Эта сказка (как это прямо следует из ее названия) в отличие от всех остальных носит не учебный, а развлекательный характер. Можно сказать, что она о чудесах, о вещах, которые встречаются настолько редко, что можно сказать, вообще никогда не встречаются. Речь идет о так называемых бесконтактных боевых искусствах, отношение к которым у всякого «не сумасшедшего» человека совершенно однозначное. И это правда, такого не бывает. Есть люди, честно демонстрирующие «бесконтактные фокусы» и так же честно говорящие, что в боевых условиях это не работает. А те, кто знает правду, ничего об этом не говорят…

 

Сказка о развлечениях и чудесах Тай-Цзи-Цюань, рассказанная учителем Минем

Живя в одном доме с Мо, я все чаще вспоминал «тайцзицюаньскую» пословицу: «изучая Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома». Ну, десять не десять, но с того момента, как я переселился к нему, из дому я практически не выходил. Иногда, правда, мы тренировались на природе, но Мо, ужасно не любивший ходить пешком, предпочитал добираться до нужного места на своем огромном лимузине даже в тех случаях, когда вполне можно было бы прогуляться ножками. В результате я так соскучился по пешим прогулкам, что даже полюбил ходить в ближайшие лавки за продуктами, хотя всегда терпеть не мог ходить по магазинам.

С одной стороны, такой режим дня, конечно, был прекрасен. Я не делал ничего, кроме как занимался с Мо и читал «предписанные» им книжки: Лао Цзы и Конфуция. Ни на что другое я время не тратил. Даже не готовил еду, ибо Мо, слишком любивший покушать, не доверял мне этой чрезвычайно ответственной работы. Умом я все понимал: Мо создал мне совершенно тепличные условия для занятий и мастерство мое росло быстро, как никогда ранее. Я испытывал к нему искреннюю благодарность, но моя деятельная натура, привыкшая к постоянному действию, требовала какого-то движения.

Мо, который с первых дней нашего знакомства «читал» меня, как открытую книгу, не мог не замечать этого. И вот однажды он сообщил мне, что у нас намечается очередной «выездной урок». Но на этот раз не учебный, а развлекательный.

– Я так давно не развлекался, что, боюсь, забыл, как это делается, – не без подначки сообщил я Мо.

– Нет, эти развлечения ты никогда не забудешь, – улыбнулся тот в ответ. – Мы сегодня поедем в закрытую школу, где обучают бесконтактному рукопашному бою. Слышал про такое?

Про «такое» я слышал. Точнее, не слышал, а видел, причем два раза. Один раз, когда дед с отцом забеспокоились, что у меня для моих тринадцати лет слишком большое мастерство, и, чтобы я не загордился, решили показать мне, что «за этими небесами есть еще небеса». Поэтому в подходящий момент отец просто посмотрел мне в глаза, «как тигр смотрит на курицу». До сих пор помню, какую «силу присутствия» и какое чувство беззащитности ощутил я тогда.

Во второй раз с бесконтактным воздействием я познакомился, когда к моему тогдашнему учителю Вану явился какой-то странный тип. Вообще-то к нему иногда приходили странные люди, ибо он славился умением «изгонять бесов» из человека, но такого еще не было ни разу. Одет посетитель был в какие-то отрепья и не стригся, думаю, с момента рождения. Не вступая в беседы, как это принято среди воспитанных восточных людей, он, даже не поздоровавшись, сообщил Вану, что проделал длинный путь пешком исключительно для того, чтобы одержать над ним верх в поединке.

Ван, который при мне ни разу не «потерял лица» (а что там было терять, лицо у него всегда было, как камень), спокойно и как-то даже слишком вежливо пригласил пришельца выпить с ним, стариком, чаю и, не торопясь, обсудить все то, для чего уважаемый незнакомец проделал такой длинный путь. Однако «уважаемый незнакомец» никак не хотел униматься и все требовал немедленного поединка. Мало того, видя, что Ван не выражает никакого желания драться с ним, он вытащил нож.

Тут мне стало по-настоящему интересно. Неужели этот дурачок собирался драться на ножах с Ваном, который зарабатывал деньги охотой на тигров, причем в качестве оружия использовал не автомат Калашникова, а лук и нож, которым он убивал тигра в тех случаях, когда одной стрелы оказывалось недостаточно, а он не успевал выстрелить еще раз. Конечно, среди тигров тоже попадались «мастера» и на теле у Вана были шрамы от когтей, но ни одной серьезной раны за всю свою долгую жизнь профессионального охотника он так и не получил. А может, дурачок хотел напугать Вана ножом? Еще смешнее!

Однако я ошибся. Дурачок действительно хотел напугать Вана, но только не ножом, а своей «железной рубашкой». Вначале он откромсал себе прядь волос, чтобы показать, что нож его бритвенно-острый. Затем высунул язык и принялся водить по нему лезвием. На языке не появилось ни царапины. «Рубашка» у незнакомца действительно была качественная. Ван наблюдал за происходящим с явным удовольствием.

– Вот, смотри, какая у уважаемого мастера отменно прочная «рубашка», – обратился он ко мне. – Не то что у тебя, бездельника.

