В соответствии с законодательством, воплотить в жизнь решение суда могла не только полиция: в стране существовала служба «судебных приставов».

Имея на руках выписку судебного протокола, они «выбивали долги» не только со злостных неплательщиков, но и из обыкновенных людей, в силу разных обстоятельств попавших в трудную финансовую ситуацию.

Это не было классическим «рэкетом» Америки 1930-х годов или России 1990-х: те бандиты действовали на свой страх и риск, и все они находились «по ту сторону закона».

И если вконец затравленный человек вдруг находил оружие и давал достойный отпор таким «сборщикам налогов», ему все рукоплескали, а суды или оправдывали их «вчистую», или выносили чисто номинальные наказания «за превышение пределов необходимой обороны».

Нынешние же рэкетиры, именуемые также «коллекторами», действовали уже под «крышей» закона, и любое насилие по отношению к ним рассматривалось как тяжкое преступление.

Их деятельность носила откровенно коммерческий характер: они не трогали тех, с кого просто нечего взять: бездомных, безработных, иммигрантов.

Не преследовали они и тех, кто разъезжал на роскошных лимузинах, не выплачивая при этом зарплату своим работникам.

Они специализировались на «среднем» и «предпоследнем» классах общества, из которых можно хоть что-то выдавить.

Мелкие правонарушения в виде бесплатного проезда в общественном транспорте или задолженность за отопление и горячую воду превращалась в результате их калькуляции в солидные суммы, превосходя её в разы, а иногда и в десятки раз.

Арестовывались даже пособия по материнству, а «срока давности» у этой службы не существовало: ничтоже сумняшеся, они высылали для оплаты даже квитанции семилетней давности за некачественно оказанные услуги, которые ответчик отказывался оплачивать и не ставил свою подпись на акте приёма-передачи.

«Первое Лицо Государства» прекрасно знало о такой практике, и после бурных протестов граждан однажды погрозило этим службам пальчиком: «Умерьте свои аппетиты!»

Они были вынуждены прислушаться, и теперь должники выплачивали уже не в десять раз больше, а всего-навсего в пять.

Их все ненавидели, и в пивбарах таким никогда не находилось свободного места.

Но вот закавыка: они считались «исполнителями решений судов», и их работников могли иногда «запрячь» для решения не только для взыскания какой-то реальной или мифической задолженности.

Двадцать две таких конторы отказались в этом участвовать, выдвинув разные формальные причины. Истинной же была только одна: восстановление «справедливости» не сулило таким конторам никакого положительного экономического эффекта, зато морду такому работнику могли набить вполне конкретно.

Поиски наивного «штрейкбрехера» заняли две недели, и он, в конце концов, нашёлся.

Согласно недавней переписи, в посёлке проживало 1973 человека, включая младенцев и престарелых.

Во исполнение решения суда туда прибыли уже не восемь, а две тысячи полицейских, по одному на каждого жителя, одна шестая часть всей армии хранителей правопорядка по всей стране!

* * *

В этот раз заключение суда зачитал уже судебный пристав, и он с нетерпением ждал, когда ему откроют двери.

Дом снова был оцеплен со всех сторон, но теперь уже трижды.

Две линии обороны занимали безоружные соседи Расмуссенов, взявшиеся за руки, а линия нападения представляла из себя цепочку вооружённых до зубов бойцов группы «Бета» и нескольких снайперов, расположившихся вокруг.

В самом деле, от этой ненормальной семейки, демонстративно проявляющей неуважение к закону, можно было ожидать чего угодно: а вдруг эта психованная девчонка выкинет из окна гранату?

Если бы в этот момент к ним подошла сама Эрика и попросила пропустить её только для того, чтобы повидаться с дочкой – они бы беспрекословно тут же расступились.

Но она была занята, мирно беседуя с кем-то по телефону, комфортно расположившись на мягком сиденье полицейского микроавтобуса.

Пристав, закончив чтение, милостиво дал время «нарушителям» одуматься:

– Если через десять минут несовершеннолетняя Инга Расмуссен не будет стоять у ворот этого дома, мы вынуждены будем применить силу!

Эти минуты истекли, но никто в оцеплении даже не шелохнулся.

Какой-то чиновник крикнул из автобуса командиру «группы Бета»:

– Можете начинать!

Двадцать полицейских в касках, прикрываясь пуленепробиваемыми щитами, ринулись клином на жиденькую цепь защитников дома.

Они прорвали её в один момент, и в образовавшуюся брешь тут же пулей пролетели спецназовцы в камуфляже.

Один из «бетовцев», наверняка специализировавшийся на таких операциях, разбежался и чётко выверенным движением ноги нанёс удар по двери в области замка.

Та моментально распахнулась, и он, сгруппировавшись, полетел в сторону, как его когда-то учили в спецшколе. После того, как ломают дверь в логове забаррикадировавшихся преступников, оттуда сразу раздаётся выстрел, и от него надо уйти!

Но не выстрел их ожидал в этот раз: это был детский плач.

В освободившийся проход вбежало шестеро «коммандос», и через минуту один из них вынес ревущую Ингу.

* * *

Все действие снимали операторы различных телекомпаний.

Из автобуса, где сидела Эрика вышел сам заместитель Генерального Прокурора.

Он злобно прорычал командиру «группы Бета»:

– «Гасите» эти журналюг!

Несколько полицейских попытались оттеснить их в сторону или разбить камеры, но они убежали, продолжая снимать издали.

Вслед за бойцом, удерживающего на руках брыкающуюся девочку, выбежали Вирга Скуче и бабушка Расмуссен, но их остановили полицейские с прозрачными щитами.

Боец поднёс Ингу к микроавтобусу и аккуратно поставил её на землю.

Мама моментально свернула свою весьма увлекательную беседу:

– Я тебе потом перезвоню!

И она показательно бросилась обнимать дочку.

Руководитель группы «Первого Канала» истошно кричал:

– Где этот ссученный оператор? Бегом сюда: снимать это крупным планом!

«Звезда операции», участник нескольких мероприятий по освобождению заложников, расстегнул бронежилет и кинул его на землю у ног начальника.

– Я выполнил твой приказ, командир! Но, принимая присягу, я не думал, что мне придётся воевать со стариками и детьми!

И он зло сплюнул на землю.

* * *

Какой-то человек, тоже в бронежилете, с большим красным крестом на спине, подскочил к Инге и обнял её, приговаривая:

– Успокойся, малышка, я твой друг. Сейчас всё будет хорошо!

Он незаметно достал из кармана маленький шприц и воткнул его девочке в ягодицу, прямо через трусики. Та вскрикнула, но тут же перестала плакать.

Всё это время полицейские со щитами оттесняли телерепортёров от главных событий, но тем, у которых на спине была надпись «Первый», они не мешали.

Через минуту на лице Инги появилась какая-то глупая улыбка.

– А теперь можно снимать! – крикнул заместитель Генерального Прокурора. – Пропустите и других!

Главный съёмочной группы «Первого» отдавал дежурные распоряжения:

– Улыбку крупным планом! Девочка счастлива! Покажите слезу во весь экран!

Эрика взяла Ингу на руки, показательно поцеловала её перед камерой и понесла её в микроавтобус. Туда же шмыгнул и один из операторов «Первого».

Двери за ними закрылись, и они поехали в сторону столицы.

Их сопровождал десяток машин с мигалками.

А «неправильные» каналы снимали жителей, которые кричали одно слово: «Позор!»