Замок Уайлдшей вырастал прямо из широкого озера, как бронированный кулак. Въезжая под арку каменного моста с опускающейся решеткой, граф Хэнли поднял глаза на башни. Во внутреннем дворе он вышел из экипажа, и пара лакеев в париках тотчас бесшумно распахнули перед ним две высокие дубовые двери.

В Уайлдшее все было до противного хорошо отлажено.

– Лорд Райдерборн дома? – осведомился граф у вышедшего навстречу старшего слуги. – Или герцогиня?

Слуга провел графа в большой зал, где оставил ждать. С камина на гостя недобро косились каменные драконы. На другой стене святой Георгий на вздыбленной белой лошади в самое сердце поражал копьем зеленого дракона. Однако когда графа наконец препроводили в элегантную гостиную, навстречу ему вышла герцогиня Блэкдаун. Она так радушно простерла к нему руки, словно встречала своего блудного сына.

– Хэнли? Как это мило! Какой счастливый случай привел вас к нам?

Граф низко склонился над ее унизанной кольцами рукой.

– Несказанно рад видеть вас, ваша светлость.

Герцогиня, шурша шелками, опустилась в кресло и жестом пригласила его сесть.

– И все же такие видные молодые люди не наносят неожиданных визитов друзьям своих матерей без причины, не правда ли? Вы, без сомнения, приехали повидать Райдерборна. Увы, он отсутствует.

Хэнли подавил охватившее его ликование.

– Увы! Однако ж, когда я встретил его по пути, он совершенно определенно сказал мне, что направляется сюда. Вероятно, я неправильно его понял? Он что, вернулся в Лондон?

Глаза герцогини сверкали, как глаза языческого идола.

– Вы встретили моего сына по пути?

– Мы вместе завтракали в «Белом лебеде» по пути в Бристоль.

Улыбка герцогини немного поскучнела.

– Тогда он действительно должен быть в Уайлдшее. Вероятно, он отправился на побережье или объезжает фермы. Не имею понятия. Я не слежу за перемещениями моего сына, лорд Хэнли. Поищите его сами, если вам угодно.

Граф поднялся.

– Увы, ваша светлость, меня ждут дела. Я не могу остаться. Мне лишь хотелось засвидетельствовать вам свое почтение, прежде чем продолжить путешествие.

Герцогиня позвала слугу проводить графа. Хэнли направился к поджидавшему его экипажу. Слуга откинул перед ним лестницу и захлопнул за ним дверцу.

– Ну что? – спросил граф.

Слуга пальцем коснулся шляпы.

– Герцогине уже известно, что лорда Райдерборна нет в Лондоне, милорд. Она посылала слугу в город с письмом для него, но человек нынче утром вернулся с пустыми руками. И конюх говорит, будто его экипаж несколько часов назад воротился без его светлости. – Человек улыбнулся. – Он словно исчез.

– В таком случае мы возвращаемся в «Белый лебедь», и как можно быстрее, пусть эти проклятые лошади мчат нас во весь опор!

Герцогиня из окна наблюдала за грохочущим по мосту экипажем. Когда карета повернула на север, губы ее искривились.

– Ах, мой милый мальчик, – пробормотала она себе под нос. – Где же ты? Где бы ты ни был, надеюсь, с тобой происходит что-то очень интересное.

Райдер позволил Миракл отъехать на некоторое расстояние вперед. Белая лошадь легким галопом скакала вверх по мокрой тропе к горной дороге. Красотка волновалась, порываясь догнать ее, но Райдер придерживал кобылу, стараясь тем временем заглушить в себе воспоминания.

Если бы в этот момент в обозримом пространстве возник граф, Райдер скорее всего испытал бы искушение пристрелить его. Причем не в порыве безотчетной ярости, который однажды заставил его внезапно наброситься на брата, но с хладнокровным желанием воздать по заслугам.

Во всем остальном, что касалось Миракл и творилось в его душе, за исключением злобы на Хэнли, разобраться было почти невозможно. Но одно было ясно: он не вправе допустить, чтобы с ней опять приключилась беда. Нужна ли ей его помощь, нет ли, он в любом случае последует за ней хоть на край света. А что дальше?

Никаких иллюзий насчет их совместного будущего Райдер не питал. Уайлдшей не просто его долг. Это его любовь, его страсть, и так было с того самого дня, когда он впервые открыл глаза и смог обозреть то великое наследие, которое по праву должно принадлежать ему.

Миракл со своей чувственной красотой могла сделать рабом любого мужчину, и сознавала это. Возможно, впервые в жизни она действовала совсем наоборот. Наверное, это можно было бы рассматривать как ее заслугу, пусть и весьма сомнительную, даже невзирая на то, что ее попытки явно терпели неудачу.

Что-либо изменить в ее судьбе Райдер бессилен.

Пусть даже он сумеет каким-то образом освободить ее от обвинений в убийстве, что может он ей предложить потом? Поселить в лондонском доме в качестве любовницы? Возможно, в тех же комнатах, где она совсем еще недавно радушно принимала его врага? Стоило Райдеру подумать об этом, как собственное желание начинало представляться ему позорным и грязным.

Богатство и могущество Блэкдаунов были почти безграничны. Мало кто по своему положению в королевстве, кроме небольшой горстки герцогов и маркизов, мог сравниться с Райдером. Сознание этого всю жизнь и мучило его, и одновременно захватывало. Сколько Райдер себя помнил, он почти всегда мог получить то, что хотел, стоило только протянуть руку.

