Привычная ко всем домашним делам, Кэсси сразу поняла, что Хельга изо всех сил пыталась заставить ее сдаться и уйти. Не было работы более грязной, более унизительной, чем она поручала Кэсси, которая все приказы и задания выполняла добросовестно, не промолвив ни единого слова.

Местный свет стал съезжаться уже после полудня, и скоро все подъездные дорожки были забиты вереницами «кадиллаков», «мерседесов», «ягуаров», «роллс-ройсов», «джипов Чеви Блэйзерс» и даже фургончиков. На некоторых машинах пестрели нахальные надписи-липучки, среди которых чаще других встречалось задиристое «Янки, поберегись, гоним все восемьдесят!».

Праздничный прием в светлое время дня предполагал появление гостей в повседневной одежде. Для здешнего высшего света это означало шикарный «дальнезападный» стиль Неймана Маркуса. Городские модницы из Гэллахер-сити были разряжены в сногсшибательные кожаные платья бессмертных «ковбойских» фасонов, усыпанные бирюзой, горным хрусталем, перламутровыми блестками. А пальцы, уши, запястья дам позвякивали, подрагивали, посверкивали бриллиантами, изумрудами, сапфирами и рубинами от Ван Клифа и Эрпелза.

Несколько ошарашенная этой выставкой роскошных драгоценностей и нарядов, которые так щедро демонстрировали жены и дочки местной нефтяной знати, Кэсси подумала, что, добиваясь этого, они наверняка переступили через немалое количество неудачливых конкурентов.

Мужчины, прибывшие к Гэллахерам, может и не отличались броскими костюмами – в основном, все были одеты в джинсы «Левис» и свободные рубашки. Однако достаток ощущался и здесь – обувь ручной работы была сплошь крокодиловой, оленьей, ящеричной кожи. Несомненную ценность представляли массивные чистого серебра пряжки на ремнях, галстуки-боло с дорогими зажимами, а иные кожаные шляпы с орнаментами или с вышитыми лентами были истинным произведением искусства.

По части еды дружеская вечеринка у Кинлэна Гэллахера скорее напоминала раблезианское пиршество: горячие, сочащиеся маслом кукурузные початки, печеные бобы с патокой, груды ярко-желтых пышных булочек, переложенные обжигающим перчиком-джелапено, огромные блюда сочного хрустящего кисло-сладкого капустного салата, – все это было поистине в несметных количествах. Столы ломились от изобилия пряных и душистых мексиканских закусок, поданных с целью придать застолью «привкус» настоящей фиесты. Кэсси казалось, что яствами заполнен каждый дюйм просторного дворика усадьбы Гэллахеров.

Бармены и буфетчики смешивали коктейли, разливали по кружкам пиво, наполняли коньяком рюмки, ледяной хрустальной водой – фужеры, а повара в клетчатых красно-белых – в тон скатертям и салфеткам – фартуках колдовали над первыми порциями сочных, с кровью бифштексов и хрустящих, с румяной корочкой и аппетитными капельками жира бараньих ребрышек.

Музыканты в пестрых сомбреро и ярких полосатых пончо расположились посреди бархатно-зеленой лужайки и развлекали гостей то мелодично-томными, то зажигательными мексиканскими песенками. В другом уголке усадьбы играл небольшой кантри-оркестр, желающие могли танцевать под его музыку прямо на теннисном корте, заблаговременно посыпанном опилками. А над бирюзовой поверхностью бассейна, сделанного в форме ковбойского сапожка, лились песни Вилли Нелсона, вечной темой которых были тяжелые времена, коварство, неверные женщины и виски.

Для Кэсси такой прием-барбекю, продуманный до мелочей, казался возможным разве что в раю. У нее самой никогда не было настоящего дня рождения. Как знать, в каком состоянии будет мать к трем часам дня? Так что о том, чтобы после школы пригласить к себе друзей не было и речи. Давным-давно, когда Кэсси было восемь лет, она уговорила Белл разрешить ей устроить во время рождественских каникул маленький праздник для одноклассников. Все кончилось тем, что Белл, поклявшаяся в рот не брать в тот вечер, грохнулась прямо на наряженную елку. С тех пор Кэсси зареклась кого-либо звать к себе домой.

