Я ехал на работу, подводя удручающие итоги минувшей ночи. На фоне маячила конференция, до отлёта – меньше двух недель, а интеграция новых сенсоров по сей день не окончена. Не предвещавшая осложнений рутинная процедура затягивалась, погрязая в несметном количестве опытов, ведущих к противоречивым выводам и лишая возможности приступить к массе других не терпящих отлагательства задач, связанных с поездкой и презентацией. Но наличие непредвиденных трудностей даже радовало.

Я спешил ухватиться за них, как за спасательный круг, и поскорее выкинуть из головы всех этих Зой и Домохозяек, с которыми, как водится в отношениях с женщинами, о чём бы ты не договорился, в любом случае останешься в дураках и кругом виноват. Да и с Майей, слабость к которой заставляла всё ей прощать, ситуация зашла слишком далеко. Пора прекращать размазывать сопли, выставляя себя на посмешище, тем более, что моя уступчивость ни к чему не ведёт.

Прибыв в офис, я наскоро разгрёб накопившиеся результаты, обозначил основные направления и, поколебавшись, решил прекратить затянувшиеся разборки с Ариэлем и скоординировать наши дальнейшие действия.

– У нас проблема. – Ввалившись в кабинет, я сразу подметил нездоровый цвет его лица. – Что-то не клеится. Вероятно, дело в алгоритме, но времени в обрез, и я хочу попросить тебя проверить базовые характеристики самих сенсоров.

– Что значит не клеится? – шеф поморщился, словно с похмелья. – Почему я узнаю об этом только сейчас?

– Ариэль, послушай, нужно твоё профессиональное мнение. Новые датчики отличается от предыдущих, и…

– Я в курсе, и что с того? – Он приложил ладони к лицу и стал потирать набухшие мешки под глазами.

– И их характеристики имеют небольшие, но, возможно, роковые отклонения. Надо прикинуть, как они сказываются на конечных данных. В крайнем случае – выступим со старыми.

– Так… О'кей, – Ариэль откашлялся. – Старые – не вариант. Оставь материалы, я займусь. Встречаемся через полтора часа. Необходимо составить как можно более полную картину. Успеешь управиться?

– Постараюсь. – Я поднялся и, чуть помедлив, добавил: – Спасибо тебе.

Но Ариэль, зарывшись в принесённые распечатки, уже ничего не слышал. Я принялся сопоставлять противоречивые случаи, пытаясь обнаружить закономерность в на вид разрозненных, но в чём-то несомненно взаимосвязанных явлениях, и таким образом установить источник всей неразберихи.

Сквозь поток хаотичных чисел вновь и вновь прорывались мысли о Майе. Её выходка никак не укладывалась в голове. К чему было устраивать прощальный погром? Как вообще это понимать? Банальная ревность или нечто большее… Вероятно, она придумала некую высокоморальную цель. Скажем, помочь избавиться от бремени ложных связей… С неё станется… Не исключено, что она тоже по-своему хотела меня спасти. Помочь совершить поступок, на который я, в силу лени и малодушия, уже не способен. Разорвать порочный круговорот лжи и предотвратить неминуемые разочарования и боль.

Конечно, она права. Но что остаётся, если я ощущаю себя на борту затерявшегося в штормящем море, потрёпанного судёнышка, где еле успеваю залатывать новые и новые пробоины. И тут уж не до сантиментов, я затыкаю их чем придётся: полуправдами, белой ложью, обманом, сделками с совестью, ухищрениями и отмазками… С годами они наслаиваются и, несмотря на растущее безразличие к окружающему, я в конце концов захлебнусь в этом океане вранья, если во мне ещё остался тот, кто не способен этим дышать. Или его давно нет, а чувство смутной тоски и привычное желание вырваться на некую свободу есть не что иное, как очередной самообман, психозащитный механизм, фантомная боль? Ведь всё кажется, что ещё одна ничтожная ложь, ещё один незаметный компромисс, заключённый где-то в дальнем чулане сознания, и удастся выпутаться, выскользнуть из непролазной трясины… Но куда? И кто вырвется?

– Всё нормально, – Ариэль бросил на стол кипу уже порядком измятых листов, – не вижу значительных отклонений.

– Ясно, – я кивнул, машинально отметив, что прошло меньше часа.

– Ты разобрался, в чём дело? Есть какие-нибудь новости?

– Не… Пока нет.

– Что, никаких зацепок?

– Да, нет… – я заставил остановиться теснящуюся перед глазами череду чисел. – Не то что совсем никаких, ты же понимаешь: если дело не в сенсорах, значит, в настройках. Придётся перебрать массу вариантов. Дай мне время до конца дня, там видно будет.

– Знаешь, есть идея получше. Попробуй прогнать вот это. – На стопку бумаги легла флешка. – Результаты из больницы.

– Как из больницы? – растерялся я. – С новыми датчиками? Откуда?

– Не хотел тебя отвлекать, сделал сам на прошлой неделе.

– То есть как "сам"? – продолжал недоумевать я. – А алгоритм, а параметры… Ты заказал опыт и поехал без меня? С некалиброванной аппаратурой?

– Да нет же, это необработанные данные. Тим установил эквизишн, и я произвёл пару измерений в конце чужого опыта. – Он заговорщицки подмигнул. – У меня немало полезных связей, среди них – несколько врачей и анестезиологов.

Я оглянулся на Тамагочи, вернувшегося незадолго до прихода начальника и по обыкновению сразу уткнувшегося в экран. После упоминания своего имени он, казалось, напрочь забыл о намерении изображать безразличие и буквально ел Ариэля взглядом.

