6

По предложению А. Дж. Бальфура военный кабинет принял 21 декабря 1917 года следующий меморандум, подготовленный министерством иностранных дел для представления французскому правительству:

«В Петрограде союзники должны немедленно вступить в контакт с большевиками через посредство неофициальных агентов. Каждая из союзных стран при этом должна поступить так, как считает нужным.

Мы намерены дать сэру Джорджу Бьюкенену отпуск по состоянию здоровья и сохранить в Петрограде поверенного в делах. Мы не предлагаем союзникам следовать нашему примеру. Продолжительное пребывание Бьюкенена в Петрограде раз и навсегда связало его в представлении большевиков с политикой кадетов, и в их глазах он занимает место, сходное с тем, которое занимает, скажем, г-н Милюков.

Мы должны показать большевикам, что не желаем вмешиваться во внутренние дела России и что было бы глубокой ошибкой думать, что мы содействуем контрреволюции. Подобная политика могла бы привлечь самодержавные правительства Германии и Австрии, но не западные демократии или Америку. Но мы считаем необходимым поддерживать связь с Украиной, Финляндией, Сибирью, Кавказом и т. д., так как эти полуавтономные области представляют значительную часть Российской державы. В частности, мы считаем нужным установить дружественные отношения с Украиной, так как от Украины зависит снабжение румынской армии, с которой мы связаны обязательствами.

Что касается вопроса об участии в войне, то мы должны избегать всяких выражений или действий, которые могут быть интерпретированы как согласие на предательство русских, начавших переговоры с нашими врагами. Но мы должны неоднократно повторять о нашей готовности согласиться с принципами самоопределения народов и при этом условии с принципом отказа от аннексий и контрибуций. Мы должны обратить внимание большевиков на то, что для них важно не доверяться пустым обещаниям Германии, и указать большевикам, что, если они не получат от Германии определенных обязательств в отношении Польши, Чехии, румынских частей Трансильвании, не говоря уже об Эльзас-Лотарингии и Трентино, они ничего не добьются. Между тем силы сопротивления большевиков тают, и вскоре они окажутся, если уже не оказались, в полной зависимости от германского императора, который тогда посмеется над всеми великолепными фразами большевиков и принудит их к принятию тех условий, которые он сам поставит! Большевикам нужно сказать, что, по-видимому, уже поздно пытаться спасти старые армейские кадры. Но артиллерию следует сохранить, и, во всяком случае, следует воспрепятствовать тому, чтобы она попала в руки наших врагов, которые используют ее против западной демократии. Важнее всего было бы со стороны большевиков воспрепятствовать, если возможно, тому, чтобы хлебопроизводящие области России, и в частности Украина, подпали под влияние или контроль центральных держав. Это еще одна причина того, почему мы должны укрепить положение украинцев и почему мы должны побудить большевиков к тому, чтобы они не пытались силой преодолеть сопротивление украинцев, а, напротив, наладить с ними тесное сотрудничество.

На юге России нашей главной задачей должно быть, насколько возможно, спасение Румынии. Далее мы должны стремиться к тому, чтобы воспрепятствовать поступлению русского продовольствия в Германию.

Наконец, мы должны, если возможно, защитить оставшихся армян не только для того, чтобы обеспечить тыл наших месопотамских войск со стороны Персии и Кавказа, но и потому, что армяне совместно с грузинами в одном автономном государстве могут служить единственным барьером к развитию пантуранского движения от Константинополя до Китая, которое даст в руки Германии еще более сильное оружие и в свою очередь может стать большей угрозой миру, чем германский контроль над Багдадской дорогой.

Было бы желательно убедить южную русскую армию возобновить войну. Но это, по-видимому, невозможно. Нашей первой задачей должно быть предоставление субсидий для реорганизации Украины, на содержание казаков и кавказских войск и помощи персам. Необходимые суммы не так уж велики, принимая во внимание масштабы войны, но валютный вопрос представляет значительные трудности. Если Франция примет на себя финансирование Украины, мы найдем, быть может, средства для других намеченных целей. Необходимо, чтобы США также приняли участие в расходах. Помимо этих финансовых вопросов, необходимо, чтобы мы имели своих агентов и чиновников, а также чтобы мы могли воздействовать и оказывать поддержку местным правительствам и их армиям. Необходимо это делать по возможности тихо, чтобы никто не смог нас обвинить в том, что мы готовимся к войне с большевиками.

Мы предлагаем, чтобы Украина в этом вопросе оставалась полем деятельности Франции, а мы возьмем на себя другие юго-восточные области страны. Для руководства всеми указанными операциями каждая из союзных стран должна назначить своего представителя. Эти представители должны, поддерживать контакт друг с другом через специальных агентов, с тем чтобы обеспечить полное единство действий.

Остается открытым вопрос, должны ли мы содействовать возвращению в Южную Россию многочисленных русских офицеров, ныне находящихся во Франции и в Англии».

Этот меморандум двумя днями позднее одобрил французский премьер-министр Клемансо. Полный текст меморандума был впервые опубликован в «Военных мемуарах» премьер-министра Ллойд Джорджа.

23 декабря 1917 года представители союзников в Париже (с английской стороны участвовали заместитель министра иностранных дел лорд Роберт Сесил и военный министр лорд Милнер) одобрили документ, делящий Россию на «зоны влияния»: Закавказье, Северный Кавказ, Средняя Азия и Северная Россия становились зоной британского влияния; Украина, Крым и Бессарабия — зоной Франции. В Документе министерства иностранных дел от, 15 января 1918 года захватнические планы были изложены в более деликатной форме, а именно: французы «займутся» Румынией и Украиной, в то время как англичане «будут заботиться» о Кавказе и т. д.

Политические заверения в том, что британское правительство поддерживает самоопределение, вряд ли звучали убедительно для большевиков, знавших, что оно в это время держало колониальные войска в Индии, Египте и Ирландии. Маловероятно, чтобы добрые советы о «защите России» от Германии принесли успех британскому правительству. Бальфур отрицает факты какой-либо поддержки контрреволюционеров в России и вместе с тем предлагает оказывать помощь именно контрреволюционным организациям! Было бы серьезной недооценкой умственных способностей британского министра иностранных дел и его дипломатических советников, а также британских военных представителей в России предположить, будто они не понимали, что контрреволюционеры всех мастей охотно объявят себя противниками Германии, если это сулит им получение материальной помощи со стороны Великобритании и ее союзников в борьбе с большевиками. Так именно и произошло.

Меморандум Бальфура появился в декабре 1917 года, шесть недель спустя после Великой Октябрьской социалистической революции. Он представлял собой главную программу антисоветской интервенции и контрреволюции. Последующие события полностью это подтвердили. Учитывая направленность меморандума, не стоит удивляться тому, что в его подготовке наряду с министрами иностранных дел активное участие принимали министры, ведавшие вооруженными силами и секретными службами.

Словно пестрая мозаика рассыпались по России «провинциальные правительства». В годы гражданской войны они «представляли» Россию и получали необходимую им помощь от союзников. В сущности, все эти «правительства» были антибольшевистскими.

