Тай-Цзи-Цюань – это целостная система и трудно сказать, что в ней самое главное. Но то, что ум является ее основой, не вызывает никаких сомнений. Все, что происходит в Тай-Цзи-Цюань, происходит (или, во всяком случае, должно происходить) исключительно под руководством ума: «ум хозяин, тело – слуга». Можно сказать и так: «не используй тело, а используй ум».

Причем это правило имеет как «воинскую» (как бы внешне мирно ни выглядел Тай-Цзи-Цюань и что бы по этому поводу ни говорили, это, несомненно, воинское искусство), так и энергетическую трактовку.

Воинская

В труде «Книга сердца, или Искусство полководца», принадлежащем перу китайского военачальника эпохи Троецарствия Чжугэ Ляна, есть следующее базовое правило: «Пытаться побороть ум глупостью противно природе вещей. Одержать верх над глупостью посредством ума соответствует природе вещей. А вот одолеть ум другим умом – это дело благоприятного момента». А от себя можно добавить: выждать, «угадать» благоприятный момент – это тоже дело ума.

Энергетическая

В «Десяти важных указаниях» Яна Чэнфу (внук Яна Лучаня, основателя Тай-Цзи-Цюань стиля Ян) по поводу связи ума (И) и энергии (Ци) сказано так. «Если ты используешь ум (И), а не физическую силу (Ли), то ум успешно достигает любого места в теле, а энергия (Ци) следует за ним. После длительной, упорной и беспрерывной практики ты обретешь внутреннюю силу (Нэй-Цзинь)».

А У Юйсян (ученик Яна Лучаня, основатель Тай-Цзи-Цюань стиля У) во «Внутреннем объяснении практики тринадцати позиций» пишет следующим образом. «Ум направляет Ци, которая должна проникнуть глубоко и собраться в костях. Когда энергия движется по телу свободно и беспрепятственно, она способна следовать за разумом. При взращивании Ци Дух (Шэнь) поднимается вверх и человек чувствует, будто его голова подвешена за макушку. Это позволяет избавиться от медлительности и неуклюжести. Ум и Ци должны взаимодействовать и смешиваться».

Есть еще одно старинное изречение, описывающее движение Ци в теле с воинской точки зрения: «Ум – полководец, Ци – штандарт, живот – знамя». Основано оно на древнем китайском методе управления войсками в сражении. Чтобы указать, какой части войска куда следует двигаться, полководец (не имея ни рации, ни мобильного телефона), направлял в нужное место гонца со своим личным штандартом. Получив от гонца указания, войска (неся за собой свои знамена) выдвигались в предписанном направлении.

Что означает эта метафора в контексте Тай-Цзи-Цюань, сказать достаточно трудно, так как этому есть несколько толкований. Самое логичное из них следующее: разум (полководец) направляет энергию (штандарт), которая приводит в движение область живота (знамя), являющуюся центром тела, из которого исходит его движение.

Все эти цитаты «про ум» из древних трактатов кажутся не более чем красивыми словами из старинных китайских сказок. Однако эти сказки «про ум» (может, тут уместнее было бы написать «умные сказки про ум»), к большому удивлению, работают. Что мы и проиллюстрируем ниже на простейших практических примерах.

Правильная работа ума при смене Инь и Ян

Тай-Цзи-Цюань на самом деле очень прост и по большому счету представляет собой не что иное, как взаимодействие и «взаимосмену» Инь и Ян (пустого и полного, открытия и закрытия, набирания и выпуска).

Для успешной практики ум должен уметь различать Инь и Ян, приучиться производить их смену не скачкообразно, а плавно, постепенно, чтобы она происходила «не активно», а как бы сама по себе. Научиться различить Инь и Ян легче всего в ногах, движения которых значительно проще и более явно выражены, чем достаточно замысловатые движения рук. Кроме того, понимание смены Инь-Ян в ногах особенно важно, потому что именно ноги (а не красиво и витиевато движущиеся руки, как это кажется начинающим) являются основой Тай-Цзи-Цюань, именно в ногах начинается движение энергии, которая направляется поясницей и выражается в пальцах рук.

Работу ума при смене Инь и Ян в ногах можно пояснить на простейшем примере первого движения из первой формы одиночного комплекса Тай-Цзи-Цюань. Это движение одинаково для всех стилей Тай-Цзи-Цюань и состоит в том, что человек, стоящий с сомкнутыми пятками (почти в «стойке смирно»), должен отставить левую ногу в сторону на ширину плеч.

Нормальный (не «тайцзицюаньский») человек сделает это так.

• Для того чтобы освободить левую ногу, он расслабит ее, а вес с нее перенесет на правую (нагрузит ее).

• Отставит левую ногу.

• Перенесет вес на левую ногу.

При таком способе выполнения все происходит неестественно, потому что делается активно, иначе говоря, за счет приложения силы. Можно сказать, что человек выполняет работу вместо того, чтобы позволить всему происходить самому.

Для того чтобы все было сделано само собой («по щучьему велению»), нужно использовать ум, а не физическую силу, за счет которой вес переносится с левой ноги на правую, после чего левая нога отставляется в сторону. В этом случае все будет происходить следующим образом.

• Нужно полностью расслабить всю левую сторону.

• Тогда вес сам перенесется на правую (выхода не будет, так как левая нога расслаблена и если правая «не примет вес» на себя, то человек просто упадет, точнее, рухнет).

• Однако левая нога, оставшись «без дела» и будучи при этом расслаблена, сама двинется влево для того, чтобы упрочить равновесие, занимая в результате требуемое положение.

Таким образом, концепция полностью меняется: человек ничего не делает сам, он лишь (за счет работы ума!) создает условия, при которых все происходит само собой.

«Смену концепции» можно проиллюстрировать и на примере движения рук. После того как в рассматриваемой первой форме стопы расставлены на ширину плеч, следует подъем обеих рук вперед и вверх (до уровня плеч). Если просто напрягать руки, поднимая их вверх, то сила, генерируемая в них, будет очень небольшой, а тело будет излишне напрягаться. Поэтому правильно сделать все наоборот: не поднимать кисти рук, а расслабить бедра и плечи и «погрузить» локти. В результате этого ладони поднимутся сами. Схематично этот процесс показан на рисунке ниже.

Слева – «подъем ладоней»; справа – «подъем ладоней без подъема ладоней»

Так что смена концепции в данном случае может быть сформулирована (очень приблизительно, потому что в Тай-Цзи-Цюань все делается совсем просто, но формулируется достаточно тяжело) так: «Если где-то что-то нужно напрячь, то никогда этого не делайте. Вместо этого расслабьте что-то в противоположной части тела». При этом важно не думать (правильная мысль – это главное в Тай-Цзи-Цюань) о самом движении. Оно должно произойти «не активно», а само собой.

Соответственно, для того чтобы опустить поднятые руки, ни в коем случае не нужно прикладывать силу для того, чтобы сделать это. Нужно расслабить их и дать им опуститься (погрузиться, «утонуть») самим. Вначале погружаются плечи, за ними локти, а затем (при необходимости, если требуется слегка присесть) сгибаются колени. Иначе говоря, вместо того чтобы напрячь мышцы, опускающие руки, нужно расслабить мышцы, поднимающие их.

 

Сказка об изменении ума, рассказанная вьетнамским учителем Минем

Когда я переехал в Ирландию, то был полностью уверен, что обучение мое закончено. Само собой, язык придется освоить, но это (с моей-то памятью) не беда. Наоборот, я даже предвкушал этот процесс, потому что уже знал, что учить его я буду через местных женщин. И это не шутки, ибо этот способ я считал не только самым приятным, но и самым эффективным. Предполагал я это делать, не напрягаясь, так как, с одной стороны, для меня это было совсем несложно, а с другой – меня это не слишком интересовало, ибо я по большому счету ничего, кроме традиционной восточной медицины, Ци-Гун и воинского искусства, не считал достойным изучения. А у кого я тут могу этому учиться? Точнее, я-то могу (и хочу!) учиться, но кто может меня здесь этому научить. Так что процесс своего обучения я счел законченным и начал просто жить, как живут нормальные сытые люди в нормальной сытой стране.

Для того чтобы быстрее освоить язык и здешние обычаи, я в основном общался с местными жителями, стараясь как можно меньше проводить времени во вьетнамской общине. Сначала мои дорогие соплеменники весьма активно меня зазывали (еще бы, новый человек, мастер, лекарь, завидный жених, в конце концов), но потом, видя мою явную необщительность, постепенно отстали. Некоторые даже обиделись.

Но мне было не привыкать, я всегда был один, так было повсюду. Помню, как мой советский (тогда я учился на врача в Союзе) ученик Володя впервые увидел меня в обществе соотечественников. До этого мы встречались только в городе, в спортзале, у него или у его друга Саши дома и он никогда не приходил ко мне во общежитие – нужды не было.

Однако в тот раз ему понадобилось меня о чем-то предупредить. Кажется, были какие-то неурядицы со спортзалом, где мы занимались, и он решил сказать мне, чтобы я зря не ехал на другой конец города. Мобильных телефонов (сейчас трудно такое представить) тогда не было, к телефону, который стоял у вахтера, дежурящего по общежитию, меня бы не позвали (я всем им успел нахамить, причем не по одному разу, когда они не пускали меня в общежитие среди ночи), так что единственным способом было приехать и сказать все, что требовалось, лично.

Зная, что общение с «невьетнамцами» у нас не поощрялось, Володя решил подождать меня снаружи. Время было обеденное и нужно было идти в столовую. А ходить туда нам положено было всем вместе. Не строем, конечно, но всем одновременно. Увидев меня, Володя повел себя очень аккуратно – он не стал звать меня, а просто отошел в сторонку, ожидая, когда мне будет удобно с ним поговорить. К тому времени он уже я знал, что я чувствую пристальный взгляд, направленный на меня, и что я подойду к нему сразу же, как только предоставится удобная возможность.

Когда я наконец подошел к нему, он тихо хихикал, явно сдерживаясь и стараясь не начать хохотать во весь голос. Я не удивился, его смешливость была мне известна – начав смеяться в начале тренировки, он часто не мог остановиться до ее конца (а занимались мы минимум два часа). Так что я спокойно ждал, пока он успокоится и сможет говорить. Отсмеявшись, он сказал следующее: «Стою жду, вижу, начали выходить вьетнамцы. Думаю, как бы мне тебя не пропустить в такой плотной толпе. И тут такая сцена: впереди толпа, позади толпа, а между ними – мастер Минь. Важный такой. Идет, засунув руки в карманы, задрав нос, ни на кого не смотрит. И что интересно, никто к нему даже не пытается приблизиться».

Тогда он это точно углядел: быть одному – это мое обычное состояние, удобное для меня, как никакое другое. Так было повсюду и так было здесь в Ирландии. Однако иногда с соотечественниками приходилось общаться: какие-то дела время от времени все-таки возникали.

Были у меня с собой грамоты (тут их называли «сертификатами»), выданные мне моим глубокоуважаемым учителем, мастером Ваном. О том, что бумага с его личной печатью открывает двери любой вьетнамской традиционной школы боевых искусств, я знал давно. Но оказалось, что не только вьетнамской. Выяснилось это, когда меня неожиданно пригласил посетить его школу один из здешних вьетнамских мастеров рукопашного боя. Отдельно он попросил меня захватить с собой «грамоту от Вана». Это меня удивило (ведь он ее уже видел), но дядька он был приличный, намного старше меня, и я решил его уважить, хотя, если честно, его школа меня совсем не интересовала – мне там смотреть точно было не на что. Но времени у меня было более чем достаточно и я решил, что лучшего способа, чем провести его с этим мастером, я сегодня точно не найду.

Когда я пришел к нему в тренировочный зал, учеников там не было. Зал был пуст, а в его «мастерском углу» стоял столик для чайной церемонии. Гость, кроме меня, был только один – немолодой (но очень моложавый) азиат, судя по внешности, почти наверняка китаец. Хозяин представил его как мастера Мо. Тот по-вьетнамски не говорил и разговор у нас пошел на английском. Когда вежливый пустой треп закончился (я сам азиат, но терпеть не могу эту восточную манеру болтать ни о чем, видимо, враги-американцы приучили переходить сразу к делу), хозяин очень вежливо попросил, если мне не составит труда, показать господину Мо сертификат «от Вана». Мо внимательно прочитал документ (благо тот был написан на китайском), восхитился каллиграфией и продолжил пить чай. Никакой другой реакции не последовало. Я решил, что на этом история и закончится, но, допив чай, Мо вытер пот со лба, благодушно улыбнулся и очень вежливо спросил, не желает ли молодой мастер дать ему, старику, урок Гун-Фу. В переводе с «ушуйско-мастерского» языка на «общечеловеческий» это означало примерно следующее: «Не хочет ли молодой зазнавшийся осел показать, что он умеет на самом деле». Вот тут уж я удивился, – видимо, на старика моя бумага не подействовала. Я знал, что ни в одной настоящей вьетнамской воинской школе учеников мастера Вана никто испытывать не станет. Все знали качество его обучения. А если кто и не знал, то ему быстро все объясняли понимающие люди. Если они не успевали, то это делал ученик мастера Вана. Но до этого доходило редко.

А может, бумага и подействовала, но как-то не так, как я привык. Может, не будь ее, этот самый Мо меня вообще бы не заметил. Как бы там ни было, я согласился: в наших кругах отказываться в таких случаях считалось просто неприличным. Свое согласие я выразил в самых почтительных словах, потому что не хотел лишний раз нарываться (зная своего деда и Вана, я никогда не считал подобных «стариков» легкими противниками). Мало того, желая выразить гостю свое уважение, я перешел с английского языка на китайский.

Тому это явно понравилось и он разулыбался еще шире. Вообще для мастера (которым он, скорее всего, был) Мо что-то слишком много улыбался. Ничего похожего на строгость моего деда или на каменную суровость учителя Вана. Он похвалил мое произношение, сказал, что я говорю, как китаец (а я и есть китаец, только на четверть, «по деду», так сказать), в общем, всем остался доволен и, не меняя тона, предложил мне приступить к делу. Подраться меня никогда уговаривать не надо было: мастер он там или не мастер – это еще проверить надо, а даже если и мастер, то мне только интереснее.

Правда, в его поведении меня удивили две не совсем «мастерские» детали: благодушное настроение перед поединком и то, что он позволил себе выпить целый (пусть и небольшой) чайник горячего чая, заранее зная, что ему предстоит драться. И это в его-то возрасте. Или он совсем дурак (но не похож), или настолько в себе уверен. А может, ему, как и мне все равно: в чем драться (хоть голым), где драться (хоть на камнях) и на голодный или сытый желудок. «Тогда в этом смысле он совсем такой, как я», – мелькнула у меня неожиданная мысль.

А Мо, так и не переставший улыбаться, уже стоял точно посредине зала. Был он совсем невелик ростом (еще меньше, чем я) и весьма плотного телосложения. Чем-то он напоминал упитанного немолодого кота.

– Я бы не хотел, чтобы моя техника стала для тебя сюрпризом, – неожиданно заговорил он. – Поэтому я покажу, с чем тебе сейчас придется иметь дело. Называется это Тай-Цзи-Цюань и, скорее всего, ты уже видел что-то подобное.

«Какой культурный дедушка, – подумал я. – Это, если я правильно его понял, он мне сейчас покажет, каким именно способом он собирается меня отделать. Причем делает это заранее, чтобы я сумел приготовиться. Или нахал, или дурак, или мастер. Впрочем, какие там или-или. Точно мастер!»

А Мо, уже забыв про меня, делал какую-то форму. Делал он ее очень медленно и плавно, двигаясь мягко, как кошка. Казалось, он перетекает из одного положения в другое, не обладая при этом собственной формой. Он оказался прав: нечто подобное я уже видел. Очень похоже двигался учитель Ван, делая то, что я называл (не вслух, разумеется) старушечьим Гун-Фу. Помнится, тогда в движениях Вана я сразу же и без труда узнал технику змеи из его (а теперь и моей) школы «Счастливый Путь», только выполняемую очень медленно. Что это такое, Ван мне не объяснял – говорил, что мал еще. Вот все, что мне удалось от него добиться: эта практика способствует накоплению энергии, улучшает ее циркуляцию и, соответственно, очень полезна для здоровья. С воинской же точки зрения это вершина школы, которую обычно изучают старые мастера. Могут, конечно, и молодые (но все равно мастера), но только в исключительных случаях. Начинающим же эту технику в принципе не передают: слишком она сложная, слишком внутренняя, слишком много секретов в нее «зашито». В общем, «вершина школы».

То, что делал Мо, было явно чем-то подобным, только его техника внешне была заметно проще, чем техника «Счастливого Пути», которую я видел у Вана. Однако уровень исполнения был просто потрясающим: все просто, даже скупо, но доведено до совершенства, наполнено энергией и пронизано духом. Хотя мне это по-прежнему напоминало скорее изысканный и утонченный танец, чем боевое искусство, но мастерство Мо не вызывало никакого сомнения. Так что я явно не ошибся, выразив всеми доступными мне способами свое к нему уважение.

А Мо тем временем завершил свой танец и сделал приглашающий жест, указывая мне на место напротив себя. Выглядело это примерно так: «Посмотрел спектакль, а теперь будь добр, прими в нем участие». Я охотно принял приглашение. Судя по поведению Мо, он не собирался устраивать настоящую «мастерскую драку» с выяснением, чье мастерство чище и выше. Он оказался настолько предупредителен, что даже спросил меня, хорошо ли я умею падать. Но несмотря на его явную благожелательность, я, как всегда, был готов ко всему. Однако так мне только казалось, потому что мощь Мо меня поразила. Неожиданно он оказался чудовищно силен. И куда только девалась его мягкая, вкрадчивая кошачья техника. Что бы я ни делал, он или просто отбрасывал меня в ближайший угол, или швырял на пол, как тряпичную куклу. Вот, оказывается, почему он спрашивал, хорошо ли я умею падать.

При всем при этом он был весьма аккуратен. Видимо, зная свою истинную мощь, он вначале бросал меня не слишком жестко, иногда даже слегка подстраховывал. Потом, видимо, поняв, что я действительно умею падать, он перестал стесняться и я начал летать по-настоящему – от одной стены зала до другой. Однажды, когда я бросился на него уж очень ретиво (мне тоже стало интересно, достану ли я его хоть раз), он, используя инерцию моего движения, подхватил меня и перебросил через себя на вытянутых руках (потом он показал мне эту технику и сказал, что она называется «железный веер появляется из-за спины»). Представить себе такую силу в этом небольшом толстеньком человечке было просто невозможно.

Помню, когда я учил язык в Союзе, мое внимание привлекло выражение «медвежья сила». Кто такой (или что такое) медведь, я тогда еще не знал, но не поленился сходить в зоопарк и посмотреть на этого зверя. Зверь показался мне весьма благодушным, толстым, достаточно медлительным и не слишком страшным. Не то что тигр, в каждом движении которого сквозила опасность. Пока я стоял у клетки, ко мне подошел человек, от которого остро пахло перегаром и животными. Позднее выяснилось, что он ухаживает в этом зоопарке за зверями, что у него сегодня выходной, что делать ему дома нечего и что он пришел проверить, правильно ли его «бездельник напарник» кормит его подопечных. Само собой, ничего проверять он не собирался, ему явно было скучно и хотелось поговорить. Увидев меня, он обрадовался и завел беседу.

– Вы, молодой человек, как я вижу, иностранец. Скажите, а такие звери, как этот красавец, у вас водятся?

Поговорить я тоже был не прочь, так что ответил очень вежливо: мол, таких зверей у нас нет, у нас все больше тигры да обезьяны.

– Ну, – снисходительно протянул человек, – этот намного опаснее тигра будет.

Поверить в то, что этот огромный неуклюжий ком грязного бурого меха может быть страшнее тигра, я никак не мог.

Видя мое недоверие, человек продолжил:

– До того, как попасть сюда, я много лет работал служителем в цирке, тоже состоял при животных. Так вот, дрессировщики рассказывали, что медведь значительно опаснее тигра. По полосатому сразу видно, что у него на уме, когда он не в духе и готов броситься на человека. А предсказать поведение этого, – тут он указал на медведя, – очень трудно. Мало того что он кажется медлительным (хотя на самом деле он настолько быстр, что бьет лапой рыбу прямо в потоке), так у него еще и вид такой благодушный, что кажется, что он и мухи не обидит. Но так только кажется, его показное благодушие может мгновенно смениться яростью и тогда уже мало никому не покажется.

Историю эту я вспомнил по вполне понятной причине. Плотный, сохраняющий добродушный вид даже во время поединка Мо, с его совершенно непредсказуемой силой и манерой ведения поединка, и я, обученный «в стиле тигра», пытающийся достать его, используя свою молодость, ярость и преимущество в скорости.

Оказалось, однако, что преимущества в скорости у меня тоже нет. Мо только казался медленным. На самом деле он успевал повсюду и мне никак не удавалось даже коснуться его. Кроме того, все без исключения его броски были построены так, что во время любого из них он легко мог «поломать» меня, если бы каждый раз вовремя не разжимал руки, отпуская меня на кувырок.

И еще: он все время улыбался. Он играл со мной, как кот с мышью, и мне казалось, что все происходящее этому коту очень нравится. В общем, все отличалось от того, к чему я привык: начиная от техники и заканчивая настроением, в котором пребывал Мо во время поединка.

Наразвлекавшись вдоволь, Мо очень вежливо мне поклонился и отправился в «мастерский угол» зала, где снова тут же уселся пить чай. Это тоже меня удивило – железное правило «не есть, не пить до и после занятий» я знал с самого детства. А этот пьет горячий чай целыми чайниками до и после поединка, вроде так и надо.

Заметив мой удивленный взгляд, Мо утвердительно покачал головой:

– Конечно, ни в коем случае. Никой еды и питья до и после занятий. Минимум час должно пройти. Иначе это плохо для энергии, плохо для тела. Та Ци, которая должна участвовать в процессе пищеварения, выходит из середины тела на поверхность, в мышцы и сухожилия. Это совсем нехорошо для желудка. – При этих словах он ласково погладил себя по округлому небольшому животику.

– А как же это? – Я показал на чашку чая в его руках.

– Так мы же с тобой, считай, и не занимались – никаких волнений, никаких физических нагрузок. Можно сказать, что я просто прогулялся по парку перед чаепитием.

«Ну это кому как, – подумал я. – А кое-кто тут взмок от пота, летая как шар от стены к стене, хорошо хоть зал чистый (чисто моют ученики вьетнамского мастера), а то был бы я не только потный, но еще и грязный, как свинья».

– Ты тоже присаживайся, – широким жестом указал Мо на стул рядом с собой. – Пока просто поговорим, а через полчасика и тебе уже можно будет чай пить. Тебе, наверное, интересно, для чего я хотел с тобой встретиться? – И, не дожидаясь ответа, Мо продолжил: – Ничего особенного. Просто я беру тебя в ученики. Ритуал тут простой, наверняка ты его знаешь: ты должен поднести мне чай, я (если согласен стать твоим учителем) должен его принять и объявить тебя своим учеником. Чай я поднес себе сам, – при этом он покачал чашкой в воздухе, – учителем твоим стать я согласен, а тебя никто и не спрашивает. – Тут он очаровательно улыбнулся. – Или ты не хочешь учиться у меня?

Ответа у меня не было, потому что от такой наглости я просто обалдел. Учитель Ван часто обзывал меня «наглой мордой», но такое нахальство даже мне казалось чрезмерным. Он, видишь ли, согласен стать моим учителем! А то, что я и сам мастер, каких немного; а то, что у меня уже есть учитель, наверное, лучший мастер Вьетнама; а то, что и меня можно было бы спросить, хочу ли я снова становиться учеником! Но я не торопился с ответом, твердо зная, что ничего просто так не происходит, что случайностей не бывает, а в таких случаях, как встреча с людьми, подобными Мо, их не бывает никогда. Такие встречи – это точно судьба и тут нужно быть очень внимательным, чтобы не совершить неверного шага. Тем более такого, как смена учителя. Тут все достаточно строго: смена учителя (пусть даже он сейчас очень далеко от меня) без уважительной причины считается весьма нежелательной. И Мо не может об этом не знать.

Сам же Мо спокойно прихлебывал чай, время от времени поглядывая на меня. До этого момента он говорил, не переставая, мне даже стало казаться, что он настоящий болтун. А тут он неожиданно притих и чем-то стал похож на учителя Вана, который славился своей молчаливостью.

Не зная, что сказать, я в недоумении развел руками. Тогда Мо первым прервал молчание.

– Ты удивлен, понимаю. Наверняка у тебя есть вопросы. Спрашивай. Как мастер мастеру отвечу честно. Если не захочу или не смогу ответить, то так и скажу – врать не буду.

«Как мастер мастеру» и «отвечу честно» – это был несомненный жест, и я это оценил. И решил спрашивать – от беседы с таким человеком хуже точно не будет.

– Почему именно я?

– Учитель Ван попросил, – мило улыбнулся Мо.

– Так вы знакомы? – обрадовался я. Это был бы для меня лучший выход. Учиться у Мо я хотел и если бы меня Ван передал «с рук на руки», то это было бы вполне «по правилам».

– Даже не знаю, как тебе ответить точно. Можно сказать, «и знакомы и не знакомы». Думаю, ты должен понять.

Этот ответ напомнил мне знаменитую «цигунскую» формулировку «кажется есть и кажется нет» и я решил пока не вдаваться в подробности – уж очень зыбкой была эта почва «кажется есть и кажется нет».

– А зачем это вам? Вы же меня совсем не знаете.

– Я же сказал: учитель Ван попросил. Сегодня я познакомился с тобой и ты мне понравился. К тому же заполучить такого мастера, как ты, в ученики – это редкая удача для любого учителя, сам знаешь, что хороших учеников еще меньше, чем хороших учителей. То, что у начинающего займет лет двадцать, ты освоишь лет за пять. Хотя придется нелегко: начинающему не нужно переучиваться, а тебе многое придется переосмыслить.

Тут я сразу вспомнил старую пословицу, которую Ван повторял мне десятки раз, когда заставлял делать сразу все правильно, не допуская с самого начала никаких ошибок. По этому поводу он говорил так: «Изучать кулачное искусство легко – переучиваться трудно».

– Но, в общем, все не так страшно, – продолжил Мо. – Ты еще не стар и не утратил способности учиться, ты несомненный мастер, тебе не столько придется переучиваться, сколько нужно будет наполнить новым содержанием то, что ты уже знаешь и умеешь.

– Уважаемый мастер Мо, я, конечно, был бы очень рад, если бы взялись меня обучать, – как можно более сладким голосом начал я. – Но почему меня никто не спрашивает? – задал я риторический вопрос, заранее зная ответ.

– Судьба, мой дорогой юный друг, судьба, – ответил он в точности теми словами, которые я от него и ожидал. – И тут невозможно спорить: я китаец, выполняю просьбу твоего вьетнамского учителя (которого, кстати, никогда не видел) о том, чтобы начать учить тебя, когда ты приедешь в Ирландию. И ты скажешь, что это не судьба?! И я уже не говорю о том, каким способом была эта просьба передана…

Ну что же, судьба так судьба. Такое объяснение меня вполне устраивало, потому что за свою бурную жизнь я научился в нее верить безоговорочно.

– Правда, есть одна важная деталь. – Тут Мо сделал многозначительную паузу. – Я должен тебе о ней сообщить заранее, чтобы ты знал, «на что подписываешься». Да и твой учитель Ван просил меня не забыть сказать тебе об этом.

«Интересно, он что, меня в какое-то бандитское сообщество записывать собрался? – подумал я. – Что, я должен буду давать клятву на вечную верность? Нет, это вряд ли. Не похож он на босса мафии. Да и Ван, который категорически не одобрял мастеров, связавшихся с черным обществом, никогда бы не попросил такого человека встречаться со мной, каким бы умельцем тот ни был».

– А дело в том, что моя система совершенно отлична от того, что ты выучил до меня. И, чтобы стать сильнее, тебе придется снова стать слабым.

Такие разговоры я терпеть не мог: все слова по отдельности понятны, а смысл остается совершенно неясным. Я их наслушался немало, еще когда обучался у Вана. Но тогда я был сопляк, который должен был внимательно выслушивать все, что ему говорят. А теперь я мог себе позволить иметь свое мнение и задавать вопросы, когда мне что-то было непонятно. А если ответы меня не удовлетворяли, я вполне мог вежливо (или не очень, как получится) распрощаться и пойти своей дорогой.

– Не понимаю, что означает «стать слабым, чтобы стать сильнее»? – не слишком вежливым тоном сказал я.

Вместо ответа Мо поставил на стол две чашки и сказал:

– Есть очень старая притча, которую ты наверняка знаешь. Поэтому я тебе ее рассказывать не стану, лучше я тебе ее покажу. – С этими словами он поставил на стол два чайника (с чаем и с кипятком) и две пустые чашки – одну перед собой, вторую передо мной. Себе он налил чаю, а мне (гад такой) просто кипятка. После чего убрал оба чайника со стола и спросил: – Что ты должен делать, если хочешь чаю?

Я подчеркнуто медленно выплеснул кипяток из своей чашки и так же медленно перелил чай из его чашки в свою. После чего, не спуская с Мо глаз, принялся демонстративно прихлебывать чай. К моему удивлению, Мо вовсе не рассердился, наоборот, казалось, что он был доволен происходящим. Что тут могло ему нравиться, было совершенно непонятно: я откровенно ему хамил, а он так же откровенно радовался.

Когда я допил и со стуком поставил чашку на стол, Мо произнес всего несколько коротких фраз:

– Твое мастерство – крутой кипяток, мое – изысканный чай. Если ты хочешь чаю, то должен выплеснуть кипяток, которым ты переполнен. Если после этого ты не сумеешь взять у меня чай, – тут он совершенно неуловимым жестом выдернул у меня из-под носа чашку, – то так и останешься ни с чем.

Так было уже понятнее. Эту притчу я действительно слышал. Правда, в несколько другой интерпретации, но смысл ее мне был известен, так что теперь я понимал, о чем говорит Мо. Но на всякий случай решил уточнить:

– Чем плохо мое мастерство? Разве так уж необходимо от него избавляться?

– Твое мастерство просто превосходно, но, увы, – Мо сочувственно вздохнул, – оно основано на грубой силе. Грубая физическая сила – это что-то вроде металлических чушек, наполняющих тело. Конечно, удар такой «наполненной железом» рукой впечатляет. Но сила эта прямолинейная, неуклюжая и прерывистая: размахнулся – ударил, еще размахнулся – еще ударил и так до тех пор, пока не устанешь. Причем между каждым циклом «размахнулся – ударил» рывок, вредный для здоровья, и пауза, которую может использовать во время схватки умелый противник. Внутренняя сила совсем не такая. Она скорее подобна расплавленному текучему металлу, равномерно и целостно наполняющему все тело. Эти две силы плохо совмещаются, так что если захочешь получить мою школу, то первое, что тебе придется сделать, – это избавиться от грубой силы, можно сказать, расплавить ее. А дальше, как получится: сумеешь наполнить себя истинной, внутренней силой – снова станешь мастером. Не сумеешь – останешься ни с чем.

– Получается, что я могу потерять свое мастерство и совсем ничего не обрести взамен? – осторожно спросил я. – Или, говоря вашими словами, выплеснуть то, что кипит во мне сейчас, и остаться пустым, как выпитая чашка, которую вы только что у меня забрали.

– Вполне можешь остаться и без кипятка, и без чашки, – совершенно серьезно ответил Мо. – Я, например, знал одного человека, с которым так и произошло. Конечно, он и близко не был таким мастером, как ты, но подраться любил и вполне умел. Крупный, очень сильный парень, и стиль его полностью ему соответствовал – такое жесткое Карате, которым он очень серьезно занимался. И вот когда он начал практиковать внутреннюю воинскую систему (кстати, так же фанатично, как до того занимался Карате), его прежнее воинское умение исчезло, как бы растворилось в воздухе. А нового не появилось.

– И со мной может произойти так же?

– Если будешь заниматься со мной, то никогда! – отрезал Мо. – Если же бросишь на половине пути, то почти наверняка. Конечно, ты сможешь снова восстановить свое прежнее Гун-Фу, но это будет непросто, тем более что ты не становишься моложе, а твоя техника все-таки больше предназначена для молодых и сильных людей. Моя же, – Мо самодовольно погладил себя по животу, – для взрослых и умных. В этом случае возраст и сила уже не имеют никакого значения. Так что решай. Есть два пути: или ты опустошаешь чашку (это, кстати, не будет просто, ибо ты привык к жесткой силе, которая прочно вбита в тебя с раннего детства), забываешь большую часть того, чему тебя учили, и следуешь за мной до конца, или остаешься таким, как ты есть. А третьего – начать, а затем бросить – не дано. Выбирай.

На самом деле я все уже решил. Я давно понял, что на том пути, которым я шел раньше, все возможности совершенствования мастерства для меня уже были исчерпаны. Вся моя школа была основана на скорости и силе. Быстрее и сильнее я стать уже не мог, наоборот, с годами сила уходила. И хотя я был далеко не стар (немного за тридцать), дыхание становилось уже не то. Понятно было, что дальше будет еще хуже, тем более что бросать курить я не собирался. А вот Мо… В его годы он мог сделать со мной все, что угодно. И при этом ни его возраст, ни мое мастерство не были для него помехой.

Поэтому я ответил легко и сразу:

– Я все решил и был бы очень вам признателен, если бы вы взялись обучать меня. На половине пути не брошу. Точно!

Важно кивнув, Мо неожиданно сменил тему:

– Итак, чаю я попил, в ученики тебя принял и теперь хочу тебя спросить, как ты чувствуешь себя снова в роли ученика?

Я в этой роли себя пока никак не чувствовал, о чем и сообщил Мо.

– Само собой, – охотно согласился он, – я же тебя еще не начинал учить. Поэтому не будем откладывать такое хорошее дело.

– А как же ваш чай, учитель? – показал я на недопитую чашку. Мне было просто интересно, сколько он может выпить чаю, но спросить «в лоб» было как-то неудобно.

– Чай не помеха, – радостно сообщил Мо. – Занятие у нас сегодня будет «разговорное», так что будем беседовать (точнее, беседовать буду я, а ты будешь слушать) и пить чай. И еще, запомни сразу: все, что я тебе буду говорить, ты будешь записывать и зарисовывать.

– Но я сроду ничего не записывал на занятиях, просто делал все многие сотни раз, и то, что нужно, запоминалось навсегда. А рисовать я вообще не умею.

– Не умеешь – это хорошо, будет повод научиться, тебе сейчас снова много чему придется учиться Тем более никто от тебя высокохудожественных произведений не требует, в музей изобразительного искусства их все равно не возьмут. Будешь рисовать простенькие схемки, важно, чтобы тебе они были понятны. А вот насчет «сроду ничего не записывал на занятиях»… Тут дело значительно серьезнее. Твое новое обучение потребует полного переосмысления всего того, что ты знал о воинском искусстве. Я бы даже сказал, изменения ума. Так почему бы тебе не начать изменять свой ум с того, чтобы начать записывать на занятиях? Раньше не записывал, а теперь ум изменился и ты стал записывать.

– А зачем вообще записывать? Ведь я и так все прекрасно запоминаю!

– Э, мой дорогой. Во-первых, я не собираюсь тратить свое бесценное время впустую. Вот представь себе: учитель Мо уехал, заболел, умер, в конце концов. А ты все забыл и спросить тебе не у кого. И все, пропало драгоценное знание, пропало мое драгоценное время, ушедшее на занятия с тобой. А во-вторых, теперь все станет сложнее, причем весьма заметно. И запоминать придется намного больше и обдумывать изученное тоже. Наверняка тебе и раньше говорили о важности ума в боевом искусстве.

– Еще как говорили, – усмехнулся я. – Учитель Ван своими разговорами про ум мне дырку пробил в том самом месте, где ум хранится, – постучал я себя по лбу.

– Вот-вот, – подхватил Мо, – так оно и есть. Точнее, так оно было раньше. А теперь я тебе скажу иначе: ум не важен в воинском искусстве, он сам и есть воинское искусство. Вот скажи-ка мне, в каком месте у человека находится воинское искусство?

Тут я задумался: более идиотского вопроса я не слыхал. Как это: «в каком месте у человека находится воинское искусство?»

Видя, что я нахожусь в замешательстве, Мо решил помочь мне:

– Ну где в руках, в ногах, в животе, еще где-нибудь?

Само собой, было понятно, что ни в каком из этих мест никакое искусство, хоть воинское, хоть не воинское, находиться не может. Я усердно изучал анатомию в мединституте и точно знал, что специального места для хранения воинского искусства в теле не предусмотрено. Неожиданно до меня дошло, что Мо имел в виду, и я твердо ответил:

– Воинское искусство находится в голове. И ни в каком другом месте. А вот выражаться оно может как угодно: через глаза, руки, ноги, через движение тела, энергии, оружия, наконец.

– Браво! – воскликнул Мо. – Ты быстро думаешь, это обнадеживает. Надеюсь, теперь ты поймешь, что тренировать мы будем голову, а тело у тебя и так тренированное дальше некуда. Его мы будем, наоборот, расслаблять, опять же используя мысль. И вот тебе первый, очень важный урок: ум хозяин, тело – слуга. Так что если ты правильно обучишь хозяина, то он наверняка быстро выдрессирует слугу. И ты записывай, записывай, не стесняйся. – С этими словами Мо подсунул мне толстенный блокнот (судя по его виду, записывать мне предстояло немало) в дорогом, явно кожаном переплете. На блокнот легла роскошная ручка, которую я осторожно взял в руки.

– Не сомневайся, – засмеялся Мо, – это самый настоящий Parker Pen Company. Будешь этим золотым пером записывать мои золотые слова. А если серьезно, то ты должен с первой минуты понять: все, что ты будешь записывать, – это древнее сокровище нашей культуры, оставленное нам нашими уважаемыми учителями и предками. А эта ручка – просто напоминание об этом, не более. Считай, что это мой подарок по поводу начала твоего ученичества у меня.

– Но вообще-то принято, чтобы ученик дарил учителю подарки, – удивился я.

– А тебе никто и не запрещает дарить мне подарки, – сообщил Мо. – Но никто и не запрещает мне дарить подарки тебе. Здесь, знаешь ли, Запад, тут у них все равны, демократия называется.

