Паук и дух

Росляков Александр Григорьевич

Вашему вниманию предлагается сборник стихов замечательного поэта Александра Рослякова. Неуловимо и тонко автор совмещает красоту и непредсказуемость природы с чувствами и переживаниями человеческой души.

У храма

О, не тесни, не наступай и не пугай величьем, Вместилище блуждающих идей, Роскошный склеп усопших истин, Коленопреклонен я пред твоим обличьем, Страж непорочности наук и фей, Кружащих головы младых людей Свободы мнимой пряностями лести. И дуновенья времени бессильны Развеять облака надежд, Помеченных призывами к фортуне, Помочь приотворить врата массивны В твою обитель, крепость от невежд, Где Нравственность гуляет без одежд Морали строгой, кодекса певуньи.

Прикосновение

Когда в зовущей тишине Щекой прижаться к старине Стен с горделивою осанкой, Веков послушать перезвон, Пойти, куда подскажет он, Минуя ратушу во злате, Увядший символ местной знати, В таверне отыскать уют, Где пил вино счастливый люд. Огонь свечи в веселом танце, Мелодий мерный хоровод, Щека, залитая румянцем, Прощальный скрип двери, и вот Объятья вечера седого, Поежившись, проулок снова Ведет булыжной мостовой. Хранят торжественно покой Дома, истории знаменья, Следы чужого поколенья, Обласканные темнотой, Манят. Вдруг факел золотой Листвы березовой осенней, Пугая плеснь испепеленьем, Холодный воздух озарил, На сцену древо воцарил. Легкий смех в скрипенье веток, Уязвленная печаль Тихим шелестом продета Сквозь березовую шаль. Лист кружащий ищет ложе, День ненастьем утомлен, Затерявшийся прохожий Бродит в сумраке времен.

«Шаг ступил в иную меру…»

Шаг ступил в иную меру И – подхваченный потоком, С гулом и ворчаньем сиплым, С брызгами кипучей страсти, С пеной дикого довольства И разнузданного счастья, С бегом долгим и зловещим И падением с восторгом — Поцарапался о веру В бытие с простым аккордом.

Паук и Дух

Дух: Кончай, Паук, В своем углу, Упрятавшись в немую мглу, Нести молчания обет — Пришла пора держать ответ. Как в отрочестве: Выбрав путь, Ты в даль обязан был взглянуть, Так, зрелости давая дань, Пред образом моим предстань. Ну, как, узнал, Угрюмый друг? Да, это я – Сомнений Дух; Порой, с собой наедине, Ты обращаешься ко мне. Не стану спорить: Мой совет Сулит вопрос, а не ответ, Но он от лжи тебя хранит, Когда тщеславие слепит. Я знаю: ты Послушен мне, Я – поводырь твой в каждом дне; Хоть, чтоб увереннее стать, Готов ты прочь меня прогнать. Уверенность К тому слетит, Кто Духа в споре победит; И в этом споре, при желаньи, Себе найдешь ты оправданье. Молчание ж — Надежный щит Для ограниченности; спит Самокритичность в суете, Дел повседневных череде. Паук: Легко мы губим в красноречьи Едва родившуюся мысль, Как будто видим тайный смысл В словосплетении наречий. Пустых речей ненужный шум Вдвоем лишь с эхом запоздалым; Не лучше ль трудиться над малым, Чем всласть говорить о большом? В делах прилежность и старанье Помогут взять любому в толк: Стать мастером – пред Миром долг, Чтоб оправдать существованье. Дух: У мастерства Есть горький плод; Он – близорукость. Верно, тот Свой взор острее сохранит, Кто дальше дел своих глядит. Что твой узор, Усердье дня? — Для простодушья западня! Уж не стараешься ли ты Соткать чалму для красоты? Паук: Напрасным было бы старанье Упрятать от предмета тень В погожий лучезарный день, Возникни у меня желанье. Хоть виден свет, но не соткать Как распускаются цветы Души рассвета – красоты, Смятенье чувств не передать. Лишь ставшее мне вдруг понятным Пытаюсь я запечатлеть, Чуть приоткрыть и рассмотреть На карте знаний таинств пятна. Дух: На око Напустив туман, Лелеешь ты самообман; Случится: на пути уснешь, — Сон «пониманием» зовешь. Не целое, А только часть, Различным мудростям учась, Способен ты объять; Но целого так не понять. Искрам Пламенем не стать, Сколько их ни высекать; И в искре огонь горит — Для тебя он тоже скрыт. Паук: И все ж завет свой не нарушу. Гласит он мне уж много лет, Что знаний вдохновенный свет Возвысит ум, наполнит душу. Дух: Стареют знания; Всегда Лишь истина все молода. Меж тем года твои текут, В небытие тебя влекут. Паук: Знанья, времени подвласны, Служат веку своему; Труд бы мой служил ему — Жизнь прошла бы не напрасно. Дух: Ну что ж, трудись: Труд – твой удел, Хоть ты в желаньях слишком смел…