Стемнело. Все деревья в саду вдруг засверкали тысячами разноцветных мельчайших огоньков, будто вылетела стая светлячков в темное ночное небо. На столах зажгли свечи, они ярко освещали красно-белые скатерти, все огни отражались от гладкой почти черной поверхности бассейна. На улицу вынесли калориферы, чтобы разгоряченные гости не остыли на холодном ночном воздухе; электрические спирали краснели таинственным тусклым светом.

Кэсси уже в третий раз возвращалась из кухни в сад с очередным подносом канапе и фруктов, когда неожиданно дорогу ей преградил Трейс Геллахер, шестнадцатилетний брат именинницы Шелби.

– Все смотрю на тебя, Кэсси. Работаешь, как пчелка. По-моему, ты и не присела за сегодняшний вечер. Может, все-таки передохнешь минутку?

– Не могу. Хельга скажет, что я отлыниваю от работы.

Он ухмыльнулся, глядя на нее сквозь темные стенки своего высокого бокала.

– Но ты ведь нанята не Хельгой, – отчеканил он, – раз ты получаешь деньги от Гэллахеров, кошечка, значит, ты работаешь на нас.

– Попробуй объясни это Хельге.

Трейс придвинулся к Кэсси поближе, и она непроизвольно, но очень своевременно выставила перед собой поднос, пытаясь сдержать напор этого парня.

– Может, ты желаешь чего-нибудь?

– О, ягодка, это смотря, что ты предложишь...

Он потянулся к ней, обдавая горячим, пропитанным пивом, дыханием. Кэсси сделала вид, что не понимает его намерений.

– У нас есть на выбор: трубочки с острым салатом, закуски «такое» и «барритос», и гуакамола, и...

– Но ты же знаешь, девочка, о чем я говорю, – сказал он, пожирая глазами ее грудь, бедра, ноги.

Да. Она знала это прекрасно. И еще она знала, что пора отделаться от него.

– Мне необходимо вернуться к своим обязанностям.

С этими словами Кэсси развернулась, чтобы уйти, но Трейс схватил ее за руку. Это была именно хватка, звериная, волчья.

– Пожалуйста, Трейс, – ровным голосом произнесла Кэсси, вздрогнув от его цепких пальцев, стараясь no-возможности не привлекать внимания.

Он вновь хищно осклабился, показав желтоватые зубы, столь напоминавшие волчий оскал.

– Пожалуйста – нет? – он принялся поглаживать мягкую кожу ее запястья. – Или пожалуйста – да?

У Кэсси засосало под ложечкой – и от страха, и от злости одновременно. Ни на минуту не забывая, как нужна ей эта работа, она сумела совладать со своей гордостью и тихо, почти просительно, повторила:

– Пожалуйста – нет.

– Думаю, что смогу переубедить тебя, – уже совсем бесцеремонно процедил Трейс, потянув ее в темноватый угол за «зарослями» искусственных шелковых деревьев. Лапищи его уже готовы были вцепиться в ее мягкую грудь.

Кэсси почувствовала, что еще мгновение, и она грохнет огромный поднос с закусками прямо на шикарные сапоги из кожи броненосца, которыми скрипел этот негодяй, но неожиданно совсем близко раздался звучный мужской голос:

– Я бы не стал этого делать, Трейс.

Жадные пальцы Трейса остановились буквально в двух дюймах от тела Кэсси.

– Да мы с ней просто болтали, – мрачно огрызнулся Трейс, обращаясь к подошедшему к ним Рорку Гэллахеру. Антагонизм между братьями был настолько очевиден, что приобретал почти материальные формы; Кэсси казалось, его можно даже пощупать руками.

– Тогда ты не будешь возражать, братишка, если и я перекинусь с Кэсси парой слов?

Не дожидаясь ничьих ответов, Рорк взял у Кэсси поднос, поставил его на первый попавшийся столик, взял девочку под руку и отвел в тихий уголок дома. Наконец-то взглянув на него, Кэсси вдруг почувствовала, что ни один из прежде знакомых ей людей не излучал такого человеческого тепла и обаяния, и она сразу прониклась к нему доверием.

Рорк достал из кармана большой белоснежный носовой платок.

– Думаю, будет неплохо, если ты сунешь это за ворот платья, – для такого сильного, крупного молодого человека он говорил на удивление мягко, – это скопище с каждым часом становится все неугомоннее, Кэсси. Так что не стоит махать красной тряпкой перед носом подвыпивших быков.

