Прошла пара лет со дня смерти Мода.
Через полгода начиналась новая избирательная компания, и с момента регистрации в качестве кандидата «Седой» получал положенную ему по статусу охрану.
Но это будет через несколько месяцев, а пока что в его дом мог постучаться любой человек.
«Седой» жил в одиночестве: без жены, без прислуги и без охраны.
Он краем уха слышал об этом шотландце, который проживал в стране более десяти лет, а недавно вступил в его партию.
Тот давно избавился от акцента, а его весьма нетипичная биография позволяла использовать его в качестве особой «изюминки».
Обыватели уже соскучились по каким-то новинкам в политике: если не считать мятежной «Дороги Смелости», все остальные были похожи на инкубаторских цыплят.
Их программы различались только последовательностью красивых слов: у одних – «семья, порядок и законность», а у других – «демократия, закон, равноправие».
Новый активист заранее предупредил о своём визите и о его цели.
Свежим и незамутнённым взглядом он заметил много изъянов в риторике будущего премьера.
Шумные посиделки с соратниками по партии у «Седого» происходили довольно часто.
Потом они переходили в обыкновенные попойки, а этот иностранец говорил всегда по существу и никогда не напивался «в дупель», в отличие от его соотечественников, хотя выпить он мог немало.
Он ходил по его дому и высказывал всё новые политические тезисы, внимательно рассматривая и расположение комнат, и наличие датчиков дыма и разбития стекла.
С некоторых пор он стал частым гостем «Седого», предпочитая появляться в одиночку, без «собратьев по оружию».
Оно и понятно: те были обыкновенными агитаторами, механически повторяющими чужие лозунги, а этот оказался «теоретиком», который имел собственные мысли.
«Седой» даже не догадывался, что вся осведомлённость этого «доброго шотландца» о терроризме и его методах было почерпнута не из литературы, а из собственного опыта.
* * *
Только дилетанты полагают, что Ирландская Республиканская Армия представляла собой кучку террористов, целью которых являлось уничтожение всех англичан-протестантов на территории Ольстера. У них была своя собственная программа, они изучали теорию и практику анархизма и национализма, начиная от Бакунина и Кропоткина, и кончая Маркузе.
Ирвин Макларен довольно логично объяснял кризис практики индивидуального и группового террора и перспективы движения общества к «семейной ячейке».
Но эта «ячейка» может и не совпадать с привычным сообществом: «самец, самка и их дети».
Именно это понравилось «Седому»: такими новыми «идеалами» можно было оправдывать любое отклонение от традиционного сожительства взрослого мужчины со взрослой женщиной. Вместо этого общество должно было привыкать к таким понятиям, как «супруг номер один», «супруг номер два» и любые другие варианты.
Слушать его было интересно, и это так разительно отличалось от той скучной «христианской» тягомотины, что проповедовалась в церквях!
Вдобавок, это во многом соответствовало постоянно проталкиваемой из Европарламента «политкорректностью».
* * *
«Добрый шотландец» на самом деле не был злым человеком, хотя убить английского «бобби» или «оранжиста» когда-то считал делом чести.
Если при этом пострадает его жена – это грех, но небольшой.
Но он никогда не соглашался проводить «акцию», если при её проведении могли пострадать дети, даже католики.
Теперь он жил там, где католики и протестанты каким-то образом мирно уживались между собой, в столице были мечеть, синагога и молельный дом баптистов, и даже «кришнаитов» здесь не преследовали!
Сюда его перевёз лютеранин, хотя, по всей видимости, он был атеистом: он даже креста не носил.
С тогдашней точки зрения Патрика, атеизм был даже меньшим грехом, чем протестантство.
* * *
Первое время Юлиус Расмуссен помогал ему устроиться в жизни, но однажды сказал:
– У моряков есть закон: «Того, кто тонет – спасай, но на берегу пусть он сам о себе позаботится!»
С тех пор они редко встречались, хотя ирландец обосновался неподалёку.
Он поселился в заброшенной избушке недавно умершей вдовы, чей род угас вместе с её смертью, и претендентов на эти «хоромы» так и не нашлось.
Он был физически крепким и работящим парнем.
На пирсе всегда была работа, даже зимой, а «шотландцем» он стал, когда сети одной шхуны подцепили тело какого-то утопленника.
В кармане того оказался паспорт на имя гражданина Великобритании Ирвина Макларена.
Он был аккуратно завёрнут в запаянный целлофановый мешочек, поэтому хорошо сохранился.
Этого «жмурика» было невозможно опознать, но по фотографии он отдалённо напоминал Патрика, а по возрасту был его ровесником.
С тех пор бывший «боевой ирландец» Патрик Финнеган стал «добрым шотландцем» Ирвином Маклареном.
