Три мудреца — Будда. Конфуций и Лао-цзы — угощаются персиковым вином. Вкус его кажется им разным, хотя вино в кувшине одно и то же. Этим Сэнгай хочет сказать, что буддизм, конфуцианство и даосизм происходят из одного источника и стремятся к одной истине.
1
Дзэн в цитатах из восточной и западной литературы
Учение дзэн проверено временем и практикой, которая создана специально для того, чтобы вызвать состояние просветленного сознания. Обычный западный человек, который захочет прийти к этой цели путем дзадзэн и сандзэн, дзёдо и куфу, коанов и мондо, обязательно испытает серьезные духовные перемены. Это не означает, впрочем, что особое дзэнское «пробуждение» географически ограничено лишь районом Азии. Во всех мировых культурах поэты, мистики, художники и философы испытывали похожие чувства, познавая тот мир, который определяется прилагательным «дзэнский». Одним из первых тезис о всеобщем характере дзэн высказал Р. X. Блайс. Вдохновившись его примером, я решила выбрать из западной и восточной литературы образцы похожих на дзэнские взглядов, настроений и ощущений. Хорошо зная, как опасно вырывать строки из контекста, я старалась делать это как можно осторожнее. Цитаты были сгруппированы мной в шесть частей — «Кто я?», «Непривязанность», «Здесь», «Сейчас», «Одно», «Взгляд дзэн». Так как отрывки расположены по определенному плану, я надеюсь, что читатель прочтет их по порядку.
Н. У. Росс
Кто я?
Я точно не Ада. Ведь у нее такие красивые локоны, а мои волосы совсем не вьются. И я не Мэйбл, потому что я столько всего знаю, а она, бедняжка, знает так мало! А потом, она — это она, а я — это я, и еще… ой, мамочка, как же я запуталась!Льюис Кэрролл «Алиса в Стране чудес»
Сердце любого человека скрыто под множеством покровов. Человек знает все; но самого себя он не знает. Чего же удивляться — ведь его душа спрятана за тридцатью, если не за сорока шкурами, толстыми и грубыми, как у быка или у медведя. Так вернись же на свою родную почву и научись узнавать самого себя.Майстер Экхарт
Поднимаясь по лестнице,Хью Мирнс «Антигоноподобное»
Я встретил человека, которого там не было.
И сегодня его там не было.
Хочу я, чтобы к Господу ушел он.
Заслышав звук колокола во тьме ночи, я пробудился от сна и вышел из мира грез. Смотря на отражение луны в чистом зеркале пруда, я вижу за своей формой настоящую форму.Кодзисэй
…Психологическая, созидательная революция, в которой «меня» не существует, происходит только тогда, когда мыслитель и мысль сливаются в одно, когда нет разделения между ними; и, по моему мнению, именно это высвобождает созидательную энергию, которая, в свою очередь, и творит фундаментальную революцию, порывая с психологическим «я».Кришнамурти «Первая и последняя свобода»
Дзуйган каждый день обращался сам к себе: «Учитель!»
Затем тут же отвечал: «Да, господин».
Потом командовал: «Стань спокойным».
И снова отвечал: «Да, господин».
«И потом, — добавлял он, — не позволяй, чтобы тебя обманывали».
И послушно отвечал себе: «Да, господин, да, господин».
Комментарий Мумона: Старик Дзуйган продает и покупает сам себя. Он разыгрывает кукольное представление, в котором одна маска — учитель, другая маска — его собеседник. Одна маска говорит: «Стань спокойным», другая говорит: «Не позволяй, чтобы тебя обманывали». Если кто-нибудь захочет стать одной из этих масок, то будет не прав, а вот если он будет подражать Дзуйгану, то уподобится хитрой лисе.
Бывает, ученики дзэн не видят человека под маской. Это потому, что они признают эго, душу.«Мумонкан» («Застава без ворот»)
Эго-душа есть зародыш жизни и смерти, Лишь глупец назовет это настоящим человеком.
…Алхимику было ясно, что «центр», или то, что мы привыкли называть «я сам», находится не в эго, но вне его, «в нас», но не «в нашем разуме», и, скорее всего, в той части нас, которую мы не осознаем, которую нам еще предстоит открыть в самих себе. Сегодня мы называем это бессознательным и различаем личное бессознательное, которое заставляет нас признавать существование тени, и безличное бессознательное, в котором мы узнаем архетипический символ самих себя.Карл Юнг «Айон»
Каждый человек рождается как все, а умирает в одиночку.Мартин Хайдеггер
В тот день, когда наш мастер закончил первую из своих ежедневных бесед в монастыре Кайюань, что неподалеку от Хунчжоу, мне (Пэй-сю) случилось зайти к нему в комнату. Я сразу же заметил картину на стене, и у монаха, что заведовал монастырским хозяйством, узнал, что это портрет одного знаменитого монаха.«Дзэнское учение Хуан-бо о передаче разума»
— Неужели? — удивился я. — Да, я вижу изображение, похожее на него, но где же он сам?
Молчание было мне ответом. Я заметил:
— В этом монастыре живут буддийские монахи, так ведь?
— Да, — ответил управитель. — И вот один из них. После того я попросил мастера о встрече и пересказал ему эту беседу.
— Пэй-сю! — позвал он.
— Слушаю, мастер, — почтительно ответил я.
— Где ты ?
Поняв, что на такой вопрос невозможно дать никакой ответ, я побыстрее попросил мастера вернуться в зал и продолжить свою проповедь.
Кому это нужно — бояться слиянья?Уолт Уитмен «Листья травы»
Смерть любого человека умаляет меня, потому что я есть человечество; и потому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе.Джон Донн «Проповеди» XVII
Бог ждет от тебя лишь одного — чтобы ты вышел из самого себя как созданного им существа, и пусть Бог будет Богом в тебе.Майстер Экхарт
Всякая медитация основана на том убеждении, что мы должны принять Реальность, от которой в сущности никогда и не были отделены, и пробудиться от долгой иллюзии эго. Если мы сделаем это, то сейчас же прекратим думать об Истине и узнаем наконец, в чем же она, эта Истина, состоит. В переходе от размышления к знанию и достигается зрелость разума в «не-уме».Хью л’Ансон Фоссе «Пламя и свет»
Так же, как Бог не имеет имени, ибо все названия ему чужды, не имеет имени и душа; ведь она всегда здесь, так же, как и Бог.Майстер Экхарт
Поэтическая природа не имеет «я» — она везде и нигде; не имеет она и характера… Точно так же и поэт — он всегда… живет в каком-то другом теле.Джон Китс (из письма)
Вся реальность — это деятельность, которую я делю с другими и которую не могу приспособить для себя лично. Если же нет такого разделения, то нет и реальности.Мартин Бубер
Осмелимся ли мы открыть дверцу в глубину самих себя? Для чего нам эта плоть и эти кости?Пол Репс Предисловие к книге «Плоть и кость дзэн»
Если ты думаешь о своем уме своим умом, Как же отличаешь ты одно от другого?Сэн-цань
Если человек хочет увериться, на правильном ли он пути, пусть закроет глаза и идет дальше в темноте.Хуан де ла Крус «Ночь души»
Рождение — не акт; это процесс. Цель жизни есть полное рождение, а трагедия ее в том, что большинство из нас умирает, так и не родившись. Жить — значит рождаться каждую минуту. Смерть приходит, когда прекращается рождение. Физиологически наша клеточная система непрерывно воспроизводит саму себя; однако психологически большинство из нас в какой-то момент просто перестает рождаться.Эрих Фромм «Дзэн-буддизм и психоанализ»
Как подчеркивают многие священные книги Востока, трудно возродиться к новой жизни в облике человека; тибетские учителя говорят так: «Лишь глупец может упустить те великие возможности, что открываются перед каждым, кто возродился человеком».У.-И. Эванс-Вентц Предисловие к «Алмазной сутре»
Он (Хайдеггер) начинает свою лекцию перед студентами во Фрайбурге с рассказа о положении в университете и проблемах современной жизни. Он говорит, что начало всякой философии есть выход человека из самого себя в мир, который его окружает. «Что есть философия?» — задается он вопросом и тут же отвечает: «Философия есть философствование. А что такое философствование? Философствование — это трансцендирование. Что такое трансцендирование? Это осознание собственной, человеческой природы в ее взаимосвязи с обстоятельствами и одновременно в ее независимости. Это значит приближение к объекту во вспышке озарения, которую метафорически описал еще Платон, назвав ее „искрой“. Это обнаружение смысла существования, нахождение его в самом себе, в своей работе, обязанностях, отношениях с обществом, в обыденной жизни, наконец». (…)Джулиус Сили Бикслер «Об экзистенциальной философии»
Когда мы наконец научаемся не различать плохое и хорошее в одном и том же, не уповать на высшую силу, которая избавит нас от всех забот, когда начинаем понимать, насколько жизнь сложна сама по себе, как хранилище возможностей, которые обязательно нужно реализовать вовремя, не дожидаясь смерти, — только тогда мы и достигаем экзистенции . Только тот, кто существует во времени и перекидывает мост из прошлого в будущее через настоящее, — только тот и может это сделать.
Всё, чем мы являемся, есть результат того, о чем мы мыслим: мы выросли из своих мыслей, мы сделаны из наших мыслей. Если человек говорит или поступает со злым умыслом, боль следует за ним, как колесо следует за копытами быка, который тянет повозку.«Дхаммапада»
Всё, чем мы являемся, есть результат того, о чем мы мыслим: мы выросли из своих мыслей, мы сделаны из наших мыслей. Если человек говорит или поступает с добрым помыслом, счастье следует за ним, как тень, которая никогда его не оставляет.
Будда говорил: «Задумайтесь о том, что, хотя каждый из четырех элементов, которые составляют тело, имеет имя, ни один из них не есть истинное „я“. Поистине, „я“ не существует, как мираж».«Сутра из сорока двух глав»
…Присмотритесь к жизненным процессам саламандр. На первый взгляд, организмы этих маленьких созданий работают слаженно, но вот какая-то часть их — их авангард, так сказать, — начинает действовать совершенно обособленно и самостоятельно. Эти отклонения от общей линии поведения подчас принимают, как мне говорили, совершенно сумасшедший характер. Бывает, доходит до «противостояния» первоначальному действию организма как целого. Но все же я считаю, что у саламандр и подобных им форм жизни эти случайные виды деятельности так и остаются «дискретными», как говорят биологи. Они не приобретают какого-то тотального, интегрального, центрального принципа индивидуальности, как я это понимаю. Есть, конечно, какие-то течения, какие-то небольшие проявления активности, но в целом это не меняет общей картины. Пока они не организуются, не создадут этакий союз, они не смогут реально угрожать защищенной столице, так сказать, центрального саламандрского княжества.«Исследования здоровья человека: избранные письма Трайджента Барроуза»
Человек тоже начал использовать эти небольшие психологические уловки, эти частичные реакции, которые не интегрированы с «тотальным образом действия». Это началось давно, очень давно, так давно, что ни ты, ни я уже и не припомним. Но, как я полагаю, эти случайные и незначительные отклонения становились все более систематическими, организованными, образовывали своего рода союзы. Особенно сильна была организация в районе мозга, и в нем эти незаметные стимулы и реакции образовали крепкую взаимосвязь. Со временем центр тяжести переместился, а скорее, организм начал работать так, как будто бы он переместился. Закон идентичности, или индивидуальности, был искусственно перенесен в эту ограниченную мозговую зону. Эти мелкие дела объединили себя в нечто, называемое «я», и «я» стало тем единством, что сменило организм как целое. Это манкирование, это присвоение чувства, это смещение центра тяжести, или личности, так сказать, оставило свой след в тканях человеческого организма. Конечно, сейчас его очень трудно, почти невозможно почувствовать после стольких — только небеса знают, скольких — сотен тысяч лет нашего ненамеренного самоостракизма, но все же оно ощутимо. Это частичное нововведение, эта церебральная инновация, эта систематизация дискретных функций ощутима как нечто отдельное от общего направления развития эмоциональной сферы человека. Видимо, некоторый органический протест внутри особи, протест против насильственного сдвига центра физиологического центра личности является истинной причиной того, чему мы сегодня являемся свидетелями, — беспокойной общественной жизни, подавленности и общей дезинтеграции.
Современный человек, как заметил один голландский философ, — это всего лишь усовершенствованный варвар. Варварами мы называем всех, в ком жадное стремление к «я» и насилие, которое неизбежно возникает вследствие этого, выражаются с наибольшей полнотой… Все наши общественные, религиозные и моральные структуры основаны прежде всего на «я», проявление которого в чем бы то ни было горячо приветствуется. В этом и состоит драма так называемой «христианской» цивилизации. Если принять «я» за абсолютную реальность, мы неизбежно придем к тому выводу, что оно утверждает себя жестокостью и насилием, что и подтверждают трагические события наших дней. Основная идея буддизма совершенно противоположна этому: он утверждает непостоянство и «я», и всего мира.Роберт Линссен «Живой дзэн»
Бассуй написал своему ученику, который был при смерти:Пол Репс «Плоть и кость дзэн»
«Твой разум никогда не рождался, поэтому он никогда не умрет. Это не вещество, которое может испортиться. Это не пустота, которая есть ничто. У разума нет ни цвета, ни формы. Он не знает удовольствий и не испытывает страданий.
Мне известно, что ты болен. Как настоящий ученик, ты не бежишь от своей болезни. Может, ты и не знаешь, кто страдает, но спроси себя: что есть сущность этого разума? Думай только об этом. Больше тебе ничего не нужно. Не желай ничего. Твоя кончина, которой на самом деле нет, исчезнет, как снежинка в прозрачном воздухе».
#i_044.jpg
Кто это?
В самой сердцевине меня, той, что пока еще относится к бессознательному, живет изначальный человек, связанный с Законом Вселенной, а через него — и со всей Вселенной. Он вполне самодостаточный, Единый с самого начала, одинокий, но и не одинокий, не утверждающий и не отрицающий, и преодолевающий всякую дуальность. Это предвечное существо, лежащее в основе всех эгоистических «состояний», которые покрывают его в моем актуальном сознании.Юбер Бенуа «Высшая доктрина»
Так как сегодня я не уверен, каковы в реальности мои эгоистические состояния, они образуют род экрана, скрывающего меня от моей сердцевины, от моего истинного «я». Я не осознаю свое глубочайшее родство со Вселенной, а, скорее, ощущаю себя отдельно от всей Вселенной… Эго — это иллюзия, ведь на самом деле я ни от чего не отделен; так же иллюзорны и все эгоистические состояния.