Действительно, я так не мог, язык бы я точно порезал. Зачем только такой «прочный» язык? Он ведь нужен для того, чтобы есть, а не облизывать остро заточенный нож. Это же не конфета. А на теле у меня прекрасная «рубашка», Ван знает, лично опробовал. Даже его удар выдерживает. Вскользь, правда, и не в полную силу. Но нормальный человек такую защиту точно не пробьет.

А «уважаемый мастер», несмотря на доброжелательное спокойствие Вана, все не унимался, горя желанием с ним подраться. Видимо, поняв, что непрошеный гость все равно не успокоится, Ван величественно кивнул, выражая свое согласие на поединок.

Дальше стало совсем интересно. Пришелец, вместо того чтобы подойти поближе и драться руками и ногами, как все нормальные люди, стал делать руками какие-то странные пассы. Что это было, я не знаю, но выглядело все так, как будто он пытался воздействовать на Вана на расстоянии. До этого момента я был очень внимателен. В победе Вана над любым соперником я не сомневался ни секунды, но любой поединок настоящих мастеров – дело серьезное, один из участников обязательно будет убит или серьезно пострадает, тут не до шуток. Но, увидев, как кто-то пытается одолеть Вана, не приближаясь на расстояние вытянутой руки, я начал хохотать так громко, как никогда не позволял себе раньше в присутствии учителя. Это же надо до такого додуматься. Вана и дубиной не прошибешь (пробовали уже), а тут – на расстоянии!

Ван же оставался совершенно спокоен. Вдруг он сделал отстраняющий жест рукой и соперник, как-то странно подпрыгивая, отлетел, как сдутый ветром. Я был поражен: Ван не коснулся его, он «достал» его на расстоянии. При этом он сам не сдвинулся с места, а дурачок бросился бежать, все время оглядываясь. По-моему, он даже обмочился.

– Никто не приходил, ничего этого не было и ты ничего не видел, – спокойно произнес Ван и, не торопясь, отправился в хижину дописывать свою каллиграфию.

Зная Вана, я даже не пытался задавать вопросы о том, что это было. Однако, выждав несколько дней, я все-таки решился спросить, почему все это так секретно, ведь все знают, что Ван мастер рукопашного боя, а такие люди неизбежно дерутся. Кто больше, кто меньше… Ван ответил мне так:

– Большинство мастеров не умеют таких вещей. Есть немногие, которые овладели азами этого искусства и охотно демонстрируют его на людях, в основном на своих учениках. Тех же, кто умеет это по-настоящему, во всем Вьетнаме можно перечесть по пальцам одной руки. И то два пальца окажутся лишними. Такие люди вообще никогда «внутреннего искусства» на людях не показывают. Ты, например, хоть раз в жизни видел, чтобы твой дед делал что-то похожее?

– А что, мой дед один из трех человек во Вьетнаме, которые умеют это делать?! Он мне никогда об этом не говорил.

– Один, один. Только он никому об этом не говорит. Даже ты, его любимый внук и ученик, об этом не догадывался.

Это было правдой. Ни о чем подобном дед не говорил, тем более не показывал. Если бывала нужда «поучить» какого-то нахала, он делал это просто кулаком. И всегда хватало. С лихвой!

– Если такое умение представляет такой большой секрет, зачем же вы воспользовались им, мастер? – удивился я. – Ведь вы могли просто победить его в обычной рукопашной схватке, да и дело с концом.

– Чего уж проще, даже ты смог бы. Однако молод ты еще, людей не видишь. Он же не совсем нормальный, он же помешался на своем мастерстве, на своей железной рубашке. Я давно слышал про него и знаю, где он живет. Так вот, для того чтобы побить меня, он шел пешком не меньше месяца. Этого буйнопомешанного я не смог бы остановить, пришлось бы или калечить, или убивать. А так мы с тобой напугали его до мокрых штанов и все, больше к нам он уже не вернется. И, заметь, никому о том, что произошло, он и слова не скажет.

Когда я рассказал Мо об этих своих воспоминаниях, тот, как всегда, использовал их для того, чтобы дать мне очередной урок (впрочем, для этой цели он использовал все).

– Как ты думаешь, чему тебя хотел научить Ван, когда просил ни о чем никому не рассказывать?

– Думаю, ничему, просто не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал, – пожал плечами я.

Тут Мо снова (давно, он кстати, этого не делал) произнес нечто мне совершенно непонятное:

«Безмолвие (мауна) – это состояние Милости,

единственный язык, всегда вибрирующий внутри».

– А это к чему? – удивился я.

– Если говорить просто, так, чтобы ты понял прямо сейчас, то твой уважаемый учитель Ван учил тебя мало болтать. Чем меньше говоришь, тем лучше, причем со всех точек зрения.

– А если сложно? – не выдержал я. – Может, я и пойму?

– Увы, не поймешь, традиция для тебя чужая. Хотя… – Тут он сделал паузу. – Я заметил, что, несмотря на свою явную и совершенно тобой нескрываемую нелюбовь к чтению, ты исправно читаешь те две книжки, что я тебе дал. Мало того, ты их цитируешь, причем почти всегда к месту. Если ты и третью осилишь…

Мо был прав, Лао Цзы и Конфуция я читал с большим удовольствием. Причем по мере того как я начинал понимать, о чем идет речь, удовольствие становилось все больше и больше. Чтиво это было для меня (думаю, не только для меня) непростым, но я не стеснялся задавать вопросы Мо, а тот с явным удовольствием комментировал для меня непонятные (поначалу они все были непонятными) места.