– Постой-постой… – спохватился я. – Всё это очень хорошо, но в буклетах указано, что мы будем демонстрировать эксперимент в реальном времени.

– Так это гораздо круче – не просто аквариум со стерильными условиями, а среда, максимально приближенная к действительности.

– Да, но как показать, что система и впрямь работает? Фокус же в том, чтобы было наглядно: вот наши измерения, вот то, что есть на самом деле, – пожалуйста, сравнивайте.

– Ничего, – ухмыльнулся Ариэль, поднимаясь, – обработай, проверь и, если всё нормально, я раздобуду необходимые медицинские снимки.

Прежде всего я прогнал стандартные тесты, теряясь в догадках, что же я упустил. С каких пор эти двое стали мутить опыты за моей спиной? С какого, собственно, перепуга? Впрочем, растекаться мыслью по древу было некогда: вопреки тайным надеждам, данные казались вполне приемлемыми, лишая предлога для проволочки.

Я приступил к обработке и вскоре получил вполне стабильные результаты, с чёткими, ярко выраженными деталями, какие не часто встречаются в нашей практике. Кроме того, оптимальные параметры оказались на удивление близки к применяемым для старых сенсоров. Это не вязалось с прежними наблюдениями, и я взялся за анализ выборочных точек.

Когда на покрытом сеткой уродливых трещин экране начали выстраиваться графики, голос Ариэля вернул меня к действительности. Я поспешил поделиться сомнениями, но он отмахнулся, заявив: дескать, нет причин для тревоги – характерное смещение частот в живой ткани давно известно.

– Арик, я лучше продолжу тюнинг. К чему рисковать…

– Не время затевать научные изыскания, – нетерпеливо отрезал он. – Хочешь – попросим Тима пересмотреть заново, и выслушаем ещё одно мнение.

– Но опять же, это не режим реального времени…

– А кто виноват?! Ты два месяца рассказываешь, что всё готово, – в его тоне прорезался металл, – а теперь признаёшься, что это не так? Я дал тебе решение, скажи: "Спасибо"! Думаешь, я позволю до последней минуты ковыряться в параметрах? Презентация недоделана, оформление…

– Дай мне работать, и я налажу всё к сроку. В конце концов, это важнее оформления презентации.

– Значит, так: в твоём распоряжении два часа, потом ты сворачиваешься, и едем с тем, что есть. Тим, – продолжил он, отворачиваясь, – зайди ко мне в кабинет.

Двухчасовая подачка, направленная на создание видимости компромисса, сгущала набухавшие в голове предгрозовые тучи. Впрочем, вскоре в глаза бросилась характерная особенность, полностью поглотившая моё внимание – в спектральной репрезентации присутствовали два ярко выраженных пика, будто у новых сенсоров имелось две близкие собственные частоты. Теоретически такое было возможно, но встречаться с подобным явлением прежде не доводилось. Кроме того, один из двух "горбов" подозрительно напоминал старые датчики, что объясняло, почему наилучшие результаты получались именно с теми параметрами.

Ответ напрашивался сам собой – Арик отобрал удачные случаи из прошлых экспериментов, усилил частоты в типичном для новых сенсоров диапазоне и всучил мне под видом мнимого опыта. Верить в это не хотелось, и я навалял простенький поисковик, сравнивающий информацию с базой данных.

В этот момент снова ворвался великий комбинатор.

– Слушай, что ты мне подсунул? – перебил я с ходу начавшиеся настырные требования. – Давай начистоту: не было никакого опыта ни в какой больнице.

– Что ты такое несёшь? – скривился Ариэль.

– Именно то, что ты слышишь. Скажи лучше: где ты это надыбал?

– Тим, ты сделал, что я просил?

– Всё готово, – отрапортовал Тим.

– Великолепно! Твои соображения?

– Существенных отклонений не обнаружено, – зачем-то вскочив, Тим расправил плечи и, кажется, даже стал на пару сантиметров выше. Это был уже не Тамагочи, а Тим Могучий, грозный и ужасный Тим, – напротив, налицо все признаки валидности. Естественно, местами присутствуют локальные аномалии, в совокупности не выходящие за приемлемые…

– Ты издеваешься?! – Прервав новоявленную звезду офисных интриг, я обратился к начальнику: – Думаешь, я не понимаю, что происходит?

На шум пришёл Стив и, прислонившись к косяку, остался в дверях.

– Два человека говорят тебе… – продолжал напирать Минотавр.

– Ага, будто мы не знаем, что Тим с готовностью озвучит любую твою прихоть. Для кого устраивается этот театр?

– На что ты намекаешь?!

– Я не намекаю, а прямо говорю: твои данные – сфабрикованы. Я ещё не во всём разобрался, но уже понял…

И я стал вываливать обнаруженные факты. Стараясь побыстрее свернуть разговор, Ариэль настойчиво отрицал их, то и дело апеллируя к Тиму, подобострастно поддакивающему, вопреки базисной логике. Сочтя происходящее достойным внимания, Стив сел рядом с Ирис, тоже прислушивающейся к разговору. Наконец, потеряв терпение, шеф рявкнул, что нам сейчас не до бредовых теорий конспирологии, сделал рубящий жест, заставивший всех примолкнуть, и ринулся к выходу. В этот момент поисковик, за которым я следил краем глаза, выплюнул первый итог.

– О! Вот оно! Вот откуда ты это передрал! – захохотал я, разворачивая лэптоп так, чтобы все могли полюбоваться на два практически идентичных графика, к одному из которых была прилеплена искусственная загогулина. – Ариэль, знаешь… это выглядит просто жалко!