«Веселье пьяное цветов…»

Веселье пьяное цветов Насмешкой дерзкой пробежало По лику царственной Пустыни, Дурманя путников забредших В искании минут счастливых Горячих красок наважденьем. Средь роз земных благоуханья Ветров лишь розу признавая, Храня ревниво постоянство, Пустыня заревом багряным Невольно в гневе покраснела, Взмахнула веером песчаным, Жар сладострастья остужая. Горячим переливом воздух Донес в ответ Пустыне гневной Цветов немое обращенье: «Твои мы дети, Пустынь злая, И нет нам ближе постоянства, Чем верность переменам дивным». Лишь Сфинкс, забав людских охранник, Внимал той родственной беседе…

«Я чашу Крыма пригубил…»

Я чашу Крыма пригубил, Напитка терпкого испил Соленых волн, осенних снов, Дыханья пряного цветов, Напутствий строгих древних гор, Пещер слезливых темных створ, Ветров назойливых объятий, Дворцов старинной русской знати, Ожогов солнечного зноя, Тоски душевного покоя.

«Уединение…»

Уединение, Сердца веление, Миг раздвоения… Искры огня. О восхищение! Счастье смятения, Близость к себе… Мудрости дух. Вихря кружение, Танца забвение, Дар ослепления… Скал темнота. Скорбь пробуждения, В глубь обращение, Горечь тоски… Ветра порыв.

Эхо

Луч солнечного света золотистый Коснулся бледного ростка, Слуги немого постоянства, И пробудил его теплом своим Росток внезапно встрепенулся, Лучу смиренно улыбнулся, Смущенно молвил: «Ты иль нет В меня вдохнул желанья свет?» «Ах, если б это сделал я, В тебе бы кровь текла моя, Меня б вводила в умиленье, Даря мое мне отраженье». «Небесная лазурь, мое ты вдохновенье, Могу ль я в дерзости своей Предать твой образ, божества творенье И музыку твоих огней?» «Смешной! Ведь тот, кто породил, Уж не дает мне больше сил. Лишь, что находится вокруг, Питает жизнь мою, мой друг». «Как жаль, природою вольны Мы отдавать не больше, чем имеем…»

Звени струна

Звени, струна судьбы моей, О счастье песню пой, Среди печали серых дней Звучнее голос твой. Пусть пробужденья яркий луч Растопит стужу тьмы, В которой скука черных туч Слепит мечтанья сны. Неверной поступью своей, Браня, любя покой, Куда идти? «Смелей, смелей, Иди на свет, слепой!» «Сиянье?» «Севера сиянье». «Жжет сердце белизна твоих ланит». «Молчи. Я – радуга, мерцанья Венок у изголовья свит». «Метели, седовласой жрицы Я блеска россыпи в златые локоны вплету» «Чтобы светить?» «Чудак – чтобы светиться! Тревожить постоянства дремоту». «А ты, мой друг, стремишься ввысь?» «Таинства глубины влекут меня сильней. Боюсь и жажду – путается мысль… Растаять в синеве твоих огней».

«Опять передо мной предстал твой облик ясный…»

Опять передо мной предстал твой облик ясный, И тяжко я вздохнул – ведь это снова ты, И, как всегда, юнец, любви подвластный, Я окунулся в невеселые далекие мечты. Мечты, которые навевают грусть и жалость, Которые оворожают прелестью своей, И от которых у меня до боли сердце сжалось, О, как! Как понять это ей. Прекрасное создание земное, Ты очаровываешь нежностью меня, Я целый век смотрел и любовался бы тобою, Ни на минуту взгляда от тебя не отводя. Твои глаза, как две звезды лучистые, большие, Ласкают, согревают, балуют меня, Они во мне огни какого-то неведомого чувства пробудили, И я не в силах удержать себя От тех порывов пламенных и безудержных, От тех очарований сильных, нежных, Таких же, как и в первый раз, когда увидел я тебя. Твои уста пылают жаром, Пьянящая улыбка озаряет счастьем их. Но ведь напрасно я стараюсь быть веселым – даром! Я лишь томлю себя печалью, ощущая Приятный аромат прелестных губ твоих.

