Кэсси носилась со своей дочкой, как курица со своим выводком. Работу в офисе у Нины она оставила, вместо этого через бюро по трудоустройству получила надомную должность машинистки в одной страховой компании. Печатать приходилось по ночам, но, главное, можно было сидеть дома, занимаясь с Эми. Сон для Кэсси стал теперь почти непозволительной роскошью, она позабыла, высыпалась ли вообще в последние недели. Но какое это могло иметь значение! Взяв на свои не очень-то крепкие плечи тяготы дочкиного недуга, Кэсси не имела права жаловаться.

На примере своей собственной матери она давно поняла, что жалеть саму себя – последнее дело, которое только лишает жизненных сил. Кэсси твердо решила не предаваться этому.

Только после второй примерки удалось подобрать слуховые аппараты для малюсеньких ушек Эми. Сначала Кэсси очень переживала, когда надо было выводить дочку на прогулку. Эти желтовато-коричневые наушники, казалось, ставят штамп на ее малышке, как на неполноценном ребенке, и на ней самой, как на плохой или невнимательной матери. Кроме этого, Кэсси боялась людских предрассудков, которые, увы, частично разделяла и сама, – предрассудков нормально слышащего человека, что глухота – это неполноценность.

Чтобы собственная неграмотность – и медицинская, и педагогическая – не помешала нормальному развитию малышки, Кэсси отыскала в библиотеках все книги о детских дефектах слуха.

К ее разочарованию, их оказалось крайне мало.

Да и те, которые она нашла, были скорее предназначены для специалистов – сурдопедагогов или для врачей; они изобиловали медицинской терминологией, схемами, которые не так-то просто было применить к маленькой Эми.

Если бы шумы и звуки можно было взвесить, то Кэсси сказала бы, что уже тоннами их завалила свою дочь: рев пылесоса, шум текущей воды, радио, звон и лязг кухонной утвари усилиями Кэсси раздавались то позади ребенка, то у него перед носом. Таким образом мать надеялась научить Эми различать громкие шумы и резкие звуки, расширить ее представления об окружающем мире. Кроме грохота, стуков, трелей, издаваемых намеренно, Кэсси постоянно говорила с дочкой, говорила часами, старательно артикулируя, надеясь, что «звукоочертания» слов запомнятся Эми, помогут ей чуть позже разобраться в значении слов, фраз, а еще позднее – помогут заговорить самостоятельно.

Таковы были планы Кэсси. Но шли дни, шли недели, месяцы, а признаков того, что Эми понимает значение каких-либо слов не наблюдалось.

Больно было видеть невинную и безмятежную улыбку своей крошки, нисколько не усваивающей уроки, которые старательно давала ей мать.

– Эми требуется профессиональный уход и занятия со специалистом, – сказала Нина, однажды заглянув к ним с очередными подарками.

В этот раз – с огромным плюшевым жирафом для девочки и коробкой шоколадных конфет для Кэсси.

– Я не отдам в приют годов алого ребенка, – начала отбиваться Кэсси, как всегда, когда Нина поднимала эту тему. Нина не могла допустить, чтобы чувство материнской вины перешло пределы разумного.

Слуховой аппаратик на правом ушке Эми запищал.

– В конце концов, я ее мать, – отрегулировав давление наушника, сказала Кэсси.

Тревога давно превратили ее нервы в туго натянутые струны.

– Я единственная, кто понимает, что ей нужно и чего она хочет. Я единственная, кто может помочь ей.

– Именно поэтому она так «блестяще развивается», – сухо ответила Нина. Лицо Кэсси болезненно исказилось, и Нина ласково обняла ее. – Прости меня, я понимаю, что это звучит жестоко, но иначе ты ничего не поймешь. Ты утверждаешь, что только ты можешь помочь Эми, но вот перед нами факты. Девочке уже почти год. И несмотря на то, что ты почти загнала себя в гроб с этими занятиями, никаких признаков улучшения или развития речи нет.

Убитая и опустошенная, Кэсси закрыла лицо руками не в состоянии смотреть на Нину, не в состоянии встретить ужасную правду.

– Я так люблю ее, – всхлипнула она.

– Я знаю, – тихо произнесла Нина, поглаживая волосы Кэсси, желая как-то унять ее мучительную боль. – Но люби ее так, чтобы она смогла жить.

– Да, ты права, – сквозь пелену слез Кэсси едва различала предметы. Потом судорожно вздохнула. – Мы снова пойдем к доктору Гэрриет Грин.

