12

В своих неопубликованных воспоминаниях Янг писал: «Я покинул Архангельск на первом же корабле, отплывавшем из этого порта после оккупации, и прибыл в Лондон в последний день августа. Я был первым британским должностным лицом, если не первым гражданином союзной державы, прибывшим в Англию после начала военных действий на Севере России. Этому предшествовало двух- или трехнедельное отсутствие связи даже с западными государствами». Фактически между Архангельском и Англией не было даже почтовой связи в течение шести месяцев. Все еще находясь во власти определенных иллюзий относительно политики правительства и не зная о декабрьском (предыдущего года) решении военного кабинета, Янг надеялся «довести до сведения правительства Его Величества подлинные факты о случившемся. Помимо того, что правительство действовало исходя из ложных представлений, было ясно, что многие наши действия в России совершались без его ведома и санкции. Если наши попытки свергнуть советское правительство потерпят провал (они, по моему мнению, несомненно его потерпят), Британия окажется в весьма затруднительном положении».

Сразу же по прибытии Янг отправился в министерство иностранных дел. Его бывший коллега по консульству, временно работавший в министерстве, провел его к сэру Джорджу Клерку, руководителю Северного отдела, занимавшегося русскими делами. Клерк был членом миссии лорда Милнера, посетившей Россию в 1917 году. Янг писал о нем: «Великосветские сплетники рассказывали о Клерке два анекдота. Говорят, что, прибыв в Россию, он принял одного видного царского сановника, находившегося среди встречавших, за проводника спального вагона и потребовал у него воды для бритья, а по возвращении в Англию за несколько дней до свержения самодержавия поставил свою подпись под докладом, в котором говорилось, что никогда еще русский народ не был так предан императорскому трону, как теперь!»

Предположения Янга о том, что в отношении России допущена ошибка и что от имени Великобритании вершатся дела, о которых министерство иностранных дел не знает и которые могут вызвать «горькое разочарование» правительств союзников, были встречены «зловещим молчанием». Лицо сэра Джона прояснилось, когда Янг рассказал ему о протесте Чайковского против поведения британских военных властей, и он попросил изложить это в письменном виде. Янг так и поступил. Текст заявления Янга от 4 сентября заслуживает того, чтобы привести его полностью. Следует подчеркнуть, что в министерстве иностранных дел оно было воспринято с поразительным равнодушием. Это заявление указывает на сохранившиеся иллюзии автора о возможности «примирения» различных классов и партий в Советском государстве «на основе крестьянско-буржуазной политики», что видно из последних абзацев.

«1. В день моего отъезда из Архангельска (16 августа) меня посетил г-н Чайковский, глава временного правительства в городе. В ответ на мои просьбы он откровенно изложил свои взгляды относительно действий союзников в Архангельске.

Он считал абсолютно необходимым создание сильной русской гражданской власти в Архангельске, которую поддержат союзники. Временное правительство, которое он возглавлял, состояло из бывших членов Учредительного собрания от северных и северо-западных губерний (Вятской, Архангельской, Вологодской, Новгородской и некоторых других) и, следовательно, могло претендовать на то, чтобы получить мандат.

Несмотря на это, сказал он, „военное командование союзников (т. е. генерал Пуль), видимо, не осознает этой необходимости и не упускает случая, чтобы либо проявить пренебрежение к русской гражданской власти, либо подорвать ее престиж“. Пуль назначил одного французского офицера военным губернатором Архангельска, который приостановил, например, деятельность комитета, учрежденного временным правительством для расследования дел политических заключенных, попавших в руки большевиков до или после союзной оккупации.

Г-н Чайковский жаловался, что Пуль не ответил на письменную просьбу принять его и обсудить некоторые вопросы. Он даже не назначил ему аудиенцию. „Генерал Пуль считает себя верховной властью в Архангельске“, — сказал он.

Требование командования союзников выделить помещения, которых и так не хватает, для размещения служб и персонала в городе, также тревожит временное правительство. Его члены достаточно деликатны, чтобы заявить твердо союзникам: „по одежке протягивай ножки“. Это тем более прискорбно, что русские власти в Архангельске всегда, даже при царском режиме, отличались скромностью в частных и официальных запросах. Генерал Пуль начал с того, что реквизировал для себя и своего персонала самый большой и красивый частный дом, принадлежащий одному русскому гражданину, владельцу лесопильного завода. Даже большевики разрешили владельцам занимать часть этого дома. Только после того, как жена владельца сказала генералу Пулю, что он „хуже большевиков“, он разрешил им сохранить за собой четыре комнаты. То же самое происходило в многочисленных военных ведомствах союзников. Были реквизированы здания школ, и в больших комнатах, где могли бы разместиться четыре или пять человек, часто можно было видеть стол, за которым сидел один офицер.

Вскоре после прибытия генерала Пуля на улицах стали расклеивать приказы за его подписью, начинавшиеся словами „я запрещаю“. „Запрещаю“ устройство собраний, даже на частных квартирах, без „предварительного одобрения“ и вывешивание каких-либо флагов, кроме царских. Даже большевики проявляли умеренность в использовании личных местоимений в приказах. Проведя кабель своего частного телефона под водой в гавани, капитан крейсера „Аттентив“ издал приказ за своей подписью, гласивший, что ни одно судно „не имеет права“ становиться на якорь вблизи крейсера (чтобы не повредить кабель).

14 августа в третьем номере новой газеты „Возрождение Севера“, среди корреспондентов которой числятся Чайковский и несколько других членов временного правительства, появилась анонимная статья. В ней выражалось разочарование по поводу неопределенности и неискренности воззвания генерала Пуля к гражданам России. В заключительной части статьи действия союзников уподоблялись „колониальной политике… с той разницей, что африканцам не предлагают избрать собственную форму правления“.

Согласно имеющейся у меня информации, к редактору был направлен французский офицер с требованием сообщить имя автора статьи. В этом ему отказали. Произошла бурная сцена.

Г-н Чайковский жаловался также на попытку военного командования союзников захватить без согласия местных властей весь имевшийся небольшой запас бумаги для издания русской газеты, которую Пуль намеревался поддерживать материально. Редактором ее собираются назначить Семеновича, в прошлом, по утверждению Чайковского, связанного со старым „Новым временем“ и, следовательно, придерживающегося иных политических взглядов, чем временное правительство.

2. Послы союзников прибыли в Архангельск с Мурманского побережья неделю спустя после вступления военных сил в город и в результате застали их уже „удобно расположившимися“ на лучших местах. Представитель правительства Его Величества по гражданским вопросам все время занят безнадежной „борьбой“ (к сожалению, это неприятное слово отражает ситуацию) за законные действия. Он выступает против вмешательства адмиралтейства и организаций военного министерства в вопросы чисто гражданского характера.

Из высказываний приближенных генерала Пуля я сделал вывод, что, по их твердому убеждению, вся союзная организация должна находиться иод контролем генерала Пуля. Когда я после высадки экспедиционных сил спросил у адмирала Кемпа, возможно ли возвращение дипломатического корпуса, он ответил: „Мы не допустим прибытия дипломатов“.

Хотя г-н Линдлей был моим гостем в течение недели, он не был откровенен. Весьма печально, что Архангельск теперь более чем когда-либо являет собой водонепроницаемый отсек. Сотрудничество невозможно из-за соперничества между родами войск, ведомственных предубеждений и личного честолюбия. Однако я пришел к выводу, что Линдлей вместе с американским послом делал все возможное, чтобы отстоять законные права временного Правительства перед лицом британских военных властей с их диктатом. Даже если он в этом преуспеет, много дорогого времени уйдет на разбор мелких интриг там, где должно существовать тесное сотрудничество. Единственным действенным средством было бы ограничение функций военного командования чисто военными делами, предоставив решение гражданских и хозяйственных вопросов русским гражданским властям при искренней поддержке, а не диктате со стороны представителей союзников.

Военная ситуация с быстрым приближением суровой северной зимы будет становиться все серьезнее, поэтому нельзя отвлекать военных от непосредственных дел и использовать их там, где они не имеют никакого опыта. Кроме того, существует опасность, что военные будут использованы в качестве орудия реакционеров и сторонников реставрации монархии. Это было бы пагубно для стабилизации обстановки на севере.