На сей раз он был в замешательстве, поскольку не знал, чего хочет.

Когда Миракл уже почти скрылась из виду, он перестал сдерживать Красотку и погнал ее.

Миракл скакала, не разбирая пути, слезы бежали по щекам. Теперь, после всего, что она сказала ему, он, конечно же, не посмеет следовать за ней. А она приедет в Дербишир, получит от брата свои драгоценности, переправится на корабле в Америку и никогда больше не увидит и не вспомнит своего белого рыцаря. Каждая судомойка в королевстве отлично понимала, как поступит с ней настоящий принц после бала, какие бы фантастические обещания он ей ни давал. И наверное, напомнить об этом принцу, пока он не выставил себя еще большим дураком, благородное дело.

Буря наконец утихла. С запада, предвещая ясную ночь, подул приятный легкий ветерок, который высушил ее промокшую одежду. Однако располагаться у самой дороги, которая шла вдоль открытых горных вершин, было рискованно. С приближением темноты Миракл повела Джима в небольшую долину, где вскоре отыскала уединенное место. Там на скалистом откосе уже вовсю бушевала весна. Место казалось достаточно укромным, можно было даже развести маленький костер.

Миракл стреножила лошадь и, отпустив ее пастись, набрала сухих веток. Дождавшись, когда они разгорятся, она улеглась, закутавшись в плащ, и долго лежала так, устремив глаза в небо.

Одни и те же холодные звезды своими тусклыми лучами одинаково освещали и деревушку, и село, и город, и каждый богатый особняк в Англии, как и любое поле, и каждую фабрику, и каждую мастерскую. Их слабый свет лился и на Ла-Манш, и на эстуарий Северна, и на Ирландское море. Те же самые звезды сопровождали парусники флота его величества и каждую флотилию маленьких рыбацких суденышек, стремительно бегущих по волнам и исчезающих за горизонтом в поисках новых морей, сверкающих под созвездием Южного Креста.

Когда-то много лет назад это чудо заворожило маленькую девочку, которой после стольких лет пребывания во мраке однажды позволили посмотреть в телескоп. Могла ли она тогда вообразить, что свет от этих же звезд падает на темноволосую голову одинокого молодого лорда, который с напряженным вниманием, до боли в сердце, вслушивался в музыку сфер?

Миракл зажмурилась и закрыла лицо руками.

Даже это он у нее отнял – холодный покой бесконечности.

Райдер обосновался среди корней исполинского дерева, откуда можно было, оставаясь незамеченным, видеть то место, где она устроилась, и сторожить ее сон. Когда костер Миракл догорел, Райдер с бесконечными предосторожностями, легко ступая по сырой земле, набрал еще немного хвороста. Осторожно, стараясь не разбудить ее, Райдер поплотнее подоткнул плащ у ее плеч и тихонько удалился.

Ночь была полна различных звуков – где-то шуршала мышь, охотился горностай, а то вдруг слышался протяжный крик совы. Райдер завернулся в плащ и стал смотреть на небо. Сколько же лет он не позволял себе сидеть вот так, без дела?

Где-то в глубине сознания шевельнулось странное чувство – смесь эйфории и тревоги. На какое-то, пусть очень короткое, время, пока продлится это приключение, он свободен от поистине тяжких обязанностей, кроме обычных для путешествия в отсутствие привычной свиты. Ни герцогского экипажа. Ни ливрейных лакеев. Только он, спящая женщина и бескрайнее, наполненное шорохами пространство.

Райдеру казалось, будто жизнь его на время обнажилась до какой-то неведомой сущности, которую он не мог вполне постичь, теперь он был занят простыми делами: сбором дров, уходом за лошадью. И если бы он позволил себе до конца постичь вращающееся безмолвие небес, если бы сумел проникнуть в тайну этой женщины, возможно, он узнал бы нечто столь важное, что навсегда изменило бы его.

Когда забрезжил рассвет, Райдер вернулся через лес к Красотке, которая паслась, скрытая от посторонних глаз, в низине. Ему не хотелось, чтобы какой-нибудь крестьянин обнаружил вдруг в этом заброшенном месте, как жемчужину в раковине, такой бриллиант. Райдер оседлал лошадь и повел к тому месту, где спала Миракл. Одной рукой придерживая кобылу под уздцы, а другой прикрыв ей ноздри, чтобы она не заржала, он стоял так, скрывшись за деревьями.

Наконец Джим двинулся вниз по тропинке. Как только лошадь с наездницей исчезли из виду, Райдер вскочил в седло.

Так же он следовал за ней и на следующий день, когда вместо гор впереди возникла широкая речная долина, а каменистые склоны Котсуолд-Хиллз вдруг сменились радующим глаз редколесьем. Дорога для перегона скота теперь шла на запад к Уэльсу. Миракл выбрала ту, что, слегка отклоняясь на восток, вела на север прямо в сердце Англии.

Смертельно уставший без сна Райдер неизменно следовал за ней.

Теперь они проезжали плодородные пастбища и леса Уорикшира, изрезанного проселочными дорогами, соединявшими меж собой деревни. Главная же дорога вела в город. Райдер время от времени отклонялся от пути, чтобы пополнить запасы провизии, а затем догонял Миракл по следам Джима, иногда, чтобы совсем не отстать, пуская лошадь легким галопом. Чтобы Миракл не надумала скрыться от него в лабиринте дорог, он, следуя за ней, должен был соблюдать осторожность, дабы она его не заметила.

