Великого князя Святослава Всеволодовича, конечно же, порадовал вид красавца Чернигова, вынырнувшего на высоком берегу из-за поворота Десны, да ещё в такое яркое, солнечное весеннее утро. Однако ненадолго: второй день он сердился на племянника своего Игоря, затеявшего в тайне от него особый поход в Половецкую степь. И именно сейчас! Сейчас, когда большой поход на половцев уже подготовлен! Когда удалось уже договориться почти со всеми князьями, от Переяславля и до Волыни, когда даже из далёкого лесного Корачева добыл он для этого похода добрых молодцев, которых, между прочим, обязался вооружить, посадить на коней и кормить. Вон в третьей ладье плывут, радуются, что Русскую землю посмотрят, медведи замшелые! Под парусом и по течению доплыли ладьи до впадения в Десну малого Стрижня, и уже по этой речушке пришлось подниматься на веслах до черниговской пристани.

Живой и подвижный, несмотря на то, что ему уже седьмой десяток пошёл, великий князь первым выпрыгнул из передовой ладьи на пристань. Нетерпеливо пританцовывая, ожидал он, когда сведут по мосткам на берег его любимого коня, неутомимого венгерского жеребца Беляна, когда увидел, что ворота Детинца распахнулись и к пристани скачет, размахивая шапкой, боярин брата Ярослава. Да, это Володарь.

Вот Володарь скатился с коня, за ним и парубок его. Подбежал боярин, о чести седой бороды своей не заботясь, к великому князю, поклонился, пропыхтел вполголоса:

– Великий княже, вечно живи! Брат твой Ярослав Всеволодович просит тебя, не мешкая, ехать к нему в Красный терем. Поспеши, великий княже!

– Пожар, что ли, тушить, Володарю? – осведомился Святослав Всеволодович, с помощью парубка забираясь на Беляна. – Или брат боится, что я сперва заверну к владыке попробовать церковного вина?

– Мне не велено самому говорить, великий княже. Одно скажу, что новость скверная.

– Боюсь, боярин, что и я огорчу брата своего, – буркнул великий князь.

И четверти часа не минуло, как Святослав Всеволодович, слегка только запыхавшись, влетел в гридницу братова терема. Тучный Ярослав торопливо поднялся навстречу ему с позолоченного престола, на котором и Святославу Всеволодовичу довелось сиживать, взял брата за руку и посадил рядом с собою на скамью. Глядя на его полное лицо, утратившее обычное выражение добродушия и довольства жизнью, тотчас принялся великий князь киевский гадать, кто из их ближайших родственников внезапно помер. Братья обнялись, и Святослав Всеволодович по праву старшего заговорил первым:

– Что я слышу, брат! Племянник наш Игорь пошёл в Половецкую степь чуть ли не со всей Северской землею, а от меня утаился! И не говори мне, Славко, что ты не знал! Ты же их всех в кулаке держишь!

– Худо, худо дело, ещё хуже, брат! Уж не знаю, как и сказать тебе… Большое несчастье, брат! Все северские князья в плену, а дружины погибли да пленены. Пленных до тысячи. Вот сейчас тебе самовидец…

И Ярослав Всеволодович, отводя от брата глаза, громко хлопнул в ладоши. Возникшему в дверях слуге приказал:

– Бел овод а сюда!

Великий князь дважды заставил Беловода Просовича повторить свой рассказ, и только вглядевшись в его красное и измождённое лицо, странно смотревшееся над роскошными одеждами боярина, понял вдруг, что никакое это не вранье, что ничего сей Беловод не придумывает, а вот большая беда действительно пришла. Стиснул он зубы и спросил, сдерживая ярость:

– Повтори мне, боярин, вот что. Когда ты отъезжал, что делалось с князьями?

– Князя Игоря выкупил у Чилбука и взял к себе Кончак Отракович, Всеволода, брата его, захватил Роман Кзич, Святослав Ольгович сидит в оковах в стане у Копти из Улашевичей, а Владимир – у Елдичука Вобурцевича. Тысяцкий Игорев Рагуил Добрынич убит, Олстин Олексич ранен, он в полоне у Кзы Бурновича, вождь ковуев Алпар-батыр у Кзы же был.

– Когда ты выехал из половецкого стана?

