В самой глубине лесов небольшая полянка, шагов двести в длину, а в ширину и того меньше. В одном углу, что пониже, высокий деревянный дом на сваях, с двумя выходами, в другом^ на взгорочке, еще дом, поменьше первого и не на сваях, а на простом фундаменте. В первом, высоком доме разместился штаб, главный штаб партизанских отрядов южного массива Брянских лесов. Во втором доме жил взвод охраны. Между этими домами, в сторонке, ближе к лесной стеночке, стояла еще сараюшка, где была развернута кухня и где готовила на всех и спала там же молодая и красивая хромоножка Настя.

Между прочим, в первый же приход, когда на обед пришли, Васька показал своим подчиненным, как он берет женщин, ну, играет, что ли, с ними. И правда, Настя сперва потеряла дыхание от неожиданности и от, конечно, Васькиной хватки, а уж потом, придя в себя, замахнулась на него половником и сказала: «Чертов конь».

Питание тут было хорошее, и готовила Настя отменно. Но Славка обратил внимание на другое. В первое свое дежурство, когда стоял на посту у дверей, то есть у высо* кой лестницы крыльца, он почувствовал такой размах военного дела, о котором у себя в отряде и не догадывался.

Все время приезжали верховые, все новые и новые, просили доложить — из такого-то отряда, из такого, из такого, из такого... Сколько же их было, этих отрядов! Не только прибывали конные, в хороших седлах, но даже и на мотоциклах. А однажды не въехал и даже не прискакал, а пролетел по поляне и стремительно спешился в окружении почти десятка ординарцев человек на белом коне, в бурке и в смушковой заломленной папахе, с саблей на боку и — Славка подумал, что ему все это мерещится,— при усах. Вылитый Василий Иванович из кинокартины «Чапаев». Это было так ошеломительно, что, когда Славка узнал, что всадника звали Василием Ивановичем, он уже не удивился. Это было уже сверх всякого удивления. Правда, фамилия его была другая — Василий Иванович Кошелев, конечно же командир отряда.

Иногда выходил на площадку высокого крыльца сам командир объединенных отрядов, Дмитрий Васильевич Емлютин, тот самый, Славка помнил его, весь черный, кожаный, скрипучий, быстрыми и занятыми глазами выглядывал куда-то, а может, просто выходил немного размяться. Появлялся и главный комиссар, поскромней, в защитном сукне, с умным и добрым лицом, Алексей Дмитриевич Бондаренко. Несколько раз Славка заходил вовнутрь помещения и видел там еще начальника штаба Гоголюка, видел его со спины, потому что Гоголюк всегда сидел наклоненный над картой или над картами. И весь день стучала на старом «Ундервуде» девушка-машинистка. Ее слышно было со всех точек, даже от караульного помещения. Были внутри дома и другие люди.

Как и наказывал Сергей Васильевич, Васька представился самому Емлютину.

— A-а, жихаревцы! Ну что ж, принимайте службу.— И больше ничего Емлютин не сказал Ваське, даже глаза его не изменились, остались, как и были, занятыми, глядевшими не на Ваську, а как бы сквозь него

11

АКТ О ЗВЕРСТВАХ НЕМЕЦКИХ ФАШИСТОВ В с. НОВАЯ ПОГОЩЬ СУЗЕМСКОГО РАЙОНА.

Составлен настоящий акт дня 22 мая месяца 1942 г. в присутствии командира 6 роты Шейко, политрука роты

тов. Сергий, е одной стороны, и колхозников с. Новая Погощь о зверствах фашистских палачей в с. Новая Погощь Суземского р-на Орловской области 19 мая 1942 г.

При входе в дер. Новая Погощь фашистских палачей были зверски замучены колхозники: 1. Терехов П. С.,

2. Драньков М. 3., 3. Драньков А., 4. Макряков М., 5. Лролков Иван, 6. Горбатенко Н., 7. Зазулин В., 8. Долженков Н.

