В понедельник состоялся эксперимент, без особых эксцессов, но довольно продолжительный. Проведя более пяти часов в свинцовых халатах, мы вернулись из больницы только под вечер. Следующее утро ушло на то, чтобы привести в прежнее состояние аппаратуру. Покончив с этим, я принялся за обработку результатов – однообразное и ещё более муторное занятие, нежели настройка параметров.

Впрочем, в отсутствие спешки можно было бы воспринять это как благотворную смену деятельности и даже отдых от мучительного процесса оптимизации, но близилось время сдачи проекта, и сроки поджимали. Мои самонадеянные выступления и бессовестная похвальба вылились в завышенные ожидания коллег и самого Ариэля. А значит, надо во что бы то ни стало продемонстрировать компетентность и способность в решающий момент добиться нужного результата.

Зарекомендовав себя, я буду контролировать основную часть продукта. Кроме меня, поддерживать и развивать его никто не сможет, ввиду незнания внутреннего устройства, нигде не задокументированного, и принцип действия которого хранится исключительно в моей голове. Немудряще, однако вполне эффективно. Такой расклад не просто придаст мне устойчивость, но сделает ключевым игроком – удобная позиция для решения вопросов в дальнейшем. И заодно, будет уместно напомнить Арику про золотые горы, обещанные во время полёта в Солт-Лейк-Сити.

Чтобы гарантировать полный успех, желательно сделать больше или лучше, чем запланировано, а, предпочтительно, и больше, и лучше. Выкраивая время по вечерам, в выходные и праздники, я исследовал разнообразные идеи, связанные с усовершенствованием нынешних решений и возможными направлениями дальнейшего развития. Где успел – приготовил демо-версии с первичными выводами, где временные рамки исключали такой подход – ограничился подробными описаниями и схематическими иллюстрациями.

Однако до поры наполеоновским замыслам суждено томиться в ожидании, поскольку результаты никак не желают выкристаллизовываться в стройную структуру. В целом, из уже обработанного, большинство данных красиво укладывается в рамки нормального разброса вокруг теоретических значений, но чем дальше, тем чаще всплывают странные случаи.

Данные, на первый взгляд, кажущиеся достоверными, при ближайшем рассмотрении приводят к противоречивым конечным значениям и вызывают сбои в функционировании алгоритма. Стоит ли упоминать, что при напрашивающихся воспоминаниях о нашем, а точнее, моём фиаско на прошлом опыте, в голове воцаряется бестолковая сумятица, на фоне которой сами собой выстраиваются мрачные параллели. Меня бросает в жар, я принимаюсь излишне суетиться, потеть и нервничать, стараясь отогнать мысли о фатальной закономерности.

Я в комнате один, Ирис нет – у неё экзамен, Тамагочи тоже куда-то запропастился. Заглянув поинтересоваться предварительными выводами и узнав о непредвиденных осложнениях, Стив предлагает помочь. Мы пересматриваем проблематичные случаи, и ситуация несколько проясняется. Удаётся выявить значительную группу, где карта частот имеет характерные искажения. Складывается впечатление, что опять что-то не так с настройками, хотя были предприняты все необходимые меры во избежание подобных казусов.

Продолжаем работать, временами непроизвольно переглядываясь, и призрак прежнего эксперимента практически зримо витает в комнате. В какой-то момент я замечаю, что Стив сидит, обхватив голову и уставившись в пол. Тормошу его, и он, выйдя из оцепенения, тусклым, совершенно не свойственным ему голосом озвучивает давно напрашивающийся вывод:

– Неужто снова…

– Похоже на то, – обречённо отзываюсь я.

Стив кивает.

– Вот Тим-то порадуется, – помолчав, усмехается он. – Непременно запоёт о процессах и правильном планировании.

– Да уж… Кстати, а где его носит? Отгул без уведомления – как-то не вяжется.

Вопрос повисает в воздухе. Стив снова задумывается, а я погружаюсь в пучину самотерзания.

– Знаешь, – произносит он через некоторое время, – он и вчера был какой-то странный.

– Что значит, "странный"? Тим всегда странный.

– Не-не, – хмыкает Стив, – Действительно странный, не в его стиле. Хотя, может, я ошибаюсь, повадки у него и вправду чудные.

– Что ты имеешь в виду?

Стив отнекивается, но потом рассказывает, что перед опытом застал Тамагочи за моим ноутбуком, и при его появлении Тим поспешил покинуть операционную.

– И что тут такого? – недоумеваю я. – Там бегут и его компоненты…

– Возможно… Хотя он и потом вёл себя подозрительно. Особенно в твоём присутствии.

– К чему ты клонишь? Ну вёл себя Тим странновато, что тут такого? Неудивительно, что ему некомфортно в моём присутствии. Учитывая предысторию…

– Вот видишь! – встрепенулся Стив.

– Что вижу? Погоди, – до меня постепенно доходит, – не считаешь же ты…

– Подумай сам. Мы всё проверили, так?

– Так.

– С теперешними настройками таких результатов быть не могло, верно?

– Верно, верно, но…

– Ты калибровочные файлы не менял, не правил? Вспомни хорошенько.

– Конечно, нет. С чего бы?!

– О'кей, получается во время опыта значения были другие, а потом поменялись обратно? Каким образом? Сами? По собственной воле?

– Ладно, ладно… То есть, ты предполагаешь, что это он?

– А кто? Ариэль?!

