После того как Август завершил свои великие войны на Рейне и Дунае и окончательно усмирил Испанию и Африку, Римская империя почти целое столетие жила спокойно и не вела больших внешних войн. Аннексия Британии, Мавритании и Фракии при Клавдии, честолюбивые предприятия Нерона на востоке и Иудейская война при Веспасиане были локальными «колониальными» войнами, которые в целом не затрагивали империю. Ее опасные соседи и соперники — германцы и сарматы на севере и северо-востоке, парфяне на юго-востоке — вели себя более или менее мирно. Первое серьезное потрясение принесла гражданская война в 69 г. по Р. X., и, как ее следствие, начались осложнения на рейнской границе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что здание Римской империи казалось прочным и вечным и что экономическая жизнь, несмотря на заблуждения и глупость некоторых цезарей, развивалась все более и более успешно. Не следует забывать и о том, что упомянутые колониальные войны, кончавшиеся захватом имущества относительно богатых и цивилизованных стран, приумножали богатства империи; римская торговля и промышленность осваивали новые рынки сбыта, и одновременно с этим империя приобретала новые земли, поставлявшие солдат.

Между тем ситуация постепенно менялась. Германцы, жившие в тесном взаимодействии с Римской империей, усовершенствовали свое вооружение и военное искусство: они понимали, что римский лимес не представляет собой непреодолимый рубеж, и видели необходимость лучшей организации своего народа. Кроме того, некоторые германцы, наиболее приближенные Римом, не раз бывали в богатых провинциальных городах и очень хотели приобщиться к культурной жизни империи; постоянное возрастание численности населения вынуждало германцев продвигаться в новые пределы и осваивать новые области для проживания. Благодаря возведению римского лимеса некоторые германские племена удалось оттеснить на юго-восток в Приднепровье, однако земли, которые их здесь приняли, были недостаточно пространными, а соседство сарматских народов, подчинивших себе российские степи, не позволяло новым обитателям чувствовать себя в безопасности. Могущественные сарматские племена явно стремились расширить западные границы своей области. Они были хорошо вооружены и организованы и жили в постоянных распрях со своими соседями, которые наступали на них с тыла: германцы — с севера, а другие сарматские племена — с востока. Поэтому западные сарматы — в первую очередь языги, а за ними роксоланы — жадно стремились поселиться на Дунае в непосредственной близости от римского лимеса. Языгам это удалось, они укрепились на территориях к северу от Дуная и к западу от царства Дакия. Иначе обстояло дело с роксоланами, которые пришли позднее и сдерживались римской дунайской армией. В течение длительного времени они представляли собой постоянную угрозу землям южнее Дуная. И наконец, следует добавить, что парфяне никогда-не отказывались от своих притязаний на сирийские земли и Армению. Риму ни разу не удалось нанести парфянам сильного поражения и по-настоящему их разбить. Парфяне прекрасно понимали, что сирийские легионы Рима не в состоянии дать действенный отпор в случае их новой попытки вторжения в области, прежде находившиеся под властью Персидской империи.

Однако внешняя политика Римской империи не является предметом нашего исследования. Упомянем лишь о том, что во времена Домициана и Траяна прозорливые римские генералы и политики, хорошо знавшие положение дел на границах империи, ясно сознавали необходимость возвращения к политике, которую проводил Август, т. е. они понимали, что если Рим не хочет подвергать себя риску опасных набегов с севера, востока и юга, он должен совершить новый победоносный бросок во вражеские области. Эту необходимость отчетливо понимал Домициан, хотя его военные походы и не были очень удачными и даже привели к некоторым тяжелым поражениям. Траян возобновил начатое Домицианом дело, проявил больше выдержки и преуспел. Как известно, он совершил два военных похода и присоединил к империи Дакию, последнее не окончательно цивилизованное, но хорошо организованное придунайское государство, т. е. фракийское царство Децебала, служившее буфером между Римской империей и германскими и иранскими племенами. Теперь ничто уже не защищало Римскую империю от двойного натиска: германцев — с севера и иранцев — с востока. У нас слишком мало данных об обстановке на Нижнем Дунае и об отношениях между Римом и государством даков, поэтому мы не знаем, было ли вторжение Траяна оправдано той политикой, которую проводил Децебал, и не было ли на самом деле более выгодно иметь дело непосредственно с германцами и сарматами. Но, разумеется, присоединение Дакии, из-за которого граница империи приобрела весьма сложную конфигурацию, потребовало более интенсивной военной оккупации придунайских земель. Далее, империя должна была обеспечить новые области населением, особой задачей которого должна была стать урбанизация Дакии. Политика урбанизации и колонизации была необходима и для отдаленных от Дуная дакийских земель, т. е. Фракии и Нижней Мёзии. Аналогичную политику аннексий Траян проводил на юге и юго-востоке — в Парфии, Аравии и Африке. Африка и Сирия при Траяне приобрели огромные преимущества. Колонизация плодородных земель и создание городских поселений на огромных пространствах, которые прежде были пустыней, осуществлялись очень энергичными мерами. Вопрос о том, была ли действительно выгодной в политическом и военном отношении аннексия Месопотамии, вызвавшая мощный и опасный взрыв национальных чувств местного населения, остается открытым.

Траян платил за свои победы колоссальным напряжением сил всей империи. Для проведения военных операций требовались все новые и новые мобилизации, их бремя ложилось почти исключительно на римские и романизированные области; не избегли этой участи и италийские города, в которых набирали преторианцев и офицеров. Мужчины, уезжавшие на целинные земли востока и юга, редко возвращались назад, многие из них находили там свою смерть; меж тем для колонизации и урбанизации недавно присоединенных провинций нужен был все новый и новый приток многочисленных людских резервов. Мы уже упоминали о том, что Траян стремился развивать города в новых придунайских землях, для того чтобы под защитой дунайского лимеса создать новую Галлию. Известно также, что он основал многие колонии в Африке и что при его правлении быстро и эффективно продвигалась урбанизация ряда областей Сирии. Все это происходило за счет более древних и в большей степени романизированных (или эллинизированных) римских провинций — Испании, Галлии, Далмации и Малой Азии. Поэтому неудивительно, что в городах Испании начались волнения и протесты против непрекращающихся мобилизаций.

Времена, когда Рим мог финансировать свои войны, а победы приносили завоевателям богатства, миновали. Какой бы богатой ни была дакийская и месопотамская военная добыча, ее было недостаточно, чтобы покрыть колоссальные расходы на ежегодное проведение планомерных военных операций, требующих многочисленных войск и ведущихся на далеко удаленных друг от друга театрах военных действий. Постоянные перемещения войск к местам боевых действий, нашедшие достойное художественное воплощение в рельефах колонны Траяна, требовали реконструкции старых и прокладки новых дорог, строительства дорогостоящих мостов (достаточно вспомнить знаменитый мост через Дунай), постройки новых кораблей, массовой мобилизации тяглового скота и его погонщиков, подготовки городских квартир для солдат, находившихся на марше, накопления в определенных пунктах огромных количеств продовольствия, для чего опять-таки нужны были хорошие дороги и достаточное количество транспортных средств, а также обеспечения регулярного подвоза огромного количества всевозможного оружия, одежды и обуви. Лишь тот, кто на собственном опыте испытал подобные трудности, несмотря на наличие современных железных дорог, автомобилей и крупных фабрик, может оценить всю остроту проблем, которые возникали в Древнем Риме во время настоящих, а не «колониальных» войн, продолжавшихся годами. Кроме того, после войны с даками Траян выделил огромные денежные суммы на congiaria для народа, donativa для солдат, а также на всевозможные игры и представления. Еще большие затраты были им сделаны на масштабное строительство в Риме, Италии и в провинциях. Не следует забывать, что Траян был величайшим строителем, какого только знал Рим после Августа и Нерона, и что он вместе с тем всячески избегал увеличения налогов или других поборов, которые могли превзойти меру платежеспособности римских граждан.

Методы, с помощью которых удовлетворялись потребности римского войска, нам почти неизвестны. Мы знаем только то, что в основном это делалось путем реквизиций, для чего и в Италии, и в провинциях широко использовался подневольный труд. Но даже на основании имеющихся в нашем распоряжении скудных материалов можно заключить, что повинности, связанные со строительством и ремонтом дорог, со снабжением продовольствием войск в придунайских провинциях, во Фракии, Македонии и Вифинии, т. е. в тех землях, через которые проходили важнейшие дороги из Италии в придунайские области и отсюда — на парфянский театр военных действий, были тяжелым бременем для населения. В надписях имеется несколько показательных примеров. Траян настаивал на ремонте одной из дорог на территории Гераклеи Линкестидской, который был возложен на город и прилегающие к нему племена. Богатые граждане из Берое в Македонии заступились за свой город и сняли с него часть бремени; городам Македонии — относительно богатого края, производившего зерно, — было трудно платить налоги и собирать необходимое количество зерна для своего населения. Неудивительно, что ко времени начала правления Адриана, когда основные ресурсы в провинциях уже были исчерпаны, положение крайне обострилось. Подобная ситуация сложилась в Вифинии. Не случайно в 111 г. по Р. X., вскоре после окончания Парфянской войны, Траян отправил туда Плиния Младшего, одного из своих лучших людей, дав ему задание навести порядок в финансах вифинийских городов и проконтролировать управление провинцией в целом и ее отношения с зависимым от Рима Боспорским царством — важнейшим поставщиком, обеспечивавшим армии на востоке. Не случайно также, что города, лежащие вдоль главной дороги на восток (в Византий и Юлиополь), жаловались на то, что их средства постоянно отбирают, чтобы обеспечить передвижение войск. Здесь совершенно так же, как в Македонии, богатые люди приходили на помощь своим провинциям: члены бывшего царского дома в Галатии и ликийский миллионер Опрамоас упоминают о своем участии в снабжении Траяна и Адриана и их войск незадолго до смерти Траяна и в последующее время. Достаточно прочитать известное описание у Плиния, в котором показано, чем для провинций оборачивались путешествия цезаря, чтобы составить себе представление о том, каким тяжким было это бремя даже во времена просвещенного правителя Траяна. Особенно же тяжело приходилось провинциям во времена войн, когда в силу обстоятельств цезарь чаще, чем ему того хотелось бы, применял чрезвычайные меры. Подробные сведения на этот счет у нас имеются о более поздних временах, о них пойдет речь в следующей главе. Однако методы, применявшиеся после Траяна, определенно были изобретены гораздо раньше.

