1

Захребетник Гром очнулся от холода и сырости. В первые минуты он не мог разобрать, где он и что с ним стряслось. Голова гудела, как сосуд с варевом на огне. Гром видел над собой небо, усеянное звездами. Он лежал в высокой траве. Наконец сознание его несколько прояснилось, и он вспомнил поминки по богатой тетке.

"Выходит, я около могилы", – подумал Гром. Ему стало не по себе. Ночь сразу же наполнилась таинственными звуками. Где-то хлопала крыльями птица. Что-то посвистывало. Что-то пищало в траве. Гром торопливо перекрестился и прочитал молитву:"Господи, пронеси нечистую силу. С войны воротился целым, не дай загинуть в черном месте…"

Грому повезло на войне. Правда, он не привез никакой добычи. Но где ж это видано, чтобы простая чадь добывала себе богатство на рати? На то есть мужи знатные, бояре, отроки. Золото к золоту липнет, добыча к добыче. Хорошо и то, что вернулся жив и невредим. А другой захребетник, Плужник, да гончары Червяк и Сусло отправились на тот свет. А у кого руку отрубили, тем еще хуже:кому нужны? Грома же Господь помиловал. Поэтому Гром и благодарит Господа и просит выручить во второй раз.

Захребетник стал на четвереньки и, не поднимая головы из травы, начал пятиться подальше от страшного места. Чтобы придать себе храбрости, он вспоминал поучения Славяты, который говорил, что дьявол не так уж часто охотится за человеческими душами. Ведь души бедных людей – ремесленников и смердов – ему не нужны, а души бояр он купил уже давно. Но страх не проходил.

Захребетнику чудился шорох, шаги, позвякивание железа. Он вертел головой во все стороны. Вдруг Гром застыл на месте, глаза вылезли из орбит, волосы на голове зашевелились. Он увидел, как к одному из могильных холмов подошла странная фигура. У нее не было ни шеи, ни рук. Привидение вошло в полосу лунного света. Это был человек. Его лоб закрывал капюшон плаща, из-под широкой полы высовывался держак лопаты.

Он всадил лопату в могильный холм и принялся его раскапывать. Землю он аккуратно сбрасывал в одну кучу. Когда лопата стукнула о домовину, человек спустился в яму, и вскоре оттуда показались ноги. Гром узнал башмаки – сафьяновые, с алыми и синими вставками. Тетка ими очень гордилась и наказывала, чтобы ее похоронили в любимых башмаках. Захребетник хотел перекреститься, но рука задеревенела, не поднималась.

Человек вылез из ямы, достал из-под плаща мешок и засунул в него труп. Неторопливо засыпал могилу. Затем взвалил мешок на плечи и, согнувшись под его тяжестью, направился в ту сторону, где сидел Гром. Захребетник от ужаса не мог сдвинуться с места. Человек в плаще прошел в двух шагах от него. В лунном свете мелькнуло смуглое длинное лицо.

"Выходит, правду про него говорили, – подумал Гром. – С дьяволом знается". От того, что он узнал человека, страх стал меньше. Гром собрался с силами и побежал на княжье подворье.

 

2

Воевода Коснячко, Гром, Изяслав-отрок, Турволод, Верникрай и с ними еще восемь дружинников приблизились к землянке, одиноко стоящей на отшибе. Воевода послал Верникрая к окошку. Сквозь желтую пелену бычьего пузыря ничего нельзя было разглядеть. Верникрай поддел пузырь ножом и заглянул в образовавшуюся щель. Изяслав-отрок, стоявший сзади него, отодвинул рукой своего слугу и сам приник к щели. Приник и – от необычайности увиденного не мог оторваться. Перед ним на столе лежало сине-желтое женское тело. Над трупом наклонился, что-то пришептывая и поводя носом, колдун Мак. В его руках поблескивала узкая острая полоска железа. На столе лежали какие-то диковинные ножницы, щипцы, стояло несколько сосудов. Время от времени Мак подходил к разостланному на лавке куску пергамента и что-то рисовал. Воевода Коснячко оттолкнул отрока от окна и сам прилип к щели.

Наконец он подал знак Турволоду, стоящему наготове у двери:"Начинай!" Богатырь перекрестился, просунул меч выше засова, рванул – и дверь отскочила. Воины ворвались в землянку.