– Ну, ни Ариэль, ни Ирис не могли. Врачи тоже не могли… Остаются я, ты и он… Вроде логично… Не, но всё же…

Вопреки убедительности доводов, никак не хотелось верить в возможность такого расчётливого коварства. Не доведись Стиву застукать Тамагочи и не реши он оказать мне помощь, махинация с подтасовкой результатов прошла бы гладко, и ответственность целиком легла бы на мои плечи. Сорванный эксперимент, да ещё второй кряду, бесповоротно подрывал мою репутацию и ставил жирный крест на далеко идущих планах. Допустить подобное развитие событий было нельзя и, гоня крепнущие подозрения, я предложил проверить всё снова.

Мы убили ещё часа два, установив, какие параметры приводят к обнаруженным искажениям. Теперь появлялся шанс компенсировать их при соответствующей модификации алгоритма. Это обнадёживало, но не давало ответа на вопрос: что делать с хвостатым ублюдком, посмевшим поганить мои результаты?

Время близилось к девяти, и Стив всё чаще терял нить разговора. Перед уходом он предложил завтра же улучить момент и переговорить с Тимом с глазу на глаз, утверждая, что, действуя скоординировано, нам удастся вывести его на чистую воду и решить всё по-тихому, не дав ситуации выйти из-под контроля.

Признаюсь, первым моим позывом было отказаться. Ненависть и отвращение при мысли об этом поганце лишали всяческого желания искать мирных путей. По мне, наилучший путь – прямой: вскрыть известные факты, и разом избавиться и от него самого, и от опасности вновь попасть в похожее положение.

Но Стив отговорил меня, обрисовав перспективы: шумный скандал с непредсказуемыми последствиями, плюс вполне вероятное криминальное расследование, Ариэль, лишающийся остатков здравого смысла и подозревающий всех и вся, увольнение Тамагочи, которое приведёт к тому, что его какие-никакие обязанности разделятся между нами обоими, и потом долгие поиски замены со всеми сопряжёнными мытарствами. Однако, уверял Стив, если взяться грамотно, Тим Чи окажется у нас в кармане и не посмеет чинить козни ни нам, ни другим работникам, а коли посмеет, мы легко сможем его нейтрализовать.

Оставшись один, я ещё раз всё взвесил. Стив был безусловно прав, хоть с этой правотой и не хотелось соглашаться, а то, что Тамагочи отважился на такой шаг, до сих пор не укладывалось в голове. Но других кандидатов не наблюдалось, никому не был выгоден ни срыв опыта, ни мой личный провал. Вдобавок, никто не был достаточно знаком с кодом, чтобы суметь провернуть такое с практической точки зрения. Тим – единственный, у кого имелись и мотив, и средства.

С моим появлением Ариэль отобрал у него почти всё, а искать случая свести счёты с начальником – гиблая затея. Таким образом, самой естественной мишенью оказывался я, не придавая тому значения, внёсший посильную лепту своим иронично-пренебрежительным отношением. Но кто мог предположить, что ситуация зайдёт так далеко…

И всё же, имелись и более насущные вопросы. Оставалось совершенно неясно, как его разоблачить, не располагая конкретными фактами. Вряд ли в ответ на обвинения, подкреплённые смутными догадками, он вскинет лапки и взмолится о пощаде. Решившись на такой поступок, единственное, что остаётся – играть до последнего, пока будет виден хоть малейший проблеск надежды. Значит, необходимо просчитать варианты и перекрыть пути отступления. Стив с его косвенными уликами и логическими выкладками – это, конечно, хорошо, но, пожалуй, недостаточно.

* * *

Наутро, начавшееся ранним подъёмом ввиду лекции по управлению процессами, уставший и невыспавшийся, я всю дорогу боролся с подкатывающим волнами раздражения, понимая, как важно не допустить, чтобы Тим Чи преждевременно догадался о наших замыслах.

По прибытии меня ждал сюрприз. Я вошёл, махнул в знак приветствия и, усевшись, сделал вид, что с ходу погрузился в работу, то и дело незаметно косясь на Тамагочи. Необходимо было присмотреться свежим взглядом к этому подпольному диверсанту. По всей видимости, он был мной недооценён, если можно так выразиться в данном контексте. Казалось, ничто не предвещало беды, и тут я обнаружил, что запущенная на ночь симуляция, долженствовавшая выявить, до какой степени изменение конфигураций способно компенсировать искажения, упала, выдав непредвиденные ошибки.

Забыв про Тамагочи, я наскоро просмотрел лог-файл, взглянул на аппаратуру, расставленную вокруг аквариума, и обнаружил, что всё оборудование выключено. Щёлканье выключателями не дало видимых результатов – экраны оставались мертвы. Я вскочил. Провода валялись на полу, а на стене, закрывая розетки, висела большая магнитная доска. Во главе красовалась гордая надпись "Personal Task Board", пространство под ней делилось на несколько колонок, а поверх лепились цветные нашлёпки. Ни желания, ни времени на созерцание этого новшества не было. Сотрудники уже расселись, а Джошуа суетился, регулируя проектор. Выругавшись, я отодрал край доски и воткнул провода на место.

Первую часть лекции, пока Джошуа гундосил про какие-то Daily Stand-Up Meetings, я заново настраивал приборы.

