Страдания святого мученика Вонифатия

Некогда в Риме проживала одна женщина по имени Аглаида, отец ее Акакий был некогда начальником города. Будучи молодой и красивой, обладая богатыми имениями, доставшимися по наследству от родителей, и пользуясь свободной жизнью без законного мужа, она, побеждаемая страстью немощной плоти, проводила дни свои в любодеянии и грехах. Она имела у себя верного раба, который был управителем над домом и имениями ее, он был молод и красив. Звали его Вонифатием, — и Аглаида жила с ним в преступной связи, удовлетворяя свое плотское вожделение. И нет стыда говорить о сем, так как далее речь будет о блаженном и чудном изменении их жизни, ибо когда святым воздается похвала, то не умалчивается и об их прежних грехах, дабы показать, что не все с юных лет были блаженны и праведны, а имели, подобно другим, растленное тело, но истинным покаянием, доброй в себе переменой и великими добродетелями прославились своею святостью. О сем повествуется в Житиях Святых для того, чтобы и мы, грешные, не отчаивались, но поспешили бы к скорому исправлению, зная, что при помощи Божией и после грехов возможно быть святыми, если только сами того пожелаем и для того потрудимся. И действительно, прекрасно то, услаждающее сердце, повествование, в котором мы слышим, что грешник, по-видимому, не имеющий надежды на спасение, становится сверх ожидания святым и притом мучеником Христовым, подобно святому Вонифатию, который во время любострастной жизни служил греху, а потом сделался исповедником, доблестным подвижником и славным страдальцем за Христа. Вонифатий во время своей распутной жизни был рабом греха, однако имел некоторые, достойные похвалы, добродетели: он был милостив к нищим, любвеобилен к странникам и отзывчив ко всем находящимся в несчастии; одним оказывал щедрые милостыни, другим с любовью доставлял успокоение, иным с сочувствием оказывал помощь. Имея твердое желание исправиться, Вонифатий часто молился Богу, чтобы Он избавил его от диавольских козней и помог ему сделаться господином над своими вожделениями и страстями. И Господь не презрел раба Своего и не попустил ему еще более погрязнуть в нечистоте греховной, но благоизволил устроить так, что нечистые дела его были омыты пролитием крови его, и через это самое душа его сделалась как бы царскою багряницей и увенчалась венцом мученическим. Это совершилось следующим образом.

В то время было сильное гонение на христиан, глубокая идольская тьма покрывала весь Восток, и много верующих было мучимо и убиваемо за Христа. Госпоже Вонифатия Аглаиде явилась спасительная мысль и сильное непреодолимое желание иметь в своем доме мученические мощи. Не имея из своих слуг никого вернее и исполнительнее Вонифатия, она позвала его, открыла ему свое желание и наедине сказала:

— Ты сам знаешь, брат о Христе, сколь многими грехами осквернены мы, совсем не заботясь о будущей жизни и спасении; как же мы предстанем на страшный суд Божий, на котором должны по своим делам быть осуждены на тяжкие мучения? Но от одного благочестивого мужа я слышала, что если кто имеет у себя мощи мучеников Христовых и чтит их, тот получает помощь ко спасению и в доме того грех не умножается, так что таковый может даже достигнуть того вечного блаженства, какого сподобились святые мученики. Теперь многие, говорят, совершают подвиги за Христа, и, отдавая тела свои на мучения, получают мученические венцы. Послужи мне: ныне наступило время показать тебе, действительно ли ты имеешь любовь ко мне. Скорее ступай в те страны, где воздвигнуто гонение на христиан, и постарайся принести мне мощи одного из святых мучеников, дабы с честью положить их у себя и построить храм тому мученику и всегда иметь его своим хранителем, защитником и постоянным ходатаем пред Богом.

Выслушав Аглаиду, Вонифатий с радостью согласился на ее предложение и выразил полную готовность идти в путь. Госпожа дала ему много золота, потому что нельзя было взять мученических тел без подарков и золота: нечестивые мучители, видя сильную любовь и усердие христиан к мощам, не отдавали их даром, но продавали по дорогой цене и, таким образом, приобретали себе большие доходы. Вонифатий взял у своей госпожи много золота, частью на выкуп мученических мощей, а частью на раздачу милостыни нищим, приготовил также много различных благовоний, полотна и всего, что потребно было для обвития честных мученических тел. Взяв с собою еще много рабов, помощников и коней, он собрался в путь. Выходя из дому, он, смеясь, сказал своей госпоже:

— А что будет, госпожа, если я не найду никакого тела мученика, и мое тело, замученное за Христа, принесут к тебе, — примешь ли ты его тогда с честью?

Аглаида, рассмеявшись, назвала его пьяницей и грешником и, укоряя его, сказала:

— Ныне время, брат мой, не для глумления, а для благоговения. Тебе следует во время пути тщательно охранять себя от всякого бесчинства и глумления: святое дело дóлжно совершать честно и благочинно, и в пути сем тебе следует пребывать в смирении и воздержании, помни, что ты собираешься служить святым мощам, до которых мы не только коснуться, но даже и взглянуть на них недостойны. Иди с миром, Бог же, зрак раба принявший и за нас кровь Свою проливший, да простит грехи наши и пошлет тебе Ангела Своего и направит тебя на добрый и благополучный путь.

Вонифатий принял к сердцу приказание своей госпожи и отправился в путь, размышляя в уме о том, к чему он должен будет прикасаться своими оскверненными, грешными руками. Вонифатий стал сокрушаться о своих прежних грехах и решил поститься: не есть мяса, не пить вина, а усердно и часто молиться, чтобы придти в страх Божий. Страх же — отец внимания, а внимание — матерь внутреннего покоя, от которого рождается начало и корень покаяния. Так Вонифатий насадил в себе корень покаяния, начав со страха Божия, внимания к себе и непрестанных молитв, он стяжал себе желание к совершенному житию.

Когда Вонифатий достиг Малой Азии и вошел в знаменитый Киликийский город Тарс [], в нем тогда при царе Диоклитиане и соправителе его Максимиане было воздвигнуто жестокое гонение на христиан, и верующие подвергались тяжким мучениям. Оставив рабов в гостинице, он повелел им отдохнуть, а сам, не отдыхая, тотчас же пошел смотреть на страдания мучеников, о которых раньше слышал. Придя на место мучения, Вонифатий увидал множество народа, собравшегося смотреть на производимые христианам мучения. Всем им была объявлена лишь одна вина: христианская вера и благочестивая жизнь, но муки на них были налагаемы неравные и неодинаковые: один висел вниз головою, а на земле под ним был разведен огонь, другой был крестообразно привязан к четырем столбам, иной — лежал перепиленный пилой, иного мучители строгали острыми орудиями, иному — выкалывали глаза, другому — отсекали члены тела, иного надевали на кол и, подняв от земли, утверждали кол в земле, так что он проходил ему до шеи, у иного кости были сломаны, у иного — руки и ноги были отсечены, и он, подобно клубку, катался по земле, но на всех лицах была видна духовная радость, потому что, перенося нестерпимые для человека мучения, они укрепляемы были благодатью Божиею. Блаженный Вонифатий с вниманием смотрел на все это, то удивляясь мужественному терпению мучеников, то желая себе такого же венца, потом, исполнившись Божественной ревности и став посреди того места, начал обнимать всех явивших себя мучениками, которых было уже человек двадцать, и, в слух всех, громко воскликнул:

— Велик Бог христианский! Велик Он, ибо помогает рабам Своим и укрепляет их в столь великих муках!

Произнеся это, он снова стал лобызать мучеников и с любовию целовать их ноги, а у тех, которые не имели ног, остальные части тела, обнимая мучеников, прижимал он их к груди, называя их блаженными, потому что, претерпев мужественно кратковременные муки, они тотчас получат вечный покой, отраду и бесконечную радость, при этом Вонифатий молился о себе, чтобы и ему быть содругом мучеников в таком подвиге и причастником венца, который они получают от Подвигоположника — Христа. Весь народ устремил свои взоры на него, особенно судья, который мучил святых страдальцев. Видя перед собою в лице Вонифатия пришлеца и незнакомого человека, он спросил: кто он и откуда? И тотчас приказав схватить его и привести к себе, спросил:

— Кто ты?

— Христианин! — отвечал святой.

Но судья хотел знать его имя и происхождение. Отвечая на это, святой сказал:

— Первое и самое любимое мое имя — Христианин, пришел же сюда я из Рима, а если хочешь узнать и то имя, которое мне дано от родителей, то меня зовут Вонифатием.

— Итак, Вонифатий, — сказал судья, — приступи к нашим богам, пока я не растерзал твоей плоти и костей, и принеси им жертву. Тогда ты удостоишься многих благ, умилостивишь богов, избавишься от грозящих тебе мук и от нас получишь много даров.

В ответ на это Вонифатий сказал:

— Не следовало бы мне даже и отвечать на твои слова, но я снова скажу то, что уже много раз повторял: я — Христианин, и только это ты услышишь от меня, а если не желаешь слышать этого, то делай со мной, что тебе угодно!

Когда Вонифатий произнес сии слова, тотчас судья повелел раздеть его, повесить вверх ногами и сильно бить. И святой был биен так сильно, что от тела его отпадали целые куски мяса и обнажались кости. Он же, как бы не чувствуя страданий и не заботясь о получаемых ранах, устремлял лишь глаза свои на святых мучеников, видя в их страданиях пример для себя и утешаясь тем, что удостоился вместе с ними страдать за Христа. Потом мучитель повелел немного ослабить ему муки и, пытаясь снова убедить его словами, сказал:

— Вонифатий, это начало мучения пусть послужит тебе к указанию, что тебе лучше избрать: вот ты испытал нестерпимые страдания, образумься же, окаянный, и принеси жертву, а то немедленно подвергнешься еще большим и лютейшим страданиям.