На третий вечер она вдруг свернула на узкую тропу, вьющуюся сквозь густой лес. Тропа привела во двор разрушенной фермы с развалившимся загоном для скота под открытым небом. Среди руин скотного двора появились молодые деревца. Местные жители, судя по всему, не одно десятилетие выносили отсюда тесаные камни. Земля под порушенными стенами поросла мягким мхом.

Всю эту ночь под моросящим дождем Райдер, не смыкая глаз, нес свой дозор, привалившись спиной к остаткам стены бывшего амбара. Брошенные платформы для стогов сена зияли дырами в тех местах, откуда вытащили камни. Мимо, принюхиваясь, бесшумно пробежал лис, подняв острую мордочку. Встретив вопросительный взгляд зверя, Райдер с минуту смотрел ему в глаза, затем лис поспешил прочь, юркнув в подлесок.

Близился рассвет, когда тишину вдруг нарушил звук тяжелого дыхания. По спине тотчас насторожившегося Райдера пробежала дрожь. Он к тому времени почти провалился в сон.

По дороге шагали двое. Не каменщики и не лесорубы.

На их изорванную одежду и страшные лица упал отсвет небольшого костра Миракл. Один из мужчин, тихо присвистнув, толкнул товарища локтем в бок.

– Ага, здесь, оказывается, и лошадь, – прошипел другой.

Его спутник вытащил длинный нож и шагнул вперед. Райдер, сидевший опершись руками на колени, наклонился вперед и тихо, чтобы не разбудить Миракл, произнес:

– Не спешите, ребята!

На него уставились две пары глаз.

– Ишь ты, а тут еще какая-то птичка-невеличка примостилась на камушке, – проговорил один.

– Птичка с пистолетами, – отозвался Райдер. – Будь добр, говори потише.

– Я вижу две пустые руки. – Второй человек взирал на него с нескрываемой враждебностью, но голос понизил почти до шепота: – У вас что, и впрямь оружие, мистер?

Наследник герцога вскинул бровь.

– Не веришь?

Мужики переглянулись и нервно стали переминаться с ноги на ногу.

– А мы что? Мы ничего, милорд.

– Полагаю, джентльмены, вы ошиблись поворотом. Ваша дорога лежит на юго-восток. Я предпочел бы обойтись без лишнего шума, чтобы не будить даму, но если будет на то нужда…

– Конечно, милорд, конечно. – Один из мужиков снял кожаную шапку. Нож к тому времени куда-то исчез. – Мы что? Мы ничего, ваша светлость. Мы с Джебом ничего худого не замышляли, не хотели вторгаться во владения вашей светлости. Мы заблудились.

– Мы просто хотим есть, ищем, где бы честно заработать, – поддержал его другой. – Ежели вашей светлости вдруг понадобятся?..

– Нет. – Райдер вытащил из кармана пару монет и бросил им. – Вот вам за хлопоты.

Головорезы поймали на лету деньги и поспешили прочь.

Во внезапно наступившей тишине из леса заструились какие-то чистые звуки. Миракл повернулась во сне. Чувство глубокого удовлетворения заполнило Райдера.

Он гнал Красотку рысью по довольно разбитой дороге, вившейся вдоль берега мелкой речки, выискивая среди следов отпечаток необычной подковы, как вдруг из подлеска взметнулся в небо фазан. Птица со свистом пролетела прямо перед носом Красотки. Лошадь шарахнулась в сторону и присела, Райдер едва удержался в седле. Он подобрал поводья, раздосадованный тем, что, дав ей слишком большую волю, допустил оплошность. Должно быть, он устал больше, чем ему казалось.

– Ах, – проговорила Миракл. – Вы можете ехать верхом даже во сне! Любой из сыновей герцога Блэкдауна, конечно же, полжизни провел в седле.

Путь впереди преграждали Джим со своей наездницей.

Кобыла вскинула голову и заржала. Райдер всецело сосредоточил внимание на Миракл. Сердце его бешено стучало. Она пристально смотрела на него, рассветные лучи отбрасывали на ее лицо чарующие тени.

– У меня всегда были лошади, – ответил Райдер. Миракл потрепала белую шею лошади.

– Сейчас верхом на своей прекрасной кобыле вы похожи на призрак. Когда вы в последний раз крепко спали всю ночь?

Райдер безмолвно посмотрел на нее, пытаясь припомнить когда, и улыбнулся:

– Ни разу с тех пор, как встретил вас.

Миракл прикусила губу.

– Проклятие! Стало быть, если вы упадете на землю и испустите дух, вина за это ляжет на меня. А я меж тем всякий раз, просыпаясь поутру в месте своего ночлега, нахожу горячие угли. Каждый день я, седлая лошадь, обнаруживаю, что ночью ее кто-то почистил – возможно, какие-то волшебные эльфы. Мои съестные припасы чудесным образом пополняются, питье в бутылке не иссякает. Какие-то гномы, очевидно, из кожи вон лезут, заботясь обо мне.

Райдер пустил Красотку шагом.

– Это вам докучает?

Миракл повернула лошадь, и Джим пошел рядом с кобылой.