Такой подход меня удивил. С первых дней моего обучения я твердо знал, что учитель – это фигура совершенно особая. Разумеется, это не касалось школьных учителей и университетских преподавателей, которых всерьез ни их ученики, ни студенты никогда не принимали. Но «воинский» Учитель…

– Удивляться не надо, – прервал мои размышления Мо. – Во время занятий я для тебя непререкаемый авторитет. А в остальное время никто не мешает нам, как друзьям, пойти выпить пива в ближайший паб.

Такой подход меня вполне устраивал, тем более до меня только что дошло, что именно таким образом я строил отношения с учениками, которых по-настоящему обучал, когда жил в Союзе. На занятиях я им был учитель, причем очень суровый. А в остальное время – «друг, товарищ и брат». Когда мы только познакомились, некоторые из них порывались называть меня учителем. Я же сформулировал это так: «Я вам не учитель, я учу вас, потому что мы друзья». Но так было только с теми (очень немногими!), которых я действительно учил. В тех же группах, которые я набирал «для денег», мне было все равно, как они меня называют: хоть учитель, хоть мастер, хоть Минь, хоть Миша.

– Называть ты меня можешь, как захочешь, – продолжал Мо, как бы читая мои мысли. – Как тебе удобно, так и называй.

– А учителем можно?

– Почему нет? – искренне удивился Мо. – Я же тебя буду учить, так что это будет вполне честно и правильно. Ну вроде обо всем договорились. Чем и на чем писать у тебя есть, так что не будем терять времени и начнем первый урок. Тем более что наш гостеприимный хозяин принес еще горячего чаю. Записывай тему (не делай удивленного лица, считай, что ты в университете) начального занятия.

И я сделал первую запись в новом шикарном блокноте: «Изменение ума и понимания». И вот что мне рассказал Мо по этому поводу.

– Главное, что ты должен будешь сделать, чтобы твоя практика Тай-Цзи-Цюань была успешной, – это привести свои жизненные правила в соответствие с правилами системы. В противном случае про настоящее мастерство можешь сразу забыть. Чего-то, разумеется, ты достигнешь, но истинного Гун-Фу тебе не видать как своих ушей.

На этом пути тебе придется научиться не работать во время практики Тай-Цзи-Цюань. Иначе говоря, ты должен будешь отказаться от собственной активности, можно сказать, перестать быть «делателем» Тай-Цзи-Цюань. Это совсем не просто, потому что ты привык к тому, что всякая воинская практика сопряжена с большими физическими усилиями, с ярко выраженной активностью. Иначе говоря, ее нужно делать, причем прикладывая большие усилия. Вся твоя подготовка была направлена именно на то, чтобы сделать тебя сильным, выносливым и быстрым: для этого ты часами стоял в низком столбе, для этого помногу бегал, прыгал, отжимался и бил по дереву.

Тут Мо был полностью прав. Не знаю откуда все это было ему известно (может, от Вана, может, он по моей технике догадался, а может, в молодости сам проходил такую же подготовку и был таким, как я сейчас), но это не имело никакого значения. Важно было, что он понимал и чувствовал «предмет».

Но Мо продолжал говорить («читать лекцию», как он выражался), так что мне некогда было особенно размышлять, откуда он все это знает, – нужно было поспевать записывать.

– Ты не думай, не ты один такой, все люди в той или иной степени «деятели»: все напрягаются, все что-то делают, все куда-то торопятся. Как ты думаешь, почему я все время пью чай? Можешь не отвечать. Я сам отвечу. Ты думаешь: когда же этот Мо лопнет? Он пьет чай до поединка, он пьет чай сразу после поединка, он пьет его чайник за чайником. Стыдно, кстати, так думать о своем уважаемом учителе. И не говори, что ты так не думал, – соврешь. А старый Мо пьет чай не просто так. Он хочет показать тебе, что он никуда не торопится, что ничто не может вывести его из равновесия и что делать ему ничего не надо. Заметь, кстати, делать ему вроде ничего не надо, а все уже сделано. Поединок с тобой успешно проведен. Причем к обоюдному удовольствию, ведь ты целый, невредимый и в хорошем настроении. Новый ученик завербован, причем такой, каких не то что в Ирландии, но и в Азии поискать. И вот он уже лекцию слушает, открыв рот. А я вроде как ничего не делал, даже чаю успел попить.

Ну, про чай ты можешь в конспект не записывать, это так, чтобы ты понял. А понять ты должен вот что. Твой ум рассматривает воинское искусство, как ветряную мельницу. Кстати, ты когда-нибудь видел настоящую ветряную мельницу?

Ветряную мельницу я видел. Когда я учился в медицинском институте в Союзе, у меня было несколько небольших группок из людей, которых я обучал воинскому искусству. Одна из них была бесплатная и если честно, то только в ней я передавал искусство без утаек. Нельзя сказать, что остальных учеников я обманывал, ведь они платили мне деньги, причем по тем меркам немалые. Точнее было бы сказать, что я показывал им с некоторыми ошибками. Все было так, как надо, за исключением одной-двух небольших неточностей. Переиначенная таким образом техника продолжала работать, но в ней уже не было «скрытой» защиты, страховки, которая обеспечивала максимально возможную безопасность. Если коротко, то модернизированная мною техника была почти «как настоящая», но при малейшей ошибке в исполнении становилась очень опасной для самого исполнителя. Мне не казалось, что я делаю что-то неправильно: пусть эти бездельники доводят технику до безупречного уровня и все будет работать. А если я увижу, что они стараются, то, может, и покажу им, как это делается по-настоящему. Но никто из них особенно не старался, так что никому из них по-настоящему правильно я так и не показал.

В бесплатной группе все было иначе. Ребята мне ничего не платили, об этом не могло быть и речи, ведь мы были друзьями. Но учиться они хотели очень, мою науку ценили весьма высоко и всячески старались выразить мне свою благодарность.

И вот однажды мои «бесплатные» ученики решили сделать мне подарок – свозить меня на зимних каникулах в Литву. Тогда выехать из Союза за границу было невозможно и Прибалтика считалась самым европейским местом, которое мог посетить простой советский гражданин. И там ребята повели меня в ресторан литовской национальной кухни, расположенный внутри настоящей мельницы. Обед в ресторане на меня особого впечатления не произвел, а вот мельница… Высоченный дом, построенный так, что он мог (подобно флюгеру) поворачиваться вокруг огромного столба, чтобы ветряк мог ловить ветер. Сам ветряк с деревянными лопастями (размером, как мне помнится, примерно с четырехэтажный дом), к сожалению, не крутился, но выглядел очень внушительно.

Выслушав мой рассказ, Мо сказал так:

– Ты воспринял мельницу как турист, на которого самое большое впечатление производит видимая часть – огромные крутящиеся лопасти. Такой недалекий человек восторгается, охает и ахает, забывая, что сам по себе ветряк никому не нужен, ведь главная работа, для которой предназначена мельница, – это молоть муку. Но работа жерновов видна только профессионалу – мельнику. Таково и твое боевое искусство: ты машешь руками, как мельница, совершенно не обращая внимание на то, что происходит у тебя внутри. Да если бы ты даже и обратил, все равно бы ничего не понял. Так что в мире боевых искусств ты не мастер-мельник, а простой турист, который в мельнице видит всего лишь огромное устройство, вращаемое ветром, а не агрегат, предназначенный для производства муки, из которой потом сделают еду.

Слова Мо меня огорчили – слишком много в них было правды. Неужели я, которого учили такие мастера, я, одержавший победу в десятках смертельных поединков, действительно всего лишь турист в мире боевых искусств?

Увидев мое расстройство, Мо неожиданно принялся утешать меня.

– Не огорчайся, – успокаивающе сказал он. – Твой дед и Ван построили из тебя прекрасную мельницу, мало кто умеет так эффективно махать руками, как ты. За то время, которое ты учился у них, никто не смог бы научить человека большему. Они сделали важнейшую работу – создали внешнюю часть здания. А наша задача – наполнить его содержимым, чтобы ты понял, для чего все это было построено.

Его слова меня удивили: ни деду, ни отцу, ни Вану и в голову бы не пришло успокаивать меня. Видимо, подход Мо действительно был совершенно другим. Похоже, мне действительно придется серьезно переучиваться.

А Мо тем временем перешел к следующей части лекции, которую он назвал очень забавно: «ничегонеделание».

– Хороший мастер не делает Тай-Цзи-Цюань, он делает так, что все выполняется как бы само по себе. Кстати, тоже похоже на мельницу – мельник не крутит ветряк (да он и не смог бы, никаких сил бы не хватило), он выстраивает конструкцию мельницы так, что лопасти крутятся вроде бы сами по себе.

Скажу тебе иначе. Может, не сразу будет понятно, но пока просто запиши: наша система работает естественно и не человек делает Тай-Цзи-Цюань, а Тай-Цзи-Цюань приводит человека в движение: «не человек практикует Тай-Цзи-Цюань, а Тай-Цзи-Цюань практикует человека». Поэтому если человек остается активен и все хочет делать сам, то он не дает системе возможность «практиковать себя». Это похоже на то, как если бы ветряк не крутился, пассивно следуя порыву ветра, а сам пытался «крутить ветер». Если тебе пока не совсем ясно, о чем я говорю, не беспокойся. Просто поверь: если ты, делая Тай-Цзи-Цюань, по-настоящему расслабишься, то очень скоро поймешь, о чем идет речь. Точнее, не поймешь – тут нечего понимать, а почувствуешь.

Пока же запомни главное: ты должен изменить свой ум так, чтобы он перестал заставлять тебя постоянно работать, что-то постоянно делать. Пусть он «отпустит» тебя, позволит расслабиться и спокойно следовать твоей практике. А чтобы тренировать свой ум, привыкнуть пользоваться им постоянно, можешь во время практики наполнять форму Тай-Цзи-Цюань самым различным содержанием и все время наблюдать (в уме) за тем, как происходит ее выполнение.

Все это для меня было непонятно. Опять пустые слова, которых я так не любил. Конечно, в устах Мо, который только что наглядно продемонстрировал мне (или на мне?), как это работает, любое слово звучало убедительно. Но у меня было правило: пока я не получу собственного опыта, личного переживания, никакие слова для меня не имеют значения. И не потому, что я не верю тому, кто мне об этом рассказывает, а потому, что у меня это может происходить совершенно не так, как у него. И то, что для него правда, для меня вполне может оказаться пустышкой. Обо всем этом я (исключительно вежливо) и сказал Мо.

Мои слова Мо выслушал очень внимательно, в очередной раз удивив меня: странно было видеть, чтобы учитель так внимательно слушал ученика. Подумав несколько минут, он ответил:

– Тут ты, без всякого сомнения, прав. Поздравляю, вполне мастерский подход. Потому, кстати, и слушаю так внимательно, что отношусь к тебе не как к своему ученику, а как к мастеру, которому по воле судьбы я должен передать некоторое знание.

«И как же мне это надоело, – подумал я. – Раньше мне казалось, что только мой дед и учитель Ван дают ответы на те вопросы, которых я не задавал. Теперь и этот читает меня, как открытую книгу. Совершенно непонятно. Ведь мне не один человек говорил, что по моему лицу понять ничего нельзя, что это маска, на которой горят узкие, свирепые глаза».

– Да ты не беспокойся, – продолжал как ни в чем не бывало Мо. – Мыслей я не читаю и в моем присутствии можно думать о чем угодно. Например, если ты подумаешь «как меня достал этот старый дурак Мо, который постоянно догадывается, о чем я сейчас думаю», то я об этом не узнаю. Просто я десятки лет изучаю людей, чувствую их, наблюдаю за ними, стараюсь понять. В результате мне иногда удается догадаться, о чем человек подумал. Так и в этот раз: ты удивился, что я тебя так внимательно слушаю, и не смог скрыть этого. Ты не смог скрыть, а я смог заметить. Вот и весь фокус. Кстати, важная деталь: это тоже изменение ума. Ты наверняка знаешь (видел тысячи раз), что никто никого не слушает, все хотят говорить сами. И говорят, говорят, говорят, перебивая друг друга и повышая голос, чтобы перекричать собеседника. А иногда, когда слушатели по какой-то причине не могут перебить говорящего (например, студенты на лекции или подчиненные, которых поучает начальник), тот начинает наслаждаться, слушая собственную речь.

Так что умение слушать собеседника – это несомненное изменение ума. В Тай-Цзи-Цюань есть даже понятие «усилие слушания», когда ты должен «услышать» намерение противника, почувствовать его энергию.

Кстати, тебе наверняка говорили об изменении ума в твоем медицинском советском институте, – неожиданно добавил Мо.

Тут мне стало просто смешно. Разумеется, никто нам об изменении ума в мединституте не говорил, нам вообще про ум не говорили. Доходило до того, что мне начинало казаться, что врачу ум вообще не нужен. Хорошая память и старательность – несомненно. А вот ум… Думать там было вообще не о чем. Учи анатомию, симптомы болезней, названия лекарств и какие болезни они лечат. Ну и еще одна крохотная деталька: врач должен быть порядочным человеком. Но как раз этому в мединституте нас точно не учили. Да и с умом это никак не связано. Знавал я таких умных сволочей, что иногда казалось, что окружающим было бы лучше, если бы они были поглупее. Поэтому я с полной уверенностью сказал Мо, что не припомню, чтобы нам говорили об уме, тем более о его изменении.

– Говорили, говорили, – уверенно сказал Мо. – Когда преподавали психотерапию.

Тут он был прав. Был у нас такой невнятный предмет «ни о чем». Преподаватель чего-то там рассказывал, совершенно непонятное и неинтересное. Помню только одно имя, которое он называл, понижая голос (говорили, что в Союзе этот персонаж «не в моде») и поднимая палец: «Зигмунд Фрейд».

– Так вот, не знаю, что вам рассказывали о психотерапии, – продолжил Мо, – но я могу суть этого предмета сформулировать всего одной фразой: изменение ума. Чтобы ты снова не сказал, что это пустые слова и что ты снова ничего не понимаешь, я сразу тебе объясню. Почему человек приходит к психотерапевту? Потому что ему плохо. Только когда плохо с телом, идут к другим врачам, а когда плохо с чувствами, с восприятием себя, окружающего мира и отношений между самим собой и окружающим миром, – то к психотерапевту. Тот, понятное дело, не может изменить причину, вызывающую недовольство больного, ибо он не Господь Бог и не может изменить окружающий мир. Поэтому он должен изменить отношение пациента к окружающему миру, к тому, что мешает ему жить.

Вот тебе совсем простой пример. Если, допустим, я (а я для тебя окружающий мир, во всяком случае, часть его) тебя сейчас изобью, ты на меня обидишься. Если же я сумею тебя убедить (изменить твое восприятие, твое понимание, твой ум, наконец), что избил тебя не просто так, не для собственного удовольствия, а в учебных целях, для того, чтобы ты понял секрет важнейшей техники Тай-Цзи-Цюань, то ты не только не обидишься на меня, но даже будешь мне благодарен. И вот что важно: изменения ума вызовут явное изменение в твоем, как вы, врачи, говорите, «объективном статусе» – побои будут болеть меньше, а синяки проходить быстрее (у них на Западе есть даже специальное изречение по этому поводу: «раны победителей заживают быстрее, чем раны побежденных»). Казалось бы: где синяки, а где ум. Запомни: синяки, ссадины и прочая чепуха – это только тело. А ум – это все.

С этими словами Мо допил очередную чашку чаю, похлопал меня по плечу, назначил время следующего занятия и торжественно удалился.

Такого урока боевого искусства у меня еще не было: ни одной новой техники, ни одного движения, только слова. Похоже было, что теперь основными видами «холодного оружия», которые я буду изучать в ближайшее время, станут блокнот, авторучка с золотым пером и чашка с чаем.

«Знай: ум, освещающий иллюзорный мир, подобен сверкающему свету зеркала, отражающего яркий солнечный свет». (1004)

«Гуру Вачака Коваи»

 

В Тай-Цзи-Цюань к телу предъявляется достаточно много требований, но самое главное из них звучит так: «Во время занятий (в идеале, не только во время практики, а всегда) все части и суставы тела должны быть расслаблены». Отдельно пишут о расслаблении ног, поясницы, живота, плеч и так далее, но суть остается одной и той же: все тело должно быть расслаблено.

Вообще расслабление – это не только сугубо физическая категория. Так, в даосской энциклопедии «Семь книг из облачной библиотеки» его относят к одному из тринадцати «жизнеобразующих» элементов.

«Жизнь происходит из тринадцати элементов: пустоты, отсутствия, чистоты, покоя, утончения, одинокости, мягкости, расслабленности, принижения, убавления, времени, гармонии, бережливости. …Расслабленность описывается так: Не напрягая телесную форму, следуют велениям плоти, делая тем самым сто дел».

Если говорить совсем коротко, то расслабление в Тай-Цзи-Цюань служит основой как для оздоровления организма (если тело расслаблено, то Ци движется легко и свободно, омывая все внутренние органы), так и воинского искусства (внутренняя сила-Цзин порождается организмом как единым целым и является результатом не физического усилия, а, напротив, расслабления).

Расслабляться можно любым способом, но одним из наиболее естественных кажется способ, когда расслабление начинается снизу. Это естественно потому, что именно так растет дерево: корни (ноги), ствол (поясница, торс), ветви (руки, пальцы). Точно так же (снизу вверх) строится и здание – от фундамента до крыши. Хотя, как всегда, возможны варианты и есть школы, где расслабление начинают сверху – с шеи, плеч, рук и далее вниз. В таких вещах направление не имеет особого значения. Тут важнее другое – построить расслабленное, целостное, «умное» тело.

У Чжуан Цзы по этому поводу сказано так: «Пьяный, упав с повозки, ушибется, но никогда не разобьется насмерть. Хотя тело у него такое же, как у всех, он останется цел, потому что дух его целостен. Он не знал, что едет в повозке, не предполагал, что свалится с нее. Поэтому он не ведал страха». Все именно так и есть. Но существует еще одна важная причина: пьяный расслаблен и у него «мягкое» тело. Там, где напряженное, жесткое, окостеневшее от напряжения тело становится «хрупким» и легко ломается, там тело, расслабленное, «как тряпка», просто ушибется.

Да и вообще, если вспомнить, что Тай-Цзи-Цюань – это энергетическое искусство, а в нерасслабленном теле энергия движется очень «неохотно», то сразу становится понятно, почему система начинается с расслабления.

 

Сказка о девяти расслаблениях, рассказанная учителем Минем

– Что самое главное в Тай-Цзи-Цюань, ты уже знаешь, – начал следующий урок мастер Мо. – Это ум. Если ты это понял, то ты уже мастер. Хотя нет. Понять это просто. Поэтому скажу иначе: если ты это реализовал – ты мастер.

– А как можно реализовать ум? – удивился я.

– Видать, не все ты понял, – вздохнул Мо. – Реализовать ум можно, только научившись им пользоваться. Научился пользоваться умом и ты – мастер. Дело это, само собой, не быстрое. Если этого дожидаться, то никакой, даже самой длинной жизни не хватит, чтобы изучить Тай-Цзи-Цюань. Поэтому никто не ждет, что ученик быстро сумеет «реализовать ум», – его параллельно учат всему остальному, ежесекундно напоминая, чтобы он не забывал пользоваться умом. Так что, не дожидаясь, пока ты научишься пользоваться своим умом (может, такого никогда и не случится), начинаем новый урок. Тоже главный.

– Еще один и тоже главный? А разве может быть два главных урока? – удивился я.

– Конечно, может. И два может, и три может, и больше может. Если у родителей несколько детей, кого они любят больше всех, кто у них главный? Если у родителей большое сердце, у них хватает любви на всех и для них все дети – главные.

Так что запомни с самого начала: все, что я тебе буду рассказывать, – все главное. У меня такой метод. Точнее, он не совсем мой, – это наш семейный способ обучения. Заключается он в том, что «не главного» мы не передаем. Поэтому я передаю только чистую суть, ни одного лишнего слова, ни одного лишнего движения, ни одной лишней, пусть даже очень красивой формы.

Конечно, я могу много и долго рассказывать про Тай-Цзи-Цюань, но все это будет лишь пустой болтовней. Если же я учу человека всерьез, – тут Мо покосился на меня, – то я не произнесу ни одного лишнего слова. В связи с этим открою тебе небольшой секретик: если старый Мо начал много говорить о чем-то постороннем, это означает, что на сегодня твое обучение закончено и я тебе уже не учитель, а просто добродушный и немного болтливый собеседник, которого можно слушать не слишком внимательно. И который даже не обидится, если ты его совсем не будешь слушать.

То, о чем говорил сейчас Мо, было мне прекрасно понятно. Примерно так я учил своих советских учеников (тех, которых учил по-настоящему). При первой же встрече я сообщил им, что цель наших занятий всего одна: через год любой из них должен будет суметь выстоять в уличной драке против троих местных хулиганов (у нас во Вьетнаме все хулиганы в той или иной степени были знакомы с рукопашным боем, поэтому под словом «местных» я подразумевал людей злых и привычных к драке, но никак специально не обученных). Цель была очень простая и, соответственно, методы были столь же простые.

На каком-то занятии я показывал один принцип, который демонстрировал с помощью нескольких (обычно четырех) техник. Затем эти техники отрабатывались до полного автоматизма (обычно на это уходило от двух месяцев до полугода). В завершение следовал экзамен (всегда успешный, потому что все относились к занятиям очень серьезно) и мы переходили к изучению следующего принципа. И ничего лишнего, ни единого формального одиночного комплекса, которые традиционно являются основой любой без исключения школы восточного воинского искусства.

Доходило до смешного. Как-то на соревнованиях я случайно услышал разговор моего ученика Володи и его знакомого, с которым он раньше (еще до меня) занимался Карате. А в Карате, надо сказать, они делят тренировку примерно пополам: одна половина отводится для отработки базовой техники (одиночной и парной), а вторая – для выполнения формальных одиночных комплексов, которые они называют Ката.

Диалог звучал примерно так:

– Ну, Володя, и чему вас этот Минь учит?

– А ты приходи, поработаешь со мной, посмотришь, чему он нас учит.

– Нужен ты мне очень! У нас совсем разные школы и потому мне с тобой совершенно не интересно. У нас нормальное, приличное, бесконтактное Карате, мы работаем по принципу «начинай с блока и заканчивай блоком». А у вас грубая, хулиганская школа «терпи и бей». Ты же без контакта работать совсем не умеешь. Не по пути нам. Ты мне лучше расскажи, как тренировка ваша проходит.

– Да очень просто: часа полтора отрабатываем парную технику, а потом полчаса свободный спарринг.

– А базовая техника, Ката, или как там у вас это называется?

– Вообще не делаем.

– Как можно не делать Ката. Они же в любой школе есть. Что же, этот ваш Минь их вам совсем не показывает?

– Совсем.

– Может, он их и не знает?

И тут Володя начал смеяться так, что зрители перестали смотреть поединки и стали поворачиваться в его сторону. Когда он отсмеялся и с большим трудом восстановил дыхание, то сказал:

– Это примерно то же самое, что спрашивать, знает ли профессор литературы буквы или знает ли профессор математики цифры.

– Ну ладно, пусть он знает, тогда почему вам не показывает?

– Цель другая – поединок. Хочешь попробовать?

На этом разговор прервался, потому что Володю вызвали на помост.

Так что подход «показывать самое главное, не обращая внимание не второстепенное» был мне не только вполне знаком, но и очень нравился. Если Мо пойдет таким путем, то у меня вполне есть шанс научиться.

А Мо перешел к очередному «главному уроку».

– Как ты думаешь, что самое главное в Тай-Цзи-Цюань?

– Перестройка ума! – выпалил я.

– Не это, «второе главное», – отмахнулся Мо.

Этого я не знал и только развел руками.

– Ладно, подскажу, – улыбнулся Мо. Он поставил чашку на стол и развалился в кресле, буквально растекся по нему и в результате стал еще больше похож на сытого, разморенного кота. – А так? – переспросил он. – Так понятно?

Мо так явно расслабился (похоже было, что он еще и настоящий артист), что было совершенно понятно, о чем идет речь. И я уверенно ответил:

– Так понятно. Непонятно другое. Меня всю жизнь учили расслабляться. Чему тут я еще могу научиться?

– Тебя не только учили, тебя еще и сумели прекрасно научить. Но того, что ты умеешь, совершенно недостаточно для того, что тебе потребуется сейчас. Так что записывай следующую тему: «Девять расслаблений».

Я записал и сделал заинтересованное лицо. Стараться особенно не пришлось – мне действительно было интересно: о таком мне никто не рассказывал.

А Мо, не переставая изображать из себя объевшегося, ленивого, расслабленного котяру (видимо, ему так было удобно), приступил к изложению новой темы.

– Пока тело не расслабится, ум не сможет успокоиться. Пока ум не успокоится, тело не сможет расслабиться. Таков замкнутый круг. Поэтому мы расслабляем тело с помощью ума. Пока он будет наблюдать за расслаблением тела, он и сам расслабится и успокоится.

Начинающему расслабить сразу все тело достаточно непросто. Я бы даже сказал – невозможно. Поэтому его расслабляют по частям. Так что когда расслабишь все девять суставов – расслабишь все тело.

Тут я не выдержал (зря, что ли, я столько зубрил анатомию в институте) и решил выяснить у Мо, с каких это пор в человеческом теле стало аж целых девять суставов.

– Конечно, точное количество суставов и костей никто не знает, потому что у каждого человека оно разное. У новорожденного больше трех сотен костей, которые со временем срастаются, причем не у всех одинаково. Так что считается, что в человеческом теле может быть от двухсот тридцати до трехсот шестидесяти суставов. Но сколько бы их ни было, их никак не девять! – удивился я.

– А не надо удивляться, – ехидно заметил Мо. – Если не понимаешь чьих-то мыслей, то нужно просто менять ум. Если что-то идет не по правилам, нужно менять правила. Один человек думает, что суставов триста, второй, что их девять. Кто из них прав?

– Может быть, оба? – нерешительно сказал я.

– Молодец, – похвалил меня Мо. – Это даже не мастерский ответ, это ответ мудреца. Еще один-два таких ответа и я начну тебя уважать. Все именно так и есть. Если твой ум сейчас думает, что суставов триста, то как нужно изменить его, чтобы он начал думать, что суставов всего девять?

– Может, поменять правила, изменить понятие сустава?

– Именно так. Ум, лежащий в основе западной науки, пытаясь разобраться в том, как что-то работает, любит разбирать это что-то на минимальные кусочки. Это понятная логика, потому что чем меньше кусочек, тем он проще и тем легче понять, как он работает. Именно так устроена западная анатомия, которая рассматривает тело человека как конструктор из множества деталей – органов. После обучения в советском мединституте это стало и твоим подходом.

В китайской медицине все совершенно не так (похоже, что китайский ум не совсем так работает) и под органом подразумевается не «отдельная деталь», как в западной анатомии, а целая функциональная система (орган вместе с его функциями). Мало того, в китайской медицине есть органы, имеющие четко определенные функции, но совершенно неразличимые на материальном уровне. Они даже не связаны ни с каким анатомическим прототипом, их как бы «не существует в природе». К таким «органам» относятся, например, так называемый тройной обогреватель (Сань-Цзяо) и киноварные поля (Дань-Тянь), соответствующие местам скопления жизненной энергии.

Может, твой дед или Ван показывали тебе старинные рисунки, на которых изображалась даосская карта «внутреннего плетения» тела: область мозга ассоциировалась с Яшмовым градом и образами святых, «глаз мудрости» располагался в центре лба и обозначался красным диском солнца, дыхательные пути – двенадцатиэтажной пагодой, позвоночный столб – Небесной рекой (Млечным Путем), кости – отвесными скалами, в области груди помещались пахарь, ткачиха и роща деревьев, в брюшной полости – водная пучина (Море энергии), объятая пламенем, что символизировало алхимический тигель, в котором совершалась возгонка Ци…

Вообще, если ты заметил, в китайской медицине уделяется гораздо больше внимания процессам (обмену веществ и взаимодействию органов), чем объектам (тканям и внутреннему строению тела). Да что я тебе это все рассказываю?! Наверняка ты все это знаешь, ты же и сам иглотерапевт далеко не из последних. Просто твой ум изменился, пока тебе морочили мозги в мединституте. Нет, ты не подумай. То, что ты получил диплом западного врача, – это прекрасно со всех точек зрения. Плохо, что ты позволил изменить свой ум, его концепции. Но это поправимо. Измени свой ум, обрати его вновь лицом к тому, чему тебя учили твой дед и Ван, и я уверен, что ты сможешь сказать, почему у человека всего девять суставов.

Оказалось, что Мо прав – я действительно мог ответить на этот вопрос. Просто степень дискретизации (была у нас в институте физика, и профессор, читавший лекции, любил, когда студенты знали мудреные слова, если же их знали иностранцы, то успех на экзамене им был обеспечен) была разная. И в Ци-Гун (в отличие от анатомии) за сустав принимался не «шарнирный стык» двух костей, а целый узел, функционально обеспечивающий гибкое сочленение частей тела. Например, поясница и даже позвоночник вполне могли рассматриваться как большие суставы.

Когда я рассказал о своих соображениях Мо, он одобрительно покивал и сказал, что теперь мы можем перестать тратить время на выяснение, сколько в человеческом теле суставов (какое это вообще может иметь значение, лишь бы тело правильно функционировало), и перейти наконец к изучению принципов расслабления тела.

– Эта техника, – начал он, – имеет красивое название «девять расслаблений», причем каждое расслабление соответствует одному из девяти основных, «условных» суставов. Условными их можно назвать, потому что эта система деления на самом деле ничего не означает (можно было «назначить» и другие «суставы»), просто именно эти области было удобно выделить для расслабления как базовые. А людям, изучавшим анатомию в институтах, – тут Мо многозначительно посмотрел на меня, – следует иметь в виду, что эти «суставы» не в точности совпадают с анатомическими (например, в теле нет сустава под названием «пальцы ног»), это, скорее, некоторые функциональные зоны, связанные с основными «шарнирами» тела.

А дальше Мо снова заставил меня взять толстенный блокнот, авторучку и начал очередную лекцию. Был он прирожденный актер и излагал так, что профессора из мединститута обзавидовались бы. Когда я сказал ему об этом, он ничуть не удивился.

– Я не просто китаец, я профессор, – без всякого пафоса сказал он. – Это сейчас я на пенсии и зовут меня господин Мо, а для тех, кто знает меня ближе, – мастер Мо. Но на пенсии я совсем недавно, а до сих пор работал профессором в университете. Так что лекции читать я вполне умею. Студентам нравилось. Однажды они даже назвали меня своим любимым преподавателем. Правда, я подозреваю, не столько за то, что я хорошо читал лекции, сколько за то, что хорошо принимал экзамены. Я вообще был «чемпионом» университета по приему экзаменов: никто и никогда не возвращался ко мне на переэкзаменовку.

Слушая Мо, я вдруг подумал, что о прошлом своего предыдущего учителя Вана я не знал практически ничего. Известно мне было только то, что мне довелось увидеть своими глазами. А сам он за все пять лет моего обучения у него (а в те времена я жил у него в хижине и общался с ним круглосуточно) практически не рассказывал о своей жизни. Правда, ему и не надо было ничего говорить о себе, за него говорила его репутация. Да и мой дед (один из лучших учителей Вьетнама) привел меня к нему как к человеку, которого считал намного более сильным мастером, чем он сам.

А вот о Мо, к которому я попал в полном смысле слова с улицы, я не знал вообще ничего. Ну, разумеется, кроме имени и названия его стиля, несомненным мастером которого он был. А знать хотелось, ведь он теперь был моим учителем! Но тут, похоже, у меня была надежда: если Ван был молчун, каких мало, то Мо был явно не прочь поговорить (одним словом, университетский профессор). И тут я решился: а вдруг он расскажет мне о своей жизни. Должен же я знать, кто меня учит.

Тогда я сделал очень заинтересованное лицо (это было не трудно, потому что мне действительно было интересно) и умильным голосом попросил Мо рассказать о себе. Тот долго молчал. И это было понятно, ведь мы оба точно знали, что задавать подобные вопросы учителю – верх неприличия: если учитель захочет – сам расскажет. Спрашивать же ученик имеет право только о том, что касается непосредственно занятий. С другой стороны, Мо сам говорил, что рассматривает меня не как ученика, а как мастера, по какой-то причине («по судьбе») попавшего к нему в обучение. Да и «неприличность» вопроса сильно смягчалась моей льстивой интонацией.

Подумав, Мо сказал:

– Ладно, я все понимаю – ты хочешь знать, с кем имеешь дело. И случай твой особый, ты не сопляк какой-то, а взрослый, видавший виды мужчина и тебе не все равно, кто тебя будет учить. Так что, хотя это «неположенный» вопрос, справедливо будет кое-что тебе рассказать. Немного, конечно, и то, что придет на ум прямо сейчас. И больше мы никогда не будем тратить на это время. Так тебя устроит?

Конечно, меня все устраивало, ибо я и на это не рассчитывал. И вот то немногое, что Мо рассказал мне.

– Мы с тобой познакомились в Ирландии, так что я расскажу тебе, как работал в этой стране. Когда я приехал сюда, оказалось, что я никому не нужен. Ты сам здесь недавно и тебе наверняка знакомо это чувство. Ничего необычного здесь нет, это нормальная ситуация для любого эмигранта. Никто нигде никому не нужен, а эмигрант – тем более.

Преподавать воинское искусство я не рвался, потому что до этого занимался подобным в Лондоне, где нажил себе серьезные неприятности. Долго рассказывать не буду, скажу только, что однажды я вынужден был искалечить (иначе пришлось бы убить) молодого человека из чрезвычайно влиятельной семьи. На мое счастье, его семья знала, что он кругом был не прав, и мне дали уехать, даже купили билет в Ирландию. Почему в Ирландию, я не знаю, спрашивать было некогда, незачем, да и мне было все равно, куда ехать. Лишь бы не в тюрьму.

Приехав сюда, я, само собой, оказался не при деле и в таком безработном состоянии пробыл достаточно долго, пока не догадался узнать, не требуются ли где-то преподаватели. Мой диплом престижного лондонского университета пришелся весьма кстати и меня сразу взяли профессором психологии. Так началась моя преподавательская карьера.

Попал я в частный университет. Скажу тебе, что такого бардака я никогда не видел. Держала его семья. Папа – ректор, мама отвечала за связи и деньги, а взрослые дети были на подхвате. Взяли они меня охотно, потому что серьезные люди идти к ним не стремились (на это мне в порыве откровенности пожаловалась сама хозяйка, которая оформляла меня на работу), так что других профессоров по этой специальности у них вообще не было. Поэтому, наняв меня, они загрузили меня так, что я буквально не успевал дышать. Ты не поверишь, но первый семестр я работал на тройную ставку. Трудно, конечно, было неимоверно – чего мне стоило, например, написать конспекты сразу на весь курс. Но я радовался: я осваиваю новую работу (раньше я никогда не был преподавателем), а мне за это еще и платят. Да и со студентами было интересно.

С хозяевами я старался не общаться, потому что я явно был для них человеком второго сорта, наемным работником, которому они платят деньги (очень, кстати, небольшие сравнительно с тем, что платили в других подобных заведениях). Да и я им, в общем, тоже был не очень нужен – работает человек, занятия не пропускает – и ладно. Интересно мне было только одно: если мы практически не встречаемся, то откуда им известен каждый мой шаг. О том, как устроена система оповещения, мне рассказала одна студентка (а со студентами у меня всегда были прекрасные отношения). Она сообщила, что хозяйская дочь вела с ней доверительные беседы и все спрашивала, как ей нравится новый профессор.

– Ну и что вы ответили? – спросил я ее.

– Послала, – ответила девица, очаровательно улыбаясь. И добавила: – Я легко могу ее послать, ведь я плачу немалые деньги за обучение. А вам надо быть внимательным. Не любит она вас. И другие профессора, кстати, тоже.

– За что? – удивился я. – Вроде со всеми у меня нормальные отношения.

– Добрый вы слишком, – еще более очаровательно улыбнулась девица.

– И что тут плохого? – снова удивился я.

– Оценки ставите слишком легко, все остальные на вашем фоне кажутся злыми. Да и студентам вы нравитесь, а это других профессоров раздражает.

Девица эта дала мне прекрасный урок. До всего этого я и сам мог бы додуматься. Если бы подумал. Вот я тебя все время учу думать, все время говорю про ум. А сам…

В общем, решил я уходить из этого заведения, как только найду другую работу. Но не успел – выгнали меня раньше. Точнее, не выгнали, а не подписали контракт на следующий год.

Как это делается, я уже видел. Был там у них один приглашенный профессор, известный здешний юрист. Был он уже на пенсии и преподавал больше для развлечения. Внимание на него я обратил еще в свой первый рабочий день, потому что у него были привычки «большого человека»: повадки, осанка, поставленный голос. Весной, когда учебный год подходил к концу, он, как человек основательный, стал готовиться к следующему – привез полный багажник своих собственных юридических книг, которые загрузил в немалый шкаф. Придя осенью после каникул на работу, я увидел его беседующим с хозяином университета. Юрист, исполненный важности, рассказывал о том, как он провел лето, о том, куда ездил с внуками, а хозяин его внимательно слушал и одобрительно кивал. Это был последний день перед началом учебного года – на следующий день должны были прийти студенты.

Придя назавтра, я застал странное зрелище: юрист так глубоко залез в шкаф, куда он весной сгрузил свою литературу, привезенную для работы со студентами, что снаружи остался только, извини меня, его зад. Потом появился он сам с пачкой книг в руках и с совершенно растерянным лицом стал укладывать их в большую сумку. Я ничего не мог понять. Более осведомленный коллега объяснил мне, что хозяева не продлили юристу контракт и что прямо с сегодняшнего дня на его место выходит новый, более молодой профессор.

– Но они же вчера при мне беседовали с хозяином как лучшие друзья! – поразился я. – Что, заранее нельзя было человека предупредить?

– Конечно, можно было, – спокойно ответил «осведомленный коллега». – Но удовольствия такого не было бы. Вы же сам психолог, вы же понимаете.

На следующий год со мной произошла точно такая же история, только я в отличие от юриста не был растерян, потому что ожидал чего-то подобного. Когда в конце лета, перед самым началом занятий, я позвонил насчет контракта на третий год, со мной говорила хозяйская дочка. Надо сказать, очень любезно говорила. Она попросила меня перезвонить через пару дней. Тут было понятно сразу: они хотят взять на мое место другого человека, только еще точно не договорились и пока держат меня «на коротком поводке». Все так и оказалось: когда я позвонил через несколько дней, та же самая дама (на этот раз очень холодным голосом) сказала мне, что контракт они со мной продлевать не будут.

