Тай-Цзи-Цюань настолько утонченная система, что, кажется, он имеет свой характер, составить внешнее суждение о котором, наверное, проще всего по характеру его движений.

Движения в Тай-Цзи-Цюань (как и все в мире) – это не более чем вибрация. В данном случае эта вибрация, скорее всего, напоминает накат и откат морских волн на берег. Выход наружу, расширение – это Ян. Возврат к источнику, сжатие – это Инь.

Последовательность передачи энергии при выходе наружу называется «прямым путем» и выглядит таким образом: стопа – бедро – поясница – плечо – локоть – запястье – ладонь.

Соответственно, возврат энергии называется «обратным путем»: ладонь – запястье – локоть – плечо – поясница – бедро – стопа.

Такой способ передачи энергии обеспечивает гармоничность, плавность и целостность движения всего тела. Вначале движение происходит под постоянным контролем ума (а без контроля ума оно просто никогда не получится), через некоторое время контроль ума «можно отменить», потому что начиная с определенного момента все будет происходить само собой. Особо следует отметить, что способов ведения Ци по телу существует достаточно много, но описанный выше, пожалуй, самый распространенный.

Движения во время практики выполняются очень медленно, что выглядит, по меньшей мере, странно для боевого искусства, где скорость является одним из важнейших факторов. Однако этому есть несколько причин. Одна (самая явная) из них состоит в том, что Тай-Цзи-Цюань – это очень сложная и «объемная» практика. Разумеется, начиная с определенного уровня понимания и мастерства она становится столь же простой, сколь сложной казалась вначале, но это время наступает минимум лет через десять правильных и упорных занятий. К этому моменту мастер уже не «отслеживает» умом соблюдение базовых принципов Тай-Цзи-Цюань (они «выполняют себя сами») и может делать форму с любой скоростью. Например, есть так называемая быстрая форма Тай-Цзи-Цюань, где сотню с лишним очень непростых движений требуется выполнить менее чем за две минуты. И это при выполнении всех правил Тай-Цзи-Цюань.

Но до такого мастерства еще нужно «дослужиться», поэтому, чтобы дать возможность практикующему реализовать принцип «все движения выполняются под управлением ума», эти самые движения выполняются так, чтобы ум поспевал за ними уследить. Это похоже на то, что происходит в детском саду: воспитательница (хоть она несравненно умнее и опытнее детей) не поспевает за всеми одновременно. Поэтому она, чтобы суметь хоть как-то уследить за ними, пытается каким-то образом замедлить их хаотическое «броуновское» движение: водит их строем, «тормозит» и наказывает самых ретивых, заставляет играть в одном месте, ну и так далее.

Но выполнение Тай-Цзи-Цюань сложнее, чем управление группой в детском саду. И ум не может уследить за выполнением всех принципов сразу. Поэтому часто выполняют форму, наполняя ее каждый раз другим содержанием. Например, один раз следят за расслаблением, другой – за правильностью шага, третий – за наматываниями в руках и ногах, четвертый – за взглядом и так далее, до тех пор, пока все не сплавится в целостную форму, в которой Инь и Ян стали едины.

Само собой, множество требований, подлежащих выполнению, не единственная причина, по которой движения в Тай-Цзи-Цюань такие медленные. Например, эта «замедленность» дает возможность использовать Тай-Цзи-Цюань как гимнастику для людей любого возраста и состояния здоровья. Единственное требование к физическим кондициям занимающегося традиционно формулируется так: «если можешь стоять, то можешь и заниматься Тай-Цзи-Цюань».

Также есть фирменный тайцзицюаньский секрет, который звучит следующим образом: «чем медленнее, тем быстрее». Этот секрет относится к рукопашному бою и его суть заключается в том, что чем более неторопливым, продуманным, отшлифованным было движение в процессе обучения, чем медленнее оно погружалось в подсознание, тем более быстрым, спонтанным и безупречно эффективным будет оно при практическом применении. Однако главные секреты Тай-Цзи-Цюань раскрываются не на этапе воинской практики, какой бы совершенной она ни была. Они становятся ясны (если очень повезет и до этого дойдет дело), когда Тай-Цзи-Цюань превращается в Путь.

В этом случае медленное движение превращается в главный секрет системы. Само собой, что такое «самый главный секрет», никто не знает (именно наш секрет самый главный, самый секретный и, соответственно, самый дорогой).