Я уже сказал, что человек поставлен перед вопросом уже самим фактом своего существования и что этот вопрос возникает из противоречия в самом человеке: человек есть часть природы и одновременно уже не ее часть, потому что он осознает сам себя. Любой человек, который слышит этот поставленный перед ним вопрос, который озабочен тем, чтобы на него ответить — причем ответить всем своим существом, а не только мыслями, — есть человек религиозный; и все системы, которые стараются задать и разрешить такие вопросы, есть системы религиозные. Вместе с тем любой человек и любая культура, которые не слышат вопросов существования, не религиозны… Не важно, как часто человек думает о Боге, или ходит в церковь, или насколько он верит в религиозные идеи, — если он, весь человек, глух к этим вопросам, если он не знает ответов на них, он лишь впустую проводит время, живя и умирая, как миллионы подобных ему. Он лишь думает о Боге, а не старается быть Богом.Эрих Фромм «Дзэн-буддизм и психоанализ»
Тот, чьи владения никому не отвоевать, В чьи владения никто в мире войти не может, — На каком пути найдешь ты такого: Просветленного, недосягаемого, не оставляющего следа?«Дхаммапада»
Сколько стоит Опыт? Одну песню? Или один танец на улице? Нет, за него человек отдает все, что имеет…Уильям Блейк (цит. по книге М. Шорера «Уильям Блейк, политика взгляда»)
Взгляни внутрь себя; ты есть Будда.Слова Будды
Царство Божие внутри вас.Слова Иисуса Христа
Непривязанность
Дзэн подобен далекой звезде, что лучше всего видна, когда мы не смотрим прямо на нее, и которая светит ярче, когда мы говорим и думаем совершенно о другом, а между тем движемся прямо к ней.Гарольд Э. Маккарти «Поэзия, метафизика и дзэн»
Кажется странным и неразумным, что взрослые, умные люди должны неподвижно сидеть целыми часами. С точки зрения западного человека, это не только неестественная, но и непростительно вредная трата драгоценнейшего времени, полезная только потому, что развивает терпение и крепость. Хотя на Западе есть собственная созерцательная традиция католической церкви, «сидение в размышлении» давно уже потеряло свою привлекательность, потому что ни одна религия не ценится, если она не «совершенствует мир»… Но очевидно же, что дело без мудрости, без настоящего знания мира никогда и ничего не может улучшить. Больше того, как грязная вода очищается, стоит ее оставить в покое, так бесспорно и то, что те, кто спокойно сидит и ничего не делает, приносят наибольшую пользу беспокойному миру… Нельзя узнать мир, просто думая о нем и предпринимая какие-то действия. Сначала надо пережить опыт по-настоящему и не спешить с выводами.Алан Уоттс «Путь дзэн»
Усмирение желания (в буддизме), или отрешенность, или amor fati (рука судьбы), или желание абсолютного добра, — все это, по сути, одно и то же: опустошить желание… от всякого содержания, желать в пустоте, желать без всяких желаний.Симона Вейль «Тяжесть и благодать»
Отделить наши страсти от всего хорошего и ждать. Опыт показывает, что такое ожидание лучше всего. Именно ожидая, мы прикасаемся к абсолютному добру.
Представленные образцы японского и китайского искусства иллюстрируют выбор темы и манеру, характерные для дзэн. Некоторые картины написаны не слишком известными буддийскими художниками, а иногда и сама картина не является «чисто дзэнской» по манере письма или технике. Каждая из картин, однако, есть образец особой восточной грации и чуткости, или же она содержит некий намек на эти тонкие пути древней мысли, которая заставляла восточных художников запечатлевать не только образы преходящего мира, но и ощущение присутствия того «невидимого», что всегда и везде выражает себя через изменчивые формы природы.
«Одинокий рыбак» приписывается Ма Юаню (Баэну), художнику конца XII в. Это работа в стиле знаменитого сумиэ, на тему «задумчивого одиночества». Пустое пространство представляется здесь реальностью, наполненной смыслом так же, как человек и лодка, — «вечное пространство и преходящая субстанция».
Две части разрисованного свитка, который не воспроизведен здесь целиком, приписываются китайскому дзэнскому монаху Фань-луну и представляют собой излюбленный восточный сюжет — люди, медитирующие среди водопадов, скал и деревьев.
Два пейзажа, ранее приписывавшихся императору династии Сун Хуэй-цзуну. Пейзаж слева — прекрасный образец «стиля одного угла», на нем изображен медитирующий человек, смотрящий в пространство; на картине справа человек храбро взирает на бурю и сам полностью сливается с природой.
Одно из величайших культурных сокровищ дзэн и «национальное культурное достояние» Японии — картина «Хуэй-кэ (Эка) предлагает свою отрезанную руку Бодхидхарме в знак верности», написанная видным японским художником и знаменитым монахом Сэссю (1420–1506). Она написана на бумаге тушью суми и изображает эпизод, прославленный в дзэнской легенде. Прилежный ученик, желая доказать преданность мастеру, который в медитации созерцал стену, отсек мечом свою левую руку.
Два пейзажа Сэссю, великого мастера акварели. Он учился живописи в Китае, но вернулся на родину, в Японию, где оттачивал искусство владения линией и собственный четкий, но в то же время изысканный стиль.
«Второй патриарх в сосредоточенном состоянии разума» и «Патриарх, медитирующий с тигром» — картины художника X в. Ши-кэ (Сэккаку). Обе картины считаются шедеврами живописи, написанными в намеренно небрежном дзэнском стиле.
«Поэт Ли Бо на прогулке» — картина Лян Кая. На этом полотне «умелая кисть» блестящего мастера несколькими штрихами передает не только состояние бесконечного спокойствия, но еще и полное сосредоточение всех физических и умственных сил. Начало XIII в.
«Хотэй и два бойцовых петуха» — картина Миямото Мусаси (Нитэн), прославленного мастера фехтования на мечах и художника стиля сумиэ времен феодальной Японии. Здесь популярный «бог удачи» (олицетворение неиссякаемых сил природы) с улыбкой наблюдает за дракой петухов, находя в ней подтверждение, как считалось, дзэнскому учению о том, что «нет ни убийства, ни убийцы, ни убитого».
Картины «Тигр» и «Сорокопут на суке сосны» принадлежат Му Ци (Моккэй). Обе они созданы в XIII в. и представляют блестящие образцы того, как умело восточные художники изображают «быстротекущий момент жизни». «Все возникает из глубокой тайны, и через каждую вещь мы можем заглянуть в эту глубину».
«Кандзан и Дзиттоку» — знаменитое полотно Кайхоку Юсё, еще одного мастера борьбы на мечах и художника, жившего в XVI в. Поэт-отшельник Кандзан и круглый сирота Дзиттоку — два веселых чудака из известной дзэнской легенды.
У них не было ни имущества, ни привязанности к чему-либо, а их беззаботный нрав сделал их любимыми героями дзэнских художников.
«Человек, созерцающий водопад» — картина Морикагэ (ок. 1700 г.). Излюбленная тема восточного искусства, выражающая «не бегство от жизни, но бегство к жизни».
«Пейзаж» Соами (1450–1530), художника, любившего изображать ускользающую красоту тумана и дождя. Единственными следами пребывания человека являются здесь крыша дома, шпиль далекого храма и маленькая лодка у берега.
«Дзиттоку смеется, глядя на луну» (неизвестный художник). Один из беззаботных «дураков» дзэнского фольклора, который находит истинное удовольствие в том, например, чтобы подметать садовую дорожку или смотреть, как восходит луна.
«Шестой патриарх дзэн, разрывающий рукописный свиток» — картина Лян Кая. Великий художник обращается к эпизоду, который должен напомнить о практичности, присущей дзэн: непосредственное переживание, а не каноническая догма — вот прямой путь к выражению себя.
«Два дзэнских мастера» — портреты из так называемого Триптиха Дарума, созданного Сога Ясоку в XV в. Мастер Риндзай, видимо, только что презрительно воскликнул свое «Кац!», чтобы его ученик-монах понял, как он все еще далек от своей цели. Мастер Токусан сидит с палкой в руке, которую он использует как средство обучения. Об этом портрете известный французский художественный критик де Груссе сказал: «Один из наиболее глубоких портретов мыслителя за всю историю живописи, равный „Декарту“ Франца Хальса».
«Переход через мост во время сильного ливня». Скупыми ударами кисти Кано Таню (1602–1674) изображает маленького человека, который бесстрашно идет навстречу бушующей буре, прикрываясь от нее только бумажным зонтом. Он не боится и не колеблется, ведь «все едино в сознании Будды».
Бамбук всегда был любимой темой дзэнских художников. Стиль этой картины XVIII в., написанной художником Госюном, совершенно необычен. Показана лишь часть бамбукового стебля, зеленый росток и маленькое растение. Вся композиция связывается с любовью Госюна к записи стихов хайку.
«Водопад» Хасимото Гахо. Хотя эта картина не является строго дзэнской по стилю и манере, она представляет пример вечной темы восточного искусства в живописи XIX в.: падающая вода как идея «вечно меняющегося, но всегда неизменного».
«Пастух» — картина Мори Сосэна (1747–1821). Она напоминает серию так называемых «Рисунков о пастухе и быке», серии эпизодов, которые писали многие дзэнские художники прошлого. «Рисунки» рассказывают о похождениях мальчика (или взрослого мужчины), который ищет потерянного быка (свое потерянное «я») и, найдя, подчиняет его, мирно возвращаясь домой, сидя верхом у него на спине.
Вверху: «Растения под снегом» (неизвестный художник). По мнению восточных художников, природа одушевлена. Поучительные уроки непротивления можно получить, наблюдая за тем, как растения гнутся под тяжестью снега и медленно распрямляются, освобождаясь от него.
Внизу: «Стадо оленей» — картина Нономура Сотацу (ум. в 1643 г.). Часть известной картины, которая иллюстрирует мощный ритм кисти в руках мастера.
Человек должен стать истинно бедным и таким же свободным от своей созидательной воли, каким он был при рождении. И я говорю вам именем вечной истины, что пока вы желаете выполнить волю Бога и жаждете обрести вечность и Бога, вы не будете истинно бедным. Только тот по-настоящему беден духом, кто ничего не хочет, ничего не знает, ни к чему не стремится.Майстер Экхарт
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.Мф. 5. 3, 5
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Однажды дети играли у воды. Они делали замки из песка, и каждый кидался защищать свою постройку с криком: «Моя!» Никто из детей не путал, где и чей был замок. Когда все было готово, один мальчишка пнул замок другого и разрушил его. Юный строитель разозлился, вцепился проказнику в волосы и несколько раз ударил его кулаком, вопя: «Он сломал мой замок! Помогите мне, пусть получит, как следует!» И все набросились на проказника, били его палками и пинали ногами. (…) Потом они вернулись к своим замкам и стали отгонять от них друг друга. Все орали: «Уйди отсюда! Мой замок! Не трогай!» Но настал вечер; всем уже хотелось домой, никто уже и не думал о своем замке. Один растоптал свой ногами, другой просто раскидал песок руками. И все разошлись.«Йогачарабхуми сутра» (из книги «Буддийские тексты разных веков»)
Вещи в седле,Эмерсон «Ода»
А наверху — человек.
Срединный путь труден для тех только, кто выбирает;Приписывается Сэн-цаню (из книги «Буддийские тексты разных веков»)
Избегай любви и ненависти, и все тогда прояснится.
Различие толщиной с волос уже отделяет Небо от Земли;
Хочешь увидеть истину — не будь «за» и «против».
Ничего нет хуже для разума, чем выбор между ними.
Иудео-христианское и дзэн-буддийское учения объединяет убежденность в том, что следует оставить свою «волю» (в смысле сильного, безудержного стремления к миру «во мне» и «вне меня»), для того чтобы стать совершенно открытым и чутким, живым. В дзэн это часто называется «сделать себя пустым», что не подразумевает ничего отрицательного, а обозначает лишь готовность к восприятию. В христианской терминологии говорят о том, чтобы «предать себя в руки Господа». Содержание этих разных на вид буддийских и христианских формул по сути одно и то же. Однако согласно общепринятой трактовке эти формулы означают, что, вместо того чтобы принимать решение самостоятельно, человек начинает уповать на всемогущего, всезнающего отца, который смотрит за ним и точно знает, что для него хорошо, а что плохо. Ясно, что при этом человек становится не открытым и восприимчивым, а, наоборот, порабощенным и подавленным. «Предаться на волю Бога» в смысле подлинного эгоизма лучше всего, если у человека нет понятия о Боге. Парадокс, но я следую воле Бога именно тогда, когда о нем забываю. Дзэнское понятие пустоты как раз и подразумевает, что нужно забыть свою волю, но при этом не опуститься до того, чтобы создать себе кумира в виде заботливого отца.Эрих Фромм «Дзэн-буддизм и психоанализ»
Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее.Мф. 10, 36
На высоком холме стоял человек. Три путника, проходя вдалеке, увидели его и заспорили. Один сказал: «Наверное, он потерял любимое животное». Другой возразил: «Нет, наверное, он ждет здесь друга». Третий предположил: «А может, он просто дышит свежим воздухом?» Путники никак не могли согласиться друг с другом и горячо спорили, поднимаясь к вершине. Взойдя на нее, они обратились к стоявшему. Первый спросил: «О друг, стоящий на вершине, не потерял ли ты свое любимое животное?» «Нет, господин», — был ответ. Другой спросил: «Не ждешь ли ты здесь своего друга?» «Нет, господин», — был ответ. Третий спросил: «А может, ты просто дышишь свежим воздухом?» «Нет, господин», — был ответ. «Ты все время говоришь „нет“. Что же ты делаешь здесь?» — в один голос спросили удивленные путники. «Да так… стою», — ответил человек на холме.Дзэнская притча, приведена Юбером Бенуа в книге «Высшая доктрина»
Кто-нибудь может подумать, что ответ человека, стоящего на холме, не имеет смысла. «Этот человек на холме — просто идиот, — усмехнется он про себя, — ведь он ничего не делает .» (Иначе говоря, он не ищет никакого эгоистического удовлетворения. Вспоминается ироническая строка Рембо: « L’action, се cher point du monde !» — «О дело, драгоценный центр мира!»)
#i_064.jpg
Водопад
И никаких забот.
