Девочка с жадностью набросилась на еду, которую поставили перед ней на стол. Она запихивала в рот угощение с чавканьем и сопением, которые привели бы ее мать в ужас. Она блаженствовала. Кажется, еще никогда в жизни девочка не ела такого восхитительного, вкусного супа. Не пробовала такого мягкого, свежего хлеба. Такого сочного, сладковатого сыра бри. Бархатистых, ароматных персиков. Рахиль же ела неторопливо и разборчиво. Девочка взглянула на нее и заметила, что та была очень бледной. Руки у нее дрожали, а глаза горели лихорадочным огнем.

Пожилая чета суетилась на кухне, подливая им в тарелки potage, наполняя стаканы свежей водой. Девочка слышала, как они негромко и мягко спрашивали их о чем-то, но не могла заставить себя ответить. И только много позже, когда Женевьева повела ее и Рахиль наверх, чтобы они смогли выкупаться, девочка наконец заговорила. Она рассказывала пожилой женщине о большом стадионе, куда их отвезли с самого начала. Рассказывала о том, как их заперли там на много дней и почти не давали ни еды, ни питья. Рассказывала о поездке на поезде, o лагере, о том, что их грубо и жестоко разлучили с родителями. И наконец рассказала о побеге.

Пожилая женщина слушала ее и кивала, не забывая одновременно ловко раздевать беспомощную Рахиль. Девочка посмотрела на ее костлявое тело, покрытое красными воспаленными волдырями. Пожилая дама встревоженно покачала головой.

— Что же они с тобой сделали? — пробормотала она.

Рахиль уже почти не реагировала на происходящее. Пожилая леди помогла ей залезть в ванну, а потом принялась мыть, как мать девочки купала ее маленького братика.

После ванны Рахиль завернули в большое полотенце и перенесли на кровать в соседней комнате.

— Теперь твоя очередь, — заявила Женевьева девочке, вновь наполняя ванну чистой водой. — Как тебя зовут, малышка? Ты ведь так и не сказала мне.

— Сирка, — ответила девочка.

— Какое замечательное имя! — воскликнула Женевьева, вручая ей чистую мочалку и мыло. Она заметила, что девочка стесняется раздеваться перед нею, поэтому отвернулась. Девочка быстро сбросила с себя грязную одежду и скользнула в ванну. Она мылась очень тщательно, наслаждаясь горячей водой, а потом проворно вылезла и завернулась в огромное, мягкое, восхитительно пахнущее лавандой полотенце.

Женевьева была занята, она стирала грязное белье и одежду девочки в большом эмалированном тазу. Несколько мгновений девочка молча наблюдала за ней, а потом робко коснулась пухлой, округлой руки пожилой женщины.

— Мадам, вы можете помочь мне вернуться в Париж?

Пожилая леди, испуганная и удивленная, обернулась к ней.

— Ты хочешь вернуться в Париж, малышка?

Неожиданно девочка задрожала всем телом. Пожилая женщина с беспокойством уставилась на нее. Она оставила стирку в тазу и вытерла руки полотенцем.

— В чем дело, Сирка?

У девочки затряслись губы.

— Мой маленький братик, Мишель… Он остался в квартире. В Париже. Он заперт в шкафу, в нашем потайном убежище. Он сидит там с того самого дня, когда за нами пришли полицейские. Я думала, что там он будет в безопасности. Я пообещала вернуться и спасти его.

Женевьева с тревогой смотрела на нее, а потом попыталась успокоить, обняв девочку за хрупкие плечи.

— Сирка, сколько времени твой младший брат сидит в шкафу?

— Не знаю, — с тоской прошептала девочка. — Не могу припомнить. Я не помню!

Внезапно последняя надежда, которую она изо всех сил поддерживала в себе, исчезла. В глазах пожилой женщины она прочла то, чего опасалась больше всего на свете. Мишель умер. Умер в шкафу. Она знала. Было уже слишком поздно. Он ждал слишком долго. Он не выжил. Ему не повезло. Он умер там, совсем один, в темноте, без еды и питья. У него оставался один только плюшевый мишка и книжка с картинками. Он поверил ей, он ждал ее, наверное, он даже звал ее, выкрикивал ее имя снова и снова: «Сирка, Сирка, где же ты? Где же ты?» Он умер, ее Мишель мертв. Ему было четыре годика, а теперь он мертв, он умер из-за нее. Если бы она не заперла его в тот день в шкафу, сейчас он был бы здесь, с ней, и в эту самую минуту она могла бы купать его в ванне. Она должна была присматривать за ним, она должна была привести его сюда, с собой, где они были бы в безопасности. Она виновата в случившемся. Во всем виновата она одна.