Ну, честно говоря, не очень и хотелось. Они меня выдрессировали на очень неплохого преподавателя, так что я знал, кем буду работать дальше. Единственное, я решил твердо, что не пойду больше в частный университет. Только в государственный.

Случай подвернулся очень скоро – даже искать не пришлось. Объявление в газете – и меня без промедления, без испытательного срока и без проверки моих профессиональных навыков берут на должность в государственный университет. Проще некуда: в том году у них была нехватка преподавателей и они брали людей прямо с улицы.

Когда вышел на работу, первое, что я увидел на стене в комнате для преподавателей, был плакатик со следующим текстом:

Дилемма судебного производителя

1. Сколько бы работы вы ни делали, этого всегда будет недостаточно.

2. То, чего вы не делаете, всегда более важно, нежели то, что вы делаете.

Что все это означало, я понял очень скоро. Оказалось, что в государственном университете преподаватель должен писать кучу всяких бумаг: методичек, учебников, статей, отчетов (в конце семестра, в конце учебного года, просто потому, что «ректор издал приказ, а приказы ректора не обсуждаются»). И это не считая рабочих программ, конспектов лекций, составления тестов, заданий для практических и лабораторных работ. Вплоть до того, что однажды потребовали составить «Ведомость обеспечения учебной литературой, имеющейся в библиотеке университета». При этом у каждого профессора должна была быть папка, в которую он обязан был складывать все эти бумажки. Причем содержимое этой папки следовало постоянно обновлять, а сама она должна была находиться в университете, чтобы ее можно было в любой момент проверить. Я завел себе огромную папку веселенького красного цвета, в которую набил столько бумаг, что едва мог поднять ее одной рукой.

Так что прошлая работа в частном университете неожиданно мне показалась очень легкой. Там тоже преподаватели должны были писать какие-то бумажки, но так как у меня была очень плотная учебная загрузка, меня это ни разу не коснулось.

Здесь же бумаг было море. И главное было другое – тенденция. Ты, как врач, должен знать, что динамика развития заболевания важнее, чем состояние пациента в данный момент. Если больному сейчас плохо, но динамика положительная, то постепенно ему будет становиться все лучше и лучше. Если же динамика отрицательная, то его состояние (даже если изначально оно было не слишком тяжелым) будет ухудшаться и чем это закончится, никто не сможет предсказать. Так вот, «бумажная динамика» в университете была не просто отрицательной, она была «крутопадающая» – бумаг с каждым годом становилось все больше, они становились все более бессмысленными и начинали дублироваться: отчет по научной работе, отчет по учебной работе, отчет по работе со студентами (можно подумать, что учебная работа – это не работа со студентами) и прочая чепуха, количество которой росло как снежный ком. Все это я называл «принципом киндер-сюрприза». Дело в том, что мне, старому дураку, до сих пор очень нравятся миниатюрные игрушки, которые прячут в шоколадную «скорлупу». Когда я рассматриваю их, то думаю, что их делают очень талантливые и умелые художники, скульпторы, инженеры-конструкторы, технологи. Но этих игрушек так много, что мне иногда кажется, что есть еще специалисты, которые сами ничего не делают (потому что не умеют), но которые придумывают, какую бы новую игрушку могли бы еще сделать другие люди. Наверняка такие люди были и в университете: ничего не умея делать сами, они придумывали, чем бы занять преподавателей.

И, наконец, самое смешное: никого не интересовало, как я читаю лекции и как провожу практические занятия. Этого просто никто не знал, ибо никто из преподавателей на моих лекциях не был. Пару раз я даже специально развлекся: развешивал по университету объявление, что провожу открытую лекцию. Ни разу ни один преподаватель не явился. Только однажды, когда объявление было сделано официально, несколько человек все-таки пришли, за что я им до сих пор признателен. А вот с отчетами была совсем другая история. Их нужно было сдать, сдать вовремя и в надлежащем виде. Поэтому то, как я умею писать отчеты, было известно намного лучше, чем то, как я умею учить студентов.

Само собой, и мое отношение ко всему происходящему достаточно быстро менялось. Вначале мне было искренне интересно, мне нравилось говорить со студентами, учить их всему, что я знал сам. Но достаточно быстро я стал замечать, что им не интересно со мной. Я рассказывал им настоящие, «рабочие» вещи, а они просто отворачивались, им моя «наука» была не нужна. Им от меня требовались только положительные оценки. Вскоре мне тоже стало с ними скучно и я начал поступать совсем иначе. Хотите хорошие оценки – пожалуйста. А кого интересует предмет, тот должен сделать так, чтобы я захотел с ним разговаривать. Но желающих не находилось, так что лекции я читал по-прежнему (насколько мог хорошо и живо, без занудства), на практических занятиях раздавал студентам задания, а сам занимался своими делами – читал, писал, думал. На экзаменах же у меня была совсем простая задача – поставить всем какую кому надо оценку и уйти с хорошим настроением, зная, что никого не обидел.

Неожиданно Мо прервал сам себя:

– Как ты думаешь, для чего я тебе рассказываю именно о своей работе преподавателем?

Было у меня по этому поводу одно предположение. Но такое наглое, что я не сразу решился высказать его вслух. Но, подумав, все-таки сказал:

– Чтобы показать, что для вас один заинтересованный ученик лучше, чем сотня таких, которые не хотят с вами разговаривать?

– Помнишь, я тебе говорил, что еще пара подобных ответов и я начну тебя уважать. Ты угадал правильно и считай, что я тебя уже уважаю. Я учитель (янская часть, распространяющая знания), и если нет ученика (иньской, принимающей знания части), то нет и взаимодействия Инь-Ян. Иначе говоря, нет ученика – нет и учителя! А я учитель, это моя судьба, я не могу без учеников. Так что один такой, как ты, для меня в тысячу раз лучше, чем тысяча таких, как они. И не надо самодовольно улыбаться. Это не потому, что ты лучше, чем они: такого злого и непокорного, как ты, еще поискать! Причина другая: ты готов и способен взять то, что я готов отдать. И еще: ты порядочный человек, а злоба твоя больше наносная, чем природная, и я ее из тебя вытряхну. У такого доброго учителя, как я, не может быть такого злого ученика, как ты!

Ну вот видишь, какой я умный, – рассмеялся Мо. – И о себе кое-что рассказал и сумел сообщить тебе, что самым главным в твоем дальнейшем обучении станет изменение твоего характера с очень злобного на менее злобный. Ангелом ты, конечно, не станешь, не та натура, но вполне сможешь жить в цивилизованном обществе. Будешь даже приносить ему пользу.

Тут до меня стало доходить, насколько умело хитрец Мо «развел» меня. Он обещал мне рассказать о себе – он и рассказал. При этом ухитрился ничего не сказать по сути. Говорил он про то, как писал какие-то отчеты в университете, как кому-то читал лекции, и всякую прочую ахинею. Но ничего о себе – о том, откуда он, кто его семья, где он учился, как попал в Лондон, что он любит, а что нет… В общем, один в один манера мастера Вана, которую я называл «ни слова о себе и своем прошлом». Только Ван просто молчал, а этот толстый котяра может говорить целый день, но так ничего и не сказать по сути.

А Мо (который ни на минуту не сводил с меня внимательного взгляда – психолог хренов!) уже переходил к теме расслабления.

– Я тебе сейчас сказал еще одну важную вещь, касающуюся нашего сегодняшнего занятия. Не знаю только, заметил ли ты ее.

– А чего там было замечать, – пробурчал я. – Вам все надоело и вы перестали учить несчастных студентов. Расслабились, в общем. Вот вам и связь с темой нашего занятия.

– Смотри, заметил, – удивился Мо. – Видишь, я и вправду психолог: если я говорю, что ты хороший ученик, значит, так оно и есть. А теперь поступим так же, как наверняка делали в твоем любимом мединституте: сначала повторим пройденное. Будь добр, расскажи мне, что уважаемый Ван рассказывал тебе (а он наверняка говорил об этом) о расслаблении.

К моему собственному удивлению, я (после стольких лет войны и стольких событий!) прекрасно помнил наставления Вана. И даже (мистика какая-то) слышал его голос:

«Пока ты не научишься полностью расслабляться, открытие энергетических каналов будет для тебя недостижимо. Расслабление – это ключ! Поэтому тысячный раз говорю тебе: перестань напрягаться, тошно смотреть на твое старательное лицо.

И еще запомни, я (другие мастера могут считать иначе) в Ци-Гун выделяю три ступени расслабления. Не спрашивай, на какой ступени ты сейчас, я тебе сразу отвечу – если по-настоящему, пока ни на какой. Если «не по-настоящему», то где-то между первой и второй. И не делай обиженный вид – просто слушай внимательно.

Первая ступень – самый поверхностный уровень. Это обычное внешнее физическое расслабление, достичь которого можно, просто приняв удобную позу. Когда ты вечером добираешься до своей лежанки и плюхаешься на нее счастливый, что наконец-то старый Ван перестал тебя гонять в хвост и в гриву, то ты тут же достигаешь этой степени расслабления. Правда, для воинского искусства этот тип расслабления не может использоваться, потому что это «расслабление позы», а какая может быть поза в рукопашной схватке, где ты находишься в постоянном движении. Там есть только одно статическое положение, ты его прекрасно знаешь – я тебе про него каждый день говорю. Называется оно «остановился – умер».

Вторая ступень соответствует расслаблению мышц и связок. Это уже неплохой уровень, на котором открываются энергетические каналы и энергия начинает накапливаться в Дань-Тянь.

До третьей ступени, которая называется расслаблением внутренних органов и костного мозга, очень мало кто доходит. Наступает она, когда человек способен расслабляться настолько глубоко, что расслабление затрагивает даже внутренние органы. На этом этапе его энергия может свободно достигать любой точки тела и он получает возможность регулировать свое здоровье и продлевать жизнь».

– Да, именно так все и есть, – задумчиво проговорил Мо. – Ван давал тебе классическое объяснение. Повезло тебе с ним. Да, пожалуй, и ему с тобой.

– Ну мне понятно, а ему-то в чем? – искренне удивился я.

– В том, что ты ничего не забыл из его наставлений, а хороший ученик встречается не чаще, чем хороший учитель. Это я тебе как профессиональный преподаватель говорю. Ладно, хороший ученик, скажи мне, как ты расслаблялся на практике.

– Да никак особенно, – пожал плечами я. – Ван называл это расслаблением по трем линиям. Нужно условно разделить тело на три части (или по трем линиям), а затем расслабиться, «скользя умом» вдоль этих линий.

Мо тут же подхватил:

– Да, система расслабления по линиям (я бы, честно говоря, называл бы это не линиями, а поверхностями) тоже прекрасно работает, важно только практиковать ее регулярно и с осознанием. Линий там действительно три: боковая (обе стороны головы и шеи, плечи, локти, предплечья, запястья, ладони, пальцы рук); передняя (лоб, лицо, шея, грудь, живот, передняя часть ног до кончиков пальцев стоп); задняя (темя, затылок, спина, поясница, задняя часть ног до пяток и стоп). Нужно прорабатывать каждую линию минуты по три (или пока не сумеешь расслабиться), начиная с первой линии и заканчивая третьей. В завершение сосредоточиваешься на Дань-Тянь. Угадал? Или что-то было не так?

Конечно, он угадал. Я уже начинал привыкать к нему и постепенно переставал удивляться его «фокусам». Мастер, он мастер и есть. Впрочем, не один он такой. И мой дед, и Ван часто казались мне всезнающими. Может, и я в некоторые моменты казался таким своим советским ученикам? А может, мне так только казалось – уж очень удивленными иногда бывали их лица.

*

А Мо тем временем уже один за одним называл девять суставов тела (видимо, для того, чтобы я лучше запомнил, он тут же показывал их прямо на мне): пальцы стопы, пятка, колено, область промежности (Куа), поясница, локоть, плечо, запястье, ладонь и пальцы рук. Расслаблять эти «условные суставы» предписано минимум (тут он воздел кверху указательный палец) один раз в день. Видя мое тоскливое лицо (еще одна практика, а сколько я их уже знаю), Мо утешил меня, сказав, что все это несложно, не требует много времени и не связано ни с какими физическими усилиями, ибо осуществляется исключительно за счет работы мысли.

Весь процесс расслабления (прямо в том виде, в котором излагал его Мо) я тщательнейшим образом записал в блокнот. Вот эта запись.

«1. Расслабление стоп. Ты не слон, поэтому стопа должна опираться на землю легко. Сам понимаешь, что в любом случае нога должна полностью передать на землю весь вес тела, так что речь идет не о том, чтобы его уменьшить (не получится, для этого придется просто худеть, а ты и так тощий), а о том, чтобы не топать по земле, как подкованная лошадь, а ставить ногу мягко, как кошка. Несмотря на небольшой размер стопы по сравнению с иными частями тела, в ней не больше и не меньше, как целых 26 костей! Так что если ты ухитришься расслабить обе стопы, то расслабишь множество пусть мелких, но суставов. У тебя стопа еще ничего – в детстве и юности ты много ходил босиком. Поэтому твои стопы до их пор более или менее мягкие и могут естественно изгибаться. А у обычных западных людей, которые снимают обувь, только когда ложатся в постель, стопа становится такой же жесткой, как подошва туфель на платформе. Кстати, не радуйся, ты тоже давно не ходишь босиком и стопа у тебя тоже начинает отвердевать. У нас же в Тай-Цзи-Цюань есть правило: «шаг подобен шагу кошки». А где ты видел кошку с жесткими лапками?

2. Расслабление пяток. Ни секунды не сомневаюсь, что, услышав про расслабление пятки, ты начнешь спрашивать, что там расслаблять? Это вполне нормальный вопрос для нормального человека, который вообще никогда не только не расслаблялся, но и не пытался это сделать. Здесь снова дело в уме. Если с помощью ума тебе удастся расслабить пятку, то (с помощью ума же) ты сможешь почувствовать, что ощущения в ней четко изменились: пятка станет теплой и «наполненной», а не просто бесчувственным куском затвердевшей плоти. Кстати, если пятка не расслаблена, то через нее кровь не может подниматься вверх, что отнюдь не способствует сохранению здоровья ног.

3. Расслабление коленей. В Тай-Цзи-Цюань считается, что расслабить колено сравнительно просто (в отличие от пятки тут хотя бы ясно, что расслаблять). Поэтому тут тебе будет попроще, во всяком случае, понятнее. Просто следи за тем, чтобы сгибать колени мягко, не перенапрягать их и не использовать силу.

4. Расслабление промежности. Когда я говорю о промежности, то подразумеваю не только саму промежность, но еще и значительно большую область, сопряженную с ней. Не знаю, как ее называл твой вьетнамский учитель Ван (не говорить о ней он не мог), но на китайском она называется Куа. С тобой просто, ты наверняка знаешь, что в просторечии это тазовые кости, а тем, кто не знает, я определяю эту область как место, которое прикрывают очень короткие шорты. Работая с ней, нужно следить за тем, чтобы промежность была расслаблена и мягко округлена, а паховые складки открыты.

Тут есть ключ, точнее, не ключ, а ключик, позволяющий определить, удалось ли тебе действительно расслабить нижнюю часть тела: к моменту, когда четыре точки (пальцы стоп, пятки, колени, Куа) расслаблены, ум должен опуститься вниз, в землю, а у тебя должно появиться чувство легкости и расслабленности.

5. Расслабление поясницы. Выполняется только после опускания ягодиц, про которое я тебе расскажу несколько позднее, когда буду объяснять «Потребности Тай-Цзи-Цюань». Когда ты опустишь ягодицы, мысленно (вообще все расслабление, о котором я тебе говорю, – это процесс исключительно мысленный) пройдись примерно от середины поясницы (в иглоукалывании это место называется «воротами жизни») по позвонкам, как бы мысленно опуская их вниз. Затем от середины поясницы проделаешь то же самое вверх, как бы растягивая позвоночник по вертикали.

При этом ощущение растягивания вниз (погружения) должно немного превышать ощущения растягивания вверх (подпирающее усилие). Следуя за твоей мыслью, Ци тоже будет «растягиваться», пронизывая поясницу.

В результате такого растяжения поясница останется «пустой», а напряжение в ней (часто приводящее к болям в этой области) исчезнет. Ты про эти боли пока ничего не знаешь – молодой еще. Но если не побеспокоишься заранее, очень скоро у тебя начнется настоящий стариковский радикулит с очень серьезными болями. Света белого не взвидишь. Это я тебе, как врач врачу, гарантирую: у тебя очень сильный перенапряг тела, который почти наверняка выразится именно таким способом.

Кроме того, если правильно расслабить поясницу, то истинная Ци будет опускаться по позвонкам вниз, а подпирающее усилие двинется вверх. Таким образом, у тебя образуется устойчивая телесная структура, в которой гармонично сочетаются погружение и легкость.

6 Втягивание живота. Тут считай, что тебе повезло, потому что ничего дополнительно делать не придется. Дело в том, что это на самом деле одно движение с предыдущим. Твое дело просто мысленно проследить за тем, чтобы это произошло, чтобы у тебя не отвисал живот. Хотя чему там отвисать-то.

7. Расслабление плеч. Традиционно это называется погружением плеч. Как всегда, есть тут и тонкий момент (без тонкостей у нас в Тай-Цзи-Цюань никогда не обходится): погружать плечи нужно без намерения погрузить их. А иначе в них может создаться ненужное натяжение вниз, которое тоже представляет собой напряжение. Но я тебе не буду говорить про погружение, потому что сам едва ли смогу объяснить, что это такое. Поэтому сформулирую от противного: просто не задирай плечи, позволь им естественным образом опуститься вниз под собственной тяжестью и ты вполне успешно выполнишь это требование.

8. Расслабление локтей. Здесь тебе опять повезло, – снова (как с животом) ничего не нужно делать. Считается, что расслабление локтей легко и естественно, практически само собой, произойдет после того, как ты расслабишь плечи. Так что если с плечами у тебя все будет в порядке, то о локтях достаточно будет просто «вспомнить».

9. Расслабление ладоней и запястий. Казалось бы, следующим после локтя должно идти запястье. Однако вначале мы расслабляем ладонь (и пальцы) и только потом запястье. Конечно, можно сделать и наоборот. Но если ты попробуешь расслабить запястье до того, как расслабишь ладонь и пальцы, то почувствуешь, что в этом случае запястье расслабляется «неохотно». Это связано с большим эффектом, возникающим при расслаблении ладони, когда происходит расслабление большого количества мелких суставов (в ладони еще больше костей, чем в стопе, целых 27 штук). Кроме этого, расслабление пальцев облегчает движение энергии через все 6 ручных (трех иньских и трех янских) каналов. Есть тут еще один секрет, который ты наверняка знаешь: массаж пальцев способствует сохранению здоровья и достижению долголетия. Внутри секрета есть еще один небольшой секретик: подобный массаж способствует расслаблению пальцев (что нам и требуется). Делается такой массаж совсем просто. Большим и указательным пальцами одной руки нужно взяться (с боков) за крайнюю фалангу пальца другой руки и (очень легко!) поворачивать его вокруг оси (точнее, наверное, будет сказать «покачивать») в одну и другую стороны. Так проделать для каждого пальца. Чтобы не морочить тебе голову, скажу сразу, что в процесс расслабления (который выполняется мысленно) такой массаж не входит. Но если его делать регулярно, то и расслабление пальцев будет происходить быстрее и более качественно. Можешь это легко проверить сам. После этого массажа пальцы явно теплеют. А это означает, что Ци и кровь в них начинают двигаться более свободно и интенсивно, что возможно, только если тело расслабилось, потому что «сквозь» напряженное тело Ци и кровь проходят очень «неохотно».

Шея. Ну, в завершение следует мысленно расслабить шею. Не знаю, почему «отцы-основатели» не включили ее в общий «ряд» (назвав его не девятью, а десятью расслаблениями), а говорят о ней отдельно. Может, для того, чтобы не все было понятно (наши китайские предки всегда любили интригу и таинственность), может, по какой-то нумерологической причине число девять было предпочтительнее. Но для нас не имеет никакого значения. Нам – лишь бы работало».

«Практичный мужчина, – подумал я – ему лишь бы работало». А впрочем, я и сам такой. Теоретическое боевое искусство – о таком смешно даже подумать. Все должно быть просто и надежно. Судя по технике самого Мо, работает все действительно очень надежно, а вот просто вряд ли получится. Одних правил сколько. И это Мо только начинает излагать систему.

Видимо, заметив, что я слегка заскучал, Мо решил развлечь меня. Он даже разрешил мне отложить в сторону блокнот и ручку, от чего мне сразу стало веселее. Видимо, я все-таки не писатель.

Далее он велел мне встать и, ни о чем особенно не задумываясь, проделать все девять расслаблений. Дважды просить не пришлось – сидеть мне уже надоело и я радостно вскочил, собираясь наконец-то расслабить спину и зад, который я, видимо, с непривычки основательно «засидел». Мо с явным неодобрением смотрел на мой энтузиазм.

– Спокойнее, спокойнее, мой юный нетерпеливый друг. Кому это я битый час рассказывал про «неактивное» выполнение Тай-Цзи-Цюань? А этот способ расслабления – несомненная часть системы, можно сказать, начало ее. Так что не надо делать резких рваных движений, не надо вскакивать, как застоявшаяся лошадь. Спокойно встань и, никуда не торопясь, расслабься, как я тебе только что объяснил.

Все было верно, про «неактивное делание» Тай-Цзи-Цюань он мне говорил. Так что я успокоил дыхание, слегка подвигал пальцами рук и ног, чтобы лучше почувствовать их, и, не торопясь, стал просматривать мысленным взором все девять суставов по очереди. Расслабиться я особенно не старался: еще Ван мне говорил, что чем больше человек будет чего-то хотеть, тем меньше вероятность, что он это получит. Иначе говоря, чем больше я буду пытаться расслабиться, тем больше будет возрастать напряжение. Я просто следовал наставлениям Мо, твердо зная, что если инструкция правильная, то она обязательно сработает. Инструкция оказалась правильной – я расслабился очень легко и быстро, во всем теле возникло четкое ощущение Ци, как будто я только что основательно позанимался Ци-Гун. В общем, мне понравилось.

Моей радости по поводу первого успеха Мо никак не разделил.

– Ну и что тут такого? – недоуменно пожал он плечами. – Воткни простую веточку в плодородную почву и вскоре у тебя вырастет прекрасное дерево, причем ни поливать, ни ухаживать, ни удобрять не придется. И дело не в веточке (в другой земле она бы засохла через пару дней), а в качестве грунта. Вот ты сейчас подобен такой почве: здоровое тело, много энергии, пустая голова. Тебя сейчас чему ни учи, все пойдет впрок. Впрочем, это не всегда хорошо, потому что когда у человека все получается слишком быстро, ему становится неинтересно и он так же быстро бросает занятия. Чтобы с тобой такого не случилось, скажу сразу: состояние, достигнутое тобой сейчас, ничего общего с настоящим расслаблением не имеет.

«А ведь он, несмотря на внешнюю улыбчивость, похож на Вана, – неожиданно подумал я. – Что тот, что этот. Когда речь идет о качестве обучения, похвалы дождаться невозможно, как ни старайся».

– Ладно, не огорчайся, для начала неплохо, – решил Мо все-таки подсластить пилюлю. – Я тебя сейчас порадую, сделаю тебе простенький сюрприз, причем соберу его, как конструктор, из известных тебе деталей. Ты акупунктурные точки хорошо помнишь?

Вопрос был смешной. Если бы Мо знал, каким способом учитель Ван заставлял меня учить их, он бы не спрашивал. Наверное, я не смог бы их забыть, если бы даже захотел. Но вдаваться в подробности я не стал, а только молча кивнул.

– Так вот, – продолжал Мо, – я тебе сейчас покажу точечный массаж. Разумеется, с его помощью невозможно расслабить тело так, как ты это сделал только что, но помочь расслабиться и успокоиться он вполне может. А это, согласись, тоже немало. Кроме того, сможешь показывать это пациентам, чтобы они сами себе это делали. Это тебе не иглоукалывание, где нужно ставить иглу очень точно, чтобы не попасть куда не надо. Это Ци-Гун, тут скорее не точки, а области, так что не промахнешься. Очень хороший метод, особенно для нервных, вечно неспокойных дамочек. Здесь таких много, кстати. Чем богаче страна, тем больше нервных дамочек. Есть страны, конечно, и побогаче Ирландии, но и ее не сравнить с твоей родиной. А чем больше богатых, нервных, совершенно здоровых, но постоянно нуждающихся в лечении дам, тем лучше лекарю, сам знаешь. Ладно, хватит о дамах, пора переходить к массажу.

Сначала массируешь точку Цзю-Вэй, затем точки Цюй-Чи на предплечьях (сначала на левом, потом на правом) и, наконец, точки Цзу-Сан-Ли на голенях. Массаж делаешь против часовой стрелки, до того момента, пока точка не перестанет быть болезненной или не потеплеет. Тебе их показать или сам помнишь?

Конечно, я помнил! Одни названия чего стоят: «хвост голубя», «кривой пруд» и «точка долголетия». Используются и при лечении, и при рукопашном бое.

– Ну, раз помнишь, то с сегодняшнего дня можешь пользоваться. Надеюсь, ты понимаешь, что к Тай-Цзи-Цюань этот, с позволения сказать, массаж никакого отношения не имеет. Так, сувенир тебе на память. Тем более что, попробовав, как он работает, ты, как врач, сумеешь его оценить.

Будучи по природе чрезвычайно любопытным, я попробовал метод Мо (с его легкой руки я про себя уже называл его «методом для нервных дамочек») в тот же вечер, перед сном. Работало, – вполне можно было пользоваться самому и показывать пациентам, когда они у меня здесь появятся.

Все это мне было очень интересно, тем более что Ван показывал мне подобные «фокусы», только не так и не с такой целью. Например, точки долголетия (Цзу-Сан-Ли) на голенях он заставлял меня массировать ежедневно. Только метод был совсем другой. Не пальчиками, аккуратненько против часовой стрелочки, а по сто ударов кулаками, причем удары становились все тяжелее, а в последнее время стали совсем увесистыми.

Видя мой искренний интерес, Мо совсем разошелся и сказал, что сейчас он мне покажет Тай-Цзи, только не Цюань, а массаж. При этом он делал вид, что ему не слишком хочется это делать, но я точно видел, что ему это интересно так же, как и мне. Вопреки моему ожиданию, для массажа он не уложил меня, а усадил на табурет. Сам уселся в очень широкую и низкую стойку, так что выглядело это так, как будто мы оба сидели, только я на табурете, а он «ни на чем». Вначале он показал мне одиночную форму, которую он делал на месте и которая выглядела так, как будто он «месил воздух» то одной, то двумя руками. При этом его вес постоянно смещался (я бы даже сказал, «плавал») с ноги на ногу и, казалось, было видно, как энергия проходит через него всего, начиная от стоп и заканчивая ладонями.

– Это стойка и техника из Тай-Цзи-Цюань стиля Чэнь, – сказал Мо. – К сожалению, мы с тобой его учить не будем, это еще «одна жизнь», на которую у нас нет времени. Но посмотреть на него тебе никак не помешает, очень уж явно тут видно, как все тело участвует в движении.

А дальше вместо воздуха он начал «месить меня». Иначе говоря, если до этого у него в руках, кроме воздуха, ничего не было и его движения были «пустыми», то теперь у него в ладонях оказались моя спина и поясница.

Массаж Мо делал, как я и предполагал (точнее сказать, не сомневался), «с энергией». Энергия внутри меня тоже быстро пришла в движение и тело начало покалывать. Да что там покалывать – это был сильный зуд. Хоть и очень приятный, но чесаться хотелось все время. В общем, всего минут через пять – десять такого массажа я был и «набит энергией» от пяток до макушки, и расслаблен до совершенно «тряпичного» состояния.

По самому Мо видно было, что для него такой массаж – это несомненная работа. Он раскраснелся и даже покрылся легкой испариной. Но было заметно, что все это ему нравится не меньше, чем мне.

Закончив и безо всякой жалости «прохлопав» меня, Мо соизволил сделать комментарий.

– Я тебе делал массаж, как большой собаке, – неожиданно сказал он.

– А при чем тут собака? – удивился я. – Меня с детства обучали стилю тигра. А «на собаку» я не учился.

– Это название не имеет никакого значения. Это я сам его придумал из-за того, что одно и то же животное – собака может очень сильно отличаться размерами. Породы тигров тоже различаются размерами, но весьма незначительно. А собаки разных пород могут весить от килограмма до центнера. Так что и обращение с ними должно быть очень разное. Но тут даже не в размере дело. Бойцовая собака и домашняя шавка все чувствуют по-разному. И то, чего «воинский зверь» вообще не заметит, для крохотной «дамской собачонки» станет травмой на всю жизнь.

Это была правда. Приехав в Ирландию, я подивился обилию пород выгуливаемых собак. Одна сцена меня просто поразила. Мальчик лет двенадцати вел на поводке какую-то странную собаку: невысокую, короткую, широченную, как скамейка, очень массивную, с обвисшими щеками. Собака сжимала в зубах огромную ветку. Думаю, в ней было метра четыре. Как такое сравнительно небольшое животное с ней управлялось, было совершенно непонятно. Казалось, что по всем законам механики эта ветка должна была бы перевесить и опрокинуть собаку. Но не тут-то было, собака бодро ковыляла на коротких лапках, было похоже, что ветка эта совсем ей не мешает. Но мешала она мальчику, потому что за все задевала и не давала ему «управлять» собакой. Поэтому он стал выдергивать ветку из собачьей пасти. Как оказалось, у пса был неописуемо спокойный нрав, он не выказывал ни малейшего признака раздражения, но и разжимать челюсти явно не собирался. Помню, тогда я еще восхитился крутостью собачьего характера и задержался посмотреть, что же будет дальше. Тем временем мальчишка, видимо, поняв, что отнять ветку у пса ему не удастся, перешел к более решительным действиям и что было сил пнул пса в спину. А дело было зимой, на маленьком негодяе были добротные «буржуйские» ботинки на толстенной подошве и бил он сверху прямо по позвоночнику. От удара короткие ножки пса разъехались в обе стороны и он, придавленный ботинком, распростерся брюхом прямо на льду. В такой позе он напомнил мне цыпленка табака – блюдо, которое я ел еще в Союзе – такую курочку, которую, перед тем как положить на блюдо, из объемной сделали плоской. «Пес табака» снова повел себя странно: не издавая ни звука, он спокойно лежал на брюхе на льду, даже вилял каким-то обрубком, заменявшим ему хвост. Несмотря на все свое старательно демонстрируемое благодушие, выпускать ветку ему, похоже, и в голову не приходило.

Восхищенный таким его поведением, я подошел к мальчишке узнать, какой породы этот вислощекий уродец. Оказалось, что это бульдог, «собака на быка». Мальчишка явно им гордился, сказал, что пес ничего не боится и почти не чувствует боли. В доказательство он хотел еще раз пнуть его, но я не дал. А когда мальчишка сказал мне, сколько стоит такой зверь, я вообще перестал понимать, как можно пинать такое дорогое животное. На те деньги, которые были уплачены за этого бульдога, вьетнамская деревенская семья могла жить несколько лет. По-моему, сам мальчишка стоил намного меньше. Если вообще чего-то стоил.

Мои размышления по поводу сравнительной цены мальчишек и собак прервал Мо.

– Ты понял, почему я говорил, что массировал тебя, «как большую собаку»?

– Может, я вам напоминаю собаку по характеру?

– Нет, вряд ли. Ты мало похож на собаку. Может, только на совершенно одичавшего свирепого пса, скорее даже на волка. Так что ассоциация здесь совсем другая. Когда хозяин хочет, чтобы маленькая собачка почувствовала его расположение, ему достаточно погладить ее всего одним пальцем. Если же он хочет поощрить большую собаку, то должен ее потрепать достаточно сильно. Иначе она просто не почувствует «хозяйскую руку». Делая такой массаж, который я тебе показал, ты будешь использовать все тело, что позволит тебе генерировать очень большое усилие, несравнимое с тем, которое способен выжать из себя обычный массажист. Поэтому ты должен чувствовать, к какому пациенту сколько сил ты можешь приложить, знать, кого массировать как «большую собаку», а кого как «маленькую собачонку». В общем, все точно, как в Тай-Цзи-Цюань – огромная сила на фоне очень тонкой чувствительности. Скажу иначе: огромная сила, бесполезная без тонкой чувствительности. Кстати, показав тебе этот массаж, я тебе сейчас передал сразу несколько секретов. Заметил?

– Если честно, то не очень.

– Метод, который ты сейчас от меня получил, позволяет использовать для массажа не только руки, что делает твою работу на порядок качественнее. Еще ты получаешь возможность во время выполнения массажа практиковать Тай-Цзи-Цюань, а именно: тренировать низкую стойку (можно сказать, низкий «столб», с переносом веса тела с одной ноги на другую) и отрабатывать технику рук на тренажере. А какой самый лучший тренажер для человека, практикующего воинское искусство?

Ответ на этот вопрос я знал твердо, так что произнес без колебаний:

– Человеческое тело.

– Верно. Так вот, этот массаж позволяет лечить человека, одновременно отрабатывая на нем технику рук. И, наконец, главное: ты работаешь с энергией. И тут внимание: используешь только внешнюю энергию, энергию неба и земли. Свою личную – ни в коем случае. И заметь, мы снова говорим об уме. Потому что энергия неба и земли пойдет сквозь тебя в пациента, только если ты будешь об этом думать. Так что мы пришли к тому, с чего начинали. Ум – основа всего: хоть Тай-Цзи-Цюань, хоть Ци-Гун, хоть лечения! Так что чем бы ты ни занимался, никогда об этом не забывай.

– Да, – вдруг спохватился Мо. – За всеми этими «умными» разговорами я забыл показать тебе другую, более простую систему расслабления. Смотри, тут все проще простого.

И с этими словами он потряс расслабленными кистями, стопами и совершил несколько поворотов в талии, позволив рукам свободно вращаться вокруг тела.

При этом он приговаривал:

– Делать тут ничего не нужно, пусть все происходит само собой, без твоего участия. Просто отпусти все тело, позволь талии скручиваться и раскручиваться, а рукам расслабленно «летать» вокруг тебя. В связи с тем, что движение исходит из поясницы, а руки лишь «лениво» следуют за ней, этот метод называется «свободно летающие руки».

Метод расслабления «свободно летающие руки»

Такой способ работы с телом был мне знаком и всегда мне нравился. Зная, что я всегда не любил работать, а любил отдыхать, Ван давал мне такие упражнения для того, чтобы я мог передохнуть во время занятий, которые подчас бывали достаточно тяжелыми.

– Хорошие упражнения, мне нравятся, спасибо, – поблагодарил я Мо.

– Понятно, что тебе они нравятся. Небось, на фоне твоих прежних занятий такая «расслабуха» казалась тебе блаженством. И не надо смотреть на меня удивленными глазами и спрашивать, откуда я это знаю. Меня самого в свое время учили примерно как тебя. Ты лучше спроси, почему я тебе сразу не показал этот способ расслабления. Ведь и проще, и работает хорошо, и тебе давно знаком.

– А чего спрашивать? – удивился я. – И так все понятно. Этот способ, как бы это точнее сказать, более «физический». А «девять расслаблений» основаны полностью на работе ума. А вы же сами говорите, что ум – это основа Тай-Цзи-Цюань.

– Точно. Поэтому учись слушать.

– Я же и так вас очень внимательно слушаю. И при чем тут ум? – удивился я.

– Ты слушаешь ушами. А должен слушать умом, телом, всем. Например, руками. Тебе кажется, что ты понимаешь, о чем я говорю. Конечно, так и есть, ты же классный боец и чувствуешь противника лучше, чем он сам себя. Но тут несколько другое, тут ты должен суметь почувствовать позу, причем не свою (это просто), а мою. Например, я буду рассказывать тебе о положении поясницы. Поясница это шарнир, основное качество которого – пустота. Если шарнир не пустотный, то он просто не сможет обеспечить возможность вращения. Так что объясняя тебе положение поясницы, я буду требовать, чтобы ты сформировал пустую поясницу. Как ты сможешь понять, чего я от тебя хочу, если я и сам не могу точно передать это словами?

– Не знаю, – удивился я. – Буду смотреть на то, как делаете вы, буду внимательно слушать, буду снова и снова думать о том, что вы говорите.

– Все правильно: смотреть, слушать, думать. Но еще нужно чувствовать. Например, когда я буду пояснять тебе «правильную поясницу», ты должен положить ладонь мне на поясницу и попытаться ее «почувствовать». Это редкая возможность, такому, глядя на видеозапись, не научишься.

И еще запомни: там, где возможности тела уже исчерпываются, возможности ума только начинаются.

И не считай меня занудой, – вдруг засмеялся Мо. – О работе ума я тебе еще тысячу раз скажу. Пока наконец ты не поймешь, о чем идет речь. Поверь, это будет еще не скоро, – подмигнул он.

«То, что не должно произойти, не произойдет, сколько бы усилий ни прилагалось; то, что должно произойти, произойдет, какими бы ни были препятствия. Это несомненно». (1190)

«Гуру Вачака Коваи»

 

Тай-Цзи-Цюань – весьма сложная система, объяснить которую «одним куском» достаточно непросто. Именно поэтому ее делят на мелкие «детальки» (всякие расслабления, потребности, легкости). «Потребности» (или «необходимости») можно истолковать как нечто, что требуется выполнить для того, чтобы практика была успешной. В данном случае это набор рекомендаций, касающихся работы с телом, а именно, что и как нужно сделать с поясницей, ногами, животом и так далее, чтобы построить правильную физическую структуру. Таких рекомендаций существует много, например, достаточно известны «Десять важных указаний», принадлежащих Яну Чэнфу. Суть их состоит в следующем: «Голова находится в вертикальном положении; грудь погружена, а спина растянута; поясница расслаблена; вещественное и невещественное разделены; плечи и локти погружены; используется ум, а не сила; верхнее и нижнее следуют друг другу; внутреннее и внешнее скоординированы; все взаимосвязано и неразрывно; в движении скрывается покой».

Как бы ни описывались «потребности» или «необходимости», суть их всегда одна: расслабленность, целостность, гармоничность, единство внешнего и внутреннего.