– В обязанности работника вменяется ежедневное обновление информации на личной доске. – Он забежал мне за спину и принялся перешлёпывать нашлёпки из одной ячейки в другую, подробно разъясняя логику своих действий. – Таблички текущих заданий – тасков следует перемещать соответственно этапам выполнения и сообразуясь с планом работы.

Подавив приступ злобы, я продолжил валандаться с симуляцией и, завершив приготовления, запустил всё сызнова.

– Учтите: по состоянию индикаторов, шс-шс, еженедельно выставляются оценки. Об этом мы поговорим после перерыва, – потирая руки, резюмировал Джош. – А теперь, пожалуйста, буду рад вопросам.

Как правило, на эту реплику угодливо отзывался Тамагочи, но на этот раз я перебил его, лишь этот деятель собрался раскрыть рот.

– Вопрос: какого чёрта, ты присобачил свою доску поверх моих розеток? Is it fucking safe?!

Проигнорировав квохтанье Джоша, я демонстративно встал и, вместо второй лекции, отправился на обед, чтобы лишний раз не мозолить Тиму глаза, не будучи уверен, что сумею скрыть свои чувства.

* * *

В течение дня мы, как могли, подготовились к решающему разговору. Оставалось расчистить сцену и создать правильную обстановку. Всё складывалось как нельзя лучше: работники разошлись раньше обычного, а Тамагочи засиделся, вникая в подсунутые мной документы. Когда в офисе не осталось никого лишнего, Стив подсел к Тиму, а я устроился на противоположном краю стола. Таким образом, жертва изначально оказывалась, в полном смысле, припёртой к стенке.

– Тим, необходима твоя помощь, – взялся Стив, – Мы столкнулись с проблемой и пока не всё понимаем, но полученные данные кажутся… как бы это выразиться… недостоверными.

Подопытный насторожился, но в целом держался молодцом, лишь нервно теребя провод от блока питания.

– Хотим проконсультироваться с тобой, как с человеком, поднаторевшим в подобных вещах. Ты знаешь, как это важно для всех нас, как много зависит от этих результатов и какие надежды возлагает на них Ариэль.

– Конечно-конечно. Необходимо изолировать и последовательно проверить компоненты алгоритма. Полагаю, удастся обнаружить проблему в одной из составляющих… Ведь и прежде были схожие… эм… неурядицы.

Стив сосредоточенно слушал, временами согласно кивая, хотя всем троим было известно, что проблемы прошлого опыта не имели никакой связи с алгоритмом. Напрашивалось порекомендовать начать с настроек, но Тамагочи старательно избегал этой темы, косвенно подтверждая наши подозрения. Меж тем, подчёркнутая серьёзность, с которой выслушивалась его речь, усыпили бдительность Тима и, польщённый вниманием, он всё дальше углублялся в пустопорожние рассуждения.

– Вот-вот, с этого-то мы и начали, – подхватил Стив. – Проверили каждый в отдельности, но не нашли заметных отклонений. Тогда мы решили – возможно, дело в настройках. В исходных данных обнаружились помехи, имеющие определённые, ярко выраженные характеристики.

Тут бы самое время заинтересоваться помехами и их характером, о коих ему якобы прежде слышать не доводилось, но Тим Чи лишь поморщился и принялся ожесточённей теребить ни в чём не повинный провод.

– Настройки? Разумеется, настройки влияют… – он откашлялся. – Но не столь кардинально. Ведь правда, может быть просто какой-то баг. К примеру, баг, который… эм… проявляется в частных случаях. Скажем… при определённых сценариях. А засечь его крайне непросто. Да… весьма непросто. Или Илья использовал неправильную версию, а это действительно критично. Даже очень. Но, скорее, баг… или не та версия. Одно из двух. Я почти уверен.

– Вот как? Чрезвычайно ценное наблюдение. Ускользающие баги – такая каверзная штука.

Стив обернулся, как бы показывая, что мы возьмём это на заметку. Я кивнул, в том смысле, что держу себя в руках, и мордобоя не предвидится.

– Ах да, ещё и версия… – продолжил Стив рассеянно. – У нас, правда, имеется несколько иная версия, но всему своё время. К сожалению, мы до этого не додумались… и взялись за настройки. Изолировали, протестировали, и ты не поверишь, нам таки удалось воспроизвести искажения. Любопытно, не правда ли?

Тамагочи выпустил измусоленный провод, и тот, влажный от пота, свесился к ногам хозяина, наглядно олицетворяя бренность бытия и тщетность всяческих усилий.

– И, что парадоксально, в наборе, согласованном с Ариэлем, таких конфигураций быть не должно. Но не волнуйся, мы не поленились всё просмотреть, и убедились, что их действительно нет. Всё хорошо. Вот только, что ж получается… Прямо перед опытом настройки каким-то загадочным образом изменились, а после, опять же, неясно как, вернулись в прежнее состояние. Не догадываешься, как такое приключилось?

– Я откуда знаю?! – взъерепенился Тамагочи, вскакивая с места. – Почему вы…

– Потому, что мы все в одной лодке, – сокрушённо изрёк Стив, кладя руку ему на плечо и мягко усаживая обратно. – И прежде, чем напрасно тревожить Ариэля, мы решили посоветоваться…

– А при чём тут я! – Тим Чи покрылся багровыми пятнами. – Должно быть, Илья где-то ошибся… Что-то попутал…

– Это ты – что-то попутал! – заорал я, теряя терпение и тоже вскакивая. – За кого ты меня принимаешь? Я тебе не Таня-Марина! Мы все трое прекрасно знаем, что такое мог провернуть только ты! И никто другой! Пораскинь мозгами! Представляешь, что я с тобой теперь сделаю?!