– Вчера о полудне, великий княже. Я загнал двух коней – быстрее прискакать не в силах человеческих…

– Ярослав! – выкрикнул. Заставил себя успокоиться, проглотил комок в горле… Зашипел. – Твой Олстин в полоне, ковуев ты туда посылал… Ты с головою в Игоревом дерьме! Теперь поправляй дело, умник. Вы с Игорем твоим отворили поганым врата в Русскую землю, затворить теперь ты сам не в силах, так сделай хоть всё, что сумеешь! Своими дружинниками прикрой собственный степной кордон, а карачевцев, что в ладьях у меня, одари, вооружи, посади на коней и отправь в посемские городки, пусть держат хоть эти два… ну, Вир и Попаш, а я пришлю сыновей на подмогу.

– Князь Игорь Святославович просил привести к нему попа со священными вещами, – заикнулся было Беловод Просович.

– Попа ему? Пусть молится вербовому кусту, вояка! – взметнулся со скамьи великий князь Святослав и склонился над братом. – Мы ещё разберемся в этом деле, ты, суздальский подручник! А пока упаси тебя Боже, брат, не совершить мною тебе повеленное! Я же бросаю здесь ладьи, а сам скачу в Киев.

– Ты нехорошо стал говорить со мною, брат, – обиженно протянул князь Ярослав. – Иногда мне кажется, что ты, посидев на Киевском столе, ведешь себя совсем не как Ольгович. Уж ты прости мне правдивое слово, брат.

– Я – не как Ольгович? – великий князь замер на месте уже у дверей, явно изумился. Вернулся неспешными шагами на середину ложницы, задумался, коротко хохотнул. – Да, пожалуй, что так. И ты, брат, если удастся тебе по рождению и чести рода своего сесть в своё время на великом киевском столе, почувствуешь себя… ну, Ольговичем останешься, конечно, но будешь уже не то что новгород-северский или черниговский князь. Я-то ведь могу сравнивать! Защищать Русскую землю надо по-иному, нежели Северскую или Черниговскую твою, и в том половцы никакие не союзники, и суздальский властелин не союзник и покровитель, а соперник и неприятель.

– А я не заглядываю так далеко, – надул толстые губы Ярослав. – Мне сейчас о моём княжении забота.

– Тогда слушайся меня! – Святослав Всеволодович снова подбежал к дверям и уже оттуда прокричал. – Четыре княжества без князей и без дружин, а беззащитный Путивль первый пойдёт под сабли степняков! Я из Киева со всем не справлюсь, брат!

В сумасшедшем скачке лесными дорогами от Чернигова до Киева великий князь поуспокоился, конечно, и придумал, в основном, как прикрыть Киев от неминуемого набега кыпчаков, ободрённых, само собою, победой над северскими князьями. Войска из многих союзных княжеств, которые он собирал для большого похода в степь, придется пустить на прикрытие Переяславля и городов по Суле. Брат Давид Смоленский обещал привести свою дружину, вот ею на первое время и можно будет заткнуть дыру. И ещё, трясясь в седле, думал он о злосчастном Игоре, о том, что уж теперь заклятый друг, соправитель Рюрик не преминет потребовать суда над выскочкой Ольговичем – и что ж, будет на сей раз прав. А Игорь пусть получит, наконец, по заслугам!

Однако вид прекрасного Киева, выросшего вдруг на высоком берегу Днепра в тихом сиянии лимонного заката, успокоил великого князя. Тяжело сползая со взмыленного Беляна на загаженный песок перевоза, он уже знал, что учинит с Игорем. Угрюмо следил князь Святослав за байдаком перевозчика, бывшем уже на середине реки. Все кости у него ныли, а перед глазами всё прыгала молодая зелень придорожных лесов. Как только доберётся до постели, повалится спать – дай Боже, чтобы сапоги с него успели стянуть. Однако перечень тех, кого желает увидеть утром у себя в гриднице, уже готов в его голове. И гонцы поскачут до того, как колокола ударят к вечерне.

Утром, ещё до заутрени, в гриднице стоя, ожидали великого князя его бояре, собравшиеся, как положено, к пробуждению господина. Угрюмо косились они на редких здесь гостей – Севку-князька, одетого в какие-то обноски, но, тем не менее, по праву княжества своего севшего на скамью, и знаменитого сыщика Хотена, киевского боярина и бывшего великокняжеского мечника. Оба никогда не были особенными доброхотами Ольговичей, однако великий князь лучше знает, кого и зачем к себе вызывать. Шептались, что и соправитель Рюрик Ростиславович прискачет из Вышгорода, но, конечно же, попозже, чтобы не уронить чести своей великокняжеской перед Святославом Всеволодовичем.

