годами не портится, и хранить ее просто: подвесил в наволочке поближе к печи – всегда под рукой. Бери – уху вари, вспоминай лето и осень.
А. Стуков, г. Каргополь
И ловите харьюзка на три женских волоска
Серегины секреты
Большой чудак этот Серега П. (фамилию называть боюсь – убьет). С ним довелось мне некоторое время вместе работать да и рыбачить. А уж рыбак он от Бога: неугомонный, неистощимый выдумщик всяких хитроумных рыболовных снастей…
Изобрел он однажды сверхуловистую оригинальную приманку-мушку на хариуса. Ну и конечно, постоянно облавливал нас, «чайников» (дилетантов). Секрет своей страсти хранил как зеницу ока.
Охота к перемене места рыбалки у Сергея была в крови. Каким путем прознал он про наши онежские харьюзовые речки – не знаю. Только стал он настырно напрашиваться на совместную поездку.
Я, конечно, покочевряжился для блезиру, обещая взять при одном условии, что шепнет (в крайнем случае – продаст) мне секрет своих «фирменных» мушек. Иначе ни о какой рыбалке не может быть и речи. Вроде сговорились, ударили по рукам.
Десять дней незабываемой рыбалки! Жор неимоверный! Хариус – все крупняк: не сравнишь с тем, что на Урзуге. Одна беда – часто срывает мушки. В спешном порядке пришлось заняться изготовлением новых…
Без такой мушки не сваришь ушки
Вот тут-то и раскусил я секрет Серегиных мушек! Правда, остался без волос (кое-где) после декады упоительно-азартной рыбалки. А потом и всю технологию изготовления «выудил» у него.
Короче, Серега, будучи «под мухой», поведал мне все детали и тонкости нелегкой жизни рыбака-рационализатора.
Опытным путем и волею случая (или судьбы-злодейки) открыл он для себя однажды, что курчавые локоны, самые лучшие, из которых получаются великолепные мушки, произрастают… кхе-кхе, как бы это сказать, н у… в интимном месте, что ли, так скажем. Догадываетесь?
Для хорошей мушки что самое необходимое? Да нет, не крючок. Волос аль перо! Ну, перо оно и есть перо! А вот волос – это да! И не просто волос, а чтобы привлекательность имел, цветом различным в мушке (снасти) играл, к тому же – не смачивался чтобы в воде. Иначе это уж не мушка, а мочалка какая-то.
Мало кто из наших дам говорил ему: «Не дам!»
А где же хороших-то волос наберешь, коли у самого только черные, как смоль, да и то в одном известном месте. Голова-то у Сереги лысая, как бильярдный шар. Зато на ней особенно выделяются наглые навыкате глазищи. Про таких в народе говорят: «Хоть… в глаза – все божья роса».
С трудом, но выклянчил часть «материала» у жены. Уловы стали радовать, и Серега вошел в раж…
Набрался он наглости (а что набирать-то – будто впервой!), обзавелся заранее пакетиками, ножницами и стал приставать к женщинам на работе, домогаясь: дай, мол, сколько не жалко…
В основном обхаживал огненных, классических блондинок, шатенок. Как уж он умасливал дам – это секрет «фирмы»!
Случались, правда, проколы, конфузы и скандалы, неприятности всякие.
Иной раз и на крашеных нарывался. Однако запас «сырья» для снастей накопил он весьма солидный и «разношерстный».
При случае, в хорошем расположении духа, не жлобился – мог дать пучок приятелю-рыбаку, но непременно баш на баш, то есть в обмен на его собственный локон, как это случилось со мной.
Да, хорошо мы с ним порыбачили. Богат был улов! А появляться в таком общипанном виде дома страшновато все же было.
И действительно, пришлось долго объясняться с женой – не верит!
Вот и решился на крайнюю меру. Прошу, напечатайте эту мою исповедь.
Как на духу – все правда! Пусть жена прочтет и поймет, наконец, что в рыбацком и охотничьем деле большая фантазия просто необходима, и жертвы при этом неизбежны. А вы как думали?!
Подписываюсь псевдонимом, сами понимаете – дело деликатное.
А. Затезский
P. S. Ах, да! Человек я крайне стеснительный, не то что вымогатель Серега. Мне с ножницами ни к одной женщине и на пушечный выстрел не подойти. А материал для мушек ой как необходим – очень уж часто срывают хариусы снасть, а впереди сезон рыбалки.
Убивали глухаря, портили патроны зря
Случай этот произошел в шестидесятые годы, я еще в школе учился. Жил с родителями в лесном поселке Поча. Рабочих на делянки возили автобусом, километров за двадцать.
Однажды весенним утром, как обычно, в семь часов выехали на работу. Кое-кто из пассажиров, поудобнее расположившись на сиденье, доглядывал свои сны, другие бодрствовали, глазея в окна. Вдруг кто-то ткнул водителя в спину:
– Гляди, Никола, вон глухарь на березе сидит!