– Нет, меня это забавляет. Или скорее трогает до глубины души.

Яркое солнце заставило Райдера сощуриться.

– Не знаю, сознаете ли вы, насколько опасно ваше путешествие, – проговорил он. – По дорогам Англии бродит множество лихих людей, которые готовы на все, чтобы выжить в эти тяжелые времена. Вас уже однажды обокрали. Женщине очень опасно путешествовать одной.

– Итак, сэр Галахад продолжает стоять на страже, не смыкая глаз?

– Я бы не хотел, чтобы вы меня так называли.

– Понимаю. Потому что не Галахад, а лорд Райдерборн нынче утром встретил тех негодяев и так ловко с ними разделался, будто увольнял двух конюхов, которые ошиблись, отмеряя овес, или слуг, проливших чай на сапоги его светлости. – Миракл взглянула на него из-под густых ресниц. – Это было поистине блистательно.

– Вы видели?

– Видела. Но разумнее было притворяться спящей, по крайней мере, до тех пор, пока я не удостоверилась, что вы не нуждаетесь в моей помощи. Вы, разумеется, в ней не нуждались. Вы были так по-аристократически надменны и так непререкаемо уверены в себе, что они решили, будто все эти леса и прилегающие к ним тысячи акров земли принадлежат вам.

– На это я и надеялся, что им в голову придет нечто подобное, и они решат, будто у меня где-то поблизости прячутся вооруженные слуги.

– Именно. Но поблизости не было никого, кроме меня, поэтому вы чертовски рисковали, встречая их таким образом. Хотя сэр Галахад, наверное, последовал бы за девицей и в преисподнюю, если бы решил, что забота о ней – его долг.

– Следовать в преисподнюю нет необходимости. Если вы только немного смягчитесь, позволив мне открыто помогать вам, я смогу нанять экипаж, и мы доедем прямо до Дербишира.

– Вы устали ехать верхом?

Райдер рассмеялся, и от этого у него разболелась голова.

– Нет, я просто устал как собака.

– Тогда у нас два выбора, – сказала Миракл. – Либо вы немедленно поворачиваете и возвращаетесь домой…

– …либо мы отказываемся от всего этого сумасшедшего путешествия и едем в ближайший город, где наймем кучера с четверкой лошадей.

– Рискуя быть узнанными на первой же заставе. А я-то думала, вам доставляет удовольствие разъезжать в одиночестве по полям и лесам.

Райдер погладил гриву Красотки.

– Да, в некотором отношении. Мне это доставляет какое-то странное удовольствие. В том, чтобы ехать день за днем, не оглядываясь назад, есть какая-то притягательная свобода. Впервые за всю мою сознательную жизнь я ничего и никому не должен, кроме как держаться в седле.

– А вы способны делать это даже во сне. Значит, вы будете продолжать свое романтическое путешествие в никуда?

– Сэр Галахад на меньшее не способен, – ответил Райдер.

Миракл рассмеялась:

– Этого-то я и боялась. Но пока что вам нужно подкрепиться и выспаться. Вы превратились в тень. Не дай Бог, это превращение дойдет до своего логического конца, и тогда ваш мятежный дух будет преследовать меня до конца моих дней.

– Я устал, но испускать дух не собираюсь.

– Я тоже. Хотя, увы, если мне суждено закончить свои дни на виселице, то вам недолго утруждать себя. – Она направила лошадь через ручей. – В эти нелегкие времена утомленный странствующий рыцарь скорее опасен, чем полезен, – бросила она через плечо. – О, давайте поскачем вслед за косулей в чащу!

Смущенный, Райдер поскакал за ней.

Лошади, преодолев речку и пробравшись сквозь заросли ивы на противоположном берегу, оказались на небольшой полянке.

Миракл соскользнула с седла, привязала Джима к дереву и достала из седельных сумок еду.

– Я случайно обнаружила это место, – сказала она. – Передо мной вдруг что-то мелькнуло на дороге, и я поскакала следом.

– Священный самец косули приводит странников на волшебную поляну?

Миракл опустилась на траву и развернула мясной пирог.

– Косуля – хороший эпизод для сказки, хотя я думаю, на самом деле это была просто лиса.

Райдер спешился, привязал Красотку, чуть ослабив ей подпругу, и присоединился к Миракл.

Над водой кружили стрекозы-красотки, чей покой лишь изредка нарушался алмазным блеском большой стрекозы. Полянка, отделенная от дороги рекой, была полностью скрыта от глаз возможных прохожих подлеском и деревьями.

– Садитесь, – сказала Миракл. – Выпейте вина. Волшебные существа оставили мне прошлой ночью и этот пирог. Должно быть, они зашли в какую-то пекарню в ближайшей деревне и опустошили там полки, хотя вино, кажется, разлито самой Титанией с помощью Паутинки и Душистого Горошка.

Райдер снял сюртук, бросил его на траву, затем лег на спину, надвинув на глаза шляпу и подложив под голову сюртук. Что-то тихо плеснуло в воде: верно, полевка или лягушка. Где-то в лесу ворковали голуби. Воздух пронизывал резкий аромат водяной мяты. Покой был почти осязаем.

– Ешьте, – сказал Райдер. – Я не голоден.

Миракл промолчала.