Фашистские палачи собрали всех вместе и стали зверски казнить колхозников: отрезали носы, уши, выкололи глаза, все тела трупов были избиты и поколоты штыками. У многих трупов были вывернуты руки, ноги, в конечностях перебиты кости. Тела убитых были брошены в уборную.

В чем и подписались

Лейтенант (Шейко)

Политрук (Сергий)

1. Качурина В. А., 2. Качурина В.,

3. Москалева М., 4. Качурин В., 5. Качу-рин Г., 6. Терехова В., 7. Москалева Ульяна, 8. Москалева А., 9. Макрякова Д., 10. Меренцова Е., 11. Ямпольцева, 12. Ход-нев В. 3. Начальник штаба партизанских отрядов военнослужащих имени тов. Ворошилова № 2 лейтенант (Лопатин)».

АКТ О ЗВЕРСТВАХ ФАШИСТОВ В СЕЛАХ НАВЛИНСКОГО РАЙОНА.

Мы, представитель политотдела партизанских отрядов западных р-нов Орловской области Калистратов Василий Васильевич, с одной стороны, председатель Сал-тановского с/с Навлинского р-на Орловской области Агунов Трофим Никитич, секретарь РК ВЛКСМ Нав-лииского р-на Орловской области Легкова Лидия Михайловна, боец партизанского отряда им. Свердлова Митроченко Михаил Андреевич, с другой стороны, составили настоящий акт.

Ворвавшиеся фашистские мерзавцы в с. Салтановка Навлинского р-на Орловской области сожгли все село полностью:

1. 450 домов мирных жителей и надворные постройки колхозников.

2. 5 колхозных построек: молочнотоварную ферму, школу, больницу, клуб и здание сельсовета.

3. Угнали жителей в количестве 861 чел. — стариков, женщин и детей — неизвестно куда.

4. Немецкие фашисты зверски замучили в этой деревне:

а) Матюшкину Анну с 1923 г. рождения, дочь колхозника. Немецкие солдаты поймали ее и изнасиловали,

потом отрезали груди, уши, выкололи глаза, после чего искололи штыками и бросили в огонь

б) Прошину Анастасию с 1922 г. рождения, захватили ее в окопе, кричали на нее «партизанка», вывели ее из окопа и в упор расстреляли. Нанесли ей пять ран и, забросав ее мусором, думая, что она погибла, ушли, но она, придя в чувство, добралась до окопа и пролежала пять дней. Раны ее загнили, после чего партизаны освободили ее и доставили в партизанский госпиталь.

в) Семь девушек были изнасилованы, после чего фашисты отрубили каждой уши, руки, ноги, нос, выкололи глаза, а потом облили горючей смесью. Они обгорели, и поэтому не удалось установить ни фамилий, ни имен — все они были колхозницы.

г) В пос. Зелепуговка того же с/с фашисты изрубили на куски пять колхозников и бросили их в огонь, а десять стариков колхозников бросили живыми в огонь. Фамилии их установить не удалось. Фашисты сожгли 260 домов и все постройки.

5. В с. Воркн того же с/с немецкие фашисты и солдаты изнасиловали девушек, в их числе есть девочки от 7 до 10 лет, затем их живыми бросили в глубокий колодец. Всего в колодце обнаружено 26 трупов женщин и девушек, имена которых не удалось установить.

6. В той же деревне 35 детей фашисты бросили в горящее здание. Дети сгорели. В числе сгоревших были грудные дети в возрасте от 9 месяцев до двух лет, имена детей не установлены, так как родители были угнаны или замучены.

7. В с. Салтановка немцы захватили врача Малиновскую Александру Алексеевну, 36 лет, она была сильно больна и не могла скрыться. Немецкие солдаты вытащили ее из дома и бросили в огонь. Врач Малиновская сгорела.

8. Всего из с. Ворки немцы угнали 380 семей неизвестно куда, о чем составили настоящий акт.

Представитель политотдела (Калистратов). Председатель Салтановского с/с Нав-линского р-на Орловской области (Агунов). Секретарь РК ВЛКСМ Навлинского р-на Орловской области (Лескова). Боец партизанского отряда им. Свердлова (Митрочен-ков)».

