Элеанора

Мама Парка попросила его накрыть на стол. Для Элеаноры это было сигналом, что пора уходить. Солнце почти село. Она сбежала по ступенькам, прежде чем Парк успел остановить ее… И едва не влетела в его отца, стоявшего на подъездной дорожке. Он возился со своим фургоном.

— Привет, Элеанора.

— Здрастье, — сказала она, пробегая мимо. Отец Парка и впрямь был чертовски похож на детектива Магнума. Не так-то просто к этому привыкнуть.

— Эй, погоди. Подойди-ка сюда, — сказал он.

Она ощутила какое-то неприятное чувство в животе. Остановилась. И сделала шаг вперед. Только один шажок.

— Слушай, — сказал он, — я уже просто замучился приглашать тебя на ужин.

— Ладно… — неопределенно ответила она.

— Я что хочу сказать… Считай: у тебя есть постоянное приглашение. Просто… добро пожаловать. Хорошо? — Казалось, он смущен, и от этого Элеаноре было неуютно. Гораздо более дискомфортно, чем обычно рядом с ним.

— Ладно… — снова сказала она.

— Слушай, Элеанора… Я знаю твоего отчима.

Это могло означать что угодно, — и все варианты были равно ужасны.

Отец Парка продолжал (одна рука — на фургоне, другой он потирал шею сзади, словно та болела):

— Мы выросли вместе. Я старше Ричи, но это небольшой квартал, и я тоже, случалось, заглядывал в «Рельс».

Солнце садилось слишком быстро — Элеанора не могла толком рассмотреть лицо отца Парка. И все еще не понимала, куда он клонит.

— Я знаю, что твой отчим — сложный человек и жить рядом с ним непросто, — сказал он, подходя ближе. — И… ну… если тебе здесь лучше, чем дома, — тогда проводи время здесь. Нам с Минди так будет спокойнее. Понимаешь?

— Ладно, — сказала она.

— В таком случае: последний раз приглашаю остаться на ужин.

Элеанора улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. И на миг показался гораздо больше похожим на Парка, чем на Тома Селлека.

Парк

Элеанора сидит на диване и держит его за руку.

Элеанора расположилась напротив него за кухонным столом и делает уроки.

Элеанора помогает отнести продукты бабушке.

С аппетитом ест все, что мама готовит на ужин, даже всякие гадости вроде печенки или лука.

Они постоянно вместе — но ему этого мало.

Парк до сих пор не нашел возможности обнять Элеанору по-настоящему. И слишком редко выпадает шанс поцеловать ее. Элеанора ни за что не войдет в его комнату вместе с ним.

— Мы могли бы послушать музыку.

— Твоя мама…

— Ей нет дела. И мы оставим дверь открытой.

— Где мы будем сидеть?

— На моей кровати.

— Боже, нет.

— На полу.

— Я не хочу, чтобы твоя мама считала меня развязной.

Парк не был уверен, что мама вообще воспринимает Элеанору как девушку.

Впрочем, Элеанора ей нравилась. Гораздо больше, чем раньше. Как-то мама сказала, что у Элеаноры великолепные манеры.

— Она очень тихая, — сказала мама, словно это было что-то хорошее.

— Она просто нервничает, — объяснил Парк.

— Почему?

— Не знаю. Просто нервничает.

Он знал, что мама по-прежнему терпеть не может ее стиль. Она постоянно оглядывала Элеанору сверху донизу, критически покачивая головой — если думала, что Элеанора этого не видит.

Элеанора же была неизменно вежлива. Даже пыталась вести с ней беседы. Субботним вечером после ужина мама сортировала свои флакончики от «Avon», а Элеанора и Парк играли в карты.

— Давно вы занимаетесь косметологией? — спросила Элеанора, разглядывая бутылочки.

Маме очень нравилось это слово.

— С тех пор, как Джош пошел в школу. Я сдала экзамен по общеобразовательной подготовке, окончила курсы косметологов, получила лицензию, разрешение на работу…

— Ух ты, — сказала Элеанора.

— Я всю жизнь делаю прически, — объяснила мама. Открыла розовую бутылочку с лосьоном и понюхала его. — Еще в детстве подстригала куклам волосы, рисовала им макияж.

— Прямо как моя сестра, — сказала Элеанора. — А у меня никогда ничего такого не получалось.