Не позволяйте событиям повседневной жизни брать над вами верх, но ни в коем случае и не отмахивайтесь от них. Только поступая так, вы получите полное право называться освобожденным.Беседы дзэнского мастера Хуан-бо, записанные Ван-лином
Допустим, лодка плывет через реку, а наперерез ей плывет другая, пустая, лодка. Даже раздражительный человек отнесется к этому спокойно. Но допустим, в этой лодке кто-то сидит. Тот, кто находится в первой лодке, наверняка крикнет второму, чтобы тот отвернул. И если второй не услышит после одного раза, и после другого, и после третьего, в следующий раз обязательно послышится брань. В первом случае гнева не было, а во втором — был, потому что вначале лодка была пуста, а потом — нет. Так же и человек. Если он проходит пустым через всю жизнь, кто может причинить ему зло?Чжуан-цзы
Пока я есть то или это либо пока у меня есть то или это, я есть не всё и у меня есть не всё. Стань чистым до того, как станешь кем-нибудь или будешь обладать чем-нибудь. Тогда ты будешь везде и, не будучи ни тем и ни этим, будешь всем.Майстер Экхарт
Отказ от страстей есть Путь. Сказано: «Через отказ от страстей человек освобождается».«Висуддхимагга» (цит. по книге «Буддийские тексты разных веков»)
Некоторые мистики полагают, что цель и суть их жизни состоит в памятовании, внутреннем покое и ощущении присутствия Бога. Они даже становятся привязанными к этим вещам. Но памятование создается человеком точно так же, как, например, автомобиль. Внутренний покой так же реален, как и бутылка вина. А уверенность в присутствии Бога создана точно так же, как бокал пива. Единственная разница в том, что память, внутренний покой и ощущение присутствия Бога — удовольствия духовные, все же прочие — материальные. Следовательно, по своей природе пристрастие к духовному таково же, как и любое другое пристрастие. Несовершенство его менее заметно; но с определенной точки зрения оно вреднее всего именно потому, что его так трудно распознать.Томас Мертон «Семена созерцания»
Совершенная отрешенность не имеет ни презрительного, ни уничижительного отношения к существам; она не стремится вверх и не опускается вниз; она хочет быть лишь хозяйкой самой себе, ничего не любить и ничего не ненавидеть, ничему и никому ни перед чем и не перед кем не отдавать предпочтения; только одного она хочет — быть одним и тем же, потому что быть тем или этим означает чего-то желать. Тот, кто есть то или это, уже есть кто-то; но отрешенность ничего не хочет. Оно ни к чему не притрагивается.Майстер Экхарт «Об отсутствии интереса»
Погруженный в невежество и ослепленный незнанием знающий (разум) был испуган и смущен. Потом появились «я» и «другой», и возникла ненависть. Они крепли и крепли, и с этого началась непрерывная цепь деяний (карма). Из глубинного, корневого невежества происходит бессознательное невежество знающего. Другое глубочайшее невежество — считать себя отличным и отдельным от всех остальных. Если существа мыслятся как разделенные, это есть начало сомнения. С этого начинается привязанность, и, если дать ей волю, она перерастет в сильную страсть к еде, одежде, жилью, богатству, друзьям. (…) И нет конца деяниям, проистекающим от мыслей о двойственности.
Из тибетской рукописи
Судзуки. …Дзэн отличается от других религиозных учений и даже от других буддийских школ именно тем, что он, выражаясь языком психологии, делает бессознательное сознательным. Более того, нужно быть привязанным и непривязанным, иметь пристрастия и в то же время их не иметь. [123] Метафизически выражаясь, конечное бесконечно, а бесконечное конечно. Если вы поймете это, вы поймете дзэн.Из записи беседы д-ра Судзуки и профессора Хьюстона Смита. Национальная вещательная компания, серия «Мудрость». 19 апреля 1959 г.
Смит. Доктор Судзуки, вы утверждаете, что с точки зрения морали дзэн характеризуется привязанностью и отрешенностью. Что это значит?
Судзуки. Это важная часть дзэн. Живя в реальном мире, мы привязываемся к хорошему и плохому, к красивому и не слишком красивому. Но в Библии можно прочесть — по-моему, в одном из посланий апостола Петра, — что мы и живем в мире и одновременно не живем в нем. Это как раз и есть выражение идеи привязанности и одновременно непривязанности.
Итак, пока мы живем в относительном мире, мы привыкаем к дуалистическому взгляду на него. Но внутри, в этом относительном мире, существует другой мир, не относительный, который превосходит его и в то же время пребывает в нем, и этот мир я могу назвать трансцендентальной областью. В этом мире нет привязанности, как нет добра, зла, вины, безобразия.
Ведь лотос растет в грязной воде, а цветок его прекрасен.
Сумел ли ты назвать всех птиц, не пугая их выстрелом? Сумел ли не сорвать со стебля приглянувшийся шиповник?Эмерсон «Терпеливость»
Если думать об объектах чувств,«Бхагавадгита»
То привяжешься к ним;
Сначала привяжешься, потом привыкнешь;
Дальше привычка гневом станет;
Гнев же смущает разум;
Смущенный разум забывает уроки опыта;
А забудешь опыт — не сможешь разобраться;
Не сможешь разобраться — потеряешь цель жизни.
«Здесь»
Словно обширное небо, здесь не имеет границ,«Чжэн дао кэ» (цит. по книге А. Уоттса «Путь дзэн»)
Но во все времена оно неизменно глубокое и ясное.
Если ты хочешь узнать его — не увидишь;
Нельзя от него избавиться,
Но нельзя и потерять.
Когда не можешь получить его — получаешь.
Когда молчишь, говорит оно,
Когда говоришь, оно безмолвствует.
Великие врата распахнуты для раздачи милостей,
Но нет толпы перед ними.
Слишком прозрачно оно, потому незаметно.«Мумонкан» («Застава без ворот»)
Как-то глупец искал огня, держа зажженный фонарь.
Знал бы он, что такое огонь,
Быстрее сварил бы свой рис.
Твои глаза могут видеть предмет, только если он имеет длину и ширину, если он большой или маленький, круглый или квадратный, близкий или далекий, и наделен цветом. А твои уши не услышат, если не будет ни шума, ни звука. Не узнаешь вкуса, если он не кислый и не сладкий, не соленый и не пресный, не горький и не приятный. И ничего не почувствуешь, если не холодно и не горячо, не твердо и не мягко, не тупо и не остро. Поистине, ни Бог, ни духи не имеют ничего из этого. И потому оставь это, ибо оно есть внешнее, и не обращай на него внимания ни внутри, ни вне себя.«Облако незнания»
До того как человек начнет изучать дзэн, горы для него — это горы, а воды — это воды; когда он постигнет истину дзэн под руководством хорошего мастера, горы для него уже не горы, а воды — не воды; когда же он достигнет обители покоя, горы для него — снова горы, а воды — снова воды.Цин-юань
Умоляю тебя, не ищи ничего вне явлений. Уже сами по себе они — хороший урок.Гёте
Утверждение является дзэнским только тогда, когда оно само по себе есть действие и не ссылается на то, что в нем утверждается.Д. Т. Судзуки
Откроем же наши сердца, как цветок открывает свои лепестки, и будем терпеливы и восприимчивы.Джон Китс (из письма)
Монах. Все эти горы, и реки, и сама великая земля — откуда они взялись?Теннисон «Тифон»
Мастер. А откуда взялся этот твой вопрос?
Опадают с деревьев листья,
И на землю с неба льются холодные струи,
Человек приходит, пашет землю и в нее же уходит,
И лебедь умирает в конце лета.
Монах спросил Фукэцу: «Речь и молчание принадлежат к абсолютному и относительному мирам; как можно избежать обеих этих ошибок?»Д. Т. Судзуки «Дзэн и японская культура»
Фукэцу ответил:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Когда Дзёсю (Чжао-чжоу) спросили, что такое Дао (или истина дзэн), он ответил: «Каждый день твоей жизни — это Дао».
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Мастер отвечает, как попугай, он точно эхо. Но ведь и нет другого способа просветления разума монаха, чем утверждение, что то, что есть, есть, — и это непреложный факт.
Аристотель говорит, что имена либо хороши, либо плохи; но ни добро, ни зло не имеют к ним никакого отношения; «яблоня», «груша», «лошадь», «лев» — это имена, но хороша яблоня или плоха — она все та же; оттого, что конь плох, он не становится львом; это всего лишь имя; добро или зло, заключенное в нем, — уже совершенно другая материя.Уильям Блейк (цит. по книге Н. Фрая «Пугающая симметрия. Изучение Уильяма Блейка»)
Наука не больше чем искусство — я думаю, даже меньше — постигает «вещь в себе». Она, скорее, устанавливает отношения между «вещами»… Наука, как и искусство, есть лишь система самообмана, иначе говоря, завоевания.Эли Фор «Дух форм»
Люди знают, как прочесть напечатанное; но они не умеют читать ненапечатанное. Они умеют играть на струнах арфы, но не могут извлечь ни звука, если их нет. Их влечет к себе поверхностное, а не глубокое. Как же они поймут музыку или поэзию?Кодзисэй
Существование , строго говоря, столь же похоже на поэзию, сколь и на философию — суть и той, и другой сразу же исчезает в переводе на язык презренной прозы. В нем содержится меньше, так сказать, стремления к объективной, познаваемой истине, чем субъективного переживания в своем индивидуальном аспекте. Пока существование пользуется универсальными, понятными всем формами, они скорее эстетические, нежели интеллектуальные, и напоминают, пожалуй, яркие образы, созданные Шопенгауэром и Ницше, а не логические построения Платона. Это верно даже по отношению к Хайдеггеру, пусть он и унаследовал от своего учителя, Гуссерля, интерес к «редуцированной» логической сущности, напоминающий форму Платона. У Хайдеггера феноменология, став существованием, обратилась от логики к более фантазийной и чувственной стороне опыта. Существование — это, таким образом, поэтическая и философская попытка описать субъективные переживания религии, и, как таковое, оно во многом обязано своим обаянием тому способу, которым выражает себя. Моментальным ощущением Абсолюта и утверждением его неизбежного влияния на человеческую жизнь Кьеркегор напоминает Фрэнсиса Томпсона. [124] Ясперс, как и Браунинг, оригинален, подвижен и объективен. А вольный стиль Хайдеггера можно сравнить только с тем, как пишет Гертруда Стайн. Подобно ей, он использует непривычные слова в привычном контексте и привычные слова в непривычном контексте, заставляя нас подняться над обычными категориями восприятия.Юлиус Сили Бикслер «Приношение экзистенциальной философии»
Роза есть роза есть роза.Гертруда Стайн
#i_065.jpg
Огурец,
Неуловимо похожий на огурец.
Материя менее материальна, а дух менее духовен, чем принято думать. Привычное разделение физики и психологии, материи и духа с точки зрения метафизики — непростительное заблуждение.Бертран Рассел
«Сейчас»
Философия интуиции берет время как целое. Она не признает отдельного застывшего момента. Она рассматривает каждый момент таким, каким он рождается из шуньяты (пустота). Сиюминутность — вот главная черта этой философии. Каждый миг наполнен абсолютом, жизнью, смыслом. Прыгает лягушка. Поет сверчок. На листе лотоса сияет капля росы, ветерок шуршит ветвями сосен, свет луны падает на горный ручей, который журчит где-то неподалеку.Д. Т. Судзуки
Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него.Лк. 18, 17
Человек есть мыслящий тростник, но он добивается самого большего как раз тогда, когда ничего не обдумывает и не высчитывает. Чтобы стать, «как дитя», нужно много лет упражняться в искусстве самозабвения. Когда это состояние достигнуто, человек думает, но в то же время не думает. Его мысли подобны ливням, падающим с неба, волнам, катящимся по океану, звездам, освещающим ночное небо, зеленой листве, играющей под легким весенним ветром. Поистине, человек сам становится и ливнем, и океаном, и звездами, и листвой.Д. Т. Судзуки Предисловие к книге О. Херригеля «Дзэн и искусство стрельбы из лука»
Гигантский каштан в цвету,У. Б. Йейтс «Среди школьников»
Что есть ты — лист, цветок или все вместе?
О тело, отдавшееся музыке, о сияющий взор,
Как нам узнать — танцор где, а где танец?
Особенный характер каждого момента в настоящем, его свежесть и необычность все время ускользают от нас.Роберт Линссен «Дзэн как образ жизни»
Но есть самый главный ключ, открывающий ту внутреннюю дверь, за которой нас ждет изобилие Настоящего, ту тяжелую дверь, что поставили мы сами. Можно даже сказать, что мы сами и есть эта дверь. Она существует потому, что мы невнимательны и небрежны…
То, что больше всего отвлекает нас, находится не снаружи, а внутри; это результат могущественной магии слов и символов, неотделимых от всех наших мыслей.
Дисциплина дзэн — это в основном самодисциплина. Это постоянная сосредоточенность, вечная бдительность, осмотрительность и самообладание. Один мастер так ответил на вопрос, как он организует свою жизнь: «Голоден — ем; устал — сплю». Ему тут же возразили: «Но ведь так поступают все!» «Нет, — возразил мастер. — Когда люди едят, то все время думают и потому неспокойны; когда спят, то не отдыхают, а видят во сне тысячи вещей». Делать что-то одно, в полном сосредоточении — вот что такое умственная дисциплина.Кристмас Хамфрис «Дзэн-буддизм»
Не стремитесь к завтрашнему дню; думайте только о нынешнем дне и нынешнем часе. Ведь завтра трудно познаваемо, неясно и неизвестно, и нужно стремиться следовать путем буддизма, пока ты живешь сегодня… Нужно сосредоточиться на дзэнской практике, не терять зря времени, помнить о том, что есть только этот день и этот час. Тогда все станет легко. Нужно забыть обо всем хорошем и плохом в себе, перестать размышлять о своей силе или слабости.Догэн «Сёбогэндзо» (цит. по книге А. Уоттса «Путь дзэн»)
…Может, нирвана ждет, чтобы мы отказались от всего и сразу же, прямо здесь нашли ее:Джозеф Кэмпбелл (цит. хайку Басё)
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Я поднимаю руку; я тянусь за книгой, что лежит на другом конце стола; я слышу, как на улице мальчишки играют в мяч; я вижу, как тучи уходят за соседний лесок, — и во всем этом я практикую дзэн, я переживаю дзэн. Для этого не нужны ни многословные дискуссии, ни даже объяснения.Д. Т. Судзуки
Ничто не существует; всё становится.Рэйхо Масунага «Школа сото-дзэн»
Вечность есть бесконечное течение времени, когда каждое событие в один момент — будущее, в другой — настоящее, а в третий — прошедшее.«Философский словарь» под ред. Дагоберта Д. Рьюнса
#i_066.jpg
Песчинка кружит.
Так и ребенок.