Святой возразил:

— Зачем повелеваешь мне непристойное, о безумный! Я не могу и слышать о твоих богах, а ты повелеваешь мне принести жертву им!

Тогда судья, в сильном гневе, повелел вонзить ему острые иглы под ногти на руках и ногах, но святой, возведя очи и ум к небу, молча, терпел. Затем судья придумал новое мучение: он повелел растопить олово и влить в рот святому. Когда олово растоплялось, святой, воздев к небу руки свои, молился:

— Господи Боже мой, Иисусе Христе, укрепивший меня в перенесенных мною муках, пребуди и ныне со мною, облегчая мои страдания. Ты — единственное мое утешение: даруй же мне явное знамение того, что Ты помогаешь победить мне сатану и этого неправедного судью: ради Тебя, как Сам Ты знаешь, я страдаю.

Окончив эту молитву, Вонифатий обратился и к святым мученикам с просьбою, чтобы они своими молитвами помогли ему претерпеть страшную муку. Мучители, приступив к нему, открыли ему рот железными орудиями и влили олово ему в горло, но не причинили вреда святому. Присутствовавшие при мучениях, увидев такую жестокость, содрогнулись и стали восклицать:

— Велик Бог христианский! Велик есть Царь — Христос! Все веруем в Тебя, Господи!

Так восклицая, все обратились к близнаходящемуся идольскому капищу, желая уничтожить его, на судью же громко негодовали и бросали в него камнями, чтобы убить его. Судья, встав с судейского места, со стыдом убежал в свой дом, а Вонифатия повелел держать под стражей.

Утром, когда волнение утихло и народное восстание приостановилось, судья снова явился на судейское место и, призвав Вонифатия, хулил имя Христово и глумился над тем, как распят был Христос. Святой, не терпя хулений на Господа своего, сам произнес много досадительных для судьи слов, в свою очередь ругая бездушных богов и обличая ослепление и безумие поклоняющихся им, и тем самым еще более разгневал судью, который немедленно повелел растопить котел смолы и бросить в него святого мученика. Но Господь не оставил Своего раба: внезапно сошел с неба ангел и оросил мученика в котле, когда же смола вылилась, то вокруг образовалось сильное пламя, которое попалило многих стоявших около нечестивых язычников. Святой же вышел здоровым, не получив от смолы и огня никакого вреда. Тогда мучитель, видя силу Христову, испугался, как бы ему самому не пострадать, и повелел тотчас усечь Вонифатия мечом. Воины, взяв мученика, повели его на усечение. Святой же, выпросив для себя некоторое время для молитвы, обратился к востоку и молился:

— Господи, Господи Боже! Сподоби меня милостей Твоих и будь мне помощником, чтобы враг за мои грехи, безумно содеянные, не преградил путь к небу, но приими с миром мою душу и вчини меня вместе с святыми мучениками, пролившими за Тебя кровь и сохранившими веру до конца; стадо же, приобретенное Твоею честною Кровию, людей Твоих, Христе, близких мне, избавь от всякого нечестия и языческого заблуждения, ибо Ты благословен и пребываешь во веки!

Так помолившись, Вонифатий преклонил голову под меч и был усечен, от раны его истекла кровь вместе с молоком. Неверные, видя чудо это, обратились тотчас ко Христу — числом около 550 человек, и, оставив мерзких идолов, присоединились к верным. Такова была кончина святого Вонифатия, который, отправляясь из дому в путь, предсказал, смеясь, своей госпоже то, что действительно доказал и совершил на деле [].

Между тем друзья Вонифатия и рабы Аглаиды, пришедшие с ним для отыскания мощей, не зная ничего о случившемся сидели в гостинице и ожидали Вонифатия. Видя, что он к вечеру не возвращается, они удивлялись, не видя его и всю ночь, а также и утром на другой день, начали судить и дурно отзываться о нем (как после сами рассказывали), предполагая, что он где-нибудь напился и проводит время с блудницами:

— Вот, — говорили они, смеясь, — как наш Вонифатий пришел отыскивать святые мощи!

Но так как он не возвращался и в другую ночь и на третий день, то они начали недоумевать, и искали его, ходя по всему городу и расспрашивая о нем. Случайно, или, лучше сказать, по Божию усмотрению, они встретили человека, который был братом комментарисия [], и спросили его, не видел ли он одного человека, странника, пришедшего сюда. Тот ответил, что вчера некоторый чужестранный муж, пострадав за Христа на месте мучений, осужден был на смерть и усечен мечом.

— Не знаю, — говорил он, — тот ли это, кого вы ищете? Скажите, каков он видом?

Они описали внешний вид Вонифатия, что он невелик ростом, имеет рыжие волосы; передали также и о других приметах его лица. Тогда человек тот сказал им:

— Наверное это и есть тот, кого вы ищете!

Но они не поверили, говоря:

— Не знаешь ты того человека, которого мы ищем.

И, беседуя между собой, вспоминали прежний характер Вонифатия, ругались над ним и говорили:

— Разве пьяница и распутник будет страдать за Христа?!

Но брат комментарисия настаивал на своем.

— По наружности такой, как вы говорите, человек вчера и третьего дня, действительно, был мучим на суде, — сказал он, — впрочем, что же препятствует вам? Идите — и сами увидите тело его, лежащее на месте, где он был усечен.

Они отправились следом за тем человеком, пришли на место мучения, где стояла военная стража, чтобы тела мучеников не были похищаемы христианами. Шедший впереди человек показал им на лежащего усеченного мученика и сказал:

— Не тот ли это, кого вы ищете?

Когда они увидали тело мученика, тотчас же начали узнавать друга своего, а когда голову его, лежавшую отдельно, приложили к туловищу, совершенно удостоверились, что это — Вонифатий, и весьма удивились, а вместе с тем стали чувствовать и стыд, потому что думали и говорили о нем дурно, боялись и того, чтобы не постигло их наказание за то, что осуждали святого и смеялись над его жизнью, не зная его сердечных помышлений и доброго намерения.

Когда они смотрели на лицо святого и были в сильном изумлении, вдруг увидели, что Вонифатий понемногу стал открывать глаза, и милостиво смотрит на них, как на своих друзей, уста улыбаются, лицо светится, как будто показывая вид, что он прощает им все их прегрешения против него.

Они ужаснулись и вместе обрадовались и, проливая теплые слезы, плакали над ним, говоря:

— Раб Христов, забудь грехи наши, что мы неправедно осуждали твою жизнь и безрассудно ругались над тобой!

Затем они отдали нечестивым 500 золотых монет и взяли тело и голову святого Вонифатия, помазав благовонными мастями, повили их чистыми плащаницами и, положив в ковчеге, отправились к себе домой, везя тело мученика госпоже своей. Когда они приближались к Риму, Ангел Божий явился во сне Аглаиде и сказал:

— Готовься принять того, кто был раньше у тебя слугой, ныне же стал нашим братом и сослужителем, прими того, кто был рабом у тебя, а теперь будет твоим господином, и благоговейно почитай его, потому что он хранитель души твоей и защитник твоей жизни.

Она, проснувшись, ужаснулась, взяв тотчас же несколько почтенных церковных клириков, вышла навстречу святому мученику Вонифатию, которого раньше посылала в путь как раба, а по возвращении приняла его в дом свой благоговейно со слезами как господина. И вспомнила она то пророчество, которое изрек святой, отходя в путь, и благодарила Бога, устроившего так, что святой Вонифатий за свои и ее грехи стал жертвою, благоприятною Богу. В имении своем, отстоявшем от Рима в 50 стадиях [], Аглаида построила чудный храм во имя святого мученика Вонифатия, и в нем поставила святые мощи, уже после того как многие чудеса стали совершаться по молитвам мученика, истекали многоразличные исцеления больным, изгонялись из людей бесы, и многие молящиеся у гроба святого получали исполнение своих прошений.

После и сама блаженная Аглаида, разделив все свое имение нищим и убогим, отреклась от мира, и, прожив еще 18 лет в великом покаянии, с миром умерла и присоединилась к святому мученику Вонифатию, будучи положена рядом с его гробом [].

Так сия двоица святых, чудесно изменив прежнюю свою жизнь, получила добрый конец, один, кровью омыв свои грехи, удостоился мученического венца, другая же слезами и суровою жизнью очистила себя от плотской скверны; и оба явились оправданными и непорочными перед Господом Иисусом Христом, Которому слава во веки. Аминь.

 

Житие святого Вонифатия Милостивого, епископа Ферентийского

Святой Вонифатий [] был родом из Тускийской области [], в Италии. Он еще с детства отличался любовью к нищим, когда ему приходилось увидеть кого-нибудь раздетым, то он снимал с себя одежду и одевал ею нагого, посему приходил он домой то без хитона, то без свиты [], и мать его, сама бывшая бедной вдовой, часто сердилась на него и говорила:

— Напрасно ты так поступаешь, одевая нищих, сам будучи нищим.

Однажды она вошла в свою житницу, в которой на весь год заготовлен был хлеб, и нашла ее пустою: Вонифатий, сын ее, тайно раздал все нищим, и начала мать плакать, ударяя себя по лицу и восклицая:

— Горе мне, где я возьму пищи на весь год, и чем буду кормить себя и семью свою?