У меморандума есть своя предыстория. В документе министерства иностранных дел, составленном лордом Робертом Сесилем, датированном 23 февраля 1918 года, говорится, что «в конце ноября 1917 года кабинет приступил к обсуждению вопроса о дальнейших шагах, которые следует предпринять дружественной Антанте для поддержки антибольшевистского движения, и после некоторых колебаний решил выделить для него деньги». Позже лорд Сесил отметил: «Было ясно оговорено, что если в результате такой поддержки произойдет разрыв с большевиками, то он не должен нас пугать». Более того, 3 декабря 1917 года — за три недели до появления меморандума Бальфура — военный кабинет поручил лорду Роберту Сесилю информировать сэра Джорджа Бьюкенена, британского посла в Петрограде, что «политикой правительства является поддержка любой солидной организации в России, которая активно противодействует „максималистам“», и что «правительство Его Величества щедро снабдит деньгами тех, кто проявит готовность поддержать дело союзников». В частности, упоминалось о помощи казакам и контрреволюционерам на Украине.

Делая запись в благопристойно туманных протоколах министерства иностранных дел, Сесил даже не прибегает к уловке и не выдает это движение в России за «антигерманское», называя вещи своими именами: он именует его «антибольшевистским», как это сделал и военный кабинет.

В другом протоколе военного кабинета № 298 от 14 декабря 1917 года содержится распоряжение о том, чтобы «не отказывать в запрашиваемых деньгах для поддержки в Юго-Восточной России сопротивления центральным властям, то есть большевикам, если военное министерство и министерство иностранных дел сочтут это необходимым».

Кроме того, военные представители, присутствовавшие на заседании Верховного совета союзников, отметили 24 декабря 1917 года в совместной ноте, что их просили выразить свое мнение о том, способны ли Южная Россия и Румыния «оказать сопротивление большевистским войскам, получающим помощь и руководство со стороны немцев». Исходила «просьба» от правительства Великобритании. Эта нота явилась, как отметил один далеко не просоветский историк, одним из первых документов, утверждающих, «будто союзники ведут борьбу как против большевиков, так и против немцев».

Прямое следование некоторым положениям меморандума вызвало бы по меньшей мере удивление. Было совершенно ясно, что понимали в Лондоне под фразой «борьба с немцами». Против большевиков, а не против немцев был направлен меморандум. Все последующие события убедительно это продемонстрировали.

7

Обобщающие работы по истории интервенции в России в 1918–1920 годах написаны как английскими, американскими и французскими, так и советскими исследователями. В этой главе освещаются события начала интервенции. Основным и главным источником при ее написании были материалы британских архивов.

Каледин. Этот казачий генерал, командовавший войсками в Новороссийске, 7 ноября 1917 года публично заявил о своем неподчинении Советскому правительству и провозгласил, что берет в свои руки всю полноту государственной власти на Дону. 13 ноября он отдал приказ одной из своих дивизий начать наступление на Воронеж. Хотя эта попытка потерпела неудачу, он предпринял шаги к упрочению своей власти и объявил военное положение в первую очередь на территории Донецкого угольного бассейна, а затем на всей территории Области войска Донского. 15 декабря после тяжелых боев его войска захватили Ростов, а вскоре и южную половину Донецкого угольного бассейна. Известные царские генералы вроде Алексеева, Корнилова и Деникина, политические деятели вроде кадета Милюкова, бывший председатель Государственной думы Родзянко и эсер Савинков примкнули к Каледину и оказывали ему помощь в формировании белой Добровольческой армии. Каждая их победа на Дону сопровождалась расправой с шахтерами.

22 ноября 1917 года Бальфур дал указания британскому посланнику в городе Яссы, на румыно-русской границе, направить агента к Каледину и выяснить, поддержит ли он румынскую армию, если она выступит против большевиков. (Это делалось по прямому указанию военного кабинета, о чем свидетельствует протокол № 280, помеченный тем же днем.) 30 ноября британский офицер, пребывавший в Тифлисе, был также направлен в район Дона. 1 декабря премьер-министры Великобритании, Франции и Италии, собравшись в Париже, приняли решение направить к Каледину совместную англо-французскую военную миссию. 3 декабря британский военный кабинет вынес решение о предоставлении Каледину финансовой помощи в нужном ему размере. В тот же день в соответствии с принятым решением начальник имперского генерального штаба телеграфировал британскому военному атташе в Яссах, что он может «предоставить Каледину необходимую ему финансовую помощь». Военный кабинет 14 декабря санкционировал Каледину первую выплату в размере 10 миллионов фунтов стерлингов, хотя впоследствии Бьюкенен отрицал, что Каледин пользуется широкой поддержкой.

Вмешательство во внутренние дела России в виде поддержки наиболее крупных антибольшевистских движений фактически началось до заключения англофранцузских соглашений от 23 и 24 декабря 1917 года.

Помощь белогвардейцам в районе Дона увеличивалась. В телеграмме лорда Берти, британского посла в Париже, от 3 января 1918 года сообщалось, что французское правительство предоставляет Алексееву 100 миллионов франков, а 10 января 1918 года британский майор докладывал из Киева британскому военному атташе в Яссах, что он договорился с киевским представителем Алексеева о ежемесячной выплате ему 10 тысяч рублей «для переправки завербованных офицеров через Дон к Алексееву».

Финансовая поддержка, подкрепленная позднее оружием, боеприпасами и даже обмундированием, прекратилась лишь после того, как три года спустя врангелевские армии были изгнаны из Крыма. Последствиями интервенции на юге России были огромные человеческие жертвы и хозяйственная разруха.

Сибирь. В первых числах января военный кабинет обсуждал вопрос о возможности оккупации и эксплуатации Восточной Сибири японцами. Было решено направить британский крейсер из Гонконга во Владивосток и привести в состояние готовности две пехотные роты для отправки туда же. Это, естественно, побудило японцев, как только они об этом узнали, выслать во Владивосток военный корабль. Они опередили англичан, используя преимущество в расстоянии. Их корабль прибыл 12 января, британский крейсер — 14-го, а военный корабль США — 11 марта. Начались многомесячные дебаты между союзниками о том, следует ли оккупировать Приморье России объединенной военной экспедицией, состоящей из британских, американских, французских, японских и китайских вооруженных сил (предложение французов от 7 января 1918 года), или предоставить японцам возможность оккупировать от имени союзников всю Транссибирскую магистраль (предложение англичан от 28 января), или же следует ограничиться лишь восточной частью железной дороги (план, предложенный японцами 8 февраля). Все эти вопросы, подробно изученные американскими историками, фактически не затрагивают главного, а именно того, что британское правительство по своему усмотрению и в полном соответствии с положениями меморандума Бальфура от 21 декабря 1917 года десять дней спустя после появления этого документа выступило инициатором вторжения на Дальнем Востоке — в то время, когда на всей территории Сибири была установлена Советская власть.

