Астраханский политик и журналист. Автор множества статей, опубликованных в местных и центральных печатных изданиях. Среди них газеты «Правда», «Советская Россия», «День литературы», «Лимонка» и др. Родился 17 января 1978 года в Астрахани. Окончил Астраханский государственный педагогический университет в 1999 году по специальности «учитель истории и права». Работал экспедитором, грузчиком, разнорабочим. Семь лет проработал в средней школе учителем истории и обществознания.

В настоящее время активно занимается общественно-политической деятельностью, является помощником депутата Думы Астраханской области, а также редактором газеты «Астраханская правда», где продолжает публиковаться. Особое место в его творчестве занимают литературные и кинорецензии, имеющие, как и вся публицистика автора, остросоциальный характер.

В 2014 году издал свою первую книгу «Против течения», в которой собраны избранные статьи автора, написанные им в период с 2008 по 2014 гг.

 

Да, «СМРТ»!

О борьбе сербов за свою свободу, о югославских войнах, о судьбе Балкан пишет в своей книге Эдуард Лимонов, отдавая дань уважения своим сербским друзьям: живым и павшим.

Книга называется «СМРТ». Не мягкое русское «смерть», а пронзительное сербское «смрт». «Сербская смерть быстрее русской, она как свист турецкого ятагана», – пишет в предисловии автор. Меня всегда удивляло то, что, будучи свидетелем и даже непосредственным участником тех горячих событий, Лимонов ограничивался лишь написанием военно-полевых очерков, часть которых вошла в его книги «Убийство часового» и «Анатомия героя».

Тема Сербии присутствует и в других книгах автора, таких как «Книга воды», «Священные монстры», «Книга мертвых» и др. И вот, наконец, перед нами новая книга рассказов, посвященных балканским событиям 1991–1993 гг. Спокойно, рассудительно, без лишних эмоций и красивых метафор повествует автор о своем участии в тех далеких уже событиях. Нет здесь былых «изысков» вроде «группового изнасилования, в котором сам участвовал в полупьяни» («Анатомия героя»), нет и сознательного наполнения текстов ужасами войны. Лимонов пишет о боях под Вуковаром, об осаде Сараево, о сражениях в Книнской Крайне, об армейском быте и бедствиях беженцев, о трагедии смешанных браков в условиях гражданской межнациональной войны, о взаимной ненависти и ожесточении и, конечно, о смерти. Не ограничиваясь описанием балканских войн, автор мысленно переносится в Москву 1993 года, в Приднестровье, в Абхазию. Сопровождает читателя на передовую «крестьянских войн» конца XX века. Как будто в свете фотовспышки видим мы отряд Шамиля Басаева, воевавшего в 92-м на стороне Абхазии, народного комбата, «батю», Костенко, защищавшего Бендеры от вторжения снегуровских «румын», армейский ЗИЛ, таранящий стеклянные двери технического корпуса Останкино.

Лимонов рассказывает о своих встречах с сербскими политиками и военными: Радованом Караджичем, Биланой Плавшич, Воиславом Шешелем (рассказы «Голуби» и «ястребы», «Воевода»), о своем путешествии по горной дороге из Сараево («Strangerinthenight»), во время которого на теле убитого серба был обнаружен католический крест! А серб-католик – это уже хорват. Живописуя свое участие в атаке на врага, автор дает читателю представление о тактике уличного боя, о том, например, что гранату следует бросать в открытые двери или окна, но ни в коем случае не в стекло. 3 октября 1993 года, будучи под обстрелом в Останкино, автор видел, как брошенные «героическими ребятами» бутылки с «коктейлем Молотова» рикошетили от стекла в кусты, которые тут же и загорались. И лишь один из спутников автора, майор, «посоветовал желторотым вначале разбить окно камнями, целя не в центр, а с краю, а уже потом швырять бутылку со смесью. Угол здания сразу запылал». Со знанием дела Лимонов описывает тактику мусульман во время обстрела колонны бронетехники. «Подбивали обычно в узкой улице первую и последнюю машины. По бензобакам работали гранатометчики с первых этажей. И, наконец, когда из загоревшихся машин выскакивали танкисты, а из загоревшихся БМП (боевая машина пехоты) выскакивали бойцы, по ним работали пулеметчик и автоматчики». Позднее так будут действовать чеченцы во время печально известного новогоднего штурма Грозного 1995 года.

В рассказе «Черногорцы» Лимонов пишет о своих встречах с местными писателями, «писцами». За их внешний вид, образ жизни и манеру поведения называет их «разбойниками». В свое время и в моей жизни был небольшой эпизод, связанный с югославами. Теплым июльским вечером в компании двоих друзей мы проходили мимо летнего кафе, в котором один из моих спутников, Егор, работал охранником. В кафе раздавались крики, ругань, началась драка. «Чурки!» – подумал Егор и побежал на помощь своему «коллеге». Через несколько секунд, однако, все утихомирилось. Выяснилось, что в кафе сидели вовсе не «чурки», а югославы, и немного разбушевались, «разбойники». Помню, меня поразил тогда их внешний вид. Чернявые, заросшие щетиной, с крупными носами, очень уж смахивали они на кавказцев. Тогда я не стал задумываться о причинах этого сходства. Спустя несколько лет нашел ответ у Лимонова: «отуречивание». Долгие столетия жизни бок о бок с турками дали о себе знать. Находясь в окружении враждебных империй – Османской и Священной Римской – сербы не могли сохранить этническую чистоту. В результате появились сербы-католики и сербы-мусульмане. В Югославии конца XX века религиозная принадлежность стала определять принадлежность национальную. Во времена Тито национальные противоречия отошли на второй план, уступив место противоречиям социальным. «Однако языки пламени вражды вырвались в девяностые годы». Оттолкнувшись от текста простой сербской частушки, Лимонов совершает экскурс в историю:

«Четники», то есть сербские националисты, поясняет автор, «порой воевали во Второй мировой войне против партизан Тито». «Сербы вообще никогда особо не жаловали Иосифа Броз Тито, хорвата по национальности», – совершенно справедливо утверждает Лимонов. Или другая частушка: «Йосиф Тито… Усташей воспита!» «Усташи» – хорватские ультранационалисты, воевавшие на стороне Гитлера и лютовавшие во время войны хуже фашистов. «Ельцин – «усташа»! Почему вы не уберете Ельцина?» Такой вопрос задает автору старуха-беженка. «Усташа» – это в устах сербов чуть хуже дьявола».