Временное правительство, несомненно, далеко от совершенства. Наверное, оно нуждается в обновлении и включении в свой состав людей практического склада. Союзникам не следует поддерживать какую-то одну партию. Они. преуспеют наилучшим образом, попытавшись примирить классы и партии на основе крестьянско-буржуазной политики, подкрепленной энергичной экономической деятельностью. Только такая деятельность может удовлетворить народные массы.

4 сентября 1918 года

(Подпись) Д. Янг, британский консул, Архангельск».

Чиновники министерства иностранных дел, конечно хорошо знавшие, что вся деятельность британских военных властей в России ведется в тесном сотрудничестве с «реакционерами и сторонниками реставрации монархии», ограничивались попросту тем, что делали пометки на заявлении Янга. — «Этот доклад о неблагоразумных поступках военных властей довольно грустно читать, но без сомнения, иметь дело с русскими совершенно невозможно» (Е. Н. С.). «Министр уже видел этот доклад» (Дж. Д. Грегори). Простая пометка на заявлении Янга — «X» (лорд Хардинг).

Они, возможно, считали, что и с Янгом, питавшим иллюзии относительно британской политики в России, «иметь дело совершенно невозможно». Когда, представив вышеприведенный документ сэру Джорджу Клерку, Янг обратил его внимание на особые обстоятельства, объясняющие вторжение большевиков в здание английского посольства в Петрограде и убийство капитана Кроми (о чем сообщалось тем утром в газетах), а также на то обстоятельство, что вооруженные силы союзников начали военные действия без объявления войны, сэр Джордж был «также многозначительно молчалив, как и при первой нашей встрече». Но когда Янг, уходя, «выразил наивное желание вскоре представить свой обычный отчет о событиях предыдущего месяца», который, как он считал, «мог бы помочь правительству Его Величества узнать правду о ситуации в России, он встревожился и строго запретил представлять какой бы то ни было отчет». Это очень удивило Янга. Он не мог понять, почему вопрос о представлении доклада, еще даже не написанного, так встревожил ответственного чиновника министерства иностранных дел. «Может быть, он счел, что секретный архив этого министерства — совсем неподходящее место для хранения подобного доклада?» С одной стороны, писал Янг, можно было предположить, что Клерк говорил от имени г-на министра Керзона, с другой стороны — что от министра утаивали важную информацию.

Во всяком случае, Янг в то время не послал никакого доклада в министерство, хотя он подготовил его на тот случай, если таковой потребуется. Суть доклада, как показывает документ, сохранившийся в его бумагах, заключалась в том, что «представителям британского военного командования было разрешено с санкции правительства Его Величества или без таковой участвовать в бесчестных и опасных заговорах заодно с антисоветскими русскими группировками». Члены этих группировок руководствовались корыстными интересами. Цель заговоров, организуемых под защитой дипломатического иммунитета, состояла в свержении Советской власти в стране, гостеприимством которой британские представители пользуются и население которой они формально заверили в том, «что правительства союзников не имеют намерений вмешиваться во внутренние дела России». Такие методы, утверждал Янг, «несовместимы с правдивым и достойным поведением».

Кроме того, Янг был уязвлен тем, что его все время держали в неведении относительно политики, проводимой правительством, и он до самого начала интервенции мог лишь, гадать о ней. «Если британское правительство решило действовать прусскими методами, то следовало бы по крайней мере разослать всем поглощенным работой британским представителям в России секретный циркуляр, извещающий их о том, что официальные заявления относительно справедливости, чести и гуманности и т. д. не должны приниматься всерьез, поскольку они предназначены всего лишь для пропаганды».

Янг, вероятно, понял, что настал наконец подходящий момент обратиться в министерство иностранных дел по личному вопросу. Он находился на консульской службе уже одиннадцать лет, из них три года в Архангельске, где он все еще официально числился вице-консулом, хотя фактически исполнял в полном объеме обязанности консула и ему полагались и соответствующий ранг, и значительно более высокий оклад. В Мурманске один военнослужащий, «словно с неба свалившийся на эту должность» в 1916 году, был немедленно произведен в консулы, в то время как Янг продолжал пребывать в том же ранге, что и три года назад.

После этого письма 25 октября он был временно принят (на три или четыре месяца) в министерство в русскую секцию отдела внешней торговли на ставку консула.

В течение последующих недель, по мере того как война с центральными державами быстро приближалась к концу, кампания в прессе против Советской России и в поддержку интервенции союзников заметно ожесточилась. В это время Янг получал письма от своих друзей в Архангельске, которые оказывали воздействие на его взгляды. Ниже приводятся выдержки из писем Янгу Г. Д. Вискеманна, исполняющего обязанности вице-консула в Архангельске.

21 августа. «…Реквизиция домов и квартир продолжается и вызывает большое недовольство… Самое трудное — это подобрать жилье для дураков с должным учетом порядка их старшинства…»

9 сентября. «… Набор в военные части жалкий, и совершенно очевидно, что те, кто вступает, делают это только ради получения пищи и одежды… Штатские буржуи теперь, когда их шкура в относительной безопасности, а банковский счет выглядит немного краше… не делают ничего, чтобы помочь делу. Зарплата произвольно снижается, а взамен выдаются пайки. Жены буржуев еще более отвратительны, чем их мужья. Все происходящее они рассматривают как досадное недоразумение, поскольку нет больше шоколада по 60 рублей за плитку, в связи с тем что лавку, в которой продают сладости, пришлось закрыть из-за ужасающей спекуляции этим и другими товарами…»

18 сентября. «…Не в силах описать события после моего последнего письма… Совершаются перевороты и контрперевороты, происходят стачки, исчезают правительства и так далее… Никогда не знаешь, существует правительство или нет, впрочем, как бы то ни было, это не имеет особого значения. Кемп делает еще одну попытку выпроводить всех женщин и детей, подданных союзных держав, но я, кажется, усмирил его… Я создал похоронное бюро для ухода за кладбищем и могилами, но мы с трудом справляемся с поставкой гробов — почти исключительно для несчастных янки, которые мрут как мухи от инфлюэнции…»

4 октября. «…Ради всего святого, не возвращайся сюда, по крайней мере пока происходит этот фарс… Ты никогда не видел такой заварухи в своей жизни… Мы совсем потеряли голову из-за этой „испанки“, унесшей жизни 70 американцев…»

3 ноября. «…Как много я мог бы и должен был бы написать, но, полагаю, будет лучше, если воздержусь. Достаточно сказать, что тебе очень повезло и ты не видишь всего, что здесь творится… Если они хотят послать тебя в Россию накануне новой экспедиции, цостарайся, чтобы это были юг и Одесса… Ты не представляешь себе, что здесь происходит. Последние события таковы: только что прислали новые, красиво отпечатанные денежные знаки, каждый банкнот, большой и малый, буквально усеян двуглавыми орлами, имперскими коронами и монограммами „Николай II“, не говоря уже об обычных гербах старых приспешников — Финляндии, Польши и т. д. Это ли не лучшая агитация среди населения за большевиков? Власть имущие рвут на себе волосы… Почти на каждом судне половина команды лежит в лежку, а на одном — 16 матросов и 2 офицера протянули ноги… Говорю тебе, в похоронном бюро работают сверхурочно, а на кладбище скоро не останется свободных мест».

Феликс Коул, теперь американский консул и жертва тех же иллюзий, что и Янг, писал в том же тоне 5 октября. Он сообщал о попытке военного переворота в сентябре, после месяца оккупации, которая «начисто отбила охоту восторгаться союзниками. Прекрасная возможность поладить с Россией — демократической Россией — была утрачена, и утрачена безвозвратно». Министры правительства хотели уйти в отставку, но он отговорил их: этот акт подтвердил бы, что «большевики правы в отношении интервенции». Правительство осталось, но «презираемое всеми и бессильное, жалкий фиговый листок нашей оккупации…»

Именно под воздействием этих писем и в свете чудовищной дезинформации в прессе о Советской России Янг пришел к выводу, «что правительство Его Величества в действительности не знало всей правды. Из уважения к правительству Его Величества и из почтения, обязательного для каждого должностного лица, я не мог даже на мгновенье допустить, что оно, зная правду, решилось на вторжение в Архангельск». Поэтому он пошел на «сознательное нарушение дисциплины», которое, как ему казалось, «быстро привлечет внимание министра иностранных дел».