Постепенно начинало даже казаться, что мне вообще нравится читать. Это мне-то… Так почему бы и не взяться за третью книжку, тем более что Мо, который, как я заметил, ничего не делал наполовину, наверняка и с ней мне поможет.

Видя, что я утвердительно киваю, Мо положил передо мной книгу, на которой было написано «Шри Рамана Махарши».

– Будет непросто, – сказал он. – Это Индия. Другие обычаи, традиции, формулировки. Кроме того, ты привык обращать внимание на работу с энергией и телом, а тут речь идет о духовном Пути. Да и вообще вся книга написана в стихах, причем часто длинных и почти всегда непонятных. Но это не важно. Все настоящее одинаково. Захочешь – разберешься. А я помогу, – улыбнулся он.

– Но мы отвлеклись, – прервал сам себя Мо. – Поедем развлекаться, смотреть на бесконтактный рукопашный бой?

Не отвечая, я уже застегивал ремень на джинсах, одновременно заталкивая ноги в кроссовки.

Приехали мы вовремя (у Мо было то же свойство, что у деда и Вана, он всегда «прибывал» вовремя). Стоянка перед залом, где проходили занятия, была забита дорогущими машинами (видимо, люди, изучающие и преподающие бесконтактный рукопашный бой, не бедствовали), так что только водительское искусство Мо дало ему возможность втиснуть лимузин между двумя другими машинами.

На входе нас спросили, кто мы и от кого. Мо назвал какое-то имя, видимо, имя их учителя, и нас пропустили. Когда мы зашли в зал, никто на нас особенного внимания не обратил и мы с Мо, скромно устроившись на скамье, стоявшей под стеной, стали смотреть, что происходит в зале.

А посмотреть было на что. Хотя здешний учитель (белый мастер лет сорока пяти, которого ученики называли не иначе как профессор) делал вид, что не обратил внимания на наш приход, он наверняка нас заметил и явно начал проводить «показательные выступления». Я смотрел открыв рот. Чего он только с учениками не вытворял. Он останавливал их, тащил за собой, ставил на четвереньки и все это, не прикасаясь ни к кому пальцем.

Однако (мастерство не пропьешь) периферийным зрением я видел все, что происходило вокруг меня. И обратил внимание на то, что Мо смотрит не столько на «шоу», сколько на меня. Я повернулся и увидел в его хитрющих раскосых глазах нескрываемую насмешку.

– Нравится? – спросил он. – Вот это настоящее Гун-Фу! Ни твой дед, ни отец, ни Ван, небось, такого не умели. Куда им до этого человека, вот это мастер, вот это учитель!

Я не совсем понимал, было ли то, что я видел, «настоящим Гун-Фу» или каким-то изощренным спектаклем, но прекрасно понимал, что Мо подначивает меня. Причем, психолог хренов, он делал это, совершенно не скрывая, «в лоб». Но поделать с собой уже ничего не мог. Впрочем, и не хотел. В голове у меня звучал голос деда, когда тот, забыв о моем присутствии, говорил отцу: «Он же бешеный, таких в принципе нельзя учить воинскому искусству. Только потому, что он мой любимый внук…».

А я-то надеялся, что Ирландия, мирная жизнь, книги, «мягкое внутреннее» искусство Мо изменили меня. Да разве характер, натуру изменишь… И тут до меня дошло: я такой, как я есть, пусть я и бешеный, но «Ни твой дед, ни отец, ни Ван, небось, такого не умели» я сносить не собираюсь. А кому я такой не нравлюсь…

– Да не злись ты так, – продолжил Мо. – Я ведь тоже не умею так, как он. – Глазами он показал на мастера, стоявшего в центре зала.

Но мне уже было наплевать, меня уже понесло, это мы сейчас проверим, кто тут чего умеет.

– Пойдемте, учитель, – вставая со скамьи, громко, на весь зал сказал я. – Это же обезьяний цирк, а не школа рукопашного боя. А вместо учителя у них клоун. Лучше поедем в настоящий цирк, потому что там все без обмана: настоящие клоуны, слоны, обезьяны…

С самого начала я обратил внимание на поведение учеников. Конечно, в меня самого традиционное уважение к учителю вбито с самого детства. Но ни в одной настоящей школе я не видел, чтобы учитель поощрял подобострастное к себе отношение. Традиционно (а в тысячелетней традиции просто так ничего не бывает) считалось, что такое поведение ослабляет дух ученика и что ученик, унижаемый и унижающийся в процессе обучения, никогда не станет настоящим воином. Бить ученика можно (и даже весьма приветствуется) сколько угодно. А давать ему почувствовать собственное ничтожество – ни в коем случае. Ибо из ничтожества мастера никак не сделать. А в этой школе на учителя смотрели как на высшее существо. Всячески почитать учителя – тут я, конечно, согласен, но подобострастно смотреть на него снизу вверх ни в коем случае. Посмотри я так хоть раз на Вана…

И вдруг какая-то нахальная желтокожая узкоглазая мартышка (знаю я, как иногда меня за глаза именовали) обзывает это высшее существо клоуном, а священнодействие, происходящее в зале, называет обезьяньим цирком… Так что мои слова привели в смущение всех, включая местного учителя.