В рассказе «Война в саду» Лимонов продолжает развивать тему, начатую им еще в «Книге мертвых». Он сравнивает войны в Приднестровье, Абхазии, на Балканах и даже в Чечне и приходит к выводу, что все они объединены стремлением защитить свои дома, свою землю виноградников и апельсиновых рощ, фруктовые сады, обширные пастбища. «Я никогда не встретил ни одного добровольца, готового воевать за квартиру в морозных центральных регионах России», – пишет автор. На мой взгляд, абсолютно верное утверждение. Защищая свою землю, на которой взрастают виноград и абрикосы, приднестровцы дали отпор «румынам», ворвавшимся к ним в 1992-м. Оберегая свои апельсиновые рощи, абхазы встретили пулеметным огнем грузинские войска седого шакала Шеварднадзе. Да и чеченцы отчаянно сопротивлялись российскому вторжению именно по этой же причине: своя земля, свои дома, свои пастбища, свои стада.

В рассказах о Книнской Крайне Лимонов дает целую галерею портретов: кадровых командиров и самозваных генералов, оторви-сорвиголов – аркановских «тигров» и страстных сербских «солдаток». Вместе с автором мы отправляемся в самоволку и совершаем путешествие в Венецию («Самовольная отлучка»), ищем факс в осажденном сербами городе для отправки репортажа в редакцию «Советской России» («Факс»), сочувствуем сербской семье, потерявшей в результате обстрела свою кормилицу – белую лошадь («Белая лошадь»), знакомимся с особым секретным подразделением, состоявшим из юнцов и специализировавшимся на проведении диверсионных актов («Ladolcevita»). А еще – садимся в такси и едем в компании японца и его переводчика через Балканы в Белград, попадая по глупости таксиста прямо на передовую, на хорватские позиции («Через Балканы»).

Как обычно, неисправимый Лимонов не скрывает своего презрения к обывателю. «Тем из читателей, кто занят гнусной и скучной деятельностью в одном и том же офисе, или трудом на одной и той же фабрике, либо на одном поле, или, согнувшись перед облезлым компьютером, стоит страшно загрустить и возненавидеть себя». Лимонов, как всегда, категоричен, но, как всегда, прав. В жизни каждого мужчины должна быть война, какие бы формы она ни принимала. И если ее нет, то значит, нужно искать. А иначе, выражаясь словами другого великого поэта, «в жизни ты был ни при чём, ни при чём».

Всей своей жизнью, всем своим творчеством, являющимся по сути отражением жизни, Лимонов показал и доказал свою причастность к Великому и Вечному. Как бы громко ни хлопал дверью, покидая мир литературы и уходя в политику, неизменно возвращался и совершал новые открытия. И если политика, война и любовь врывались в книги Лимонова и прочно там оседали, то его общественно-политическая деятельность была и остается насквозь пронизанной литературой.

2008 г.

 

Мы наш, мы новый…

О романе Михаила Елизарова «Мультики»

Если ты захочешь устроить кому-то «мультики», знай, что кто-нибудь тоже захочет устроить «мультики» тебе. Этого не знал герой нового романа Михаила Елизарова «Мультики» Герман Рымбаев и за незнание своё однажды жестоко поплатился.

Переехав с родителями из маленького городка Краснославска в другой город (промышленный мегаполис, у которого нет названия), интеллигентный, как его мать с отцом, и даже тихий Герман резко меняет образ жизни и «преображается». Он знакомится с местной шпаной и быстро становится гопником, сшибая мелочь у малолеток. За недюжинную свою силу, да вдобавок и за фамилию, Герман получает прозвище Рэмбо (Карманный), быстро становится своим среди малолетних преступников. Но потребность в самоутверждении не позволяет ему останавливаться на достигнутом. И вот у шпаны появляется новая забава, приносящая немалые, по их меркам, доходы. Ребята отправляются в рейд с молодой девушкой, которая под шубой совершенно голая. Подкарауливают прохожего (уже не мальчика, а взрослого дядю), девушка распахивает шубу, а растерявшегося дядю грозно спрашивают: «Мультики видел?» Чтобы отвязаться от шпаны, а то и просто по доброте душевной, дядя отстегивает банде червонец и идёт своей дорогой.

Герман с друзьями гуляют, упиваются до рвоты спиртным, практикуют ранний секс. Про учёбу герой почти не вспоминает, ограничиваясь списыванием контрольных у своего одноклассника Ильи Лифшица, за что тому гарантирует свою «крышу». Всё бы ничего, но однажды один из ограбленных – щупленький «аспирант» – сразу после наезда на него обращается в милицию, и патруль настигает Германа сотоварищи. Всем, включая девушку, удаётся спастись бегством, а Герман попадается в руки правоохранителей.