Минотавр замер на пороге, скосомордившись в вымученной гримасе.

– Тим, самое время высказать авторитетное мнение, – глумился я. – Нет? Желание отпало? Стра-анно. Такой случай выслужиться перед начальством! Может ты, Арик, хочешь как-то прокомментировать первичные выводы "научных изысканий"?

На мониторе возникла новая пара верблюдоподобных контуров.

– Значит, давай уточним: ты хочешь, чтобы я взял сфабрикованные данные, собранные в ходе мифического эксперимента, имевшего место исключительно в твоей и вот его – я ткнул в сторону Тима, – фантазиях, и выдал это за наши достижения?!

– Думаю, основная идея – продемонстрировать полную функциональность, – примирительно проговорила Ирис, прежде чем Ариэль успел разразиться ответной тирадой. – И возможно, действительно, используя измерения из аквариума, пусть даже со старыми датчиками…

– На повестке инженерный вопрос, не входящий в твою компетентность, – бесцеремонно пресёк Ариэль. – Кстати, ты закончила проспекты?

Ирис покраснела, но взгляда не отвела.

– Тогда, пожалуйста… – Он снова обратился ко мне: – Прибереги-ка свой пыл для полезных целей. И знаешь, если тебе так легче, можешь считать это результатами симуляции, каковыми они по сути и являются.

– Ах, симуляции? – развеселился я. – Великолепно! И что же мы симулируем? Поездку в больницу? Опыты на животных?

– Коллеги, – дипломатично вымолвил Стив, – не стоит преувеличивать пустяковое недоразумение. Мы не собираемся вводить никого в заблуждение. Есть хорошие результаты для старой конфигурации. Есть новое поколение сенсоров, обладающее вполне приемлемыми характеристиками. Интеграция одного с другим – не концептуальный вопрос. Конечно, в идеале хотелось бы решить его до конференции, но на данный момент мы не можем позволить себе такую роскошь. Эта ссора тем более неуместна, что у всех общие цели. Вы оба по-своему правы, но Ариэлю лучше видна полная картина, и если он считает, что синтезированные данные допустимы, нет веских причин прерывать плановую подготовку.

Ирис едва заметно скривила уголки губ. Пока наш инициативный коллега изливался медовыми речами, притащился Джошуа, судя по всему, прекрасно слышавший последнюю часть этого интенсивного обмена мнениями. Вслед за хозяином пришкандыбал, в придачу ко всем остальным уродствам, недавно охромевший пёсик.

– Молодчина, Стив! Ты на правильном пути. Осталось освоить многотрудную науку подделывания результатов – и прямиком в начальники, – презрительно проронил я и снова обратился к Ариэлю. – Можешь хоть на уши встать, но с этим вот… дерьмом я никуда не поеду.

– Поедешь! Ещё как поедешь! Два месяца валял дурня, а в последний момент опомнился? Ты сам создал эту ситуацию, и нечего теперь разыгрывать из себя святошу, в то время как я пытаюсь спасти компанию, место работы для всех и нашу, в том числе и твою, репутацию, – он ткнул в меня пальцем. – Это на твоей совести. Ты несёшь ответственность не только передо мной, но и перед коллегами. Короче, хорош катать истерики, пройдись по новым данным, и к концу дня жду отчёт о продвижениях с презентацией.

– Не хотел вмешиваться, но вы так шумите, что сложно не быть в курсе… – протянул Джошуа. – Полагаю, надо дать Илье шанс завершить начатое. В крайнем случае, выступите со старыми сенсорами, а в течение ближайших месяцев выпустим новую статью. Можете объявить о подготовке публикации, в которую войдёт развёрнутый анализ…

– Всё упирается в то, – оборвал Ариэль, – что старые сделаны по технологии, непригодной для медицинской аппаратуры. Коммерческий вариант не содержит существенных изменений, но с формальной точки зрения это абсолютно разные вещи. Выйти со старыми датчиками равносильно… да всё равно что выйти с пустыми руками! Это во-первых, а во-вторых, – срываясь на крик, продолжил он, – я не понимаю, с каких пор в нашей фирме повелось лезть в сферы деятельности, не относящиеся к прямым обязанностям?!

Джошуа покосился на него с оттенком печального сожаления на немолодом и в последнее время как-то осунувшемся лице.

– Чрезвычайно трогательно, – саркастически произнёс я, скрестив руки. – Вот только непонятно, что именно из всего вышесказанного даёт нам моральное право врать врачам и будущим пациентам?

– Можешь называть это как угодно… – огрызнулся Минотавр. – А отстаивать красивые идеалы будешь в другом месте. Мы в этом положении из-за твоего наплевательства, так что кончай корчить из себя борца за правду и начинай расхлёбывать кашу, которую заварил.

– А я и не прошу, чтобы кто-то за меня отдувался. Если с сенсорами всё в порядке, в чём, кстати, мы всё ещё не уверены, то за двенадцать дней я выверну алгоритм наизнанку, буду ночевать тут, если потребуется, но они у меня заработают!

На слове "заработают", колченогий пудель зашёлся визгливым лаем.

– Убрать отсюда эту паршивую псину! – дёрнувшись от неожиданности, закричал Ариэль. – Тут вам не собачий приют.

Собачонка забилась в щель между стеной и створкой двери, лишь тихо поскуливая из укрытия.

– Прения окончены, – проговорил Ариэль изменившимся голосом. – Ты два месяца морочил голову, что всё в порядке. – Сунув лапу в аквариум, он выудил сенсор, а потом сграбастал и остальные. – Вот и всё в порядке.