Кроме, разумеется, Мо, который, похоже, ждал от меня чего-то подобного и, не скрывая, открыто наслаждался ситуацией. Он встал и начал длинно и громко извиняться за своего грубияна-ученика, который просто не понимает уровня мастерства, которое ему довелось увидеть. Это, конечно, его Мо, вина, потому что он не смог научить меня правилам поведения в присутствии настоящего мастера. Потому что сам он, Мо, ничего подобного, увы, своим ученикам показать не может.

Пока Мо говорил, местный учитель успокоился и снова приобрел свой вальяжный вид.

– Ну что вы, мастер Мо, не беспокойтесь, все в порядке, видимо, на вашего ученика воздействовала моя Ци. Такое бывает, и более серьезные мастера не могут выдержать моей энергии.

«Интересно, – подумал я, – я самый сильный из молодых мастеров Вьетнама, откуда здесь, на Западе, в Ирландии, могут быть мастера сильнее меня?!» А вслух сказал:

– Да сюда ни один порядочный мастер не зайдет.

При этом у меня в голове мелькнула мысль: «Если он правда умеет, то он меня по стене размажет, он же работает на расстоянии, я к нему просто не смогу подойти». И тут передо мной появилось лицо Вана, на котором сквозь обычную «каменность» проступало удивление. «Думаешь, не справишься? – участливо прозвучал у меня в голове его голос. – Потом он тяжело вздохнул. – Возись с такими дураками, как ты. Учишь годами, а потом они…»

Видимо, все это заняло какое-то мгновение, потому что ставший вновь вальяжным профессор спросил меня, не желаю ли я лично проверить его мастерство. Тут он ошибался, я не желал проверять его мастерство, я желал просто и грубо набить ему морду.

– Правда, – продолжил профессор, – есть одно препятствие. Я известный мастер и человек занятой, так что мое время и квалификация весьма недешево стоят. И бесплатно с кем попало я не дерусь. Так что ставим по тысяче ирландских фунтов. Победитель, – ткнул он пальцем себя в грудь, – забирает все деньги. Побежденный, – он указал на меня, – не получает ничего, кроме тумаков.

Тысяча ирландских фунтов – это была проблема, таких денег у меня с собой не было. И тут Мо (видимо, он знал все заранее) со словами: «Тысяча фунтов», – вытащил из кармана пачку банкнот. «Нет, пожалуй, две тысячи фунтов». С этими словами он жестом фокусника извлек еще одну, такую же пачку из другого кармана.

Профессор, не говоря ни слова, протянул руку ладонью вверх. Тут же один из его учеников (хорошо они тут жили, видимо, тысяча фунтов была здесь карманными деньгами) со словами: «Тысяча фунтов!» – подал ему стопку ассигнаций. Вторую тысячу за пару минут собрали другие ученики. Похоже, в победе своего наставника никто из них не сомневался.

Потом стали нудно договариваться о правилах, но я эту часть уже не слушал, какие могут быть правила в рукопашном бою?!

Наконец весь этот пустой треп закончился и мы с профессором стали друг напротив друга. На мгновение у меня возникла мысль: «И чего я к нему привязался. Может, он действительно мастер. А если и нет, то какое мне дело?»

Потом все мысли исчезли и время остановилось. Три шага вперед, чувствую: он ничего не успевает; два удара, вижу: он падает; знаю, не убил и не искалечил, потому что бил по не смертельным точкам. Все, время начинает идти снова и я не знаю, сколько продлился поединок. Судя по изумленным и напряженным лицам, по тому, что все остались в тех же позах, вряд ли больше нескольких секунд. Только Мо улыбался и выглядел, как всегда, довольным. Бьюсь об заклад, он заранее точно знал исход поединка и один сумел увидеть и понять, что только что произошло.

Потом Мо подошел к профессору, осмотрел его, пробурчал:

– Однако, как ты точно бьешь. Никакой помощи ему не требуется, он вообще-то достаточно крепкий, минут через пять придет в себя.

Потом подошел к еще не пришедшему в себя ассистенту профессора, аккуратно вынул у него из рук деньги и очень вежливо откланялся.

Когда мы сели в машину, Мо ухмыльнулся:

– Ну вот, мы с тобой заработали по одной тысяче красивых ирландских фунтов. – С этими словами он протянул мне десять стофунтовых купюр.

– И никаких вопросов, – добавил он, видя, что я собираюсь говорить. – Сегодня, как я и обещал, мы развлекаемся и едем во вьетнамский ресторан, поешь знакомой еды. А разговоры – завтра.

Ресторан оказался действительно вьетнамским, еда прекрасной, пить мне Мо не запрещал, наоборот, подливал, говоря, что сам он за рулем, поэтому мне придется за двоих… Так что вечер удался.

Назавтра я встал поздно и сразу подступил к Мо с вопросами. Основательный Мо почти никогда не давал коротких ответов. Так же он поступил и на этот раз.