 

Сказка о многих потребностях и одной легкости, рассказанная учителем Минем

До встречи с Мо я относился к западным, как они себя называли, «экспертам рукопашного боя» свысока, потому что их «мастерство» (точнее, то, что они считали мастерством) казалось мне каким-то грубым, незавершенным и тупым. Однако после того как я начал заниматься у Мо, мнение мое резко изменилось и я стал восхищаться западными людьми, которым удается хоть чему-то научиться, занимаясь по два часа три раза в неделю, как мы с Мо сейчас. Для меня такой ритм занятий было совершенно непривычен, поскольку у Вана я занимался в полном смысле слова днем и ночью. Причем без выходных. Говорить Мо об этом я, конечно, не стал. Он учит, ему виднее, как это делать. Однако Мо (который и сам наверняка все понимал) неожиданно предложил мне переехать жить к нему. Мотивировал он это так:

– Знаю, денег, у тебя достаточно. Но это пока. Пациентов же у тебя сейчас практически нет, а те два-три человека из вьетнамской общины (тем более, насколько мне известно, ты их лечишь бесплатно), которые приходят к тебе сейчас, проблемы не решают, тебе нужен «поток». Разумеется, такой хороший врач, как ты, со временем обязательно обзаведется своим «кругом» больных, которые хотят лечиться только у него. Но за квартиру нужно платить не «со временем», а регулярно, вне зависимости от того, зарабатываешь ты сейчас или нет. Так что, если хочешь, можешь переезжать ко мне. Тем более тебе не привыкать жить «при учителе». И можешь не беспокоиться: никакого «рабства» не будет. Будешь делать, что захочешь, и жить, как находишь нужным. А заниматься со мной сможешь, как ты привык, по многу часов в день. Я ведь сейчас тоже не слишком занят.

Тут и думать было нечего. Мо мне нравился, заниматься я хотел как можно больше и (он был прав) жить «при учителе» мне было не привыкать. Переехал я к нему в тот же день. Собираться мне было недолго: сложил вещи в коробки, погрузил их в такси и через десять минут был у Мо.

Квартира у Мо была прекрасная: в самом центре города, в старом кирпичном доме с высокими потолками. Этаж тоже был идеальный – третий. И можно пройтись ножками (лифта в доме не было), и соответствовало фэншуйскому правилу, рекомендующему не жить слишком высоко, чтобы не терять «связи с землей». Комнат было три, все просторные квадратные, по два огромных окна в каждой. И еще два балкона: один в гостиной, второй на кухне. Кухня у Мо была особенная. Она была просто огромной. Для какой-то цели Мо разделил ее на две части. В одной части он готовил еду и ел за старинным овальным столом «на шесть персон», а что было во второй, я до переезда к Мо не знал – он не показывал, а спросить было неудобно. Квартира была холостяцкая, слегка неухоженная, но чрезвычайно удобная и очень чистая.

Обставлено все было совсем просто и основательно. Ничего лишнего – кровать, платяной шкаф, стол, стулья. «Излишество» было только одно: на стенах висели рельефные фигуры, вырезанные из дерева, а в одном из шкафов стояли деревянные же фигурки, но поменьше и объемные. Все это было изумительной работы, выполнено в традиционном китайском стиле. Фигур было много и все это был явный «эксклюзив» (к этому времени я знал уже достаточно английских слов, чтобы выразить свои мысли по этому поводу), а не покупная дешевка, которой полно на любом базаре.

Еще до переезда в эту квартиру, в один из своих первых визитов к Мо (а все занятия проходили у него дома) я спросил, откуда у него эта роскошь. В ответ он таинственно улыбнулся и неопределенно помахал руками. Ну, я больше и не спрашивал.

Мое переселение к нему Мо решил отметить торжественным обедом. При этом он разрешил мне помогать ему, сказав, чтобы я присматривался, ибо сегодня он собирается дать мне важнейший урок.

«Помню, помню, ты уже говорил, что у тебя все уроки важнейшие», – подумал я. А вслух спросил:

– И что же это за урок?

– Урок важный, но название простое: «Все Тай-Цзи-Цюань».

– А более подробно можно?

– Конечно. Когда ты научился, то все, что ты делаешь, превращается для тебя в Тай-Цзи-Цюань. Например, приготовление пищи. Тебе нравится, как я готовлю.

Еще бы мне не нравилось! Мо готовил просто потрясающе. Он вообще придавал еде большое значение (по его комплекции это нетрудно было заметить) и был готов тратить на закупку продуктов и приготовление пищи кучу времени. Я бы назвал его несомненным знатоком китайской кухни.

Увидев, с каким энтузиазмом я утвердительно киваю, Мо продолжил:

– Приготовление еды – это тоже самая что ни на есть практика Тай-Цзи-Цюань. И там и там действуют одни и те же правила. Например, если ты разведешь слишком большой огонь, то спалишь свой обед. А если огонь будет слишком слабым, то ты ничего не сможешь ни сварить, ни изжарить. Так и с человеком: если будешь его учить слишком интенсивно, то он «перегорит», а если позволишь ему совсем не прикладывать никаких усилий, то он никогда ничему не научится.

«Как же он прав, – подумал я. – Ведь даже Ван, который держал меня в ежовых рукавицах, никогда «не перетягивал струну» и всегда следил за тем, чтобы я имел возможность расслабиться». Я еще тогда заметил, что, когда его приглашали на деревенские свадьбы в качестве почетного гостя, он всегда брал меня с собой и даже позволял мне очень прилично выпить.

– Так что должен тебя обрадовать: живя со мной, ты будешь изучать Тай-Цзи-Цюань даже тогда, когда ты не будешь изучать Тай-Цзи-Цюань. Готовить будем вместе: я – шеф-повар, ты – поваренок и мойщик посуды. Когда научишься, станешь готовить сам. Кстати, мыть посуду тоже будешь в стиле Тай-Цзи-Цюань. Догадаешься, что это означает или придется объяснять?

– Думаю, не придется, – собираясь с мыслями, проговорил я. – Это означает мыть ее осмысленно, полностью сосредоточившись на процессе. Делать все плавно, позволяя тарелке «самой» вращаться в руках, ощущая течение теплой воды, подобное течению теплой энергии. Никуда не торопиться, не стремиться закончить мытье, пусть оно закончится тогда, когда закончится.

Мо был в восторге.

– Какой я молодец, – всплеснул он руками. – Как я тебя хорошо научил. И как быстро! Остается добавить только одно. Мыть посуду, не стремясь ни к какому результату, стараясь мыть ее, думая только о том, чтобы сделать это хорошо. – Тут он неожиданно добавил: – Ведь из этих самых тарелок будут есть уважаемые люди, – и похлопал себя по животу.

«Похоже, живот у него любимое место», – подумал я, отправляясь мыть посуду «в стиле Тай-Цзи-Цюань».

Когда посуда была помыта, а Мо передохнул после обеда, он сказал, что мы переходим к следующему уроку, который называется «о необходимостях и одной легкости». Я, по уже выработавшейся привычке все записывать, бросился к тому ящику, куда я упаковал блокнот, который по мере того, как он наполнялся записями, становился для меня все более значимой и ценной вещью.

Однако Мо, с улыбкой наблюдавший за мной, остановил меня, сказав, что на сей раз записывать ничего не будет нужно. Вместо того чтобы пойти в полупустую комнату, где мы обычно занимались, Мо направился в тот отгороженный закуток на кухне, где до сего дня я ни разу не был. Там у Мо оказалась мастерская, в которой царил совершенно неописуемый бардак. Надо сказать, совершенно рабочий – видно было, что Мо тут проводит немало времени. Тут же стало понятно, откуда у Мо все эти дивной красоты деревянные фигуры, висящие на всех стенах и стоящие в шкафу, – он сам их делал!

А Мо, не обращая внимания на мое удивление, велел мне сидеть тихо, пообещав показать принципы Тай-Цзи-Цюань. Я уселся, куда было велено, и стал внимательно смотреть. Мо начал с уборки. Сначала он собрал со стола все «рисовально-чертильные» принадлежности: карандаши, резинки, листы ватмана и кальку. Далее последовали инструменты: пила, лобзик, самого разного вида ножи и ножики. Завершили все это отделочные инструменты: большие и маленькие напильники, наждачная бумага. Отдельно Мо собрал краски и кисти. Когда все было аккуратнейшим образом разложено по своим местам, передо мной остался только чистый стол.

– Как ты думаешь, что это было? – с улыбкой спросил меня Мо.

– Тай-Цзи-Цюань! – твердо ответил я, ничего не понимая, но помня, что Мо обещал показать мне принципы своего искусства.

– Само собой, Тай-Цзи-Цюань. А точнее?

Точнее я не знал, и Мо по этому поводу сказал так:

– Пока объяснять не буду. Лучше я продолжу показ: и сам развлекусь, и ты, может быть, все-таки догадаешься.

С этими словами он разложил на столе карандаши, бумагу, резинки и начал быстрыми легкими штрихами рисовать большого дракона, свернувшегося в кольцо.

Закончил он рисунок довольно быстро. Искусство Мо меня просто изумило. Хотя я никогда не видел настоящего дракона, но мне показалось, что он должен был бы выглядеть именно так, как его изобразил Мо. В нем было столько мощи и жизни, что казалось, тронь его, и он придет в движение. Судя по виду Мо, он тоже был доволен своей работой.

– Когда я смотрю на твое выражение лица, мне почему-то кажется, что ты так и не понял, где здесь аналогия с Тай-Цзи-Цюань, которую я хотел тебе продемонстрировать. Поэтому придется кое-что объяснить: убирая со стола, я освобождал место для того, что будет происходить далее, делал так, чтобы каждый раз не приходилось рыться в куче всякого хлама, выискивая нужный инструмент. Иначе говоря, обеспечивал себе возможность делать свою будущую работу эффективно и без затруднений.

С помощью девяти (на самом деле совершенно не важно, сколько именно их там было) расслаблений, которым я тебя обучил, ты делаешь со своим телом примерно то же самое: «убираешь» из него «мусор», освобождаешь его от всего лишнего, мешающего его эффективной работе, в данном случае выполнению Тай-Цзи-Цюань. Успокоился, расслабил ум и тело, и вперед, – неожиданно закончил он.

*

После этих «россказней» (как он их сам называл) Мо перешел к конкретным указаниям по поводу необходимостей Тай-Цзи-Цюань. Звучало все примерно так:

– Не нужно удивляться, что эти необходимости во многом пересекаются с тем, что я тебе говорил по поводу девяти расслаблений. Теперь ты уже должен понимать, что это две стороны одной медали, можно сказать, Инь и Ян. Когда ты расслабляешься, ты «освобождаешь место» в теле от неправильного, ненужного напряжения, а затем заполняешь это место с помощью правильного понимания и правильной позиции, зашифрованных в «необходимостях». Приступая к их выполнению, помни, что все как всегда делается очень легко, без всякого усилия. Если начнешь напрягаться, то зачем же перед этим ты делал «девять расслаблений»?!

А далее Мо прочел мне заправскую университетскую лекцию. Перед началом он сказал, что спешит на встречу с дамой (экий старый ловелас), в связи с чем просит на этот раз не задавать вопросов, а просто все записывать.

– В общем, делай так, как ты делал в институте, – сказал Мо. – И еще, – засмеялся он, – не будешь стараться, буду проверять конспект и ставить двойки.

Отсмеявшись, он приступил к непосредственному описанию необходимостей Тай-Цзи-Цюань.

«Опустить ягодицы. Если ты помнишь, то расслабляться мы начинаем от стоп и далее поднимаемся снизу вверх. Это кажется вполне естественным, так как напоминает процесс построения дома: от фундамента до крыши. Поэтому вполне логичным будет вопрос, почему здесь мы начинаем с середины. Можно подумать, что зад – это самая главная часть тела. И не надо смеяться, в общем, почти так оно и есть. Поясница – это важнейший шарнир тела. Ну, может, и не самый важный (в теле нет ничего не важного), но самый большой – точно. Ее можно обозначить как нечто, с одной стороны, соединяющее верхнюю и нижнюю части тела, а с другой – позволяющее им двигаться совершенно независимо. Например, человек может переносить вес с впереди стоящей ноги на заднюю (ногу, стоящую сзади) (тем самым перемещаясь вперед-назад) и одновременно поворачивать тело влево-вправо за счет скручивания в пояснице.

Поясница также «играет в Инь и Ян»: когда вес переносится на ногу, стоящую сзади, поясница как бы «расширяется», растягивается в стороны (если смотреть сверху), подобно сгибаемому луку. Когда вес переносится на переднюю ногу (впереди стоящую ногу) – она «сужается», в результате чего получается, что лук как бы «выстреливает», отправляя стрелу в полет (точнее, освобождая накопленную энергию).

Чтобы дать возможность пояснице работать должным образом, ее нужно правильно расслабить и «выставить», что можно сделать, только опустив ягодицы. В результате такого опускания ягодицы должны как бы «стечь» вниз, а поясничный лордоз уменьшиться. Некоторые мастера формулируют это так: «подобрать копчик».

Вообще про поясницу я мог бы тебе рассказывать часами, потому что она представляет собой основу внутренней силы Тай-Цзи-Цюань. Недаром в древних боевых искусствах говорили, что «судьба зависит от поясницы». Если поясница деревянная, то о настоящем выбросе силы можешь забыть, потому что любое действие всегда исходит из поясницы. В Тай-Цзи-Цюань даже крохотное, незаметное движение всегда проходит через поясницу. Но, думаю, пока с тебя хватит. Для практики тебе достаточно, а все остальное придет позже: что-то я еще расскажу, что-то сам поймешь.

Подтянуть живот. В этом случае отдельно делать ничего не придется, потому что это движение представляет собой единое целое с опусканием ягодиц, они выполняются и завершаются вместе. Тут, скорее, важно следить за тем, чтобы при опускании ягодиц живот не выпячивался вперед. Про живот я тебе уже говорил, когда объяснял девять расслаблений. Здесь в общем-то одно и то же требование, только его нужно вспомнить еще раз.

Подтянуть промежность. Промежность – это важное место. И не надо так ухмыляться, я знаю твою привычку бить только в глаза и сам знаешь куда. В промежность, в общем… Но в данном случае дело совсем в другом. Промежность, Куа, Дянь-Тянь и поясница – это центр тела. Причем если Дань-Тянь соответствует «геометрической середине» тела, его физическому центру тяжести, то промежность – это место, контролирующее согласованность верха и низа, что-то вроде перекрестка, где происходит «игра Инь-Ян»: сменяются пустое и полное в ногах, легкость и тяжесть в руках. И еще: колени, пах и поясница, работающие совместно, создают выброс истинной (внутренней) силы, в связи с чем можно сказать, что это место – ключ, отпирающий ее поток. Кроме «силового», есть и энергетический аспект, связанный с тем, что в промежности располагается область Хуэй-Инь. Ты наверняка знаешь акупунктурную точку с названием «Место встречи Инь». Надеюсь, не нужно объяснять, что это означает? Так что без расслабления, подтягивания и округления промежности Тай-Цзи-Цюань просто перестает работать, потому что спиральные изменения поясницы становятся не цельными.

Пах, как и любая часть тела в Тай-Цзи-Цюань, постоянно раскрывается и закрывается («регулируется»). Однако при любом шаге (коротком или длинном, высоком или низком), при открытии и закрытии его нужно держать округлым, можно сказать, что следует избегать «острого» паха».

Я заметил у тебя очень полезную привычку: во время поединка ты всегда заворачиваешь внутрь стопу передней ноги. Когда я спросил, почему ты так делаешь, ты посмотрел на меня, как на дурачка, и ответил, что это нужно для того, чтобы промежность была как можно надежнее защищена от удара ногой. Это, несомненно, правильно. Но есть еще сугубо тайцзицюаньская деталь: колени и стопы постоянно «закрывают» внутрь еще и для того, чтобы способствовать округлению паховой области.

Спина. Это следующее «ключевое место» после поясницы и паха и ее положению придается большое значение. Главное требование, чтобы она была всегда выпрямлена. Это ее основное, постоянное, можно сказать, фоновое положение – прямое и вертикальное. Причин этому как минимум четыре.

1. Ум. Любое без исключения движение в Тай-Цзи-Цюань производится под управлением ума (это я тебе тысячу раз говорил, говорю и еще тысячу раз буду говорить). Никакие «потребности», связанные с телом, о которых мы сейчас говорим, не имеют никакого значения, если в движении не участвует ум, который должен быть ясен, чист и сосредоточен. Поэтому, возможно, самая важная функция, которую выполняет прямая спина (и, само собой, прямая шея), – это формирование осанки, дающей возможность держать голову прямо, так чтобы взгляд – внимание – ум были направлены прямо вперед.

2. Красиво выглядит. Если бы ты был человеком западной традиции, я бы тебе о красоте даже не говорил, потому что такой критерий оценки положения тела, используемого в боевом искусстве, где главное не красота, а эффективность, показался бы тебе забавным (если не сказать, глупым). Но ты человек Азии и должен понимать, что на самом деле все не так смешно, как кажется. Дело в том, что древние люди, создававшие Тай-Цзи-Цюань, совершенно не гнались за красотой. Причем так было во всем, например, в строительстве. Не было архитектурных академий и дизайнеров, так что некому было строить красивые дома. Все, что требовалось, – это чтобы дом было рационально построен и скомпонован. Например, в старых домах делали маленькие окошки, которые сейчас кажутся нам «подслеповатыми». На самом же деле они намного более функциональны, чем большие современные окна, потому что позволяют лучше сохранять в доме тепло зимой и прохладу летом. Для кого и для чего нужны большие окна, дающие много света? Они нужны людям, которые много работают глазами: читают, пишут, возятся с компьютером. Кроме того, они позволяют отвлечься от себя, от своей внутренней сути, глядя на внешний мир через большое окно. Человек же, который в ладу с самим собой, которому уютно дома, который не читает никому не нужные книжки, не нуждается в больших окнах. При этом совершенно неожиданно как-то само собой получается, что старые «подслеповатые» дома выглядят одновременно и очень красивыми. Так что критерий «красиво выглядит», наверное, будет правильным перевести следующим образом: настолько функционально, что красиво выглядит, хотя никто не старался сделать это красивым.

3. Образует правильную позу или структуру, позволяющую уравновесить тело. Это уже не красота и сразу будет тебе понятно: баланс в воинских искусствах – это все. Без него все остальное не функционирует, потому что если человек неустойчив, то его основной задачей будет сохранение равновесия, а не «ведение боевых действий». Ты, наверное, у себя во Вьетнаме-то и снега не видел. Но наверняка видел настоящую зиму в Союзе, поэтому гололед тебе наверняка знаком. Так вот представь, что тебе нужно вести поединок на льду. Я не сомневаюсь, что ты управишься, но это только потому, что тебя учили падать так, что «обкатали до состояния шара». Для работы же в стойке «эквилибр» – это основа. А основа этой основы – прямая спина. Как это связано со здоровьем, и говорить не буду. Ты, как врач, должен знать базовое правило традиционной китайской медицины: «Чистый кишечник и здоровый позвоночник – основа здоровья всего организма». Я к этому правилу от себя добавлю всего одну фразу: «А основа здоровья позвоночника – это прямая спина!»

4. Позволяет максимально расслабиться. Тут вроде бы все понятно, потому что только вертикальная структура позволяет создать правильную конструкцию. Какие главные инструменты у строителей? Уровень и отвес! Все остальное вторично, потому что если они поставят колонны и стены не вертикально, то вся остальная работа пойдет насмарку – дом рано или поздно рухнет. Здесь демократия, – весь мир открыт перед тобой, так что рано или поздно ты попадешь в Италию. Там тебе в городе Пиза наверняка покажут башню. Эка невидаль – башня. Знаменита эта башня только тем, что она наклонная, да и то она бы уже давно рухнула, если бы не многократная замена разрушающихся колонн и подземные работы по укреплению фундамента. Так что все не вертикальное легко падает и разрушается. Разумеется, ты – воин, а не башня и не статуя, поэтому иногда тебе придется наклоняться. Но учти, это допускается только в некоторых отдельных (весьма редких), специально предусмотренных случаях. И вот тут-то запомни: даже если тело наклоняется, то целостность его структуры не должна теряться. Иначе говоря, при наклоне спина не «укорачивается», а «удлиняется».

Я помнил, что Мо торопится на свидание с дамой и просил не перебивать его вопросами, потому сидел молча, не произнося ни слова, чтобы не отвлекать его. Не успеет к своей даме, потом будет меня обвинять. К тому же до этого момента все было более или менее понятно. Но когда я услышал об удлинении спины, я не выдержал: если можно удлинять спину, то пусть и мой рост станет не метр шестьдесят пять, а метр восемьдесят пять и пусть я стану не жгучим черноглазым брюнетом с черными глазами, а синеоким блондином. И еще пусть заодно я выучу Тай-Цзи-Цюань за три дня. А что, чудеса так чудеса. Поэтому я рискнул прервать лекцию, точнее, монолог Мо. Пусть расскажет хоть немного о чудесах.

Мо (в отличие от Вана он легко и даже с удовольствием отвечал на вопросы) оживился и, видимо, забыв о том, что он запретил сегодня спрашивать о чем-либо, сказал, что в качестве иллюстрации он сейчас покажет мне форму под названием «Погружать иглу на дно моря». При этом он посмеивался:

– Ничего не скажешь, любили наши предки красивые названия. Вот, например, назови эту форму «Наклониться вперед и опустить правую руку», получится слишком просто и слишком понятно. Никакой интриги, никакой таинственности. А вот «Погружать иглу на дно моря» – это как раз то, что нужно: пойми, где тут игла, где море и где у него дно. Правда, в старом Тай-Цзи-Цюань есть названия и похлеще. Например, «Воробей задирает хвост» (тебе надо объяснять, для чего он его задирает, или сам догадаешься?) или «Поза мусорного совка». Ну да тебе же не привыкать, у вас, небось, в стиле тигра и в «Счастливом Пути» тоже есть заковыристые названия?

Тут он был прав. Особенно мне нравились два названия из стиля тигра: «Старенькая бабушка защищает себя» и «Волк прыгает от стены». Мо эти названия тоже понравились (он любил поговорить и явно чувствовал красоту языка), он бы говорил и говорил на отвлеченные темы, но, видимо, решил, что разговоров достаточно (а то дама может не дождаться), и решил все-таки продемонстрировать саму форму.

Как и предполагалось с самого начала, все, что мне говорил и показывал Мо, я должен был записывать и зарисовывать, чтобы со временем знание «не ушло в песок». С записями было все в порядке – привык уже, а вот с рисованием… Так что я решил попробовать получить у Мо разрешение на фотографирование вместо рисования.

Реакция Мо была странной – он как бы не понял, чего я хотел. Чего тут было не понять – говорили мы с ним, как всегда, на чистом китайском языке. Однако похоже было, что Мо «не выделывается», что до него действительно не доходит, чего я хочу. После минутной паузы он энергично покачал головой:

– Ни в коем случае!

– Почему?

– Так не принято. Думаю, скоро все изменится, но пока настоящие традиционные мастера не позволяют снимать свою технику. Ни на фото-, ни на кинокамеру. Может, когда-нибудь я тебе объясню почему. Сейчас же скажу только одно: всякое знание становится твоим, только когда ты пропустишь его через себя. Моя фотография – это моя фотография. А рисунок, нарисованный тобой, – это твой рисунок. В общем, привыкай.

И вот что я нарисовал. Фигуру эту я подписал «Мастер Мо, демонстрирующий мастеру Миню погружение иглы на дно моря».

Форма «Погружать иглу на дно моря». Слева НЕправильное («горбатое», «укорачивающееся») положение спины; справа правильное (прямое, «удлиняющееся») положение спины

Увидев эту надпись, Мо долго смеялся, а потом сказал:

– Если бы мастер Мо действительно демонстрировал бы мастеру Миню форму «Погружать иглу на дно моря», то мастер Мо поступил бы с мастером Минем примерно так. – С этими словами он очень легко взялся за мое запястье и дернул его вниз. Рывок был настолько силен, что я чуть не воткнулся носом в землю. И если бы Мо подставил мне под этот самый нос колено… Но он только чуть приподнял его, показывая мне истинное завершение этого приема. Подними он колено чуть повыше, чем он это сделал… Впрочем, Мо явно был не настроен бить меня. На мое счастье, он вообще не считал нужным это делать.

– Это усилие Цай, – сказал Мо. – Одно из восьми усилий, используемых в Тай-Цзи-Цюань. Может быть, потом я расскажу тебе о них. Это важно, потому что это ключ к пониманию воинской части системы. Конечно, я буду тебя этому учить, этого из системы никак не выбросить, но ты должен заранее знать мое мнение: от изучения рукопашного боя одни проблемы.

– Но вы же сам мастер рукопашного боя, – удивился я.

– Да, мастер. И как мастер говорю тебе, что от него одни проблемы.

– Зачем же вы изучали его, зачем передаете мне вашу искусство? Хотите, чтобы у меня были проблемы?

– Ладно, – тяжело вздохнул Мо. – Я расскажу тебе, почему я так думаю. Делаю я это с большой неохотой, потому что, скорее всего, это будет впустую, вряд ли ты сейчас меня услышишь и поймешь. Ты – человек войны. Во всяком случае, пока. И тебе не понять, какой вред от твоего любимого воинского искусства. Но рано или поздно кто-то должен сказать тебе об этом. Тогда почему не я и не сейчас? И рано или поздно ты поймешь, что я говорил тебе правду.

Итак, вопрос первый. Зачем я изучал его? Примерно по той же причине, что и ты: меня никто не спрашивал, хочу ли я этим заниматься. Просто так было заведено у нас в семье. Называлось это «семейной драгоценностью» и считалось, что оно никогда не должно умереть, что никогда не должно покинуть семью и никогда не должно попасть в недостойные руки.

В то, что «никогда не должно умереть», я верил с детства. В течение многих поколений наша семья практиковала У-Шу (вначале Тай-Цзи-Цюань там, кстати, и не пахло) и каждый мастер на склоне лет писал небольшую книгу, в которой подытоживал свой опыт воинского искусства. Эти книги скорее напоминали небольшие тетрадки, потому что мои предки не пытались написать много, им было важно оставить потомкам квинтэссенцию своего мастерства, своего личного опыта и осмысления семейного искусства Все это «собрание сочинений» хранилось в семье веками, и, глядя на него, я с детства усвоил, что люди умирают, а наше семейное искусство живет и с каждым поколением становится все более тонким и изощренным.

Это я вполне понимал, потому что примерно такую же книгу видел у Вана. Только она состояла не из отдельных брошюрок, а была переплетена в один толстенный том. Было время, когда я думал, что она перейдет ко мне по наследству. Но сейчас уже вряд ли… Впрочем, никто ничего не знает наперед. Да это и не так важно. Я со стольким успел расстаться в жизни, столько всего оставил позади, что не мне жалеть об этой книге, пусть даже и такой древней.

А Мо, который, несмотря на свою кажущуюся болтливость, никогда не сбивался с главной темы разговора (тем более в этот раз, когда времени у него было в обрез), уже начинал описывать, каким должно быть положение груди.

«Грудь. Требование это традиционно называется «втянуть (или опустить) грудь». Сразу ты этого не поймешь. Вон ты как стоишь: развернув плечи и расправив грудь. Можно прямо на обложку журнала, с подписью «Образцовый вьетнамский солдат Минь». А, извини, ты же мне говорил: ты не солдат, ты офицер. Это такая западная, «атлетически-армейская» модель правильной фигуры. Она же свойственна и внешним стилям У-Шу, где расчет делается больше на физическую силу, чем на энергию. Я не стану говорить, что эта модель неправильная. Наоборот, она правильная и красивая – молоденькие девки, небось, без ума от твоей фигуры. Но у нас все несколько не так. У нас основа – это естественное расслабление, а какое может быть расслабление груди, если ты пыжишься, как петух, выпячивающий грудь перед курами.

Для того чтобы ты быстро понял, как правильно «опустить» грудь, мы пойдем от противного. Иначе говоря, нужно распрямить (можно сказать, браво выпятить) грудь, а затем отпустить ее, позволив ей расслабиться и занять естественное положение. Можно сказать, что распрямление груди активно, так как для того, чтобы выпятить ее, нужно приложить усилие. А втягивание – пассивно, так как оно происходит само собой, стоит лишь расслабиться. Все это дает возможность Ци свободно опускаться в Дань-Тянь, что весьма важно для поддержания здоровья и практики внутренних боевых искусств.

Округлить спину. Это мы можем назвать оборотной стороной втягивания груди. Можешь относиться к этому как к очередной реализации принципа Инь и Ян (несколько позднее я более подробно расскажу тебе об этом и научу видеть смену Инь и Ян буквально везде). Поэтому втягивание груди и округление спины происходят вместе (никто не может отделить одну сторону монеты от другой). Это несложно, важно только понимать, о чем идет речь. Услышав слова «округлить спину», начинающие, особенно прилежные, начинают старательно горбить спину. Понимающие люди называют это «спина кошки». Ну, думаю, тебе не надо объяснять, что горбящийся мастер рукопашного боя даже выглядит как-то неправильно, не говоря уже о том, что это противоречит базовому требованию всегда поддерживать спину прямой, о котором я тебе уже говорил. Так что спина как была прямая, так и осталась. Интересно, если я тебе скажу, что здесь снова работает принцип Инь и Ян, ты сможешь мне пояснить, как спина может быть и круглой и прямой одновременно?»

Ответить на этот вопрос было совсем легко, достаточно было посмотреть на самого Мо, который сбоку казался прямым, как шест, а сверху (я обратил на это внимание, когда он сидел за столом, а я стоял рядом, наливая ему чай) напоминал шар: голова, круглые плечи, круглый живот, круглая спина.

– Прямой – это Ян, круглый – это Инь. Позвоночник вертикальный и прямой (Ян), а плечи чуть-чуть поданы вперед (Инь). Так что в прямой (если смотреть сбоку) спине образуется округлость, которая видна, если взглянуть на человека сверху. Тут и думать нечего, достаточно посмотреть на вас, мастер Мо.

– Ничего, ничего, – промурлыкал Мо. – Похоже, из молодого человека будет толк, ведь дело дошло уже до того, что он соизволил обратить внимание на то, как пьет чай его учитель.

«Вот старый хитрец, – в очередной раз восхитился я. – А я-то думал, что он не заметил, как я его рассматривал».

А «старый хитрец» уже рассказывал, смешно сказать, про направление носа. Насколько это забавно звучало, он понимал и сам, но сказал, что это весьма важно, велел мне прекратить ухмыляться и обратить на это особое внимание, потому что именно таким образом в Тай-Цзи-Цюань определяется направление взгляда. Он даже не заставил меня рисовать картинку (я про себя тут же назвал ее «Мастер Мо крутит носом и учит этому мастера Миня»), а сделал это собственноручно.

Оказалось, что нос (а стало быть, и взгляд) может быть направлен в ту же сторону, что и пальцы передней ноги («П» на рисунке); пальцы задней ноги («З» на рисунке); посередине между этими двумя крайними направлениями («С» на рисунке).

Кроме того, Мо связывал движение носа с поворотом торса по принципу: насколько повернулся нос, настолько же повернулся и торс (грудь). При этом он сказал, что не нужно думать о повороте торса. Просто торс поворачивается, следуя за поворотом головы (носа).

Разумеется, – говорил Мо, – если необходимо и ты не успеваешь повернуться всем телом, можешь повернуть голову и вне этого «сектора обзора» (пунктирная линия на рисунке). Ты, кстати, весьма часто так крутишь головой, но в Тай-Цзи-Цюань это, так сказать, нештатное, нежелательное положение, которое может привести к «перекрученности» структуры и общей потере устойчивости.

От носа Мо незамедлительно перешел к глазам. Мне это было особенно интересно, потому что дед мне столько говорил по поводу взгляда, которым «тигр смотрит на курицу». Но у Мо, как всегда, все было не совсем так (а иногда и совсем не так), как я привык, хотя и он говорил, что взгляд считается важнейшей составляющей частью Тай-Цзи-Цюань, так как именно через него «выражается дух».

Итак, вот его объяснение.

«Любое движение в Тай-Цзи-Цюань «ведется глазами». Иначе говоря, сначала в нужном направлении устремляется взгляд и только затем в том же направлении движется физическое тело. Представь себе (тебе же привыкать), что вокруг тебя несколько противников. Всех их видеть ты одновременно не можешь, поэтому основное время твой взгляд свободно расфокусирован, что позволяет с помощью периферийного зрения (очень иньского, тонкого чувства) охватывать и контролировать как можно больший объем окружающего пространства. Когда твой периферийный взгляд улавливает движение, голова поворачивается в нужную сторону, а уже за ней следует все тело.

Запомни раз и навсегда: глаза не следуют за движением руки, наоборот, рука следует за взглядом, который как бы ведет движение.

Каждое движение завершается «выражением духа», который «проявляется через глаза» (он не покидает тело, просто расширяется до его пределов). Во время выпуска энергии взгляд приобретает сосредоточенность (янское свойство) и направляется туда, куда должна направиться энергия («где взгляд, там и Ци»). Когда движение (выпуск силы) завершен, дух возвращается снова внутрь.

Мне кажется, что никто не сможет определенно сказать, что такое «дух». Я, например, точно не знаю, что это такое. Возможно, это высшее сознание человека. Чтобы дать тебе простое и понятное (и одновременно правильное) определение, я бы, пожалуй, сформулировал это примерно так: наиболее легкая, тонкая, подвижная и одухотворенная часть энергии человека».

Была у меня любимая пословица, которая, как мне раньше казалось, блестяще отражала суть кулачного боя: «воинское искусство так же неотделимо от рук, как песня неотделима от уст». И поэтому (хотя мне были действительно интересны все эти важные, «рабочие» правила, которые до этого момента излагал Мо) я с нетерпением ожидал, когда же он перейдет к технике рук. Однако, как бы Мо ни отличался от моего деда или от учителя Вана, в одном он был точно таков, как они: пояснения и ответы, которые он давал мне, никогда не соответствовали моим ожиданиям. Этот раз не был исключением. Вместо показа техники, по которой я так соскучился, Мо снова начал излагать принципы.

Вот что он рассказал мне по поводу использования ладоней.

«Кулак в Тай-Цзи-Цюань используется достаточно редко. Связано это с тем, что у нас такая «конструкция» кисти считается «грубой», негибкой и плохо приспособленной для передачи энергии. Поэтому подавляющее большинство наших техник выполняется открытой ладонью. Само собой, ладонь (как, впрочем, и все тело, и надеюсь, ты это усвоил) принимает иньское и янское положение. Например, при толчке (такие бойцы, как ты, плохо понимают, что такое толчок, поэтому специально для тебя я скажу «при ударе») ладонью вперед, в момент освобождения энергии, центр ладони (тебе, как иглотерапевту, это место известно как точка Лао-Гун, или «дворец труда») подается вперед, а пальцы отгибаются (не напрягаясь, но натягиваясь) назад. Это – Ян.

В момент, когда движение вперед закончено, пальцы расслабляются, чуть подаются вперед, а центр ладони – назад. Вся ладонь смягчается и приобретает округлую форму, как будто держит небольшой шар. Это – Инь.

Такая пульсация точки (или, точнее, области Лао-Гун) является важной при выпуске усилия, или Цзин, о котором (как всегда, очень приблизительно) можно сказать, что это выражение энергии на физическом уровне, могущее проявляться как достаточно жестко (например, в виде удара), так и совсем мягко (в виде легкого касания).

Очень важно всегда помнить, что энергия (как и дух!) никогда не выходит из тела. Она просто доходит до его предела и вновь свободно возвращается назад. Разумеется (наверняка твой учитель, уважаемый мастер Ван говорил тебе об этом, а может, и показывал), есть техники, когда Ци выводится из тела и «вбрасывается» в противника. Но они очень опасны (в том числе и для того, кто их выполняет), поэтому о них я пока говорить не буду. А может, и никогда не буду. Моя цель не научить тебя убивать (ты это, к сожалению, и так умеешь слишком хорошо), моя цель – передать тебе Искусство, сделать так, чтобы оно стало для тебя Путем».

После этого Мо сообщил, что завершает передачу мне необходимостей Тай-Цзи-Цюань. Мало того, он был настолько любезен, что (несмотря на ожидающую его даму) спросил, нет ли у меня вопросов. Вопрос у меня был всего один, но весьма важный – о дыхании. Я потому и не задавал его, что не сомневался, что Мо рано или поздно заговорит об этом сам. Но он не сказал ни слова по этому поводу, как, впрочем, и дед, и Ван.

Узнав, о чем я хочу спросить, Мо тяжело вздохнул и нехотя начал отвечать:

– По поводу дыхания в Тай-Цзи-Цюань говорят по-разному. Например, что в оздоровительном Тай-Цзи-Цюань дыхание должно быть прямым (на вдохе живот выпячивается, на выдохе – втягивается), а при воинском применении – обратным (на вдохе живот втягивается, на выдохе – выпячивается).

Мне же наиболее правильной кажется точка зрения традиционных мастеров, которые формулируют это так: «дыхание слишком важно, чтобы о нем можно было говорить». Поэтому и я не тороплюсь говорить об этом. Скажу только, что для начинающих наверняка правильным будет естественное дыхание. И вот еще: всякие фокусы с дыханием очень опасны и без опытного наставника вообще недопустимы. Поэтому тебе нужно просто свободно дышать животом – вот и весь рецепт. И никогда более не беспокойся по этому поводу: любой человек умеет правильно дышать. Так что не задавай никому подобных вопросов, не жди, что тебя кто-то этому научит, дыши естественно и твое тело все сделает правильно.

Тут Мо встрепенулся:

– Я же тебе забыл рассказать про одну легкость.

Вообще «одна легкость» совершенно очевидно относится к потребностям Тай-Цзи-Цюань. Трудно сказать, почему ее рассматривают отдельно. Может, для того, чтобы подчеркнуть ее важность, может, по какой-то другой причине. Это для нас не важно. Не всегда понятно происхождение наставлений старых мастеров, но у них есть одно общее свойство – они всегда работают.

Чтобы достичь одной легкости, нужно мысленно подтянуть голову вверх. Можно сказать, представить, что макушка нитью прикреплена к воздушному шару. При этом за счет того, что нижняя точка (стопы) опирается на землю, а верхняя (голова) взмывает вверх, формируется устойчивая структура, растянутая по вертикали.