Не менее искренним, чем его замечание о «почтении», которое он обязан проявлять в отношении министра иностранных дел, было его решение предложить задуманную им статью газете «Дейли мейл», которая была рупором наиболее яростных приверженцев интервенции. Лишь после того, как Янг написал статью и она была отвергнута, он отдал ее в газету «Геральд». Об этом его просили Б. А. Лэнгдон-Дэвис и У. Н. Юэр, Редактор иностранного отдела газеты. Оба они, так же как и Янг, были выпускниками Кембриджа, с которыми он встретился в «клубе 1917», основанном левыми социалистами после Октябрьской революции. Поэтому эти двое были особенно заинтересованы в статье Янга.

13

Статья, написанная Янгом для «Геральд», помещена в качестве пролога к этой книге. Из текста статьи видно, как на протяжении мучительных месяцев 1918 года менялось настроение Янга: сначала он испытывал огорчение, потом негодование, которое в итоге сменилось замешательством.

Ни одна английская газета не осмелилась прокомментировать статью Янга или хотя бы упомянуть о ней. Даже либеральные газеты, выступавшие с критикой интервенции, вроде «Манчестер гардиан», «Вестминстер газетт», «Дейли ньюс» и ее вечернее приложение «Стар» промолчали о статье в «Геральд». Это было естественно в тогдашних условиях, когда пресса все еще сильно ощущала воздействие условий военного времени. Кроме того, эти газеты поддерживали на выборах либо консерваторов, либо коалицию консерваторов и либералов, либо либералов-асквитовцев и боялись, как бы публикация такого «подрывного» документа не оттолкнула от них избирателей. Сказанное, бесспорно, применимо и к таким респектабельным еженедельникам, как «Нью стейтсмен», слегка критиковавший интервенцию, или «Спектейтор», безусловно поддерживавший интервенцию.

Лишь два основных социалистических еженедельника сообщили о выступлении Янга. «Лейбор лидер», орган Независимой рабочей партии, опубликовал 19 декабря статью под заголовком «Восстановление порядка в России», в которой приводилось много цитат из публикации Янга. В редакционной статье Филип Сноуден с гневом писал: «Наше правительство состоит в союзе со всеми реакционными силами в России, и единственной целью нашей оккупации является свержение правительства, поддерживаемого подавляющим большинством русского народа, потому что характер этого правительства совершенно не устраивает имущие классы стран-союзниц… Британское правительство и его союзники пишут страницу истории, которая будет одной из самых позорных из когда-либо написанных». Газета «Кол», орган британской социалистической партии, опубликовала выдержки из статьи Янга на первой полосе и сопроводила их комментариями одного Из лидеров социалистической партии Е. С. Файрчайльда, также заклеймившего политику Британии. «Уоркерс дредноут» Сильвии Панкхерст, длительное время выступавший против интервенции, тем не менее держался своей особой сектантской позиции, обрушившись на «Геральд» за его антисоциалистическую политику и не упомянув статью Янга.

Статья Янга в «Геральд», конечно, была замечена чиновниками министерства иностранных дел. Телеграмма г-на Линдлея из Архангельска сэру Эрику Драммонду гласила: «Я только что прочел в „Геральд“ от 14 декабря дезинформирующую и предосудительную статью, написанную Дугласом Янгом, недавно уехавшим из Архангельска. Не можете ли вы сообщить мне, где он сейчас находится?» Ответ пришел от лорда Керзона: «Г-ну Янгу предложено представить объяснения по поводу упомянутой статьи, до их представления он отстранен от службы. Письма в газету „Таймс“, опубликованные в номерах от 19 декабря и 6 января, также написаны им».

Вслед за шоком, вызванным статьей в «Геральд», в официальных кругах разразился грандиозный скандал в связи с публикацией в газете «Таймс» писем адмирала Кемпа и Дугласа Янга. Через две недели должны были состояться всеобщие выборы. 13 декабря 1918 года «Таймс», которая, естественно, была в первом ряду сторонников интервенции, опубликовала статью Кемпа, написанную специально в связи «с приближающимися выборами» и в связи с тем, что «значительная часть членов лейбористской партии выступала против интервенции и за вывод войск союзников из Северной России».

Кемп писал, что «тысячи граждан стран-союзниц спасаются бегством», в то время как Мурманску «угрожает немецкое наступление из Финляндии». Вначале Советское правительство, которое существует «de facto», якобы одобрило интервенцию союзников. Когда Советское правительство изменило свою позицию, «возможно под давлением немцев», власти на местах отреклись от него и «решили связать свою судьбу с союзниками», поэтому оккупация Архангельска «была неизбежна». Советское правительство «фактически объявило войну союзникам». Граждане из союзных держав были заключены в тюрьмы, подвергались ужасающе жестокому обращению и во многих случаях официально приговорены к смертной казни, а британского военно-морского атташе убили «солдаты регулярных войск Российской республики». «Вход в архангельский порт кораблям союзников был воспрещен», тогда как город находился на «грани голода», а Советское правительство в это время продавало военное снаряжение и «сотни тысяч тонн» угля немцам «для использования против союзников на Западном фронте». Теперь интервенты ниспослали населению оккупированных территорий «счастье упорядоченного правления под эгидой русской национальной администрации». Кемп требовал оккупации Кронштадта, Петрограда и Москвы и «выдачи союзникам Ленина и главных комиссаров». Он утверждал, что, прослужив «длительное время» в России, с 1915 по 1918 год, он хорошо осведомлен о «происходящих ныне событиях».

Голословные по своей сути утверждения Кемпа о большевиках мало чем отличались от тех, которые в течение месяцев не сходили со страниц английской прессы. Но его заключительная фраза переполнила чашу терпения Янга, и буквально на следующий день он опубликовал ответ Кемпу в «Таймс». Он оспаривал утверждение Кемпа, будто тот что-либо знает об Архангельске при большевиках. Адмирал покинул город 17 декабря 1917 года, затем приехал лишь на несколько дней в июле и не возвращался в Архангельск вплоть до прибытия экспедиционных сил союзников 2 августа. Янг утверждал, что является единственным британским официальным лицом, достаточно компетентным, чтобы высказать авторитетное мнение о положении в Архангельске за весь период от 17 декабря до 7 августа.

Он высказал мысль, что позиция Советского правительства могла измениться «потому, что „мы перешли от антигерманской политики к политике откровенно антисоветской“». Он отметил, что арест британских подданных и убийство Кроми произошли после оккупации, а не до нее. В действительности положение англичан даже в Москве, как об этом заявил личный секретарь Локкарта, «стало стесненным, лишь начиная с 4 августа». Далее Янг утверждал, что «в Англии существует мнение, согласно которому наше поведение в отношении Советского правительства не отвечает английским понятиям справедливости и чести». В частности, действия «некоторых британских представителей в России» дают советским властям «веские основания подозревать нас в том, что мы их обманываем и ведем двойную игру». В качестве примера Янг напомнил Кемпу о беседе с руководителями Архангельского совета, на которой они оба присутствовали. Разве, не говорил Кемп о том, что действия союзников на Белом море «не. направлены против Советского правительства». А несколько дней спустя советские руководители поставили в известность Янга и Кемпа «об актах произвола, совершенных военно-морскими силами союзников на западном побережье Белого моря, в том числе о расстреле трех членов Кемского совета». Это сообщение было подтверждено неопровержимыми фактами. Янг утверждал, что во время переговоров об обмене товаров советские власти были готовы пойти ему навстречу. Всякая возможность достижения «модус вивенди» рухнула как карточный домик после высадки союзников.