Вот здесь-то всё резко меняется. Германа привозят в детскую комнату милиции и отдают в распоряжение тамошнему инспектору Ольге Викторовне Данько. Но уже по дороге Герман чувствует неладное: его привозят на милицейской «пятерке», но обернувшись, он видит обычный желтый «бобик», из которого с ним прощается водитель. После неудачного допроса Германа запирают в детской комнате. И здесь реальность преломляется. Комната эта существует как бы вне времени и пространства, за окнами ничего нет, и даже звука выброшенного в окно кубика так и не удается уловить. Да и детских комнат милиции уже давно нет – их сменили инспекции по делам несовершеннолетних. Неожиданно из ниоткуда появляется незнакомец, представившийся Алексеем Аркадьевичем Разумовским, но предпочитающий, чтобы его называли по-дружески – Разум Аркадьевич. Он начинает показывать Герману диафильм, рассказывая историю о самом себе, имитируя при этом всевозможные звуки, сопровождающие повествование. И тут мы узнаём страшную историю Алёшки Разума – озлобленного, закомплексованного, неудовлетворенного своей жизнью 12-летнего мальчика, вымещающего свою ненависть к окружающему миру путем убийства и расчленения детей. После нескольких жестоких убийств Алёша Разум попадается милиции, а после его отправляют в психиатрическую лечебницу. Но там его излечивает и «перевоспитывает» прославленный педагог Виктор Тарасович Гребенюк со схожей судьбой (правда, в своё время он был не убийцей, а всего лишь хулиганом, но отъявленным). Алёшка начинает новую жизнь и сам становится педагогом, воспитывая и перевоспитывая малолетних преступников.

Прикованный к стульчику Герман не в силах ни отвести взгляда от экрана, прокручивающего жуткие «мультики», ни даже пошевельнуть рукой или ногой. Но настоящая жуть наступает тогда, когда на экране он видит САМОГО СЕБЯ! Экранный, мультяшный Герман почти ничем не отличается от живого, но живёт своей жизнью и даже заставляет реального Германа повторять свои движения, мимику, выражать те же эмоции. На экране появляется не только нарисованный Герман, но такие же нарисованные родители, инспектор Ольга Викторовна и сам Разум Аркадьевич. Герман на экране не слушается мысленных импульсов Германа реального и, в конце концов, сдаётся на милость победителей, сдавая всех своих друзей-подель-ников и получая за это «путевку в жизнь». Герман реальный теряет сознание и просыпается в больнице с распухшим языком в окружении ничего не понимающих родителей.

Здесь автор вновь возвращает нас в реальный мир, где недоумевающие, что же случилось с их сыном, родители, подозревающие у него наличие эпилепсии, обращаются к врачу Артуру Сергеевичу Божко, а тот, побеседовав с Германом, ставит диагноз – фотосенситивность – повышенная чувствительность к свету, что и явилось причиной возникновения эффекта «мультиков», как назвал сам Герман эксперименты Разума Аркадьевича над ним в детской комнате. Артур Сергеевич дает Герману ряд советов, как избежать «мультиков»: поменьше смотреть телевизор, соблюдать режим дня, не злоупотреблять спиртным и беспорядочным сексом. А еще рекомендует аварийные средства – на случай, если «мультики» всё же напомнят о себе: смотреть на красное или прижечь ладонь сигаретой.

Герман в конце концов излечивается, отбросив прошлую беспутную жизнь, становится полноценным членом общества, оканчивает школу, едва не став медалистом, поступает в институт. Перевоспитание состоялось, как и хотел Разум Аркадьевич.

Те, кто читал предыдущие произведения Елизарова, особенно «Библиотекаря», и знакомы с особенностями его мировоззрения, без труда смогут уловить главную мысль автора, которую тот проводит сквозь всё повествование. Разум Аркадьевич выступает в романе в качестве эдакого Вселенского Разума, чьи принципы нашли наибольшее социальное, если так можно сказать, воплощение в пестуемой Елизаровым советской системе. Действительно, ведь именно советская система воспитания брала на себя глобальную задачу – воспитание человека нового мира, а поэтому и воспитательный процесс должен иметь тотальный, всеобъемлющий характер. Личность человека находится под жёстким контролем системы, но и сама система несёт полную ответственность за своего воспитанника, оберегая его от напастей, помогая в трудную минуту и наставляя на путь истинный. Ностальгией по этой системе взаимоотношений государства и личности и проникнуты, на мой взгляд, «Мультики». Сегодняшний мир, где формально свободная личность предоставлена сама себе, но и система не несёт никакой ответственности перед этой личностью, неприятен Елизарову, и он выдвигает рецепт излечения общества – «мультики» (революция?) с последующим его «преображением».

«Мультики» сыграли свою благотворную роль в судьбе Германа – он стал порядочным человеком. Страх перед повторением демонстрации «мультиков» не позволяет Герману свернуть с пути истинного. А чтобы он помнил об этих «психопатических» сеансах, Разум Аркадьевич время от времени напоминает ему о себе: пришлёт бандероль с диафильмом «К новой жизни» – тем самым, что крутил в детской комнате, подсунет детскую книжку, где на обложке красуется он сам, вышлет в наряд милиционера Сухомлинова, того, что задерживал Германа в пору его детства. Воспоминания о «мультиках» Разума Аркадьевича становятся для героя чем-то вроде зашитой в тело алкоголика ампулы, не позволяющей ему соблазниться спиртным.

От друзей Германа не остаётся и следа, об их судьбе ничего толком не удаётся узнать. Но, по всей видимости, им не позавидуешь. Лишь случайные слова младшего брата одного из бывших друзей Германа: «Сереже в милиции показывают «мультик»…» бросают того в дрожь.

Его мучает совесть за предательство Германа нарисованного. А родные и близкие отворачиваются от Германа. Всё говорит о том, что назад дороги нет.

Новая жизнь даётся Герману не даром: кроме проблем со здоровьем – еще и потеря старых друзей. Но она того стоит. Для него, как для бывшего малолетнего убийцы Алёшки Разума и хулигана Витьки Гребенюка, слова «Мы наш, мы новый мир построим…» не были лишь строкой из песни. Они воплотились в жизнь! А ведь повторения «мультяшного» кошмара так не хочется.

2010 г.

 

Новая надежда Проханова

В Тридевятом царстве, Тридесятом государстве, вдали от людей, укрывшись в пещере, склонившись над рукописью, сидит убеленный сединами старик. Сидит и пишет свою книгу, книгу судеб государства Российского. Имя старца – Александр Проханов, очередная глава его писания – «роман-триллер» «Виртуоз».