И все же нас слегка удивляет, когда выясняется, что войны Траяна оказались поистине роковыми для Римской империи. Сам Траян был слишком импульсивным человеком, чересчур увлекавшимся военными авантюрами, чтобы ясно сознавать, что его военные походы подрывают жизненные силы империи. Однако он обратил внимание на быстрый упадок Италии и попытался поправить ее положение, — в дальнейшем он ни разу не вышел за пределы тех завоеваний, которые наметили еще Флавии и Нерва. Упадок Италии выразился в страшном сокращении численности населения полуострова и одновременном упадке сельского хозяйства. Мы уже упоминали о том, что Домициан попытался спасти Италию, запретив возделывать виноград в провинциях. Нерва решил снова заселить италийские равнины и с этой целью одобрил план раздачи земель бедным гражданам; он был также первым правителем, попытавшимся ввести alimenta. Траян запретил эмиграцию из Италии и поселил римских ветеранов в непосредственной близости от Рима. Он заставил сенаторов приобретать землю в их родной стране, и он же дал всем италийским землевладельцам, и мелким и крупным, возможность улучшить свое положение, предоставив им кредиты на выгодных для них условиях. Последнее мероприятие, по-видимому, было тесно связано с тремя первыми и означало лишь применение нового средства для достижения той же цели, которую имел в виду и Нерва. Но мало было просто остановить поток эмиграции из Италии и таким искусственным способом создать огромную массу безработных пролетариев, — их нужно было обеспечить работой и жильем. Попытка Нервы превратить этих людей в самостоятельных земледельцев оказалась слишком дорогостоящим предприятием, и его не удалось осуществить в широких масштабах. Траян избрал другой путь. Он привлек в Италию капитал, с одной стороны, заставив сенаторов вкладывать деньги в италийскую земельную собственность, с другой — организовав дешевую ипотеку уже имеющихся земельных владений. Благодаря этому области, которым уже грозила опасность постепенного превращения в пустыни, снова стали использоваться в сельском хозяйстве. Поскольку экономика I в., основанная на труде рабов, стала нерентабельной, а ее превалирующей формой стал аграрный труд арендаторов, увеличение площадей сельскохозяйственных угодий обусловило постоянное возрастание спроса на труд свободных арендаторов; этот процесс создал благоприятные условия для пролетариев, не имевших своего собственного клочка земли: теперь им было легче приобрести жилье, сельскохозяйственные орудия, скот и маленький земельный участок в поместье крупного землевладельца. Когда Плиний вложил свое состояние в италийские земли, он действовал в соответствии с мерами Траяна и тем самым поддержал его действия, направленные на заселение италийских земель. Тем же целям служило массовое освобождение рабов, происходившее в это время и поддержанное цезарским законодательством. И еще одним средством достижения все той же цели были проценты, которые начислялись государством по кредитам, предоставлявшимся для приобретения земли в Италии, и затем шли на содержание детей италийского пролетариата, т. е. представляли собой alimenta, которые были расширены при Траяне и поддержаны такими крупными землевладельцами, как, например, Плиний, и постепенно распространены и на провинции.

Таким образом, экономическая и социальная политика Траяна, так же как и политика его предшественников на престоле, была направлена на сохранение за Италией ее ведущей роли, а также на возвращение полуострову его былого превосходства в экономике империи. Для этого Траян создал особую категорию чиновников из сенаторского сословия, которым надлежало направить все силы италийских городов на выполнение единой задачи. Но мероприятия Траяна не увенчались успехом. Очевидно, упадок Италии на некоторое время был приостановлен, но окончательно остановить этот процесс так и не удалось. Опыт, приобретенный Плинием при использовании труда арендаторов, был типичным для общей ситуации в стране. Италия больше не являлась экономическим центром империи, да уже и не могла им быть.

Между тем ухудшалось и положение провинций. Было бы несправедливо ставить в вину Траяну то, что он не уделял внимания их нуждам. Имеется множество упоминаний о том, что он планомерно способствовал развитию городов в некоторых провинциях, и в не меньшем объеме, чем это делалось при Веспасиане. Траян старался пресекать чрезвычайно распространившиеся злоупотребления недобросовестных наместников — об этом свидетельствуют многочисленные процессы, деятельное участие в которых принимал Плиний. Траян также пытался привести в порядок финансы провинциальных городов, назначив там специальных кураторов, которым надлежало следить за рациональным использованием собственности в городах и сокращать расходы на обустройство учреждений, обеспечивающих всевозможные удобства и комфорт граждан. Упадок городов означал упадок государства, так как города были ответственны за уплату налогов горожанами и жителями городских территорий. Такие полумеры не могли спасти ситуацию. Когда, возвращаясь из Месопотамии в Рим, Траян умер, положение империи было далеко не блестящим. Его победы не смогли привести к прекращению набегов опасных соседей. После недолгого затишья, которое наступило в результате покорения Дакии, и языги на Тисе, и роксоланы на Нижнем Дунае возобновили свои грозные набеги на провинции. В Британии и Мавритании начались новые войны. По Месопотамии, Палестине, Египту и Киренаике прокатились жестокие, кровавые восстания евреев, последнее из них полностью опустошило Киренаику. Города Италии и провинций уже были не в состоянии нести расходы по целому ряду войн, которые казались неизбежными.

Столь опасным положением империи объясняется политика преемника Траяна, Адриана. Не стоит упрекать Адриана в неразумности и отсутствии предприимчивости, если он не продолжил завоевания своего предшественника в Месопотамии и, совершив ряд успешных военных операций, тем не менее пошел на некоторые уступки сарматам. Адриан был очень энергичным и умным человеком. Его деяния говорят сами за себя. Ни один цезарь не был так любим солдатами, как он, даже несмотря на то, что строжайшая военная дисциплина всегда была главным его требованием. Ни один цезарь, как мы еще увидим, не понимал потребностей империи лучше, чем Адриан. И если он не продолжил завоевательную политику Траяна, то это проистекало из понимания неплодотворности такой политики, а также знания того, что резервы Римской империи недостаточны для дальнейшего продолжения завоевательной политики и не могут создать для нее прочной базы. Главной задачей этого умного правителя империи являлось создание надежных основ без увлечения масштабными планами военных завоеваний, — именно на понимании этих обстоятельств и базировалась политика Адриана. Он без колебаний взялся за неизбежное усмирение сарматов, но отказался от расширения пределов империи и ограничился тем, что получил от сарматов согласие защищать ее рубежи за ежегодно выплачиваемое вознаграждение. Это была та же самая политика, которую проводил Траян по отношению к Боспорскому царству. Адриан подавил восстание евреев на востоке и позаботился о восстановлении численности населения Киренаики, направив туда колонистов. И в Мавритании и Британии его действия были успешными, и в обеих этих провинциях Адриан серьезно улучшил военную оборонительную систему. В Месопотамии он создал буферные государства, которым надлежало стать оплотом империи против набегов парфян, а также основал и организовал Каменистую Аравию и прилегающие к ней области. Благодаря постепенному введению системы местного призыва солдат Адриан добился притока свежих сил в войска, которые теперь были знакомы с нуждами провинций, где они были дислоцированы. Благодаря укреплению старых и строительству новых крепостей на римском лимесе, — а он отнюдь не был чем-то вроде Великой китайской стены, служащей единственной защитой от врагов, — стало легче оборонять провинции. Но все-таки главной защитой по-прежнему оставались моральный дух и дисциплина римских солдат, поднявшиеся до необыкновенных высот именно при Адриане.

Однако главной задачей Адриана было укрепление основ Римской империи. И если первыми его деяниями были освобождение Италии от уплаты традиционного налога, взимавшегося при смене цезаря (aurum coronarium, στέφανος), и уменьшение этого налога для провинций, если за этими первыми улучшениями последовало общее списание всех долгов Италии фиску, если, наконец, — и это было не последнее по значимости мероприятие — городам империи была оказана щедрая финансовая помощь, то отсюда следует сделать вывод о том, что общее положение было критическим и требовало немедленного реагирования. Упадок империи в известной мере объяснялся бесконтрольностью и коррупцией цезарских чиновников, т. е. явлениями, развитию которых способствовали непрекращающиеся войны при Траяне. Как мы убедились, Траян видел эти недостатки и боролся с ними. Адриан попытался изменить ситуацию, улучшив контроль за государственными чиновниками, для чего он привлек на службу самое способное и умное сословие — всадников. Сбор налогов, если он не осуществлялся городами, был доверен почти исключительно представителям этого сословия, которые действовали либо как непосредственно уполномоченные государства, либо как государственные концессионеры (conductores). Их деятельность контролировали цезарские чиновники. Институт государственного кураторства был сохранен и еще более развит. Из богатого опыта его работы цезарь сделал заключение, что для сохранения устойчивого положения городских финансов иного средства не существует. Конечно, все эти реформы еще более тяжким бременем легли на налогоплательщиков, но Адриан считал, и совершенно справедливо, что это зло — гораздо меньшее, чем бесконечные войны.

Адриан хорошо понимал, что все эти меры являются лишь паллиативом и сами по себе не приведут к улучшению положения империи. Главным бедствием была не слабость администрации и не растраты городами денежных средств, равно как и не тяжкая обязанность защищать границы империи путем наступательных войн, — главной причиной упадка были прогнившие государственные основы, особенно экономические, на которых покоилось все здание империи. Она не была в достаточной степени цивилизованной; иначе говоря, ее экономическая жизнь не была настолько развитой, чтобы выдерживать большие нагрузки, без которых самоутверждение единой и политически целостной империи было немыслимо. Именно по этой причине Адриан, некоторое время оказывавший поддержку Италии и предоставлявший ей различные привилегии, в конце концов отказался от идеи восстановления ее ведущего положения по отношению к остальным землям империи и посвятил свою жизнь провинциям. Не досужее любопытство побуждало его снова и снова совершать путешествия в самые отдаленные уголки империи. Движимый духовными интересами, он легко переносил невзгоды жизни вечного путешественника и даже находил удовольствие в таком образе жизни. Но не непоседливость путешественника увлекала Адриана в поездки, — он хотел как следует узнать империю, которой правил, причем узнать лично и во всех деталях. Он полностью отдавал себе отчет в том, что является правителем греко-римской империи и что попытка отдать предпочтение какой-то одной провинции была бы никчемной тратой времени и сил. Этим объясняется проэллинистическая политика Адриана, которой способствовали также его духовные интересы и любовь к искусству.