Причина, по которой этот секрет кажется автору самым важным, лежит на поверхности. Обычная воинская практика, состоящая из резких движений, «рваного» темпа и большого напряжения, никак не успокаивает ум.

А медленные, свободные, ничем не ограниченные движения превращают Тай-Цзи-Цюань не только в очень эффективную гимнастику, приводящую тело и Ци в движение, но и в медитацию, позволяющую замедлить работу ума и, в идеале, вообще остановить его. И получается, что тело движется, а ум стоит («ищи покой в движении»). Возможно, это и есть важнейшая «пара Инь-Ян» в практике Тай-Цзи-Цюань.

 

Сказка о характере Тай-Цзи-Цюань, рассказанная учителем Минем

Погода в Ирландии мне очень нравилась, родиться в стране с таким климатом – уже большая удача. После вьетнамской жары здешние двадцать градусов летом и десять зимой были для меня блаженством. С другой стороны, мое тело никак не могло привыкнуть к этой погоде и однажды зимой я начал кашлять. Я так был привычно уверен в своем железном здоровье, что кашель этот поначалу меня не беспокоил. Покашляю – забуду. Однако недели через три кашель стал совсем нехорошим. В чем дело, я понимал, но лечить себя таблетками не хотелось, тем более что советских лекарств, о которых нам говорили в мединституте, тут не было, а в ирландских я еще не очень разбирался. Нужных трав у меня тоже не было, оставались только иглы. И тут я вспомнил, как однажды, еще во Вьетнаме, Ван попросил, чтобы я ему поставил иглы. Я тогда настолько удивился, что вместо того, чтобы вприпрыжку бежать за иглами и ставить их своему уважаемому учителю, растерянно спросил, почему он не может поставить себе их сам. И тут Ван дал мне важный урок иглотерапии: «Для того чтобы лечить врача, нужен другой врач». И даже соизволил дать разъяснение: «Традиционно принято, чтобы врач не лечил сам своих близких и самого себя. Запомни это и старайся без крайней нужды не нарушать это правило. Ему сотни лет и придумано оно совсем неспроста».

Когда я рассказал об этом Мо, тот согласно закивал:

– А почему именно так, ты не спрашивал?

– А о чем тут было спрашивать, все и так понятно. Себя нельзя лечить, потому что самому себе неудобно ставить иглы, а некоторые точки, например на спине, просто недоступны. А родственников нельзя, потому что они меня не уважают, как положено. Я им не врач, а сын, внук, младший брат, в общем, мальчишка на побегушках. А раз не уважают, то и выполнять моих назначений не будут.

– Ну да, нет пророка в своем отечестве, – произнес Мо совершенно непонятную для меня фразу. – Конечно, то, о чем ты говоришь, тоже справедливо. Но не всегда. Ты говорил, что не мог лечить своих родственников, потому что ты для них слишком молодой. А твой дед лечил кого-то из твоей семьи?

Тут я задумался. Конечно, дед пару раз лечил мне переломы. Один раз, когда сам же сломал мне руку, а второй – когда я сломал себе запястье о буйволиный загривок. Кстати, тоже с его подачи. Но такие вещи за лечение он вообще не считал. Переломы, вывихи, растяжения у своих учеников учитель лечит сам. Это тоже традиция, иначе, если каждый раз приглашать лекаря со стороны, то школа в два счета разорится. А вот серьезные заболевания у членов своей семьи на моей памяти дед сам не лечил ни разу. Когда я был маленьким, он приглашал старика-лекаря из соседнего села. А потом, когда я стал заниматься у Вана и дед подружился с ним, то нашим семейным врачом стал Ван. При этом надо сказать, что дед зарабатывал на жизнь именно врачеванием и пользовался таким успехом, что пациенты съезжались к нему со всей округи.

– Нет, дед тоже не лечил, – ответил я на вопрос Мо.

– Может, он тоже не пользовался авторитетом в семье, может, его тоже не уважали настолько, что не стали бы придерживаться его указаний? – ехидно спросил Мо.

На меня напал хохот. Дед никогда не повышал голоса. Иногда ему даже не нужно было говорить – хватало движения бровей, чтобы все домочадцы поняли, что он не в духе и что самое время начинать ходить по струнке. Да что там все домочадцы… Даже мой отец, человек с весьма суровым и нелегким характером, сам известный мастер боевого искусства, при мне ни разу не возразил деду.

– Значит, не только в авторитете дело, – резюмировал Мо. – Значит, главное все-таки не это, значит, есть что-то еще.