Этот вариант ему очень понравился: теперь не надо изображать из себя аборигена и срочно изучать чужой язык и избавляться от акцента.
Вдобавок, половина шотландцев – католики.
Как и ирландцы, они тоже не любят англосаксов, а многие тоже мечтают о независимости от Королевы Англии.
Красивую легенду о том, что он выпал с борта какого-то пассажирского корабля и после этого выплыл, все приятели просто высмеяли.
Согласились на том, что он просто напился и отстал от своего судна, и с тех пор здесь и остался.
* * *
Любой гражданин страны «Шенгена» мог здесь спокойно жить, ни перед кем не отчитываясь.
Язык он освоил за полгода.
Так он и прожил более десяти лет, хотя мало с кем общался без особой нужды.
Сам Юлиус заходил к нему редко, а вот его сын Мод иногда бывал.
Он частенько расспрашивал Патрика о Британии.
Когда Мод вырос, он подался в столицу.
Поговаривали, там он разбогател и женился на какой-то расписной красавице.
Потом они разбежались, а дочка осталась с отцом.
«Добрый шотландец» видел её несколько раз, когда она приезжала сюда с Модом.
«Красивая малышка!»
Так говорили все, кто хотя бы раз её видел.
Ирвин-Патрик купил телевизор, но почти не смотрел, а газеты он не читал принципиально.
А с коллегами-грузчиками ему приходилось общаться постоянно.
Они и рассказали ему об обвинениях Мода к бывшей жене.
В Ирландии такое просто не могло произойти, а если бы и случилось, до суда бы дело не дошло: подобная мамаша не дожила бы до рассвета!
Такая же участь была бы уготована и всем «клиентам», без исключения.
Все симпатии жителей были всецело на стороне младшего Расмуссена.
Только Ирвин (а он уже привык к этому имени) не мог понять: почему это он мотается от одной судебной инстанции к другой?
На его родине ни один настоящий мужчина не стерпел бы таких унижений!
Когда по телевизору показали два трупа, первой мыслью было: «Давно бы так!»
Когда-то он именем святой девы Марии поклялся никого больше не убивать, и он оставался верен этой клятве десять лет.
* * *
Среди тех, кто приезжал на похороны Мода, был и какой-то мент в штатском: Ирвин определял таких «на нюх».
Его лицо показалось ему знакомым: кажется, он тоже когда-то здесь жил.
Но все местные не презирали его, что было характерно для Северной Ирландии, а даже как-то уважали.
Сам старик Расмуссен пригласил его в дом, и у них состоялся какой-то разговор.
Он приезжал сюда и на похороны самого Юлиуса.
Именно тогда они встретились взглядами.
* * *
Вирга Скуче организовала свою партию, но «мирный шотландец» не спешил в неё вступать, хотя приходил на могилу Юлиуса почти каждый вечер.
Но однажды, в один из июльских вечеров, к нему подошёл этот «мент»:
– Меня зовут инспектором Петерсеном. Слушай, Патрик, надо переговорить!
– Вы ошиблись! Меня зовут Ирвином Маклареном. Меня все з знают, я живу здесь уже много лет.
– Успокойся, Финнеган. Я не собираюсь тебя шантажировать. На родине тебе давно объявлена амнистия, а всю вашу ячейку разгромили через месяц после твоего бегства. Мы навели справки: ты на самом деле «завязал»! Твои родители умерли: вот справки из посольства. А это фотографии их могил.
Он передал ему толстый пакет.
Патрик не плакал лет двадцать, и даже сейчас не проронил ни слезиночки.
Почему-то он понимал, что все эти документы – не фотомонтаж.
И этот «мент», который знал, кто он есть на самом деле, явно не собирался его арестовывать.
– Чего вы от меня хотите? – обратился он к нему на английском.
Тот ответил ему на том же языке:
– Помощи!
Простой инспектор уголовного розыска вряд ли смог бы получить эти документы, наверняка за ним стоит кое-кто покрупнее!
Патрик впервые услышал о возможности беспрепятственно вернуться на родину.
Но там его никто не ждал, а здесь у него был свой дом и куча приятелей-собутыльников.
– Я вас слушаю! – сухо ответил он, переходя на прежний язык.
Андерс неторопливо закрыл дипломат.
– Много лет назад ныне покойный Юлиус перевёз тебя сюда с другой стороны этого моря. Тогда тебя искали многие. Сейчас ты стал полноценным членом общества, который может смело послать меня ко всем чертям. Кстати, ты куришь?
– Давно бросил.
– Даже такие?
Андерс достал из кармана «Benson & Hedges»: когда-то это были любимые сигареты Патрика.
– Не откажусь!
Андерс тоже закурил.
– Я тоже должник Расмуссенов.
Через два дня Ирвин Макларен вступил в партию «Седого».