Кэсси, которой просто кощунственной, дикой казалась сама мысль отдать ребенка в приют, с облегчением восприняла неожиданное предложение Гэрриет Грин.

– Недалеко от вашего дома есть очень хорошая детская сурдоклиника, – сообщила доктор Грин. – Если Эми трижды в неделю будет приходить туда на процедуры и специальные занятия, эффект сразу даст о себе знать. Конечно, понадобятся и дополнительные упражнения дома, и консультации, для вас, кстати, тоже. – Она сняла очки, покрутила их в руке. – На счастье, есть такой специалист, именно для домашних занятий. Бывшая медсестра из моей клиники ищет работу.

– Медсестра?

– Эдит Кэмпбелл, о которой идет речь, больше, чем просто медсестра, – улыбнулась доктор Грин. – Кроме всего прочего, она еще и страдающая в пустом доме без внуков бабушка.

– Не совсем понимаю вас.

– Эдит – вдова. Долгие годы она держала на себе почти всю организационно-практическую работу у нас. Но вот Челси, ее тогда трехлетняя внучка, неожиданно потеряла слух из-за тяжелейшего тонзиллита и осложнившегося воспаления среднего уха. Это было пять лет назад. Дочь Эдит, Энджи, тогда жила одна, муж давно оставил ее, она не могла бросить работу, чтобы постоянно водить девочку в клинику. Тогда со службой рассталась Эдит, переехала к дочери и внучке, чтобы Энджи не потеряла места. Однако дела их шли неплохо, со временем Энджи вышла замуж за одного биржевика из Мерил-Линч, позднее его перевели в Сиэтлл. Пришлось уехать туда и Энджи с дочкой. Теперь Эдит снова хочет начать работать. Безусловно, я была бы счастлива взять ее на старое место, тем более, что все наши маленькие пациенты всегда обожали ее. Но у меня есть ощущение, что Эдит страдает от одиночества, переживает, что нет малышки, о которой она могла бы заботиться.

– Вы полагаете, она согласилась бы жить у нас, занимаясь с Эми?

– С радостью согласилась бы, – не колеблясь сказала доктор Грин. – Почему бы вам с нею не встретиться, не переговорить? И поверьте мне, дорогая, лучшего человека для ухода за вашей девочкой вы не найдете. Дело тут не только в том, что Эдит – добрейшей души женщина, она первоклассный специалист-дефектолог, она знает, как растить глухих детей.

Ничем особенно себя не утешая, Кэсси согласилась встретиться с этой чудо-Эдит. Знакомство нисколько не разочаровало ее. Интеллигентная, лет шестидесяти женщина, мягкого нрава, только подошла к маленькой Эми, как та, конечно, ничего не слыша, не издавая никаких звуков, счастливо и радостно заулыбалась ей. Кэсси поняла, что слова Гэрриет Грин о том, что все дети обожают Эдит, соответствуют действительности. Более того, Эдит Кэмпбелл прекрасно чувствовала состояние самой Кэсси.

– Мы тогда пережили шок, – рассказывала она. , – Челси была таким ярким, музыкальным ребенком, мы даже не подозревали, что ее ждет такая судьба. Бы, конечно, думаете, что я, работая в клинике Гэрриет Грин, ежедневно видя неслышащих ребятишек, легче перенесла все это.

Нет. Я оказалась полна глупых предрассудков, сомнений, о которых сама прежде не подозревала.

И потом это мучительное чувство вины перед малышкой... Но, так или иначе; я воспринимала Челси как нормального ребенка, лишь с нарушениями слухового аппарата. И это было самой большой моей сшибкой.

– Почему? – ахнула Кэсси. Ведь она именно так думала о своей дочке.

– Потому что со временем я поняла, в чем была не права. Глухота – это не инвалидность, когда, например, отказывают конечности или наступает слепота. К сожалению, в нашем сегодняшнем мире глухота считается неполноценностью. А ведь мир глухого человека – это мир человека нормального, мисс Макбрайд. И наша задача в тем и состоит, чтобы глухие дети чувствовали себя полноценными, не изгоями, не инвалидами.

Какой бы непривлекательной вам не показалась сейчас моя идея, но Эми необходим равный доступ и в мир глухих людей, и в мир слышащих. Ей необходимо бывать в среде глухих, тех, кто уже достиг многого в своем развитии, именно для того чтобы поверить в себя. Конечно, в сочетании с постоянными индивидуальными занятиями.