– Погоди, это не ваш личный междусобойчик, всё гораздо серьёзней, – поспешил вмешаться Стив. – Дело даже не в заваленном опыте, к которому мы долго готовились. Опыте, на который и Ариэль, и Харви возлагают столько надежд… Речь о преднамеренном саботаже деятельности всей компании.

– Почему я должен вас слушать?! – хорохорился Тим Чи, в отчаянной попытке выскользнуть из собственноручно сконструированной мышеловки. – Как вы смеете предъявлять такие беспочвенные обвинения?!

– Ах, как мы смеем? – вкрадчиво проговорил я. – Слушай ты, крыса, во-первых, Стив видел, как ты ковырялся в моём компе перед началом эксперимента. А во-вторых…

– Ну и что?! С какой вообще стати…

– А во-вторых, – оборвал я, – тебе улик мало? Что ж, я устрою тебе улики, расследование и мотив преступления, который, как не странно, есть только у тебя. Я знаю, ты слышишь?! Знаю, а не догадываюсь, что ты залез в мой ноут и скопировал файлы.

Это был блеф чистой воды и, окажись я не прав, вся многоходовая комбинация рушилась, как карточный домик. Но риск был неизбежен: как-никак, твёрдых фактов не имелось. Доказать, что именно он изменил файлы, не удастся. Однако Тим Чи, будучи неглуп и осторожен, вряд ли стал бы подкручивать настройки на авось, рискуя вызвать подозрения и упустить редкий шанс, а значит, он был вынужден их скопировать и изучить, неоднократно гоняя на своём компе.

Любое недостаточно выверенное значение могло вылиться непредсказуемым образом и было бы мгновенно обнаружено. Предположение? Да, хоть и тщательно взвешенное. Промахнись я, и всё бы закончилось прямо сейчас, но по исказившемуся лицу Тамагочи стало ясно, что мы не ошиблись, и следует продолжать развивать успех, не давая оппоненту опомниться.

– Но ты не учёл, что все операции фиксируются системой, и можно в два счёта проверить, какие файлы, куда и когда были переписаны, отредактированы и так далее. И даже если ты принял меры предосторожности, полностью уничтожить следы невозможно, а попытка таких манипуляций – уже в своём роде улика. Так что – не переживай: когда прибудут спецы, которых, после того, как утром я положу свой лэптоп на стол Ариэля, присовокупив эту занимательную историю, он непременно вызовет, этих самый улик, дорогуша, будет хоть отбавляй. А дальше, дабы развеять последние сомнения, мы вместе полюбуемся на логи с твоего компа, где, как пить дать, обнаружится престранная активность. Я не специалист, но даже мне в общих чертах известно, как это делается.

Я хорошенько подготовился, понимая, что если удастся отвертеться, он догадается, что так же, как с варьированием настоек, нет способов доказать его причастность к переписыванию файлов, выяснит, что заявление о невозможности замести следы не совсем верно, и предпримет меры, – второго шанса может не представиться. Необходимо было найти что-то наглядное или хотя бы подкрепить наш блеф максимальным количеством убедительных подробностей.

Просмотрев множество материала в сети, я нарыл искомые улики, точнее, то, что могло за таковые сойти. Плюс нахватался звучных терминов из лексикона компьютерной безопасности, которые теперь вывалил на обалдевшего Тамагочи.

– И тогда мы посмотрим, как ты запоёшь, объясняя Ариэлю, как ради карьерного роста решил подставить коллегу и по ходу завалил эксперимент, стоивший фирме несколько сотен тысяч долларов.

– Сотни тысяч – деньги, конечно, большие, – протянул Стив, с сочувствием рассматривая скукожившегося Тима Чи, – но вряд ли удастся ограничиться внутренним расследованием. Боюсь, действия подобного рода расцениваются как уголовное преступление, и после визита компьютерщиков прибудет полиция.

Он выдержал паузу, давая подследственному осознать масштаб и неотвратимость происходящего. Я же, повинуясь театральной логике, требующей придать моменту вящего драматизма, отбарабанил тревожную дробь.

– Уже поздно, всем пора домой, а в твоих интересах разойтись по-хорошему, – почти ласково подытожил Стив. – Сделай себе одолжение, прекрати юлить и давай серьёзно. В сложившемся положении лучше с нами договориться.

– Ладно… – Тим сник, лишь нервозно пощипывая замасленный хвостик из остатков растительности на монголоидном черепе. – Что вы хотите?

– Мы хотим, – оттарабанил Стив, – чтобы ты признал, что целенаправленно изменил параметры настроек, рассчитывая завалить опыт. Второе – мы придумаем как объяснить подпорченные результаты, не бросая ни на кого тень и не открывая всей правды, и ты полностью нас поддержишь. И третье – ты прекратишь копать под Илью и наушничать об остальных работниках. И тогда этот прискорбный инцидент останется между нами.

Что-то сообразив, Тамагочи взмолился об отсрочке, но Стив пресёк его, дав понять, что игры окончены, и либо мы решаем всё сейчас, либо продолжаем завтра в кабинете Ариэля. Тим шумно выдохнул и уткнулся глазами в стол. Еле сдерживаясь, я дослушал сбивчивые признания, кивнул Стиву и вышел, не в силах лицезреть это тошнотворное создание.