Кроме того, голова, устремленная вверх, создает ощущение легкости во всем теле.

Правильность выполнения всех расслаблений, потребностей и легкости ты можешь проверить очень легко. Если все сделано верно, то в теле устанавливается равновесие Инь-Ян, энергия и кровь движутся беспрепятственно, а у тебя в теле появляется «ощущение здоровья».

Тут он посмотрел на часы:

– Время идти, а то мне еще нужно заехать на мойку. Я человек старой школы и на встречу с женщиной никогда не являюсь в невыглаженных брюках и немытой машине.

«Неосуществленное желание заставляет даже атом казаться большим, как гора Меру, и все наоборот – после его осуществления. Так желание всегда обкрадывает человека, поэтому оно никогда не может быть удовлетворено – это невиданная бездонная пропасть, которую заполнить невозможно». (371)

«Гуру Вачака Коваи»

 

Принцип Инь-Ян работает совершенно повсеместно. Например, для человеческого тела он представлен в виде пар верхнее – нижнее, переднее – заднее, внешнее – внутреннее, 6 иньских и 6 янских энергетических каналов. В практике Тай-Цзи-Цюань этот принцип реализуется в виде открытия и закрытия, пустого и полного, скручивания и раскручивания, наполнения и выпуска, подъема и опускания, вдоха и выдоха.

Про взаимодействие Инь и Ян написано столь много, что не имеет смысла повторять всем известные вещи. Поэтому единственное, что хочется сделать, – это привести фрагмент из «Дао Дэ Цзин».

«Дао порождает Одно, Одно порождает Два, Два порождают Три, Три порождают всю тьму вещей. Вся тьма вещей несет в себе силу Инь, содержит силу Ян, наполняясь энергией Ци, смешивается во взаимном движении».

Лао Цзы, Дао Дэ Цзин, стих 42, перевод Александра Кувшинова

По поводу известного всем символа Тай-Цзи-Ту (также называется «рыба Инь-Ян») тоже сказано более чем достаточно. Поэтому попытаемся выразить основную идею, заложенную в этом символе, всего одной (пусть и трехчастной) фразой: Инь и Ян – это одно; Ян порождает Инь, а Инь рождает Ян; Инь и Ян должны уравновешивать друг друга и находиться в гармонии.

Рыба Инь-Ян (Инь-Ян Юй)

Отличить Инь от Ян достаточно легко (при этом важнее всего уметь различать пустое и полное), намного сложнее их уравновесить. Именно это, возможно, и является одной из главных задач Тай-Цзи-Цюань.

 

Сказка про Инь и Ян, рассказанная учителем Минем

С того времени, когда Мо рисовал дракона, он больше не приглашал меня в свою мастерскую. Сам он тоже, кажется, туда не заглядывал. Однако сегодня он сообщил, что собирается продемонстрировать мне смену Инь и Ян, для чего мы снова должны посетить его святая святых. Конечно, мне тут же захотелось спросить, зачем нам для этого идти в его мастерскую, разве что у него там Инь и Ян запрятаны. Разумеется, я сдержался и вместо этого стал убеждать его, что ничего объяснять про Инь и Ян мне не надо, что всяких сказок и наставлений по этому поводу я достаточно наслушался от своего деда и Вана. Да что там наслушался. И насмотрелся тоже, потому что каждое свое слово (и про Инь-Ян в том числе) Ван любил подтверждать путем демонстрации парной техники, в связи с чем его пояснения часто становились не только наглядными, но и весьма болезненными, что весьма способствовало пониманию и усвоению изучаемого материала.

Все мои аргументы Мо внимательно выслушал, мило улыбнулся, но от собственной демонстрации, разумеется, не отказался. Сказал только:

– Я прекрасно понимаю, что ты и без меня полностью в курсе дела. Именно поэтому я без всяких пояснений использовал понятие «Инь и Ян», когда рассказывал тебе о потребностях Тай-Цзи-Цюань. Но уверяю тебя, время мы зря не потратим, лишним тебе это понимание точно не будет.

Далее он убрал со стола бумагу, резинку и карандаши, с помощью которых рисовал в прошлый раз дракона. Вместо этого он достал из ящика лобзик и доску, на которую уже успел приклеить свой рисунок.

После этого он начал с явным удовольствием выпиливать дракона по контуру рисунка. Про меня он, казалось, совсем забыл. Я терпеливо ждал, когда же он соизволит мне хоть что-нибудь объяснить. А может, он собирается научить меня выпиливать лобзиком? Вот уж что мне точно было не интересно. Когда он рисовал дракона, я получал истинное наслаждение, видя, как на пустом листе буквально «из ничего» возникает могучее и гордое существо. А сейчас… Более нудное зрелище трудно было и представить: Мо, старательно водящий лобзиком вверх-вниз, вверх-вниз…

Наконец Мо закончил выпиливать дракона. Надо сказать, сделал он это довольно быстро.

«Как он лихо управился, – мелькнула у меня мысль. – Дракон-то немаленький. У меня рука уже сто раз бы устала. А ему хоть бы хны. Ни минуты не отдыхал».

Закончив, Мо посмотрел на меня и, видимо, заметив мой тоскующий вид, даже не стал спрашивать, извлек ли я что-то полезное из его «демонстрации Инь-Ян».

– Вижу, что ты едва не заснул, глядя на все это. И это зря, не зевать надо было, а думать. – Для пущей убедительности он постучал меня по лбу костяшками пальцев. Благо тянуться ему не пришлось, мастерская была совсем небольшой и я сидел рядом с ним. – Поэтому объясняю сразу. Инь и Ян категории непостоянные и то, что вчера было Ян, сегодня становится Инь.

– Как это? Солнце как вчера было Ян, так и сегодня останется Ян, – уверенно сказал я. – Наверное, вы хотели сказать, что Инь и Ян меняются местами. Ну, например, луна сменяет солнце.

– Ты никак не привыкнешь, что я говорю именно то, что хочу сказать, – укоризненно сказал Мо. – Зимой, когда холодно, солнце – это очень хорошо (Ян), а летом, когда стоит жуткая жара, когда нечем дышать, когда наступает засуха, солнце – это очень плохо (Инь). Но ты говоришь о вселенских вещах вроде солнца и луны, а я хотел тебе показать простые, «земные» Инь и Ян.

Помнишь, в прошлый раз перед тем, как рисовать дракона, я убрал все со своего рабочего стола. Потом я разложил приспособления для рисования. Тогда они мне были нужны и это был Ян. Сегодня в этих приспособлениях нет необходимости и они же стали Инь.

В Тай-Цзи-Цюань есть важный секрет: вся система – это только Инь и Ян. Я тебе об этом уже говорил и это тебе уже известно. Но это не только закон Тай-Цзи-Цюань, это важнейший секрет всей жизни. Запомни: человек, научившийся различать Инь и Ян, всегда будет успешен в жизни. Например, когда я собирался рисовать дракона, я отобрал нужный в тот момент инструмент. А когда я начал этого дракона выпиливать, тот же инструмент только мешал бы мне работать, оставь я его на столе. Так то, что вчера представляло собой Ян, сегодня превратилось в Инь.

Вот тебе и обещанный важнейший вывод: человек, хорошо «чувствующий» Инь и Ян (например, что для него хорошо и что плохо), будет удачлив значительно чаще, чем тот, у кого нет этого чувства.

Если ты скажешь, что это сложно, то я сразу с тобой соглашусь. Ты спросишь, как этому научиться, и я отвечу: делая Тай-Цзи-Цюань, который работает с простыми и очевидными парами Инь-Ян, вроде «есть вес на ноге (нога нагружена), нет веса на ноге (нога разгружена)». В результате чувствование Инь-Ян становится все тоньше и тоньше и у настоящего мастера может дойти и до уровня ощущения «хорошо – плохо». А тот, кто в каждый момент знает, что для него хорошо, тот всегда сможет сделать правильный выбор и поступить соответственно.

Звучало все это разумно, но понимание Инь-Ян на уровне «плохо – хорошо» мне представлялось фантастикой, причем совершенно ненаучной. И тут я вдруг вспомнил про деда и Вана, которые всегда и всюду приходили вовремя. Возможно, это «оно» и было?

– Но это уже высший уровень, – говорил Мо. – Я бы сказал, выше высшего и тебе о нем пока задумываться не нужно. Пока будет достаточно помнить, что Инь и Ян есть всегда и повсюду. Именно для того, чтобы ты не забывал об этом, я и показываю тебе такие «не тайцзицюаньские», «не воинские» примеры. К воинским-то ты привык, а примеры вроде выпиливания драконов лобзиком у тебя, кроме смеха, ничего вызвать не могут. Прекрасно, смейся на здоровье. Чем больше будешь смеяться, тем лучше поймешь и крепче запомнишь.

«Ведь он прав! – подумал я. – Пример действительно смешной: сидит весьма немолодой дяденька, у которого и так повсюду развешаны изображения больших и маленьких драконов, и тоненькой пилочкой выпиливает себе новую игрушку – очередного дракончика. Но ведь когда он пилит лобзиком, то в его действиях снова нет ничего, кроме движений пилочки вверх и вниз, то есть работа производится снова только за счет смены Инь и Ян. Кстати, – неожиданно дошло до меня. – Так же работает двигатель внутреннего сгорания. Поршень вниз – поршень вверх, вот и весь принцип. Что же получается, вся западная цивилизация «ездит верхом» на принципе Инь-Ян?!»

– Но это еще не все, – вел дальше Мо. – Пока ты так старательно скучал, глядя, как я работаю, я тебе показал еще кое-что, а именно, как Инь работает в Ян, а Ян работает в Инь. Ты заметил?

Я сокрушенно покачал головой – сколько всего я не заметил.

– Тут все очевидно. Вообще для того, кто понимает Инь-Ян, все становится намного проще. Смотри. Рабочий ход пилки (когда она пилит) происходит, когда она идет вниз. Но движение вниз – это Инь. А рабочий ход – это Ян. Получается Ян в Инь. Ну и, само собой, наоборот: холостой ход (Инь) лобзика происходит при движении вверх (Ян). И получается Инь в Ян.

Все это ты можешь увидеть на знаменитой «рыбе Инь-Ян», где у черной (иньской) рыбки белый (янский) глазик, а у белой (янской) – черный (иньский). Так что сам видишь, принцип Тай-Цзи работает повсюду, даже в моих несерьезных, – тут Мо подмигнул мне, – развлечениях.

Вот тебе еще пример. Как ты думаешь, для чего я прошу тебя записывать все, чему я тебя учу? Ведь у тебя прекрасная память.

На этот раз я, кажется, знал ответ.

– Думаю, это снова Инь и Ян. Можно сказать, иньский и янский виды памяти. То, что я запоминаю, – это внутренняя, иньская память. С ней легче работать, но она кратковременная: когда-нибудь все равно забудешь. То, что я записываю, это внешняя, янская память. Работа с ней требует большого труда (хороший конспект всегда трудно составить), но она долговременная: если не потеряешь тетрадку – сможешь пользоваться всю жизнь. И, подобно Инь и Ян, эти два «вида памяти» дополняют друга друга.

– Браво! – совершенно серьезно произнес Мо. – Исчерпывающий ответ. Добавить можно только одно: подобно Инь и Ян, эти два «вида памяти» конкурируют друга с другом и мешают друг другу.

– Это почему? – удивился я. – Чем, например, конспект может мешать мне помнить ваши наставления?

– А очень просто. У тебя нет записей наставлений учителя Вана. Ты знаешь, что, скорее всего, ты его больше не увидишь и никто больше не сумеет повторить для тебя его объяснений. И ты, ценя это знание, изо всех сил будешь стараться не забыть его. А вот если у тебя есть конспект… Кстати, ты видел когда-нибудь эту новомодную штуку, видеомагнитофон? Так вот помяни мое слово, она убьет «прямую передачу» воинского искусства.

– Это почему же? – удивился я.

– Снова Инь-Ян, – безапелляционно заявил Мо. – Когда человеку слишком хорошо (Ян), то это уже и не хорошо (Инь). Традиционно это формулируется так: когда Ян достигает максимума, он переходит в Инь. В данном случае, если можно в любой момент увидеть на экране телевизора мастера, который будет показывать тебе раз за разом (при необходимости, с паузами или в замедленном режиме) одно и то же, не задавая вопросов, не требуя повторить и не наказывая за лень, глупость и непослушание, то какой дурак пойдет к настоящему учителю, у которого может быть дурной характер, которому нужно будет платить деньги и который за эти деньги может еще и поколотить?! Ну разве что такой, как ты, да и то потому что у тебя еще нет видеомагнитофона. Тоже, кстати, Инь и Ян. Ты отсталый, у тебя нет видеомагнитофона. Это плохо (Инь), но и хорошо (Ян), потому что тебе хочешь не хочешь, приходится смотреть все, что показываю я. И запоминать, запоминать, запоминать…

Ладно, вот еще один пример перехода Инь в Ян. Весьма важный, причем именно для тебя. Как ты думаешь, хорошо ли быть мастером, обладать настоящим мастерством?

– Каким мастерством? – удивился я.

– Да любым, хоть твоим, воинским.

– Конечно! – еще больше удивился я.

– И чем выше мастерство, тем лучше?

– Да! – уже начинал терять я терпение от его странных вопросов.

– Ладно, давай иначе, – терпеливо продолжил Мо. – Предположим, какой-то человек – мастер. Чем выше его мастерство, тем больше он потратил времени на то, чтобы добиться его, тем больше он ассоциирует себя с ним, тем больше его привязанность к нему. – Тут он неожиданно сменил тему. – Ты знаешь, что такое паховая грыжа?

Конечно, я знал. К деду приходили пациенты (чаще всего это были мужчины, люди тяжелого физического труда) с таким заболеванием, но он не брался лечить их. Говорил, что вообще-то есть цигунский метод лечения, но он его попробовал на одном пациенте и у него ничего не получилось. Больше попыток он не делал – слишком дорожил своей репутацией, чтобы позволить себе браться за лечение и не справляться с болезнью. Если я правильно понял, то речь шла о накоплении такого количества Ци в Дань-Тянь, чтобы тот смог «втянуть» грыжу внутрь и она перестала выпячиваться. При этом ни о каком восстановлении целостности брюшины дед не говорил, так что я, став врачом, не понимал, как это может работать, ведь человеку очень трудно постоянно поддерживать столь высокий уровень Ци в Дань-Тянь, а «дыра» в передней стенке живота никуда не исчезает.

В общем, этот метод требовал от пациента колоссального труда (по 4–8 часов в день серьезной практики, а где ты найдешь людей, готовых на такой труд, да еще имеющих на это время) и не давал гарантированных результатов. Скорее, он не давал грыже развиваться так быстро, как она бы развивалась в случае, если бы пациент ничего не делал. Тоже, конечно, очень неплохо, но опасность ущемления все равно оставалась. Так что дед, обнаружив у человека грыжу, отправлял его в городскую больницу к хирургу, сопровождая это следующим напутствием: «быстрее, надежнее, рентабельнее».

– Да, все так и есть, Ци-Гун отнюдь не панацея, – кивнул Мо, выслушав эту историю. – А теперь я объясню тебе, какая связь между мастерством и грыжей.

Представь себе, что у человека сидячего труда образовалась такая грыжа. Если он будет обращаться с ней «аккуратно», не делать физических усилий, не бегать, не прыгать, носить бандаж, то он сможет жить с ней до конца жизни. А так как он все равно не бегает, не прыгает, не совершает физических усилий, то в его жизни практически ничего не изменится. Ну разве что будет носить бандаж.

Если же такая история происходит с мастером воинского искусства, он сразу теряет почти все свое Гун-Фу, ведь любое правильное движение у нас сопровождается вращением Дань-Тянь, скручиванием поясницы, в общем, работой «центра тела», где как раз и располагается эта самая паховая грыжа. Кроме того, ему сразу запрещают резкие движения, удары ногами, растяжки. Про случайно пропущенный удар в живот, который при его накачанном «прессе» он раньше бы и не заметил, я и не говорю. В общем, все его искусство псу под хвост. Если же он кормился, преподавая рукопашный бой, он еще остается без куска хлеба.

И заметь, на это искусство он потратил всю свою жизнь. И чем оно выше, тем больше он теряет. И получается, что чем лучше оно было (Ян), тем более болезненной будет его потеря.

– Никогда не думал, что чем выше искусство, тем может быть хуже, – удивился я. – И если это так, зачем вы учите меня, стараясь сделать искуснее, чем я был?

– Ладно, тут я слегка передернул в учебных, так сказать, целях. Плохо не само искусство, а привязанность к нему. Если у мастера есть искусство, но нет привязанности к нему, то все в порядке. Просто так бывает редко, почти никогда. Вот ты, например, очень привязан к своему мастерству. Так?

– Не знаю, не задумывался.

– Хорошо, спрошу иначе: из того, что у тебя есть, с чем ты расстанешься в последнюю очередь?

– Так у меня же ничего нет! Только деньги, которые мне дал при отъезде учитель Ван, но их по здешним меркам уже не так и много осталось.

– Спрошу иначе. Предположим, ты сейчас отправляешься в другую страну, где ты никого не знаешь, помощи ждать неоткуда и деньги тебе очень понадобятся, тебе без них просто не выжить Ты можешь взять с собой что-то одно: или деньги (много!), или свое воинское искусство. Что берешь?

И тут я понял, насколько Мо был прав. Я был готов уехать в полном смысле голым, лишь бы мое мастерство осталось со мной. Уж очень я к нему привык. Неожиданно до меня дошло, что оно стало частью меня, может даже, оно было мной. Или я был им?

– Вопрос был риторическим, можешь не отвечать. Мы оба заранее знали ответ. Так что привязанность у тебя есть и очень сильная. Я бы даже сказал, что ты вроде наркомана со стажем.

– Тогда я спрошу еще раз: зачем вы меня учите, чтобы привязанность стала еще сильнее, чтобы стало еще хуже, чем сейчас?

– Можешь не беспокоиться, хуже уже не будет, – беспечно махнул рукой Мо. – А вот если будешь слушать меня, то станет лучше и намного. Нужно будет только отделить кулачное искусство от привязанности к нему. Про коктейль «Кровавая Мэри» ты наверняка слышал. По твоему лицу вижу, что не только слышал. Рецепт там простой: водка пополам с томатным соком. Название, впрочем, мне лично кажется скорее, красивым, чем правильным. Я бы его назвал «коктейль Инь-Ян». А что, слой верхний – слой нижний, белое – красное, алкоголь и закуска (точнее, «запивка»). Если считать его антипохмельным напитком (как о нем писали американцы в конце 1930-х годов), он и по действию выдержан в духе Инь-Ян. Кстати, ты понимаешь, к чему я тебе рассказываю про коктейль?

К собственному большому удивлению, я, кажется, понимал, что Мо имеет в виду. Обычный коктейль – это неразделимая смесь ингредиентов. А этот нет: «кровь отдельно, а Мэри отдельно» – сверху слой водки, а под ним слой томатного сока, причем эти два слоя не смешиваются. Точнее сказать, их можно смешать, но, постояв, они снова разделятся. То есть Инь и Ян, которые представляют собой одно целое (один коктейль), но каждый из которых сам по себе (два отдельных слоя). Свою мысль я сформулировал так:

– Нужно отделить мастерство от привязанности к нему. Если это удастся, то будет примерно так, как если бы человек сумел из «Кровавой Мэри» добыть томатный сок. Тогда была бы ему одна польза и никакого похмелья.

– Ну вот! Все сам понял, – обрадовался Мо. – Привыкай, всегда одно и то же: понимание Инь-Ян и работа с ними. Это непросто, но именно этому и учит Тай-Цзи-Цюань. Так что занимайся, смотри, думай, исследуй пары противоположностей.

Но мне, как всегда, хотелось не общих слов про «всегда одно и то же», а конкретики. И я решил попросить Мо объяснить мне, как работает Инь-Ян не «вообще в моей жизни», а в Тай-Цзи-Цюань.

Мо согласился легко:

– В Тай-Цзи-Цюань все движения «круглые», но, как ты сам понимаешь, изогнутое без прямого не существует, как Инь невозможен без Ян. Поэтому в Тай-Цзи-Цюань есть правило: «в изогнутом ищи прямое, в прямом ищи изогнутое». Полная инструкция к Тай-Цзи-Цюань «зашита» в символе Инь-Ян. Вот я тебя и спрашиваю, где там прямая?

Тут я задумался. Не было там прямых вовсе. Снаружи большая окружность, глаза рыбок – две меньшие окружности, а самих рыбок разделяет плавная S-образная кривая. Так что прямых линий я не видел никаких, о чем честно и сообщил Мо.

– Ты слушаешь невнимательно, – укоризненно сказал Мо. – Я не сказал, что в Тай-Цзи-Цюань есть прямое. Я сказал: «в изогнутом ищи прямое». На вид в этом символе действительно нет прямых линий. Так что ты должен сам их найти!

Видимо, Мо надоело ждать, пока я думаю, и он провел прямую линию, соединив глазки рыбок.

– Вот, – сказал он, – типично иньско-янская связь. Черный глазик белой рыбки с белым глазиком черной рыбки. Эта же линия, пересекаясь с S-образной линией, укажет на центр круга, можно сказать, на самую «гармоничную точку». И вот тебе прямой пример, как ты любишь. Бей меня кулаком в грудь, – неожиданно приказал Мо.

Я ударил. Бил я не слишком быстро, чтобы понять, что будет делать Мо. А тот легко «приклеился» своим запястьем к моему предплечью и, скручиваясь в пояснице, мягко «провалил меня в пустоту». Затем он раскрутился в талии в обратную сторону и той же рукой толкнул меня в грудь. Толчок был совсем несильный, но я почувствовал, что мои ноги отрываются от земли и меня относит прочь от Мо. Отлетел я недалеко, метра на три-четыре, Мо действительно толкал меня очень легко.

Не успел я восстановить равновесие, как Мо начал объяснять, что он сделал:

– Смотри, S-образная разделительная линия состоит из двух полуокружностей, одна как бы твоя, вторая – моя. Я увел твою атаку по своей полуокружности, – показал он движение рукой, – а затем нашел твой центр тяжести и по прямой «вошел» в него. Вот тебе твоя любимая практика. Инь переходит в Ян, защита в атаку, кривая в прямую. Работает?

– Работает, работает, – пробормотал я, мысленно благодаря Мо за то, что его «Инь-Ян-демонстрация» оказалась безболезненной. – Но я не очень понимаю, что такое моя полуокружность и что такое ваша полуокружность.

Вместо ответа Мо попросил меня представить, как выглядит положение «скрещенных запястий» или положение толкающих рук.

– Чего тут представлять, – удивился я. – Стоят два человека, касаясь внешними частями предплечий. Обычно так становятся, готовясь выполнять какие-то парные упражнения. Вы сами меня именно так учите делать толкающие руки.

Для убедительности я даже нарисовал картинку (сам не заметил, как привык все зарисовывать) и показал ее Мо.

Толкающие руки, как их видит мастер Минь

– А теперь нарисую я, – сказал Мо.

Толкающие руки, как их видит мастер Мо, который на все смотрит «с высоты птичьего полета»

Сначала я не понял, что это такое. Выглядела эта конструкция, как рыба Инь-Ян (два глазика, S-образная линия), только какая-то непривычно угловатая. Но тут же до меня дошло: это же два человека, скрестившие правые запястья. А Мо – молодец, для того чтобы помочь мне уловить сходство с символом Инь-Ян, он одному из бойцов волосы заштриховал черным, а второго «оставил блондином». Правда, я все равно сразу не догадался, что это такое, потому что положения толкающих рук сверху я никогда не видел.

– А вот и две полуокружности, о которых ты спрашивал. – Мо обвел ломаную линию S-образной кривой двумя дугами, сделав его еще больше похожим на рыбу Инь-Ян. Под конец он заключил весь рисунок в окружность и торжествующе сказал: – Ну вот, теперь можешь называть толкающие руки «руками Инь-Ян». И тоже будет правильно.

Толкающие руки, вписанные мастером Мо в символ Инь-Ян

*

– А вот тебе еще пример того, как работает Инь-Ян, на этот раз на энергетическом уровне, – расщедрился Мо, видимо, решив показать мне, что Инь и Ян лежат в основе не только внешней, но и внутренней части Тай-Цзи-Цюань.

«Про систему энергетических центров Дань-Тянь в человеческом теле ты, конечно, знаешь. Не уверен, но, по-моему, они и по-вьетнамски называются точно так же. Так что твой учитель Ван не мог тебе о них не говорить. Так вот, когда энергия опускается в нижний Дань-Тянь, она становится Инь, когда поднимается в верхний – становится Ян. Весь мир построен по естественным правилам, которые подразумевают постоянную пульсацию, колебания. Это может быть что угодно: от дыхания и биения сердца до смены дня и ночи или лета и зимы. В частности, любое движение Тай-Цзи-Цюань начинается набором энергии и заканчивается выпуском.

Практически это выполняется так. Перед тем как что-то сделать (а особенно перед тем, как вступить в поединок), нормальный человек инстинктивно напрягается. Мы же в Тай-Цзи-Цюань должны стать пустыми, расслабленными, пропуская атаку мимо, как бы «сквозь себя», и позволяя энергии собраться в центре тела, или в нижнем Дань-Тянь. Нижний Дань-Тянь «отвечает» за выживание тела и поэтому именно там собирается энергия, когда человеку угрожает опасность и ему предстоит защищаться. Поэтому для того, чтобы туда устремилась энергия, тебе достаточно не напрягаться и не мешать ей. Так что стоит тебе в момент опасности расслабиться и Ци уже тут как тут, в середине живота, прямо в нижнем Дань-Тянь.

Когда ты входишь в контакт с противником, приклеиваясь к его рукам, энергия поднимается в средний Дань-Тянь. И это тоже вполне логично, потому что средний Дань-Тянь отвечает за общение. Так что как только ты начинаешь «общаться» с противником, энергия движется туда, в середину груди. И не ухмыляйся, драка – это такое же общение, как любое другое: беседа, лечение, массаж, секс, наконец.

И, наконец, когда происходит выполнение заданного действия (например, ты возвращаешь противнику его силу), твоя энергия поднимается в верхний Дань-Тянь, связанный с силой воли, которая формирует намерение и заставляет человека со всей решительностью выполнять его. После этого ты вновь немедленно расслабляешься и твоя Ци опускается в нижний Дань-Тянь, начиная следующий цикл. Этот процесс в каком-то смысле напоминает океанские приливы и отливы, без которых вода бы застаивалась и рыба бы болела и погибала. При этом для тела он так же естествен, как приливы и отливы для океана.

В этом и заключается одна из «польз» Тай-Цзи-Цюань, которая заставляет энергию двигаться вверх и вниз, вперед и назад, влево и вправо, оздоравливая физическое тело».

– Теперь, кажется, я начинаю понимать, что Инь и Ян – это основа всего, и даже предполагаю, что все это может работать, – сказал я, сам удивляясь тому, что верю в то, что говорю.

– Прекрасно, что ты это понимаешь. Но в данном случае умственного понимания здесь совершенно недостаточно. Надеюсь, что когда-нибудь ты почувствуешь, что все в мире – это Инь и Ян. И вот что я тебе скажу по поводу этой парочки: когда научишься различать и уравновешивать их, жизнь твоя станет намного проще и эффективнее.

«Без Знания нет мира; без Знания нет души; без Знания нет Бога. Поэтому познание Знания – наивысшая Цель».

«Гуру Вачака Коваи»

 

Тай-Цзи-Цюань настолько утонченная система, что, кажется, он имеет свой характер, составить внешнее суждение о котором, наверное, проще всего по характеру его движений.

Движения в Тай-Цзи-Цюань (как и все в мире) – это не более чем вибрация. В данном случае эта вибрация, скорее всего, напоминает накат и откат морских волн на берег. Выход наружу, расширение – это Ян. Возврат к источнику, сжатие – это Инь.

Последовательность передачи энергии при выходе наружу называется «прямым путем» и выглядит таким образом: стопа – бедро – поясница – плечо – локоть – запястье – ладонь.

Соответственно, возврат энергии называется «обратным путем»: ладонь – запястье – локоть – плечо – поясница – бедро – стопа.

Такой способ передачи энергии обеспечивает гармоничность, плавность и целостность движения всего тела. Вначале движение происходит под постоянным контролем ума (а без контроля ума оно просто никогда не получится), через некоторое время контроль ума «можно отменить», потому что начиная с определенного момента все будет происходить само собой. Особо следует отметить, что способов ведения Ци по телу существует достаточно много, но описанный выше, пожалуй, самый распространенный.

Движения во время практики выполняются очень медленно, что выглядит, по меньшей мере, странно для боевого искусства, где скорость является одним из важнейших факторов. Однако этому есть несколько причин. Одна (самая явная) из них состоит в том, что Тай-Цзи-Цюань – это очень сложная и «объемная» практика. Разумеется, начиная с определенного уровня понимания и мастерства она становится столь же простой, сколь сложной казалась вначале, но это время наступает минимум лет через десять правильных и упорных занятий. К этому моменту мастер уже не «отслеживает» умом соблюдение базовых принципов Тай-Цзи-Цюань (они «выполняют себя сами») и может делать форму с любой скоростью. Например, есть так называемая быстрая форма Тай-Цзи-Цюань, где сотню с лишним очень непростых движений требуется выполнить менее чем за две минуты. И это при выполнении всех правил Тай-Цзи-Цюань.

Но до такого мастерства еще нужно «дослужиться», поэтому, чтобы дать возможность практикующему реализовать принцип «все движения выполняются под управлением ума», эти самые движения выполняются так, чтобы ум поспевал за ними уследить. Это похоже на то, что происходит в детском саду: воспитательница (хоть она несравненно умнее и опытнее детей) не поспевает за всеми одновременно. Поэтому она, чтобы суметь хоть как-то уследить за ними, пытается каким-то образом замедлить их хаотическое «броуновское» движение: водит их строем, «тормозит» и наказывает самых ретивых, заставляет играть в одном месте, ну и так далее.

Но выполнение Тай-Цзи-Цюань сложнее, чем управление группой в детском саду. И ум не может уследить за выполнением всех принципов сразу. Поэтому часто выполняют форму, наполняя ее каждый раз другим содержанием. Например, один раз следят за расслаблением, другой – за правильностью шага, третий – за наматываниями в руках и ногах, четвертый – за взглядом и так далее, до тех пор, пока все не сплавится в целостную форму, в которой Инь и Ян стали едины.

Само собой, множество требований, подлежащих выполнению, не единственная причина, по которой движения в Тай-Цзи-Цюань такие медленные. Например, эта «замедленность» дает возможность использовать Тай-Цзи-Цюань как гимнастику для людей любого возраста и состояния здоровья. Единственное требование к физическим кондициям занимающегося традиционно формулируется так: «если можешь стоять, то можешь и заниматься Тай-Цзи-Цюань».

Также есть фирменный тайцзицюаньский секрет, который звучит следующим образом: «чем медленнее, тем быстрее». Этот секрет относится к рукопашному бою и его суть заключается в том, что чем более неторопливым, продуманным, отшлифованным было движение в процессе обучения, чем медленнее оно погружалось в подсознание, тем более быстрым, спонтанным и безупречно эффективным будет оно при практическом применении. Однако главные секреты Тай-Цзи-Цюань раскрываются не на этапе воинской практики, какой бы совершенной она ни была. Они становятся ясны (если очень повезет и до этого дойдет дело), когда Тай-Цзи-Цюань превращается в Путь.

В этом случае медленное движение превращается в главный секрет системы. Само собой, что такое «самый главный секрет», никто не знает (именно наш секрет самый главный, самый секретный и, соответственно, самый дорогой).

Причина, по которой этот секрет кажется автору самым важным, лежит на поверхности. Обычная воинская практика, состоящая из резких движений, «рваного» темпа и большого напряжения, никак не успокаивает ум.

А медленные, свободные, ничем не ограниченные движения превращают Тай-Цзи-Цюань не только в очень эффективную гимнастику, приводящую тело и Ци в движение, но и в медитацию, позволяющую замедлить работу ума и, в идеале, вообще остановить его. И получается, что тело движется, а ум стоит («ищи покой в движении»). Возможно, это и есть важнейшая «пара Инь-Ян» в практике Тай-Цзи-Цюань.

 

Сказка о характере Тай-Цзи-Цюань, рассказанная учителем Минем

Погода в Ирландии мне очень нравилась, родиться в стране с таким климатом – уже большая удача. После вьетнамской жары здешние двадцать градусов летом и десять зимой были для меня блаженством. С другой стороны, мое тело никак не могло привыкнуть к этой погоде и однажды зимой я начал кашлять. Я так был привычно уверен в своем железном здоровье, что кашель этот поначалу меня не беспокоил. Покашляю – забуду. Однако недели через три кашель стал совсем нехорошим. В чем дело, я понимал, но лечить себя таблетками не хотелось, тем более что советских лекарств, о которых нам говорили в мединституте, тут не было, а в ирландских я еще не очень разбирался. Нужных трав у меня тоже не было, оставались только иглы. И тут я вспомнил, как однажды, еще во Вьетнаме, Ван попросил, чтобы я ему поставил иглы. Я тогда настолько удивился, что вместо того, чтобы вприпрыжку бежать за иглами и ставить их своему уважаемому учителю, растерянно спросил, почему он не может поставить себе их сам. И тут Ван дал мне важный урок иглотерапии: «Для того чтобы лечить врача, нужен другой врач». И даже соизволил дать разъяснение: «Традиционно принято, чтобы врач не лечил сам своих близких и самого себя. Запомни это и старайся без крайней нужды не нарушать это правило. Ему сотни лет и придумано оно совсем неспроста».

Когда я рассказал об этом Мо, тот согласно закивал:

– А почему именно так, ты не спрашивал?

– А о чем тут было спрашивать, все и так понятно. Себя нельзя лечить, потому что самому себе неудобно ставить иглы, а некоторые точки, например на спине, просто недоступны. А родственников нельзя, потому что они меня не уважают, как положено. Я им не врач, а сын, внук, младший брат, в общем, мальчишка на побегушках. А раз не уважают, то и выполнять моих назначений не будут.

– Ну да, нет пророка в своем отечестве, – произнес Мо совершенно непонятную для меня фразу. – Конечно, то, о чем ты говоришь, тоже справедливо. Но не всегда. Ты говорил, что не мог лечить своих родственников, потому что ты для них слишком молодой. А твой дед лечил кого-то из твоей семьи?

Тут я задумался. Конечно, дед пару раз лечил мне переломы. Один раз, когда сам же сломал мне руку, а второй – когда я сломал себе запястье о буйволиный загривок. Кстати, тоже с его подачи. Но такие вещи за лечение он вообще не считал. Переломы, вывихи, растяжения у своих учеников учитель лечит сам. Это тоже традиция, иначе, если каждый раз приглашать лекаря со стороны, то школа в два счета разорится. А вот серьезные заболевания у членов своей семьи на моей памяти дед сам не лечил ни разу. Когда я был маленьким, он приглашал старика-лекаря из соседнего села. А потом, когда я стал заниматься у Вана и дед подружился с ним, то нашим семейным врачом стал Ван. При этом надо сказать, что дед зарабатывал на жизнь именно врачеванием и пользовался таким успехом, что пациенты съезжались к нему со всей округи.

– Нет, дед тоже не лечил, – ответил я на вопрос Мо.

– Может, он тоже не пользовался авторитетом в семье, может, его тоже не уважали настолько, что не стали бы придерживаться его указаний? – ехидно спросил Мо.

На меня напал хохот. Дед никогда не повышал голоса. Иногда ему даже не нужно было говорить – хватало движения бровей, чтобы все домочадцы поняли, что он не в духе и что самое время начинать ходить по струнке. Да что там все домочадцы… Даже мой отец, человек с весьма суровым и нелегким характером, сам известный мастер боевого искусства, при мне ни разу не возразил деду.

– Значит, не только в авторитете дело, – резюмировал Мо. – Значит, главное все-таки не это, значит, есть что-то еще.

– Что же?

– Привязанность. Чужой, приглашенный врач лечит, как бы это получше сказать, отстраненно. Конечно, нельзя сказать, что ему наплевать на пациента. Ни в коем случае! Но и особого беспокойства он тоже не испытывает, так что ничего не помешает ему поставить диагноз и провести лечение. И у него не дрогнет рука, когда он будет ставить иглу. Про привязанности я все равно должен буду рассказывать тебе. И раз уж об этом зашла речь, то почему бы не сделать это сейчас. Ведь каждый день так же хорош для смерти, как и этот, – второй раз кряду ввернул он непонятную мне фразу.

Когда я сказал ему, что не всегда понимаю, о чем он говорит, Мо засмеялся:

– Хорошо, что ты обратил на это внимание. Дело в том, что ты мало читаешь книг. А если честно, то совсем их не читаешь. Думаю, раньше это было нормально. Жизнь твоя была такова, что тебе было не до того. Однако жизнь изменилась, а ты остался прежним. Ты живешь в мирной стране, свободного времени у тебя столько, что ты не знаешь, чем его занять. Кстати, как ты думаешь, почему я пригласил тебя к себе жить?

– Ну вы же сами говорили: чтобы я мог больше проводить времени вместе с вами и больше заниматься Тай-Цзи-Цюань.

– Это одна из причин. Вторая состоит в том, что у тебя слишком много свободного времени.

– Так это же прекрасно! – удивился я.

– Для кого как. Снова Инь и Ян. Для кого-то много времени – это хорошо (Ян), а для кого-то плохо (Инь) и даже очень плохо (Великий Инь). Раньше тебе было, чем заняться: ты изучал Гун-Фу, потом воевал, потом учился на врача, одновременно изучая русский язык и обучая людей рукопашному бою. А теперь… Чем ты можешь сейчас заняться?

«А действительно, – подумал я, – если бы не Мо, чем бы я сейчас занимался? Лечить мне сейчас почти некого, учить тоже некого. Что же, снова пить, ходить по девкам и драться? Неинтересно, не хочется, годы не те, да и проходил я это уже, когда прямо с войны попал на учебу в Союз».

– Пожалуй, что ничем, – констатировал Мо. – Вот поэтому я и пригласил тебя жить к себе, чтобы ты не только занимался Тай-Цзи-Цюань, но и находился под присмотром солидного умного человека, учился у него не только рукопашному бою, но и жизни.

– Это что же мне теперь, глядя на «солидного умного человека», тоже начать выпиливать из дерева фигурки, а потом их раскрашивать кисточкой? – рассмеялся я.