– Что же?

– Привязанность. Чужой, приглашенный врач лечит, как бы это получше сказать, отстраненно. Конечно, нельзя сказать, что ему наплевать на пациента. Ни в коем случае! Но и особого беспокойства он тоже не испытывает, так что ничего не помешает ему поставить диагноз и провести лечение. И у него не дрогнет рука, когда он будет ставить иглу. Про привязанности я все равно должен буду рассказывать тебе. И раз уж об этом зашла речь, то почему бы не сделать это сейчас. Ведь каждый день так же хорош для смерти, как и этот, – второй раз кряду ввернул он непонятную мне фразу.

Когда я сказал ему, что не всегда понимаю, о чем он говорит, Мо засмеялся:

– Хорошо, что ты обратил на это внимание. Дело в том, что ты мало читаешь книг. А если честно, то совсем их не читаешь. Думаю, раньше это было нормально. Жизнь твоя была такова, что тебе было не до того. Однако жизнь изменилась, а ты остался прежним. Ты живешь в мирной стране, свободного времени у тебя столько, что ты не знаешь, чем его занять. Кстати, как ты думаешь, почему я пригласил тебя к себе жить?

– Ну вы же сами говорили: чтобы я мог больше проводить времени вместе с вами и больше заниматься Тай-Цзи-Цюань.

– Это одна из причин. Вторая состоит в том, что у тебя слишком много свободного времени.

– Так это же прекрасно! – удивился я.

– Для кого как. Снова Инь и Ян. Для кого-то много времени – это хорошо (Ян), а для кого-то плохо (Инь) и даже очень плохо (Великий Инь). Раньше тебе было, чем заняться: ты изучал Гун-Фу, потом воевал, потом учился на врача, одновременно изучая русский язык и обучая людей рукопашному бою. А теперь… Чем ты можешь сейчас заняться?

«А действительно, – подумал я, – если бы не Мо, чем бы я сейчас занимался? Лечить мне сейчас почти некого, учить тоже некого. Что же, снова пить, ходить по девкам и драться? Неинтересно, не хочется, годы не те, да и проходил я это уже, когда прямо с войны попал на учебу в Союз».

– Пожалуй, что ничем, – констатировал Мо. – Вот поэтому я и пригласил тебя жить к себе, чтобы ты не только занимался Тай-Цзи-Цюань, но и находился под присмотром солидного умного человека, учился у него не только рукопашному бою, но и жизни.

– Это что же мне теперь, глядя на «солидного умного человека», тоже начать выпиливать из дерева фигурки, а потом их раскрашивать кисточкой? – рассмеялся я.

– Хорошо бы, – серьезно ответил Мо. – Но не получится: ты рисовать не умеешь, а выпиливать по чужим рисункам – это не искусство, а ремесло. Но не беда это. Книжки можешь начать читать. Знаю, знаю, ты говорил, что читать не любишь. Понимаю, есть столько книжного мусора, пригодного только для того, чтобы забивать людям мозги. Но ничего, мы найдем тебе нормальные книжки, сам буду подбирать. Немного, но самые лучшие. Тай-Цзи-Цюань – это искусство, предназначенное для образованных людей или, как говорили в старину, для «благородных мужей». Поэтому имей в виду: мне ученик-неуч не нужен! – закончил он неожиданно резко.

Такой поворот событий меня удивил. Я полагал, что переезжаю к учителю, чтобы учиться, а, выходит, он взял меня к себе, чтобы присматривать за тем, чтобы я, как какой-то мальчишка-сопляк, не натворил глупостей от безделья. Кстати, он прав, я вполне мог бы. Может, действительно начать читать книжки?

А Мо уже переходил от слов к делу. Он принес две небольшие, сильно зачитанные книжки. Видно было, что их читали не один и не два раза.

– Эти книги, – сказал он, – писали великие люди – Конфуций и Лао Цзы. Все их труды исполнены мудрости и читать их от корки до корки, как обычные люди читают обычные книжки, невозможно. Поэтому будешь читать по нескольку строк каждый день. Если хоть что-нибудь поймешь, будет прекрасно. Сам процесс чтения можно обставить по-разному. Например, так: расслабляешь тело, успокаиваешь дыхание, опустошаешь ум, открываешь книгу на любой странице, читаешь любой фрагмент и размышляешь над ним. Хочешь попробовать?