Вонифатий, придя к ней, начал утешать ее, когда же и после сильного плача не мог успокоить ее речами, то стал умолять ее выйти на время из житницы. Когда мать вышла, Вонифатий, затворив дверь в житнице, упал на землю и стал молиться Богу, — и тотчас житница наполнилась пшеницею. Вонифатий, возблагодарив Бога, призвал свою мать, когда она увидала житницу полною хлеба, то утешилась и прославила Бога. С того времени она не запрещала более сыну раздавать нищим сколько он хочет, так как видела в нем столь великую веру, по которой он не беднеет от подаяния и, сколько сам попросит у Бога, получает. Мать Вонифатия имела в своем доме кур, которых похищала лисица, причиняя тем убыток бедной вдове. Однажды отрок Вонифатий, стоя у своих дверей, увидал, как лисица по обыкновению пришла, похитила птицу и убежала в гору. Сожалея об огорчении матери, он побежал в храм, пал на землю и в молитве жаловался перед Богом на лисицу, говоря:

— Господи, неужели благоугодно тебе, чтобы я не мог питаться от трудов матери? А вот, между тем, лисица приходит и похищает пищу нашу!

После молитвы Вонифатий возвратился домой и увидал ту же самую лисицу, пришедшую к ним на двор и принесшую во рту похищенную птицу, она пустила ее живою перед Вонифатием, а сама тотчас издохла. Так Бог слушает надеющихся на Него и в малых вещах, имея о нас великое промышление, чтобы мы, получая от Него малое, надеялись получить, по возможности, и большее.

Святой Вонифатий был впоследствии поставлен епископом в городе Ферентине [], и об его многих чудесах повествует, пресвитер Гавденций, который был слугою святого и видел своими глазами все совершаемое им. Ферентийская епископия находилась в большой бедности, которая людям благочестивым служит охранительницей смирения; епископ не имел на свое пропитание никакого церковного имущества, кроме одного дохода с виноградника, принадлежавшего церкви. Однажды был большой град и побил все лозы с ягодами, так что осталось лишь немного кистей винограда на некоторых лозах. Блаженный Вонифатий, войдя в виноградник, увидел, что все побито, и начал благодарить Бога, что в такой своей бедности начал терпеть еще большую нищету. Когда же наступило время созревания винограда, Вонифатий, по обыкновению, поставил сторожа и повелел оставшиеся кисти винограда бдительно охранять. В один день он велел пресвитеру Констанцию, своему внуку, вымыть все имевшиеся в епископском доме сосуды для вина и по обычаю засмолить. Пресвитер, услышав это, весьма удивился тому, что он, не имея вина, приказывает приготовить винные сосуды. Не осмеливаясь спросить, для чего нужно готовить сосуды, но, исполняя приказание, он сделал все по обычаю. Вонифатий, войдя в виноградник и собрав кисти винограда, снес их в точило [] и повелел всем оттуда выйти, а сам остался с одним отроком, которому велел все эти немногочисленные кисти выжать в точиле. Когда вино понемногу начало течь из точила, святой взял его в сосуд, и разлил понемногу во все приготовленные кувшины, чтобы благословить их, разделив все вино так, что сосуды едва омочились вином. Таким образом, Вонифатий благословил все сосуды, призвал пресвитера и велел созвать нищих, чтобы по обычаю пришли и взяли нового вина, находящегося в сосудах. Тогда вино в точиле начало умножаться, так что все принесенные сосуды нищих наполнились. Святой, видя, что всем пришедшим достало вина, велел отроку выйти из точила, хранилище же с вином затворил, приложил печать и ушел в церковь. Через три дня Вонифатий призвал пресвитера Констанция и, помолившись, отворил дверь в винное хранилище, и увидел, что все сосуды и кувшины, в которые для благословения понемногу было налито вина, переполнены пенистым вином, так что оно лилось, через края, даже земля напиталась вином, и если бы епископ немного замедлил войти в хранилище, то вся бы земля была покрыта вылившимся вином. Когда пресвитер, видя это, весьма удивился, то святой запретил ему говорить кому-либо об этом, боясь и избегая суетной человеческой славы. В другой раз, когда праздновалась память святого мученика Прокла [], один благородный муж из того же города, по имени Фортунат, просил святого Вонифатия, по совершении службы святому мученику, придти в дом его и преподать благословение, святой не отказал ему, потому что Фортунат просил его об этом с верою и истинною любовью. Вонифатий, совершив Божественную службу, пришел на трапезу к Фортунату. Прежде чем он по обычаю помолился перед трапезою, один из скоморохов стал перед дверями с обезьяною и заиграл на кимвалах []. Святой, услышав звуки кимвал, рассердился и сказал:

— Увы, мертв есть сей нечестивец, поистине мертв, я пришел обедать и еще не успел открыть уста для обычного восхваления Бога, как он предупредил меня, пришел с обезьяною и заиграл на кимвалах!

При этом он присовокупил:

— Пойдите, дайте ему есть и пить, но знайте, что он мертв.

Нечестивый же тот человек, взяв хлеб и вино, хотел было выйти из ворот, но тотчас же большой камень сзади внезапно упал и ударил его по голове, скоморох упал на землю и полумертвым был отнесен на руках в свой дом, а на другой день, как предсказал святой, умер. Так должно благоговеть перед святыми угодниками Божиими и почитать их, ибо они суть храмы Божии и Бог пребывает в них. Когда святой прогневается, вместе с ним гневается и живущий в нем Бог, и тогда святой может одним словом покарать оскорбившего его. В другой раз тот же пресвитер Констанций, внук святого, продал своего коня за двадцать золотых монет, и, положив их в ковчежец [], ушел по своему делу. Неожиданно случилось, что много нищих пришли к епископу и с назойливостью приставали к нему, прося чем-нибудь помочь им. Святой, не имея ничего, чтобы дать им, скорбел в душе, не желая отпустить нищих без помощи, вспомнив же про деньги Констанция, взятые за коня, пошел в комнату, где был его ковчежец, и, благословные ради вины, открыл его, взял золотые монеты и отдал их бедным. Когда пресвитер возвратился и увидел ковчежец открытым, и не нашел в нем денег, то сильно оскорбился, поднял большой шум и стал с гневом кричать:

— Невозможно мне жить здесь!

На его голос сошлись все бывшие в епископском доме, пришел и сам епископ и стал утешать его, уговаривая добрыми словами. Он же с досадой отвечал святому:

— Все у тебя живут хорошо, один я не имею места и не могу пожить спокойно, отдай мне мои деньги и я уйду от тебя.

Епископ пошел в храм Пречистыя Богородицы, надел на себя фелонь [] и, подняв кверху руки и возведя глаза к небу, молился, чтобы Господь послал ему откуда-нибудь столько золотых монет, сколько он взял у пресвитера, чтобы отдать их ему и смягчить гнев его. Святой, молясь, обратил глаза на себя и увидел на фелони внезапно явившиеся двадцать золотых монет, которые лежали между рук, поднятых кверху, и так блестели, как будто только что были сделаны и вынуты из огня. Возблагодарив Бога, епископ вышел из церкви и бросил деньги на одежду гневающемуся пресвитеру, сказав:

— Вот, возьми деньги, о которых ты скорбел, и да будет тебе известно, что по смерти моей за свою скупость ты не будешь епископом этой церкви!

Действительно, так и было: пресвитер для того и деньги копил, чтобы получить епископство, но слово, сказанное Божиим человеком, не бывает тщетно, и Констанций окончил свою жизнь в пресвитерском сане.

Некогда два готфянина шли в город Равенну [] и, как странники, с любовию были приняты святым Вонифатием в епископском доме. Когда они уходили, Вонифатий, провожая их, сам налил вина в деревянный сосуд и дал им на дорогу в знак благословения. Сосуд был мал, так что вина должно было хватить только на один обед. Они взяли и ушли, и в потребное время пили вино из этого сосуда, и, однако, вино в сосуде нисколько не убавлялось, и сосуд всегда оставался полным. Пробыв несколько дней в Равенне, странники возвратились назад и пришли опять к святому, благодаря его за благословение, и принесли ему сосуд с тем же вином, извещая, что во всю дорогу нигде другого вина не пили, однако вино в сосуде все-таки не истощилось.

Не должно умолчать и о том, что рассказывает один из клириков той страны, муж честный.

— Некогда святой Вонифатий, — говорит клирик, — вошел в свой виноградник и увидел такое множество гусениц, что весь виноградник был покрыт ими, и вся зелень должна была погибнуть. И сказал святой гусеницам: заклинаю вас именем Господа нашего Иисуса Христа, уйдите отсюда, и не смейте больше есть этой травы, и тотчас все множество гусениц, по слову угодника Божия, вышло из виноградника, так что не осталось ни одной.

Господь Бог, прославляющий святых Своих и исполняющий желание боящихся Его, да будет и Сам прославляем в них во веки. Аминь.

 

Житие святого Григория, архиепископа Омиритского

Святой Григорий первоначально подвизался в городе Медиолане, где, по Божественному избранию, светил на свещнице церковного служения в чине диаконском, впоследствии другие города и села имели его проповедником имени Христова и искоренителем идольской лести. Григорий был сыном благочестивых родителей Агапия и Феодотии, воспитан в благочестии и страхе Божием и, от юности исполненный благодати Божией, был чудотворцем и целителем. Господь приуготовлял его для служения в сане архиерейском, о чем и возвещал ему через откровения и прозорливых отцов. Когда Григорий пришел в Медиолан к одному отшельнику, то тот предсказал ему все будущее, ибо был прозорлив, он предвидел и самый приход к себе Григория, когда тот был еще за тридцать поприщ [] от него, о чем отшельник и сказал своему слуге. Был там еще другой старец схимник [], для Бога удалившийся от мира и живший в горах. Григорий, узнав о старце, пошел к нему. Когда он приближался к горе, где жил сей отец, то увидел огненный столп в воздухе и от страха упал на землю. Затем, ободрившись, встал и пошел посмотреть, что это за огненное видение. Издали ему казался пламень, но когда он подошел ближе, то увидел отшельника, идущего к нему, который, приблизившись, поцеловал его и назвал Григорием, хотя никогда и не был с ним знаком. Григорий жил у этого великого старца два дня и здесь сподобился дивных видений. В полночь он видел сего богоносного мужа, простиравшего в молитве руки, поднявшегося от земли и стоявшего в воздухе. Григорий дивился этому видению, старец же утром, призвав его к себе, тихим и кротким голосом сказал:

— Иди, друг и брат! И выслушай, что я поведаю тебе, для того ты и пришел ко мне, чтобы узнать все, что мне открыто о тебе. Ты увидишь Рим, помолишься в церкви святого мученика Вонифатия и Аглаиды [], и оттуда тебе должно отплыть в Александрию [], затем в Ефиопии [] проповедовать слово истины и прийти в Омиритский город Награн [], который завоеван омиритским царем Дунааном и нуждается в проповедовании апостольского учения, там, совершив великие и славные дела, умрешь и переселишься в обители праведных. Однако много трудов ты должен будешь принять от живущих в Омирите непокорных иудеев и многих из них обратишь к Богу, имея Его благим Помощником, умудряющим и наставляющим тебя. Там же патриархом Александрийским ты будешь рукоположен во архиепископский сан.