Интриги и заговоры, надежды и разочарования, призраки грядущего величия и жалкая картина настоящего. Все это фон, на котором разворачивается действие романа. Как уже справедливо отметил Шамиль Султанов, в романе Проханова нет народа как субъекта истории. Есть элита, властные и околовластные круги, существующие отдельно от народа, как бы в другом измерении. Народ лишь подразумевается, но его интересы в расчет не берутся.

Интрига романа строится на противодействии двух «августейших» особ: бывшего президента Виктора Викторовича Долголетова (Путина), именуемого в романе Ромулом, и президента сегодняшнего Артура Игнатовича Лампадникова (Медведева) – Рема. Отношения между лидерами регулирует могущественный серый кардинал Кремля Илларион Васильевич Буслаев, он же Виртуоз.

Ромул когда-то отказался от третьего президентского срока, потому что некий таинственный старец предсказал с точностью до года гибель верховного правителя России в грядущей междоусобной борьбе за власть. Поэтому президентство было отдано Рему чтобы после, когда пророчество сбудется или не сбудется, вновь возвратиться в кремлевские палаты. Ромул, отказавшись от президентства, получил статус «Духовного Лидера России». Но почувствовавший вкус власти Рем не стал играть по правилам, предложенным Ромулом, и обнаружил свои собственные президентские амбиции. Попытавшись совершить военный переворот, Ромул терпит поражение, обвиняется в государственной измене, дискредитируется в глазах общественности. Его голова оказывается отсеченной ножом десантника Гренландова (в нем угадываются черты полковника Буданова) и после ее обескровливания сдается в тайный музей профессора Коногонова, где уже хранятся головы других ушедших в мир иной лидеров России XX века.

В сеть интриг оказывается вовлеченным молодой историк из Тобольска Алексей. По замыслу Рема, воплощение которого было поручено Виртуозу, из него раздувают фигуру нового царя, потому как он является далеким потомком последнего русского императора Николая. Помимо его воли, Алексея втягивают в борьбу Ромула и Рема. Он входит в предлагаемую ему роль, но чудесным образом его царское происхождение начинает давать о себе знать, он чувствует свою спасительную миссию и уже не сопротивляется, а стремительно вливается в бурлящий котел российской политики. Но и сам, в конечном счете, становится жертвой обмана, измен и предательств. И поражение Ромула становится и его поражением. Новоиспеченному «царю», не пожелавшему спастись бегством, делают лоботомию и лишают разума, превращая в материал для чудовищных экспериментов изувера-профессора.

Торжествующий Рем принимает шутейный парад на Красной площади и наделяется статусом «Духовного Лидера Русского Мира».

Как всегда, многие персонажи романа Проханова узнаваемы. Здесь и лидер пропрезидентской партии Сабрыкин (Грызлов), и митрополит Арсений (Кирилл), и режиссер Басманов (Михалков), и многие другие представители нынешней российской элиты. Все они, так или иначе, оказываются фигурами в шахматной игре, придуманной Ремом и разыгранной Виртуозом. Все клянутся в верности то одному лидеру, то другому а после благополучно предают своего вчерашнего благодетеля. Никто не отвечает за свои слова и действия. Беспринципность и трусость, алчность и лукавство, нравственное убожество и ничтожность – все эти черты российской элиты начала века показаны автором со всей присущей ему виртуозностью.

Одной из центральных тем романа является противостояние не только двух фигур во власти, но и двух концепций, развиваемых этими фигурами. Первая – концепция открытого общества и приоритета либеральных ценностей, представленная Ремом. Ей противопоставляется концепция русского развития, которую олицетворяет Ромул. Но Ромулу, по мысли автора, мешает та самая, насквозь прогнившая, неблагонадежная элита, на которую нельзя опереться, которая кидается в объятия лидера, когда он на коне, но готова бежать от него и по-сучьи льнуть к ноге нового хозяина, когда расклад сил меняется. Да и сам Ромул, мучающийся слуховыми галлюцинациями и в ночной тиши совокупляющийся с резиновой куклой, никак не тянет на роль «Духовного Лидера России», которую сам на себя и взял. Ромул не смог даже удачно осуществить переворот, потому что все те лица, что были посвящены в заговор, оказались элементарно перекуплены Ремом. И здесь мы видим разочарование самого автора, чьи призывы, на протяжении нескольких лет обращаемые к «национальному лидеру», так и не были услышаны, чьи молитвы не имели ответа, чьи шаманские заклинания не возымели эффекта.

Разочарованный Проханов ищет новую зацепку, новую надежду, спасительную фигуру и концепцию, способную сплотить разорванное русское общество, кашеобразное сознание русского человека. И находит, по крайней мере в романе, в идее монархии. Ведь в финале книги выясняется, что ДНК бутафорского «царя» Алексея оказывается идентичной ДНК последнего русского императора. А значит, – царь настоящий! По мере развития интриги, Алексей посещает военный полигон и присутствует при запуске новой баллистической ракеты «Порыв» (именно так! – не «Прорыв», а «Порыв»), но ее удачный запуск оказывается разыгранным спектаклем, в котором роли солдат и офицеров сыграли профессиональные актеры. Алексея приглашают присутствовать при спуске на воду новой подлодки, получившей имя «Царь Михаил Романов», но после картинной торжественной церемонии ее разрезают на части автогеном. Алексей посещает Думу, где своей проникновенной речью, в которой пытается объединить пласты русской истории и положить конец изнуряющему нацию конфликту красных и белых, правых и левых, производит фурор, а депутаты разных фракций, готовые во время пленарных заседаний растерзать друг друга, в едином восторженном порыве рукоплещут новому кумиру. Алексей присутствует на богослужениях, посещает Тобольск и Екатеринбург, Ганину Яму, чувствует свое духовное и кровное родство с погибшим монархом. Окунается в горнило пятидневной российско-грузинской войны, на которой ему является Сталин, открывающий ему свое метафизическое понимание русской истории. В колонии под Нижним Тагилом Алексей находит состарившегося, но живого (!) Юрия Гагарина, добывшего для людей «Формулу Рая», а в одной из психиатрических больниц под Невьянском встречается с поэтом Юрием Кузнецовым, пишущим поэму о Рае и подвергающимся изуверским опытам. Но и тот, и другой погибают сразу после посещения их Алексеем, потому что их прозрения оказываются не только не нужными, но и опасными нынешним властителям России.