— Это не так уж трудно. — Мама подняла взгляд. Ее глаза засветились. — Послушай, а у меня идея. Я сделаю тебе прическу. У нас будет вечер нового имиджа.

Элеанора приоткрыла рот. Возможно — уже представила себя со взбитыми волосами и накладными ресницами.

— О, нет, — сказала она. — Я не могу…

— Давай! — настаивала мама. — Будет весело.

— Мам, не надо, — вступил Парк. — Элеанора не любит макияж. Ей это не нужно, — прибавил он.

— Не полный макияж, — отозвалась мама. Она уже щупала волосы Элеаноры. Никакой стрижки. И ничего такого, что нельзя смыть.

Парк умоляюще взглянул на Элеанору. К счастью, она поняла: Парк умоляет, чтобы порадовать маму. А не потому, что ему не по душе ее внешность.

— Никакой стрижки? — уточнила Элеанора.

Мама намотала ее локон на палец.

— В гараже освещение лучше. Пошли.

Элеанора

Мама усадила Элеанору в кресло и повелительно кивнула Парку. К ужасу Элеаноры — к ее великому ужасу — Парк принялся наполнять раковину водой. Потом взял из стопки розовое полотенце, умело обернул его вокруг шеи Элеаноры, аккуратно приподняв волосы, и застегнул на липучку сзади.

— Прости, — прошептал он. — Хочешь, я уйду?

— Нет, — ответила она одними губами, схватив его за рубашку.

Но подумала: «Да». Ее охватило смятение. Она уже не чувствовала кончики собственных пальцев.

Но если Парк уйдет — как знать, возможно, его мама решит сотворить Элеаноре огромную зубчатую челку. Или перманентную завивку. Или то и другое разом. И кто ее удержит?..

Уж точно не Элеанора — что бы тут с ней ни делали. Она была гостьей в этом гараже. Она принимала еду от этой женщины и целовала ее сына — а значит, была не в том положении, чтобы спорить.

Мама отодвинула Парка и откинула голову Элеаноры назад, уложив в раковину.

— Ты каким шампунем пользуешься?

— Не знаю, — сказала Элеанора.

— Как можно этого не знать? — спросила мама, щупая ее волосы. — Очень сухие. Кудрявые волосы обычно сухие, ты в курсе?

Элеанора покачала головой.

— Хм-м, — протянула мама.

Она опустила волосы Элеаноры обратно в воду и велела Парку согреть в микроволновке масло для волос.

Это было невообразимо странно — мама Парка, моющая ей голову. Она стояла у Элеаноры между коленей; кулон в виде ангела свисал, почти касаясь Элеанориных губ. Да ладно! Весь процесс был сплошным безумием. Элеанора не знала, наблюдает ли за ними Парк. Она понадеялась, что нет.

Через несколько минут ее волосы были натерты горячим маслом и обернуты полотенцем так туго, что заболел лоб. Парк сидел напротив, пытаясь улыбаться, но, казалось, ему было так же не по себе, как и ей.

Мама перебирала свои коробочки от «Avon».

— Она точно была где-то тут… Коричный-коричный-коричный… Ага!

Она повернула свой стул к Элеаноре.

— Так. Закрой глаза.

Элеанора смотрела на нее. Мама Парка держала в руке маленький коричневый карандаш.

— Закрой глаза, — повторила она.

— Зачем?

— Не волнуйся. Это смывается.

— Но я не пользуюсь косметикой.

— Почему же?

Может, Элеаноре следовало сказать, что ей не разрешают? Это было бы лучше, чем: «потому что макияж лжет».

— Не знаю, — ответила она, — это просто буду не я.

— Это будешь ты, — сказала мама Парка, глядя на карандаш. — Очень хороший для тебя цвет. Коричный.

— Это помада?

— Нет, подводка для глаз.

К подводке для глаз Элеанора относилась с особенной настороженностью.

— Для чего она?

— Это макияж, — сказала мама немного раздраженно. — Ты станешь красивее.

Что-то коснулось глаза Элеанора. Его будто бы ожгло огнем.

— Мам… — начал Парк.

— Ладно, — сказала мама. — Я тебе покажу.

Она повернулась к Парку. И прежде чем кто-нибудь успел понять, что она задумала, ее большой палец оттянул уголок его глаза.

— Коричный светловат, — пробормотала мама, взяв другой карандаш. — Оникс.