Минотавр зловеще оглядел подчинённых, мотнул головой, хрустнув позвонками и вышел, сжимая датчики, с которых ещё капала вода. Некоторое время никто не двигался с места, но постепенно работники стали расползаться. Ирис принялась подавать какие-то знаки, пытаясь привлечь внимание, но я пребывал в полном ауте. Будто облитый помоями, сидел и глазел в опустевший аквариум, взбаламученный Ариковым вторжением.

Когда рябь улеглась, я медленно встал.

– Эй… – тихо позвала Ирис, – пойдём на улицу.

– Не сейчас.

– Илья, не надо. Остынь…

Я аккуратно отодвинул кресло и вышел в коридор, на ходу ускоряя шаг. Ворвавшись в кабинет, захлопнул дверь, пнул в сторону стул и принялся орать:

– Думаешь, я позволю провернуть такую махинацию?!

– Достаточно, – отрезал он, не отрываясь от экрана. – Иди работай.

– Ты думаешь, я не знаю, что это не первый раз?! Полагаешь, никто не видел картинки, которые ты втюхал инвесторам? Когда это проворачивалось ради инвестиций, я ещё мог промолчать, но переиграть никогда не поздно. То-то они порадуются, узнав, под какое фуфло ты доишь их на бабки.

– Я долго терпел твои выходки, – прорычал Минотавр, грузно поднимаясь, – но если тебе кажется, что удастся меня шантажировать, – ты ошибаешься! Сам создал ситуацию, вот и выкручивайся.

– А я и не увиливаю от ответственности, верни сенсоры, – я грохнул по крышке стола, – иначе, я никуда не поеду.

– Ты считаешь себя незаменимым? – осклабился он. – Значит, поедет Стив. Уж он-то справится с презентацией никак не хуже. И вообще, алгоритм закончен, а тюнинг можно перепоручить Тиму. Не обольщайся, от тебя можно избавиться в два счёта. Так что катись, пока я тебя не вышвырнул.

– Мне насрать, уволишь ты меня или нет, – приблизившись вплотную, я принимаюсь вопить ему прямо в лицо, – в любом случае, я не дам тебе это проделать. Я уничтожу этот твой говённый BioSpectrum. Ты хорошо меня слышишь?! Я обращусь к инвесторам и покажу, как ты грабишь их, впаривая намалёванные в фотошопе картинки, я заявлюсь на конференцию с графиками, которые ты только что видел, я урою всю эту жалкую пародию на стартап, потому что ты уже окончательно ссучился! – Капли с моих губ летят ему на подбородок. – Скажи, каково это: превратиться из учёного в кабинетную поблядушку, стелющуюся под каждого, кто готов платить?!

В ответ Ариэль коротко замахивается и врезает мне в челюсть. Голова мотнулась, я ударяюсь спиной о дверь и, падая, рёбрами задеваю ручку кресла, которое переворачивается и валится на меня. В следующий момент я оказываюсь на полу, чётко различая ворсинки ковра и солоноватый привкус во рту. Порываясь вскочить, отфутболиваю стул и вижу Минотавра, застывшего, сжимая кулаки, а за его плечом зрачок камеры, утопленный в стену под потолком. И тут меня прорывает, я валюсь обратно, захлёбываясь в приступе истерического хохота. Арик дёргается, как от удара хлыстом, и начинает угрожающе надвигаться. Брызжа кровью сквозь приступы гогота, я указываю на камеру. Он оборачивается и замирает.

Приподнявшись, я слежу за тем, что называется – "измениться в лице", стараясь не упустить ни единой детали стремительного преображения. Оказывается, это не просто фигура речи, – происходящее действительно страшно. Такого перехода от бешенства к животному ужасу наблюдать мне ещё не доводилось. Когда ненависть сменяется последней стадией отчаяния, я валюсь обратно, корчась в новом припадке гомерического смеха. В боку колет от ушиба, но я не в силах остановиться. Ариэль срывается с места, подхватывает кресло и начинает молотить им по стене.

От этого зрелища становится совсем невмоготу, меня буквально выворачивает. Слышится треск, куски пластикового корпуса сыпятся на ковёр вперемешку с мерзко скрипящими обломками гипсовой перегородки. Огрызок камеры вываливается наружу, повисая на проводах. Минотавр перехватывает кресло поудобней и в остервенении принимается лупить без разбора. Пенопластовые панели фальш-потолка с гадким хрустом разлетаются во все стороны. Хватаясь за стол, я пытаюсь подняться, но сдавленный клёкот бессильной ярости, вырывающийся из горла моего начальника, вновь подкашивает меня.

Минотавр останавливается, лишь когда ему удаётся расколошматить всё в радиусе метра от камеры, и, отбросив разломанное кресло, выдирает ошмётки проводов. Потом он в изнеможении приваливается к стене и сползает на пол. Усевшись, подносит руки к лицу и заторможенно смотрит на зажатый в кулаке подлокотник. Покрутив, Ариэль отбрасывает его на стол и тяжело поднимает опустошённый взгляд. Мой смех обрывается. Я сплёвываю вязкую слюну со сгустками крови на ковровое покрытие и медленно встаю на ноги.