«Одно»
Цель дзэн — заставить нас интуитивно увериться, что мы открыли целостность, которая делает незначительными все различия и стирает все противоречия. Эта целостность известна под именем духа, души или всеобщей основы вселенной и духа. Она подразумевает высшее единство существования, то скрытое единство, которое вмещает все существа и их вечно изменчивые формы, единство, которое напрасно искать во внешнем мире, потому что оно находится только внутри нас. Как только дисциплина дзэн привлекла человека цельностью своей природы или изначально присущим ей ощущением себя как вселенной, человек начинает ощущать вселенную в самом себе — до такой степени, что, можно сказать, сливается в одно с космосом.М. Анэсаки «Буддийское искусство по отношению к буддийским идеалам»
Даже когда дзэн пускается в рассуждения, он никогда не склоняется к пантеистическим воззрениям на мир. В дзэн нет такого понятия, как «Одно». В понимании дзэн «Одно» — это нечто вроде уступки общепринятой условности. Для изучающих дзэн «Одно» — это «Всё», а «Всё» — это «Одно»; причем Одно остается Одним, а Всё — Всем. «Не два! — скажет логически мыслящий человек. — Вот что такое Одно». Но мастер может возразить: «Это и не Одно». «Что же тогда?» — спросим мы и тут же зайдем в тупик, если попробуем и дальше объяснять все словами. Поэтому говорится: «Если захочешь слиться (с Реальностью), я скажу тебе: „Не два!“»Д. Т. Судзуки «Дзэн и японская культура»
Утомить разум упрямым стремлением замечать особенность вещей, не признавая тот факт, что все они по сути Одно, — это называется «трое поутру».Джон Донн «Проповеди» VII
Китайский мудрец Чжуан-цзы, автор этого высказывания, объяснял значение выражения «трое поутру», рассказывая такую притчу.
Владелец обезьян говорил, что каждая обезьяна должна есть три каштана утром и четыре вечером. Но обезьяны так рассердились, что их владелец испугался и разрешил им есть четыре каштана утром и три вечером. Все были очень довольны. Число каштанов не изменилось, но было приспособлено ко вкусам и пристрастиям. Таков же и принцип субъективной взаимосвязи человека с внешним миром.
Господь так всемогущ… что он есть ангел в ангеле, камень в камне, соломинка в соломинке.
Это единство Одного в Одном и с Одним есть источник, поток и прорыв к торжествующей любви.Майстер Экхарт
Кто такой Бог? Я не знаю лучшего ответа, чем «Он — это Он». Ничто лучше не подходит к вечности, которая есть Бог. Назовете вы Бога добрым, великим, святым, мудрым или еще каким-то — в любом из этих имен уже есть Бог.Св. Бернар
Когда десять тысяч вещей мыслятся как одно целое, мы возвращаемся к Началу и остаемся там, где всегда были.Сэн-цань
О Господи, Боже мой, как могло случиться, что в этом бедном старом мире Тебя, такого великого, никто не видит, Тебя, такого близкого, никто не чувствует. Ты отдаешь Себя всем, а никто не знает Твоего имени? Люди бегут от Тебя и говорят, что не могут обрести Тебя; они отворачиваются от Тебя и не могут видеть Тебя; они отвращают свой слух и не могут слышать Тебя.Ганс Денк (цит. по книге О. Хаксли «Вечная философия»)
Главная тема упанишад — обретение единства в разнообразии.Свами Мадхавананда «Культурное наследие Индии»
«Что нужно знать, чтобы знать все о вселенной?» Ответ нужно искать в понимании Бога, или Брахмана, как первопричины вселенной: так как следствие не отделимо от причины, возможно познание вселенной одновременно с познанием Брахмана; точно так же, увидев раз ком глины, узнаешь все, что сделано из глины, ведь изменение не больше чем фигура речи, имя, а единственная реальность — это глина.
На вопрос «Куда уходит душа, когда умирает тело?» Якоб Бёме отвечал: «Ей не нужно никуда уходить».Шелли «Адонис»
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
…Жизнь и смерть, в сущности, не слишком отличаются друг от друга.Робинсон Джефферс «Май — июнь 1940 года»
Когда Господь позволит телу быть из каждого глаза протянется ветвь с тяжелым плодом что свисает с нее багровый мир будет танцевать меж губами моими что пели песнь и роза расцветет весной утешит тех в ком страсти нет лягут меж их небольших грудей сильные мои пальцы под снегом в поющих птиц войдет моя любовь, ступая по траве их крылья тронут ее лицо а сердце мое останется там в грохоте и шуме моря.Э. Э. Каммингс «Когда Господь позволит телу быть»
Как-то раз студент университета пришел к Гасану и спросил:Пол Репс «Плоть и кость дзэн»
— Читали ли Вы христианскую Библию?
— Нет. Будь добр, прочти мне из нее, — ответил Гасан.
Студент открыл Библию и прочел из Евангелия от Матфея: «И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; (…) Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем» [Мф. 6. 28–29, 34].
Гасан сказал:
— Кто изрек эти слова, тот истинно просветлен. Студент продолжал: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» [Мф. 7. 7–9]. Гасан заметил:
— Превосходно. Тот, кто сказал это, почти равен Будде.
Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. (…) Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело , — так и Христос. (…) И вы — тело Христово, а порознь — члены.1 Кор. 12. 4–6, 12, 27
На Тайной Вечере Иисус взял в руки хлеб, преломил его и дал своим ученикам, говоря: «Примите, ешьте; сие есть Тело Мое». И, взяв чашу, послал ее по кругу со словами: «Сие есть Кровь Моя». Мастера дзэн понимают его слова не так, как христиане: для них все есть тело Будды, и если Иисус сказал, что хлеб — его Тело, то это потому, что любая вещь и есть Тело, т. е. во Вселенной все сливается в одном; ни одной крупицы ее не находится вне реальности.Роберт Линссен «Дзэн как образ жизни»
В «Чхандогья-упанишаде» есть рассказ о древнеиндийском юноше Шветакету, который вернулся домой после двадцати лет, проведенных за изучением вед. Отец Шветакету заметил, что за эти годы тот узнал не все, и стал раскрывать перед ним простые, но глубокие истины, которые постигаются не из книг.Н. У. Росс
— Принеси мне, — попросил он сына, — плод дерева баньян.«Чхандогья-упанишада»
— Да, отец.
— Разломи его.
— Слушаюсь, отец.
— Что ты видишь?
— Семена, отец, крошечные семена.
— Разломи семя.
— Слушаюсь, отец.
— Что ты видишь?
— Ничего. Отец сказал:
— Сын, из той тонкой сущности, что ты не видишь, вырастает огромный баньян. В том, что есть тонкая сущность, берет начало все сущее. Это есть Истина, это есть «я», и ты, Шветакету, тоже есть Это.
— Умоляю, отец, — воскликнул сын, — говори еще! Тогда отец принес сыну мешочек соли со словами:
— Высыпи соль в сосуд с водой и принеси его мне завтра утром.
К утру соль, конечно же, растворилась. Отец сказал:
— Попробуй воду сверху и скажи, какова она на вкус.
— Соленая, — ответил сын.
— А из середины?
— Соленая.
— А снизу?
— Соленая!
И отец сказал:
— Вот так же в своем теле, мой сын, ты не чувствуешь Истины; а между тем она есть. В том, что называется тонкой сущностью, все существующее обретает себя. Это есть Истина, это есть «я», и ты, Шветакету, тоже есть Это.
#i_067.jpg
Сознание, прекрасное, как цапля.
Что я почувствовал… нельзя объяснить.Вордсворт «Аббатство Тинтерн»
Таилось это где-то в глубине,
Жилье его — тот предзакатный свет,
И океана круг, и трепет ветра,
И небо синее, и разум человека;
Движение и дух, что есть во всех
Живых существах, всем, что подвластно мысли,
Проходит через всё.
Взгляд дзэн
Стихи позднего У. Стивенса, почти импрессионистские, почти японские, представляют целую серию картин, зарисовок, впечатлений от изображаемого им. Наиболее значительны в этом отношении «Шесть величавых пейзажей», «Тринадцать способов смотреть на скворца» из книги «Гармония», а также «О двух грушах» и «Вариации на тему летнего дня» из «Частей света» (1942). Уже названия стихов Стивенса напоминают японские гравюры — «Восемь видов Оми» Хиросигэ, «Тридцать шесть видов горы Фудзи» Хокусая или «Времена года» Утамаро. Заметно в них сходство с техникой имажинистов и японскими хайку, порой они похожи на «Двадцать четыре хайку на современную тему» Э. Лоуэлл. Жемчужина среди них — цикл «Тринадцать способов смотреть на скворца», в котором почти живописная яркость сплелась с точностью хайку. Скворец — это постоянная, объективная реальность, которая может обозначать что угодно в зависимости от настроения и взгляда пишущего. Некоторые стихотворения этого цикла Стивенса звучат и выглядят совершенно по-японски.
Третий и двенадцатый стихи по духу напоминают хайку — в них ярко выражена взаимосвязь всего в природе. Например, река у даосов — символ движения; она течет, и потому скворец тоже не остается на месте. Только одно из тринадцати стихотворений — очевидно, основной образ всего цикла о скворце осенью, — кажется, подражает настоящему хайку, описывая тьму и одинокого скворца на дереве. Оно похоже на знаменитое хайку Басё «На голой ветке»:Эрл Майнер «Японская традиция в английской и американской литературе»
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Эти стихотворения напоминают хайку своей краткостью, концентрированностью, истинным поэтическим весом, чувствующимся в его немногочисленных образах, взаимным влиянием последних друг на друга.
Вдалеке косари. Головы их качаются в такт траве, которую они косят. Кажется, ветер связал их вместе.Генри Дэвид Торо [125] «Неделя на реках Конкорд и Мерримак»
Все светляки скрыли свои фонарики под травой и листьями, ожидая наступления ночи.
Сторожевые собаки лежат под стрехами и громко, отрывисто лают в ответ на самое тихое движение.
И мысли тоже начинают тихо шевелиться.
Ветер над озером, южный ветер, ломающий розы.Эзра Паунд «Песнь XXVI»
…Поэт — тот, в ком не иссякает доверие, потому что он не приписан ни к какому порту, нигде не бросает свой якорь, а через все бури и штормы следует за видимым ему образом — образом, что вечно исчезает в бесконечной дали.Эли Фор
Моя религия состоит в преклонении перед тем беспредельным верховным духом, который проявляет себя во всем, даже в самом мельчайшем, что мы можем постичь нашим пытливым и гибким разумом.Альберт Эйнштейн
И пение птиц, и жужжание мошек — всё открывает истину разуму; в цветах и травах видим мы указание Пути. Ученик, чистый и ясный разумом, искренний и открытый сердцем, видит эти указания во всем, что окружает его.Кодзисэй
Будешь ты в союзе с камнями на поле, и звери полевые будут в мире с тобой.«Книга Иова»
А еще не меняйся. Не отвращай своей любви от того, что бесспорно прекрасно. Но люби и то, что хорошо, просто и обычно, — животное это, предмет или человек, и старайся во всем соблюдать равновесие.Райнер Мария Рильке (из письма)
О своей любви к цветущей вишне, плод которой — маленькая горькая ягода, японцы говорят, что она учит «видеть пользу в бесполезном».Я. У. Росс
…Не думайте, что Бог похож на плотника, который работает, когда хочет, — может закончить работу, а может бросить ее, если ему так вздумается. У Бога все по-другому; как только он увидит, что ты готов, он начнет действовать, он войдет в тебя, и это будет так же естественно, как то, что на ясном небе ярко светит солнце… Так и художник — если он будет задумываться над каждым мазком, ему лучше совсем не браться за кисть.Майстер Экхарт (цит. по книге Ананды Кумарасвами «Трансформация природы в искусстве»)
Художник должен настроиться на то, что хочет выразить себя, и позволить ему осуществиться через него.Мартин Хайдеггер
В реальности человек никогда ничего не создает; если он и творит, то как универсал, аноним, как проводник высшего Принципа. В возрасте истинной мудрости художники, ученые и мыслители никогда не думали о том, чтобы присвоить свои имена работам, которые проявлялись через них.Юбер Бенуа «Высшая мудрость»
Аналитический ум склонен разбивать сложные явления на более простые компоненты для их дальнейшего наблюдения и систематизации, ищет им практического применения, тогда как интуиция вольно или невольно видит единство целого и угадывает значение множества явлений. Но и это не все — ведь интуиция, родственная духу творчества, есть инструмент для творчества и для постижения.Франц Уинклер «Человек как мост между двумя мирами»
Я рисую, чтобы освободиться от явлений внешнего мира, чтобы изучить их и понять их сущность, которой проверяется внутреннее зрение.Моррис Грейвс
#i_068.jpg
Бумажный цветок
Бумажная птица
Бумажная луна
Кто еще ходит по дикой земле?
Если говорить о внешнем мире, то художник сталкивается с тем, что видит; а видит он в основном то, на что смотрит.Андре Малъро «Акт творчества»
…В [японском] искусстве аранжировки цветов незаполненные, пустые места считаются включенными в общую картину. (…) Они обозначают невыразимую, невидимую, безмолвную тишину. Они ритмически включены в гармонию несимметричного и по-своему красноречивы и выразительны.Гасти Л. Херригель «Дзэн в искусстве аранжировки цветов»
Когда я жил в дзэнском монастыре, мне подарили для медитаций картину в стиле сумиэ, на которой свободными мазками был нарисован большой круг. Что он означал? Каждый день я должен был смотреть на него. Что это было — самоотречение? Или Вселенная, в которой терялась моя индивидуальность? Сначала я никак не мог понять, в чем эстетическая ценность этой картины, хотя восточному человеку она многое говорила о характере своего автора. И вдруг в какой-то момент я словно прозрел. (…) Когда я увидел дракона, написанного свободными мазками на потолке храма в Киото, я вспомнил о мощном ритме, свойственном фрескам Микеланджело; конечно, формы живописи были различны, и сумрачные черные тучи, на фоне которых был изображен этот стремительный полет, совсем не походили на легкие облака Италии, но величайшая сила духа ощущалась в обоих этих произведениях.Марк Тоби (из доклада на конференции ЮНЕСКО в Сан-Франциско, 1957 г.)
Всегда, за любым объектом, каков бы он ни был, нужно сосредоточивать свою волю на пустоте, нужно желать пустоты. Ведь добро, которое нельзя ни нарисовать, ни определить, есть для нас пустота. Но это такая пустота, которая полнее любой полноты.Симона Вейлъ «Тяжесть и благодать»
Если мы заходим так далеко, то можем пойти и еще дальше, потому что пустоту заполняет Бог. Он не имеет ничего общего с современным пониманием мыслительного процесса. Мысль не открывает, она лишь готовит почву. Она рабски покорна. (…) Ничто не есть нечто нереальное. По сравнению с ним все существующее нереально.