Райдер чуть приподнял шляпу и посмотрел на нее в щелку между ресниц. Ее глянцевитые волосы, заплетенные в косы, были аккуратно уложены и скрывали большую часть синяков на щеке. Словно выточенная из камня, она сидела, неподвижно уставившись на еду, которую держала в руках.

– Вы не будете есть? – спросил Райдер.

Она отвела глаза в сторону.

– Едва ли учтиво есть в одиночестве.

Райдер сел и, обняв ее за плечи, повернул лицом к себе.

– Миракл…

Из ее глаз сквозь ресницы полились слезы, они покатились по исчезающим отметинам на ее дивной коже, огибая уголки гордого рта.

Желание обожгло сердце Райдера. Желание, нежность и горечь. Он откинул в сторону шляпу и обнял ее, затем, прижав к себе, положил ее голову себе на плечо и смахнул с ее щек слезы.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Вас не повесят. Хэнли никогда не переиграть меня, он не сможет вам навредить. Я сделаю все, что нужно, и никто в этих краях не посмеет притащить вас в суд и обвинить в убийстве.

Миракл отстранилась и внимательно посмотрела ему в лицо, положив ладонь на его щеку. Ее губы изогнулись в улыбке.

– Да, ибо сказочные существа кроме всего прочего прислали мне на помощь рыцаря в сияющих доспехах.

– Знали бы вы меня лучше, никогда ничего подобного не сказали бы.

Миракл перевела взгляд на деревья.

– Почему? Не потому ли, что в конце этого путешествия вы вернетесь в свою жизнь, возможно, обогащенную этой вашей шальной выходкой, но, в сущности, не изменившуюся? Однако вам не следует из-за этого чувствовать себя виноватым.

– И все же, вероятно, есть нечто, что я хотел бы изменить…

– Если только самую малость. Не так, чтобы что-то могло помешать вам снова вернуться к столь дорогим вашему сердцу обязанностям. Ибо вы действительно любите все это, не так ли? Нет большей радости в жизни, чем налоги, которые вы собираете в своих владениях.

– Уайлдшей – неотъемлемая часть самого меня. Быть может, на время забыв о своем долге, я еще в большей степени осознал это. – Райдер потянулся и устремил взгляд на зеленую листву. – Порой кажется, будто река Уайлд научила мою кровь песне, которая звучит в моем сердце. Как бы мне хотелось показать вам замок и поместья.

– Герцогские отпрыски не привозят домой таких женщин, как я, – сказала Миракл.

– Наверное, нет. Неужели неравенство между нами настолько существенно?

– Ха! Мало сказать, что я родилась не в рубашке, у меня не было даже самой плохонькой распашонки. Мой отец был разнорабочим. Брат – сапожником. В шесть лет я была отдана в ученье на местную хлопкопрядильную фабрику.

– Хлопкопрядильную фабрику?

– Эй, парень! Не слыхал небось, как люд гуторит на фабрике?

Райдер был потрясен.

– Простите?

– Стало быть, даже имея собственность в Дербишире, вы не понимаете язык собственного народа? Это только лишний раз доказывает, что между вами и мной, милорд, пролегла пропасть гораздо шире, чем Млечный Путь.

– Потому что вы знаете местный диалект?

– Язык нас формирует. Аристократия бегло говорит по-английски и по-французски, тогда как обслуживающие ее классы могут объясняться и на том языке, который понятен их господам, и на своем родном диалекте, где говорят в деревне, откуда они родом.

– Который все же является английским языком.

– Вы так думаете? Речь моего детства была до того грубой, что впору считать ее другим языком, но, даже родившись в замке, я все равно осталась бы ночной бабочкой, Райдер. Я не та, кого можно вводить в семью.

– Не знаю, о чем я раньше думал, – сказал Райдер, еще не вполне оправившись от потрясения, – но мне в голову не приходило, что вы работали на хлопкопрядильной фабрике.

Миракл пробежала кончиками пальцев по векам Райдера, мягко закрывая их.

– Поспите, – шепнула она ему на ухо. – Иначе у вас не будет сил меня защищать.

Миракл нежно откинула назад его волосы и заложила за уши. Солнце било ему в глаза через смеженные веки, красной пеленой застилая сознание. Райдер попытался успокоиться и стал погружаться в сон.

Прядильная фабрика? Как же ей удалось вырваться из этой жизни? Расскажет ли она ему, если он ее попросит? Или решит, что это не его дело?

Не будь он сейчас здесь, возле ручья с куртизанкой по имени Миракл Хитер, он, возможно, находился бы в Ривершеме, в Тиллинг-Холле или в Темплфорде, разгуливал по ухоженным садам в обществе то одной, то другой инженю. С большинством из них он познакомился в «Олмаке» во время светского сезона. И почти каждая из них, привлекательная и получившая хорошее воспитание, составила бы ему достойную партию. Некоторые даже блистали остроумием и интеллектом. Однако ни одна из них не пробуждала в нем желания.

Не отправился ли он, едва в Дорсет пришло лето, в Монксфорд-Ли, чтобы сделать предложение леди Белинде, просто потому, что ее дом находился ближе остальных к Уайлдшею?

– Вас тяготят какие-то неприятные мысли, – прошептала Миракл. – Не думайте ни о чем! Просто живите, и все.

Она ладонями растирала напряженные мускулы его рук.