– Время сейчас такое, что наши воинские искусства очень популярны во всем мире. Скоро это пройдет, но пока это так. Пройдет это, когда все поймут, что чудес не бывает, что для того, чтобы научиться, нужен тяжелый и длительный труд и компетентный учитель. Когда это выяснится и станет понятно, что западные системы рукопашного боя эффективнее восточных…

– Как такое может быть?! – изумился я.

– Они проще и честнее, чем наши. Все видно, все понятно, никаких особых секретов и фокусов – чистая механика. Да и никакой внутренней работы. Так что никаких «занимаясь Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома», – заразительно улыбнулся он.

«А пока здешние люди хотят чуда, появляются «профессора», готовые им это чудо обеспечить. Ты сам все вчера видел. Ничего не скажу, есть и такие, кто действительно умеет, но к ним очень трудно подступиться. Да что там подступиться, их и найти почти невозможно.

Есть одна отличительная черта, которая часто позволяет определить, настоящий мастер или нет. Если человек показывает только на своих учениках, то почти наверняка здесь что-то не так. Дело в том, что его ученики находятся под его сильным влиянием, они ловят каждое его слово, каждый его жест, следуют за каждым его движением. Сами же «профессора», которые обычно все прекрасно понимают, объясняют то, что они не работают с чужими людьми, несколькими причинами.

Одни говорят, что управляют человеком на расстоянии с помощью своей Ци. Поэтому если человек не прошел специального «цигунского» обучения и у него недостаточно энергии, то он не может чувствовать Ци мастера.

Другие говорят, что могут показывать только на специально подготовленных людях, которые способны выдержать воздействие энергии мастера без вреда для здоровья. А иначе «сверхмощная» Ци учителя может повредить внутренние органы того, на ком производится демонстрация.

Самое красивое объяснение, которое мне доводилось слышать, заключалось в том, что пытаться управлять на расстоянии учеником, у которого мало Ци, все равно что играть в футбол спущенным мячом. А некоторые учителя, если у них не получается, говорят ученику гордо: «Приходи, когда будешь готов». В общем, если у учителя не получается, то виноват в этом ученик.

Но бывает и хуже, когда такой профессор настолько забылся, настолько уверовал в себя, что начинает показывать не на своих учениках, волю которых он полностью подавил, но и на тех людях, которые не верят ему. Я, честно говоря, хотел, чтобы он пригласил тебя на поединок. Но особенно на это не рассчитывал, не думал, что он попытается подавить волю такого воина, как ты. Что из этого получилось, ты сам вчера видел».

«Это и есть то, о чем мне постоянно твердит Мо, – подумал я. – Ум! Если вчерашний профессор сумел подчинить себе умы своих учеников, то он может управлять ими на расстоянии. А может, он просто жулик и это был спектакль, затеянный специально для Мо и меня? Но тогда это тоже игра для того, чтобы запутать наш ум. Если же ум запутать не выходит, то получается то, что получилось вчера. Не зря мне Мо говорит, что основа воинского искусства не сила, не скорость, даже не техника, а ум. Множество раз повторял, а вчера впервые даже ухитрился показать».

Урок свой Мо закончил неожиданно:

– Но ты не огорчайся, чудеса все-таки случаются. Но только для тех, кто их заслужил. Если заслужишь, покажу тебе, так и быть, бесконтактное воздействие.

– Чем я могу их заслужить? – заинтересовался я. – Старательными занятиями? Так я вроде и так из всех сил стараюсь.

– Твое прилежание в тренировках выше всяких похвал. Тебя хорошо учили. В том числе учили тому, как учиться. Тут дело не в этом. Заслужить ты сможешь непривязанностью.

– Опять не понимаю, при чем тут непривязанность?

– Такое мастерство представляет собой в некотором роде особые способности. В Индии такие вещи называются «сиддхи». В той книжке, которую я тебе дал, ясно сказано, «демонстрировать какие-либо сиддхи – это чистое расточительство».

– Чем же плохи особые способности? – удивился я.

– Ничем, если ты не отождествляешь себя с ними, если не тратишь специально время на их получение и поддержание в «рабочем состоянии», если обладание ими не питает твою гордыню. Истинные мастера относятся к ним по хорошо известному тебе «цигунскому» принципу «кажется, есть, кажется, нет». Иначе говоря, они не пользуются ими без необходимости, можно сказать, даже не очень про них и помнят.

В следующие дни Мо никаких развлечений мне не предлагал. Но, к моему собственному удивлению, мне не так уж и хотелось развлекаться. Ежедневных многочасовых занятий с Мо мне теперь вполне хватало. Когда я в шутку (а может, и не совсем) спросил у Мо, не старость ли это, тот совершенно серьезно ответил:

– Нет, это мудрость.

Впрочем, вместо старых развлечений у меня постепенно появлялись новые. Я и не заметил, как пристрастился читать. Может, Мо подобрал удачные книжки, а может, и время пришло. Тридцать три года, не мальчик уже. Так что и новую книжку я воспринял как развлечение, тем более что вкусу Мо я доверял безоговорочно – вот уж кто прочитал множество умных книжек. Иногда я думал, что одной из причин, по которой он приучал меня к чтению, было желание иметь собеседника.