Увидев незваных гостей, истово крестящихся и шепчущих молитвы, и узнав воеводу, Мак невольно попытался заслонить собой стол. Лекарь понял:пришел смертный час. Что ж, он встретит его с достоинством. В конце концов, как сказал Плавт:"После смерти в смерти нет ничего плохого".

Турволод схватил лекаря за волосы и повалил наземь. Воины с ужасом разглядывали колдуна и с почтением – Турволода, осмелившегося поднять руку на пособника дьявола.

Коснячко приказал зажечь факел. Процессия двинулась к княжьему дворцу. Мак шел молча, опустив седую голову, потирая рукой левый бок.

…На другой день испуганные стражи ввели его в гридницу. Мак увидел за длинным столом своего господина и покровителя князя Изяслава, митрополита Георгия, воеводу, княжича Святополка, боярина Иоанна. Справа от митрополита сидел печерский игумен Феодосий. Вдоль стен толпились бояре и отроки.

Из-за стола поднялся митрополит. Прозвучал его сдержанный и гневный голос:

– Ведома ли тебе, раб Мак, тяжесть зла, тобою сотворенного?

Мак подумал о том, что ни в одной стране ученый не может спокойно заниматься своим делом. Ведь и в Бухаре, и в Гургендже, а тем более в Риме и Париже, обнаружив, что лекарь режет мертвое тело, его бы объявили колдуном и немедля предали ужасной казни. Здесь, на родине, о которой он мечтал в рабстве на чужбине, которую видел в оплаканных снах, с казнью не так торопятся. Но удастся ли ее избежать и на этот раз?

Лекарь спокойно ответил на вопрос митрополита:

– Я не творю зла. Я борюсь со злом.

Дрогнули тонкие нервные пальцы Феодосия. Он крикнул:

– Бороться со злом можно, только имея Бога в душе. Только Бог и его верные слуги могут искоренить зло!

Мак повернул лицо к Феодосию. Он не повысил голоса, лишь взгляд стал насмешливым:

– Я отвечу тебе словами грека Эпикура:"Бог или хочет удалить зло из мира и не может, или может и не хочет, или, наконец, может и хочет. Если он хочет и не может, то он не всемогущ, что противно природе Бога. Если может и не хочет, то это свидетельство злой воли, что противно природе Бога. Если он может и хочет, то почему же на земле существует зло?"

Игумен даже заскрипел зубами от злости. Грешник пытается взывать к ложной мудрости там, где надобна лишь вера. Лишь вера, как светильник во мраке, указывает путь человеку. Усомнишься в ней – и что останется? Сплошной мрак и отчаяние. А этот раб поднимает руку, чтобы погасить светильник. Он опьянен гордыней сатанинской!

Некоторые монахи-списатели и бояре смотрели на Мака с жалостью. Они тоже читали книги греческих и римских мудрецов. Но лекарь осмелился резать мертвое тело, надругался над священным прахом. Он осмелился открыто поносить Бога!

Изяслав-отрок был поражен. Вот кто такой этот Мак! Идет против самого Господа! Святотатец. Но в память отрока уже врезались слова, произнесенные Маком. Они пробудили воспоминание о печерском "чуде", и он не мог от него избавиться. Против воли отрок снова и снова мысленно повторял:"Если он может и хочет, то почему же на земле существует зло?"

Митрополит взмахнул широкими рукавами.

– Ты безбожник!

– Безбожник! Безбожник! Слуга дьявола! – на разные голоса повторяли отроки и бояре.

В вихре злобных выкриков лишь один Мак оставался спокойным. Он выждал, пока шум утихнет, и ответил:

– Мой учитель, князь философов и князь врачей, сказал:"Сильнее моего безбожия не было веры на свете". Я не верю в вашего Бога-господина, но у меня есть свой Бог!

Грозно поднялся Феодосий:

– Твой Бог позволил надругаться над прахом?

Мак молчал. "Люди часто убивают тех, кто несет им благо, – думал он. – Даже здесь, хотя православие намного терпимее, чем мусульманство и католичество…"

Князь Изяслав, боясь, чтобы кто-нибудь из воинов не пластанул лекаря мечом, подал знак Изяславу и Турволоду. Они схватили Мака и поволокли на подворье к порубу – сырой, закрывающейся массивной дверью яме, в которую сажали опасных злодеев. Лекаря бросили в темницу. Еще долго он слышал над собой шум толпы.