Весь роман Проханова пронизывает мысль о русском развитии, о преодолении смуты, заживлении ран народа, прорыве в будущее. Но каждая новая надежда оборачивается жестоким разочарованием. Русское развитие не состоялось. Великая Россия – монархическая или какая бы то ни было – оказывается не нужна заполнившим властные коридоры и занявшим удобные чиновничьи кресла российским правителям. Чаяния народа, его мечты и желания затушевываются красивой бутафорией и имитацией величия. Царский трон не вакантен, он давно упразднен. Роли во власти распределены, правила игры заданы. А потому и новая надежда Проханова оборачивается жесточайшим разочарованием. И как честный художник, Александр Андреевич не мог привести читателя к счастливому концу. Фарс с лжецаревичем оборачивается трагедией. И лишь едва уловимая черная туча, надвигающаяся на торжествующего на своей инаугурации Рема, является предвестником грозных предзнаменований.

Среди лесов, среди диких зверей пишет свою книгу старец. Какое новое открытие он совершит, какую новую надежду даст страждущему, изнуренному, потерявшему веру в себя и свою страну разочарованному русскому народу?

2009 г.

 

Русская жизнь Захара Прилепина

Сегодня уже можно с твердой уверенностью сказать о том, что Захар Прилепин прочно занял свое почетное место в русской литературе. Об этом свидетельствуют как многочисленные премии и награды автора, так и, в большей степени, сами его произведения.

Он никогда не был салонным патриотом, не высовывавшим носа на улицу, и кабинетным писателем, высасывавшим из пальца сюжеты для книг. Пройдя сквозь огонь двух чеченских кампаний, закалив характер в рядах бойцов ОМОНа, являясь активистом запрещенной партии, Прилепин добывал материал для своих произведений в бурлящем котле русской жизни. Он не боится публичности и не тяготеет к затворничеству. Охотно откликается на приглашения ведущих телепрограмм. Публикуется как в оппозиционных, так и во вполне благопристойных и лояльных по отношению к власти изданиях. Испытывая, по-видимому, постоянную потребность в самовыражении и тягу к практическому действию, Захар Прилепин совмещает политическую деятельность с редакторской работой и творческой активностью.

Уже по первым публикациям молодого Прилепина в «Лимонке» было понятно, что хотя автор и является активистом запрещенной ныне национал-большевистской партии, пишет он совсем не по-лимоновски, а скорее, в лучших традициях русской классической литературы. Неслучайно критик Павел Басинский совершенно справедливо сравнивал Прилепина с Максимом Горьким. Как и у Горького, есть в произведениях Прилепина и суровый, порой грязный, но невыдуманный реализм, и острое политическое содержание, и, что, пожалуй, является редкостью сегодня, искренняя доброта, и чуткость по отношению к людям. Именно доброта и выделяет творчество Прилепина из массы произведений пишущей братии. И где бы мы ни встречали героев Прилепина – на Чеченской войне или в рядах протестных демонстрантов, в ночном клубе или на кладбище – автор всегда пишет о русских людях с неизменной симпатией.

В своем первом, сразу же после выхода в свет ставшем знаменитым, романе, «Патологии», Захар Прилепин показывает нам несколько сцен из истории «незнаменитой», как сказал бы Александр Твардовский, Чеченской войны. Неторопливое повествование об армейском быте, взаимоотношениях с местным населением, отдельных зачистках и коротких перестрелках плавно перетекает в душераздирающий кошмар, наполненный криками боли, пятнами, а то и потоками крови, оторванными конечностями, смертью и мраком. Читая «Патологии», мы слышим лязг передергиваемого затвора, треск автоматных очередей, чувствуем запах гари и вкус армейской еды. Мы как будто оказываемся в том кромешном аду, куда по злой воле рока были заброшены герои Прилепина, и каждую потерю переживаем как личную трагедию. Только человек, сам являвшийся участником чеченской бойни, корректно называемой властями то наведением конституционного порядка, то контртеррористической операцией, мог написать такую пронзительную и натуралистичную книгу. Но только писатель, обладающий высшей степенью развития способностей под названием «талант», мог сделать ее художественно убедительной. Может показаться странным, но после прочтения «Патологий» у читателя не возникает чувства ожесточения или опустошения. Наоборот, закрыв книгу и все еще мысленно сопереживая ее героям, как выжившим, так и погибшим, читатель, который понимает теперь цену мира, который был добыт для него на той войне, становится немного добрее и человечнее. И вместо озлобленности у каждого, кто прочитал книгу Прилепина, в душе остается ощущение просветления.

После «Патологий» Прилепин пишет самую взрывоопасную свою книгу – «Санькя», погружая нас в тревожный мир радикальной политики. «Красное мелькало вблизи, касалось лица, иногда овевая запахом лежалой ткани. Серое стояло за ограждением» – так, с сцены протестной демонстрации, начинается повествование о жизненном пути Саши Тишина, провинциального паренька, не вписавшегося в рыночные реалии и вступившего в молодежную революционную партию под названием «Союз Созидающих». Сам долгое время варившийся в котле радикальной, ныне запрещенной партии, Захар Прилепин наполняет повествование реальными событиями, происходившими на рубеже тысячелетий в современной России. Герои романа – простые пацаны и девчонки, которым не нашлось места в рыночном раю. Неутомимые и непокорные, они, в обстановке тотального пессимизма и неверия в возможность перемен, совершают реальные действия, за которые власть жестоко наказывает их. Читая книгу Прилепина, мы слышим сладкоголосые речи так ничего и не понявших либералов и нравоучительные словеса утомленных многолетней борьбой патриотов старой гвардии. Ни те, ни другие не понимают и не принимают молодых героев из мира отверженных, пытаются вразумить и направить на путь истинный. Мы видим озверевших ментов, выколачивающих признания с помощью кулаков и резиновых дубинок, и опустившихся на дно жизни обывателей. И все это на фоне «свинцовой мерзости» российской действительности, из которой у героев романа нет выхода. Поэтому они вступают в свой последний бой и погибают.