Божий мир сиял зеленым и голубым. Славка щурился от этого сияния, стоял с винтовкой перед высокой деревянной лестницей штабного крыльца, слушал сердитый стук «Ундервуда», прерывистый и жесткий голос Дмитрия Васильевича Емлютина. Теплынь стояла в лесу, и дверь штаба была распахнута. Когда Дмитрий Васильевич задумывался, когда затихал скрип его сапог, а «Уи-

дервуд» тоже молчал в ожидании новых слов, тогда Славка слушал, как на разные голоса пели птицы в лесной чаще.

НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА ПАРТИЗАНСКОГО ДВИЖЕНИЯ БРЯНСКОГО ФРОНТА О РАЗРУШЕНИИ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ПОЛОТНА НА УЧАСТКЕ БРЯНСК - ГОМЕЛЬ

...Доношу о мерах, принятых по разрушению ж. д. на участке Брянск — Гомель.

На участке Брянск — станция Полужье действует Выгоничский партизанский отряд.

На участке ст. Полужье — Красный Рог действует Почепский партизанский отряд и на участке ст. Красный Рог — ж.-д. будка, что на реке Судость, действует Хомутовский партизанский отряд.

Наряду с этим действуют мелкие диверсионные группы на участках Уиеча — Почеп, Почеп — Красный Рог.

В район ж. д. Брянск — ст. Полужье, Брянск — Снпезерки мною переброшен с юга один из сильнейших военных отрядов, имея задачу полностью парализовать движение поездов на этих участках. К выполнению задачи этот отряд приступил.

За последнее время...

По данным разведки...

...Согласно Вашим указаниям приняты меры по разрушению железнодорожного полотна на магистрали Брянск — Гомель, на перегонах Брянск — Пятилетка, Пятилетка — Полужье, Полужье — Выгоничи, Выгони-чи — Бородино, Бородино — Пильшино, Пильшино — Красный Рог, Красный Рог —Почеп, Почеп — Жудило-во, Жудилово — Уиеча.

На линию железной дороги нами направлено 6 партизанских отрядов и более 15 групп...

Командир объединенных партизанских отрядов группы районов Орловской области

(Д. Емлютин) Начальник штаба капитан (Гоголюк)

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА СЕКРЕТАРЯ ОРЛОВСКОГО ОБКОМА ВКП(б) В ЦК ВКП(б) О СОСТОЯНИИ ПАРТИЗАНСКОГО ДВИЖЕНИЯ И БОЕВЫХ ДЕЙСТВИИ ПАРТИЗАН ОРЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ НА 1 ИЮНЯ 1942 г.

2 июня 1942 г,

В 49 районах и 4 городах Орловской области, временно оккупированных немецко-фашистскими захватчиками, на 1 июня 1942 года насчитывается 60 действующих партизанских отрядов с общим количеством 25 240 чел., в том числе за отчетный период заслано в оккупированные районы области 16 партизанских отрядов с количеством 320 человек и 322 диверсионных группы с количеством 620 человек.

В освобожденных партизанами районах Суземском, Трубчевском, Комаричском, Навлинском и Дятьковском созданы из числа действующих партизанских отрядов 100 групп самообороиы с количеством 16 000 бойцов...

Итоги боевых действий партизан

За десять месяцев Отечественной войны партизаны Орловской области нанесли немецко-фашистским бандитам значительный урон в живой силе и боевой технике. По неполным данным, партизанскими отрядами за этот период уничтожено: 13 746 немецких солдат и офицеров, взято в плен 72 немецких солдата и 74 офицера. Взорвано, сожжено и разгромлено: штабов 9, эшелонов с танками и самолетами 4, эшелонов с боеприпасами и живой силой 23, мотоциклов 12, цистерн с горючим 6, тягачей 9, складов и баз 20, самолетов 29, танков и бронемашин 40, автомашин 414, предметов вооружения и снаряжения 97, участков ж.-д. полотна и телеграфно-телефонной линии 181, мостов 84, управлений полиции и комендатур 8.