Для улучшения жизни провинций и повышения их благосостояния существовал, по крайней мере с точки зрения античного наблюдателя, один-единственный путь: дальнейшая урбанизация, неустанное создание новых очагов культуры и прогресса. Убежденность в этом, а также желание составить свое войско из культурных элементов побуждали Адриана неуклонно проводить политику поощрения городов во всех провинциях империи. Сколько городов он основал во время своих разъездов по стране, подсчитать невозможно. Наш материал в этом отношении весьма скуден. Но можно с уверенностью сказать, что после Августа, Клавдия, Веспасиана и Траяна именно цезарь Адриан внес наибольший вклад в урбанизацию империи. Его деятельность в основном простиралась на области, которые в силу своего положения представляли собой важнейшие военные оплоты на границах империи. Конечно, рейнская граница была надежна, так как тыл здесь составляли Галлия и Испания. Но положение в limites на Дунае, Евфрате и в Африке было не столь благоприятным. Несмотря на усилия Клавдия·, Флавиев и Траяна, города в большинстве придунайских провинций, и особенно во Фракии, все еще пребывали в младенческом состоянии. На обширных пространствах Малой Азии и Сирии жизнь текла по старому руслу, придерживаясь древних примитивных форм, то же самое можно сказать и о больших областях Африки. В главах VI и VII мы уже рассматривали деятельность Траяна в этих провинциях. В придунайских землях часто встречаются municipia Aelia, а в областях греческого языка на Балканском полуострове и в Малой Азии было большое количество городов, названных в честь Адриана, — Адрианополь или в таком же роде. Кроме Антинополя в Египте известны Адрианутера и Стратоникея в Малой Азии; оба они были раньше деревнями, и в них политика Адриана подверглась серьезным испытаниям. Многие поселения в Африке стали городами только благодаря цезарю. Сельские общины, не готовые к тому, чтобы превратиться в города, получили от Адриана существенные привилегии, вследствие чего условия жизни в этих поселениях заметно приблизились к условиям жизни в настоящих городах.

И все же имелось много областей, в которых городская жизнь даже не зародилась. Такими областями были равнины Египта и большие цезарские домены в Африке и Азии. Адриан хорошо знал, какова была жизнь в этих краях. Он понимал, что благосостояние империи в огромной мере зависит от доходов этих областей и что было бы опасно превращать их в городские территории, чтобы таким образом заставить значительную часть каждой области работать на содержание города. Безусловно, Адриан ничуть не обманывался на тот счет, что экономические отношения в этих цезарских поместьях были совершенно ненормальными. Крестьяне Египта жаловались, особенно после Иудейской войны, на высокие налоги, в африканских доменах крупные арендаторы (conductores) предпочитали брать в аренду пастбища, а не поля и сады; они равнодушно смотрели на то, как гибли поля и виноградники, превращаясь в пустыни, из-за чего сокращалась площадь земель, обеспечивающих существование крестьянских семей. Насколько можно судить по некоторым сохранившимся фрагментам законов Адриана, он стремился к тому, чтобы в его поместьях появилось новое поколение предприимчивых хозяев, заинтересованных во внедрении новых, прогрессивных форм земледелия, а также новое население, поставляющее солдат для войска и регулярно уплачивающее государственные налоги. Ему не нужны были жалкие арендаторы, которые кое-как работали на своих участках и жаловались на притеснения со стороны откупщиков и цезарских чиновников, на непомерные поборы и на тяготы подневольного труда. Адриану были нужны хорошие садоводы и виноградари — не арендаторы, а собственники (possessors) земли, и в соответствии с этими целями он действовал.

Из документов, найденных в Египте, мы знаем, что Адриан превратил часть царских земельных владений в поместья, сдававшиеся в аренду, к которым арендаторы относились почти так же, как к своей частной собственности. Эти земли получили название βασιλική γη Ιδιωτΐχω διχαίφ έπΐχρατουμένη [царская земля во владении честного частного владельца (греч.)] или βασιλική γη έν τάξει Ιδιοκτήτου αναγραφόμενη [царская земля, регистрируемая в разряде владения частного лица (греч.)]. Произведенные Адрианом реформы приходятся на 117 г. по Р. X., их причиной был серьезный упадок сельского хозяйства во многих местностях Египта, отчасти обусловленный Иудейской войной. Путем снижения арендной платы и заключения долгосрочных договоров, по которым аренда земли почти приобретала характер собственности, Адриан намеревался пробудить у арендаторов царских земель предприимчивость и большую заинтересованность в земледельческом труде. В нашем материале отсутствуют данные о том, в каких масштабах проводились реформы Адриана. Если мероприятия, направленные на снижение арендной платы, — а под ними, очевидно, подразумевалось превращение участков упавших в цене царских земель в новую категорию наполовину царских, наполовину частных владений — проводились только во время правления Адриана и если новая земельная категория позднее, при обмере земель, упоминается лишь изредка, то отсюда можно сделать вывод, что реформа Адриана в этой стране древних традиций была обречена на недолговечность и не имела серьезных последствий. В этой связи мы можем сослаться на другой документ, из которого явствует, что Адриан хорошо знал нужды сельских хозяев и разбирался в методах, которые применял для улучшения положения дел в Египте. Это два недавно найденных папируса, представляющих собой копии одного и того же документа — эдикта Адриана, опубликованного намного позднее первой попытки этого цезаря улучшить положение в сельском хозяйстве Египта (135–136 гг. по Р. X.). Ко времени составления эдикта Адриан уже состарился, и, вероятно, его взгляды стали более консервативными. В 130 г. он приезжал в Египет и основательно изучил местную жизнь. Адриан уже не был склонен проводить радикальные реформы. Целый ряд неурожайных лет привел к тому, что египетские земледельцы (γεωργοί) подали прошение об уменьшении взимаемых с них платежей. Хороший год, пришедший на смену неурожайным годам, побудил цезаря ответить на прошение в свойственной ему благочестиво-набожной и одновременно саркастической манере: общее снижение налогов он категорически отклонил, ссылаясь на то, что земледельцам помогут божественный Нил и законы природы. Что же касается его самого, то он все-таки идет крестьянам навстречу и распределяет их задолженности на пять, четыре или три года, в зависимости от того, каково экономическое положение соответствующих земельных участков. Упоминание о денежных выплатах и необычное выражение προσοδιχά, которым в эдикте обобщенно обозначены различные платежи, позволяют с некоторым сомнением все же предположить, что земледельцы, просившие об уменьшении поборов, не были простыми работниками, а являлись собственниками, вернее, представителями той категории, которую Адриан сам же когда-то и создал, т. е. наполовину — собственниками, наполовину — арендаторами земли.

Еще более показательны для политики Адриана африканские документы, связанные с управлением цезарскими поместьями. Когда Флавии и Траян производили реорганизацию цезарских saltus после крупномасштабных конфискаций, проведенных Нероном, они старались надолго обеспечить их надежными арендаторами, а также привязать арендаторов к земле, используя их личные экономические интересы. С этой целью известный Манций — вероятно, специальный уполномоченный одного из Флавиев, а не богатый землевладелец из сенаторского сословия — опубликовал распоряжение, впоследствии получившее название lex Manciana, по которому любой желающий мог использовать невозделанные земли, входившие в цезарские и государственные домены. До тех пор пока землю возделывали оккупанты, они оставались ее собственниками; на условиях, сформулированных в законе, им был дан ius colendi, причем не требовалось заключение какого-либо особого договора. Если они сажали на участках плодовые деревья и оливы, то им даже предоставлялся ипотечный кредит и они могли завещать участок своим наследникам. Но если в течение определенного времени земля оставалась невозделанной, она возвращалась ее собственнику, причем предполагалось, что дальнейшие земельные работы на себя возьмет крупный арендатор поместья, предприниматель. Оккупанты были также обязаны жить в пределах поместья, обосновавшись там надолго; в этом состояло их отличие от жителей деревень — местных уроженцев, арендовавших участки земли, а также от арендаторов, для которых строил жилища собственник земли и которые трудились на земле, очевидно, по краткосрочному договору.

Адриан оставил в силе основные положения lex Manciana, но пошел еще дальше, издав один или два закона, касающихся пустынных и заброшенных земель цезарских поместий в Африке. На них Адриан хотел поселить долгосрочных арендаторов — людей, которые были бы в состоянии создать в своих хозяйствах более высокую культуру земледелия, высадив оливы и инжир, т. е. ему были нужны настоящие хозяева: своими силами вырастив сады и оливковые рощи, они сознавали бы свою прочную связь с землей. Поэтому он разрешил оккупантам сажать и сеять не только на запущенных, но и на пахотных землях, если те не засевались в течение десяти лет. Кроме того, он позволил им разводить масличные и плодовые культуры на пустующих землях. Адриан предоставил им также права possessors, т. е. квазисобственников земли. Теперь у них был уже не ius colendi, но usus proprius на пахотные и садовые земли, к тому же они могли завещать эти земли своим наследникам, при условии, что те также будут трудиться на земле и выполнять свои обязательства перед собственником земли и крупными арендаторами. Несомненно, Адриан руководствовался тем соображением, что создание класса свободных землевладельцев на цезарских землях повысит культуру земледелия. По всей вероятности, усилия Адриана и других цезарей во II в. по Р. X. увенчались успехом. Я убежден, что быстрое распространение олив по всей Африке отчасти было обусловлено привилегиями, которые Адриан предусмотрел для тех, кто сажал оливковые рощи.

