— Я хотела бы спросить вас кое о чем, месье Леви. Это не имеет никакого отношения к моей статье.

Он взглянул на меня, а потом вернулся к своему креслу и опустился в него.

— Разумеется. Спрашивайте.

Я подалась вперед, наклонившись над столом.

— Если я дам вам точный адрес, не могли бы вы помочь мне узнать, что сталось с одной семьей? Их арестовали шестнадцатого июля сорок второго года.

— Семья, прошедшая ужасы «Вель д'Ив», — заметил он.

— Да, — ответила я. — Для меня это очень важно.

Он взглянул в мое усталое лицо. На мои припухшие глаза. Появилось ощущение, что он читает мои мысли, видит меня насквозь. Видит боль и печаль, которые я ношу в себе, видит то, что я узнала о своей квартире. Видит все, что со мной произошло нынче утром, видит мои чувства и переживания. Я сидела перед ним и ждала, что он скажет.

— В течение последних сорока лет, мисс Джермонд, я пытался разыскать следы всех евреев, высланных из этой страны в период с сорок первого по сорок четвертый годы. Это долгий и болезненный процесс. Но необходимый. Да, я могу рассказать вам об этой семье. Все данные находятся в компьютере, прямо здесь, у меня в офисе. Но не могли бы вы сказать, зачем вам это нужно? Почему вы хотите узнать именно об этой семье? Что это — природное и вполне объяснимое любопытство журналиста или что-то еще?

Я почувствовала, что у меня начали гореть щеки.

— Это личное, — ответила я. — И мне нелегко объяснить свой интерес.

— Попробуйте, — предложил он.

Я заколебалась, но потом все-таки рассказала ему о квартире на рю де Сантонь. О том, что говорила Mamé. О том, что сказал мне свекор. И наконец, разговорившись, я поведала ему о том, что просто не могу забыть об этой еврейской семье. Что все время думаю о том, кем они были и что с ними стало впоследствии. Он молча слушал, время от времени кивая головой. Наконец сказал:

— Иногда, мисс Джермонд, вспоминать прошлое не так-то легко. Оно может таить в себе неприятные сюрпризы. Правда тяжелее неведения.

Я кивнула, соглашаясь с ним.

— Я понимаю, — сказала я. — Но я все равно должна знать.

Он, не мигая, долго смотрел на меня.

— Я назову вам имена тех, кто жил в этой квартире. Но только для вас. Не для вашего журнала. Вы можете пообещать мне это?

— Да, — пробормотала я, пораженная его торжественным и мрачным тоном.

Франк Леви повернулся к компьютеру.

— Пожалуйста, назовите адрес.

Я дала ему адрес.

Пальцы его забегали по клавиатуре. Компьютер негромко загудел. Я почувствовала, что сердце замерло у меня в груди. Потом тихонько засвистел принтер и выплюнул лист бумаги. Франк Леви, не говоря ни слова, протянул его мне. Я прочитала:

Дом 26, рю де Сантонь, Париж 75003 СТАРЖИНСКИ

• Владислав, родился в 1910 году в Варшаве. Арестован 16 июля 1942 года. Мастерская на рю де Бретань. «Вель д'Ив». Бюн-ла-Роланд. Конвой номер 15, 5 августа 1942 года.

• Ривка, родилась в 1912 году в Окуневе. Арестована 16 июля 1942 года. Мастерская на рю де Бретань. «Вель д'Ив». Бюн-ла-Роланд. Конвой номер 15, 5 августа 1942 года.

• Сара, родилась в Париже, в 12 arrondissement, в 1932 году. Арестована 16 июля 1942 года. Мастерская на рю де Бретань. «Вель д'Ив». Бюн-ла-Роланд.

Принтер с завыванием выплюнул еще одну страницу.

— Фотография, — сказал Франк Леви. Он взглянул на нее, прежде чем отдать мне.

Это был снимок десятилетней девочки. Я прочитала подпись. Июнь тысяча девятьсот сорок второго года. Фотография была сделана в школе на рю ди Бланк-Манто. Школа находилась совсем рядом с рю де Сантонь.

У девочки были раскосые светлые глаза. Наверное, в действительности они были голубыми или зелеными, решила я. Светлые волосы до плеч, схваченные обручем. Милая, застенчивая улыбка. Лицо в форме сердечка. Она сидела за школьной партой, и перед нею лежала раскрытая книга. На груди виднелась звезда.

Сара Старжински. На год младше Зои.

Я снова взяла в руки листок с именами. Мне не нужно было спрашивать Франка Леви, куда направлялся конвой номер 15 из Бюн-ла-Роланд. Я уже знала, что конечным пунктом назначения был Аушвиц.

— Почему здесь упоминается мастерская на рю де Бретань? — спросила я.

— Именно туда согнали большую часть евреев, проживающих в третьем arrondissement, прежде чем перевезти их на рю Нелатон, к велодрому.

