Володя Самохин пёр на себе немца полтора часа. «Язык» попался с норовом и оказал сопротивление, поэтому пришлось хрястнуть его по башке рукояткой пистолета, после чего он превратился в безжизненный пятипудовый мешок. Когда до своих оставалось метров триста, немец обделался и стал источать ужасающее зловоние. Самое тяжелое в таких случаях – полнейшая невозможность облегчить душу матом. Самохин выдержал и это испытание. Уже занималась заря, когда он, наконец, вместе с «языком» свалился в воронку от снаряда, где его поджидали свои. Впереди, совсем близко, темнела линия окопов. Это была передовая.
Немца положили на полянке под дубом и предприняли несколько попыток привести его в чувство. Поначалу Самохин пнул свою добычу ногой под ребро и почти дружелюбно попросил:
– Ну, вставай, хватит дурака валять!
Появился командир разведвзвода Колыванов, и Володя похвастался:
– Вот, товарищ лейтенант, на подходе к штабному сортиру взял.
Колыванов понюхал воздух, поморщился и проворчал:
– Надо было дать ему опорожниться.
– Никак нет, товарищ командир, опорожненного противника труднее брать, потому как он концентрирует внимание уже не на своей требухе, а на окружающей обстановке.
Лейтенант опустился на колени и похлопал немца по щекам. Потом подозрительно взглянул на Володю.
– Чем бил?
– Известно чем: тэтэшником.
– А надо было кулаком. У тебя что, силы в руках нет?
Прибежала медсестра Танечка, пощупала пульс «языка», приподняла у него одно веко и, вздохнув, констатировала:
– Неживой он.
Разведчиков, вернувшихся «оттуда», ругать было не положено, поэтому командир взвода усилием воли обуздал обуревавшие его чувства и тихо сказал:
– Ты вот что, Самохин, ступай поешь, отоспись, а вечером пойдешь снова.
Все знали, что сходить «туда» вторично может только Самохин и никто другой: проход в нашем минном поле для него проделали свои, а в немецком – он сам, начинавший войну сапером…
У Советского Союза врагов было навалом. И все из-за того, что в красной империи предали поруганию священный и незыблемый принцип божественного происхождения частной собственности, являющийся со времен античного мира краеугольным камнем власти голубой элиты над прочим человеческим быдлом. Страна взбунтовавшихся рабов подлежала уничтожению любыми средствами. Западные промышленники и банкиры заботливо пестовали своих выкормышей Гитлера и Муссолини, потакали во всем наглевшим с каждым годом японцам. По всему периметру советских границ бесилась эмиграция, утратившая в результате победы революции в России собственность, а вместе с нею власть. Шестая часть Земли ощетинилась штыками, готовясь к войне, а ее спецслужбы наводнили мир своей агентурой, состоявшей большей частью из стойких закаленных бойцов, которые, не колеблясь, жертвовали жизнью, когда того требовала от них Родина. Первую схватку с врагом Россия выиграла с триумфом и колоссальными жертвами. Но уже через год после окончания Великой Отечественной войны бывший премьер Великобритании Черчилль призвал Запад к новому крестовому походу против Советского Союза. Началась «холодная война», опасная тем, что на протяжении десятков лет невооруженный глаз обывателя, занятого своими повседневными делами, ее практически не замечал. Что же касается спецслужб, то их деятельность в этот период не ослабевала, а наоборот, становилась все более интенсивной и жесткой. Разведки не останавливались ни перед чем, вплоть до физического устранения противников своих стран в том или ином регионе планеты. Советская разведка совершила наиболее известные свои теракты в дохрущевскую эпоху…
Володе Самохину повезло. Он не только уцелел в кошмарном пекле войны, но и вернулся домой к родителям живым, здоровехоньким, без единой царапины на шкуре. Жизнь бурлила ключом в его богатырском теле. Хотелось скорее наверстать то, что было упущено в годы войны. Его взяли слесарем на завод «Компрессор». Одновременно он поступил в десятый класс вечерней школы, после окончания которой намеревался продолжить учебу в автодорожном институте тоже на вечернем отделении: не хотелось быть обузой родителям. А тут на горизонте подходящая девушка появилась, так что надо было думать о собственной семье.