Мне тут же стало интересно, что подразумевал Мо под словами «расслабляешь тело, успокаиваешь дыхание, опустошаешь ум». Уж очень это походило на краткое описание того, что Ван называл «состоянием Ци-Гун». С телом и дыханием у меня всегда получалось легко, а вот с опустошением ума все было намного хуже, если точно, то совсем никак. Однако я решил в очередной раз попробовать. Мо уселся напротив меня. При этом он принял позу лотоса (чего я никак не мог ожидать от человека его комплекции) и сложил ладони на животе, как бы предполагая и сам входить в состояние Ци-Гун. Что он собирался делать, я почувствовал почти мгновенно, когда мне ни с того ни с сего стало совсем хорошо. Это мастер Мо передавал мне правильное внутреннее состояние. В свое время так поступали дед и Ван и я думал, что больше никогда не встречу таких мастеров. Но вот повезло… Мысли почти сразу затихли, я выбрал одну из книг (ею оказались сочинения Конфуция) и открыл на первой попавшейся странице. Там было написано вот что: «Три пути у человека, чтобы научиться поступать разумно: первый, самый благородный, – размышление; второй, самый легкий, – подражание; третий, самый горький, – опыт».

«Вот это прелесть, – почти сразу дошло до меня. – Ведь все, что сейчас делает Мо, – это толкает меня на первый путь, постоянно рассуждая про ум. Впрочем, то же самое делали и дед, и Ван. Только я тогда еще не прошел по третьему пути и не был готов воспринять их науку. Но, может, теперь наконец пришло время».

Мне так понравилось, что я решил открыть книгу еще раз, наудачу. Но я не знал, можно ли делать такие вещи по нескольку раз. Поэтому, потянувшись к книге, я вопросительно взглянул на Мо. Тот утвердительно кивнул.

Открыв книгу, я прочел: «Каждый может стать благородным мужем. Нужно только решиться им стать».

«Как забавно, – подумал я. – Только что Мо говорил мне, что Тай-Цзи-Цюань – это искусство для «благородных мужей». И я едва удержался, чтобы не сказать, что я-то точно не «благородный муж». И тут же обнаружилась инструкция, как им стать! И Мо мне ее не подсовывал, я сам открывал книжку и сам выбирал цитату».

Когда я стал благодарить Мо за урок, он отмахнулся от меня. Ему было не до того – он уже собирался лечить мой кашель. Само лечение прошло мгновенно. Школа Мо несколько отличалась от того, чему меня учили дед и Ван, но я понимал, что он делает, и мог оценить его уровень: Мо втыкал иглы не глядя (только что не метал их в меня, как дротики), так что через несколько минут я походил на дикобраза.

– Еще девять сеансов, – сказал он, завершив процедуру. – Ты мне нужен здоровый, пора уже выходить на природу. А то весна начинается, а мы по-прежнему сидим в доме.

Кашель полностью прошел через неделю, но методичный Мо «докатал программу» до конца и на природу мы действительно поехали только через десять дней, на следующий день после завершающего сеанса.

О том, что у Мо есть машина, я уже знал, знал даже, что он всегда ее моет, когда едет на свидание с женщиной. Кстати, никогда бы не подумал, что человек его возраста может пользоваться таким успехом у женского пола. Разумеется, завзятым гулякой Мо не был, но, как он сам говорил про себя, «находился в таком возрасте, когда у него уже появились кое-какие материальные возможности и еще сохранились все желания». По поводу своих отношений с женщинами Мо (он действительно взялся меня учить жизни) наставлял меня так:

– Ваше поколение совершенно не умеет вести себя с женщинами. Вот по тебе можно сразу сказать, что ты с приличными женщинами дела не имел никогда.

«Конечно, не имел, – подумал я. – Где я был и что я видел?! Мой основной опыт – это проститутки в Сайгоне, когда я «работал» там шпионом. А может, их можно считать приличными женщинами, ведь у меня всегда было очень много денег и бордель, где я проводил немало времени, был самым дорогим в городе?»

– У тебя на лице написано, чего ты от них хочешь, – продолжал Мо. – Никакого подхода, никакой тонкости. Может, конечно, кому-то такое и нравится, – пожал плечами Мо, – но вот что я тебе скажу. С женщинами нужно вести себя ласково, за ними нужно ухаживать, с ними иногда даже нужно разговаривать. Хотя кому я это рассказываю, – махнул рукой Мо, – до тебя же все равно не дойдет. Или все-таки есть надежда?