Трофеи

В боях с гитлеровцами партизаны захватили трофеи: танков 11, бронемашин 2, автомашин 14, мотоциклов и велосипедов 20, орудий 13, минометов 15, ручных пулеметов 105, автоматов 56, винтовок 1 346, патронов 30 ящиков и 300 000 шт. гранат, 900 шт. биноклей, пистолеты, рации и массу телефонно-телеграфной аппаратуры, кабели, подвод с продовольствием, лошадей и другое военное имущество.

О боевой деятельности партизанских отрядов и их вооружении прилагаю полученные отчеты...

Секретарь Орловского обкома В КП (б)

Матвеев

12

Иногда появлялись в штабе и быстро исчезали вооруженные группы, быстрые, легкие, стремительные. Их как будто заносило сюда ветром и ветром же уносило куда-то снова. Это были разведчики или диверсионники, посланные в леса через линию фронта с Большой земли. Однажды такая группа привела в штаб пленного немца. Немец был голый, но не совсем, а наполовину. На нем были только штаны от зеленой солдатской формы и подтяжки на белом и довольно сытом теле. Был он бос и без головного убора.

Поселили немца временно, до выяснения, в охране, в караульном помещении. Васька, согласно своим твердым взглядам на оккупантов, предложил немца пристрелить, но лично Емлютин не разрешил этого делать, до выяснения.

Когда Славка пришел с поста, он увидел этого немца уже в караулке. Он сидел на скамеечке перед домом, сидел один, ребята стояли перед ним, а кто и сидел, но только не рядом, не на скамеечке, а на земле. Немец молчал, поглядывал на партизан, старался быть спокойным, делал спокойное лицо; у него это получалось, хотя кто же мог поверить в его спокойствие? Ребята тоже молчали, откровенно разглядывали его. Похоже, что у них был разговор какой-то, вернее, попытка поговорить, но ничего из этого не получилось, говорили на разных языках. Убедившись, что ничего не получается, немец и партизаны теперь просто глядели друг на друга.

Славке сразу бросилось в глаза то именно, что оккупант был голый. Круглый живот, полные покатые плечи, и на этих плечах и на животе очень смешными были подтяжки, узкие, уже порядочно засаленные, с металлическими бляшками, чтобы можно было подтянуть или опустить, когда понадобится. И босые ноги, босые ступни мирно и строго рядышком, одна рядом с другой, покоились на прибитой травке. Пыльные ноги, на одной между пальцами грязь присохла, в лужу где-то наступил. Голова круглая, стриженная под машинку. Оккупант. А кричал ведь: «Лос! Лос! Капут! Нах Москау!» И разное другое. И прикладом подгонял. И в детей стрелял. Конечно же стрелял, сволочь!

Наконец кто-то придумал и сказал немцу:

— Гитлер капут.

— Хитлер капут, яволь, геноссе,— быстро отозвался немец. И стал ждать каких-нибудь еще слов или команды, готовый отозваться на новые слова, исполнить команду. И глаза его были как у пса — все понимали, а сказать ничего не могли, Оккупант.

Священная ненависть. Как же его ненавидеть, когда он сидит перед тобой в подтяжках на голом животе, с умными, как у собаки, глазами. Пупок беспомощный, как у всех людей, в ямочку завалился. А тот горлопан-мотоциклист на Москву спешил, не дошел до Москвы, и танки те, и грузовики с медвежатами, с зайчатами на дверцах, и те битюги, и породистые морды в автобусах, начальники этого голого оккупанта, и тот конвой, что на Юхнов повел людей.

Самые подлые для Славки были теперь почему-то те, что говорили: «Гут, гут» — и щадили его, отпускали, чтоб он жил. Гут, гут, а сами на Москву перли, а сами людей на Юхнов гнали, а сами поджигали деревни, наших женщин насиловали. Этот, с пупком, насиловал наших женщин?..