С благословения Британии на Дальнем Востоке начались действия, которые привели к высадке крупных японских вооруженных сил 5 апреля 1918 года, к формированию в Сибири (при различной финансовой и военной поддержке со стороны союзников) всякого рода «правительств», которые постоянно грызлись друг с другом, но тем не менее воевали против большевиков, свергали местные Советы, учиняя кровавые расправы, когда им удавалось захватить власть. В конечном итоге в Омске в ноябре 1918 года установилась военная диктатура Колчака, правившего Сибирью в течение ряда месяцев.

Тем временем 6 января 1918 года министерство иностранных дел в циркулярном письме британским послам в Париже, Риме, Вашингтоне и Токио информировало о том, что полковник Джошуа Веджвуд направляется в Сибирь. Он собирался убеждать население в том, что союзники выступают против немцев и готовы оказывать помощь силам, «которые продолжают сопротивляться всеми имеющимися в их распоряжении средствами германским устремлениям». Таков был пропагандистский аспект проведения в жизнь меморандума Бальфура, поскольку к этому времени все уже знали, что «немец» в официальной британской терминологии означает «большевик», особенно когда речь шла о Сибири, где за тысячу миль нельзя было встретить немца, разве что военнопленного!

В этой связи небезынтересен документ от 19 января 1918 года, составленный межведомственным комитетом, который собирался ежедневно в министерстве иностранных дел. В разработке отдельных его положений активное участие приняли представители военного министерства. Этот документ, представленный королю и членам военного кабинета, начинался с утверждения важности японской интервенции в Сибири, «дабы воспрепятствовать превращению ее в германский заповедник». Далее шли заверения в том, что, только став «хозяевами Сибири», союзники смогут осуществлять постоянные поставки военного снаряжения «антибольшевистским элементам» в Южной России. Ранее, 11 января 1918 года, в телеграмме министерства иностранных дел консулу в Одессе излагалось содержание переговоров с японцами относительно установления контроля над железной дорогой в Сибири именно для целей, упомянутых в меморандуме от 19 января. Может быть, неспокойная совесть толкнула одного чиновника министерства иностранных дел на первом проекте этого межведомственного документа сделать пометки о том, что интервенцию несомненно будут приветствовать «землевладельцы, промышленники, казачьи атаманы и т. д.». Он выразил свои сомнения относительно «чувств народных масс». Не подумают ли они, что интервенция «была предпринята с целью свержения Советской власти?» Народы России пришли к выводу, что Советская власть является «желанной формой правления. Если мы попытаемся вооруженной силой убедить их в том, что это не так», могут возникнуть весьма серьезные волнения в международных пацифистских кругах.

Однако сомнения этого дальновидного чиновника не были приняты во внимание, и в Сибири по инициативе Англии началась интервенция крупного масштаба.

Семенов. Этот капитан царской армии был направлен на Дальний Восток для борьбы с большевиками еще до Октябрьской революции. Захват китайцами 16 декабря 1917 года в Маньчжурии железной дороги, соединяющей Центральную Сибирь с дальневосточными губерниями, дал возможность Семенову приступить к формированию «особого маньчжурского отряда» в Харбине. «Отряд» состоял из нескольких русских офицеров, примерно 150 казаков и около 400 отпетых бандитов. В начале января 1918 года во время внезапного ночного рейда он захватил пограничную станцию Маньчжурия, расстрелял членов местного Совета и принудил солдат охраны вступить в свой отряд. После этого успеха Семенов захватил еще несколько станций, прервав тем самым железнодорожную связь. Операции Семенова повсюду сопровождались массовыми убийствами, грабежами. В ноте британского поверенного в делах в Вашингтоне государственному секретарю Соединенных Штатов сообщалось, что если союзники предоставят Семенову помощь оружием, боеприпасами и деньгами, то он сможет захватить Читу, Иркутск и Красноярск, а затем и всю Транссибирскую магистраль, чтобы прорваться на запад и соединиться с оренбургскими казаками Дутова и с войсками Каледина.

С самого начала Семенов весьма импонировал союзникам, особенно англичанам и японцам. 28 января 1918 года британский военный атташе в Пекине сообщал, что принял представителя Семенова, а его помощник встретился с самим Семеновым, который произвел на него «хорошее впечатление». Он рекомендовал выполнить требования Семенова и предоставить ему оружие, снаряды, пулеметы, две бронемашины и 10 ООО фунтов стерлингов в месяц для выплаты жалованья новым завербованным солдатам. Численность его отряда достигла 3 тысяч человек. В ноте государственному департаменту от 2 февраля 1918 года Бальфур одобрил этот план, поскольку он представлял «огромную важность для поддержки истинно русского движения в Сибири!». Великобритания через своего консула в Харбине сообщила Семенову, что снабдит его деньгами и оружием и Бальфур надеется, что США поступят таким же образом. Японцы уже имели связного офицера при Семенове.

Кроме того, министерство иностранных дел поручило своему консулу во Владивостоке 31 января 1918 года, чтобы он, в случае если русские офицеры предложат свои услуги, рекомендовал им «вступить в отряд Семенова или в другие действующие силы подобного рода».

Британский посланник в Пекине сообщал 27 февраля министерству иностранных дел, что консул в Харбине выплатил Семенову к 23 февраля через своего «русского коллегу» (т. е. консула, назначенного еще при царе) 2000 фунтов стерлингов и вручит ему следующую сумму в размере 10 000 фунтов, если действия его отряда будут успешными. 7 марта посланник вновь сообщает, что он передал Семенову две гаубицы и 800 комплектов снарядов и что это снаряжение сопровождают один артиллерийский офицер в качестве инструктора и другой офицер в штатском. В то же время японцы снабдили Семенова полевыми орудиями, пулеметами и отправили к нему двадцать два артиллериста. В апреле помощник британского военного атташе в Пекине был послан инспектировать «особый маньчжурский отряд».

К этому времени английский неофициальный дипломатический представитель в Москве Локкарт заявил протест союзникам, оказывавшим поддержку Семенову, поскольку это затрудняло его отношения с советскими властями. Комментируя последующее донесение из Пекина, сэр Рональд Грэм внес следующую запись в протоколы министерства иностранных дел (6 апреля): «Г-н Локкарт справедливо указывает, что войско Семенова состоит из бандитов и является контрреволюционным».

Локкарт, по-видимому, был знаком с докладом полковника Веджвуда, писавшего на основании сведений, полученных в феврале в Токио, что «методами Семенова являются грабеж и террор».

Однако, когда Локкарт в одном своем послании сообщил, что его сотрудник капитан Хикс присутствует на советско-китайской конференции в Чите, обсуждавшей меры против бандитских налетов Семенова, дальневосточный отдел министерства иностранных дел, очевидно недовольный этим, сделал следующую запись: «Справедливо или нет, мы поддерживаем Семенова, и капитан Хикс хорошо это знает. Тем не менее он участвует в совещании, целью которого является разгром организации Семенова». Финансирование бандитского атамана продолжалось.

Поддержка Семенова иностранными державами была составной частью плана интервенции, которую западные союзники уже начали осуществлять совместно с японцами. Небезынтересно отметить, что и в данном случае выбор Семенова для «тихого» содействия контрреволюции в одном из уголков России не был случаен. Он является прямым следствием решения военного кабинета от 21 декабря 1917 года.

