Несмотря на мамину хорошую новость, несколько дней я ходила мрачная и почти не летала.

Я думала так:

— Бывает, конечно, что люди меняют своё мнение. Но как сделать так, чтобы его поменяли нужные люди и ещё и в правильную сторону. Вот это неясно! Может надо слетать лично к двум этим тётям и показать им мои крылья? Они им понравятся и они поменяют? — я сначала радовалась такой идее, а потом, в нерешительности вздыхала — Или окончательно решат, что крылья это ужасно и опасно. Нет! Лучше я не буду так поступать.

— Или надо захотеть очень сильно того, чтобы они поменяли своё мнение. И они поменяют? Как с крыльями…

И я хотела очень и очень сильно. И всё ждала. Когда же это мнение поменяется?! И нам позвонят и скажут «Извините! Произошла нелепая ошибка!»

Но никто не звонил, а значит, оно, это самое мнение, судя по всему, — не менялось.

От этого было очень обидно. Наверное, я обиделась на крылья. Или крылья обиделись на меня. Точно не знаю. Но летать почему-то не хотелось.

Маша бродила за мной по пятам, тоже грустила, вздыхала и поглаживала тихонько и сочувственно мои крылышки.

Бабушке я пока ничего не рассказывала — мама попросила подождать немного. Она тоже так сказала, как Варвара «Мы что-нибудь придумаем!». Добавила только, чтобы я «не спешила с выводами».

А папа, увидев меня такую печальную и нелетучую, спросил:

— Это что у нас творится?

Я вздохнула громко-прегромко, так чтобы даже соседи услышали, и поведала:

— С крыльями в мюзикл не берут!

— Вот так?! — удивился папа. — Активные деятели искусства на поверку оказались личностями приземлёнными?!

— Да! — трагично соглашалась я с его непонятностью. И переходила к следующему пункту моей трагедии: — Надо удалять!

— Кого удалять? — весело насвистывая, поинтересовался папа. Его, похоже, моя беда мало расстроила.

— Крылья удалять! — хмуро и торжественно объявила я.

— Ого! Не уж-то будем бабушку вызывать? — поинтересовался папа, сделав большие глаза и прикрыв рот, распахнутый от ужаса, рукой.

Ну что за человек! У меня беда, а он всё шуточки шутит.

— Бабушку звать пока не будем. Мама сказала, — надо что-то придумать.

— Ага! Придумать! Это хорошо! — папа потер ладони друг об друга. Будто бы собирался взяться за что-то. За какое-то дело! — Только разве с таким лицом можно что-то придумать? — добавил с сомнением он.

— С каким это? — я подошла к зеркалу. Да-а-а-а. Видок был ещё тот. Вся какая-то взлохмаченная, бледная, глаза, потерявшиеся на лице, а крылья… Мои великолепные серебристые крылышки… Они будто бы завяли. Как цветочки, за которыми давно никто не ухаживал и не поливал. — Нет. С таким нельзя, — протянула я печально.

— То-то же! Ко всему надо подходить с юмором! — объявил папа. — Радуйся! — добавил он.

— Чему это? — ехидно спросила я.

— Я пока не придумал. — Уклончиво ответил папа. — Но! — он указал пальцем на потолок, — скоро придумаю! Если ты не придумаешь раньше меня, — и ещё и подмигнул вдобавок.

А я думала! Разве же я не думала?! Только что толку?

Ничего толкового у меня почему-то не придумывалось, и я снова грустила и вынашивала план по удалению крыльев.

Никому, ну просто совсем никому я не рассказывала про свою беду. Кроме, конечно же, Юльки.

Ей я в тот же вечер рассказала. Мы с ней спрятались в кустах, и я ей и говорю:

— А хорошо, что у тебя нет крыльев! — и смотрю на неё внимательно.

— Это почему это?! — обиженно спросила она. Подумала — издеваюсь.

— Да потому, что меня в мюзикл не берут! — печально сказала я. — Говорят, он для девочек без крыльев.

— А! Так мне не надо в мюзикл! — возразила Юлька. — Так что мне нужны — крылья!

— Вот бы мне взять и тебе свои крылья отдать! — мечтательно сказала я. — Мне-то не нужны!

Стали мы думать, как же их отдать. Мы и спинами прижимались, и тёрлись друг о друга, и с дерева прыгали в траву, выкрикивая специальные заклинания, чтобы крылья перелетели с меня на Юльку, и закапывали в землю специальное заколдованное стеклышко с секретным письмом.

Держались за руки, закрывали глаза и очень-очень хотели, прямо вдвоём, чтобы у Юльки крылья появились, а у меня исчезли.

Крылья упорно оставались у меня.

— А тебе мама-то разрешила крылья? — с сомнением я посмотрела на Юльку.

— В том-то и дело, что нет пока! — вздохнула Юлька, смущённо опустив глаза, — но, уже скоро разрешит! — добавила она.

— А-а-а-а! — разочарованно протянула я. — Теперь поня-я-я-ятно!

Тут-то я окончательно решила — всё. Пора звонить бабушке. Другого выхода нет. И назначила себе даже день — завтра!

А вечером, когда я ложилась спать, мне вдруг стало стыдно перед своими любимыми крылышками, и я их начала тихонечко жалеть и извиняться перед ними. И даже немножечко полетала. От этого настроение моё вдруг улучшилось, и мне приснился какой-то очень хороший сон.

Я не помнила утром — какой. Но совершенно точно знала — очень хороший.