Высадка оказалась безуспешной. «Мы должны благодарить бога, что там не было немцев, поскольку советские войска без чьей-либо помощи сумели оттеснить нас назад к Архангельску. Единственный ее результат состоит в том, что она отрезала 150 тысяч жителей в Архангельске от 150 миллионов русских. Жителям города пришлось поступать в соответствии с нашими требованиями». Янг предложил союзникам сесть за стол переговоров и подвергнуть наши действия в отношении России «проверке на пробном камне» предложений президента Вильсона.

Публикация этого письма получила отклики в прессе. В газете «Стар» в тот же день появились выдержки из него под заголовками: «Грубые ошибки союзников в России», «Британский консул проливает свет на обстановку», «Акты произвола». 18 декабря Милнер, военный министр, опубликовал статью, в которой оправдывалась интервенция, а 23 декабря в «Дейли ньюс» появился ответ на эту статью. Стиль этой публикации был явно схож со стилем письма Янга в «Таймс».

28 декабря, когда ответ Кемпа Янгу был напечатан, министерство иностранных дел начало обсуждать, что следует предпринять. Еще раньше лорд Керзон записал: «Г-н Янг — способный чиновник, проделавший полезную работу и в Архангельске, и в других местах своего назначения. Он, конечно, вправе придерживаться любого мнения. Действительно, в письме содержится много такого, что требует серьезного рассмотрения. Однако я полагаю, что г-н Янг должен был изложить свои соображения министерству иностранных дел. Мне кажется, что предание гласности своего мнения подобным образом подрывает всякую дисциплину и противоречит и практике, и традициям государственной службы. Растущая критика английскими социалистами и наших действий в России может несколько затруднить принятие в отношении г-на Янга таких мер, какие он заслуживает, однако мне кажется, что нельзя позволить чиновнику, поступившему таким образом, оставаться на государственной службе». А вот что писал лорд Хардинг: «Я думаю, г-ну Янгу следует сказать, что его поступок, а именно то, что он выступил в прессе по вопросам политики, не проконсультировавшись предварительно с министерством иностранных дел, несовместим с правилами, которыми руководствуются чиновники государственных служб».

Вероятно, эти должностные лица тогда еще не знали, что Янг пытался сделать именно то, на чем они настаивали, — «изложить свои возражения министерству иностранных дел», и что ему в совершенно недвусмысленных выражениях было в этом отказано.

В своем ответе адмирал Кемп прибег к тону, как об этом писал Янг в последующем письме, «который был бы более уместен на шканцах или в классной комнате». Кемп назвал письмо Янга «вредным, направленным на подрыв национальной политики, грудой неверных предположений и инсинуаций и смутных намеков на конкретные события». В частности, он утверждал, что ничего не знал о намерении союзников оккупировать Архангельск, когда там беседовал с советскими представителями, и что его заверения касались только Мурманского побережья, а также что он, кроме того, предупредил о том, что «любые приказы, полученные от правительств союзников, будут проводиться в жизнь». Что касается разоружения красногвардейцев в Кеми, то на этот счет имелась «взаимная договоренность», и три члена Кемского совета были застрелены при «оказании вооруженного сопротивления». Янг, признал он, был прав в отношении даты смерти Кроми, но его собственные (Кемпа) утверждения о дурном обращении с гражданами стран-союзниц были верны. Советское правительство «явно начинало проводить прогерманскую политику», в то время как позиция британского правительства «была до конца ясной», и ему не известен ни один случай, когда бы британское правительство вело «двойную игру». Большевики в Архангельске были «трусливыми бандитами», сбежавшими с многими миллионами рублей, украденных из государственных и частных фондов. Россия голодала не из-за оккупации Архангельска, а из-за того, что «в результате анархии была прервана транспортная связь и утрачены источники снабжения». Советское правительство неоднократно провозглашало себя «поборником анархий и сторонником истребления высших классов», писал Кемп.

В заключение Кемп заявил, что единственно возможные отношения между советскими руководителями и британским правительством — это отношения между «преступником и судьей», и добавил, что прежняя программа действий союзников в России должна включать «контроль в течение некоторого времени над всеми средствами транспорта и связи и над экономической системой России в целом».

Читатель может сам сделать выводы на основании документов, рассмотренных выше и дающих полную картину о целях, методах и самой подготовке интервенции как вдоль границ России, так и во внутренних ее районах о том, насколько утверждения Кемпа соответствовали действительности. Дуглас Янг мог не знать многого, но он знал самые главные факты и на них построил свой последующий ответ, напечатанный в «Таймс» 6 января 1919 года.

Янг отметил, что Кемп признал свою неправоту только по одному пункту вопроса о безопасности британских подданных, который, вероятно, должен был повлиять на общественное мнение накануне выборов. Адмирал утверждал, что «до вторжения союзников в Архангельск с британскими подданными обращались плохо». Янг писал, что в ответ на «заявление Кемпа в Архангельске от 6 июля о целях присутствия там союзников, какое бы значение он в него ни вкладывал, советские власти немедленно откликнулись на него и разрешили подданным союзных держав выехать из Архангельска». Британские граждане в городе не только не подвергались преследованию, но им были предоставлены многие привилегии. «Если бы они могли высказать свое мнение», они стали бы жаловаться не на большевиков, а на сбежавших представителей союзных держав. Кемп, может быть, припомнит, как в беседе с руководителями Архангельского совета между 6 и 11 июля он сказал, что, по его личному мнению, британскому правительству следует признать правительство Советской России. Не желая отвечать на все другие «нелепости» и искажения Кемпа, он хочет подчеркнуть тот факт, что «события в Мурманске вынудили советские власти сплотить свои ряды как в Архангельске, так и повсюду в России». Вопреки мнению Кемпа Янг писал, что русские не являются нацией трусов и что их кратковременная растерянность была «вызвана неожиданной бомбардировкой города самолетами союзников, против которых у них не было никакой защиты», а также тем, что среди командного состава в Архангельске было много бывших царских офицеров, с самого начала намеревавшихся изменить большевикам. Через, неделю после высадки русские остановили продвижение союзников и продолжают их удерживать. Смешно было бы ожидать от советских властей, что они отдадут казну и банковские фонды в наше распоряжение. Между тем казачьи офицеры после ухода большевиков «присвоили и поделили между собой несколько миллионов рублей, принадлежащих государству».

Еще не настало время, пишет в заключение Янг, осветить «всю отвратительную деятельность британских представителей, с которой Советское правительство не пожелало мириться; но такое время придет». При этом он предостерегал от «искажения и замалчивания фактов».

Много лет спустя, касаясь вопроса об обращении с британскими поданными в Архангельске, Янг писал: «Слово британского консула для местных властей было почти законом. Консульское свидетельство обеспечивало британскому подданному немедленный и полный иммунитет. Местные должностные лица делали все, что было в их силах, для обеспечения питанием и жильем граждан Британии и других союзных держав, прибывавших из внутренних районов России».

Намеревался или нет адмирал написать третье письмо — неизвестно. Газета не публиковала больше никаких материалов такого рода. Вполне возможно, что Кемп получил совет официальных властей прекратить свои выпады. Позже, 8 апреля 1919 года, сэр Рональд Грэм, временно исполняющий обязанности заместителя министра иностранных дел, в беседе с Янгом по поводу его письма в «Таймс» высказал мнение, что, возможно, первый ответ Кемпа на письмо Янга от 19 декабря «был предварительно санкционирован правительством Его Величества» (запись беседы, составленная Янгом).

Публикация писем, конечно, вызвала большую сенсацию, в частности среди трудящихся Англии. Они оказали большую поддержку только что возникшему движению «Руки прочь от России!». Из беглого знакомства с передовыми статьями либеральных газет видно, что критика «русской политики» правительства усилилась. В конце февраля 1919 года письма, которыми обменялись Кемп и Янг, были изданы в виде брошюры Народным бюро информации о России, созданным несколькими социалистическими организациями в Англии. Брошюра была озаглавлена: «Британский консул отвечает на антибольшевистскую клевету». Она получила широкое распространение. Автор этих строк, демобилизованный из армии через несколько дней после появления в газете последнего письма Янга, помнит, каким успехом пользовалась брошюра. На собственном экземпляре Янга имеется надпись, сделанная его рукой: «Эта брошюра была издана без моего непосредственного участия. Д.Я.».

