Элеанора
В Рождество Элеанора проспала до полудня. Пока наконец не пришла мама и не разбудила ее.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Я сплю.
— Выглядишь так, словно ты простыла.
— Если так, можно я еще посплю?
— Думаю, да. Слушай, Элеанора… — Мама отступила от двери и понизила голос. — Я хочу поговорить с Ричи насчет этого лета. Думаю, смогу переубедить его по поводу лагеря.
Элеанора распахнула глаза.
— Нет! Нет, я не хочу туда ехать.
— Но я думала, ты ухватишься за возможность отсюда выбраться.
— Нет, — сказала Элеанора. — Я не хочу оставлять всех… снова. — Сказав это, она ощутила себя полным моральным уродом. Но она сказала бы что угодно, лишь бы провести лето с Парком. И не важно, что сейчас он, возможно, тоже простудился — из-за нее. — Я хочу остаться дома, — сказала она.
Мама кивнула.
— Ладно. Тогда не будем об этом. Но если ты передумаешь…
— Не передумаю.
Мама вышла, и Элеанора притворилась спящей.
Парк
В Рождество он спал до полудня. Пока в комнату не вошел Джош и не брызнул на него чем-то из маминого салона.
— Папа говорит: если ты не встанешь, он позволит мне забрать все твои подарки.
Парк врезал Джошу подушкой.
Вся семья ждала его, и весь дом пропах индейкой. Бабушка хотела, чтобы он первым делом открыл ее подарок. Новая футболка «Поцелуй меня — я ирландец». На размер больше, чем в прошлом году — а это значит, что она будет ему велика.
Родители подарили пятидесятидолларовый сертификат в «Drastic Plastic» — музыкальный магазин, специализирующийся на панк-роке. Удивительно, как они сообразили. И еще более удивительно, что «DP» продает подарочные сертификаты. Не очень-то по-панковски.
Также он получил два черных свитера (их по крайней мере и правда можно носить), одеколон «Avon» во флаконе в виде электрогитары и пустое кольцо для ключей. Этот последний подарок отец вручил ему так, чтобы все заметили.
Шестнадцатый день рождения Парка наступил и прошел, но Парк больше не стремился получить права и ездить в школу на машине. Автобус был единственным местом, где встреча с Элеанорой была ему гарантирована.
Она уже сказала ему, что так безумно, как прошлой ночью — а то, что это было безумно, они оба согласились, — она не рискнет снова улизнуть из дома.
— Любой из младших может проснуться, и они точно меня сдадут.
— Но если ты по-тихому…
Тогда-то Элеанора и объяснила ему, что чаще всего делит комнату со своими братьями и сестрой. С ними всеми. «Комнату, примерно такого размера как твоя, — сказала она, — минус водяной матрас».
Они сидели возле заднего крыльца школы, в маленькой нише, где никто не мог их увидеть (если только не искать специально) и где на них не падал снег. Сидели напротив друг друга, держась за руки.
Больше ничего не стояло между ними. Ничего глупого, эгоистичного, только занимающего место.
— Так у тебя два брата и две сестры?
— Три брата и одна сестра.
— А как их зовут?
— А что?
— Просто интересно, — сказал он. — Это тайна, что ли?
Она вздохнула.
— Бен, Мэйси…
— Мэйси?
— Да. Потом еще Маус — Джереми. Ему пять. И младенец. Малыш Ричи.
Парк рассмеялся.
— Вы его так и зовете — Малыш Ричи?
— Ну, его отец — Большой Ричи. Не то чтобы он и правда был велик…
— Понимаю. Но это как Малыш Ричард? «Тутти-фрутти»?
— О боже, никогда не думала об этом. Почему я никогда об этом не думала?
Парк прижимал ее руки к своей груди. До сих пор он ни разу не притрагивался к Элеаноре нигде ниже подбородка и выше локтей. Возможно, она не остановит его, если он попытается, но что, если остановит? Это будет ужасно. В любом случае, ее руки и ее лицо были великолепны.
— И вы ладите, ребята?
— Когда как… Они все без башни.
— Как пятилетний ребенок может быть без башни?
— Боже. Маус? Да он самый долбанутый из всех. Он вечно сует в задний карман молоток или что-нибудь колющее и отказывается надевать рубашку.
Парк рассмеялся.
— А Мэйси тоже долбанутая?
— Ну, она та еще стерва. И дерется, как уличная девчонка. Как настоящая бандитка.
— Сколько ей лет?
— Восемь… Нет, девять.
— А как насчет Бена?
— Бен… — Она отвела глаза. — Ты его видел. Он почти ровесник Джоша. Ему надо постричься.
— Ричи их тоже ненавидит?
Элеанора оттолкнула его руки.
— Зачем ты спрашиваешь?
— Потому что это твоя жизнь. Потому что мне не все равно. Ты постоянно выставляешь барьеры, словно не хочешь, чтобы я узнал тебя как следует. Целиком.
— Да. — Она скрестила руки на груди. — Барьеры. Предупредительные ленты. Это для твоего же блага.
