Игорь Переверзев

Писатель-романист. Кандидат Интернационального Союза писателей. Родился 10.04.1984 г. Окончил Кубанский государственный аграрный университет по специальности «инженер-энергетик». Увлекается баскетболом.

Писательскую карьеру Игорь Переверзев начинал не с художественной литературы. Его первым крупным опубликованным произведением была электронная книга о копирайтинге «Как превратить буквы в деньги», написанная на основе собственного опыта. Однако уже первая художественная книга Игоря Переверзева – роман «История Андрея Петрова» – сделала его финалистом Международной Московской премии и была опубликована в элитарной винтажной серии «Современники и классики».

Игорь Переверзев: «Если у этой книги и есть какая-то задача, то только одна: чтобы ее читали с удовольствием»

Игорь, здравствуйте. Прочитав вашу книгу, очень хотела с вами пообщаться. В предисловии вы говорите: «Ничто из того, что есть на Земле, не заменит счастья и возможности изменять мир, отдавая себя и делая других лучше». Каким образом вам удается это делать? Вы ставите перед этой книгой такую задачу – сделать мир лучше?

Здравствуйте, Валентина. Когда другой человек даже просто улыбнулся, и когда это случается вследствие выполнения твоей любимой работы, от которой в первую очередь ты сам становишься лучше, – это и есть то, чем меняют мир к лучшему. Изменять мир – это сама по себе будоражащая сознание идея, но как бы она ни звучала, мир начинается с тебя и меняется только для тебя, чтобы сперва ты стал лучше. Тогда другим будет хорошо по-настоящему.

Если у этой книги и есть какая-то задача, то только одна: чтобы ее читали с удовольствием. Если людям хорошо от нее или они нашли там что-нибудь полезное, да просто отдохнуть пару часов на диване вместе с ней вам приятно, – значит, уже мир совершенно точно стал лучше. Миссия выполнена, начинаем новую!

Главный герой вашего романа – «молодой журналист, балагур и в меру алкоголик». Вы рисуете типичного представителя своего времени? Ваш герой похож на вас?

Мой герой, конечно, имеет схожие со мной черты, и это нормально. Нечего строить из себя дурака, заявляя обратное. Правда, слово «журналист» я не люблю. Но, разумеется, сходства между нами примерно столько же, сколько различий, все-таки это ведь художественное произведение, а не рождественская открытка или автобиография, где всегда главный герой – вы сами. Еще добавлю, что герой книги формально хоть и журналист, но, так же как и я, слово это не любит. Я иногда пишу статьи и занимался копирайтингом, но это не имеет ничего общего с журналистикой. Если мне не нравится тема или попросят порассуждать на темы, в которых я ни черта не смыслю, я откажусь сразу.

Типичный представитель нашего времени из России выглядит как угодно, но точно не как мой 35-летний герой. К примеру, хоть официальная статистика и получше, все знают, что у нас пьют больше всех в мире русские. Добавлю, что мы еще этим очень гордимся. Совершенно точно мало читают и совершенно не следят за своим здоровьем, много размышляют вместо того, чтобы делать, отчего улыбаются мало. И наученные этому благодаря предыдущим поколениям таких же, находятся в состоянии повышенной боеготовности, обороняясь непонятно от кого. Люди в этом возрасте в нашей стране особо ничего не делают, да и не хотят, ссылаясь на не то время, несвоевременный распад Союза и прочую туфту. Вместе с тем, я знаю много очень достойных ребят примерно такого же возраста, как Андрей

Петров, и, поверьте, это люди думающие, смелые, они мечтают и много работают, делают свои ошибки своим же опытом и не сдаются.