Когда я начал читать Раману Махарши, оказалось, что Лао Цзы и Конфуций, которые до этого казались мне очень сложными, очень даже еще ничего по сравнению с этой книгой. Тем более прежде у меня был стимул: когда Мо давал мне китайских классиков, то сказал, что я не потрачу времени зря, ибо в «Дао Дэ Цзин» содержится вся суть Тай-Цзи-Цюань. Иначе говоря, эта книжка – прямая инструкция. Только зашифрованная и нужно уметь ее прочитать.

Когда же я начал читать Раману, то ничего (буквально ничего!) не понял. Да и в своем английском я разочаровался, так как до этого момента мне казалось (очередная иллюзия), что я вполне освоил язык. Оказалось – нет. Все слова в книжке (за исключением философских индуистских понятий, выделенных курсивом и разъясняемых в конце книги) мне были понятны. Но смысл – нет. К тому же предложения были такими длинными, что когда я доходил до конца фразы, то забывал о том, что говорилось в ее начале. Мало того, каждое предложение состояло из нескольких «подпредложений», так затейливо сплетенных друг с другом, что понять смысл я не мог, как ни старался. В конце концов мне стало даже интересно. До меня дошло: это тоже вызов, это тоже Гун-Фу, только Гун-Фу не тела или энергии, а ума. Или я справлюсь, или я «человек деревни», вся сила которого годна только для того, чтобы идти за плугом.

Так что я включил эту книгу в список своих развлечений и стал исправно читать ее. Если честно, то чтением назвать это было трудно. Скорее, это была работа, перевод, причем перевод достаточно странный: с непонятного мне английского на понятный мне английский. Как всегда, все оказалось не так страшно, как представлялось на первый взгляд. Вскоре я все понимал. Но понимал я язык, текст, сам же смысл оставался для меня по-прежнему непонятным.

А хитрец Мо не вмешивался. Он только искоса посматривал на меня, ожидая, когда же попрошу помощи. И дождался. Когда я точно понял, что ничего не понимаю и сам никогда не пойму, я задал ему всего один вопрос.

– Книга сложная! Хотя я ничего не понял, но она явно не имеет никакого отношения к Тай-Цзи-Цюань, который мы изучаем. В качестве развлечения она тоже никак не подходит – слишком уж она тяжелая и непривычная для нормального простого человека. Поэтому хотелось бы узнать, для чего мне с ней возиться, для чего мне она?

– Ты молодец, – похвалил меня Мо. – Прежде чем сказать мне все это, ты долго читал, думал и готовился. Так что отвечу тебе честно. Эта книга имеет отношение ко всему. Это книга жизни, книга Пути. А вот для чего она тебе, я не знаю. Может, и не для чего. Может, сейчас отложишь и потом вспомнишь, а может, и прямо сейчас пойдет в дело. Давай я расскажу тебе вкратце суть того, о чем там говорится, а потом ты сам решишь, для чего тебе это нужно. И нужно ли вообще.

Беседа с Мо оказалась чрезвычайно поучительной. Профессор он профессор и есть. Мне даже стало жаль студентов, которым он сейчас не преподает. После его разъяснений все становилось действительно простым: никаких стихов, никаких непонятных индийских терминов, никакой «зауми». И все это никак не противоречило тому, чему меня учили дед и Ван: карма, честная жизнь, поиск Пути…

В завершение Мо посоветовал мне отложить книжку на несколько дней.

– Сам знаешь, случайностей не бывает. А в таких делах тем более. Так что если это твой Путь, если это твоя судьба, то она тебя найдет. А нет… – улыбнулся он, – может, в следующей жизни…

Лишних, а тем более пустых советов Мо никогда не давал, так что я решил прислушаться и отложить книгу. Но, как выяснилось, не тут-то было.

О том, что сильный мастер может общаться с учениками на расстоянии (только не всякий ученик способен это почувствовать), я знал. Ко мне самому Ван иногда являлся во сне. Правда, очень редко и никогда по пустякам, только для того, чтобы сказать что-то очень важное. Но это учитель…

В эту же ночь я увидел совершенно чужого старика, похожего на негатив: смуглое лицо и седые короткие волосы, усы, борода. Да, еще глаза его сияли. В отличие от Вана, который давал мне наставления, старик просто молчал и улыбался. Сном это даже нельзя было назвать. Так, короткое, мимолетное видение. Надо, сказать, очень приятное. Но, скорее всего, ничего не значащее.

За завтраком Мо улыбался даже хитрее, чем обычно (хотя, казалось бы, куда еще хитрее). Дождавшись, когда я наемся (а в те времена я ел не много, а очень много, так что ждать ему пришлось немало), он раскрыл книжку Раманы (до этого места я еще не дочитал) и показал мне фотографию:

– Он?

Да, старик из книжки и был стариком из сна. От изумления я не смог спросить ничего более умного, чем:

– А почему он молчал?

– А он учит молчанием, своим присутствием. Очень эффективно учит. – И Мо протянул мне книжку. – Похоже, все-таки это твоя судьба, так что читай дальше. В любом случае лишним не будет, может, это и не Тай-Цзи-Цюань, но «инструкция жизни» точно. А тебе помогу, чем сумею.

Я тяжело вздохнул и принял книгу из его рук. Я понимал, что просто мне с ней не будет. Но судьба, куда тут денешься…

Мо не оставил мой вздох незамеченным.