– You are done! – Я утираю рукавом разбитые губы. – Надеюсь, ты сможешь закончить тут без меня, потому что, когда я покончу с тобой, у тебя не останется ничего! – Мой язык ощупывает шатающиеся передние зубы. – Запомни этот день. День, когда ты навсегда лишился свободы. Поскольку с завтрашнего дня ты работаешь на меня! Каждая копейка, всё сделанное тобой, пойдёт на выплату компенсаций, так как мы, дружище, живём в правовом государстве, где охуевшие начальники не бьют по морде подчинённых за отказ подделывать результаты! Ты понял меня?! – Схватив подлокотник, врезаю по крышке лэптопа. – Я спрашиваю, ты хорошо понял меня, босс?!

Я ещё раз бью, наотмашь, теперь уже по стильному вогнутому монитору, который опрокидывается к стене и, издавая жалкие потрескивания, рушится вниз, увлекая док-станцию с разломанным ноутом. Оглядев комнату, заваленную обломками, и Ариэля, сгорбившегося на полу, я возвращаю подлокотник на прежнее место и распахиваю дверь.

* * *

Challenger несётся по хайвею 101 в сторону Сан-Франциско. Сев в машину, позвонил Шурику – было необходимо выговориться. Наконец-то я отделался и от Минотавра, и от давно обрыдшей работы. Перед глазами маячили горы бабла, которые вскоре посыпятся, как из рога изобилия. Я уже видел себя на самолёте, улетающем в Таиланд, где на несколько месяцев погрязну в непробудном блуде и наркоте. И хотя с такими деньжищами можно бы придумать что-нибудь позаковыристей, начну я непременно с Таиланда, куда так давно хотел. Но Шурику не до меня, его младшенький приболел, жена взвинчена, и он спешит распрощаться. Затем пробую выцепить Раби и раз за разом попадаю на автоответчик. Набираю ещё парочку знакомых – с тем же результатом. Проглотив застрявшую комом в горле невысказанность, звоню местному дилеру. Он тоже пытается отвертеться, но я настаиваю, предлагая накинуть сотню-другую, и в конце концов мы забиваем стрелку в парке у моста.

Разжившись втридорога двумя граммами перворазрядного кокаина, нанюхиваюсь до полного остекленения. С непривычки сильно ведёт, но взгляд проясняется, колкие детали буквально режут зрение, а гудящую голову сразу отпускает. Я возвращаюсь в машину, врубаю музыку и еду в паб, где всегда темно и прохладно, и куда частенько заглядывал в прежние времена. На перекрёстке останавливается разболтанный пикап с буйволовыми рогами на капоте и чувачком в растаманской шапке. Я рассеянно разглядываю это чудо техники и вдруг понимаю, что это Майк. Майк из группы "Bizarre чего-то"! Или не Майк?.. Загорается зелёный, опомнившись, я начинаю надсадно сигналить, но драндулет берёт с места, разворачивается и уносится в обратном направлении.

Выматерившись, еду дальше, а в голове в ослепительных подробностях вспыхивают: искажённое лицо начальника, капли крови, разбивающиеся о шероховатую поверхность, хруст, скрежет, обрывки проводов, и я поминутно нащупываю в потайном кармане, рядом с пакетиком кокса, флешку с видеозаписью – мой билет в вечную свободу от лживого мира процессов, слоганов корпоративной этики и вусмерть охуевших начальников.

…Покинув разгромленный кабинет, я окриком выгнал Тима и бросился к Ирис. Отмахнувшись от расспросов, попросил отыскать и скинуть на флешку последние полчаса записи с видеокамеры. Пока она ковырялась в сети, я сгрёб личные вещи и швырнул на стол магнитную карточку. Заполучив файлы, наскоро поблагодарил, подхватил сумку и метнулся к двери, спеша покинуть ненавистные стены. Но Ирис порывисто встала и, безмолвно прощаясь, провела тыльной стороной ладони по моей щеке. Это лёгкое прикосновение, в контрасте с напряжёнными до предела нервами, на мгновение обожгло кожу, и сейчас, на фоне бурлящих эмоций, нет-нет да мерцает в памяти тёплым отсветом…

Приехав в паб, сажусь у стойки и целенаправленно надираюсь, силясь побыстрее утопить в алкоголе приступы агрессии и омерзение ко всему окружающему. Неверной походкой подплывает девица и принимается неумело, но напористо заигрывать, нашёптывая липким голосом какую-то пошлятину. Судя по мутным глазам, ей уже совершенно по барабану, куда и с кем ехать в ночь из этого вертепа. Грохочущий попсовый музон, которого прежде тут и в помине не водилось, лишь усиливает раздражение, и тут она вскакивает и начинает отплясывать, похотливо подпевая гнусавым завываниям солиста и норовя потереться об меня призывно выпирающими потными сиськами. Но я ещё не настолько пьян, чтобы терпеть такое непотребство. Я отстраняю её и принимаюсь прокладывать дорогу к выходу.

Вывалившись наружу, вдыхаю условно чистый воздух, но тут меня хватают за плечо, я чуть не падаю и, развернувшись, вижу коренастого негра в майке с эмблемой заведения. Я сбрасываю руку, но он, преградив путь, нахраписто требует оплату за выпивку, упрекая в том, что я скрылся не рассчитавшись. Сунув ему пару изжёванных купюр, забираюсь в машину и высыпаю кокс прямо на приборную панель. Не дробя комки, раскатываю и быстро убираю обе дорожки. Едкий порошок лезвием проходится по слизистой оболочке. Я резко втягиваю воздух, сглатываю и чувствую, как немеет носоглотка.