* * *

Едва выехав, я наглухо влип в пробку. Хмурое утро трепало душу порывами ветра, бросая в стекло брызги моросящего дождя, сливающегося с гулом мотора и шелестом мокрых шин, опустошая и навевая мрачные мысли. Как же надо было довести эту серую мышку, чтобы он так окрысился! Конечно, Тима можно в чём-то понять, если допустить, что в борьбе за место под офисным солнцем все методы хороши… Ведь, если разобраться, я занял его жизненное пространство, даже чисто физически.

Ариэль в первый же день согнал его с места, отобрал должность, лэптоп и перепоручил начатый им проект, во многом превратив Тима в моего подручного. И хоть обездоленному Тамагочи удалось отвоевать эквизишн, сейчас, по окончании разработки, становится неясно, в чём состоят его функции, и целесообразность дальнейшего пребывания в фирме оказывалась под вопросом.

Но понимание не успокаивало, а лишь замыкало порочный круг. Чувства вины и сопричастности распаляли клокотавшую злобу. Чем больше я думал, тем запутанней представлялась сложившаяся ситуация. Неужели я оказался настолько глух, что дал положению докатиться до того, чтобы сподвигнуть этого, страшащегося собственной тени, законопослушного педанта на столь отчаянный шаг, ставящий под угрозу не только его нынешнюю работу, но и будущую карьеру, случись этой истории выйти на свет.

Теперь, вследствие унизительной взбучки, он станет ненавидеть меня пуще прежнего. И если на данный момент удалось добиться некоего преимущества, вряд ли тему нашей вражды можно считать закрытой. Холодная война на этом не кончится, а после временного затишья выйдет на новый, более жестокий и изощрённый уровень.

Единственным светлым пятном на фоне последних событий был Стив. Без него я бы не заподозрил подвох. Тамагочи толково подготовил свою диверсию и создал искажения малозаметные, но, тем не менее, критичные. Всё висело на волоске, не посчастливься нам установить первопричину, не удалось бы подстроить алгоритм и – плакал наш опыт. А если каким-то чудом я бы и догадался, то, действуя импульсивно, наломал бы дров.

Выдайся шанс, Тим не преминул бы замести следы, которых, возможно, и не было, и тогда я бы предстал в ещё более негативном свете, как человек, обвинивший коллегу в собственной неудаче. То, что этого удалось избежать, – всецело заслуга Стива, и при случае надо выказать ему признательность. Получается, я обрёл не только заклятого врага, но и нового союзника.

Истерзанный раздумьями, я, наконец, миную оцепление дорожной полиции, за которым в кювете виднелись ошмётки раскуроченного мотоцикла. Добравшись до офиса, наспех паркуюсь и, взбегая по лестнице, прикидываю, ждёт ли меня традиционный утренний нагоняй, или же на этот раз обойдётся.

– Привет, зайди, пожалуйста, на минутку, – мурлычет Кимберли, скалясь улыбкой крокодилицы, выигравшей кастинг на рекламу жвачек от кариеса.

– Привет-привет, что стряслось? – напустив беспечный вид, плюхаюсь в кресло напротив неё. – Где Ариэль?

– Твой шеф уехал, – она одаривает меня многозначительным взглядом.

К подобным ужимкам я уже выработал иммунитет, а известие об отсутствии начальства сразу поднимает настроение на пару градусов.

– Послушай, Илья, – медоточиво начинает офис-менеджер, – у нас реорганизация… Кстати, с тобой всё нормально? Цвет лица какой-то… Надеюсь, всё хорошо? Я вот подумала, это ведь не совсем правильно, опять же коллектив, и с точки зрения процессов тоже, и рабочей динамики… А твои опоздания сказываются на трудовой атмосфере. Ведь это действительно имеет значение, и я решила взять на себя смелость, сообщить мнение, с которым, полагаю, многие коллеги…

– Так! – Я грохнул ладонью по столу. – Кимберли!

Вроде получилось не так уж громко, но она аж подпрыгнула и смотрит на меня своими глазами-блюдцами. Заметив неподдельный испуг этой, казалось, абсолютно непробиваемой особы, я мгновенно успокаиваюсь, и ситуация начинает даже несколько забавлять.

– Давай-ка каждый заниматься своими прямыми обязанностями, – продолжаю я подчёркнуто тихим угрожающим тоном. – Процессы, говоришь? Так вот, процесс у нас следующий: ты – перекладываешь бумажки, я – работаю, Ариэль – делает выговоры. И не тебе – секретарше, высказывать мне – главному инженеру, замечания. Это понятно?

– Но я… Я только хотела… – блеет густо пунцовеющая Кимберли. – Просто подумала…

Хотела она, понимаете ли. Только Ариэль чуток утихомирился с постоянными выволочками, и я было решил, что смогу спокойно вздохнуть, так нет же, нашлось кому проявить бдительность.

– А не надо. Думать – не твоя прерогатива, – подавшись вперёд, ласково проговариваю я. – Занимайся своим рукоделием и не лезь, куда не следует. Ага?

Оторопевшая крокодилица кивает.

– Вот и славно, – хлопнув по коленям, я бодро встаю и поправляю покосившийся календарик на её столе. – Всего хорошего.

