Броди Тиллман, прямо скажем, в ужасе от нашего нового пациента. Я понял это с того момента, когда он попросил двух санитаров привязать Чеда Ларимора к кровати, ещё до того, как мы вошли в палату.

Я же сказал санитарам не делать этого и подождать снаружи. Тогда Броди изогнул брови, промямлив: «Это твои похороны», а затем вошёл внутрь и остановился на целых четыре шага позади меня.

— Доброе утро, Чед, — говорю я нейтральным тоном.

Его низкий смех и дикий взгляд должны меня напугать, но, несмотря на это, я подхожу к его кровати.

— Эти сестрички послали тебя сюда, потому что боятся, что я наврежу им, — говорит он, и в его голосе звучит удовлетворение.

— Я уже предупреждал тебя однажды, тем не менее, мне сказали, что ты угрожал связать медсестру, которая приходила проверить тебя этим утром.

— Это так хорошо, когда они сопротивляются мне, — он обхватывает ладонью свой член под одеялом и начинает водить по нему рукой.

— С этого момента доктор Тиллман и я будем следить за твоими медицинскими нуждами, — говорю я и делаю шаг в сторону, чтобы Чед мог увидеть Тиллмана.

— Ну, разве ты не милашка? — глумится он над Тиллманом. — Подойди сказать привет, я не кусаюсь, сильно.

Тиллман выглядит так, будто его ноги приросли к полу. Чед снова смеется, продолжая мастурбировать под одеялом.

— Теперь только мужчины — санитары — будут помогать тебе, — продолжаю я. — Ты не можешь угрожать нашему персоналу, Чед.

— Тебе введут седативное и привяжут к кровати в следующий раз, если подобное случится снова, — план Тиллмана звучать жестко проваливается.

— Привяжут? Похоже на извращение, — говорит он ликующим тоном.

Как и все палаты на третьем этаже, палата Чеда абсолютно пуста. Персонал Хоторн-Хилл за прошедшие годы усвоил, что психопаты и пациенты с суицидальными наклонностями могут использовать любые предметы, чтобы причинить боль себе или другим. У Чеда есть лишь кровать и пластиковый кувшин с водой на полу. Все окна в Хоторн-Хилл сделаны из экстратолстого, непробиваемого стекла, но на третьем уровне, жалюзи установлены между двумя толстыми стеклами, и они открываются и закрываются снаружи.

Чеда мало что интересовало, и он отклонял любую возможность исправить это, кромсая страницы книги и поедая их пару дней назад.

— Ты не выведешь меня из себя, Чед, — говорю я, удерживая его взгляд. — Я несколько лет служил в армии, а после этого работал в неотложной помощи. Я имел дело с разными людьми.

— И с людьми, которые сдирают кожу с других ради удовольствия, тоже? — он резко прыгает на колени в кровати, его жилистое тело абсолютно обнажено, поскольку он отказывается надевать больничную одежду.

— Возможно, — отвечаю я и пожимаю плечами. — Я дислоцировался в Афганистане некоторое время, и там тоже были больные ублюдки.

Чед встает с кровати и делает шаг к Тиллману. Тиллман переводит свой взгляд на меня, а затем обратно на Чеда.

— Думаешь, мне нравится трахать только несогласных женщин? — смеется он, его смех очень похож на маниакальный.

Тиллман вытягивает перед собой руки.

— Возвращай свою задницу обратно в кровать, Чед, — приказываю я.

— Ещё рано, — он придвигается ближе к Тиллману, который смотрит на него одновременно с отвращением и испугом.

Тиллману необходимо быть жестким по отношению к этому пациенту, но он, очевидно, не собирается этого делать. Я приближаюсь к ним, и Чед перестает двигаться.

— Ты бы тоже боялся меня, если бы не был таким большим, — говорит он мне. — Думаешь, твой размер удержит тебя в безопасности от меня, но ты ошибаешься.

— Тогда покажи, на что ты способен, — подначиваю я его.

Чед пристально смотрит на меня в течение нескольких секунд, прежде чем произносит:

— Не сейчас.

— Никогда. Ты научишься тому, что жизнь здесь лучше, если ты сотрудничаешь с нами.

В ответ Чед хватает свой член и снова начинает мастурбировать. Каким образом парень может быть твердым сейчас, пока спорит со мной, я не представляю. У него, на самом деле, серьёзные психические проблемы. Его дело одно из самых тревожных, которые я когда-либо читал.

— Я слышал, здесь в доме есть горяченькая молчунья, — говорит он. — Я бы с удовольствием пообщался с ней поближе.