Психолог Мо, как всегда, оказался прав, надежда действительно была. Я, зная практичность его методов, слушал его очень внимательно. И тут до меня дошло: снова Тай-Цзи-Цюань. Мо и здесь делал все мягко и без всякого нажима. Мужчина – Ян, женщина – Инь, его задачей было только восстановить естественную гармонию между ними. Что он, судя по тому, как на него реагировали женщины, видимо, умел делать очень успешно.

*

Но вернусь к машине Мо. Обратил я на нее такое внимание потому, что была она достаточно странной для скромного китайца, которым он так старательно прикидывался: настоящий американский лимузин, огромный линкольн. Правда, не самый длинный, но все равно метров пять с половиной в нем точно было. Драндулет был синий, с белыми кожаными сиденьями и такой надраенный, что в него можно было глядеться, как в зеркало.

Как это ни странно, маленький Мо органично смотрелся за рулем такой роскошной машины, уж как-то очень привычно расположился он на переднем сиденье. Вел машину он тоже на удивление – любительством там и не пахло – машина шла очень быстро, но так ровно, что, казалось, Мо вообще никогда не тормозит и не разгоняется.

Видя мое удивление, Мо усмехнулся:

– Что-то не так?

– Все так, но не все понятно. Поглядев, как вы живете, я понял, что вы не любите показуху. А теперь я не понимаю, зачем вам такой огромный лимузин, который жрет столько бензина. И откуда вы так научились водить?

– Жизнь смешная штука, мой юный друг, – усмехнулся Мо. – До того, как переехать в Лондон, я жил в Нью-Йорке. Приехав туда, я себя чувствовал так, как, наверное, ты чувствуешь себя сейчас: я и мастер, я и лекарь, а никому мое мастерство не нужно. Покрутившись немного, я купил себе старый шевроле и стал работать таксистом. Работа была дрянь, но зато я очень быстро научился крутить баранку. Потом, собрав немного денег, купил себе линкольн, точно такой же, как и этот, только сильно подержанный (как сейчас помню, сто тысяч миль было у него на спидометре), и подался работать в лимузинную компанию. Я с самого начала туда хотел, потому что лимузинщиков не грабят. Все знают, что они в отличие от таксистов работают не за наличные, а «на чек», так что брать у них нечего, кроме денег, которые водитель взял, чтобы заплатить за бензин и за обед. Да и пассажиров они на дороге не подбирают – только по предварительному заказу.

Машина эта синего цвета, потому что в той компании, куда я пошел, все машины должны были быть синие. Так что привык я к этому цвету и к машине такой привык. Хорошая, большая американская машина. Как ты думаешь, какой длины у нее капот?

– Ну, наверное, метра полтора.

– Угадал. И называется он «полтора метра жизни». И это правда, испытал лично, когда мне навстречу выскочила «в лоб» какая-то девица. Если бы не этот длиннющий капот и не практика Тай-Цзи-Цюань…

– С капотом все ясно, а при чем тут Тай-Цзи-Цюань?

– Да потому что я начал тормозить раньше, чем девица выскочила мне навстречу.

– А Тай-Цзи-Цюань здесь при чем?

– Я тебе сейчас скажу, а ты никому больше не рассказывай. Про «чувство противника», когда тебе заранее известно, что он будет делать, ты, разумеется, знаешь. Но при долгих занятиях Тай-Цзи-Цюань время иногда вытворяет такие вещи… Даже не знаю, как это описать. Скажу лишь, что случается, только когда это действительно нужно, когда от этого зависит жизнь или здоровье человека. Все как-то переворачивается и ты делаешь что-то, сам не понимая что. Подавляющее большинство занимающихся этого уровня не достигают никогда. Ты, думаю, достигнешь его достаточно скоро.

– Откуда вы знаете?

– А как ты чувствуешь заранее, что будет делать в поединке твой противник? Где у тебя в теле расположено это чувство? Вроде как нет его нигде. Но ты же знаешь! Вот и я знаю. А теперь лучше молчи и смотри, как я веду машину.

Тут он был прав. Посмотреть было на что. А если точнее, то смотреть было вообще не на что. Все происходило настолько естественно, что казалось, будто машина едет сама. Мо только спокойно, даже слегка рассеянно смотрел на дорогу, легко касаясь руками руля, так что было непонятно, то ли он крутит руль, то ли руль сам поворачивается, куда нужно.