Услышав это, блаженный Григорий стал говорить, что он недостоин того, что предсказывает ему старец, и пожелал еще остаться у отшельника. Прозорливый муж рассказал Григорию и то явление, которое видел сам Григорий. Он видел верховных Апостолов Петра и Павла, возложивших омофор [] на рамена Григория, что предзнаменовывало благодать архиерейства, которую должен будет получить Григорий. Много дивился блаженный Григорий этой дивной прозорливости старца, от которого не скрылось и то, что он сам видел наедине, и сказал:

— Слава Богу, действующему так в любящих Его, да будет воля Господня!

Через два дня старец отпустил его от себя, с любовию облобызал его, и Григорий ушел, жалея о разлуке с таким божественным мужем, горя к нему пламенем любви и постоянно вспоминая о нем. Григорий пришел оттуда прежде всего в Карфаген [] и долгое время жил там, проповедуя слово Божие и исцеляя всякие болезни. Затем, по Божию повелению, отправился он в Рим и помолился в храме святого мученика Вонифатия и Аглаиды. Когда он пришел ко гробу святого Апостола Петра и со слезами упал на землю, то ему было видение: пред ним виднелись отверстые небесные двери и сиял необыкновенный свет. И вот святой Апостол Петр, имея в правой руке ключ, вышел из небесных дверей, направился к нему с великою славою и сияющим лицом и сказал, глядя на него светлым взором:

— Я пришел сюда, чадо Григорий, по милости Господней, прежде же этого с прочими апостолами я был в Награне, Омиритском городе, предстоя страждущим за Господа нашего Иисуса Христа от Дунаана жидовина и укрепляя каждого из них в благочестии. При Божией помощи, все они воспротивились воле законопреступного еврея, твердо подвизались в благочестии, пострадали за истину, и теперь находятся на небесах с отцами, которые сподобились бессмертной чести. Я пришел сюда посетить сей город, Павел же брат, поборник церквей, расстался со мной в Иерусалиме и ушел в Персию. Ты же, чадо, проходя добрый путь, постарайся угодить Господу, постоянно поучаясь в законе Его, зная, что жизнь и красота этого мира проходят подобно сну и тени, ты будешь блаженным, если так, как начал, совершишь свой путь, ходя в воле Господней, ты многих приведешь к страху Божию. Вот уже готовится тебе престол на небесах от Самого Владыки, и ты получишь воздаяние вместе с нами.

Сказав это, апостол отошел, и видение окончилось. Григорий, придя в себя, опять упал на землю, называя себя окаянным и грешником. После долгой молитвы, он ушел в свое жилище и в эту ночь во сне увидел святого апостола Павла, подающего ему сосуд с елеем: это было предзнаменованием предназначенной ему благодати священства и архиерейства. Григорий, во сне взяв этот елей из апостольских рук, тотчас проснулся, обрадовался и запел: «Излилось из сердца моего слово благое» (Пс. 44:2,8), ибо Бог помазал меня елеем радования.

После чего он вышел из Рима и пошел в Александрию, постоянно обращаясь сердцем к Богу, все более и более совершенствуясь в добродетелях и исполняясь Божественной премудрости и разума и Божественных великих дарований. В то время, когда царствовали благочестивые цари: в Греции Иустин [], а в Ефиопии Елезвой, Дунаан, царствовавший в Омиритской стране, воздвиг гонение на христиан и старался истребить из своего царства самое имя Христово. Он хитростью овладел славным городом Награном, где были верующие во Христа, и погубил бесчисленное множество христиан: одних сжег на огне, других усек мечом, а благочестивого князя Арефу [] со знатнейшими гражданами убил. Услышав об этом, благочестивые цари Иустин и Елезвой весьма сожалели о неповинно пролитой крови христиан; Иустин написал к Елезвою [], уговаривая его идти войной против нечестивого Дунаана, чтобы отомстить за невинно пролитую кровь. Достохвальный царь Елезвой, исполнившись ревности, собрал все свое войско и пошел войной на нечестивого царя Дунаана []. Во время этой великой войны, Елезвой, при помощи Божией, разбил полки Дунаана и все его войско уничтожил вконец, а его самого с родственниками усек мечом. Овладев царством Дунаана, Елезвой стал ревностно очищать его от еврейских и языческих заблуждений, распространяя в нем славу имени Господа нашего Иисуса Христа. Многие из евреев и находившихся в Омиритах язычников пожелали креститься, но у них не было ни епископа, ни священника, ни диакона, ни одного клирика, потому что весь церковный чин иерархии был истреблен Дунааном. Тогда блаженный Елезвой обратился с просьбою к Александрийскому патриарху. Подробно рассказав ему о том, как Бог помог восстановить христианство в Омиритской стране, царь умолял, чтобы патриарх выбрал мужа умного, добродетельного, знающего Священное Писание, и, рукоположив его во епископа, прислал к ним в Омиритскую область со всем необходимым для церкви. Когда это послание пришло в Александрию, то патриарх со всеми христианами возрадовался Божией помощи, посланной свыше христианам против нечестивых, и начал тщательно искать достойного человека, чтобы, посвятив его во епископа, скорее послать к Елезвою. Много мужей было приводимо к патриарху, но ни один из них не показался ему достойным святительского сана. Тогда патриарх ночью обратился с пламенной молитвой к Богу, чтобы Сам Господь выбрал и указал ему человека, достойного проходить такое служение. Во время молитвы явился патриарху в видении святой Апостол Марк, повелевая ему найти диакона Григория, недавно пришедшего в Александрию и проживающего у некоего Леонтия, посвятить его во епископа и послать к Елезвою, так как именно для этого Господь и привел Григория сюда. Утром патриарх сейчас же послал разыскать дом Леонтия и, найдя его, призвал к себе жившего там Григория и расспросил его, кто он и откуда? Потом патриарх, рассказав ему о своем видении и сообщив о нужде церкви, стал побуждать его принять святительский сан. Григорий же, вспомнив слова отшельника, который в Медиолане предсказал ему, как он восприимет сан архиепископа через рукоположение Александрийского патриарха, прослезился и сказал:

— Да будет воля Господня: делай, владыко, как хочешь, по повелению Господнему.

Патриарх тотчас посвятил Григория в сан пресвитера, а затем рукоположил и во архиепископа. При этом произошло дивное чудо: во время службы и посвящения лицо Григория изменилось, сделалось световидным, как огонь, светясь благодатью Святого Духа, от одежд же его исходил дым благовонного мира и аромат, который своим благоуханием наполнил весь храм. Это происходило в продолжение всей службы, глаза всех устремлялись на святого Григория, и все дивились такому чуду. Видели это и послы Елезвоя, удивляясь сему, и после передали о всем виденном царю. После рукоположения и духовной беседы с патриархом, святой Григорий был отпущен с послами Елезвоя, — имея с собою подобающий сану клир и все необходимое для устроения церкви. Скоро они достигли Ефиопии, а затем и Омиритской страны. Царь Елезвой весьма обрадовался приходу Григория, а еще более, когда узнал, что Григорий был избран Божественным Откровением и что благодать Святого Духа, чудесно проявилась на нем во время хиротонии []. Он встретил Григория с большою честью, любезно принял его и отдал всю область в его распоряжение. Обходя с Григорием города в Омиритской стране, царь строил новые храмы, украшал гробницы святых мучеников, убитых за Христа нечестивым Дунааном, и приводил неверных ко крещению. В городе Награне Елезвой поставил князем сына мученика Арефы и построил там великолепный храм в честь Воскресения Христова, другой храм — в честь Пречистой Богородицы, третий — во имя святого мученика Арефы и пострадавших с ним, недалеко от того дома, где некогда жил святой мученик. И в других городах построено было много церквей, которые Григорий сам освящал и поставлял сюда пресвитеров и диаконов, вручая им добрую паству овец Христовых. Блаженный царь Елезвой почти 36 месяцев после смерти Дунаана оставался в Омиритской земле, и все добре здесь устроив, пожелал возвратиться на свой престол в Ефиопскую страну. Созвав со святым Григорием всех вельмож, князей, бояр, советников, он стал советоваться с ними, какого бы мужа благоверного, разумного, кроткого и богобоязненного избрать и помазать на Омиритское царство. Все советники отвечали царю:

— Кого ты знаешь и кого тебе Бог откроет, того и поставь, так как у нас нет ни одного подобного тебе разумом и достойного царского венца.

Тогда царь, обратившись к архиепископу, сказал:

— Это дело твое, честный отец и наш учитель! Вот перед твоим лицом все князья, вельможи, воины, малые и большие, кого ты хочешь, призови и во имя Господа нашего Иисуса Христа помажь на царство, мы же все, пришедшие из Ефиопии, если Бог благоволит, желали бы возвратиться к себе.