Эту же политику цезарь проводил и в других провинциях, особенно в Греции и Малой Азии. В главе VI мы упоминали о разграничении крупных областей, произведенном им в Македонии. Весьма вероятно, что таким способом Адриан пытался поставить на прочную основу примитивное сельское хозяйство этой провинции. В Аттике мелким арендаторам были отданы земельные владения, прежде принадлежавшие известному Гиппарху, ставшему жертвой Домициана. В Малой Азии Адриан поддерживал интересы мелких собственников, владевших землей в бывшем округе храма Зевса в Эзани. А из одной недавно найденной надписи нам стало известно, что Адриан хотел приобрести плодородные земли в Беотии на озере Копаида. Наконец, в главе VII мы уже упоминали о том, что именно Адриан ввел на рудниках и в каменоломнях, принадлежавших цезарям и государству, систему сдачи в аренду отдельных рудников мелким арендаторам или оккупантам вместо прежнего использования там труда рабов или заключенных. И здесь главной целью Адриана было формирование новых категорий трудящихся, способных работать с высокой производительностью, и создание зачатков будущих общин, поселений, которые впоследствии могли бы превратиться в деревни и города.

Мероприятия цезаря не были оригинальны. Мы видели, что восстановление мелкой собственности являлось одним из важнейших пунктов в программе просвещенных монархов, его горячо отстаивал в своем Εύβοιχος Дион Хрисостом. Однако не подлежат сомнению усердие Адриана и щедрость, с которой он проводил свою политику во всей империи, ни в чем не отдавая предпочтения Италии.

В других областях экономики Адриан проявлял такую же настойчивость. В его времена по-настоящему обрело почву положение, восходящее к Нерве и Траяну и разделявшееся всеми цезарями II в. и особенно в III в., о том, что слабого нужно защищать от сильного, бедного — от богатого, униженных humiliores — от почитаемых honestiores. Эта политика нашла отражение во многих мероприятиях законодательного характера II и III вв.: они относятся к вольноотпущенникам и рабам, защищают collegia tenuiorum, вводят новшества в судопроизводство для защиты tenuiores от potentiores и с этой же целью вносят ряд изменений в области долговых отношений и прав. Ряд документов, найденных на востоке Римской империи, затрагивает всевозможные мелкие детали, но вместе с тем чрезвычайно показателен в смысле общего направления экономических планов Адриана; они свидетельствуют о том, что его участие в этих мероприятиях было очень активным. Подобно Солону, Адриан лично решил вопрос о торговле маслом в Афинах, строгим указом положив конец неограниченному вывозу масла и настояв на его продаже в самих Афинах. В другом рескрипте, опять-таки содержащем реминисценции прошлого, Адриан обрушивается на мелких торговцев, которые поставляли на рынки рыбу по недоступной для бедняков цене: «Вся выловленная рыба должна продаваться либо самим рыбаком, либо теми, кто покупает рыбу непосредственно у него. Покупка этого товара третьими лицами с целью перепродажи ведет к повышению цены». В этом же духе Адриан или его наместник вмешиваются в спор между банкирами и мелкими торговцами в Пергаме, выступая в защиту интересов слабой стороны.

У нас нет возможности далее заниматься периодом правления Адриана и оценкой значения его личности в истории Римской империи. Эта тема заслуживает отдельного рассмотрения. Невозможно не признать, что Адриан делал все возможное для укрепления фундамента империи. Он брался за решение важнейших проблем и по мере сил старался удовлетворить интересы всех слоев населения. Империя обязана ему тем, что после тяжелых лет правления Траяна настал короткий период покоя и благоденствия. Конечно, не следует забывать, что мир был обеспечен не только дипломатическими успехами Адриана, но прежде всего благодаря заслугам Траяна, который своими блестящими победами расчистил путь для успешной дипломатической деятельности своего преемника и, кроме того, оставил ему в наследство войско, на верность и дисциплинированность которого можно было всецело положиться.

Спокойное правление Антонина Пия, при котором посеянное Адрианом дало богатые всходы, отличается некоторыми интересными особенностями. По-видимому, усилия Адриана, направленные на возрождение благосостояния страны, были все-таки не сплошь успешными: процесс оздоровления экономики замедляли частые разъезды правителя, дальнейшее развитие цезарской бюрократии и грандиозные стройки, — все эти дела поглощали огромные суммы. Пий как раз и старался сократить эти и подобные им расходы. Адриан много строил и в Риме, и в провинциях, Пий же в этом направлений проявлял величайшую бережливость. Он сознательно отказался от того, чтобы взваливать на бюджет провинциальных городов тяжкое бремя достойного обеспечения визитов цезаря в провинции. Численность административных чиновников при нем не увеличилась, напротив, Пий даже уменьшил ее: в полном согласии с пожеланиями сената он снова поручил Италию попечению высокопоставленных сенатских чинов. Он даже решился на такой шаг, как продажа ненужного оборудования из запасов цезар-ского хозяйства и некоторых цезарских поместий. Все это говорит о том, что не следует переоценивать тогдашнее благосостояние империи. В ней действовали силы, которые подрывали это благосостояние даже во времена полного мира.

С приходом к власти Марка Аврелия положение империи вновь стало критическим. Нет необходимости приводить здесь уже известные факты. Напряженные отношения Рима с парфянами обострились до такой степени, что интересы империи, несмотря на миролюбивые устремления великого цезаря, потребовали, как во времена Траяна, предпринять военный поход против великой восточной державы. Едва этот поход был успешно завершен, как в восточной армии начала свирепствовать чума, перекинувшаяся затем на Италию и другие области империи. Отвлечением отборных войск от границы империи, проходившей по Дунаю, мгновенно воспользовались германцы и сарматы. Они напали на придунайские провинции и продвинулись до Аквилеи. Война, развязанная ими, была прервана безуспешной попыткой узурпировать цезарскую власть, предпринятой победителем персов Авидием Кассием… Но как только восстание Кассия было подавлено, война возобновилась. Сам цезарь — точно так же, как и виднейшие мужи его времени, — хорошо понимал, что необходима новая энергичная война; она должна была обеспечить империи некоторый период мирной жизни и показать врагам Рима, что былая сила, с помощью которой так часто одерживались победы над соперниками и врагами, все еще не иссякла. Обороноспособность империи блестяще выдержала испытание, которому ее подвергли опасные кровопролитные войны Марка. Солдаты проявили все ту же прекрасную выучку и ту же дисциплину, что отличала римскую армию при Траяне и Адриане. В блестящих военачальниках недостатка не было, и, несмотря на чуму и мятежи, Марк завершил бы войну присоединением большой части Германии, если бы его не постигла преждевременная смерть.

Но если войско выдержало испытание, то о финансах империи этого сказать было нельзя. Казна была пуста. Цезарю претило вводить какие-то новые налоги, — он предпочел выставить свои сокровища на публичные торги, продолжавшиеся два месяца. И все-таки введения новых налогов избежать не удалось. Из случайного сообщения нам известно, что из-за морского нападения германских и кельтских племен цезарь был вынужден ввести в Малой Азии особый налог по эллинистическому образцу. Положение империи, в то время когда Марк унаследовал ее от своего приемного отца, было явно не столь блестящим, как того можно было бы ожидать. В противном случае Марк не распорядился бы сразу же, в начале своего правления, по примеру Адриана аннулировать долги фиску и эрарию, в том числе, вероятно, и недоимки, и на всем протяжении его правления города не одолевали бы его бесконечными прошениями о дарениях или о снижении налогов. Когда солдаты после победоносной войны с маркоманнами подали прошение о повышении своего жалованья, цезарь дал им решительный отказ, в котором явственно ощущается горечь: «Все, что вы получаете помимо вашего регулярного жалованья, приходится собирать ценой крови ваших родителей и родственников. Превыше цезарской власти только бог». По-видимому, приходилось считаться с тем, что этот решительный отказ мог подвергнуть опасности положение смелого цезаря — правителя, который отдавал все свои силы на благо империи, вверенной ему богом. Такой ответ солдатам мог дать только человек, хорошо понимавший критическое положение налогоплательщиков во всей империи.

Параллельно с постоянным возрастанием потребности государства в людских резервах и деньгах росло и уже принимало угрожающие формы недовольство в провинциях. Испания отказалась в очередной раз поставить солдат для войска, и цезарю пришлось с этим смириться. В Галлии и Испании было полно дезертиров, занимавшихся грабежом и разбоем; их число было столь огромным, что при Коммоде некий Матери уже повел против правительства самую настоящую войну. В Египте число тех, кто бежал в болота нильской Дельты, не выдержав тяжкого бремени налогов, принудительных работ и страшась военного призыва, возросло настолько, что эти беглецы, которых прозвали буколами, под предводительством одного из жрецов также бросили вызов правительству. Поэтому неудивительно, что под давлением этих обстоятельств Коммод — сын Марка Аврелия, унаследовавший от отца власть, но не энергию и решительность, не имевший чувства долга и никакого влияния на солдат, — принял решение приостановить военные действия против германцев, несмотря на молчаливое неодобрение и явное отсутствие поддержки со стороны сената, предвидевшего губительные последствия этой меры, и завершил войну подписанием договора, который сенатская оппозиция заклеймила как «позорный». Коммод ответил на это террором, и дальнейшее развитие событий приняло то же направление, которое уже было когда-то при Домициане. Но об этом речь пойдет в следующей главе.

Несмотря на все трудности, вызванные войной, чумой, бедностью и мятежами, правление Марка ничем не отличалось от деятельности его предшественников. Во времена бедствий он был вынужден прибегать к жестким мерам, вызывавшим постепенно нараставшее недовольство, но Марк делал все, что было в его силах, чтобы смягчить последствия своих действий и помочь тем, чьи интересы были ими ущемлены. Еще одной интересной особенностью его правления было внимание, которое он уделял положению рабов и вольноотпущенников, а также меры, принятые им для облегчения их жизни и создания достойных условий существования. На эту тему имеются специальные исследования.

Из нашего очерка экономической и социальной политики цезарей и экономического положения империи во II в. можно сделать выводы о том, сколь непрочной была база, на которой покоилось видимое благополучие государства, и если после любой широкомасштабной войны государство оказывалось на краю пропасти, то отсюда следует, что мероприятия цезаря, направленные на укрепление основ государства, остались безуспешными или во всяком случае недостаточными, для того чтобы нейтрализовать другие факторы, постоянно подтачивавшие здание Римской империи. Недавно ученые высказали следующее предположение: постепенный экономический упадок империи объясняется только тем, что не была решена главная проблема; впрочем, решить ее было невозможно. Согласно Отто Зееку, такой проблемой было постепенное сокращение численности населения, по мнению Ю. Либиха и ряда его последователей — неуклонное истощение почв. Но я не вижу оснований, чтобы согласиться с этими взглядами.