Типичным представителем своего времени своего героя я не назову еще и потому, что я не был ни разу за границей, хоть это и не обязательно, чтобы и так это понимать. Но я знаю, что люди моего возраста там совершенно точно отличаются от русских сверстников, хотя бы тем, что прогресс культурный и технологический, уровень мастерства во всех видах искусства, рекламы и производства, во всех областях науки и вообще всего на свете настолько шагнул вперед, что если говорить в общем смысле, то типичный западный 35-летний парень и россиянин имеют такие различия в культурном и умственном развитии, что, боюсь, наше интервью превратится в рекламацию, в которой будет около сотни миллионов позиций, а я не хочу, чтобы подумали обо мне как о враге. Мне просто непонятно, почему вместо того чтобы научиться у лучших, мы ни черта не делаем, считая при этом, что мы априори какие-то великие. Посмотрите вокруг себя. Каждый из нас – типичный потребитель всего, что другие делают лучше нас. Мой герой просто хочет нормально делать свою работу. В этом смысле он типичный представитель всех тех, кому не все равно, где и как они живут. А представителями какого времени они являются – это не важно.

Ваш роман полон размышлений и наблюдений: за людьми в парке, за посетителями в ресторане. Вы мастерски подмечаете мелочи. Не боитесь ли, что в наш век скоростей читатель просто перелистнет описания? Как вы находите грань, чтобы книга не превратилась в занудную и скучную?

Мелочи я подмечаю с детства, просто люблю наблюдать за происходящим вокруг. А пишу я то, что волнует меня и мое окружение. Всегда разговариваю на эти темы с друзьями, мучая их бесконечными вопросами (боюсь, пистолет уже у кого-то точно есть, возможно, даже заряженный (смеется). А по поводу времени… Знаете, сегодня, в период расцвета технологий и коротких сообщений, ровно так же, как и 100 лет назад, привычка часами рассуждать обо всем на свете остается главным национальным спортом. Но вот в чем парадокс: я сам из-за этих бесконечных размышлений не люблю русскую литературу. Просто считаю, что нет особого проку думать о том, чего вы не знаете, и тем более делать это вслух. Я никогда не буду описывать дерево или пейзаж на нескольких страницах, играя с прилагательными и оборотами, которые делают письмо унылым, заумным и скучным. Я ищу золотую середину: пишу книгу, потом спустя месяц примерно перечитываю ее, правлю. Потом еще и еще. Далее еще проходит время, и я читаю, и если мне как читателю некомфортно или скучно, я выкидываю безо всякого сожаления целые страницы и потом смотрю на текст еще раз.

При этом вам удается весьма поэтично писать о весне: «Первый день весны – это не всегда весна, но всегда надежда на что-нибудь хорошее». Читая вашу книгу, ощущаешь «теплый во всех смыслах день». Вы намеренно разворачиваете события романа в это время года? Вообще, какое у вас любимое время года?

Мое любимое время года – когда на термометре хотя бы 25 градусов с плюсом, и на небе нет облаков (улыбается). Зимой мне очень непросто живется. Я люблю солнце и смотреть на него как в детстве, люблю, когда оно палит так, что плавит все, что можно, включая людей. Всем известно, что когда небо чистое и светит солнце, улыбаются люди чаще. А если тебе в такие светлые и теплые деньки радостно и хорошо, это и хочется описывать в своих книгах.

Вообще любите описания природы в книгах?

Описания природы русских авторов – терпеть не могу. А вот Стейнбек, Чандлер, Дос Пассос, Шоу, Буковски, Хемингуэй, да почти все американские прозаики делают это как-то весело и образно. Конечно, я люблю описания, но стараюсь, чтобы было в меру.

Как вы строите сюжет? Вам заранее известно, чем закончится книга?

События в книгах разворачиваются чаще ненамеренно. Как говорил Стивен Кинг, «никто не знает, откуда берутся идеи», и я не знаю. Это просто: появился у тебя в воображении герой, и ты наблюдаешь за ним и записываешь все, что видишь. А вот в следующей моей книге вообще нет вымысла. И тут старина Стиви опять оказался прав: гораздо сложнее описывать свою жизнь, чем придумать персонажа. А вообще сюжет строится из ситуаций, тут со Стиви я согласен, так же как и со всем, о чем он пишет.

Вы в предисловии говорите о значении этой его книги для вас. Полагаете, писателями не рождаются, ими становятся?