Дальнейшей мрачный загул вспоминается несвязными урывками. Где-то я разбиваю стакан некоего жирного ублюдка, и по столу растекается отвратительное пойло. Его не менее тучная подружка, на платье которой попадает добрая часть пролитой жидкости, начинает верещать, а он вскакивает и принимается наступать на меня, разыгрывая настоящего мачо перед так называемой дамой. Я упираюсь в него полным ледяной ярости взглядом, и, присмотревшись к разбитой физиономии, они требуют пересадить их подальше от этого психа. В другом баре две смазливые тёлочки, напросившиеся разнюхаться на халяву, хихикая, тянут меня в туалет, но там настолько засрано, что нам приходится долго протискиваться сквозь пьяную толпу в поисках укромного закутка. Потом, хотя за хронологию в моём состоянии ручаться не стоит, на входе в очередной клубешник задираюсь с каким-то верзилой, с сальным самодовольством заявляющим, что оборванцам у них не место. В итоге его дружки выталкивают меня на улицу и, так как клиент продолжает брыкаться, тащат за угол, подальше от входа. В ближайшем переулке меня пару раз темпераментно встряхивают, сбив с ног, швыряют на мостовую и уходят, оправляя борта форменных костюмов.

Меня несёт дальше и глубже, и происходящее всё бесповоротней тонет в алкогольно-наркотическом дурмане. Последнее, что помню: яркие блики рекламных щитов, светящиеся витрины и мелькающие огни уличных фонарей. Тревожная меланхоличная музыка убаюкивает истерзанную душу, из кондиционера, приятно шевеля волоски, льются потоки прохладного воздуха, а пятна света сплетаются в красивые линии, уплывающие за пределы лобового стекла… Внезапно слышится пронзительный визг покрышек и вихрем нарастающее гудение. Заламывая руль, я бью по тормозам. Машина подскакивает, налетев на бордюр, раздаётся жуткий треск, скрежет, удар и темнота.

* * *

Кое-как наведя резкость, вижу перед собой смятую подушку безопасности с багровыми потёками. Запускаю руку в потайной карман, но кроме остатков кокаина, там ничего не обнаруживается. С отстранённым безразличием обследую одежду, но, кажется, заранее знаю, что всё напрасно. И действительно, флешки с видеофайлом нигде нет. Я криво усмехаюсь, облизывая едва успевшие затянуться губы. После нескольких попыток высвобождаю защёлку ремня, выбираюсь из машины и, опираясь на распахнутую дверь, созерцаю вдребезги размозжённый капот, вмятый в покосившийся столб.

…I'm a creep

Надрываясь, рыдает Radiohead. Я ковыляю к стене ближайшего дома, прислоняюсь и тяжело опускаюсь на тротуар напротив разбитого Challenger-а, из которого, шкворча, тянется чахлый сизый дымок. Вокруг никого, холодный ветер гонит грязные куски газет по пустынным улицам. На перекрёстках жёлтыми пятнами перемигиваются слепые светофоры.

I'm a weirdo-o-o-o…

Меня мутит. Я сжимаюсь, силясь унять тошноту. Я сам, как эти обрывки, гонимые порывами воздуха: одинок и печален, как опавший лист на ветру.

What the hell am I doing here?

Моя жизнь – череда реабилитационных периодов от наслаивающихся друг на друга катаклизмов. Нескончаемое кладбище разбитых корыт. Я бреду меж могил, мимоходом отрезая от себя и хороня отмирающие куски.

I don't belong here…

Сколько можно?! Когда это кончится? Зачем, зачем это всё? Кому оно надо? Уж точно не мне! Я не просил всего этого!

I don't belong here…

Я чувствую, что хрипну и понимаю, что ору во всё горло, и мои крики срываются в жалкий сип. Я запрокидываю голову, пытаясь отдышаться. Меж отвесных высоток лепятся рваные клочья туч.

But I'm a creep

Заевший плеер с новой мощью и завораживающей глубиной заводит последний припев. Ветер усиливается, облака сносит в сторону, и на фоне антрацитово-чёрного неба отчётливо проступают четыре звезды.

I'm a weirdo-o-o-o…

Крайняя, самая яркая, пульсирует, мерцая и переливаясь. Всё останавливается, замерев в неподвижности, и лишь ветер треплет разодранную одежду.

What the hell am I doing here?

Полные тоски, нестерпимо прекрасные звуки усиливаются, вбирая и растворяя отчаяние, ненависть и обиду.

I don't belong here…

I don't belong…

Это уже не Radiohead, это звучит внутри. Звучит и звучит нескончаемым рефреном… и последняя щемящая нота беспредельно растягивается, заполняя вселенную и сливаясь со мной, небом и ветром, в единое всепоглощающее ничто, на фоне которого мерцает одинокая звезда, вторящая затихающему звуку. Но вот и он угасает. Всё исчезает. Воцаряется оглушительное безмолвие, невесомо застывшее в бескрайней пустоте.

* * *

Завывание сирен разрывает оцепенение. Возвращаясь в человеческую оболочку, сквозь закрытые веки различаю бешено мельтешащие красно-синие цвета.

– Отойти от машины, – рокочет искажённый громкоговорителем голос. – Лицом к стене.

Я стою, как приказано, и свет мигалок выхватывает слишком подробные детали обшарпанного бетона с отпечатками опалубки. Самое время испугаться – мысль прорисовывается вяло, будто всё происходит не со мной.

– Пьян? – полуутвердительно спрашивает один из охранников правопорядка.

– Пьян, – киваю я.

– Оружие? Наркотики?

Я молчу. За спиной ведётся обмен односложными репликами, после чего я отстранённо чувствую, как мои карманы бесцеремонно обшаривают.

– Оп-п-па, – извлекая остатки кокаина, присвистывает второй, – ну-ка, ну-ка, что тут у нас?

