Выходные ухнули в пропасть меж бесплодными потугами довести рабочий план до приемлемого состояния и столь же безуспешными попытками отоспаться. С Ирой мы почти не виделись. В пятницу было школьное мероприятие, потом детский день рождения, вернувшись с которого она долго укладывала ребёнка. Приехав, я застал её совсем обессиленной. Мы не встречались целую неделю, и Ира старалась казаться весёлой и бодрой. Это было трогательно и грустно. Сославшись на работу, я вскоре отправил её спать и вернулся домой.
В офисе всё понемногу устаканивалось. Параллельно с написанием плана я уже в середине прошлой недели принялся непосредственно за сам проект. К слову, вопреки титаническим усилиям по шлифовке и улучшению этого самого плана, вернее, наоборот, именно благодаря нашему чрезмерному рвению, согласовать конечный вариант так и не удалось. Ариэль упорно назначал новые и новые встречи, на которых мы, изматывая друг друга, ходили кругами, всё глубже увязая в бессмысленных лингвистических дебатах.
В итоге Арик неизменно браковал очередную версию. Это порядком изнуряло и отнимало время, но уживаться с придурью начальства мне было не впервой, и я незаметно втягивался в работу. Цель определена, вызов брошен. Поставленная задача являлась интересной и сложной, если вообще выполнимой, и потому ещё более желанной и будоражащей. Сперва я тонул во множестве незнакомых терминов, но постепенно, уясняя общую картину, начал свыкаться и осваиваться.
Шеф был на взводе. Он хватал, швырял, призывал к ответственности, увещевал, убеждал и настаивал. Его распирало от переизбытка эмоций. Как загнанный лев, он метался по крохотному офису, заставленному хрупкой аппаратурой, норовя наброситься и растерзать зазевавшихся подчинённых. Ариэль был вездесущ. Он звонил по пять-десять раз на дню. Вдобавок постоянно врывался и требовал новые результаты. Результатов, естественно, не было, – я работал. Но он продолжал домогаться, настаивая увидеть хоть что-то. Я наспех оформлял то, что есть, делал графики и шёл к нему.
– Тебе не стыдно?! – мгновенно взрывался Арик. – Что ты мне подсовываешь? Это же не закончено!
И начинался муторный процесс согласования базисных понятий – новая традиция, установленная после достопамятного разговора об идеях Платона.
– Перво-наперво мы должны определить концепцию "законченности" относительно объекта "работа".
Или значение понятия "проект", или "код".
– Это не код, – вопил он, заглядывая в мой программный код, – это чёрт знает что!
Что я ни делал, как ни старался, всё оказывалось из рук вон плохо и, сперва пристыжённый, но потом милостиво прощённый и осчастливленный массой ценных наставлений, я отправлялся работать над ошибками. Я трудился день и ночь, в самолёте, дома, я стал оставаться допоздна и летал последними рейсами. Ко времени моего возвращения ни о каких встречах с Ирой речи быть не могло – она уже давно спала, да и я валился с ног. Но шеф не унимался. Каждая его реплика была атакой. В каждой звучал вызов.
– Ты где?! – неизменно начинался любой разговор по телефону.
Ариэль постоянно задавал экзистенциальные вопросы.
– Что это?! – ревел он, потрясая распечатками первичных результатов.
– Когда?! – стонал шеф. – Когда, в конце концов? Когда ты соизволишь приходить вовремя?
– Почему? – в отчаянии сипел начальник. – Почему ты опять прибыл в десять ноль-пять, а не в десять ноль-ноль, как мы договорились?
* * *
В среду пришлось засидеться. Никак не удавалось наладить, на первый взгляд, довольно простой цифровой фильтр. Я увлёкся, и бросать на полпути не хотелось. Поколебавшись, позвонил Шурику, не раз звавшему заходить после работы, и, решив вопрос ночлега, вернулся к прерванному занятию.