– Эми ведь только один год, миссис Кэмпбелл, – сочла нужным напомнить Кэсси.

– Никогда не рано заняться воспитанием уверенное, и в себе, – успокоила ее Эдит, дружески похлопав по коленке. – Не волнуйтесь, дорогая, не так уж много времени вы потеряли, вместе мы все наверстаем.

Эдит Кэмпбелл, как выяснилось, была своеобразной последовательницей Дейла Карнеги и Нормана Винсента Пила. Она говорила почти два часа; печенье было все съедено, чай давно остыл, а Эдит повторяла и повторяла: глухие люди могут делать абсолютно все, что люди слышащие, все, кроме одного – они не могут слышать. Если разум постигнет это, а сердце поверит, достичь можно будет всего. Могу все, но не слышу. Формулировки этой мысли менялись, оставалась суть.

Главное – достоинство человека неслышащего.

Когда наконец Эдит замолчала, Кэсси неожиданно для себя обнаружила, что впервые за эти полгода настроение у нее оптимистичное и бодрое.

– Когда бы вы смогли начать работу? – поинтересовалась она.

– Когда буду нужна.

– Вы были нужны и полгода назад, – призналась Кэсси. – Придется исправлять сделанные мною ошибки.

Однако уже через неделю воспрявшая было духом Кэсси получила очередной удар – после разговора с администратором клиники, которую рекомендовала доктор Гэрриет Грин.

Сурдодефектологическая детская клиника была уютной, удобной, стены холлов и кабинетов были разрисованы мозаиками и орнаментами – дело рук самих пациентов. Всюду были игрушки – куклы, машинки, складные головоломки, краски и карандаши на маленьких ярких столиках. Побеседовав с лечащим врачом Эми, Кэсси узнала, что сначала важно заняться с девочкой индивидуально – это забота специалистов клиники. Особая программа будет и для домашней работы. Позднее Эми определят в возрастную группу для коллективного обучения.

– Место замечательное, – на следующий день Кэсси рассказывала Нине, во всех подробностях описывая клинику. – Сотрудники высонепрофессиональны, к детям внимательны и, похоже, по-настоящему любят свое дело.

– Тогда почему у тебя лицо кислое?

– Да потому что это жутко дорого. Полдня промотавшись по страховым конторам, я выяснила, что скидок мне не положено. А самостоятельно оплатить все счета я не смогу, даже если найду вторую работу.

– У меня на этот счет есть кое-какие соображения, – сказала она.

– Нет, – покачали Кэсси головой, – ты и так уже слишком много для меня сделала. Больше я у тебя ни цента не возьму.

– Тебе никогда не приходилось слышать, что поспешные выводы до добра не доведут? Ладно.

В общем, я давно жду подходящего момента. Ты сейчас в хорошей форме, фигуры все это тебя не лишило, – Нина профессиональным взглядом окинула роскошное тело Кэсси, – так что, пришло время «запускать» тебя в дело.

– О, конечно, – с иронией откликнулась Кэсси, – ты сама позвонишь в «Вог» или это сделаю я?

– Для начала сделаем фото пробы, – серьезно сказала Нина. – Завтра, в девять утра ты встретишься с Томми Джонсом.

Кэсси достаточно долго проработала в фотоагентстве Грейс, чтобы знать это имя. Джонс был одним из корифеев своего дела. Совершенно очевидно, что Нина всерьез решила заняться своей подопечной.

– Мне надо подумать.

– Прекрасно. Подумай, а мы пока приведем в порядок твою голову.

Нина встала, прошла в ванную, где Эми отмывали от овсяных хлопьев, которыми она посыпала свою голову.

– Эдит, – обратилась Нина к миссис Кэмпбелл, которая, казалось теперь, всю жизнь жила в этом доме. – Я забираю Кэсси на «капитальный ремонт». Вернемся часам к шести. Но, возможно, и позже.

– За нас не беспокойтесь, – откликнулась Эдит, – мы с Эми прекрасно управимся. Так что развлекайтесь, девочки.

– Когда из твоей шевелюры мы соорудим какое-нибудь подобие прически, займемся маникюром, – сообщила Нина, когда они устроились на заднем сиденье такси. – Ногти у тебя явно коротковаты.

– Ты же знаешь, что я стригла их, чтобы не поцарапать Эми. Менять ей одежку приходится часто.