В пьесах Но и старинных легендах, представляемых в театре Кабуки, самые поразительные, самые запоминающиеся отрывки — как раз те, в которых ничего не говорится, и актер без слов должен выразить то, что у него внутри, используя самую скупую, но и самую точную мимику и жесты.Гасти Л. Херриггель «Дзэн в искусстве аранжировки цветов»
Среди тех великих вещей, что существуют внутри нас, самое великое — бытие ничто.Леонардо да Винчи «Дневники и заметки»
2
Дзэн в отрывках из восточной и западной литературы
Приведенные в этой части отрывки любопытным образом сочетаются не только друг с другом, но и с эссе «Театр марионеток», написанным немецким писателем начала XIX в. Генрихом фон Клейстом. Это четвертое из пяти его эссе я намеренно объединила в одной главе с другими отрывками, чтобы показать такие дзэнские постулаты, как «постоянное осознавание» и «следование природе вещей».
Первый отрывок взят из знаменитой сейчас небольшой книги Ойгена Херригеля «Дзэн и искусство стрельбы из лука» и рассказывает о том, как европеец под руководством опытного японского мастера научился стрелять из лука так, что стрела летела как бы сама собой. Второй отрывок — из книги Роберта Линссена «Дзэн как образ жизни» — рассказывает нам, как умело используется в дзюдо «инстинктивная мудрость тела». Третий отрывок, принадлежащий одному из известнейших японских борцов на мечах, Такано Сигэёси, указывает на связь между искусством боя на мечах и знаменитым японским театром марионеток. Четвертый отрывок — уже упомянутое эссе из книги фон Клейста — переносит нас в Германию, где мы видим странную сцену фехтования с ручным медведем.
Если вы почувствуете внутреннюю связь между луком и стрелой Херригеля, дзюдо Линссена, мечом и куклами Сигэёси, дрессированным медведем и марионетками фон Клейста, вам будет легко прочесть и рассказ Накасимы Тона о китайском лучнике Цзи-чане, о котором было справедливо сказано: «Так превзошел он главные законы Вселенной, так отдалился от тревог и противоречий всего зримого, что на закате своей жизни не видел больше разницы между „я“ и „он“, между „тем“ и „этим“. Суета чувственных впечатлений более не волновала его; для того, что было ему нужно, глаз его мог быть ухом, ухо — носом, нос — ртом».
Н. У. Росс
О. Херригель
Искусство стрельбы из лука
[126]
Однажды я спросил мастера: «Как же можно выстрелить, если не стрелять?»
Мастер ответил: «Стреляет оно».
— Вы много раз это говорили, поэтому задам вопрос по-другому: как я могу, забыв себя, ждать выстрела, если сам «я» при этом не здесь?
— Оно ожидает высшего напряжения.
— А кто или что это за «оно»?
— Когда вы это поймете, я уже не буду вам нужен. А если бы я стал подсказывать вам, основываясь на вашем собственном опыте, я был бы худшим из учителей и заслуживал бы самой страшной казни! Нечего болтать, давайте заниматься.
(…)
Как-то после одного из моих выстрелов мастер склонился в глубоком поклоне и прервал урок. «Только что выстрелило оно!» — объявил он, и я удивленно уставился на него. Поняв же, что он хотел сказать, я не смог сдержать всплеск восторга.
— То, что я сказал, — строго заметил мне мастер, — было не похвалой, а только утверждением, которое не должно вас касаться. И дело не в моем луке и даже не в вас, потому что стреляли не вы. В этот раз вы совсем забыли о себе, забыли о своей цели и находились в высшем напряжении. Поэтому выстрел получился сам собой, он упал, точно спелый плод с дерева. А теперь продолжим занятия, как будто ничего не произошло.
(…)
— Мне кажется, я уже ничего больше не понимаю, — сказал я, — даже самые простые для меня вещи — загадка. «Я» натягиваю тетиву, или это тетива приводит меня в высшее напряжение? «Я» поражаю цель или цель поражает меня? Может, «оно» духовно, когда на него смотрят глаза моего тела, и телесно, когда оно видимо духовным взором, — а может, и то, и другое неверно? Лук, стрела, цель и я слились в одно, и я уже не могу сказать, где я, а где они. Больше того — я и не хочу ничего разделять. Ведь как только я беру лук и стреляю, все становится ясным, четким и до смешного простым…
— Вот теперь, — прервал меня мастер, — тетива лука прошла прямо через вас.
Р. Линссен
Дзэн как образ жизни
[127]
(Отрывок из книги)
Мастера дзэн, хатха-йоги и дзюдо учат нас, что все человеческие расы сегодня забыли об инстинктивной мудрости тела. А ведь физическое тело, столь презираемое многими западными мистиками, духовными вождями и интеллектуалами, есть Космический Разум в той же мере, что и любые высоты духа.
Но тело еще может вспомнить о своей мудрости, возвращаясь в смутной биологической памяти к самому началу мира. И с этой точки зрения возможности физической жизни поистине безграничны.
Именно поэтому многие приверженцы дзэн практикуют дзюдо. Мы не возьмем на себя смелость утверждать, будто занятия дзюдо приведут к сатори. Они придают физическому телу гибкость, расслабление мускулов и нервов, что уже само по себе полезно. Кроме того, дзюдо вносит покой и умиротворение в мысли. Да, мы знаем, что покой и умиротворение относятся к периферическим, наиболее «физическим», слоям разума и не затрагивают глубины «я». Но даже полученные результаты могут принести значительную пользу.
Китайская традиция сообщает нам интересные подробности о происхождении дзюдо задолго до того, как в XIX в. мастер Кано придал ему современную форму.
Принципы ненасилия и непротивления в дзюдо родились у одного умного наблюдателя, заметившего, что ветви ели сломались под тяжестью снега, а стебли камыша, менее сильные, но более стойкие, с успехом выдержали это испытание. Стойкость и непротивление и легли в основу дзюдо.
Обстоятельства часто оказываются сильнее нас потому, что мы сопротивляемся закону жизни.
Мы больше не гармонируем сами с собой. Мы не умеем расслабляться, нам не хватает ни физической выносливости, ни быстроты ума, что необходимо для адекватной реакции на обстоятельства. Беспорядок, который царит в наших головах, и слишком хрупкое воображение отрезают нас от внешнего мира.
Занятия дзюдо развивают внимание, относящееся исключительно к сфере физического, а не умственного. Если человек задумывается хоть на миг, он проигрывает. Победа присуждается тому, кто и физически, и умственно не противится. Мы же ошибочно рассчитываем на точно продуманные и рассчитанные движения.
Занятия дзюдо помогают оценить по достоинству простую жизнь, которую наше чересчур интеллектуальное поколение часто незаслуженно презирает. Насущно необходимо как можно скорее избавиться от этого.
Как мы уже видели, умственная деятельность имеет в своей основе насилие, степень которого совершенно подавляет нас. Насилие и страх — вот первые и главные признаки глубокой мысли. Часто мы этого не осознаем. На первых же уроках внимательный ученик с удивлением заметит в себе признаки умственного насилия и страха. Он увидит, что эти чувства совершенно противоположны рефлексам как инстинктивной мудрости тела. Движения, полные насилия и страха, выражают напряжение, волнение и часто агрессию. Великое искусство дзюдо состоит в максимальном использовании сил противника против него самого. Если мы попробуем сопротивляться ему, то тут же потеряем равновесие и, само собой, упадем. Если же мы не думаем о сопротивлении, а, напротив, чувствуем себя уверенно, поражение нашего противника неизбежно.
Практика дзюдо полезна при избыточном умствовании. Интенсивность упражнений, абсолютная сосредоточенность на их выполнении — вот залог радости от занятий. Равновесие достигается тем, что ученик обязательно развивает в себе бдительность, а не просто наблюдательность. Он непременно открывает спящие рефлексы тела, рефлексы инстинктивной мудрости, которая прямо связана с глубинной природой всего и с его собственной сущностью.
Т. Сигэёси
Психология фехтования на мечах
[128]
(Отрывки из эссе)
Когда бамбуковый меч, который сжимает моя рука, идеально подходит мне по весу, форме и цвету, я быстрее вхожу в состояние единства тела и меча. Само собой, что как только человек задумывается о том, чтобы выиграть состязание или показать, сколь искусен он в технике, фехтование на мечах теряет свой смысл. Отбросьте все эти мысли, не думайте о теле, и тогда вы станете мечом, а меч станет вами — между телом и предметом не будет больше никаких различий. Именно это называется муга («не-я», или «не-ум»). Видимо, это понятие ближе всего к тому, что буддизм называет пустотой. В тот миг, когда все чувства и мысли, которые мешают свободно использовать любую технику, очищаются, человек возвращается к своей «первоначальной природе», свободной от влияний тела.
Иногда я чувствую, как кукловод буквально растворяется в разыгрываемой им пьесе, состояние его разума при этом похоже на переживания человека, взявшего в руки меч. Он не видит разницы между собой и куклой. Пьеса возвышается до настоящего искусства, когда мастер находится в состоянии пустоты. Мне могут возразить, что между кукловодом и фехтовальщиком все-таки есть разница, ведь последнему противостоит живой противник, который в любой момент готов сокрушить его. Но я считаю иначе, потому что если оба они находятся в одном и том же состоянии, то и действовать должны похоже, независимо от цели, стоящей перед ними.
Если одинаковость состояния осознана, то я, фехтовальщик, больше не вижу перед собой противника, угрожающего мне мечом. Я словно воплощаюсь в него, каждое его движение, каждая мысль ощущаются мною как свои собственные, и я интуитивно или, скорее, подсознательно начинаю чувствовать, когда и какой нанести удар. Все сразу же становится естественным.
Г. фон Клейст
Театр марионеток
[129]
(Эссе)
Однажды зимним вечером 1801 г., гуляя по парку, я случайно встретил господина С***, первого танцовщика в опере и человека весьма известного. Я сказал, среди прочего, что неоднократно видел его на представлениях театра марионеток — дешевого балагана с танцами, пьесами и короткими пьесами, отрады простых горожан.
Господин С*** ответил, что я не должен удивляться его интересу к кукольным пантомимам, ведь куклы — отличные учителя для танцоров. Выглядел он при этом совершенно серьезно, потому я попросил его присесть на скамейку и рассказать, чему же могут научить куклы.
Five Essays on Paul Klee / Ed. by M. Armitage. New York, 1940. — Это эссе было написано в самом начале XIX в. для «Берлинской вечерней газеты» и с тех пор считается бесспорным шедевром во всех немецкоязычных странах Европы.
Господин С*** спросил, не замечал ли я, что движения кукол, особенно маленьких, необыкновенно красивы и грациозны.
Я согласился с ним. Четверых крестьян, отплясывающих рондо, не мог бы лучше изобразить даже самый знаменитый фламандский художник, мастер бытовых сценок.
Я спросил, как управляются эти фигурки. Как их маленькие члены следуют мелодии танца? Как сам кукольник не запутывается во множестве ведущих кукол нитей?
Господин С*** ответил, что я не прав, полагая, будто каждый член куклы во время танца управляется отдельно.
— Каждая кукла, — объяснил он мне, — имеет фокусную точку своего движения, свой центр тяжести, и когда этот центр смещается, члены начинают двигаться сами собой, словно маятник, повторяя движения центра. Движения же центра очень просты. Ведь он всегда движется по прямой, а члены описывают кривые линии, которые дополняют и усиливают простые движения центра. Много раз, если куклы даже случайно вздрагивают, они совершают ритмическое движение, которое само по себе весьма подобно танцу.
Казалось, замечания господина С*** объяснили удовольствие, получаемое им от кукольного представления, но мне все еще не совсем был ясен ход его мыслей.
Я спросил, должен ли сам кукольник быть танцором, или, по крайней мере, чувствовать красоту танца.
Господин С*** ответил:
— О да, управлять куклами легко, но и здесь нужно чувство. Черта, которую описывает центр тяжести, есть, в сущности, простейшая линия, чаще всего прямая. Если даже линия изгибается, все равно она проста; в крайнем случае, это эллипс; а эллипс своими очертаниями напоминает естественную кривизну человеческого тела. Изобразить его совсем не трудно, даже если кукольник не обладает талантом художника. Но в эллипсе заключена и некая загадка. Именно так движется душа танцора, когда он начинает свой танец, и я не знаю, может ли кукольник проследить это движение, если не найдет центра тяжести своей куклы; иначе говоря, кукольник и сам должен танцевать.
Я заметил, что управление куклами — дело, лишенное вдохновения, такое же механическое, как поворот ручки шарманки.
— Ничего подобного, — возразил господин С***, — пальцы кукольника связаны с движениями его куклы, как числа связаны со своими логарифмами; но верно и то, что в куклах может быть мало человеческого; вот тогда их движения становятся механическими, и, как вы совершенно справедливо изволили заметить, похожими на движения ручки шарманки.
Я был удивлен, что ему нравится столь незначительное искусство — удивлен не только потому, что он считал его способным к развитию, но и потому, что он вообще интересовался им.
На это он улыбнулся и сказал:
— Берусь даже утверждать, что если бы ремесленник последовал моим советам и сделал для меня куклу, то я научил бы ее танцевать так, что мне, да и любому другому современному танцору, было бы до нее далеко.
Я в раздумье уставился себе под ноги. Он спросил:
— Видели вы искусственные ноги, что делают в Британии для инвалидов?
Я сказал, что нет, — мне, действительно, никогда не доводилось их видеть.
— Заранее прошу извинить меня, — продолжал он, — но вряд ли вы мне поверите, если я скажу, что даже на таких ногах люди танцуют.
— Как танцуют? — удивленно переспросил я.
— О, конечно, движения их ограничены, но в них есть такая легкость и грация, которая бы вас несказанно удивила.
Я, шутя, сказал, что именно такой мастер ему и нужен. Ведь если он может создать такую замечательную ногу, значит, может сделать и куклу.
Теперь уже господин С*** безмолвно уставился на мостовую, и я спросил:
— Какая же кукла вам нужна?
— Самая обычная, — охотно отозвался он, — простых гармонических пропорций, подвижная, которой было бы легко управлять; но каждое из этих качеств должно быть доведено до высочайшей степени; главное же, центр тяжести куклы должен быть ближе к истинному, чем у обычной марионетки.
— Чем же танцор-кукла лучше танцора-человека?
— Чем? Хотя бы тем, что кукла никогда не увлечется (если понимать здесь под увлечением состояние, в котором центр управления движением отделяется от центра тяжести самого движения). Так как кукольник не управляет ничем, кроме центра тяжести, и так как этот центр — единственное место, с которого он может начать нужное движение, все члены подчинятся закону тяжести и станут тем, чем они и должны быть: мертвыми механическими маятниками. Вот этого как раз и недостает большинству наших танцоров.
— Посмотрите на госпожу П***, — продолжал он; — когда она играет Дафну, преследуемую Аполлоном, то оглядывается на него; душа, центр устремлений, расположена где-то в поясничном отделе; она сгибается, точно готовая переломиться; а когда молодой Ф*** в роли Париса стоит, окруженный богинями, и вручает яблоко Венере, душа его (и как больно на это смотреть!) находится в локте.