Реакция в министерстве иностранных дел на эту публикацию была крайне враждебной. В то же время протесты общественности Англии против интервенции, которые приобретали все более решительную форму, сдерживали руководство министерства иностранных дел от расправы с Янгом.

Еще 31 декабря 1918. года, до появления заключительного письма Янга, одно высокопоставленное должностное лицо (сэр Виктор Уэллслей) сделало следующую запись в одном из документов, хранящихся в архиве: «Г-н Янг заслуживает по меньшей мере сурового порицания, и я лично думаю, что он должен быть уволен, но я, конечно, не могу сказать, насколько такие действия будут правильными в данных обстоятельствах». Это мнение разделяли г-н Дж. Д. Грегори и сэр Джордж Клерк. Кто-то из чиновников министерства добавил: «Я думаю, конечно, что он должен быть уволен, если нет возражений политического характера». Лорд Керзон высказал следующее мнение: «Дело с публикацией в „Таймс“ можно было бы уладить, потребовав от г-на Янга объяснений, но статья в „Геральд“ возмутительна. С другой стороны, вполне вероятно, что г-н Янг действует очертя голову и стремится обрести дешевую популярность. Быть может, для начала следовало бы уведомить его, если его отпуск кончился, что он назначается на другой пост, не в России, и проследить, как он себя там поведет».

Управляющий делами в министерстве иностранных дел написал: «Это дело кажется мне возмутительным. Чтобы поддержать в ведомстве какую-то дисциплину, с Янгом надо поступить решительно. Я думаю, следует потребовать, чтобы г-н Янг представил объяснения, и предупредить его, что до получения от него удовлетворительных объяснений он будет отстранен от службы».

Появление второго письма Янга поставило все точки над «i», и 25 января 1919 года лорд Керзон, исполняющий Обязанности главы министерства иностранных дел в отсутствие г-на Бальфура, распорядился, чтобы Янгу было отправлено уведомление по поводу его статьи и двух писем, которые содержали «критику политики правительства Его Величества относительно обстановки в России и поведения британских официальных лиц, коим проведение этой политики было доверено». Чиновники, состоящие на службе правительства Его Величества, не имели права (Янг вряд ли мог находиться в неведении на этот счет) выступать в прессе со своей точкой зрения по вопросам политики. В соответствии с этим Янгу предлагалось представить объяснения относительно своего поведения и сообщалось, что до получения удовлетворительных объяснений он отстраняется от исполнения своих обязанностей в качестве чиновника консульской службы.

О замешательстве, в котором пребывало руководство Янга, говорит тот факт, что в черновике уведомления, подготовленном Уэллслеем, имелась следующая фраза: «Я хочу указать на то, что вы могли бы в любое время представить министерству изложение ваших взглядов касательно политики правительства Его Величества в России, которые были бы с вниманием рассмотрены министром». Но фразу вычеркнули по причине, которая станет понятной читателю, если он вспомнит, что́ Янг писал о своей беседе в министерстве по возвращении из Архангельска, когда ему рекомендовали не представлять никакого «изложения собственных взглядов».

Янг не исполнял никаких консульских функций с конца октября 1918 года и, отметив это в своем ответе министерству от 28 января 1919 года, поставил вопрос, должен ли он приостановить свою работу в отделе внешней торговли. Это вызвало новый взрыв негодующих замечаний в министерстве иностранных дел: «Г-н Янг тщетно пытается увильнуть» (Дж. Д.Г.); «Это попросту увертка» (Х.Е.С.); «Отстранение, несомненно, означает прекращение оплаты и приостановление исполнения официальных функций» (управляющий делами); «Конечно» (В.В.). Соответствующее уведомление было передано ему 7 февраля 1919 года личным секретарем лорда Керзона.

В это самое время, писал он три года спустя, «я столкнулся со сложными личными проблемами. Моя жена получила сообщение о смерти матери в России. Горечь этого известия усугублялась сознанием того, что земельная, и иная собственность; которую она бы унаследовала, была для нее потеряна в результате революционных событий. Я в свою очередь в споре с министерством иностранных дел, казалось, стоял перед дилеммой: идти ли мне до конца с тем, что я считал своим общественным долгом, или же склониться перед силой обстоятельств», т. е. восстановиться на службе, являвшейся источником существования. В Это время обсуждалось предложение о встрече на Принцевых островах в Мраморном море, близ Стамбула, исходившее от Верховного совета союзников. Союзники обращались ко всем воюющим в России группировкам с призывом принять участие в мирной конференции на Принцевых островах. По мнению Янга, это давало некоторую надежду на скорое прекращение гражданской войны и интервенции в России и делало дальнейшие шаги с его стороны «излишними». Поэтому 4 марта 1919 года он направил свои объяснения в министерство.

В промежутке между этими событиями у руководства министерства иностранных дел появилась еще одна, неизвестная Янгу, причина досадить ему. 25 февраля правительственный инспектор торгового флота сэр Джозеф Маклей написал Бальфуру письмо «О работе в Архангельске в начале 1918 года г-на консула Янга, которая достойна самой высокой похвалы». После того как персонал военно-морского флота был отозван 18 декабря 1917 года, Янг встал на защиту британских торговых интересов. В частности, он стал заниматься вопросами перевозок. «Дело не только в том, что положение г-на Янга по политическим причинам было трудным, но и в том, что большая часть обязанностей, которые он взял на себя, полностью выходила, по нашему мнению, за рамки обычной консульской работы и была связана с переговорами об использовании русских судов, о погрузке и разгрузке и с другими делами, касающимися морского транспорта. В результате деятельности консула сэкономлены значительные денежные средства для правительства Его Величества». В письме содержалась просьба к Бальфуру поддержать ходатайство перед министерством финансов о выплате Янгу специальной денежной премии в размере 200 фунтов стерлингов.

В сложившихся обстоятельствах эти деньги были бы для Янга весьма кстати. Несомненно, именно в силу этих причин предложение пришлось не но вкусу в министерстве иностранных дел. «В обычной ситуации оно могло бы стать предметом обсуждения. Теперь об этом не может быть и речи», — такова была первая реакция одного из чиновников министерства X. Е. Сатоу ка письмо из Архангельска. Другой чиновник Джордж Клерк писал: «Предложение министерства торгового флота является неуместным, так как никто не сомневается в ценности работы г-на Янга. Мы подождем его объяснений. И если они окажутся, как я надеюсь, приемлемыми, мы поддержим предложение министерства торгового флота». Теперь понятно, почему сэру Джозефу Маклею был послан ответ с просьбой несколько повременить с этим вопросом.

4 марта 1919 года Янг представил свои объяснения. Копия документа сохранилась в его личных бумагах. Суть документа уже была изложена на предыдущих страницах. Но некоторые важные положения, пожалуй, заслуживают того, чтобы их выделить. Янг писал, что Кемп допустил неточности с «целью воздействовать на общественное мнение». Эти «неточности» Янг хотел исправить. Британское правительство допустило «существенную ошибку», сочтя, что антивоенная политика Советского правительства, «продиктованная главным образом экономическим истощением», являлась уже в силу самого факта прогерманской. Советское правительство, стремясь к достижению соглашения об экономическом сотрудничестве с союзниками, готово было смириться с действиями Британии против врага на Севере России «при условии, что эти действия не будут вестись через его голову и без его санкции». Однако «безответственным представителям британского военного командования» было дозволено вступать в бесчестный и опасный сговор с антисоветскими группировками «с разрешения или без разрешения правительства Его Величества». Эта деятельность, хорошо известная советским властям, а также подготовка союзниками чехословацкого мятежа и восстания в Ярославле подорвали доверие советской стороны и к словам, и к действиям союзников. Янг сам, несмотря на телеграммы, отосланные в Лондон в июне и июле 1918 года, не получил ясных указаний о британской политике. Он был удивлен, когда ему по возвращении в Англию не разрешили представить доклад министерству иностранных дел, хотя к этому времени «провал Архангельской экспедиции стал очевиден». Теперь он понимает, что правительство, по-видимому, не хотело слышать ни о чем, что «не дискредитировало бы Советское правительство». Этот его вывод подкреплялся кампанией в прессе, использовавшей «недостоверные и пристрастные свидетельства», дабы подготовить общественное мнение к интервенции в большом масштабе, в то время как могла бы быть достигнута «мирная договоренность с Советским правительством». Учитывая, что британское правительство применяло «методы, не совместимые с честными действиями», он хотел открыть глаза общественности на поведение союзников в России. И хотя Янг знал, что, поступая таким образом, он нарушает дисциплину и может потерять средства к существованию, он решил пойти на это, поскольку «ставил истину выше традиции и человеческие жизни выше чисто формальных соображений». Янг добавил, что до него и другие лица, получающие государственное жалованье, публиковали статьи и письма, выступали с лекциями о положении в России, которые основывались на опыте их деятельности в качестве официальных представителей в этой стране. Его проступок, по-видимому, состоит не в самом факте публикации, а в том, что его мнение отличается от мнения министерства иностранных дел. Он утверждал, кроме того, что политика, которую он отстаивал, была в последующем принята мирной конференцией.