– Водить машину – это тоже Тай-Цзи-Цюань, – не отрывая взгляда от дороги, проговорил Мо. – Помнишь, я тебе говорил, что в Тай-Цзи-Цюань, кроме Инь и Ян, ничего нет. В управлении машиной тоже. Вперед – назад, влево – вправо, тронулся – остановился, разогнался – затормозил, нажал педаль – отпустил педаль.

Так что для понимающего человека все Тай-Цзи-Цюань: моешь посуду – делаешь Тай-Цзи-Цюань, подметаешь пол – делаешь Тай-Цзи-Цюань, ухаживаешь за женщинами – делаешь Тай-Цзи-Цюань. В общем, что бы ты ни делал – ты делаешь Тай-Цзи-Цюань.

За этими разговорами мы приехали на место. Как называлось это место, я не знал, но красота была восхитительная.

– Привыкай, Ирландию не зря называют изумрудным островом, здесь много таких мест, – похлопал меня по плечу Мо. – А пока закрой рот и достань из багажника свое изделие.

«Наконец-то!» – подумал я. А то я все время недоумевал, для чего Мо заставил меня клеить, чертить и резать бумагу. Я не возражал, зная, что Мо, как и Ван, никогда просто так ничего не делает, но зачем нужно было все это, я не понимал. Сначала Мо отправил меня в канцелярский магазин и велел купить два самых больших листа чертежной бумаги. Что это такое, я знал, потому что один из моих учеников в Союзе учился в инженерно-строительном институте и часто прибегал на тренировку с длинным цилиндром (он называл его тубусом), в котором у него лежали свернутые чертежи. Однажды он показывал мне их: на большом листе толстой бумаги было подробно начерчено целое здание. Как у него хватало терпения на такое, я не понимал, но бумага, на которой был сделан чертеж, мне понравилась – белая, плотная, слегка шероховатая. Называл он ее «ватман». Даже объяснил, что такую бумагу в конце XVIII века изготовил англичанин Джеймс Ватман, сумевший получить большие листы, на которых не оставалось следов сетки. Самый большой лист был размером в квадратный метр и назывался формат А0. А тот, на котором чертил мой ученик, был вполовину меньше – А1.

Так что когда я по указанию Мо отправился в магазин канцтоваров, то знал, что мне нужно спрашивать Whatman paper. Даже примерно знал, какого размера такая бумага бывает. И как тут было не вспомнить слова Мо про Инь и Ян. То, что было мне совершенно не нужно тогда (Инь), неожиданно стало полезным сегодня (Ян).

Купив четыре самых больших листа, я, следуя указаниям Мо, склеил их по два и вырезал из получившихся «полотнищ» пару кругов диаметром примерно футов по пять (Мо постоянно переходил с футов на метры и с градусов по Фаренгейту на градусы по Цельсию).

Оба круга я поделил на восемь равных секторов, каждый из которых обозначил как четыре стороны света и четыре промежуточных направления. После этого один круг я разрезал на куски следующим образом:

Круг восьми направлений

И вот теперь я наконец узнаю, к чему были все мои труды. Как сказал Мо, эта «модель» называется «круг восьми направлений». Услышав это название и увидев, что Мо кладет неразрезанный бумажный круг на землю, я оживился, решив, что Мо собирается показывать мне «шаг на восемь сторон» света, о котором Ван был весьма высокого мнения. Однажды он даже начал объяснять мне что-то про «девять дворцов», восемь сторон и центр, но потом, видимо, поняв, что «не в коня корм», оставил эту теорию до лучших времен.

Услышав про «шаг на восемь сторон», Мо улыбнулся и сказал:

– Потом… когда-нибудь… может быть. А может, и нет, потому что ты его и так знаешь. Мало того, когда противник «сложный», ты им очень успешно пользуешься. Когда мы встретились с тобой первый раз и ты понял, что я не «человек из деревни» (ты мне сам потом так говорил), ты двигался именно таким образом. Думаю, Ван решил не объяснять тебе теорию, а просто научить без лишних слов и даже не сообщая, что это такое. Поэтому и мы с тобой поступим так: пока оставим все, как есть, а потом, если у нас будет время и охота, может, я тебе объясню то, что ты и без меня знаешь. Ну, может, не знаешь, а умеешь, что еще лучше.

