дной из интереснейших проблем в истории древнего мира является решение вопроса о том, как и в силу каких причин римское государство, построенное на основах античного народоправства, то есть свободного гражданского строя, и просуществовавшее на этих основах ряд столетий, в результате процесса, длившегося всего несколько десятилетий, оказывается в руках носителей абсолютистской власти и притом не преходяще, как это наблюдается в ряде греческих городов-государств, а длительно. Раз появившись и укрепившись, Римская империя, все более и более выявляющая свое абсолютистское лицо, существует непрерывно ряд столетий, погибая только вместе с гибелью римского государства или, вернее сказать, переживая эту гибель и возрождаясь в новой обстановке и при новых условиях.
К концу II в. до Р. X. римское государство в результате долгой и сложной внутренней и внешней эволюции превращается из города-государства греко-италийского типа, тесно связанного с племенным союзом латинов, в государство, объединившее около себя большинство в той или иной мере культурных государственных образований во всем Средиземноморье и за его пределами.
С объединенными около Рима отдельными италийскими племенами постепенно сливаются под главенством Рима все те, кто на пространстве античного мира так или иначе являлись носителями культурной государственности: и мир греческих городов-государств, сначала в Италии и Сицилии, а затем и в Элладе, и в Азии, и на Западе — в Галлии и Испании; и мир семитических городов-государств, величайшим представителем которых является Карфаген; и плеяда эллинистических монархий, выросших на основе слияния греческой и восточной государственности и культуры; и культурнейшие из великих наций Западной Европы — сначала этруски, лигуры, мессапы и иллирийцы в Италии и на берегах Адриатики, затем иберы в Испании, кельты в средней Европе и на севере Италии, фракийцы по течению Дуная и на Балканском полуострове.
Эта беспримерная в мировой истории эволюция, ни разу не повторившаяся на протяжении всего дальнейшего развития человечества, сама по себе представляет интереснейшую проблему, которая, однако, не может входить в задачу предлагаемой книги. Основными причинами того, почему городу-государству Риму удалось осуществить то, что оказалось не под силу величайшим творцам вечных культурных ценностей — греческим городам-государствам, не раз сознательно пытавшимся разрешить эту задачу в тех или иных государственных формах (Спарта, Афины, федеративные союзы средней Эллады, сицилийская тирания и т. д.), надо считать особенности политического и культурного развития Рима на почве Италии: ближайшую связь города-государства Рима с племенными союзами, сначала латинским, затем италийскими; сознательное и последовательное расширение рамок римского гражданства, вплоть до превращения всей Италии в территорию одного города-государства, с удержанием, однако, основ самостоятельного развития внутри каждого из италийских племен и италийских городов-государств; сознательное и последовательное развитие основ народоправства внутри самого римского гражданства, с приспособлением римской государственности к изменявшимся задачам государственной жизни.
В результате всех этих процессов Риму удалось осуществить то, что оказалось непосильным Элладе — подчинить центробежные силы, руководившие государственной жизнью Эллады, центростремительным и создать единое объединившееся около господствующей национальности государство с единым всенародным ополчением, неисчерпаемым источником физической и моральной силы в критические моменты жизни государства.
Этой сплоченной силе Италии, руководимой сознательной и планомерной политикой представительного органа римского гражданства — сената, опиравшегося на доверие, поддержку и патриотизм всего италийства, тогдашний античный мир не мог противопоставить хотя бы приблизительно равной силы.
Разъединенное и разбитое на ряд государств самого разнообразного типа эллинство, все более и более дробившееся и не находившее ни в городе-государстве, ни в федеративном союзе, ни в космополитической эллинистической монархии объединяющего центра, не могло быть по своей разъединенности, несмотря на культурное и техническое превосходство, серьезным соперником единой Италии.
Не мог им быть и торговый Карфаген, организаторская сила которого никогда не умела сплотить около себя и объединить с собою даже ближайших своих соседей в Африке, Испании и Сицилии и вся мощь которого зиждилась на его мировой посреднической торговле и на крупных денежных средствах, способных временно создать и содержать большие морские и сухопутные наемные силы, но не способных воодушевить и спаять настоящую, постоянно возрождающуюся после неудач и поражений, действенную силу.