Святой архиепископ отвечал:

— Хорошо ты предусмотрел, благочестивый царь: как твое сердце находится во власти Божией, так и слово твое дано тебе от Бога. Хорошо всегда о всяком деле сначала вопрошать Отца Небесного, Который на небе, и как Он велит, так и делать.

Сказав это, блаженный встал со своего места, немного отошел от них и, обратись на восток, опустился на колена. Возведя глаза и ум на небо и воздев руки кверху, он усердно и долго молился, чтобы Бог, знающий жизнь и мысли каждого, указал им достойного на царство мужа. Во время молитвы архиепископа, вдруг невидимая сила Господня подняла на воздух некоего мужа, по имени Аврамий, и поставила его перед царем Елезвоем. Все с ужасом долго восклицали:

— Господи помилуй!

Архиепископ же сказал:

— Вот, кого вы требовали помазать на царство, его и оставьте здесь царем, мы будем с ним единомысленны, и Бог нам поможет во всем.

И великая радость была у всех о таковом Божием усмотрении. После этого царь Елезвой взял явленного Богом мужа Аврамия, повел его в храм Пресвятыя Троицы, который находился в царствующем городе Афаре, надел на него царскую порфиру [] и возложил на главу его диадему [], затем святым Григорием было совершено над ним помазание и принесена была бескровная жертва за царей и всех людей, и оба царя причастились Божественных Тайн из рук архиепископа. По окончании торжества, все присутствовавшие восклицали:

— Многая лета Елезвою, царю ефиопскому! И Аврамию, Христолюбивому царю Омиритскому, многая лета!

И снова обоим вместе повторили:

— Елезвою и Аврамию, благочестивым и Боголюбивым царям многая лета!

И пели многолетие по три раза. Потом все возгласили:

— Григорию, святейшему архиепископу нашему, наставнику и учителю, мирные, здравые и многие лета, всему христианскому воинству и всем верующим людям многие лета!

Затем, войдя в царские палаты, все веселились и пировали, радуясь о Господе Боге Спасителе своем и о благочестивых царях своих.

Елезвой оставался еще тридцать дней в Омиритской земле, поучая и наставляя нового царя благочестно и справедливо устроять и управлять царством и во всем слушаться святейшего архиепископа Григория, своего отца духовного. Избрав из ефиопского войска 15 тысяч храбрых мужей, Елезвой оставил их новому царю для помощи и защиты царства, и возвратился в Ефиопию. Здесь, спустя немного времени, оставив свое земное царство, он удалился в пустыню, где близ одного монастыря затворился в темной келии и не выходил из нее до самой смерти, принимая пищу через окно от живущих там монахов, и еще долго пожив суровою жизнью подвижника, отошел в Царство Небесное []. Столь знатный и богатый царь такой оставил всем пример смирения и добровольной нищеты! По его смерти был рассказан монахами такой случай. Один юный брат, посылаемый из монастыря на послушание, часто заходил в харчевню, где, упиваясь вином, впадал в грех нечистой плотской страсти. И вот, однажды, совершив обычный грех и возвращаясь через пустыню в монастырь, он зашел в непроходимое место, и здесь устремился на него большой змей, чтобы ужалить. Инок бросился бежать и уклонялся туда и сюда, желая избавиться от змея, но змей быстро настигал его. Когда же инок, наконец, был так стеснен, что уже бежать было некуда, змей устремился, чтобы пожрать его, но тут инок, вспомнив о блаженном царе Елезвое, обратился к змею и сказал:

— Молитвами праведного и святейшего Елезвоя — отойди от меня.

Змей, как бы устыдившись святого имени Елезвоя, остановился и, Божиим повелением, получив человеческий голос, сказал иноку:

— Как я могу тебя пощадить, когда Ангел Божий явился мне и повелел съесть тебя за твою нечистоту и грехи, так как ты, дав обет работать Господу в чистоте, оскверняешь грехом свое тело и тем прогневляешь Святого Духа.

Инок, услышав змея, говорившего человеческим голосом и обличавшего его дела, оставался безмолвным, трепеща и с клятвою умоляя змея пощадить его. Змей сказал ему.

— Зачем ты заклинаешь меня? Ты сам прежде поклянись мне, что больше не исполнишь своего плотского желания, и тогда я оставлю тебя.

Инок стал клясться, говоря:

— Клянусь Богом, живущим на небе и молитвами честного царя Елезвоя, что не прогневаю больше Господа моего, Которого ныне я прогневал плотскою нечистотою.

Как только инок произнес это, внезапно огонь упал с неба и попалил перед ним змея. Объятый страхом и трепетом, пошел инок в свой монастырь, и уже больше не грешил, но окончил свою жизнь в чистом покаянии.

Во время царствования благочестивого царя Аврамия, архиепископ Григорий, поставив во многих городах епископов, мужей ученых и красноречивых, посоветовал царю, чтобы тот иудеям и язычникам, находившимся в его стране, повелевал креститься или, в противном случае, предавал их смертной казни. По издании царского повеления об этом, множество евреев и язычников с женами и чадами из боязни смерти стали приступать к святому крещению. Тогда старейшие и искуснейшие в законе евреи, собравшись ото всех городов, составили тайное собрание, совещаясь, что им предпринять, и рассуждали между собою:

— Если мы не крестимся, то, по приказанию царя, будем убиты и мы и наши жены и дети.

Одни из них говорили:

— Чтобы не умереть нам преждевременною смертью — исполним волю царскую, но втайне будем держаться веры нашей.

Другие же советовали не лицемерно, но явно держаться своего еврейского закона, чтобы, избежав человеческой руки (как говорили они), не впасть в руки Отмстителя — Бога и, еще хуже, не погибнуть. Некоторые возражали:

— Мы видим, что Бог наш не требует нас к этому подвигу, ибо благочестивого царя нашего Дунаана и все войско его он предал в руки Елезвоя, а что нам делать, мы не знаем.

Иные говорили:

— Если мы желаем и сохранить наш закон и остаться невредимыми, то уйдем тайно по одному из этой страны, каждый взяв свое, дабы с телом не погубить и своей души.

Другие возражали:

— Если мы пожелаем убежать, то нас увидят христиане и смертью погубят.

И все недоумевали, что им делать. Был же среди них один мудрейший законоучитель, по имени Ерван, знавший весь Ветхий Завет и весьма красноречивый, он сказал им:

— Все вы напрасно говорите, и тем, что вы предлагаете, нельзя воспользоваться, если же желаете послушать меня, то пойдемте вместе со мною к царю и архиепископу Григорию и скажем, чтобы они назначили от себя учителей, каких хотят, для состязания с нами в вере и законе. Если они одолеют нас, то мы добровольно сделаемся христианами, если же будут обличены в своих заблуждениях, то сами увидят, что несправедливо побуждают нас отступить от нашего закона. Испытаем их и узнаем, какова их вера? Если истинная, то уверуем, что Мессия уже пришел, а мы того не знали. Если же окажется ложной их вера, то нам станет ясно, что мы умираем для Бога и с усердием примем смерть.

Когда Ерван это произнес, то все убоялись и сказали:

— Мы видим, что ты помогаешь христианам, разве ты не знаешь, что наша вера истинная: как мы оставим ее?

Ерван отвечал:

— Ни одного лукавого слова я не сказал вам, братия, но знайте, что так или иначе вы принуждены будете креститься. Если вы не послушаете меня, то я невиновен буду перед каждым из вас, так как, если и не испытаете через прение веру их, то все же вы должны будете принять ее без испытания и поступите так, как они велят, если же вы не примете их веры, то они убьют вас.

Все, услышав это, послушались Ервана, и, написав прошение, отослали его царю. Царь, прочитав его, сильно разгневался и уже хотел всех их предать смерти, но удержался, не желая ничего предпринимать без совета Григория, которому и отдал прошение. Блаженный, прочитав его, сказал:

— Хорошо и похвально говорят иудеи, что лучше веровать добровольно, по убеждению, чем насильно. Оставь их царь, пусть они сначала поспорят с нами, а потом, как хочешь, так и поступай с ними.

Царь соизволил на совет святителя, и евреям дано было на приготовление к прению сорок дней, чтобы они нашли у себя учителей, каких пожелают, и без боязни приходили на прения. По истечении срока, собралось бесчисленное множество евреев, имея с собою немало мудрейших раввинов [], сведущих в законе и приготовившихся к прениям. Прения о вере состоялись в столичном городе Афаре, в присутствии царя со всем его синклитом, архиепископа со всем церковным клиром и многочисленного христианского народа, пришедшего послушать прения. На него явились и евреи со своими книжниками, учеными и учителями. Иудеи поставили перед епископом Ервана, как главного оратора, хорошо знающего закон и пророческие книги и искусного в философии. Когда, по данному знаку, наступило молчание, началось собеседование и прения между архиепископом и Ерваном [].

Сущность прений была такова:

После долгого молчания, во время которого все приготовились внимать беседе, святой архиепископ Григорий начал говорить мудрому еврейскому учителю Ервану и всему их собранию так:

— Когда прошла ночь и воссияло Солнце Правды, зачем вы препираетесь, противясь Его Свету и не веруя в Него?

Ерван сказал:

— Если Солнце Правды воссияло, и мы противимся, как ты говоришь, свету Его, веруя в истинного Бога, то тем более вы, как язычники, содержащие чуждое учение, противитесь свету правды, укоряя Божественный закон, данный нам от Бога.

Архиепископ отвечал:

— Мы от язычников, но чье мы — создание и творение?