В ту пору шоферы автобусов и лесовозов всегда с собой ружья возили, то зайца, то птицу подстрелят по дороге.
Дядя Коля резко затормозил. Достал из-за сиденья ружье, открыл дверцу машины.
В автобусе все, кто не дремал, затаили дыхание. Раздался выстрел. Мимо! Второй выстрел – и опять промах! Те, кто спал, проснулись, не понимая, в чем дело. Народ галдел:
– Мазила, из кабины надо было выйти!
А птица все так же сидела на березе истуканом, только ветки, срезанные дробью, тихонько обсыпались вниз. Патронов у стрелка больше не было.
Автобус тронулся дальше. Дядя Коля в азарте повторял:
– Ничего, сейчас вот доедем до делянки, в каптерке у меня есть боезапас, добьем мошника!
Выпустив людей и прихватив полдесятка патронов, которые хранились в лесном вагончике у пилостава, незадачливый охотник поехал на добивание глухаря. И надо только представить его разочарование, когда и после очередных пяти выстрелов мошник все так же величественно восседал на верхнем суку березы, напоминая каменное изваяние.
«Наверное, мертв, судорогой лапы свело, вот и не падает с дерева», – решил дядя Коля. Но не оставлять же добычу неизвестно кому, надо валить березу. Снова пришлось гнать машину в лесосеку, теперь уже за пилой «Дружба».
Обратно прикатил с помощником – пилоставом Сан Санычем.
По весенним сугробам с трудом пробрались к березе с глухарем. Обтоптали вокруг место. Старый пильщик моментом завел «Дружбу», дядя Коля прихваченным с делянки аншпугом* уперся в белоствольную красавицу.
Когда подпиленная береза с треском пошла к земле, глухарь встрепенулся, взмахнул крыльями и полетел прочь от дороги в лесную чащобу. Береза рухнула, подняв снежный вихрь. Мужики были ошеломлены такой развязкой. Сан Саныч перекрестился, а дядя Коля крикнул вслед улетающему мошнику:
– Понеси тебя леший, фармазон стоеросовый!
Потом в поселке долго обсуждали этот случай: почему глухарь не улетел сразу? Но кто об этом может знать? Ведь сам-то лесной отшельник не расскажет…
Аншпуг – жердь, употребляемая для перекатывания бревен.
А перо у глухаря крепкое, что броня. Дробь, видно, отскакивала от него, как от стенки. В глухаря обычно картечью стреляют, а то и пулей…
Владимир Марков, г. Архангельск
Вот так штука – в щуке щука
Дело это давно было. Но и сейчас, как только вспомню, аж дух захватывает. Рассказываю внукам и правнукам, а они не верят.
Дело было летним вечером. Солнце на закате. Красота! Река наша Вычегда, кормилица и поилица, в былые времена была глубока и широка. Ходили по ней теплоходы, катера и земснаряды. Рыбы было – ну просто завались.
Ехали мы как-то с мужем моим на «тройнике» (лодочка такая маленькая) в деревню Речка на собрание. Работала я тогда учительницей в школе, а он – бригадиром. Видные люди были. На собраниях всегда в почете.
Едем. У него в руках весло, а в зубах леску держит от «дорожки». У меня тоже «дорожка» – снасть такая, толстая леска с блесной на конце. Что зря время терять. Детей у нас много было: Таня, Света, Сима, Женя, Зоя да Люба, кормить всех надо…
Вот едем мы, значит, рыбу ловим. Вдруг – р-раз! Дернуло со страшной силой! Я как заору мужу:
– Рыба! Большая, наверное!
И еще сильнее рывок. Мы скорее к берегу. Вылезли, тащим добычу на себя. Тянули-тянули – голова показалась из воды. Видим: батюшки – щука, да такая громадная, как акула! И из ее пасти тянется на леске другая – поменьше! Муж ее веслом по голове, и она у нас в руках осталась. Огромная же щука хвостом вильнула, зубы свои страшные показала – да и была такова. Но мы и такому итогу рады: попадется еще, разбойница! Одна-то щука у нас есть.
Прошла не то неделя, не то две. Рыбачил недалеко от места нашего настоящий рыбак – Костя Дружинин. Тоже на «тройнике» и тоже с «дорожкой». Надо же такому случиться, что ему и попалась та самая щука… Подвел он ее поближе к лодке, чтоб оглушить веслом. Но не успел. Увидел только голову большую да зубы страшные. Отпустил леску (а она самодельная – крепкая) и снова хотел дернуть.
А щука, почувствовав секундное послабление, как понесется вперед! Вот так они и плыли: впереди под водой щука, за ней, на «тройнике», Костя Дружинин. Река Вычегда такого еще не видывала. «Тройник» сам по себе круги выписывает! А на нем орущий благим матом рыбак. На одном из кругов лодка сильно накренилась, весло у Кости и выпало. Щука пуще прежнего гонит…
Недалеко от того места, под берегом, рыбачили еще двое. Сидят молча. Вдруг мимо них на огромной скорости проносится «тройник» с кричащим Костей! К счастью, мужики не растерялись. Увидели, что дело плохо, зацепили веслами бедолагов «ковчег». А тот от страха, наверное, леску отпустить не может.