* * *

В один из вечеров я сгонял в Санта-Круз. Выяснилось, что коттедж принадлежит знакомому Яна, укатившему в Новую Зеландию спасать китов или, наоборот, – девственные пляжи, которые те в суицидальном порыве захламляют своими тучными телами. Он вырос в этом доме, и потому не спешил сдать его лишь бы кому. He's good people – заверил Ян, позвонив хозяину, пока я с детским азартом пытался развести огонь в обнаружившемся камине. На этом переговоры были окончены. При желании я хоть сегодня получал в распоряжение отличное жилище фактически за полцены. Оставалось решиться…

Впрочем, в этот момент нам пришлось прерваться, и срочно эвакуироваться во двор, так как каминные приключения окончились тотальным задымлением помещения. Я ещё раз осмотрел округу и остановил взгляд на сизом дыме, струящемся из окон мансарды, стелясь, танцуя и тая под порывами тёплого ветерка.

Субботним утром я заказал перевозку и взялся за сборы, но со временем всё же не рассчитал. Хоть обстановка хозяйская, а остального барахла, в сущности, не густо и, казалось, рассовать его не составит труда, к полуночи выяснилось, что я катастрофически не успеваю. Кроме прочего, то и дело попадаются подводные мины – предметы, связанные с воспоминаниями о каком-либо периоде жизни или человеке и по-прежнему хранящие эмоциональный заряд. Мимо них сложно пройти, не получается просто сунуть в коробку или с лёгкостью определить на выброс.

И вот я шатаюсь из угла в угол, перебирая в пальцах непальский браслет из черепов Кали, символизирующий бесконечную череду мнимых эго, чужих и моих собственных, умерщвлённых мною на жизненном пути. Или рассматриваю какой-то смутно знакомый клык и никак не могу восстановить в памяти историю его происхождения. А потом нахожу осколок Звёздного ветра, добытый на берегу Сан-Диего, когда, будучи в просветлённом состоянии духа, мы спасали луну, чтобы та не потонула в океане… И кость птичьего крыла, и простенькое кольцо, выпрошенное у одной девушки, которой уже давно нет.

Но предутренние часы летят быстро. Я перешагиваю и продолжаю, как заведённый: склеиваю картонные ящики, распихиваю шмотки и, наскоро обернув лентой, составляю штабелями в гостиной. Перед рассветом, когда большая часть уже собрана, на вешалке в прихожей, под тёплой курткой, купленной для поездки в канадские Скалистые горы и в итоге забытой дома, обнаруживается Ирин шарф. Помедлив, подношу его к лицу, и внутри всё сжимается.

Оглушённый, сижу, глотая слезы, и вою, до боли стискивая зубы. Я плачу не о куске цветного шёлка, не о ещё сохранившемся в нём знакомом запахе, и даже не об Ире или наших отношениях, – я оплакиваю себя. Того себя, преисполненного мечтами и ожиданиями, поверившего, что дверь в иной чудесный мир находится на расстоянии вытянутой руки. Тоскую о том мне, бросившем едва начавшуюся блистательную карьеру ради того, что казалась настоящим и было наполнено истинным смыслом.

Сегодня я покидаю не место жительства и не LA – город искалеченных судеб и проклятых надежд, – я покидаю себя, сбрасываю отжившую оболочку. Всем спасибо, затянувшийся пикник на обочине окончен. Однако теперь, в отличие от тех времён, я не знаю, что меня ждёт, не верю в новый мир и не вижу дверь. За этот период я не обрёл ничего, кроме понимания ещё нескольких горьких истин, новых шрамов и вороха никчёмных вещей. А из той жизни остался, пожалуй, только мой добрый старый Challenger, который увезёт меня отсюда, постаревшего на пять лет и разочарованного на все двадцать.

Но расклеиваться некогда. Оставшиеся полтора часа проносятся в бешеном темпе, и хотя, кажется, всё уже сложено, таинственным образом всплывают новые и новые вещи. Упаковка завершается и вовсе кое-как – при грузчиках и одновременной попытке уследить за правильным размещением коробок в грузовике. Около полудня всё заканчивается. Я оглядываю неказистую и на поверку небольшую кучку своих пожитков, – горстку чудом уцелевших робинзонов, безотрадный итог очередного кораблекрушения. Водила, посмеиваясь, обменивается со мной рукопожатием, и они отчаливают.

Я возвращаюсь сделать прощальный круг по дому и убедиться, что ничего не забыто. В опустевшей гостиной завершаю последние сборы. Вскоре на столе ровной шеренгой выстраиваются пять косяков. Я аккуратист, зануда и перфекционист. Этого у меня не отнять. Припрятав боеприпасы, высыпаю остатки травы за окно, как жертвоприношение космосу в преддверии новых начинаний, да и от греха подальше, – поездка не близкая, а лишний раз париться по поводу полиции не хочется.

Закурив, медленно совершаю ещё один, уже совсем последний обход, запираю дверь, прячу ключ в условленном месте на заднем дворе вместе с чеками до конца годичной аренды для покрытия текущих счетов и неустойки, связанной с внезапным отъездом. Учитывая разницу в скорости, спешить особенно некуда, навскидку ещё имеется час-другой. Я сажусь в машину и еду к Дятлу.

Со дня нашего знакомства это далеко не первый визит. Мучимый бессонницей, я приходил сюда повидаться с товарищем по разуму. Как и подобает верному другу, Дятел всегда был на месте, встречая издали различимым в предрассветной тиши размеренно-методичным стуком и вселяя некую абсурдную надежду. Впрочем, не такова ли природа всех человеческих надежд… От него я уходил с чувством облегчения, по-братски разделив вселенскую тоску. Он будто выдалбливал из меня неизбывную скорбь, ожившую в последние месяцы.