— Мам… — сказал Парк с болью в голосе, но не пошевелился.

Мама села вполоборота, так, чтобы Элеаноре было видно, и ловко провела линию вдоль века Парка.

— Открой. — Он повиновался. — Прекрасно. Закрой.

Она подвела второй глаз. Потом добавила еще одну линию под нижним веком и лизнула палец, чтобы стереть подтек.

— Ну вот. Чудесно. Видишь? — сказала она, откидываясь назад, чтобы Элеанора могла рассмотреть. — Просто. Мило.

Парк не казался милым. Он казался опасным. Как Минг Беспощадный. Или участник «Duran Duran».

— Ты выглядишь как Роберт Смит, — сказала Элеанора. Но… да, — подумала она, — и правда красиво…

Мама вклинилась между ними.

— Так, теперь закрой глаза, — сказала она Элеаноре. — Открой. Хорошо… Закрой снова.

Ощущение такое, что кто-то рисует по твоему глазу карандашом… А потом все закончилось, и мама Парка протерла щеки Элеаноры чем-то прохладным.

— Все очень просто, — сказала мама. — Основа, пудра, подводка, тени, тушь, контурный карандаш, помада, румяна. Восемь шагов, пятнадцать минут.

Мама Парка выглядела очень деловитой, точь-в-точь участница кулинарного телешоу. Она встала за спиной у Элеаноры и размотала полотенце.

Теперь Элеанора могла посмотреть на Парка — и хотела этого, но опасалась, что он посмотрит на нее. Лицо казалось тяжелым и липким. Она, вероятно, выглядела как все эти женщины с журнальных обложек.

Парк подтащил свой стул поближе к ней и стал постукивать кулаком по ее коленке. Секунду спустя Элеанора сообразила, что он вызывает ее на игру «камень-ножницы-бумага».

Они играли и играли. Годился любой предлог, чтобы прикоснуться к нему. И годился любой предлог, чтобы не смотреть на него. Парк смыл подводку с глаз, но по-прежнему выглядел как-то необычно. Хотя Элеанора не смогла бы объяснить, что изменилось.

— Так Парк обычно отвлекает маленьких детей во время стрижки, — сказала мама. — Ты, видимо, кажешься очень испуганной, Элеанора. Не волнуйся. Я же обещала, что не буду ничего стричь.

Парк и Элеанора оба выкинули «ножницы».

Мама втерла половину банки мусса в ее волосы, а потом высушила их феном (о котором Элеанора никогда раньше даже не слышала, но, похоже, это было очень-очень важно).

Если послушать маму Парка, то все, что Элеанора делала со своими волосами — мыла их, расчесывала, вплетала бусины и шелковые цветы — все это она делала неправильно. Ей следовало укладывать волосы, фиксировать прическу и по возможности спать на атласной наволочке.

— Думаю, тебе очень пойдет челка, — сказала мама. — Может, в следующий раз мы попробуем ее сделать.

Следующего раза не будет. Никогда. — Пообещала Элеанора себе и Господу Богу.

— Ну вот, готово. — Мама Парка широко улыбалась. — Выглядит прелестно. Готова взглянуть? — Она повернула Элеанору к зеркалу. — Та-дам!

Элеанора смотрела на свои коленки.

— Ну же, Элеанора, взгляни в зеркало. Это чудесно.

Она не могла заставить себя. Парк и его мама — оба смотрели на нее. А хотелось исчезнуть. Провалиться сквозь землю. Все это было плохой идеей. Ужасной идеей. Элеанора чуть не плакала. Сейчас она устроит истерику, и мама Парка снова ее возненавидит…

— Эй, Минди! — Отец Парка открыл дверь и заглянул в гараж. — Тебя к телефону… Ого! Вы только гляньте! Элеанора, ты выглядишь как танцовщица из «Чистого золота».

— Вот видишь, — сказала мама. — Я же говорила: чудесно. Не смотри в зеркало, пока я не вернусь. Взгляд в зеркало — лучшая часть всего процесса.

Мама поспешила в дом, а Элеанора спрятала лицо в ладонях, стараясь ничего не размазать. Она ощутила руки Парка на своих запястьях.

— Прости, — сказал он. — Я знал, что ты ненавидишь все это, но не думал, что настолько.

— Мне так стыдно.

— Почему?

— Потому что… ты смотришь на меня.