На днях я притащил из лаборатории аквариум, генератор-приёмник и осциллограф и отгородил ими свой кусок стола. Стало ещё теснее, зато не приходилось бегать туда-сюда. Постепенно планировалось завалить оставшееся свободное пространство кипами бумаг и графиков, долженствующих символизировать непрерывность рабочего процесса, довершая картину моей невероятной занятости.
Резкий телефонный звонок прервал окучивание капризного фильтра.
– Алло? – пробормотал я, продолжая пялиться в экран.
– Илья, ты где?
– На работе, – заученно отчеканил я и лишь потом понял, что это не Ариэль. – А, Шурик, что стряслось?
– Как, что?! Я думал ты уже в пути. Мне в девять детей укладывать.
Я попытался отговориться, предложив приехать после того, как они будут отправлены спать. Но Шурик был неумолим.
– Ты должен поиграть с детьми. Они давным-давно тебя не видели.
Рассеянно клацая по клавишам, я проблеял что-то маловразумительное и смирился с мыслью, что первоначальной задумке осуществиться не суждено.
– Это и тебе полезно, – присовокупил он на прощание.
Шурик считал своим долгом насаждать непутёвому другу идеологию семейных ценностей. С тех пор, как я начал встречаться с Ирой, он воодушевился и утроил усилия.
Делать было нечего. Я потыкался, наудачу перебрав несколько вертевшихся в голове вариантов, и, ничего не добившись, отрёкся от недовинченного фильтра и отправился в Сан-Франциско.
* * *
– Илюля!!! – Кевин врезался в мою ногу и, обхватив, вцепился обеими руками. – Илюля! – вопил он, дёргая за штанину и подпрыгивая. – Илюля! Приехал!
Шурик, протянув мне руку, гордо взирал на своё чадо. В прихожую выскочила сестра Кевина – Натали, вся розовая от волнения. Вбежав, она вдруг замерла, смутилась и, зардевшись ещё ярче, спряталась за папу. Повиснув на нём, она стала раскачиваться, всякий раз выглядывая и лукаво посматривая на нас.
Шурик подхватил Нати, я – Кевина, и под радостные визги мы ввалились в гостиную. Дети замельтешили, наперебой хвастаясь своими игрушками. Жена Шурика – Вика, оторвавшись от расхаживания по кухне, улыбнулась и помахала рукой. Кругленькому бойкому Кевину, с ещё редкими каштановыми волосами, года три. Натали, оправлявшей перекосившееся платьице подсмотренным у матери не по возрасту степенным движением, около шести.
Ребятишки принялись носиться друг за другом, часто оглядываясь, чтобы убедиться, что мы следим за игрой. Развалившись на диване, Шурик периодически делал ценные замечания. Дети благовоспитанно выслушивали отца и, мгновенно позабыв обо всём, возобновляли свои побегушки, то и дело валясь на пол и взрываясь звонким смехом.
– А давай ты будешь меня ловить! – Загоняв Кевина, Нати примчалась к нам и схватила меня за руку, силясь стащить с дивана. – Давай! Идём! Идём!
Я резко наклонился и сцапал её.
– Не-е-ет, так не честно, – она извивалась, заливисто хохоча и пытаясь вырваться.
– Почему? – я не отпускал.
– Ты должен бегать.
– Я не могу. Мне голову на работе отгрызли. Без головы много не набегаешь.
От участия в игре увильнуть всё же не удалось. Но гоняться за ней я не стал, а устроил аттракцион, переставляя стулья, вокруг которых они носились. Нати, возмущённая вопиющим нарушением правил, принялась отчитывать меня, апеллируя к правосудию папы Шурика. Кеви, придя в невыразимый восторг, беспорядочно шнырял между нами, не переставая верещать. Чем громче они орали, тем веселее им становилось. Шурик просто сиял от гордости, что раздобыл такую большую забавную игрушку.
Несмотря на уловки, я довольно скоро выбился из сил и запросил пощады, признав бесспорное превосходство Натали. Дети продолжили беситься самостоятельно, а нас с Шуриком Вика позвала к столу.
Поужинав, я стал понемногу приходить в себя, а родители усадили ребятишек смотреть мультфильмы. Повозившись, Кевин поставил на выданном ему для этого дела лэптопе сперва один, а потом, параллельно, и другой мультик, и до упора повысил звук. Натали солидно уселась к компьютеру и поставила свой.