Еще менее устойчивы были временные национальные союзы среднеевропейских племен — кельты, фракийцы, иберы, медленно шедшие по пути постепенного создания племенной и национальной государственности.
Все это вместе взятое дало Риму и Италии мировое господство, создало римское мировое государство, власть (империю) римского народа и сената на пространстве всего культурного античного человечества, приобщившегося к греко-восточной мировой культуре.
Но в этом рождении мирового государства лежит и причина тех кризисов, которые неминуемо должен был пережить строй, сочетавший основы строя города-государства с мировым владычеством. При всей приспособляемости римского гражданства к новым задачам своего изменяющегося государственного положения оно всегда и неизменно основано было в строении своего государственного, экономического и социального бытия на принципах античного городского народоправства.
Основы этого общеантичного народоправства известны: суверенная воля гражданства, выявляемая через ежегодно избираемых магистратов во всенародных собраниях и выявляемая лично каждым гражданином, а не через то или иное представительство, непременно в центре государственной жизни, на главной площади города; исполнительная власть, осуществляемая ежегодно избираемыми магистратами; огромное значение совета старейших и лучших — сената, собираемого и запрашиваемого магистратами, но — существующего независимо от воли и желания народного собрания и исполнительной власти, в силу вековой традиции.
Соотношение сил между этими тремя устоями народоправства, сообразно с условиями места и времени, на протяжении античного культурного мира, где эта форма государственности усвоена была всеми культурными нациями, меняется и этим обусловливается внутренняя не прекращающаяся в огромном большинстве городов-государств политическая борьба: то выдвигается на первый план магистратура, временно превращаясь иногда в тиранию; то появляются и осуществляются лозунги перехода всей власти к народному собранию; то, наконец, господствует аристократия, подчиняя себе и магистратуру, и народное собрание. Но существо дела от этого не меняется: решающим элементом всегда является гражданство в его целом, неразрывно связанное с городской территорией и с городом в его конкретном, а не абстрактном бытии.
Эта постоянная смена властвующих и господствующих политических сил находится в тесной связи и в тесной зависимости от экономического строя города-государства.
Античному городу-государству присуще, по самому существу его, ряд экономических явлений, которые неминуемо приводят к кризису, вне зависимости от большей или меньшей его территориальной экспансивности, и сталкивают в постоянной и ожесточенной борьбе отдельные слои общества, представленные в управлении одним из трех вышеуказанных органов народоправства.
Нужно помнить, что строение всей экономической жизни античности ставило всегда во главу угла не столько промышленность и торговлю, сколько земледелие и землевладение. Как ни широко развита была торговля и промышленность в целом ряде городов-государств, никогда и нигде ни один город не мог считать себя обеспеченным в смысле продовольствия, если он не опирался на производительность своей территории, как основу своего снабжения предметами первой необходимости.
Причина этого лежит в целом ряде явлений: примитивность средств передвижения по сухопутным путям, медленность и дороговизна сухопутного транспорта, несовершенство гребного и парусного судоходства, зависимость его как от стихии, особенно в зимнее время, так и от малейших политических оснащений, от действенности охраны морских путей тем или другим господствующим на море государством — все это и многое другое делало интенсивное использование своей территории в смысле сельскохозяйственной эксплуатации вопросом первостепенной важности для каждого города-государства и поднимало цену и значение земли как экономического фактора на необычайную высоту.
Наряду с этим и в силу тех же причин, единственным верным и прочным помещением капитала, обеспечивавшим постоянную и верную ренту, было помещение его в землю. Всякое иное помещение капитала могло быть и весьма прибыльным, и весьма заманчивым, но всегда рискованным и необеспеченным. Только капитал, помещенный в землю, или капитал, отданный под проценты с обеспечением землею, были капиталами, помещенными прочно, верная рента с которых находилась в зависимости только от интенсивности и разумности затраченного труда.
Не могу здесь входить в детальное доказательство этого положения, являющегося выводом из целого ряда исследований и наблюдений, но указать на этот основной факт было необходимо и в этой связи, так как им обусловливается кардинальное явление экономической, социальной и политической жизни города-государства вообще — тяга рождающегося в зависимости от тех или иных условий капитала к земле и вытекающие отсюда экономические, социальные и политические осложнения.