Кэсси вспыхнула, будто алые розы отдали ее коже все свои краски – что же, рыжеволосые неизменно отличаются этим.

– Спасибо, – молвила она, опустив глаза, и заправила накрахмаленный платок в V-образный вырез платья. – За платок спасибо, а главное... ну, ты сам знаешь, за что.

Кэсси ни в коем случае не хотела признаваться, что всерьез испугалась Трейса. Это уж потом такие жадные похотливые мужские взгляды стали ей почти привычными.

А Рорку, похоже, понравилось, что Кэсси скромно потупилась, и он сказал:

– Если мой разнузданный братец будет тебя еще беспокоить, дай мне знать.

Если Кэсси и стояла у истоков чего-нибудь серьезного в этой жизни, прежде всего это была вражда между сыновьями Гэллахера, начало которой она положила.

– Спасибо еще раз – за это предложение.

Но, думаю, смогу справиться с этим и сама.

– Нисколько не сомневаюсь, Кэсси. Однако Трейс иногда просто несносен. Посмотри в толковом словаре статью «carouse» – получишь подробный портрет моего братца. В общем, если он будет доставать тебя, обращайся ко мне.

Его ласковой и дружелюбной улыбке Кэсси была готова радоваться хоть до завтра.

– Трейс, вообще-то, не совсем бросовый парень, Кэсси, – уверил ее Рорк, в сущности сам зная, что это не так; его брат на самом деле имел репутацию бешеного пса. Сказать эти слова Рорка побудило чувство фамильной гордости, вбитое в него с раннего детства. – Но после пары лишних кружек пива он не в состоянии отличить юную девицу от взрослой женщины.

Говоря это, Рорк поправил белый платок – нагрудник на платье Кэсси. Кэсси кожей ощутила его пальцы, отчего у нее замерло сердце.

– Вот так, – удовлетворенно кивнул он, – это на какое-то время предохранит тебя от неприятностей, – и скользнув взглядом по ее длинным ногам, добавил, – правда, юбку тебе удлинить я никак не могу.

– Придется ползать на коленках, – отшутилась Кэсси.

Рорк все улыбался той же улыбкой.

– Никогда не комплексуй ни насчет своего роста, Кэсси, ни фигуры. – Он дружески потрепал ее пышные рыже-каштановые волосы; где-то под ложечкой она ощутила незнакомый холодок. – Ты станешь самой настоящей красавицей, Кэсси Макбрайд, помяни мое слово. А когда весь мир будет у твоих ног, ты уж не забудь, пожалуйста, что первым предсказал это я.

Забыть? Да она уже знала, что никогда в жизни не забудет этот вечер. Очарованная его улыбкой, Кэсси в буквальном смысле слова онемела. Никакие силы не могли сейчас заставить ее заговорить, даже если бы вопрос стоял о жизни и смерти. К счастью, от ответа ее избавило появление Шелби, которая вбежала в комнату, нетерпеливо окликая брата.

– О, обязанности хозяина зовут меня.

Кэсси посмотрела ему вслед и ей ужасно захотелось оказаться сейчас взрослой. Богатой, шикарной женщиной, которая могла бы привлечь такого мужчину, как Рорк Гэллахер. Такой, как Лейси Янг.

Янги жили на ранчо по соседству, держали породистых лошадей, и в округе поговаривали, что отношения Рорка и Лейси уже давно больше, чем просто соседские. Кэсси очень волновало, насколько соответствуют слухи правде о намерении Рорка жениться на Лейси и заодно объединить их владения. Кэсси казалось, что Лейси Янг имеет в жизни все, что только можно пожелать. Богачка, красавица. Вот и сегодня она выделялась в толпе алой шелковой блузкой свободного покроя, заправленной в тугие-претугие черные кожаные джинсы. А духами «Джой» от нее разило, будто она в них выкупалась. Четыре верхние пуговицы на блузке оставались незастегнутыми с явным намерением продемонстрировать пятикаратовый рубин, покоящийся в ложбинке между крепкими загорелыми грудями. В ушах ее сверкали рубиновые серьги из того же гарнитура. А иссиня-черные густые волосы будто шлемом облегали голову и плечи.