Вся беда Янга состояла в том, что он не знал о решениях кабинета от 21 декабря и, следовательно, не понимал того, что действия Британии в отношении Архангельска составляли лишь часть комплексного плана, о Котором компетентные британские власти, политические и дипломатические, а также в не меньшей степени военные, были осведомлены и который поддерживали. Поэтому обвинения в том, что методы, применяемые в Архангельске в отношении Советской России, «не отвечали английским традициям справедливых и честных действий», были неуместны в послании Янга в одно из главных ведомств, с самого начала ратовавшего за такие методы.

Реакцию ответственных чиновников министерства на послание Янга можно было предвидеть. Из архивных документов видно, что они, однако, опасались общественности Англии, проявляющей все большее беспокойство политикой Англии в России.

«Единственное оправдание, которое он выдвигает, состоит в том, будто ему было сказано, что от него не требуют никакого отчета. Если нам придется отказаться от услуг г-на Янга, то я лично огорчился бы, поскольку он очень способный человек» (Е. Ф. Гай, начальник консульского отдела, 8 марта). «Дискутировать с ним бесполезно… Меня смущает только одно: что будет, если его уволить? Он может представить события в Архангельске в пробольшевистском освещении, и было бы весьма невыгодно иметь его не у дел. Он начнет выступать против антибольшевистской пропаганды, которую мы ведем. Ему можно было бы „зажать рот“, оставив его на работе при том условии, что он более не поведет себя дурно» (Дж. Д. Грегори, 3 апреля). Сэр Джордж Клерк отметил, что Янг посетил его. Клерк утверждал, что он настойчиво просил Янга представить доклад тогда, «когда он почувствует себя хорошо. Я знал, что его мнение отличается от мнения наших военных властей». Тем не менее имело место «грубое и преднамеренное нарушение долга», и руководство проявит снисходительность, если «разрешит ему подать в отставку». Сэр Рональд Грэм в записи от 4 апреля подчеркивает тот факт, что Янг, «несомненно, пишет грамотно», хотя его доводы не относятся к делу. Однако на Грэма «произвели большое впечатление его способности быстро ориентироваться в любой ситуации».. Сэр Рональд предложил объявить ему выговор. В тот же день лорд Керзон сказал: «Беда в том, что, в сущности, он оказался прав». В отношении выпада Янга против генерала Пуля Керзон пишет: «Кажется, всеми признано, что этот офицер создал там достойную сожаления неразбериху». Он согласился, чтобы Грэм выслушал Янга и принял от него извинения.

Ни в одном из комментариев этих официальных лиц не содержалось и намека на признание ошибок в политике британского правительства по отношению к России, что, в сущности, составляло основное содержание объяснительного письма Янга.

5 апреля 1918 года Янг получил приглашение явиться к сэру Рональду Грэму. Встреча состоялась 8 апреля. В своем неопубликованном отчете Янг писал: «Сэр Рональд Грэм был настроен дружелюбно, но, казалось, чувствовал себя неловко. Упомянув в исключительно лестных выражениях о моей службе в Архангельске и моей предшествующей работе, он дал понять, что я могу сохранить свою должность, если формально выражу свои сожаления по поводу проступка, состоявшего в том, что я высказал свое мнение публично без согласия министра. Он не коснулся обстоятельств, которые вынудили меня так поступить, и рассматривал вопрос исключительно как вопрос дисциплины». Поразмыслив и приняв во внимание, что было сделано предложение о созыве конференции на Принцевых островах, Янг 10 апреля направил извинительное письмо по поводу «серьезного нарушения служебной дисциплины». Прошло около трех недель, прежде чем 30 апреля 1919 года он получил уведомление от лорда Керзона. «Тон его весьма отличался от дружелюбного тона, в котором беседовал со мной заместитель министра». Керзон пригрозил отстранить Янга «от службы Его Величеству» в случае повторения такого грубого проступка. Несколько дней спустя министерство торгового флота выплатило Янгу причитавшиеся 200 фунтов стерлингов.

Однако вскоре снова возник конфликт между Янгом и министерством иностранных дел. Янг должен был направиться вице-консулом в Новороссийск, «где его услуги срочно требовались», а 9 мая министерство иностранных дел сообщило Янгу, что до отъезда он должен немного поработать в русско-скандинавском секторе отдела внешней торговли, «чтобы ознакомиться с последними событиями в районах Черного моря». Всем было известно, что именно в этих районах союзники оказывали всестороннюю поддержку генералу Деникину после того, как он и другие белогвардейские лидеры отвергли приглашение на Принцевы острова. Следовательно, новое назначение означало — и министерство иностранных дел понимало это не хуже самого Янга — «участие в движении», которое он считал «не только безнадежным, но и аморальным делом». Позже Янг писал, что, если учесть опыт его работы в Архангельске, это было «движение», в котором он «не мог участвовать, не запятнав своей чести». Быть может, именно по этой причине ему и была предложена эта должность.

Янг решил отклонить предложение министерства иностранных, дел. Он испытывал сильное переутомление. 15 мая Янг попросил предоставить ему отпуск без сохранения содержания на шесть месяцев, «для того чтобы отвлечься и отдохнуть от официальных обязанностей всякого рода». Этот жест, в сущности, был донкихотским, ибо по уставу министерства иностранных дел ему полагалась половинная оплата. Лорд Керзон был не настолько благороден, чтобы напомнить Янгу соответствующий пункт устава. Мелочное злопамятство, которым он славился по отношению к сотрудникам рангом ниже его, возобладало над остальными чувствами лорда. В письме, посланном 10 июня, — потребовалось почти четыре недели, чтобы его состряпать, — Янгу от имени Керзона сообщалось не только о предоставлении шестимесячного отпуска без сохранения содержания, но и о том, что «этот период не будет ему зачтен при исчислении будущей пенсии». С этого момента Янг потерял не только источник доходов, но и право на получение пенсии. В сущности, он был британским гражданином, свободным от обязательств перед каким-либо официальным институтом, и менее всего перед министерством иностранных дел. Но он всячески избегал любой общественной деятельности.

Однако в течение лета планы союзников о соединении их вооруженных сил на севере России с армией Колчака, наступавшей с востока, потерпели полный провал. Мало того, что продвижение их сил, как уже говорилось выше, было остановлено сравнительно недалеко от Архангельска, среди русских воинских частей, созданных под эгидой союзников, произошло несколько бунтов, в ходе которых были убиты британские офицеры. В американских частях также наблюдались несомненные признаки недовольства. К тому же Красная Армия нанесла Колчаку тяжелое поражение, и части его войск повсюду отступали. Более того, выяснилось, что несколько новых батальонов, направленных в мае из Англии в Архангельск якобы для помощи при эвакуаций английских частей, в действительности предназначались для пополнения сил союзников. Вместо подготовки к эвакуации предполагалось продолжать кампанию на протяжении зимы 1919/20 года. Поэтому движение «Руки прочь от России!» в Англии стало расширяться, особенно после того, как конференция лейбористской партии в конце июня приняла резолюцию, которая призывала объединить усилия с Британским конгрессом тред-юнионов и положить конец интервенции, «используя все возможности».