Девочка обессиленно опустилась на пол и свернулась клубочком. Отчаяние поглотило ее. Еще никогда за свою короткую жизнь ей не было так больно. Она почувствовала, как Женевьева прижала ее к себе и принялась гладить по стриженой голове, бормоча слова утешения. И она позволила себе раскрыться навстречу этим мягким старческим рукам, которые так бережно обнимали ее. А потом она ощутила, как ее обволакивает прохлада мягкого матраса и чистых простыней. И девочка провалилась в беспокойный, тяжелый сон.

Она проснулась ранним утром, растерянная, смущенная, чувствуя себя одинокой и забытой. Она даже не могла вспомнить, где находится. После долгих ночей, проведенных в бараках, так странно было вновь оказаться в настоящей постели. Она подошла к окну. Тяжелые занавески были слегка раздвинуты, и в щелочку между ними девочка увидела большой, уютный садик. По траве бродили куры, за которыми, играя, гонялась собака. На витой садовой скамеечке из кованого железа сидела пушистая рыжая кошка и умывалась. Девочка услышала пение птиц и петушиное кукареканье. Где-то совсем рядом мычала корова. Солнечное, погожее утро. Девочка подумала, что еще никогда не видела более умиротворенного и красивого места. Война, ненависть, прочие ужасы казались далекими-далекими. Вокруг были сад и цветы, деревья и животные, и ничто, даже то зло, которое ей довелось ощутить и увидеть за последние несколько недель, не могли запятнать и испортить их.

Она принялась рассматривать одежду, в которую была одета. Белая ночная рубашка, немного длинноватая для нее. Девочка мельком подумала о том, кому она могла принадлежать. Может быть, у пожилой четы были дети или даже внуки. Она обвела взглядом просторную комнату. Обстановка оказалась простой, но удобной. Рядом с дверью высился книжный шкаф. Она подошла ближе, чтобы взглянуть на него. Здесь стояли и ее любимые авторы, Жюль Верн, баронесса де Сегур. На титульной странице детской рукой было написано «Николя Дюфэр». Интересно, кто это такой, подумала она.

Девочка стала спускаться по скрипучим деревянным ступенькам, ориентируясь на звук негромких голосов, который долетал до нее со стороны кухни. В доме царили тишина и покой, свойственные небогатой, но спокойной старости. Ее босые ноги скользили по квадратным плиткам цвета красного вина. Она мимоходом заглянула в залитую солнечным светом гостиную, в которой пахло пчелиным воском и лавандой. Из угла доносилось тиканье громоздких напольных часов.

Она на цыпочках подкралась к кухне и осторожно заглянула в дверь. За длинным столом сидели пожилые супруги и пили что-то из голубых чашек. Оба выглядели встревоженными.

— Я беспокоюсь о Рахили, — говорила Женевьева. — У нее лихорадка, температура подскочила и все никак не падает. И еще сыпь. Это плохо. Очень плохо. — Она глубоко вздохнула. — Эти дети в ужасном состоянии, Жюль. У одной из них я нашла вшей на ресницах.

Девочка робко и нерешительно вошла в комнату.

— Я просто подумала… — начала она.

Пожилые супруги взглянули на нее и заулыбались.

— Вот это да, — просиял старик. — Сегодня утром, мисс, вы просто другой человек. И ваши щечки капельку порозовели.

— У меня в кармане лежало кое-что… — сказала девочка.

Женевьева поднялась из-за стола. Она указала на полку.

— Ключ и немного денег. Они вон там.

Девочка подошла к полке, взяла свои вещи и прижала их к груди.

— Это ключ от шкафа, — негромким голосом произнесла она. — От шкафа, в котором сидит Мишель. От нашего тайного убежища.

Жюль и Женевьева обменялись взглядами.