Роман Прилепина «Санькя» – это не только отражение реальной, наполненной социальными противоречиями действительности, но и предостережение. Своим романом автор информирует власть о том, что в деморализованном российском обществе есть категория людей, способных в критической ситуации взяться за оружие и обратить его против Системы. И это вдвойне опасно, потому что люди эти молодые и терять им нечего.

После того как Захар Прилепин громогласно заявил о себе двумя вышеупомянутыми книгами, многие ждали от него написания чего-то столь же кричащего и потрясающего своей жесткостью и откровенностью. Вместо этого Прилепин написал милую, добрую, проникнутую бесконечной любовью к русскому человеку и русской жизни вообще, книгу рассказов «Грех». Герои премированной недавно книги Прилепина утихомиривают оборзевших клиентов в ночном клубе («Шесть сигарет и так далее») и пьют самогон, работая могильщиками на кладбище («Колеса»), обсуждают творчество русских писателей («Карлсон») и просто воспитывают своих детей («Ничего не будет»). Отказавшись в новой книге от пронзительной резкости и жестокой откровенности, Захар Прилепин вскрывает целые пласты русской жизни, частью которой является и он сам. Не идеализируя русского человека, понимая, что в душе его содержится разнообразная смесь чувств и настроений, Прилепин, тем не менее, всегда на стороне своего народа, потому что он сам и есть этот народ.

О чем бы ни писал Захар Прилепин, все у него выходит удивительно удачно, я бы сказал, до неприличия хорошо. И его военная проза, и острое социально-политическое повествование, и размеренные рассказы о русской жизни обречены стать русской классикой. Неслучайно в своей публицистике (столь же удачной, как и проза автора) Прилепин так много места уделяет личностям и произведениям русской и советской классики. И ему не важно, был ли тот или иной автор придворным борзописцем или отвергнутым изгнанником, на слуху ли его имя сегодня или по каким-то причинам забыто. Все они – живые и мертвые, почитаемые и отверженные – являются для Прилепина частью одного грандиозного явления, имя которому – русская культура. И с этим нельзя не согласиться. Лишь сделать небольшое уточнение: сам автор также уже не принадлежит себе, а трагической и героической, чудовищной и прекрасной, жестокой и человечной русской культуре.

2008 г.

 

Хранитель Родины

По-разному можно вести праведный бой с силами тьмы, расплодившимися на нашей земле, мстить за поруганную честь Родины. Можно так, как это попытались сделать Анпилов и Макашов в 1993-м. Но замахнувшаяся рука народного негодования не достигла цели, была остановлена и переломлена коварным и жестоким врагом. Борьба на долгое время затихла, а бойцы русского сопротивления стали искать новые формы противодействия армии тьмы.

В борьбе этой оказались бессильны шествия и митинги, марши и пикеты, акции протеста и парламентские схватки. И тогда место уличных ораторов и думских парламентариев заняли русские писатели. Александр Проханов и Эдуард Лимонов, Сергей Сибирцев и Юрий Козлов, Анатолий Афанасьев и Евгений Чебалин своими текстами нанесли Системе столько вреда, сколько не смогли нанести ни многотысячные демонстрации, ни потоки дежурных анафем оппозиционных лидеров, сказанных ими в телеэфире. Одним из таких бойцов духовного сопротивления является Михаил Елизаров.

Русский писатель из Харькова ворвался в мир литературы и показал своими произведениями, как можно сделать слово опаснее автомата. Против слова можно бороться только словом, а у идеологов Системы подходящих словесных контраргументов для таких писателей не нашлось. Недоступны они ее пониманию.

В своей дебютной повести «Ногти» Елизаров рассказал трагическую историю о двух врожденных уродах, обреченных в силу обстоятельств своего рождения и особенностей анатомии и физиологии на пожизненное одиночество. Герои сталкиваются с жестокостью и цинизмом окружающих, пытаются встроиться во враждебный мир постсоветской реальности. Судьба порой улыбается им, они оказываются пригреты могущественными покровителями и даже лучатся в свете славы. Но, несмотря на все это, героям Елизарова не находится места в жестоком и агрессивном мире. Они обречены на одиночество и скорую гибель.

Рассказ «Госпиталь» – не только интересное чтиво, но и прекрасное пособие при анализе катастрофы 1991 года, событий, которые еще не одно десятилетие будут привлекать внимание писателей и политологов.

Действие разворачивается в военном госпитале, куда главный герой, от имени которого идет повествование, попадает, дабы «откосить» от армии. «Госпиталь переполнен… на двух спальных местах размещаются по трое». Действует система неуставных отношений: «дембеля» и «деды» спят на панцирной сетке, «черпаки», «слоны» и «духи» – посередине, на железном стыке». Жесткой «дедовщины» нет, хотя субординацию, так или иначе, соблюдают все. Одним словом, все как везде, в любой советской воинской части.

Деревенский парень с Украины Шапчук, прозванный Шапкой, даже позволяет себе несколько покапризничать, прежде чем выполнить приказ «деда»: «Hi, я не буду… Нэ хочу». Но после легкой оплеухи выполняет приказание заправить кровати. Боец Мамед Игаев, прозванный за «веревочную худобу и чернявость» Фитилем, знает по-русски только одну фразу: «Служу Советскому Союзу!» Причем звучит она у него так: «СлжсвтскмСэз!» И уже одним этим веселит и располагает к себе старослужащих. Бойцы Яковлев и Прасковьин потешают «дедушек» тем, что работают в сложном разговорном жанре, нечто вроде давно забытых сегодня Тарапуньки и Штепселя. Все как-то приспосабливаются к новым условиям, в которых приходится существовать.