Он грубо тормошит меня, развернув к себе. Рыхлая самодовольная рожа с кривыми зубами и землистой кожей несколько возвращает меня к действительности, и я нахально скалюсь, глядя в его свинячьи глазки.

– А ты как думаешь? – я развязно пародирую его издевательский тон.

– Я тебя спрашиваю. – Для острастки меня ещё раз встряхивают.

– Это сахар, – продолжаю куражиться я. – Сахар для моей любимой бабушки.

Меня снова хватают и, рывком заломив руки, укладывают лицом в капот. Шмон возобновляется, а я смотрю на Challenger, ещё не в состоянии переварить…

– Так, а это тогда что? – одутловатый мент трясёт перед моим носом пакетиком травы.

– А это чай. Ну типа, для которого сахар.

– Тоже для бабушки?

– А то!

– Эй, Билл, – подаёт голос немногословный напарник, – вяжи этого болвана.

– О-о! Тоже чайку захотелось?

– Ага, поедем чаи распивать, – отзывается одутловатый, надевая на меня наручники, – и бабушку пригласим.

И тут я вспоминаю про меч, воткнутый в приборную панель, и меня переклинивает. Я вырываюсь и ору, но они лишь посмеиваются, запихивая меня на заднее сиденье мусорской тачки, которая продолжает завывать, полоумно мигая и придавая всей сцене несколько потусторонний видок. Мы трогаемся, они выключают сирену, и вслед несётся:

…I'm a creep

I'm a weirdo-o-o-o…

* * *

По дороге в обезьянник остатки бесшабашного настроения улетучиваются, и я осознаю, что вождение в нетрезвом виде – это две недели в каталажке вообще без каких-либо разбирательств, а хранение и употребление марихуаны – серьёзная статья уголовного кодекса, не говоря уж о коксе, мерзком, тупом наркотике, по сути, никогда мне не нравившемся.

Вспоминается утерянный диск, но это не вызывает почти никаких эмоций, то ли ввиду общей измождённости, то ли потому что в глубине я даже рад, что так сложилось с Ариэлем. Ведь без этого толчка моё тщеславие и малодушие не позволили бы разорвать порочный… Резкий спазм сдавливает дыхание, и разом наваливаются таившиеся в закоулках подсознания архетипы тюремной тематики: испещрённые татуировками ниггеры и бритоголовые латинос, заточенные рукоятки стальных ложек, общие душевые, расовые группировки, больные изуродованные бомжи и коррумпированные надсмотрщики, только и ждущие возможности выместить годами гниющую внутри агрессию и отвращение к собственной судьбе.

По прибытии в участок меня ещё раз тщательно обыскивают, заставив раздеться догола, и ведут тюремным коридором мимо ряда железных прутьев, местами зачем-то обтянутых металлической сеткой. Один из сопровождающих распахивает дверь, другой молча тычет между лопаток, я шагаю внутрь, и решётка захлопывается.

Слева кто-то заворочался. В полутьме видна лишь сухопарая фигура. Невнятно выругавшись, он встаёт и, ссутулившись, пробирается в дальний угол, держась подальше от кровати, с которой доносится басовитый храп и свисает голая нога внушительных размеров. Осмотревшись, я замечаю единственное свободное место как раз над здоровенным типом, которого, по-видимому, стоит особенно опасаться. Забившись за унитаз, сутулый нервно шелестит фольгой. Слышится щелчок зажигалки, и пламя на миг выхватывает щербатое лицо с резкими скулами на впалых щеках. Докурив, он прячет порошок и с теми же предосторожностями возвращается, ложится и замирает, обняв себя за плечи.

Я затравленно топчусь у входа. Когда всё стихает, подхожу к двухэтажным нарам, мельком гляжу на мужика, развалившегося на нижней койке и как можно более осторожно лезу вверх по предательски поскрипывающей стремянке. Подушка отдаёт химией. Надо выровнять дыхание и унять мельтешащие страхи. Успокоившийся было торчок сдавленно кряхтит, но тут же умолкает. Шарахнувшись, я ложусь обратно, брезгливо передёргиваюсь и поплотнее укутываюсь тонким колючим одеялом. Постепенно удаётся согреться, я закрываю глаза и, цепко прислушиваясь к окружающим шорохам, впадаю в болезненное полузабытьё.

* * *

У классной доски строго одетая Ира тягуче выводит слова, которые я мучительно переписываю в тетрадку.

– Я мать. У меня ребёнок. – Зубодробительный скрип мела по грифельной поверхности судорогой сводит скулы. Я ужасно волнуюсь, боясь допустить ошибку, а карандаш так и норовит выскользнуть из влажных пальцев. – Я должна думать о будущем, а ты оболтус и шалопай.

Дописав, поднимаю глаза и вижу на её месте Ариэля.

– Как, опять десять ноль-пять?! – Он выхватывает тетрадь с моими каракулями, отгрызает большой кусок и, скривившись, сплёвывает обложку. – Это никуда не годится!

– Так точно! – Я вытягиваясь по струнке и, взяв под козырёк, вручаю ему банку с заформалиненным сердцем. – Это наша война!

Ариэль принимается сдирать крышку. Он плотоядно облизывается, стремительно обрастая бурой шерстью, и когда на мощном черепе прорезаются острые концы рогов, раздаётся школьный звонок, а с потолка валятся Платоновы яблоки раздора. Я выскакиваю в коридор, поскальзываясь, несусь по узкому проходу, дёргаю ручки дверей и раз за разом убеждаюсь, что все они заперты.