Писателями безусловно становятся, хотя бы потому, что никто еще не рождался, умея читать и писать. Возможно есть ребята, кому повезло осознать это раньше других. Но то, что минимальный талант все же должен быть, это точно. Посмотрите сами, и вы убедитесь, что по-настоящему крутые писатели – это ребята упорные и большие трудяги. Просто они хотели больше других, а значит, работали дольше и больше других, вот и весь секрет. Фолкнер, Лондон, тот же Кинг… Первые два вообще жили в тяжелых условиях, но это не помешало им порвать всех, кого можно, потому что вера в себя пересиливает все на свете и ломает на своем пути любые стены.

Вашему герою присуще одиночество среди толпы: «Нет у меня лучшего друга и быть не может. Я всегда буду со всеми, и рядом со мной всегда будут достойные, хорошие люди, но я буду один». В современном мире люди все чаще и все острее испытывают чувство одиночества. Но оно уже претерпело значительную трансформацию: это уже не ощущение себя чуждым в мире, как у Чацкого, и не иллюзорное отшельничество, как у Онегина. Что это сегодня – дефицит доверительных, близких отношений? Оно необходимо или оно пагубно? Говорил же Александр Грин: «Одиночество – вот проклятая вещь, вот что может погубить человека!»…

Вы знаете, я считаю, размышлять, что сегодня особенное время, – это неправильно. Есть сегодня и есть твое отношение к этому сегодня. Для кого-то есть острый дефицит близких отношений, и он ноет всю жизнь, и это страшно. Другие просто любят или вынуждены полюбить одиночество. У всех по-разному. Мне одиноко бывает редко, но, правда, случаются деньки, когда очень тяжело и горько, не очень-то все это весело, скажем прямо. А то, что писатель должен быть готов к одиночеству – это и правда так, но это не общая формула для всех, их не бывает вообще, кроме формул в точных науках, разумеется. Мы ко всему привыкаем, но к одиночеству привыкнуть тяжелее всего, это тяжелее, чем самая трудная работа, чем холод и голод, немного легче, чем вынужденное отношение к плохим людям в силу определенных непреодолимых обстоятельств, но все же с одиночеством эти вещи даже сравнивать нельзя. Время максимального счастья – не важно, в какой сфере – это время, проведенное в одиночестве, про которое даже и не вспомнишь, и – это рай. Но нельзя писать книги или делать другую работу 24 часа в сутки, тем более в профессиях редких, что само по себе опаснее и подразумевает больше страхов, рисков и неуверенности, а значит, и одиночества, несомненно, тоже.

Я не читал «Евгения Онегина» и в школе не любил все это, Грина тоже не читал. Если позволите, приведу мысль Бальзака. Он сказал как-то, что одиночество – штука хорошая, но должен быть человек, которому вы можете об этом сказать. Мне просто это выражение понятнее и ближе. Чуждым в мире себя чувствует человек, который не имеет и не ищет веры и своего дела, это ужасно, и это правда. Чуждый – это нелюбимый и несчастный человек, и очень много есть причин для этого. Но обычно это страдающий от безделья, долгих обид и нежелания искать себя человек, или, наоборот, нашедший себя, но ставший в итоге особенным, а значит, чуждым, просто люди так устроены. Быть чуждым, отчужденным – это не совсем одиночество, как думают многие, эти состояния бывают иногда похожими, но абсолютно разные по сути.

По поводу достойного окружения. Меня, в отличие от моего Андрея Петрова, окружают люди достойные – это бесспорно, и это большая награда в жизни – уметь их находить. Каждый из моих братьев, знакомых и приятелей в разы лучше меня в чем-то своем, и я сам люблю им сказать об этом, а они – услышать. Я не специально выбираю, с кем мне общаться, но дружить с теми, кто хуже тебя, – это идиотизм и комплекс придурков, что бы за этим ни стояло. Во всех людях есть что-то очень хорошее, и если вы не можете этого разглядеть, значит, вам это хорошее не нужно, найдите другого просто.

Вы описываете, как главный герой Андрей работает над книгой. А как работаете над книгой вы? Вам приходится заставлять себя или вы ждете вдохновения?