Радужные Володины прожекты были развеяны в прах погожим апрельским днем 1947 года, когда его прямо с работы вызвали по телефону в райвоенкомат. И на кой черт я им снова понадобился, размышлял Самохин, переодеваясь, войной-то вроде пока не пахнет. Его провели прямо в кабинет военкома. Там сидел мужчина лет сорока в кожанке с холодным суровым лицом, обожженным жизненными бурями.
– Жихарев, капитан госбезопасности, – представился он, раскрывая перед Володиными глазами красную книжечку.
– Самохин, старший сержант запаса, – произнес Володя упавшим голосом.
Не было в те годы в стране человека, если не считать Сталина и Берию, у которого слово «госбезопасность» возбудило бы в сознании радостные ассоциации.
– Вот что, товарищ Самохин, – предложил между тем Жихарев, – давай не будем мешать людям, а поедем на моем джипе за город и там поговорим о деле.
Забирают, решил Володя, за что однако?.
Капитан остановил машину на обочине в укромном уголке Измайловского лесопарка. Они выбрались на узкую безлюдную грунтовую дорогу и медленно пошли рядом, обходя лужицы и колдобины.
– А что это мы грязь месим? – сказал капитан. – Айда в лес!
Они свернули на едва угадываемую тропу, при этом Жихарев пропустил Володю вперед, а сам потопал сзади, тяжело дыша ему в затылок. У капитана были прострелены легкие, о чем Володя, естественно, не ведал, и все в нем возмутилось от этого тяжелого сопения и от предчувствия скорого неминуемого своего конца. Нет, брат, не для того я войну выиграл, чтобы подохнуть ни за что ни про что народной земле! Он резко повернулся и мощным ударом кулака свалил Жихарева на землю. Сидя на прошлогодней листве, тот медленно приходил в себя, мотал головой, кашлял, плевался и матерился. В конце концов, он неожиданно разразился хохотом.
– Ай молодец, парень, будешь работать у нас!
Поднявшись, он достал из кармана тяжелый нож и протянул его Володе.
– Сможешь попасть в ту сосенку?
Тонюсенькое дерево затрепетало, словно от обиды и возмущения, когда нож вонзился в его ствол.
– Жалко, – сказал Володя.
– Кого жалко? – не понял Жихарев.
– Сосенку жалко.
– Тьфу! Нашел, что жалеть! Видишь вон там старое птичье гнездо? Попал бы в него с тридцати шагов?
– Из тэтэшника что ли?
– Не из винтовки же.
– Давайте оружие.
– Не положено, но возьму грех на душу. Держи пистолет!
Володя выстрелил, почти не целясь, и гнездо разлетелось в куски и труху.
– Хорошо, товарищ Самохин! Не утратил, значит, навыков! Ну а что касается ближнего боя, то тут я на собственной шкуре удостоверился, Молодец! Я тебя, товарищ Самохин, давно держу в поле зрения и должен заметить, что надежды мои ты пока оправдываешь.
Встреча с Жихаревым круто развернула Володину жизнь на сто восемьдесят градусов. Ему дали закончить десятилетку, после чего зачислили в кадры МГБ и определили на учебу в спецшколу, расположенную в лесу под Москвой. С женитьбой велели пока повременить, хотя против его свиданий с невестой не возражали. Курсантам спецшколы было объявлено, что их готовят для борьбы с политбандитами, террористами и диверсантами, засылаемыми в нашу страну иностранными разведками. Некоторые курсанты, в том числе Самохин, пользовались особым расположением московского начальства. С ними проводились индивидуальные занятия на конспиративных квартирах в городе. Тут Володю научили носить европейский костюм, завязывать галстук и есть, держа вилку в левой руке, а нож – в правой.