И все-таки нескончаемый поток мыслей извергался бессвязными обрывками боли и тоски. Дочь разнорабочего… прядильная фабрика. А он понятия не имел… не имел понятия…

– Вы никогда не уснете, если не освободитесь от всего этого, – тихо проговорила Миракл. – А вам нужно поспать, Райдер, иначе у вас совсем не останется сил. И тогда я останусь без помощи.

Крайнее изнеможение наконец стерло из его сознания все мысли. Журчал ручей. Шуршали юбки Миракл, расстегивающей его одежду, ослабляющей завязки рубашки, стягивающей с него сапоги. Он не противился, с наслаждением предвкушая отдых под жарким солнцем.

Прикосновение ее пальцев распаляло желание, но он сдерживал его, пока наконец не пустил свое сознание в свободное плавание.

Пропасть гораздо шире, чем Млечный Путь…

Лишь только Райдер начал забываться сном, как вдруг солоноватые губы Миракл ласково прижались к его губам, и они тотчас разомкнулись, словно усталость лишила его всего, кроме нежности.

С той же легкостью, что стрекозы садятся на речную осоку, ее язык коснулся его языка.

По его жилам тут же потек теплый мед. Все еще расслабленный, оставаясь лежать на спине, Райдер ответил на ее поцелуй, поддаваясь нарастающему пьянящему возбуждению. Пламя восторга объяло его. Губы Миракл нежным перышком касались его губ, ее язык исполнял грешные танцы. Но вот ее поцелуи стали глубже.

Не прерывая их, она проникла рукой под ослабленный пояс его бриджей, и головокружительная страсть предъявила свои требования. Райдер застонал, чувствуя зов желания.

Тонкие, изящные пальцы Миракл распаляли, сводили с ума, двигаясь вдоль его восставшего члена. Ее прохладная ладонь поглаживала его разгоряченную плоть. Райдер резко выдохнул, затем еще раз, чтобы всеми легкими вобрать ее поцелуи, желая лишь одного – получить удовлетворение.

Когда она села на него верхом, он, сомкнув руки у нее на талии, уже ничего не помнил. Его губы знали только то, что она продолжает терзать его язык. Весь мир исчез, кроме сладостного ощущения близости Миракл, такой гибкой и женственной.

Ладони Райдера, скользнув, легли на ее груди. Их приятная тяжесть наполнила его руки, и сквозь платье он ощутил напряженные соски. Райдер пальцем потер сосок. Его холмик тотчас отвердел, превратившись в камешек, и из груди Миракл вырвался стон.

Миракл сняла одежду и, влажная и горячая, прижалась к нему. Постанывая, чувствуя только сладкое, неодолимое желание, он приподнял бедра. Ей не было нужды направлять его. Страсть сама нашла дорогу. И Миракл, блестящая, горячая и бархатная, уже ждала его.

Мистер Лорример, задумчиво посасывая трубку, стоял в дверях булочной и смотрел на деревенскую улицу.

– Это то, что вы ожидали узнать, сэр? – спросила девочка в лавке, вытирая руки о передник. – Мужчина был одет довольно просто, но держался как герцог – так мне показалось. Он, верно, бродячий артист, потому как настоящие герцоги в наших краях нечастые гости.

Мужчина посмотрел в глаза благоговейно глядящей на него девочки.

– Какие еще бродячие артисты?

– Ну, знаете «Когда мой взор Оливию увидел…» М-м… ах вот, вспомнила! «…Как бы очистился от смрада воздух, а герцог твой в оленя превратился, и… и с той поры, как свора жадных псов, его грызут желанья… Наконец-то! Какую весть Оливия мне шлет?» Это из «Двенадцатой ночи». Я видела это несколько недель назад в «Амбаре мельника». Этого герцога звали Орсино.

– Человек, говоришь, был один и верхом?

– Ага, я враз смекнула: что-то тут не то. Такой гнедой кобылы днем с огнем не сыскать, сэр. Вся так и горит, так и сияет. Красавица! Глядя на эту кобылу, я уж было подумала: а не настоящий ли он лорд?

– Так с ним никого не было? Женщины, например? Или мальчика?

– Нет, сэр, но провизии он накупил много, выбирал не торопясь, точно его ждал кто-то, кому он хотел угодить.

– А! – отозвался мистер Лорример. – Правда? Ну, со мной тоже есть кое-кто не менее благородный, кто торчит в десяти милях отсюда, и кому я могу очень даже угодить, поведав эту новость.

– Так, значит, вы возьмете хлеб и пироги с бараниной, сэр?

– Я возьму поцелуй.

Пока он целовал ее, девочка сопротивлялась, норовя лягнуть его. Мужчина укусил ей губу, затем рассмеялся, глядя в ее гневное личико, и вскочил в седло. Дочь булочника утерла слезы и бросила ему вдогонку проклятие.

Мистер Лорример снова расхохотался. Можно считать, добыча почти в руках. Деньги почти в кармане. А потом предстоит еще небольшое дельце – с повешением.

Райдер спал как убитый с широко раскинутыми на траве руками, хотя улыбался как ангел, дарующий благословение. Пока Миракл чистила его одежду, он ни разу не шелохнулся. Лишь, когда она в последний раз поцеловала его, застонал тихонько во сне, а затем повернулся и уткнул лицо в свой сложенный под головой сюртук. Ее безумный странствующий рыцарь наконец отдыхал, полностью растворившись в дремоте.