Позднее, когда ночное небо расцветилось мириадами огней фейерверка, Кэсси заметила, как Лейси потянула Рорка в укромный уголок. Их жаркий поцелуй, казалось, длился целую вечность. В полумраке, освещаемом лишь разноцветными вспышками, Кэсси увидела руки Рорка, гладившие и сжимавшие спину в алой блузке, и в сердце кольнула внезапная, незнакомая боль – ревность.

Ну почему, почему некоторым женщинам дано столько всего сразу? Почему другие лишены этого? Разве не достаточно той же Лейси быть просто богатой и красивой? Или ей не хватает для полной меры именно Рорка Гэллахера? Может быть, Белл все-таки права, утверждая, что Создатель, предлагая таким людям, как Макбрайды, ступить «на мягкий коврик», обязательно потом в один момент выдергивает его?

Рорк и Лейси уже скрылись в доме. Кэсси тихо, обиженно вздохнула и вновь принялась за работу.

Несколько часов спустя, когда Кэсси, по локоть погрузившись в мыльную воду, возилась с грязной посудой, на кухню вошла мисс Лилиан.

Хельга, которая, расслабившись, потягивала шпане, тут же вскочила и принялась старательно тереть кафельное покрытие стен.

– Ну, дорогая Кэсси, дебют твой прошел в пример многим, – заявила мисс Лилиан.

Кэсси коротко кивнула.

– Благодарю вас, мэм.

– Хочу узнать, не согласишься ли ты работать у нас на постоянной основе, – если мисс Лилиан и услышала раздраженное бурчание Хельги, то предпочла проигнорировать его.

Зеленые глаза Кэсси вспыхнули радостной надеждой, которая сразу же сменилась досадой и огорчением.

– Я так признательна вам за это предложение, мэм, но, к сожалению, школу я бросить не могу.

Не зная толком, чем будет заниматься в жизни, Кэсси все же была достаточно разумна, чтобы понимать, что без образования многого не добиться. Трудная и печальная судьба ее матери была тому лучшим доказательством.

– Ну, что ты, у меня и в мыслях не было срывать тебя с учебы, – сказала мисс Лилиан. – Я думала только о том, что ты сможешь работать после уроков и по субботам. А когда начнутся летние каникулы, перейдешь на полный рабочий день.

– Я с удовольствием соглашусь на это место, мэм.

– Отлично, – удовлетворенно кивнула мисс Лилиан, впрочем и не ожидая никаких возражений, – итак, теперь об оплате...

Сумма, которую она назвала, была смехотворно низкой. Горничной в мотеле «Роуз Рок»

Кэсси в час могла бы получать побольше. Но одна только мысль, что полдня она теперь будет проводить в этих стенах, среди чудесных картин, удивительных антикварных, дорогих вещей, среди статуэток, сервизов, хрусталя сводила на нет все ее сомнения. Обитать, пусть выполняя нелегкую работу, в таком дворце – мечта!

– Меня устраивают ваши условия, мэм.

– Хорошо, – коротко молвила мисс Лилиан и, будто только сейчас заметив присутствие в кухне экономки, сказала:

– Надеюсь, с вашей стороны, Хельга, возражений не будет?

– la... – промычала та без особого восторга, – мы сделаем из девчонки неплохую работницу.

– Не сомневаюсь, – откликнулась мисс Лилиан. – Рорк сейчас с отцом в библиотеке, когда ты закончишь здесь все дела, Кэсси, он отвезет тебя домой.

Перспектива оказаться с Рорком в машине один на один, привела Кэсси одновременно и в восторг, и в смятение.

– Вы очень любезны, мэм, но я могла бы добраться и сама.

– Вздор. Мы не допустим, чтобы ты в темноте шла в город по пустой дороге.

– Я могу позвонить маме, – сказала Кэсси, понимая, что шансы застать мать дома в такой час были почти равны нулю. А уж о том, чтобы та захотела подъехать к усадьбе за дочерью, и говорить нечего.

– Но разве Белл не больна?

Кэсси, увлекшись работой, совершенно забыла, что несколько часов назад тут насочиняла.

– Я подумала, вдруг ей уже получше... – пришлось выворачиваться Кэсси. Недовольное ворчание Хельги усилилось.