– Для чего мне это? – удивлялся он.
Ему намекнули, что, возможно, в интересах дела придется иногда и за границу выезжать. Он не догадывался, что его готовят под конкретного врага Советской власти, обитающего за кордоном.
Прошло несколько месяцев, и вот однажды на встречу с Володей вместе с Жихаревым явился незнакомый человек, представившийся майором Лященко. Беседой майор остался доволен, а в заключение сказал:
– Мы тебе решили небольшие каникулы устроить. Надо на недельку съездить в загранку для выполнения спецзадания. Конечно, ты там не один будешь. Тебе помогут, но ты – основной исполнитель. Не исключено, что в ходе операции возникнут различные непредвиденные осложнения, поэтому надо пройти еще одну проверку, хотя для тебя это чистая формальность. Ты ведь фронтовик и не одного фашиста отправил в преисподнюю…
Тут Лященко сделал небольшую паузу, закурил и с улыбочкой поинтересовался:
– Свинью сможешь зарезать?
– Я не стану резать свинью, – тихо сказал Володя.
После такого ответа его куратор Жихарев готов был от срама провалиться сквозь все пять этажей дома, где находилась конспиративная квартира.
– А курицу? – спросил он, хватаясь за последнюю соломинку.
– И курицу тоже не стану. Я, как война кончилась, зарок дал – никого живого в мирное время не убивать. Я…
– Так, товарищ Самохин, – перебил Володю Лященко, свирепо зыркнув на него, – значит, ты полагаешь, что живешь в мирное время. А разве тебе неизвестно, что по западным нашим рубежам идет война и там от рук бандеровцев и литовских «лесных братьев» ежедневно гибнут десятки мирных жителей, солдат и чекистов?
– Если пошлете меня туда, буду воевать на совесть.
– Ты нам не там нужен, а вот тут.
Майор встал, подошел к висевшей на стене карте Европы и пальцем ткнул в самую середину полотнища.
– Здесь, в Мюнхене, Франкфурте, Вене и других городах осели нынче паханы всей той сволочи, что воюет против нас на Украине и в Литве. Их оружие не нож, не автомат и гранаты, а валюта западных разведок, микрофон и авторучка.
Лященко достал из нагрудного кармана пиджака записную книжку и вынул из нее фото мужика с разбойничьей рожей.
– Ты и такого не смог бы пришить?!
– Такого, пожалуй, смог бы.
– Спасибо, уже не надо. А такого?
И он показал Володе другое фото, на котором был изображен интеллигентный старичок с бородкой. Володя засомневался.
– Безвредный вроде бы человек.
– Безвредный, говоришь? Мерзавец наипервейший! Мне с тобой, товарищ Самохин, все ясно: ежели противник мордой не вышел, значит, ты готов за милую душу отправить его на тот свет, а ежели благообразненький, так ты еще подумаешь. Боевика из тебя не выйдет. Нашему подразделению такие сотрудники не нужны. Мы ликвидируем тех, кого приказывают ликвидировать. А что теперь с тобой делать, не знаю. Отпустить тебя на все четыре стороны нельзя, потому что ты есть секретоноситель первой категории. От нас только ногами вперед уходят… Давай, Жихарев, порекомендуем его на оперативную работу.
– А что это? – робко возник Володя.
– Будешь стукачей вербовать да бумажками шелестеть. Правда, у них тоже иногда перестрелки случаются, но это больше для понта…
Через пару дней Володю перевели в другую спецшколу в другой лес, и ему пришлось вновь начинать жизнь с чистого листа.
Такую вот историю поведал мне однажды на своей подмосковной даче отставной генерал разведки Владимир Михайлович Самохин.
– На «Компрессоре» я быстро в стахановцы выбился, – закончил он, перемешивая в камине остывающие уголья. – Там мой портрет на Доске почета висел. В президиум меня сажали. Глядишь, стал бы Героем Труда или депутатом Верховного Совета. А как с завода ушел, так больше никогда нигде и никаких тебе портретов.