Я обратила внимание на то, что у Сары не был указан номер конвоя. Я поинтересовалась у Франка Леви, что это значит.

— Это означает, что ни в одном из поездов, выехавших из Франции в Польшу, ее не было. Насколько нам известно.

— Она могла сбежать? — задала я очередной вопрос.

— Трудно сказать. Нескольким детям действительно удалось сбежать из Бюн-ла-Роланда, и их спасли французские фермеры, жившие поблизости. Других детей, которые были намного младше Сары, депортировали, при этом их личность зачастую не была идентифицирована. В таком случае их именовали очень просто, например: «Один мальчик, Питивьер». Увы, мисс Джермонд, я не могу сказать вам, что случилось с Сарой Старжински. Все, что мне известно, это то, что она так и не попала в Дранси вместе с остальными детьми из Бюн-ла-Роланд и Питивьера. В архивах Дранси ее имя не упоминается.

Я снова взглянула на нежное, невинное лицо.

— Что же могло с ней случиться? — пробормотала я.

— Ее след теряется в Бюн. Ее могла спасти какая-нибудь семья, проживающая по соседству, и прятать всю войну под другим именем.

— Такое часто бывало?

— Да, довольно часто. Выжили многие еврейские дети, и выжили только благодаря помощи и щедрости французских семей или религиозных учреждений.

Я подняла на него глаза.

— Как вы считаете, могла Сара Старжински спастись? Могла она уцелеть и выжить?

Он посмотрел на фотографию милой, улыбающейся девочки.

— Я надеюсь, что так оно и случилось. Но теперь вы узнали то, что хотели. Вы узнали, кто жил в вашей квартире.

— Да, — сказала я. — Да, благодарю вас. Но меня все равно интересует, каким образом семья моего мужа могла поселиться в квартире Старжински после их ареста. Я не могу этого понять.

— Не судите их слишком строго, — заметил Франк Леви. — Ведь в действительности многие парижане отнеслись к происшедшему весьма равнодушно. Не забывайте, что Париж был оккупирован. Люди боялись за свою жизнь. То были совсем другие времена.

Выйдя из офиса Франка Леви, я вдруг ощутила себя настолько слабой и уязвимой, что едва не расплакалась. День выдался на редкость тягостный и утомительный. Я очутилась в замкнутом пространстве своего мирка, и со всех сторон меня поджидали сплошные неприятности. Бертран. Ребенок. Невозможное решение, которое я должна буду принять. Разговор, который должен состояться у меня с мужем нынче вечером.

И наконец тайна, связанная с квартирой на рю Сантонь. В нее вселилось семейство Тезаков, причем очень быстро после ареста Старжински. А теперь Mamé и Эдуард не желают разговаривать на эту тему. Почему? Что произошло? Что там стряслось такое, о чем, по их мнению, я не должна знать?

Шагая в сторону рю Марбеф, я чувствовала себя так, словно меня грозит вот-вот захлестнуть вал неожиданных событий, справиться с которыми я буду не в состоянии.

Тем же вечером, попозже, я встретилась с Гийомом в ресторанчике «Селект». Мы устроились возле бара, подальше от шумной terrasse. Он принес с собой пару книжек. Я пришла в полный восторг. Это были те самые книги, отыскать которые мне не удалось. Особенно одна из них, в которой речь шла о лагерях на Луаре. Я тепло поблагодарила его.

Я не собиралась рассказывать ему о том, что случилось со мной днем, но это получилось непроизвольно, как-то само собой. Гийом внимательно слушал каждое мое слово. Когда я умолкла, он заявил, что бабушка рассказывала ему о том, как сразу после облавы квартиры, ранее принадлежавшие евреям, захватывались или подвергались варварскому разграблению. Другие квартиры были опечатаны полицией, но спустя несколько месяцев или лет, когда становилось ясно, что никто из прежних жильцов уже не вернется, печати были сломаны, а квартиры — присвоены. По словам бабушки Гийома, полиция частенько работала в тесном контакте с concierges, которые быстро и без лишних формальностей находили новых жильцов на освободившуюся площадь. Именно так, очевидно, и произошло в случае с моими родственниками со стороны мужа.

— Почему это так важно для вас, Джулия? — спросил наконец Гийом.

— Я хочу знать, что случилось с той маленькой девочкой.

Он внимательно посмотрел на меня темными, выразительными глазами.

— Понимаю. Но будьте осторожны, расспрашивая семью вашего супруга.

— Я знаю, что они что-то от меня скрывают. И я хочу знать, что именно.

— Будьте осторожны, Джулия, — повторил он. Он улыбнулся, но глаза его оставались серьезными. — Вы играете с ящиком Пандоры. Иногда его лучше не открывать. Равно как и не знать, что там внутри.

То же самое сегодня утром мне говорил и Франк Леви.