– Если у Белл утром была высокая температура, ей нельзя даже вставать с постели, – назидательно сказала мисс Лилиан, – к тому же, ты никому не навязываешься, Рорк сам предложил это.

Довольная тем, что все вышло, как всегда, по ее, мисс Лилиан, шурша жемчужно-серым шифоном, удалилась из кухни.

Проходя мимо библиотеки с очередным подносом грязной посуды, Кэсси услышала доносящийся оттуда громкий, недовольный голос Кинлэна Гэллахера, который выговаривал своему сыну за то, что тот выставляет всю их семью на посмешище. Припомнив разговоры Бена и Эдны Доусон в аптеке, Кэсси сообразила, что предметом недовольства старика было твердое намерение Рорка не подчиняться отцовским указам. Не посмев проявить праздного любопытства к чужим разговорам, Кэсси только отметила про себя, что ответных громких и гневных речей Рорка слышно не было.

Кэсси скребла раковину из нержавейки, когда в кухне возник сам Рорк. Глядя на его замкнутое лицо, она почему-то представила себе готовый вот-вот взметнуться в небо нефтяной фонтан.

– Готова? – сухо спросил он, тоном, разительно отличавшимся от того, каким он говорил с нею совсем недавно. Взгляд был напряженным, черты лица заострившимися, будто по ним прошлись специальным отделочным ножом.

Кэсси быстро вопросительно взглянула на Хельгу.

– Ладно уж, иди, – бросила та, – настоящая работа для тебя начнется завтра, ja.

– «Вдохновленная» этим зловещим обещанием, Кэсси послушно отправилась за Рорком на задний двор, где в гараже на пять машин стоял его ярко-зеленый спортивный «М».

Автомобиль полетел по дороге в город. Рорк не сказал еще ни единого слова. Похоже, он молчал, чтобы скрыть свое раздражение; атмосфера в машине, казалось, пропиталась его досадой и скверным настроением. В конце концов, Кэсси не выдержала.

– Я так благодарна тебе за эту поездку, – мягко произнесла она.

– Да что ты, не стоит. Честно говоря, мне жутко хотелось убраться из дома.

– А разве Лейси тебе не надо отвезти? – спросила Кэсси; Лейси она видела в последний раз на фейерверке.

– Я уже отвез ее. Они ушла пораньше – завтра ей рано вставать, утром она собиралась на конно-спортивное шоу.

– А-а... Мне так нравится твоя машина.

Тихий голос Кэсси почти заглушали звуки блюза, доносившиеся из автомагнитолы.

– Забавная телега. Большинство дам в округе находят поездки на ней сродни передвижению в консервной банке. Они доезжают со мной только до ближайшего автомагазина и пулей вылетают, чтобы купить новый «кадиллак».

– Огромный белый «кадиллак»? – поинтересовалась Кэсси. – С фирменными «рожками» впереди? С музыкальным сигналом? Как у твоего папы?

Рорк расхохотался. Его звучный, низкий смех вызвал у нее где-то между сердцем и желудком то ли трепет, то ли холодок.

– Не думаю, что это главное, о чем можно мечтать, – сказал он.

Сняв с руля одну руку, он протянул ее к Кэсси, пожал ей запястье. Она даже сквозь ткань ощутила тепло его кожи.

– Спасибо тебе, Кэсси.

Буквально пять минут назад Рорк просто источал импульсы раздражения. То приятное состояние удовлетворения, которое доставила ему близость с Лейси, улетучилось в момент, стоило ему, проводив эту красотку, вернуться в родные стены, где сходу на него, как разъяренный бык, набросился отец и закатил истерику по поводу его, Рорка, нежелания внедряться в нефтяной бизнес и политику. Папаша действительно упрям.

– За что? – слова с трудом выдавливались из Кэсси.

– За то, что я все-таки засмеялся, – ответил он, – я уж не припомню, когда смеялся в этом доме.

Разговор грозил перейти на деликатные темы.

А что сможет сказать Кэсси такому умному, неординарному, взрослому человеку, как Рорк? Он блистательно закончил местную школу в Гэллахер-сити, а потом, как она читала в «Гэллахер гэзетт», в Йейле его имя внесли в список лучших студентов, который раз в семестр подается декану.

– У тебя такой красивый дом... – тихо сказала Кэсси.

