«Добрый шотландец» никогда не бывал в Шотландии, да и добрым он стал относительно недавно.
Родиной Патрика Финнегана был Белфаст: самая горячая вена Северной Ирландии.
С самых ранних лет он знал: «Все англичане – это дети Сатаны, потому что они англичане. Они молятся тому же богу, что и мы, они поют гимны в его честь, но они не почитают Папу Римского. Они – протестанты, а протестанты не могут быть хорошими людьми!»
Так говорила мать, и так говорили друзья.
К Ирландской Республиканской Армии он присоединился в шестнадцать лет.
Свою первую бомбу он сделал в восемнадцать, а первого английского полицейского убил в возрасте двадцати двух лет от роду. Вскоре их число достигло десяти.
Но однажды заложенная им бомба не сработала. Соратники по ИРА обвинили его в предательстве: перед этой операцией он усомнился, надо ли её устанавливать на автобусной станции, где могут быть и католики.
Ему вынесли смертный приговор, хотя он его и не заслужил.
Но Патрику удалось убежать.
На него была объявлена двойная охота: со стороны правительства Соединённого Королевства – за то, что он успел сделать, а со стороны ИРА – за то, чего не сделал.
Сначала он скрывался в пригородах Белфаста и Дерри, но однажды ночью пробрался в порт, где под погрузкой стояло какое-то судно. Сутки простоя исчислялись тысячами фунтов стерлингов, поэтому работа велась в три смены.
Обманывать немногочисленную охрану ему было не впервой, и он спокойно перемахнул через двухметровый забор на ту сторону.
Корабль оказался обыкновенной баржей, перевозившей стандартные двадцатифутовые контейнеры.
В тот момент, когда кран подцепил очередной груз, Патрик подбежал к нему с той стороны, где его не мог увидеть ни крановщик, ни руководивший погрузкой рабочий.
Он прыгнул, зацепившись руками за крюк, и через сорок секунд был на его крыше.
Наверняка крановщик его увидел, потому что включил дополнительный прожектор.
Но почему-то поднимать тревогу он не стал, а выключил его через минуту.
Патрик так и не узнал, по какой причине он так сделал.
Наверняка судьба этого самоубийцы его не волновала, а остановка погрузки для его поимки даже на полчаса грозила всей бригаде потерей премиальных.
Когда этот «камикадзе» уверенно спрыгнул на палубу баржи с той стороны, где его не мог увидеть «принимающий», крановщик просто перекрестился и продолжил работу.
Воды в трюме было в избытке, но на четвёртые сутки Патрик, изголодавшись, вылез наверх.
Экипаж, обнаружив на судне «нелегала», немедленно скрутил его и провёл в капитанскую рубку.
Он не стал ничего придумывать.
Патрик Финнеган всё честно рассказал капитану: ирландец-католик исповедовался в грехах англичанину-протестанту!
А тот, вместо того, чтобы запереть его в каком-нибудь углехранилище и сдать потом властям, налил ему рома:
– Выпей. И хорошенько закуси!
* * *
Через два дня они вошли в воды Балтийского моря.
Капитан спросил, когда они вышли на палубу:
– Ты плавать умеешь?
Патрик обиженно ответил:
– Плох тот ирландец, который не умеет плавать! Хуже этого – лишь неумение стрелять!
Капитан, запалив трубку, пыхнул ему дымом в лицо:
– Через два часа мы прибываем в Мальмё. В их тюрьме тебя будут кормить даже лучше, чем это принято на ваших свадьбах. Но через год тебя обязательно вернут на родину. Тебя там ждут наши «бобби».
– Ты хочешь, чтобы я прыгнул за борт?
Капитан сделал ещё несколько дымков:
– В отличие от тебя, я никогда никого не убивал. Можешь и оставаться на борту, если тебя не страшит экстрадиция. На барже есть резиновая шлюпка, и в этом месте я могу сделать небольшой крюк. Тебе придётся грести всего пять миль. Десять минут на размышления!
Так Патрик оказался «на континенте».
Он ещё год скитался по побережью, от хижины к хижине, от кабака до кабака.
Но однажды его подобрал другой моряк, который перевёз его на другой берег моря.
С тех пор Патрик Финнеган там и остался.
А звали того моряка Юлиусом Расмуссеном.