– Это верно, – согласилась Нина, – однако теперь этим будет заниматься Эдит.

Что-то подобное ревности кольнуло Кэсси в сердце.

– Я все же остаюсь матерью Эми, даже если Эдит будет жить у нас постоянно.

– Конечно, остаешься, – нетерпеливо подхватила Нина. – Господи, Кэсси, можно подумать, ты оставила ребенка в цыганском таборе, а не под присмотром добродушной няни-бабушки, кстати, первоклассного специалиста-дефектолога и, между прочим, весьма высокооплачиваемого.

Кэсси, все еще опасаясь, что Эми, когда научится говорить, назовет мамой не ее, а Эдит, промолчала.

Через три часа грива Кэсси превратилась в руках волшебника Кеннета в струящийся каскад, на коротко подстриженные ногти наклеили миндалевидные перламутровые пластинки, а Нина преподала ей краткий курс макияжа.

– Чувствую себя Элизой Дулитл, – призналась Кэсси, наблюдая в зеркало, как Нина наносит ей на скулы тончайший слой румян.

– Вот так. Выглядишь – потрясающе, – наконец объявила Нина.

Домой они вернулись, когда было уже темно.

Эдит сказала, что Эми сейчас спит, что весь день она была умницей и паинькой, как всегда, и что сама Эдит собирается посмотреть очередную серию – »Далласа».

– Мне так нравится этот коварный Джей Ар, – призналась она в любви к одному из телегероев, лукаво улыбнулась и ушла.

– Знаешь, Кэсси, – задумчиво сказала Нина, когда та проведала мирно спящую дочку, – я иногда думаю, что наша с тобой необычная встреча – это лучшее, что было в моей жизни.

Только теперь я поняла, как мне не хватало близких людей, семьи.

– Скорее, это лучшее, что было в моей жизни, – возразила Кэсси и тут же поправилась:

– Не считая, конечно, Эми.

– Да уж, – согласилась Нина. – Ты только представь, если бы в тот день в туалет зашла не я, а Эллен Лэмберт.

Эллен Лэмберт – тоже бывшая супермодель – возглавляла конкурирующее фотоагентство, но, насколько знала Кэсси, больше интересовалась доходами, чем судьбами своих людей.

– У Эллен куча агентов, которые только и делают, что ищут, нанимают новых девочек. А я к своим подопечным отношусь серьезно, заглядываю вперед, просматриваю карьеру каждой.

Для тебя же, Кэсси, мы создадим принципиально новый облик. Облик, который сделает тебя одной из самых дорогих супермоделей мира.

Нина достала из стеганого саквояжа от Шанель листок – это был их контракт.

– Тебе надо лишь поставить внизу свою подпись. И будешь богата.

– Ты действительно думаешь, что такое возможно? – спросила Кэсси, вздохнула, взяла ручку и вывела ка контракте свое имя.

– Безусловно, – подписывая в свою очередь договор, ответила Нина. – Осталось убрать документ в папку. И сменить тебе имя.

– Сменить имя? Зачем? Чем плохо мое имя?

– Кэсси Макбрайд могут звать симпатичную девушку из Гэллахер-сити, что в Оклахоме, – терпеливо объяснила Нина, – но для твоего нового облика в нем маловато экзотики и шика.

Тебе предстоит бать звездой, и у меня есть имя для этой звезды. – Она сделала паузу в предвкушении эффекта. – Джейд.

– Джейд? Это что еще за имя?

– Многие знаменитости живут под единственным именем. Ты, помнится, сама рассказывала мне, что в Древнем Китае красивую женщину величали Джейд. Жадеит.

До сих пор очарованная этим чудо-минералом, которым из века в век славились земные цивилизации, Кэсси вспомнила, что в китайской литературе с душистым жадеитом сравнивали нежную кожу красавицы, осколками жадеита называли утраченную привлекательность.

– Никогда не думала, что смогу носить другое имя. Джейд?..

– Ты привыкнешь к нему быстро, сама не заметишь, – успокоила ее Нина. – Поверь мне, такое имя – то что надо. Оно запоминающееся, к тому же все сразу обратят внимание на твои зеленые глаза. Женщина с такими глазами, как у тебя, в состоянии править миром.

– О да, только до успеха мне, пожалуй, еще далековато.

– Не так уже и далеко. – Нина подала ей высокий узкий бокал. – Итак, за Джейд. За восходящую звезду.