Минут через десять я почувствовал, что схожу с ума. Хотелось в душ, хотелось накуриться и залечь с книжкой, а главное – хотелось тишины. Самое интересное – никому, кроме меня, три вопящих на разные лады звуковых ряда нисколько не мешали. Вика безмятежно хлопотала на открытой кухне в паре метров от этой вакханалии, а Шурик напористо бубнил о карьерных перспективах. Я ничего не понимал. Я не слышал не то что Шурика, мне с трудом удавалось разобрать собственные мысли.
Пытка мультиками длилась около получаса, потом родители похватали несколько присмиревших детей и потащили спать. Нати, упираясь и потирая кулачками веки, помахала мне на прощание. Оставшись один, я вытянулся на диване и облегчённо прикрыл глаза.
В гостиную ворвался Кевин и, бросившись прямиком к коробке с игрушками, стал вытаскивать большой самосвал. Затея удалась не сразу, но Кеви, упорно посапывая, всё-таки выдрал его из-под общей кучи и шлёпнулся на пол в обнимку с откинувшимся жёлтым кузовом. Поднявшись, он приволок свой трофей и стал показывать, как он ездит и как открываются дверцы кабины, в которой сидел шофёр в синем комбинезоне.
Вскоре выполз Шурик, отрубившийся прямо на полу у кровати сына. Грузно плюхнулся на диван, посидел, наблюдая опухшими глазами этот ночной разгул, и снова унёс Кевина в постель. Я спустился в машину, негромко поставил музыку и принялся скручивать косяк. Только тот разгорелся, уютно потрескивая и заполняя салон терпким запахом, из подъезда выкатился Шурик.
– Ну что? Как дела? – он взял джойнт и добил в пару затяжек. – Как с Ирой?
Начинается… Второй акт пропаганды – ретроспектива и подведение итогов.
– Хм… Да вроде в норме… Вот ходили с Алексом в музей. Приобщаюсь, участвую… А вообще, было довольно весело, хотя всё это, конечно, непривычно…
– М-да… Ещё годик-другой – станешь нормальным женатым человеком.
– Да ну тебя.
Шурик разочарованно покрутил окурок и выкинул на улицу. Я принялся сворачивать новый.
– Ведь ты же понимаешь, необходимо что-то менять. Ире не до твоих постоянных "фестивалей"… – он прибавил громкость и откинул сиденье. – Мне, разумеется, жаль терять свой персональный Тибет. Куда я буду ездить, чтобы забыться…
Я раскурил и передал Шурику.
– Но я рад… – он глубоко затянулся и выпустил в окно густую струю дыма. – Действительно рад за тебя. Ничего-ничего, через годик уже…
– О'кей, преподобный отец, будем считать, что прихожанин внял вашей проповеди. На самом деле, я и сам склоняюсь к мысли… – я осёкся, чувствуя, что начинаю завираться. – Слушай, может, хватит голову морочить, ты же хотел фильм посмотреть.
Поставив нудный сериал, Шурик заклевал носом и уснул в разгар кульминации первой же сцены. Борясь с зевотой, я зачем-то досмотрел эту бредятину и разбудил примерного папашу, который осовело покосился на меня и побрёл в спальню.
После душа, вернувшего меня к жизни, я отправился в отведённую комнату, заставленную диковинными цветами, выращиваемыми на досуге Шуриковой женой. Скручивая косячок на сон грядущий, я нашёл красивое семечко. Перекатывая на ладони, плутовато оглянулся, сделал в ближайшем вазоне ямку, опустил зёрнышко и заботливо присыпал землёй. Пусть растёт цветочек, – думал я, засыпая.
* * *
На следующий день я опоздал на общее совещание – то самое, о котором Ариэль уведомлял письменно, требуя приходить заранее. Оказалось, что оно проводится именно в нашей комнате. Припозднившись минут на десять, я постучался и заглянул внутрь.