– Хорошо бы, – серьезно ответил Мо. – Но не получится: ты рисовать не умеешь, а выпиливать по чужим рисункам – это не искусство, а ремесло. Но не беда это. Книжки можешь начать читать. Знаю, знаю, ты говорил, что читать не любишь. Понимаю, есть столько книжного мусора, пригодного только для того, чтобы забивать людям мозги. Но ничего, мы найдем тебе нормальные книжки, сам буду подбирать. Немного, но самые лучшие. Тай-Цзи-Цюань – это искусство, предназначенное для образованных людей или, как говорили в старину, для «благородных мужей». Поэтому имей в виду: мне ученик-неуч не нужен! – закончил он неожиданно резко.

Такой поворот событий меня удивил. Я полагал, что переезжаю к учителю, чтобы учиться, а, выходит, он взял меня к себе, чтобы присматривать за тем, чтобы я, как какой-то мальчишка-сопляк, не натворил глупостей от безделья. Кстати, он прав, я вполне мог бы. Может, действительно начать читать книжки?

А Мо уже переходил от слов к делу. Он принес две небольшие, сильно зачитанные книжки. Видно было, что их читали не один и не два раза.

– Эти книги, – сказал он, – писали великие люди – Конфуций и Лао Цзы. Все их труды исполнены мудрости и читать их от корки до корки, как обычные люди читают обычные книжки, невозможно. Поэтому будешь читать по нескольку строк каждый день. Если хоть что-нибудь поймешь, будет прекрасно. Сам процесс чтения можно обставить по-разному. Например, так: расслабляешь тело, успокаиваешь дыхание, опустошаешь ум, открываешь книгу на любой странице, читаешь любой фрагмент и размышляешь над ним. Хочешь попробовать?

Мне тут же стало интересно, что подразумевал Мо под словами «расслабляешь тело, успокаиваешь дыхание, опустошаешь ум». Уж очень это походило на краткое описание того, что Ван называл «состоянием Ци-Гун». С телом и дыханием у меня всегда получалось легко, а вот с опустошением ума все было намного хуже, если точно, то совсем никак. Однако я решил в очередной раз попробовать. Мо уселся напротив меня. При этом он принял позу лотоса (чего я никак не мог ожидать от человека его комплекции) и сложил ладони на животе, как бы предполагая и сам входить в состояние Ци-Гун. Что он собирался делать, я почувствовал почти мгновенно, когда мне ни с того ни с сего стало совсем хорошо. Это мастер Мо передавал мне правильное внутреннее состояние. В свое время так поступали дед и Ван и я думал, что больше никогда не встречу таких мастеров. Но вот повезло… Мысли почти сразу затихли, я выбрал одну из книг (ею оказались сочинения Конфуция) и открыл на первой попавшейся странице. Там было написано вот что: «Три пути у человека, чтобы научиться поступать разумно: первый, самый благородный, – размышление; второй, самый легкий, – подражание; третий, самый горький, – опыт».

«Вот это прелесть, – почти сразу дошло до меня. – Ведь все, что сейчас делает Мо, – это толкает меня на первый путь, постоянно рассуждая про ум. Впрочем, то же самое делали и дед, и Ван. Только я тогда еще не прошел по третьему пути и не был готов воспринять их науку. Но, может, теперь наконец пришло время».

Мне так понравилось, что я решил открыть книгу еще раз, наудачу. Но я не знал, можно ли делать такие вещи по нескольку раз. Поэтому, потянувшись к книге, я вопросительно взглянул на Мо. Тот утвердительно кивнул.

Открыв книгу, я прочел: «Каждый может стать благородным мужем. Нужно только решиться им стать».

«Как забавно, – подумал я. – Только что Мо говорил мне, что Тай-Цзи-Цюань – это искусство для «благородных мужей». И я едва удержался, чтобы не сказать, что я-то точно не «благородный муж». И тут же обнаружилась инструкция, как им стать! И Мо мне ее не подсовывал, я сам открывал книжку и сам выбирал цитату».

Когда я стал благодарить Мо за урок, он отмахнулся от меня. Ему было не до того – он уже собирался лечить мой кашель. Само лечение прошло мгновенно. Школа Мо несколько отличалась от того, чему меня учили дед и Ван, но я понимал, что он делает, и мог оценить его уровень: Мо втыкал иглы не глядя (только что не метал их в меня, как дротики), так что через несколько минут я походил на дикобраза.

– Еще девять сеансов, – сказал он, завершив процедуру. – Ты мне нужен здоровый, пора уже выходить на природу. А то весна начинается, а мы по-прежнему сидим в доме.

Кашель полностью прошел через неделю, но методичный Мо «докатал программу» до конца и на природу мы действительно поехали только через десять дней, на следующий день после завершающего сеанса.

О том, что у Мо есть машина, я уже знал, знал даже, что он всегда ее моет, когда едет на свидание с женщиной. Кстати, никогда бы не подумал, что человек его возраста может пользоваться таким успехом у женского пола. Разумеется, завзятым гулякой Мо не был, но, как он сам говорил про себя, «находился в таком возрасте, когда у него уже появились кое-какие материальные возможности и еще сохранились все желания». По поводу своих отношений с женщинами Мо (он действительно взялся меня учить жизни) наставлял меня так:

– Ваше поколение совершенно не умеет вести себя с женщинами. Вот по тебе можно сразу сказать, что ты с приличными женщинами дела не имел никогда.

«Конечно, не имел, – подумал я. – Где я был и что я видел?! Мой основной опыт – это проститутки в Сайгоне, когда я «работал» там шпионом. А может, их можно считать приличными женщинами, ведь у меня всегда было очень много денег и бордель, где я проводил немало времени, был самым дорогим в городе?»

– У тебя на лице написано, чего ты от них хочешь, – продолжал Мо. – Никакого подхода, никакой тонкости. Может, конечно, кому-то такое и нравится, – пожал плечами Мо, – но вот что я тебе скажу. С женщинами нужно вести себя ласково, за ними нужно ухаживать, с ними иногда даже нужно разговаривать. Хотя кому я это рассказываю, – махнул рукой Мо, – до тебя же все равно не дойдет. Или все-таки есть надежда?

Психолог Мо, как всегда, оказался прав, надежда действительно была. Я, зная практичность его методов, слушал его очень внимательно. И тут до меня дошло: снова Тай-Цзи-Цюань. Мо и здесь делал все мягко и без всякого нажима. Мужчина – Ян, женщина – Инь, его задачей было только восстановить естественную гармонию между ними. Что он, судя по тому, как на него реагировали женщины, видимо, умел делать очень успешно.

*

Но вернусь к машине Мо. Обратил я на нее такое внимание потому, что была она достаточно странной для скромного китайца, которым он так старательно прикидывался: настоящий американский лимузин, огромный линкольн. Правда, не самый длинный, но все равно метров пять с половиной в нем точно было. Драндулет был синий, с белыми кожаными сиденьями и такой надраенный, что в него можно было глядеться, как в зеркало.

Как это ни странно, маленький Мо органично смотрелся за рулем такой роскошной машины, уж как-то очень привычно расположился он на переднем сиденье. Вел машину он тоже на удивление – любительством там и не пахло – машина шла очень быстро, но так ровно, что, казалось, Мо вообще никогда не тормозит и не разгоняется.

Видя мое удивление, Мо усмехнулся:

– Что-то не так?

– Все так, но не все понятно. Поглядев, как вы живете, я понял, что вы не любите показуху. А теперь я не понимаю, зачем вам такой огромный лимузин, который жрет столько бензина. И откуда вы так научились водить?

– Жизнь смешная штука, мой юный друг, – усмехнулся Мо. – До того, как переехать в Лондон, я жил в Нью-Йорке. Приехав туда, я себя чувствовал так, как, наверное, ты чувствуешь себя сейчас: я и мастер, я и лекарь, а никому мое мастерство не нужно. Покрутившись немного, я купил себе старый шевроле и стал работать таксистом. Работа была дрянь, но зато я очень быстро научился крутить баранку. Потом, собрав немного денег, купил себе линкольн, точно такой же, как и этот, только сильно подержанный (как сейчас помню, сто тысяч миль было у него на спидометре), и подался работать в лимузинную компанию. Я с самого начала туда хотел, потому что лимузинщиков не грабят. Все знают, что они в отличие от таксистов работают не за наличные, а «на чек», так что брать у них нечего, кроме денег, которые водитель взял, чтобы заплатить за бензин и за обед. Да и пассажиров они на дороге не подбирают – только по предварительному заказу.

Машина эта синего цвета, потому что в той компании, куда я пошел, все машины должны были быть синие. Так что привык я к этому цвету и к машине такой привык. Хорошая, большая американская машина. Как ты думаешь, какой длины у нее капот?

– Ну, наверное, метра полтора.

– Угадал. И называется он «полтора метра жизни». И это правда, испытал лично, когда мне навстречу выскочила «в лоб» какая-то девица. Если бы не этот длиннющий капот и не практика Тай-Цзи-Цюань…

– С капотом все ясно, а при чем тут Тай-Цзи-Цюань?

– Да потому что я начал тормозить раньше, чем девица выскочила мне навстречу.

– А Тай-Цзи-Цюань здесь при чем?

– Я тебе сейчас скажу, а ты никому больше не рассказывай. Про «чувство противника», когда тебе заранее известно, что он будет делать, ты, разумеется, знаешь. Но при долгих занятиях Тай-Цзи-Цюань время иногда вытворяет такие вещи… Даже не знаю, как это описать. Скажу лишь, что случается, только когда это действительно нужно, когда от этого зависит жизнь или здоровье человека. Все как-то переворачивается и ты делаешь что-то, сам не понимая что. Подавляющее большинство занимающихся этого уровня не достигают никогда. Ты, думаю, достигнешь его достаточно скоро.

– Откуда вы знаете?

– А как ты чувствуешь заранее, что будет делать в поединке твой противник? Где у тебя в теле расположено это чувство? Вроде как нет его нигде. Но ты же знаешь! Вот и я знаю. А теперь лучше молчи и смотри, как я веду машину.

Тут он был прав. Посмотреть было на что. А если точнее, то смотреть было вообще не на что. Все происходило настолько естественно, что казалось, будто машина едет сама. Мо только спокойно, даже слегка рассеянно смотрел на дорогу, легко касаясь руками руля, так что было непонятно, то ли он крутит руль, то ли руль сам поворачивается, куда нужно.

– Водить машину – это тоже Тай-Цзи-Цюань, – не отрывая взгляда от дороги, проговорил Мо. – Помнишь, я тебе говорил, что в Тай-Цзи-Цюань, кроме Инь и Ян, ничего нет. В управлении машиной тоже. Вперед – назад, влево – вправо, тронулся – остановился, разогнался – затормозил, нажал педаль – отпустил педаль.

Так что для понимающего человека все Тай-Цзи-Цюань: моешь посуду – делаешь Тай-Цзи-Цюань, подметаешь пол – делаешь Тай-Цзи-Цюань, ухаживаешь за женщинами – делаешь Тай-Цзи-Цюань. В общем, что бы ты ни делал – ты делаешь Тай-Цзи-Цюань.

За этими разговорами мы приехали на место. Как называлось это место, я не знал, но красота была восхитительная.

– Привыкай, Ирландию не зря называют изумрудным островом, здесь много таких мест, – похлопал меня по плечу Мо. – А пока закрой рот и достань из багажника свое изделие.

«Наконец-то!» – подумал я. А то я все время недоумевал, для чего Мо заставил меня клеить, чертить и резать бумагу. Я не возражал, зная, что Мо, как и Ван, никогда просто так ничего не делает, но зачем нужно было все это, я не понимал. Сначала Мо отправил меня в канцелярский магазин и велел купить два самых больших листа чертежной бумаги. Что это такое, я знал, потому что один из моих учеников в Союзе учился в инженерно-строительном институте и часто прибегал на тренировку с длинным цилиндром (он называл его тубусом), в котором у него лежали свернутые чертежи. Однажды он показывал мне их: на большом листе толстой бумаги было подробно начерчено целое здание. Как у него хватало терпения на такое, я не понимал, но бумага, на которой был сделан чертеж, мне понравилась – белая, плотная, слегка шероховатая. Называл он ее «ватман». Даже объяснил, что такую бумагу в конце XVIII века изготовил англичанин Джеймс Ватман, сумевший получить большие листы, на которых не оставалось следов сетки. Самый большой лист был размером в квадратный метр и назывался формат А0. А тот, на котором чертил мой ученик, был вполовину меньше – А1.

Так что когда я по указанию Мо отправился в магазин канцтоваров, то знал, что мне нужно спрашивать Whatman paper. Даже примерно знал, какого размера такая бумага бывает. И как тут было не вспомнить слова Мо про Инь и Ян. То, что было мне совершенно не нужно тогда (Инь), неожиданно стало полезным сегодня (Ян).

Купив четыре самых больших листа, я, следуя указаниям Мо, склеил их по два и вырезал из получившихся «полотнищ» пару кругов диаметром примерно футов по пять (Мо постоянно переходил с футов на метры и с градусов по Фаренгейту на градусы по Цельсию).

Оба круга я поделил на восемь равных секторов, каждый из которых обозначил как четыре стороны света и четыре промежуточных направления. После этого один круг я разрезал на куски следующим образом:

Круг восьми направлений

И вот теперь я наконец узнаю, к чему были все мои труды. Как сказал Мо, эта «модель» называется «круг восьми направлений». Услышав это название и увидев, что Мо кладет неразрезанный бумажный круг на землю, я оживился, решив, что Мо собирается показывать мне «шаг на восемь сторон» света, о котором Ван был весьма высокого мнения. Однажды он даже начал объяснять мне что-то про «девять дворцов», восемь сторон и центр, но потом, видимо, поняв, что «не в коня корм», оставил эту теорию до лучших времен.

Услышав про «шаг на восемь сторон», Мо улыбнулся и сказал:

– Потом… когда-нибудь… может быть. А может, и нет, потому что ты его и так знаешь. Мало того, когда противник «сложный», ты им очень успешно пользуешься. Когда мы встретились с тобой первый раз и ты понял, что я не «человек из деревни» (ты мне сам потом так говорил), ты двигался именно таким образом. Думаю, Ван решил не объяснять тебе теорию, а просто научить без лишних слов и даже не сообщая, что это такое. Поэтому и мы с тобой поступим так: пока оставим все, как есть, а потом, если у нас будет время и охота, может, я тебе объясню то, что ты и без меня знаешь. Ну, может, не знаешь, а умеешь, что еще лучше.

А то, что я сейчас покажу, лично тебе совершенно не нужно. Понадобиться это тебе может, только если ты решишь передавать дальше мою школу. Для этой цели я тебе продемонстрирую, как у нас обучают всем стойкам сразу. Ставь одну ногу в центр круга, – ткнул он пальцем на расстеленное на земле мое «произведение», – так чтобы середина стопы пришлась точно в центр круга.

Я аккуратно, чтобы не порвать бумагу, поставил левую ногу в центр.

– А дальше, не сдвигая левой стопы (можешь только поворачивать ее), – продолжал командовать Мо, – ставь правую стопу по очереди во все восемь точек, расположенных на диаметрах. Можешь ставить ее на носок, можешь на пятку, можешь на всю стопу.

Я попробовал. Подход действительно был чрезвычайно практичным. Таким образом можно было показать ученику положения стоп для всех существующих стоек: передней, задней, скрестной, любой. Сами стойки, конечно, пришлось бы объяснять, показывать и исправлять каждую по отдельности, но насчет положения стоп Мо был полностью прав: один такой «круг восьми направлений» позволял «выставить» стопы для всех (без исключения!) стоек. И если учесть, что восемь делений круга обозначены как стороны света, то любую стойку можно было описать, например, так: лицо на север, левая стопа северо-восток, правая стопа на юго-восток. Удобно, если нужно быстро и понятно растолковать что-то непонятливому ученику. Правда, он должен как минимум знать, как называются стороны света…

– Ну, целый круг нам больше не нужен, с ногами пока все, – сказал Мо. – Чуть позже я тебе покажу наши стойки. По сравнению с тем, что ты учил, они очень простенькие, там даже круг не нужен, там хватит и квадрата.

А пока я тебе расскажу очередную «самую важную» вещь: про круг и точку в Тай-Цзи-Цюань. Круг или любая его модификация в виде дуги – это важнейшая, я бы даже сказал, единственно возможная траектория движения в Тай-Цзи-Цюань. Само собой, прямая траектория тоже возможна, но она представляет собой всего лишь часть окружности очень большого диаметра.

С этими словами он велел мне принести разрезанный на части «круг восьми направлений». Затем взял половину и пальцем обвел ее по дуге, сказав:

– Большая дуга.

Затем таким же способом обвел восьмушку круга и сказал:

– Меньшая дуга.

После чего спросил меня:

– Понял?

Половина и восьмушка «круга восьми направлений»

– Не важно, какого размера движения, – догадался я. – Каким бы маленьким оно ни было и каким бы прямым ни казалось, все равно это будет не прямая, а дуга.

– Именно, – охотно подтвердил Мо. – Всегда дуга! И еще запомни: для человека, понявшего Тай-Цзи-Цюань, даже точка, какой бы маленькой она ни казалась всем остальным, все равно круг.

Есть еще одна очень тонкая и изощренная деталь, которая позволяет выполнять движение, не пользуясь физической силой.

– Как можно двигаться, не пользуясь физической силой?! – поразился я.

– Ну, возможно, я не так выразился, – ответил Мо. – Более точным будет сказать, что физическая сила становится не главной, она уходит в фон, становится незаметной, а на первое место выходит ум, который ведет движение.

– Опять теория, – тихо, но так, чтобы Мо услышал, пробормотал я.

– Опять не теория, – засмеялся Мо. – Чистой воды практика, причем очень понятная и очевидная, основанная на использовании «круга восьми направлений», только теперь его будет правильнее назвать «окружностью восьми направлений». Например, тебе нужно поднять обе руки, как это делается в самой первой форме комплекса. Вместо того чтобы поднимать их силой, ты мысленно представляешь себе, что по «окружности восьми направлений» движется точка, которая чуть (примерно на половину длины мизинца) опережает твою руку, точнее, указательный палец. Точка эта как магнит тащит твою ладонь за собой.

И получается, что не ты поднимаешь руки, а их влечет за собой эта «ведущая точка», следующая по траектории, задаваемой «окружностью восьми направлений». Ни этой окружности, ни этой точки на самом деле не существует в природе, они являются порождением твоего ума, за которым следуют твоя Ци и твое тело. Поэтому движение тела происходит естественно, как бы само собой, а ты перестаешь быть активным. Работает только твой ум, а тело пассивно следует за ним.

«Реальность – источник – сияет в Сердце столь тонко, что ее может познать только очень тонкое внимание. Для тех, чей ум грубый и тупой, как головка пестика, эта цель недостижима!» (446)

«Гуру Вачака Коваи»

 

Эта сказка (как это прямо следует из ее названия) в отличие от всех остальных носит не учебный, а развлекательный характер. Можно сказать, что она о чудесах, о вещах, которые встречаются настолько редко, что можно сказать, вообще никогда не встречаются. Речь идет о так называемых бесконтактных боевых искусствах, отношение к которым у всякого «не сумасшедшего» человека совершенно однозначное. И это правда, такого не бывает. Есть люди, честно демонстрирующие «бесконтактные фокусы» и так же честно говорящие, что в боевых условиях это не работает. А те, кто знает правду, ничего об этом не говорят…

 

Сказка о развлечениях и чудесах Тай-Цзи-Цюань, рассказанная учителем Минем

Живя в одном доме с Мо, я все чаще вспоминал «тайцзицюаньскую» пословицу: «изучая Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома». Ну, десять не десять, но с того момента, как я переселился к нему, из дому я практически не выходил. Иногда, правда, мы тренировались на природе, но Мо, ужасно не любивший ходить пешком, предпочитал добираться до нужного места на своем огромном лимузине даже в тех случаях, когда вполне можно было бы прогуляться ножками. В результате я так соскучился по пешим прогулкам, что даже полюбил ходить в ближайшие лавки за продуктами, хотя всегда терпеть не мог ходить по магазинам.

С одной стороны, такой режим дня, конечно, был прекрасен. Я не делал ничего, кроме как занимался с Мо и читал «предписанные» им книжки: Лао Цзы и Конфуция. Ни на что другое я время не тратил. Даже не готовил еду, ибо Мо, слишком любивший покушать, не доверял мне этой чрезвычайно ответственной работы. Умом я все понимал: Мо создал мне совершенно тепличные условия для занятий и мастерство мое росло быстро, как никогда ранее. Я испытывал к нему искреннюю благодарность, но моя деятельная натура, привыкшая к постоянному действию, требовала какого-то движения.

Мо, который с первых дней нашего знакомства «читал» меня, как открытую книгу, не мог не замечать этого. И вот однажды он сообщил мне, что у нас намечается очередной «выездной урок». Но на этот раз не учебный, а развлекательный.

– Я так давно не развлекался, что, боюсь, забыл, как это делается, – не без подначки сообщил я Мо.

– Нет, эти развлечения ты никогда не забудешь, – улыбнулся тот в ответ. – Мы сегодня поедем в закрытую школу, где обучают бесконтактному рукопашному бою. Слышал про такое?

Про «такое» я слышал. Точнее, не слышал, а видел, причем два раза. Один раз, когда дед с отцом забеспокоились, что у меня для моих тринадцати лет слишком большое мастерство, и, чтобы я не загордился, решили показать мне, что «за этими небесами есть еще небеса». Поэтому в подходящий момент отец просто посмотрел мне в глаза, «как тигр смотрит на курицу». До сих пор помню, какую «силу присутствия» и какое чувство беззащитности ощутил я тогда.

Во второй раз с бесконтактным воздействием я познакомился, когда к моему тогдашнему учителю Вану явился какой-то странный тип. Вообще-то к нему иногда приходили странные люди, ибо он славился умением «изгонять бесов» из человека, но такого еще не было ни разу. Одет посетитель был в какие-то отрепья и не стригся, думаю, с момента рождения. Не вступая в беседы, как это принято среди воспитанных восточных людей, он, даже не поздоровавшись, сообщил Вану, что проделал длинный путь пешком исключительно для того, чтобы одержать над ним верх в поединке.

Ван, который при мне ни разу не «потерял лица» (а что там было терять, лицо у него всегда было, как камень), спокойно и как-то даже слишком вежливо пригласил пришельца выпить с ним, стариком, чаю и, не торопясь, обсудить все то, для чего уважаемый незнакомец проделал такой длинный путь. Однако «уважаемый незнакомец» никак не хотел униматься и все требовал немедленного поединка. Мало того, видя, что Ван не выражает никакого желания драться с ним, он вытащил нож.

Тут мне стало по-настоящему интересно. Неужели этот дурачок собирался драться на ножах с Ваном, который зарабатывал деньги охотой на тигров, причем в качестве оружия использовал не автомат Калашникова, а лук и нож, которым он убивал тигра в тех случаях, когда одной стрелы оказывалось недостаточно, а он не успевал выстрелить еще раз. Конечно, среди тигров тоже попадались «мастера» и на теле у Вана были шрамы от когтей, но ни одной серьезной раны за всю свою долгую жизнь профессионального охотника он так и не получил. А может, дурачок хотел напугать Вана ножом? Еще смешнее!

Однако я ошибся. Дурачок действительно хотел напугать Вана, но только не ножом, а своей «железной рубашкой». Вначале он откромсал себе прядь волос, чтобы показать, что нож его бритвенно-острый. Затем высунул язык и принялся водить по нему лезвием. На языке не появилось ни царапины. «Рубашка» у незнакомца действительно была качественная. Ван наблюдал за происходящим с явным удовольствием.

– Вот, смотри, какая у уважаемого мастера отменно прочная «рубашка», – обратился он ко мне. – Не то что у тебя, бездельника.

Действительно, я так не мог, язык бы я точно порезал. Зачем только такой «прочный» язык? Он ведь нужен для того, чтобы есть, а не облизывать остро заточенный нож. Это же не конфета. А на теле у меня прекрасная «рубашка», Ван знает, лично опробовал. Даже его удар выдерживает. Вскользь, правда, и не в полную силу. Но нормальный человек такую защиту точно не пробьет.

А «уважаемый мастер», несмотря на доброжелательное спокойствие Вана, все не унимался, горя желанием с ним подраться. Видимо, поняв, что непрошеный гость все равно не успокоится, Ван величественно кивнул, выражая свое согласие на поединок.

Дальше стало совсем интересно. Пришелец, вместо того чтобы подойти поближе и драться руками и ногами, как все нормальные люди, стал делать руками какие-то странные пассы. Что это было, я не знаю, но выглядело все так, как будто он пытался воздействовать на Вана на расстоянии. До этого момента я был очень внимателен. В победе Вана над любым соперником я не сомневался ни секунды, но любой поединок настоящих мастеров – дело серьезное, один из участников обязательно будет убит или серьезно пострадает, тут не до шуток. Но, увидев, как кто-то пытается одолеть Вана, не приближаясь на расстояние вытянутой руки, я начал хохотать так громко, как никогда не позволял себе раньше в присутствии учителя. Это же надо до такого додуматься. Вана и дубиной не прошибешь (пробовали уже), а тут – на расстоянии!

Ван же оставался совершенно спокоен. Вдруг он сделал отстраняющий жест рукой и соперник, как-то странно подпрыгивая, отлетел, как сдутый ветром. Я был поражен: Ван не коснулся его, он «достал» его на расстоянии. При этом он сам не сдвинулся с места, а дурачок бросился бежать, все время оглядываясь. По-моему, он даже обмочился.

– Никто не приходил, ничего этого не было и ты ничего не видел, – спокойно произнес Ван и, не торопясь, отправился в хижину дописывать свою каллиграфию.

Зная Вана, я даже не пытался задавать вопросы о том, что это было. Однако, выждав несколько дней, я все-таки решился спросить, почему все это так секретно, ведь все знают, что Ван мастер рукопашного боя, а такие люди неизбежно дерутся. Кто больше, кто меньше… Ван ответил мне так:

– Большинство мастеров не умеют таких вещей. Есть немногие, которые овладели азами этого искусства и охотно демонстрируют его на людях, в основном на своих учениках. Тех же, кто умеет это по-настоящему, во всем Вьетнаме можно перечесть по пальцам одной руки. И то два пальца окажутся лишними. Такие люди вообще никогда «внутреннего искусства» на людях не показывают. Ты, например, хоть раз в жизни видел, чтобы твой дед делал что-то похожее?

– А что, мой дед один из трех человек во Вьетнаме, которые умеют это делать?! Он мне никогда об этом не говорил.

– Один, один. Только он никому об этом не говорит. Даже ты, его любимый внук и ученик, об этом не догадывался.

Это было правдой. Ни о чем подобном дед не говорил, тем более не показывал. Если бывала нужда «поучить» какого-то нахала, он делал это просто кулаком. И всегда хватало. С лихвой!

– Если такое умение представляет такой большой секрет, зачем же вы воспользовались им, мастер? – удивился я. – Ведь вы могли просто победить его в обычной рукопашной схватке, да и дело с концом.

– Чего уж проще, даже ты смог бы. Однако молод ты еще, людей не видишь. Он же не совсем нормальный, он же помешался на своем мастерстве, на своей железной рубашке. Я давно слышал про него и знаю, где он живет. Так вот, для того чтобы побить меня, он шел пешком не меньше месяца. Этого буйнопомешанного я не смог бы остановить, пришлось бы или калечить, или убивать. А так мы с тобой напугали его до мокрых штанов и все, больше к нам он уже не вернется. И, заметь, никому о том, что произошло, он и слова не скажет.

Когда я рассказал Мо об этих своих воспоминаниях, тот, как всегда, использовал их для того, чтобы дать мне очередной урок (впрочем, для этой цели он использовал все).

– Как ты думаешь, чему тебя хотел научить Ван, когда просил ни о чем никому не рассказывать?

– Думаю, ничему, просто не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал, – пожал плечами я.

Тут Мо снова (давно, он кстати, этого не делал) произнес нечто мне совершенно непонятное:

«Безмолвие (мауна) – это состояние Милости,

единственный язык, всегда вибрирующий внутри».

– А это к чему? – удивился я.

– Если говорить просто, так, чтобы ты понял прямо сейчас, то твой уважаемый учитель Ван учил тебя мало болтать. Чем меньше говоришь, тем лучше, причем со всех точек зрения.

– А если сложно? – не выдержал я. – Может, я и пойму?

– Увы, не поймешь, традиция для тебя чужая. Хотя… – Тут он сделал паузу. – Я заметил, что, несмотря на свою явную и совершенно тобой нескрываемую нелюбовь к чтению, ты исправно читаешь те две книжки, что я тебе дал. Мало того, ты их цитируешь, причем почти всегда к месту. Если ты и третью осилишь…

Мо был прав, Лао Цзы и Конфуция я читал с большим удовольствием. Причем по мере того как я начинал понимать, о чем идет речь, удовольствие становилось все больше и больше. Чтиво это было для меня (думаю, не только для меня) непростым, но я не стеснялся задавать вопросы Мо, а тот с явным удовольствием комментировал для меня непонятные (поначалу они все были непонятными) места.

Постепенно начинало даже казаться, что мне вообще нравится читать. Это мне-то… Так почему бы и не взяться за третью книжку, тем более что Мо, который, как я заметил, ничего не делал наполовину, наверняка и с ней мне поможет.

Видя, что я утвердительно киваю, Мо положил передо мной книгу, на которой было написано «Шри Рамана Махарши».

– Будет непросто, – сказал он. – Это Индия. Другие обычаи, традиции, формулировки. Кроме того, ты привык обращать внимание на работу с энергией и телом, а тут речь идет о духовном Пути. Да и вообще вся книга написана в стихах, причем часто длинных и почти всегда непонятных. Но это не важно. Все настоящее одинаково. Захочешь – разберешься. А я помогу, – улыбнулся он.

– Но мы отвлеклись, – прервал сам себя Мо. – Поедем развлекаться, смотреть на бесконтактный рукопашный бой?

Не отвечая, я уже застегивал ремень на джинсах, одновременно заталкивая ноги в кроссовки.

Приехали мы вовремя (у Мо было то же свойство, что у деда и Вана, он всегда «прибывал» вовремя). Стоянка перед залом, где проходили занятия, была забита дорогущими машинами (видимо, люди, изучающие и преподающие бесконтактный рукопашный бой, не бедствовали), так что только водительское искусство Мо дало ему возможность втиснуть лимузин между двумя другими машинами.

На входе нас спросили, кто мы и от кого. Мо назвал какое-то имя, видимо, имя их учителя, и нас пропустили. Когда мы зашли в зал, никто на нас особенного внимания не обратил и мы с Мо, скромно устроившись на скамье, стоявшей под стеной, стали смотреть, что происходит в зале.

А посмотреть было на что. Хотя здешний учитель (белый мастер лет сорока пяти, которого ученики называли не иначе как профессор) делал вид, что не обратил внимания на наш приход, он наверняка нас заметил и явно начал проводить «показательные выступления». Я смотрел открыв рот. Чего он только с учениками не вытворял. Он останавливал их, тащил за собой, ставил на четвереньки и все это, не прикасаясь ни к кому пальцем.

Однако (мастерство не пропьешь) периферийным зрением я видел все, что происходило вокруг меня. И обратил внимание на то, что Мо смотрит не столько на «шоу», сколько на меня. Я повернулся и увидел в его хитрющих раскосых глазах нескрываемую насмешку.

– Нравится? – спросил он. – Вот это настоящее Гун-Фу! Ни твой дед, ни отец, ни Ван, небось, такого не умели. Куда им до этого человека, вот это мастер, вот это учитель!

Я не совсем понимал, было ли то, что я видел, «настоящим Гун-Фу» или каким-то изощренным спектаклем, но прекрасно понимал, что Мо подначивает меня. Причем, психолог хренов, он делал это, совершенно не скрывая, «в лоб». Но поделать с собой уже ничего не мог. Впрочем, и не хотел. В голове у меня звучал голос деда, когда тот, забыв о моем присутствии, говорил отцу: «Он же бешеный, таких в принципе нельзя учить воинскому искусству. Только потому, что он мой любимый внук…».

А я-то надеялся, что Ирландия, мирная жизнь, книги, «мягкое внутреннее» искусство Мо изменили меня. Да разве характер, натуру изменишь… И тут до меня дошло: я такой, как я есть, пусть я и бешеный, но «Ни твой дед, ни отец, ни Ван, небось, такого не умели» я сносить не собираюсь. А кому я такой не нравлюсь…

– Да не злись ты так, – продолжил Мо. – Я ведь тоже не умею так, как он. – Глазами он показал на мастера, стоявшего в центре зала.

Но мне уже было наплевать, меня уже понесло, это мы сейчас проверим, кто тут чего умеет.

– Пойдемте, учитель, – вставая со скамьи, громко, на весь зал сказал я. – Это же обезьяний цирк, а не школа рукопашного боя. А вместо учителя у них клоун. Лучше поедем в настоящий цирк, потому что там все без обмана: настоящие клоуны, слоны, обезьяны…

С самого начала я обратил внимание на поведение учеников. Конечно, в меня самого традиционное уважение к учителю вбито с самого детства. Но ни в одной настоящей школе я не видел, чтобы учитель поощрял подобострастное к себе отношение. Традиционно (а в тысячелетней традиции просто так ничего не бывает) считалось, что такое поведение ослабляет дух ученика и что ученик, унижаемый и унижающийся в процессе обучения, никогда не станет настоящим воином. Бить ученика можно (и даже весьма приветствуется) сколько угодно. А давать ему почувствовать собственное ничтожество – ни в коем случае. Ибо из ничтожества мастера никак не сделать. А в этой школе на учителя смотрели как на высшее существо. Всячески почитать учителя – тут я, конечно, согласен, но подобострастно смотреть на него снизу вверх ни в коем случае. Посмотри я так хоть раз на Вана…

И вдруг какая-то нахальная желтокожая узкоглазая мартышка (знаю я, как иногда меня за глаза именовали) обзывает это высшее существо клоуном, а священнодействие, происходящее в зале, называет обезьяньим цирком… Так что мои слова привели в смущение всех, включая местного учителя.

Кроме, разумеется, Мо, который, похоже, ждал от меня чего-то подобного и, не скрывая, открыто наслаждался ситуацией. Он встал и начал длинно и громко извиняться за своего грубияна-ученика, который просто не понимает уровня мастерства, которое ему довелось увидеть. Это, конечно, его Мо, вина, потому что он не смог научить меня правилам поведения в присутствии настоящего мастера. Потому что сам он, Мо, ничего подобного, увы, своим ученикам показать не может.

Пока Мо говорил, местный учитель успокоился и снова приобрел свой вальяжный вид.

– Ну что вы, мастер Мо, не беспокойтесь, все в порядке, видимо, на вашего ученика воздействовала моя Ци. Такое бывает, и более серьезные мастера не могут выдержать моей энергии.

«Интересно, – подумал я, – я самый сильный из молодых мастеров Вьетнама, откуда здесь, на Западе, в Ирландии, могут быть мастера сильнее меня?!» А вслух сказал:

– Да сюда ни один порядочный мастер не зайдет.

При этом у меня в голове мелькнула мысль: «Если он правда умеет, то он меня по стене размажет, он же работает на расстоянии, я к нему просто не смогу подойти». И тут передо мной появилось лицо Вана, на котором сквозь обычную «каменность» проступало удивление. «Думаешь, не справишься? – участливо прозвучал у меня в голове его голос. – Потом он тяжело вздохнул. – Возись с такими дураками, как ты. Учишь годами, а потом они…»

Видимо, все это заняло какое-то мгновение, потому что ставший вновь вальяжным профессор спросил меня, не желаю ли я лично проверить его мастерство. Тут он ошибался, я не желал проверять его мастерство, я желал просто и грубо набить ему морду.

– Правда, – продолжил профессор, – есть одно препятствие. Я известный мастер и человек занятой, так что мое время и квалификация весьма недешево стоят. И бесплатно с кем попало я не дерусь. Так что ставим по тысяче ирландских фунтов. Победитель, – ткнул он пальцем себя в грудь, – забирает все деньги. Побежденный, – он указал на меня, – не получает ничего, кроме тумаков.

Тысяча ирландских фунтов – это была проблема, таких денег у меня с собой не было. И тут Мо (видимо, он знал все заранее) со словами: «Тысяча фунтов», – вытащил из кармана пачку банкнот. «Нет, пожалуй, две тысячи фунтов». С этими словами он жестом фокусника извлек еще одну, такую же пачку из другого кармана.

Профессор, не говоря ни слова, протянул руку ладонью вверх. Тут же один из его учеников (хорошо они тут жили, видимо, тысяча фунтов была здесь карманными деньгами) со словами: «Тысяча фунтов!» – подал ему стопку ассигнаций. Вторую тысячу за пару минут собрали другие ученики. Похоже, в победе своего наставника никто из них не сомневался.

Потом стали нудно договариваться о правилах, но я эту часть уже не слушал, какие могут быть правила в рукопашном бою?!

Наконец весь этот пустой треп закончился и мы с профессором стали друг напротив друга. На мгновение у меня возникла мысль: «И чего я к нему привязался. Может, он действительно мастер. А если и нет, то какое мне дело?»

Потом все мысли исчезли и время остановилось. Три шага вперед, чувствую: он ничего не успевает; два удара, вижу: он падает; знаю, не убил и не искалечил, потому что бил по не смертельным точкам. Все, время начинает идти снова и я не знаю, сколько продлился поединок. Судя по изумленным и напряженным лицам, по тому, что все остались в тех же позах, вряд ли больше нескольких секунд. Только Мо улыбался и выглядел, как всегда, довольным. Бьюсь об заклад, он заранее точно знал исход поединка и один сумел увидеть и понять, что только что произошло.

Потом Мо подошел к профессору, осмотрел его, пробурчал:

– Однако, как ты точно бьешь. Никакой помощи ему не требуется, он вообще-то достаточно крепкий, минут через пять придет в себя.

Потом подошел к еще не пришедшему в себя ассистенту профессора, аккуратно вынул у него из рук деньги и очень вежливо откланялся.

Когда мы сели в машину, Мо ухмыльнулся:

– Ну вот, мы с тобой заработали по одной тысяче красивых ирландских фунтов. – С этими словами он протянул мне десять стофунтовых купюр.