Другой раз, возвращаясь в караулку, еще издали Славка услышал гвалт, слишком уж напористый, веселый. Когда завернул за угол и проходил мимо окон, опять грохнуло, даже стекла дрогнули. В окно заметил, а войдя, уже точно разглядел веселую картину. Посередине казармы, на табуретке, сидел этот голый немец, а вокруг него толпились ребята, горячие, шумные, то и дело раскачивались от смеха. Руководил всем делом курносый партизан, из местных, шутник по имени Колюн.

— Так,— говорил Колюн,— повторим еще раз, повторение мать учения.— И вразбивку, отчетливо выговаривал слова, которые немец должен был повторять.— Не годи-ится, — возмущался Колюн. — Что же ты, фриц безмозглый, у нас так даже попугаи умеют. Неужели трудно сказать: твою, по буквам говорю — т, в, о, ю, и не мэчь, а мать, ма-ать. Понял, кочерыжка? Ну, еще разок.

— ...тэфью...

— Тьфу ты, падла.

— Га, га, га, ох-хо-хо...

— Что же, у вас все такие? Как же вы воюете? Полные идиоты. В Россию полезли. А по-русски ни бум-бум.

Немец только моргал белесыми ресницами. Трудно давался ему чужой язык.

Васька полулежал на нарах, не принимал участия в обучении немца.

— Не впрок ему,— сказал он издали,— и не сможет он, их Гитлер всех одурачил, кончай хорька гонять.

— Ну,— сказал Колюн,— последний раз.

Славка не смеялся, но ему тоже было смешно. Когда же за последним разом последовал еще последний, и еще потом, и еще, он сказал, ни к кому не обращаясь:

— Зачем издеваться над человеком?

Не захотелось Славке оставаться в помещении, захотелось одному побыть, и он ушел. Бродил меж деревьев, по молодой травке, по мхам, по прошлогодним листьям, а немец из головы не выходил. То ненавистный, то жалкий, то смешной. Мало тут, конечно, смешного. Не шел из головы немец, и вдруг Славку осенило: надо описать его. Как раз газета открылась, «Партизанская правда». Один номер уже вышел. Описать этого немца — и в газету.

Завернул в штаб, попросил у девушкн-машинистки бумаги, у нее же карандаш взял, забился в лесную глушь, устроился под тремя березами — из одного корня росли — и стал сочинять заметку, немца описывать. Давно не держал в руках карандаша, и бумаги давно не было белой перед ним, забыл и про бумагу, и про карандаш, а было ведь это хорошо, карандаш и бумага.

Заметка получилась. Ходил Славка по лесу, разворачивал бумагу и читал, опять сворачивал и опять ходил, потом прочитал последний раз — все же очень хорошо получилось — и пошел в штаб. Ходил вокруг да около, стеснялся спросить, где найти редактора. Много прошло времени, а тут и редактор сам явился, откуда-то приехал, в седле, на огромном жеребце. Жеребец был непропорционально огромен, а редактор, в картузике, щупленький, непропорционально мал для такого жеребца.

— Товарищ редактор,— Славка подошел поближе, и жеребец ему показался совсем горой — и как только редактор взбирается на него? — протянул свою заметку, свернутую трубочкой. Лошадь оглянулась на Славку, и он отступил немного.

— Ты жеребчика не бойся,— сказал редактор,— давай сюда.

Славка опять подошел поближе и опять протянул трубочку. Редактор развернул, прочитал вслух название и сказал:

— Хорошо. Давай познакомимся. Коротков Николай Петрович.

— Холопов, Слава.

Николай Петрович перегнулся очень сильно, протянул руку.

...Легким шагом возвращался Славка в казарму. Как будто с души свалилось что-то тяжелое, давно его тяготившее.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1

Пришлось немца этого расстрелять.

В караулке к нему уже было привыкли. Спал он на печке, никто его не охранял, с завтрака, обеда и ужина ребята приносили ему котелок с едой. Когда делать было нечего и когда было настроение, потешались над ним, обучали матерным словам.

Конечно, этот немец страдал. Если Славка возвращался из наряда, входил в караулку, пленный стряхивал с себя апатию — или это был сон с открытыми глазами,— мгновенно менялся в лице, поднимался сразу, делал несколько шагов навстречу и говорил всегда одно и то же: «О майи камерад» — «О мой товарищ»,— со стоном говорил немец эти свои слова. Близко однако не подходил.