Конечно, — рассуждал он, — ошибок не избежать. Мы отведали плод древа познания; рай Эдемский для нас закрыт; херувимы остались где-то позади. Мы должны ходить по миру и искать — может быть, есть где-нибудь скрытый черный ход туда.
Я рассмеялся. Конечно, подумал я, дух не может ошибаться, если он не существует. Но я видел, что господин С*** высказал не все, и просил его продолжать.
— Эти куклы, — говорил он, — имеют еще одно преимущество: они не знают закона тяготения. Им не известно, что такое инертность материи. Другими словами, они ничего не знают о качествах, далеких от танца. Сила, поднимающая их в воздух, могущественнее той, что бросает их потом на землю. Чего бы ни отдала наша милая Г***, чтобы стать на шестьдесят фунтов легче или обладать силой, которая сама собой поднимала бы ее для антраша и пируэтов! А для кукол, точно для эльфов, земля — лишь отправная точка; они возвращаются на нее только затем, чтобы после недолгой остановки продлить свой полет. Нам же земля нужна для покоя, для отдыха от усилий танца; но отдых этот, очевидно, сам по себе не танец; и нам не остается ничего другого, как ненавидеть эти недолгие минуты.
Я возразил, что хотя он и умно объяснил свои парадоксы, но так и не смог убедить меня, что в движениях механической куклы больше грации, чем в движениях человеческого тела.
Господин С*** ответил:
— Человек просто не в состоянии достичь грации куклы. Только Бог может принять такой вызов и воплотить желаемое в действительность.
Я еще более удивился и замолчал, не зная, что отвечать на эти слова. Он продолжал:
— Похоже, вы невнимательно читали третью главу Книги Бытия; а если человек не понимает самого начала человеческой культуры, трудно говорить с ним о следующих ее периодах и совсем уже невозможно обсуждать время, в которое мы живем. Я сказал:
— Мне слишком хорошо известна способность самосознания разрушать естественную грацию человеческого тела. Я сам видел, как мой молодой знакомый «потерял невинность» и уже не сумел обрести «потерянный рай» непринужденности, хотя приложил к тому немало усилий. Что вы об этом скажете?
Господин С*** попросил меня рассказать ему эту историю.
— Около трех лет назад, — начал я, — мне случилось купаться с молодым человеком, обладавшим удивительной физической грацией. Ему было лет шестнадцать; и так как женщины только еще начали обращать на него внимание, тщеславие не слишком успело развиться в нем. Так случилось, что до этого мы видели античную статую мальчика, вынимающего занозу из ступни (ее копии есть во многих немецких коллекциях). Вытираясь после купания, мой знакомый поставил ногу на скамейку; увидев в этот момент свое отражение в зеркале, он вспомнил о статуе мальчика и с улыбкой сказал мне о своем сходстве с ней. Признаться, я тоже заметил мимолетное сходство, но, желая поддеть его, со смехом сказал, что ему показалось. Он вспыхнул и поднял ногу еще раз, чтобы убедить меня в обратном. Конечно же, ему ничего не удалось. В смущении он ставил ногу на скамейку, наверное, раз десять, но все было напрасно. Повторить движение статуи больше не получалось; наоборот, поза его была так нелепа, что я с трудом удерживался от смеха.
С того дня, вернее даже, с той самой минуты, молодой человек совершенно переменился. Снова и снова вставал он перед зеркалом, но раз за разом терял свое обаяние. Что-то невидимое, неощущаемое связывало его, точно металлическая сеть. И через год в нем не осталось и следа того изящества, которое приводило всех в восхищение.
Господин С*** ответил:
— Я тоже должен рассказать вам кое-что. Уверен, вы быстро уловите взаимосвязь.
Путешествуя по России, я остановился в поместье господина Г***, литовского дворянина. Его сыновья увлекались фехтованием. Старший, только что закончивший университет и зарекомендовавший себя настоящим виртуозом, как-то утром предложил мне шпагу. Мы начали фехтовать, и случилось так, что поединок выиграл я. Мой противник вспылил, но потом смутился; каждый мой удар достигал цели, и вот наконец шпага выпала из его уставшей руки.
Он поднял ее с земли и то ли в шутку, то ли всерьез крикнул, что нашел учителя для себя — ведь каждый должен найти учителя — и может показать мне моего учителя. Его брат рассмеялся от души и пригласил меня: «Пойдемте с нами». С этими словами они взяли меня под руки, и мы отправились на двор, где у них жил ручной медведь.
Я подошел к зверю и увидел, что он стоит на задних лапах и опирается спиной на шест, к которому его приковали. Взглянув мне прямо в глаза, медведь поднял правую лапу, словно делая ею выпад. На какой-то миг мне показалось, что это сон. «Защищайтесь же, — сказал мне господин С***, — посмотрим, сможете ли вы его победить».
Едва оправившись от изумления, я нанес медведю удар шпагой. Медведь ответил мне, точно парируя. Я попробовал раздразнить его своими уколами, но он не отвечал. С неожиданной для себя самого злостью я ударил еще раз, словно передо мной был человек; медведь снова поднял лапу и снова парировал. Я оказался в том же положении, в каком столь недавно был молодой Г***. Медведь был так сосредоточен, что я совсем потерялся. Чередуя выпады и уколы, я покрылся потом, но не достиг победы! Как лучший в мире фехтовальщик, медведь отражал каждый мой удар, но не отвечал на уколы и делал это так искусно, что с ним не мог бы сравниться ни один человек. Глядя мне в глаза, точно читая в моей душе, он стоял с поднятой лапой, совершенно готовый к поединку; и если я не делал выпад, он тоже застывал в неподвижности. Верите ли, сударь?
— Совершенно! — воскликнул я в восхищении. — И именно потому, что это рассказываете мне вы.
— Вот теперь, — заметил господин С***, — вы вполне сможете понять меня. Мы видим, что в нашем мире, где все слабее сила отражения, вперед выходит изящество и преобладает все активнее… Но и это не все; две линии пересекаются, разделяются, проходят через бесконечность, возвращаются назад лишь затем, чтобы снова возникнуть в точке пересечения. Когда мы смотрим в вогнутое зеркало, то видим, что изображение исчезает в бесконечности, а потом снова появляется перед нами. Точно так же, после того как наше сознание прошло, так сказать, через бесконечность, в нас снова возникает чувство изящного; чувство это какое-то особенно чистое, и этой чистоте не могут поставить пределы ни наш разум, ни механическая кукла, ни Бог.
— Так что же, — сказал я в смущении, — мы снова должны съесть плод древа познания и впасть в состояние невинности?
— В любом случае, — ответил мне господин С***, — это будет последняя глава в истории мира.
Н. Тон
Знаток
[130]
(Рассказ)
Искусство, а точнее, все виды ремесла, играют в даосизме важную роль. Как указывает д-р Уэйли, «в искусстве и ремеслах даосы видели выражение силы, сходной с Дао, если не само Дао. Колесник, плотник, мясник, лучник, пловец — все они учились своему делу, не накапливая о нем знаний, не используя энергии своих мускулов или ощущений, но находя то главное, что отметает все различия и противоречия и объединяет их первичное вещество с первичным веществом средства, которым они работают».
Цзи-чан сказал: «Высшая степень действия есть бездействие», — и его слова перекликаются с первыми строками 38-го чжана «Дао-дэ цзина»:
В городе Ханьтань, столице древнего китайского государства Чжао, некогда жил человек по имени Цзи-чан, который стремился превзойти всех лучников в мире. Он долго искал себе учителя и наконец разузнал, что лучшим считается Вэй Фэй. Умение мастера было таково, что про него говорили, будто со ста шагов он мог выпустить целый колчан стрел в один-единственный ивовый листок. Цзи-чан поехал в ту дальнюю провинцию, где жил учитель, и попросился к нему в ученики.
Прежде всего Вэй Фэй приказал научиться не моргать. Цзи-чан вернулся туда, где жил, и, войдя в дом, сразу же растянулся на спине под ткацким станком жены. Он хотел научиться, не мигая, смотреть на раму станка, которая быстро поднималась и опускалась у него перед глазами. Жена Цзи-чана удивилась и сказала, что ей неловко оттого, что мужчина, пусть даже и собственный муж, смотрит на нее из такого странного положения. Но все же она продолжала мерно поднимать и опускать ногой раму станка.
День за днем Цзи-чан ложился под ткацкий станок и, не отрываясь, смотрел на раму. После двух лет упорных занятий он научился, наконец, не моргать, даже если у него из века выпадала ресница. Когда Цзи-чан в последний раз встал из-под станка, он понял, что старания не пропали даром. Ничто теперь не могло ему помешать — ни удар в глаз, ни искра от костра, ни облако пыли, неожиданно взметнувшееся перед ним. Цзи-чан настолько укрепил свои глазные мышцы, что даже во сне глаза его не закрывались. Однажды, когда он долго сидел в неподвижности, паук успел сплести свою паутину между его ресницами. Тогда Цзи-чан понял, что настала пора идти к учителю.
— Научиться не моргать — это только первый шаг, — сказал учитель. — Теперь ты должен научиться смотреть. Учись смотреть на вещи, и когда тебе покажется, что минута тянется бесконечно, а малое становится огромным, — вот тогда приходи ко мне.
Цзи-чан вернулся домой. Теперь он направился в сад и нашел там крошечную мошку. Он посадил ее на тонкую травинку, а травинку повесил на окно в своей комнате. День за днем он усаживался на другом конце комнаты против окна и внимательно смотрел на мошку. Сначала он ее совсем не видел, но дней через десять ему показалось, что она стала чуть больше. После трех месяцев занятий мошка уже казалась ему размером с шелковичного червя, и он видел ее так ясно, что мог бы назвать самый маленький член ее тела.
Цзи-чан столь усердно предавался своим занятиям, что не замечал, как сменяют друг друга времена года — неласковый жар лета следовал за светом весеннего солнца; потом по грустному осеннему небу потянулись стаи диких гусей; и вот, наконец, осень уступила место унылым серым зимним дням. Но ему казалось, что в мире не существует ничего, кроме маленького насекомого на тонкой травинке. Как только мошка умирала или исчезала, он посылал своего слугу на поиски новой. Глаза его тем временем становились все сильнее.
Так Цзи-чан учился три года. Наконец ему показалось, что мошка у окна стала размером с коня. «Вот оно!» — воскликнул он, хлопнул себя по колену и в волнении выбежал из дома. Он не верил своим глазам: лошади возвышались перед ним, точно горы; свиньи были похожи на большие холмы, а между ними, точно башни замков, возвышались головы кур. Светясь от радости, он вбежал обратно в дом и, не медля ни мгновения, вложил тонкую стрелу Шуо Пэн в лук «ласточка». Мастерский выстрел поразил насекомое в самое сердце, при этом стрела не тронула ту травинку, на которой оно сидело.
Тут же он поспешил с этой вестью к своему мастеру и удостоился его скупой похвалы: «Что ж, отлично!»
К тому времени Цзи-чан уже пять лет постигал тайны стрельбы из лука и чувствовал, что его старание наконец начало приносить свои плоды. Казалось, все было ему подвластно. И чтобы увериться в этом, перед возвращением домой он решил устроить себе хитроумное испытание.
Для начала Цзи-чан захотел сравняться в мастерстве со своим учителем и с расстояния сотни шагов метко выпустил целый колчан стрел в листок ивы. Через несколько дней он повторил свое упражнение, взяв самый тяжелый лук и удерживая на правом локте чашку, до краев наполненную водой; на землю не упало ни одной капли, и снова каждая стрела достигла своей цели.
На следующей неделе Цзи-чан взял сотню легких стрел и быстро послал их одну за другой в далекую мишень. Первая попала в самое яблочко; вторая вонзилась в оперение первой; третья застряла в оперении второй — сто стрел образовали длинную цепочку от цели до самого лука; и даже после того, как лук опустился, цепочка из стрел не падала, а тихо раскачивалась на ветру. Увидев это, даже мастер Вэй Фэй, который все это время стоял в стороне, не удержался и воскликнул: «Очень хорошо!»
Цзи-чан вернулся домой через два месяца. Жена, обиженная долгим отсутствием мужа, встретила его упреками. Желая улучшить ее настроение, Цзи-чан быстро вложил стрелу Ци Вэй в лук «ворон», натянул тетиву в меру своих сил и выстрелил прямо ей в глаз. Стрела вырвала три ресницы из века женщины. Но она так быстро летела и так точно была выбрана цель, что женщина даже не поняла, что произошло, и, не моргнув глазом, продолжала ворчать на своего мужа.
Больше Цзи-чану уже нечему было учиться у своего учителя Вэй Фэя. Казалось, он вот-вот достигнет своей цели. Оставалось лишь одно препятствие, в котором он сознавался себе с величайшей неохотой, — этим препятствием был сам Вэй Фэй. Пока мастер оставался жить, Цзи-чан не мог считать себя лучшим лучником в мире. Теперь он сравнялся с Вэй Фэем в умении, но понимал, что никогда не сможет его превзойти. Жизнь этого человека стала отрицанием его великой цели.
Идя однажды по полю, Цзи-чан увидел вдалеке фигуру Вэй Фэя. Не колеблясь, бывший ученик поднял лук, натянул тетиву и прицелился. Однако старый мастер почувствовал, что происходит, и в мгновение ока поднял свой лук. Оба выстрелили одновременно. Стрелы столкнулись в воздухе и упали на землю. Цзи-чан тут же выстрелил снова, но и вторая стрела встретилась со стрелой Вэй Фэя. Этот странный поединок продолжался до тех пор, пока колчан мастера не опустел, а у ученика не осталась только одна стрела. «Вот моя удача!» — подумал Цзи-чан и выстрелил в последний раз. Увидев это, Вэй Фэй сорвал шип с тернового куста. Как только стрела противника приблизилась к его груди, он быстро приложил шип, и стрела упала на землю.
Поняв, что его злой умысел не удался, Цзи-чан испытал глубочайшее раскаяние, от которого, конечно, он был бы весьма далек, если бы хоть одна стрела достигла своей цели. Вэй Фэй, со своей стороны, так оживился от этого поединка и так был доволен проявлением собственного искусства, что уже и не сердился на своего несостоявшегося убийцу. Учитель и ученик подбежали друг к другу и обнялись со слезами радости на глазах. (Поистине, странными были нравы древности! Можно ли хотя бы подумать о чем-то подобном сегодня? У людей тех времен были совсем другие сердца, чем у нас. Иначе как объяснить историю о начальнике императорской кухни по имени И Я, который на требование князя Хуаня приготовить на ужин какое-нибудь экзотичное блюдо изжарил своего собственного сына и подал его князю; или рассказ о пятнадцатилетнем юноше, первом императоре из династии Синь, который в ночь смерти своего отца без зазрения совести трижды занимался любовью с его любимой наложницей?)