Миракл вымылась в речке, отвязала лошадь и повела ее сквозь ивняк. Красотка, увидев, что Джим ушел, тряхнула головой, но, к счастью, не заржала.

На сердце у Миракл кошки скребли, казалось, оно вот-вот разорвется на части. К тому же она чувствовала легкую досаду на Райдера: оказывается, любым мужчиной, даже ее благородным рыцарем, можно очень легко управлять. А может, она злилась на себя за то, что могла жить только по одному закону – лишать добродетели достойного человека или обманывать дурного?

Какие бы романтические бредни ни засели в голове у Райдера, она, без сомнения, разрушила их. Теперь он знает всю правду о ее рождении. Что касается возможных между ними отношений, то тут она тоже все расставила по своим местам.

Не оборачиваясь, Миракл быстро поскакала по дороге, с которой они часом раньше свернули, потом еще по какой-то, ведущей в сторону. Если уж она решила убежать от него, нужно сделать так, чтобы выдающие ее следы Джима затерялись среди множества других. Для этого она должна проследовать либо за большим стадом, либо рискнуть поехать по главной дороге.

Не прошло и десяти минут, как Миракл выехала на большую дорогу, скорее всего не главную, поскольку в пределах видимости не было ни одного экипажа, но все же достаточно оживленную. Тогда она свернула на север и поскакала вперед. Несколько прохожих и кучер повозки внимательно оглядели ее, некоторые даже обменялись шутками на ее счет, но никто не досаждал. Остальные из встретившихся ей решили, что женщина, путешествующая верхом без сопровождения, должно быть, местная.

Однако лошадь, хоть и была крепкой, не была неутомимой. Через несколько часов Миракл вынуждена была сделать остановку и напоить Джима из деревенского желоба для стока воды. Какие-то рабочие и торговцы, возвращавшиеся домой в конце дня, бросали в ее сторону любопытные взгляды.

Сумерки сгустились, близилась ночь. На грязную дорогу легли длинные тени. Движение уменьшилось, а как только сквозь живую изгородь прокралась ночь, и вовсе прекратилось. На перекрестке дорог Миракл пришлось проехать мимо виселицы. Неопределенное содержимое железной клетки поскрипывало от легкого ветерка. Инстинктивно отвернувшись и не имея понятия, где находится, Миракл съехала на узенькую дорожку, ведущую вправо.

Джим повел ухом. Миракл остановила лошадь, прислушалась, оглянулась. Сзади ехал экипаж. Поблизости не было никакого укромного места, куда можно было бы съехать с дороги. По обе стороны тянулись высокие насыпи, на их вершине росли живые изгороди. Правда, впереди дорога расширялась, и там, в изгороди ворота с пятью перекладинами были открыты. Если бы ей удалось преодолеть отделявшее ее от калитки расстояние, пока карета не догнала ее, она могла бы запросто попасть через эти ворота на поле за изгородью.

Миракл погнала Джима вперед. Лошадь заартачилась. Приближающиеся лошади были явно свежи и скакали слишком быстро, чтобы можно было успеть скрыться. Возможно, это был джентльмен, которому не терпелось добраться до дома после дневной выпивки с собутыльниками, или человек, припозднившийся на ужин, куда его пригласили.

С бешено колотящимся сердцем Миракл прижала Джима к обочине. Экипаж с четверкой лошадей между тем мчался мимо, и… вспышкой алого и золота перед Миракл блеснул герб на двери.

От тошнотворного приступа паники она стала неловкой. Яростно пыталась развернуть лошадь, но Джим задом прижимался к изгороди. Карета остановилась, преградив ей дорогу, а затем начала разворачиваться возле ворот.

С грубостью от охватившего ее ужаса Миракл понукала Джима, но лошадь упрямо не двигалась с места, щипля траву. Как в кошмарном сне, Миракл попыталась заставить ее скакать галопом, хотя знала, что Джиму не под силу обогнать лошадей, впряженных в экипаж, знала, что она в ловушке, из которой не выбраться, даже когда усталая лошадь наконец, тяжело ступая, вяло тронулась вперед.

Экипаж медленно покатил назад. Поравнявшись с ней, форейтор наклонился и перехватил поводья ее лошади. Теперь, вдруг забунтовав, Джим заартачился и попятился назад. Миракл спешилась. Дверца кареты распахнулась, лишив ее последней надежды на спасение.

Кучер улыбнулся ей с козел. Ливрейный лакей, ехавший на запятках, подбежал к лошадям. Форейтор подмигнул товарищу.

Лорд Хэнли на бархатном сиденье кареты подался вперед, чтобы видеть ее. Волосы его отливали серебром.

– Так значит, я искал подзаборную шлюху! Какое падение для восхитительной лондонской куколки! Похоже, в ваших волосах, мэм, поселились крысы. Весьма прискорбно!

Миракл высвободила юбки из колючек и выпрямилась, насколько это было возможно в пространстве, ограниченном высокой насыпью, дверью кареты и собственной лошадью.

– Если мой внешний вид неприятен вам, поезжайте ради Бога дальше, лорд Хэнли.

– Ехать дальше? – Он улыбнулся. – Ну нет. Ох, напрасно вы ударили Филиппа Уилкота ножом. Вы причинили мне массу неудобств.

– Не более чем вы мне.

Граф взял понюшку табаку, после чего коснулся ноздрей кипенно-белым носовым платком.