Везде и всегда в античном мире капиталистический строй вел к созданию крупного землевладения, вытеснявшего всеми ему доступными средствами мелкое или стремившегося поставить это последнее в экономическую от себя зависимость. Реакцией на это была более или менее организованная борьба мелкого землевладения и земельного пролетариата, рядового гражданства против крупной земельной собственности и против долгового права, гарантировавшего капиталу власть над должниками и экономическую их зависимость.
Поэтому лозунгом борьбы везде в городах-государствах античности было — γης άναδασμ^ и Χρεών άποχοπη — то есть земельный передел и уничтожение долговых обязательств. Политически этот лозунг всегда сочетался с лозунгом «вся власть народному собранию», так как только при этом условии осуществимо было перераспределение земельной собственности, освобождение должников и расчленение крупного землевладения.
Борьба за эти лозунги неминуемо вела к временному сосредоточению власти в руках единоличных носителей, магистратов, становившихся, в силу идейных соображений или личного честолюбия, во главе народных масс и порывавших с тем классом крупных собственников, к которому они обыкновенно принадлежали с рождения.
Все эти явления как основные элементы общественной жизни города-государства осознаны были в полной мере теоретиками греческой государственности (Платон, Аристотель и др.) и вылились в стройные конструкции того или иного типа в зависимости от политического и социального кредо их творцов. Неразрешимость вытекавших из этих явлений сложных экономических, социальных и политических проблем вела не только к констатированию факта этой неразрешимости, но и к попыткам теоретически построить утопию идеального государства на базе имущественного равенства, преимущественно в области землевладения. Реальная борьба перенеслась таким образом и в область борьбы идейной, борьбы теорий и тех или иных политических партийных программ.
Еще более обострилась борьба под влиянием одного менее крупного, но не менее остро ощущавшегося вопроса — вопроса продовольственного. Блестящее развитие торговой и промышленной жизни в целом ряде центров греческого мира, в отдельных крупных городах вызвало огромный приток населения в эти центры, сделавшиеся естественным образом средоточием более крупных государственных образований. Это население частью входило в состав гражданства, частью только сожительствовало с ним, иногда в качестве граждан низшего сорта, лишенных политических прав, обычно же, как лишенные свободы рабы или зависимые отпущенники; но его наличность, во всяком случае, осложняла до крайности всегда трудный в древнем мире продовольственный вопрос.
Затруднения в подвозе, частичный или полный неурожай в области создавали нехватку, дороговизну, голод, рождавшие, в свою очередь, спекуляцию, ажиотаж, скрытие продуктов, мародерство, чем в эти моменты бесконечно осложнялась и обострялась политическая и экономическая борьба. И с особой силой выдвигался лозунг «вся власть народному собранию», с ближайшею целью обеспечить суверенному гражданству дешевый, а затем и даровой хлеб за счет государства, то есть реально либо за счет подчиненных и зависимых, либо за счет имущих, по отношению к которым все средства принуждения казались дозволенными.
Все эти явления и ряд других, из них вытекавших, лежали в природе города-государства вообще и повторяются, как я уже сказал, повсюду и везде в более или менее крупном масштабе и с большею или меньшею длительностью.
Они определяют собой и этапы развития политической борьбы в Риме и Италии, но процесс их развития здесь гораздо сложнее, чем в греческих городах-государствах, в силу особенностей государственного развития Рима.
Победное шествие Рима на пути завоевания Италии и провинций, то есть внеиталийского мира, не дало временно с особою остротою выявиться отмеченным выше явлениям в эпоху самой борьбы и позволило рассосаться назревавшему в период до этой борьбы кризису.
Подчинение Лация, затем Этрурии, Средней и Южной Италии, сопровождавшееся интенсивной колонизацией приобретенных в слабо заселенной Италии земель, разрешало вопрос о земле безболезненно и мирно, давая возможность существовать землевладению крупному и широко раздвигать рамки землевладения мелкого, заселяя значительную часть Италии оседлым римским гражданством и вводя в круг этого гражданства землевладельческие элементы многих покоренных территорий.