Закавказье. Хорошо известный корреспондент газеты «Таймс» в России Г. Р. Уилтон в январе 1918 года предложил французскому министру иностранных дел Пишону послать представителей союзников в Среднюю Азию для борьбы с «германским», другими словами большевистским, влиянием. Пишон отправил запрос Бальфуру. 30 января 1918 года Бальфур ответил французскому послу в Лондоне Камбону, что «правительство Индии уже предпринимает шаги по организации миссии, которая могла бы в случае крайней необходимости отправиться в Туркестан и вступить в связь с антибольшевистскими элементами в этом районе». Фактически 18 января военный совет сообщил министерству по делам Индии, что он согласен на подготовку «соответствующей миссии», в которую должны пойти «инициативные и предприимчивые люди». В качестве главы «миссии» предлагалась кандидатура капитана П. Т. Этертона. 29 марта 1918 года Бальфур писал, что специально подобранные люди «без дальнейшего промедления» должны быть направлены в Кашгар (китайская часть Туркестана) и Мешхед (в Северной Персии). В действительности (как сообщалось в письме военного совета министерству иностранных дел от 14 июля 1918 года) офицер британского генерального штаба подполковник Е. А. Ф. Редль уже был послан в Мешхед — фактически он находился там с начала апреля, — чтобы руководить разведкой. Его инструкции (подписанные 13 мая британским главнокомандующим в Индии) включали организацию взрывов на Закаспийской железной дороге в случае «турецкого или немецкого наступления на этот район».

Послание Бальфура Камбону от 30 января показывает, что ссылка на немцев и турок представляла собой обычную формулу, употребляемую всегда, когда нужно было скрыть антибольшевистские цели интервенции. Австралийский пехотный офицер, полковник Эллис, вошедший в июле 1918 года в состав военной миссии, направленной в Мешхед вскоре после Редля, сообщил любопытный факт. Он писал много лет спустя, что к его прибытию военная миссия уже установила связь с «антибольшевистскими мятежниками, действовавшими против Советского правительства в Ташкенте, и отношения, развивавшиеся между ними, привели к тому, что британские и индийские войска оказались вовлеченными в военные действия против большевистских войск вдоль линии Среднеазиатской железной дороги».

Рассчитывать, что кто-либо поверит в то, что инструкции, утвержденные Бальфуром 30 января и, очевидно, служившие руководством в деятельности Редля весной в Мешхеде, не имели отношения к военной миссии (под командованием генерала Маллесона), значило бы злоупотреблять сверх меры доверчивостью людей. По мнению генералов Данстервилля, Маллесона и полковника Эллиса, описавших в своих книгах интервенцию в Закавказье, именно военная миссия положила начало вторжению крупных британских вооруженных сил в Закавказье и в Закаспийский край, которые поддержали контрреволюционеров в этих районах. В докладе военному министерству от 27 июля 1918 года главнокомандующий войсками в Индии сообщил о деятельности в Баку одного из агентов миссии капитана Тиг-Джонса. Этот документ написан в характерном стиле тогдашних английских документов: «Бакинские большевики почти наверняка находятся на содержании наших врагов и будут препятствовать, насколько возможно, британской интервенции. Однако положение их ненадежно, и наши активные действия предрешат их судьбу».

Туркестан. Что касается капитана (в дальнейшем подполковника) Этертона, то он сам описал позже, как был послан в Кашгар, дабы выполнить положения инструкции, составленной, очевидно, на основании решений военного совета от 18 января. Он изложил свою задачу в следующей форме: «Хотя оказание прямой военной поддержки просоюзническим элементам не предполагалось, важно было создать небольшую британскую военную организацию, от которой протянулись бы щупальца для получения информации и для использования всего того, что может оказаться полезным». Этертон был назначен британским генеральным консулом и политическим резидентом в Кашгаре, куда миссия (которая начала формироваться уже в апреле) прибыла 7 июля 1918 года. Из Кашгара два опытных офицера индийской армии, полковник Бейли и майор Блэккер, должны были направиться в Ташкент, оплот Советской власти в Средней Азии, «для обследования обстановки на месте и изучения вопросов, касающихся безопасности и благополучия Британской империи».

По прибытии в Ташкент полковник Бейли понял, что советские власти прекрасно осведомлены о цели его приезда. Ему был задан вопрос: «Как объяснить, что дружественная миссия прибывает из Кашгара в то время, как со стороны Персии и Ашхабада продвигаются британские войска и захватывают советские территории?» Действительно, трудно было согласовать эти две линии поведения. Макартни, предшественник Этертона в Кашгаре, прибегал к обычному объяснению — мол, присутствие англичан «диктуется стратегическими причинами, возникающими из-за войны с Германией».

Естественно, это не могло удовлетворить советских руководителей.

В период мятежей белоказаков в Западном Туркестане Бейли более года скрывался и поддерживал связь с агентами белых, действовавшими против большевиков. Он описал это позже в своей книге.

Полковник Этертон вскоре после прибытия в Кашгар установил «сердечные отношения» с бывшим царским генеральным консулом Успенским, отказавшимся сотрудничать с Советским правительством. Успенскому он «многим обязан своими успехами в борьбе против коварной болезни большевизма». В чем же состояла эта борьба? Об этом он дает общее представление в своей книге, когда описывает трудности, которые испытывали советские власти в Ташкенте, «столкнувшись лицом к лицу с англичанами в северо-восточной Персии и сильным сопротивлением со стороны мятежных банд в Семиречье и Фергане, с которыми я поддерживал связь». Чтобы установить, что это была за «связь», стоит вспомнить, что английские фунты стерлингов и оружие поставлялись антисоветским силам во всех пограничных районах. Об этом свидетельствуют и архивные материалы того времени. Когда Этертон, расследуя действия индийцев, занимавшихся контрабандной переправкой оружия через Кашгар в Афганистан, обнаружил нарушителя, то «задержанный индиец заявил, что оружие предназначалось только для продажи ферганским мятежникам, воевавшим против большевиков». Этертон ограничился тем, что отправил нарушителя назад в Индию, вместо того чтобы арестовать его.

8

Интервенция только на первый взгляд являлась результатом «чистой случайности». На самом деле она была организована по прямой инициативе союзников, которые действовали в полном соответствии с генеральным планом от 21 декабря. Серьезную угрозу для Советской республики представлял мятеж, или бунт, или восстание (можно назвать это как угодно) чехословацкого корпуса в мае 1918 года, состоявшего из военнопленных чехов и словаков, сражавшихся в рядах австро-венгерской армии. Он насчитывал более 60 тысяч человек, хорошо вооруженных и дисциплинированных. Составы с военнопленными растянулись вдоль главных железнодорожных путей из Южной России до Омска. В основных подразделениях на командных постах находились русские царские офицеры, назначенные еще до Октябрьской революции. Эти офицеры «все до одного были антикоммунистами. Некоторые из них поддерживали связь с подпольными русскими организациями» — попросту говоря, с контрреволюционерами. Союзники с самого начала весьма заинтересовались чехословацким корпусом, хотя непосредственные контакты с ним наладить было сложнее, чем с белогвардейскими формированиями в пограничных районах бывшей Российской империи. Потребовалось время. Однако реакционное руководство чехословацкого корпуса быстро шло на сближение с союзниками.