Итак, хотя они и обнялись в знак примирения, Вэй Фэй понял, что с этого дня его жизнь всегда будет под угрозой. Для того чтобы избежать ее, нужно было разум Цзи-чана направить на другую цель. Поэтому учитель сказал:
— Друг мой! Ты, конечно, понял, что я научил тебя всему, что знал сам. Если же ты хочешь еще глубже проникнуть в эти тайны, перейди узкий перевал Дасин, что в Западной провинции, и взойди на вершину горы Хо. Там ты увидишь старого мастера Кань Ина, которого еще никто не сумел превзойти в искусстве стрельбы из лука. Наши занятия — детские игры против его умения. Нет в мире человека, кроме мастера Кань Ина, кто мог бы усовершенствовать твое умение. Найди же его, если он еще жив, и попросись к нему в ученики.
Цзи-чан немедленно отправился на Запад. То, что его успехи назвали детской забавой, уязвило его гордость, и он испугался, что все еще далек от воплощения своей великой мечты. Немедля он должен был взойти на вершину горы Хо и сравнить свои достижения с искусством старого мастера стрельбы из лука.
Итак, Цзи-чан пересек перевал Дасин и начал восхождение на крутую гору. Вскоре обувь его изорвалась, ноги покрылись ранами и начали кровоточить. Собрав всю свою храбрость, он карабкался вверх по утесам и упрямо перекидывал тонкие доски через бездонные расщелины в скалах. Спустя месяц он все-таки достиг вершины горы Хо и вошел наконец в пещеру, где жил Кань Ин. Это был человек преклонного возраста, в глазах которого светилась кротость. Цзи-чан никогда не видел такого дряхлого старика. Спину его согнули годы, да так, что пряди длинных седых волос волочились прямо по земле.
Полагая, что в эти годы человек должен быть туг на ухо, Цзи-чан громко сказал: «Я пришел узнать, правда ли, что я самый великий лучник». Не дожидаясь ответа Кань Ина, он взял лук, сделанный из тополя, вложил в него стрелу Цзу Цзе и нацелился на стаю птиц, что летели высоко в небе. Мгновенно пораженные метким выстрелом, пять птиц упали к его ногам.
Старик снисходительно улыбнулся и сказал:
— Дорогой господин, но ведь это просто выстрел из лука. Разве вы не умеете стрелять, не стреляя? Что ж, пойдемте со мной.
Цзи-чан был озадачен тем, что не удивил старого отшельника, и молча последовал за ним к глубокой расщелине, которая была шагах в двухстах от пещеры. Когда он заглянул туда, ему показалось, что это та самая «великая стена высотой в три тысячи локтей», о которой писал некогда Чжан Цзай. Где-то внизу горный поток вился меж скалами, точно серебристая нить. В глазах у него потемнело, голова закружилась. А старый мастер Кань Ин легко перешел через расщелину по узкой доске и, обернувшись, сказал: «Вот теперь покажите мне, что вы умеете. Идите сюда, я посмотрю, как вы стреляете».
Гордыня не позволяла Цзи-чану отступиться, и он тут же взошел на доску. Под его ногами доска качнулась и задрожала. Цзи-чану стало страшно, но, чтобы скрыть это, он взял лук и дрожащими пальцами принялся вкладывать в него стрелу. В это время со скалы сорвался небольшой камень и упал в расселину. Цзи-чан следил за ним глазами и чувствовал, как теряет равновесие. Он осторожно вытянулся на доске, крепко обхватив ее руками. Ноги его мелко тряслись, а тело покрылось липкой испариной.
Старик с улыбкой протянул руку и помог Цзи-чану перебраться. Легко спрыгнув с доски, он сказал: «Разрешите мне, господин, показать вам настоящую стрельбу из лука».
Хоть сердце Цзи-чана выскакивало из груди, а лицо побелело, как полотно, он все же видел, что в руках у мастера ничего не было.
— А где же лук? — произнес он замогильным голосом.
— Лук? — переспросил старик. — Лук? — и он засмеялся. — Если для того чтобы стрелять, человеку нужны лук и стрелы, значит, он еще не умеет стрелять. Настоящему лучнику они ни к чему!
Высоко над ними кружил одинокий коршун. Отшельник взглянул на него, и Цзи-чан посмотрел в том же направлении. Птица парила так высоко, что даже его острым глазам казалась не больше кунжутного семени. Кань Ин вложил невидимую стрелу в незримый лук, натянул воображаемую тетиву и будто бы сделал выстрел. Цзи-чану показалось, что он слышит знакомый свист; и в следующее мгновение коршун камнем упал на землю.
Цзи-чан был потрясен. Впервые в жизни он увидел высшую ступень искусства, которому так долго обучался у мастера.
Цзи-чан оставался у отшельника девять лет. Никто не знал, чему он учился. Когда на десятом году он спустился с горы и вернулся к себе, все были удивлены происшедшей в нем переменой. Куда-то подевались былая гордость и самонадеянность; он смотрел на мир невозмутимым взглядом чистого сердцем человека. Учитель Вэй Фэй пришел к нему в гости и, увидев его, сразу сказал:
— Вот теперь ты стал знатоком! Да каким — я не смею коснуться даже твоей ноги.
Все жители Ханьтаня признали Цзи-чана величайшим лучником в мире и с нетерпением ждали, когда же он начнет удивлять всех своим искусством. Но Цзи-чан не торопился. Ни разу не взял он в руки ни лук, ни стрелы. Он куда-то забросил даже свой большой тополиный лук, который брал с собой, когда уходил учиться. Если люди спрашивали у него, в чем дело, то слышали загадочный ответ: «Высшая ступень действия есть бездействие; высшая ступень красноречия есть воздержание от речи; достичь же совершенства в стрельбе — значит не стрелять».
#i_069.jpg
Это портрет мастера Сэккё, проповедующего при помощи лука. Он учился у знаменитого Басо и добавил к своим навыкам искусства охоты (Сэккё был известным охотником того времени) понимание глубокого значения лучника, лука и цели.
В стихотворении сказано:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Самые сообразительные жители Ханьтаня сразу понимали его слова и преклонялись перед великим мастерством лучника, который отказывался прикасаться к луку. Этим своим отказом он заслужил всеобщее уважение.
Чего только не говорили о Цзи-чане! Говорили, что каждую полночь кто-то невидимый, звеня тетивой, натягивает лук на крыше его дома. Говорили, что в душу Цзи-чана вселился бог лучников, что он же по ночам хранит его дом от злых духов. Один купец, сосед Цзи-чана, клялся, будто бы видел, как Цзи-чан плыл на облаке прямо над его домом; с собой у него будто бы был лук, а торопился он на свидание с Хоу И и Яном Ю-цзи, знаменитыми лучниками былых времен. Купец рассказывал, что все трое выпустили по стреле в какую-то цель между Орионом и Сириусом, что, летя, стрелы чертили в черном небе ярко-голубой след.
Нашелся и воришка, который признался, что хотел забраться в дом Цзи-чана, но порыв ветра распахнул окна и рама ударила его в лоб так сильно, что несчастный ударился спиной о стену. И все, кто таил в душе злобу, стали стороной обходить дом Цзи-чана; даже птицы, как говорили, не пролетали над ним.
Его слава шла по всей земле, поднималась до облаков, а Цзи-чан тем временем старел. Все чаще пребывал он в том состоянии, когда душа и тело не обращены во внешний мир, а живут сами по себе, пребывая в спокойной простоте, доступной лишь избранным. И так невозмутимое лицо Цзи-чана не выражало теперь совершенно ничего; ничто извне не нарушало его полную бесстрастность. Он редко говорил, а порой не слышно было даже его дыхания. Часто его члены становились безжизненны, точно упавшие ветви старого дерева. Он так точно следовал самым основным законам Вселенной, так отдалился от тревог и противоречий внешнего мира, что не видел разницы между «я» и «он», между «тем» и «этим». Мозаика чувственных ощущений не волновала его больше; когда ему было нужно, глаз мог стать ухом, ухо — носом, а нос — ртом.
Через сорок лет после своего восхождения Цзи-чан безмятежно ушел из этого мира, растаяв, точно облако в небе. За эти сорок лет он не сказал ни слова о стрельбе из лука, ни разу не взял в руки лук и стрелы.
В последний год своей жизни Цзи-чан, придя в гости к другу, увидел у него на столе что-то смутно знакомое, но не мог вспомнить, как же это называется. Покопавшись в памяти, он обернулся к другу: «Умоляю, скажи — вот это, на столе, как называется? Для чего оно?» Хозяин рассмеялся, решив, что Цзи-чан шутит. Старик повторил свой вопрос, и друг расхохотался снова, правда, на сей раз несколько принужденно. Когда вопрос был задан в третий раз, друг просто опешил. Он молча посмотрел на Цзи-чана и, уверившись, что все правильно расслышал, а друг его отнюдь не шутит и не сходит с ума, медленно проговорил: «О Мастер! Воистину, вы величайший мастер всех времен. Вы сумели забыть, что такое лук и что из него стреляют!»
Рассказывают, что после этого в городе Ханьтань художники сломали свои кисти, музыканты порвали струны всех инструментов, а плотники долго не решались выходить из дому со своими отвесами.
Р. Дж. X. Сю
Дао науки
[133]
(Отрывок из книги)
Стремясь выйти за пределы интеллекта, дзэн-буддисты всегда подчеркивали значение опыта, который дает нам каждый миг. Размышление ни в коем случае не должно мешать немедленному ответу. Как звук почти не отстает от удара в колокол, так бесконечность опыта должна удерживаться человеческим сознанием в текущем мгновении. Непосредственность реакций — вот чему дзэнские мастера учат своих учеников. Например, в фехтовании ответные выпады нужно делать без логических построений и сомнений. Интуиция — это обращение вне слов, вне мыслей, воплощенное в целостное и немедленное действие…
Склонность к подобной быстроте реакции мы можем наблюдать и у наших детей, и в мире животных. Чтобы поймать на язык муху, лягушке не нужны никакие силлогизмы. Паук не учится плести паутину — она получается у него с первого раза. Эти примеры я привожу не затем, чтобы обосновать бергсоновскую точку зрения о сходстве между интуицией человека и инстинктом животного. Они лишь иллюстрируют тезис о том, что рациональное знание не единственная сила, порождающая разумные действия.
Рациональное знание рационально постольку, поскольку добывается разумом. Все иное, приобретаемое не через разум, не иррациональное; оно есть экстрарациональное. Даром богов является умение отличить одно от другого — идеи, подлежащие рациональному анализу, от идей, неподвластных ему. Чувствовать особенности того или иного интуитивного суждения так же важно, как признавать истинность научного доказательства.
Вообще говоря, интеллектуальный прогресс — это движение вперед, в том понимании, которое сформулировал сам человек. Но позвольте сделать здесь некоторое разъяснение. Необходимо противопоставить рациональное знание и знание интуитивное. Роль открытия в этих двух видах знания совершенно различна. В рациональном знании откровение играет видную роль; именно в этом состоит вклад науки. В интуитивном же знании роль открытия гораздо скромнее. Здесь наука вовсе не является двигателем прогресса. Как ничто иное, она притупляет восприимчивость человека к богатствам интуиции своим пассивным, а иногда откровенно враждебным отношением. Все, что можно познать интуитивно, было познано в предыдущих поколениях, пусть в другой обстановке, и доведено до истинного совершенства. Политические решения в международных делах, маневры и контрманевры в военных кампаниях, поведение избирателей на выборах, вдохновение поэтов, художников, скульпторов, сознание святых людей — все повторяется в веках. Великие произведения искусства древности никогда не смогут быть превзойдены. Экклезиаст и Гораций восхищают нас так же, как восхищали древних евреев и римлян до Рождества Христова. Безмолвная и бесформенная бездна жизни много раз проносилась перед глазами человека. Этот тип познания не похож на создание математических формул и научных построений, лежащих в области рационального. Вдохновение может посетить только тех, кто готов принять надрациональные источники просветления и направить поток сознания в обход дамбы рационального анализа.
Рациональное знание было исследовано весьма глубоко и разносторонне, а вот интуитивное знание все еще не удостоилось такого внимания. Если логику можно объяснить систематическим рассуждением, то интуицию нельзя разложить по полочкам. Эта особенность заставляет многих считать рациональное и интуитивное познание противоположными школами, борющимися за своих учеников. Логики презирают неясность интуиции; сторонники интуиции столь же яростно отрицают четкость логических построений. Но на самом деле одно не исключает другого. Дискурсивное рассуждение невозможно без интуиции. Рассмотрите пример силлогизма у Лангер. Для нее силлогизмы — это просто устройства, которые ведут человека от одной интуиции к другой. Способность к интуитивному пониманию на каждой ступени познания есть предпосылка к рациональному анализу. Возникновение смысла всегда считалось вопросом логической интуиции или озарения. В реальной жизни интуитивное понимание возникает не постепенно, не шаг за шагом, как в случае логического построения, — оно как бы охватывает все сразу одним взглядом.
И все же интуитивное знание не самоцель. Рано или поздно мы перестаем видеть границу между рациональным и интуитивным знанием. Наш уставший разум ищет отдыха и успокоения в том, чего не может познать. Для этого состояния даосы придумали понятие «знание-мудрость», или «не-знание». Это действительно не знание в привычном понимании. Знание, на западный взгляд, предполагает выбор некоего события или качества как своего объекта. Знание-мудрость действует иначе. Оно сосредоточено на том, что на Востоке называют у, или не-бытие. У выше событий и качеств; оно не имеет ни формы, ни времени, следовательно, не может быть объектом привычного познания. На высших ступенях знания мудрец не видит разницы между вещами. Он живет в тишине, этой спутнице неделимого целого.
Нужно различать два понятия: не иметь знания и иметь не-знание. Первое — просто состояние невежества; второе же — просветление и обостренное ощущение всего мира. Для убежденного рационалиста не-знание представляется какой-то мистической мешаниной. Однако именно то, что это явление трудно как-то назвать, делает его особенно сильным. Тайны природы кажутся тайнами лишь тем, кто отказывается участвовать в них.
Именно в не-знании вся природа говорит одним голосом. Ее проявления не ограничиваются разумом одной породы или грамматическими правилами языка. Это поистине источник эволюции, принадлежащий всем, потому что они разнятся по форме и видам. В древней рыбе есть что-то от человека; но и в человеке есть что-то от древней рыбы.