Писательство – это работа кропотливая, но на самом деле я ее работой называю только тогда, когда не делаю ее, а вообще это то еще удовольствие. А вдохновение – штука хорошая и то самое чувство, которое может делать тебя счастливым независимо от тебя. Случается оно куда чаще, если вспоминаешь, что твоя работа и есть вдохновение, и происходит всегда, когда писательство давно уже не работа, а просто счастье, которое заключается в самом процессе написания слов, делает потому твою работу нужной для других. Его не надо ждать, оно появляется всякий раз, когда садишься поработать, и тут все честно, как мне кажется.

Иногда приходится себя заставлять работать, как бы ты ни любил свое дело. Это ненормально поначалу и нелогично, но мы так устроены. Со временем ты не можешь позволить и дня на отдых, а еще позже ты не сможешь отдыхать без любимой работы. Это не сложно. Заставил себя, немного по клавишам постукал, появился привычный азарт, и ты опять улетаешь куда-то далеко, забывая обо всем на свете.

Один из героев романа, Андрей Штейн, говорит: «У нас полстраны пишет книги, считай, что это просто новое хобби». Как вы относитесь к графоманам?

Графоман – это то же самое, что собирать марки и показывать их раз в год в гостях тем, кому они не нужны, но все просто сделают вид и покивают. Писателю нельзя рассказывать о своих книгах, ему нужно писать и быть недовольным своей работой каждый день и всегда.

У старины Стиви Кинга в комнате висел штырь с отказами из журналов и издательств, он писал очень долго и много, много читал и рассылал куда только можно свои рассказы, долгое время являясь по сути графоманом, но ему плевать было на все, он знал, что он писатель и всегда им себя ощущал.

В предисловии вы пишете, что самым ярким впечатлением вашей жизни был тот момент, когда вы научились читать. А что вы сейчас читаете? Каких авторов любите?

Да все подряд читаю, как и в детстве, только теперь это совсем другие книжки, конечно. Вот давайте сейчас прогуляемся мысленно по моей квартире, посмотрим. Коридор. На полке с обувью лежит истерзанный томик Эриха Фромма «Иметь или быть» – серьезная книга, из тех, где черкаешь, ставишь восклицательные знаки и все прочее. Налево ванная – добро пожаловать. Санузел совмещенный, так что сами понимаете… На стиральной машинке лежат стопкой, с торчащими закладками или карандашом: Толстой, Дос Пассос, Диккенс, распечатки статей вперемешку с текстами песен, которые я напеваю и думаю, что подтягиваю этим методом свой английский. С пола поднимаю томик Джона Голсуорси и книгу Ирвина Шоу, успевшие попадать, пока машинка стирала и прыгала.

Проходим на кухню. На холодильнике распечатка книги Юнга, несколько листов про жизнь Дэшила Хэммета, на столе Оруэлл, Толстой и облитый чаем томик Апдайка. На прикроватной тумбе – толстенный том Кнута Гамсуна и Хаксли, а на кровати Джеймс Джойс ждет, пока я его переложу, потому что он колет мне голову своими острыми, как кинжал, переплетами, но я зачем-то терплю. На телефоне и компьютере есть много чего, что я читаю, но я не помню авторов и названий, темы разные и книги интересные, мне просто не терпится быстрее их прочитать. Так и хожу от одной к другой, но на столе всегда лежит любимая потрепанная книга для писателей от Стивена Кинга. Я ее наизусть знаю, но мне просто хорошо, что она рядом всегда.

А еще в предисловии вы также говорите, что следующая ваша вещь будет еще лучше. Уже есть задумки? Над чем-то работаете?

Написал уже половину примерно, так получается, что задумка есть. А сказал я так, потому что много сил ушло на эту работу, и, если честно, для меня начало этой новой книги – это еще одно испытание в жизни, которое сделало меня немного сильнее. Я просто оттягивал момент и искал решения. В общем, тема не случайная, и я не мог ни черта сделать другого, пока кое в чем не разобрался. А разобрался в этом всем, как ни странно, в своей же книге, и все сделаю для того, чтобы вам она понравилась!

Беседу вела Валентина Сарма