Ариэль прервал речь и строго вперился в нарушителя дисциплины. Синхронно повернув головы, сотрудники перевели взгляд с меня на Ариэля, ожидая суровый вердикт. Тим Чи или Тамагочи, как я окрестил это чучело после множественных полуночных бдений над его монументальным workplan-ом, капая на стол, ковырялся в моём аквариуме.
– Жди снаружи, – выдержав назидательную паузу, изрёк Ариэль.
Прекратив ковыряться в аквариуме, Тим воровато оглянулся мне вслед. "Детский сад!" – в бессильном негодовании думал я, топчась перед закрытой дверью, – "Воспитательница в угол поставила. И что теперь? Не стоять же тут, в самом деле". Вчера, как назло, я забыл лэптоп и потому совершенно не представлял, чем теперь заняться. Может постучаться и попросить? Но ведь Ариэль назло не отдаст, выслушает со скорбным видом, скажет нечто пафосное и сделает какой-нибудь нравоучительный жест. Хорошо ещё, если без Древней Греции обойдётся. Педагог хренов. Нет уж, увольте. Этого наслаждения я ему не доставлю.
Сунув сумку под стол Стива, я вышел из офиса и, не желая ни с кем встречаться, распахнул дверь на лестницу и побрёл вниз. День выдался знойный, но пасмурный. Низкое небо, затянутое грязными кучевыми облаками, нависало над унылым городским ландшафтом. В липком воздухе ни малейшего дуновения. Душно. Тихо. Машин почти нет. Людей тоже.
Миновав несколько кварталов, я натыкаюсь на автомат Кока-Колы. Похлопав по карманам, нахожу лишь мятую пачку сигарет. Достаю последнюю, мстительно комкаю, затем отшвыриваю упаковку и ещё раз обшариваю карманы. Зажигалка не обнаруживается, и я понуро плетусь дальше.
Между зданиями открывается полупустая парковка, ограждённая высокой стеной. Стена белая, и эта белизна резко выделяется на фоне преобладающих сероватых тонов. Я останавливаюсь. В стене с неведомой целью вырезана прямоугольная дыра. Поверхность с дырой напоминает обрамление большой картины – уютный скверик, заросший буйной травой и окружённый высоким кустарником, чуть поодаль, под раскидистым деревом – скамейка и едва натоптанная тропинка.
Я сразу понимаю, что мне туда. Проскользнув между машинами, упираюсь, подтягиваюсь и, перекинув ногу, усаживаюсь на краю дыры. На торце стены – спичечный коробок. Подобрав его, я спрыгиваю в сад. Выбравшись на тропинку, осторожно иду, любуясь затерявшимся в безвременье чудесным уголком, а под подошвами приветливо похрустывает мелкий гравий.
Опустившись на скамейку, достаю спички и закуриваю. Лёжа на спине, лениво затягиваюсь, выпускаю дым и смотрю на едва колеблющуюся листву, по которой скользят мягкие тени. Закрываю глаза, и тени, не желая расставаться со мной, продолжают скользить, растворяясь и навевая прозрачные мысли.
Вспоминается наша первая встреча. Мы на берегу, в ушах шуршит ветер, ласково журчит песок, а меж низкими столиками мерцают фонари. Ира наклоняется и спрашивает…
А теперь мы в машине, она обращается ко мне, я смотрю на неё, и она так прекрасна, что я забываю вопрос и лишь крепче стискиваю руль. Она держится легко и непринуждённо, в ней нет ни жеманства, ни смазливого кокетства, от которых я так устал на наркотических тусовках и всевозможных пати. И, уже почти отчаявшись, долго искал это, прозябая в клубах, закрытых вечеринках и продвинутых фестивалях на открытом воздухе, среди лицемерного веселья, бессмысленных разговоров и ненужных случайных знакомств, от которых на утро остаётся только мутный осадок стыда и разочарования. Неужто мне каким-то чудом удалось повстречать в этом городе, куда я выходил, как астронавт на поверхность враждебной планеты, облачённый в накрепко сросшийся с кожей панцирь из безразличия и цинизма, что-то настоящее, светлое и искреннее?
