За двадцать или около того прошедших лет Иванна мало изменилась, как ни странно. Только теперь казалась выше ростом, а короткая прическа, похожая на купальную шапочку, и большие очки сейчас как будто приросли к её лицу. Но Киев изменился самым отвратительным образом, хуже того — он менялся безостановочно, год за годом отдавая пядь за пядью старого города с его ностальгическими легендами, прирастая взамен лишь бетоном и стеклом, как будто кто-то решил стереть с поверхности Земли в пределах 50°27′ северной широты и 30°30′ восточной долготы всякое воспоминание о том, каким был город в его лучшие годы.

Однажды, через долгих полтора десятка вёсен, которые в Лондоне не менее прекрасны, чем в Киеве, Иванна случайно встретилась со своим бывшим одногруппником — дело было на конференции, проходившей в старинном отеле в двух шагах от Пикадилли и Грин-парк. Теперь одногруппник брился наголо, потому что волосы со студенческих времён значительно поредели, и страдал от лишних килограмм, но Ivonne K. узнал тотчас же, как только она вышла на сцену с листочками доклада в руках, гибкая и стройная, в элегантном брючном костюме. Ну что же, тем унизительнее он себя почувствовал после, когда подошел к ней во время перерыва на кофе, а Иванна, которая никогда, ничего и никому не забывала, с вежливой и холодной улыбкой всё пыталась вспомнить обстоятельства их знакомства.

(Когда позже они всё же отправились выпить вина и поболтать, по молчаливому согласию не вспоминали недолгий, но вполне страстный роман, который приключился у них на третьем курсе.)

«Представляешь, — говорил он, вертя в пальцах бокал и страдая от острого приступа эрекции и ностальгии заодно, — думал зайти пообедать в ресторанчик неподалеку от Политеха, где мне очень понравилось два года назад, а там уже не ресторан, а компьютерный магазин. Можно с ума сойти, каждый раз приезжаю в Киев, как в незнакомый город. Этот паб, где мы сейчас сидим, стоит на месте больше ста лет, а на родине как будто постоянно меняют декорации под каждое новое правительство».

Об этом, буквально слово в слово, двадцать лет назад говорил Иванне отец: дома все будет постоянно меняться, причем меняться к худшему, неумолимо год от года, поэтому им нужен новый дом, который твердо простоял на земле вот уже сотню лет и выстоит ещё, как минимум, столько же. Но теперь отца не было, и приходилось возвращаться в Киев (к счастью, ненадолго), чтобы похоронить его прах в могиле матери, её бабки, которую Иванна не знала. Иванна любила и хорошо понимала отца, но ей казалось странным, что такой рациональный человек не смог оторваться окончательно от корней, как смогла оторваться Иванна, плоть от его плоти и кровь от его крови. Прилетая в Киев не реже двух раз в год, он завещал оставить часть своего праха здесь.

На жаргоне кладбищенского начальства это называлось «подхоронить» и обошлось в сто евро взятки, которые Иванна брезгливо положила на стол перед директором кладбища — молодым, но уже очень тучным и одышливым мужчиной в кожаном пиджаке.

Киев произвел на Иванну угнетающее впечатление, неразрывно связанное со смертью отца и с хлопотами о погребении, и когда она смотрела теперь на фасады домов, они напоминали ей осыпающиеся надгробия, а вороватый повелитель кладбища казался истинным хозяином города её юности. Посреди потемневших от времени надгробных камней, увитых диким виноградом и плющом, попадались плиты, лоснящиеся дорогим отделочным материалом и кричащей роскошью исполнения, беспардонно воткнутые во всякую освободившуюся пядь городского пространства — конечно же, за взятку, за очень большую взятку, сотней евро здесь было не обойтись.

(Особенно Иванну поразила округлая высотка напротив станции метро «Лукьяновская», напомнившая ей дизайнерский комплект унитаза и сливного бачка из дорогого отеля: очень точная метафора города, утопающего в окурках, пустых бутылках из-под дешевого пива и в потоках мочи.)

Таксист всё время поездок обсуждал политиков и министров, то и дело сравнивая Украину с Европой, где никогда не был. Откуда-то он очень точно знал, какой чиновник, сколько именно миллионов и каким образом украл из тощей государственной казны. С восхищением, непонятным Иванне, таксист рассказывал об этих баснословных людях запросто и с легкой завистью, словно о родичах, которые в одночасье разбогатели и перестали звонить по праздникам менее удачливому кузену: а вдруг попросит в долг?

Иванна сменила такси, но очередной водитель также говорил исключительно о политике и о Европе, а на его лице застыло такое же бессмысленное выражение. Радио магнитолы было настроено на всё ту же станцию с блатными песнями, а в руках новый таксист мял точно такой же дорогой смартфон.

Автомобильное движение на Крещатике было перекрыто по случаю выходного дня, так что Иванна отпустила такси у Бессарабского рынка и прошлась до Пассажа, крепко прижимая сумочку локтем: ей захотелось найти полуподвальный магазинчик, где девушка по имени Вика в круглых смешных очках продавала кассеты с музыкальными записями и компакт-диски. Но вполне ожидаемо, магазинчика на привычном месте не оказалось. Как и не было никакого упоминания о том, что в подвале одного из этих домов когда-то репетировали гениальные «Раббота Хо» — ни указателя, ни таблички. История Рима, не интересная и не должная быть интересной варварам, сбереглась разве что в воспоминаниях беглецов, стала неотъемлемой частью личных биографий. Кому ещё, кроме Иванны, может быть интересно время, законсервированное в этих песнях, словно в полотнах художника, замерзшего насмерть в Ботаническом саду той самой зимой, когда Иванна прожила счастливые полгода в доме на Большой Житомирской, последние полгода перед отъездом.