И сегодня Дятел, по обыкновению, приветствует меня бравым маршем. Я присаживаюсь и смотрю, как он долбит. Придя позже обычного, я боялся не застать его, но он тут и будто чувствует неладное. Он оглядывается и смотрит протяжным, внимательным взглядом. Если бы я мог забрать с собой что-то одно, я бы без колебаний выбрал его. Ну и, конечно, столб с жестяной заплаткой бы прихватил, куда нам без них… Но этого не случится. Я уеду, а он останется. И в этом есть своя сермяжная правда.

Да он и не согласится покинуть пост. Не оставит священных обязанностей. Ибо есть предел и небесному терпению, и когда приидут ангелы Божие к вратам Содома сего, и не найдут в стенах его ни единого праведника, воздастся каждому по делам его, и вопиет камень и реки потекут вспять, и будет велик и неотвратим гнев Господень. И сдаётся мне, что без моего дятла этому городу грозит попросту кануть в тартарары, а я не готов стать виновником катаклизма национальных масштабов.

Привстав на цыпочки, я привязываю шарф повыше на столб. Последний раз долго смотрю и, к своему удивлению, обращаюсь к Дятлу вслух. Голос предательски подрагивает, и я смущаюсь, хотя никто, кроме нас, этого не слышит. Попрощавшись, сажусь в машину и под возобновившийся стук уезжаю. На светофоре раскуриваю оставленный на поверхности косяк – моё ультимативное лекарство, сомнительная панацея от мирских невзгод. Затягиваюсь, врубаю на полную катушку Beats Antique и несусь, несусь мимо аэродрома к морю, и дальше вдоль набережной до Санта-Моники, где, свернув на широкий бульвар, устремляюсь к северному выезду из Лос-Анджелеса.

* * *

После передряг с экспериментом воцарилось зыбкое затишье. Подошёл срок сдачи проекта. Составив отчёт, я усиленно работал, стремясь получше подготовиться к знаменательному событию. При соответствующих настройках подавляющая часть данных уложилась в допустимый диапазон, что весьма обнадёживало, доказывая устойчивость и универсальность алгоритма, а неудавшиеся случаи – отголоски саботажа, удалось списать на неминуемые погрешности, и в целом отчёт был принят вполне благосклонно.

Единственным примечательным событием оказался внеочередной бзик Ариэля. Уж не знаю, какие именно завихрения происходили в его дюжей башке, но как-то во время послеобеденного штиля, когда разомлевшие работники погружаются в безмятежное оцепенение, наш великий комбинатор в каком-то припадке умопомрачения выскакивает из кабинета и принимается метаться по коридору.

– I've got no life! – как оглашенный воет Ариэль, обхватив голову руками.

Добежав в три-четыре слоновьих прыжка до конца небольшого прямоугольного пространства, он закатывает очи и, воздев могучие длани к пенопластовым панелям фальш-потолка, неистово потрясает ими в воздухе.

– I've got no life! – стенает Арик, кидаясь обратно.

Наблюдая за этими вокально-атлетическими упражнениями, я всякий раз опасливо отстраняюсь. Из дверей в испуге выглядывают лица сотрудников.

– Что это с шефом? – шепчет Ирис, дёргая меня за рукав. – Утром я застала его спящим, уткнувшись лбом в стол.

– Должно быть, издержки производства. Кстати, как там у тебя с дифференциальными уравнениями?

– Да… всё обошлось. Спасибо. Купили программу, начертили, решили, ничего сверхъестественного. Может, ты и ему что-нибудь посоветуешь?

– Увы, прикладная математика тут бессильна.

Вслед за ним, влекомый вихрем, парит листопад инструкций по технике безопасности, опрометчиво подвернувшихся под горячую руку.

– I've got no life! – надрывается Ариэль.

В этом вопле души, в этом отрицании жизни звучит не раскаяние опомнившегося, не ужас осознания, а бешеный азарт. Он упивается своим подвигом, а в безумном взоре пылает обречённость. Должно быть, именно такой блеск сквозь дым грохочущих орудий различали расторопные адъютанты в глазах Бонапарта во время его Ста дней. Хотелось крикнуть "Да здравствует император!", но я этого не сделал. Не осмелился. И наш вождь продолжил рысачить, так и оставшись непонятым. Оробевшие свидетели не разделили его восторг, глаза их не озарились сопереживанием, в них лишь растерянность и смущение.

Я смотрю на происходящее, словно на собственное отражение в кривом зеркале. Ведь, подобно ему, умеренность никогда не была моей сильной стороной, а меж тем я иду по его стопам, просто ещё не забрался столь далеко. И пока не поздно, надо что-то менять. Нельзя дать себе докатиться до такого состояния. При всём сочувствии, становиться Ариком номер два мне отнюдь не улыбается.

* * *

В выходные я выбрался в центр пообедать, да и поужинать заодно. Повар из меня неважнецкий и посуда ещё не распакована, так что дома в смысле продовольствия хоть шаром покати.

Санта-Круз – город хиппи, сёрферов и морских чаек, предрассветного тумана и запаха океана, беззаботно радовался погожему дню ранней осени. Проезжая мимо Калифорнийского университета, останавливаюсь на перекрёстке и вижу девушку из студии звукозаписи.