Что касается первого тезиса, то Зеек приводит веские доводы в пользу постепенного сокращения численности населения Греции и Италии. Правильность его предположения не подлежит сомнению, однако разве это дает нам право обобщенно утверждать, что и в других областях империи происходило то же самое? Конечно, прямых сведений о противоположном процессе у нас нет, как нет и статистических данных, которые служили бы надежными доказательствами того, что население провинций не сокращалось. Но можно привести факты, в свете которых теория Зеека оказывается весьма маловероятной. Греция представляла собой исключение: она была одной из самых бедных стран Древнего мира; утратив свое положение мирового экспортера масла, вина и промышленных товаров, она была обречена на экономический упадок. Не слишком сильно отличалось от положения Греции и положение Италии. Поскольку в провинциях перед римскими гражданами открывались гораздо более широкие возможности для обеспечения своего существования, Италия постоянно теряла своих лучших сынов, а возникшие лакуны заполнялись рабами. Когда приток рабов уже стал недостаточным, в Италии начался спад, а так как колонизация охватывала все новые и новые земли, поток эмигрантов не иссякал.

Положение других областей империи, однако, было иным. На протяжении всего I–II вв. греко-римская культура проникала во все новые и новые области востока и запада. Степи и леса, болота и пастбища превращались в поля и сады; возникали новые города, и какое-то время они были даже богатыми и процветающими. Принимая во внимание эти факты, невозможно, как представляется, переносить теорию о сокращении населения на Египет, Малую Азию и Сирию на юге и юго-востоке, на Африку, Испанию, Британию, Германию и Галлию на юге и западе, на придунайские земли на северо-востоке. Примером тому может служить расцвет такого города, как Тамугади (Тимгад) в Африке, развалины которого свидетельствуют о том, что из маленькой военной колонии, состоявшей из нескольких жилых кварталов и с населением, не превышавшим две тысячи человек, он быстро превратился в сравнительно крупный город с населением, по крайней мере в три раза большим. Его подъем может быть объяснен только общим ростом населения во всей области. Если не согласиться с нашим доводом, то будет совершенно непонятно, для кого в Тамугади были построены многочисленные лавки и базары, для кого были в таком количестве устроены бани и амфитеатр. Недавно там были раскопаны промышленные кварталы, относящиеся к более позднему периоду. Это просторные мастерские и даже настоящие фабрики, хотя и небольшие. Они располагаются кольцом вокруг городского центра и относятся ко времени, когда население города, а также население прилегающих равнин постоянно увеличивалось. Тамугади был основан при Траяне, его быстрое развитие происходило в течение II–III вв., продолжалось оно и в более позднее время. История многих других городов Африки и остальных провинций была схожей. Хорошим примером здесь являются караванные города Сирии, а также земли к востоку от Иордана и Аравии: Петра, Гераса, Филадельфия (нынешний Амман), Пальмира. Все эти города пережили подлинный расцвет в период после Траяна, и их непрекращающийся рост продолжался до конца III в.

Столь же мало убедительна и теория об истощении почв. Здесь также необходимо проводить различие между определенными областями Греции и Италии. Причинами обеднения известных районов Италии являлись бездумная вырубка лесов и запущенность системы осушения почв, созданной во многих областях империи еще во времена плотного заселения малых пространств. Такими областями были Наций, некоторые районы Этрурии и территории ряда греческих городов в Южной Италии. Почвы здесь везде были неплодородны, и для получения хороших урожаев требовались интенсивный труд и разумный подход к делу. Поэтому вполне естественно, что когда началось освоение более ценных целинных земель, именно эти местности стали первыми жертвами разрухи. Неудивительно, что в римской Кампании вскоре остались только пастбища и виллы и начались эпидемии малярии. На больших пространствах Этрурии почвы, однако, все еще оставались настолько плодородными, что крупные римские землевладельцы приобретали их по высокой цене. Примечательно вместе с тем, что Плиний, который так часто сетует на низкие урожаи, никогда не упоминает об истощении почв на значительных пространствах. Когда Нерва хотел дать землю пролетариям, не имевшим земельной собственности, ему пришлось ее покупать. Отсюда мы делаем вывод — и этот вывод подтверждается алиментарными таблицами, — что в начале II столетия в Италии не было заброшенных, т. е. истощенных, территорий, кроме названных выше областей; в таких краях, как Кампания или долина По, об этом вообще не шла речь. Достаточно прочесть описание Аквилеи у Геродиана и сравнить его с нынешним состоянием этой области, чтобы убедиться в том, что теория истощенности италийских почв во II–III вв. по Р. X. представляет собой результат недопустимого обобщения.

Еще меньше смысла говорить об истощении почв в провинциях. Единственным доказательством — помимо нескольких более поздних свидетельств, — которое приводится в качестве обоснования этой теории применительно к Африке, является тот факт из законов Адриана, что откупщики оставили невозделанными некоторые участки цезарских владений. Не следует, однако, забывать, что цезари в Африке намеревались прежде всего превратить новые земли в сельскохозяйственные угодья, а затем сократить пастбища и расширить площади пахотных земель и садов. Земли, которые предприниматели не обрабатывали, имели второстепенное значение. Вероятно, они предпочитали использовать их для скотоводства или как охотничьи угодья, однако не встретили в этом поддержки у цезаря. Во всяком случае, мы не находим здесь даже слабых намеков на истощение почв в целом. Нигде не встречается подобных жалоб, связанных с африканскими землями, в то же время беспокойство цезарей вызывало преобладание некультивированных земель, отсутствие рабочей силы и засушливый климат, из-за которого возникала необходимость в сооружении оросительных систем. Официальные статистические подсчеты показывают, что еще в IV в. обработанные земли в Проконсульской Африке были чрезвычайно обширны.

Следует ли на этом основании совсем исключить сокращение населения и истощение почв в качестве причин экономической неустойчивости этого огромного культурного ландшафта, располагавшего столь разнообразными природными ресурсами и столь многочисленным населением? Полагаю, что постепенный упадок империи объясняется наличием двух категорий, причем обе они связаны с одной наиболее характерной особенностью античного государства вообще, — тем огромным значением, которое придавалось государственным интересам по сравнению с интересами населения. Теория и практика этого принципа стары как мир. Именно он был той движущей силой, из-за которой восточные монархии и греческие города-государства в значительной мере утратили свое благосостояние, и он же явился главной причиной упадка эллинистических монархий, непосредственных предшественниц Римской империи. Как только этот принцип сформировался и в итоге интересами индивидов и социальных групп стали пренебрегать, подчинив их интересам государства, в массах появилось чувство унижения, которое вскоре начало заявлять о себе, — ведь у людей была отнята всякая радость труда. Но давление, которое государство оказывало на народ, тогда еще не было столь сильным, каким оно стало при римских цезарях. Отчетливое понимание людьми того, что они живут под этим гнетом, уже во II в. по Р. X. сделалось самым ярким признаком социальной и экономической жизни, и с тех пор оно становилось все более глубоким. В восточных монархиях господство государства было основано на религиозных воззрениях, оно принималось как должное и рассматривалось как священный закон. В греческих городах-государствах это господство не достигло своего полного развития, и государству постоянно противостояла сильная оппозиция со стороны влиятельных групп населения. В эллинистических монархиях главенствующая роль государства ощущалась меньше, потому что основная тяжесть ложилась на плечи низших классов, которые издавна привыкли считать ее чем-то неизбежным и даже одним из основных условий своей жизни. При римском господстве процесс принял фатальные формы, которые мы далее попытаемся описать.

Как уже было сказано, имелись две категории явлений, проистекавших из превосходства государства и отражавших возрастающее значение его роли. Первая категория непосредственно связана с прогрессом урбанизации империи. В главе I и там, где речь шла о провинциях на востоке, было показано, что в эллинистическую эпоху город-государство в Сирии и Малой Азии приобрел характер надстройки, а его базис образовали массы, трудившиеся на равнинах и в городах в качестве либо рабов, либо свободных работников. Греческие города, точнее верхушка их населения, состоявшая из греков и эллинизированных местных жителей, все больше и больше превращалась в господ и властителей по отношению к местному населению. Такое же явление, mutatis mutandis, можно обнаружить и в Египте. Греческая и эллинизированная часть населения этой страны, несмотря на то что она не была организована в города-государства, заняла господствующее положение. Естественное развитие этого процесса на некоторое время было приостановлено римским завоеванием. В начальный период своего господства римляне не содействовали дальнейшей урбанизации Малой Азии и Сирии, а предоставляли всему идти своим чередом. Но когда в ходе гражданских войн при Августе и его преемниках союз римско-италийских городов, владевших обширными землями, постепенно превратился в империю, ее правители вернулись к старой, еще эллинистической практике урбанизации и разделили всех людей, проживающих в империи, на две категории: в одну вошли культурные элементы, которые достигли власти благодаря своей культуре, а в другую — варвары, находившиеся у них в подчинении. В течение некоторого времени господствующий класс состоял из римских граждан, все прочие были подданными, peregrini. Но в действительности это разделение существовало только в теории, особенно это касается востока. Возможно, в государственно-правовом отношении жители греческих городов и считались греческими и эллинизированными peregrini, но в восточных провинциях благодаря своему высокому социальному и экономическому положению они по-прежнему являлись господствующим классом.

Со временем стало очевидным, что государственному зданию Римской империи и в особенности власти цезарей необходима более надежная опора, чем та, которую представляли собой немногочисленные римские и латинские колонии в провинциях, и цезари встали на путь оказания содействия городам, все более энергично проводя эту политику как на востоке, так и на западе. В социальном и экономическом плане эта политика означала создание новых центров, население которых состояло бы из наиболее богатых и культурных элементов, занимающих господствующее положение. Такими элементами были крупные землевладельцы и хозяева мастерских, все же прочее население должно было работать на них. Новое сословие служило не только опорой государству и цезарям, но и обеспечивало империю добросовестными административными чиновниками. Каждый новый гражданин нового города был государственным служащим, не получающим жалованья.