Начавшееся после великого кризиса. Пунических войн, когда с особою силою проявилась безграничная сила сопротивляемости римских и италийских мелких землевладельцев, быстрое и неудержимое завоевание наиболее богатых государств Запада и Востока (цветущего греко-финикийского побережья Галлии и Испании, области Карфагена в Африке, культурной и богатой материковой, островной и малоазийской Эллады) объединило в завоевательном порыве все римское гражданство и гражданство союзных италийских племен и городов, сделавшись источником колоссального обогащения для всех: и вождей всенародного ополчения, членов управляющего Римом органа — сената, и рядовых солдат и офицеров этого ополчения. Надо помнить, что война, особенно война завоевательная, в древности более, чем теперь, была не только делом политическим, но и коммерческим предприятием, обогащавшим всех участников. Добыча была одним из главных стимулов войны, а грабеж и порабощение населения, последнее в буквальном смысле слова превращение покоренных в рабов, — основными и существеннейшими факторами успешных военных действий.
Завоевательная эпопея, начавшаяся после конца второй Пунической войны, длилась, однако, недолго. Бурный поток завоевания, быстро сокрушивший слабое сопротивление культурных и богатых эллинизованных государств, разбился постепенно на отдельные струи и задержался на границах эллинства, где встретил хотя и нерешительное, но более длительное и более упорное сопротивление менее эллинизованных племен и государств.
Превращение города-государства Рима в мировую державу, как только что было указано, задержало на время острое проявление той социальной и политической борьбы, которая характерна и типична для каждого города-государства. Но, наряду с этим, то же явление в дальнейшем необычайно обострило ту же борьбу, придало ей грандиозные размеры и сделало ее особенно сложной и запутанной. Возникшие в связи с мировым ростом Рима экономические и социальные явления общеизвестны, и их достаточно только назвать.
Завоевание богатого Запада и Востока создало крупные и прочные состояния руководящих родов, питавшиеся как продолжением завоевания, так и эксплуатацией господства как в области разработки государственного колоссально возросшего недвижимого имущества, в состав которого вошли целые государства, так и в области выгодного использования господства для обеспечения себе руководящей роли в посреднической торговле и в мировом денежном обращении.
Появление этих крупных состояний неизбежно вело к стремлению вложить приобретенные капиталы в землю, сосредоточить в одних руках крупные комплексы земельных участков, увеличить производительность земель путем более совершенных методов обработки и перехода к более выгодным культурам с широким применением рабской силы, в массах наводнившей Италию. Этим создавалась жестокая конкуренция мелкому землевладению, работавшему по старинке и не выдерживавшему все усиливавшегося роста цен на землю. Возможность выгодно продать землю и найти легкий заработок в городах, и особенно в провинции, выбраcывaлa мелких землевладельцев с насиженных мест и делала из них при удаче новых капиталистов, при неудаче — пролетариев.
Ряды пролетариата пополнялись отпущенными на волю за негодностью, ненадобностью или по иным причинам рабами и переселенцами из провинции, теми или иными путями получавшими право римского гражданства. Одновременно возрастали и ряды обеспеченных граждан, не принадлежавших к правящему сословию, но добивавшихся руководящей роли в государстве.
И все это в размерах и качественно, и количественно небывалых и не имевших места нигде и никогда в развитии других городов-государств античности.
Естественным образом Рим, столица мира, вырос в колоссальный город, единственный в своем роде, выросли до грандиозных размеров и другие, особенно приморские города Италии. Везде, и особенно в Риме, в связи с этим ростом обострился в небывалых размерах продовольственный вопрос.
До крайности жгучими стали и вопросы политические. Принадлежать к правящему сословию сделалось теперь не только вопросом честолюбия, но и вопросом материального обеспечения. Магистратура из почетной обязанности и тяготы превратилась в статью дохода, дававшую колоссальные выгоды. Естественно, что обладатели крупных исторических имен стремились обеспечить себе исключительное обладание этой доходной статьей и оградить себя от появления в своих рядах новых людей. Для этой цели все средства были хороши, и самым могучим был организованный подкуп суверенного гражданства, облегченный пестрым составом этого гражданства и колоссальными состояниями правящего класса.
Осуществление права гражданства в связи с этим стало хорошей доходной статьей и вызвало, с одной стороны, приток граждан в столицу, с другой — ранее невиданную исключительность гражданства в вопросе о расширении рамок гражданства и все большее и большее одичание нравов и падение гражданского чувства на римском форуме, откуда все честное и граждански сознательное вытеснялось мародерами и спекулянтами, игравшими на своем праве гражданства.