— Я знаю, вы думаете, что он мертв, — запинаясь, продолжала девочка. — Но я все равно возвращаюсь туда. Я должна знать наверняка. Может быть, ему кто-нибудь помог, как вы помогли мне! Может быть, он ждет меня. Я должна знать, я обязана выяснить все до конца! Я могу воспользоваться деньгами, которые дал мне полицейский.

— Но как ты собираешься попасть в Париж, petite? — спросил Жюль.

— Я сяду на поезд. Ведь Париж недалеко отсюда?

Супруги снова обменялись взглядами.

— Сирка, мы живем к югу от Орлеана. Вы с Рахилью проделали очень долгий путь. Но вы шли в другую сторону, от Парижа.

Девочка выпрямилась, собираясь с силами. Она должна вернуться в Париж, вернуться к Мишелю, и она вернется. Она должна своими глазами увидеть, что с ним случилось, какие бы страхи ее ни терзали.

— Я должна уйти, — решительно заявила она. — Из Орлеана в Париж наверняка ходят поезда. Так что я ухожу сегодня же.

Женевьева подошла к ней и взяла ее руки в свои.

— Сирка, здесь ты в безопасности. Ты можешь пожить у нас какое-то время. Мы держим ферму, поэтому у нас есть молоко, мясо и яйца, и нам не нужны продуктовые карточки. Ты можешь отдохнуть здесь, отъесться и вообще поправиться.

— Спасибо вам, — ответила девочка, — но мне уже стало лучше. Мне необходимо вернуться в Париж. Вам необязательно ехать со мной. Я сама справлюсь. Просто расскажите мне, как добраться до вокзала.

Прежде чем пожилая леди успела ответить, сверху донесся протяжный стон. Рахиль. Они поспешили в ее комнату. Рахиль металась на кровати, корчась от боли. Ее простыни промокли и пропитались чем-то темным и зловонным.

— Это то, чего я боялась больше всего, — прошептала Женевьева. — Дизентерия. Ей нужен доктор. Как можно быстрее.

Жюль заковылял вниз по ступенькам.

— Я схожу в деревню, посмотрю, дома ли доктор Тивенен, — бросил он через плечо.

Он вернулся примерно через час, с трудом крутя педали своего велосипеда. Девочка наблюдала за ним из окна кухни.

— Старик куда-то ушел, — сказал он жене. — Его дом пуст. Никто не мог сказать ничего определенного. Поэтому я проехал немного дальше, в сторону Орлеана. Я нашел какого-то молодого врача, попросил его поехать со мной, и он согласился. Но проявил заносчивость и высокомерие и заявил, что у него есть более важные дела.

Женевьева закусила губу.

— Я надеюсь, что он приедет. Скорее бы.

Доктор появился только после обеда. Девочка больше не осмеливалась говорить о возвращении в Париж. Она понимала, что Рахиль очень больна. Жюль и Женевьева слишком волновались из-за Рахили, чтобы уделять внимание еще и ей.

Когда они услышали, что прибыл врач, о чем возвестил лай собаки, Женевьева повернулась к девочке и попросила ее побыстрее спрятаться в подвале. Она объяснила, что этого врача они не знают, потому что раньше всегда обращались к другому. Поэтому лучше принять меры предосторожности.

Девочка подняла крышку в полу, скрывающую ход в подвал, и скользнула вниз. Она сидела в темноте, прислушиваясь к каждому слову, долетавшему до нее сверху. Она не могла видеть лица врача, но его голос ей не понравился — он был резким, скрипучим и гнусавым. Он все время спрашивал, откуда взялась Рахиль и где они ее нашли. Он проявил настойчивость и упрямство. Но Жюль отвечал ему спокойно и рассудительно. Он сказал, что Рахиль была дочерью соседа, который на пару дней уехал в Париж.

Но по тону врача девочка заключила, что он не поверил ни единому слову Жюля. Он рассмеялся очень неприятным смехом. А потом принялся рассуждать о законе и порядке. О marechal Petain и новом видении Франции. О том, что подумают в Kommandatur об этой темноволосой, худенькой маленькой девочке.

Наконец она услышала, как с грохотом захлопнулась входная дверь.

Потом до нее донесся голос Жюля. Похоже, он был не на шутку испуган и потрясен.

— Женевьева, — сказал он, — что же мы наделали!