Её тон, голос, то, как она смотрит, возвращают меня в давно забытый мир. Мир, который поблёк, растрескался и осыпался где-то там, между первыми дорожками кокаина или позже, много позже, в часто повторяющихся затяжных депрессиях. Я незаметно любуюсь каждым её жестом, и каждое слово кажется мне откровением.
Осознание всего этого накатывает почти сразу, после нескольких приветственных фраз. Я робею, инстинктивно пытаясь скрыть смущение, и от этого мой тон становится напорист и резок, и я принимаюсь хвастаться больше обычного. Я несу какою-то околесицу, подкрепляя её выразительными жестами, и моего самообладания хватает лишь на то, чтобы фильтровать наркоманские словечки и не скатиться в откровенную жеребятину. А Ира глядит на меня и всё понимает, то есть не эту туфту, которую я сейчас зачем-то проговариваю, а то, о чём я только смутно догадываюсь и в чём ещё боюсь себе признаться.
Я замолкаю, смотрю ей в глаза, в её бездонные, восхитительные глаза, и тоже наконец что-то понимаю. Я понимаю, что весь этот спектакль пора заканчивать, и закос под героя любовника глуп и смешон, а главное, никому не нужен. А также я осознаю, что она это видит с самого начала, но это меня нисколько не задевает. Она принимает и прощает меня. Это невероятно здорово, и сжатая внутри, начавшая уже ржаветь пружина высвобождается, и мне тоже становится легко и свободно…
Она наклоняется ко мне, отбрасывая прядь волос, которую всё время треплет ветер, и в её глазах играют отблески фонарей.
– Когда мы будем целоваться? – спрашивает Ира.
Я озираюсь, и она принимается смеяться. И я тоже принимаюсь смеяться. И всё вокруг кажется таким близким и дорогим, будто после долгих скитаний я наконец-то вернулся домой, в родную, давно потерянную страну. И чудится, что вокруг добрые, настоящие люди. И клубная музыка, которую я не перевариваю, начинает казаться вполне сносной и тоже какой-то родной…
Прилив усиливается. Мы идём вдоль кромки прибоя. Нам хорошо и спокойно. Ветер всё так же треплет её длинные прямые волосы, и хочется растянуть это мгновение. Мы молчим, потому что всё уже сказано, а в тишине время течёт медленней и, если бы не ветер, оно бы и вовсе остановилось. Ира тихо улыбается, а я смотрю, как её силуэт вырисовывается на фоне отражённых от мокрых песчинок далёких огней моего вновь обретённого города.
Обогнав её, рисую на песке две скрещённые линии.
– Целоваться мы будем тут, – говорю я, шагнув в центр.
Ира обводит перекрестие ровным кругом, поднимает глаза, я притягиваю её к себе… и просыпаюсь от лучей, пробивающегося сквозь листву солнца.
Достаю телефон, на нём высвечивается имя Ирис, и медленно набирает силу мой рингтон – Oliver Huntemann – "In Times of Trouble".
– Ирис! – кричу я. – Ты звонишь сообщить, что меня уволили? Смягчить удар?!
– Ага, сразу на заслуженную пенсию, – она звучит подозрительно бодро для человека, вышедшего с двухчасового заседания. – Гроза миновала, Ариэль уехал. Можешь выбираться из укрытия.
– Мне стыдно.
– Чего именно?
– Того, что моё халатное отношение к работе вообще, и мои непрерывные опоздания в частности, пагубно сказываются не только на…
– Ладно-ладно, идём обедать. Заодно обсудим, что на чём сказывается.
* * *
– А где все? – поинтересовался я, встретив Ирис у здания офиса.
– Ай, да ну их, снова пиццу заказали, – отмахнулась она.
Наша обаятельная медэксперт питалась исключительно здоровой пищей. Ярко выделяясь на фоне клерков, спешащих набить желудки в короткий обеденный перерыв, она чинно поклёвывала салатик, запивая минеральной водой.
– Так что было-то? – утолив первый голод, спросил я. – Арик что-нибудь про меня говорил?