Суверенный народ римского государства, управлявшего миром, превращался все в большей и большей мере в искусственно подобранную группу активных граждан, монополизировавших политические права гражданства, рассеянного по Италии и провинциям.
По существу, мы сталкиваемся, таким образом, с явлениями, типичными для города-государства вообще, но осуществлявшимися в Риме в грандиозных размерах, в невиданном еще диапазоне.
Впервые, как известно, вытекавшие из отмеченных выше процессов требования, как политические, так и экономические, сформулированы и поставлены были не без влияния греческой политической доктрины, Тиберием и Гаем Гракхами, причем сразу же выяснилось, что проведение как земельного, так и политического лозунга наталкивается на такое сильное и организованное сопротивление сената, что может быть осуществлено только революционным путем, путем вооруженного воздействия народных масс, длительно руководимых одним лицом.
Эта длительность руководства, то есть временное введение тирании, была как конституционным поводом, так и одною из причин, поведших к гибели в вооруженной схватке как Тиберия, так и Гая Гракхов.
Раз поставленные и неразрешенные вопросы, аграрный, политический и продовольственный, не могли более сойти со сцены. Но то или иное разрешение их сильно затруднялось новыми, чуждыми греческому миру факторами, придавшими борьбе характер необычайно затяжной, бесконечно кровавый и до крайности упорный и жестокий.
Я уже говорил о той исключительности, с которой римское гражданство начало после создания мирового государства относиться к допущению новых лиц или групп в состав римского гражданства.
Римское гражданство к этому времени достигло необычайной для греческих городов-государств численности, и римская гражданская территория распространилась по всей Италии. Дальнейшее расширение количества лиц, пользовавшихся правом гражданства, и увеличение римской гражданской территории казались поэтому каждому, не только гражданству римского форума, но и руководящим политическим деятелям, прежде всего сенату, серьезной опасностью, грозившей подкопать в корне основы городского строя Рима. Отсюда резкое изменение политики в этом вопросе и почти полное прекращение доступа новым лицам в состав гражданства.
Чем резче проявлялась эта исключительность, чем высокомернее и повелительнее выступал римский сенат и народ по отношению к негражданам, в том числе и союзникам, тем настойчивее становился напор тех, кто желал и имел право войти в состав римского гражданства. Прежде всего, это право всячески принадлежало италийским союзникам Рима, всенародное ополчение которых вместе с гражданским римским покорило мир и создало римское мировое государство.
Италики не хотели более довольствоваться тем, что вне Италии они пользовались привилегиями римского гражданина, их самолюбие, их чувство собственного достоинства, наконец, их материальные интересы оскорблялись и нарушались недопущением в командный состав войска, исключением из числа кандидатов на магистратуры и даже насильственным устранением от голосования в римском народном собрании.
Понятно, что в сознании своей силы, как численной, так и моральной, италики, в смысле военной выучки и снаряжения ничем не отличавшиеся от римлян, которые когда-то от них взяли ряд новшеств в своем вооружении и в своей тактике, могли настоять на своем требовании и добиться оружием того, чего им не давали мирным путем.
Великая союзническая война — первая гражданская война на земле Италии, война кровопролитная и жестокая, — не могла не кончиться победой италиков, то есть исполнением их требования, так как иначе мировое владычество, опиравшееся исключительно на сплоченность Италии вокруг Рима, могло ускользнуть из рук римских граждан. С 88 года до Р. Х. вся Италия, а несколькими десятилетиями позже и вся италийская Галлия входят в состав римского гражданства, и отныне весь Апеннинский полуостров, приписанный по частям к той или другой римской трибе, делается территорией правящего города. Соответственно этому, суверенное гражданство Рима, долженствующее осуществлять свое право гражданства на римском форуме, лично голосуя в составе той или другой трибы, представляет собою многомиллионную, все еще разноязычную массу, рассеянную по всей Италии от Альп до Калабрии и Бруттия.