Главный герой также находит расположение обитателей госпиталя тем, что умеет играть на гитаре, даже с пятью струнами. И в палате в его исполнении начинают звучать «Поручик Голицын», «Город золотой», лжеказацкий романс «Любо, братцы, любо», песни «Наутилуса» и «Кино». И хотя ему, естественно, никогда нельзя отказываться играть, и приходится первое время залечивать вздувшиеся подушечки пальцев, герой считает, что ему очень даже повезло, что все так благополучно сложилось. Он даже дает уроки игры на гитаре незадачливым служакам, у которых не все, однако, получается, но те претензий к нему не имеют. Появляется у героя и новый друг – солдат Кочуев, с которым они находят уединение в архивной комнате.

Все меняется в связи с появлением в госпитале танкиста, вернее, мастера по ремонту бронетехники, старшего сержанта Прищепина. Резко изменилось отношение старослужащих к новобранцам. А в их с танкистом нашептываниях можно было различить фразу, сказанную Прищепиным: «Почему «духи» не шуршат?» Пришлый оказался страшен, «поселил смуту, кромешный ужас и проклятие». Из мягкого «неуставняка» стала вырастать жестокая «дедовщина», сопровождающаяся унижением человеческого достоинства, избиениями и насилием над личностью. Танкист быстро располагает к себе остальных старослужащих, а дела «духов» с каждым днем становятся все хуже и хуже. То, что ранее прощалось, стало жестоко наказываться. Мускулистая худоба Прищепина повергает в ужас всех без исключения. Перестали смеяться над Игаевым и Шапкой, с треском провалился дуэт Яковлев-Прасковьин. Стали сгущаться тучи над главным героем, которого теперь не может спасти даже самая искусная игра на гитаре. В палате начинается передел мест, в результате которого у некоторых бойцов вообще мест не оказалось. Новый хозяин наводит свой порядок.

Апофеозом этого нового порядка стали события, развернувшиеся в ночь, когда «ветераны» ушли домой на выходные, а «деды» стали «бухать». Ничего хорошего данная ситуация не могла принести. И не принесла. Жертвой кровавой ночной вакханалии становится Шапчук, который подвергается сексуальному насилию. Лишь по счастливой случайности удается избежать расправы герою повествования, который, отыграв для «дедов» очередной «концерт», незаметно скрывается. Войдя в комнату, где располагался архив, он обнаруживает истерзанного Шапчука. Тот в приступе безумия носится по комнате и разрывает на части карту СССР! А из его уст вырываются еле внятные слова: «Шоб вы yci поздыхалы!» Мамеда Игаева уносят в сортир его земляки, «бездыханным валетом» лежат Прасковьин и Яковлев, на входе в архив неподвижно сидит Кочуев. Такая жуткая картина открывается взору героя в ту ночь. На следующий день героя выписывают из госпиталя: «Не годен к строевой службе в мирное время». Повезло.

До самого конца, до самой последней фразы непонятно, зачем автор раскрывает тему неуставных отношений в армии с такой откровенной жестокостью и подчеркнутым натурализмом? Зачем намеренно сгущает краски, погружая читателя в кошмар? Какую мысль пытается он донести, рассказывая эту простую жуткую историю? Последнее предложение, завершающее рассказ, ставит все точки над «i». «Был понедельник, девятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года».

Мечущийся по архивной комнате Шапчук… Безумие в его глазах… Карта СССР, разрываемая им на части… Ничего не напоминает? «Он потрошил страну, лежащую, как беззащитная шуба. Оторвал хлястик Прибалтики, крошечную, точно манжета, Молдавию, воротник Украины, подол Таджикистана». И это, кажется, понятно без комментариев. «Шоб вы yci поздыхалы!»

Россия, захотевшая жить по-новому, в припадке безумия набросившаяся сама на себя… Огромная и многоцветная карта СССР, так хорошо знакомая нам, ученикам еще советской школы, превратилась в одночасье в лишенное красок безжизненное пространство. «Обесцвеченная Родина в тот момент больше походила на мясницкое пособие с изображением коровьей туши». Разорванное пространство некогда единой страны, разделенный народ, взаимная ненависть людей, населяющих ее осколки. И над всем этим слышится: «Шоб вы yci поздыхалы!» Мы получили это в 1991 году и не можем преодолеть последствия катастрофы по сей день. Фраза, произнесенная елизаровским Шапчуком, стучит в висках, когда я слушаю репортажи о событиях на Украине, вспоминаю карательный рейд грузинских войск на Цхинвал. Когда на память приходят трагические события 1992 года в Приднестровье, Абхазии и Южной Осетии, гражданская война в Таджикистане, две кровавых бойни в Чечне. Оскверненные памятники советским солдатам в Прибалтике, ветераны советских спецслужб за решеткой. Ничем, казалось бы, необоснованная ненависть к русским в бывших советских республиках. Нежелание больше жить в одном доме, напоминающем о «госпитале».

«Шоб вы yci поздыхалы!» Еще одно напоминание нам, русским, о нашей же вине за катастрофу своей страны. Нам, которые доверились и соблазнились ложными постулатами звериной морали. Нам, которые захотели, чтобы «духи зашуршали». Вместо «часового евразийских пространств» – пьяный танкист Прищепин.

В худом теле спящего Прищепина «не было ни демонизма, ни величия». Свое дело он сделал. «Духи» теперь «шуршат», но от этого шуршания становится не по себе.