Процесс урбанизации уже был описан в предшествующих главах; мы показали, что его следствием было разделение населения империи на два больших класса правителей и подчиненных — привилегированную буржуазию и трудящихся, землевладельцев и крестьян, работавших на земле, а также хозяев мастерских или лавок и рабов. Чем выше было число городов, тем больше углублялась пропасть между этими двумя классами. Любой рост численности господствующего класса означал увеличение объемов работы для непривилегированного класса. Та часть городского населения, которая составляла купечество, разумеется, не бездельничала, — она содействовала росту благосостояния империи своей энергичной и умелой деятельностью. Но основным типом горожанина все более и более становился рантье, получавший доходы от земельных владений или мастерских. Движущей силой экономической жизни теперь стало среднее сословие — в основном рабы и вольноотпущенники, занимавшие промежуточное положение между имущим классом и трудящимися.

Этот раскол населения на два класса, со временем буквально превратившихся в две противостоящие друг другу касты, не воспринимался как большое зло до тех пор, пока империя расширялась и приобретала все новые территории, где города могли развиваться, а наиболее работящие элементы населения добивались главенствующего положения. Но со временем экспансия империи прекратилась: энергичное ведение войн Траяном послужило на благо лишь его непосредственным преемникам. Города появлялись и после смерти Адриана, но уже достаточно редко. В результате привилегированные слои сохранили свои привилегии, а у непривилегированных оставалось все меньше надежд подняться по социальной лестнице. Наличие двух каст, одна из которых подвергалась все более жестокому угнетению, в то время как представители другой все больше предавались безделью и удовольствиям обеспеченного существования, представляло собой страшную угрозу империи и тормозило развитие экономики. Все попытки цезарей поднять низшие классы на уровень трудового, энергичного среднего сословия остались безуспешными. Цезари опирались на привилегированные классы, а они в самом скором времени должны были неизбежно погрязнуть в бездеятельности. Основание новых городов на самом деле означало создание новых мест обитания для трутней. Но нельзя оставить без внимания один вопрос, от решения которого зависела жизнь огромной империи. Как только римское государство перестало проводить свою захватническую политику и отказалось от дальнейшего расширения территории империи, оно само подверглось нападениям и должно было либо вернуться к агрессии, либо сосредоточить все свои силы на эффективной защите страны. Управление огромной империей требовало постоянного внимания, и единственным средством хоть как-то противодействовать эгоистической политике господствующих классов было дальнейшее увеличение цезарского аппарата чиновников, который поглощал львиную долю всех доходов государства, гораздо большую чем даже та, что уходила на удовлетворение потребностей городских господствующих классов. Во времена бедствий, когда регулярное налогообложение не покрывало неизбежных расходов, у государства не оставалось иного выхода, как только поневоле прибегнуть к спасительному тезису о своем главенстве по отношению к индивидам и начать применять его на практике. В истории античного государства этот метод был отнюдь не новым. Античное сообщество — совершенно неважно, монархия или город-государство — ожидало, что каждый его член готов пожертвовать своими личными интересами в пользу его интересов. Так сформировалась система «литургий», общественных обязанностей (λειτουργίαι), включавших и подневольный труд, при которой привилегированные и зажиточные классы несли ответственность за бедняков.

Система литургий античного мира была такой же древней, как само государство. Обязанность каждого подданного поддерживать государство своим трудом и своими средствами, с одной стороны, и ответственность уполномоченных правительством лиц за добросовестное исполнение своих обязанностей — с другой, были фундаментальными правовыми понятиями в восточных монархиях, и в качестве таковых они были восприняты и эллинистическими государствами. Ответственность уполномоченных правительством лиц распространялась не только на их личности, поскольку чиновники могли быть подвергнуты наказанию, но была и материальной, так как чиновники должны были из своего кармана возмещать ущерб, наносившийся государству их нечестностью или бездарностью. Римляне заимствовали эти принципы не только в Египте, где они существовали в самом чистом виде, но также и в других восточных провинциях. В Египте римляне не отменили ни одной из тех обязанностей, что издавна возлагались там на простой народ. Подневольный труд остался важнейшим фактором экономики страны; правительство ни разу не отказалось от своего права взимать с населения, помимо регулярных налогов, продовольствие для солдат и офицеров, а также фураж для тяглового скота в случае нужды, особенно в периоды войн. Чрезвычайно наглядным и засвидетельствованным надежными источниками примером является так называемая angareia. Этот термин персидского или арамейского происхождения обозначал принудительные поставки населением скота и предоставление погонщиков, а также выделение кораблей для перевозки людей или транспортировки грузов, которые нужно было перемещать по стране для выполнения государственных задач. Эти установления римляне не отменили. Они лишь попытались урегулировать их порядок, внеся в него систему, потому что такая практика непременно привела бы к негативным последствиям, но старания римлян остались безрезультатными. Префекты издавали одно постановление за другим и честно старались положить предел произволу и жестокости, неотъемлемым от этой практики; примечательно, что одним из первых мероприятий Германика в Египте было опубликование указа, касавшегося этой системы. Но тяжкое угнетение, которое было обусловлено ею, устранить не удалось. То же самое можно сказать о чрезвычайных поставках продовольствия и других товаров, необходимых государству, — это были попросту реквизиции. В какой бы форме они ни происходили — в виде ли обязательных продаж или поставок под контролем высших офицеров, — они были и остались невыносимо тяжким бременем для низших классов.

Египетский принцип материальной ответственности чиновников при римском господстве также не был предан забвению. Чиновники Птолемеев являлись в основном их личными служащими, получавшими жалованье. В случае обнаружения нечестности чиновников можно было привлечь к ответу и лишить состояния, но в принципе их служба представляла собой оплачиваемую личную услугу. Тем не менее распространенное представление о том, что каждый человек в случае необходимости был обязан служить государству даже без вознаграждения, в Египте существовало всегда, и, возможно, низшие чиновники, которые были местными уроженцами, вообще никогда, в том числе и при Птолемеях, не получали жалованья. Во всяком случае, римляне, на первых порах применявшие систему Птолемеев, постепенно поняли, что будет дешевле и удобнее сократить число оплачиваемых чиновников и увеличить число тех, кто был обязан служить государству безвозмездно. Тем самым римляне ввели своего рода принудительные работы для представителей высших и богатых классов, не занятых тяжелым подневольным трудом, в отличие от низших классов. В фундаментальном исследовании Эртеля показано, что эта система развивалась в Египте очень быстро, и параллельно происходил подъем среднего сословия, о котором мы говорили в главе VII. В первой половине II в. по Р. X. система уже достигла высокого развития, и почти все чиновные должности в Египте были «литургиями»; иначе говоря, занимавшие их лица не только не получали жалованья, но и несли ответственность за успешность своих должностных действий. В отношении чиновников финансового управления это означало ответственность за потери, которые несло государство. Если какой-либо налог не уплачивался или просто не было возможности собрать его с налогоплательщика, то платить приходилось чиновнику. Если же он был не в состоянии внести необходимую сумму, конфисковалось его имущество. Вероятно, применение этой системы было связано с тем, что первоначально налоги собирали арендаторы на государственных чиновников, постепенно сменивших арендаторов-сборщиков налогов, распространилась материальная ответственность последних за полноту сбора налогов, которые было обязано платить население.

Этому методу соответствовало все более бесцеремонное принуждение к исполнению государственных повинностей, неважно каких — то ли уплаты налогов, то ли обязательных поставок или продаж и закупок, то ли подневольного труда. Способы взыскания долгов, как личных, так и общественных, в древности всегда были беспощадными и суровыми. Арест налагался не только на имущество должника, но арестовывался и сам должник, т. е. аресту подлежало его тело (πράξις взе των σωμάτων), нередко случалось и так, что арестовывались и его родственники. Поэтому заключение в тюрьму, телесные наказания и пытки во всем Древнем мире — как в восточных монархиях, так и в городах-государствах — были обычными средствами, чтобы сломить злую волю должника. Еще суровее этих мер, применявшихся при взыскании частных долгов, были способы, к которым обращалось правительство ради соблюдения своих интересов. И здесь оно опиралось на принцип главенства государства, по которому все несостоятельные налогоплательщики считались преступниками и карались. При Птолемеях в Египте широко практиковалось взыскание долгов в государственную казну εχ των σωμάτων. Однако своей кульминации применение этого метода достигло при римлянах, когда сбор налогов в пользу государства и прочие платежи в государственную казну были включены в систему литургий. Чем выше становились требования государства и чем тяжелее было экономическое положение налогоплательщиков, тем более жестокими были способы, с помощью которых уполномоченные правительства выколачивали налоги из населения. Во второй половине I в. и. э. эта система, рассмотренная нами выше, расцвела пышным цветом. Стало повседневным явлением получение в счет невыплаченного долга «тела» должника. Кроме того, была введена своего рода групповая ответственность, когда к ответу привлекались также члены семьи, соседи, вся община или гильдия. Эта практика была закономерным следствием принципа превосходства государственных интересов над интересами личности. Август пытался улучшить положение неплатежеспособных должников, признав за ними право уступать кредитору свое имущество (cessio bonorum), чтобы таким образом избежать телесной ответственности. Вначале это право было предоставлено только римским гражданам, затем оно постепенно распространилось и на провинции. Но все было напрасно. Старая практика πράξις Ёзе των σωμάτων чрезвычайно глубоко укоренилась в обычаях античного мира и применялась постоянно. Как будет показано в дальнейшем, особенно быстро она распространялась в трудные времена, в конце II и в III столетии.