– Не вздыхай так тяжко. Все постепенно. Такие книги не на один день, а на всю жизнь и, скорее всего, не на одну. Так что расслабься, спешить нечего. Только скажу тебе очень важную вещь. Может, самую важную из всех, что я тебе говорил. Помнишь, о чем я предупреждал тебя перед тем, как начать обучать тебя?

Еще бы я не помнил. Мо начал с того, что, если я хочу добиться успеха в изучении его школы, мне придется избавиться от грубой силы. А если учесть, что на этой самой силе было основано все, что я изучал раньше, то я для себя это сформулировал так: забыть все, что я изучал раньше.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжал Мо, – если ты когда-нибудь решишься пойти Путем, описанным в этой книге (а на это не многие решаются), то тебе придется избавиться и от того, чему я тебя сейчас учу.

Я охнул.

– Да, да, и от этого тоже. И много от чего еще. У тебя есть так много всего, чего тебе не нужно. Например, ум, о котором я тебе постоянно говорю, тоже в какой-то момент придется уничтожить. Но не пугайся, никто от тебя ничего не требует. Все в свое время. Я же сказал: если решишься… А пока я приготовил тебе еще одно развлечение. Не «бесконтактный» рукопашный бой, но тоже забавное. Интересует?

Меня, конечно, интересовало, ибо до сих пор Мо мне ничего бесполезного не предлагал. Все у него было с подтекстом, чаще не с одним. На этот раз я решил спросить его, почему он все это делает, ведь он собирался обучать меня Тай-Цзи-Цюань и только Тай-Цзи-Цюань. Мо рассмеялся. Он смеялся долго и со вкусом. Он хватался за живот и за бока. Я никогда раньше не видел, чтобы он так хохотал.

Отсмеявшись, он вытер слезы и сказал так:

– Ты помнишь, с чего мы начинали наши занятия?

– Конечно, помню. Первый урок, который вы дали мне, был «Об изменении ума».

– Правильно, первый и самый важный! Но один секрет я тебе тогда «не додал». Ждал, пока ты сам спросишь. Вот ты спросил. Думаю, ты сам этого не понял, но достаточно того, что понял я. Поэтому я сформулирую твой вопрос иначе: «Почему мы говорим о столь многих вещах, а не только о Тай-Цзи-Цюань?». Так?

– Да, так.

– Тогда сообщаю тебе главный секрет «изменения ума». Измененный ум понимает, что для человека, практикующего Тай-Цзи-Цюань, ВСЕ, – тут Мо, как заправский лектор, возвысил голос, – без исключения, превращается в Тай-Цзи-Цюань. Ладно, не надо морщить нос и листать свои записи. Я и без твоего конспекта помню, что у нас уже был урок под названием «Все Тай-Цзи-Цюань». Еще я помню, что теорию ты не любишь, так что перейдем к новому развлечению. Но сначала скажи мне, тебя учили выживать в джунглях?

Я вдруг задумался. Я чувствую себя в джунглях как дома. Свободнее, например, чем в соседнем супермаркете, к которому я до сих пор никак не привыкну. Не люблю больших магазинов, охранников, бездушных теток за кассами, толп с тележками, обилия товаров, среди которых трудно найти то, что тебе нужно. Я люблю маленькие магазинчики, в которых торгует сам хозяин, который так хочет что-то продать, что искренне рад видеть любого покупателя. А когда за прилавком дама, то я могу ее даже пригласить пообедать со мной. А потом – поужинать, а потом, как получится… Однако если Мо, как обычно, прав и Тай-Цзи-Цюань – это ВСЕ (как он говорит, повышая голос), то я могу даже поход в соседний супермаркет превратить в занятие Тай-Цзи-Цюань. А что, возьму большую тележку на колесиках, которая так меня раздражала, что я старался обойтись маленькой ручной корзинкой, и буду скользить «между струй», то есть между другими покупателями с такими же тележками. А выбирая, в какую кассу встать, буду стараться предугадать, в какой из них очередь подойдет быстрее. Кстати, очень непростое и несомненно полезное Гун-Фу.

Пока я думал, Мо спокойно ждал ответа, никуда не торопясь. Впрочем, он, как большой актер, прекрасно умел «держать паузу». И в беседе, и в поединке…

Наконец, собравшись с мыслями, я ответил на его вопрос и сам удивился своему ответу.

– Нет, меня не учили выживать в джунглях.

– Но ты наверняка умеешь это делать, – тут же подхватил Мо.

– Еще бы! В джунглях я выживаю лучше и легче, чем в супермаркете, – рассмеялся я.

– Тогда еще один секрет, попутный, так сказать, – тоже засмеялся Мо. – Неподготовленный человек в джунглях погибает неизбежно. Раз ты способен выжить в джунглях, значит, тебя учили. Раз ты говоришь, что тебя не учили, значит, ты этого просто не заметил. Если ты это не заметил, то тебя учили… – Он сделал еще одну паузу и выжидательно посмотрел на меня.

– То, значит, меня учили, как вы говорите, «не активно», в стиле Тай-Цзи-Цюань, – закончил я его фразу.