Я напрягаюсь. Мне плохо от одной только мысли, что Чед может находиться в одной комнате с Элисон. И кто, чёрт побери, рассказывает ему о других пациентах? Я введу новое правило на следующем собрании персонала. Хотя, наверное, говорить об этом нет необходимости. Персонал итак знает правила.

— Ты в изолированном крыле, — говорю я, изображая нейтральность в своем тоне, которую не ощущаю. — Так что, этого не случится.

— Молчунья... — задумывается он. — Мне бы ужасно не хватало криков. Но все же... сколько всего я мог бы сделать, без того чтобы кто-нибудь все узнал, если бы просто смог заполучить ее себе.

Чед радостно смеется, и мышцы на моей челюсти начинают подергиваться. Я мог бы стереть эту улыбку с его лица очень просто, но я не могу позволять себе показывать чувства. Я напоминаю себе, что он никогда даже не увидит Элисон, не говоря уже о том, чтобы остаться с ней наедине и прикоснуться к ней.

— Сейчас мы уходим, — говорю я. — Терранс принесёт тебе поднос с едой сегодня, а доктор Тиллман проверит тебя завтра.

Тиллман тут же несется к двери, вероятно, не желая поворачиваться спиной к Чеду без моего прикрытия. Электронный замок пищит, как только закрывается за нами, и я указываю Тиллману на маленький конференц-зал, расположенный прямо по коридору.

— Пойдем, — поясняю я Тиллману.

Как только мы заходим внутрь, и дверь за нами закрывается, он протяжно выдыхает и говорит:

— Мужик, этот парень совсем чокнутый.

— Ты же понимаешь, что работаешь в больнице для душевнобольных?

— Да, но… ему явно чего-то не хватает в голове. У него напрочь отсутствует совесть.

— Такое часто бывает у психопатов.

Он садится в кресло с одной стороны маленького стола для переговоров, но я остаюсь стоять во главе стола.

— Психопаты также могут быть зачастую очаровательны и интеллигентны, — продолжаю я.

— К чему этот урок? Я все это знаю, — говорит Тиллман и пристально смотрит на меня.

— Знаешь? Ты ведь только что отдал ему преимущество там, в палате. Теперь он знает, что ты его боишься, и будет играть на этом.

— Я не боялся, — фыркает он

— Не вешай мне лапшу на уши. Сегодня суббота, и я должен был отправиться в поход с пациентами еще десять минут назад.

— Парень — убийца, Дэниел.

— Да, но он не сможет броситься на тебя с кроватью. Бери Терранса с собой в палату, если нужно, но не позволяй Чеду контролировать динамику твоего контакта с ним. Если это выходит из-под контроля, уходи. Но никогда не беги, поджав хвост.

— Мужик, его нужно седатировать и привязать. Этот парень опасен.

Мои мышцы напрягаются, когда я делаю глубокий вдох и потом опускаю взгляд в пол, пытаясь остыть.

— Броди, каждый здесь потенциально опасен. Либо для себя, либо для других. Любого с психическим заболеванием, которое требует стационарного лечения, необходимо лечить с уважением и состраданием, но также без сомнений в том, кто является главным.

— Ты, — в его тоне слышится горечь.

— Когда дело касается тебя и твоего пациента, ты — главный.

— До тех пор, пока ты не исправишь мои назначения позже.

Я трясу головой и после пристально смотрю на него.

— Я высказываю претензии всегда только в приватной обстановке. Философия Хоторн-Хилл в заботе о пациенте. Это моя работа — следить за тем, чтобы все понимали это.

Он нехотя кивает и говорит:

— На самом деле, больше похоже, будто бы это твоя философия.

— Да, так уж получилось, что я согласен с позицией администраторов Хоторн-Хилл, ставящих на первое место заботу о пациентах. Почему, ты думаешь, я здесь?

— Я выяснил, что ты не мог работать где-нибудь еще, после того как действие твоей лицензии было приостановлено.

Сразу же воздух меняется в комнате, становясь густым от напряжения. Я позволяю словам Тиллмана зависнуть на несколько секунд в воздухе, прежде чем ответить.

— Так, значит, ты просматривал записи о моей лицензии.

Он одаривает меня самодовольным взглядом.

— В администрации Хоторн-Хилл знают, что ты лишался своей лицензии?

— Да. Они осведомлены, что действие моей лицензии было приостановлено. У меня были хорошие рекомендации, когда я пришел сюда.