Ерван отвечал:

— Явно, что — Божие создание и творение. Архиепископ сказал:

— Если же мы, как и вы, творения Божии, то какое же большее превосходство приобрели вы, чем мы?

Ерван возразил:

— То, которое имеем сравнительно с египтянами.

— Хорошо, что ты вспомнил о египтянах, — отвечал архиепископ, — покажи же свое превосходство перед ними!

Ерван сказал:

— Разве ты не читал о великих чудесах в Египетской земле, в Чермном море, в пустыне, которые Бог творил через Моисея, по выходе Израиля: потопил египтян, а Израиля спас?

Архиепископ отвечал:

— Никакого нет различия между вами и египтянами, ибо их Бог потопил в море, а вас за вашу злобу погубил на земле. Перейдя Чермное море, как посуху, вы потонули на пристани, в страданиях окончив жизнь в пустыне, ибо больше чем из шести сот тысяч людей только двое — Халев и Иисус Навин удостоились видеть обетованную землю []. Чем же вас Бог почтил перед египтянами?

Ерван спросил:

— А кому послал Бог в пустыне манну? Архиепископ сказал:

— А тебе что лучше кажется: мясо, которое вы ели в Египте, или манна, посланная в пустыне?

Ерван отвечал:

— Ясно, что манна лучше.

Архиепископ возразил:

— Зачем же вы обратились мыслию назад, пожелав свиного мяса в котлах и чесночного луку и всякой египетской пищи (Чис. 11:5), а манну возненавидели?

После этого начались прения о Пресвятой Троице.

Ерван говорил:

— Каким образом христиане исповедают трех Богов: Отца, Сына и Святого Духа, когда Бог сказал при Синае: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть, и кроме Его нет иного Бога» (Втор. 6:4). Противно закону следовательно поступают христиане, почитая не Единого Бога, а Трех?

Архиепископ, возражая, говорил, что Единого Бога мы почитаем, Творца всех, только в трех Лицах — Отца, Сына и Св. Духа, во едином же Божестве, и в доказательство приводил сии слова Давила. «Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его — все воинство их» (Пс. 32:6). Смысл этого изречения, — изъяснял Григорий, — таковой: Господь есть Бог Отец, Слово Его есть Бог Сын, Дух уст Его — есть Бог Дух Святой: так открываются три Божественные Лица, Божество же едино, ибо Сын и Дух соестествен, собезначален, соприсносущен и сопрестолен Отцу. Также о кресте и смерти Господа, приводились святым Григорием против евреев ветхозаветные писания, пророчества и предсказания, как-то: «и будет жизнь твоя висеть пред очами твоими» (Втор. 28:66): придет и вложит ядовитое древо в пищу его (Иер. 11:19), — и о том, что ковчег Ноя был прообразом креста, о саде Савека, в котором агнец заменил при жертвоприношении Исаака (Быт. 22:13), о жезле Иосифа, на конец коего поклонился Иаков (Быт. 47:31), о крестообразном благословении Иаковом сыновей Иосифа (Быт. 48:13–15), о жезле Моисея, разделившем море (Исх. 14:11–29), о поднятии рук вверх Моисеем для победы над амаликитянами (Исх. 17:8–14), о медном змее, повешенном в пустыне (Числ. 21:4–9), о древе, усладившем горькие воды в Мерре (Исх. 15:22–26) и многие другие таинственные предсказания, находящиеся в законе. И продолжались прения до вечера, каждая из обеих сторон сильно спорила, и одна другой давала возражения, однако победителем во всех рассуждениях явился архиепископ, потому что через него говорил Святой Дух, как сказано в Писании: «Ибо не вы говорите, но Дух Отца вашего говорит в вас» (Мф. 10:20). Так как настал вечер, а прения еще не окончились, то царь встал со своего седалища, также и архиепископ, и собрание разошлось, отложив беседу до утра. Евреи же окружили Ервана, радуясь, обнимая и целуя его, восхваляя за то, что он достаточно сильно возражал против христиан. На это Ерван говорил им:

— Молитесь, чтобы Истинный Бог помог нам, так как вы сами видите, какой архиепископ хитрый человек, и как трудно одолеть его.

Они же ободряли его, чтобы он без боязни и смело говорил с ним. Утром снова собралось собрание, и когда царь и архиепископ явились и пришли также евреи с Ерваном, тогда вновь начались прения, но ни в тот день, ни в третий, ни в четвертый, ни даже и пятый — прения не были окончены. Во все эти дни на прениях присутствовал царь со всем синклитом, с удовольствием слушая говорящих и радуясь о Богом дарованных премудрости и разуме святейшего архиепископа своего. И действительно, было что слушать и о чем помнить, когда толковались многие пророческие изречения и изъяснялись многие таинственные места Писания. В беседе о воплощении Иисуса Христа и о Пречистой Деве, архиепископом приводились слова пророка Исаии: «се, Дева во чреве зачнет, и родит Сына» (Ис. 7:14). На возражение Ервана, что Мария родила только простого человека, а не Бога, архиепископ отвечал такими словами: «и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог» (Мф. 1:23).

Ерван говорил:

— Как женское чрево вместило страшное величие Божества?

Архиепископ отвечал:

— Так же, как жилище Авраама вместило Бога под Мамврийским дубом, когда Он пришел вкусить с Авраамом (Быт. 18).

Ерван возразил:

— Как же огонь Божества не сжег женское тело?

Архиепископ отвечал:

— Как огонь не сжег купины в Синае (Исх. 3:2–4), так и Божество не повредило девственной утробы: Дева родила, и Девою пребыла.

Ерван возразил:

— Рождение от Девы было призрачное, а не на самом деле, потому что невозможно, чтобы при рождении не повредиться утробе, и ясно для всех, что это неверно.

Архиепископ отвечал:

— В то время, когда Аввакум вошел к Даниилу в львиный ров, а двери рва были заперты и запечатаны печатью, скажи мне, как он вошел и вышел, не отворив дверей, и не повредив печатей? (Дан. 14:30–40.)

По окончании прений, на третий день, Ерван покушался бежать, но прочно евреи удерживали его, говоря:

— Если ты оставишь нас, мы все погибнем. Останься еще, всячески возражая, — неужели Бог не поможет нам? Если же мы и будем побеждены в прении, то имеем другие способы сопротивления, в которых нас не смогут победить.

Когда Ерван начал во время прения укорять христиан в том, что они поклоняются иконам, и стал называть иконы — идолами, а кланяющихся им — идолопоклонниками и противниками Божьего закона, и говорил, что Бог заповедал не делать кумиров и всякого подобия [], — тогда архиепископ спросил его:

— Когда во дни Ноя был потоп, каким образом он спасся?

Ерван отвечал:

— Ковчегом, сделанным из дерева.

Архиепископ возразил:

— Мог ли Бог без ковчега спасти Ноя от потопа, или не мог, как ты думаешь?

Ерван отвечал:

— Думаю, что мог, потому что сказано, что у Бога все возможно.

Архиепископ возразил:

— А если Бог мог, то зачем же потребовался ковчег для спасения праведного? Не следует ли из этого, чтобы Ной за свое спасение принес благодарение ковчегу, а не Богу?

Ерван отвечал:

— Нет — подобает воздавать хвалу Богу, а не бездушному творению.

Архиепископ сказал:

— Однако ты веруешь, что бездушным творением — ковчегом устроил Бог спасение Ною. Так и нам Бог ниспосылает через эти видимые иконы благодать Свою, ибо, хотя они и бездушны, однако назначены для нашего спасения. Взирая на иконы, мы возносимся умом к первообразному и подъемлемся на Богоугодную ревность: изображаем же мы не идола, а Господа Иисуса Христа по человечеству, а не по Божеству, которое неописуемо. И как Ной о своем спасении в ковчеге принес благодарение Богу, создав жертвенник, так и мы благодарим Христа Бога, написуя образ Его, чтобы плотским созерцанием Его избавляться от мысленного потопа. Мы как бы другим ковчегом признаем Его человечество, через которое Он понес наши грехи, и, освятив нас Своим Божеством, вознес на небо. Того, Кто был зрим телесными очами, мы пишем красками, изображая пречистое подобие Его человечества, и, под видом телесного подобия, поклоняемся вместе и Божеству Его, и почитаем в Нем, подобающим поклонением, равно Отца и Святого Духа.

Ерван же, продолжая хулить святые иконы, говорил:

— Удивляюсь я вашим христианским басням, гласящим, что Бог посылает Свою благодать иконам, написанным на стенах и досках, никогда не ходившим и не говорившим.

Архиепископ в опровержение спросил:

— Скажи мне, Ерван, зачем Бог дал милоти [] Илии Свою благодать, которой не дал Елиссею, и предпочел бездушную милоть живому пророку, так как пророк не мог сам перейти через Иордан, но разделил воды милотью и прошел посуху, и какого чуда не мог совершить Елиссей, то могла сделать бездушная милоть (4 Цар.2:13–15). Почему не Моисею, совершавшему чудеса в Египетской земле, но его жезлу Бог даровал чудодейственную силу, и превратил им воду в кровь, разделил море и совершил многие другие, страшные и славные чудеса? Кроме того скиния [], ковчег Завета [], золотая стамна [] с манною [], скрижали и жезл Ааронов, жертвенник, кадильница и семисвещник все они не имели ли Божией благодати, хотя и были мертвыми, сделанными из видимых и осязаемых вещей человеческими руками? Однако осеняемы были Божией славой, наполняемы и окружаемы облаком и недоступны были никому, кроме священников и левитов, и никто не мог касаться их, так как они были Божественны и святы. Если же так было в Ветхом Завете, то зачем удивляться в Новом Завете благодати, подаваемой святым иконам?