– А значит, самым лучшим способом, раз так хорошо научили, а ты при этом даже не заметил, что тебя учат. Кстати, именно так учат ребенка родному языку. Он, который даже не заметил, что его учили, знает язык лучше, чем иностранец, которого готовили специально нанятые профессиональные преподаватели за большие, заметь, деньги. Так что наш, «не активный» способ, когда все происходит само собой, самый лучший. Ну ладно, – прервал себя Мо, – это я вернулся к нашему первому уроку. Сделал я это потому, что твое новое развлечение основано не на чем ином, как на использовании ума. Перед тем как говорить о нем, расскажи-ка мне, как добыть воду в джунглях?

Этот предмет был мне прекрасно знаком. Поэтому я тут же принял позу, в которой Мо обычно наставлял меня, и, имитируя его профессорскую манеру, начал «читать лекцию».

– Вода в джунглях бывает разная. Если бы мне был нужен водоем, я бы нашел овраг, по которому стекает вода во время дождей, и шел бы по нему все время вниз. Так бы я неминуемо вышел к реке или ручью. Тут, правда, есть одна тонкость, незнание которой может очень печально закончиться: в джунглях нельзя пить из открытых источников, даже если вода кажется совершенно чистой. А дело в том, что в диких лесах постоянно кто-то погибает (умирает своей смертью или кто-то другой убивает и пожирает его), так что вверх по течению в ручье вполне может находиться какая-то падаль. Конечно, когда нет ничего другого, такую воду тоже приходится пить, но только после кипячения. А для этого нужно иметь, в чем это делать и чем развести огонь.

Знающий человек может добыть воду и в пещере, разумеется, если найдет вход и рискнет туда сунуться. В этом случае его ждет награда – вода, стекающая со стен и свода. Эту воду (в отличие от воды в открытых водоемах) можно пить сразу, потому что она отфильтровалась, проходя через землю и камни.

Разумеется, в джунглях есть растения, которые сами по себе являются источником воды. Например, рубишь лиану и получаешь из нее дождевую воду. Немного, правда, но зато совершенно чистую. С бамбуком особая история. Простукиваешь рукоятью ножа бамбуковый ствол. Если какая-то его часть звучит гулко, то там наверняка скопилась вода. Пробиваешь тем же ножом дыру в бамбучине и получаешь дождевую, отфильтрованную воду.

Много жидкости заключено в тропических плодах и фруктах. Если знать их, то вполне можно и поесть, и утолить жажду одновременно.

Мо моя лекция явно понравилась.

– Вот видишь, ты начинаешь понимать. Это тоже Тай-Цзи-Цюань. Когда я бью тебя, – его рука плавно двинулась вперед, – то ты своим запястьем «приклеиваешься» к моему и движешься вместе со мной, подстраиваясь под мое движение, его направление, скорость и силу. Сейчас ты сделал в точности то же самое. Когда ты меня «передразнивал», ты стал в мою позу (даже попытался выпятить живот, которого у тебя нет), подстроился под мои интонации, манеру говорить и жестикулировать. Хвалю!

Однако вернемся к нашему новому развлечению, связанному с использованием ума. Когда ты «читал лекцию», то, как заправский лектор, сделал акцент на главном – на качестве воды. Ты говорил «чистая», «отфильтрованная», «кипятить».

Мы живем в непростое время. Сейчас стало очень много всякого хлама, которым обывателям забивают головы, используя для этого газеты, радио, телевизор, компьютер… И от этой дряни, увы, не избавиться простым кипячением. Помяни мое слово – это только начало. Этого мусора, или, как говорят понимающие люди, «информационного шума», будет становиться все больше и больше. Но пустой хлам – это еще ничего. Это так, балласт, которым людям просто забивают головы, отвлекая их от действительности. Есть вещи и похуже – специальные способы обмана, методы, как навязать людям нужную точку зрения. Причем все это очень эффективно работает, потому что разрабатывается профессионалами и в это вкладываются огромные деньги. Причина этого вполне понятна: «задуренными» людьми проще манипулировать.

Но если ты занимаешься Тай-Цзи-Цюань, то тобой очень трудно манипулировать. Потому что у тебя есть фильтр. А какой у нас фильтр?

– Ум, – не задумываясь ответил я.

– Именно, – охотно подтвердил Мо. – Причем ум отточенный и полагающийся только на собственное суждение.

– Кстати, – продолжил Мо, – когда ты воевал, чья пропаганда лгала больше, ваша или американская?

– Обе больше!

– А кому ты больше верил?

– Себе, – без колебаний ответил я.

– Прекрасно. Вот тебе и новое развлечение: постоянно помни, что если хочешь, чтобы твое сознание было «чистой водой», фильтруй все, что слышишь, с помощью ума. Просто, но полезно и на каждый день, – улыбнулся Мо, явно заканчивая урок.

«Вместо того чтобы искать прибежища в этом чудесном, но в высшей степени ложном мире, и тем самым тонуть в нем, мудро внутренне отбросить его, как кожуру плода тамаринда, и полностью о нем забыть». (825)

Майкл Джеймс: Хотя плод тамаринда заключен в кожуру, он отделяется от кожуры и остается не прикрепленным к ней. Точно так же, даже находясь в мире, ум должен отделять себя от мира и пребывать непривязанным к нему. Если вместо этого он цепляется за мир, впадая в зависимость ради счастья, он утонет в нем как горшок, залитый водой».

«Гуру Вачака Коваи»