Самая сильная книга Елизарова – это, без сомнения, роман «Pasternak», на страницах которого разворачивается жесточайшая борьба между силами мрака и противостоящими ему героями-одиночками. Мрак, который автор именует именем умершего поэта, заполонил все вокруг, и борьба с ним не может вестись вежливыми и утонченными методами. Поэтому Елизаров вооружает своих героев огнестрельным и холодным оружием и бросает в смертельный бой, исход которого предрешен. Силам тьмы в романе противостоят четверо героев – язычник Льнов, православный священник Цыбашев, а также их помощники – носящий на шее, как талисман, «иконку» с портретиком Брежнева опустившийся бродяга Любченев и не верящий ни в Бога, ни в черта, но отрицающий на уровне инстинкта самосохранения новый порядок маргинал Леха. Враги этой четверки – расплодившиеся по всей России религиозные сектанты и нетрадиционные «философы». Достается от елизаровской четверки и последователям «старца» в черных трусищах Порфирия Иванова, и приверженцам теософии Елены Блаватской, и ученикам отца Александра Меня, и работникам рериховского центра. Все они, по мнению автора и его героев, находятся под крылом черного чудовища – Pasternaka. Силы изначально неравны, и поэтому герои не стесняются в выборе средств и не испытывают сентиментальных интеллигентских сомнений по поводу прав на свободу совести и неприкосновенности личности. Если перед тобой враг, а в этом герои не сомневаются, – он должен быть уничтожен. Физически! Повстречал на пути иностранного проповедника – всади ему «копиё» в живот, а вслед за ним отправь к праотцам и всю их братию. Их сюда не звали, здесь они чужие, и нам не сжиться с ними. Именно так, хирургическим путем, решают герои «Pasternaka» вылечить смертельную болезнь, которая поразила нашу Родину. Враг, однако, не дремлет и, используя старое, как мир, правило «разделяй и властвуй», пытается натравить своих противников друг на друга. И только пролив кровь друг друга, герои понимают, что попали в сети, расставленные коварным врагом. Размахивая топорами и стреляя из пистолетов, отсекая конечности и нанося смертельные увечья, вступают они в свой последний бой с силами Pasternaka. На горе трупов и в лужах пролитой вражеской крови находят они свою смерть. Зло торжествует и продолжает свое наступление на силы добра, лишившиеся своих отчаянных бойцов.

Книга Елизарова не для слабонервных. Не советую читать ее тем, кто считает нужным повторять слова о «слезинке ребенка» и любит порассуждать о правах человека, толерантности и политкорректности. Тем же, кто решится открыть откровение от Елизарова, следует набраться терпения и сдерживать время от времени рвотный рефлекс, проходя через круги ада, наполненные смертью, ужасами и извращениями, вместе с героями книги. Неисповедимы пути Господни. И неизвестно, из какого подземелья, из какого небытия придет спасение. И если Спаситель предстанет совсем не в том облике, которого вы ожидали, постарайтесь все-таки его понять и принять.

Свою священную войну за Родину ведут и герои еще одной книги писателя – романа «Библиотекарь». В ней автор повествует о борьбе неких группировок, которые называют себя читальнями, за право обладания книгами писателя-соцреалиста Дмитрия Громова. Дело все в том, что в текстах этих давно забытых читателем книг скрыт некий тайный иррациональный смысл, доступный лишь немногим посвященным. Читая книги Громова о красных директорах и председателях колхозов, солдатах, вернувшихся с фронта, и вдовых женщинах, сохранивших любовь и гражданское мужество, веселых и решительных пионерах и комсомольцах, посвященные в тайный смысл его текстов открывали для себя совершенно иные смыслы и погружались в мир невероятных ощущений духовного блаженства. И соцреалистические романы превращались для них в Книги Ярости, Радости, Силы, Власти, Терпения и Памяти. Главную книгу Громова – Книгу Смысла – предназначено было найти герою «Библиотекаря» 27-летнему массовику-затейнику с Украины Алексею Вязинцеву. Ему же и пришлось в итоге взять на себя нелегкое бремя хранителя Родины.

Как всегда у Елизарова, в «Библиотекаре» много динамичных сцен боев и столкновений, на этот раз – между враждующими читальнями. На страницах «Библиотекаря» встречаются озверевшие бабульки из психушки, возглавляемые своей предводительницей – библиотекаршей Елизаветой Моховой. Потоками льется человеческая кровь, разрываются на части тела, бряцает средневековое оружие, силой которого «читатели» утверждают свое право на обладание книгами. Но не этим ценна книга Елизарова. А своим неподдельным пафосом и преклонением перед советским прошлым, которое всплывает в видениях «читателей». «В аэропорту его встречали товарищи Черненко, Зайков, Слюньков, Воротников, Владислав Третьяк, Олег Блохин, Ирина Роднина пишется с большой буквы, Артек, Тархун, Байкал, фруктово-ягодное мороженое по семь копеек, молоко в треугольных пакетах, жвачка бывает апельсиновой и мятной, чехословацкие ластики тоже можно есть, а трогательный девичий голос просит оленя умчать ее в волшебную оленью страну, «где сосны рвутся в небо, где быль живет и небыль». В светлое незапятнанное детство уходит герой ««Библиотекаря», приняв дозу наркотического чтения. Причем это детство вовсе не его, но вполне могло быть им. Детство это находится в той стране, которую мы потеряли безвозвратно. И поэтому книги, найденные и сохраненные елизаровскими героями, не имеют материальной ценности. Свое понимание миссии СССР автор устами героя формулирует весьма определенно: «Земной СССР был грубым несовершенным телом, но в сердцах… детей из благополучных городских семей отдельно существовал его художественный идеал – Союз Небесный… Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства».

Думаю, что в сознании миллионов россиян, оставшихся по сути своей советскими людьми, СССР предстает именно в таком идеалистическом свете. И все попытки повернуть дело иным образом и обозначить Советский Союз нежизнеспособным «грузом 200» оказываются обреченными на неудачу. И чем дальше будем мы отходить по времени от момента гибели советской страны, тем более идеалистическим будет ее восприятие в сознании людей. И это правильно, это хорошо, так и должно быть. Мы, конечно же, не сможем воскресить погибшего. Но сохранить светлую память о нем, не допустить надругательства над могилой, воздать должные почести мы обязаны.

И Михаил Елизаров в своей книге показал всем нам пример такого почтения и благоговения. Он, подобно своему герою Алексею Вязинцеву, стал хранителем нашей с вами священной Родины.

2008 г.