Это включение всех италиков в состав римского гражданства является первым из упомянутых выше осложняющих политическую жизнь Рима факторов, и действие его немедленно сказывается на всем ходе развития исторического процесса. Прежде всего, становится совершенно нетерпимым решение вопросов на форуме так называемым гражданством Рима, ни в коей мере не представляющим всей Италии. Необычайно осложняется вопрос аграрный, отныне касающийся всей Италии с ее сложными и разнообразными аграрными отношениями. Совершенно иной характер приобретает и вопрос о войске, его составе и его роли в политической жизни.
Меняется и культурная физиономия Италии. Разноязычная и многоплеменная, она становится все более и более латинской. Старые носители греко-италийской культуры — самниты и этруски — почти совершенно стираются с лица земли, и их действенные силы впитываются латинством. Бесконечное разнообразие культурных особенностей различных частей Италии почти окончательно стирается, исчезает политическая пестрота и на место причудливо меняющихся в зависимости от культурного прошлого каждой общины форм политического бытия италийских племен и городов-государств становится утомительный в своем однообразии италийский муниципий.
Для мировой латинской культуры это было большим плюсом. Все деятельное и сильное в Италии растворяется в римсколатинской государственности и культуре, вливая в них новые и свежие силы. Недаром же в I в. до Р. Х. и в I в. по Р. Х. почти все наиболее видные имена в литературе, искусстве и науке принадлежат Италии, а не Риму.
Все местное, провинциальное сглаживается и исчезает, латинская культура впервые приспособляется к мировым задачам и приобретает мировой характер. Но надо помнить, что этим же убито было местное здоровое развитие отдельных частей Италии и что достигнуто это было путем организованного насилия и уничтожения многих тысяч жизней и талантов.
Вторым не менее важным фактором политического развития Италии и Рима в I в. до Р. Х., фактором типичным только для Рима и стоящим в теснейшей связи с развитием Рима как мирового государства, является изменение состава и характера римского войска.
Я уже говорил о том, что победой в борьбе за мировое владычество Рим обязан своему всенародному ополчению, в состав которого постепенно вошло всенародное ополчение Италии. Это было войско, включавшее в себя всех граждан Рима постольку по-скольку они были оседлыми, assidui, то есть имели земельную собственность в пределах римской территории или, вообще, определенный имущественный ценз. В борьбе за Италию в V–IV вв., когда мелкие землевладельцы римской гражданской территории шли в бой с твердой уверенностью, что счастливый исход его обеспечит их многочисленному потомству собственные полномерные наделы в завоеванной территории, это войско проявило величайшую выдержку и сплоченность. Еще крепче и спаяннее оказалось оно, когда пришлось отстаивать свою землю, свой участок, свои нивы и сады от грозного нашествия карфагенян. Как владыки мира прошли железные легионы римских землеробов по городам и полям эллинизованного Востока и Запада. С большим мужеством отстаивали они, правда уже в несколько измененном составе, первенство римского гражданства над Италией.
Но уже после великих восточных войн, когда войны на границах римской державы приобретали, как сказано выше, все более и более затяжной характер, когда борьба, как, например, в Испании, тянулась годами, и римским войскам приходилось пядь за пядью отбирать землю у храбрых и упорных иберов и кельтиберов, победа над которыми стоила много крови, но давала мало добычи, когда каждое поражение неспособного вождя, купившего свою магистратуру на римском форуме за деньги, награбленные в провинциях, ощущалось, как ненужное пролитие крови в угоду честолюбию вождя, искавшего украсить себя за счет солдат победными лаврами и триумфом, дух римского всенародного ополчения все более и более менялся. Зажиточные италийские земледельцы, наладившие на деньги, привезенные с Востока, свое маленькое хозяйство, прочно обстроившиеся и ощущавшие себя на почве родной Италии в полной безопасности, все менее и менее понимали, зачем им ежегодно являться на призыв консула, расстраивать свою налаженную жизнь, брать с собою своих взрослых сыновей, опору и надежду их хозяйства, оставляя на месте женщин, малолеток и рабов, которым не под силу было бороться с захватными стремлениями соседнего крупного помещика. Нелегко было им объяснить, что владение береговой полосой Испании требует подчинения соседних горцев, между тем как их лично и береговая-то полоса интересовала весьма мало; не понимали они и того, зачем им изнывать под палящим солнцем Нумидии в вечной борьбе с подвижными, неуловимыми кочевниками, быстро собиравшимися и тотчас же рассыпавшимися, или проделывать трудные горные походы в далекой Малой Азии.