И хотя она не испытывала ни малейшей склонности к ностальгии, наслаждаясь жизнью здесь и сейчас, стало немного не по себе оттого, что так и не удалось отыскать ни малейших следов своего существования в этом городе. Иванну словно бы стёрли из его истории, как стирают компьютерные файлы. Но кто это сделал и зачем? Ответ она получила уже на следующий день.

На следующий день на могиле её бабки должны были установить новую доску. Когда Иванна приехала сквозь послеобеденный зной всё тем же такси (машина осталась ждать на площади, где старухи торговали венками, свечками и букетиками цветов), оказалось, что вороватый директор не обманул: доска действительно была на месте. Немногословная, без излишеств — имя, фамилия, отчество, две даты, в которые легко поместились последние тридцать девять лет её, Иванны, жизни, да ещё столько же осталось. Гробокопатели были трезвые, а оттого немногословные и сосредоточенные, наверное, с похмелья, когда всё было закончено, Иванна молча дала им денег. Кланяясь и что-то бормоча в небритые подбородки, они ушли, дорогой негромко переговариваясь о чём-то своём.

(Видимо, об опохмелке либо обсуждая подарок, показавшийся им достойным, но можно и больше.)

Она опустила на могилу букет, закурила длинную коричневую сигарету, что теперь позволяла себе крайне редко, и пошла вдоль крестов, камней и оград. Иванна шла без определенных целей и мыслей, просто чтобы снова собрать себя воедино, а затем выйти за ворота, подать нищему, как здесь полагается, сесть, как ни в чём не бывало, на заднее сидение такси и поехать обратно через город, ещё одно большое кладбище. Сигарета кончилась, Иванна подкурила новую, огляделась: пора было возвращаться. Стоило дать себе слабину, как дорожка привела к мусорной куче у забора, который подпирали поломанные оградки, сложенные рядами прямо в заросли конопли и крапивы.

За забором, через узкую деревенскую дорогу, лето раскатало по земле жёлтые ковры полей. За полями виднелись дачные домики, среди которых, как будто золотые зубы, то тут, то там торчали двух- и трехэтажные коттеджи с башенками. По окраине поля бегала огромная мохнатая собака: это поле, эта собака, коттеджи, кучка мусора под кладбищенским забором складывались в воспоминание, что останется с ней навсегда.

«Неужели я всё это увезу с собой?» — спросила себя Иванна, когда над полем и над кладбищем разнесся громкий свист.

Собака застыла на месте, навострив локаторы ушей, и послушно потрусила назад, к мужчине, которого Иванна из глубины своих непростых мыслей заметила очень не сразу. Выпрямившись во весь невысокий рост, мужчина глядел из-под ладони, высматривая пса, но Иванне показалось, что уже какое-то время он наблюдал издалека за ней тоже. Рядом с мужчиной, на расстеленном прямо в траве одеяле, лежала девушка с книгой в руках — наверное, парочка дачников на пикнике, обитатели одного из этих безвкусных коттеджей с башенками, что казались их хозяевам вершиной утонченного стиля.

Когда пёс подбежал, мужчина отнял руки ото лба, который показался Иванне неестественно, по-уродливому большим, чтобы почесать собаку за ухом, а девушка перелистала очередную страницу и потянулась за бутылкой вина. Они перебросились парой слов, но ветер отнёс их в другую сторону, к Кольцевой дороге. Мужчина чесал пса за мохнатым ухом, собака преданно глядела ему в глаза, а мужчина думал о том, что не желает спасать этот город, катящийся в бездну. Он просто хочет жить здесь и сейчас, наслаждаясь каждой минутой, которые пока что удавалось выторговывать у вечности.

Мужчина смотрел на девушку с нежностью, в который раз повторяя себе, что всё это стоит ада. Хотя правильного ответа на этот вопрос, в действительности, он пока что не знал.

Пётр тоже решил выпить вина, пускай бутылка успела нагреться на солнце. Когда он вытаскивал пробку, девушка, оторвавшись от своей книжки, вздрогнула: только сейчас она заметила женщину, судя по всему, заблудившуюся на кладбище, которая пристально рассматривала её через дорогу. Женщина была поразительно похожей на неё, но не точь-в-точь, черта к черте, как тождественны близнецы, а так, как бывают похожими двойники: видимо старше, немного выше ростом, с короткой прической, которую она давно хотела сделать, но Петя не позволял.

Как будто ощутив её взгляд, женщина через дорогу бросила сигарету под ноги, резко повернулась и зашагала вглубь кладбища. Наверное, она тоже удивилась странной встрече. Иванна хотела рассказать Пете об этой женщине, так похожей и в то же время не похожей на неё, но Принц наступил на книжку, измяв сразу несколько страниц, а когда Иванна отогнала пса, то уже успела забыть, о чём хотела поговорить с Петей. На самом деле, в такой тёплый, ленивый день ни о чём говорить не хотелось.