Только вчера он был придворным врачом, заходил в княжьи палаты, и ему кланялись знатные мужи и просили об излечении. А сегодня он – всеми отвергнутый преступник, из часов его жизни вытекает последний песок. Он повторяет судьбу своего учителя Ибн Сины.

Внезапно Мак увидел его как живого:прекрасное смуглое лицо, чалма, борода… Когда он говорил, нижняя губа слегка оттопыривалась, как бы указывая на то, что он сам знает, сколь мало постиг и изведал. На смертном одре учитель прочел стихи:

Мы умираем и с собой уносим лишь одно:

сознание, что мы ничего не узнали…

Сегодня – сын сборщика податей, ученейший из ученых, а завтра странник, сегодня – в расшитом золотом халате, а завтра – в рубище дервиша, сегодня облеченный властью визиря, а завтра заточенный в крепость – такова судьба Ибн Сины.

Мак вспомнил первую встречу с молодым ученым. Это было в Хамадане. Тогда Маку исполнилось двадцать лет. Восемь из них он прожил в рабстве. Отец Мака, русский лекарь-травник, учил сына своему искусству. Мальчик обладал необычайной памятью, знал около восьмисот названий трав и умел составлять из них снадобья. Он точно соблюдал доли, помнил, сколько нужно кипятить, в каком порядке бросать в котел травы. Окружающие только диву давались. Ему прочили славное будущее. Но когда одаренному отроку исполнилось двенадцать лет, его украли половцы и продали бухарским купцам. Те в свою очередь продали его за большую цену лекарю, а последний, убедившись в редком даровании раба, за еще большие деньги уступил его ученому и лекарю Абу-ль-Мансуру Камари… Иногда, пребывая в хорошем настроении, старый ученый рассказывал отроку о своем знаменитом ученике Ибн Сине. И Мак, увлекшись рассказом о необычной судьбе бухарского юноши, мечтал увидеться с ним.

Однажды пьяному воину чем-то не понравилось лицо Мака, и он жестоко избил отрока. Защищаясь, Мак ударил воина, и тот упал головой на острый камень. Через несколько дней воин умер. Маку пришлось бежать. Он вспомнил об Ибн Сине и пошел по его следам – из Гургенджа в Хамадан. Ибн Сина в то время был там визирем. Мак три дня бродил вокруг его дома. Ибн Сина-визирь не принимал. Но ежедневно принимал больных Ибн Сина – знаменитый врач. Сказавшись больным, Мак проник к нему.

– Что болит? – спросил Ибн Сина.

И Мак ответил:

– Разум болит – учиться хочет, сердце болит – на родину рвется. Да от второй болезни ты меня не излечишь…

– Кто ты? – спросил Ибн Сина.

И Мак молвил:

– Я – Мак, сын русского лекаря-травника.

– Что означает твое странное и очень короткое имя?

– Мак – лечебное растение. У него красные, как кровь, цветы и тьма мелкого семени в коробочках. Говорят, что маков цвет и маково семя первые лекарственные помощники.

– Какой же ветер занес тебя, Мак, к нам?

– Меня взяли в плен половцы и продали в Бухару. Меня купил твой бывший учитель Абу-ль-Мансур Камари. Однажды, защищаясь, я толкнул арабского воина, и он упал головой на острый камень. Я был вынужден бежать из города. Хотелось увидеть тебя. Но ты уже уехал из Гургенджа. Я узнал, что ты отказался подчиниться султану Махмуду Газневи и отбыть к его двору. Мне запомнился твой ответ султану:"Когда я стал великим, то ни один город, ни одна страна не оказались в состоянии дать мне пристанище, когда безмерно возросла моя цена, то не нашлось для меня покупателя". У нас говорят:всяк терем тесен для мудрости…

Увидев, как гордо откинул голову при этих словах Ибн Сина, Мак подумал:"Неужели гордыня опьяняет и мудрейших, как вино – безусых юнцов?"

А великий ученый спросил его:

– Что изучал ты, Мак, раб моего учителя?