Великий князь вошёл в гридницу, зевая и потягиваясь. В дверях зорко огляделся, потом, не увидев Рюрика Ростиславовича, отчаянно зевнул ещё раз. Ответил на приветствия, потребовал квасу, шумно опустошил кружку, вытер рукавом усы и поведал:

– Однако же и сон мне снился, брат и сын мой Всеволод и бояре, ну и сон! Мало того, что спал как мёртвый… Ещё и сон мутный такой.

– Спал, небось, ты всю ночь на левом боку, княже. Да и немудрено мутен сон увидеть после такой скачки, как у нас вчера, – заметил тысяцкий Святославов, сам выглядевший утомлённым, с чёрными кругами под глазами на сером, будто не отмытом от дорожной пыли лице.

– И вот что за жуть мне привиделась, братие и дружина. Прямо в глазах стоит, нет чтобы сразу же забылась! Будто прямо тут рядом, в ложнице моей, меня ещё живого, вот только ни одним членом не могу пошевелить, готовят к погребению. И не по нашему христианскому обычаю готовят, а по поганому половецкому: одевали меня на кровати моей тисовой в чёрные ризы, давали мне пить вино синее, с отравою, сыпали мне жемчуг на лоно из половецких колчанов и качали меня, будто младенца в колыбели. А на моём тереме, на крыше, доски рассыпаются, брёвна раскатываются, а конька уже и в помине нет!

– О! – не удержался тысяцкий.

– Вот, вот! Беда! И я во сне плачу: нет конька на крыше – нет, значит, и князя в государстве… А серые вороны расселись вокруг по крышам, по куполам и крестам – и крякают, и крякают! А меня под их грай уложили на смертные сани, вытащили сани на Оболонь – и в Днепр! Только сани не утонули, а понеслись Славутичем – всё вниз да вниз, будто с горы – и к синему морю! А там я и проснулся…

Все помолчали. Потом Святослав, прищурившись, обратился к Севке-князьку:

– Всеволод, ты, говорят, всё со скоморохами водишься, а они люди не простые. Не попробуешь ли мой сон истолковать?

– Это сами скоморохи о себе туману напускают… Тоже мне нашёл волхвов! – ухмыльнулся Севка-князек. – Однако, хоть я и не святой Иосиф Прекрасный, а ты не фараон египетский, твой сон попробую изъяснить. Знаешь, это ведь не вещий сон, он не будущее провещает, а то, что уже случилось, как бы заново переживает беды Игоря Святославовича и его войска. Ты, княже, горюешь – и сон твой горюет вместе с тобою. Мы все тут наслышаны о том, что случилось в Половецкой степи.

– К тому же, бояре, – вмешался вдруг Хотен, – поведайте мне, какой день недели сегодня?

– Четверг, боярин, – прогудел тысяцкий.

– А что приснится в четверг, понимай наоборот! – бодро соврал сыщик. – Если приснилось тебе под четверг, княже, что везут тебя на смертных санях, значит, жить тебе ещё долго-предолго.

Великий князь испытующе взглянул на сыщика, крякнул, но промолчал. Хотен тем временем удивился: неужели его с Севкою-князьком, этим неудачником, великий князь затем пригласил, чтобы свой сон им рассказать? Ну уж нет: иначе выходит, что он уже вечером, когда гонца присылал, ведал, что увидит тяжёлый сон, и что именно увидит, ведал.

– Я вызвал тебя, княже, и тебя, боярин, – словно прочитав его мысли, заявил вдруг великий князь, – потому что, скорее всего, мы с Рюриком Ростиславовичем дадим вам важное поручение.

Пока бояре рассказывали господину своему о происшествиях, случившихся во дворце и на княжьих дворах во время его поездки на Северщину, ошеломлённые Севка-князёк и Хотен стояли столбами, друг на друга не смотрели. Хотену сперва очень неприятен был такой поворот, однако потом он успокоил себя. Что ж, хотя князь-неудача и был первой любовью Несмеяны, первым любовником её стал всё же он, Хотен, да и потом… Ведь это он силою отнял у Севки-князька свою книгу, а не наоборот.

Тут все бояре развернулись в сторону двери и поклонились Рюрику Ростиславовичу, стремительно вошедшему во главе ближних своих бояр. Знаменитый полководец мал был ростом и тем напоминал Хотену своего славного дядю, великого князя Изяслава Мстиславовича. Однако оказался он похож на дядю и в ином: стоило ему заговорить, как о малом росте все сразу забывали. Князь Рюрик скривился, подле соправителя увидев непутёвого своего старшего брата, и милостиво кивнул Хотену в ответ на его низкий поклон.