Я могу видеть разочарование на его лице. Тиллман, вероятно, берег эту информацию и планировал нанести ею сокрушительный удар по мне, но его попытка была больше похожа на слабый шлепок.

— Моя работа здесь заключается в создании безопасности для всех. И твоя работа будет результативной, если ты примешь мою конструктивную критику и сделаешь выводы. Я говорю с тобой сейчас, потому что не хочу, чтобы это дерьмо пошло не в ту сторону. Чем скорее ты утвердишь себя с пациентами, вроде Чеда, тем менее вероятно, что он попытается что-либо провернуть с тобой. И если тебе не комфортно от мысли лечить его, дай мне знать и это сделаю я.

— Нет, я в порядке.

— Ладно, — киваю я, принимая его ответ. — Мне нужно идти.

Я не жду, пока он покинет конференц-зал вместе со мной. Вместо этого, я машу рукой медсестре, сидящей на посту, и она проводит меня через дверь лифта. Там я наклоняюсь вперед для сканирования сетчатки глаза и ввожу пароль на панели.

Я зол на Тиллмана. Парни вроде него просто обожают быть придурками. Бывают дни, когда я думаю, что будет менее проблематично управлять всей работой самому, чем постоянно перепроверять и поправлять его.

Лифт доставляет меня на первый этаж, и как только двери открываются, маленькая группа пациентов, стоящая в большой комнате, поворачивается ко мне.

— Вот и доктор Ди, — говорит Леонард.

Здесь три пациента, собравшихся для утреннего похода. Сейчас у нас только семь пациентов на первом этаже, остальные, должно быть, занимаются чем-то еще.

Леонард стоит с Морган и Тимом, все трое одеты в штаны, свитера и походные ботинки.

— Стойте тут, — говорю я им. — Мне нужно забрать рюкзак из кабинета.

Я трусцой бегу по коридору и захожу в открытую дверь своего кабинета. Две книги, лежащие на дальней стороне моего стола, ловят мое внимание. Я поднимаю верхнюю книгу, это старая версия «Тарзана», которую я дал Элисон.

Когда я открываю ее, там, на первой странице, лежит маленький, белый кусочек бумаги с аккуратным почерком.

«Я понятия не имела, что эта история такая интересная. Если не считать концовки, так оно и есть. Джейн должна была выбрать Тарзана. Но если не принимать в расчет мое разбитое сердце, мне понравилась книга».

После того как я кладу записку обратно между обложкой и первой страницей, я закрываю книгу и возвращаю ее на свою книжную полку. Я чувствую острое желание написать ей записку в ответ. Если это то, как она хочет общаться со мной, я принимаю это. Но я не хочу испытывать удачу.

Я поднимаю вторую книгу со стола. Это «Гордость и Предубеждение» в твердом переплете из библиотеки Хоторн-Хилл.

Похоже, теперь моя очередь читать книгу, которую она рекомендует. Я убираю книгу в потертый кожаный портфель, который ношу из дома в офис и обратно каждый день, а затем беру свой рюкзак из-под стола.

В нем предметы первой необходимости: универсальный нож, моток веревки, вода и аптечка первой помощи. Я должен быть готов ко всему, когда веду пациентов в лес.

Я направляюсь назад в большой холл и говорю моим путешественникам, что мы отправляемся в путь. Мы уже на полпути к двери, когда я краем глаза вижу, что кто-то бежит по лестнице вниз.

— Эй, ты решилась! — восклицает Морган, вскрикивая.

К нам направляется Элисон, одетая в джинсы и толстую черную толстовку. На ее голове бейсбольная кепка Скаутов, а черные волосы собраны в хвост и просунуты через дырку кепки сзади.

Когда она смотрит на меня, в ее глазах читается вопрос. Ее щеки порозовели от пробежки вниз по лестнице, и я замечаю, что просто смотрю на нее в течение нескольких секунд.

Я никогда не видел в пациенте никого, кроме пациента, но сейчас я просто смотрю на красивую женщину. На очень красивую женщину.

— Эм... хочешь присоединиться к нам? — наконец-то произношу я.

Ее губы слегка изгибаются в улыбке.

— Пойдемте, — говорит Тим позади меня. — Мы должны были уйти восемнадцать минут назад.

Тим — парень среднего возраста с ОКР, но когда он соблюдает строгий распорядок, то является довольно дееспособным.

— Извини за это, Тим, — говорю я. — Пойдемте, ребята.

Леонард направляет нас к выложенной камнем тропинке, которая ведет к домикам для персонала, а затем, через сто ярдов  , она приводит нас к краю леса.