— Я всегда на тебя смотрю.

— Знаю. Прекрати сейчас же.

— Она просто хотела, чтобы ты нашла свой имидж. Это ее конек.

— Я правда выгляжу как танцовщица из «Чистого золота»?

— Нет.

— Боже, — сказала Элеанора. — Так я и выгляжу.

— Да нет же! Посмотри. Просто посмотри.

— Не хочу.

— Посмотри сейчас, — сказал Парк, — пока мама не вернулась.

— Только если ты закроешь глаза.

— Ладно, закрыл.

Элеанора убрала руки от лица и взглянула в зеркало. Оказалось: все не так страшно. Просто потому, что это была не она. Просто потому, что из зеркала смотрел на нее другой человек. Некто с четко очерченными скулами, огромными глазами и влажными губами. Те же кудри, что у нее, только более упругие. И менее взъерошенные.

Как же она ненавидела все это!

— Можно открыть глаза? — спросил Парк.

— Нет!

— Ты плачешь?

— Нет. — Разумеется, она плакала. Сейчас слезы разрушат это ненастоящее лицо, и мама Парка снова ее возненавидит.

Парк открыл глаза и присел на трюмо перед Элеанорой.

— Все так плохо? — спросил он.

— Это не я.

— Это ты.

— Я просто… я выгляжу так, словно играю роль. Так, словно пытаюсь быть кем-то другим.

…Кем-то красивым и привлекательным. Отвратительная роль.

— А мне кажется, волосы и правда отлично выглядят, — сказал Парк.

— Это не мои волосы.

— Это…

— Я не хочу, чтобы твоя мама видела меня расстроенной. Не хочу задеть ее чувства.

— Поцелуй меня.

— Что?!

Он поцеловал ее. Элеанора почувствовала, как опускаются ее плечи и раскручиваются завязавшиеся узлом внутренности. Потом, впрочем, они стали скручиваться в другую сторону. Элеанора отстранилась.

— Ты целуешь меня, потому что я не похожа на себя?

— Ты похожа на себя. Что за глупости?

— Я тебе больше нравлюсь такой? — спросила она. — Если что, имей в виду: я никогда больше не буду так выглядеть.

— Ты выглядишь собой. Разве только мне малость недостает твоих веснушек. — Он потер ее щеку рукавом. — Ну вот.

— А ты выглядишь другим человеком, — сказала она, — хотя у тебя просто остались следы подводки.

— Так я тебе больше нравлюсь?

Она округлила глаза. Ее шея налилась жаром, словно охваченная огнем.

— Ты просто совсем другой. Словно и не ты…

— А ты — это ты. Просто немного громкости прибавлено.

Элеанора снова взглянула в зеркало.

— Штука вот в чем, — сказал Парк. — Думаю, моя мама считает, что именно это и есть естественный вид.

Элеанора рассмеялась.

Открылась дверь.

— О-о! Я же велела вам подождать. Ну как, удивились?

Элеанора кивнула.

— Ты плакала? О, как я могла забыть!

— Простите, я все размазала.

— Ничего ты не размазала, — сказала мама Парка. — Влагостойкая тушь и прочная основа.

— Спасибо, — осторожно сказала Элеанора. — Такая потрясающая разница…

— Я тебе соберу комплект, — сказала мама. — Все равно я редко использую эти цвета… Так, Парк, сядь. Раз уж мы здесь, приведу твои волосы в порядок. Ты такой косматый.

Элеанора сидела перед ним, и они играли в «камень-ножницы-бумага» на его коленке.

Парк

Элеанора выглядела другим человеком, и Парк не знал, кто из этих двух нравится ему больше. Возможно, они обе.

Он не мог понять, почему она так расстроилась. Иногда казалось: она нарочно пытается спрятать все то, что в ней есть красивого. Нарочно пытается выглядеть уродливо.

Нечто подобное говорила и его мама. Потому он и не сказал ничего Элеаноре. Считалось ли это неискренностью?..

Он понимал, почему Элеанора так старается отличаться от других. Потому что она и отличалась на самом-то деле. Не боялась быть собой. Или, возможно, боялась стать такой, как все остальные. Было в этом что-то действительно захватывающее. Некое священное безумие. И Парк желал приобщиться к нему.