Слуги принесли второе золочёное сидение, поставили рядом с престолом великого князя Святослава, и соправители, коротко обсудив поражение северских князей на реке Суурлий, принялись весьма толково, как показалось со стороны Хотену, распределять киевские полки, чёрных клобуков и дружины князей, которые могли успеть подойти к подходу половцев, между порубежными крепостями, острогами и валами на подступах к Киеву, бродами и перевозами через Днепр. Они согласно отправляли послов и гонцов, а когда толпа Святославовых бояр заметно поредела, Святослав Всеволодович приказал своим боярам покинуть гридницу, а Хотену остаться. Севку-князька, тоже порывавшегося выйти, он удержал за рукав.

– А я, брат и друг мой, – промолвил Рюрик Ростиславович, – хотел бы с тобою перекинуться словом об одном нашем родственнике вовсе без чужих ушей.

– Если сей родич – Игорь Северский, то Всеволод и боярин Хотен как раз и помогут нам, – тут Святослав хитро прищурился. – Ты ведь предлагаешь созвать княжеский съезд и судить на нём Игоря, как только выкупится из полона?

– Вот именно, брат! – вскинулся князь Рюрик. – Закон наш всем ведом: коли князь провинится, волость теряет, а коли муж – голову.

– Насчет Игоря я с тобою полностью согласен. Вот только некогда нам будет сим в ближайшее время заняться. Вот я и придумал: давай отправим твоего старшего брата и Хотена на Северщину и в степь, на место побоища, чтобы разобрались в сем деле по свежим следам. Лучше Хотена нет сыщика в Русской земле, брат, и он не станет держать сторону северского князя.

– Хотена послать – да, я согласен! – улыбнулся князь Рюрик старому сыщику. – Он разберется и доложит нам правду про это неслыханное дело. Вот только надо дать ему посольское достоинство, чтобы, если вдруг нарвётся на половцев, смог назвать себя нашим послом к Кончаку – спросить-де о выкупе Игоря. А зачем нужен для сего дела мой… беспутный мой брат, вот уж ума не приложу.

– Я всё придумал, пока скакал вчера из Чернигова, брат. Хотен не только нам доложит всё как есть, но и расскажет летописцу Поликарпу. А вот брат твой Всеволод Ростиславович, он песню об Игоре сочинит. Такую песню, какой племянник мой Игорь окажется достоин, – или поносную, или хвалебную. Ты же дай для сего мнимого посольства десяток мужей своих отборных с добрым децким во главе, а я, со своей стороны, снабжу их кунами, конями и всем необходимым. А отправляются пусть уже завтра в полудень.

– Одно забыли вы, братья и господа мои, – улыбнулся Севка-князёк во весь свой щербатый рот, – забыл ты спросить меня, согласен ли я ехать в степь, прямо в зубы ополчившимся против нас, как я понял, кыпчакам. Да и княжеское моё звание, смекаю, с посольским поручением невместно есть.

– Эй, ты! – прикрикнул на него младший брат. – С твоим княжеским званием невместно твоё поведение, уж это точно. А поедешь под чужим именем. И я одену тебя и дам коней добрых, и твой долг ростовщику Якубу заплачу.

Тут Хотен понял, что если не откроет сейчас рот, то придётся ему выполнять неожиданное сие, да и опасное поручение бесплатно.

– А я стар ведь, господа мои великие князья, для такой поездки, – развёл он руками. – И своих дел у меня в Киеве полно.

– Боярин, это дело наиважнейшее. Я велю тебе выдать из моей казны две гривны завтра и ещё три гривны, когда вернёшься. Те гривны твои потери покроют, – пообещал Святослав Всеволодович и добавил. – А что стар ты стал… Старый конь борозды не портит, так ведь? И я знаю, что ты великому князю Изяславу Мстиславовичу верно служил, стало быть, нас, Ольговичей, не жалуешь, стало быть, не Игоря будешь выгораживать, а правду искать, и чего раскопаешь, не станешь от нас с князь-Рюриком скрывать. И разве не дорога тебе Русская земля?

– Да уж, не хотел бы я снова увидеть немирных половцев за своим забором на Горе, – проворчал Хотен. – Только гривны желательно бы получить вперёд, великий княже Рюрик Ростиславович. А тебя прошу, великий княже Святослав Всеволодович, дай мне с собою десяток молодого Неудачи Добриловича. И не спрашивай, будь добр, почему именно его.