Летом две тысячи второго года, узнав, что пятьдесят лет назад Сара Старжински уехала из Парижа в Нью-Йорк, я чувствовала, что меня как магнитом тянет через Атлантику. Я не находила себе места и не могла дождаться, когда же улечу отсюда. Я очень скучала по Зое, и мне не терпелось начать поиски Ричарда Дж. Рейнсферда. Я не могла дождаться, когда же окажусь на борту самолета.

Мельком я подумала, а звонил ли Бертран отцу, чтобы узнать, что именно случилось много лет назад в их квартире на рю де Сантонь. Мне он ничего не сказал. Он оставался любезным и вежливым, но каким-то отчужденным. Я чувствовала, что он с нетерпением ждет, когда же я улечу. Для чего? Чтобы спокойно обдумать то, что с нами происходило? Чтобы увидеться с Амели? Я не знала, и мне было все равно. Я сказала себе, что мне уже все равно.

За пару часов до отлета в Нью-Йорк я позвонила свекру, чтобы попрощаться. Он ни словом не обмолвился о том, разговаривал ли с Бертраном, а я не спрашивала его об этом.

— Почему Сара перестала писать Дюфэрам? — спросил меня Эдуард. — Джулия, что, по-вашему, произошло?

— Я не знаю, Эдуард, но сделаю все, что в моих силах, чтобы узнать об этом.

Эти вопросы не давали мне покоя ни днем, ни ночью. И, садясь в самолет несколько часов спустя, я все еще не могла успокоиться, задавая себе один и тот же вопрос.

Жива ли еще Сара Старжински?