– И никаких вопросов, – добавил он, видя, что я собираюсь говорить. – Сегодня, как я и обещал, мы развлекаемся и едем во вьетнамский ресторан, поешь знакомой еды. А разговоры – завтра.

Ресторан оказался действительно вьетнамским, еда прекрасной, пить мне Мо не запрещал, наоборот, подливал, говоря, что сам он за рулем, поэтому мне придется за двоих… Так что вечер удался.

Назавтра я встал поздно и сразу подступил к Мо с вопросами. Основательный Мо почти никогда не давал коротких ответов. Так же он поступил и на этот раз.

– Время сейчас такое, что наши воинские искусства очень популярны во всем мире. Скоро это пройдет, но пока это так. Пройдет это, когда все поймут, что чудес не бывает, что для того, чтобы научиться, нужен тяжелый и длительный труд и компетентный учитель. Когда это выяснится и станет понятно, что западные системы рукопашного боя эффективнее восточных…

– Как такое может быть?! – изумился я.

– Они проще и честнее, чем наши. Все видно, все понятно, никаких особых секретов и фокусов – чистая механика. Да и никакой внутренней работы. Так что никаких «занимаясь Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома», – заразительно улыбнулся он.

«А пока здешние люди хотят чуда, появляются «профессора», готовые им это чудо обеспечить. Ты сам все вчера видел. Ничего не скажу, есть и такие, кто действительно умеет, но к ним очень трудно подступиться. Да что там подступиться, их и найти почти невозможно.

Есть одна отличительная черта, которая часто позволяет определить, настоящий мастер или нет. Если человек показывает только на своих учениках, то почти наверняка здесь что-то не так. Дело в том, что его ученики находятся под его сильным влиянием, они ловят каждое его слово, каждый его жест, следуют за каждым его движением. Сами же «профессора», которые обычно все прекрасно понимают, объясняют то, что они не работают с чужими людьми, несколькими причинами.

Одни говорят, что управляют человеком на расстоянии с помощью своей Ци. Поэтому если человек не прошел специального «цигунского» обучения и у него недостаточно энергии, то он не может чувствовать Ци мастера.

Другие говорят, что могут показывать только на специально подготовленных людях, которые способны выдержать воздействие энергии мастера без вреда для здоровья. А иначе «сверхмощная» Ци учителя может повредить внутренние органы того, на ком производится демонстрация.

Самое красивое объяснение, которое мне доводилось слышать, заключалось в том, что пытаться управлять на расстоянии учеником, у которого мало Ци, все равно что играть в футбол спущенным мячом. А некоторые учителя, если у них не получается, говорят ученику гордо: «Приходи, когда будешь готов». В общем, если у учителя не получается, то виноват в этом ученик.

Но бывает и хуже, когда такой профессор настолько забылся, настолько уверовал в себя, что начинает показывать не на своих учениках, волю которых он полностью подавил, но и на тех людях, которые не верят ему. Я, честно говоря, хотел, чтобы он пригласил тебя на поединок. Но особенно на это не рассчитывал, не думал, что он попытается подавить волю такого воина, как ты. Что из этого получилось, ты сам вчера видел».

«Это и есть то, о чем мне постоянно твердит Мо, – подумал я. – Ум! Если вчерашний профессор сумел подчинить себе умы своих учеников, то он может управлять ими на расстоянии. А может, он просто жулик и это был спектакль, затеянный специально для Мо и меня? Но тогда это тоже игра для того, чтобы запутать наш ум. Если же ум запутать не выходит, то получается то, что получилось вчера. Не зря мне Мо говорит, что основа воинского искусства не сила, не скорость, даже не техника, а ум. Множество раз повторял, а вчера впервые даже ухитрился показать».

Урок свой Мо закончил неожиданно:

– Но ты не огорчайся, чудеса все-таки случаются. Но только для тех, кто их заслужил. Если заслужишь, покажу тебе, так и быть, бесконтактное воздействие.

– Чем я могу их заслужить? – заинтересовался я. – Старательными занятиями? Так я вроде и так из всех сил стараюсь.

– Твое прилежание в тренировках выше всяких похвал. Тебя хорошо учили. В том числе учили тому, как учиться. Тут дело не в этом. Заслужить ты сможешь непривязанностью.

– Опять не понимаю, при чем тут непривязанность?

– Такое мастерство представляет собой в некотором роде особые способности. В Индии такие вещи называются «сиддхи». В той книжке, которую я тебе дал, ясно сказано, «демонстрировать какие-либо сиддхи – это чистое расточительство».

– Чем же плохи особые способности? – удивился я.

– Ничем, если ты не отождествляешь себя с ними, если не тратишь специально время на их получение и поддержание в «рабочем состоянии», если обладание ими не питает твою гордыню. Истинные мастера относятся к ним по хорошо известному тебе «цигунскому» принципу «кажется, есть, кажется, нет». Иначе говоря, они не пользуются ими без необходимости, можно сказать, даже не очень про них и помнят.

В следующие дни Мо никаких развлечений мне не предлагал. Но, к моему собственному удивлению, мне не так уж и хотелось развлекаться. Ежедневных многочасовых занятий с Мо мне теперь вполне хватало. Когда я в шутку (а может, и не совсем) спросил у Мо, не старость ли это, тот совершенно серьезно ответил:

– Нет, это мудрость.

Впрочем, вместо старых развлечений у меня постепенно появлялись новые. Я и не заметил, как пристрастился читать. Может, Мо подобрал удачные книжки, а может, и время пришло. Тридцать три года, не мальчик уже. Так что и новую книжку я воспринял как развлечение, тем более что вкусу Мо я доверял безоговорочно – вот уж кто прочитал множество умных книжек. Иногда я думал, что одной из причин, по которой он приучал меня к чтению, было желание иметь собеседника.

Когда я начал читать Раману Махарши, оказалось, что Лао Цзы и Конфуций, которые до этого казались мне очень сложными, очень даже еще ничего по сравнению с этой книгой. Тем более прежде у меня был стимул: когда Мо давал мне китайских классиков, то сказал, что я не потрачу времени зря, ибо в «Дао Дэ Цзин» содержится вся суть Тай-Цзи-Цюань. Иначе говоря, эта книжка – прямая инструкция. Только зашифрованная и нужно уметь ее прочитать.

Когда же я начал читать Раману, то ничего (буквально ничего!) не понял. Да и в своем английском я разочаровался, так как до этого момента мне казалось (очередная иллюзия), что я вполне освоил язык. Оказалось – нет. Все слова в книжке (за исключением философских индуистских понятий, выделенных курсивом и разъясняемых в конце книги) мне были понятны. Но смысл – нет. К тому же предложения были такими длинными, что когда я доходил до конца фразы, то забывал о том, что говорилось в ее начале. Мало того, каждое предложение состояло из нескольких «подпредложений», так затейливо сплетенных друг с другом, что понять смысл я не мог, как ни старался. В конце концов мне стало даже интересно. До меня дошло: это тоже вызов, это тоже Гун-Фу, только Гун-Фу не тела или энергии, а ума. Или я справлюсь, или я «человек деревни», вся сила которого годна только для того, чтобы идти за плугом.

Так что я включил эту книгу в список своих развлечений и стал исправно читать ее. Если честно, то чтением назвать это было трудно. Скорее, это была работа, перевод, причем перевод достаточно странный: с непонятного мне английского на понятный мне английский. Как всегда, все оказалось не так страшно, как представлялось на первый взгляд. Вскоре я все понимал. Но понимал я язык, текст, сам же смысл оставался для меня по-прежнему непонятным.

А хитрец Мо не вмешивался. Он только искоса посматривал на меня, ожидая, когда же попрошу помощи. И дождался. Когда я точно понял, что ничего не понимаю и сам никогда не пойму, я задал ему всего один вопрос.

– Книга сложная! Хотя я ничего не понял, но она явно не имеет никакого отношения к Тай-Цзи-Цюань, который мы изучаем. В качестве развлечения она тоже никак не подходит – слишком уж она тяжелая и непривычная для нормального простого человека. Поэтому хотелось бы узнать, для чего мне с ней возиться, для чего мне она?

– Ты молодец, – похвалил меня Мо. – Прежде чем сказать мне все это, ты долго читал, думал и готовился. Так что отвечу тебе честно. Эта книга имеет отношение ко всему. Это книга жизни, книга Пути. А вот для чего она тебе, я не знаю. Может, и не для чего. Может, сейчас отложишь и потом вспомнишь, а может, и прямо сейчас пойдет в дело. Давай я расскажу тебе вкратце суть того, о чем там говорится, а потом ты сам решишь, для чего тебе это нужно. И нужно ли вообще.

Беседа с Мо оказалась чрезвычайно поучительной. Профессор он профессор и есть. Мне даже стало жаль студентов, которым он сейчас не преподает. После его разъяснений все становилось действительно простым: никаких стихов, никаких непонятных индийских терминов, никакой «зауми». И все это никак не противоречило тому, чему меня учили дед и Ван: карма, честная жизнь, поиск Пути…

В завершение Мо посоветовал мне отложить книжку на несколько дней.

– Сам знаешь, случайностей не бывает. А в таких делах тем более. Так что если это твой Путь, если это твоя судьба, то она тебя найдет. А нет… – улыбнулся он, – может, в следующей жизни…

Лишних, а тем более пустых советов Мо никогда не давал, так что я решил прислушаться и отложить книгу. Но, как выяснилось, не тут-то было.

О том, что сильный мастер может общаться с учениками на расстоянии (только не всякий ученик способен это почувствовать), я знал. Ко мне самому Ван иногда являлся во сне. Правда, очень редко и никогда по пустякам, только для того, чтобы сказать что-то очень важное. Но это учитель…

В эту же ночь я увидел совершенно чужого старика, похожего на негатив: смуглое лицо и седые короткие волосы, усы, борода. Да, еще глаза его сияли. В отличие от Вана, который давал мне наставления, старик просто молчал и улыбался. Сном это даже нельзя было назвать. Так, короткое, мимолетное видение. Надо, сказать, очень приятное. Но, скорее всего, ничего не значащее.

За завтраком Мо улыбался даже хитрее, чем обычно (хотя, казалось бы, куда еще хитрее). Дождавшись, когда я наемся (а в те времена я ел не много, а очень много, так что ждать ему пришлось немало), он раскрыл книжку Раманы (до этого места я еще не дочитал) и показал мне фотографию:

– Он?

Да, старик из книжки и был стариком из сна. От изумления я не смог спросить ничего более умного, чем:

– А почему он молчал?

– А он учит молчанием, своим присутствием. Очень эффективно учит. – И Мо протянул мне книжку. – Похоже, все-таки это твоя судьба, так что читай дальше. В любом случае лишним не будет, может, это и не Тай-Цзи-Цюань, но «инструкция жизни» точно. А тебе помогу, чем сумею.

Я тяжело вздохнул и принял книгу из его рук. Я понимал, что просто мне с ней не будет. Но судьба, куда тут денешься…

Мо не оставил мой вздох незамеченным.

– Не вздыхай так тяжко. Все постепенно. Такие книги не на один день, а на всю жизнь и, скорее всего, не на одну. Так что расслабься, спешить нечего. Только скажу тебе очень важную вещь. Может, самую важную из всех, что я тебе говорил. Помнишь, о чем я предупреждал тебя перед тем, как начать обучать тебя?

Еще бы я не помнил. Мо начал с того, что, если я хочу добиться успеха в изучении его школы, мне придется избавиться от грубой силы. А если учесть, что на этой самой силе было основано все, что я изучал раньше, то я для себя это сформулировал так: забыть все, что я изучал раньше.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжал Мо, – если ты когда-нибудь решишься пойти Путем, описанным в этой книге (а на это не многие решаются), то тебе придется избавиться и от того, чему я тебя сейчас учу.

Я охнул.

– Да, да, и от этого тоже. И много от чего еще. У тебя есть так много всего, чего тебе не нужно. Например, ум, о котором я тебе постоянно говорю, тоже в какой-то момент придется уничтожить. Но не пугайся, никто от тебя ничего не требует. Все в свое время. Я же сказал: если решишься… А пока я приготовил тебе еще одно развлечение. Не «бесконтактный» рукопашный бой, но тоже забавное. Интересует?

Меня, конечно, интересовало, ибо до сих пор Мо мне ничего бесполезного не предлагал. Все у него было с подтекстом, чаще не с одним. На этот раз я решил спросить его, почему он все это делает, ведь он собирался обучать меня Тай-Цзи-Цюань и только Тай-Цзи-Цюань. Мо рассмеялся. Он смеялся долго и со вкусом. Он хватался за живот и за бока. Я никогда раньше не видел, чтобы он так хохотал.

Отсмеявшись, он вытер слезы и сказал так:

– Ты помнишь, с чего мы начинали наши занятия?

– Конечно, помню. Первый урок, который вы дали мне, был «Об изменении ума».

– Правильно, первый и самый важный! Но один секрет я тебе тогда «не додал». Ждал, пока ты сам спросишь. Вот ты спросил. Думаю, ты сам этого не понял, но достаточно того, что понял я. Поэтому я сформулирую твой вопрос иначе: «Почему мы говорим о столь многих вещах, а не только о Тай-Цзи-Цюань?». Так?

– Да, так.

– Тогда сообщаю тебе главный секрет «изменения ума». Измененный ум понимает, что для человека, практикующего Тай-Цзи-Цюань, ВСЕ, – тут Мо, как заправский лектор, возвысил голос, – без исключения, превращается в Тай-Цзи-Цюань. Ладно, не надо морщить нос и листать свои записи. Я и без твоего конспекта помню, что у нас уже был урок под названием «Все Тай-Цзи-Цюань». Еще я помню, что теорию ты не любишь, так что перейдем к новому развлечению. Но сначала скажи мне, тебя учили выживать в джунглях?

Я вдруг задумался. Я чувствую себя в джунглях как дома. Свободнее, например, чем в соседнем супермаркете, к которому я до сих пор никак не привыкну. Не люблю больших магазинов, охранников, бездушных теток за кассами, толп с тележками, обилия товаров, среди которых трудно найти то, что тебе нужно. Я люблю маленькие магазинчики, в которых торгует сам хозяин, который так хочет что-то продать, что искренне рад видеть любого покупателя. А когда за прилавком дама, то я могу ее даже пригласить пообедать со мной. А потом – поужинать, а потом, как получится… Однако если Мо, как обычно, прав и Тай-Цзи-Цюань – это ВСЕ (как он говорит, повышая голос), то я могу даже поход в соседний супермаркет превратить в занятие Тай-Цзи-Цюань. А что, возьму большую тележку на колесиках, которая так меня раздражала, что я старался обойтись маленькой ручной корзинкой, и буду скользить «между струй», то есть между другими покупателями с такими же тележками. А выбирая, в какую кассу встать, буду стараться предугадать, в какой из них очередь подойдет быстрее. Кстати, очень непростое и несомненно полезное Гун-Фу.

Пока я думал, Мо спокойно ждал ответа, никуда не торопясь. Впрочем, он, как большой актер, прекрасно умел «держать паузу». И в беседе, и в поединке…

Наконец, собравшись с мыслями, я ответил на его вопрос и сам удивился своему ответу.

– Нет, меня не учили выживать в джунглях.

– Но ты наверняка умеешь это делать, – тут же подхватил Мо.

– Еще бы! В джунглях я выживаю лучше и легче, чем в супермаркете, – рассмеялся я.

– Тогда еще один секрет, попутный, так сказать, – тоже засмеялся Мо. – Неподготовленный человек в джунглях погибает неизбежно. Раз ты способен выжить в джунглях, значит, тебя учили. Раз ты говоришь, что тебя не учили, значит, ты этого просто не заметил. Если ты это не заметил, то тебя учили… – Он сделал еще одну паузу и выжидательно посмотрел на меня.

– То, значит, меня учили, как вы говорите, «не активно», в стиле Тай-Цзи-Цюань, – закончил я его фразу.

– А значит, самым лучшим способом, раз так хорошо научили, а ты при этом даже не заметил, что тебя учат. Кстати, именно так учат ребенка родному языку. Он, который даже не заметил, что его учили, знает язык лучше, чем иностранец, которого готовили специально нанятые профессиональные преподаватели за большие, заметь, деньги. Так что наш, «не активный» способ, когда все происходит само собой, самый лучший. Ну ладно, – прервал себя Мо, – это я вернулся к нашему первому уроку. Сделал я это потому, что твое новое развлечение основано не на чем ином, как на использовании ума. Перед тем как говорить о нем, расскажи-ка мне, как добыть воду в джунглях?

Этот предмет был мне прекрасно знаком. Поэтому я тут же принял позу, в которой Мо обычно наставлял меня, и, имитируя его профессорскую манеру, начал «читать лекцию».

– Вода в джунглях бывает разная. Если бы мне был нужен водоем, я бы нашел овраг, по которому стекает вода во время дождей, и шел бы по нему все время вниз. Так бы я неминуемо вышел к реке или ручью. Тут, правда, есть одна тонкость, незнание которой может очень печально закончиться: в джунглях нельзя пить из открытых источников, даже если вода кажется совершенно чистой. А дело в том, что в диких лесах постоянно кто-то погибает (умирает своей смертью или кто-то другой убивает и пожирает его), так что вверх по течению в ручье вполне может находиться какая-то падаль. Конечно, когда нет ничего другого, такую воду тоже приходится пить, но только после кипячения. А для этого нужно иметь, в чем это делать и чем развести огонь.

Знающий человек может добыть воду и в пещере, разумеется, если найдет вход и рискнет туда сунуться. В этом случае его ждет награда – вода, стекающая со стен и свода. Эту воду (в отличие от воды в открытых водоемах) можно пить сразу, потому что она отфильтровалась, проходя через землю и камни.

Разумеется, в джунглях есть растения, которые сами по себе являются источником воды. Например, рубишь лиану и получаешь из нее дождевую воду. Немного, правда, но зато совершенно чистую. С бамбуком особая история. Простукиваешь рукоятью ножа бамбуковый ствол. Если какая-то его часть звучит гулко, то там наверняка скопилась вода. Пробиваешь тем же ножом дыру в бамбучине и получаешь дождевую, отфильтрованную воду.

Много жидкости заключено в тропических плодах и фруктах. Если знать их, то вполне можно и поесть, и утолить жажду одновременно.

Мо моя лекция явно понравилась.

– Вот видишь, ты начинаешь понимать. Это тоже Тай-Цзи-Цюань. Когда я бью тебя, – его рука плавно двинулась вперед, – то ты своим запястьем «приклеиваешься» к моему и движешься вместе со мной, подстраиваясь под мое движение, его направление, скорость и силу. Сейчас ты сделал в точности то же самое. Когда ты меня «передразнивал», ты стал в мою позу (даже попытался выпятить живот, которого у тебя нет), подстроился под мои интонации, манеру говорить и жестикулировать. Хвалю!

Однако вернемся к нашему новому развлечению, связанному с использованием ума. Когда ты «читал лекцию», то, как заправский лектор, сделал акцент на главном – на качестве воды. Ты говорил «чистая», «отфильтрованная», «кипятить».

Мы живем в непростое время. Сейчас стало очень много всякого хлама, которым обывателям забивают головы, используя для этого газеты, радио, телевизор, компьютер… И от этой дряни, увы, не избавиться простым кипячением. Помяни мое слово – это только начало. Этого мусора, или, как говорят понимающие люди, «информационного шума», будет становиться все больше и больше. Но пустой хлам – это еще ничего. Это так, балласт, которым людям просто забивают головы, отвлекая их от действительности. Есть вещи и похуже – специальные способы обмана, методы, как навязать людям нужную точку зрения. Причем все это очень эффективно работает, потому что разрабатывается профессионалами и в это вкладываются огромные деньги. Причина этого вполне понятна: «задуренными» людьми проще манипулировать.

Но если ты занимаешься Тай-Цзи-Цюань, то тобой очень трудно манипулировать. Потому что у тебя есть фильтр. А какой у нас фильтр?

– Ум, – не задумываясь ответил я.

– Именно, – охотно подтвердил Мо. – Причем ум отточенный и полагающийся только на собственное суждение.

– Кстати, – продолжил Мо, – когда ты воевал, чья пропаганда лгала больше, ваша или американская?

– Обе больше!

– А кому ты больше верил?

– Себе, – без колебаний ответил я.

– Прекрасно. Вот тебе и новое развлечение: постоянно помни, что если хочешь, чтобы твое сознание было «чистой водой», фильтруй все, что слышишь, с помощью ума. Просто, но полезно и на каждый день, – улыбнулся Мо, явно заканчивая урок.

«Вместо того чтобы искать прибежища в этом чудесном, но в высшей степени ложном мире, и тем самым тонуть в нем, мудро внутренне отбросить его, как кожуру плода тамаринда, и полностью о нем забыть». (825)

Майкл Джеймс: Хотя плод тамаринда заключен в кожуру, он отделяется от кожуры и остается не прикрепленным к ней. Точно так же, даже находясь в мире, ум должен отделять себя от мира и пребывать непривязанным к нему. Если вместо этого он цепляется за мир, впадая в зависимость ради счастья, он утонет в нем как горшок, залитый водой».

«Гуру Вачака Коваи»

 

Люди «со стороны», глядя на формы Тай-Цзи-Цюань, обычно обращают основное внимание на методы для рук. Это вполне понятно, так как движения рук намного красивее и разнообразнее, чем методы для ног. Но, увы, сколь бы красива ни была крышка стола, если его ножки неустойчивы, он никому не будет нужен.

При этом чем важнее вещь, тем ее меньше заметно (та же крышка стола значительно заметнее, чем скрытые под ней ножки). Это касается не только вещей, но и людей: чем важнее человек, тем реже он выходит из кабинета или из машины и тем реже его можно увидеть «просто так». Такая же история с техникой ног (шагами и стойками) в Тай-Цзи-Цюань. Хотя она кажется незамысловатой и не слишком важной – это фундамент, основа всей системы («ошибку в руках исправляй ногами и поясницей, ошибку в ногах и пояснице уже ничем нельзя исправить»).

Так что если «театр начинается с вешалки», то правильное обучение Тай-Цзи-Цюань начинается с методов для ног.

Базовой характеристикой стойки (более точно по-китайски это называется шагом или «Бу») является ее высота. При этом в разных школах по этому поводу существуют диаметрально противоположные точки зрения. Например, в Тун-Бэй-Цюань, где человек машет руками, как крыльями, и перемещается легко, как птица, используют только высокие стойки. В Тай-Цзи-Цюань стиля Чэнь, где человек стелется над землей подобно змее, очень ценится выполнение в низких стойках, которые носят общее название «ровные бедра» (Пин-Куа). «Ровными» они называются, потому что ноги сгибаются так, что бедра становятся параллельны (или почти параллельны) земле.

Стойки всадника и пустая стойка с ровными бедрами

Каждый из этих подходов имеет совершенно очевидные преимущества. Так, низкие и широкие стойки дают устойчивость и укоренение, укрепляют ноги. Кроме того, находясь в таком положении, легче привести в движение поясницу, которая является важнейшей «деталью» в Тай-Цзи-Цюань. Недостатком их является недостаточная подвижность, так как всякому понятно, что чем устойчивее предмет, тем труднее привести его в движении. Похоже на всем известное правило школьной физики: «Выигрываем в силе (в нашем случае в устойчивости), проигрываем в скорости». Поэтому такие стойки с «широкой базой» редко применяются в поединках. Чаще их используют молодые мастера для демонстрации одиночных форм, потому что они очень эффектно выглядят.

Высокие стойки намного легче физически и человек, находящийся в таком положении, намного легче передвигается.

Есть и третья, «промежуточная» точка зрения, заключающаяся в том, что пока человек молод, он должен практиковать только в низких стойках, а по мере старения и роста мастерства он может переходить на более высокие и физически легкие.

Отметим, что далее речь будет идти только о высоких стойках. Этому есть очень «тайцзицюаньское» пояснение.

Основой Тай-Цзи-Цюань является ум, а не физическая сила. И если в высоких стойках человек может управлять своей энергией и телом с помощью ума, то подняться из низкой стойки, не используя грубую физическую силу, в принципе невозможно.

Кроме того, для полноценного выполнения Тай-Цзи-Цюань необходимо, чтобы шесть иньских и шесть янских каналов были открыты и соединены между собой. Если же человек садится, например, в низкую стойку «Шаг слуги» (Пу-Бу), в районе паховой складки согнутой, опорной ноги образуется острый угол и движение Ци (которая, подобно воде, «не любит» острых углов) на мгновение блокируется, нарушая, таким образом, энергетическую связь между верхом (Ян) и низом (Инь).

Стойка «Шаг слуги»

Вообще в Тай-Цзи-Цюань во всем рекомендуется следовать естественности. И высота стойки не является исключением. Поэтому ее нужно подбирать, следуя своим собственным возможностям. Здесь сразу отметим, что одним из преимуществ высокой стойки является то, что она подходит всем без исключения, а низкая предъявляет достаточно высокие требования к физическим кондициям человека.

В общем, стойка должна быть удобной, уравновешенной, легкой и устойчивой одновременно. Иначе говоря, соответствовать важнейшей «тайцзицюаньской» особенности: гармонии Инь и Ян.

 

Сказка о способах для шагов, рассказанная учителем Минем

«То же самое, слово в слово, говорили мне дед и Ван», – подумал я, когда Мо начал объяснять мне технику шагов в Тай-Цзи-Цюань.

– Ты можешь не уметь нападать, ты можешь не уметь защищаться, ты можешь вообще не уметь драться, – говорил Мо. – Если ты умеешь правильно и легко двигаться, никто ничего тебе не сумеет сделать. Почему?

Вопрос был риторическим, потому что Мо точно знал, что точный ответ мне, безусловно, известен.

– Потому что никогда не сумеет достаточно близко подойти, – ответил я.

– Да, все так. Это воинская часть, которую тебе объяснять не нужно, она и без того тебе хорошо известна и понятна. Но есть еще одна, оздоровительная часть Тай-Цзи-Цюань. Еще я ее называю пенсионерской.

– Хорошее название, но для меня не рановато ли?

– Некоторые вещи человек твоего возраста понять не способен. И не потому, что дурак, а потому, что молодой. Поэтому просто должен слушать почтенных людей и наставников. Причина тут не в том, что они умнее тебя (ты тоже вроде не дурак), а потому что они намного старше и им доступно уже другое понимание. Как ты думаешь, в чем состоит мое основное преимущество в отношениях с тобой?

– Ну, наверное, в том, что вы мой учитель и имеете право распоряжаться мной.

– А если забыть про учительство?

– Тогда, наверное, не знаю, – растерялся я. – Так много всего может быть.

– В том, что я старше тебя.

– Разве старость – преимущество?

– В отношениях несомненно. Я старый, я уже был таким, как ты. При этом у меня прекрасная память и я помню все свои прошлые желания и устремления, в связи с чем знаю, о чем ты сейчас подумаешь, еще до того, как ты об этом подумал. Ты же в моем возрасте и состоянии еще не был и потому никак не можешь знать моих соображений, так что тебе труднее догадаться, о чем я думаю и чего хочу. Вообще тут правильнее будет сказать, чего я не хочу, потому что с возрастом количество желаний уменьшается. Так что про «пенсионерскую» часть Тай-Цзи-Цюань тебе не понять. Поэтому объясню сразу, почему я ее так называю.

В Китае ты еще не был, поэтому не знаешь, что там люди с нетерпением ожидают выхода на пенсию, времени, когда они получат возможность делать, что им заблагорассудится. Само собой, все это имеет смысл, только если у них хорошее здоровье, иначе им придется проводить все освободившееся время в больницах. Поэтому основным занятием многих из пенсионеров становится оздоровительный Ци-Гун. Именно поэтому я его так и называю.

Народ практикует повсюду, по утрам в парках под каждым деревом кто-то занимается, у многих есть «свое» место, где их можно найти ежедневно в одно и то же время в течение десятков лет.

Такому индивидуалисту, как ты, это покажется смешным, но есть множество групп для пожилых людей, где они дружно танцуют, вяжут, изучают каллиграфию, ставят спектакли. Ну и само собой, практикуют У-Шу и Ци-Гун. Так вот, достаточно часто в качестве такого «пенсионерского» Ци-Гун выступает ходьба. Думаю, ты понимаешь почему?

– Точно не могу сказать, потому что никогда этим не занимался. Но на первый взгляд все кажется более или менее понятным: просто, без затей, легко дозировать физическую нагрузку и вообще напоминает прогулку. Вышел на свежий воздух, погулял, со своими пожилыми дружками-подружками пообщался и еще вроде как позанимался Ци-Гун, потому что ходьба стимулирует движение Ци в ножных меридианах. Кстати, есть и врачебный аспект, мне о нем еще Ван говорил, когда разрешил помогать ему лечить больных, многие из которых был немолодыми людьми. Говорил он так: «На морщины на лице – наплевать. Они лишь проявление старости. А начинается она снизу, с болезней ног и постепенно поднимается выше. Сколько в вашей деревне есть стариков, которые могут все делать руками быстрее молодых, но еле ходят на негнущихся ногах. По этому поводу запомни раз и навсегда старинную поговорку «Береги у дерева корень, а у человека – ноги». И еще: болезни ног говорят о раннем старении, поэтому секрет молодости заключается в укреплении ног».

– Все так, все так, – согласно кивал Мо. – Так что ты понимаешь, что в Ци-Гун ходьба хорошее и полезное дело. Укрепляет ноги, почки. Помогает даже регулировать давление, если при нормальном и повышенном давлении сосредоточивать внимание на стопах, а при пониженном – на верхней части тела.

Иногда даже ходят спиной вперед. Называется это смешно: идти назад в молодость. Насчет молодости – это, мягко говоря, преувеличение, но то, что при такой ходьбе человек должен «находиться в теле», а не витать мыслями «в пространстве», должен быть сосредоточен на происходящем с ним в настоящий момент, не вспоминая о прошлом и не беспокоясь о будущем, – это точно. Иначе говоря, он должен пребывать в состоянии «здесь и сейчас», в противном случае он обязательно врежется во что-нибудь спиной или споткнется и упадет. Тут есть важный секрет, о котором знают далеко не все мастера: каждое мгновение, когда человек полностью «присутствует в теле», дает ему исцеление, происходящее даже без его сознательного вмешательства. Попутно еще один «оздоровительный» секрет, на этот раз более известный: «много мыслей мешают выздоровлению». Так что чем меньше ты будешь думать и чем больше будешь пребывать в состоянии «здесь и сейчас», тем больше у тебя шанс сохранить здоровье.

В ходьбе спиной вперед есть и воинский аспект: ты учишься воспринимать внешний мир, практически не полагаясь на зрение, «чувствовать окружающее спиной». Как ты думаешь, для чего я тебе все это говорю? – неожиданно прервал сам себя Мо.

– Точно не понимаю. Мы собираемся сейчас начать изучать шаги. Но ведь у нас вроде бы будут шаги Тай-Цзи-Цюань, а не утренняя ходьба для стариков?

– Это для того чтобы ты понял, какое сокровище получаешь, – без тени иронии сказал Мо. – У нас в системе есть и ходьба вперед и ходьба назад. Причем все виды шагов в Тай-Цзи-Цюань построены точно по «цигунским» принципам: стопа расслабленная, мягкая, при шаге вперед нога ставится на пятку, при шаге назад – на носок. Так что, делая формальный комплекс Тай-Цзи-Цюань, ты можешь считать, что одновременно ходишь в «стиле Ци-Гун».

«Ну, Ци-Гун так Ци-Гун, – подумал я. – Каким только видам Ци-Гун меня не обучали. Основным был, конечно, «стоячий» Ци-Гун, при выполнении которого приходилось часами стоять в низкой стойке. Мо обещает научить еще одному, «ходячему» Ци-Гун. Зачем это мне? Одним больше, одним меньше. Правда, то, о чем говорит Мо, имеет огромное «лентяйское» преимущество: ничего дополнительно не нужно делать. Тай-Цзи-Цюань я и так собираюсь учить всерьез, а если при этом будет совершаться какая-то полезная для здоровья ходьба, то будет просто прекрасно».

Мо тем временем вел себя как портной, который собирался шить мне пиджак, который я, кстати, не заказывал. Он достал измерительную ленту и демонстративно, не спеша измерил мне ширину плеч. Затем на листе ватмана собственноручно (даже меня не заставлял!) начертил квадрат со стороной, равной измеренной величине. Положил лист на пол и отошел в сторону, любуясь проделанной работой.

– Ну просто квадрат Мо, – пробормотал он в очередной раз нечто для меня непонятное, – куда там Малевичу!

Я уже давно заметил, что Мо говорит какие-то непонятные мне слова. Сначала меня это раздражало, потом перестало, я понял, что он достаточно долго живет на Западе и пока я не проживу здесь по крайней мере столько же, некоторые вещи так и останутся для меня чужими. А пока квадрат себе и квадрат.

– Я тебе уже говорил, – начал Мо, – что стиль, который я тебе буду передавать, основан на высоких и коротких стойках. «Сконструировать» высокую стойку очень легко, для этого нам даже не потребуется «круг восьми направлений». Тут все гораздо проще и нам хватит простого квадрата, такого, как я только что нарисовал. Такой квадрат, начерченный на полу, становится основой твоей стойки. Традиционно у него нет никакого названия, я же его называю «индивидуальным», потому что длина его стороны равна ширине плеч практикующего. Для тебя он будет чуть меньше, для меня (ведь я мужчина основательный и в плечах пошире) – чуть больше. Если когда-то будешь писать книжку, – Мо многозначительно подмигнул мне, – то для удобства сможешь на картинке обозначить его углы как ЛЗ (левый задний), ПЗ (правый задний), ЛП (левый передний), ПП (правый передний).

«Индивидуальный» квадрат

Мо вдруг широко улыбнулся:

– Как ты думаешь, твой учитель Мо умный человек?

– Очень! – совершенно искренне ответил я. – И очень образованный, иногда даже слишком, – добавил невинным голосом.

– Я значительно умнее, чем ты думаешь, и вижу гораздо дальше, чем ты. Поэтому не делай такое удивленное лицо при словах «когда-то будешь писать книжку». Не зарекайся, мой юный друг, все может быть и те конспекты, которые ты так не хотел писать сначала, могут позднее послужить основой для вполне приличной книги про Тай-Цзи-Цюань.

– А вы? – удивился я. – При вашем мастерстве и умении излагать…

– А я старый, толстый и ленивый человек, лишенный амбиций. Вся эта суета меня не слишком занимает. Так что когда придет время и если тебе тогда еще будет интересно видеть свое имя на обложке, то я тебе заранее даю разрешение на написание книги по материалам того, что я тебе сейчас рассказываю. Разумеется, под твою ответственность. А я лучше потрачу свое время на то, чтобы обучить тебя, чем на бумагомарание. Ведь искусство «через бумагу» не передается. Даже если на ней нарисован такой замечательный квадрат, – неожиданно расхохотался Мо. – Кстати, я отвлекся, – спохватился он. – Вернемся все-таки к нашему квадрату. Спешу тебя обрадовать. Он не только индивидуальный, но еще и волшебный. Фокус заключается в том, что он «спрессовывает» пространство.

«Только еще спрессовывать пространство я не учился», – подумал я. А вслух откровенно сказал, что в очередной раз ничего не понимаю и что если Мо действительно хочет, чтобы до меня доходили его слова, то хорошо бы выражаться попроще.

Мо не возражал.

– Попроще так попроще, – охотно согласился он. – Да только проще уже некуда. Обычно для выполнения полного формального комплекса требуется достаточное количество места. Никогда не измерял сколько, но, думаю, площадки размером примерно 10 на 4 метра должно хватить. Это чтобы «в плечах не жало». А понимающий в Тай-Цзи-Цюань человек может сделать эту же форму, не выходя за пределы нашего магического квадрата.

– Ну, пословицу «где может бык лечь, там может и кулак ударить» я много раз слышал от Вана. Но там речь шла об одиночной технике. А втиснуть выполнение большого комплекса в такое скудное пространство…

– Скажу тебе смешную вещь: если ты знаешь этот способ, то можешь запросто сделать весь комплекс где угодно, даже в туалете. Может, ты видел эти новомодные дурацкие танцы, где человек движется так, будто «идет, стоя на месте». Так и при выполнении формы в «магическом» квадрате: чтобы сделать шаг задней (стоящей сзади) ногой вперед, но остаться на месте, нужно сделать шаг передней (впереди стоящей) ногой назад. Для тех, у кого достаточно места, такое умение не имеет большого значения. Но для тех, кто «стеснен пространственно», это достаточно важно, потому что люди часто говорят, что не занимаются из-за того, что им негде. Мол, на улице им неудобно, потому что мешают прохожие, а дома они не могут, потому что квартира маленькая и не хватает места. А когда им мастер показывает, как сделать весь комплекс не то что не выходя из квартиры, а на одном квадратном метре, то отговорка «не хватает места» перестает работать. И приходится или начинать заниматься, или признаться в собственной лени и бросать занятия.

– Конечно, значительно чаще все происходит по второму варианту, – пробурчал я себе под нос.

– Само собой, – как всегда охотно согласился Мо. – Но мы говорим не о том, почему люди бросают заниматься таким хорошим делом, как Тай-Цзи-Цюань. Нас интересует полезность «магического» квадрата. Одно из его удобств заключается в том, что он, подобно кругу восьми направлений, позволяет простейшим образом продемонстрировать все стойки, буквально не сходя с места. Углы квадрата – это места, куда будут ставиться стопы, если более точно, то центры стоп. Тут сразу запомни: во всех стойках колени направлены в ту же сторону, что и пальцы ног. При несоблюдении этого требования очень велика вероятность травмировать коленные суставы. Кроме того, нарушается устойчивость телесной структуры (которая во многом «опирается» на колени) и становится невозможным выброс силы, которая проходит от земли через стопы, колени и далее в тело.

Использование такого квадрата позволяет формировать стойку, ширина и длина которой равны между собой и равны ширине плеч человека, стоящего в этой стойке. Тут все достаточно логично и соответствует так называемому пути срединной гармонии: и не слишком узко (узкая стойка неустойчива), и не слишком широко (широкая стойка не позволяет достаточно быстро двигаться, а Тай-Цзи-Цюань как-никак боевое искусство). Можно сказать, что это такая «компромиссная» стойка, параметры которой согласованы так, чтобы достичь общего оптимума.