– Эй, ты чего тут делаешь? – положив локти на край окна, она заглядывает внутрь салона.

Её волосы растрепались, а в глазах поблёскивают озорные огоньки.

– Тебя разыскиваю, что ж ещё.

– А я тут учусь.

Загорается зелёный, и сзади слышатся гудки. Помедлив, она непринуждённо распахивает дверь и садится рядом.

– Соскучилась?

– С какой стати?

– А я, признаться, скучал. Безмерно. Места не находил… – Влекомый словесным водоворотом, я ещё не вполне понимаю, где вынырну. – Тосковал. Можно даже сказать – томился… Думал: будешь ждать на ступенях под звёздным небом, изнывая, стонать при моём появлении, и всё такое.

Она улыбается, делая вид, что рассматривает окрестные пейзажи.

– Тебя как зовут?

– Джейн Винтер.

– Очень поэтично. Так вот, Джейн, пока мы были в разлуке, я понял… Нет: понял – это не в полной мере выражает всю мощь и, так сказать, глубину моего чувства, – я не понял, я осознал! О чём это… а вот, я осознал, насколько твои эротичные завывания стимулировали моё воображение… Без тебя наука зашла в тупик, буквально погрязла в пучине невежества. Тысячи, нет, миллионы страждущих алчут исцеления, а я сижу долгими вечерами и грежу о тебе. – И, не дав ей опомниться, продолжаю: – Кстати, ты голодна?

Мы поели, и она изъявила желание посмотреть, где я поселился.

– Это что? – удивляется Джейн, оглядывая пустую гостиную и гору ящиков у лестницы. – Ты аскет? Что это символизирует?

– Это… кхм… видишь ли, это моя неуклюжая попытка создать романтическую обстановку.

– Ты считаешь, что картонные коробки и голые потолки – это романтично? – осматриваясь, она не забывает держать меня в напряжении насмешливым взглядом и загадочными полуулыбками.

– Не, всё гораздо хитрее. Теперь придётся зажечь свечи. Но ты ж понимаешь, просто зажечь свечи и погасить свет – это пушистый китч. А у нас будет по-настоящему, без розовых соплей. Уникальная ситуация – романтика, не обременённая патетикой.

– Браво. Браво.

– Вот если бы я не снял предварительно люстры, а притащил тебя сюда и стал зажигать свечи, ты бы могла подумать, что я тебя охмуряю.

– Да упаси Господь. Но свечей не надо.

– Это почему?

– У меня на них аллергия.

– Понятно, значит, будет ещё более романтично и уж совсем без патетики.

– Это мы ещё посмотрим, что будет, а чего нет, – она на мгновение приближается и я чувствую запах её волос. – А пока я бы развела камин. Дрова есть, романтик?

– Дрова-то есть, но камин не работает.

– Не работает?

– Угу.

– Камин не работает! – развеселилась она. – Батарейки кончились?

– Не… ну… не батарейки, конечно. Чего ты так обрадовалась? Я пробовал развести, но только напустил дыму…

– А-а, ну ясно, ты ж учёный! – заливисто хохочет Джейн. – Научный работник!

Осмотрев кирпичную кладку, она подёргала ручки на её торце, на которые я прежде не обращал внимания. Раздался негромкий скрежет, и до меня сразу дошло, в чём тут дело.

– Тоже мне перпетуум-мобиле, – победоносно объявила она, задрав подбородок, и в полумраке красиво вырисовалась линия шеи, ямочки ключиц и тонкие сухожилия, меж которых притаилась трогательная ложбинка.

* * *

Проснувшись, я впервые позволил себе позвонить на службу и сказаться больным. Вернувшись в спальню, тихонько вышел на балкон, покурил с видом на залив и, ещё раз порадовавшись решению перебраться сюда, вернулся внутрь. Джейн, заворочавшись, приподнялась и, смешно поморщившись, открыла один глаз. Пристально осмотрев меня, как некое диковинное явление, она высунула язык и, отвернувшись, плюхнулась обратно, зарывшись в подушку. Покопошившись, Джейн недовольно заурчала и натянула одеяло на голову, так, что с другого конца высунулись голые лодыжки. Пальцы задумчиво пошевелись, недоумевая столь вопиющей несправедливости, и, слегка помедлив, юркнули вслед за своей хозяйкой, скрываясь в складках простыней.

Выбрались мы далеко за полдень. Нетерпеливо дождавшись, пока я очухаюсь, Джейн Винтер потащила меня в ресторанчик на пирсе. И вот мы сидим за дощатыми столиками, она щурится на суетливые стайки солнечных зайчиков, отбрасываемых мерно колышущимися волнами, а за оградой на лодочном причале нежатся вылезшие погреться морские котики. Неподалёку от них не менее забавно роится набежавшая невесть откуда кодла китайских туристов в единообразных панамках. И те, и другие гармонируют друг с другом какой-то нездешностью… инопланетностью что ли.

С ходу не понять, что является бОльшим аттракционом – семейство ушастых тюленей или китайская делегация. Они фыркают, разбрасывая брызги воды, потешно переваливаются, ползая друг по другу и лоснясь мокрыми телами… в смысле котики, а не китайцы, конечно. Впрочем, на этакое счастье я успел налюбоваться ещё в Лос-Анджелесе, и больше засматриваюсь на Джейн, которая следит за ними с неподдельным умилением, будто видит это обыденное для здешних мест представление впервые.