Под влиянием всего этого дух римского ополчения все более и более падал, все труднее становилось консулам собирать ежегодно новые легионы и пополнять старые, все увеличивалось число нетчиков, росло число дезертиров, падала дисциплина и уменьшалась стойкость легионов.
Между тем в Италии создался новый класс людей, который готов был бы пополнить пустующие ряды легионов, конечно, при известных условиях. Речь идет, конечно, не о тех пролетариях, которых Гракхи частью наделили землей и которые после этого наделения вряд ли были более надежной опорой войска, чем остальные италийские землевладельцы.
Я говорю о тех пролетариях Рима и Италии, которых легко можно было привлечь в ряды войска, обещав им наделение землей после отбытия ими воинской тяготы, а не praenumerando как это хотели сделать Гракхи.
Грозная опасность, надвинувшаяся на Италию в последних годах II в. до Р. Х. - нашествие кельто-германских племен с севера, кимвров и тевтонов, была тем стимулом, который заставил Мария, наряду с некоторыми чисто военными техническими реформами, отменить правило о службе в легионах только граждан с известным цензом и привлечь в их ряды так называемых пролетариев, то есть лиц с очень низким или вообще без имущественного ценза.
Реформа Мария уже давно по достоинству оценена в науке. Думаю, однако, что все вытекающие из нее выводы для политической и экономической истории Италии и Рима не были до сих пор сделаны и колоссальное значение новшества Мария не в достаточной мере учтено.
Теоретически войско Рима остается всенародным ополчением; право призыва консула и обязанность являться на призыв для римского гражданина остались. Но фактически социальный состав войска в корне изменился. Незачем было полководцам, целью которых, прежде всего и главным образом, была победа в ответственных войнах, в исходе которых они были заинтересованы не только государственно, но и лично, прибегать к принудительному набору плохих солдат, когда к их услугам были кадры добровольцев, заинтересованных материально в благополучном исходе операции, так как от этого зависело личное влияние их вождей, и следовательно, и возможность для их солдат получить из рук вождя обещанные ргаemia rnilitiae, то есть денежное и земельное вознаграждения.
Римская армия, таким образом, после реформы Мария неминуемо должна была сделаться армией гражданско-пролетарской, в противоположность старому ополчению граждан-собственников. Для этой пролетарской армии на первом плане стояли вопросы материальные и, прежде всего, вопрос о наделении землей за счет, конечно, старых собственников, которым не так легко было отстоять свои интересы, так как их мобилизация была значительно более сложным и трудным делом, чем привлечение под знамена тем или другим полководцем нужного числа пролетариев.
Упрочение пролетарского состава армии обусловливалось, с одной стороны, и обусловливало, с другой, появление во главе государства личностей, которые, идя по стопам Гракхов, ясно видели, что проведение ими той или другой программы реформы или достижение тех или других личных целей не могло быть поставлено в зависимость от неустойчивого и изменчивого по составу и настроению народного собрания, а возможно было только при господстве над народным собранием и сенатом; последнее же осуществимо было только при поддержке вооруженной и преданной силы, которой, по существу, ополчение цензовых элементов быть не могло.
Со времени Мария к борьбе сената и народного собрания примешивается, таким образом, третий элемент — постоянно вновь возникающее и меняющее свой состав, но не свой характер пролетарское войско, наличность которого в тот или другой момент, конечно, решала бесповоротно те или другие политические или экономические вопросы.
Надо, однако, считаться с тем, что войско в Риме и в эту эпоху не было постоянным, а являлось и исчезало по мере надобности в большем или меньшем размере и что появление войска всецело зависело от инициативы магистратов и сената. Это придало всему ходу событий характер крайней неустойчивости и переменчивости. Как постоянный фактор войско не существует, но, появляясь от времени и до времени для той или другой задачи, оно в руках умелых руководителей становится в критические моменты решающим элементом, растворяясь затем временно в массе гражданского населения Италии.