Мятеж начался внезапно. На встрече военных представителей союзников в Яссах в конце ноября 1917 года Вацлаву Черженскому, представителю чехословацкого легиона в Румынии, был задан вопрос, в состоянии ли корпус выступить против большевиков и оккупировать Украину. Он ответил, что это возможно при условии, если союзники помогут и предоставят достаточное количество оружия. Позже президент Масарик, в сущности, подтвердил это. Он говорил, что на чехов было оказано давление, и они, вместо того чтобы ехать во Францию, поступили в России в распоряжение союзников. «Лондон предпочел видеть нас в Европейской России и в Сибири». Но и сам Масарик присоединил бы чехословацкий корпус «к любой достаточно сильной армии, чтобы вступить в борьбу с большевиками и немцами во имя демократии». Но только интервенция японцев, по его мнению, позволила бы это осуществить. Во всяком случае, писал он, «нереально оккупировать и удерживать огромную территорию Европейской России силами в 50 тыс. человек. Двигаясь в направлении Москвы, нам пришлось бы оккупировать Киев и большое число городов и сел и при этом оставлять повсюду гарнизоны, что превышало наши возможности». Почему он упоминает Киев, станет ясно позже.

По свидетельству бывшего легионера Курфюрста, передавшего 28 января 1927 года свои воспоминания в канцелярию президента Масарика, чешские руководители в ноябре 1917 года разрешили с согласия Масарика легионерам второго полка, расквартированного в Киеве, дезертировать на Дон, чтобы поступить на службу в контрреволюционные казачьи войска генерала Корнилова, формировавшиеся в то время. Чехам было разрешено образовать свою часть под командованием военного инженера Крала и включать в нее отдельных чехов-нелегионеров, прибывающих из различных районов России.

Тем временем военные власти союзников не оставили идею, изложенную представителю легиона в Яссах 7 декабря 1917 года — еще до меморандума Бальфура. Французский министр иностранных дел написал Эдуарду Бенешу, коллеге Масарика в руководстве Чехословацкого Национального совета, созданного в эмиграции. Он пригласил его и еще третьего члена Совета, Штефаника, войти в состав Комиссии для решения русского вопроса во французском министерстве иностранных дел под начальством генерала Жанена, бывшего представителя при русском верховном командовании в период царского режима. В задачи этой комиссии входила «разработка программы действий, а также изучение вопросов об использовании некоторых иностранных организаций в России». Нарочито расплывчатый язык письма вряд ли требует расшифровки, учитывая, что французы уже оказывали материальную помощь в формировании казачьей антисоветской армии в Новочеркасске на Дону, во главе которой стояли генералы Каледин и Корнилов.

Позиция Англии на совещании в Яссах свидетельствовала о том, что британские власти были далеко не безразличны ко всем этим событиям. Майор Дж. К. JI. Фицвильямс — офицер, направленный британским военным атташе в Яссах в Новочеркасск для встречи с Калединым, — докладывал своему начальству 12 декабря, что считает «чешскую организацию наилучшей, наиболее подходящей для формирования сильного правительства (в России)». Она имеет две хорошо оснащенные и высокодисциплинированные дивизии, «какими не располагает никакая другая организация». Если союзники готовы на денежный риск, то, по его мнению, в течение шести месяцев «можно было бы собрать и вооружить армию в полмиллиона человек». Результаты были бы «неоценимыми». 16 декабря 1917 года французское правительство признало чешский легион в России самостоятельной частью чехословацкой армии, находящейся под непосредственным руководством французского верховного командования. Подразумевалось, что он будет эвакуирован во Францию через Дальний Восток. Однако эта эвакуация надолго задержалась.

Интересным документом являются записи бесед Масарика с эсером Борисом Савинковым, террористом и организатором антибольшевистских мятежей. Записи, сделанные собственной рукой Масарика, фрагментарны, но достаточно красноречивы:

«Я — мое мнение.

Он будет вести переговоры с Клецандой и Максой.

Я — что он должен: А. Скупить зерно, чтобы оно не досталось немцам. В обмен на текстиль!.. B. Если понадобится, „зерновой террор“. C. Политический террор?

Алексеев пишет, что он не разгромлен, отступает на Юг.

Террор: убийство великого князя Сергея стоило всего 7000 руб.

Плеве — 30 000.

Я могу предоставить некоторые финансовые ресурсы.

— Шипу, чтобы Клецанда 200 000 руб.».

В то же время требования англичан об использовании корпуса для контрреволюционных действий в России возобновились в более настойчивой форме. 18 марта генеральный консул Уордроп телеграфировал из Москвы в Лондон, что чешские представители уведомили его о готовящемся отъезде 70 ООО чехов из Курска во Францию через Владивосток. 30 марта военное министерство сообщило министерству иностранных дел: «Было бы гораздо разумнее разрешить чехам остаться в России, где их пребывание может оказаться весьма полезным». Оно предложило три разных пути возможного использования чешских частей: 1) в Омске для укомплектования второго корпуса, который формировался Чехословацким Национальным советом; 2) в Архангельске «для защиты портовых складов и, возможно, установления транспортной связи с Сибирью через Пермь, хотя вероятность добиться этого невелика»; 3) в Забайкалье, где они могли бы действовать совместно с Семеновым. «Последнее кажется наиболее достижимым». На следующий день военное министерство через французское правительство вручило эти предложения Чехословацкому Национальному совету.

Тем временем для соглашения с филиалом Чехословацкого Национального совета в Москве все было готово. 31 марта 1918 года Клецанда писал в Пензу: «Я хочу проинформировать Вас и настаиваю на полной секретности моего письма». Затем он сообщал о готовящемся в ближайшее время государственном перевороте. Будет создано коалиционное правительство из меньшевиков и эсеров без представителей крайних партий — как правых, так и левых. Программа правительства будет просоюзнической. Будут предприняты шаги для объединения с кадетами. Он объяснил также политическое значение этого: «Эсеры готовы отказаться от идеи создания республики в обмен на уступки в программе во имя основной цели — сохранения чести и могущества России». Союз с кадетами поднимет шансы на успех. «В случае реорганизации правительства в интересах союзников нужно будет оставить в России первый корпус в помощь новому правительству. В этом случае присутствие наших вооруженных сил в Сибири, то есть второго корпуса, формирующегося в Омске, сыграет важную роль. Главное — не разоружаться. Завтра я иду к англичанам, чтобы выяснить, как обстоят дела с высадкой их военных сил в Архангельске и какую поддержку — активную или пассивную — они намерены оказать при реорганизации правительства». Масарик также писал о том, что накануне отъезда из Москвы, 7 марта 1918 года, он узнал «о готовящемся выступлении эсеровских элементов в московских большевистских органах управления» и что Клецанда «уполномочен вести политические переговоры».