И Мак ответил:

– Мой отец, лекарь в земле русичей, научил меня по виду, запаху и вкусу распознавать травы. Прежде всего следует соблюдать подобие. Так, при болезнях сердца надо применять растения с сердцевидными листьями, сладкие, с сильным запахом; при коликах – колючий будяк; при желтянице – желтый сок чистотела. Особое значение при лечении многих заболеваний имеют чеснок и мед, мак, чьим именем я назван, а также сорные травы – репей, лопух, молочай, девясил, ведь болезни – тоже сорные травы в нашей жизни. Лечебными свойствами обладают все растения, надо лишь знать, в каких долях, когда и в каком виде их употреблять.

– Верно, – кивнул Ибн Сина. – Знаю, что лечебными травами русичи умеют хорошо пользоваться. В моих книгах я рассказывал о русских лекарствах. Ты читал?

– Да, я знаю наизусть все твои труды по медицине. Но ты не ведал, что у нас на Руси есть не только травники, но и резальники. Они вскрывают нарывы, если надобно, могут вскрыть даже череп, чтобы добраться до гнойника.

– Этого я не знал, – согласился Ибн Сина. – А чему научился ты у нас?

– В Бухаре я помогал моему господину и учителю Абу-ль-Мансуру Камари во время операций и научился владеть инструментами. Вместе с господином мы принимали больных утром, днем и вечером, бесплатно и за плату, десятками и сотнями. А ночами я, недостойный раб, изучал Гиппократа, и Галена, и Цельса, и Сорана Эфесского, и Эврифона Книдского, и зятя Гиппократа, скромного Полиба, и Камари. Я читал в тридцати книгах "Вместилище медицины" Рази и знаю на память трактакт Фараби "Теоретическая и практическая медицина"…

Тогда Ибн Сина спросил:

– Ведома ли тебе главная сила науки – польза сомнения?

И Мак ответил:

– Да.

– Читал ли ты Аристотеля?

И Мак ответил:

– Нет, не читал.

Ибн Сина сказал:

– Чтобы стать хорошим врачевателем, недостаточно знать травы и уметь пользоваться ножом. Нельзя помочь человеку, ничего не зная о его душе. Тот, кто хочет лечить людей, должен постигнуть и то, что их окружает. Пусть он изучит алхимию, науки о животных, географию, математику, науку о небесных телах, законоведение, занимается толкованием Корана. Он обязан отточить свою мысль логикой и упражнять ее в искусстве спора…

Ибн Сина помедлил, а затем проговорил:

– Но ты нравишься мне. Ты необычный раб. Жажда знания блестит в твоих странных глазах, похожих на чужое небо. Мне нужны рабы и ученики, и я возьму тебя. Ты будешь прислуживать мне и учиться. Ты усвоить все эти науки и премудрости. Когда твой ум закалится в огне спора, когда твоя мысль станет острой и гибкой, как сталь кинжала, а познание – наполненным озером, ты станешь моим помощником.

И Мак прислуживал Ибн Сине и его ученикам четыре года и сам учился, чтобы хоть немного узнать все те науки, которые постиг учитель, "князь философов и князь врачей".

Мак вздыхает:да, все это Ибн Сина познал, как никто иной. И все же, завершая свой путь, он сказал:

"Мы умираем и с собой уносим лишь одно:сознание, что мы ничего не узнали…"

…В воспоминаниях и размышлениях прошло два дня. Каждый час Мак встречал, как последний. Лекарь ожидал, что его поведут на казнь. Он готовился спокойно встретить смерть. Но за ним никто не приходил. Лишь три раза наверху появлялся четырехугольный кусок неба, и воин подавал Маку сосуд с похлебкой.

И вот однажды сверху послышался голос:

– Обвяжись!

Мак послушно поймал конец веревки. Лекарю помогли подняться наверх. Он опять увидел князя.

Изяслав Ярославич казался озабоченным, угрюмым. Он укоризненно покачал головой и тихо спросил:

– Зачем надобно было тебе сотворять лиходейство? Зачем?

У Мака появилась слабая надежда на спасение. Он отвечал медленно, стараясь, чтобы каждое слово дошло до князя:

– Мой учитель-травник учил:узнай больного – узнаешь и болезнь. Учитель мой сказал:"Медицина – наука, познающая состояние тела человека… для того, чтобы сохранить здоровье и вернуть его, если оно утрачено". Рассуди же сам, господин, как можно узнать состояние тела, если не знаешь его строения? Как узнать дом, не побывав в нем? Для этого мне и понадобилось мертвое тело.