Родилась ли эта система в Египте или, что представляется более вероятным, она в то же время сложилась и в других землях Римской империи, — в любом случае она находила все более широкое применение и за пределами Египта одновременно с распространением в пределах всей империи литургической системы сбора налогов. Материал наших письменных источников скуден, однако из него с очевидностью следует, что отношения, подобные египетским, преобладали и в других провинциях, ведь πράξις εχе των σωμάτων была закреплена в юридических понятиях и установлениях городов-государств, быть может, еще прочнее, чем в установлениях восточных монархий. Последствия были катастрофическими. Из-за того что сбор причитающихся государству платежей был предоставлен привилегированным классам — а они действовали бесцеремонно и жестоко, независимо от того, шла ли речь о требованиях коммун или правительства, — углублялась пропасть между honestiores и humiliores. И конечно же, область распространения этой системы ничем не ограничивалась. А следствием было то, что и с самими honestiores обращались так же, если они не выполняли своих обязательств. И никакое cessio bonorum не спасало их от тюрьмы или пытки. Что касается, в частности, требования государства относительно подневольного труда подданных, то здесь римляне заимствовали практику своих предшественников, повсеместно существовавшую на Востоке, не допуская даже мысли о том, что она может быть прекращена. Напротив, они перенесли эту систему даже на греческие и западные земли. О том, как она применялась на Востоке, нам известно из евангельской истории о Симоне из Кирены, которого заставили нести крест Иисуса Христа на Голгофу. В Евангелиях эта повинность обозначена словом angareuein: Симон должен был выполнить angareia. И если слово angareia встречается в юридических документах эпохи поздней империи, обозначая обязательное предоставление скота и погонщиков для перевозки государственных грузов, то становится вполне понятно, что не только слово, но и саму практику римляне не изобрели, а только заимствовали.

Итак, нет сомнений в том, что в Малой Азии и Сирии система подневольных работ на благо государства существовала задолго до прихода сюда римлян. В ранний период римского господства, за исключением времени гражданских войн, о применении этой системы упоминается довольно редко; но она, несомненно, существовала, особенно на транспорте. Определенно известно и то, что к ней прибегали всякий раз, когда римское правительство перемещало большие массы людей и значительные партии грузов по Италии и провинциям. Не случайно один из эдиктов Клавдия посвящен вопросам транспорта, с которым в Италии и провинциях были связаны большие трудности; подобно эдиктам египетских наместников, эдикт Клавдия представлял собой попытку упорядочить исполнение обязанностей и уменьшить негативные явления, которые были следствием общепринятой практики. Из эдикта ясно следует, что восточная система была внедрена в Греции, западных областях империи и Италии, по-видимому, уже во времена гражданских войн. Чтобы представить себе, чем оборачивалась эта система для покорного населения империи, надо прочесть описание путешествий Домициана у Плиния; кроме того, из фрагментарных замечаний, которые в этой же главе сопровождают описания войн и путешествий Траяна и Адриана, следует, что даже эти цезари, оказавшись в трудном положении, прибегали к старой системе. И в других местах мы также встречаем намеки на то, что путем принуждения и реквизиций добывалось продовольствие для войск, обеспечивались квартирами и провиантом солдаты и офицеры.

После урбанизации цезарями Малой Азии и Сирии бремя подневольных работ и реквизиций, так же как в Греции и на Западе, лежало не на отдельных лицах или группах лиц, какими являлись профессиональные объединения, а на административных единицах империй, городах. Ответственными инстанциями были муниципальные чиновники и городские сенаты, они распределяли обязанности между населением городских территорий; следствием этого было то, что в действительности эти обязанности исполняли не господствующие классы, а равнинные земледельцы и городские рабочие, причем первые — в большей степени, чем вторые: sordida munera никогда не возлагалась на землевладельцев или промышленников. Дореволюционная Россия в данном случае представляет собой лучшую современную параллель жизни античного мира, там привилегированные классы умели уклоняться от исполнения таких обязанностей и перекладывали их на плечи крестьян, даже если повинность, например по строительству дорог, возлагалась не на отдельных лиц как таковых, а на их поместье. Конечно, иногда находились щедрые люди, бравшие на себя расходы, но то были исключения, которые лишь поэтому и упоминаются в надписях. Нетрудно представить себе, чем были чрезвычайные повинности для населения. Налоги, какими бы тяжелыми они ни были, все-таки были регулярными, их можно было учесть и как-то рассчитать заранее. Но нельзя было угадать, когда явится римский магистрат или городской чиновник, чтобы потребовать от деревни людей и скот или встать на постой в одном из домов; передвижения армий или поездки цезарей в сопровождении огромной свиты становились сущим бедствием для населения. Скот — главный источник дохода крестьян, в который они вкладывали почти все свои сбережения, накопленные за годы труда, — у них забирали; содержали и кормили животных плохо, так что если их вместе с погонщиками и возвращали хозяевам, то они были уже в таком состоянии, что ни на что не годились.

Упорядочение перевозок было, конечно, самой трудной и жизненно важной проблемой для правительства. Об этом важном пункте, которому не так давно Лефевр де Ноэтт уделил особое внимание, не следует забывать. Античная конструкция повозок, способ, каким запрягали лошадей и других тягловых животных, таких как ослы и быки, а также система дорожного строительства по сравнению с нашими сегодняшними достижениями были, конечно, далеки от совершенства, если критерием оценки считать достижение максимально высокой тягловой силы скота. Если Кодекс Феодосия, там где речь идет о cursus publicus, устанавливает максимум нагрузки для легких повозок от 200 до 600 фунтов и для тяжелых — от 1000 до 1500 фунтов, т. е. не более одной пятой того, что в современной Западной Европе является средним весом, то отсюда можно сделать выводы о том, как расточительно обращались с рабочей силой, как медленно перевозились грузы и как много тяглового скота и погонщиков требовалось для обеспечения транспортировки больших партий груза. В таких условиях государство было не в состоянии заниматься перевозками и было вынуждено применять восточную систему реквизиций и принудительного труда, которая неизбежно становилась страшной раковой опухолью, губительной для экономики империи. По сравнению с организацией транспорта в древних восточных монархиях и в Греции, установления, принятые в персидский, эллинистический и римский периоды, несомненно, явились значительным прогрессом, особенно велик он был в области строительства дорог. Но все-таки главная задача, которую надлежало решить с помощью новых дорог, состояла не в улучшении торговли или условий поездок частных лиц, — их значение было исключительно военным. Именно по этой причине так мало внимания уделялось улучшению средств перевозок, а также сбережению сил людей и животных.

Неудивительно, что при таких условиях цезари никогда всерьез не задумывались о том, что пора покончить со старой восточной практикой обеспечения транспорта за счет принудительного труда и реквизиций, даже если они и отдавали себе отчет в порочности и опасных последствиях этой системы: эдикт Клавдия и соответствующие египетские документы мы уже упоминали. Для морских перевозок цезари использовали торговый флот, причем здесь их подход был вполне деловым. Союзы купцов и судовладельцев, а также отдельные члены этих объединений работали на государство на тех же основаниях, на каких они выполняли заказы любых других клиентов, заключая с ними договоры. Если же услуги судовладельцев требовались в особо крупных масштабах, например в периоды войн, то система реквизиций и принудительной службы была здесь столь же беспощадна, что и при наземных перевозках. Если цезари, начиная с Адриана, снова и снова устанавливали серьезные привилегии для купцов и судовладельцев, то этим они, вероятно, хотели вознаградить их за услуги, которые те помимо своей воли должны были оказывать государству. На сухопутном транспорте таких союзов или объединений не существовало. Правда, в Египте имелись особые гильдии владельцев тяглового скота, и они должны были работать на государство так же, как и на всех других клиентов. В некоторых городах Римской империи тоже имелись подобные объединения. Но они никогда не достигали такого уровня развития, чтобы их можно было сравнить с существовавшими в то же время союзами купцов, торговавших с заморскими странами, или судовладельцев, не говоря уже о транспортных компаниях более позднего времени. Поэтому в Египте и в других провинциях работа на сухопутном транспорте всегда оставалась принудительной. Решением частной проблемы пересылки официальных документов и разъездов чиновников, cursus publicus, занимались Нерва и Адриан, позднее — Антонин Пий и Септимий Север. Предполагалось сделать эту область государственной и организовать соответствующую государственную службу. Возможно, удалось даже предпринять ряд успешных шагов в направлении дальнейшего расширения бюрократических форм этой отрасли управления. Но, на наш взгляд, весьма сомнительно, чтобы действительно была создана регулярная государственная служба, при которой соответствующие люди и скот использовались исключительно для транспортных целей. Основой системы, так же как это было на протяжении многих столетий в России, по-прежнему оставался принудительный труд местного населения, проживавшего поблизости от дорог, и даже если cursus publicus осуществлялся государством, то перевозки грузов и поставки транспортных средств для армии осуществлялись всецело за счет подневольного труда.

Но это — лишь одна сторона процесса. Идея литургий не была чужда и такому образованию, как город-государство, которое, как известно, ожидало от своих граждан, что в критические моменты они окажут ему поддержку своими материальными средствами и своей рабочей силой. И все-таки в жизни городских общин подневольный труд всегда был лишь исключительным явлением и к нему прибегали только в случае крайней необходимости. Зато нередко под видом литургий от сравнительно богатых граждан требовали внеочередных выплат, которые шли на жизненно важные нужды общины. Это были выплаты на обеспечение пропитания населения в голодные годы, займы на уплату военных долгов и т. п., суммы на постройку кораблей или на содержание хоров, организацию игр и т. д. В эллинистическую и римскую эпоху города достигли расцвета, и чем больше переходило к имущим классам право играть ведущую роль в жизни общины, тем большими становились и ожидания, что богатые из собственного кармана будут оплачивать различные потребности своих общин. Различие между άρχαι и λειτουργίαι, которое соответствует различию между западными honores и munera, постепенно стиралось, и подразумевалось, что каждый городской чиновник, помимо подлинных литургий, постепенно принявших форму регулярных повинностей, оплатит и ту честь, которой его удостоили. Это бремя было тяжелым, но до тех пор пока оно не стало безмерным, богатые классы, проявившие при этом чрезвычайно высокоразвитое чувство общественного долга, охотно несли его. Правда, уже в конце I в: в богатых восточных провинциях стало чрезвычайно трудно находить людей, которые были бы готовы послужить своему городу, предоставляя ему материальные средства и не получая за это никакой компенсации. Когда на западе, например в Испании, городам, находящимся в бедных районах страны, были даны муниципальные конституции, то сразу же позаботились о том, чтобы там в принудительном порядке было сосредоточено необходимое число городских чиновников и членов совета.