В этой ситуации, полагая, что он находится на положении частного гражданина, Дуглас Янг 6 августа 1919 года написал письмо премьер-министру Ллойд Джорджу. Он сослался на все свои телеграммы министерству иностранных дел в июне и июле 1918 года, когда он «защищал интересы Британии в качестве консула Его Величества в Архангельске и ощущал в полной мере ответственность за свои действия». Янг напомнил, все случилось так, как он и предупреждал. Далее он писал: «Положение войск союзников в Архангельске, по-видимому, вызывает большое беспокойство правительства Его Величества. Я убежден в том, что Советское правительство не имеет намерения наносить союзническим войскам какой-то военный разгром; мирная эвакуация означала бы моральную победу Советской России, которая бы полностью ее удовлетворила. Решение о такой эвакуации, по крайней мере на словах, было принято правительством Его Величества, и, следовательно, нет препятствий для его осуществления. Однако отправка новых войск в Россию и безуспешная попытка, о которой сообщается в сегодняшних газетах, оккупировать Онегу являются не чем иным, как проявлением нашей агрессии, что влечет за собой ужасающее кровопролитие и разрушения. Эта агрессия может рассматриваться как провокация и приведет только к тому, что большевистское руководство потеряет всякое терпение и начнет действовать вопреки собственным и нашим интересам».

Вот уже более года, продолжал Янг, «мой голос звучит подобно гласу, вопиющему в пустыне. Министерство пренебрегает мной и считает довольно опасным безумцем, а коллеги по дипломатической службе относятся ко мне как к „славному парню с причудами“».

Но даже в теперешнем своем положении Янг готов предложить свои услуги для обеспечения бескровной эвакуации. Он считает ее пока что возможной. Рискуя жизнью, он может попытаться попасть через Архангельск в Вологду или даже Москву. Янг готов пойти на этот риск «не ради правительства, чья слепота и безрассудство в основном способствовали возникновению теперешней ситуации, а во имя интересов моей родины, чувства гуманизма и всеобщего мира». Британские генералы и адмиралы до сих пор явно терпели неудачу в России, но не потому, что они плохо знают свое дело, а потому, что «они совершенно не разбираются в психологии другого народа». Янг приложил копию своего письма министерству иностранных дел от 4 марта.

Следует отметить, что еще раньше, чем Янг отправил письмо в министерство, У. X. Бакклер, атташе американского посольства в Лондоне, посетил Литвинова в Стокгольме и сообщил, что. по словам советского представителя, «большевики без сомнения в любое время согласятся на перемирие на Архангельском фронте».

Тон заключительной части письма Янга вряд ли можно считать вежливым в тогдашней ситуации. Однако выражения Янга были гораздо мягче по сравнению с выражениями, обычно употреблявшимися противниками интервенции.

По всей вероятности, судьбу письма Янга решило то, что в те месяцы казалось крупнейшим за все время событием в гражданской войне, — победа белых армий на юге России и на Украине в июне, июле и августе; Столкновения в районе Архангельска были всего лишь каплей в море по сравнению с перспективами, которые, казалось, эти победы открывали.

Так или иначе, Ллойд Джордж послал Янгу формальное уведомление о получении письма и переправил его без каких-либо пометок лорду Керзону. В министерстве иностранных дел на голову Янга посыпались новые порицания.

«Отправка г-на Янга в Архангельск не принесет ничего хорошего», — писал 1 сентября 1919 года генерал-майор Твейтс, начальник военной разведки, которому, вероятно, был передан на заключение вопрос о новом назначении Янга. «Не положено консулу обращаться непосредственно к премьер-министру по общим вопросам политики и по поводу его назначения, минуя министра иностранных дел. За такой поступок консулу, как правило, полагается строгий и заслуженный выговор. Однако вся предшествующая деятельность г-на Янга показала, что а) он является ценным государственным чиновником и б) что он человек, которого выговорами или увещеваниями невозможно заставить соблюдать правила поведения и подчиняться дисциплине. Поскольку его способности общепризнаны, то министерству следует пока закрыть глаза на его причуды и терпеть его до тех пор, пока не представится возможность избавиться от него» (г-н О’Малей). Он советовал не посылать ответа. Г-н Дж. С. Тилли писал: «Не думаю, что нам следует увольнять его за то, что он писал премьер-министру и предложил свои услуги, хотя тон его письма исключительно наглый».

Другие деятели в министерстве были более решительны. Дж. Д. Грегори 8 сентября записал: «Г-н Янг неисправим. У него нет никакого представления о правилах приличия. Конечно, обратиться к премьер-министру не так предосудительно, как выступить в прессе за спиной своего министерства. Но и этот его поступок показывает, что он не подчиняется дисциплине…» «Снисходительность, — написал он в заключение, — оказала бы деморализующее воздействие».

Очевидно, государственные чиновники были обеспокоены тем, как бы Янг не выдвинул неоспоримый довод о том, что гражданское лицо имеет право обратиться к главе правительства по вопросу национального значения. Более того, он внес предложение, которое явно могло навлечь на него самого большую опасность, и при этом не ставил вопроса о каком-либо «назначении» или вознаграждении. Но они знали также, что вопрос о дисциплине — несмотря на то что дисциплина была, по существу, не нарушена, поскольку Янг находился в то время вне службы, — представлял собой весьма удобное основание для лорда Керзона, чтобы разделаться с человеком, который, в сущности, ставил под сомнение необходимость войны против большевиков, политику, которую Керзон активно проводил в жизнь.

Так оно и получилось. Комментарий Керзона был таков: «С меня хватит г-на Янга. Я не намерен возвращать его на службу». Уместно напомнить, что к этому времени армия Деникина достигла Орла и находилась всего в каких-то 200 милях от Москвы. По мнению британского правительства, падения советской столицы следовало ожидать через несколько дней. Поэтому 9 октября лорд Керзон распорядился направить Янгу письмо и напомнить, что он уже имел объяснения в связи с его публикациями в прессе. В этом письме было сказано, что Янг теперь повинен не только в новом нарушении дисциплины, выразившемся в том, что, будучи сотрудником министерства иностранных дел, он, обойдя министра, позволил себе обратиться непосредственно к премьер-министру, но и в том, что в своем письме г-ну Ллойд Джорджу допустил дальнейшую критику политики правительства Его Величества и позволил себе более резкие высказывания. «Если бы вы являлись частным лицом, то были бы вольны высказывать в прессе или где угодно свои взгляды, но ваше положение иное, и, поскольку вы занимаете должность на государственной службе, на вас распространяются те же правила дисциплины, что и на других государственных служащих. Из того, что произошло, министру иностранных дел ясно, что, пока вы придерживаетесь своих взглядов, вам будет трудно в будущем, как это было и в прошлом, следовать общим правилам, поэтому ваше дальнейшее пребывание на консульской службе невозможно и можно считать, что оно окончилось».

Нигде в этом напыщенном письме лорд Керзон не указывает, какое же правило запрещает «государственному служащему» обращаться с письмом к премьер-министру своей страны по вопросу не ведомственному, а относящемуся к национальной политике. Непонятно, почему он сравнивает это письмо с прежними публикациями статей и письмами Янга в прессе.

Так одним росчерком пера был положен конец карьере Янга. Он лишился также прав на пенсию, уже заработанную. Позже он, кажется, серьезно размышлял о передаче своего дела «в различные апелляционные органы». В письме министерству иностранных дел 29 апреля 1920 года он запросил, следует ли рассматривать решение лорда Керзона как окончательное. На это 8 мая 1920 года лорд Керзон ответил утвердительно. Хотя разгром белых армий был к этому времени завершен, 25 апреля 1920 года началось широкое наступление поляков на Советскую Россию. 7 мая сам король послал поздравительную телеграмму польскому маршалу Пилсудскому якобы по случаю годовщины польской конституции 1791 года, а в действительности, и все это прекрасно понимали, по случаю успешного начала наступления. В тот момент сторонники войны в британском кабинете, очевидно, испытывали подъем. Возможно, что именно по этой причине Янг не предпринял действий, о которых писал в апреле. Однако он не оставил каких-либо определенных объяснений в своих бумагах относительно своего решения.