— Не надо, — сказал Парк. — Я справлюсь. — Прикоснулся пальцем к ее лбу, пытаясь разгладить набежавшие морщинки. — К чему все эти тайны?
— А к чему было хранить тайну о твоей демонической экс-подружке. У меня нет демонического экс-ничего.
— Ричи ненавидит твоих братьев? И сестру?
— Перестань называть его по имени, — сказала она шепотом.
— Прости, — прошептал он в ответ.
— Я думаю, он ненавидит всех.
— Кроме твоей мамы.
— А ее — особенно.
— Он ее обижает?
Элеанора вытерла щеку рукавом.
— Ну… Да.
Парк вновь взял ее за руки.
— Почему она не уйдет?
Элеанора покачала головой.
— Не думаю, что она может… Не думаю, что от нее так уж много осталось.
— Она боится его? — спросил Парк.
— Да…
— А ты?
— Я?
— Ты боишься, что он тебя прогонит. Но боишься ли его самого?
— Нет. — Она вздернула подбородок. — Нет… Я просто не мозолю глаза, понимаешь? В смысле, пока я не подворачиваюсь ему под руку, все нормально. Я просто должна быть невидимкой.
Парк улыбнулся.
— Что? — спросила она.
— Ты. Невидимка.
Она тоже улыбнулась. Парк выпустил руки Элеаноры и коснулся ладонями ее лица. Щеки были холодны как лед, а глаза — непроницаемы в темноте.
Парк не видел ничего, кроме нее.
В конце концов стало слишком холодно, чтобы оставаться на улице. Даже во рту не осталось ни капельки тепла.
Элеанора
Ричи велел Элеаноре выйти из комнаты. Их ждал рождественский ужин. Чудесно. Элеанора и впрямь простудилась, так что по крайней мере никто не мог обвинить ее в притворстве.
Ужин был — просто нечто. Мама действительно умела готовить — были б только нормальные продукты. Нечто большее, нежели бобы.
Они ели фаршированную индейку и картофельное пюре с укропом и сливочным маслом. На десерт — рисовый пудинг и имбирное печенье, которое мама всегда пекла на Рождество.
Раньше мама пекла самое разное печенье — весь год. Младшие и понятия не имели, что они потеряли. В те времена, когда Элеанора и Бен были маленькими, мама пекла постоянно. Элеанора приходила из школы, а свежее печенье уже стояло на столе. И настоящий завтрак каждый день… Яйца с беконом, или блинчики с сосисками, или овсянка со сливками и коричневым сахаром…
Прежде Элеанора полагала, что именно потому и растолстела. Но взгляните на нее теперь. Она жила впроголодь — и по-прежнему оставалась огромной.
Все набросились на еду — так, словно это был последний ужин в их жизни. Ну, на самом деле так и есть. По крайней мере на долгое время. Бен съел обе ноги индейки, а Маус — целую тарелку пюре.
Ричи снова весь день пьянствовал, так что за ужином всячески веселился. Слишком много и слишком громко смеялся. Но не стоило уповать, что это продлится долго. Настроение Ричи могло измениться в любую секунду. Все они этого ожидали — и дождались: Ричи понял, что на столе нет тыквенного пирога.
— Что это, блин, такое? — сказал он, тыкая ложкой в рисаламанде.
— Рисовый пудинг, — сказал Бен, отупевший от индейки.
— Я знаю, что это пудинг! — рявкнул Ричи. — Где тыквенный пирог, Сабрина? — крикнул он в сторону кухни. — Я велел тебе приготовить настоящий рождественский ужин. И дал тебе денег на настоящий рождественский ужин.
Мама вышла из кухни. Сама она еще не присела и не успела поесть.
— Это…
Это традиционный датский десерт, подумала Элеанора. Бабушка готовила его… и ее бабушка тоже, и он лучше, чем тыквенный пирог. Он особенный.
— Я… просто забыла купить тыкву, — сказала мама.
— Как ты могла забыть про долбаную тыкву на Рождество? — сказал Ричи, швыряя металлическую миску с пудингом. Она ударилась в стену рядом с мамой. Во все стороны брызнули влажные крошки.
Все, кроме Ричи, замерли.
Он, пошатываясь, поднялся со стула.
— Я пойду и куплю тыквенный пирог… чтобы эта семья получила нормальный рождественский ужин.
И направился к задней двери.
Послышался звук отъезжающей машины. Мама подняла миску с остатками рисового пудинга. Потом сняла верхушку с горки риса на полу.
— Кто хочет вишневый соус? — спросила она.
Хотели все.
Элеанора убрала остатки пудинга, а Бен включил телевизор. Они смотрели «Гринча», и «Снеговика Фрости», и «Рождественскую историю». Мама тоже присела, чтобы посмотреть кино вместе с ними.
Элеанору не покидала мысль, что к ним явился Дух Прошлого Рождества и он очень, очень недоволен. И все же, засыпая, она чувствовала себя спокойной и счастливой.