Человек никогда не достигнет простоты, вернувшись к жизни безграмотных пастухов или отказавшись слушать голос рационального знания. Он станет спокойным, только снова и снова убеждаясь в безграничности природы, сливаясь с ней без всяких рассуждений. Чтобы стать естественным, как зверь, человек не должен вставать на четвереньки, как считают простодушные последователи Руссо; для этого нужно лишь перейти в царство не-знания. Искусство участия в жизни животных учит настоящего зоолога понимать их чувства — вот почему в сухих научных записках слышны их голоса. He-знание заставляет настоящего ботаника перейти в царство растений, и его работа видна сквозь их крошечные зеленые поры… Не-знание заставляет даосского художника изображать лес таким, «каким он кажется деревьям», видеть «тигра в тигре», т. е. передавать чувство природы, что редко удается художникам Запада, которые стоят на позициях антропоцентризма.
Сторонник рационального знания — наблюдатель природы. Сторонник не-знания — ее участник. Он и природа абсолютно понимают друг друга. Стороннику не-знания не страшна трагедия тысяч тех, кто «боится остаться один», как называет это Андре Жид, и потому «никогда не находит самого себя». Сторонник не-знания дзэн-буддист скажет:
…Целостность и смирение пронизывают царство не-знания. В нем нет ни славы, ни наград, ни титулов, ни почета. Есть лишь участие. Человек не знает сам себя до тех пор, пока не объединится в не-знании с природой.
Творческое исследование — подлинная жемчужина не-знания. Это проникновение в сферу неопределенного и подыскание ему рационального синонима в форме, выразимой на нашем человеческом языке. Переход рационального понятия в нечто иное, приспособление теории к новым системам, перевод гипотезы в практику не есть творческое исследование. Все это варианты тавтологического исследования. Нельзя, правда, забывать, что цели, ставящиеся при этом, вполне достойны. Они устанавливают связь между теорией и ее приложением, между лабораторными построениями и настоящей жизнью. Но, увы, они не являются творческими.
Средний ученый считает творчество как бы приложением к разуму. В океан познания забрасываются, точно рыболовные крючки, модные идеи термодинамики, квантовой механики, энзимо-субстратных комплексов и т. п. Слыша это снова и снова, какой-нибудь простец рано или поздно попадает на удочку удачливого рыбака. Но путь творчества не таков. Крючки рационализма не тонут в водах не-знания. Чтобы погрузиться в них, человек должен твердо верить в существование невыразимого. На этом этапе рациональное, фактическое знание — лишь препятствие, и исследователь должен как можно скорее избавляться от него. Ему нужно постараться слить свое собственное не-знание с не-знанием всеобщим. Только когда это получится, можно попробовать перевести свое знание в область сознательного и рационального. Рациональное знание проверяется тем самым на приспособляемость; появляются новые формы выражений; невыразимое остается необъяснимым. Способность осуществлять этот трудный синтез встречается редко, вот почему настоящие гении появляются нечасто.
На Западе существует довольно большое непонимание понятия «не-знания». К сожалению, огромные, но совершенно напрасные усилия были направлены на рационализацию не-знания и на противопоставление его рациональному знанию. Это мнение о взаимоисключении рационального знания и не-знания приводит к выводу о том, что отсутствие одного означает присутствие другого. Но это не так… Когда мы оперируем такими «истинами здравого смысла», то теряем всякую связь с «истинами высшего порядка».
Сюрреализм как вид искусства стремился исследовать области подсознательного и иррационального. Сновидения, перемешанные с реальностью, заняли ведущие позиции. В живописи Сальвадора Дали мы видим особую точность фотографически выписанных деталей и хаотическое нагромождение тел на пианино, морские раковины в виде человеческого глаза, посевные машины на раскройных столах. Эти парадоксы призваны олицетворять «другую реальность» и объединяют все многочисленные элементы в единое целое. Родство между сюрреалистическим подсознательным и не-знанием, однако, весьма отдаленное. Догматическое, агрессивное исследование подсознательного в первом случае резко противоположно спокойному, рефлективному созерцанию во втором.
Анализ процесса познания, проведенный П. Сорокиным, по праву может считаться введением в даосскую концепцию не-знания. Сорокин выделяет в культуре три системы «истин». Первая система — «сенситивные истины» — связана с реакциями органов чувств. Вторая система — «рациональные истины» — познается через логику, рассуждения, научные методы познания. Третья система — «идеативные истины» — сверхрациональна и сверхчувственна. В эту систему можно включить собственно интуицию, а также открытия и внезапные просветления буддистов.
Условно можно связать триаду Сорокина с триадой рационального, интуитивного и не-знания. Наше рациональное знание есть соединение сенситивных и рациональных истин согласно Сорокину. Наше интуитивное знание и не-знание, возможно, есть его идеационные истины, но у нас они разделены. В нашем рассуждении интуитивное знание — это знание, полученное из сверхрационального источника, но в целом оно ограничено разумом человека. Оно есть непосредственная целостность невыразимой человеческой мысли. He-знание также сверхрационально по происхождению, но отнюдь не ограничивается разумом. Оно родственно всей природе. Следовательно, не-знание не есть проекция «эго» на природу; это «эго» природы, разделяемое всеми. Только оно по-настоящему приближает человека к природе. Обладая рациональным знанием, человек находится в созвучии с наукой; обладая интуитивным знанием, человек является целостным существом; обладая не-знанием, человек находится в гармонии с природой.
Одно из лучших даосских стихотворений, вдохновленных не-знанием, написал Дао-цянь в IV в.
Да, позитивисты и ученые относятся к такого рода вещам прохладно, но все же эстетические тонкости Востока не совсем чужды Западу. Склонность Шелли к описанию чего-то неуловимого и страстная влюбленность Вордсворта в природу выражают их особенно глубокие, интимные чувства. То же самое видно в трудах св. Августина, Николая Кузанского, других западных мистиков. Что может быть более даосского, чем следующие строки Вордсворта?
Одно из наиболее ярких проявлений не-знания в западной литературе — творчество Юджина О’Нила. В пьесе О’Нила «Долгий день уходит в ночь» младший сын Эдмунд Тайрон рассказывает отцу, Джеймсу Тайрону:
Все мои лучшие воспоминания связаны с морем. Вот одно из них. Я на борту скандинавской шхуны, которая под всеми парусами идет в Буэнос-Айрес. Луна, дует пассат. Старая калоша делает четырнадцать узлов. Я лежу на бушприте лицом к корме. Подо мной, разбиваясь в брызги, кипит и пенится вода. Прямо перед глазами вздымаются к небу мачты. Туго натянутые паруса залиты белым лунным светом. Красота и поющий ритм опьянили меня, и на какой-то миг я почувствовал, что меня нет, что бренная жизнь покинула меня. Наступило состояние полной свободы! Я растворился в море, стал белыми парусами и летящими брызгами, красотой и ритмом, лунным светом, кораблем и высоким звездным небом! Не было ни прошлого, ни будущего — лишь ощущение покоя, гармонии и неистовой радости бытия. Я слился воедино с чем-то неизмеримо большим, чем моя собственная жизнь или даже жизнь человечества — с самой Жизнью! Или с самим Богом — если хочешь, можно и так сказать ( Пер. В. Воронина ).
Но как может не-знание, не поддающееся описанию, рожденное из тишины, выразить себя через нас? Для ответа на этот вопрос нужно заглянуть в методологию учения, вдохновленного Востоком. Нортроп выделяет три типа восточного образа мыслей. Первый тип — «дифференцированный эстетический континуум». Это первоначальная, всеохватная, спонтанно возникающая общность. У «континуума» есть все характеристики, свойственные общности; определение «дифференцированный» означает, что части внутри континуума не похожи друг на друга; слово «эстетический» подчеркивает, что некоторые свойства континуума качественно неопределимы. Второе понятие — «недифференцированный эстетический континуум». Это компонент дифференцированного эстетического континуума, лишенный, однако, свойственных последнему различий. Наконец, есть и понятие «дифференциации», т. е. конкретные черты, взятые отдельно от континуума.
Различие восточной и западной точек зрения особенно заметно при рассмотрении понятия «недифференцированный эстетический континуум». Для эмпирического разума уже в самих этих трех словах скрыта бесконечность — ведь для него континуум не что иное, как механическая сумма многих составляющих. Этим западный позитивизм и отличается от восточного. Первый полагает, что все три восточные версии можно сократить до одного понятия «дифференциации». Целостный смысл постигается через непосредственное наблюдение самых малых объектов и их свойств. Однако очевидно, что методом западного ученого при этом будет выдвижение прямых положительных утверждений и постулатов. Все можно обсуждать и подвергать сомнению. Ничто не должно ускользнуть от пытливого взгляда.
Для даоса же, напротив, многое может и должно оставаться невысказанным. Даже в том, что постигается сразу же, существует все тот же «недифференцированный эстетический континуум». Удивительно, что постулаты и положительные утверждения дают нам контакт с мирами безмолвия. В результате этих различий в ориентации методы получения знаний на Востоке и Западе значительно разнятся. Оба мира научились приспосабливать эти методы к основным интересам своих обитателей. Научный Запад использует положительный метод, а даосский Восток — отрицательный. В положительном методе изучаемый предмет намеренно выделяется и описывается. В отрицательном методе он, наоборот, специально не обсуждается. Черты неизвестного искомого «икс» проявляются в нашем смутном сознании не за счет анализа самого «икс», а за счет исключения из анализа объектов, которые им не являются.
Многие библейские притчи представляют собой образец отрицательного подхода. Даже если речь идет о чем-то далеком от церкви и от содержания священной книги, в них заметна мысль о том, что суть вещи нельзя описать обычными словами…
Можно сопоставить отрицание сопротивления злу, которое заключено в словах Христа: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую», — с утвердительным ветхозаветным «Око за око». Можно вспомнить отрицательный призыв, с которым Гарибальди обратился к своим соратникам, когда оборона Рима казалась уже бессмысленной: «Пусть те, у кого есть смелость обороняться от врага, следуют за мной. Я не предлагаю ни денег, ни пропитания. У вас будет только голод, военные походы, сражения и смерть». Можно сравнить позитивные лозунги воюющей армии Джорджа Вашингтона в войне за независимость и отрицательные лозунги пассивного непротивления Ганди.
Даже среди политиков использование отрицательных методов в искусстве руководства — вещь не столь уж редкая. Многие самые известные лидеры не пользуются положительными методами для привлечения к себе людей и организации их поведения в нужной этим лидерам форме. Наоборот, они прямо указывают своим подчиненным, что делать, и критикуют их за любые, даже самые незначительные, промахи. Они не предлагают никаких советов и не делают никаких выводов, т. е. поступают вопреки тому, что написано в любой книге по менеджменту. Рано или поздно слушатели, ведомые вдохновением, возникающим из области не-знания, достигнут внезапного просветления и поймут казавшиеся непостижимыми законы человеческого поведения.
С изучением поведения политиков тесно связан выбор исходного материала, с которого нужно начинать. Совет Конфуция на этот счет звучит примерно так:
Отказ учить того, кто способен к учению, влечет за собой потерю человека; обучение же того, кто не способен к учению, влечет за собой потерю слов.
Чжуан-цзы похожим образом передает разговор духа океана и духа реки:
Лягушка, живущая в колодце, никогда не поймет, что такое океан, ведь ее мирок так мал и узок! Нельзя рассказать о зиме летней мошке; ее жизнь ограничена лишь одним временем года. Нельзя говорить о Дао с школьным учителем; кругозор его слишком ограничен. Но если вы вышли из своего узкого мирка и увидели великий океан, то поймете всю свою незначительность и вам можно рассказать о великих законах.
Искусное использование отрицательной техники в обучении иллюстрируется в одной чаньской истории: некий учитель, когда его попросили объяснить, что такое Дао, молча выставил вверх большой палец. Мальчик, который помогал учителю, решил повторить его ответ. Однажды, когда он это проделал, учитель внезапно отрубил ему палец. Мальчик с криком убежал. Учитель позвал его. Когда ребенок вернулся, учитель снова выставил вверх большой палец. И в этот миг мальчик достиг просветления.
Положительное и отрицательное — это не противоположности; и их, собственно, нельзя отделить друг от друга. Это, скорее, разные пути постижения знания, общего для всех. Пока мы ограничиваемся только положительным, мы познаем лишь самое очевидное. Чтобы постичь все тайны, скрытые в самой глубине, нужно воспользоваться и отрицательным. Но именно из-за того, что отрицательному уделялось особое внимание, на Востоке так и не был полностью развит положительный подход. Поэтому здесь не хватало ясного, логического, методического эмпиризма, который есть ключевое условие развития материального и технического прогресса. Здесь он натыкается на кривую недоверчивую ухмылку отрицательного.
Для удобства объяснения на предыдущих страницах отдельно разбирались рациональное знание, интуитивное знание и не-знание. Классификация эта больше дидактическая, чем реальная. В действительности оба явления представляют собой неделимое единство. Их можно рассматривать как разные грани одного и того же основного свойства — того, что делает человека человеком. Если человек спортсмен, он может достичь высшего мастерства в беге, стрельбе из лука, игре в хоккей, отражении ударов. Все это разные формы того, что принято называть «спортивным талантом». В спортсмене нельзя искать неких духов, которые отвечали бы за тот или иной вид спорта. Человек начинает тренироваться, чтобы достичь совершенства в чем-то одном. Такую аналогию можно провести в отношении рационального знания, интуитивного знания и не-знания и применимых к ним техникам положительного и отрицательного. Каждая из форм знания хороша для той или иной стороны жизни. А так как мы участвуем во всех ее играх, в отличие от спортсмена, который занимается одним и тем же спортом, нам нужен весь набор инструментов для понимания.
…Главная ценность науки состоит во внедрении нового типа мышления. Ее метод — это постулирование, основанное на рациональном знании. За последние три сотни лет эта техника открыла перед нами широкие, необозримые горизонты. Но ведь приобретение новых драгоценностей отнюдь не обесценивает старых. Ценность мудрости, соединяющей в себе элементы интуиции и не-знания, до сих пор остается той непреложной основой, которая определяет решения, делающие человека человеком. Мудрость — путь для умелых, на котором рациональное знание, интуитивное знание и не-знание оттачиваются, укрепляются, переплетаются и применяются. Сегментированное знание, которое предлагает нам наука, всячески подчеркивая свою рациональность, вряд ли можно назвать мудростью. Как ясно указал Кассирер, «кризис самопознания человека» в наши дни есть доказательство того, что «единой силы, которая направляла бы все усилия человека, больше не существует». К сожалению, Кассирер и другие искали эту направляющую силу исключительно в природе человека… А ведь для того чтобы ее исследовать, нужен особый язык, находящийся пока за пределами человеческих способностей. Человек не может познать себя, пользуясь только своим знанием. Нужно обязательно найти универсальный язык, язык не-знания. Это важнейшее средство научного поиска, о котором необходимо помнить всем, кто ищет гармонию между наукой и природой.
У. Биннер
Путь жизни
(Вольное переложение «Дао дэ цзина»)
[135]