В тусклом лунном свете она увидела как окаменело вдруг его лицо, как обозначились на нем скулы, как рот сжался в тонкую жесткую линию.

Кэсси поняла, что высказалась явно неудачно.

– Я живу в красивом особняке, – отчетливо выговорил он каждое слово, – не всякое жилье можно назвать своим домом.

Уж что-что, а это Кэсси знала. Из опасения ляпнуть еще что-нибудь, от чего у Рорка испортится настроение, Кэсси молчала, вглядываясь в черные тени, мелькающие за окном.

Блюз Мадди Уотерса сменился музыкой другого блюзмена – Джона Ли Хукера, которого в свою очередь сменил Билли Холлидей с очередной блюзовой балладой о тяжелой женской судьбе. Именно эта песня напомнила Кэсси о Белл, о которой думать совершенно не хотелось. Сейчас, во всяком случае. Вместо этого хотелось просто наслаждаться чудесной возможностью, на которую она и не рассчитывала никогда, быть наедине с Рорком Гэллахером, в стремительно мчавшейся его спортивной и такой «неамериканской» машине.

Кэсси чувствовала себя почти Золушкой, возвращавшейся с бала в карете-тыкве, рука об руку с Прекрасным Принцем. Романтические фантазии полностью овладели ею – до тех пор пока машина не подъехала к железнодорожным путям. И тут сказка, в которую на несколько минут погрузилась Кэсси, разлетелась на мириады хрустальных крошек, уступив место угрюмой реальности.

– Ты можешь меня и здесь высадить, – сказала она за несколько кварталов до «родной норы».

Рорк посмотрел на мутные огни сортировочной станции, на темные очертания убогих построек и покачал головой.

– Я бы не рискнул. Ты говори, куда ехать, а то я буду всю ночь здесь плутать.

– Да нет, правда, ничего страшного, я раньше, когда в мотеле работала, всегда пешком возвращалась, – быстро заговорила Кэсси, притворяясь, что ее очень заинтересовала стоящая рядом чья-то убогая машина.

Рорк затормозил, автомобиль остановился.

Мягкими движениями он приподнял ее голову за подбородок, повернул к себе так, чтобы встретились их глаза.

– Мы не выбираем родителей, Кэсси, – произнес он негромко, – что ты можешь теперь поделать, если твоя мама любит выпить лишнего, и более того, что могу сделать я, если мой отец... – «заносчивый, деспотичный, самовлюбленный тип», – закончил он про себя, а вслух лишь повторил:

– Отец, да...

Рорк ни в коем случае не хотел перекладывать на эту девчушку боль от своих свежих душевных ран. Несмотря на то, что этой крошке удалось немного поднять ему настроение.

– Я понимаю, что сейчас у тебя на душе, дружок, но, поверь, это смущение не испортит тебе жизни.

От его теплого взгляда и мягких жестов под ложечкой у Кэсси опять холодно-сладко засосало.

– Сейчас два квартала прямо, потом направо до первого поворота, – почти неслышно выговорила она, – второй фургон с левой стороны.

– Так-то лучше, – улыбнулся Рорк.

Отпустив ее руку, он завел мотор, и машина запетляла среди трущоб, запрыгала на ухабах в темноте жалких улиц. Увидев свой дом-вагончик, Кэсси облегченно вздохнула. «Госпожа Фурия», то бишь Белл, отсутствовала – слава Богу, вечер дочери она не испортит.

Не успела Кэсси открыть рот, чтобы поблагодарить за поездку, Рорк уже вышел, обогнул машину и распахнул для Кэсси дверцу. Она почувствовала себя кинозвездой, Эли Макгроу, например.

Не чуя под собой земли, она поднялась по ступенькам к двери. Как бы окутанная мягкой мантией счастья, она слышала только, как Рорк пожелал ей спокойной ночи. Кэсси вошла в темную комнату, остановилась у окна, всеми силами желая удержать хотя бы в воздухе его теплую улыбку; она долго стояла так, после того, как скрылись в ночи габаритные огоньки его машины.

Потом, обхватив себя руками, она начала медленно кружиться по комнате, покачиваясь в такт музыке, игравшей для нее одной. Вдалеке раздался долгий свист трехтонного проходящего локомотива; звук этот пронзил тьму и замер, оставив после себя саднящую, печальную пустоту, в миг проглотившую и радости, и надежды.