Так с рыбой к берегу его и привели. Выбрались на сушу. Стали щуку из воды тащить. Та сопротивлялась, о воду билась, да недолго. Ее скоро веслами оглушили. Вся в крови была и в ранах. Но рыбакам тоже досталось. Тяжелая добыча!
Разделили ее поровну, на троих, как водится. Принесли домой. Только не особо вкусна та рыба была, видно, очень стара. Но главное, смеху да говори много было. Надо же: рыбак на рыбе покатался да ее же и съел!
Александра Андреевна Векшина, Архангельская область, с. Лена
Щучьи страсти
Эти две маленькие истории произошли с моим земляком, кенозерцем Василием Михайловичем Заляжным. Сидели мы у него дома, на веранде.
Угощались рыбником из щуки (точнее, он меня угощал), чаевничали.
А внизу под горкой, в зеркальной синеве озера отражались белые кучерявые облака, летали с криками чайки, то и дело выхватывая на мелководье саламатку.
Стоял жаркий июль, рыба покрупнее вся на глубь ушла. Спрашиваю земляка:
– Михалыч, вот ты всю жизнь у озера, щукам много хребтов поломал. Скажи мне, какая рыба самая хитрая, а какая самая глупая?
– Да та, которую ты только что в рыбнике ел, – не задумываясь, ответил он.
– Не понял.
– А что тут понимать-то. Хитрее щуки рыбы нет, но и глупее – тоже. Вот посуди сам.
И Василий Михайлович, вставив сигарету в мундштук и прикурив, начал свой рассказ.
– Вона видишь, на бережку выпихнута старая лодочка – три набоя всего. На большой волне ее сразу захлестнет, а в тихую погоду ходче ее и лодки в нашей деревне нету. Любил я в ней раньше, когда поздоровше-то был, раненько утром «дорожку» потаскать. Иноже два-три щуря поймаю, а другой раз такую субмарину, что волоком по траве в дом тащу. Как-то впустую проездил всю утреню, ни одна не зацепилась, видно, не хват был. Подъезжаю к деревне, к тому дому. Стал «дорожку» мотать. Вдруг – рывок. Схватила щука в траве уж, в лапужнике, как будто караулила меня тут. Заволок ее в лодку, якорек из пасти выцепил. Ну, и как обычно, палкой по голове пару раз стукнул, чтоб не трепыхалась. Два бы хороших рыбника из нее получилось.
Лодка только в берег носом ткнулась, а щука от толчка в сознание вошла, очухалась – как долбанет хвостом. Голова у нее выше бортика поднялась, перевесила, и плюхнулась моя добыча в воду. И пошла тихонько от берега.
Я схватился за весло, думаю, добью сейчас. А лодка-то пристала рядом с лавой, по которой мы за водой ходим.
Я выскочил на лавину-то, а щука, как змея, ускользнула под нее и стоит там, затаилась.
Видно, башка еще болела у нее от моей палки. Но соображала, что под лавиной я ее не достану. И ведь обхитрила меня, сиганула, как ракета, из-под моих ног, только лапужки забулькали. И была такова.
Погоревал я немного и намотал себе на ус, что пойманной щуке надо сразу голову заламывать, как это в старопрежние времена мужики делали.
– А вот позалетось на Иванов день со мной такая оказия случилась, что сам дивлюсь. Зачалил в свою лодочку, в эту же самую трехнабойку, плуг, за баню решил перевезти, с помехи убрать. Толкаюсь веслом о бережок, мелочь на мели так и играет, день теплый был. Вдруг слышу за спиной: бульк, бульк, бульк. Немного лодку повернул к озеру, чтоб посмотреть, что там за рыбина плещется, а из воды вылетает сорога, да прямо в мою лодку, а за ней щука, и мне под ноги. Я так и сел на нее. Вот так подарочек к престольному празднику! Была побольше той, какую я из-под лавины упустил. Вот, думаю, бабка-то обрадуется, свежих рыбничков напечет гостям. Отвернул рыбе голову, в пустой мешок из-под картошки засунул и сорогу – туда же. Довез плуг до баньки, выгрузил, мешок на плечо – и домой вприпрыжку, поскорее бабку обрадовать.
Вот какая конфузия с щукой той произошла. Так что есть щуки-умницы, а есть и совсем дуры!
Закончив свой рассказ, Василий Михайлович показал мне на угол, из которого торчала зубастая засушенная щучья голова, и сделал заключение:
– Вот эта была дурой, раз попалась мне на крючок. Все хитрые и умные плавают в озере, охотятся на своих сородичей до поры до времени, пока не поглупеют.
Владимир Марков, Кенозеро – Архангельск