Ерван снова возразил:

— В псалмах сказано: «А их идолы — серебро и золото, дело рук человеческих» (Пс. 113:12): поэтому и иконы ваши суть идолы, ибо сделаны руками человеческими.

Архиепископ возразил:

— Я ничего не возражаю против того, что идолы язычников, незнающих Бога — суть идолы, так как они являются подобием тех, которые безбожно во всяких сквернах провели жизнь: волхвы, чародеи, убийцы, любодеи, и все они от такой жизни погибли злою смертию; на память о них некоторые и сделали идолов, а последующий род, прельщенный и ослепленный сатаною, обратил их в богов и кланяется им. Вы то же делали, поклоняясь истуканам, приносили им в жертву сыновей и дочерей, проливали неповинную кровь, кровь ваших сыновей и дочерей, которых приносили в жертву ханаанским истуканам, которые суть идолы. А что мы теперь пишем изображения святых Божиих, то это не идолы, а честные иконы. Мы напишем образ тех, которые знали Бога, веровали в Него, угодили Ему правдою, были мужами честными, святыми и возлюбленными Богом, и совершили Божиею благодатью множество чудес. Они воскрешали мертвых, исцеляли больных, слепых, хромых, расслабленных, очищали прокаженных, изгоняли бесов, кончина их была честна и память вечна и славна: «Дорога в очах Господних смерть святых Его! память во век не поколеблется; в вечной памяти будет праведник» (Пс. 115:6; Пс. 111:6).

Когда Ерван опять так злословил, что иконы ничем не отличаются от идолов, архиепископ сказал:

— Твоя одежда, Ерван, и скиния, обе сделаны из шерсти и льна, а равную ли они имеют силу? Твой жезл и жезл Аарона прозябший имеют ли одинаковую честь? Кувшин, — который дома у тебя и стамна (сосуд) с манной — равны ли они? Ящик, в который ты кладешь потребное для тела, и ковчег Завета — равную ли имеют славу? Огонь и елей, который ты возжигаешь в доме для освещения, сравнишь ли ты с золотым семисвещником? Дом, в котором живешь, и храм, построенный Соломоном, — уподобишь ли один другому? Никоим образом, но несравненно больше почитаешь все это, потому что на тех пребывала иногда Божественная благодать. Таким образом уразумей и то, что иное есть идол — образ скверного лица, низверженного в ад, и иное есть икона святого угодника Божия, от которой изливается нам Божественная благодать Господня по молитвам на ней изображенного.

Ерван говорил и об ангелах, что они бесплотны, как написано: «творит ангелами Своими духов» (Пс. 103:4), и что, тем не менее, христиане, не стыдясь, пишут их на иконах, придавая бесплотным духам плотское изображение. На это архиепископ отвечал:

— Ты не знаешь, что говоришь, ибо мы от вас же самих научились писать ангелов.

Ерван возразил:

— Никогда у нас не было этого.

Архиепископ спросил:

— Ты изучил весь Ветхий Завет и не узнал этого?

Ерван возразил:

— Клянусь Господом, что не знаю, чтобы когда-нибудь у нас были написаны и почитаемы изображения ангелов!

Архиепископ сказал на это:

— По истине, вы начали это дело: когда Соломон построил храм Богу, то не сделал ли над святилищем херувимов славы, осеняющих алтарь? А также и над первыми дверями святилища и над вторыми не поставил ли херувимов? Да и в скинии, устроенной Моисеем — разве не было изображений херувимов над ковчегом Завета, а также и на завесах не вышиты ли были лица херувимов, и все эти изображения ангелов не были ли вместе со скиниею и храмом чтимы вами? Если же вы, изобразив бестелесные существа, почтили их, то зачем укоряете нас, изображающих и почитающих лиц тех святых, которые во плоти угодили Богу?

Это и многое сему подобное говорилось в четвертый день прений, когда же наступил вечер, и царь с архиепископом встали со своих мест, то собрание разошлось, в ожидании, что утром прения будут окончены и возможно будет видеть торжество победителя. Евреи радовались за Ервана, что он хорошо отвечал и задавал вопросы архиепископу, и, ободряя его, говорили ему:

— Ты хорошо подвизаешься, не бойся, но еще крепче стой, ибо мы видим, что Бог с тобой, не страшись сердцем, так как, видно, царь вас обоих с удовольствием слушает.

Ерван же отвечал к ним:

— Братия, тот муж, как я вижу, много превосходит меня разумом и искусством говорить, и мне невозможно победить его, вы сами слышали, как все мои рассуждения, опровергнув и посрамив, он сделал ничтожными.

Утром же очень рано, когда мудрейшие евреи вновь пришли к Ервану, он сказал им:

— Братия, по правде вам скажу, что я буду побежден архиепископом, потому что ночью в видении я увидел Моисея и Иисуса, о Котором у нас был спор. Я видел их как бы стоящих на кровле какого-то святилища и беседующих, и я видел Моисея кланяющимся Иисусу и держащим свои руки пригнутыми к груди, как бы имея их связанными, и со страхом предстоящим перед Иисусом, как перед своим Господом Богом. Я изумился этому и, когда открылись уста мои, сказал:

— Господине, Моисей, хорошо ли то, что ты делаешь?

Он же, обратившись, остановил меня, говоря:

— Перестань, не грешу я, поклоняясь моему Владыке, так как я не из подобных тебе и исповедаю моего Творца и Господа. Зачем ты затрудняешь праведного архиепископа, противясь истине? В наступающий же день ты будешь побежден им и поклонишься, как и я, Господу Иисусу Христу.

— Это я видел, братия, а что значит, не знаю, однако я буду продолжать возражать архиепископу, настаивая на нашем законе до тех пор, пока Сам Бог устроит так, как захочет.

Многие, услышав это, усомнились и были в недоумении. Когда же настал день и устроился собор, явился царь с синклитом, архиепископ с клиром, и стеклось множество народа, — предстал и Ерван с помогавшими ему законоучителями, и опять начались прения, как и в прежние дни. Один ученый нотарий [] архиепископа, которого он привел с собою из Александрии, будучи скорописцем, присутствуя там, записывал все речи, произносимые и архиепископом и Ерваном. При помощи Святого Духа, действовавшего в устах архиепископа, сторона противных побеждалась, наша же о Господе препобеждала. Архиепископ во всех рассуждениях являлся победителем, а Ерван ослабевал, ослабевали и помогавшие ему еврейские законоучители, однако злоба ослепила их, ушами они плохо слышали, и глаза их закрыты были от истины. И нужно было, чтобы после слов святителя последовала сила веры и чудо, которое бы обличило ожесточенных злобою и устыдило бы неверие их, что действительно и случилось следующим образом.

Когда Ерван в прениях уже окончательно побеждал, то вскричал:

— Зачем мы теряем время в долгих рассуждениях! Я разрешу эти прения. Если хочешь, архиепископ, чтобы я веровал в Иисуса, что Он Истинный Бог, покажи мне Его живого, чтобы я видел Его, говорил с Ним, и тогда я признаю, что вы христиане одолели и победили нас.

Когда Ерван сказал это, собрание евреев закричало:

— Умоляем тебя, учитель, не прельщайся, чтобы тебе не стать христианином, мужайся больше и крепись в истине, ты же знаешь, что нет ничего более истинного, как Единый Бог отцов наших.

Ерван с гневом сказал им:

— Что вы говорите пустое? Слышите, если Он уверит меня, что Тот, о Котором предсказали пророки, существует, то чего же еще хотите ожидать?

Архиепископ, видя, что он говорит искренно, а не льстиво, сказал ему:

— Ерван, великое ты вносишь искушение и выше сил твое прошение, потому что ты просишь не людей, но Бога, однако для того, чтобы уверовал ты и находящиеся с тобою, и чтобы утвердились сердца верующих, Бог силен и это сотворить. Только скажи окончательно, как ты желаешь, чтобы я уверил тебя?

Ерван отвечал:

— Умоли твоего Владыку, если Он есть на небе, как ты говоришь. — пусть сойдет сюда и явится мне, чтобы я беседовал с Ним, и клянусь Господом, что тотчас уверую в Него и крещусь.

Когда Ерван произнес это, то все множество евреев закричало:

— Действительно, архиепископ, докажи нам на деле истинность слов твоих, покажи нам твоего Христа, чтобы мы, не имея что отвечать, со страхом уверовали в Него.

И все с криками пристали к святому Григорию, чтобы он показал им Христа осязательно, если Он жив по Своем распятии и смерти. Потом евреи стали говорить между собою:

— Если архиепископ покажет нам Христа своего, то что нам делать? Горе нам, против желания мы должны будем сделаться христианами.

Другие же говорили:

— Если он покажет Христа, то почему не уверовать в Него?

Некоторые же так говорили:

— Как возможно показать Того, Кто, как убитый человек, умер, и столько лет прошло со дня Его смерти? Где же найдется тело и дух Его, когда все кости и жилы в гробе давно рассыпались?

Архиепископ, рассуждая о важности дела и вида их сильное настояние, всею душою своею положился на Господа и размышлял про себя, что если он не умолит Владыку Христа об исполнении просьбы их, то тогда сильно восторжествует сторона противная, евреи явятся победителями, а христиане как бы побежденными, и будут враги насмехаться и поносить христиан. И с надеждою сказал еврейскому сонмищу:

— Если пожелает Христос, то я буду иметь возможность показать Его вам. Но вы хорошо знаете, что если я вам покажу Его и вы не пожелаете уверовать в Него, то тотчас меч погубит всех вас, если же я, по недостоинству своему, не возмогу показать вам Господа Своего, то дальше поступайте по своей воле.