Если у Славки было настроение, они устраивались на нарах или перед окном где-нибудь, или выходили из дежурки, садились перед домиком, разговаривали; ребята слушали, не понимая, а кругом темной стеной стояли леса.

Если Славке не хотелось говорить, немец возвращался на прежнее место и опять погружался в сон или апатию свою.

Да, когда-то зубрили в школе: их бин, ду бист, зр ист... Плохо зубрили. Не знал Славка, что пройдет после школы всего два года, и начнется эта война; что на своей собственной земле он попадет в плен к немцам; что эти немцы, фашисты, расползутся по стране как саранча, пожирая все на своем пути; что будет скитаться по осиротевшей земле, придет к партизанам, и в лесных дебрях, в этой деревянной сторожке, придется разговаривать с этим пленным, которого привели сюда разведчики в одних штанах да подтяжках.

— Их бин зольдат,— говорил немец, пытаясь заглянуть Славке в самую душу.— Зольдат, гефрайте.

— Я понимаю, понимаю,— отвечает Славка, хотя понимает с большим трудом и далеко не все, что говорит немец. Но за две недели все же успел узнать многое из этих разговоров. Славке было трудно, он напрягал слух, напрягал память, просил пленного говорить медленно — лангзам,— и немец старался говорить медленно, сопровождая свою речь жестами. Выходило, что в плен он попал по своей воле. Недалеко от Суземки шла немецкая автоколонна, дорога была заминирована, и когда под машинами начали рваться мины, немцы разбежались, а этот—его звали Вильгельмом — спрятался в кустах, а после пошел искать партизан. Вышел на опушку, глядит— деревня, мужик огород пашет. Если пойдет прямо на мужика, тот может взять винтовку и выстрелить, убить, тогда Вильгельм решил снять с себя все, чтобы мужик не признал в нем немца и не убил, остался в одних штанах да подтяжках, так и пошел по борозде. Ну, жестами, когда совсем подошел, объяснил, руки поднял, бери, мол, в плен, бери, пан, я, видишь вот, сам пришел. Мужик был местным партизаном, а тут разведчики проходили через деревню, сдал им, а те уже доставили в штаб. Вот почему он голый. Ферштеен? Да, конечно, теперь все понятно, их ферштее.

Он простой зольдат, гефрайте, Гитлера не любит, работал на фабрике, колбасу делал, дома у него жена, тоже не любит Гитлера. Есть еще две девочки, две медхен, школьницы. О, майи камерад!

Вильгельм прикрывал голый живот полами стеганки,— достали ему ребята фуфайку без пуговиц,— натягивал полы засаленной фуфаечки и все рассказывал, и все старался заглянуть Славке в самую душу, чтобы что-то такое там прочитать для себя, увидеть там судьбу свою, что ли. А Славка стал замечать, что ему все легче разговаривать с этим немцем, всплывали в памяти слова отдельные и целые обороты, так что однажды он вспомнил и рассказал Вильгельму даже анекдотец один из школьной хрестоматии. Господь бог наделил немцев тремя свойствами, айгеншафт: честью, разумом и фашизмом, причем каждый немец в отдельности мог иметь только два айгеншафт. Если ты честен и фашист, значит, у тебя отсутствует разум, значит, ты глуп. Если ты умен и фашист, значит, в тебе нету эргефюль, чести, значит, ты жулик. Если же в тебе и честь, и разум, значит, ты не можешь быть фашистом.

— Зо, рихтиг, майн камерад,— сказал Вильгельм.

«Это очень правильно»,— сказал Вильгельм и даже обрадовался этому анекдоту, и даже — о манн камерад — даже улыбнулся, впервые Славка увидел на его лице улыбку, несмелую, правда, неуверенную.