А теперь ты выбита из колеи? — хотелось ему спросить у Элеаноры…

На следующее утро Парк взял в ванную подводку цвета оникс и подрисовал глаза. Получилось не столь аккуратно, как у мамы, но, возможно, так даже лучше. Более по-мужски.

Он посмотрел в зеркало.

«Подводка притягивает внимание к вашим глазам», — обычно говорила мама клиентам. Чистая правда. Подводка притягивала внимание. И с ней внешность Парка стала еще более азиатской, чем всегда.

Потом Парк расправился с волосами. Взбил, чтобы они перепутались и торчали во все стороны. После этого он обычно расчесывал волосы — так, чтобы они свисали по обе стороны лица и немного пушистились. Но сегодня не стал.

За завтраком отец психанул.

Парк намеревался сбежать, не повидавшись с ним, но мама ни за что не соглашалась отпускать его без завтрака. Парк опустил голову, уткнувшись взглядом в тарелку с овсянкой.

— Что это у тебя волосами? — спросил отец.

— Ничего.

— Постой-ка. Посмотри на меня. Посмотри, я сказал.

Парк поднял голову, но отвел взгляд.

— Что за херня, Парк?

— Джейми! — воскликнула мама.

— Да ты глянь на него, Минди. Он накрасился! Что за долбаные шутки, Парк?

— Это не повод ругаться! — заявила мама. Однако же нервно покосилась на Парка. Так, словно допускала, что это, возможно, ее вина.

Может, так и было. Возможно, не стоило пробовать на нем образцы губной помады, когда Парк был еще детсадовцем. Впрочем, теперь он вроде бы не стремился пользоваться помадой… Кажется.

— Что за черт?! — проревел отец. — Парк! Пошел — умылся!

Парк не двинулся с места.

— Умойся, Парк.

Парк взял тарелку с овсянкой.

— Джейми… — начала мама.

— Нет, Минди. Нет. Я позволяю нашим парням делать до фига всего, что им нравится. Но это — нет. Парк не выйдет из дома, размалеванный как баба.

— Куча парней пользуются косметикой, — сказал Парк.

— Чего? Ты о чем вообще?

— Дэвид Боуи, — отозвался Парк. — Марк Волан.

— Ничего не хочу слышать. Умойся.

— Почему? — Парк вжался кулаками в стол.

— Потому что я так сказал. Потому что ты выглядишь как девка.

— И чего в этом нового? — Парк оттолкнул тарелку с овсянкой.

— Что ты сказал?

— Я сказал: что тут нового? Разве не так ты обо мне думаешь?

Он почувствовал слезы на щеках, но не хотел трогать глаза.

— Иди в школу, Парк, — мягко сказала мама. — Ты опоздаешь на автобус.

— Минди… — отозвался отец, едва сдерживаясь, — они его порвут на части.

— Ты постоянно повторяешь мне, что Парк уже взрослый, почти мужчина и принимает собственные решения. Так позволь ему принимать решения. Отпусти его.

Отец ничего не сказал. Он никогда не повышал голос на маму. Парк увидел в этом возможность слинять — и слинял.

Парк пошел на собственную остановку. Ему хотелось разобраться со Стивом прежде, чем он встретит Элеанору. Если Стив собирается выбить из него дерьмо из-за этой подводки, Парк предпочел бы, чтоб Элеанора этого не видела.

Но Стив едва обратил внимание.

— Эй, Парк, что за хрень, приятель? Ты накрасился?

— Да, — сказал Парк, держась за лямки рюкзака.

Компания Стива захихикала, ожидая развития событий.

— Выглядишь прям как Оззи, — сказал Стив. — Будто щас откусишь башку долбаной летучей мыши.

Все заржали. Стив зубасто улыбнулся Тине и что-то проворчал. На том и кончилось.

Элеанора вошла в автобус, пребывая в отличном настроении.

— Ты уже здесь! А я думала: может, ты заболел. Тебя не было на моей остановке…

Он поднял голову. Во взгляде Элеаноры скользнуло удивление. Потом она тихо села и уставилась на свои руки.

— Я выгляжу как танцор из «Чистого золота»? — спросил Парк, когда больше уже не мог молчать.

— Нет, — ответила она, покосившись на него. — Ты выглядишь…

— Бунтарем? — спросил он.

Элеанора рассмеялась и кивнула.

— Бунтарем, значит… — сказал Парк.

Она поцеловала его взасос. Прямо в автобусе.