А то, что я сейчас покажу, лично тебе совершенно не нужно. Понадобиться это тебе может, только если ты решишь передавать дальше мою школу. Для этой цели я тебе продемонстрирую, как у нас обучают всем стойкам сразу. Ставь одну ногу в центр круга, – ткнул он пальцем на расстеленное на земле мое «произведение», – так чтобы середина стопы пришлась точно в центр круга.

Я аккуратно, чтобы не порвать бумагу, поставил левую ногу в центр.

– А дальше, не сдвигая левой стопы (можешь только поворачивать ее), – продолжал командовать Мо, – ставь правую стопу по очереди во все восемь точек, расположенных на диаметрах. Можешь ставить ее на носок, можешь на пятку, можешь на всю стопу.

Я попробовал. Подход действительно был чрезвычайно практичным. Таким образом можно было показать ученику положения стоп для всех существующих стоек: передней, задней, скрестной, любой. Сами стойки, конечно, пришлось бы объяснять, показывать и исправлять каждую по отдельности, но насчет положения стоп Мо был полностью прав: один такой «круг восьми направлений» позволял «выставить» стопы для всех (без исключения!) стоек. И если учесть, что восемь делений круга обозначены как стороны света, то любую стойку можно было описать, например, так: лицо на север, левая стопа северо-восток, правая стопа на юго-восток. Удобно, если нужно быстро и понятно растолковать что-то непонятливому ученику. Правда, он должен как минимум знать, как называются стороны света…

– Ну, целый круг нам больше не нужен, с ногами пока все, – сказал Мо. – Чуть позже я тебе покажу наши стойки. По сравнению с тем, что ты учил, они очень простенькие, там даже круг не нужен, там хватит и квадрата.

А пока я тебе расскажу очередную «самую важную» вещь: про круг и точку в Тай-Цзи-Цюань. Круг или любая его модификация в виде дуги – это важнейшая, я бы даже сказал, единственно возможная траектория движения в Тай-Цзи-Цюань. Само собой, прямая траектория тоже возможна, но она представляет собой всего лишь часть окружности очень большого диаметра.

С этими словами он велел мне принести разрезанный на части «круг восьми направлений». Затем взял половину и пальцем обвел ее по дуге, сказав:

– Большая дуга.

Затем таким же способом обвел восьмушку круга и сказал:

– Меньшая дуга.

После чего спросил меня:

– Понял?

Половина и восьмушка «круга восьми направлений»

– Не важно, какого размера движения, – догадался я. – Каким бы маленьким оно ни было и каким бы прямым ни казалось, все равно это будет не прямая, а дуга.

– Именно, – охотно подтвердил Мо. – Всегда дуга! И еще запомни: для человека, понявшего Тай-Цзи-Цюань, даже точка, какой бы маленькой она ни казалась всем остальным, все равно круг.

Есть еще одна очень тонкая и изощренная деталь, которая позволяет выполнять движение, не пользуясь физической силой.

– Как можно двигаться, не пользуясь физической силой?! – поразился я.

– Ну, возможно, я не так выразился, – ответил Мо. – Более точным будет сказать, что физическая сила становится не главной, она уходит в фон, становится незаметной, а на первое место выходит ум, который ведет движение.

– Опять теория, – тихо, но так, чтобы Мо услышал, пробормотал я.

– Опять не теория, – засмеялся Мо. – Чистой воды практика, причем очень понятная и очевидная, основанная на использовании «круга восьми направлений», только теперь его будет правильнее назвать «окружностью восьми направлений». Например, тебе нужно поднять обе руки, как это делается в самой первой форме комплекса. Вместо того чтобы поднимать их силой, ты мысленно представляешь себе, что по «окружности восьми направлений» движется точка, которая чуть (примерно на половину длины мизинца) опережает твою руку, точнее, указательный палец. Точка эта как магнит тащит твою ладонь за собой.

И получается, что не ты поднимаешь руки, а их влечет за собой эта «ведущая точка», следующая по траектории, задаваемой «окружностью восьми направлений». Ни этой окружности, ни этой точки на самом деле не существует в природе, они являются порождением твоего ума, за которым следуют твоя Ци и твое тело. Поэтому движение тела происходит естественно, как бы само собой, а ты перестаешь быть активным. Работает только твой ум, а тело пассивно следует за ним.

«Реальность – источник – сияет в Сердце столь тонко, что ее может познать только очень тонкое внимание. Для тех, чей ум грубый и тупой, как головка пестика, эта цель недостижима!» (446)

«Гуру Вачака Коваи»