Изяслав Ярославич хотел что-то возразить, но только рукой махнул:

– Чадо мое, сын Мстиславушко, нездоров. На коня всести не может… Помоги.

Лекарь молча пошел следом за князем в светелку. Тут на постели, обложенный подушками, полулежал, полусидел княжич. Его глаза ввалились, углы губ были устало опущены, и весь он, смелый жестокий воин, походил на слабого ребенка. То, чего не сделал бы с ним враг, сделала болезнь. Мак подумал о главном враге всех племен, о котором люди забывают из-за своих распрей, – болезнях.

Лекарь прислушался к хриплому, захлебывающемуся кашлю больного, поднял рубашку на его содрогающейся груди и припал ухом к телу княжича, потом долго прощупывал и выстукивал его спину. Он спросил у князя, у мамушек и слуги, хлопотавших у постели больного, давно ли приключилась беда.

Одна из мамушек начала словоохотливо объяснять, но вперед выступил старый слуга. Он сказал:

– Тому три дня занемог княжич. Тряска его начала бить легонько, а потом взыграла… Горячий он, говорит без памяти…

Мак поднял руку больного, нащупал пульс. Тихо спросил у Мстислава, нажимая пальцем в подреберье:

– Болит?

Княжич кивнул.

Мак притронулся к его правому боку:

– И тут?

Мстислав застонал.

Лекарь всмотрелся в желчную окраску его лица. Очевидно, рыбья желтяница. Болезнь, которую Гиппократ называл "френитом", предупреждая:"От нее мало остается в живых", а Ибн Сипа говорил:"Для борьбы с ней необходима могучая натура и умелый лекарь".

Мак попросил у князя разрешения пойти к себе домой за чемерицей, горицветом и другими лекарственными растениями. Ему был нужен также нож и щетки для массажа.

Изяслав Ярославич отрядил с лекарем двух слуг. Он приказал поселить Мака на время болезни княжича в соседней светелке.

Мак ехал в крытом, изнутри устланном коврами и подушками княжеском возке и думал о том, что и в этом случае его судьба похожа на судьбу Ибн Сина. Болезнь княжича спасла ему жизнь. А не помогали ли болезни правителей великому учителю? Когда Ибн Сина вылечил правителя Бухары эмира Нух Ибн Мансура, то получил в награду право пользоваться великолепной библиотекой. Недуг правителя Хамадана спас "князя философов" от расправы разъяренных воинов. Жизнь ученых и судьбы открытий часто зависели от случайностей и прихотей властителей.

…Второй день жил Мак во дворце князя. Вторую ночь не спал, борясь за жизнь Мстислава. Его лечебные действия основывались на учении о четырех соках человеческого организма.

Древнегреческие мудрецы учили, что человек и мир родственны, что человеческий организм и мир устроены по одному принципу. Четырем элементам – воздуху, воде, земле и огню – в мире соответствуют четыре первичных свойства:сухость, влажность, холод и тепло. И в человеческом организме четыре сока:кровь, флегма, желтая и черная желчь вызывают эти же свойства. И так же, как в мире при неуравновешенности элементов происходят землетрясения и наводнения, так и человеческое тело потрясают лихорадки и кровоизлияния, так же, как в мире происходят горообразования, так и у человека появляются морщины.

У Мака было свое дополнение к этому учению. Он, как и русский монах и лекарь Агапит, считал, что организмом, а также борьбой организма с болезнями, движением соков руководит мозг. И лишь в том случае, если в него проникли избыточные или испорченные соки, человек заболевает. Значит, при любом недуге в первую очередь надо очистить мозг.

 

3

Силы Мстислава слабели с каждым часом. Однажды он открыл усталые молящие глаза, скользнул взглядом по лекарю и прошептал:

– Пир и рать – суета сует…

– Что ты сказал? – Мак наклонился к больному.

– Жил шумно, а ненужно… Пир да рать, рать да пир, а зачем? Теперь гляжу – суета сует…

Лекаря охватила такая жалость к больному, словно то был его собственный сын. Слова княжича задели самые тонкие струны его души. Нет, не в радости и довольстве собой родится раздумье, но в муках, в боли и смятении. А раздумье родит истину. И вот она – в словах молодого княжича.