«Ах, милая, свечу зажги…»

Ах, милая, свечу зажги, Проснуться грезам помоги, Но тише – с уст своих не сдуй Дыханья Ночи поцелуй. Ты слышишь робкие шаги? Немного слух свой напряги: Надежда, трепетно звеня, Поводырем ведет меня В плен жгучих тайн красы твоей, И отдается все сильней В душе губительная страсть; Как сладостна бывает власть Сирен, поющих о тебе, Звучанье арф манит к себе, Лаская слух, туманя взор, Волнами сотканный узор То отнимая, то даря, И зажигается заря, Коснувшись пурпура ланит. Устав, игривый локон спит На ложе белого плеча. Горит далекая свеча, Твоей зажженная рукой…

«Прости за то, что песнь моя…»

Прости за то, что песнь моя Не звонче трелей соловья, Что необузданную речь Нельзя заставить плавно течь. Прости за то, что внешний свет Не оставляет долгий след, Распятого мгновенья крест Не вызывает яркий жест. Прости за то, что молчалив, Или за то, что говорлив. Чтоб думать о земных делах, Порой витаю в облаках. Стремясь развеять феи сон, Бываю, может быть, смешон. Тогда морщинкою падет Обиды горестный налет. Прости, что не увидел я, когда Желанья вспыхнула звезда, Что слишком быстротечен миг, Прости меня за этот стих.

Кораблик

На небе долгие года Грустит красавица Звезда, Горячую слезу страданья Звезда роняет, слыша плеск: «Чем ослепительней сиянье, Тем все быстрей тускнеет блеск». Слезами вскормленный тиран, Дитя Звезды – то Океан — Вокруг расплескивает знанья, Собрав как дань их с многих волн, Капризны все его желанья, Он, хладу чуждый, страсти полн. Едва волну он породил — Как тут же в брызги обратил; Хоть краток миг существованья — Волне преемница нашлась, В той смене волн его дыханье, Его незыблемая власть. В гребни волн его власа Вплелись, как банты, паруса, Послушны ветра дуновеньям, Чтя Океана буйный нрав, Плывут, куда несут теченья, Все надуваясь, бег набрав. Но вот Кораблик – что за диво? Куда плывет он торопливо, В волну ныряя, с ветром споря, Похоже, на своем пути Хлебнул он трудностей и горя, Но лишь упрямей стал идти. И никого не упрекнуть — Он сам избрал таким свой путь. Чуть более б ему уменья Морские мили покорять, Тогда б в стремительном движеньи Он смог бы паруса догнать. Хоть это для него не цель — Куда важней не сесть на мель…

По льду

Широким шагом, без оглядки, С пылом воздух рассекая, Рассужденья презирая, Веря в вечные порядки, Ступает, падая, опять Готов упасть, чтоб снова встать. Чуть сзади, вкрадчиво, с опаской, Слухи сладостно глотая, Цитаты страстно изучая, Храня лицо под лести маской, От снега очищает путь, Вперед пытаясь проскользнуть. А мимо легкою походкой, Словно трудностей не зная, Не падая и не взлетая, Идет вперед и сильной глоткой Гимн солнцу радостно поет, Забыв, что под ногами лед.

Простота

Рассыпалась узора нить, Скользнув с запутанной дороги В объятья хаоса жестоки, Позволив вновь ему отпить Былой гармонии цветенье, Надежду, духу поклоненье Сумбуром велено забыть. Застылый порядок холодно звенит, Сковав горячие тревоги, В устах увязнувшие строки Скрывают терпкий колорит Сон пробуждающих страданий, Хвост данных воле обещаний Уныло за спиной висит. Лоснится уверенность, дочь слепоты, Рисуя мираж вдохновенно, Коса несется вожделенно На праздник в царство Простоты, К слугам отлаженного ритма; Чужим читалась бы молитва, Да вниз нас тянет с высоты.

«На фотографии мои отец и сын…»

На фотографии мои отец и сын… Или мое двойное отраженье От зеркала, искривленного годом, Под памятью отягощенным сводом Глаза устлало, будто едкий дым. Испив из Прошлого глоток в сыновьем взоре, Услышал Будущего мерный зов В могучей силе слабого ростка И в полной доброты морщинистой улыбке; Вдруг ветер чувств сорвал у Настоящего покров, Волнуется воспоминаний море…

«Распласталась в пустоте…»

Распласталась в пустоте тень, Заблудился в суете день; Разлилася по двору спесь, Как бы ног не промочить здесь. Кот карабкается вверх — Брысь! Что-то стены разрослись ввысь. Новоявленный узор? Счисть! Случай, видно, приложил кисть. Где в довольстве разлеглась плеснь, Одинокая грустит песнь. Гонит звезды от земли прочь Захлебнувшаяся мглой ночь.