Пролетарское войско, набиравшееся по большей части из тех, кто еще вчера был землевладельцем и собственником, добивается, скорее всего, земли для себя; выброшенные с насиженных мест ищут, прежде всего, возвращения на них или замены их новыми. Поэтому всякое крупное войско, сплотившееся около того или другого сильного вождя, сумевшего при помощи войска обеспечить себе власть в государстве на более или менее продолжительное время (Сулла, Помпей, Цезарь, Антоний, Октавиан), требует, в первую очередь, от своего победоносного предводителя земли, и притом земли в Италии.
Это вынуждает предводителей, за отсутствием свободных земель, прибегать к широким экспроприациям, и притом не столько среди крупных собственников, земли которых в связи с победой той или другой партии то конфискуются, то возвращаются к старым владельцам, а среди трудового крестьянства италийских городов и мелких (а частью и крупных) италийских помещиков. Эти экспроприации выбрасывают многие тысячи здоровых и трудовых людей на улицу и создают все новые и новые кадры пролетариата, число которого от наделения ветеранов землей не уменьшается, а неудержимо растет. Поэтому всякий призыв под знамена и со стороны сената, и со стороны тех или других честолюбцев находит себе отклик в массах и собирает под любые знамена, часто независимо от провозглашенного лозунга, крупнейшие армии, с необычайным упорством и ожесточением отстаивающие свои надежды на прочное материальное обеспечение после победы. Немалую роль играют по временам и беглые рабы, которыми полны были поля и города Италии и большая часть которых состояла из сильных и боеспособных людей.
Ясно, что при таких условиях, когда в политической борьбе приняли участие миллионы сильных и мужественных граждан Италии, когда большая часть борющихся была заинтересована в исходе борьбы материально, когда кадры бойцов пополнялись все новыми и новыми толпами обездоленных, а временно удовлетворенные далеко не были уверены в прочности владения приобретенным и готовы были отстаивать свою добычу всеми средствами, когда политические, экономические и социальные лозунги скрещивались, переплетались и отходили куда-то далеко на задний план, когда гибель одних вызывала бесконечное ожесточение и жажду мести в других, ясно, что при этих данных борьба должна была быть затяжной, необычайно жестокой и упорной и могла кончиться только при полном истощении сил и общем упадке духа.
Надо, наконец, считаться и с тем, что борьба велась, в конце концов, с режимом, пустившим глубокие корни в сознании всего италийского населения, что сенат, как таковой, пользовался колоссальным престижем, глубоким моральным авторитетом и располагал как огромными материальными средствами, так и широкими кадрами способных и решительных людей, которые в значительной части одушевлены были искренним убеждением в правоте защищаемого ими дела.
Этим моральным престижем и материальной силой сенат, конечно, прежде всего обязан был той роли, которую он сыграл в превращении Рима в мировое государство. Его твердое и последовательное руководство, его присутствие духа и неиссякаемая энергия довели Рим до конечного успеха в необычайно трудном и ответственном деле. Эта роль сената не могла не быть понята и учтена, если не сознательно, то подсознательно, и она, главным образом, обеспечила сенату силу и моральное влияние даже тогда, когда сенат в ряде своих членов дискредитировал себя эгоистической и чисто материалистической классовой политикой.
Все эти факторы создали в Риме условия социальной, экономической и политической борьбы, значительно более сложные, чем те, которые мы наблюдаем в греческих городах-государствах, хотя основы борьбы, в общем, одинаковы и тесно связаны со строем города-государства, как такового.
В конце концов, все новое и осложняющее сводится к одному основному, к мировой роли Рима, к тому мировому значению, которое приобрел город-государство Рим. Поэтому в Риме центр тяжести борьбы перемещается. Создавшие ее экономические и социальные процессы отходят на задний план, а на первый план выдвигается острый и больной вопрос о том, как совместить строй города-государства с мировым владычеством и в рамках этого нового строя так или иначе разрешить назревший и осложнившийся экономический, социальный и политический кризис.
В этой антиномии города-государства и мировой державы суть всей той цепи явлений и событий, которые налагают свою печать на эпоху гражданских войн. Почему эта антиномия была разрешена переходом к абсолютистической власти, как влияли на это разрешение вопроса в ходе исторического развития вышеуказанные факторы, как сложилась под влиянием этих факторов психология массы — все это может выяснить только правильное освещение отдельных этапов сложной и жестокой эпопеи гражданских войн в Риме и его державе.