А Мстислав еще тише спросил:

– Кончусь скоро?

– Будешь жить! – крикнул Мак и повторил тише, торжественно, словно клялся:– Будешь жить.

Он действительно клялся себе самому отстоять юношу и отогнать смерть. Он видел на лице больного ее зловещую тень. Он слышал в его хрипе ее дыхание. Он чувствовал ее прикосновение в пульсе княжича и собирал все свои силы для решающей схватки. Всякий раз, вступая в единоборство со смертью, он за сотнями лиц и тел различал ее одну и превращался из слабого сморщенного старика в Пересвета-оружейника, героя и победителя. Так он достигал того, чего не могли достигнуть другие ученики Ибн Сины, в этом был его секрет, поражавший самого князя врачей.

…Мак крепко зажал вену больного, смазал место пореза кровоостанавливающей мазью и опустился в кресло. Шло время. Он сидел у постели княжича и наблюдал отсутствующим взглядом, как стекают капли пота с желтого чела, как под глазами тают черные тени и постепенно кровь приливает к впалым щекам. Рвотное и кровопускание сделали свое дело. Смерть отступала медленно. Словно она все еще надеялась улучить мгновение, когда лекарь отвернется, чтобы сжать жертву в своих костлявых объятиях. Мак с нежностью глядел на спасенного, вспоминал слова княжича:"Рать и пир – суета сует…"

Больной открыл глаза. Узнал Мака, улыбнулся:

– Есть… Кисленького…

Лекарь дернул шнурок колокольчика. Вошел слуга с подносом. Мак взял чару меда, поднес к губам Мстислава. Княжич попытался рукой отвести ее:

– Не… Кисленького…

– Сначала мед! В нем – твое спасение, – строго сказал Мак. – Отец мой из меда готовил более тридцати целебных взваров. Мед – питье наших предков.

Мстислав покорно глотнул из чары.

Княжич ел долго и опорожнил все посудины на подносе. Он попросил еще еды. Мак не разрешил. Слуга удалился. Мак тоже хотел уйти, но Мстислав запротестовал:

– Посиди со мной!

Он слабыми руками взял руку лекаря и поднес к губам. Мак отдернул руку:

– Я лекарь, не более. А руку у князя целуют.

– Ты – головной. Ты важней князя… Ты ратник супротиву смерти!

Сердечная благодарность слышалась в словах княжича, и Мак растрогался. Вот и награда за его труды, признание его великого дела.

– Поспи… – сказал он Мстиславу. – Откроешь очи, увидишь меня. Я скоро приду.

Он оправил постель больного и тихо ушел в отведенную ему светелку. Там лег на устланную ковром широкую лежанку и попытался уснуть. Но мысли теснились в его голове, рождая и подталкивая одна другую. Снова выплыл старый, давно тревожащий вопрос:"А из чего же сами мысли? Из чего они появляются? Наши силы – от пищи, наши мышцы – от работы. От чего же мысли? Может быть, они родятся от молнии? Или от грома? А во что они превращаются? Тело человека умирает и превращается в прах. А мысли? Не они ли, мысли давно умерших, навещают живых во снах? И тогда нам видится неизведанное, то, что изведали умершие".

Но во что бы ни превращались мысли. Мак верил:они не умирают вместе с человеком, а во что-то превращаются. И остаются рядом с живыми, среди нас. И как-то влияют на живых людей. Хорошие мысли плодят добро, плохие зло. "Добрая мысль – что доброе семя", – говорил отец. Мак помнит его слова, но все же спрашивает себя:"А может быть, наоборот:плохие мысли плодят добро, а благие – зло? Так же, как согревающий огонь плодит пожар, а угрюмые тучи – благодатный дождь?"

Ибн Сина научил Мака никогда не говорить "знаю", а употреблять слово "думаю". Ведь то, во что верили сегодня, он отбрасывал завтра, если видел его несостоятельность. Ибн Сина учил его быть смелым с утверждениями других и с собственными утверждениями. И Мак говорил себе:"Прометей пожелал сделать людей людьми и дал им искру огня. А какой-то другой бог, оставшийся в неизвестности, пожелал сделать людей богами. Он дал им искру сомнения".

Две силы слились в Маке – от отца и от Ибн Сины, учителя…

 

4

Мака разбудил княжий тиун Маврикий:

– Господин кличет!