«Из бесконечности перешагнул в конечность…»

Из бесконечности перешагнул в конечность. Забытый горизонт, растянувшись в улыбке, Придвинулся ближе. Замшелая Вечность На дереве жизни скользнула по ветке К другому отростку, влюбленному в небо, Испить его сока, сплести быль и небыль. Задергались струны оркестра событий, Роняя аккорды заученных истин На партитуру нежданных открытий. Зарделись полотна блуждающей кисти Стыдливыми красками непониманья, Былой очевидности напоминаньем. Желания луч, обогнув неподвижность Постылых запретов, помчался на встречу С кривым зазеркальем, где властная нежность От грубости кроткие слушает речи, Где лица и маски вдали друг от друга, Где нету границы условностей круга.

«Откровенья с уст слетают…»

Откровенья с уст слетают, Тянутся в сплетенье руки, В шумном городе блуждают Неуслышанные звуки. Дождь сомнений не стихает, В облака уносят грезы, Ароматом дня вздыхают Неподаренные розы. В мареве огни мерцают, Вспыхнут и угаснут в сроки, По стеклу росой стекают Ненаписанные строки.

Между лирикой и физикой или «Как Пси-функция стала Функцией состояния»

Под занавес

– Скучно мне в нашем царстве, батюшка, – пожаловалась как-то красавица Пси-функция царю Евклиду.

– Как же тебе может быть скучно, радость моя, когда от поклонников отбоя нет? – удивился царь.

– Все они сухие эгоисты. Любят лишь собственную аксиоматику и дальше своего представления ничего видеть не хотят.

– Ну, а отчего ты не коррелируешь с придворными функциями?

– C дамами мне и вовсе не интересно. Хочу в Архимедово царство.

– Что ж… ступай! – подумав, ответил царь и в напутствие сказал, – у входа в Архимедово царство ты увидишь Гамильтониана, пожилого, но энергичного оператора. Скажи ему, что ты от Евклида, евклидова дочка…

Прошло немного времени, и напутственные слова царевне говорил уже Гамильтониан.

– Бесконечномерная Матрица будет твоей проводницей по здешним местам. Многое она ведает об элементах нашего царства, но еще больше может рассказать о любом из них, – после чего предостерегающе добавил, – только будь осторожна.

Мы враждуем с королевством Лагранжиана, где живут по принципу наименьшего действия. Лагранжевы слуги похищают наших юношей и девушек и раскладывают их по базису собственных функций.

Поблагодарив Гамильтониана, Пси-функция, в сопровождении Матрицы, вошла в царство.

– Ах, какие смелые наряды у ваших барышень, бабуля! – молвила царевна, смутившись.

– Нынче законодательницей мод в царстве – Голая сингулярность. И она взывает к нам в деяниях наших, формах и представлениях выражать только то, что есть в природе, а демагогии и предрассудки оставить в Черной дыре.

А в это время навстречу им из Квазиклассики по дискретным уровням ковыляла Постоянная Планка и что-то невнятно бормотала.

– Какая смешная! – воскликнула Пси-функция. – Откуда ты такая?

– Из сферы обслуживания. Энергии порцию выдаю, – едва успела произнести Постоянная Планка, и речь ее снова перешла в бормотанье, в котором принцесса уже ничего не смогла разобрать. Да и внимание ее привлек откуда-то доносившийся плеск воды.

– Мне кажется, Матрица, что невдалеке кто-то моется.

– Ты не ошиблась, дитя. Это Псевдовектор смывает свои отрицательные свойства. С тех пор, как он прослышал о вакансиях в соседнем векторном поле, стал в векторы метить.

– Все сплетничаешь, старая? – послышался сзади ехидный голосок.

Путницы обернулись и увидели перед собой Динамическую инвариантность, даму, которая на вопрос, сколько ей лет, обычно отвечала «двадцать пять», хотя другие давали ей пятьдесят только из уважения к старости.

– А ты все одна гуляешь?

– Настоящие мужчины нынче перевелись, – бросила она со знанием толка в настоящих мужчинах, после чего удалилась так же неожиданно, как и появилась.

– Она предпочитает не завидовать чужому счастью, – пояснила Матрица, показывая в сторону влюбленной парочки. – Это молодой Изоспин со своей подругой Сигма-частицей. После того, как у нее обнаружилось очарование, их слабые взаимодействия переросли в сильные.

– Но чего они так испугались?

– Лагранжевы слуги!.. Спасайся!

«Как страшно! Что же делать?» – только и успела подумать Пси-функции, как вдруг появился бесстрашный юноша и победил злых набежчиков.

– Вы настоящий рыцарь! – восхищенно произнесла благодарная принцесса. – Может, вы еще и волшебник, и знаете об этом удивительном царстве больше, чем старая Матрица?

– Я – здешний принц Вектор Состояния, – отвечал юноша, – и если моя прекрасная гостья станет моей женой, то никто другой не сможет так же полно описывать состояния жителей нашего царства, как я и она.

Царевна была хорошо воспитана и в своей жизни старалась никогда не огорчать и не огорчаться.

И она стала функцией Состояния.