Перед тем как начать показывать тебе стойки, напомню, что стойка – это основа телесной структуры, можно сказать, ее фундамент. Тут работает старинное правило «если основа прочная, то верх можно расслабить». Означает это следующее: если стойка укорененная, то верхняя часть (поясница, плечи, руки) тоже будет устойчивой и ее можно не напрягать, она сама будет устойчиво держаться, «опираясь» на нижнюю часть. Если учесть, что голова при этом как бы «подвешена» за макушку (ты должен помнить, что это «одна легкость»), то получается исключительно устойчивая конструкция.

Не забывай и о том, что дыхание всегда остается естественным и свободным. Строго говоря, дыхание не относится к структуре тела, но если оно будет затруднено, то все твое внимание будет сосредоточено только на нем и ни о каком построении структуры, ты просто не сможешь думать.

«Опять умные слова, – с тоской подумал я. – Поближе бы к практике».

А Мо, как бы «услышав» мои мысли, уже становился на нарисованный квадрат.

– Если поставить стопы рядом, то получим так называемую стойку «Беспредельного» (У-Цзи). А если поставить их параллельно, расположив в смежных углах «индивидуального квадрата», то получим стойку «Великого Предела» (Тай-Цзи).

– Нам это зачем? – удивился я. – Более «не воинские» стойки трудно и придумать.

– Так они и не совсем воинские. Это снова Инь-Ян. Они и воинские, и не воинские. Не воинские потому, что сражаться в них очень неудобно. А воинские потому, что их правильное выполнение позволяет реализовать все требования, которые в Тай-Цзи-Цюань предъявляются к структуре тела.

Поэтому, хотя эти стойки используются в формальном комплексе только два раза (в начале и в конце), они считаются чрезвычайно важными и на них положено обращать особое внимание. В частности, перед началом выполнения формального комплекса ты должен постоять в стойке У-Цзи несколько минут, успокаивая свой ум. Это имеет красивое название «очищение источника», которое означает, что когда источник очищен от грязи, то вся вода в реке будет чистой. В нашем случае это можно понимать так: когда ум, представляющий собой источник нашей практики, спокоен (очищен от ненужных мыслей) и сосредоточен, то правильной будет и вся дальнейшая практика. Чтобы успокоить ум, ты должен погрузить его в молчание. В наше время, когда городской человек практически забыл, что такое тишина, сделать это очень непросто. Но, поверь, без этого все твои дальнейшие занятия ничего общего с Тай-Цзи-Цюань иметь не будут.

Вообще состояние тишины, внутреннего спокойствия и безмолвия ума – это и есть высший уровень Тай-Цзи-Цюань. Можно сказать, что безмолвие, внутреннее молчание – это главное имя Тай-Цзи-Цюань, потому что без этого вся система не более чем обычная гимнастика. Если ты хочешь оставаться на этом «обыденном», гимнастическом уровне, то тишина ума для тебя не имеет никакого значения, просто повторяй движения, которые тебе показывает мастер. Даже не очень важно, будет тебе их показывать мастер или (как их называют на Западе) «специально подготовленный инструктор». Все равно пользу для физического тела ты получишь несомненную, хотя намного меньшую, чем если бы практиковал с безмолвным умом.

Сам понимаешь, это снова игры Инь и Ян. Вообще правильный человек представляет собой их гармоничное сочетание. На внешнем, физическом уровне это сочетание верхнего и нижнего, левого и правого и так далее. Если ты пойдешь дальше и перестанешь думать о себе как только о теле, то поймешь, что пока ты внутренне не расслабишься, не успокоишь свой ум, внешне расслабиться ты точно не сможешь. Иногда старые мастера говорили, что чистый ум очищает тело, как поток чистой воды очищает все, чего касается. В том числе и твои чувства.

Вообще достаточно странно, что я говорю про ум, объясняя тебе простейшие стойки. Состояние ума – это такая вещь, о которой можно было бы поговорить и в специально отведенное время. Но ты так любишь практику и не любишь пустых, как ты выражаешься, разговоров, что я говорю о молчании не на отдельном занятии, а как бы между прочим. А как иначе я заставлю тебя понять, что две самые простые стойки являются основой для самого важного в Тай-Цзи-Цюань процесса – успокоения ума.

Скажу тебе сразу, что описывать здесь особенно нечего. Традиционно это формулируется как «молчание ума, которое позволяет успокоить дух». Звучит настолько же просто, насколько трудно этого добиться. Всего лишь нужно стать ровно, расслабить все тело, вплоть до костей, успокоить сердце, дышать спокойно, пребывать в молчании.

Такое «расслабленно-молчаливое» стояние в течение нескольких минут полезно еще и тем, что кроме уравновешивания и выстраивания «внешней формы» оно позволяет расслабить внутренние органы и выровнять энергетические каналы. Поясница становится крепкой, а почки здоровыми.

После того как ум успокоен, можешь переходить уже в воинские положения. Это происходит совсем просто. Из стойки Тай-Цзи ты можешь перейти в стойку всадника, просто согнув колени. Когда колени сгибаются, то получается «подрессоренная» стойка, позволяющая мягко пружинить (как если бы человек действительно скакал на лошади, привстав на стременах). Только не забывай, что стойка высокая, так что вертикаль, опущенная из колена, должна упираться в основание большого пальца ноги. Все остальное (вертикальное, расслабленное тело, подвешенная макушка и так далее) остается, как в стойке Тай-Цзи.

Правда, есть одна отличительная деталь, настолько важная, что ее и деталью-то нельзя назвать. Дело в том, что в стойке Тай-Цзи вес «падает» на середину линии, соединяющей пятки, что вполне естественно, так как когда человек стоит прямо, то его тело (и, соответственно, центр его тяжести) расположено прямо над пятками. При переходе в Ма-Бу, когда колени сгибаются, центр тяжести чуть-чуть смещается вперед и будет расположен над серединой линии, соединяющей центры стоп (не пятки!).

При несоблюдении этого правила ты будешь «заваливаться» вперед или назад, теряя равновесие и выходя из состояния расслабления. При наклоне вперед напрягается задняя часть тела, при наклоне назад – передняя. Само собой (все связано), при этом теряется и энергетическое равновесие, так как энергия переходит соответственно то на заднюю часть тела, то на переднюю.

Далее (не выходя из «индивидуального» квадрата) рассмотрим сразу две стойки. Конечно, ты их обе знаешь, так что точнее будет сказать, что я покажу тебе, как они делаются у нас.

Обычно эти две стойки изучают по отдельности, но в нашей школе на них смотрят как на пару Инь-Ян и считают, что их совместное рассмотрение функционально обоснованно, потому что они получаются одна из другой путем простого переноса веса тела с ноги на ногу. А это происходит в Тай-Цзи-Цюань в полном смысле на каждом шагу, как в одиночном комплексе, так в технике толкающих рук.

Первая стойка, о которой пойдет речь, называется «пустая». Это название связано с тем, что в ней практически весь вес сосредоточен на задней ноге (которая, таким образом, становится «полной»), а передняя нога не несет на себе веса (становится «пустой»). Второе название этой стойки («сидячая») связано с тем, что человек, находящийся в ней, как бы сидит на стуле. Он и на самом деле сидит, только в качестве «опоры для сидения» у него не стул, а собственная нога. Сразу понятно, что такая стойка обязательно скрывает в себе удар передней ногой, ибо если на ней нет веса, то поднять ее для удара ничего не стоит.

Пустая, или сидячая, стойка

– А теперь скажи мне, какое бы третье название ты дал этой стойке? С точки зрения Инь и Ян.

Мо уже столько наговорил мне про Инь и Ян, что название я придумал почти мгновенно:

– Стойка минимального переднего Ян.

– Или максимального переднего Инь, – тут же подхватил Мо. – Молодец, все понимаешь. А если с точки зрения удара ногой?

– В этой стойке удар без переноса веса возможен только передней ногой. Удар это Ян. Так что называться будет так: стойка максимально возможного переднего Ян.

– А это совсем хорошо. И красиво, и таинственно, и даже правильно. Главное требование традиции, чтобы никто ничего не понял, соблюдено. Но для нас главное не это. Нам важно то, что, судя по всему, ты постепенно обретаешь понимание, что такое Инь и Ян. А раз так, то мы вполне можем переходить к следующей стойке, ведь она получается переносом веса с задней (со стоящей сзади) ноги на переднюю (впереди стоящую), то есть сменой Инь и Ян в ногах.

Традиционно она называется стойкой «лук и стрела» или стойкой лучника (Гун-Бу). Если посмотреть на эту стойку сбоку, то смысл ее названия тоже становится понятным. Передняя (Впереди стоящая), согнутая нога напоминает согнутый лук. Подобно согнутому луку, она так же напряжена (так как несет на себе большую часть веса тела). Задняя (стоящая сзади), практически прямая нога подобна стреле, готовой выстрелить.

На этот раз все объяснения Мо были мне совершенно понятны. Кроме того что я прекрасно знал эту стойку (нет человека, практикующего боевые искусства, которому она была бы неизвестна), я еще прекрасно представлял себе, как работает механизм «лук – лучник». Ведь мой учитель Ван зарабатывал продажей тигриных шкур, причем тигров бил из лука. Он и меня научил стрелять из лука. Конечно, таким мастером, как он, я не стал (думаю, в наши дни таких уже вообще не осталось), но стрелял вполне прилично (суровый Ван мне сам это говорил) и «чувство натянутой тетивы» было мне прекрасно знакомо.

Ждать, пока Мо спросит, как бы я назвал эту стойку, я не стал и сам сказал, что назвал бы ее стойкой максимального переднего или минимального заднего Ян.

Стойка «лук и стрела»

Но Мо уже знал, что я понял принцип Инь-Ян в стойках, и это его больше уже не интересовало. Вообще, несмотря на кажущуюся мягкость и улыбчивость, у него была «манера паровоза», потому что если он за что-то брался, то «катил» по выбранным рельсам, ни на что постороннее или казавшееся ему лишним и ненужным не обращал внимания.

– Когда я увидел тебя впервые, – неожиданно начал Мо, – я обратил внимание на твою осанку, на то, какое у тебя выпрямленное и целостное, единое тело. Почти наверняка могу сказать, что таким ты мог стать только благодаря длительному стоянию столбом. По той же причине у тебя хорошее укоренение, «прочные ноги», в которых ты четко различаешь наполненность и пустоту. Поэтому то, что другим приходится долго объяснять, ты сразу чувствуешь. Например, что в стойке лучника передняя нога, которая стоит более прочно (несет на себе 60–70 % веса), больше соединена с землей и более наполнена.

Но, как ты понимаешь, ноги неотделимы от корпуса, в котором тоже есть наполненность и пустота. Если у человека тело «без разрывов», то оно работает как единое целое и пустота и полнота пронизывают его сверху донизу. Иначе говоря, когда твоя нога наполнена или пуста, то соответствующая сторона поясницы и корпуса также наполнена или пуста. Руки более «самостоятельны», поэтому с ними несколько более сложная история. Хотя мы используем ноги и поясницу, чтобы вести руки, но наполненность и пустота в них не обязательно должна быть такой же, как в корпусе и ногах. Это уже зависит от ситуации.

Все, со стойками мы закончили, так что можем переходить к шагам, – завершил объяснение Мо.

Тут я не выдержал:

– А зачем нам переходить, разве это не одно и то же? Стойка – это статическая, внутренняя, скрытая иньская часть шага, а шаг – это динамическая, внешняя, явная янская часть стойки.

Мо с явным удивлением воззрился на меня.

– Это ты меня поддеваешь, что ли? Молодец! – Он расхохотался и хлопнул меня по плечу своей мягкой, но очень тяжелой лапищей. Движения я, как обычно, не успел заметить. Вообще Мо так быстро двигался, что мне, несмотря на мое несомненное и не раз проверенное умение драться, начинало казаться, что я никогда не смогу заметить начала его движения.

– Ничего, – сказал Мо, заметив мое разочарование. – Сначала ты должен научиться делать так сам. До этого ты никогда не сможешь понять, как от этого защищаться. Вот ты, насколько я знаю, мастер ножа. Скажи, учил тебя Ван защите от ножа до того, как ты изучил технику работы с ножом?

– Нет, конечно. Как я мог учиться защищаться, не понимая, от чего я защищаюсь.

– Здесь та же история: пока не будешь нападать с такой же скоростью, как я, о защите можешь и не думать. А потом… А потом все получится само собой, ты и не поймешь, как это случилось. Ладно, вернемся к шагам, – сказал «паровоз» Мо, возвращаясь на заданный путь.

«Как делают шаг нормальные люди? Нормальный человек все делает нормально и, чтобы сделать шаг вперед, он делает шаг вперед. Для этого он переносит вес на переднюю ногу, которая должна остаться сзади, освобождая, таким образом, другую (заднюю) ногу для шага вперед.

Разумеется, и у нас в Тай-Цзи-Цюань существует такой вариант шага (в Тай-Цзи-Цюань можно все, что не противоречит немногочисленным фундаментальным принципам), но «базовым» считается способ, при котором все делается наоборот и та нога, которая будет делать шаг вперед, вначале, вместо того чтобы освободиться от веса, еще больше нагружается. Понимаю, что мы с тобой уже десятки раз говорили про Инь и Ян и тебе все это уже надоело, но, тем не менее, скажу еще раз. Для того чтобы Инь перешел в Ян, Ян должен достичь максимума. Это закон! Поэтому, чтобы нога могла избавиться от веса, ее нужно предварительно загрузить. В общем, старое правило, которое есть в той книжке Лао Цзы, которую я тебе рекомендовал читать, – «хочешь отнять, сначала дай».

Но, зная твою большую «любовь» к «пустым» изречениям древних мудрецов, не буду тебя больше ими утомлять и перейду сразу к практике. Рассмотрим простейшую вещь: шаг левой ногой вперед из положения всадника (стопы в углах ЛЗ и ПЗ твоего индивидуального квадрата).

Вначале центр тяжести немного смещается влево и бо́льшая часть веса оказывается на левой ноге. Правая стопа, частично освободившись от веса, разворачивается, примерно на 45 градусов наружу.

Затем происходит оседание на правую ногу, в результате чего (и только после этого!) левая нога освобождается от веса, готовясь к шагу вперед. Правая нога, таким образом, становится опорной, она сгибается, принимая на себя вес и накапливая в себе энергию (в Тай-Цзи-Цюань есть даже специальное правило «накапливай в изогнутом»), за счет высвобождения которой и будет производиться шаг вперед. Если говорить просто (не упоминая про Ци), то можно сказать, что это потенциальная энергия, накопленная сжатой пружиной. Хотя что для тебя потенциальная энергия, ты же, небось, физику в школе не учил».

Вообще Мо был прав насчет моих школьных успехов. Учиться я не любил, хотя думал очень быстро (намного быстрее учителя) и прекрасно запоминал. Просто мне было не интересно. Читать и писать я умел, считал так, что торговцы на базаре мне завидовали. А все остальное…

Каким-то образам слухи о моем пренебрежении науками дошли до учителя Вана. А учитель Ван – это совсем не то, что учитель в школе, который, как мне иногда казалось, слегка (или не слегка?) меня побаивался. Узнав о том, что я учусь спустя рукава, Ван, к моему удивлению, не стал требовать, чтобы я изменил отношение к учебе, хотя запросто мог бы «сделать из меня отличника» (одно его слово и через пару недель у меня не было бы ни одной четверки). Он поступил совсем иначе.

– Я мог бы заставить тебя учиться, – сказал он. – Но не стану этого делать, потому что поступить так означает ломать твой характер, идти против твоей натуры. Все эти науки – это не твое. Ты умный, но не усидчивый и ты не понимаешь, для чего тебе все это нужно. Ты бешеный и сидение за партой не для тебя. Однако и совсем не учиться ты не можешь, потому что тогда станешь совсем диким. Поэтому мы пойдем путем срединной гармонии. Я помогу тебе понять, для чего нужна школьная наука, и дам тебе стимул к ее изучению. А ты сам решишь, стоит ли тебе начинать хорошо учиться или нет. Что вы сейчас проходите по физике?

– Потенциальную и кинетическую энергию, – пробурчал я.

– Прекрасно, – кивнул Ван. – Пожалуй, я смогу тебя заинтересовать. Да и время пришло тебе начинать стрелять из лука. Принеси лук!

Сказать, что я обрадовался, значит ничего не сказать. Стрелять из лука! Да что там стрелять. Только подержаться за старинный семейный лук, отполированный жесткими, как кожа бегемота, ладонями Вана и его предков! Но что-то внутри тормозило меня. Уж очень все это было не похоже на Вана. Во-первых, такая либеральность была совершенно не в его стиле. Обычно он просто говорил, что мне делать, и даже не проверял, выполняю ли я его указание или нет, потому что о «нет» и речи быть не могло. Так что он мог просто приказать мне и с этого дня я бы старался в школе изо всех сил, даже учителю перестал бы грубить. А тут «стимул», «заинтересовать»… Нет, это точно не в его привычках. Во-вторых, было похоже, что он знает, что такое потенциальная и кинетическая энергия… Он часто поражал меня своими совершенно неожиданными познаниями, но не до такой же степени. Кстати, много лет спустя, когда я пришел с войны, старый мудрец (назвать его хитрецом просто не поворачивается язык) рассказал мне, что фокус этот был совсем несложным. Они вместе с моим дедом отправились в школу и, узнав о моих «успехах», договорились со школьным учителем, что он расскажет им, чему меня сейчас учат, и объяснит все, что им будет непонятно. Взамен они обещали, что я перестану дерзить и стану самым вежливым учеником в классе. Школьный учитель был счастлив совершить такой «обмен». Вот таким образом Ван и узнал о существовании потенциальной и кинетической энергии. Но тогда все это было мне неизвестно и Ван казался мне каким-то необыкновенным существом, которое знает даже то, чего знать никак не может.

Когда я принес лук, Ван натянул его и сказал:

– Натянутый лук таит в себе потенциальную энергию, которая представляет собой способность совершить работу за счет собственных свойств физического тела или за счет его положения по отношению к другим телам. – Тут Ван наставительно поднял палец и торжествующе посмотрел на меня.

– А летящая стрела, – тут он отпустил густо загудевшую тетиву, – обладает кинетической энергией.

В этот момент стрела со стуком воткнулась в дерево, как бы завершая фразу Вана.

– Так что физика тебе помехой не будет. А решать, когда тебя можно будет начинать обучать стрельбе из лука, будет твой школьный учитель. Кстати, я с ним последнее время пью чай, поэтому будь с ним повежливее.

Так что Мо был не прав: о потенциальной энергии я знал все, что было написано в учебнике. И даже больше, так как для того, чтобы подлизаться к школьному учителю, который должен был сказать Вану, что меня можно наконец учить стрелять из лука, даже ходил к нему на дополнительные занятия. Когда я рассказал Мо о своих глубочайших познаниях, он удовлетворенно кивнул и продолжил свои объяснения.

«Кроме того, при оседании на заднюю ногу, копчик слегка подбирается вперед (если бы ты был тигром, то можно было сказать, что ты поджал хвост), такое положение копчика способствует аккумулированию энергии.

Левая стопа, идущая вперед, ставится сначала на пятку, как будто ты прощупываешь тонкий лед, проверяя, достаточно ли он прочен, чтобы на него можно было перенести весь вес (именно в этот момент и образуется «сидячая» стойка).

Только убедившись, что это допустимо и «лед не проломится», можно сгибать переднюю ногу в колене, ставить ее на всю стопу (так чтобы центр стопы оказался над точкой ЛП) и переносить на нее вес тела. Таким образом совершается переход из сидячей стойки в положение «лук и стрела». Задняя нога при этом выпрямляется, а копчик чуть (совсем незаметно, иначе у тебя получится совершенно «не воинская» поза с оттопыренным задом) подается назад («тигр как бы слегка приподнимает хвост»). Такое положение способствует выпуску энергии.

И помни, что ты должен не «плюхаться» сразу на всю левую стопу, а постепенно переносить на нее вес тела, прокатывая стопу от пятки до носка, подобно пресс-папье. Ну, не мне тебе объяснять. Наверное, когда ты изучал стиль тигра, тебе не один раз говорили, что тигр ставит лапу мягко, очень мягко.

Если ты действительно освоишь такой способ ходьбы, то никогда не сделаешь неверного шага, потому что если тебе что-то не понравится или что-то будет не так, ты всегда сможешь вернуть ногу назад.

Выполняя шаг, обязательно следи за тем, чтобы колено было направлено строго в ту же сторону, куда направлены пальцы стопы. Об этом я тебе уже говорил, но требование это чрезвычайно важно, поэтому повторюсь. Когда колено и пальцы стопы направлены в разные стороны, коленный и голеностопный суставы скручиваются, из-за чего резко увеличивается вероятность травмировать их. Малейшая неосторожность и…

И вообще к коленям нужно относиться с уважением. Думаю, ты знаешь знаменитую «ушуйскую» пословицу, точнее, правило: «береги суставы, как глаза». А что такое колени, как не самые тяжело нагруженные суставы человеческого тела.

Чтобы избежать травм, колени должны быть всегда «мягкими» и никогда полностью не выпрямляться (это делается только в спортивных стилях, ничего общего с традицией не имеющих).

Да и не только в травмоопасности дело. Есть еще и энергетическая причина: если колено движется неправильно, то нарушается целостность потока энергии между стопой и верхней частью тела.

С воинской точки зрения весьма важно следить за тем, чтобы даже в выпрямленной ноге всегда сохранялась хотя бы небольшая согнутость («в прямом ищи изогнутое»). Если нога полностью выпрямляется (это называется «замыканием колена»), то это сильно замедляет перенос веса тела с ноги на ногу (переход из сидячей стойки в положение «лук и стрела» и обратно). Да и неправильно это. Ты когда-нибудь видел тигра, ходящего на прямых ногах?»

Кстати, тигра, ходящего на прямых ногах, я видел. Однажды Ван специально взял меня в джунгли, чтобы показать, что это такое. Сказал, что мы пойдем смотреть на «особого» тигра. Говорил только, что надо торопиться, можем не успеть. Я думал, что мы будем выслеживать его, но Ван пошел по прямой, совершенно не скрываясь. Когда я спросил, почему он не взял с собой свой знаменитый лук, Ван отрезал: «Сам увидишь!»

Джунгли он знал лучше, чем свою собственную хижину, и шел прямо через лес, так что вскоре мы были на месте. И я сразу понял, почему мы шли, не скрываясь. Тигр просто не мог уйти от нас. Он ковылял на прямых, совершенно негнущихся ногах, в точности как ходят глубокие старики, и видно было, что каждый шаг причиняет ему боль.

– Смотри, по тигриным меркам этот тигр древний старик, – сказал Ван. – Обычно они так долго не живут, такого даже я вижу в первый раз. Помнишь, я тебе говорил, что старость начинается с ног? Можешь убедиться, что это правда, и не только для людей. И, как один старик другому, я намерен оказать этому тигру услугу и прекратить его мучения. А лук я не взял, потому что из уважения к нему я убью его не на расстоянии, я убью его честно, ножом.

Рассказывать об этом Мо я не стал, уж больно тягостным было воспоминание. Мо же тем временем продолжал излагать то, что сам он называл «теорией правильной ходьбы».

«При переносе веса тела с передней ноги на заднюю, происходит не только движение тела вперед-назад при остающихся неподвижными стопах, но и «игра Инь-Ян» в ногах. Например, когда задняя нога сгибается и тело уходит назад (сидячая стойка), то это фаза Инь, накопление, защита, а когда она выпрямляется (стойка «лук и стрела»), то это фаза Ян – выпускание, атака.

Есть еще одна чрезвычайно важная деталь, о которой мастера практически не говорят. Суть ее в том, что когда вес переносится на ногу (вне зависимости от того, выполняется ли шаг вперед или назад), в этой (сгибаемой) ноге происходит накопление энергии, которая собирается по большей части с внутренней части стопы (большой палец – свод стопы, внутренняя часть пятки).

Когда происходит выпрямление ноги, то освобождение энергии происходит из наружной части стопы (внешняя часть пятки – наружная часть стопы – мизинец).

Это полностью коррелирует с принципом Инь-Ян, который в данном случае выглядит так: Инь – накопление, оседание, внутренняя сторона тела, по которой проходят иньские каналы, Ян – освобождение (выпуск), движение вперед, внешняя сторона тела, по которой проходят янские каналы. Здесь важно не стать «слишком» иньским или слишком янским, сохраняя баланс Инь-Ян в ногах. Если все делать правильно, то это происходит естественно, так как при переносе веса с ноги на ногу одна нога всегда накапливает, а вторая всегда выпускает.

Обрати внимание, что правило это общее и работает вне зависимости от того, переносишь ли ты вес тела с ноги на ногу путем передвижения вперед-назад или за счет вращения тела влево-вправо. Его выполнение позволяет сохранять устойчивость и укорененность. Связано это с тем, что, когда вес переносится на ногу (нога сгибается, накапливая энергию), всегда имеется тенденция к отрыву внутренней части стопы. Когда нога отталкивается от пола, выпуская энергию, то всегда есть тенденция к отрыву внешней части стопы. Сам понимаешь, что это приводит к потере устойчивости, повышает риск травмы голеностопного сустава и потому категорически недопустимо. Избежать этого позволяет накопление энергии в стопе так, как я тебе сказал. Дело в том, что при этом внимание сосредоточивается таким образом, что отрыва стопы от земли не происходит, потому что нужная часть стопы как бы «приклеивается» к земле. Только вместо клея у тебя внимание!

По поводу «воинского» применения шагов, думаю, тебе все понятно. Глядя на меня, ты наверняка уже заметил, что в Тай-Цзи-Цюань нет высоких и эффектных ударов ногами. Нам не нужно красиво, нам нужно незаметно и наверняка. Поэтому все удары обычно наносятся не выше колена (иногда в пах, но редко и только в случае полной уверенности, что не промажешь). Но зато каждый шаг скрывает в себе удар (или защиту) стопой или коленом либо (при очень короткой дистанции) подсечку, подножку, надавливание бедром или коленом. Все это легко увидеть, если знать принципы, на которых основаны стойки и шаги».

Речь свою Мо закончил неожиданно.

«Считается, что на пути изучения методов для шагов человек проходит три этапа. Первый – когда тело будто находится в воде, а ноги идут по дну; второй – когда тело по-прежнему как будто находится в воде, но ноги уже не касаются дна, а плывут в воде; третий – когда тело становится легким и одухотворенным, а ноги как будто идут по поверхности воды.

И еще запомни важнейшее правило: «шаг в Тай-Цзи-Цюань подобен шагу кошки». Тебе, как человеку практичному, совершенно не интересно, как ходит кошка. Тебе интересно, как этому научиться. Так что даю практическую рекомендацию. Находишь шикарный ресторан с самым толстым ковром и ходишь по этому высокому ворсу до тех пор, пока тебя не выгонят. Но за это время ты должен почувствовать, каково это, ходить по такому роскошному ковру, как он пружинит у тебя под ногами. Вот это и будет правильное ощущение в ногах. Такого ковра у нас дома нет, поэтому можешь походить по высокой траве. Но учти, если ты будешь здесь ходить по газонам, то через пять минут попадешь в полицию – ирландские долговязые парни шутить не любят. Так что лучше сходи в магазин, купи ковровую дорожку попроще и сшей ее слоев в пять так, чтобы у тебя получился кусок толстенного ковра. Тогда сможешь ходить по нему сколько захочешь. Когда привыкнешь ходить правильно, у тебя, по какой бы поверхности ты ни шел, всегда будет ощущение, что ты ходишь по мягкому ковру. Называется это чувство двойной легкостью под ногами».

– Шаг твой станет мягким, пружинящим, легким и быстрым. И будешь ходить по поверхности воды, – засмеялся он.

«Свободному в сердце от всякой привязанности, пусть даже он участвует во всех делах, никогда ничего не будет грозить по причине ясности, с которой сияет его ум». (824)

«Гуру Вачака Коваи»

 

Тай-Цзи-Цюань кажется сложным, но он очень простой. Чтобы эта простота проявилась, человек должен перестать обращать внимание на множество деталей и увидеть принципы, которые лежат в основе системы. При ближайшем рассмотрении оказывается, что таких принципов совсем немного и главный из них, пожалуй, это «игра Инь-Ян».

Когда исчезает множество деталей, то исчезают и формы, и тогда Тай-Цзи-Цюань остается таким, каков он есть на самом деле, – пустым и бесформенным. Или умеющим, при необходимости, принимать бесчисленное количество форм.

 

Заключительная сказка от учителя Миня

Пообещав мне очередной очень важный урок, Мо снова повел меня к себе в мастерскую. Там он достал приличный деревянный брусок и, не размечая, начал пилить его на совершенно «хаотичные» куски разного размера. Таких кусков он сделал девять, причем каждому придал совершенно другую форму, хотя все они чем-то походили на непонятно как ограненные кристаллы. Грани каждого «кристалла» он скруглил напильником, после чего разрешил мне потрогать «изделие» руками. Деревяшки были живые и теплые, из рук выпускать не хотелось.

– Дарю! – сказал Мо.

– Ничего подобного я никогда не видел, для чего эти штуки? – спросил я.

– Конечно, не видел! Мало того, ты наверняка подумал, такой бесполезной вещи никогда не видел! Кстати, не такая уж она и бесполезная. Это такая древняя восточная игра под названием «каменный столб». Суть ее в том, чтобы поставить камни друг на друга. Для этого используется галька (там, где она есть). А где ее нет, вот такие «деревянные камни».

Делал я их как попало, так что форма у этих деревяшек очень разная. Поэтому, сам понимаешь, просто так их один на один не поставишь. Особенно если попытаться поместить самый маленький «камень» вниз, а самый большой вверх. Это тебе не детские кубики, ровненькие и одинаковенькие. Так что тут приходится полностью сосредоточиваться на процессе установки одного камешка на другом. Получается своеобразная медитация, которая вовлекает в себя не только того, кто строит «каменный столб», но и тех, кто наблюдает за этим процессом. Считается, что это приводит мысли в порядок, разгружает ум, способствует его умиротворению.

Это хорошая, я бы сказал, практичная медитация, потому что во время нее ты остаешься в полной осознанности, в состоянии «здесь и сейчас». Отвлечешься – баланс нарушится и твоя пирамида рассыплется. И еще: ты не можешь знать точно, как и куда ставить следующий камень, поэтому вместо отключившегося ума включается интуиция.

Это совершенно воинское искусство, которое приучает тебя к мысли о том, что все в мире преходяще и пирамидка эта, как, впрочем, и твоя жизнь, может разрушиться в любой момент. Ты перестаешь строить «на века» и живешь только тем, что есть в настоящий момент, здесь и сейчас.

– Так что, мне начинать строить такие пирамидки? – не без сарказма спросил я.

– Совершенно необязательно, – спокойно ответил Мо. – Если захочешь, то можешь, конечно, попробовать. Но вряд ли тебе, с твоим буйным нравом, будет это интересно. Смысл этого подарка совсем другой.

– Так у него есть еще и смысл, – искренне удивился я. – Я думал, это просто игрушка.

– Для нормальных людей это действительно игрушка. Но для тебя – инструкция к Тай-Цзи-Цюань. Как ты думаешь, что нужно сделать, чтобы составить устойчивый столб из этих деревяшек?

– Склеить их между собой, – не задумываясь сказал я. – А еще лучше сделать в каждой из этих деревяшек дыру и насадить их на металлический штырь.

– А если захочется собрать столб другой формы, а все деревяшки у тебя уже склеены? – с некоторой издевкой спросил Мо. – У тебя крайне негибкий подход: сделать застывшую форму, не поддающуюся никаким изменениям. Как ты думаешь, хорошо ли будет «застывшее» воинское искусство? А что, выучил одну, самую лучшую, самую красивую, самую устойчивую стойку и замер на месте, как статуя.

Тут мне сразу вспомнились слова, которые буквально пронизывали всю мою воинскую практику: «остановился – умер».

– Так вот, – продолжал Мо, явно не ожидая моего ответа, – воинское искусство представляет собой искусство изменений и искусство баланса. А иначе в нем ничего не остается, кроме тупой грубой силы. А какое же это искусство?

Так что сложить из одних и тех же деревяшек множество столбов разной, не повторяющейся формы, – это Гун-Фу, подобное тому, как, основываясь на одном принципе равновесия и гармонии, построить множество форм Тай-Цзи-Цюань, каждая из которых никакого значения не имеет.

Так что, зная принципы, ты никогда не будешь бояться измениться, «потерять форму», потому что ты всегда сможешь построить другую, ничуть не менее правильную.

Посмотрев на эти «деревянные камешки», ты, думаю, лучше поймешь и секрет собственного баланса. Тебя Ван учил технике меча? – неожиданно спросил Мо.

– Конечно, – удивился я, – еще дед учил, потом отец. И с одним мечом учили и с двумя.

– Хорошо, скажи, где должно быть твое внимание, когда у тебя в руке меч?

– На второй руке, – оттарабанил я давно и прочно вбитое в меня правило.

– А когда у тебя в каждой руке по мечу?

– Тогда на ногах.

– Все верно, – закивал Ван, – но почему так? С первого взгляда кажется, что твое внимание должно быть на мече, ведь именно им ты сражаешься, а не второй рукой и не ногами.

Ответ я знал, но решил не отвечать, потому что «внутренняя» интерпретация Мо обычно сильно отличалась от моего «внешнего» понимания. Поэтому я решил просто промолчать и подождать, что он скажет. И вот что он сказал.

«Можешь молчать сколько угодно, но я никогда не поверю, что тебе не объяснили, что такой способ сосредоточения обеспечивает равновесие. Поэтому я объясню тебе иначе. Когда у тебя в руке меч, туда приходится и его тяжесть и та часть внимания, которая направляется туда сама собой. Если ты туда будешь еще и сознательно направлять внимание, то получится двойная тяжесть с той стороны, где у тебя меч. Таким образом, ты утратишь баланс и тебя начнет сильно перекашивать, «увлекать» за мечом, так что после каждой атаки ты будешь проваливаться и не будешь способен вовремя возвращаться к защите.

В общем, твоя телесная структура станет похожа на перекошенный «столб из камней». Сам понимаешь, такая конструкция рухнет мгновенно. Так что есть простой секрет поддержания внутреннего баланса. Называется он Дуэй-Ла и в общем виде формулируется так. Если какая-то часть тела уходит в одну сторону, то энергия должна уходить в другую. Например, если твоя рука движется вперед-вверх, то энергия должна уходить вниз в стоящую позади ногу, а если руки движутся вниз, то энергия поднимается вверх. Следование этому принципу позволяет оставаться устойчивым во время любого движения.

Так что считай, что я подарил тебе еще один секрет, секрет внутреннего баланса. Само собой, в этом принципе масса тонкостей, можно сказать, секретов в секрете. Но пока больше я тебе не скажу, на досуге подумаешь сам.

Когда будешь думать, помни главное: форма следует за функцией. Можно сказать и так: форма – это естественное внешнее выражение некоего действия, поэтому она должна простейшим и наиболее эффективным образом выполнять заданную функцию. Так что если хочешь понять форму, ты не должен думать о форме, ты должен думать о ее функции. Тогда суть формы станет понятна сама собой. Еще имей в виду, что, несмотря на свою внешнюю простоту, формы Тай-Цзи-Цюань обычно состоят из нескольких частей, каждая из которых имеет свое собственное назначение, и ты должен знать, какое действие должно выполняться в каждой части формы.

И еще, отдам тебе секрет работы с телом. Звучит он так: движение рук без движения ног, движение ног без движения рук, одновременное движение рук и ног. Ты удивишься и спросишь, а как же базовый принцип Тай-Цзи-Цюань «все тело одна семья», означающий, что «если что-то двинулось, нет ничего, что бы не двигалось»? Но что это значит, на этот раз не скажу. Ты много раз видел, как я делаю форму, так что сам догадаешься. А чтобы ты догадался наверняка, дарю тебе завершающий, снова «самый главный» секрет: все время думай. Думай над тем, что тебе говорят, думай над тем, что видишь, думай над тем, что делаешь. Думай даже над тем, что думаешь!

И вообще, Бог дал человеку ум для того, чтобы с его помощью человек думал. А человек с его помощью беспокоится».

В тот день у меня было какое-то странное ощущение, что Мо прощается со мной: секреты, общие речи о мастерстве, «памятный подарок» со значением. Но на следующий день все пошло, как обычно, и я забыл об этом чувстве.

Однако оказалось, что предчувствие меня не подвело. Неделю спустя Мо подогнал свой лимузин к подъезду и вынес из своей комнаты два чемодана. Прощаться он, видимо, не собирался, только отдал мне ключи и сказал, что оплатил квартиру на год вперед. Затем сел в машину и мягко тронулся с места.

Мне показалось, что это был прощальный урок. Оставшись один, я много думал о его значении. Не знаю точно, что хотел сказать мне Мо, но мне кажется, что это был урок «непривязанности». Что-то вроде: «относись к людям хорошо, делись с ними, чем можешь, но не привязывай себя к ним, а их к себе».

Ну что же, мне это было несложно. Всю жизнь я только и делал, что ни к чему и ни к кому «не привязывался». Правда, мне было легче, чем многим другим, потому что имущества, кроме, разумеется, собственного тела и мастерства, у меня никогда никакого не было. Что же до людей, то я понял, что для меня никто никуда не уходит и никто не умирает. Все, кто мне дорог, живы они еще или уже ушли, остаются со мной, в моей памяти. Просто чистая и светлая память.

Когда я однажды рассказал об этом Мо, тот сказал просто:

– Не удивляйся, ты только снаружи такой молодой, внутри же ты очень немолод. Не знаю только, ты или сразу родился старым, или быстро состарился. Но это не важно. Быть старым не так плохо. Иногда (к сожалению, нечасто) вместе со старостью приходит и мудрость. Так что у тебя есть надежда…

Многочисленные беды, с жестокостью ударов молнии происходящие в жизни великих преданных [Истинному], лишь все более и более упрочивают их чистый ум, а не отвращают их [от Него]. (671)

Чтобы большая храмовая колесница могла благополучно передвигаться по улицам к месту назначения, необходимы не только прочные колесные чеки, но и заградительные блоки, не позволяющие ей налетать ни на что по сторонам. (620)

Шри Муруганар и Садху Ом: Это следует понимать следующим образом: «Точно так же, чтобы искатель успешно завершил свой тапас или садхану, необходимы не только безупречные характер и образ жизни, но и препятствия, возникающие из-за прарабдхи. Поэтому ищущему следует терпеливо принимать препятствия, считая, что они обусловлены Милостью».