Очевидно, встреча Масарика с Савинковым не была единственной, и вопрос об эвакуации легиона стал для Чехословацкого Национального совета чисто риторическим: оба корпуса легиона предстояло использовать в России в случае «реорганизации правительства», то есть государственного переворота, как это предлагали британские представители.

Весьма важным является упоминание о том, что корпусу не следует разоружаться. 27 марта 1918 года в Пензе было подписано соглашение между советскими представителями, действовавшими на основании указаний Советского правительства, и представителями корпуса. По этому соглашению большинство русских офицеров, настроенных контрреволюционно, следовало уволить. Чехословацким частям открывался беспрепятственный путь во Владивосток, и они сохраняли при себе лишь то оружие, которое им могло потребоваться. По соглашению, достигнутому ранее, чешские части могли иметь: 168 винтовок и один пулемет на эшелон. 300 патронов на винтовку и 1200 патронов на пулемет. Всё остальное оружие подлежало сдаче.

В действительности чешские части не сдали всего оружия. Значительное количество было удержано и спрятано в поездах. В Пензе филиал Национального совета «молчаливо одобрил» это.

4–5 апреля крупные силы японцев высадились во Владивостоке, что полностью изменило ситуацию. Началась интервенция, которую Масарик с нетерпением ожидал. Интервенция Японии стала важным условием для выступления чешского корпуса против большевиков. Начиная с этого времени, несмотря на продолжающиеся споры между англичанами, которые отстаивали свое предложение об использовании легиона в России, и французами, которые формально продолжали настаивать на его отправке во Францию, судьба легиона на ближайшее будущее была решена (имелось в виду выступление против большевиков).

8 апреля в Париже военные представители союзников, за исключением американских, одобрили документ, представленный британским штабом, фактически предусматривавший, что чехи составят часть будущих сил союзников в Сибири. 13 апреля на секретном военном совете, созванном офицерами первой чешской дивизии, было решено не сдавать оружие и, если понадобится, пробиваться на восток «любыми средствами, не вступая в переговоры». Это решение держалось в тайне от солдат. Оно являлось логическим завершением планов союзников.

15 апреля Локкарт телеграфировал из Москвы, что, согласно сообщению вице-президента филиала Чехословацкого Национального совета, 60 000 человек, находящихся в данное время в Омске, могут быть задержаны советскими властями, «если союзники предпримут действия на Дальнем Востоке». По этой же причине маршрут корпуса будет изменен. Он направится в Архангельск. 17 апреля, еще до получения телеграммы Локкарта, военный кабинет обсуждал вопрос об использовании чехословацкого корпуса. Бальфур отметил, что этот вопрос нужно решать исходя из «общей обстановки в России и принимая во внимание широкую интервенцию союзников в Россию через Сибирь». По его мнению, следовало убедить советские власти разрешить чехам проследовать в Архангельск или Мурманск, «с тем чтобы не допустить вторжения в Россию вооруженных сил центральных держав». Свое предложение именно в этой формулировке Бальфур был уполномочен изложить в телеграмме Локкарту. (Заслуживает внимания то, что чешские официальные лица в Москве обратились к Локкарту со сходными предложениями.) Два дня спустя у начальника имперского генерального штаба возникли возражения против такой формулировки. Он предпочел бы просить Советское правительство «помочь чехам эвакуироваться во Францию через Мурманск или Архангельск». Тем не менее 20 апреля телеграмма была послана Локкарту в первоначальной формулировке.

Понятно, почему предложение начальника имперского генштаба не было принято. Советское правительство, как и британское, очень хорошо знало, что в Архангельске нет условий для размещения чехов, нет морского транспорта для перевозки во Францию. Вот почему в ответ на настоятельные просьбы союзников о принятии их предложения советские власти месяц спустя потребовали гарантий, что чехи будут приняты на борт судна тотчас по прибытии. Хитрый ход британских властей не смог ввести в заблуждение Советское правительство.

Однако формулировка телеграммы Бальфура от 20 апреля о том, что чехов следует перебросить в Северную Россию для борьбы с «агрессией» и «интригами» Германии в Архангельске, Мурманске, была столь же неубедительна, поскольку на севере страны не было свидетельств ни «агрессии», ни «интриг» со стороны немцев, находившихся на расстоянии сотен миль. Что же касается высадки союзников во Владивостоке, то Советское правительство уже осудило ее как «агрессию», а помощь союзников Семенову — как «интригу».

Бальфур несколькими днями позже в одном из документов выдал истинную цель инициативы по переброске чехов в Архангельск. Когда начальник имперского генштаба представил бумагу, в которой докладывал, что согласен с перемещением чехов в Архангельск и хотел бы знать, сколько солдат туда прибудет, какой потребуется транспорт и будут ли погружены на корабль орудия и лошади или только люди, министр иностранных дел сделал на ней следующую запись, в которой чувствуется плохо скрытое раздражение: «Эти вопросы совершенно неуместны в связи с уже принятым решением о том, что чехи должны охранять подступы как к Мурманску, так и к Архангельску. О погрузке на суда вопрос не стоял» (курсив мой. — Э. Р.).

Судя по материалам министерства иностранных дел, споры о судьбе чехословацкого корпуса между англичанами и французами продолжались долго. На деле обе стороны сошлись на том, что чехи не будут эвакуированы ни через Дальний Восток, ни через Северную Россию, а останутся в стране в качестве орудия антисоветской интервенции. Об этом свидетельствует телеграмма, отправленная Ходжсону, британскому консулу во Владивостоке: «Ввиду трудностей с транспортом было решено не эвакуировать в настоящее время чешский корпус во Францию», В ней же значилось: «Секретно. Он может быть использован в Сибири в связи с интервенцией союзников, если она осуществится».

Таким образом, формально за две недели, а в действительности за шесть недель до начала мятежа чешского корпуса в Челябинске, на Сибирской железной дороге, вопрос о чехах был решен. Были претворены в жизнь и предложение об использовании чешского легиона против большевиков, сделанное военными представителями союзников в конце ноября 1917 года, и предложение британского военного министерства от 30 марта. Мечты Масарика осуществились. В свете всего вышеупомянутого становится очевидным, что инциденты на железной дороге в конце мая, приводимые в качестве причины вооруженного выступления легиона против советских властей по всей Восточной России, были всего лишь поводом, а не реальной причиной. Не возникни данный конкретный повод, несомненно, был бы найден другой ко времени прибытия легиона на Дальний Восток, где союзники поощряли оккупацию японцев и действия атамана Семенова.

Союзники вовлекли чехословацкий корпус в войну против Советского государства, что полностью соответствовало генеральному плану от 21 декабря 1917 года. Когда в июне 1923 года бывшие легионеры обсуждали чехословацко-советские отношения, Бенеш сказал: «Для меня было самым важным то, что наша армия в России, как я понимаю, являлась для союзников всего-навсего пешкой на шахматной доске, правда пешкой весьма важной. Союзники точно рассчитали, что в данном месте будет определенное число наших людей и в случае необходимости их просто принесут в жертву… Мы сами не могли решать, осуществлять интервенцию или не осуществлять ее».