Необычно было поднимать тост за саму себя, и тем не менее Кэсси сделала глоток и подумала, какой же подарок судьбы – ее встреча с Ниной Грейс.

На пробы в фотоателье Томми Джонса Кэсси приехала вся на нервах. Но Томми все время оставался на удивление спокойным, подбадривал Кэсси улыбками, шутил, и скоро ее движения стали раскованными, сама она будто слилась с ритмами рок-музыки, звучавшей в студии.

– Я думала, он только в помещении будет делать снимки, – сказала Нина вечером, разглядывая фотографии, доставленные посыльным с Кристофер-стрит, где находилась студия Джонса.

– Сначала и я так думала, – ответила Кэсси, – но потом Томми вошел в азарт и сказал, что желает сделать нечто новенькое вместо наскучивших «модных картинок».

– Что же, это он и сделал, – призналась Нина, перебирая глянцевые снимки, где Кэсси была крупным и средним планом, в анфас, в профиль, в полный рост Слегка вызывающие фотографии тем не мерее задевали за живое: вот Кэсси на фоке свалки в черных кружевах от Слега Кассини, вот она отрешенно прислонилась к мраморной колонне Метрсполитен-Оперы, на ней надета узенькая полоска джинсовой юбочки и черная кожаная с заклепками куртка; а вот Кэсси на подножке тяжелого грузовика, на ней лишь мужской смокинг, мягкая мужская шляпа, а на ногах – туфельки на немыслимо высоких и тонких шпильках.

– Что ты знаешь о Кении?

– О Кении? – переспросила Кэсси, не уловив смысл вопроса. – Это в Африке. Больше ничего.

– Ничего, скоро узнаешь больше. Одна из наших девочек в парижском филиале по графику должна была ехать в Кению, на съемки для «Вога». К сожалению, она умудрилась днем заснуть на пляже в Монте-Карло, и теперь, по словам нашего шефа-фотографа, с нее, как с креветки, слезает слоями красная шкура. Фотографу нужна модель через десять дней. Мне необходимо беречь свою репутацию в глазах французских авторитетов, а тебе нужна работа. – Нина удовлетворенно улыбнулась. – Идеальное совпадение.

Со слезами оставив Эми под опекой Эдит Кэмпбелл, Кэсси с неизбежной бюрократической волокитой получила паспорт на выезд и, не успев опомниться, уже летела в самолете, следующем в Найроби, в качестве Джейд, расставшись с Кэсси Макбрайд, уроженкой Гэллахер-сити, штат Оклахома.

Африка – удивительный далекий мир! Первозданный, дикий край, пейзажи которого оказались более впечатляющими и неотразимыми, чем того ожидала Кэсси Ночь она провела в относительной безопасности сафари-палатки зкстра-класса, а утром, едва рассеялась серебристая дымка, Кэсси в каком-то священном оцепенении увидела закрывающую полнебосвода великую Килиманджаро.

– Потрясающе... – ахнула Кэсси, очарованная снежным сиянием горной вершины.

– Потрясающе; но не более., чем потрясающи вы, ma cherie, – сказал ей Стефан Рибу. Знаменитый фотсмастер вчера даже и; пытался скрыть, как насторожен тем, что Грейс прислала ему начинающую модель. Однако, приглядевшись к Кэсси, он, похоже, изменил свое мнение. – Вы определенно этим владеете.

– Этим? – рассеянно переспросила Джейд, больше внимавшая звукам саванны – невдалеке трубили слоны.

– Pulpeuse.

– Простите. Я не знаю французского, Стефан чисто по-галлайски пожал плечами.

– Перевести это невозможно. Скажу только, что этим обладала Сьюзи Паркер. Верушка. И, в тех редких случаях, когда она демонстрировала merveilleux щелочку между зубами, Лорен Хаттон. Но вы, та cherie, – продолжал он, сломав веточку цветущего дерева и украсив ею волосы Джейд, – вы владеете этим в совершенстве.

Восемь дней, всего восемь дней, которые они провели в Африке, показались целой жизнью.

Стефан находился в бесконечном движении, таскал свою группу по чайным и кофейным плантациям, возил по буковым лесам, по саванне, они забирались на склоны пушистых от снега гор, бродили по зеленому Большому Плато, потом вновь спускались к хрустальным оконцам голубых равнинных озер. Это был край неуловимых настроений, край, который невозможно покорить.