И гут пришел весь в черной скрипучей коже, обтянутый портупеей и желтым ремнем, сам Дмитрий Васильевич Емлютин, командир объединенных партизанских отрядов. Он пришел перед вечером, солнце уже висело над лесом, но лес еще был полон птичьего гомона, свиста и возни. Двери в караулку снаружи и с сенец были растворены. Тихо, тепло и сильно пахло с опушек медовым цветом, молодой зеленью. На скрип быстрых шагов все обернулись, встали.

— Холопов!

Славка подошел к Дмитрию Васильевичу, встретился с его черными, не очень понятными глазами. Остальных командир попросил выйти.

Стоял Славка. Стоял немец, поднявшись с табуретки,— руки по швам, полы фуфаечки не сходятся на голом животе.

— Кумекаешь, Холопов? — спросил командир, кивнув на немца. Славка пожал плечами. Дмитрий Васильевич пододвинул к столу табуретку, сел, бросил военный картуз с красной звездочкой, велел садиться, и немцу тоже. Роясь в планшете, доставая бумагу, карандаш, он ворчал;

— Предупреди, Холопов: говорить только правду. Фамилия, имя, звание, номер воинской части.

Глаза черные, строгие, непроницаемые.

Фамилия, имя, намэ, форнамэ и так далее. Стал Славка переводить. С русского на немецкий, с немецкого на русский. Намэ, форнамэ, с какой целью, при каких обстоятельствах и так далее. Гефрайте, часть такая-то, командир части такой-то, о майн камерад, их бин золь-дат. Он врет. Пусть говорит правду. Командир говорит, что вы говорите неправду, надо говорить правду. О, майн камерад, нур вархайт, только правду, я не могу лгать, аусгешлоссен, исключено. Он не ефрейтор, чем он подтвердит свое звание, чем подтвердит, что он простой солдат. Нет, он не может этого подтвердить, он только клянется, что говорит правду. Их вар, их бин, их вердэ. Я был честный человек, я есть честный человек, я буду чест^ ный человек, если даже умру.

Дмитрий Васильевич ударил кулаком по столу, сколоченному из свежих тесин, но тут же сдержал себя и сквозь зубы процедил:

— Что он заладил, честный человек?! Будет он говорить правду или не будет?

— О майи камерад, я могу повторить только то, что уже сказал вам.

Дмитрий Васильевич, когда шел сюда, был уверен, что немец все скажет сразу, во -всем признается. Этот немец должен быть расстрелян, это было ясно с самого начала, никакого другого выхода не было, да Дмитрий Васильевич и не пытался искать никакого другого выхода. Куда он денет его? Что у него, в лесу, лагеря для военнопленных? Или он может отправить этого пленного в тыл? У него не было никаких тылов. Так что и думать тут было нечего. Однако же хотелось сделать все по закону, с допросом, с признанием, к этому склоняла Дмитрия Васильевича совесть. Просто бах-бах, и готово — не мог он так, рука не поднималась. А тут не получается, уперся, сволочь, ни с места. Простым солдатом прикидывается, честным человеком, Гитлера не любит, знает, кем прикинуться. Но он ошибается, этот ефрейтор так называемый, он не догадывается, что есть документ, улика неопровержимая. И Дмитрий Васильевич снова лезет в планшет, резко расщелкивает кнопку, достает синий пакет. Из пакета по одной вынимает фотографии и бросает их перед носом немца.

— Узнает себя? Это тоже он? И это он? И это?

Бросает Дмитрий Васильевич, а Славка, который до

этого уже начал мучиться от ужасной, думалось ему, несправедливости, развертывавшейся на его глазах, теперь с внезапным облегчением переводит:

— Да, это он, да, он узнает себя, да, это его фотографии.

— А это?

Дмитрий Васильевич бросает последнюю фотографию. На ней заснято новогоднее застолье в деревенской избе у нас, в России. В конце стола — нарядная елочка, с двух сторон стола с повернутыми к объективу лицами офицерье: в картузах, с высокими тульями и серебряным шитьем. Среди офицеров, крайний, крупным планом, наш Вильгельм, наш пленный, голый этот немец, честный человек, ефрейтор, гефрайте. Славку как током ударило.