– Ну, как водится, отчитались о проделанной работе, потом он часа полтора разглагольствовал о новом проекте, – она выразительно взглянула на меня. – Бегал, прыгал, руками размахивал, норовя перейти от теории к практике.
– Шикарно! – фыркнул я.
– Так вот, он всё зачитывал из какого-то документа, я так поняла – это твой workplan, хотя о тебе даже не заикался.
Я усмехнулся, исподтишка наблюдая за ней. Ирис в безупречно отглаженной блузке ловко сворачивает по два-три листика, бойко накалывает и элегантным движением отправляет в рот. Не потребление пищи, а хореографический номер какой-то.
– Между прочим, Тиму что-то не понравилось в первой части…
– В каком таком смысле? Что значит "не понравилось"?
– Он утверждал, что там нечто не совсем правильно… Принялись спорить, и спорили так долго, что я совсем запуталась. – В очередном па образовывается еле заметная заминка. – Да они и сами быстро потеряли нить и решили продолжить отдельно. С этого момента Ариэль стал поминутно интересоваться у Стива с Тимом, что они думают.
– Та-а-ак, и что же они думают?
– Ну, Стив, сам понимаешь, на рожон не лез, а вот Тим всё норовил уточнить какие-то нюансы… – Справившись с взбунтовавшимся стебельком сельдерея, она продолжила: – В общем, не зря старался, шеф его похвалил.
– Дал кусочек сахара? Потрепал по холке?
– Тим мутный тип, сам себе на уме. Ты бы с ним поосторожней…
– Ой, да ладно, тоже мне корифей канцелярского крючкотворства…
Хотя… И вправду, Тамагочи, разумеется, не в восторге от того, что у него отняли основой проект фирмы. Что же, совсем не удивительно, но что из этого следует? Я поморщился, словно от изжоги, рассеянно поковырял полуобглоданную тушку невинно убиенного цыплёнка и отложил вилку. Вся эта подковёрная возня порядком раздражала. Не то что был повод для серьёзных опасений – несмотря на мелкие придирки, я прекрасно осознавал, что в сложившемся положении Ариэль должен держаться за меня, как за спасательный круг. И всё же эта, по сути, банальная ситуация приобретала дурной привкус. Почему-то я наивно надеялся, что в небольшом коллективе удастся избежать высосанных из пальца закулисных интриг, и всё будет проще и чистоплотней.
– Ладно, ты-то как? – решил я сменить тему. – Как успехи в академии?
– Да-а… в принципе, ничего… – Ирис нацелилась на томат черри, сделала выпад, но тот увернулся. – Слепили черновик статьи, осталась волокита с поправками. Надо бы начинать писать диплом…
– Но?..
– Но, я уже полтора месяца бьюсь над расчётами дифференциальных уравнений в цилиндрических координатах.
– Жуть какая!
– Прекрати ёрничать! – Ирис предприняла очередную попытку, но помидор вновь ускользнул.
– Прости, я так, для разрядки драматизма. Как тебя в эти дебри занесло?
Она смерила взглядом подозрительный овощ и откатила на край тарелки, изолируя очаг сопротивления. Мы углубились в обсуждение математических аспектов, а под конец, усыпив бдительность неприятеля, моя собеседница осуществила стремительный обходной манёвр, и строптивый помидор пал под сокрушительным натиском, в назидание представителям флоры, ещё осмеливающимся вступать в единоборство с человеком.
Официантка убрала со стола, я заказал кофе, а Ирис нечто абсолютно непроизносимое. Я посоветовал, вместо того чтобы искать аналитические решения, применить инструменты прикладной математики, и, со свойственным мне занудством, взялся за описание различных примочек для численного анализа стандартных физических явлений, на сегодняшний день существующих в большинстве инженерных 3D программ.
– Надо подумать. Может ты и прав, мы уже столько времени угрохали…
– Подумай-подумай. Если что, могу помочь.
– Спасибо, попробую пока сама. Ладно, поди Ариэль вернулся, изнывает там без тебя. И вообще, думаю, пора бы делом заняться.