Факты цитированных выше дипломатических документов и писем неопровержимы. Лишь тот, кто полностью их игнорирует и тщетно ищет «документальные свидетельства» того, что такие-то представители союзников давали таким-то лицам точные, четко сформулированные инструкции, может по-прежнему придерживаться затасканного тезиса о «непреднамеренном заговоре». По единодушному мнению буржуазных историков, мятеж 25 мая был вызван «общей атмосферой замешательства и подозрительности» и «ни одну из сторон не следует винить».

9

Каким образом претворялся в жизнь меморандум Бальфура, свидетельствует и деятельность некоего капитана Хилла. Об этой деятельности до сих пор было мало известно. Однако она заслуживает самого пристального внимания.

После появления меморандума в течение нескольких месяцев капитана Джорджа А. Хилла, офицера британской разведки, систематически подготавливали к подрывной деятельности в Советской России. Его подготовка должна была быть столь же длительной, как и у руководителей чешского легиона, и, естественно, еще более тайной. Связь деятельности Хилла с другими направлениями генерального плана, одобренного британским и французским правительствами в конце 1917 года, совершенно очевидна. Это подтверждает доклад капитана Хилла начальнику военной разведки при военном министерстве, датированный 26 ноября 1918 года. В нем говорилось «о работе, проделанной по поручению начальника военной разведки между 24 февраля и 2 октября 1918 года». Спустя несколько лет капитан Хилл опубликовал две книги о своей деятельности, естественно с многочисленными купюрами. Текст некоторых разделов этих книг довольно точно соответствует докладу Хилла, ставшего теперь доступным в связи с раскрытием части архивов министерства иностранных дел. Сопоставление этих двух источников дает возможность восполнить пропуски в книгах Хилла и не строить домыслов.

Возникает следующая картина.

Капитан Хилл стал офицером разведки вскоре после начала войны 1914–1918 годов. В июле 1917 года его зачислили в штат военно-воздушной миссии в России. До конца сентября он работал иод руководством одного из членов штаба, генерал-майора Пуля, главы британской миссии, сначала в Петрограде, а затем при штаб-квартире русской армии. Деятельность, ради которой Хилл был послан в Россию, с «появлением правительства Керенского» осуществлять стало сложно. Затем в декабре 1917 года он был прикреплен к одному канадскому инженеру, полковнику Бойлю, якобы для помощи советским властям в восстановлении железных дорог, и в частности для того, чтобы привести в порядок путевую систему на узловой станции московской железной дороги. Ранее в Петрограде к Хиллу обратился румынский посланник с просьбой помочь ему, если возможно, переправить румынские королевские сокровища из Москвы в Яссы. Добившись разрешения советских властей на эту операцию, Хилл и Бойль прибыли в Яссы 24 декабря. Они сдали сокровища, согласно данным Хилла, а затем оказали румынам существенную помощь в получении подписи под советско-румынским мирным протоколом от 5 марта 1918 года.

Но еще до этого, как пишет Хилл, он приступил к деятельности, направленной против Советского правительства. «Прежде чем отправиться в Румынию, я организовал небольшое частное информационное бюро», — пишет он в своей первой книге. О характере этого бюро в ней ничего не сказано. Однако ключ к разгадке содержится в его отчете начальнику военной разведки, в котором говорится, что Хилл по просьбе командующего 4-й армией генерала Щербачева сотрудничал с русскими и румынскими офицерами. Целью этого сотрудничества было «покончить с саботажем» большевиков в 4-й армии. Под фразой «покончить с саботажем» подразумевалось следующее: румынские военные власти по указанию генерала начали на своем фронте разоружать русские революционные полки, разгонять полковые комитеты, расстреливать наиболее активных членов комитетов, захватывать полковые провиантские склады. Еще раньше, 16 декабря 1917 года, Щербачев, воспользовавшись назначением, полученным от Центральной рады, наспех созданного буржуазного правительства, распорядился восстановить на прежних постах всех тех царских офицеров, которые были устранены солдатами в первые недели после Октябрьской революции. Эта деятельность несколько проясняет причины разрушений и саботажа на некоторых шахтах Донбасса, которые Хилл организовал совместно с одним представителем «союза шахтеров» (в действительности с шахтовладельцами) в феврале 1918 года, то есть до начала оккупации Украины немцами.

В середине марта он присутствовал на IV съезде Советов, ратифицировавшем Брестский мирный договор, и — при содействии г-на Уордропа, британского генерального консула в Москве, — встретился с лейтенантом Рейдом (Рейли) из военной разведки, уже активно вовлеченным в подрывную деятельность. Хилл согласился сотрудничать с ним «по мере возможности». Однако он продолжал открыто носить форму британского офицера. К маю. согласно его докладу, среди русского летного офицерского состава стало «проявляться беспокойство», и он вел «среди них большую работу». О характере этой работы свидетельствует запись, сделанная в конце апреля. — «агитация началась». К июлю в докладе, озаглавленном «Авиация», он рапортует уже не только о саботаже, но и о «благоразумной эвакуации». Значение этого выражения он объясняет в своем докладе. Многие подразделения военно-воздушных сил предназначались для боевых действий. «Большинство командиров придерживались наших взглядов и находились в контакте со мной. Мы надеялись, что целая эскадрилья переметнется к чехословакам». Если целая эскадрилья дезертирует, то каждому пилоту гарантировалась сумма в размере 10 000 рублей, а каждому летчику-наблюдателю — 2500 рублей. В июне, сразу же после мятежа чехов, Хилл «установил с ними контакт», а в июле он связал свою работу по «выявлению» с диверсионной работой и вербовкой.

Работа по «выявлению» началась в последние дни марта 1918 года и продолжалась в апреле, затем она стала составной частью деятельности военной разведки, то есть деятельности Рейли. В своей книге капитан Хилл писал, что он начал эту работу якобы с одобрения советских властей в целях выявления немецких частей, находящихся на Восточном фронте. Он утверждал, что «за несколько недель создал агентурную сеть, действовавшую на всех восточных территориях, оккупированных австро-германскими армиями». Но его секретный доклад создает совершенно иную картину: «Идея заключалась, конечно, в том, чтобы объединить работу по „выявлению“ с диверсиями и вербовкой». В своей книге он отдает дань «патриотическим» чувствам бывших царских офицеров, которые действовали против Советской власти. Курьерская связь, которую он наладил в июле; почти целиком зависела от этих офицеров, так же как и вербовка.

•Летом перед Хиллом особенно остро стоял вопрос о вербовке. В его докладе говорится: «В начале июля стало ясно, что вскоре возникнет потребность в новобранцах для Севера, поэтому для выполнения этой задачи была создана новая подсекция. Было отобрано несколько офицеров различных специальностей, им были выданы авансы, чтобы они могли отправиться на Север. Мы понимали, что до создания фронта отправка на Север завербованных офицеров не может принять больших масштабов, но с его созданием, как нам казалось, в этом отношении появятся большие возможности». Таким образом, будущий Архангельский фронт, так же как фронты на Дону и в Сибири, обеспечивался завербованными капитаном Хиллом офицерскими кадрами.