Наконец одна поддаётся, я влетаю внутрь и оказываюсь в кинозале, полном едва различимых в полумраке зрителей. На экране крупно: моё перекошенное пьяное лицо с красными пятнами и каплями пота. Потом крупно: розовато-ребристый след от резинки трусиков. Крупно: пальцы сжимают копну тугих волос.

– Я хрупкая и ранимая. Мне нужен человек, чтобы идти рука об руку… – стонет певица, когда мой двойник берёт её, прижав лицом к стене и стиснув в кулаке задранное платье. – развиваться со мной, радоваться со мной… и… и-и… Пожалуйста-а-а… А-а! Пожалуйста-а-а… А-а! Прекрати манипулировать моими чувства-а-а-ми-и-и…

Гремят оглушительные аплодисменты, меня перекорёживает, а тем временем на экране следующая сцена. Становясь на колени, Вера расстёгивает ремень, приспускает джинсы и, выгибаясь, призывно обнажает белые ягодицы. Всхлип восторженного умиления прокатывается по залу. В стену летит недопитый стакан… Я бросаюсь наружу и мчусь дальше.

Коридор внезапно обрывается; балансируя на краю, я не могу оторвать взгляд от разверзшейся у ног бездны. Оглянувшись, вижу, что стою на вершине башни. Вход за спиной гулко схлопывается. Я принимаюсь бежать по узкому карнизу, ежесекундно рискуя сорваться, и вскоре понимаю, что наворачиваю очередной виток по замкнутому кругу. Кидаюсь обратно, и вдруг передо мной вырастает китаец с молотом на плече. Он протягивает раскрытую ладонь, и я осторожно опускаю в неё кораблик с тремя парусами. Спрятав его за пазуху, китаец церемонно кланяется, размахнувшись, бьёт молотом, и от его ног, змеясь, разворачивается узкая винтовая лестница.

Я устремляюсь вниз, спеша во что бы то ни стало добраться до той упущенной червоточины, где зародилась первая трещина и вся необратимая цепь последующих событий… И тут, резко спикировав, передо мной приземляется громадный птерозавр.

– Ты хорошо подготовился к конференции? – ревёт он, роняя ядовитую слюну. – Вызубрил книгу мёртвых?

Я выхватываю сверкающий меч оголтелого идеализма и раз за разом тычу в чудовище, но он не пробивает броню, а лишь высекает снопы раскалённых искр. Монстр разевает пасть. Я отбрасываю оружие, одним движением откусываю ему голову и чувствую сладостный вкус. Окровавленная туша рушится в пропасть, конвульсивно потрясая костистыми крыльями. Я испускаю победный клич, прыгаю, спотыкаюсь на выбоине, оступаюсь и, раздирая ладони об ускользающий край, срываюсь вслед за поверженным динозавром.

Падение ускоряется. В ушах завывает холодный ветер. Клочья мыслей лихорадочно роятся, захлёбываясь во всепоглощающем ужасе. Я принимаюсь орать, кувыркаясь и суматошно мельтеша растопыренными руками, и вдруг чувствую, что воздух держит меня.

Расправив крылья, я планирую, широкими кругами опускаясь к подножию, где сквозь рваную пелену виднеется дремучий лес. Коснувшись земли, замираю, втягиваю сырой, наполненный лесными ароматами ветер и безошибочно чую нужное направление. Мановение руками, и крылья разлетаются, оседая белёсым ворохом перьев.

Перемахнув через выкорчеванный пень, бросаюсь в чащу. Ветки нещадно хлещут лицо и тело. Я продираюсь сквозь бурелом, миную мшистый ельник, опушку, и врываюсь в топкие дебри густого тростника. Стрекозы шарахаются при моём приближении. Острые листья режут кожу, я спотыкаюсь, падаю, но, не обращая внимания на боль, рвусь дальше. Заросли внезапно расступаются, и я вылетаю на берег лесного озера. Вокруг никого. Звенящая тишина. В застывшей прозрачной воде отражается бирюзовое небо, наискось рассечённое бороздой перистых облаков. Зачарованный, я замираю и долго смотрю на неподвижную гладь.

Очнувшись, вижу на противоположном берегу девочку с красными волосами.

– Где ты был? – вкрадчивый голос заполняет окружающее пространство.

Я хочу ответить, но горло сжимается, и не удаётся выдавить ни звука. Она смотрит не мигая, и мне хочется забиться обратно в чащу, но я только отвожу глаза, чтобы не видеть наивно требовательного взгляда.

– Почему ты не приехал ко мне за все эти шесть лет?

Внутри что-то обрывается, я понимаю, что сказать нечего, и это молчание мне никогда не простится. Мгновения невыносимого безмолвия, растягиваясь в вечность, падают, бесшумно и безвозвратно растворяясь в удушливой пустоте.

– Трааа-та-та! – Осколками эха лопается хрустальная тишина. – Трааа-та-та! Трааа-та-та!

Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вижу Дятла. Вывернув шею, он смотрит на меня, потом на неё.

– Я боялся, Майя, – шепчу я. – Я боялся.

Дятел срывается с ветки, шумно хлопая крыльями, проносится над водой и исчезает за кронами деревьев. Я снова вздрагиваю, выныриваю из беспамятства и у изголовья, средь похабных надписей и разухабистой настенной живописи, различаю строки, косо выцарапанные по масляной краске:

манит в далёкие дали

гонит к бредовой мечте

жаждой изменчивой память

глухо урчит в пустоте

зверь истощён и изранен

странно, так часто во снах

падают с гор великаны

на журавлиных ногах.