– Вот вы и попались, точно рыбка в сеть. Правда, не совсем так, как то гниющее тело на виселице, мимо которого мы только что проехали. Ужасающее предостережение тем, кто творит дурные дела.

– Тогда вам, верно, стоит хорошенько запомнить тот урок, милорд, не так ли?

Граф откинулся назад и расхохотался.

– Покорнейше прошу садиться, мэм. Ваше глупое бегство окончено.

Миракл сделала реверанс. Под ребрами у нее оглушительно бился страх. Она подавила в себе безумный порыв к сопротивлению.

– Ваше сиятельство очень добры. Однако я предпочитаю оставаться здесь, у изгороди.

В глазах лорда Хэнли – холодных и голубых, словно подернутых пленкой глазах рептилии – застыл лед.

Теперь с трудом верилось, что она когда-то была с ним в одной постели. Да, он всегда был холоден, его ласки были небрежны, его вкусы неразвиты, но это все упрощало. Миракл, удовлетворяя мужчин, никого не подпускала к своему сердцу.

– Отпустите эту чертову лошадь, – велел граф. – Забросьте седло и поводья за изгородь.

– Как это низко с вашей стороны!

– Погодите, то ли еще будет! Окажите любезность, сядьте в карету. А коли станете брыкаться и визжать, прикажу слугам применить к вам силу.

– Пока я еще в состоянии двигать и руками, и ногами. – Миракл забралась в карету и села напротив графа. – Вам не потребуется применять ко мне силу. Визг и брыкания я приберегу на потом, для виселицы.

Граф с улыбкой захлопнул крышечку табакерки.

– При всем этом мы, наверное, могли бы сначала побрыкаться и повизжать вместе? Хотя мне и больно сознавать, что потом на вашу очаровательную шейку накинут петлю.

Миракл услышала хлопок – удар руки по конскому заду, – затем послышался топот копыт: Джим рысью убегал прочь.

– Нет ничего, что заставило бы меня что-либо делить с вами, – ответила она, хотя удушающий страх ледяной рекой бежал по ее жилам. – Лучше скорый конец на виселице, чем медленная пытка в вашей постели.

Подбородок графа дрогнул, хотя взгляд оставался неподвижным.

– Ты не проймешь меня своими оскорблениями, Миракл. Я ищу только справедливости. Однако за мои хлопоты за тобой должок.

– Вот как? Уж если кто кому и должен, так это вы мне. У нас ведь был договор. Вы его нарушили.

На щеке графа дернулся мускул, он перевел взгляд в окно.

– Какого черта, по-вашему, я вам должен? Ваш багаж, оставленный на моей яхте?

– Боже правый! Вообразить не могу, что вы его еще храните.

– Нет. – Взгляд его стал напряженным. – Я выбросил весь ваш хлам в море. В конце концов, там уже не было ваших драгоценностей.

– Вы обыскивали мои сумки? Зачем? Это недостойно лорда.

Граф стиснул ее руку. Его глаза загорелись.

– Что вы с ними сделали?

– С чем?

Он выпустил ее руку и снова устремил взгляд за окно, выражение его лица внезапно смягчилось.

– Ведь у вас были драгоценности? Немного денег?

– Вам-то что за дело до этого, милорд? Я вашего ничего не брала.

Граф откинулся на сиденье, барабаня пальцами по оконной раме и продолжая смотреть в пробегающую за окном ночь.

– Вы мне еще скажете, – в конце концов, проговорил он. – Однако в настоящий момент мне нужно другое.

– Это меня не касается.

Он, оглянувшись, досмотрел на нее и с улыбкой распахнул сюртук и жилет. Затем принялся расстегивать пуговицы пояса брюк.

– Нет? Никогда раньше мне не делала минет приговоренная к смерти женщина, но в подобной ситуации есть определенная привлекательность. В преддверии смерти, говорят, сексуальное удовлетворение бывает острее.

Долю секунды нелепость положения, в котором оказалась Миракл, возобладала над страхом.

– Вряд ли это существенно в нашем с вами положении, ведь речь идет о моей смерти, а не о вашей.

– Ты мне отказываешь? – Уже возбужденный, он отодвинул клапан брюк, чтобы высвободить пенис.

Миракл рассмеялась:

– Да уж, конечно, хотя меня тоже тянет…

Белоснежные зубы графа ослепительно блеснули. Он схватил Миракл за запястья и рывком усадил себе на колени.

– Ты, грязная потаскуха! Значит, тебя ко мне тянет, верно?

– …укусить вас, если вы меня принудите силой. – Она улыбнулась ему, хотя рукам было больно от его хватки, и гнев грозил перелиться через край. – К тому же мне нечего терять, а вы ничего не можете предложить.

Граф отпустил ее левое запястье и отвел назад руку. Миракл твердо была намерена оказать сопротивление, но вспомнила удары Уилкота и зажмурилась.

Однако удара не последовало. Карета резко остановилась, и лорд Хэнли качнулся назад.

Миракл вырвала руку и переместилась с его колен на свое место. Ночную тишину разорвал выстрел, за ним последовал еще один, мимо окна с треском пролетели пули. Выругавшись, граф неловко засуетился, торопливо застегивая штаны. Воспользовавшись случаем, Миракл вытащила у него из кармана пистолет.

Ночной воздух взрезал, как ножом, разбойничий окрик:

– Кошелек или жизнь!