Весело щелкала фотокамера Стефана Рибу, и вот Кэсси кормит сахарком толстокожих носорогов на фоне хижин, крытых пальмовыми листьями, вот она среди грациозных антилоп на пронзительно-зеленом лугу, отгороженном от хищников электроструной, вот она плавает в озере, на берег которого, на мелководье, приходят на водопой леопарды.

Нина, отправляя Кэсси в Найроби, дала ей в дорогу роман «Из Африки!», и Стефан решил сделать несколько кадров, нарядив Джейд в белое струящееся кисейное платье, усадив ее за стол, покрытый белоснежной скатертью, сервированный сверкающим хрусталем, фарфором, посудой «Ройял Ворчестер», блестящими серебряными приборами. Кэсси с легкостью вообразила себя героиней Айзека Динесена – дамой из «Белого племени Африки», ждущей приезда своего благородного любовника. А рядом ходили царственные газели и пугливые зебры.

Но на следующий день облик Джейд кардинально менялся – она появлялась в мужской футболке, шортах хаки, в тяжелых башмаках на шнуровке, с поднятым дротиком в одной руке, с ястребом – на другой, обтянутой кожаной перчаткой.

– Так, так, – одобрительно приговаривал Стефан, не переставая щелкать фотоаппаратом;

Кэсси поворачивалась и так, и эдак, глядя воинственно и свирепо, точь-в-точь, как воин масаи в боевом облачении, сопровождавший ее в кадре. Стефан Рибу не мог, конечно, знать, что яростное выражение глаз девушки вызвано ее фантастической мыслью, как бы этим копьем она пронзила черное, злое сердце Кинлэна Гэллахера.

В последний перед отъездом день Стефан потащил всю группу в частный заповедник, расположенный на возвышенности Лайкипия. Близились сумерки. Багровое солнце лило расплавленные струи света на землю. Давно привыкшие к людям зебры, жирафы, львы, буйволы никакого внимания не обращали на женщину в миниатюрном, тигровой расцветки купальнике-бикини, бродившую у водоема.

– Вы думаете о мужчине, – таково было задание Стефана Рибу, который торопился поймать последние капли солнечного света и то и дело щелкал «Никоном». – Вы думаете о сильном, суровом мужчине. Вон он там, в тени, он полон тайн – тайн, которые вы жаждете знать...

И хотя Кэсси полагала, что ей удалось изгнать из своего сердца и разума Рорка Гэллахера, слова фотографа вызвали мучительно-сладкие воспоминания об урагане, о штормовом укрытии, о дне, когда зачата была Эми.

Джейд медленно поднесла к волосам руки, пальцами перебирала их, глядя из-под густых опущенных ресниц прямо в камеру. Желание – острое, горячее, опасное – загорелось в ее удлиненно-раскосых кошачьих глазах.

Она улыбалась женственно и соблазнительно.

Сила призыва этой улыбки была неодолима, могла заворожить любого мужчину, заставить бросить все и отправиться за ней куда угодно, хоть в саму преисполню. Такая женщина сводит мужчин с ума, для такой женщины мужчина готов на все.

– Manifique, – пришел в восторг Рибу, – не дрогнула бы рука, Джейд. О небо, если Ева хоть немного была похожа на вас сейчас, я понимаю того парня, Адама, который не устоял и вкусил пресловутого яблочка.

Стефан щелкал камерой, продолжая болтать.

– Я влюблен в вас, cherie, с каждым взглядом влюблен все больше и больше. От каждого вашего взгляда чувство мое усиливается, – мурлыкал он, – вы почти заставили меня пожалеть, что я не родился гетеросексуальным, та cherie.

Джейд подумала, что драгоценнее в его устах комплимента быть не может.

В последнюю ночь, когда вся фотогруппа веселилась в красной палатке Стефана, Джейд в одиночестве сидела у костра и размышляла, как же далеко она забралась.

Прошло только десять дней! И дело не в милях, хотя Кения – буквально на другом краю света, если смотреть из Гэллахер-сити, штат Оклахома. И даже если из Нью-Йорка.

Она уже не была той юной, наивной девушкой, которая боготворила Рорка Гэллахера. Не была она больше и затравленной женщиной, которую Кинлэн Гэллахер вышвырнул из родного города. Непростая жизнь дала ей опыт, закалила ее, научила рисковать.

Глядя в бесконечное, с россыпями звезд черное небо, Джейд вдруг поняла, что ей вполне по душе собственный новый облик «интересной женщины».