— Держимся все вместе, — напоминаю я им. — И здесь нет ничего, кроме деревьев, на сотни миль вокруг, поэтому не пытайтесь бежать. Я вас поймаю, если вы решитесь, и вас вновь отправят на уровень два.

Я говорю Леонарду продолжать вести нас, таким образом, я могу оставаться в середине группы. Тим следует за ним, а Морган и Элисон за мной. Морган, как обычно, болтает без умолку. Иногда я желаю, чтобы она хоть ненадолго взяла паузу, но, несмотря на это, она мне нравится. Любая девочка-подросток, выстрелившая в яйца такого куска дерьма, как ее отчим, имеет внутренний стержень, и я восхищаюсь этим.

Лесной покров быстро становится более густым, а поверхность — менее ровной. Я проходил по этому маршруту уже десятки раз и поэтому уже интуитивно знаю, где дорожка начинает становиться скалистой.

Я думал, что понимал душевнобольных, прежде чем прибыл в Хоторн-Хилл, но я только знал о медицинской стороне их проблем. В этом дорогущем коттедже посреди леса, мне довелось увидеть, как пациенты расцветают с таким подходом, где сочетается традиционная медицина с занятиями на свежем воздухе. Походы оказывают терапевтический эффект на многих из них. Черт, это терапия и для меня тоже. Здесь снаружи нет никакого давления или тревог. Этот лес напоминает мне, что внутренний покой возможен. Иногда я должен был путешествовать пешком и подниматься вверх в течение многих дней или недель подряд, чтобы найти покой, но он всегда ждал меня в конце пути.

— Я скучал по звуку этого ручья, — говорит Леонард впереди.

Звук журчащей воды сначала слышится слабо, но становится сильнее, поскольку мы приближаемся. Наконец, я могу отчетливо слышать шум воды поверх болтовни Морган о макияже для глаз.

— Через камни, Док? — спрашивает меня Леонард.

— Ага. Только будь аккуратен.

Ручей шириной здесь около десяти футов , и мы переходим его, шагая по череде больших камней, которые я ранее поместил в воду. Я планирую построить мостик через ручей этим летом, но на данный момент, камни — единственный способ сохранить наши ботинки сухими.

Леонард для своего возраста очень подвижен, и он легко прыгает с камня на камень. Тим идет по переправе медленнее, считая каждый камень, на который он наступает.

Мои ноги такие длинные, что пересечь ручей не составляет для меня труда. Когда я добираюсь до другого берега, то скидываю рюкзак на землю. У Морган на лице появляется скептическое выражение, когда она смотрит на меня. Она переходила ручей, кажется, много раз, но уровень воды в нем сегодня выше, чем обычно.

— Не торопись, — подбадриваю я ее. — Просто ступай помедленнее. Вытяни руки в стороны для баланса, если нужно.

Морган делает глубокий вдох и практически пробегает по камням, ее ступни едва касаются их. Проклятье. Мне хочется снова быть восемнадцатилетним.

— Теперь твоя очередь, — говорит она Элисон.

Элисон идет медленно, раскинув руки в стороны и наступая на каждый камень обеими ногами, прежде чем двинуться дальше. Последнее расстояние, которое ей нужно преодолеть, самое большое, и ее глаза встречаются с моими, прежде чем она прыгает.

Я понимаю, что она не допрыгнет до берега и приземлится в воду, поэтому я хватаю ее на середине прыжка и ставлю на ноги на землю. Мои большие руки охватывают почти всю ее талию, и я оставляю их там немного дольше, чем это необходимо

Теплое сияние в ее нежных карих глазах намного приятнее для меня, чем произнесенное бы ею «спасибо». Леонард указывает на что-то Тиму и Морган, поэтому у Элисон и меня появляется мгновение тишины, и между нами ощущается какая-то энергия.

Я прочищаю горло и поворачиваюсь к остальным, соображая, что это может быть. Я не могу испытывать притяжение к пациенту и определенно точно не могу делать ничего, что может выглядеть для других пациентов, будто я испытываю притяжение. На несколько секунд в тот момент я теряюсь.

— Отсюда я поведу, — говорю я Леонарду.

— Ведите, Док, — соглашается он, следуя за мной.

Всю оставшуюся часть похода, я даже не встречаюсь глазами с Элисон. Что бы ни случилось между нами у ручья, я не могу позволить случиться этому снова. Слишком многое для меня поставлено на карту, чтобы рисковать пересечь какую-либо профессиональную границу с пациенткой. Даже с такой красивой и загадочной, как Элисон.