Лекарь поспешно прошел к князю. Изяслав Ярославич был один. Он сидел в своем кресле и глядел на Мака как-то виновато. Маку пришлось долго ждать княжьего слова. Изяслав, отводя глаза, сказал:

– О твоей вине говорил с митрополитом и игуменом Феодосием. Люты они на тебя. Тяжко мне довелось. Уговорил… – Он поднял глаза и посмотрел на Мака. – Памятовал твое усердие сына моего ради. – Князь опустил глаза и повторил:– Уговорил… Должен ты снова присягнуть в вере православной и принять новое имя. Тогда злодейство твое на старом имени – на Маке останется. А ты получишь иное имя… Новое имя – новый муж… Чистый от грехов… И к тому богохульнику непричастный…

Он говорил еще, но Мак больше ничего не слышал. Казалось бы, все решается просто. Почему же не присягнуть и не принять новое имя? Но тут иное – тут затронута не только его гордость и честь. Он должен признать, что поступал богопротивно, изучая мертвое тело. Нет, лучше он умрет!

"Но ведь я погибну не как жертва науки. Враги сделают меня жертвой веры. Мусульманин или язычник не захотел принять христианства – и все. Мусульмане, узнав о моей смерти, припишут меня к мученикам. Это еще страшнее. Русич, ученик Ибн Сины, – мученик за мусульманство! Иногда люди продолжают борьбу и после своей смерти. Их гибель раздувает огонь их учения. Но со мной случится другое. Я погибну как раб недоразумения. Я перестану бороться".

Его мысль металась, как зверь, загнанный в ловушку. Что делать? Совершить этот обряд, спрятать свою совесть, подавить свое достоинство, а потом продолжать бороться? Но кто поверит потом в его идеи, если он не сумел отдать за них жизнь? Умереть? Но за что он отдает жизнь? Его смерть будет бесполезной. Ему вспомнились слова Ибн Сины:"Если хочешь узнать, стоит ли приниматься за дело, думай о том, кому оно полезно – врагу или другу? Живя, думай о том, кому полезна твоя жизнь; умирая, думай о том, кому выгодна твоя смерть. И раз уж приходится жить и все равно придется умереть, поступай так, чтобы и твоя жизнь, и твоя смерть были полезны твоим идеям и твоим друзьям". Мак решился:он присягнет и примет новое имя. И тут же спросил себя и поймал себя в ловушку:"Все твои мысли оправдание твоему поступку. Ты боишься умереть, ты хочешь жить любой ценой – вот и все".

"Нет, мне было бы легче не присягнуть и умереть, чем присягнуть и бороться. Я устал от борьбы, а смерть мне не страшна, ибо она – покой".

"…Но ведь можно еще попытаться избежать унижения. Можно прибегнуть к заступничеству княжича Мстислава".

Мак попросил князя дать ему время подумать. Он направился к Мстиславу. Завидя лекаря, княжич оперся на локоть и приподнялся на постели. Он уже не выглядел таким беспомощным, как раньше.

– Хорошо, что ты пришел, Мак, – сказал он. – Я хотел узнать – скоро ли мне можно будет сесть на коня? Десница скучает по мечу, горло – по вину, ноги – по стременам!

Мак снисходительно улыбнулся, вспомнив:"Рать и пир – суета сует…" Когда человек болен и ему не хочется двигаться, он начинает каяться в земных прегрешениях. Говорит его бессилие. Когда человек молод и здоров и его крепкое тело наполнено весенними силами, он забывает о раскаянии и снова мечтает о подвигах и развлечениях. Говорят его силы. Он успокоил княжича – силы скоро возвратятся в избытке – и рассказал о своем унижении. Мстислав воспринял это совсем не так, как ожидал лекарь. Его брови вопросительно изогнулись:

– Присягнуть в правой вере и принять новое имя от князя? Это великая честь!

Мак отшатнулся:

– Это бесчестие!

У рта Мстислава пролегла жестокая морщинка. Он спросил голосом, не предвещающим ничего хорошего:

– Принять новое имя от князя почитаешь за позор? Премного вознесся, раб!

Слово "раб" стегнуло Мака. Он согнулся и молча вышел.

Да, княжич Мстислав несомненно выздоровел!