Сложности, с которыми столкнулись города из-за необходимости выполнять эти задачи по финансированию государства, ухудшили их положение. Республиканская система передачи налоговым обществам (publicani) прямых налогов — на землю и подушного — вскоре была отменена цезарями. Первым цезарем, энергично выступившим против этой системы, был Юлий Цезарь. Август и Тиберий шли по его стопам. Постепенно крупные налоговые общества в провинциях исчезли, поскольку стало применяться прямое налогообложение. Их место заняли чиновники и сенаты городов. Города были рады избавиться от методов сбора налогов, применявшихся налоговыми обществами. Они достаточно натерпелись от этих разбойников и поэтому охотно помогали государству собирать налоги в своих округах. Входила ли в сферу их деятельности с самого начала и обязанность полностью собирать все налоги, причитавшиеся государству, мы не знаем, но вполне возможно, что так и было, потому что государство должно было иметь определенную уверенность относительно своих доходов, а именно такую уверенность оно имело, когда налоги собирали налоговые общества. Поскольку прямые налоги не были непомерно высокими, ответственность за их сбор едва ли была тяжким бременем для городской буржуазии; напротив, она, скорее всего, имела тут свою, пусть даже и маленькую, выгоду. Учет всех налогов в целом всегда был задачей центрального правительства, но эта задача не могла быть решена без содействия городов, и потому богатые хозяева имели возможность получать кое-какие скидки при оценке своего имущества.

Однако постепенно ответственность городских капиталистов распространялась на другие области. Сбор косвенных налогов в течение некоторого времени еще оставался делом налоговых обществ, но цезари не спускали с них глаз. Задачей цезарских прокураторов было защищать как интересы государственной казны, так и интересы налогоплательщиков. Их полномочия в этой области, в том числе даже известное участие в юрисдикции, постоянно расширялись, особенно при Клавдии. Тем не менее сбор косвенных налогов оставался слабым местом финансовой системы империи. Непрекращающиеся жалобы народа были, по-видимому, той причиной, по которой Нерон однажды, в одном из характерных для него припадков доброты, вздумал отменить косвенные налоги вообще; однако они сохранились, равно как и система откупа. Единственное произошедшее здесь изменение — оно, вероятно, было вызвано к жизни Веспасианом, чей отец был сборщиком налогов, но полностью осуществилось при Адриане — состояло в том, что были отменены налоговые общества, и без того уже вымиравшие; их заменили богатыми людьми, занявшими промежуточное положение между сборщиками налогов и прокураторами. Главной чертой conductores, этих новых сборщиков налогов, была их ответственность за полный сбор установленной суммы налогов. Поскольку эта должность сама по себе не приносила доходов, а материальная ответственность была серьезным бременем, государству становилось все труднее находить кандидатов на такие места. Государство понемногу перешло к принуждению и стало рассматривать сбор налогов как общественную повинность, литургию или minus. Такая практика не была чем-то новым, она существовала уже при Птолемеях, но никогда раньше ее не проводили в жизнь с такой жесткостью. Предположительно это случилось в то же время — т. е. после Веспасиана, но преимущественно при Адриане, — когда уже прижилась система сдачи в аренду откупщикам (conductores) больших цезарских поместий, так как эти арендаторы считались чиновниками, которые были обязаны собирать для цезаря арендную плату с мелких арендаторов (включая налог на землю).

Ответственность отдельных лиц за сбор налогов, а для крупных арендаторов цезарских поместий, кроме того, — ответственность за исполнение подневольных работ мелкими арендаторами была новым фактором в отношениях между государством и буржуазией; вероятно, здесь определенную роль сыграл опыт, приобретенный цезарями в Египте, где принцип личной ответственности зажиточных граждан за лиц, более слабых в экономическом отношении, применялся цезарями с самого начала их правления этой страной. Постепенно эта практика перешла и на отношения между государством и городами. Но об этом процессе нам известно лишь немногое. Во всяком случае, в III в. и позднее новый принцип уже был господствующим. Чиновничество и сенаты городов в целом уже не отвечали ни за сбор налогов, ни за внеочередные платежи, ни за выполнение населением подневольных принудительных работ. Ответственность теперь несли отдельные лица, богатые или прослывшие богатыми, они должны были расплачиваться за недоимки своим имуществом, которое или конфисковалось государством, или передавалось ему по частям или в полном объеме добровольно. В городах на западе империи ответственность за регулярный сбор налогов, по-видимому, несла группа сенаторов, «первые десять», decemprimi, в то время как ответственность за дополнительные налоги (аnnоnа) и принудительные работы несли не только эти сенаторы, но и специально назначенные люди. Что касается востока, то на основании богатых материалов, которые предоставляют нам юридические источники и многие надписи, мы также знаем, что ответственность за сбор регулярных налогов была возложена на особую группу самых богатых граждан, на «первые десять» (δεχάπρωτοι), а в некоторых — на «первые двадцать» (ειχοσάπρωτοι). Эти люди, а также кураторы городов, λογισταί, как их называли на востоке, должностью которых постепенно становилось исполнение регулярных муниципальных обязанностей, с одной стороны, были отцами города, honorationes, а с другой — теми, кому приходилось более всех страдать как во всех общинах на востоке, так и в недавно появившихся муниципиях Египта.

Мы ничего не знаем о происхождении этого учреждения. Но ограниченные сведения о раннем периоде, которыми мы располагаем, все же позволяют установить, что во многих местах и на востоке, и на западе существовал обычай присваивать титул «первых десяти» особо уважаемым членам городских советов или выдающимся гражданам. Как развивалось это учреждение на западе, нам неизвестно. А на востоке, особенно в Малой Азии, титул δεχάπρωτος впервые появляется в надписях, относящихся к началу II в. н. э., и обозначает литургию незначительного объема. Часто о ней упоминается в связи с χυρια χαι ύπηρεσίαι, т. е. услугами, которые городской чиновник или литург, λειτουργός, — вероятно, по долгу своей службы в качестве δείεάπρωτος — оказывал не государству, а цезарю. В некоторых надписях литургии упоминаются как обязательства, которые надлежало выполнять не ежегодно, а только раз в пять лет. Одна надпись времен Марка Аврелия раскрывает содержание такого обязательства: оно состояло в сборе особого налога, введенного цезарем на территории Малой Азии в связи с нападением на бастарнов. Судя по всему, «первые десять» были муниципальными leiturgoi, их обязанностью было проведение в жизнь требований правительства, а первоначальной задачей — надзор над сбором определенных внеочередных поборов, которые назначались государством, кроме того, они несли ответственность за этот сбор. Можно также предполагать, что эти обязанности были возложены на «первые десять» одновременно с назначением городских кураторов и были связаны с трудным положением, возникшим в результате войн Траяна. Впоследствии их значение возросло, а подобная практика распространилась и в других восточных областях; носившие титул «первых десяти» стали главными литургами городов, и они были обязаны лично отвечать за регулярную уплату налогов в казну.

В соответствии с этим представляется, что переход от принципа общей ответственности к ответственности индивидуальной произошел во II в. и был связан с общими изменениями цезарской политики по отношению к городам, проявившимися, например, в учреждении специальных органов надзора за городами (curatores) и помещением городских капиталов (curatores kalendarii). Как уже было сказано, в трудные времена при Траяне и точно так же при Марке Аврелии города были не в состоянии выполнять свои обязательства перед государством. Они неоднократно обращались с просьбами простить им недоимки и снизить налоги. Идя навстречу этим просьбам, Адриан и Марк Аврелий старались добиться серьезных улучшений в положении городов. Метод, который они при этом использовали, сводился к строгому контролю за городскими финансами и поэтапному введению принципа личной ответственности. В III в. эти нововведения были закреплены законом, и с тех пор они стали финансовой основой экономической политики империи.

Путь, избранный цезарями для улучшения управления финансами империи, оказался гибельным. С одной стороны, они пытались создать крепкое среднее сословие и новые центры культуры, с другой стороны — сами разрушали дело своих рук, поддерживая порочную систему принудительного труда, реквизиций и дополнительного налогообложения и опираясь на практическое действие принципа ответственности богатых за бедняков, который подрывал основы предприимчивости и материального благосостояния самых усердных людей в городах Италии и провинций. Поскольку регулярно поступавшие доходы не покрывали внеочередные потребности государства, цезари, вместо того чтобы осторожно повышать налоги — а на это они шли неохотно, — прибегли к гораздо худшим средствам и начали тратить уже не проценты, как раньше, а сам капитал. Результатом была катастрофа. Уже при Траяне в Вифинии осталось совсем немного людей, готовых взять на себя тяжкие обязанности муниципальной службы, то же самое имело место в Италии. Сенат Аквилеи был вне себя от радости, когда Траян разрешил ему привлечь к исполнению литургий городскую incolae. Все это объясняется, возможно, тем, что как Италия, особенно ее порт Аквилея, так и Вифиния играли особую роль в войнах при Траяне. Но позднее, при Пне, Тергеста, тяжко страдавшая от гнета литургий, настоятельно просит цезаря распространить ius honorum на членов близлежащих племен карни и катали, а затем покорнейше благодарит за исполнение этой просьбы. В дальнейшем, по-видимому во II в., с помощью ряда мероприятий общего характера была сделана попытка придать общественным должностям большую привлекательность, введя Latium maius. Во времена Марка Аврелия зло пустило уже столь глубокие корни, что незначительное уменьшение затрат на гладиаторские бои, которое цезари разрешили в городах западной части империи, вызвало буквально истерические выражения благодарности со стороны одного римского сенатора, бывшего родом из провинции. «Поэтому я голосую за то, чтобы мы прежде всего выразили нашу благодарность цезарям, которые в ущерб интересам фиска благословенными спасительными средствами помогли бедственному положению городов и состояниям ведущих мужей, уже, казалось, обреченных на гибель», — говорит он в своей речи перед сенатом.

Как относились к этим процессам низшие классы, мы не знаем. Вспомним, что говорилось выше о системе поборов, применение которой должники испытывали, не только расплачиваясь собственным состоянием, но и просто на собственной шкуре. Вспомним и о групповой ответственности за неплатежеспособность отдельных лиц. Такие методы, несомненно, делали жизнь маленьких людей невыносимой. Поэтому неудивительно, что недовольство росло; достаточно вспомнить о восстаниях при Марке Аврелии, о которых уже шла речь. Позднее, в своеобразной ситуации III в., когда просители могли рассчитывать на то, что их просьбы дойдут непосредственно до самого цезаря без посредничества городских и государственных чиновников, они засыпали Рим жалобами на беспримерные притеснения, которым они подвергались. Об этих жалобах пойдет речь в следующих главах.