До высадки союзников в Архангельске Хилл провел следующую работу:

Наблюдение на московских вокзалах. Поскольку ожидалось, что войска будут перебрасывать через Москву, было решено разместить для слежки специальных агентов на всех вокзалах.

Диверсионные группы. Небольшая диверсионная группа была создана в июле.

Пропуска. В июле начало работать бюро по снабжению фальшивыми паспортами, пропусками и документами.

Еще в марте 1918 года Хилл установил постоянную связь с тайной контрреволюционной организацией, созданной Борисом Савинковым. Об этом он черным по белому пишет в своей первой книге. В эту организацию входили не только эсеры, но и офицеры бывшей царской армии. «Меня все время держали в курсе относительно планов Савинкова по организации мятежа в Ярославле», — добавляет он. Восстание произошло 6 июля 1918 года. Оно было подавлено лишь две недели спустя.

Когда читаешь секретный доклад и первую книгу капитана Хилла, поражает, какие огромные материальные средства были ему предоставлены. Вот что он писал о тайной контрреволюционной организации: «Требовалось оружие, деньги, фальшивые пропуска и, главное, мое непосредственное руководство. Всем этим я обеспечивал организацию». Об источнике его фондов становится известно из второй книги. Он пишет: «Я так устроился, что финансирование моей работы, происходило из источников внутри страны». Вероятнее всего, средства поступали из фондов, которыми все еще располагали бывшие владельцы и чиновники национализированных банков. Эти фонды создавались путем обмена рублей на фунты стерлингов или чеки английских банков. Из этих средств, как это видно из документов министерства иностранных дел, Локкарт начиная с апреля снабжал крупными суммами различные контрреволюционные организации (один миллион рублей «Национальному центру» в июле. Десять миллионов совместно с французами — Алексееву на Дону и т. д.).

На протяжении нескольких месяцев капитан Хилл не только собирал информацию (обычная цель разведывательной работы), но и способствовал саботажу, уничтожению народного имущества, участвовал в подготовке военных заговоров и мятежей против Советского правительства. Будучи официально принят в стране в качестве офицера иностранной, формально дружественной армии, он в действительности вел, как он сам писал, «двойную жизнь». По его словам, он носил то форму британского офицера, то штатскую одежду, посещая своих агентов в различных частях Москвы.

Вполне естественно, Хилл был хорошо осведомлен о планах Рейли — склонить латышских стрелков к восстанию против Советской власти посредством «убеждения», то есть подкупая их. Подобно Локкарту, он тщательно скрывает свою активную роль в осуществлении этих планов, выдавая себя за простого очевидца событий. Однако примечательно то, что после провала заговора, когда Локкарта арестовали, Хилл вынужден был скрываться, но и тогда он не оставлял мысли найти среди латышей «сочувствующих» и направить их тайно в Латвию. В докладе военному министерству он сообщает: «Поскольку мы уже затратили столько денег, имеет смысл потратить еще немного, чтобы спасти хоть что-нибудь из-под руин. Я собрал полдюжины латышей, лично мне известных, и отправил их для организации подрывной антибольшевистской работы в Ригу, Либаву». Эти города были оккупированы немцами, но всесильный капитан Хилл послал их работать не против немцев, а против большевистского подполья.

Таким образом, делая вид, что сотрудничает с советскими властями и будто бы направляет свою деятельность против Германии, капитан Хилл тоже «играл свою роль» в войне против большевиков «по возможности тихо». Однако советские власти прекрасно были осведомлены о его деятельности, равно как и других агентов. Об этом красноречиво свидетельствует послание Локкарта министерству иностранных дел от 2 февраля 1918 года. «По моему мнению, — пишет он, — даже в настоящее время большевистское правительство не одобряет идею разрыва отношений с Англией. Доказательством этого является его нежелание сделать достоянием гласности наши интриги в этой стране, о которых ему хорошо известно».

Помимо деятельности Хилла и Рейли, следовало бы упомянуть по крайней мере еще одну тайную британскую организацию, действовавшую с первых дней установления Советской власти. Ее членом был капитан военно-морского флота Кроми, оставшийся в британском посольстве на положении исполняющего обязанности военно-морского атташе, когда посол в феврале покинул Петроград. Многие документы, преданные гласности благодаря раскрытию архивов министерства иностранных дел, проясняют некоторые места в книге Локкарта «Мемуары британского агента», в которой повествуется о деятельности тайных британских организаций.

Это, во-первых, телеграмма г-на Линдлея из Петрограда, в которой передается послание капитана Кроми начальнику военно-морской, разведки 22 февраля 1918 года. Вот ее текст: «На Балтийском флоте, по всей видимости, не существует эффективного контроля. Я надеюсь организовать уничтожение всех имеющих ценность судов с помощью адмирала Рогворова и адмирала Бачерева». Во-вторых, это телеграмма Локкарта от 25 мая: «Если нам предстоит вмешаться в дела России без согласия большевиков, как это теперь представляется вероятным, то будет абсолютно необходимо уничтожить Балтийский флот. Я несколько раз беседовал по этому вопросу с капитаном Кроми. Как вам известно, он по своей инициативе провел в этом направлении определенную подготовку. Флот должен быть уничтожен почти одновременно с нашим вторжением» (парафировано в министерстве иностранных дел лордом Керзоном, лордом Хардингом и г-ном Бальфуром). Третьим документом является сообщение, посланное из Стокгольма британским посланником 7 сентября 1918 года, в котором говорится, что секретарь американской миссии в России Норман Армур, проезжая через Стокгольм, встретился с ним и сказал, что «три недели назад в Москве Локкарт известил его о том, что ему удалось подкупить латышских стрелков и что этот план известен французскому и американскому консулам и одобрен ими. Ему, Армуру, ничего не известно о намечавшемся на 10 сентября государственном перевороте — заговоре, который, как сообщают большевики, был ими раскрыт. Он этому сообщению не верит. Армур предполагает, что командир латышей решил просто отменить операцию. Что же касается Петрограда, то он видел Кроми за два дня до вторжения в посольство. Армур думает, что захваченные большевиками секретные документы — это составленные Кроми списки русских, намеченных для вербовки, и т. п. Ему не было известно, имеет ли Кроми отношение к планам Локкарта, касающимся латышских стрелков». Интерес представляет также заявление, составленное 3 сентября в министерстве иностранных дел в связи с сообщением об убийстве Кроми, после того как тот застрелил двух красногвардейцев, производивших обыск в здании посольства. В отношении приготовлений Кроми к уничтожению Балтийского флота в заявлении говорилось: «Его деятельность, осуществлявшаяся в течение нескольких месяцев с постоянным риском для жизни, неизбежно должна была привести к сотрудничеству с русскими, враждебно настроенными к большевистскому режиму. Вполне вероятно, что в его планы входило разрушение некоторых мостов, как это утверждают большевики».

Таким образом, и деятельность Кроми, хотя она велась «по возможности тихо», полностью соответствует генеральному плану, составленному г-ном Бальфуром и одобренному военным кабинетом 21 декабря 1917 года в качестве руководства к действию для различных государственных ведомств, непосредственно подчиненных ему.