Евреи, услышав это, сделались печальными и вместе с тем радостными: печальными потому, что боялись, что если он им покажет Христа, то они должны будут, против желания, веровать в Него; радостными же — в надежде, что он не покажет Христа им, и тогда они свободно останутся в своей вере. Но приятны были слова архиепископа Ервану и с ним находящимся мудрейшим законоучителям, они говорили между собою:

— Невозможно, чтобы человек, убитый нашими отцами, умерший и запечатанный во гробе, украденный своими учениками, спустя 500 лет мог быть живым.

Святой Григорий, зная слова Господа, сказанные в Евангелии: «если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда»: и перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф 17:20), и храня их в уме, имея притом непоколебимую веру в Бога и крепко уповая на Него, встал со своего места и отошел немного — на более удобное для молитвы место. Царь же со всем народом изумлялся и дивился такому великому дерзновению к Богу и вере архиепископа, что он осмеливается на такое страшное дело, и со страхом ожидали, что произойдет. Святитель, отойдя немного от собрания, осенил себя крестным знамением и стал на молитву. Смиренно преклонив колена и весь устремившись к небу, он долго и громко молился во всеуслышание всех присутствовавших, вспоминая все тайны воплощения Бога Слова и всю жизнь Христа среди людей, начиная с рождества — до вольных страданий, креста, смерти, тридневного воскресения и вознесения на небо. И наконец сказал:

— Яви Себя, Владыко, живым этим окаменелым и ослепленным злобою людям, яви ради Твоего Святого Имени, и пусть они глазами увидят Твое животворное человечество, в Которое Ты облекся нас ради, и с Которым вознесся на небо, чтобы, увидев Тебя, они уверовали в Тебя Истинного Бога и в пославшего Тебя — Отца и Святого Духа.

Когда он оканчивал молитву, и все со вниманием смотрели на него, вдруг сделалось землетрясение и послышался гром страшный с востока, так что поколебалась земля, и все упали от страха. Когда же все, оправившись от страха, понемногу встали и подняли глаза к востоку, то увидели, что разверзлось небо и светлое облако с огненным пламенем и солнечными лучами спускалось оттуда на землю. Среди облака виден был Муж, прекраснейший всех сынов человеческих, Господь наш Иисус Христос, невыразимо сияющий лицом и светящий молниевидными одеждами. Особенным движением, ступая по облаку, Он приближался к земле и стал вверху против архиепископа на облаке, привлекая глаза и сердца всех к Себе Своею красотою, которую язык высказать не может. От страха Его славы, на которую смотреть невыносимо, как некогда на Фаворе ученики, так пали все ниц на землю — и царь с вельможами, и весь народ от мала до велика, иудеи же, объятые великим трепетом, бросаясь туда и сюда, устремились бежать, так как озарение Божественного света опалило их, и слава Господа, видеть которую они не могли, великим страхом охватила их. Но не могли они ни бежать, ни даже двинуться с места, потому что невидимая сила держала их. Архиепископ же, укрепленный свыше, громко воззвал к Ервану:

— Ерван, вот Тот, о Ком много словесных сказаний ты слышал, смотри на Него и уверуй, что Един Свят, Един Господь, Иисус Христос в славу Бога Отца, аминь.

Ерван же помертвел и не мог ничего ответить. И слышен был глас Господень:

— Ради молитвы епископа исцеляет вас Распятый вашими отцами.

Услышав этот глас, все еще более затрепетали и упали на землю, объятые ужасом. И как некогда Савл, по пути в Дамаск, когда его облистал свет с неба и раздался голос свыше, упал на землю и с открытыми глазами ничего не видел (Деян. 9:3–8), так ослепли и они, хотя глаза их были открыты, однако они ничего не видели, а только скорбели и горько рыдали. После совершившегося, слышен был перед лицом Господним какой-то Божественный шум и светлое облако, бывшее под стопами Господа, скрыло Его от глаз всех, оно постепенно сгущалось со всех сторон в след Его, когда Он поднимался выше, до тех пор, пока Божественная слава не исчезла в небе и все виденное не скрылось от глаз. Царь и все христиане дерзновенно долгое время в след Господа взывали:

— Господи помилуй!

Честный же архиепископ лежал лицом на земле, со слезами вознося за людей моление Господу. После этого все собравшиеся на собор: царь с синклитом и народ стали почитать архиепископа Григория с особенным уважением и благоговением, изумляясь его святости и силе молитвы. Евреи же спрашивали друг друга:

— Брат, видишь ли что-нибудь?

И отвечал каждый:

— Ничего не вижу.

И все воскликнули к Ервану:

— Учитель, что нам делать?

Ерван отвечал:

— Одни ли вы ослепли, увидев Бога христианского, или христиане также пострадали?

Христиане, слыша это, сказали:

— Мы, благодатью Христа, хорошо видим, и наши глаза теперь здоровее, чем были, вы же одни слепы за ваше неверие. «Боже отмщений, Господи, Боже отмщений, яви Себя» (Пс. 93:1), Он уничтожил зрение ваше, так как вы, будучи недостойными, видели Его.

Тогда Ерван со всеми евреями стал умолять со слезами архиепископа, чтобы он исцелил их ослепленные глаза и преподал святое крещение. Архиепископ спросил их: искренно ли они веруют в Господа Иисуса Христа? И все засвидетельствовали, что веруют с убеждением. Сейчас же архиепископ и бывшие с ним епископы и пресвитеры огласили их и приступили к совершению таинства крещения. Когда евреи входили в святую купель [], тотчас с глаз их отпадала как бы некая чешуя, и все прозревали и телесными и духовными очами, «сердцем веруют к праведности, устами же своими, Господа нашего Иисуса Христа, исповедуют к спасению» (Рим. 10:10), и все были крещены во имя Отца и Сына и Святого Духа, начиная с Ервана, у коего сам царь был восприемником от купели и которому дано было в святом крещении имя — Лев, царь присоединил его к своему синклиту, сделав его патрицием [], как человека умного и достойного чести. Ерван сильно раскаивался в своем первоначальном заблуждении, и с ужасом изумлялся, непрестанно вспоминая в уме явление Господа.

— Как это, — говорил он, — жив Господь Иисус Христос, Которого наши отцы распяли и погребли и Который, как мы думали, мертв?

И со слезами восклицал:

— Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живого! Прости мне, что я согрешил в своем неведении.

Святого же архиепископа Ерван почитал, как ангела Божия, и не желал разлучиться с ним. Так Омиритская страна просветилась светом святой веры: по всем городам и селам были крещены не только иудеи, но и язычники. И была радость великая по всей стране, вместе с людьми и ангелы радовались о таковом обращении и покаянии душ человеческих, и прославляем был Бог, желающий всем людям спасения.

Потом святой архиепископ Григорий посоветовал царю, чтобы он повелел иудеем не жить вместе, но селиться с христианами, дабы они не устраивали тайных собрании и совещаний. Царь издал такой закон:

— Пусть никто из евреев не берет своей дочери мужа из еврейского рода, но чтобы брал в зятья из христиан, и сын еврея — чтобы не брал невесту из еврейских дочерей, но чтобы искал христианскую, если же кто осмелится нарушить закон, тот подлежит усечению мечом.

Архиепископ сделал это для того, чтобы еврейский народ, смешавшись с христианами, через несколько лет совсем забыл древнюю ветхозаветную веру и обычаи. Везде была тишина, полное смирение и благочестие светилось повсюду, царь с архиепископом усердно трудились перед Богом, совершая всенощные славословия Владыке Христу, заботясь о спасении человеческих душ и управляя царством милостиво и правдиво. Благочестивый царь Аврамий, прожив в Омиритской стране 30 лет, умер, извещенный о дне своей смерти святым Григорием, и был с честью погребен в городе Афаре. Немного спустя после смерти царя, святой отец наш Григорий, соблюдя свое стадо, утвердив веру на основании апостолов и пророков и сотворив много знамений и чудес во славу Божию, кончил свою жизнь 19 декабря и с честью положен был в том же городе в усыпальнице великой церкви []. Вся Омиритская страна рыдала о нем, а всего более крещеные иудеи, потому что он был отцом добрым и милостивым, приятным для людей и угодным для Бога, перед Которым святой Григорий и предстал в числе других святых иерархов, славя с ними Отца, Сына и Святого Духа, во веки. Аминь.

 

Память святых мучеников Илии, Прова и Ариса

Святые Илия, Пров и Арис происходили из Египта. Они исповедывали христианскую веру и по ревности к славе Божией, посещали страдальцев за Христа, заключенных в темницах, утешая их среди мучений и вылечивая их от ран. Однажды они пошли в страну Киликийскую [] и при входе в город Аскалон [] у самых городских ворот задержаны были свирепыми неверными стражами, которые сочли их за соглядатаев и представили к князю Фирмилиану. На допросе перед князем они объявили себя христианами и за то подверглись жестоким мучениям. Святой Арис первый подвергся многочисленным пыткам и предан был на сожжение огнем. Затем истязан был святой Пров и усечен мечом. Наконец, после многих мучений, усечен был мечом также и святой Илия [].

 

Память святых мучеников Полиевкта и Тимофея

Святой мученик Полиевкт был родом из Кесарии [], где он с большим успехом проповедовал о Христе, обращая многих неверующих от идолослужения в святую веру христианскую. За свою проповедь он был схвачен и ввергнут в темницу. После непрестанных увещаний отречься от Христа, он был раздираем по всему телу железными когтями, затем разбили ему челюсть и бросили в раскаленную печь.

В то же время в Мавритании [] с успехом проповедовал веру Христову диакон Тимофей. За сие он предан был многим и тяжким страданиям. Он был ввержен в темницу, томим голодом и жаждою и, выведенный из заключения, после тщетных увещаний принести жертву идолам, взошел с молитвою на приготовленный для него пылавший костер и предал дух свой Богу. Мощи его положены были верующими с честью в области Мавританской [].