Следует, во всяком случае, отметить, что в то время в Великобритании не существовало крупных профсоюзов государственных служащих, на которые Янг мог бы опереться в поисках поддержки. Они возникли много лет спустя. Длинный перечень фактов, подтверждающих его лояльность, был отправлен Янгом в министерство иностранных дел 21 августа 1921 года (когда с Советской Россией были установлены отношения де-факто). В силу своего воспитания и будучи твердо убежденным в традиционной порядочности британских официальных лиц, Янг все это время надеялся на то, что в конечном счете лорд Керзон пересмотрит свое решение. Янг даже подчеркивал в своем письме, что «отказывается от приглашений выступить публично с трибуны и отклоняет выгодные предложения опубликовать историю интервенции так, как ее знает», поскольку руководствуется только добрыми намерениями в своих действиях. Но это письмо не дало никаких результатов. Из министерства иностранных дел пришло лишь краткое сообщение, гласившее, что лорд Керзон «отказывается пересмотреть вопрос о вашем приеме на службу и не хочет продолжать переписку».

Приложение к главе 13

Мы хотели привести здесь данные о мятежах и дезертирстве среди русских войск, сформированных под эгидой и с материальной помощью британских военных властей в Архангельске, в дополнение к фактам, приведенным в письмах, полученных Дугласом Янгом из России.

Справедливости ради отметим, что в архивах имеются упоминания о многих случаях индивидуального дезертирства из частей Красной Армии в период оккупации. Но Красная Армия в 1918 году и даже в начале 1919 года находилась на самой начальной стадии организации и становления. В Архангельской губернии среди ее частей имелись хорошо обученные и экипированные, а также политически подготовленные отряды, состоявшие из промышленных рабочих, матросов и солдат-большевиков. Но большинство как добровольцев, так и мобилизованных, составляли вооруженные крестьяне, набранные наспех во множестве деревень, разбросанных среди обширных лесов района. Они вначале еще не все были сторонниками большевиков. Более того, среди советских командиров имелись бывшие царские офицеры, чьи симпатии были на стороне противника, и они, как об этом свидетельствуют документы, вели себя соответственно.

В вооруженных силах союзников в Архангельске могли предложить лучшее питание и одежду. Кроме того, как англичане, так и царские офицеры были в большинстве случаев опытными военными. Славяно-британский легион состоял, по условиям, на 50 процентов из англичан. Мятежи среди частей, находившихся под контролем союзников, носили в основном политический характер в отличие от одиночного дезертирства из противоположного лагеря.

Нижеприведенная таблица, составленная на основе архивных документов, дает более обстоятельную картину (пусть и не совсем полную) мятежей и дезертирств среди военных частей, сформированных союзниками, чем те немногие данные из писем Вискеманна или работ, посвященных истории этого периода.

№

Дата

Род войск

Характер действия

Источник

1. 29 августа 1918

Славяно-британский союзнический легион

Одно из подразделений открыло огонь по своим офицерам и дезертировало.

W.O. 95.5419

2. 29 октября 1918

Новобранцы в казармах им. Александра Невского

Отказались выйти на парад. Причина: 1) офицеры продолжают носить знаки отличия царского времени; 2) не хотят воевать за английского короля; 3) не. желают отдавать честь; 4) требуют больших порций.

Там же

3. 3 декабря 1918

1-й Архангельский полк

Взбунтовался (13 зачинщиков расстреляны).

Там же и W.O. 33.950

4. 30 декабря 1918

2-я рота 1-го Архангельского полка

Атака сорвалась из-за отказа наступать (у Тарасово).

W.О. 95.5419

5. 21 января 1919

Мобилизованный русский батальон

Оказался бесполезным, одна рота фактически отказалась наступать (Шенкурск).

Там же

6. 25 апреля 1919

2-й батальон 3-го Северорусского полка

9 русских офицеров убито, всего отсутствует 300 человек. Противник ночью сумел проникнуть в Тулгас. Штаб и казармы были окружены (Тулгас).

Там же

7. 27 апреля 1919

Пулеметная рота русского Шенкурского батальона

Убили 2 офицеров, разбежались. Некоторые перешли в Красную Армию. Число перешедших — около 150.

W.O. 33.966

8. 14 мая 1919

1-я рота 8-го Северорусского полка

Отказались погрузиться для отправки вверх по реке. «2 офицера убиты. К сожалению, вынужден был 15 человек расстрелять, но роты в строю». 2-я рота разоружена (Пинега).

Там же, а также W.O. 95 (приложения)

9. 7 июля 1919

3-я рота 1-го батальона славяно-британского легиона, а также пулеметная рота 4-го Северорусского полка

Преднамеренный мятеж в 2 часа ночи. 4 бриг. 4 рус. офицера убиты. 2 брит. 2 рус. офицера ранены. 200 человек сбежали к большевикам. Подавлен огнем речной флотилии. 11 человек расстреляны, остальные заключены в тюрьму. Батальон разоружен, реорганизован в рабочий батальон, как и 2-й бтл. славяно-брит. легиона (Топса-Троицкая область).

W.O. 33.940

W.O. 33.967А

W.O. 95.5419

10. 21 июля 5-й Северорусский 1919 полк

«Взбунтовался в час ночи. 3000 пехотинцев, 1000 из др. подразделений перешли к большевикам». Весь Онежский фронт в руках Красной Армии (Чикуево).

Там же

11. 22 июля 1919

2-я и 3-я роты 6-го Северорусского полка

12 солдат дезертировало к большевикам. 2-я рота того же полка была разоружена и 4 человека расстреляны.

W.O. 95.5419

12. 3 августа 1919

Русские части на пароходе «Уортон Белл», недавно прибывшие из Онеги

Убит английский матрос. Мятежники переведены на британский военный корабль «Фокс» (Архангельск).

Там же

13. 24 августа 1919

1-й Северорусский полк

1 сержант и 10 солдат дезертировали с винтовками в Красную Армию.

Там же

14. 24 августа 1919

1-й Северорусский полк

Мятеж 20 солдат. Был послан «Монитор-26». Мятежники доставлены в Архангельск (Красная Горка, Двинский фронт).

Там же

15. 26 августа 1919

4-й Северорусский полк

Солдаты говорят, когда англичане уйдут, они перебьют своих офицеров и разойдутся по домам.

Там же

16. 27 августа 1919

3-я рота (4?) Северорусского полка

Отказались подчиниться приказу выйти на парад.

Там же

17. 28 августа 1919

8-я рота 4-го Северорусского полка

16 солдат дезертировали с винтовками (Вага)

Там же

18. 29 августа

1-я, 2-я, 3-я, 5-я роты 4-го Северорусского полка

Массовое дезертирство из русских частей с оружием и без него. Роты разоружены.

Там же

В Архангельске в 1967 году были опубликованы две книги: сборник воспоминаний о событиях 1918–1919 годов «В боях за Советский Север» и сборник документов «Борьба за торжество Советской власти на Севере». В них описываются некоторые из этих мятежей.

К 22 июля 1919 года генерал Айронсайд, командующий войсками союзников в северной России, уже телеграфировал военному министерству: «Состояние русских войск таково, что все мои усилия по укреплению русской национальной армии обречены на неудачу. Необходимо теперь же эвакуироваться как можно скорее, если только численность британских сил здесь не будет увеличена» (W.O. 33.967А). Меморандум, составленный начальником имперского генерального штаба на основании докладов, подобных цитированным, гласил, что «обстановка в Архангельске радикально изменилась… Мы не сумели создать надежную русскую армию… Теперь мы ничего не выиграем, задержав британские войска в Архангельске хотя бы на один день дольше, чем это необходимо» (W.O. 33.950).

Таким образом, правота Дугласа Янга, осуждающего вторжение в Архангельск, с лихвой подтвердилась событиями, последовавшими через год после его отъезда.